Мой друг бессмертный

Глава 7 Урок истории

Закончились каникулы и, вместе с ними, Лешкин вынужденный отдых. Так вышло, что первый учебный день пришелся на пятницу. Ни то ни се – некоторые вообще в школу не пошли, и им потом за это ничего не было. А Лешка решил пойти, потому что ему страшно надоело сидеть дома.

Гимназия, которую посещал Лешка, была одной из лучших в районе. В свое время родители потратили немало усилий и средств, чтобы его туда запихать, но дело того стоило. В гимназии училась только элита. Когда-то это была обычная районная школа, но после того, как ее полностью перестроили» она превратилась в помпезное здание, больше похожее на бизнес-центр или банк, как будто напоминая ученикам о тех местах, где им предстояло трудиться в будущем. Обязательная школьная форма тоже напоминала покроем деловой костюм. Перед школой располагалась собственная парковка, прямо как в американских фильмах; здание было окружено изящной кованой решеткой, перед входом на посетителей смотрели видеокамеры, а внутрь пускали только по пропускам.

Народу набралось едва полкласса, поскольку многие на каникулы куда-нибудь уезжали и еще не вернулись, да и у остальных настроения учиться пока не появилось. Лешке обрадовались; на первых уроках он только и делал, что рассказывал приятелям о том, как попал под машину (без мистики, разумеется). А к последнему уроку почувствовал, что притомился. Впрочем, урок был не самый важный – отечественная история. Лешка лег грудью на парту, положил голову на руки и уставился сонным взглядом в окно. В голове у него что-то шумело, из-за чего слова учителя долетали как бы издалека.

Учителя истории звали Иван Данилович. Большинство учителей средних и старших классов гимназии принадлежали к мужскому полу, чем особенно гордилась директриса. Иван Данилович был сухощавый блондин лет сорока со спокойными голубыми глазами, нарочито тихим голосом и манерами джентльмена. Лауреат всевозможных педагогических конкурсов, он принципиально не пользовался учебниками и работал по собственной авторской программе. Уроки, как в каком-нибудь институте, проводил в виде лекций и дискуссий. Ко всем ученикам, даже шестиклассникам, Иван Данилович обращался на «вы». Лешка долго не мог к этому привыкнуть, и многие другие ученики тоже. Поначалу они даже проверили историка на прочность, считая его неизменную вежливость признаком трусости и мягкотелости. Историк, однако, проверку прошел. В отличие от многих других учителей, которые, видя перед собой детей известных в городе родителей, начинали вести себя как обслуживающий персонал, лебезить и прогибаться. Такие учителя в гимназии не задерживались.

– Что такое царская власть? И чем она принципиально отличается, допустим, от власти президентской? Или от власти королей Западной Европы? Отличий можно насчитать множество, но главное, принципиальное – это ее религиозная основа. В идеале царь – не только верховный правитель, но и предстоятель за свою страну перед Богом, отвечающий за нее собственной душой. Иначе говоря, царская власть – это власть при поддержке Бога. Или богов. Нечто подобное имело место в Японии – император, чей род официально происходил от богини Аматэра-су, являлся посредником между страной и ее богами-покровителями. Когда после поражения Японии во Второй мировой войне император Хирохито публично отрекся от своего божественного происхождения, народ пришел в ужас – это означало, что от Японии, в свою очередь, отвернутся ее боги.

А теперь обратимся к изучаемому нами отрезку российской истории и подумаем – а применима ли эта концепция царской власти к Петру Первому?

Иван Данилович говорил монотонным, усыпляющим голосом, задумчиво глядя поверх голов. Казалось, он разговаривает сам с собой. Однако ученики напряженно записывали. Все знали, что ни в каком учебнике этого не найдешь, а на четвертных и годовых контрольных будет спрошено по полной программе.

– Безусловно, идея служения государству лежала в основе всей деятельности Петра… Однако складывается впечатление, что под государством царь Петр подразумевал лично себя. Несмотря на то что мировоззрение царя было безусловно мировоззрением западноевропейского человека, со всем его практицизмом, меркантилизмом и стремлением быть технократом, он буквально понимал выражение «царь-батюшка» и воспринимал своих подданных как неразумных детей, которых надо вразумлять, наставлять и наказывать. Как любые дети, права на собственное мнение подданные не имели. Полагая себя единственным носителем истины: «Только я знаю, что нужно народу», – Петр карал недовольных и перекраивал государство по своему вкусу, убежденный, что действует ему на благо. С этой точки зрения он был воистину отцом государства. Но никто не будет спорить – он был жестоким отцом. А что касается религиозной основы власти – здесь картина еще более противоречивая… Алексей Завьялов!

