Молот Люцифера

БОГАЧ, БЕДНЯК

Тим вел Эйлин по скользкому гребню горы. Потом они остановились и с изумлением уставились вниз — на Туджунгу.

Туджунга была жива! Там даже было электричество. Окна домов сияли желтыми огнями. В окнах магазинов — оставшиеся неразбитые стекла. И оттуда лился яркий флюоресцирующий голубовато-белый свет.

По Подгорному бульвару ехали автомашины. Они ехали с зажженными фарами — и фары рассеивали мглу полудня. По продуваемой ветром, залитым дождем улицам. Через кучи грязи в фут вышиной, нанесенной потоками. Их было немного, этих машин, но они были, они двигались. А у автостоянки возле супермаркета, как раз напротив того места, где стояли Эйлин и Тим, виднелись фигуры полицейских.

И виднелись еще какие-то одетые в форму вооруженные люди. Когда Эйлин и Тим подошли ближе, они увидели, что форма на людях — всех времен и стилей, и многим она не подходит по длине. Будто все у кого дома хранилась какая-либо форма, одели ее. И оружие было разное: пистолеты, дробовики, винтовки калибра 22, охотничьи ружья, Маузера. У нескольких человек были современные винтовки военного образца — их обладатели были облачены в мундиры Национальной гвардии.

— Еда! — закричал Тим. Он схватил Эйлин за руку, и они, ощутив прилив новых сил, помчались к торговому центру. — Я говорил тебе! — орал Тим. — Цивилизация.

Вход в сумермаркет преграждали два человека в старой армейской форме. Они не уступили дорогу, когда Тим и Эйлин попытались пройти внутрь. — Ну? — сказал тот мужчина, у которого были знаки различия сержанта.

— Нам нужно купить что-нибудь из еды, — сказал Тим.

— Извините, — сказал сержант. — Все запасы еды конфискованы.

— Но мы голодны, — голос Эйлин звучал так жалобно, что даже сама она это почувствовала. — Мы не ели весь день.

Ей ответил второй в форме. Он говорил не как говорят солдаты, а как страховой агент: — В старом здании городского совета должны выдаваться продовольственные карточки. Вам нужно пойти туда и зарегистрироваться. Как я понимаю, там также хотят наладить раздачу бесплатного супа.

— Но кто там в магазине? — Эйлин обвиняюще указала пальцем туда, где в залитых электрическим светом проходах какие-то люди укладывали товары в магазинные корзины. Некоторые из этих людей были в форме, другие нет.

— Наши служащие. Команда обеспечения продовольствием, — сказал сержант. Вплоть до сегодняшнего утра он был клерком в магазине скобяных товаров. Он глянул на измазанную грязью одежду Эйлин и Тима и что-то для него прояснилось: — Вы пришли сюда через горы?

— Да, — ответил Тим.

— Иисусе, — сказал сержант.

— Многие там выжили? — спросил второй мужчина.

— Не знаю, — Тим снова схватил Эйлин за руку — так, будто она могла куда-то исчезнуть. Точно так же, как исчезнет, растворится пригрезившееся ему видение обычного цивилизованного мира.

— Мы смертельно устали, — сказал он.

— Где можно… что нам теперь делать?

— Извините, сказал сержант. — Если хотите моего совета, то вам лучше уйти отсюда. Мы не выгоняем пришельцев. Пока не выгоняем. Но если окажется, что их много бродит вокруг, нам придется это сделать. Нам придется так поступать — по крайней мере, пока кто-нибудь из нас не перейдет горы, чтобы выяснить, что творится в долине. Мне говорили… — он оборвал начатую фразу.

— Вы видели, что там делается? — спросил его напарник.

— Нет. Думаю там все залито наводнением, — сказал Тим. — Но сами мы этого не видели. Только слышали шум приближающейся воды.

— Я буду слышать этот рев до конца моей жизни, — сказала Эйлин. — Это… хотя, наверняка многие выжили. В Бурбанке, например. И на Голливудских холмах.

— М-да, — проворчал напарник сержанта.

— Слишком многие приняли какие-то меры предосторожности. Слишком многие — для нас, — взгляд сержанта уперся в завесу дождя — будто он пытался рассмотреть Холмы Вердуго, будто они были сразу за автостоянкой. — Чересчур многие. Вам лучше зарегистрироваться в Городском совете — пока там еще принимают пришельцев. Наверное, если придет слишком много, их перестанут принимать. Пришельцы нахлынут на нас по той дороге, — он показал.

— Спасибо, — Тим повернулся и вместе с Эйлин пошел через автостоянку.

— Эй! — к ним бежал сержант. В руке у него небрежно болталась винтовка. Тим уставился на нее. Сержант полез в карман. — Наверное это мне не так нужно, как вам. Похоже, что вам это пригодится куда как больше. — Он вытащил обернутый в целлофан пакетик, очень маленький — и повернул обратно, раньше чем Тим успел поблагодарить его. Будто не хотел выслушивать благодарностей.

— Что там? — спросила Эйлин.

— Сыр и крекеры. Примерно по глотку на каждого, — Тим развернул пакетик и с помощью маленькой пластмассовой палочки вытащил из пластмассовой же коробочки сыр. Намазал его на крекеры. — Вот твоя доля.

Съели они свои порции мгновенно — с чавканьем.

— Никогда не думала, что это так вкусно, — сказала Эйлин. — А ведь прошло, считай, только несколько часов. Тим, я не думаю, что нам нужно оставаться здесь. Нам следует добраться до твоей обсерватории — если только нам это удастся. — Она помнила как вел себя патрульный Эрик Ларсен. А ведь она знала его. Этих же мужчин в слишком тесной для них форме она просто не знала. — Только мне кажется, что так далеко мне пешком не дойти.

— Почему пешком? — Тим указал на светящееся окнами здание. — Мы купим машину.

На автоплощадке стояли грузовички-пикапы. В здании в выставочном зале красовались три «Блейзера», автомобили производства «Дженерал моторс компани». Многоместные легковые машины с приводом на обе пары колес. Тим и Эйлин вошли внутрь, никого там не было видно. Тим подошел к одной из машин.

— Прекрасно. Как раз то, что нам нужно.

— Тим…

Почуяв тревогу в ее голосе, он обернулся. В дверях, ведущих дальше в магазин стоял человек. В руках он держал огромных размеров дробовик. Сперва Тим Хамнер видел только ружье, оба его ствола — громаднейших! — были направлены ему в голову. Потом он заметил, что за ружье держится жирный мужчина. Огромный, не такой уж жирный… да, мужчина. Жирный. И мускулистый, с красным лицом. Одет в дорогое. Ковбойский галстук тесемкой с серебряным зажимом. И большущий дробовик.

— Понадобилась машина, а? — сказал мужчина.

— Я хочу купить ее, — ответил Тим. — Мы не воры. Я могу заплатить, — голос его вибрировал от негодования.

Толстяк мгновение разглядывал его. Затем опустил дробовик. Голова его запрокидывалась назад. Хохот — взрыв за взрывом — вырывался из его рта. — Платить — чем? — спрашивал он. Он едва мог говорить от смеха. — Чем?!

Тим проглотил просившийся на язык ответ. Он поглядел на Эйлин, и ему стало страшно. Деньги больше ничего на значат — а главное у него и нет никаких денег. У него есть чековая книжка и пластиковые кредитные карточки — а на что они теперь годятся? — Не знаю, — наконец сказал Тим. — Нет, знаю. Наверное так. У меня есть дом в горах. Там много еды и прочих припасов. Этот дом достаточно велик, чтобы в нем поместилось много народу. Я возьму вас с собой, вас и вашу семью, и вы поселитесь там…

Толстяк прекратил смеяться:

— Хорошее предложение. Я в этом не нуждаюсь, но хорошее. Я Гарри Стиммс. Хозяин этого магазина.

— Меня зовут…

— Тимоти Хамнер, — подсказал Стиммс. — Я видел вас по телевизору.

— Так вас не заинтересовало мое предложение?

— Нет, — сказал Стиммс. — Если честно, я уже не знаю, принадлежат ли мне теперь эти машины. Предполагаю, что очень скоро парни из Национальной гвардии конфискуют их. Да и вообще, у меня есть свой дом. — Он задумчиво посмотрел на Тима. — Знаете, мистер Хамнер, может быть, дела обстоят не так плохо, как говорят. Вам нужна машина?

— Да.

— Прекрасно. Я продам ее вам. Цена: двести пятьдесят тысяч долларов.

У Эйлин отвалилась челюсть. Глаза Тима на секунду сузились. Вон как их разговор повернулся.

— Договорились. А как мне платить?

— Вы напишете расписку, — сказал Стиммс. — Сомневаюсь, чтобы она чего-либо стоила. Но в будущем, вдруг… — Ружье покачивалось в его руках. — Пойдемте в контору. У меня там есть бланки расписок. Никогда прежде не видел, чтобы в одной расписке сразу указывалась такая крупная сумма…

— Я умею писать мелко.

