— Ну, наконец-то очнулась, — услышала я хриплый голос, совсем не похожий на приятный баритон моего фамильяра, и с трудом подняла тяжелые веки, ожидая увидеть дворцового врачевателя.
Но мага-лекаря не было, а надо мной склонился высокий мужчина в белом халате.
Я недоумевающе посмотрела на него и просипела:
— Где я?
— В больнице, где же еще? — усмехнулся мужчина. — Неделю без сознания лежала.
— А что со мной случилось?
— Травма головы, — коротко ответил врач и, приподняв мне веко, посветил в глаз фонариком. Затем то же проделал со вторым глазом.
Глаза немедленно заволокло слезами, и я всхлипнула, словно и вправду заплакать собиралась.
— Ну, ну, — успокаивающе произнес врач, — не надо плакать. Теперь все хорошо будет.
И обратился к стоявшей рядом медсестре:
— Пока лечение продолжаем прежнее, завтра после обхода посмотрим по состоянию.
Та молча кивнула.
— А вам сейчас нужен покой и сон. И никаких волнений, — повернулся врач ко мне. И — снова медсестре: — Успокоительное ей вколите.
Та вновь кивнула. И врач, уже не обращая на меня внимания, подошел к соседней кровати, на которой лежала пожилая женщина. А я закусила губу, пытаясь осознать его слова.
Значит, я уже неделю в больнице лежу. А как же все, что со мной происходило? Ведьма, Ковен, Пушистик? Неужели все это — просто мой бред, вызванный травмой?
Просто бред? И Антрон — тоже бред?
По щекам потекли слезы.
Нет, не верю! Не может этого быть! Я же жила там, я все чувствовала. И времени прошло намного больше, чем одна неделя!
Вот именно — больше…
Перевела взгляд на капельницу, от которой к моей руке тянулась трубочка с лекарством, взглянула на закрепленную в вене иглу, вздохнула судорожно и закусила губу, пытаясь успокоиться.
Врач же сказал, что мне сейчас нельзя нервничать.
Но слезы текли сами собой, и я, с трудом подняв тяжелую руку, вытерла их ладонью.
Все, хватит ныть. Антрон бы этого не одобрил. Да и Персен бы разозлился. Не любят они нытиков.
Не любили.
И вообще, какое мне дело, что они любят, если их не существует. Если они — плод моего бреда.
На душе лежал даже не камень — скала, мешающая дышать. Каждый вдох давался с таким трудом, что приходилось себе командовать: вдох — выдох, вдох — выдох, иначе бы грудная клетка просто не справилась со столь трудной задачей. Хорошо хоть сердце как-то умудрялось работать самостоятельно, стучало лихорадочно, сбиваясь на бег, отчего к горлу подкатывала тошнота.
Словом, состояние у меня было в самый раз для больницы. И я даже обрадовалась, когда в палату вошла медсестра, держа в руке шприц с лекарством.
Не знаю, что уж она мне вколола, но после этого уснула я быстро. И, к моему горю, в эту ночь мне ничего не снилось.
A утром, после обхода, ко мне в палату ворвалась Катька. И разревелась, увидев мою слабую улыбку.
— Васька, как ты нас всех напугала!
— Не шуми, — прошептала я. — У меня голова болит.
— Прости! — сразу сбавила тон подруга. — Ты как?
— Нормально. Слабость только. А что врач говорит?
— Не знаю, — мотнула головой Катерина. — Там с ним сейчас твоя мама разговаривает. Но, видимо, все хорошо, раз меня к тебе пропустили. Правда, сказали, что ненадолго. Не больше пяти минут.
И деловито начала выгружать на тумбочку пакеты с яблоками, апельсинами и виноградом.
— Все мытое, можешь сразу есть. Завтра еще принесу.
— Я до завтра столько не съем, — серьезно проговорила я и вспомнила Пушистика: он бы это в один присест слопал, да еще и пожаловался бы, что мало дали.
От воспоминаний сразу стало горько.
Что ж, придется привыкать жить по-старому. Забыть о своих якобы способностях. О приключениях. Ходить на нелюбимую работу, вносить в таблицы циферки и ждать пенсии. Потому что такой насыщенной жизни, как в Ландрии, у меня здесь точно не будет.
Лет в сорок завести пяток кошек, чтобы оживить пустой дом, где никогда не зазвучит детский смех. Ведь такого мужчину, как Антрон, я здесь вряд ли встречу.