– А? – Лешка вскинул голову.

– Вы что, уже все записали? Так быстро?

– Я не могу писать, – вывернулся Лешка. – У меня было сотрясение мозга с нарушением зрения. Я потом с кого-нибудь перепишу.

Иван Данилович взглянул на него с сомнением.

– Тогда хотя бы слушайте. Всё, что я сейчас рассказываю, мы так или иначе затрагивали в прошлой четверти. На экзаменах никаких поблажек не будет.

Историк окинул взглядом класс.

– Чувствую, есть необходимость оживить в памяти пройденное. Как насчет небольшой дискуссии по эпохе Петровских реформ?

Все с облегчением отложили ручки и закрыли тетрадки. Класс тихо загудел.

– Тема… М-м, давайте возьмем что-нибудь конкретное. Скажем, основание Петербурга. Нам нужны обвинитель и оппонент. Есть желающие?

Желающих, разумеется, не оказалось.

– Тогда будем назначать. Обвинителем будет… допустим, госпожа Кравченко.

Машенька Кравченко, похожая на игрушечную бизнес-леди, невозмутимо поднялась с места. Тему она знала неплохо, и к тому же, чтобы получить за дискуссию оценку ниже четверки, надо было особенно постараться.

– Защитник – вы, спящий господин Завьялов. Лешка испустил вздох, напоминающий стон.

– Прежде чем приступать, освежим в памяти некоторые события начала восемнадцатого столетия, – заговорил историк. – Главные политические приоритеты?

– Произошла смена направления внешней политики, – быстро ответила Машенька, стрельнув глазами в Завьялова (в классе с начала года ходил слух, что он к ней неравнодушен). – До того Петра больше интересовал выход к Черному морю и ликвидация «Дикого поля», а тут он переключился на Балтийское море и войну со Швецией.

– Почему произошла смена курса? Завьялов?

– Ну…

– Это не ответ. Кравченко?

– Перемена курса произошла после Великого посольства, – лихо доложила Машенька, – Петр отправился в Европу искать союзников в войне с Турцией, а неожиданно для себя нашел союзников в войне со Швецией.

– Кого именно?

– Данию, Польшу… – Машенька смешалась.

– Завьялов, можете назвать причины союза?

– Легко, – сказал Лешка. – Причина в том, что Шведский Карл Двенадцатый вообразил себя Наполеоном и решил завоевать Европу. И Европа по этому поводу занервничала. А тут появляется Петр Первый со своим посольством…

– Все это замечательно, – усмехаясь, прервал его историк, – напомню вам только, что Наполеон жил на сто лет позднее, и, следовательно, Карл Двенадцатый себя вообразить им не мог. Итак, союз был заключен. Что дальше?

– Россия вступила в Северную войну.

– Погодите, – Иван Данилович обвел взглядом класс. – Обратим все внимание на один любопытный факт. Когда Россия вступила в войну со Швецией?

– В тясяча семьсот первом году, – ответил кто-то без приглашения.

– А когда основан Петербург? Завьялов?

Лешка, который сел на место и снова приготовился уснуть, встрепенулся.

– Что?

– Вы помните, в каком году основан Петербург? – с издевательской вежливостью повторил историк. Лешка обиделся.

– Нет, забыл, – грубо ответил он. В классе захихикали.

– Не ругайте его, он под машину попал, – крикнули с задних парт.

– Я не знал, что сотрясение мозга провоцирует угасание интеллекта, – холодно сказал учитель, отворачиваясь от Леши. – Итак, все мы знаем, что Петербург был основан в тысяча семьсот третьем году, через два года после вступления в войну. Война закончилась спустя почти двадцать лет. По Ништадтскому миру тысяча семьсот двадцать первого года к России отошли Финляндия, Эстляндия, Лифляндия и Ингерманландия, то есть в том числе те самые земли, на которых стоял Петербург. О чем это нам говорит?