Они ехали по боковым улицам. Мостовую покрывал слой воды в дюйм глубиной. Выл ветер. По сторонам — старые дома, построенные задолго до землетрясения в Лонг-Бич. Эти дома все еще стояли, они походили на островки света в океане моросящего дождя.

Часы Тима показывали 4 часа дня, но вокруг было темно, если б не тусклый серый свет фар, вообще бы ничего не было видно. Тротуаров здесь не было видно, по мостовой плыла перемешанная с водой грязь. Эйлин осторожно, не отрывая глаз от дороги, вела машину. По радио ничего не слышно — только атмосферные помехи.

— Отличная машина, — сказала Эйлин. — Великолепно слушается водителя.

— За четверть миллиона долларов, она и должна быть такой, — сказал Тим. Дьявольщина, просто мороз по коже…

Эйлин рассмеялась: — Это лучшая сделка, заключенная тобой за всю твою жизнь. — И подумала: лучшей сделки у тебя уже не будет никогда.

— Так ведь не только машина, — голос Тима дрогнул от негодования. За горючее, масло и домкрат он заплатил еще пятьдесят тысяч долларов! — Тим рассмеялся. — И за трос. Не забудь о тросе. Хорошо, что у него был запасной. Хотел бы я знать, что он теперь собирается делать с моей распиской?

Эйлин не ответила. Автомобиль перевалил через гребень холма и, вписываясь в поворот покатил вниз. Домов здесь уже не было. Толстый слой грязи покрывал дорогу, Эйлин перевела управление на обе пары колес. — Никогда не водила такую машину прежде.

— Я тоже. Хочешь я поведу?

— Нет.

У подножия холма все было залито водой. Вода доходила до ступиц колес. Потом она поднялась до дверей, и Эйлин дала задний ход. Она осторожно съехала с дороги. Выехала на идущую вдоль дороги насыпь. Машина опасно кренилась влево — прямо в бурлящую черную воду. Но продолжала ехать медленно, осторожно. Справа виднелись развалины недавно построенных домов. Частных и кооперативных. Развалины тянулись далеко, все в подробностях разглядеть было невозможно. В развалинах неровно мелькали, двигались огни фонарей. Тим пожалел, что не купил заодно у торговца автомобилями и переносной фонарик. В его распоряжении была подвижная фара, но ее место в таких условиях — на крыше автомобиля. А пока она там — использовать ее в качестве переносного фонаря невозможно. Машина ехала вдоль долины, внизу все время поблескивала глубокая вода. Наконец Эйлин разыскала дорогу, проложенную выше уровня воды — переключила скорость.

Дорога, петляя, уходила в горы. Эйлин и Тим проезжали мимо стоявших неподвижно людей. Кто-то выскочил на дорогу перед «Блейзером» и замахал руками, требуя остановиться. Рубашки на человеке не было, зато в руке он держал пистолет. Эйлин погнала машину прямо на него. Объехала человека сбоку и прибавила скорость.

Звук выстрелов, треск стекла. Тим обернулся и недоуменно уставился на аккуратную круглую дырку, появившуюся в заднем стекле. Затем перевел взгляд на выходное отверстие, под углом прошившее крышу. Несущий дождь ветер сразу проник через это отверстие, на сиденье между Эйлин и Тимом закапало. Эйлин гнала машину, не тормозя с ревом проехала поворот. Ощущение полета: автомобиль опасно занесло. Эйлин ухитрилась удержать машину, на следующем повороте притормозила. Прибавила скорость снова.

Тим попытался рассмеяться: — Мой новый автомобиль!

— Заткнись! — Эйлин ближе наклонилась к рулевому колесу.

— С тобой все в порядке?

— Эйлин!

— Я не ранена. Я в ужасе. Я вне себя от ужаса.

— Я тоже, — заявил Тим. Но на самом деле его захлестнула волна облегчения. На одно крошечное мгновение, на один миг ему показалось, что Эйлин ранена. Это было самое ужасное мгновение в его жизни. Ему пришло в голову, что все это очень странно. Ведь он не виделся с Эйлин с тех пор, как она отвергла его предложение руки и сердца. Конечно, не виделся. Ведь у него была своя гордость.

— Тим, там впереди мосты, а мы все ближе к Разлому! — крикнула Эйлин. — Дорога может быть разрушена!

— Здесь мы ничего не можем поделать.

— Нет, обратно вернуться мы не можем, — Эйлин замедлила ход на очередном повороте, потом обратно прибавила скорости. Изо всех сил старалась она удержать рулевое колесо. Если она не возьмет себя в руки — значит, авария. А что тогда делать — об этом Тим и думать не мог.

Дорогу все время преграждали оползни, грязевые наносы, и Эйлин наконец, замедлила ход. Машина еле ползла. Один раз на пятьдесят футов ушло полчаса. В конце концов, на свободный от оползней участок дороги. Тиму захотелось, чтобы Эйлин прибавила скорость. Но Эйлин ехала все так же медленно. Она вела машину на первой или второй скорости. Автомобиль делал не свыше двадцати километров в час — даже если при свете фар было видно, что дорога свободна на большом протяжении.

Они ехали, ехали — и конца этому не было. Поразмышляв, Тим взял и запихнул свой носовой платок в дырку на крыше.

Согласно часам Тима было 8 часов вечера. В Лос-Анджелесе в июне это время сумерек. Но снаружи было темно, словно чернила разлили. Дождь лил, утихал и вновь лил. Стеклоочистители работали очень хорошо, Стиммс показал Тиму и Эйлин, как регулировать их работу, и Эйлин постоянно следовала его советам.

Крутой поворот, и в свете фар стало видно, что впереди пустота. Эйлин резко затормозила, машина остановилась. Свет фар пробуравливал залитую дождем тьму, он почти сразу угасал, и все же фары давали достаточно света, чтобы разглядеть, что дорога заканчивалась зазубренным обрывом.

Тим вылез в дождь и шагнул к обрыву. Он посмотрел и у него сперло дыхание. Он вернулся обратно. — Медленно назад. — Приказал он.

Эйлин начала было спрашивать, что, да почему, но неподдельный страх в его голосе заставил ее замолчать. Осторожно она дала задний ход. Машина поползла назад.

— Иди там, позади машины и руководи, будь ты проклят! — крикнула Эйлин.

— Извини, — Тим пошел перед багажником, жестами показывая куда ехать. Наконец он резко махнул рукой сверху вниз. Эйлин выключила зажигание и вылезла из машины, чтобы посмотреть, какова обстановка. Мост: на вид хрупкая бетонная арка, перекинутая через глубокое узкое ущелье. В середине мост обрушился. Эйлин, за ней Тим подошли к самому краю провала. Потом Эйлин остановилась. Потом они вернулись обратно.

Разглядеть что-либо толком было невозможно. Слева угадывались неясные очертания высокого утеса — гранит и кремень. Справа, за широким пригорком, крутой обрыв — в пустоту. Впереди — разрушенный мост.

Нигде не было видно ни огонька. И никаких звуков, кроме несущего дождь ветра. И далеко внизу шум бегущей воды.

— Приехали? — сказала Эйлин.

— Не знаю. Похоже на ловушку. Но в любом случае ночью мы ничего сделать не сможем. Наверное, придется ждать, пока не станет светло.

— Если только когда-нибудь снова станет светло, — сказала Эйлин. Она нахмурилась. Пошла пешком вдоль дороги. Тим не пошел следом. Он стоял, сил у него уже начисто не осталось. Ему хотелось одного: залезть обратно в машину. И в то же время ему этого не хотелось, пока Эйлин не вернется обратно. Тут, как-никак, пахнет трусостью — сидеть в машине, пока она под дождем с трудом пробирается по дороге, пытаясь отыскать… А что она пытается отыскать? — удивился Тим. Наконец, Эйлин вернулась и залезла в машину. Тим сделал поворот кругом и присоединился к ней.

Эйлин повела автомобиль задним ходом. Медленно и на это раз без помощи Тима. Она вела машину все дальше и дальше, Тиму хотелось спросить, что она задумала, но он слишком уж вымотался. Эйлин приняла какое-то решение, и это хорошо, потому что у самого Тима никакого решения не было. Наконец, Эйлин добралась до широкой, покрытой гравием площадки по левую сторону от дороги и осторожно, задним ходом выехала туда. Поставила машину так, чтобы ни одно ее колесо не касалось дорожного покрытия.

— Не нравится мне все это, — сказал Эйлин. — Могут быть грязевые оползни. Но лучше уж ждать здесь, чем на дороге. Предположим, появится еще кто-нибудь.

— Никто не появится.

— Наверное. Но, как бы то ни было, будем ждать здесь.

— Пива? — спросил Тим.

— Хорошо.

Из пакета, который торговец автомобилями на прощание сунул в их машину, Тим вытащил две банки. Всего банок было шесть. Открыв одну, он хотел выбросить крышку в окно.

— Не выбрасывай.

— А? Почему?

