Морок над Инсмутом

Бэзил Коппер За рифом

— Входите, джентльмены, входите. Чувствуйте себя как дома. Здесь, как видите, грязновато, но вы, надеюсь, извините мою неряшливость. Могу я предложить вам кофе? На улице прохладно. Нет? Ну, что же, как пожелаете. Простите за грубость, но я свой кофе допью. Я ведь кофеман, знаете ли.

— Может, печенья? Что ж, на вкус и цвет… Вы ведь из-за тех случаев пожаловали, надо думать? Это долгая история, и мне надо собраться с мыслями. Но ничего, джентльмены, я все вспомню, я все вспомню потихонечку. Начало всему положил, разумеется, Большой Шторм. Он многое сдвинул со своих мест, потревожил немало жизней. Немало их и забрал. Кто бы мог подумать, что всего за несколько недель можно сотворить такой хаос, развеять столько мечтаний и надежд?

— А, я вижу, с вами капитан-детектив Оутс. Так далеко от столицы округа. Что ж, это лишь подтверждает серьезность моих слов. По правде говоря, я вас уже заждался. Столько фактов нужно было сложить вместе, по стольким простывшим или ложным следам пройти, простите за банальность. Ведь правда настолько страшна и причудлива, что я и сам с трудом в нее верю.

— А тоннели, джентльмены! Вы уже исследовали их до конца? Там надо быть осторожнее, знаете ли. Они чрезвычайно опасны. И кто знает, какие еще глубины таятся под ними? Вижу, вы киваете. Даже мистер Оутс побледнел. И правильно, сэр. Правильно. Черная бездна и неназываемое.

— Нет, джентльмены, я не сошел с ума, хотя в последние несколько недель мне довелось слышать и видеть такое, отчего пошатнулся бы и самый крепкий ум. Полиглот и естествоиспытатель… многосторонний ученый, одним словом. С чего же начать? Вот проблема. Ведь стоит мне рассказать мою историю, и многие обитатели приюта для душевнобольных покажутся совершено нормальными рядом со мной. Вижу, вы привели с собой секретаря и стенографистку, сэр. Что ж, в свое время нам понадобятся они обе.

— А, так вы уже записываете? Ну, хорошо. Мне нечего скрывать и нечего бояться, на этом свете, по крайней мере. Что до иного, то тут совсем другое дело… быть может, мои вступительные замечания помогут убедить людей в том, что я не более безумен, чем они сами. А то и менее. Будь на то воля Божия, я бы спятил от того, что видел. Кто знает, быть может, в нескончаемой мечте жить лучше, чем в бесконечном кошмаре. Забытье безумия стирает из памяти то, чего иначе не забудешь.

— Прошу вас, сэр, наберитесь терпения. Моя история такова, что быстро ее не расскажешь, уверяю. Трагедия человека кроется в том волшебном механизме, который называется мозг; память — проклятие, превращающее жизнь в тяжкое бремя. Беда в том, что именно память манит нас тщетными надеждами и питает горькими разочарованиями. Как там у Шекспира? Память — проклятье долгой жизни… или что-то в этом роде. одним словом, джентльмены, мне довелось испить эту чашу до дна.

— Жизнь для меня пуста. Да, прошу вас, пишите, не останавливайтесь. Я уже близок к началу, заверяю вас. Итак, свидетельские показания Джефферсона Холройда, лингвиста и естествоиспытателя, данные им под присягой в возрасте сорока пяти лет, в здравом уме и твердой памяти. Стало быть, все началось…

Большой шторм, обрушившийся в январе 1932 года на Инсмут, налетел совершенно неожиданно, хотя ему предшествовали из ряда вон выходящие события, и если бы те, кто обучен чтению знаков, прочли их правильно, то смогли бы предсказать его приближение.

Но для этого потребовалось бы свести множество разрозненных фактов в единое целое; отдельные события, совершенно необъяснимые тогда, понять как части одного явления, и, поскольку это было невозможно, то метеорологи, естествоиспытатели и прочие ученые мужи, собравшись на конференцию по вопросам изучения данной территории, лишь задним числом смогли воссоздать некое подобие истины.

Однако грядущее отозвалось дрожью во времени еще более раннем, чем это. Осенью 1930 года газеты писали о необычайно высокой приливной волне, буквально запечатавшей устье реки Мэнаксет, причем сопровождалось это любопытным явлением, которое местные жители именуют «белыми зарницами». Разбросанные вдоль края соляных топей многочисленные одиночные фермы подверглись затоплению, несколько людей утонули, а город Раули оказался ненадолго отрезанным от мира, хотя никаких иных тревожных сообщений оттуда не поступало.

Даже далекий от берега Аркхэм подвергся атаке ветра, названного репортерами «миниатюрным смерчем», который обнажил стропила на крышах делового квартала, сорвав с них черепицу, и полностью сдул кровельную дранку со всех старинных домов. Ученые объявили причиной тревожных явлений сейсмические колебания суши или подводное землетрясение далеко за инсмутским рифом, породившее огромную приливную волну, а метеорологи приписали ураган, грозовые течения и любопытные вспышки молний столкновениям холодных и теплых воздушных масс. Следующие несколько недель выдались спокойными, и о тревожных событиях, как водится, позабыли все, кроме тех, кто непосредственно от них пострадал.

Массачусетс — древняя и удивительная земля, где среди изглоданных ветрами холмов уединенно живут небольшие общины, разделенные полосами безлюдья, болотами и лесными массивами, возникшими в такие незапамятные века, что только специалисты берутся определить их возраст; а в самых глухих уголках этого штата время, кажется, и вовсе стоит на месте, в том числе и в наши дни. В 1930 году это стало особенно заметно, а старинные книги из большой библиотеки в университете Мискатоника сообщали о еще более странных вещах, и потому главный библиотекарь Джетро Стейвли предпочитал хранить столь редкие эзотерические издания под замком в удаленной секции библиотеки, где они были доступны лишь ученым bona fide, исследователям, имевшим письменное разрешение и профессорам университета.

Считалось, что такие меры предосторожности продиктованы ценностью и редкостью старинных томов, но были и такие, кто верил, будто Стейвли держит замшелые фолианты под строгим надзором из-за запретного знания, которое содержится на их страницах. А более проницательные наблюдатели усматривали связь между волнительными событиями 1930 года, достигшими кульминации в 1932-м, и еще более ранним инцидентом, таким, как кража со взломом из университетской библиотеки ранней весной 1929 года, когда воры вскрыли дальнюю боковую дверь, проникли в тайную секцию, где под замком хранились редкие издания, и вынесли уникальный, прикованный цепью том; звенья стальной цепи, которой книга крепилась к дубовой полке, расплавились, точно кусок масла.

Университетские власти высказали предположение, что воры воспользовались каким-то сварочным аппаратом, обугленные соседние полки и треснувшие оконные стекла подтверждали это мнение. однако Стейвли, узнав о подробностях ограбления, побледнел как смерть и с тех пор стал совершенно другим человеком. К счастью, он успел сделать несколько машинописных копий пропавших томов — обычная практика для всех редких документов из опечатанной секции, — которые запер в обшитой стальными листами подвальной камере, примыкавшей к его кабинету.

Заглянув туда, Стейвли испугался еще больше, и, по словам его ближайших друзей-академиков, именно с того дня перемена в его некогда открытой и дружелюбной, если не сказать легкомысленной, манере поведения стала особенно заметной. Все последующие дни он проводил в кабинете декана, доктора Дэрроу, где два джентльмена совещались за закрытой дверью, и после каждой их встречи декан выглядел не менее взволнованным, чем старший библиотекарь.

Новость о краже со взломом была замята и не достигла ушей журналистов, а в самом университете к этому инциденту отнеслись легкомысленно. однако на все вопросы друзей и коллег относительно названий и содержания пропавших томов оба чиновника отвечали ледяным молчанием, а требования предоставить копии документов из кабинета библиотекаря встречали вежливый отказ.

Инцидент, ненадолго возмутивший мирное течение жизни великого университета, был в конце концов забыт, но лишь до тех пор, пока иные, еще более драматические события не обратили на себя всеобщего внимания. Возможно, «драматические» сказано слишком сильно, ведь они явились частью драмы лишь как звенья в цепи происшествий, сами же по себе они были вполне заурядны. Первое из них не имело непосредственного отношения к университету и произошло через несколько недель после описанного выше случая. Это был чудовищный пожар, в котором сгорели все архивы Публичной библиотеки города Аркхэма за XVII и XVIII века.

Что до кражи в университетской библиотеке, то, несмотря на расспросы всех обитателей кампуса, вор, обесчестивший почтенное книгохранилище, так и не был найден, и поскольку проведенное в замкнутом академическом кругу расследование не дало результатов, в полицию штата решено было не обращаться.

Эпизод с библиотекой также стерся из общественного сознания, а его место почти сразу заняли иные, более утонченные и таинственные явления. На сей раз это были происшествия в мужском и женском крыле университетского общежития. Кто-то тихо ходил по ним в ночи; двери и окна, тщательно закрытые и многократно проверенные с вечера, распахивались ночью и стояли так до утра; эхо едва слышных шагов шелестело в коридорах; краны в общих умывальных комнатах открывались сами; а электрические лампочки необъяснимым образом загорались или гасли, всякий раз вопреки той позиции, в которой находился выключатель.

Немало теорий было выдвинуто самими студентами, однако все сошлись на том, что молодые люди с разных факультетов ведут друг против друга на кампусе необъявленную войну, и этот период насмешливой враждебности продлился до тех пор, пока еще два инцидента, наиболее серьезные из всех, что произошли на тот момент, не переключили на себя общественное внимание.

Первый, показавшийся сначала простым несчастным случаем, хотя со временем его истинный масштаб стал очевиден, произошел с самим деканом. однажды ночью поднялся особенно сильный ветер, и, поскольку университет Мискатоника занимает возвышенное положение, многие молодые деревца вокруг него пали жертвой стихии. На заре ветер продолжал оставаться довольно свежим, однако значительно ослабел, когда случилась необычайная вещь.

В северо-западном углу кампуса Джефферсона стоял огромный каменный крест, увековечивший память студентов и преподавателей, павших в Войне за независимость и в Первой мировой войне. Он был гранитным, и время, казалось, не оставило на его поверхности никаких следов, хотя прошло 200 лет с тех пор, как он был воздвигнут, изначально с целью чисто религиозной; лишь позже он стал исполнять двойную роль христианского символа и военного мемориала. Доктор Дэрроу шел на лекцию, которую должен был читать в десять утра, как вдруг налетел порыв ветра. К ужасу проходивших мимо студентов, огромный каменный крест внезапно раскололся пополам, от верха до самого низа.

Двое сметливых студентов тут же, с риском для собственной жизни, бросились к доктору и увлекли его прочь с опасной стези, швырнув на землю, отчего профессор немного помялся, но зато остался жив благодаря героическим и самоотверженным действиям молодых людей. Весь в пыли, дрожащий от страха, доктор Дэрроу являл собой жалкое зрелище, а его изумление, вызванное необъяснимым разрушением мемориала, отразилось на лицах всех студентов, членов факультета, на чьих глазах произошел этот инцидент.

Еще более невероятным представляется тот факт, что рухнувшая колонна оказалась, по словам одного из свидетелей, «сырой и липкой» внутри. В игру вступили ученые умы университета и, к своему немалому удивлению, обнаружили, что внутри крест «совершенно сгнил». Этого точно не могло быть, поскольку гранит не только не подвержен гниению, но и вообще является одним из самых долговечных материалов на земле. Тем не менее кто-то или что-то потрудился над внутренностями мемориала так, что он весь превратился в студенистую, похожую на желатин массу.

Второй и самый страшный случай произошел некоторое время спустя. На территории университета, далеко от учебных корпусов и общежитий, была рощица, излюбленное студентами местечко летних амурных похождений. В неглубокой каменистой лощине был небольшой пруд; около ста ярдов в длину и сорока футов в ширину, он, как полагали, питался из каких-то подземных источников. В его черной поверхности даже отражение летнего неба казалось угрюмым, а его стоячая вода издавала слабый запах, в котором было нечто отталкивающее. Уголка этого чуждались, особенно в ночные или вечерние часы; однако и ясным летним днем куда приятнее было пройти мимо, чем замешкаться у пруда.

Все предшествовавшие инциденты были мгновенно забыты, когда тело Джеба Конли, пожилого дворника из Мискатоники, не появлявшегося на работе несколько дней, было найдено плавающим лицом вниз в стоячих водах пруда. Тревогу подняла некая студентка, благоразумно — как потом выяснилось — оставившая тело лежать лицом вниз. Было ясно, что бедняга мертв, и девушка, собравшись с духом, подняла толстую ветку, валявшуюся на берегу, и с ее помощью направила мрачную ношу пруда к берегу.

Немедленно вызвали доктора Натана Келли, университетского врача, который опытным взглядом констатировал отсутствие жизни. Он был один на берегу, хотя за его спиной между деревьев уже собирались кучки любопытствующих студентов. Перевернув тело, которое, на его взгляд, пролежало в воде не более суток — эту точку зрения позднее подтвердило вскрытие, — он обнаружил, что оно начисто лишилось лица, так, словно его никогда и не было.

Прежде невиданное и потому неузнаваемое воздействие до полной неузнаваемости расплющило и смяло его черты, покрыв их вдобавок слоем тошнотворной серой слизи, которую не удалось ни смыть, ни иначе уничтожить в прозекторской. Доктор Келли этого еще не знал, но близилось время кошмаров.

Как-то раз после полудня доктор Дэрроу сидел у себя в кабинете, просматривая университетские архивы, когда вошла секретарша и доложила ему о том, что его хочет видеть главный подрядчик строительной компании, приглашенной для ремонта креста. Они с деканом были старые друзья, но, когда Эндрю Беллоуз вошел в кабинет, тот поразился, заметив перемены в его поведении. Его друг был явно смущен и при этом сильно подавлен, если так можно было сказать об обычно столь уравновешенном и жизнерадостном Беллоузе, так что ученый муж сперва удивился, а затем встревожился, жестом приглашая Эндрю занять удобное кожаное кресло. Он велел мисс Бломберг сделать им по чашке крепкого кофе, и, пока секретарша не покинула большую, обшитую панелями комнату, в ней царило неловкое молчание.

Беллоуза пригласили для того, чтобы оценить объем работ по восстановлению каменного креста и прежде всего решить, возможно ли это технически, и декан сначала решил, что поведение друга предвещает новое несчастье, а может быть, и солидное увеличение расходной сметы. Но посетитель скоро дал ему понять, что дело совсем не в этом. Бережно опустив чашку на блюдце, он носовым платком промокнул с ее ободка крохотную каплю и лишь потом перешел к делу.

— Сегодня утром у нас кое-что произошло, — начал он. — В одном углу огороженной веревками площадки обрушилась земля. Мы этого не ожидали. один из строителей едва не провалился вместе с ней, я едва успел его оттащить.

Декан удивленно глядел на него.

— О, — начал он нерешительно. — Надеюсь, он не собирается судиться из-за этого с университетом?

Беллоуз покачал головой. И криво усмехнулся.

— Ничего подобного. Просто это очень странно. Я никогда не видел ничего подобного. Я просмотрел все планы университетских построек и прилегающей к ним земли, территорию университета я знаю до последнего фута. Я мог бы поклясться, что здесь и близко нет никаких крипт или катакомб; ну, кроме, конечно, тех, которые построили отцы-основатели.

Дэрроу нетерпеливо помотал головой:

— Мне кажется, я тебя не понимаю.

Беллоуз откинулся на спинку глубокого кресла, отхлебнул еще кофе и снова заговорил, особенно тщательно подбирая слова.

— Тот оползень показался мне неестественным, — сказал он. — Я знаю этот участок, на нем нет естественных причин для подобных происшествий. Разумеется, мы огородили провал досками и повесили предупреждающие знаки. Там, где земля провалилась, я увидел черную дыру. Она была футах в пятнадцати от основания мемориала. Очевидно, из-за нее и произошел тот несчастный случай, которого ты едва избежал. Но крест упал не только из-за дыры. Это лишь привходящее обстоятельство.

Заметив некоторые признаки нетерпения на лице декана, он поспешно продолжал, боясь, как бы тот не прервал его.

— Когда рабочие сделали перерыв на обед, я взял фонарь и веревку, — объяснил он. — И спустился в провал. Там я обнаружил нечто необычайное. Настолько необычайное, что мне бы очень хотелось, чтобы ты взглянул на это сам.

Декан шмыгнул носом. Как хорошо знал его друг, он терпеть не мог экстравагантных выражений и превосходных форм.

Дэрроу поднял брови.

— Необычайное? Не слишком ли сильно сказано?

Беллоуз потряс головой.

— Так может показаться, пока сидишь здесь. А когда сам увидишь…

Декан так резко поставил на стол свою чашку с кофе, что она звякнула.