И вспомнила, как была потрясена, увидев лежащего в пентаграмме красавца.
Это был он — тот, кого я когда-то в юности нарисовала, увидев во сне, и которого ждала всю жизнь, глупо влюбившись в собственный рисунок. Тот, чей облик принял Дух, пытаясь соблазнить меня в пещере.
Вьющиеся густые волосы, широкие плечи, сильные, но ухоженные руки, которые, наверное, умеют крепко обнимать. Мужественные, и в то же время утонченные черты лица. Странное сочетание. Не увидела бы воочию, не поверила бы, что так может быть.
Воочию… Скажи лучше — в бреду. В бреду можно и не такое увидеть.
А ребенка можно и без любви зачать. За деньги, например. Если мальчик родится, назову его Антоном. Антон Антонович. И будем мы с ним жить вдвоем. Ну, и с кошками, разумеется. А может, Тошка себе еще собаку захочет завести. Придется кошек с ней мирить. Так что скучно нам не будет, это точно.
— Ты меня опять не слушаешь, — ворвался в мои горькие думы укоризненный голос подруги. — А мне уже уходить пора. Пять минут прошло.
Катька встала, шагнула к двери, потом обернулась, взглянула на меня очень внимательно, и внезапно сказала:
— А ты изменилась, Васька.
— В смысле? — не поняла я.
— Не знаю, — пожала плечами подруга. — Но что-то в тебе не так.
И улыбнулась:
— Ладно, не заморачивайся. Я сама не поняла, что сказала. До завтра!
— До завтра, — вымученно улыбнулась я в ответ. А когда Катерина закрыла за собой дверь, удивленно хмыкнула: что значит — что-то во мне не так? Мудрит Катька.
Но подумать об этом мне не дали. Дверь снова распахнулась, и в палату вошла мама. Сразу начались охи-вздохи, возгласы, что нужно быть осторожнее, что родители бы не пережили, если бы со мной что-то случилось, что у отца чуть инфаркт не случился от переживаний…
Вот никогда не понимала, когда мама, пытаясь меня в очередной раз усовестить, говорила про папин инфаркт. Что значит «чуть не случился»? Инфаркт либо есть, либо его нет. Середины не предусмотрено.
Впрочем, обычно подобными словами маме удавалось вызвать у меня чувство вины. Но — не в этот раз.
Я удивленно прислушалась к себе: нет, виноватой я себя не ощущала. Странно. Кажется, Катька права и во мне действительно что-то изменилось.
Только что? И, главное, почему? Слишком сильно головой приложилась?
С трудом дождавшись маминого ухода, закрыла глаза, пытаясь уснуть в надежде, что хоть во сне снова окажусь в Ландрии, но, увы, и в этот раз мои надежды не оправдались.
Через несколько дней меня выписали. Сказали, что никаких последствий травма не дала. Что сотрясение мозга, как ни странно, оказалось не сильным, и теперь все врачи дружно недоумевают, почему я так долго без сознания провалялась. Что жить я буду долго и счастливо. Словом, выдали мне на руки голубую бумажку с датами моего пребывания в больнице, и в сопровождении мамы и Катьки отправилась я домой.
И начались у меня трудовые скучные будни.
После того, что случилось со мной в Ландрии, снова погрузиться в бухгалтерские проводки, целый день сидеть и вставлять циферки в таблицы, было невыносимо. Хотелось другой жизни, той, которой я жила целый месяц.
Точнее, как выяснилось, которой целую неделю бредила.
От воспоминаний хотелось выть в голос, но я приходила домой, забиралась с ногами на диван и весь вечер бездумно смотрела телевизор, во время рекламы переключая каналы, а потом забывая, что я смотрела. Мне было все равно.
Катька удивлялась произошедшим со мной переменам, но я почему-то даже ей не могла рассказать о своем… бреде? Сне? Видении?
Кстати, сны мне сниться вообще перестали. Ложилась вечером, и как в черную яму проваливалась. Утром приходила в себя и отправлялась на работу.
Катька переживала из-за этого. Ей очень нравились мои сновидения, и она надеялась, что их отсутствие — просто последствия травмы, и что со временем сны вернутся.
А я не знала, хочу ли их снова видеть, зная, что это — всего лишь сон, и я никогда больше не смогу встретиться с его героями наяву.