— Не выбрасывай ничего, — сказала Эйлин. — Мы располагаем слишком малым. Не знаю, что нам для чего может понадобиться, но ни одного лишнего предмета у нес нет и не будет. Сохрани крышку. Банки тоже, не сжимай их.

— Хорошо. Вот твое пиво.

Пиво было тепловатым, как и льющий за окнами дождь. А больше ничего у Тима и Эйлин не было. И еды не было. А дождевая вода отдавала солью. Тим не знал, можно ли ее без опаски пить. А очень скоро пить ее придется.

— По крайней мере — тепло, — сказал Тим. — Мы не замерзнем даже на такой высоте. — Одежда его насквозь отсырела, и на самом деле было не так уж тепло. Тим пожалел, что не забрал старый плащ из той, первой машины. Какое-то мгновение Тим размышлял о владельце «Крайслера». Убили ли его он и Эйлин, забрав его машину? А больше размышлять было не о чем. О чем тут размышлять?

— Прибережем пиво или выпьем все сразу? — спросил Тим.

— Лучше приберечь хотя бы две банки — ответила Эйлин. Голос ее был деревянно безжизненен. Тим подумал — а его голос звучит в ее ушах как, так же? Не говоря ни слова, он открыл еще пару банок, и вместе с Эйлин выпил еще по банке пива.

Две банки пива на пустой желудок, да после изматывающего дня… Тим обнаружил, что эффект оказался сильнее, чем можно было ожидать. Он почти почувствовал себя снова человеком. Он знал, что долго это ощущение не продлится, но какое-то, пусть и короткое время — тепло в желудке и просветление в голове. Тим посмотрел на Эйлин. И не смог разглядеть ее в темноте. Эйлин была лишь смутной фигурой, сидящей рядом. Несколько секунд Тим слушал шум дождя, а потом потянулся к Эйлин.

Она сидела неподвижно, в одеревенелой позе, не отталкивая его, но и не отзываясь ему. Тим подвинулся по сиденью ближе к ней. Его рука коснулась ее плеча, потом скользнула вниз, к груди. Блузка Эйлин — насквозь отсыревшая, но плоть ее была теплой. Тим, засунувший руку под блузку, впитывал это тепло. Эйлин по-прежнему не двигалась. Тим повернулся еще ближе, наклоняя голову к ее груди.

— Сейчас как раз подходящий момент? — чужим голосом сказал Эйлин. Она оставалась Эйлин — но далекая, очень далекая от Тима.

— Что сейчас? — сказал Тим. И почувствовал смутный стыд. — Извини. — Жар, порожденный пивом, угас.

— Не извиняйся. Я пересплю с тобой, если ты того хочешь… Или, пожалуй, нет. Не хочу. Сейчас — не хочу…

— Да. Но наверняка настанут лучшие времена.

— Нет. Того, что тебе по-настоящему хочется, уже не будет, — сказала Эйлин. — Я вот думаю. Мы когда-нибудь на самом деле любили друг друга?

— Я просил тебя выйти за меня замуж.

— И я хотела этого. Только я решила ни за кого никогда не выходить замуж. Хорошо, считай, что теперь мы женаты.

Тим молча сидел в темноте. Он почувствовал — до безумия непреодолимое! — желание рассмеяться. Мать будет довольна, — подумал он. Крошка Тимми теперь женат. А где теперь его мать и остальные члены семьи? И он подумал: мог ли я для них что-либо сделать? Мог ли я хоть попытаться. Я даже не попытался. Я ничего не делал, лишь удирал, сломя голову.

— Ты уверена, что хочешь выйти за меня? — спросил он.

— Тим, когда я вышла из конторы Корригана и увидела тебя, я так обрадовалась… Никогда в жизни не было так радостно кого-то увидеть. Это правда.

Зачем она врет? А какое ему дело — зачем она врет?

— Мы научимся любить друг друга, — сказала Эйлин. — Мы учимся этому весь день. Так что… — она погладила его руку, все еще вяло лежавшую на ее груди, — так что если ты этого хочешь, то я хочу тоже.

Сев прямо, Тим отодвинулся от Эйлин.

— Тим, пожалуйста, не сердись.

— Нет, все прекрасно. Ты права, этого не надо. Вся машина мокрая. Одежда прилипает к нашему телу. И если ты не устала до полусмерти, то я — устал. Господи, мы же были так близко, что чуть не свалились с нашего моста!

Она подвинулась к нему, сжала его руку.

— Плохо сейчас. И время и место сейчас плохие. Эй, а как насчет «Отеля Савойя»?

— Что?

— «Отель Савойя». В Лондоне. Все элегантно, изящно. Невероятный, поистине неслыханный сервис. Огромные ванны. Если здесь самое неподходящее для любви место, то «Отель Савойя»— самое подходящее. Только сейчас он, наверное под водой, — бормотал Тим. — Конечно, где-нибудь есть еще подходящее место для любви, но что если мы никогда не сможем добрать туда? Эйлин, я ведь еле-еле справился с тем забором, а ведь его надо было обязательно повалить. Я не нужен тебе, тебе нужен Конан-варвар! Он с его мускулами и ты со своими мозгами…

— Ты прекратишь это?

— Не могу. Только из-за тебя мы не подняли руки кверху. Тебе нужен наверное сильный мужчина, а мне кажется, что я таким не являюсь. И мозгов у меня тоже нет. Меня научили лишь как следует использовать чужие мозги.

— Весь склон холма ты пронес меня на руках, — для пущей убедительности преувеличивая, сказала Эйлин. — Ты знаешь, куда нам следует пытаться добраться. И все, что ты делал, ты делал правильно.

Тим не мог разглядеть ее лица в темноте. Но знал, что она не насмехается. Знал по тому, как крепко она сжимала его руку. Он снова подвинулся к ней, и она отчаянно обнимая, прильнула к нему. Тим не ощущал сексуального возбуждения, им владела лишь врожденная потребность защищать. Какой-то частью своего мозга он понимал, что это глупо.

Однако как бы ни взыграли в нем инстинкты, присущие самому Хомо сапиенс его возраста, Тим Хамнер знал, что для того, чтобы дать им выход, у него не хватит ни опыта, ни силы. Ему было просто радостно держать Эйлин в своих объятиях. Пока она — голова на его коленях — не погрузилась в тихий сон. А потом Тим уснул тоже.

Море отхлынуло от Англии. Унося с собой обломки, вода, разрушившая Лондон, лениво возвращалась к Ла-Маншу. Перенасыщенная мертвыми человеческими телами, остовами сгоревших автомашин, деревянными стенами старых строений, камнями с морского дна, занесенными вглубь суши тремя чудовищными волнами-цепами, вода текла обратно. Мимо бесформенных разрушений, еще вчера бывших домами. Через окна — те, что не развалились при ударе волны. Предметы обстановки, постельные принадлежности, одежда (хватило бы на целые магазины готового платья) — все это вперемежку уносилось водой.

Дома вдоль Темзы были уничтожены до основания. Даже фундаменты их были разрушены. Чудовищной силы удары раздробили бетон на куски, и теперь эти обломки вместе с миллионами тонн грязи, принесенными с отмелей волнами — цунами, уволакивались водой на дно реки.

Отныне и навсегда: никто не сможет указать место, где когда-то стоял «Отель Савойя».

Они проснулись. Суставы ломило, по телу бегали мурашки, бил озноб.

— Сколько времени? — спросила Эйлин.

Тим нажал кнопку на часах. — Час пятнадцать. Неловко заерзал: — Книги, которые мы читали в детстве, убеждали, что это очень романтично — спать обнявшись. Но на самом деле это чертовски неудобно.

Эйлин, почти невидимая в темноте, рассмеялась. Любимая, подумал Тим. Это снова была Эйлин, это снова был ее смех. И хотя Тим не мог разглядеть ее ослепительной улыбки, он эту улыбку почувствовал.

— Можно что-нибудь сделать с этими сиденьями? — спросила Эйлин.

— Спрашиваешь.

Спинки сидений были раздельными. Тим нагнулся, нащупывая рычаги управления. Нашел рычаг, потянул. Спинка упала — вплотную к заднему сидению. Она легла не совсем горизонтально, но теперь улечься можно было с гораздо большими удобствами, чем раньше. Тим объяснил Эйлин, что он сделал, и она тоже опустила спинку своего сиденья. Теперь Тим и Эйлин лежали, не притиснутые друг к другу. Она потянулась к нему:

— Я замерзла.

— Я тоже.

Они тесно прижались, ища тепла друг в друге. Было не очень удобно: мешали собственные руки. Эйлин закинула свою руку поверх тела Тима, и несколько секунд Тим и Эйлин лежали неподвижно. Потом она еще теснее прижалась к нему, придвинула свои ноги к его ногам. Тепло прошло по ее телу. Внезапно ее губы коснулись его губ, и Эйлин поцеловала Тима. Это продолжалось мгновение, а потом Эйлин отодвинулась чуть и очень тихо рассмеялась:

— Как настроение?

— Выправилось, — ответил Тим, и больше не сказал ничего.