— Но что мне за интерес заглядывать в какую-то дырку в земле, Эндрю?

— Ты не понимаешь, — возразил Беллоуз. — Я взял веревку и фонарь, я уже говорил. Я спустился вниз, с большой осторожностью, как ты понимаешь, так как у меня не было желания быть застигнутым новым обвалом. Но, добравшись до низа, я обнаружил, что отверстие становится там значительно шире. Более того, из него тянет холодным воздухом.

И снова Дэрроу поднял на него глаза.

— И все-таки я не понимаю…

Он умолк, когда его посетитель насмешливо прищелкнул языком.

— Дай мне, пожалуйста, закончить. Подземный сквозняк показывал, что я спускался не просто в яму или глубокий колодец. Я сразу понял, что подо мной коридор, и, вероятнее всего, не с одним выходом, иначе откуда под землей взяться сквозняку?

Он ненадолго умолк и снова задумчиво пригубил кофе.

— Там и был коридор, — просто сказал он. — Точнее, целая система коридоров. Я оказался в большом круглом зале, явно рукотворном, так как на стенах сохранились отметины от инструментов. Ровно на середину потолка приходился крест, его падение и вызвало дальнейшую осыпь. Осторожно обойдя зал кругом, я заметил странные следы на пыльном полу.

Тут он весь содрогнулся, но все же продолжал:

— Впечатление было такое, будто кто-то волоком перетаскивал тяжелые мешки. Все следы сходились прямо под крестом, в центре.

— Любопытно, — вставил доктор Дэрроу, устремив мрачный отсутствующий взор на ряды журналов, которые стояли на полке у дальней стены.

— Вот именно, — сказал Беллоуз. — Но это еще не все. В западной стене зала, на равном расстоянии друг от друга, открывались еще ходы, которые полукругом охватывали зал. Ходы показались мне длинными, и когда я проник в один из них, то у меня сложилось впечатление, что он уводит очень далеко. Непрерывный сквозняк приносил с собой тошнотворный запах.

Его голос дрогнул.

— Как будто от гнилых овощей. Как ты понимаешь, дальше я исследовать не стал, так как не хотел заблудиться. Всего тоннелей было семь — по три с каждой стороны от центрального, самого большого. А по всему периметру круглого зала на стене были высечены какие-то надписи, разобрать которые я не сумел. Без долгих размышлений я выбрался на поверхность и, пока детали увиденного были еще свежи в моей памяти, сделал кое-какие наброски. Потом я велел рабочим сколотить тяжелую крышку из досок, накрыть ею провал и поставить сверху тачки, наполненные строительным мусором, чтобы никто больше не мог туда войти.

Криво усмехнувшись, декан облизал внезапно пересохшие губы.

— Похоже на то, что ты боялся, как бы кто-нибудь не вышел оттуда, — сказал он, как будто пошутил. Но Беллоуз не оценил его попытки разрядить атмосферу.

— Ты — первый, кому я об этом говорю. Мне кажется, нам следует провести предварительное расследование вдвоем, прежде чем передавать новость огласке.

Собеседник неотрывно смотрел ему в лицо.

— Что ты хочешь сказать, Эндрю?

Беллоуз пожал плечами.

— Мне нужен независимый свидетель твоего уровня. К тому же я больше не хочу спускаться туда один.

Повисла долгая пауза.

— У тебя должны быть на то основательные причины.

— У меня они есть. Там, внизу, я кое-что слышал. Звуки неслись по коридору издалека.

Декан сделал жалкую попытку рассмеяться, но его смех замер и перешел в неловкое молчание.

— Может, это ехали наверху машины? Или журчала вода в канализации? Или какие-то шумы проникали в подземелье из университетских зданий сверху?

— Может быть, — медленно сказал Беллоуз. — Но, по-моему, нет. Вот почему я вернулся к себе и взял вот это. — Он похлопал себя по объемистому карману охотничьей куртки, которую надевал всегда, когда шел на стройплощадку.

— Мой старый армейский револьвер. Ты идешь со мной?

Декан неохотно встал.

— Хорошо, — мрачно согласился он. — Это дело требует тщательного расследования.

Был уже конец дня, когда декан и Беллоуз прибыли на место, где раньше стоял крест; теперь он лежал чуть в стороне, под брезентом, а рабочие уже ушли домой. Поджав губы, декан с нехорошим предчувствием глядел на место своей несостоявшейся гибели; земля на много ярдов вокруг была перекопана, пьедестал извлечен, а зияющая дыра тоннеля пряталась под деревянной крышкой, о которой говорил землемер; веревочное ограждение и дощатый забор делали площадку похожей скорее на место закладки будущего жилого дома, чем на часть университетского кампуса.

Кругом было тихо; студенты в это время расходились кто на ужин, кто по библиотекам, готовить домашние задания, так что лишь редкие пешеходы исчезали и появлялись где-то вдалеке. Декана все в университете хорошо знали в лицо и уважали, а потому их с Беллоузом уединению ничего не грозило.

— Ну что же, приступим? — спросил ученый муж.

Какая-то напряженность в поведении товарища насторожила его, и дальнейшие слова замерли у него на устах. Загорелый Беллоуз заметно побледнел, а его губы слегка дрожали. Он так напряженно прислушивался, что Дэрроу пришлось положить руку ему на плечо, прежде чем тот осознал, что к нему обращаются.

— В чем дело? — спросил декан.

Землемер стряхнул его руку.

— Ни в чем, — последовал резкий ответ. — Показалось, вот и все. Как будто гроза где-то вдалеке.

Декан пожал плечами.

— Транспорт за стенами университета, — предположил он.

Беллоуз неохотно согласился.

— Может быть, — напряженно ответил он. — Что ж, давай спускаться.

Он приблизился к импровизированной двери так стремительно, точно стряхнул с себя некий транс. Дэрроу его движения показались скованными и немного механическими, но он ничего не сказал, а только последовал за ним, внимательно наблюдая, как открывалась огромная черная дыра в обрамлении осыпавшейся земли и мелких камней.

Беллоуз запасся большим электрическим фонарем, а декан захватил с собой ручной фонарик и кожаные водительские перчатки, так что они были неплохо экипированы для небольшой подземной вылазки, которая, по их предположениям, должна была продлиться всего несколько минут. Все равно для детального исследования странных коридоров понадобится куда больше и людей, и оборудования, ведь, если верить словам землемера, подземелье может оказаться весьма обширным.

Никто из двоих не спешил сделать первый шаг вниз, оба стояли у края черной дыры в потревоженной земле и смотрели в нее, как загипнотизированные.

— Кстати, — начал декан, словно для того, чтобы разрушить чары, — ты еще не показал мне рисунки, которые сделал прежде.

Беллоуз посмотрел на него с облегчением. И пошарил во внутреннем кармане куртки.

— Они у меня здесь. Взгляни на эту черновую копию одной из надписей. Что это, по-твоему, такое?

Декан с шумом втянул в себя воздух. Хотя скопированные товарищем грубоватые символы были ему незнакомы — и уж тем более ускользал от понимания их смысл, — их подобия уже встречались ему раньше. Он рассматривал их в старинных книгах, которые хранились в запретной секции университетской библиотеки. Но он лишь кивнул, склоняясь над скрученными листами линованной бумаги, которые вложил в его руки Беллоуз, и нисколько не обращая внимания на резкий ветер, который с наступлением сумерек вдруг задул в кампусе.

Наконец он хмыкнул и вернул листки.

— Интересно. — Это был единственный комментарий, который он себе позволил. — Что ж, продолжим? Мне еще сегодня лекцию читать.

Беллоуз пробормотал извинения, а потом нагнулся и заглянул в черный провал, куда уходил усыпанный мелкими камешками склон. Декан увидел, что провал имеет около четырех футов в ширину, и стал ждать, когда его спутник зажжет мощный электрический фонарь и начнет осторожно сходить вниз по склону. Про себя он отметил, что насыпь была довольно длинной и плавно переходила в каменный пол, о котором ему говорил товарищ.

Дождавшись, когда Беллоуз ступит на твердый пол, Дэрроу тоже нерешительно пошел за ним, радуясь яркому лучу фонаря впереди, который тем отчетливее проявлял подробности окружающего, чем тусклее становился квадратик неба над ним.

— Не волнуйся, — сказал Беллоуз, точно читая его мысли. — Далеко мы не пойдем, а на случай, если нам вздумается обследовать проходы, я взял с собой веревку.

Картина, которую вырвал из мрака луч фонаря, действительно оказалась впечатляющей. Нервно облизываясь, декан внимательно осматривал большую круглую камеру, в то время как его профессиональный инстинкт постепенно оттеснял страх, который он испытывал во время спуска. Теперь он понимал, что этот испуг возник исключительно под влиянием некоторых старинных фолиантов из университетской библиотеки; но, разумеется, лишь тех, что были написаны на латыни, старофранцузском и староанглийском языках, ибо рунические тексты до сих пор не поддавались усилиям даже самых талантливых дешифровщиков.

Шум машин и прочие звуки, столь привычные для любого крупного скопления людей, стихли, и зловещая тишина сводчатого подвала обступила друзей со всех сторон.

Беллоуз медленно пошел по периметру зала, держа свой фонарь так, чтобы его товарищ мог видеть странные иероглифы, которые неровным фризом охватывали весь зал, следуя изгибу его стен и опоясывая его одним непрерывным предложением. Семь темных тоннелей, вырытых в западной стене зала, смотрели на них, точно семь черных глаз. Над каждым из них руны становились крупнее, точно обозначая названия или какие-то их функции, и Дэрроу так увлекся, что даже позабыл о своем компаньоне.

Тот долго вглядывался в пол у себя под ногами и вокруг, насколько хватало тусклого света карманного фонарика, и вдруг резко остановился.

— Эй! — с тревогой сказал он. — Этого тут раньше не было.

Декан направил луч большого фонаря в его сторону, но сперва не увидел ничего, кроме нескольких смазанных отпечатков у его ног.

— Их раньше здесь не было, — упорно твердил Беллоуз.

Дэрроу подался вперед.

— И впрямь похоже на то, как будто тут волочили тяжелые мешки, — с сомнением произнес он. — Но я не улавливаю…

И он умолк, а его компаньон заговорил:

— Ты не понимаешь. Здесь были кое-какие следы, как я тебе и говорил.

Тут он взглянул на часы у себя на запястье.

— Но эти новые отпечатки появились тут за последний час.

Тревожное молчание повисло между ними.

— Может, рабочие спускались сюда, чтобы посмотреть, — без особой уверенности проговорил Дэрроу.

Беллоуз покачал головой.

— Я четко сказал им ни в коем случае этого не делать. Кроме того, там, на осыпи, только мои следы вниз и вверх. Что-то выходило из этих тоннелей.

Бледный луч фонаря заплясал вокруг зияющих черных отверстий.

— Гляди! Эти следы ведут в центральный тоннель. Мы должны посмотреть, что там.

Декан сухо кашлянул.

— По-твоему, это мудро, Эндрю?

Подрядчик покачал головой:

— Может быть, и нет. Но мне чертовски любопытно. И потом, нас же двое. У нас есть фонари и мой револьвер. Не думаю, чтобы нам грозила серьезная опасность. И вряд ли с нами случится что-нибудь плохое, если мы просто немного пройдемся по центральному тоннелю.

Декан лишь пожал плечами, хотя затея эта была ему вовсе не по вкусу. Снова окинув взглядом круглый зал, он сдался.

— Как хочешь. Если, по-твоему, это не опасно.

Явная нервозность ученого друга, кажется, только подстегнула землемера. Быстро, пока его спутник не передумал, он зашагал через зал к тоннелю. Бледный круг света плясал на полу перед ним. Когда они подошли к самому устью тоннеля, он оказался еще больше, чем они считали до сих пор, а эхо их шагов отдавалось в нем громче и дольше, чем это бывает обычно. Эффект был настолько поразительным, что двое мужчин замерли, как по команде, вслушиваясь в отдаленную рябь звуков, которая еще долго не могла улечься. Но ни один из них не сказал ни слова, а Беллоуз даже отвел глаза, почувствовав, как странная тяжесть легла ему на сердце, и не желая признаваться в этом своему компаньону.

Затем они двинулись дальше, отмечая про себя гладкость вытесанных резцом стен и ровность пола. Декан прочистил горло.

— Все это явно рукотворное, как ты и говорил, Эндрю. Но какая тонкая работа и какая древняя, а ее размах…

Его голос прервался от восхищения, и он умолк.

— И все это в сплошном граните. Понимаешь ли ты, что это значит?

Беллоуз ехидно улыбнулся.

— Я-то понимаю. Я же все-таки строитель. Или ты забыл?

Дэрроу покачал головой.

— Прости. Я вовсе не имел в виду, будто лучше тебя все знаю. Просто теперь мне ясно, чем тебя так взволновало это открытие. Нам определенно следует здесь немного оглядеться. А ты не забыл про бечевку?

— Нет, конечно. Но проход совершенно прямой. Мы просто вернемся по своим следам.

Декан пожал плечами.

— Это уж как получится. однако если нам встретится ответвление…

Но Эндрю Беллоуз уже склонил голову набок и прислушивался, его лицо в желтом свете фонаря выглядело напряженным и осунувшимся, а рука продолжала разматывать бечеву в такт медленным шагам. Он заговорил, точно размышляя вслух:

— Никаких ответвлений здесь нет, разве что для связи с параллельными коридорами. Ты про вспомогательные ходы не забыл? И все они ведут к Инсмуту и к морю. Причем немного отклоняясь от центрального направления, как я сразу понял.

И мечтательно добавил:

— Точно лучи заходящего солнца.

Доктор Дэрроу бросил на него пронзительный взгляд, словно забыв все прежние страхи.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Не знаю. Но тут кроется тайна куда большая, чем даже я мог предполагать.

Минут около пяти мужчины в молчании продвигались вперед, окруженные теплым стоячим воздухом большого тоннеля, в котором раздавались лишь отзвуки их дыхания да ломкое эхо шагов. Сквозняк, который они ощущали в круглом зале, пропал. Позади осталась примерно четверть мили, предположил землемер, глядя на съежившийся моток бечевки у себя в руке. Тут тоннель сделал едва заметный поворот и, как подсказывало ему его профессиональное чутье, устремился прямиком к морю, а точнее, к старинной гавани Инсмута. Вместе с этим в лицо им подул ветерок, донесший неописуемый запах; застарелая, наполовину выветрившаяся вонь смешивалась в нем с иным, более крепким ароматом; ощущение было такое, словно они приближались к рыбному рынку. Оба, не сговариваясь, тут же прибавили шагу.

Однако их почти сразу остановило явление, неожиданное для этого математически выверенного мира, где все поверхности, будь то цилиндрические стены тоннелей или пол у них под ногами, были исполнены с небывалой точностью, словно при помощи циркуля и линейки, так все было ровно и прямо.

Хаос рисовался впереди, в колеблющемся желтом луче фонаря; огромные каменные блоки, гладкие, точно вырезанные гигантским ножом, вкривь и вкось громоздились друг на друга от пола до самого потолка. Опытный глаз землемера тут же определил, что перед ними не простой обвал. Во-первых, эти блоки были из другого камня, а не из того гранита, в котором были прорублены тоннели. Это был базальт, темно-коричневый и невероятно древний; казалось, их подняли сюда с невозможной глубины. Голос Беллоуза, как и его губы, дрожал, когда он шептал на ухо своему компаньону:

— Кажется, кто-то принес эти блоки сюда с одной-единственной целью: преградить нам путь.

Дэрроу не ответил, и мужчины некоторое время стояли молча, подавленные тем, что творилось у каждого в душе. Следы в пыли давно кончились, что было само по себе странно, как будто до них тут никто никогда не проходил. Получалось, что невероятная силища, воздвигнувшая этот неодолимый барьер, явилась откуда-то со стороны; с той, которая была обращена к Инсмуту и большому рифу за ним.

— Невероятно, — прошептал наконец Беллоуз.

Единственным ответом было полузадушенное бульканье его компаньона. Звук был так неожиданен и особенно ужасен в этом месте, что землемер едва не уронил фонарь. Он выхватил револьвер и нацелил его в обступавшую со всех сторон тьму, но было тихо и неподвижно, только метался по стенам луч фонаря. Тут он понял, что Дэрроу рядом с ним стоит на коленях. Его лицо в тусклом свете фонаря было мертвенным.

— Ты их видел? — шепотом выдавил он.

Беллоуз внезапно похолодел, и лишь усилие воли удержало его голос от дрожи.

— Нет, я ничего не видел.

Декан прислонился к нему, точно ища поддержки.

— Ужасные извивающиеся создания, с плоскими, как у змей, головами. Они как будто прошли сквозь стены.

Голос Беллоуза задрожал, когда он отвечал.

