Мощи святого Леопольда

Глава 2

Двое незваных гостей скромно присели на лавки.

Роха хотел их представить.

– Это… – начал он.

– Пусть сами скажут, – перебил его солдат.

Рыжий, длинный откашлялся, волновался заметно, и сказал:

– Яков Рудермаер, кузнец оружейных дел и столяр. Немного.

– По тебе не скажешь, что оружейник, – заметил Волков, разглядывая его. – Ты местный?

Оружейники всегда и везде народ зажиточный. А этот был не так чтобы…

– Нет, я из Вильбурга.

– А что в Вильбурге не сиделось, там оружейники не бедствуют.

– Я из подмастерья вышел, стал мастером, хотел свою мастерскую ставить, а цеховые старшины запросили двести талеров.

– Ясно, ты, понятно, отказался платить.

– Не отказывался я, просил на десять лет, а они сказали: пять, и точка. Я вспылил, ругал их свиньями и крысами, они выгнали меня из цеха и пожаловались в магистрат, и меня из города выгнали. Велели пять лет в город не ходить.

– Ну, а тебя откуда выперли? – спросил солдат у второго незнакомца.

– Меня зовут Винченцо Пилески, – заговорил второй, постоянно моргая карими глазами.

– Из Фризии? – уточнил Волков.

– Да, а откуда вы знаете? – удивился Винченцо.

– Дурья ты башка, – сказал Скарафаджо, – я ж вам говорил, что мы с господином Фолькофом там воевали. В твоей Фризии три года. Уж ваш акцент ни с каким не спутаешь.

– Ну, а тебя что сюда привело? – вернулся к вопросам Волков.

– Ну, я повздорил с отцом невесты, – невесело сказал фризиец.

– Он четыре раза просил руки, папаша, аптекарь, считал, что жених девушке не ровня, отказывал. Последний раз принялся его бить, парень не стерпел и надавал отцу невесты тумаков. Братья невесты обещали его прирезать, – рассказал Скарафаджо.

– Да, – подтвердил Виченцо Пилески. – Все так.

– Значит, за пару тумаков папаше сынки пообещали тебя прирезать?

– Да.

– Он бил его поленом, старик две недели валялся, – добавил Роха.

– Да, – снова кивал фризиец.

– Ну, ясно, – усмехнулся солдат невесело, – если мне нужно будет кого-то облаять или отлупить поленом, я дам вам знать. А теперь ешьте, добрые люди.

Он хотел встать, но Роха поймал его за рукав.

– Да стой ты, Фолькоф, мы тебе сейчас все расскажем.

– И что вы мне можете рассказать? Как стать нищим бродягой?

– Сядь, – тянул Роха, он глянул на фризийца, – ты принес?

– Да. – Тот полез под одежду.

Он достал кожаный кошель, высыпал из него черный порошок и протянул солдату на просмотр.

– Ну, – сказал Скарафаджо, глядя на Волкова, – знаешь, что это?

– Зола с помойки, – пожал плечами тот.

– Зола, говоришь, – оскалился Роха и приказал Винченцо Пилески: – Давай!

Тот насыпал золу на край стола, поднес свечу и…

Порошок загорелся ярко, быстро и сильно, с шипением. Белый дым облаком взвился в потолок. Волков от неожиданности отпрянул. А огонь так же быстро погас. Все присутствующие в трактире обратили на них внимание, особенно пристально глядел на посетителей трактирщик.

– Ну, – улыбался Роха, – а теперь-то знаешь, что это?

Теперь Волков знал, что это. Этот запах он не перепутал бы ни с чем.

Это был порох, только тот порох, что солдат видел до этого, напоминал серый жеваный хлеб, а не черный порошок.

– Ну и что ты мне хотел показать из того, что я не видел? – спросил Волков у Скарафаджо. – Порох я последние девятнадцать лет нюхал.

– Это новый порох, понимаешь? – горячился Скарафаджо. – Такого ты еще не видел. Он выглядит по-другому, от него другой дым, заметил, сколько дыма?

– Новый порох, старый порох, суть одна – никакой порох никогда не будет стоить хорошего арбалета. Аркебузы годны только для выстрела в лицо, а пистоли – и вовсе безделица.