– Что Петербург был основан на вражеской территории, – буркнул Лешка. – Ну и что?

– В тысяча семьсот десятых годах, – сказал учитель, – в Петербург переехал двор, администрация и дипломатические корпуса. То есть столица России фактически была перенесена в город, территориально расположенный в чужом государстве. Что по этому поводу скажет обвинитель? Мария Кравченко?

– Это была авантюра!

– Защитник, ваше слово.

– Это была государственная необходимость, – выродил Лешка. – Надо было закрепиться на невских берегах. И вообще, «окно в Европу» и все такое.

– «И все такое» как аргумент не принимается.

– Ладно, ладно. Выход к морю.

– Об этом уже упоминалось. Чтобы обеспечить выход к морю, не нужно было переносить в Петербург столицу.

Лешка пожал плечами. Ему было лень думать.

– Эта идея – перенести столицу в Петербург – была крайне непопулярна в стране, – продолжал историк. – Да и сам наш любимый город Петербург ничего, кроме негативных эмоций, в народе не пробуждал. И это естественно. Искусственное прививание к русской среде иноземной культуры привело ко многим уродливым явлениям… И Петербург по праву считается одним из них.

– Петербург – один из красивейших городов Европы! – возмутилась Машенька, забыв о своей роли обвинителя. – Я там была, могу подтвердить! В смысле, в Европе!

Иван Данилович покивал.

– Поймите меня правильно. Наш Петербург – это типичный город-утопия. Одна из немногих утопий, воплощенных на земле. Он воплотил в себе саму суть идеологических исканий Петра. Вопрос в том, что представляет собой личность царя Петра, с чего мы и начали наш урок. В зависимости от этого Петербург – либо зримое выражение петровского гения, воплощение его заветных мечтаний… либо, как считают многие, его патологическая галлюцинация.

Учитель прошел к доске, взял мелок и расчертил доску на две половины. Класс тут же притих и начал срисовывать.

– Давайте попробуем проанализировать, насколько оправдано возникновение нашего города на этом месте в это время. Географически… – Учитель нарисовал цифру «один».

– О том, что выгодное географическое положение нашего города – это главная причина его возникновения, мы уже говорили. Теперь еще момент. Мы уже упомянули о том, что город был основан на землях, в то время принадлежавших Швеции. Но ведь до Петербурга здесь что-то было? Завьялов?

– Ничего.

– Как, совсем?

– Ну, может, какие-нибудь чухонцы.

Иван Данилович вздохнул.

– Спасский погост Водской пятины Новгородской земли, которая отошла по Столбовскому миру к Швеции и стала называться Ингерманландией. Что это значит?

Никто не ответил. Учитель скептически скривил губы.

– Это материал прошлого года, и вы, разумеется, все забыли. Это означает, что Петр вернул России ее исконные земли. Так? Замечательно – в эту графу ставим плюсик. Далее, – учитель написал «двойку». – Климатически…

Все издали дружный гул отвращения.

– Безусловно, ставим минус. В Петербурге объективно худший климат в Европе. Сырая зима, холодное лето, мало солнечных дней, много осадков – и становится все больше по мере глобального потепления. Кроме того – наводнения. При ветре со стороны Финского залива вода в Неве поднималась прежде на высоту до четырех метров и более. Самое опустошительное наводнение описано в известной вам поэме «Медный всадник»…

Лешка давно уже сидел, вернее, полулежал за партой и, зевая, смотрел, как за окном заканчивается, едва начавшись, короткий ноябрьский день. «Как это угораздило меня родиться в такой гнусной местности?» – подумал он.

– …Экономически, – доносились до него слова учителя. – Тут нельзя сказать однозначно. С одной стороны, Петербург задумывался – и реализовался – как крупнейший экономический центр страны. Но какой ценой? Не будем забывать, что при Петре население страны значительно сократилось, и не в последнюю очередь из-за строительства Петербурга. Все мы слышали выражение «город, стоящий на костях»… Колоссальное жертвоприношение государственности… Что? Знак вопроса? Или все-таки плюсик? Теперь рассмотрим политически…

Убаюканный голосом учителя, Лешка чуть на самом деле не задремал. Разбудил его звук собственного имени.

– А теперь Алексей Завьялов подведет итоги по нашей таблице.