— Давай-ка выбираться отсюда, — прошептал он, сам почти в панике.

Он почти силой оттащил товарища от каменной преграды, и они шаткой рысью пустились прочь, забыв про бечеву, только лучи фонарей метались по стенам тоннеля.

Когда они достигли круглого зала, то оба были близки к изнеможению, и Беллоуз поддерживал друга. Позади них в тоннеле дольше обычного не стихало эхо их поспешного отступления.

— Сейчас я покажу тебе то, что мало кто видел, — сказал Дэрроу.

Было уже почти темно, и двое мужчин снова сидели в кабинете декана.

— Я заказал расшифровку ряда книг из опечатанной секции библиотеки. одному из самых блестящих моих коллег, Джефферсону Холройду. Несколько лет назад он преподавал у нас и с тех пор регулярно приезжает читать лекции. Быть может, ты о нем слышал?

Беллоуз поглядел на полупустую бутылку виски на столе между ними и снова наполнил стакан. Он стыдился своей недавней паники, однако видел, что его друг пережил еще больший страх; он даже отменил лекцию. И двое мужчин, едва запечатав вход в подземелье, сразу прошли в его кабинет, где беседовали уже несколько часов.

— Смутно, — ответил Беллоуз. — А что он для тебя расшифровывает? Уж не те ли знаменитые книги, о которых я слышал столько раз?

Декан кивнул. Живость красок вернулась его лицу, и он, казалось, почти пришел в себя, хотя время от времени окидывал тревожным взглядом уютную комнату с панелями на стенах. Желтые глаза огней уже начали открываться на черном бархатном пологе кампуса, и декан неверным шагом подошел к окну, чтобы задернуть тяжелые шторы. После чего вернулся к столу.

— Насчет твоих галлюцинаций, — начал землемер, едва его друг опустился в кресло. — Я бы предположил…

Дэрроу покачал головой.

— Никаких галлюцинаций, Эндрю. Те твари так же реальны, как и мы с тобой, хотя я и видел их всего несколько секунд.

Но Беллоуз продолжал настаивать.

— Непривычная атмосфера, неверный свет фонарей, напряженность момента… — строил предположения он.

Выразительное движение головы было ему ответом.

— Ничего подобного. Слушай, Эндрю, я тебе кое-что скажу. Кое-что такое, о чем знает лишь горстка людей. Меньше всего нам нужна паника в кампусе.

Он понизил голос, точно боялся, как бы их кто-то — или что-то — не подслушал.

— Странные вещи творятся у нас в последний год или два. Странные, необъяснимые события, и последнее происшествие тому пример. Вот почему я попросил помощи у Холройда. Он один из лучших криптологов в США. Кроме того, он в совершенстве изучил древние языки. Я дал ему на расшифровку машинописные копии редких томов из нашей библиотеки. Кое-какие результаты он уже получил. Вот поэтому книги и похитили.

Беллоуз ответил ему мрачным взглядом.

— Откуда тебе это знать?

Дэрроу покачал головой.

— Просто знаю, Эндрю, и все. Нутром чую.

Он криво усмехнулся и плеснул себе еще виски, с каплей содовой на этот раз.

— К счастью, я скопировал все книги целиком. Каждую в трех экземплярах, и каждый экземпляр хранится в таком месте, которое известно лишь двум людям. один из этих людей — я; другой — главный библиотекарь университета.

— Не возьму в толк, что ты пытаешься мне сказать, — после долгого молчания произнес Беллоуз. — Во всех этих происшествиях, на мой взгляд, нет ни капли смысла.

Дэрроу склонился к нему через стол, его осунувшееся напряженное лицо напоминало маску, пересеченную горизонтальной линией белых щетинистых усов.

— Нет, Эндрю, смысл есть. И ужасающий. Вот почему я возлагаю такие надежды на Холройда. Если кто и сможет найти ключ к этой страшной загадке, то только он. Я взял на себя смелость послать за ним сейчас. Минут через десять он будет здесь. Это человек безукоризненной честности, и нервы у него железные. Вы с ним составите прекрасную пару для совместного исследования этих тоннелей. Боюсь, что сам я уже больше не осмелюсь спуститься туда. Мои нервы на пределе. Да еще и полицейское расследование на носу…

— Ты меня удивляешь, — ответил Беллоуз. — До меня, разумеется, доходили разные слухи о вашем кампусе. Люди сплетничают о том, что творится тут в последнее время. Свет, который сам собой зажигается и гаснет в общежитии. Тело Конли, найденное в пруду; кража книг. Но я и не предполагал, что ты так близко принимаешь все это к сердцу и даже видишь во всем этом какую-то связь.

Декан устало улыбнулся в ответ.

— Дорогой мой Эндрю, я уже давно приучился скрывать свои чувства, — мягко продолжал он. — Это бесценное качество для всякого, кому приходится иметь дело с учеными мужами, многие из которых — сильные личности, постоянно враждующие между собой.

Беллоуз тоже улыбнулся.

— Такое бывает не только в академической среде. Каждый из нас несет свой крест.

Тут в дверь громко и решительно постучали, и Беллоуз встал. Он с интересом наблюдал за Дэрроу, когда тот бросился открывать.

Холройд оказался мужчиной средних лет, приятной наружности, худощавым, но хорошо сложенным, с густой копной кудрявых волос, едва тронутых сединой, и с пышными черными усами, поразительно контрастировавшими с белизной его зубов, которые то и дело открывались в улыбке. Прежде чем Дэрроу повел его к столу, чтобы представить Беллоузу, которого тот и так уже знал в лицо, Холройд успел окинуть обоих мужчин спокойным взглядом карих глаз.

— Хочу пригласить вас в библиотеку, доктор Дэрроу, — без долгих предисловий начал он. — Я разработал механический метод обработки данных, основанный на применении математических формул. Результаты обещают быть довольно интересными. Сам метод может пригодиться университету в будущем.

Он улыбнулся растущему возбуждению декана.

— Прошу вас не питать слишком больших надежд, джентльмены. Это всего лишь начало.

Декан сморщил лицо.

— Уж не хотите ли вы сказать, что и впрямь получили результаты?

Холройд помедлил между дверью и столом.

— Вы знаете, декан, что я не любитель громких заявлений. Но кое-что интересное есть. Записи закодированы, вне всякого сомнения. И мне удалось подобрать английские соответствия для нескольких предложений.

Возбуждение декана передалось и Беллоузу, и тот порывисто вскочил.

— Мы должны это увидеть.

Беседуя так оживленно, словно они дружили всю жизнь, трое мужчин прошли через личные апартаменты декана и поднялись по высокой мрачной лестнице в архитектурно безупречную, хотя и несколько строгую центральную библиотеку университета. Блики заката еще не погасли на эркерных окнах ведущей к книгохранилищам аркады, бросая кровавокрасные отблески вперемешку с густыми тенями под ноги поспешавшему трио. Но те не обращали никакого внимания на то, что их окружало, пока не оказались в огромном сумеречном зале, где на столах горели лампы под зелеными абажурами.

Помещение в форме буквы «Б» служило справочным отделом, массивные издания в кожаных переплетах покоились на длинных столах; здесь же была дверь в запретную секцию библиотеки, куда имели доступ лишь главный библиотекарь и декан. Беллоуз выразил удивление тем, что библиотекаря не позвали на совет, но декан объяснил, что этот джентльмен взял отпуск и поехал навестить больного родственника в штате Мэн.

Холройд принес в кабинет декана печатные символы того тома, с которым он работал в данный момент, однако все его текущие заметки и черновые записи остались лежать на столе. Едва они вошли, раздался странный шелест, и Холройд окинул взглядом большое, наполовину затененное пространство, в котором отблески заката боролись с зеленым светом ламп.

— Кто-нибудь оставался здесь, пока вы спускались к нам? — с излишней, как показалось Беллоузу, резкостью спросил декан.

— Понятия не имею, — отвечал Холройд. — Но ведь главная библиотека всегда открыта вечерами, чтобы студенты могли готовиться к занятиям, разве нет?

— Разумеется, — поспешно согласился декан. — Я не это хотел сказать…

Он осекся, проследив направление взгляда Холройда. Беллоуз тоже заметил груду искореженного металла под дальним столом, и теперь пристально смотрел на нее.

Выругавшись, Холройд бросился туда и принялся рыться в обломках. Затем он встал, ошарашенный и бледный.

— Ваша шифровальная машина? — дрогнувшим голосом спросил декан.

Холройд кивнул.

— Семнадцать месяцев труда без малого, джентльмены. Уничтожены за несколько секунд.

Декан повысил голос:

— Ну, если это натворили студенты, то, Богом клянусь…

Холройд покачал головой:

— Вы знаете, что это не они.

— А вам это откуда известно? — спросил недоумевающий Беллоуз. — Если здесь никого нет…

Красивое лицо Холройда обретало свой нормальный цвет.

— Декан понимает, о чем я, мистер Беллоуз. Прошу прощения…

Он стремительно отошел, не глядя больше на сверкающие металлом обломки машины на полу.

— А может, она упала сама по себе? — беспомощно предположил Беллоуз.

Ответа не последовало, декан напряженно следил за криптологом, который отчаянно шелестел бумагами у себя на столе. Наконец Холройд выпрямился, часто дыша.

— Ничего? — тяжело спросил его декан.

Холройд опустился в кресло, невидящими глазами глядя на своих спутников. Все трое вздрогнули, когда в дверном проеме, сквозь который они недавно прошли, показалась какая-то тень. Но это оказался всего лишь служитель библиотеки, который нерешительно топтался на пороге.

— Все в порядке, Тиббс, — произнес своим обычным голосом декан. — Небольшое происшествие, вот и все. Если нам что-нибудь будет нужно, я позову.

Тот вышел, бормоча неразборчивые извинения.

— одни чистые листы, — сказал Холройд, отвечая на вопрос декана, который, как показалось всем троим, был задан в незапамятные времена.

— Вы говорили что-то насчет английских соответствий, — после еще одной долгой паузы начал декан. — Не припомните ли вы, в чем они заключались?

Разительная перемена произошла в лице Холройда, едва декан открыл рот. Он провел рукой по лбу.

— Кажется, они временно вылетели у меня из головы, — извиняющимся тоном сказал он.

— Может быть, печатные заметки смогут освежить вашу память, — подсказал Беллоуз.

Не успел он закончить, как папка, которую Холройд положил на угол стола, раскрылась, словно от ветра, неслышимо и неощутимо для людей заполнившего библиотеку. Листы рассыпались по полу, а когда землемер и декан опустились на колени, чтобы помочь ученому собрать и рассортировать их, то увидели, что они также совершенно пусты.

— Это невозможно, — произнес декан, — и все же это случилось.

Воздух в их углу библиотеки стал сизым от табачного дыма, и Тиббс маячил невдалеке, не давая приблизиться студентам, хотя их голоса вместе с зеленым светом ламп уютно сочились через стеллажи с книгами.

— Содержимое книги исчезло; из декодированного вы не помните ничего; машина, на которую вы потратили столько времени, разрушена, — сказал Беллоуз, — и все это совпадает с тем, что произошло сегодня с деканом в тоннеле. По-моему, данные обстоятельства только усугубляют необходимость скорейшего исследования подземелий.

— Возможно, — угрюмо согласился Холройд. — Но действовать необходимо осмотрительно. Мои исследования отброшены далеко назад, надо признать. Но это не конец, а лишь временная задержка. Копию машины можно воссоздать по моим рабочим чертежам; оригинал фолианта, над которым я работал, хранится под надежным замком; и, начав во второй раз, я не стану полагаться на столь эфемерную субстанцию, какой оказалась моя память. Да и рисунки мистера Беллоуза окажут мне неоценимую помощь. Надписи из круглого зала во многом совпадают с теми, над которыми я работал.

Беллоуз смотрел на него скептически.

— Быть может, тем людям не хватает именно этого, — предположил он. — Времени.

— Каким людям? — вздрогнув, спросил декан.

Беллоуз устремил на него укоризненный взгляд.

— Ну, хорошо, не людям. Как тогда прикажешь их называть? Тварям?

Губы декана задрожали.

«Никаких сомнений», — подумал Беллоуз.

— По-твоему, существует какая-то связь между тем, что произошло сейчас, и тем, что я видел в том проходе? — спросил он.

Беллоуз пожал плечами.

— Возможно. Судя по твоим словам, в Мискатонике творится немало странного. А вы как думаете, мистер Холройд?

— Я склонен с вами согласиться. Должен признаться, события сегодняшнего вечера меня потрясли.

Он взглянул на часы.

— Уже почти 10. Пора есть. Все равно ничего полезного сегодня мы уже не сделаем. Да и Тиббс ждет, время закрываться.

И трое мужчин в мрачном молчании сошли вниз по огромной лестнице.

Вырвавшись из удушливой атмосферы комнаты с крашенными зеленой краской стенами, капитан-детектив Корнелиус Оутс с благодарностью вдохнул сырой воздух. С высоты холма, на котором стоял полицейский участок в Оук Пойнте, был прекрасно виден Инсмут, раскинувшийся слева; дальше, за рифом, над морем тянулась белесая полоса тумана, и птицы с отчаянными криками то бросались в нее, то выныривали снова, точно делили добычу, качавшуюся на волнах; море почему-то совсем не отражало свет перезрелой оранжевой луны, бесстыдно сиявшей прямо над головой капитана; не менее зрелая вонь, похожая на миазмы тропического леса, неслась со стороны заброшенных и гниющих инсмутских пристаней, а меланхолический ор лягушек только подчеркивал странность того места, куда всего несколько дней назад привел капитана служебный долг.

Оутс вздохнул. Он был крупным мужчиной, привычным к городской одежде и городской жизни; но, кроме того, он был лучшим полицейским детективом в этой части страны, и потому именно его отправили из столицы штата сюда, в эту богом забытую глушь, для расследования серии событий, которые так озадачили и ужаснули многих и без того отсталых и слегка не от мира сего обитателей округа между Инсмутом и Аркхэмом.

Оутс с облегчением обернулся, когда дверь позади него отворилась и наружу просунулась длинная голова с песчаного цвета шевелюрой — доктор Юарт Ланкастер, местный полицейский хирург.

— Видели когда-нибудь подобное, док?

Тот пожал плечами.

— Вы правы, капитан. Я уже сорок лет практикую в здешних местах, но еще ни разу ничего похожего не видел.

Оутс проницательно взглянул ему в лицо, которое было как раз в луче света, наискосок падавшего в темноту из приотворенной двери. Даже ночная погода, и та была здесь какая-то странная. Доктор закурил огрызок сигары, который достал из жилетного кармана, и протянул собеседнику пачку гаван. Полицейский с придирчивым видом знатока выбрал одну, отрывисто поблагодарил доктора, и мужчины молча закурили, разгоняя благословенным ароматом табака вонь патологоанатомической комнаты, которую они только что покинули.

— Да, капитан, — мрачно продолжал доктор Ланкастер. — Как вы и говорили по телефону. Черты лица растворились, точно смазанные какой-то чудовищной губкой. Все расплющено и перемешано. Что писать в отчете, ума не приложу.

Оутс пожал плечами, мыслями он был далеко, в той относительно нормальной атмосфере городских улиц, по которым он ходил буквально только что.

— Может, рыбы, — предположил он.

Ланкастер посмотрел на него с недоверием.

— В том пруду? — мягко возразил он. — Мне еще не встречалась форма жизни, которая могла бы сотворить подобное с человеческим лицом.

— Вы меня не поняли, док, — продолжал офицер. — Я говорю об отчете. В нем же надо что-нибудь написать. Парень упал в пруд, допустим; вода была ледяная, температурный шок привел к остановке сердца; труп оставался там несколько дней, рыбы попортили ему лицо.

Доктор натянуто улыбнулся.

— Вы можете верить в это, капитан. Я сам могу в это верить. Но что скажут власти города? Вот что должно нас с вами волновать.

И он хитро покосился на здоровяка детектива.

— Каково ваше настоящее мнение?

Если он ждал прямого ответа, то просчитался.

Оутс почесал подбородок, не спуская глаз с переливчатой ленты тумана за рифом.

— Мы должны написать что-нибудь в отчете, док. Больше я вам ничего не скажу. Может, нам самим это и не нравится, но, пока мы не добрались до сути вещей, надо положить конец дурацким вопросам и заткнуть деревенщинам рты.

Доктор Ланкастер не сводил с Оутса глаз. Он неохотно заговорил:

— Вы сказали, что нужные вам подборки аркхэмских газет как раз отдали в переплет. Поезжайте в Инсмут, но только инкогнито, и пошныряйте там туда-сюда. Загляните в газетные отчеты двухлетней давности в тамошней библиотеке.

Он помолчал.

— О тварях, которые якобы живут позади рифа, давно уже ходят разные байки. Некоторые верят, будто они собираются прибрать к рукам все население Инсмута и Аркхэма. Чушь, конечно, но для начала сгодится.