Не снимая большую часть того, что было одето, Тим и Эйлин расстегивали, стягивали блузку, рубашку, юбку, трусики. Они смеялись, руки их блуждали под одеждой, которую они, чтобы было теплее напялили на себя. И они — неожиданно для себя — совершили акт со страстью, не оставляющей места для смеха. И все стало хорошо. Все было правильно. Правильна была даже страсть безумного совокупления — не смотря на то, что переживал окружающий мир. Потом они отдыхали, обнявшись. Эйлин сказала: — Обувь.

Не прерывая контакт, они перегнулись друг через друга, снимая обувь. Обувь не слезала, но все же они ее сняли. Подошвами ног они ласкали друг друга. И совершили акт снова. Тим чувствовал, как упруго сильны охватившие его тело руки и ноги Эйлин. Потом Эйлин потихоньку расслабилась, вздохнула и мгновенно уснула — словно свет выключили. Тим одернул вниз задранный подол ее юбки. Эйлин лишь чуть пошевелилась при этом, она крепко спала. Тим не засыпая лежал во тьме, мечтая, чтобы скорее начался рассвет, мечтая уснуть.

Зачем мы это сделали? — думал Тим. Окутанный ночью мир идет к концу, а мы трепыхаемся, спариваемся, словно обезумевшие грызуны. Как грызуны — здесь, где кончается ведущая в никуда Дорога Каньона Большой Туджунги, и перед нами — разрушенный мост, а позади десять миллионов мертвых… А мы — на сиденье машины, словно подростковая парочка…

Эйлин чуть пошевелилась, и Тим непроизвольно, укрывающим жестом, положил руку на ее тело. Он понял, почему он это сделал. Рефлекс. Врожденная, рефлективная потребность защищать.

И внезапно Тим Хамнер глядя во тьму усмехнулся. — А почему бы и нет? — громко сказал он. И сразу провалился в сон.

Когда они одновременно проснулись, небо уже чуть посерело. Они — снова одновременно — сели, мысли их путались, они не понимали, что разбудило их. А потом они — сквозь шум дождя, барабанящего по металлу — услышали по шоссе очень быстро ехала, приближаясь, какая-то машина. Легковой автомобиль или грузовик. И почти сразу Тим и Эйлин увидели свет фар.

Тело Тима пронизал импульс: нужно что-то делать. Предупредить. Нужно предупредить тех, кто находится в этой машине. Он яростно затряс головой, пытаясь окончательно проснуться. Вот это — оно должно подействовать. Перегнувшись через Эйлин, он дотянулся до рулевого колеса. Сирена «Блейзера» взвыла словно в ужасе.

Сопровождаемая этим воплем ужаса чужая машина промчалась мимо. Тим перестал жать на клаксон и услышал действительно ужасный звук: долгий визг пытающегося затормозить автомобиля. А затем — ничего, ни единого звука, и длилось это целую вечность. И затем — грохот удара металла о камень, и впереди вспыхнуло пламя.

Тим и Эйлин выскочили из машины и бросились к мосту. Под искореженными остатками моста пылало. От большого костра ползла струя огня — остановилась, огонь задержался, как в конвульсиях. Машина горела, свет костра освещал стены каньона и текущий по его дну поток.

Тим почувствовал, что рука Эйлин ищет его руку. Он взял ее за руку, крепко сжал.

— Бедные недоумки, — пробормотала Эйлин. Она дрожала. Было по-утреннему холодно. Дождь лил не так сильно, но ветер был пронизывающий. И через студеный этот ветер пробивалось тепло — тепло горящего автомобиля.

Эйлин высвободила свою руку, подошла к развалинам моста, взошла на них. Она оглядела стены ущелья, оглянулась туда, где стоял Тим. И показала:

— Мне кажется, мы сможем перебраться на ту сторону. Иди сюда, посмотри.

Голос Эйлин звучал холодно и бесстрастно.

Тим подошел к ней — шагал в высшей степени осторожно, боялся, что остатки моста рухнут. Поглядел, куда указывала Эйлин. Там виднелась дорога с гравием. Дорога была узкая — едва ли можно будет проехать машине. Изгибаясь, она тянулась по самому краю ущелья и — вверх — вниз, как на американских горах — уходила в глубь каньона.

— Должно быть, старая дорога, — сказала Эйлин. — Я так и думала, что здесь должна быть такая дорога.

Непохоже было, чтобы по этой дороге можно было проехать. Даже идти пешком по ней — и то вряд ли, но Эйлин вернулась к машине и включила двигатель.

— Может, подождем, пока станет более светло? — спросил Тим.

— Можно было б, но мне ждать не хочется, — ответила Эйлин.

— Хорошо. Но разреши, машину поведу я. А ты вылезешь и пойдешь пешком.

Уже было достаточно светло, чтобы разглядеть лицо Эйлин. Прижавшись на мгновение к Тиму, она легонько поцеловала его в щеку:

— Ты мой любимый. Но я лучше тебя вожу машину. А пешком пойдешь ты. Ведь нужно же, чтобы кто-нибудь шел впереди и проверял, смогу ли я там проехать.

— Нет. Мы поедем вместе. — Тима понимал, что то, что он говорит — неразумно. И он подумал с удивлением, а сказал ли бы он это, если б не знал, почему она хочет, чтобы он не ехал в машине, а шел пешком.

— У нас обоих будут лучшие шансы, если ты согласишься разведывать дорогу, — сказала Эйлин. — Иди.

Езда по этой дороге была диким предприятием. Это был кошмар. По временам крутизна спуска превышала всякие мыслимые пределы. По крайней мере, думал Тим, мы уже не видим тот, горящий, автомобиль. Но отсветы гаснущего пламени были еще видны.

Американские горы: Эйлин приходилось поворачивать, давать задний ход и разворачиваться — и все это буквально на пятачке. Все снова и снова, а колеса от края пропасти отделяли буквально считанные дюймы. При каждом повороте Тима охватывала волна ужаса. Если Эйлин сделает хоть одну ошибку, например, слишком сильно надавит на акселератор, если не сработает что-либо в передаточном механизме, то она будет лежать там, внизу, сгорая заживо, а он, Тим, останется один. Когда они, наконец, добрались до дна ущелья, Тим едва был способен передвигать ноги.

— Какова глубина этой речки? — спросила Эйлин.

— Я… — Тим подошел к машине и залез внутрь. — Я это выясню через минуту. — И отчаянным движением потянулся к Эйлин.

Она оттолкнула его. — Любимый, смотри. — И показала налево.

Уже стало совсем светло, и Тим смог увидеть. За останками сгоревшей машины возвышалась массивная бетонная стена. Очень высокая стена. Дамба. Тим поежился. Затем вышел из машины и зашел в поток, борясь с течением. Вода доходила лишь до колен, и он, шатаясь, перешел на ту сторону. А затем знаками показал Эйлин, что проехать тут можно.

СОБСТВЕННИК

К полудню Эйлин и Тим добрались до верхней точки обрыва по ту сторону ущелья. Когда они проделали треть пути вверх, по противоположному склону выехала чья-то другая машина. И начала спускаться. Это была другая машина, без привода на обе пары колес, и Тим не мог понять, как на ней удалось проехать так далеко вглубь каньона. В этой другой машине находились двое мужчин, одна женщина и целая куча детей. Она все еще ползла вниз по склону, когда Тим и Эйлин добрались до верха по ту сторону. И поехали прочь, оставив тех других, спускающимися по краю утеса. Они сами не знали, хочется ли им переговорить с этими другими. И не знали, чем бы они могли им помочь.

Тим чувствовал себя более беспомощным, чем когда-либо. Он был готов конец цивилизации: быть почти одному и пытаться разыскать немногих выживших, как бы далеко они не находились. Но он не был готов видеть смерть, и он не знал, чем он может предотвратить смерть. И ни о чем-либо ином он не мог думать.

Следующий мост был, благодарение Богу, цел. И следующий за ним тоже. До обсерватории осталось только несколько миль.

Они проехали поворот и увидели стоящие на дороге четыре машины. Рядом с машинами — множество людей. Это были первые люди, которых увидели Тим и Эйлин с тех пор, как они выехали из ущелья.

Дорога в этом месте проходила через туннель. А туннель обрушился. Машины стояли, а тем временем мужчины лопатами копали землю. Они прорывали другую дорогу — поверх отрога, через который проходил туннель. Часть дороги была уже прокопана. Мужчины рыли по очереди, поскольку их было больше, чем лопат.

Возле машин сгрудились шесть женщин в окружении множества детей. Эйлин нерешительно оглядела эту группу, потом подъехала к ним.

Дети уставились на Тима и Эйлин расширенными глазами. Одна из женщин подошла к машине. Она выглядела очень старой, хотя вряд ли ей было больше сорока. Она обвела взглядом «Блейзер». Заметила звездообразную звезду от пули в заднем стекле. И не произнесла ни слова.

— Привет, — сказал Тим.

— Привет.

— Вы давно здесь?

— Приехали сюда сразу как рассвело, — сказала женщина.