Лешка медленно встал, зевнул и тупо уставился на исчирканную доску, усеянную какими-то значками, плюсами и минусами.

– Я весь внимание, – супервежливо произнес Учитель.

«Разозлился, – по его тону понял Лешка. – Сейчас „пару" вкатает».

Славка, сосед по парте, раскрыл на коленях учебник и начал что-то шептать.

– Основание Петербурга… послужило отправной точкой… – неуверенно повторил за ним Лешка.

Иван Данилович подошел и отобрал учебник.

– Меня не интересует мнение автора учебника по этому поводу, – ледяным голосом произнес он. – Меня интересуют ваши выводы. Я хочу, чтобы мои ученики научились думать самостоятельно! А не повторяли, как попугаи, то, что для них сочиняют более умные люди!

«Иными словами, я дурак», – мысленно перевел Лешка.

В классе подобострастно захихикали. Лешка разозлился. Ах, историк хочет услышать его собственные соображения? Ладно, он их услышит!

– Все не так, – громко заявил Лешка. – Вы хотите, чтобы мы, с вашими подсказками и наводящими вопросами, самостоятельно приходили к задуманным вами выводам. И считали, как дураки, что додумались до этого сами. Думаете, у меня не хватает ума это заметить? Это такое же манипулирование сознанием, как реклама!

В классе воцарилась ошеломленная тишина. Иван Данилович воззрился на Лешу, как на заговорившую парту.

– Может быть, тогда вы изложите свою независимую, самостоятельную точку зрения по заданному мной вопросу? – вкрадчиво спросил он.

– Легко! – Лешка оглянулся по сторонам, убедился, что его внимательно слушают, и начал:

– Вы хотите, чтобы я сказал что-нибудь в таком духе – конечно, в основании Петербурга были свои позитивные и свои негативные стороны, и, – он процитировал любимую фразу учителя, – «истина лежит как всегда, где-то посредине»! А я вам скажу, как на самом деле.

– Извольте.

– Вся эта таблица – пустой треп! Для государства выгодно все, что делает его сильнее и богаче. Значит, все Петровские реформы, в том числе и основание Петербурга, надо анализировать именно с этой точки зрения!

– Государственное благо – это абстракция, – заметил учитель. – В отличие от общественного блага. Ибо общество – это совокупность конкретных людей. Меня, вас…

– Ничего подобного!

– Как это? – Иван Данилович поднял брови домиком.

– Государство и народ – это одно и то же!

– М-да? Ну-ка, дайте мне определение государства.

– Государство – это страна, в которой живет народ, – не моргнув глазом, заявил Лешка.

В классе снова захихикали. Учитель презрительно улыбнулся.

– За такое определение я бы поставил вам «два», будь вы даже первоклассником.

– А что я не так сказал? – возмутился Лешка. – Если страна сильная и богатая, то и людям в ней хорошо. Поэтому благо государства и общества – это одно и то же.

Историк задумался, но в итоге одобрительно кивнул.

– Вижу попытки мыслить логически. Продолжайте, это интересно.

– Следовательно, – продолжал окрыленный Лешка, – с точки зрения блага государства Петербург основывать было надо. Конечно, без отдельных жертв было не обойтись. Но при строительстве империй жертвы не имеют значения!

Вообще-то, он сам так не считал. Точнее, никогда прежде об этом не думал. Что-то похожее однажды высказывал папа. И Лешка не видел, почему бы ему не выдать папины идеи за свои. Кроме того, как-то так случалось, что в итоге папа почти всегда оказывался прав.

– По приказу императора Цинь Шихуана, первого объединителя древнего Китая, было начато возведение Великой Китайской стены, чтобы защититься от набегов варваров-кочевников с севера. Каждые сто шагов в стену замуровывали человека, – сказал учитель. – Это считалось строительной жертвой, чтобы боги хранили стену и, соответственно, империю. Вы полагаете, это тоже правильно?

– Так стена-то до сих пор стоит, – подумав, выдал Лешка под одобрительные смешки приятелей. – Даже из космоса видна. Значит, подействовало.

– А как насчет гитлеровской Германии? – не отставал историк. – Гитлер ведь тоже строил империю…

– Да я же не призываю – давайте всех мочить! – защищался Лешка. – Просто это жизнь. Вот вы спрашиваете – было ли основание Петербурга благом для государства? А, между прочим, для тех, кто управляет государством, отдельные люди вообще не имеют значения. И это, к сожалению, норма жизни!