Оутс сосредоточенно смотрел вдаль, чувствуя, как крепчает вонь с болот, которые вплотную подступали к Оук Пойнту с противоположной стороны.

— Удивляюсь я вашей силе духа, доктор. Вы живете здесь сорок лет. А с меня сорока часов хватило.

Доктор мрачно усмехнулся и с понимающим видом затянулся сигарой.

— Дело привычки, — заметил он.

— Может быть, — согласился Оутс. — Но места чуднее, чем округ Инсмут-Аркхэм, я не встречал за всю мою жизнь. Еще чуть-чуть, и он напугает меня до конца моих дней.

Холройд вздрогнул и проснулся. Сначала он не мог понять, где находится. Потом вспомнил, как говорил с деканом и Беллоузом о своем намерении не возвращаться на ночь домой. В кампусе у него была квартира, где он ночевал, когда ему случалось заработаться допоздна. Вот и теперь лунный луч прокрался в щель между ставнями и разбудил ученого, упав ему на лицо. Тут начался громкий перезвон часов; в ночной симфонии сплетались старчески надтреснутые голоса колоколов с островерхих церквей Аркхэма; из университета им вторили мелодичные голоса более юных часовых механизмов, установленных на зданиях общежитий, в часовнях и на фасадах трех главных университетских храмов. Концерт длился минуты три: такова была разница во времени между старинными механизмами, отстававшими минуты на две и более, и их молодыми коллегами, нередко убегавшими вперед, — за это время Холройд успел сообразить, что сейчас около трех часов ночи. Когда ветер дул с моря, в ночной тиши можно было различить бой часов в Инсмуте.

Холройд уже собирался повернуться на другой бок, как вдруг, впервые с момента своего пробуждения, осознал, что в комнате происходит что-то странное. Он интуитивно догадался, что именно это и вывело его из состояния глубокого сна. Еле слышный вкрадчивый шорох, как будто ребенок или старик шуршал, потирая клочками пожелтевшей бумаги друг о друга. Возможно, этот возникший в его мозгу образ был безобиден, но настолько неуместен для того времени и места, что Холройда бросило в пот.

Казалось, звук шел из стены поблизости от его изголовья, медленно пересекал комнату по направлению к окну, но, не достигнув его, поворачивал назад, становясь с каждым разом все громче. Холройд закрыл глаза, но это не помогло: звук не проходил и не делался тише. Более того, он усиливал тревогу ученого, ибо каждый раз, когда вкрадчивый звук возвращался к нему из темноты, он тревожно таращил глаза, боясь, как бы не случилось что-то страшное, если он их закроет. Открытые глаза помогали ему сохранять чувство защищенности, словно гарантировали, что та тварь — или кто бы там ни был — не посмеет напасть на него, пока он не спит, держится настороже и полностью владеет своими способностями.

Когда шелест в третий раз обогнул комнату Холройдом овладело неудержимое желание подняться с постели; в спальне было по-прежнему темно, а чтобы включить свет, надо было пройти вдоль всей той стены, от которой доносились подозрительные звуки. Этого ему, по понятной причине, делать не хотелось. Тогда он натянул поверх пижамы брюки и при свете полной луны, сочившемся сквозь ставни внутрь, начал нашаривать ногами тапочки.

Однако, опустив ногу на ковер, он, к немалому своему ужасу, вместо знакомых очертаний комнатной туфли ощутил ледяное прикосновение чего-то скользкого и студенистого. Он отдернул ногу, точно ужаленный, и тут же увидел длинную серую тварь, похожую на змею, с белыми незрячими глазами, которая с невероятной скоростью скользила по ковру, изгибаясь и вибрируя так, словно под ее кожей жили и двигались сотни разных существ. Серое чудовище скользнуло в его штанину и поползло вверх по ноге, заставив его завопить раз, потом другой. Тошнотворная вонь ударила ему в нос, он ощутил жгучую боль и потерял сознание.

Он пришел в себя, лежа все на той же кровати, вокруг было тихо, и только из-за закрытых ставень доносились обычные для спящего университета звуки. У него было такое чувство, словно он долго бежал, и вся его пижама пропиталась потом. Встав, он добрался до выключателя, и ослепительный свет вернул его к реальности и принес освобождение от кошмара. Его тапочки, сухие и теплые, стояли на своем обычном месте у кровати. Судя по тому, как были сложены на стуле его брюки, ночью он их не надевал. Чувство облегчения затопило его. Значит, то был всего лишь кошмар.

Но, стоило ему повернуться, как его снова накрыла тошнотворная вонь. Кровь потекла ему в горло; его речевой аппарат так сжался от ужаса во сне, что он, должно быть, прикусил язык. Но откуда этот настырный запах? И тут он заметил след страшной серой слизи на пижамных штанах. И едва опять не упал в обморок.

На следующее утро Оутс поехал в Инсмут, взяв для этой цели служебный автомобиль, который превратил в гражданский при помощи простого подручного средства: заклеил полицейский знак на дверце маскировочной лентой. Ему не хотелось привлекать к себе внимание; события, в которые он оказался замешан, и без того подавляли его своей чрезвычайностью. В особенности после того, о чем рассказал ему накануне врач.

Был пасмурный, хмурый день, и старая главная дорога, совершенно пустынная, не считая прогромыхавшей однажды мимо телеги фермера, вела его через узкую скальную горловину, в которой бесновался белый от ярости Мэнаксет; черные бока скал и белые гребни пены в сочетании с холодом и одиночеством — дома вокруг почти не встречались — вызывали дрожь скорее душевную, нежели телесную; журчание речных струй оказывало на него странное, мистическое действие, как будто множество голосов настойчиво пели ему в уши, отвлекая его так, что он два или три раза едва не съехал с дороги. Наконец он остановил машину, закурил сигарету и стоял, глядя в пропасть по левую сторону от шоссе. Капитан был крупным, уверенным в себе мужчиной, за годы службы он повидал смерть в разных обличьях, но нигде и никогда ему еще не бывало настолько не по себе, как здесь.

Здесь — это не только в Аркхэме, но и на этой пустынной дороге, где вряд ли действительны юридические нормы, как недействительны они и в Инсмуте, куда лежал его путь; заштатный, запустелый городишко, как он слышал; место, где царит угрюмое молчание; цветет инцест; где странные люди кое-как сводят концы с концами, прибегая для этого к способам, которые едва ли одобрит закон. Он вспомнил одного приятеля, тоже полицейского, который в молодости три года отслужил в Инсмуте, и кое-какие из наиболее зловещих его фраз крутились теперь у него в голове.

Наглухо застегнув теплое пальто — машина, позаимствованная у аркхэмского начальства, была без верха, — он сделал хороший глоток горячего кофе из термоса, которым предусмотрительно запасся в дорогу. Рев воды в ущелье оказывал на него гипнотическое действие, а контраст белого и черного, пенных гребней волн на фоне дегтярно-черных мокрых скал наводил на мысли о смерти; может быть, потому, что эта картина ассоциировалась у него с выбеленным дождями и солнцем скелетом, брошенным среди черных камней. Но, отогнав чудные мысли, он закрыл термос, сел в машину и проехал еще несколько миль, с удовольствием ощущая тяжесть полицейского револьвера в кобуре, ремень которой приятно подавливал на грудь.

Он был уже почти на месте, и узкая горловина Мэнаксета распахнулась навстречу морю широким эстуарием, где тяжелые струи желтовато-коричневой речной воды смешивались с зеленью открытого моря. Снова остановив машину, детектив взял с заднего сиденья бинокль. Он долго изучал темный риф позади Инсмута, за которым ревел неутомимый атлантический прибой, не отвлекаясь на черных морских птиц, которые парили над волнами, периодически бросаясь в них; его интересовали глубокие пещеры, полускрытые пенными бурунами, в которых кувыркались, то показываясь на поверхности, то снова уходя под воду, какие-то тела — не то тюлени, не то еще более крупные обитатели моря, нырявшие в кипящий котел.

Полдень уже наступил, когда его машина наконец показалась на улицах полуразрушенного пригорода старинного морского порта, и он, ориентируясь по столь же древней карте — редкие прохожие кутались в плащи и не желали вступать в разговоры, — нашел-таки местную публичную библиотеку: удивительно массивное сооружение из коричневого камня с портиками в псевдогреческом стиле. Оутс поднялся по пыльной мраморной лестнице, каждым своим шагом пробуждая эхо, и наконец разглядел потускневший золоченый знак, который указывал дорогу в справочный отдел. Он уже, разумеется, побывал в главной библиотеке Аркхэма, но, как он и говорил доктору, был сильно удивлен, узнав, что все подшивки главных местных газет за последние несколько лет были отправлены в главный библиотечный коллектор графства для переплетных работ.

Вместо того чтобы ползти на машине через весь Массачусетс, он решил воспользоваться сначала теми удобствами, которыми располагала публичная библиотека Инсмута, не пренебрегая, однако, советом шефа полиции Аркхэма о том, чтобы не афишировать своего присутствия в городе. В последнее время он уже не только старался не отступать от этого совета ни на шаг, но и вообще жалел о том, что приехал сюда, так как в существующих условиях задача казалась ему невыполнимой.

Но вот яркий электрический свет вспыхнул впереди, и через несколько секунд он оказался в присутствии чопорной старой девы, мисс Тэтчер, сотрудницы информационного отдела инсмутской публичной библиотеки, которая и провела его к нужным стеллажам. Было ясно, что работа у нее не бей лежачего, и энергичный Оутс являл резкий контраст с теми немногочисленными фигурами, которые молчаливо сутулились за читательскими столами позади стойки библиотекаря.

Оутс попросил интересовавшие его номера газет, которые и были ему немедленно предоставлены, равно как и место за боковым столом с лампой, где прямо у него под рукой были положены подшивки «Инсмутского хроникера» и других местных изданий. Оутс предусмотрительно заказал не только те тома, в которых содержалось нечто для него важное, но и несколько других и теперь деловито просматривал именно последние, время от времени выписывая в блокнот что-то, не имевшее касательства к предмету его разысканий.

Войдя в зал, Оутс сразу обратил внимание на то, как напряглись при его появлении некоторые сгорбленные спины, и теперь кожей чувствовал взгляды полумесяцем расположившихся вокруг него притворно-равнодушных глаз; белые блины лиц со смазанными чертами сильно напоминали детективу тех несчастных, кого ему довелось видеть в приютах для душевнобольных больших городов востока. Но он продолжал равнодушно перелистывать страницы, то и дело подавая безобидные звуковые сигналы для мисс Тэтчер, озабоченно сновавшей рядом.

Но дела скоро призвали ее на место, и тогда Оутс смог начать преследование истинной цели своего визита. А она касалась событий, всколыхнувших относительное спокойствие Инсмута несколько лет тому назад. Перелистывая пожелтевшие страницы, Оутс постепенно вспоминал кое-какие здешние дела, получившие огласку во всем мире. Причиной их был молодой человек, потомок капитана Оубеда Марша, который сбежал из города и рассказал федералам о том, что там творится, а те, в свою очередь, провели здесь в 1928-м и 1929 годах несколько рейдов.

Тогда все завершилось взрывом пары-тройки старинных ничейных домов на набережной, а также — и это было самое странное — посылкой на инсмутский риф кораблей ВВС США, которые торпедировали пещеры, расположенные в нем на большой глубине. Чем дальше Оутс читал, тем больше изумлялся; заинтригованный, он еще час переворачивал страницы, в результате чего у него на руках оказалась подборка фактов, страннее которых ему не приходилось расследовать никогда в жизни. Не считая обстоятельств нынешнего дела, конечно, которые, собственно, и привели его сюда, невесело усмехнулся он про себя.

Если он ничего не перепутал, то замешанный в этом деле юноша, чье стремительное бегство из города так насторожило власти, позднее был упрятан в сумасшедший дом на севере штата Нью-Йорк, где, по сведениям Оутса, и продолжал пребывать в настоящее время. Тут мысли детектива были прерваны раздражающим шуршанием, он поднял глаза и увидел, что один из тех уродов, что полумесяцем сидели напротив него, встал и пошел к дверям, на ходу медленно скатывая в трубку измятую газету. Кроме того, Оутс заметил, что библиотекарь разговаривала по телефону; судя по движениям ее тени на фоне освещенной изнутри матовой перегородки ее кабинета, разговор шел напряженный.

И тут Оутс сделал удивительное открытие. Заголовки всех интересовавших его статей вместе с первым абзацем были крупно напечатаны на первых страницах газет. Но, переворачивая страницу, он всякий раз находил там совершенно другие новости, и ни намека на интересовавший его сюжет.

Мисс Тэтчер подошла к нему, ее губы были сжаты в тонкую линию.

— Мы закрываемся с минуты на минуту, сэр. Могу я получить назад газеты?

Оутс хотел было возмутиться, так как по дороге к справочному отделу успел отметить, что до закрытия еще добрых несколько часов. однако что-то удержало его от этого. Равно как и от того, чтобы обратить внимание библиотекаря на странный факт отсутствия статей. Непонятная настороженность окружавших его фигур; ощущение того, что они ждут его реакции, заставило его промолчать. Он был человек осторожный и не раз попадал в серьезные переделки. В самой библиотеке не было ничего зловещего; по крайней мере, с виду; однако шестое чувство, которое обязан иметь каждый полицейский, приказывало ему молчать.

Поэтому он лишь улыбнулся и любезно помог даме отнести тяжелые подшивки назад, на полки, откуда те были извлечены. По всей видимости, мисс Тэтчер звонила верховному начальству; или верховное начальство звонило ей. Оутс склонялся к тому, чтобы отвергнуть последнее соображение: никто ведь не мог знать о его приезде сюда. Или кто-то все-таки знал? Он снова опустился за стол, поглаживая тяжелый подбородок рукой. Кто же, кто-нибудь из полицейского управления в Аркхэме, может быть? Или сама мисс Тэтчер, встревоженная по какой-то причине запросом посетителя, набрала номер вышестоящего начальства в том же здании и попросила инструкций? Последнее было более вероятно, и он слегка расслабился, не забывая, впрочем, о любопытных, даже враждебных глазах, молчаливо таращившихся на него из-за соседних столов в желтоватой полумгле.

Мисс Тэтчер подошла и встала рядом с ним.

— Десять минут, сэр, — четким прозрачным голосом произнесла она. — После мы закрываемся.

Оутс кивнул.

— Спасибо за помощь, мадам.

Женщина вздрогнула так, словно ее намеренно оскорбили. Но тут же опомнилась:

— Рада была услужить вам, сэр.

Она перевела выразительный взгляд на большие настенные часы.

— Сегодня у нас короткий день, сэр.

Оутс кивнул. Вполне возможно, женщина совершенно права, и тогда в ее поведении нет совсем ничего необычного. Надо будет взглянуть на расписание при выходе. Дождавшись, когда она вернется за свой стол, он вынул из кармана блокнот. Вырвав из него листок, он твердой, недрожащей рукой вывел на нем одно слово: ФАКТЫ.

Под «ФАКТАМИ» он написал:

1. Множество странных событий в университете Мискатоника весной 1932 года. Двери открываются и закрываются сами собой; без всякой видимой причины включается и выключается свет; то же краны.

2. Большой шторм 1932 года, приведший к серьезным разрушениям в Инсмуте; то же в Аркхэме. Следствие большой приливной волны на Мэнаксете осенью 1930 года, вызвавшей наводнения, гибель людей и явление «белой молнии».

3. В ту же ночь ураганный ветер обнажил крыши и вызвал большие разрушения в Аркхэме и Инсмуте.

4. Кража множества книг по мистике и эзотерике, которые хранились в запертой секции библиотеки, охраняемой главным библиотекарем Джетро Стейвли. От сильного жара лопнули стекла в окнах, обуглились полки. Вора не нашли.

5. Недавно. Внезапное обрушение большого каменного креста на кампусе университета, в результате которого едва не погиб декан, доктор Дэрроу. Внутри крест оказался «совершенно гнилым», несмотря на выраженную невозможность последнего.

6. Под крестом землемером Эндрю Беллоузом обнаружен большой круглый зал.

7. Дэрроу и Беллоуз спускаются в катакомбы. Дэрроу сильно напуган увиденными там существами, о которых он говорит, что они «как змеи». Беллоуз, напротив, не видит ничего. Большая часть этих событий скрыта от прессы и властей. Моя беседа с Дэрроу устанавливает эти факты из третьих рук.

8. Криптологические исследования Холройдом машинописных копий книг из опечатанной секции книгохранилища прерваны — дешифровальная машина разрушена, бумаги с дешифрованными записями похищены или спрятаны. Холройд отказывается раскрыть властям суть дешифрованных им текстов из опасения, что его сочтут «фантазером». Затронута память.