— Вы приехали из города? — спросила Эйлин.

— Нет. У нас тут неподалеку был лагерь. Пытались вернуться назад в Глендейл, но дорога — сами видите, не проехать. Как вы сюда проехали? Можем ли мы вернуться по той дороге, по которой вы сюда ехали, — обретя голос, женщина говорила быстро и безостановочно.

— Мы проехали по Большой Туджунге, — сказал Тим.

Женщина удивленно посмотрела на него и обернулась к отрогу.

— Эй, Фредди! Они приехали по Большой Туджунге.

— Она же разрушена, — крикнул в ответ один из мужчин. Передал лопату соседу и начал спускаться по склону, направляясь к «Блейзеру». Тим увидел, что на поясе у него висит пистолет.

Машины у этих туристов были не слишком новые. Грузовичок — пикап, весь во вмятинах, нагруженный лагерным оборудованием. Многоместный легковой автомобиль с провисшими рессорами. Древний «Додж-дарт».

— Мы пытались выбраться на Большую Туджунгу, — сказал мужчина, подойдя ближе. Он был одет в обычную одежду туристов: шерстяная рубашка и брюки из саржи. Сбоку прицепленная к поясу, свисала кружка. На другом боку висел пистолет в кобуре. Но, похоже, мужчина начисто забыл о своем оружии.

— Я — Фред Хаскинс. Значит вы, видимо, пересекли ущелье по старой дороге?

— Да, — сказала Эйлин.

— Что там творится, в Лос-Анджелесе? — спросил Хаскинс.

— Скверно, — ответил Тим.

— Да-а. Землетрясение там неплохо потрясло, а? — Хаскинс осторожно глянул на Тима. Посмотрел на оставленное пулей отверстие. — Откуда у вас это?

— Кто-то пытался остановить нас.

— Где?

— Как раз там, где дорога уходит в горы, — сказал Тим.

— Шефский клоповник, — пробормотал Хаскинс. — Значит все его заключенные разбежались?

— Что вы подразумевали, говоря «скверно», — спросила женщина. — Нет, что вы подразумевали?

Внезапно Тим понял, что он этого более не в силах перенесть.

— Все уничтожено. Долина Сан Фернандо и вся местность к югу от Голливудских холмов затоплена цунами. А то, что не оказалось под водой — сгорело. С Туджунгой, кажется, ничего плохого не произошло, но все остальное, что находится в окрестностях Лос-Анджелеса — уничтожено.

Фред Хаскинс непонимающе посмотрел на Тима:

— Уничтожено? И все люди, которые там жили — мертвы? Все люди?

— Почти все, — ответил Тим.

— Видимо, многие люди спаслись, укрывшись в горах, — сказала Эйлин. — Но… если дорога разрушена, они не смогут добраться сюда.

— Гос-споди! — сказал Хаскинс. — Это комета столкнулась с нами, верно? Я знал, что она столкнется. Марта, я говорил тебе, что пока нам лучше побыть здесь. А сколько… Видимо, на выручку нам пошлют армию, на за это время мы успеем сами прорыть дорогу… Дорога по ту сторону, похоже, не повреждена. Насколько мы можем разглядеть, по крайней мере. Марта, ты еще ничего не поймала по радио?

— Ничего. Атмосферные помехи. Иногда мне казалось, что я что-то слышу, но понять, что говорилось, не могла.

— Да-а.

— У вас есть какая-нибудь еда? — спросила Марта Хаскинс.

— Нет.

— Вы, похоже, умираете с голоду. Сейчас я вам дам что-нибудь. Мистер…

— Тим.

— Тим. А вы…

— Эйлин. Спасибо.

— Ничего. Тим, вы идите туда с Фредом и помогите копать, пока мы с Эйлин приготовим обед.

Взбираясь по крутому склону, Фред сказал:

— Хорошо, что вы встретились нам. Не знаю, смогли бы мы перетащить поверху все машины. Но с помощью вашей машины наверняка сможем. А потом мы примемся искать тех, кого послали нам на выручку.

Дорога шла то вверх, то вниз, виляла. Убегала вдаль из-под колес идущего впереди колонны грузовика.

Капрал Гиллингс, дремавший на своем сидении, проснулся — уж слишком гадостно затрясло. Выругавшись он выглянул сквозь прорезь в брезенте. Колонна похоже очутилась в ловушке. Земля колыхалась, словно это не суша, а море…

— Падение Молота, — сказал он.

Солдаты загомонили.

— Что это? — спросил Джонсон.

— Это конец нашего траханого мира, ты, тупой, мать твою так, ублюдок! Ты что, вообще ничего не читаешь? — сам Гиллингс прочел все: «Нэшнл Инквайерер», статьи в «Тайме», интервью с Шарпсом и так далее. Он продумывал, что и как тогда, уже тысячу раз. Грезил наяву, лежа на койке в казарме. Добавлял любовно детали к выработанному сценарию. Гиллингс знал, что произойдет, если Молот Люцифера ударит. Конец цивилизации. А заодно конец этой проклятой армии. Каждый человек будет сам за себя, а умный сильный сможет стать — мать его так и этак — и королем. Если он распорядится сданными ему судьбой картами как надо. Сбитый с толку, растерявшийся Джонсон уставился на него — ждет, что еще услышит. Голова Гиллингса — пустая и легкая. Он не был готов к тому, чтобы грезы могут претвориться в реальность.

— Все вон из грузовиков, — крикнул капитан Хора. — Все — из грузовиков!

В голове Гиллингса прояснилось. Все встало на свои места, все верно, и вот первая проблема: офицеры, мать их так! Хора лучше остальных офицеров, солдаты любят его, Что-то тут нужно делать, причем делать быстро. В противном случае сучьи дети офицерье заставят их вкалывать как рабов, чтобы попытаться спасти этих задниц — гражданских. И будем вкалывать, пока огонь и цунами не покончат со всем этим.

— Мы в ловушке, капитан, — крикнул сержант Хукер. — Оползни и спереди и сзади. Не похоже, чтобы нам удалось вытащить отсюда грузовики.

— Раздать людям снаряжение, сержант, — приказал капитан Хора. — Дальше двигаемся пешим порядком. В окрестных горах должно быть много народу. Посмотрим, чем мы сможем им помочь.

— Слушаюсь, — ответствовал Хукер без особого энтузиазма. — А что мы будет есть, капитан?

— Времени пока хватает. Будет думать об этом, когда проголодаемся, — сказал Хора. — Пойдете вперед, выясните, как там. Может быть, нам удастся перебраться через оползень.

— Слушаюсь.

— Все остальные — вылезти из грузовиков! — крикнул Хора.

Гиллингс усмехнулся. Чертовски повезло, что мы не успели вернуться в лагерь до Падения Молота. И снова улыбнулся, нащупывая в своем кармане некоторые твердые предметы. Боеприпасов солдатам не раздали, но достать их при желании не так уж трудно. У него, Гиллингса, в кармане — с дюжину патронов. А в грузовиках — полным полно взрывчатки.

Пойдет ли за ним солдаты? Может и нет? Не сразу. Может быть, лучше даровать Хукеру жизнь. За Хукером солдаты пойдут, а Хукер — это хорошо — тугодум. Но не настолько туп, чтобы понять, что нет никакого смысла арестовывать Гиллингса после того, как с капитаном будет покончено. Военно-полевых судов больше нет. Вообще нет судов. Да, на такое рассуждение у Хукера ума хватит.

И Гиллингс вогнал три патрона в свою винтовку.

На это ушла большая часть дня. Никогда в своей жизни Тиму еще не приходилось так работать. Он расплачивался за свой обед. Пришлось сравнять наиболее крутые участки. Потом с помощью «Блейзера» пробили колею. А потом, опять же с помощью «Блейзера», протащили по этой колее остальные машины. Дождь продолжал лить, хотя и потише.

Когда работу, наконец, закончили, каждый мускул в теле Тима ныл и болел. Построенная ими дорога поднималась не более чем на сто футов, но на своем протяжении пять раз опускалась вниз и потом снова шла вверх.

Выбрались на продолжение дороги по ту сторону разрушенного туннеля. Машины построились колонной. Через четыре мили подъехали к казарме рейнджеров. Здесь скопилась не одна сотня народу. Группа членов какой-то секты — с ними несколько студентов, помощников в делах мирского характера. Плюс пожилой проповедник. Компании туристов и рыболовов, которым удалось выбраться из охваченных пожарами лесов. Группа студенток-француженок, совершавших велосипедный пробег — лишь одна из них хоть как-то владела английским, а из собравшихся здесь никто не знал французского. В одной туристической группе были писатель, его жена и совершенно неправдоподобное количество детей.

Рейнджеры разбили для пришельцев временный лагерь. Когда подъехала колонна Тима, последовало приказание свернуть к обочине. Тим хотел было проехать дальше, но дорогу заблокировал зеленый грузовик. Одетый в форму рейнджер о чем-то переговорил с Фредом Хаскинсом. После этого подошел к Тиму и Эйлин.