Пока я лежала в больнице, меня обрили наголо, чтобы как следует рассмотреть рану, которую я получила, врезавшись затылком в асфальт. Ну, и чтобы обследования проводить удобнее было, разбираясь, почему я из комы выйти не могу. Успокаивали: ничего, новые волосы вырастут. Да я и не переживала. В больнице ходила с перевязанной головой, а когда пришла пора выходить на работу, парик купила. Симпатичный такой. Короткая модная стрижка, и цвет волос мой, натуральный темно- русый. Я всю жизнь такой была, пока рыжей ведьмой не стала.
Дома я в зеркало особо не смотрелась. Не хотелось на лысую голову любоваться. Напяливала парик, и только потом начинала себя разглядывать: хорошо ли он на мне сидит, не надо ли что поправить. И, наверное, из-за этого пропустила момент, когда волосы мои стали отрастать.
Но однажды я сняла перед сном парик, не успев отойти зеркала… и застыла, глядя на отросший ежик совершенно рыжих — рыжих! — волос!
Как? Почему? Что произошло?
Не веря своим глазам, я осторожно провела рукой по голове, словно ожидая, что от этого движения цвет волос изменится.
Но отражение осталось прежним. Короткие, примерно двухсантиметровые волосы были рыжие, как лисья шкура.
У меня задрожали губы, я попятилась и, наткнувшись на стул, медленно опустилась на мягкое сиденье, не сводя глаз с зеркала.
Это — я? Или не я? Может, ведьма все-таки вселялась в мое тело? Но тогда бы я не лежала в больнице без сознания. Ведьма быстро бы очнулась и устроила бы всем веселую жизнь.
А может… может я и колдовать могу по-прежнему?
Я сорвалась с места, заметалась по комнате, вспоминая самое легкое заклинание. Чтоб уж точно понять, умею ли я колдовать.
И остановилась: а может, это у меня осложнение началось, и я снова лежу в отключке с каким-нибудь воспалением мозга?
Нет, не может быть. Я же только что с работы пришла.
А может, мне работа тоже привиделась? Приснилась же мне Ландрия и все мои приключения в этой стране.
Я нахлобучила на голову парик и прокралась на кухню. Мама, напевая, что-то помешивала в сковородке.
Спросила осторожно:
— Мама, а что сегодня на ужин?
— Проголодалась? — улыбнулась она. — Картошка с мясом. Подожди, папа скоро придет, и сядем.
— Ага, — кивнула я и вернулась в комнату.
И чего я добилась? Если я опять в бреду, то и мама мне могла просто привидеться.
Ладно. Так я никогда не разберусь. Нужно проверить, вернулись ли ко мне магические способности.
Окинув взглядом спальню, увидела лежащую на столе книгу, которую вчера изучала перед сном, готовясь к рабочей аттестации.
Выдохнула, набираясь храбрости. Сделала пасс и произнесла:
— Виртен!
Книга поднялась в воздух и не спеша поплыла ко мне. Ткнулась в руку и замерла в ожидании, когда же я ее возьму.
Слезы застлали мне глаза. Я вцепилась в книгу, как в спасательный круг, и разрыдалась.
Неужели все — было? Действительно было? И Антрон существует? Живет где-то в другом мире, и тоже тоскует обо мне?
Или не тоскует?
Может, он уже нашел себе другую? Во дворце много девиц, готовых по первому зову в кровать к принцу прыгнуть.
Ну, я ему задам! Пусть только попробует себе фаворитку завести — шерстку-то ему повыдираю! Фамильяру недоделанному!
У меня даже слезы высохли от представленной картины.
И только потом я опомнилась: кому повыдираю? Где я его возьму? Как я к нему попаду?
И я снова разрыдалась.
В комнату заглянула мама. Увидела плачущую дочь и испугалась:
— Васька, что случилось?
— Книжка-а-а-а печальная-я-я-я, — прорыдала я, протягивая ей книгу по бухгалтерскому учету, которую так и держала в руках. Не сознаваться же, что я об иномирном принце тоскую. Еще в психушку отправят.
— Тьфу, напугала, — выдохнула мама. — Иди кушать, я уже на стол накрыла.
— Угу, — согласилась я, бросив книгу на кровать и вытирая ладонями мокрое лицо. — Сейчас приду.
А когда мама вышла, всерьез задумалась.
Значит, все что было — мне не привиделось. И не бред это вовсе. Я — действительно ведьма. И Антрон — действительно иномирный принц. И все это происходило на самом деле.
И что мне теперь делать с этим знанием?
Антрон, любимый мой, как же мне до тебя добраться?