9. САМОЕ ВАЖНОЕ событие, которое привлекло наше внимание к происходящему; таинственная смерть университетского дворника Джеба Конли, который после многодневного отсутствия был найден мертвым в пруду, питаемом подземными источниками. Черты его лица были обезображены способом, с которым ни мне, ни доктору Ланкастеру еще не приходилось сталкиваться в нашем опыте.

10. Еще одна любопытная деталь — осматривая подземелье, Дэрроу и Беллоуз видели в пыли следы, явно оставленные каким-то тяжелым существом или существами. Позже следы исчезли, а сложный, с инженерной точки зрения, подземный ход, ведущей к Иннсмауту и морю, полностью заблокирован камнями; похоже, что ходы пробиты в сплошном граните, что представляется невозможным.

11. Связаны ли между собой эти явления? Если да, то каким образом?

12. Что из этого следует?

13. Напрашивается вывод: детальное исследование тоннелей следует организовать незамедлительно.

Внимание Оутса привлек громкий скрип. Он поднялся и обнаружил, что остался в зале один, не считая библиотекарши, которая, уже в шляпе и пальто, маячила за своей стойкой. Она уже погасила почти весь свет, и в зале было темно.

Взяв свой листок, Оутс быстро зашагал к выходу, звук его шагов громко отдавался под сводчатым потолком.

— До свидания, мадам.

Мисс Тэтчер ответила ему любезным полупоклоном.

— До свидания, сэр, — сказала она сухо.

Выйдя на лестничную площадку, Оутс услышал скрежет за спиной — это библиотекарь запирала за ним дверь на замок. Выключатель от лампы над ее столом был снаружи, отметил про себя Оутс, прежде чем она скрылась из виду за поворотом коридора. На верхних ступенях лестницы он вздрогнул и притормозил, почувствовав, как скользнул по его шее сквозняк. Воздух был ледяной, и это было так неожиданно, что он даже испугался.

В следующий миг листок с карандашными заметками выскользнул у него из пальцев и полетел вниз по лестничному пролету. Но Оутс был тертый калач и соображал быстро. С невероятным для такого крупного мужчины проворством он понесся за ним, отмечая, что ветер обгонял его ровно настолько, чтобы он не мог дотянуться до листка. Когда Оутс достиг дверей библиотеки, листок был уже там и бился в стекло, как живой, или точно кто-то дергал его за веревочку.

Пока листок бился в двойную застекленную дверь, словно мечтая вылететь на улицу, худой человек со шрамом подошел снаружи к двери и потянул ее на себя, чтобы войти. Но Оутс уже знал, что делать. Крепко зажав листок большим и указательным пальцами, он с силой толкнул дверь плечом. Дверь отлетела и ударила худого прямо в челюсть. Тот громко вскрикнул от боли и отскочил, шипя сквозь стиснутые зубы.

— Прошу прощения, — вежливо извинился Оутс. — Я вас не заметил.

Скрутив трубочкой листок, он поднес к нему спичку, после чего воспользовался им для того, чтобы разжечь сигару. Он наслаждался выражением лица тощего, пока тот, прикрывая разбитую щеку замусоленным платком, наблюдал за тем, как превращается в пепел драгоценная бумажка.

— Надеюсь, я вас не сильно ударил.

Тощий процедил в платок что-то неразборчивое и, извиваясь по-змеиному, юркнул в дверь. Перескакивая через две ступеньки разом, он взлетел по лестнице наверх, а Оутс остался стоять внизу, вспоминая выражение ненависти в неживых, как у насекомого, глазах незнакомца. Убедившись, что никто, кому случится пройти этим путем, не сможет извлечь никакой информации из упавшего на пол лоскутика пепла, Оутс заметил объявление, подтверждавшее правоту мисс Тэтчер. Сегодня действительно был короткий день.

Он вернулся к машине, припаркованной в переулке. Окинув ее наблюдательным взглядом, он сразу заметил, что что-то не так. Кто-то отковыривал с передней дверцы пленку, скрывавшую полицейский значок. Вторая неполадка обнаружилась позже, когда он, садясь за руль, заметил, что из-за опущенных штор множества окон за ним следят жадные, внимательные глаза. Он осторожно попробовал тормоза; педаль под его ногой несколько раз опустилась до самого пола подозрительно легко. Извилистая дорога через темное ущелье, ведущая из Инсмута в Аркхэм, встала у него перед глазами.

Отыскав на той же улице автомастерскую, он сунул свой полицейский жетон под нос угрюмому человеку; лично проследив за тем, как его машину отбуксировали в гараж, он стоял над душой мастера до тех пор, пока тот не починил тормоза. Проверив их и убедившись, что все исправно, он положил десятидолларовую банкноту на замызганный стол в покрытой грязью и копотью мастерской. Застегивая пальто, он намеренно позволил рукояти своего револьвера высунуться наружу, чтобы человек из мастерской смог его разглядеть.

— Считайте, что я вас предупредил, — сказал он. — И помните о нем. Власти штата знают, что я здесь. Так что бросьте эти штучки.

Человек упорно смотрел в пол.

— Не знаю, о чем это вы, — пробубнил он.

— Все ты знаешь, — отрезал Оутс.

В сгущающейся тьме он торопливо выехал из Инсмута. Весь обратный путь он не сводил глаз с зеркала заднего вида, но ничто и никто не преследовали его. Тем не менее он не позволял себе расслабиться до тех пор, пока не оставил позади темное ущелье, где грозно ревел Мэнаксет. Лишь вдохнув свободный воздух равнин, он почувствовал себя спокойнее. Всю дорогу до Аркхэма ему было о чем подумать.

Доктор Дэрроу плохо спал в ту ночь. Сны, которые ему снились, были тревожными. Проснувшись, он обнаружил, что было два часа ночи, и он долго лежал без сна, наблюдая за полной луной в переплете окна, его путаные мысли перескакивали с одного на другое. Неужели его умственные способности и в самом деле слабеют? Причиной его беспокойства служила последняя беседа с капитаном Оутсом, которая состоялась накануне днем, сразу после его возвращения из Инсмута.

Странно, до чего горяч и жарок был тогда воздух, не успели двое мужчин уединиться в кабинете декана, как разразился сильнейший шторм; горячий ветер взревел, словно пламя в горне, за ним последовали молнии и полил такой дождь, какого декан не видал за все годы своей долгой жизни. Может быть, именно из-за грозы беседа двух мужчин сильно отдавала мелодрамой.

Декан был, разумеется, в неловком положении. Вежливость не позволяла ему прямо заявить об этом, однако он был убежден, что здоровяк детектив не одобрял предшествующих действий, вернее, бездействий со стороны университета. Того, что они не сообщили о странных инцидентах в полицию, и особенно того, что попытались замять даже кончину Джеба Конли. Декан чувствовал, что именно в этом состояла его главная ошибка, которая не расположила полицию в его пользу. однако, надо отдать ему должное, Оутс играл по правилам.

Детектив задавал ему вопросы из их ранней беседы, которая состоялась сразу после обнаружения тела дворника, когда совет графства решил послать в центр за самым способным детективом, чтобы поручить ему расследование этого дела. Тогда все шло хорошо до того самого момента, пока не зашла речь о падении мемориального креста. Устав от ярких вспышек, мужчины задернули тяжелые занавеси и ушли за стол декана, где можно было говорить и записывать в комфорте и относительной тишине, не отвлекаясь на отдаленный гром за окнами.

— Я бы хотел еще раз пройтись по вашим прежним заявлениям, — сказал Оутс.

Декан кивнул, он слушал нетерпеливо и часто моргал при каждом новом ударе грома, словно вспышки молний раздражали его глаза.

— Вы говорили, что видели странных существ, которые проходили сквозь стены тоннеля?

— А? Что такое? — резко прервал его декан. — Это, должно быть, какая-то ошибка. Я не понимаю, о чем вы.

— Ваши показания, — коротко возразил Оутс. — Записаны слово в слово. У меня здесь полная запись беседы. Позвольте, я вам прочитаю. Может быть, это освежит вашу память.

Не успел он прочесть и двух фраз, как Дэрроу перебил его снова.

— Ничего подобного я не говорил, — заявил он раздраженно. — Должно быть, вы все не так поняли. Все это случилось с Беллоузом. Это он видел тех тварей. По крайней мере, он так мне сказал. Ему было так плохо, что мне пришлось почти выносить его из тоннеля.

Тут на щеках Оутса выступили красные пятна.

— Послушайте, доктор Дэрроу, — строго начал он. — Вы давали показания в присутствии стенографистки. У нее есть свой вариант стенограммы, который, я уверен, слово в слово совпадает с тем, что написано у меня. Заявления Беллоуза, разумеется, существуют отдельно.

Теперь настала очередь декана выглядеть озадаченным. Он нервно облизнулся.

— Простите, я не понимаю, капитан. Как я ни стараюсь, ничего подобного не помню. Это Беллоуз рассказывал о тех жутких тварях.

Помолчав, Оутс сделал еще одну пометку в своем блокноте.

— И вы готовы подтвердить это под присягой, — веско сказал он.

Декан снова замешкался.

— Вообще-то я не знаю. А что говорит Беллоуз?

Оутс тяжело вздохнул и гневно нахмурил брови.

— Беллоуз говорит то же, что и всегда, — ответил он сухо. — А вот вам, думаю, лучше пересмотреть свою позицию. Это очень серьезное дело. Человеку вашего общественного положения не пристало так легко отказываться от письменных показаний, данных под присягой.

Тяжелое молчание повисло между ними, пока гром за окном продолжал рокотать, сотрясая ставни. Наконец пальцы декана принялись выбивать нервную дробь на поверхности стола. Вид у него был потерянный и несчастный; человек не в своей тарелке. Оутс почувствовал, как, вопреки раздражению, которое вызывал у него этот человек, в нем шевельнулась жалость.

— По-моему, вам надо поспать, доктор, — сказал он мягко. — Эти события многих выбили из колеи. А я пока подготовлю команду для исследования этих подземелий. Утром сюда прежде всего прибудет отряд полицейских. А вы не желаете спуститься с нами?

Декан вспыхнул так, словно сомнению подверглась сама его честность.

— Разумеется, желаю, — твердо сказал он.

На этот раз пораженным выглядел Оутс.

— Но раньше вы категорически утверждали, что ваши нервы расшатаны и вы ни за что не спуститесь туда больше!

Щеки Дэрроу теперь тоже побагровели.

— Неужели? — рассеянно проговорил он. — Ну, если вы так говорите, мистер Оутс…

Здоровяк детектив положил на стол свой блокнот с записями так осторожно, словно то была бомба, готовая взорваться, и провел ладонью по лицу, в то время как его мысли метались под грохот грозовой канонады, бесновавшейся за окном. Он кое-что вспомнил. одну подробность, которая согласовывалась с внезапным провалом в памяти у декана. Чистые листы бумаги на месте бывших черновиков. Надо бы еще раз расспросить Холройда на предмет его проблем с памятью. И не далее чем сегодня утром его собственные заметки едва не пропали по причине злонамеренного сквозняка, который возник непонятно откуда в закрытом здании. Уж не старается ли кто-то — или что-то — недоступными его разуму способами стереть из памяти людей следы событий, произошедших в Инсмуте и Аркхэме? И это что-то связано с катаклизмами двухлетней давности?

Что-то враждебное жизни в том виде, в каком ее знают люди? Оутс был опытным профессионалом и настоящим прагматиком. Он прикусил губу. Даже он ощутил присутствие подводных течений, в которые ему не хотелось соваться до поры до времени. Так что он подавил свои дурные предчувствия и спокойно подвел беседу с деканом к концу. Позже он обсудит все это с медэкспертом. Они встретятся с глазу на глаз, и холодный профессионализм доктора вернет желанное равновесие его собственным мыслям.

Оставалось еще найти ответ на вопрос о том, кто сегодня покопался в тормозах его машины. Уж это наверняка человеческих рук дело. Хватит с него фантазий декана и Холройда. Ноздри Оутса вздрогнули от сдерживаемого смеха, стоило ему вспомнить шефа аркхэмской полиции, когда тот услышал о его расходах на починку автомобиля. Долго он пыхтел на тему различий между бюджетами полиции города и штата. Это воспоминание помогло Оутсу слегка ослабить напряжение, прежде чем он снова погрузился в трясину текущего расследования.

Его размышления прервал срочный телефонный звонок доктора. Уже совсем стемнело, когда Оутс прибыл в полицейский участок Оук Парк на самом краю города, и зеленоватые светляки, словно ядовитые миазмы, уже колыхались над приморскими болотами. И снова лягушачий ор показался ему чрезмерно громким и угрожающим в этом богом забытом месте. И снова Оутс подивился, с какой это стати городские власти решили построить здесь такой мощный участок, снабженный не только камерами предварительного заключения, но и прозекторской, и даже моргом.

Однако ответом на все его вопросы было лишь недоуменное пожатие плеч. Аркхэм был тогда на подъеме, к тому же поблизости произошла железнодорожная катастрофа, из-за которой полиция и медики города напрягали все силы. Да и отцы города надеялись расширить его границы за счет строительства нового жилья — проект, которому не суждено было сбыться. Вот и стоял просторный полицейский участок, в котором работали всего один сержант и еще два полицейских, а морг использовали в крайне редких случаях. У доктора Ланкастера была, правда, на этот счет своя теория, но он ею пока с ним не делился. однако результаты аутопсии сделали его более разговорчивым. Морг в этом удаленном уголке на полпути между Аркхэмом и Инсмутом открыли, чтобы избежать дальнейшего внимания прессы. Хотя нельзя сказать, чтобы она их очень баловала: абзац-другой, вот и все, что напечатали по этому делу местные газеты.

Власти замяли смерть Конли, и его труп был перевезен сюда с такой поспешностью, что ни один журналист его и увидеть не успел, как оно уже покинуло территорию пруда. Когда Оутс подъехал к участку, от него как раз отъезжал автомобиль, за рулем которого сидел сержант, приветствовавший детектива ленивым взмахом руки: капитан ответил ему тем же. Он ломал голову, что такого срочного могло произойти, из-за чего Ланкастер не мог подождать со своим звонком до утра.

По узкой цементной дорожке он добрался до двери приемной, где худощавый рыжеволосый офицер тихо беседовал с кем-то по висевшему на стене старинному телефону, в который надо было говорить, сильно вытягивая шею. Оутс откинул крышку конторки и прошел за нее, в служебный, крашенный зеленой краской коридор, где за дверями с наполовину закрашенными стеклами угадывались шкафы каталогов, а тусклые лампочки в простых металлических патронах лишь подчеркивали бесприютность этого одинокого форпоста законности и порядка.

Доктор Ланкастер ждал его сразу за дверью морга с озабоченным выражением лица. Он был в уличной одежде и начал без долгих предисловий.

— Я зашел прибраться и закончить отчет около часа тому назад, — сказал он. — Здесь было закрыто, Халлоран за это место не отвечает.

Халлораном звали сержанта, с которым Оутс столкнулся на выезде с участка.

— И что? — спросил Оутс, напряженно глядя в лицо доктору. У того побледнели щеки, и в глубине глаз крылась серьезность, которой не было там раньше.

— Я как раз хотел, чтобы вы взглянули сами, — сказал Ланкастер.

И он повел детектива между прозекторскими столами в дальний конец морга, где из крана в фарфоровую раковину с меланхолическим звуком капала вода, нарушая тишину.

Задняя дверь косо висела на петлях, в воздухе пахло горелым. Оутс даже вскрикнул от изумления, когда присел и увидел расплавленный металл петель и дверного замка.

— Любопытно, не правда ли? — серьезно спросил его врач. — Кому могло прийти в голову обворовать это место?

Оутс встал и отряхнул брюки на коленях.

— Значит, отсюда что-то унесли?

— О, да. Вещественное доказательство.

Оутс проследил взгляд доктора, направленный на странные следы на бетонной дорожке, как будто что-то тяжелое проволокли по ней в лес на окраине болота. Он прошел по следам, держась в луче света из покореженной двери и чувствуя едкую вонь. Заметив слизь на краю бетонной тропы, он снова ощутил тошнотворный запах. К нему подошел доктор.

— Незачем туда ходить, — сказал он устало. — Эта дорога ведет только в одно место — в трясину. Туда они и уволокли Джеба Конли.

Детектив поднял на него глаза, онемев от изумления.

— Труп? — наконец выдавил он. — Но кому нужен труп?

Пожав плечами, Ланкастер пошел назад, к освещенному убежищу полицейского участка.

— В здравом уме — никому. Но мы имеем дело с анормальным. Тело — вещественное доказательство. Доказательство чего-то ненормального. Теперь оно исчезло.

Оутс ничего не сказал. Он смотрел на клочок бумаги, который протягивал ему доктор. На нем неграмотной рукой было нацарапано какое-то предложение; Оутсу с трудом удалось разобрать: «НЕ ЛЕЗЬ В ТО, ЧТО ТЕБЯ НЕ КАСАЕТСЯ».