– Послушай меня, Фолькоф. Теперь все будет по-другому, верь мне, брат-солдат. Все будет по-другому, – Роха говорил со страстью, готовый драться за свою правоту.

– Брось, Скарафаджо, года три назад, у Энне, мы построились в баталию, и на нас налетели рейтары, пытались зайти с фланга, но мы успели перестроиться. Они наткнулись на фронт, я оказался с арбалетом в первом ряду, враги остановились шагах в десяти от нас, стреляли рядами, хорошо были выучены. Я видел, как крутились колесики у них на пистолях, как вылетали искры, они делали залп за залпом, пока все ряды не отстрелялись. Кое-кому из наших, из тех, у кого был слабый доспех, досталось. И мне досталось. Две пули были мои, одна в кирасу, одна в шлем, – солдат сделал паузу, – видишь, Скарафаджо, я сижу перед тобой. Рейтары не пробили ни кирасы, ни шлема, а одного из них я убил. Из арбалета, Скарафаджо, я влепил ему болт в кирасу, он вошел на два пальца. Когда товарищи, поддерживая, увозили этого рейтара, он болтался в седле из стороны в сторону.

– Это было раньше, раньше, брат-солдат, аркебузы – дрянь, пистоли – дрянь, старый порох тоже дрянь. Новый порох – это дело, новое оружие – это дело! – не сдавался Роха. – Мы покажем тебе новое оружие. Порох – это дело, Фолькоф, поверь мне, брат.

– Чушь, – возразил солдат, – что еще за оружие с порохом? Если ваше пороховое оружие тоньше ноги и пуля меньше сливы, то это безделица. Пушки – да, все остальное – баловство.

– Послушай, Фолькоф…

– Хватит, Роха, ешь спокойно, и вы ешьте, господа бродяги, я угощаю, – прервал его Волков.

Роха уткнулся в кружку с пивом, кажется, он сдался. И Винченцо Пилески был невесел, ел без аппетита, про запас, наверное. А вот молодой мастер не собирался сдаваться. Он не ел, смотрел на солдата и, чуть подумав, сказал:

– Из своего оружия с новым порохом я пробью вашу кирасу на пятидесяти шагах.

Все перестали есть, молчали, глядели на Волкова. Тот начинал злиться из-за ослиного упрямства этих людей.

– Из какого-такого своего оружия ты пробьешь мою кирасу? – четко выговаривал он слова с заметным раздражением.

– Он сделал мускетту, – пояснил Роха. – Когда я только записался в терцию, у нас начинали их делать, но их мало было. А сейчас стали появляться и здесь.

– Я изготовил мушкет, – заявил Яков Рудермаер, твердо глядя в глаза солдату. – И из него, с новым порохом, я пробью вашу кирасу на пятидесяти шагах.

– Ты ж не видел мою кирасу, – напомнил Волков.

– Пробью, какая бы ни была, – продолжал упрямствовать рыжий мастер.

– Готов побиться об заклад? – солдат нехорошо усмехнулся.

– Готов, – твердо говорил Яков Рудермаер.

– Ты ж нищий, что поставишь?

– Поставить мне нечего, – молодой мастер вздохнул.

Солдат поднес к его лицу кулак:

– Если пробьешь мою кирасу, будем разговаривать дальше, а не пробьешь…

Все поняли.

– Я согласен, – продолжал упорствовать Яков.

– Нет, нет, – заговорил Роха, обращаясь к солдату, – он шутит, шутит он, он не согласен. Он дурень и не знает тебя, Фолькоф.

– Я согласен, – снова повторил Яков Рудермаер.

– Дурья ты башка, у него кулак – что твой молоток, вдарит – покалечит.

– Пусть, – упрямствовал мастер.

– Я так не согласен, – покачал головой Роха, – ты, Фолькоф, мне мастера покалечишь. Нет, так дело не пойдет.

– Так, где проверять будем? – не слушая приятеля, спросил Волков у Якова.

– Завтра на рассвете у северных ворот встретимся, там, за стеной, много пустого места. Там проверим.

– На том и порешили, – подвел итог Волков, – а что вы не едите? Ешьте, ешьте, сейчас еще пива попрошу.