Рейнджеру было что-то около двадцати пяти лет — долговязый, с хорошо развитой мускулатурой парень. Форма озаряла его ореолом власти, но вид у него был не слишком уверенный.

— Мне сказали, что вы проехали по Дороге Большой Туджунги, — сказал он. — И уставился на Тима. — Вы — Хамнер.

— Я этого не утверждал, — ответил Тим.

— Понятно. Я не имел в виду, что вы его рекламировали, — сказал рейнджер. — Как вам удалось проехать по Дороге Большой Туджунги?

— А вы этого еще не знаете? — спросил Тим.

— Видите ли, мистер, нас здесь всего четверо, всего лишь. Мы постараемся позаботиться об этих детях. Мы разослали поисковые группы — чтобы доставить сюда оказавшихся в опасности туристов. Повсюду обвалы и оползни, большинство мостов разрушено. Мы не пытались пройти дальше туннеля, когда увидели, что он обрушился.

— А по радио ничего не слышно? — спросила Эйлин.

— Радиостанция Большой Туджунги молчит, — признался рейнджер, — не знаю, почему. Кое-что мы получили по кабельной связи — от тех, кто вышел на тропу каньона. Они сообщили, что большой мост разрушен, и что в каньоне остались люди, они там как в ловушке.

— Мост разрушен, — подтвердила Эйлин. — Мы пересекли ущелье по старой дороге. Там были еще какие-то люди, они пытались сделать то же самое, что удалось нам.

— Почему вы не подождали их, чтобы помочь? — спросил рейнджер.

— Их было больше чем нас, — сказал Тим. И чем бы мы смогли им помочь? По этой дороге нельзя провести машину на буксире. Слишком много поворотов. В сущности, это вообще не дорога.

— Да, я знаю. Мы используем ее лишь как пешеходную тропу, — отсутствующим голосом сказал рейнджер. — Послушайте, вы специалист по кометам. Что нам делать с этими людьми? Что все-таки произошло?

При этом вопросе Тим чуть не рассмеялся, но выражение лица рейнджера остановило его. Нервы парня были слишком натянуты, он был слишком близок к тому, чтобы удариться в панику. И слишком обрадован встречей с Тимом Хамнером. Ему нужен специалист, который объяснит как нужно действовать.

Специалист.

— Пытаться добраться до Лос-Анджелеса — бессмысленно, — сказал Тим. — Там ничего не осталось. Большая часть города уничтожена цунами…

— Господи, нам передали что-то в этом роде из Маунт-Вильсона, но я не поверил.

— А большая часть того, что пощадило цунами — сгорела. В Туджунге власть взяла на себя некая группа… что-то вроде комитета самообороны. Не уверен, будут ли рады в Туджунге увидеть вас. Может и нет. Дорога, ведущая к Туджунге не в таком уж плохом состоянии, но не думаю, чтобы по ней можно было проехать на обычном автомобиле. Даже если удастся пересечь ущелье… Местами эта дорога…

— Пусть так, но где армия?! — воскликнул рейнджер. — Где Национальная гвардия? Где все?! Вы говорите, что нам не добраться до Туджунги, но что прикажете делать с этими детьми? Назавтра у нас кончатся запасы пищи… У нас здесь две сотни детей, о которых необходимо позаботиться!

Черт возьми, — подумал Тим. Я ведь специалист. Знания вызывают что? — странную смесь настроения подавленности и настроения приподнятости. — Что ж. Мне не удалось побывать в ИРД, так что всего я не знаю, но… Думаю, комета разделилась не один раз. Значит…

— Разделилась?

— Разделилась на отдельные части. Понимаете, к моменту встречи с Землей она уже представляла собой нечто вроде скоплений громадных глыб. Летящих гор. Следовательно, с Землей столкнулась раздробленная на части комета. Было не одно столкновение, а множество. Трудно сказать, сколько их всего было… Тем не менее, когда произошло Падение Молота, в Калифорнии было утро, а комета приближалась со стороны солнца, так что в основном столкновение пришлось на Атлантический океан. Скорее всего так. Если цунами, обрушившееся на восточное побережье, так же велико, как то, которое обрушилось на нас — все к востоку от Кэтс Хилз уничтожено. И большая часть Долины Миссисипи — тоже. Общенационального правительства больше нет. И, может быть, нет больше армии.

— Иисус Христос! Вы хотите сказать, что погибла вся страна?!

— Может быть, и весь мир, — сказал Тим.

Это уже было слишком. Рейнджер сел на землю возле автомобиля. И уставился в пространство. — Моя девушка живет в Лонг Бич…

Тим ничего не сказал.

— И моя мать тоже. Сейчас она была в Бруклине. Навещала мою сестру. А вы говорите, что все уничтожено…

— Скорее всего, — сказал Тим. — Мне б хотелось, чтобы я знал больше. Но — скорее всего.

— Так что же мне делать со всеми этими детьми? Со всеми этими туристами? Со всеми этими людьми?! Чем мне кормить их?

Ты их и не прокормишь, подумал Тим, но вслух не сказал. А сказал:

— Продовольственные склады. Фермы крупного рогатого скота. Ищите любые источники пищи — до тех пор пока не сможете провести сев. Сейчас июнь. Какая-то часть урожая, видимо, не погибнет, ее можно будет собрать.

— Север, — будто сам себе сказал рейнджер. — Там на холмах вокруг Грейпвайна — фермы. Север, — он глянул на Тима. — Куда вы намереваетесь направиться?

— Не знаю. Видимо, на север.

— Сможете вы взять кого-нибудь с собой из этих детей?

— Наверное смогли бы, но у нас нет еды…

— А у кого есть? — спросил рейнджер. — Может быть, вам следовало бы остаться с нами. Мы могли бы отправиться в путь вместе.

— Вероятно, у маленьких групп будут лучшие шансы чем у больших. Мы не хотим оставаться с вами, — сказал Тим. Ему не хотелось брать заботу о детях на себя, но отказаться, видимо — невозможно.

Кроме того, это просто напросто надо сделать. Когда-то Тим где-то прочитал: во всякой этической ситуации то, что вам менее всего хочется делать — есть, вероятно, самое правильное действие. Что-то в этом роде.

Рейнджер отошел и через несколько минут вернулся. Вместе с ним были четверо детей лет шести и младше. Дети были хорошо одеты, чистенькие и очень испуганные. Эйлин усадила их на заднее сиденье «Блейзера» и — чтобы быть поближе к ним — сама села туда. Рейнджер передал Тиму листок, вырванный из блокнота. На листке были написаны имена и адреса.

— Здесь сказано, кто эти дети, — голос рейнджера дрогнул. — Если б вы могли разыскать их родителей…

— Хорошо, — сказал Тим. Включил двигатель «Блейзера». Сейчас — в первый раз за все время — машину поведет он. Педаль сцепления ходит туго.

— Меня зовут Эйлин, — донесся голос с заднего сиденья. — А он — Тим.

— Куда едем? — спросила девочка. Она была очень маленькая, и выглядела очень беспомощной — но не плакала. Плакали мальчики. — Вы нас отвезете к моей мамочке?

Тим глянул в листок. Лаурия Малькольм, послана в лагерь своей матерью. Лагерь организован церковью, прихожанкой которой являлась мать Лаурии. Об отце упоминаний не было. Адрес матери: Лонг Бич. Господи, что ответить этой девочке?

— Мы поедем домой? — прежде чем Эйлин смогла что-либо сказать, спросил один из мальчиков.

Как объяснить шестилетнему ребенку, что его дом уничтожен наводнением? Как объяснить маленькой девочке, что ее мамочка…

— И что случилось? — спросил мальчик. — Все так напуганы. Преподобный Тилли не хотел, чтобы мы это знали, но и он боялся.

— Это была комета, — очень серьезно сказала Лаурия. — Эйлин, она упала на Лонг Бич? Можно я буду называть вас Эйлин? Преподобный Тилли говорит, что нельзя звать взрослых по именам. Нельзя, и все тут. — Тим свернул на дорогу, ведущую к обсерватории. Некогда — в тех местах, где эта старая, покрытая грязью дорога пришла в негодность — он организовал ремонт ее. Настилал бревна, засыпал гравием и заливал бетоном. Сейчас дорогу покрывал толстый слой грязи, но «Блейзер» шел без труда. Осталось недолго. Там есть запасы пищи, и можно будет остановить этот бег неизвестно куда. Во всяком случае остановить его на время. Запасы пищи там не бесконечны, но впереди достаточно времени, чтобы обдумать эту проблему. Сперва нужно добраться туда, — в обсерваторию. Сейчас обсерватория — это дом родной, тихая гавань. Единственное место, где хорошо. Там тепло, там есть душ. Там безопасно, там можно укрыться, когда весь мир катится к своему концу.