– Вы так думаете? – сухо спросил учитель.

– Я знаю, – буркнул Лешка. – Что я, сам не вижу, что ли?

На самом деле это тоже говорил папа. Папа любил покомментировать то, что видел в новостях. Выглядело это так, что, только дайте папе абсолютную власть да один день, как он тут же наведет в стране порядок. А за два дня – так и во всем мире. Иван Данилович помрачнел. Он явно собирался продолжить дискуссию, но тут в коридоре затрещал звонок. Все тут же загалдели и начали шумно собираться на выход.

– Вот я смотрю на вас, и мне страшно, – сказал Иван Данилович лично Леше. – Страшно подумать, что из вас вырастет, если в свои годы вы так циничны. А через двадцать лет люди вашего поколения будут управлять Россией. Впрочем, ваш эпатаж – это возрастное… Во всяком случае, я на это надеюсь.

Лешка пожал плечами.

– Я просто говорю то, что думаю.

– Это-то и страшно. Урок окончен, – чуть громче, чем всегда, сказал Иван Данилович, отходя к столу. Впрочем, в шуме его все равно никто не услышал.

– А вы, Завьялов, давайте дневник. Ваши логические упражнения нужно оценить по достоинству…

Глава 8

Сигнал, который ни с чем не спутаешь

«Ну историк, ну прикопался! Ему ж сказали по-человечески, что у меня сотрясение, так зачем цепляться? Гуманист фигов… Страшно ему, видите ли, за человечество…» На самом деле Лешка чувствовал себя скорее польщенным – его же отнесли к тем, кто будет править Россией. И «пару» не поставил, кстати – расщедрился аж на четверку.

«Надо же, совсем стемнело!» – отметил Лешка выходя в коридор. Несмотря на то что было самое начало четвертого, в школе уже горел свет, и на фоне белых гардин небо казалось черным, как ночью. Лешка облокотился на подоконник, выглянул в окно.

«Погодка, блин… Второй день ветер с залива. Худший климат в Европе! Наверно, еще и наводнение будет…»

Лешка представил, как будет сейчас под ледяным дождем торчать на остановке, и настроение у него совсем испортилось. Снаружи вдруг послышался дробный сухой стук. Ну вот, там начался еще и град. Крупные градины разбивались о стекло, оставляя прозрачные кляксы. Стекло содрогнулось от порыва ветра.

Гимназисты, заметив, что творится на улице, не торопились в раздевалку. Они столпились у окон, громко обсуждая нежданный погодный катаклизм. В коридоре воцарилось странное веселье. Казалось бы, всем понятно, что ничего хорошего в ноябрьской буре нет, а все равно приятно и любопытно понаблюдать, как ветер гнет ветки, срывая последние листья, раскачивает рекламные щиты, а прохожие разбегаются кто куда в поисках ближайшей крыши и теснятся по десять человек под каким-нибудь козырьком у парадной. Приятно, разумеется, когда сам сидишь в тепле и безопасности.

Градины превратились в хлопья мокрого снега, который падал тяжело и стремительно и таял, не долетая до земли. Лешка подумал, что самый пик бури уже прошел, и шагнул от окна. Но не успел он сделать и трех шагов, как снаружи грохнуло, как из пушки. Мигнули лампы, кто-то из девчонок взвизгнул, за окном на разные голоса заорали сигнализации автомобилей. Лешка, похолодев, застыл на месте. «Взрыв! – первым делом подумал он. – Теракт!»

Но ничего не случилось. В коридоре на миг стало тихо. Потом все хором затараторили:

– Ну ни фига себе!

– Люди, может, нас бомбят?

Кто-то нервно хихикнул.

– Третья мировая началась!

Лешино сердце тревожно сжалось. Он приник к окну. И тут в небе полыхнуло. Облака словно вспыхнули изнутри. Небо распорола ослепительная белая молния.

На какую-то долю секунды все в школьном коридоре приобрело мертвенно-синеватый оттенок. Откуда-то из облаков снова пришел гром, на этот раз мягче и как будто издалека.

– Вы видели?! Молния!

– Это же гроза! – воскликнул кто-то.