Он уже протянул руку за листком, чтобы рассмотреть его более тщательно, но тут откуда ни возьмись налетел небольшой ветерок, который застал мужчин врасплох. Клочок бумажки выпорхнул у них из рук на полпути от доктора к детективу. Его тут же унесло в темный лес, и больше они его не видели. Оутс сначала поджал губы, а потом решил рассказать доктору об инциденте в библиотеке. Образ человека со шрамом мгновенно всплыл у него перед глазами.

Но он передумал рассказывать. Разве это что-нибудь даст?

Вместо этого он сказал:

— Пойдем-ка сочиним что-нибудь осмысленное для отчета, — и зашагал назад, к полицейскому участку.

Доктор еще помешкал, вслушиваясь в лягушачий ор и вглядываясь в зеленые огоньки над болотом.

Потом прерывисто вздохнул.

— Какая разница, что писать, капитан? Все равно никто нам не поверит.

Первым в провал под крестом спустился Беллоуз, с профессиональной уверенностью ведя за собой целый отряд здоровых парней в полицейской форме, так что весь круглый подземный зал вскоре ожил от их присутствия и пришел в движение.

Декан очень желал спуститься вместе со всеми, но Оутс, разглядев какую-то странность в поведении ученого, велел ему оставаться наверху. Нескольких дюжих ребят из числа полицейских тоже пришлось оставить, так как происходящее в кампусе не могло не привлечь к себе внимания, однако присутствия большого числа полицейских автомобилей и дощатых ограждений хватило, чтобы удержать любопытствующих на расстоянии.

Полицейские начали передавать по цепочке мощные электрические фонари, часть которых предполагалось установить через равные промежутки в тоннелях с целью обеспечить постоянное освещение на время исследований. При их свете Оутс не однажды замечал странное выражение на лице Холройда. Тот сильно переменился со вчерашнего дня, и капитан-детектив не однажды задавал криптологу вопрос, все ли с ним в порядке.

— Разумеется, — отвечал тот, как подметил Оутс, с раздражением. — С чего бы мне не быть в порядке?

Теперь Оутс покачал головой.

— Просто вы неважно выглядите, — прокомментировал он. — Вчерашние события здорово потрясли вас.

Холройд пожал плечами. Он не смотрел на Оутса, но детектив видел, как дергаются мышцы на его худом горле. Ученый показался детективу не слишком надежным исполнителем для той работы, которую им, возможно, придется осуществить, и он решил на всякий случай держаться к нему поближе.

Прежде всего он провел короткое совещание в центре круглого зала, на котором еще раз напомнил полицейским их задачу. Каждому был выдан свисток, с помощью которого любой из них условленным сигналом мог вызвать подкрепление или помощь. Убедившись, что полицейским ясны их задачи, он велел им стоять на месте до тех пор, пока небольшая партия не закончит повторную разведку центрального тоннеля. Холройд и Беллоуз твердили ему, что он полностью блокирован обломками камня, но упрямый полицейский хотел сам в этом убедиться.

Оутс, Беллоуз и Холройд в сопровождении капитана и шести полицейских в форме вошли в центральный тоннель.

Там было светло как днем — трое полицейских несли электрические фонари, которые светили во всю мощь, — и вся группа продвигалась вперед быстрыми, уверенными шагами. В отличие от первой прогулки под землей, которую Беллоуз предпринял с деканом, эта разведка происходила очень быстро; уже через несколько минут они достигли завала из камней, как вдруг вскрик, сорвавшийся с губ землемера, заставил всех остановиться.

— Что случилось? — резко спросил Оутс, осматривая преграду впереди.

Беллоуз обернул к нему изумленное лицо.

— Этого не может быть.

— Не понимаю.

Не обращая на него внимания, Беллоуз бросился вперед и стал шарить пальцами по каменной стене.

— Завал из необработанных камней полностью преграждал проход в прошлый раз. А сегодня здесь ровная каменная кладка, которая выглядит так, словно была тут всегда. Это же невозможно…

Он казался искренне пораженным.

Волосы на затылке у Оутса зашевелились, но, задавая землемеру следующий вопрос, он сумел сохранить нормальный вид:

— Вы уверены? Вы не могли ошибиться? Ведь в прошлый раз у вас были лишь слабые фонари, если не ошибаюсь…

Беллоуз яростно затряс головой.

Оутс и капитан полиции переглянулись. Оба заметили нарастающее напряжение людей в форме; Холройд отчаянно потел.

— Давайте продолжать розыски, мистер Оутс, — сказал капитан с лицом бесстрастным, как гранит. — А с этим разберемся потом.

— Разумеется, — сказал с облегчением Оутс, и вся компания, резко развернувшись, потопала по коридору назад, причем никто из присутствовавших не высказывался о происходящем. однако Оутс знал, что уверенности Беллоуза нанесен серьезный удар, а Холройд был близок к истерике еще до начала всей операции. Придется оставить его с арьергардом и обследовать оставшиеся шесть тоннелей без него.

Следующие два часа прошли активно. Большие группы полицейских обследовали четыре тоннеля. Оутс возглавил первую, капитан полиции — вторую, а третью и четвертую поделили между собой Беллоуз и Холройд, правда, Оутс велел другому офицеру на всякий случай не спускать с Холройда глаз. Три из четырех отрядов вернулись через два часа; прошагав несколько миль по гладким, явно человеческими руками вырытым тоннелям, они не заметили ничего подозрительного.

Странно было то, что все три тоннеля постепенно исчезли, сойдясь каждый в одну, тщательно рассчитанную точку; расстояние между стенками тоннеля сужалось до тех пор, пока не превращалось в острый угол. Никто из них никогда раньше ничего подобного не видел. Поджидая остальных, Оутс заметил декана, который встревоженно маячил на склоне земляного обвала у входа в пещеру; детектив решил подышать немного свежим воздухом, а заодно сообщить ученому свои новости.

Их разговор был прерван появлением здоровяка в полицейской форме, который выскочил из крайнего левого тоннеля в состоянии чрезвычайного возбуждения. Тоннель, по которому пошла его группа, оказался длинным и, по всей видимости, часто используемым, он немного изгибался, а на расстоянии около двух миль от входа резко нырял вниз. Капитан полиции благоразумно решил сделать там остановку и послать его, Стрэнга, сообщить новость Оутсу и остальным.

Всего в группе было двадцать человек, все полицейские, кроме Холройда, и, когда он покидал остальных, им явно ничего не угрожало. однако Оутс имел на сей счет иные соображения, и, пока он в сторонке совещался с Беллоузом, оставшиеся полицейские разбивались на две команды. Резервная, наиболее многочисленная, должна была остаться в зале и сторожить выходы из других тоннелей, а основная отправлялась в тоннель.

Через несколько минут спасательная экспедиция углубилась в крайний западный тоннель, и Оутс сразу заметил, что его пол действительно отличался от других. При незначительных размерах входа коридор оказался очень широким внутри, а потолок его уходил на такую высоту, что лучи их фонарей даже не доставали до него. Продолжая идти на запад, тоннель местами слегка изгибался, а в одной точке стал уходить вниз.

У Беллоуза был с собой компас, стрелка которого неукоснительно показывала на запад, хотя и с небольшими отклонениями. Навстречу потянуло легким ветерком, с ним появился странный затхлый запах, знакомый Оутсу по участку в Оук Парк.

— Как вам такое направление? — спросил Оутс, когда до места встречи, по его предположениям, должно было остаться не больше полумили.

Землемер дернул плечом.

— К Инсмуту и морю, — коротко ответил он. — А вот инженеры, которые поработали здесь, меня просто изумляют. В жизни не видел ничего подобного.

Оутс кивнул.

— Не нравится мне здесь, слишком уж хорошо, — сказал он.

Беллоуз посмотрел на него, его лицо в свете двух фонарей, которые они несли, было напряженным. Они были одни, полицейский, которого прислал за ними капитан, остался с резервной партией.

— Я не вполне понимаю.

— Все остальные ходы заблокированы или запечатаны. Как будто нас специально направили именно в этот. Самый западный. Тот, который ведет к Инсмуту и морю.

Беллоуз тряхнул головой.

— К рифу, — почти мечтательно сказал он. — Я и сам пришел к такому же заключению.

Оба убыстрили шаг. Плавный поворот, полого спускавшийся вниз, привел их в темную секцию тоннеля. Раньше путь им освещали фонари, на равном расстоянии друг от друга расставленные по полу, но теперь в смоляной тьме наверху не было ни проблеска света. Вдруг фонарик Оутса осветил вспышку света вдалеке, а сам он одновременно споткнулся обо что-то. Перед ним стоял Беллоуз. Остатки металлического фонаря были странно покорежены, металл как будто оплавлен. Землемер едва не выронил его из рук.

— Еще теплый, — прошептал он.

В ту же минуту откуда-то спереди до них долетел тихий условный свист, загрохотали выстрелы и странный, какой-то блеющий звук заполнил тоннель, отражаясь от гладких стен и высокого потолка. Не сговариваясь, они побежали на звуки, Оутс на ходу вытаскивал револьвер, страх сжимал его горло, мысли о незнаемом туманили голову.

Несколько мгновений спустя Оутс остановил эту отчаянную гонку, положив руку на плечо землемеру.

— Надо мыслить последовательно.

Приложив к губам свисток, он дунул в него изо всей силы. Беллоуз сделал то же самое со своим. После этого оба замерли и напрягли слух, фонари в их руках продолжали гореть, рассеивая темноту. Прошли десять секунд, за ними еще десять; мгновения тянулись, словно годы. И тут серебристые звуки пропели в ответ: «Мы спешим». Казалось, они пронзили тьму, словно сверкающие солнечные лучи. Оутс и Беллоуз побежали дальше, помня о том, что спереди не донеслось ни звука. Их фонари не освещали ничего, кроме тоннеля, который уходил строго вперед; соленый ветер дул им в лицо, неся с собой странные запахи подземных глубин. Проход вокруг них становился тем уже, чем сильнее понижался его уровень.

Наконец они подбежали к месту, где пол уходил так круто вниз, что спуститься по нему без риска сорваться и кубарем полететь вниз было трудно. Пляшущие лучи фонарей выхватывали из темноты покореженные куски металла, валявшиеся на полу. Оутс, чувствуя, как у него перехватывает горло, опознал в них остатки полицейских револьверов. Вокруг не было никаких признаков борьбы, только отметины на стенах, похожие на следы копоти. Это да еще следы серой слизи, такой же, как та, которую Оутс уже видел в Оук Парке. Он встал как вкопанный и схватил своего спутника за запястье.

— Разве мы не пойдем вперед? — спросил его Беллоуз. — Ведь они могут быть ранены или в большой опасности.

Оутс покачал головой.

— Именно этого они и хотят, — сказал он с легкой дрожью в голосе. — Мы и так сильно облегчили им задачу. Капитан должен был ждать здесь. А он, готов спорить, взял и полез по этому склону вниз. Удобное тут место.

Беллоуз направил свой фонарь вниз, услышав, как что-то как будто гудит вокруг них.

— Для чего удобное — для засады?

Оутс пожал плечами.

— Для чего угодно. Плохого, разумеется. Мы будем ждать здесь, пока не подойдет подкрепление. Капитану и его отряду сейчас уже все равно ничем не поможешь, скорее всего.

Лицо Беллоуза посерело.

— Вы шутите. И Холройд…?

— Не шучу. Здесь скрываются твари, враждебные людям. Они приходят со стороны Инсмута. Эти тоннели, скорее всего, были их главной связью с окружающим миром. Инсмут они уже давно прибрали к рукам, теперь взялись и за Аркхэм, и не исключено, что кое-кто из местных на их стороне. Два года назад они почти преуспели. Теперь делают вторую попытку. И не намерены мириться с поражением.

Лицо Беллоуза блестело от пота.

— Это похоже на бред… — начал он хрипло.

— Придется вам мне поверить, — отвечал Оутс. — Часть этой головоломки у меня в руках. Но многих кусочков не хватает. Может, всей правды мы не узнаем никогда. Да и сейчас мы еще не можем отличить друга от врага. Вчера, когда я поехал в Инсмут, кто-то из Аркхэма сообщил обо мне туда.

Меня уже ждали. И приняли меры. Мне повезло, что я стою сейчас здесь.

Беллоуз цинично расхохотался.

— Повезло, нечего сказать.

Он обернулся на долгожданный топот множества ног, который накатывал сзади. В тот же миг спереди донеслось шипение и тот блеющий звук, который они слышали раньше. Пляшущие лучи фонарей осветили извивающиеся тела с головами, как у змей, которые плевались огнем. Вкрадчивая музыка зазвучала у них в ушах, мешаясь с непристойными шепотками, которые, кажется, проникали в самый их мозг. Оутс стиснул зубы и начал, не разбирая, палить в самую гущу чешуйчатых змеевидных тел, которые двигались вверх по тоннелю прямо к нему.

Он успокоился: теперь он хотя бы видел врага. От пуль, наверное, мало толку, зато грохот выстрелов, многократно усиленный сводчатым потолком тоннеля, заглушал похабщину в его ушах и не давал ей просачиваться в мозг. Что-то треснуло впереди, и он увидел, как одна тварь остановила движение; ему показалось, что она будто моргнула и прошла сквозь стену. Ужасная вонь не давала дышать. Тем временем топот тяжелых ботинок сзади становился все слышнее, и наконец в тоннеле стало тесно от набившихся в него здоровяков полицейских.

Тоннель наполнился дымом, когда все они опустились на колени и начали прицельно стрелять в тварей, заблокировавших проход. Те раскачивались взад и вперед, лопались и стекали вниз, точно вода. Оутс почувствовал, что у него подкашиваются ноги, но чьи-то сильные руки уже подхватили его сзади и понесли подальше от места боя, а с ним и землемера. Словно по команде — хотя никто не сказал ни слова — полицейские, держа строй и ни на миг не опуская фонари, начали медленно, спиной вперед, отступать к круглому залу, где был чистый воздух и относительно спокойная атмосфера.

— Без взрывчатки тут нечего делать, — с горечью прошептал Беллоуз.

— Может быть, — коротко отвечал Оутс, пряча в кобуру револьвер — он уже вполне пришел в себя. — Хотя существа, прорывшие этот тоннель, могут счесть его недостаточно эффективным средством устрашения.

— У вас есть другие предложения? Эти тоннели необходимо завалить.

Его голос задрожал и забулькал.

— Вы видели их глаза?

Оутс мрачно кивнул.

— Вряд ли я их когда-нибудь забуду.

Странный марш продолжался, полицейские отступали, держа оружие наготове.

Лишь заслышав ответные свистки из круглого зала, полицейские перестали идти спиной вперед. Тут вокруг них забурлили голоса, и в поднявшемся шуме Беллоуз вдруг почувствовал, как земля уходит у него из-под ног, и в глубоком обмороке упал на пол.

Доклад капитана-детектива Оутса главе управления полиции штата:

Представляя на ваше рассмотрение нижеследующий доклад, хочу предварить его некоторыми замечаниями, характер которых обыкновенно не входит в компетенцию департамента.

1. В случае, если со мной что-нибудь произойдет, прошу вас связаться с доктором Ланкастером, полицейским хирургом из Аркхэма, и полагаться на его показания, так как он за время своей карьеры видел немало необычного, но вряд ли что-либо более странное, чем те обстоятельства, с которыми ему довелось столкнуться за последние месяцы во время расследования событий в Инсмуте и Аркхэме.

2. Прошу вас также связаться с другими людьми, упомянутыми в моем докладе, а именно: с доктором Дэрроу, деканом факультета в университете Мискатоника; криптологом Джефферсоном Холройдом; и землемером Эндрю Беллоузом, также ставших свидетелями событий, описанных в докладе.

3. Первичные результаты вскрытия тела Джеба Конли, произведенного доктором Ланкастером (которым теперь надлежит заменить собой отчет, подготовленный доктором Ланкастером для публикации), абсолютно верны, и я подтверждаю их достоверность в каждой детали. Результаты моего собственного предварительного расследования, а также подтверждение всего того, что произошло в полицейском участке в Оук Парк две ночи назад, свидетелем чему был доктор Ланкастер, также можно найти в параграфе 34 моего отчета. Конли был убит, это несомненно, и ни исчезновение трупа, ни странный и необъяснимый способ, каким его лишили жизни, не должны затмевать этого обстоятельства.

4. Необходимо произвести глубокое расследование среди руководства полицейского департамента Аркхэма, а также среди жителей Инсмута и Аркхэма, так как о моей поездке инкогнито в Инсмут стало известно заранее, в результате чего я едва не погиб после того, как кто-то повредил тормозную систему моего автомобиля. Местные обитатели, вне всяких сомнений, работают на этих существ, хотя по каким причинам — из соображений выгоды, принуждения или страха, установить пока не удалось.