«Блейзер» уже не выглядел ни новым, ни сияющим. Бока его были сплошь покрыты царапинами, он весь был в грязи. Этот автомобиль смог проехать по покрытым грязью дорогам, его не остановили ни россыпи скатившегося по склонам булыжника, ни глубокие лужи. Тиму никогда не приходилось водить подобной машины. Его охватило ощущение, что на «Блейзере» он может доехать куда угодно. «Блейзер» катил к дому. Очередной поворот. Остался еще один, последний, и они с Эйлин окажутся в безопасности.

Построенное из бетона здание выглядело неповрежденным. Так же, как и стоявший рядом с ним деревянный гараж. Крыша гаража, правда, осела, прогнулась под куполом, но не слишком заметно. Створки купола телескопа были закрыты. Ставни на окнах дома тоже.

— Мы дома! — заорал Тим. Ему хотелось орать. На заднем сиденье Эйлин вместе с детьми пела песню: — А из этой бородавки вырос волосок…

— Вот он! Безопасность! Хоть на какое-то время.

Песня оборвалась на полуслове.

— Похоже твой дом в порядке, — сказала Эйлин. В ее голосе звучало удивление. Она никак не ожидала, что дом останется неповрежденным. После Туджунги она потеряла всякую надежду на что-либо хорошее.

— Конечно, Марти знает, что делать, — начал он. — Он закрыл ставни и… — голос Тима увял.

Эйлин проследила за взглядом Тима. Из обсерватории вышли двое мужчин. Старшему — около пятидесяти. В руках у мужчин были винтовки. Они наблюдали, как Тим остановил «Блейзер» у большого, отлитого из бетона крыльца. Винтовки покачивались в их руках, не то, чтобы нацелены прямо на «Блейзер», не то, чтобы совсем отведены в сторону.

— Извини, приятель, места нет, — крикнул один из мужчин. — Лучше двигай дальше. Извини.

Тим уставился на чужаков, от ярости у него напряглись все мышцы. Лоб его горел.

— Я — Тим Хамнер. Я — владелец этого дома. А теперь — кто вы?

Мужчины никак не прореагировали на его вопрос. Из дома на крыльцо вышел молодой парень.

— Марти! — завизжал Тим. — Марти, скажи им, кто я такой! («И когда я узнаю, что эти чужаки здесь делают», — добавил он про себя, «я поговорю с тобой, Марти».)

Марти широко улыбнулся:

— Ларри, Фриц, это мистер Тимоти Гарднер Аллингтон Хамнер, плейбой и миллионер… ах да, и астроном-любитель. Он владелец этого дома.

— Подумать только, — сказал Фриц, не отводя дула винтовки.

Один из мальчиков заплакал. Эйлин притянула его к себе, крепко обняла. Остальные дети наблюдали за происходящим громадными глазами.

Тим распахнул дверь «Блейзера». Винтовки вразнобой качнулись. Проигнорировав это, Тим вылез из машины. Постоял. Вокруг было тускло, сумрачно. Одежда от дождя — мокрая, по спине от затылка текли струйки. Тим шагнул к крыльцу.

— Лучше не надо, — предупредил тот мужчина, которого звали Ларри.

— Пошел к черту, — поднимаясь по ступеням, сказал Тим. — Я не собираюсь ругаться с тобой, чтобы криком пугать детей.

Мужчины ничего не предпринимали, и на мгновение Тим ощутил приступ отваги. Может быть… может быть, все это шутка. Он посмотрел на Марти Роббинса:

— Что здесь происходит?

— Не здесь, — ответил Марти, — а везде.

— Я знаю о падении Молота. Что эти люди делают в моем доме? — ошибка, тут же понял Тим. Но уже поздно.

— Это не ваш дом, — сказал Марти Роббинс.

— Тебе это так не пройдет! Там, внизу — рейнджеры. Как только они появятся здесь…

— Никто не появится, — сказал Роббинс. — Ни рейнджеры, ни армия, ни Национальная гвардия, ни полиция. У нас тут хорошая радиоаппаратура, мистер Хамнер, — слово «мистер» он произнес презрительно. — Я слышал последние сообщения «Аполлона», слышал все сообщения. И слышал переговоры рейнджеров между собой. Вы больше не владелец этого дома, поскольку теперь никто ничем вообще больше не владеет. И нам вы не нужны.

— Но… — Тим посмотрел на тех двух мужчин. Они не походили на преступников. А ты знаешь, черт побери, как выглядят преступники? — подумал он. И все же эти двое не походили. Руки у них загрубелые, чисто вымытые. Не то, что руки Марти Роббинса. Или руки Тима. У одного из мужчин сломан ноготь на руке, этот ноготь уже отрастает.

Одеты мужчины в серые брюки и рабочие рубашки. На штанах Фрица — ярлык «Великий кузнец». — Зачем вы это делаете? — спросил он у них. Роббинса он теперь игнорировал.

— А что еще мы могли бы делать? — сказал Ларри. Сказал с извиняющейся интонацией — но винтовку держал он твердо, дуло ее было направлено куда-то между Тимом и «Блейзером». — Здесь есть еда, хотя не так уж и много. На какое-то время ее хватит. Здесь с нами наши семьи, мистер Хамнер. Что нам остается делать?

— Вы могли бы остаться здесь. Просто разрешите нам…

— Но неужели вы не понимаете, что мы не можем разрешить ВАМ остаться, — сказал Ларри. — Что бы вы здесь делали, мистер Хамнер? Какая от вас польза?

— Откуда, черт возьми, вы знаете, что я умею?

— Мы уже успели обсудить этот вопрос — проворчал Фриц. — Мы не думали, что вы появитесь здесь. Но все же обсудили, что делать, если вы все же появитесь. И мы приняли решение. Уезжайте. Вы здесь не нужны.

Мартин Роббинс отводил глаза. Тим уныло кивнул. Он все понял. Говорить больше не о чем. В аппаратуре — не только радиоаппаратуре, но и в астрономических и метеорологических приборах — Роббинс разбирается не хуже самого Тима. Даже лучше. Кроме того Роббинс прожил здесь более года, и с окрестными горами он опять-таки знаком лучше Тима.

— Что там за цыпленок? — требовательно спросил Тима Роббинс. Он вытащил из кармана большой фонарик и направил луч на «Блейзер». Многого ему рассмотреть не удалось. Луч осветил лишь падающие капли дождя и заляпанную грязью машину. И отливающие блеском волосы Эйлин. — Какая-нибудь ваша родственница? Богатая сучка?

Ах ты, маленький ублюдок. Тим попытался припомнить, что мог о своем помощнике. Когда Марти жил с Тимом в Бел-Эйр, они бывало, ссорились, но не всерьез, а в обсерватории Роббинс был лучше не надо. И месяца еще не прошло, три недели всего прошло, как Тим написал Роббинсу рекомендательное письмо — для Лоуэлловской обсерватории, той, что в Флагстаффе. Видимо, я просто не знал, что он такое, я, в сущности не был знаком с ним…

— Она может остаться, — сказал Роббинс. — У нас мало женщин. Она может остаться. Вы — нет. Пойди скажи ей…

— Вы спросите ее, — сказал Ларри. — Спросите. Она может остаться — но лишь если сама того захочет.

— А я нет?

— Мы проследим, чтобы вы уехали отсюда, — сказал Ларри. — И не вздумайте возвращаться.

— А рейнджеры и полиция где-то там все же есть, — сказал Марти Роббинс. — Может быть, наше решение не такое уж правильное. Может быть, нам не следует оставлять ему машину. Это хорошая машина. Лучше, чем те, которые у нас есть…

— Не надо говорить так, — понизив голос перебил Ларри и оглянулся на ведущую в обсерваторию дверь.

Тим нахмурился. Что-то здесь происходит, но он не мог понять что.

Эйлин вылезла из «Блейзера» и подошла к крыльцу. Заговорила — безжизненно и устало:

— Что случилось, Тим?

— Они говорят, что это больше не мой дом. Они прогоняют нас.

— Вы можете остаться, — вставил Марти.

— Вы не смеете поступать так! — закричала Эйлин.

— Заткнись! — рявкнул Ларри.

Из обсерватории вышла дородная женщина. С неодобрением посмотрела на Ларри: — Что здесь происходит?

— Уйди, — сказал Ларри.

— Ларри Келли, чем ты занимаешься? — спросила женщина. — Кто эти люди? Я его знаю. Его показывали в «Ежевечернем обозрении». Это Тимоти Хамнер. Это прежде был ваш дом, да?

— Это и есть мой дом.

— Нет, — сказал Фриц. — Мы договорились. Нет.

— Воры. Воры и убийцы, — сказала Эйлин. — Почему вы просто не пристрелите нас, чтобы раз и навсегда покончить с этим делом?

Тиму захотелось заорать на нее, сказать ей, чтобы она заткнулась. Предположим, возьмут и последуют ее совету. Роббинс — этот может.

— Зря вы такое говорите, — сказала женщина. — Все очень просто. На всех здесь не хватит. И надолго не хватит. Человеком больше — человеком меньше, но нам не нужен раздающий приказы мистер Хамнер. А я не думаю, что он годится на что-либо иное. Нет, не думаю. Вы уж поищите себе другое место, мистер Хамнер. Есть ведь и другие места, — она перевела взгляд на Ларри — чтобы тот подтвердил сказанное. — Очень скоро и нам самим придется уходить отсюда. Вы просто несколько опередите нас.