Лешка испытал невольное облегчение, сменившееся безграничным изумлением перед выкрутасами питерской природы. Это же надо – гроза в ноябре! Натуральное чудо, почище чем снег в июне. Хотя снег-то в июне как раз периодически выпадает…

Прошло несколько минут. Ни гром, ни молния больше не повторились. Только снег летел за окном, да и тот, кажется, понемногу прекращался. Народ, возбужденно переговариваясь, потянулся в раздевалку.

– А может, это была высадка инопланетян? – Раздался чей-то насмешливый голос за Лешкиной спиной.

Лешка хмыкнул. Нет, в самом деле, эта гроза какая-то неестественная. Мало того что не сезон, так еще и молния один раз ударила, и все тут же прошло. Как по заказу…

Тут Лешка остановился и впал в ступор, потому что ему кое-что вспомнилось. А именно – некий эпизод из его собственных приключений, которые тоже естественными назвать никак было нельзя. Разговор безымянного «бандита» и целителя Виктора. «– Куда мне приходить?

– Мы сами за тобой заедем.

– Когда?

– Шеф подаст сигнал. Световой сигнал, который ты ни с чем не спутаешь. Который невозможно не заметить…»

«Может, это и был сигнал?» – сам себе не веря, подумал Лешка.

А почему бы, собственно, и нет? Ведь все совпадает!

«Это же колдовство! – подумал он, замирая от жути и восторга. – Так я и думал! Сянь был колдун, и его враги – тоже колдуны!»

Лешка вдруг сообразил, что если это действительно был тот самый сигнал, и Виктор тоже его видел, то сейчас он направляется на назначенное место. И что он, Лешка, получил шанс проверить свою догадку, и, если она верна, – встретиться со своим спасителем еще раз, на что он, честно говоря, уже перестал надеяться. И, может быть, даже чем-то ему помочь. Так сказать, отдать долг. Где бандит назначил место встречи? Лешка вдруг разволновался так, как будто на свете не было ничего важнее ответа на этот вопрос. «Мы сами за тобой заедем…»

«Приходи к Жертвеннику!» – наконец вспомнил он. Это значит – к тому месту, где его сбила машина. Прямо напротив его дома в Озерках!

«Я поеду прямо сейчас, – решил Лешка. – В принципе, мне все равно в ту сторону. Просто проверю, будет он там или нет. И если он придет…»

Лешка бегом рванул в сторону лестницы, ведущей на первый этаж. Он, впрочем, еще не знал, что будет делать, если действительно встретит на перекрестке целителя.

От гимназии до дома ехать было две остановки – недолго, если только сразу придет трамвай. Лешка пробежал это расстояние за десять минут. Снег все еще падал, постепенно превращаясь в дождь. Лешка подумал, что это обстоятельство ему на руку. Не доходя до остановки метров сто, он сбавил темп, сделал небольшой крюк и подошел к перекрестку со стороны метро. У метро бурлила обычная вечерняя толкотня. Людской поток, разбиваясь на два рукава, тек к трамвайной остановке и к кольцу маршруток. Мелькали черные тени, от ларьков неслась музыка. Автомобили слепили фарами и поднимали фонтаны жидкой грязи. В принципе, в таких условиях можно было и не прятаться. «И вообще, – подумал Лешка, подкрадываясь к остановке, – может, его уже забрали. А скорее всего, здесь никого и нет».

Лешка осторожно выглянул из-за рекламного щита на остановке, и его бросило в жар: в пяти шагах от него стоял Виктор.

Сянь стоял у самого поребрика и вглядывался в поток машин. Он был в куртке, но без шапки, на его темных волосах, как седина, лежал и не таял снег. Лицо у него было мрачное и строгое, губы плотно сжаты. Лешка выждал несколько секунд, не увидел нигде поблизости черного «инфинити», вышел из-за Щита и подергал бородача за рукав.

Сянь оглянулся с легким недоумением.

– Здравствуйте, Виктор, – с достоинством сказал Лешка, протягивая руку.

Бородач присмотрелся и вздрогнул. На его лице промелькнуло смятение, которое, впрочем, тут же исчезло.

– Леха?! Ну здравствуй. Извини, сразу не узнал. Как голова?