5. Каким бы странным и необъяснимым не показался вам мой официальный доклад, прошу вас не пренебрегать им, во имя нашей двадцатилетней дружбы, за время которой я ни разу не представил вам информации, в истинности которой у вас были бы основания усомниться.

Засим остаюсь, с глубочайшим почтением, Ваш преданный слуга Корнелиус Оутс, капитан-детектив полиции штата.

Холройд бежал. Вкрадчивые голоса еще звучали в его ушах, а жуткие и дикие образы всего, чему он недавно стал свидетелем, были еще так свежи в его памяти, что, казалось, запечатлелись в ней навсегда. У него было такое впечатление, что он бежит уже несколько часов, поскольку уже стемнело; его одежда была изорвана, волосы всклокочены; исцарапанные лицо и руки кровоточили; из каждой поры его тела лился пот.

Территория университета уже давно осталась позади, а он, словно повинуясь животному инстинкту, бежал прямо к дому знакомым путем. Подходя к своему крыльцу по петляющей бетонной дорожке, он вспомнил, что у его домработницы сегодня выходной. Обычно он в этот день ужинал в колледже. Вот и хорошо. Незачем, чтобы кто-то видел его в таком состоянии.

Он замедлил шаг, внезапно ощутив, что совершенно выбился из сил. Вставляя ключ в замочную скважину, он едва не упал, так у него закружилась голова. Вцепившись в связку ключей, он усилием воли заставил себя удержаться на ногах. Никакой видимой причины для того, чтобы терять сознание, у него не было. Все предшествующие образы, теснившиеся у него в сознании, внезапно исчезли, словно стертые с грифельной доски его памяти влажной губкой. Все, что он помнил, это свой недавний ужас, потом паническое бегство и приход домой.

Войдя в пустой дом, он включил на крыльце фонарь и, избегая смотреть на себя в серебряное зеркало в золоченой раме, кое-как, едва ли не на четвереньках, пробрался на второй этаж. У себя в спальне он, не зажигая ламп, быстро разделся при свете фонаря за окном, после чего зашел в душ и включил воду. Жала ледяных струй, почти сразу сменившиеся горячими, привели его в чувство, и через четверть часа он, в свежей одежде и со стаканом виски в руке, почти стал самим собой.

Тут он ощутил голод и, задержавшись лишь для того, чтобы положить грязную одежду в корзину для белья, откуда завтра ее достанет домработница, прошлепал в кухню, где нашел в холодильнике остатки цыпленка и черничный пирог. Сев за маленький сосновый стол тут же, в кухне, он уплел холодный ужин, все время думая о чем-то нейтральном. Между ним и реальностью словно опустился белый матовый занавес, как будто туман покрыл все его чувства. Это было даже приятно, и он старался продлить ощущение почти животного наслаждения вкусной едой, питьем и чистой одеждой, успокоительно льнувшей к его телу после ужасов предыдущих часов.

Внезапно ему вспомнилась библиотека и его дешифровальная машина. Тогда он встал и прошел в кабинет, где начал искать заметки, сделанные им от руки на прошлой неделе. Вернувшись с ними и с чистым блокнотом на кухню, он осторожно опустил шторы, словно на дорожке перед домом мог кто-то прятаться и следить за ним. После чего пустился в какие-то путаные расчеты, сверяя цифры с записями, сделанными им раньше, и перепроверяя их снова.

Он не слышал легкого шороха за окном, словно кто-то царапал внешнюю стену дома; а если слышал, то не обратил внимания, ведь это было так похоже на шелест сухих виноградных стеблей, которые вились по трельяжу на фасаде. Он полностью погрузился в расчеты, и прошло, должно быть, не менее часа с тех пор, как его перо принялось порхать по бумаге. Только тогда он вдруг почувствовал, что замерз, и вспомнил о виски, но стакан оказался пуст.

Вернувшись в гостиную, он подошел к бару, чтобы заново наполнить свой стакан, не обращая ни малейшего внимания на странные тени, что плясали за оконным стеклом. На улице стало уже совсем тихо, лишь урчание далеких автомобилей изредка вторгалось в мертвое безмолвие ночи. Усевшись в кухне, он опять погрузился в свои записи; прошли минуты, а стакан с виски так и стоял нетронутым у его локтя, настолько он сосредоточился на своем деле. И только звучные удары часов на лестничной клетке напомнили ему наконец, что девять часов вечера давно миновали.

Тогда он встал и обошел весь дом, проверил все замки на дверях и окнах, опустил автоматическую защелку на парадной двери, убедился, что черный ход в кухне заперт. Он всегда поступал так, когда ночевал дома, и хотя миссис Карсвелл наверняка проверила все, прежде чем уйти, ему было физически необходимо повторить весь ритуал целиком, хотя, конечно, он был бы потрясен, если бы обнаружил, что домработница что-то упустила. У двери черного хода он остановился и взглянул на свои наручные часы, уточняя время, словно это было почему-то важно.

В эту минуту в холле зазвонил телефон, и Холройд вышел, чтобы ответить. В трубке зазвучал низкий густой голос, который он не узнал. Поначалу он никак не мог разобрать слова. Ему показалось, что его мозг снова затянуло туманом. Голос был смутно знакомый, но он не помнил, где он мог слышать его раньше. Похоже, что неизвестный звонивший давал ему какие-то распоряжения. Он стал слушать внимательнее, пытаясь вникнуть в смысл слов, но они влетали ему в одно ухо и тут же вылетали в другое, не оставляя по себе никакого эффекта. Наконец голос умолк, и Холройд положил трубку, предварительно поблагодарив мертвый инструмент. Спотыкаясь и прижимая к ушам ладони, он вернулся в кухню, еще более сконфуженный, чем раньше. Снова бросил взгляд на часы и с ужасом увидел, что прошло целых полчаса. Тогда он поднял стакан и сделал несколько осторожных глотков. Спиртное взбодрило его поникший дух, и он вернулся к своим записям, замечая, однако, что утомлен и духовно, и физически, чего не было раньше.

Даже скрип пера по бумаге так раздражал его теперь, что он отшвырнул его от себя с капризной гримасой. Чернила растеклись по девственной белизне бумаги длинной кляксой, которая что-то ему напоминала. Но что, он никак не мог вспомнить. Он устал. Вот в чем причина. Надо отдохнуть, тогда он все вспомнит. В это мгновение он услышал крадущиеся шаги. Кто-то прошел по бетонной дорожке и остановился у парадной двери. Холройд, не поднимаясь с места, застыл, напряженно вслушиваясь в тишину. Но, против его ожидания, ни звонка, ни стука в дверь не последовало.

Вместо этого кто-то, шаркая ногами, двинулся вдоль стены дома по дорожке, которая огибала его по периметру. Скрытные шаги стихли за углом дома, и Холройд, съежившись за столом, целую вечность ждал, когда звук снова сделается слышным, теперь со стороны кухни. Потом настала пауза, и вдруг кто-то забарабанил пальцами в окно. Звук был слабый, почти игривый, точно невидимый визитер решил позабавиться, но для того, кто сидел в кухне, он предвещал нестерпимые ужасы. Съежившись на своем стуле, он ждал повторения звука, но шаги проследовали дальше, и кто-то слегка толкнул кухонную дверь. Холройд едва не завизжал, но как-то подавил крик.

Прошло еще сто лет, и шаги двинулись дальше. Но Холройд продолжал сидеть, точно парализованный, как во сне. И когда прозвучал дверной звонок, внутри него что-то взорвалось. Потоки кислоты обожгли напряженные нервы. Он встал из-за стола, пот бисеринами покрывал его лоб. Осушив последний глоток виски в стакане, он шаткой рысцой побежал наверх. Из окна ванной можно было увидеть тропинку перед домом. Он осторожно отвел газовую занавеску.

Темная знакомая фигура виднелась на крыльце в свете фонаря, человек озирался по сторонам. Облегчение затопило Холройда. Теперь он знал, кто к нему пришел. Но почему же он сразу не заявил о себе, вместо того чтобы шастать вокруг дома? Холройд подошел к зеркалу в ванной и в первый раз за весь вечер пристально посмотрел на себя. Не считая темных кругов у глаз и некоторой бледности кожи, вид у него был вполне нормальный. Он подождал еще минуту, поправляя галстук, пока дверной звонок продолжал свою повелительную трель.

Посетитель, очевидно, заметил, как зажегся в ванной свет, и понял, что он дома. Холройд погасил свет, выпрямил спину и медленно сошел вниз. Звонок грянул снова, как раз когда он шел через холл. Он приоткрыл дверь, надев на нее цепочку, и стал вглядываться в лицо посетителя, которое было скрыто в тени полей шляпы, так как он стоял прямо под фонарем.

— Открывайте, Холройд, — прозвучал раздраженный голос. — Мне надо обсудить с вами важный вопрос.

— Ах, это вы, — сказал Холройд с облегчением. — Входите. — Гость подозрительно озирался, перешагивая порог. Криптолог провел его в гостиную, где сначала задернул тяжелые бархатные шторы и только потом предложил посетителю сесть.

Теперь его мозг работал быстро, мысли кристаллизовались.

Он уже знал, как ему поступить, когда подошел к бару, чтобы налить гостю выпить.

Доктор Ланкастер ехал по уединенному участку шоссе на полпути между Инсмутом и Аркхэмом, когда у него кончился бензин. Он ездил на отдаленную ферму, куда его срочно вызвали к больному, но, прибыв туда, он обнаружил, что тамошние обитатели, у которых даже не было телефона, ни в какой врачебной помощи не нуждались. Утонченно выругавшись, Ланкастер поехал восвояси и весь обратный путь был так озабочен мыслями о проблеме, с которой столкнулись они с Оутсом, что ни разу не взглянул на стрелку измерительного прибора.

К счастью, ущелье осталось далеко позади, а в багажнике у него на всякий случай всегда лежала канистра с запасом горючего. Пара минут — и бак будет заправлен. Хотя странно, ему казалось, что не далее чем сегодня днем он и так был почти полон. Правда, когда он вернулся к своей машине на ферме, возле нее сильно пахло бензином — может, бак протекает.

Надо будет наведаться завтра в свою мастерскую в Аркхэме, пусть посмотрят.

Не выключая фар автомобиля, он вышел и пошел назад, к багажнику. Несмотря на то что его голова была занята текущей задачей и прочими неотложными проблемами, ему показалось, что он заметил какое-то шевеление на самой границе желтых конусов света от фар. Его машина стояла на том участке, где дорога образовывала зигзаг, а деревья и густая трава подходили к полотну почти вплотную. Место было мрачное, даже при дневном свете, но никакой опасности он не чувствовал. С ловкостью, порожденной длительной тренировкой, юн отвинтил колпачок канистры, взял из багажника воронку и принялся аккуратно переливать горючее в бак.

Слив около половины, он услышал легкий шорох в кустах. Весь напрягшись, он закрыл бак и поставил полупустую канистру. Ему вдруг вспомнилось, что вызвали его по телефону, что час уже поздний, место уединенное, а у обитателей той фермы телефона не было.

Тут он все понял. Напевая вполголоса, хотя нервы у него были на пределе, Ланкастер обошел машину сзади и, не выпуская канистры из рук, наклонился и завел двигатель.

Довольное урчание мотора прорезало тишину ночи, и в тот же миг Ланкастер заметил какое-то колыхание в траве вдоль обочины, словно там ползла змея. И опять в кустах что-то треснуло. Страх немедленно покинул Ланкастера; у него были на зависть крепкие нервы, как и полагается человеку его профессии, и теперь он точно знал, что будет делать дальше. Вытащив из кармана жилета зажигалку, он терпеливо ждал, но не слышал ничего, кроме вздохов ночного ветерка и ровного урчания мотора.

— Здесь кто-нибудь есть?

Звук собственного голоса показался ему самому слегка неуверенным, но пульс его бился ровно. Он снова обошел автомобиль сзади и повернулся лицом к обочине дороги, ярко освещенной фарами. Он опять повторил вопрос и опять услышал треск. На этот раз доктор заметил, как слегка шевельнулся куст, словно кто-то стоял рядом с ним, там, куда не доставал свет его фар.

Потом ветки раздвинулись, и на напряженного доктора поглядели чужие, матовые треугольные глаза. Раздался треск, похожий на тот, который издает гремучая змея, и ледяные пальцы холода впервые прошлись по докторской спине. Не веря своим глазам, он разглядывал змеиную голову, венчавшую полупрозрачное тело слизня; его, по счастью, в основном скрывала растительность, которая в этом месте выходила прямо на шоссе. Тварь метнулась к нему, по-змеиному выбросив верхнюю часть тела из кустов, которые скрывали остальное.

Перепуганный доктор успел заметить черты человеческого лица под серовато-зеленой кожей рептилии, прежде чем тварь, издав пронзительный кошачий вопль, заскользила к нему с невероятной быстротой. Тогда Ланкастер тоже завопил, но головы не потерял. Ужас сделал его ловким, и он плеснул бензином в сторону приближавшейся твари, которая тут же замедлила ход. Доктор побежал, причем ему хватило присутствия духа оставить бензиновую дорожку, которая вела от автомобиля прочь. Тварь замешкалась, мяуканье сменилось сухим треском, который он уже слышал раньше.

Потом Ланкастер вырвал из блокнота рецептурный бланк, трясущимися руками чиркнул зажигалкой и поджег листок. И швырнул к обочине дороги, туда, где фатально замешкалась гнусная тварь. Бензин с ревом занялся, и тогда доктор, швырнув канистру в преследователя, помчался к автомобилю с такой прытью, которая ошеломила его самого. Сняв машину с ручника, он откатился от полосы огня, стремительно надвигавшейся на него.

Тварь испустила пронзительный вопль, когда огонь лизнул ее, подпалив сзади кусты. Раздался мягкий хлопок — вероятно, взорвалась канистра с остатками бензина — и пламя распустилось ослепительным желтым цветком. Тогда обреченная тварь, горя и извиваясь, но не теряя сознания, поползла во тьму подлеска, а Ланкастер, усилием воли изгнав из памяти все произошедшее, выжал сцепление и ринулся в благословенную темноту, ведущую к Аркхэму и порядку.

Наконец даже оранжевое зарево в зеркале заднего вида полностью растворилось во тьме, и Ланкастер осознал, что он жив и свободен, хотя его бьет дрожь и заливает холодный пот. Он едва удерживал в руках руль и с трудом справлялся с коробкой передач, а когда доехал до Аркхэма и припарковался, то первым делом полез за фляжкой с бренди в свою медицинскую сумку.

В значительной степени успокоившись, он поехал к дому, где обнаружил, что было только десять вечера. И тут же бросился к телефону.

Оутс как раз ужинал сандвичем с ветчиной в полицейской столовой, когда зазвонил телефон. Сначала он никак не мог понять, кто на линии, но едва доктор начал говорить связно, волнение здоровяка детектива тут же почти сравнялось с волнением самого Ланкастера.

— Что за твари? — переспросил он, требуя, чтобы Ланкастер в третий раз описал ему происшедшее.

— Эти пакости, — дрожащим голосом отвечал тот. — Они обладают характерными человеческими признаками. Полагаю, они в состоянии менять облик по своему желанию. Инсмут, Оутс… те дегенераты, о которых мы с вами не раз говорили. Откуда бы они ни взялись, я уверен целиком и полностью, что они в буквальном смысле способны проглатывать людей.

Оутс внутренне окаменел, но продолжал записывать как ни в чем не бывало.

— В старых документах говорится, что твари пришли из глубины моря; из-за рифа, который лежит напротив Инсмута, — медленно проговорил он. — Звучит слишком фантастично, чтобы быть правдой.

— Фантастично или нет, — продолжал врач, — но это наша реальность, с которой мы должны иметь дело. Там кроется смертельная опасность. Но нам есть что ей противопоставить. Бензин!

— Бензин? — с недоумением переспросил Оутс.

— Бензин, парень! Бензин! — повторил врач. — Это единственное, чего они боятся. Они уничтожают людей, это так. И, похоже, сами в состоянии производить жар такого накала, что он плавит металл, как мы видели. Но они сами не могут противостоять огню. В этом может быть наше спасение. Я давно уже изучаю старые документы. Может, потому они и захотели убрать меня с дороги. По той же причине испортили и ваши тормоза. Мы с вами оба подошли слишком близко к истине.

— Если об этом узнают, то мы с вами — первые кандидаты на вселение в местный сумасшедший дом, — проворчал Оутс.

Ланкастер дрожащими пальцами забарабанил по телефонной трубке.