– Спасибо, в порядке. Как вы сказали, так и случилось – все прошло за месяц. Вот, сегодня в школу первый день пошел. Все каникулы, блин, в постели провалялся. А я вас так и не поблагодарил…

Лешка так и лучился от радости. Ему было приятно снова встретить целителя и еще приятнее осознавать, что он так ловко распознал колдовской сигнал. А главное – что все это ему не примерещилось и не приснилось.

– Слушай, Алексей, – перебил его Виктор. – В другой раз я бы с тобой с удовольствием поболтал, но сейчас я немного занят. Сейчас должны подъехать люди…

– Люди, как же, – понимающе покивал Лешка. – Знаем мы таких людей, которые грозы вызывают.

– Что?! – изумился Виктор. – Ты о чем, мой милый?

– Вы что, думаете, я тут случайно мимо проходил? – с вызовом произнес Лешка. – У меня память не отшибло, я все помню. И про сигнал, и про выкуп.

Сянь почесал в затылке, с тревогой оглянулся на поток машин.

– А раз ты все помнишь, так уходи отсюда немедленно.

– Еще чего, – уперся Лешка. – Хоть я и не совсем понимаю, в чем тут дело, но я вам обязан жизнью, и поэтому…

– Только тебя здесь не хватало!

– Я, между прочим, хочу предложить вам помощь, – обидчиво сказал Лешка.

Всю приветливость Виктора как ветром сдуло.

– Да чем ты мне поможешь, мальчишка! – зашипел он, снова оглядываясь. – Ты даже себе помочь не можешь! Я и так из-за тебя по горло в проблемах, а ты делаешь все, чтобы усложнить ситуацию. Ну зачем ты сюда притащился? Я же тебе сказал – больше на этот перекресток ни ногой! Хочешь, чтобы тебя забрали вместе со мной? Ты даже не представляешь, с кем связался!

– Так вы мне расскажите, – не отставал Лешка. – Если это бандиты, тогда можно что-нибудь предпринять. У меня папа с возможностями… у него и в ФСБ знакомые есть. Я его попрошу, он позвонит кому надо, там выяснят, кто это, и обломают их по полной…

Сянь слушал Лешину речь с нетерпением и досадой.

– Бред! Твой папа, при всем уважении, постороннему человеку помогать никогда не станет. И вообще…

– И вообще, может, вы их напрасно боитесь. Мафия не всесильна, – наставляющим тоном продолжал Лешка. – А папе я скажу, что вы мне помогли тогда на перекрестке, а теперь на вас наехали какие-то бандиты. Папины друзья из ФСБ вас прикроют…

Сянь застонал.

– Всё, хватит! Говори кому хочешь и что хочешь, только убирайся отсюда!

– Ну как хотите, – буркнул Лешка, обиженный упрямством и трусостью целителя. – Все, что мог, я сделал.

– Я тебе очень благодарен, а теперь ступай! Лешка развернулся и направился к метро. Однако, отойдя метров на двадцать от перекрестка, вернулся обратно и спрятался на своем прежнем месте за рекламным щитом. Оттуда отлично просматривался весь перекресток. Но целителя на нем уже не было.

«Черт, упустил! – разочарованно подумал Лешка. – Стоило отойти на полминуты…»

– Почему ты еще здесь, дубина?! – рявкнули прямо над ухом.

Леша подпрыгнул, развернулся и увидел за спиной злющего Виктора.

– А… а я думал, что вас уже забрали…

– Какого дьявола ты не уходишь?

– Я подожду, пока приедут ваши бандиты.

– Зачем они тебе?!

– Да так… Ну ладно, скажу. Я хочу записать номер их машины. Папиным друзьям из ФСБ будет потом легче работать. Просто пробьют по базе данных…

Сянь схватил Лешу за плечи, свирепо встряхнул, потом отпустил. На его лице проступила покорность судьбе.

– Ладно, – устало произнес он уже без гнева. – Пошли отсюда.

– Так вы решили их не ждать? – обрадованно воскликнул Лешка. – И правильно! Пошлите подальше этих отморозков! Я как раз хотел вам предложить…

– Они уже близко, – тихо произнес Виктор. Что-то было в его тоне, от чего Лешка мгновенно заткнулся. Быстрым шагом они вдвоем покинули остановку и затерялись в толпе у метро.

Через полминуты после их ухода напротив остановки затормозил черный джип.