— Это наше единственное спасение, парень! Вы же знаете, я говорю правду. Вы видели те тоннели. И вы знаете, что крайний слева ведет к Иннсмауту и морю. Они как раз готовятся захватить Аркхэм. Петля затягивается. Разрушение машины Холройда…

Он продолжал сбивчивую речь, но Оутс уже был на его стороне. Его не надо было долго убеждать. Он и сам пришел к тем же выводам, что и врач, причем задолго до сегодняшнего разговора.

— Твари готовы нанести удар, — говорил между тем Ланкастер. — У них мало времени. Вы примете меры?

— На это уйдет день-другой, — ответил с сомнением Оутс. — Надо все сделать правильно. А мое начальство…

— Не вводите их в курс дела, — сухо посоветовал Ланкастер.

Голос у него стал куда спокойнее.

— Мы можем опоздать, если пойдем официальным путем. У вас ведь уже есть отряд полицейских. Их будет достаточно.

— Что вы предлагаете?

— Давайте встретимся сегодня, — сказал доктор. — Я приеду в полицейское управление. Здесь я не чувствую себя в безопасности после всего, что случилось. Нам надо многое обсудить. Понадобятся тысячи галлонов бензина. И еще взрывчатка.

Оутс ругнулся.

— Вы знаете, чего просите?

Ланкастер нетерпеливо прищелкнул языком. Самообладание, похоже, вернулось к нему полностью.

— Когда вы услышите все, что я хочу вам рассказать, вы сами потребуете действовать без промедления!

— Хорошо, — согласился наконец Оутс. — Встретимся через час. Я пока закажу кофе, на случай если придется вас протрезвить.

Доктор глухо засмеялся.

— Я выпил не больше глотка бренди за весь сегодняшний вечер, капитан. Я трезв, как стекло. О чем жалею.

Оутс сменил тактику. Теперь его голос звучал мягко, почти нежно:

— Все в порядке, док. Я вам верю. Давайте, приезжайте, и мы все организуем.

— Возможно, в этом был повинен не я один, джентльмены. Вот, капитан знает, что я был совершенно нормален, когда он познакомился со мной. Но события в библиотеке Мискатоники и то, что я начал узнавать, расшифровывая те записи, оказали на меня свое действие. Я знаю, капитан, вы это заметили, когда говорили со мной в подземном зале, перед тем как полиция приступила к обследованию ходов. Я уже тогда знал, чем все кончится, но не посмел сказать.

— Те существа знают; да, говорю вам, знают даже наши мысли; в этот самый миг, пока мы с вами сидим в моем уютном доме, чуждые глаза внимательно смотрят на нас. Как совершенно верно рассудил капитан, а с ним и умница-доктор, они пришли из-за рифа. Там лежит источник штормов, которые долгое время сотрясают Инсмут и отчасти Аркхэм. Вижу, что капитан Оутс верит мне, по крайней мере, отчасти. Он мудрый человек. Может, он спасет всех нас. Кто знает. Он и доктор Ланкастер. Но эти твари дьявольски хитры и проникают повсюду.

— Почему, как вы думаете, я очертя голову бросился сегодня вечером во тьму? Не только для того, чтобы избежать их физического присутствия, но и инфильтрации. О, да, джентльмены. Они, эти древние, научились проникать в мозг человека и порабощать его личность. Вот почему мне пришлось совершить то, что я сделал сегодня вечером. Я увидел что-то от рептилии в его глазах. один из нас должен был умереть. Я вынужден был убить его, джентльмены, уверяю вас. Эти твари везде.

— Я вижу, что кое-кто из присутствующих здесь офицеров мне не верит. Что ж, этого следовало ожидать. Вас, вероятно, удивляет то, что даже здесь, в помещении, я не снимаю теплых перчаток. Все потому, что я боюсь заразы. Когда он звонил в мою дверь, я увидел перепонки у него между пальцев и сразу понял, что мне надо делать. Вы, разумеется, скажете, что я подпал под власть тех существ с рифа, которые могут выдать себя за кого угодно. Но я скажу вам, что мой характер и сила воли позволили мне восторжествовать над ними.

— Все было как раз наоборот, джентльмены. Я понял, что он намерен серьезно мне повредить, уже по тому, как он скрытно обошел весь дом, прежде чем объявить о своем приходе звонком в дверь. Ах, если бы вы только знали, что пережил я за те минуты, которые показались мне часами! Но ведь вам нужны доказательства. Прошу вас, пройдемте в кухню, джентльмены. Здесь, под столом, есть люк, он спрятан под паркетом. Да, если вот эти двое дюжих ребят снимут его, мы сможем поднять крышку.

— Вот он, джентльмены, вот! Простерт в собственной крови! Ну, не отвратительное ли зрелище? И как, скажите, мне следовало поступить? Даже самому недалекому из присутствующих должно быть ясно, что метаморфоза уже началась. Я вовремя нанес удар, разве нет?

— Осторожнее с лестницей, джентльмены. Ступеньки, как видите, скользкие… Нет, нет, это не кровь, хотя и кажется красной. Скорее зеленоватый ихор. А какая вонь! Вот уж точно, этот запах я буду помнить до могилы!

— Ужасающее зрелище! Конечно, его надо было бы сжечь, но я не мог сделать это здесь, в доме; да и вообще здесь, в городе, где все друг у друга на виду. Я вижу, вы качаете головами; чувствую, что вы не верите мне. Глупцы! Говорю вам, это лишь копия того человека, которого вы знали, жуткая маска, которую напялило на себя существо из-за рифа. Джентльмены! Джентльмены! Пожалуйста, верьте мне! Зачем вы собираетесь меня связать? Я не безумец! Молю вас, поверьте мне…

Доклад капитана-детектива Оутса главе управления полиции штата:

1. План моих действий, представленный в прилагаемом к сему отчете, полностью разработан мной, и я лично несу полную ответственность за все, кроме медицинского заключения, составленного доктором Ланкастером. И я намерен привести его в действие задолго до того, как вы получите данный документ, о чем вам станет понятно из репортажей по радио и в газетах.

2. Целью данного приложения является объяснить вам логику моих действий и показать неоспоримость тех умозаключений, к которым я пришел с момента моего прибытия в Аркхэм. Адресую вас к моим предыдущим посланиям, в особенности к номерам 1, 2 и 3, а также к дополнительным материалам, представленным доктором Ланкастером.

3. Как вам станет впоследствии известно, Джефферсон Холройд, выдающийся ученый из университета Мискатоника, был помещен в приют для умалишенных на основании медицинского освидетельствования доктора Ланкастера, подписавшего соответствующий документ, и моего личного приказа. Он совершил убийство в состоянии безумия, и, как показала предварительная медицинская экспертиза, демонстрирует определенные отклонения не только в поведении, но и в физиологии. О них более подробно сообщает доктор Ланкастер.

4. Останки одного из странных существ, обнаруженные в районе Аркхэма и Инсмута, на три четверти уничтоженные огнем — результат своевременных действий доктора Ланкастера — хранятся сейчас в замороженном виде в морге города Аркхэм, где их можно подвергнуть дальнейшему изучению. Их физические характеристики должны убедить вас в необходимости действий, которые я намереваюсь предпринять сегодня ночью.

5. Как указано в моем основном отчете, тело доктора Дэрроу, декана факультета университета Мискатоника, чудовищно обезображенное и изрезанное кухонным ножом, было обнаружено в погребе под домом Джефферсона Холройда. Он уже сознался в убийстве и, вне всяких сомнений, действительно виновен в гибели несчастного. Подробности смотрите в основном отчете.

6. Ни один из этих фактов еще не стал достоянием прессы или широкой общественности, и, если я не вернусь из боя, который мы намереваемся сегодня дать, то, прошу вас, поймите, что в своих действиях я руководствовался наилучшими побуждениями.

7. События, вкратце перечисленные мною в пунктах с 1-го по 6-й, детально освещены в основном отчете, написанном нами с доктором Ланкастером, и, сколь бы странными они вам ни показались, уверяю, каждое подтверждено свидетельствами самых надежных очевидцев. Пропавших полицейских под командованием капитана Урии Дейла следует считать погибшими; у меня нет оснований сомневаться в их смерти, и я буду признателен вам, если вы оповестите об этом их ближайших родственников.

8. Имена и звания офицеров полиции, которые погибли при исполнении служебного долга в тоннелях, ведущих в направлении Инсмута, приведены в специальном списке, составленном с помощью коллег из полиции штата.

Рекомендую присвоить сержанту Джону П. Эллерманну звание капитана за неоценимую помощь в расследовании, которую он оказал в последние дни.

Засим, сэр, остаюсь вашим покорным слугой Корнелиусом Оутсом, капитаном-детективом полиции графства.

В жутком голубоватом освещении тоннелей лицо доктора Ланкастера казалось вытянутым и синим, как у трупа. Они находились в пятом, самом большом из всех, проходе, который, резко уходя вниз, вел к Инсмуту и морю. В последние два дня там постоянно дежурил вооруженный до зубов отряд полиции численностью в несколько десятков человек, однако за это время в тоннеле ровно ничего не происходило.

Беллоуз торопливо шел к ним по склону тоннеля. Он тоже сильно изменился за последние сорок восемь часов, заметил Оутс.

— Сообщение с поверхности, от Эллерманна, — сказал землемер. — Только что получена телефонограмма от офицера вооруженных сил, командовавшего операцией в Инсмуте. Население города эвакуировано полностью. Все гражданские лица и животные вывезены с территории города на расстояние не менее пяти миль.

— Зачистка домов произведена? — спросил Оутс.

Беллоуз кивнул.

— Все дома проверены. Множество инвалидов доставлены каретами «Скорой помощи» в ближайшие больницы.

Ланкастер одобрительно крякнул.

— Похоже, операция была произведена тщательно, — сказал он.

Оутс повернулся к Беллоузу.

— Когда?

— Сообщение поступило в восемь часов. Еще полчаса я ехал к вам. Грузовики с полицейским и военными как раз выдвигались на позиции. Сейчас они уже должны быть на местах и блокировать все дороги, ведущие к Инсмуту и морю.

Оутс снова взглянул на свои наручные часы. Он лично, вместе с гражданскими властями, проверял вчера вечером места, где были заложены пороховые заряды. Все пещеры вдоль инсмутского побережья были тщательно обысканы, но ничего подозрительного не обнаружено; однако подземные каверны, более глубокие, чем прибрежные гроты, вели под самым дном моря к рифу.

Вот где помогли неоценимые знания и опыт Беллоуза. Все причастные к операции лица сошлись во мнении, что исследовать этот спуск слишком опасно. однако сам профиль циклопических тоннелей и подсказал решение проблемы. Изготовили множество вагончиков на резиновом ходу, каждый нагрузили взрывчаткой и со всеми мыслимыми предосторожностями спустили на лебедке вниз, на невероятную глубину.

Беллоуз разработал хитроумное приспособление, позволявшее обойти любой встречный выступ. Каждый вагончик был снабжен круговым рельсом, заполненным взрывчатым порошком, который предохраняла от внезапных столкновений мягкая прокладка; колеса вагончиков были устроены так, что могли вращаться в любом направлении, поэтому, стоило вагончику войти в соприкосновение со стеной или любым другим препятствием, как он отталкивался от него и начинал двигаться по касательной, увлекаемый собственным весом.

Лебедки были снабжены измерительными механизмами, и, когда их вороты перестали вращаться, приборы показали глубину более пяти тысяч футов. Инженерные работы на пляже, где тоннели выходили на поверхность, заключались в том, чтобы прорыть глубокую траншею вдоль берега моря к шахте, которая вела с берега к морю и под него.

Трое мужчин, более других занятые в подготовке последних дней, умолкли, хотя вокруг них все равно стоял страшный шум, не только от присутствия нескольких сотен человек, но и от работы многочисленных насосов. Много часов подряд они закачивали тонны бензина в провал, откуда топливо изливалось в траншею на пляже, а по ней перетекало в шахту под морем. Тяжелый запах бензина висел в воздухе. Задача была опасная, и все, кто был задействован в ее выполнении, были лишены спичек и чего бы то ни было такого, что могло вызвать случайную искру, даже обувь на людях была на резиновой подошве.

— Взрыв будет чудовищный, — сказал Беллоуз задумчиво. — Даже если он не уничтожит риф целиком, разрушения все равно будут видны на поверхности. Это будет похоже на действие миниатюрного вулкана.

Оутс кивнул, занятый тяжелыми мыслями. Отрывочные образы из происшествий минувшей недели, ужас внезапных смертей, змееподобные твари, которых он видел в тоннеле, а Ланкастер — на земле, общая недобрая атмосфера на оси Инсмут — Аркхэм, грядущая развязка затянувшейся драмы. Он передавал свои выкладки и всю схему целиком на рассмотрение математикам и инженерам соответствующих факультетов университета Мискатоника, и они сошлись в одном: проект никуда не годится; не с точки зрения выполнимости, а с точки зрения опасности, которой он подвергает исполнителей.

Оутс приказал всем полицейским и рабочим покинуть тоннель, простой здравый смысл требовал этого. Весь бензин уже закачали вниз; по телефонной связи сообщили, что жидкость уже достигла пляжа и точно по прорытой траншее ушла в шахту. Наверняка теперь уже все горючее достигло территории будущего взрыва. Все, что ему осталось — это поджечь запальный шнур, чтобы произвести величайший рукотворный взрыв в истории.

Ни одно человеческое существо не пострадает, в этом он был убежден. Но сможет ли грядущий холокост освободить человечество от чего-то настолько кошмарного, что и вообразить нельзя? Если нет, то колоссальная ответственность ляжет на его плечи. Но нет, у него все получится. Жаль только, что сам он может погибнуть раньше, чем станут известны результаты этой кропотливо подготовленной операции.

Ученые предупреждали его о том, что взрыв большой массы бензина может вызвать мощную ударную волну; и тогда проход, ведущий к пляжу, превратится в род орудийного ствола, по которому волна испепеляющего жара устремится вверх, сжигая все на своем пути.

Они настаивали, что закачивать бензин в шахту необходимо с пляжа, сквозь пробуренное отверстие, ведущее вниз; при нормальном положении вещей так бы оно и было, однако существовали неразрешимые проблемы, в частности, в том, что черный базальтовый утес опускался в этом месте почти отвесно в море, а беспорядочно набросанные валуны и пропасть затрудняли подход техники. Спустить оборудование и провести людей по большому тоннелю тоже было невозможно, так как он становился чем дальше, тем уже, а в месте своего выхода на пляж составлял всего три-четыре фута в поперечнике. Любое другое решение требовало многомесячной подготовки, на которую у них не было времени.

— Как вы собираетесь это сделать? — спросил у Оутса доктор.

Тут наконец настала настоящая тишина; насосы и прочие механизмы отключили, полиция и рабочие покидали тоннель, бросая любопытные взгляды на остававшуюся троицу.

— Электрической искрой, — ответил Оутс. — Идея Беллоуза. А в собачке ставится часовой механизм, который запускается через двадцать минут после включения. По нашим подсчетам, именно за такое время вагончик докатится до дальнего конца. Цепь замкнется; возникнет серия искр, от которых за последующие десять минут вспыхнет бензин. В теории стена огня устремится вниз от пляжа и приведет в действие взрывчатку на глубине.

Ланкастер криво усмехнулся:

— Это в теории, капитан.

Оутс рассеянно кивнул, издалека глядя на чудной круглый вагончик с резиновыми колесами.

— Хватит тут торчать, — сказал он. — Я запущу механизм. Потом пойду к вам. А вы отправляйтесь наверх немедленно. Это приказ.

Его товарищи молча переглянулись.

— Ну, вы знаете, что делаете, — сказал Беллоуз. — Но вы уверены, что не хотите, чтобы я остался? В конце концов, ведь это я сконструировал эту штуку.

Оутс покачал головой:

— Я справлюсь. Встретимся наверху.

— Если не на небе, — мрачно пошутил доктор.

Все трое обменялись напряженными улыбками. Затем двое двинулись к выходу, осторожно шагая в пространстве, насыщенном парами бензина, о чем свидетельствовал запах. Оутс почувствовал, как холодный пот выступил у него на лице. Вкрадчивый шепот снова зазвучал в его ушах. Нельзя было терять ни минуты.

Он шагнул вперед, туда, где склон круто уходил в первозданную тьму, которую не могли рассеять специально укрепленные над провалом фонари. Мягким движением он отвел от стены вагончик и установил калибровочный датчик так, как показывал ему Беллоуз, да не один, а дюжину раз. Его сердце билось так сильно, что заглушало даже тиканье часового механизма. Он еще раз взглянул на часы. Оставалось ровно двадцать минут.

Оутс был человек нерелигиозный, но тут все же прочел короткую молитву.

— Господь да сохранит нас от сил тьмы, — сказал он.

С этими словами он отпустил круглобокий вагончик по склону вниз, в темноту и бесконечный ужас пульсирующих тварей, что выли и извивались за рифом, тянувшимся вдоль темного побережья нечестивого Инсмута.