Она говорила очень спокойно и рассудительно. Вот это и оказалось настоящим кошмаром для Тима: как спокойно и рассудительно она говорила. И по тону ее было ясно: она уверена, что Тим согласится с ее доводами.

— Но девушка может остаться, — снова сказал Роббинс.

— Ты хочешь остаться? — спросил Тим.

Эйлин рассмеялась. Это был горький, полный презрения смех. Она посмотрела на Марти Роббинса и рассмеялась снова.

— Там в машине дети, — сказала женщина.

— Мэри Сью, это не наше дело, — сказал Фриц.

Она никак не прореагировала. Взглянула на Ларри:

— Кто эти дети?

— Они из туристского лагеря, — сказала Эйлин. — Они жили в Лос-Анджелесе. Рейнджерам нечем было кормить их. Мы взяли их с собой. Мы думали…

Женщина спустилась с крыльца и подошла к «Блейзеру».

— Скажи ей, что это делать не надо, — сказал Фриц. — Заставь ее…

— За пятнадцать лет жизни с ней мне еще ни разу не удалось заставить ее ни в чем, — ответил Ларри. — И ты это знаешь.

— Да-а.

— Нам не нужны здесь дети, — закричал Марти Роббинс.

— Не думаю, чтобы они объели нас так, как объела бы эта леди, — сказал Ларри. Обернулся к Тиму и Эйлин. — Послушайте, мистер Хамнер. Вы понимаете, как обстоят дела? Мы ничего не имеем против вас, но…

— Но вы отсюда уберетесь, — сказал Марти Роббинс. В голосе его звучало удовлетворение. Сказал он это так, чтобы женщина его не могла услышать. Она уже залезла в машину и сидела на заднем сиденье, разговаривая с детьми. — И хочу еще раз сказать: где-то там рейнджеры. Хамнер может разыскать кого-нибудь из них. Вот что я вам скажу: он уберется отсюда, но в моем сопровождении и…

— Нет, — с явным отвращением отрубил Ларри.

— Может быть, вот что он задумал, — сказал Фриц. — Вот что он задумал… Он думает, что, может, мы потом не захотим, чтобы он был с нами. Он сомневается, хотим ли мы его. Может, он решил уйти и не вернуться. А нам без него может прийтись здесь туго.

— Мы заключили договор! — закричал Марти. — Когда вы явились сюда! Я разрешил вам поселиться здесь! Мы заключили договор…

— Заключили, конечно, — сказал Фриц. — Но тебе бы лучше заткнуться насчет убийства, а то мы можем и забыть об этом договоре. Я вижу, Мэри Сью ведет детей. Мистер Хамнер, вы не против если мы возьмем на себя заботу о них?

Как спокойно он рассуждает, подумал Тим. Фриц и Ларри… Кто эти двое? Плотники? Садовники? Они остались в живых и убедили сами себя, что по-прежнему остаются цивилизованными людьми.

— Поскольку в машине почти не осталось горючего, вряд ли Эйлин и мне удастся выбраться живыми из этих гор. Эйлин, может, это была хорошая мысль. Оставшись здесь, ты, возможно, спасешь свою…

Эйлин посмотрела на Роббинса:

— Только не с этим.

Фриц взглянул на Ларри. Мгновение они смотрели друг другу в глаза. — Мне кажется, у нас есть немного бензина, наконец, сказал Фриц. — Во всяком случае, есть десятилигаллоновая канистра. Мы может отдать этот бензин вам. Десять галлонов горючего и пару банок супа. Вы возвращайтесь в машину и ждите там — пока мы обсудим насчет горючего.

Тим залез обратно в машину. Втащил за собой Эйлин — прежде чем она успела нахамить снова. Дети сгрудились вокруг Мэри Сью. Они не отводили взгляд от «Блейзера», и не скоро страх исчезнет из их глаз, с их лиц. Тим выдавил из себя успокаивающую улыбку, помахал рукой. Его пальцы свела судорога: нужно уезжать, быстрее уезжать, подальше от этих ружей. Но он принудил себя ждать.

Ларри заполнил бак бензином. Тим задом вырулил из подъездной аллеи. И поехал — в дождь.

ПОЧТАЛЬОН: ОДИН

Гарри Ньюкомб не видел Падения Молота, и вина за это лежит на Джейсоне Гиллкудди. Гиллкудди (как он говорил) заточил сам себя в глуши: обрек себя на диету и написание романа. За шесть месяцев он потерял двенадцать фунтов (хотя мог бы и больше). А что касается уединения, то ему куда как больше хотелось поболтать с проезжавшим мимо почтальоном, чем писать свой роман.

Лучшую кофейную чашку можно обнаружить в Ранчо Серебряной Долины. Зато Гиллкудди, живущий на противоположном конце долины, умеет приготовить лучший в этих местах кофе.

— Но, — улыбаясь, сказал ему Гарри, — но я расползусь по швам, если позволю всем желающим угощать меня кофе. Я — человек популярный, вот кто я.

— Дитя, лучше не спорь, а пей. Срок моей аренды истекает в четверг, а «Баллада» закончена. К следующему Дню Хлама меня здесь не будет.

— Закончена! Ура, прекрасно! Я в ней описан?

— Нет, Гарри, извини. Понимаешь, это чертово произведение получилось слишком большим. Ведь выходит вот как: то, что тебе самому нравится больше всего, обычно приходится выбрасывать. Но вот кофе: «Голубая гора Ямайки». Когда я праздную приятное событие…

— Ладно, налейте.

— Добавить коньяку?

— Имейте какое-то уважение к моей форме, если вы… Ладно, черт возьми, не могу же я теперь его вылить. Не могу.

— За моего издателя, — Гиллкудди бережно поднял свою чашку. — Он заявил, что этот контракт разорвет. Причем вина будет лежать на мне.

— Тяжелая у вас работа.

— Да, но зато деньги платят хорошие.

Самым краем сознания Гарри заметил далекий раскат грома. Надвигается летняя гроза? Он мелкими глотками потягивал кофе. Кофе у Гиллкудди, действительно — нечто особое.

Но когда Гарри вышел из дома, он не увидел в небе грозовых облаков. (Кстати, встал Гарри до того, как рассвело. Фермеры живущие в долине, придерживаются странного распорядка дня, и почтальону приходится под них подлаживаться). Гарри увидел жемчужное сияние окутавшего Землю хвоста кометы. Частично это сияние еще было заметно, но оно расплывалось в лучах солнца и, белея, растворялось в голубизне неба. Похоже на смог, только чистый смог. Стояла странная тишина, будто все вокруг ожидало чего-то.

Итак, Джейсон Гиллкудди возвращается в Чикаго. До следующего раза, когда он снова приговорит себя к одиночному заточению. Посадит себя на диету и начнет писать очередной роман. Гарри будет не хватать его. Джейсон — самый образованный человек в долине, за исключением, может быть, сенатора… А сенатор-то, оказывается, существует на самом деле. Гарри видел его вчера, хоть и издали. Сенатор прибыл на автомобиле, размером с автобус. Может быть, и сегодня Гарри повстречает сенатора. Гарри на хорошей скорости мчался к усадьбе Адамсов. Грузовичок затрясло, и Гарри затормозил. Выбоина? Что-то случилось с колесом? Дорога тряслась и, похоже, пыталась изогнуться. Грузовичок, в свою очередь, пытался вытряхнуть мозги из Гарри. Гарри остановил машину, но по-прежнему трясло! Он выключил зажигание. Почему трясет?

— С таким лучше встречаться, имея бутылочку бренди. Ха! Землетрясение? — Тряска кончилась. — А никаких выбоин или разломов здесь нет. Мне так кажется.

Гарри поехал дальше, уже более медленно. С такой скоростью до фермы Адамсов добираться долго. Он рассчитывал приехать туда пораньше. Тем более, что он ездил раньше другим маршрутом. Он не осмелится зайти в дом… что ж, это сэкономит ему пару минут. Ни к чему опять вызывать недовольство миссис Адамс. Но с другой стороны, Гарри не видел Донну уже несколько недель.

Гарри снял свои противосолнечные очки. Он и не заметил, как вокруг потемнело. И продолжало темнеть. Словно заснятые замедленной съемкой, по небу неслись облака. Темное брюхо облаков освещали вспышки молний. Никогда прежде ничего подобного Гарри видеть не приходилось. Вероятно, начинается гроза, вот-вот хлынет дождь.

Ветер выл словно целая куча демонов, вырвавшихся из ада. Небо сделалось безобразным и страшным. Ничего подобного этим крутящимся черным тучам, пронизанным молниями, Гарри видеть не приходилось. Погода — как раз подходящая, чтобы оставить почту для миссис Адамс в почтовом ящике, подумал он мстительно. Пусть прогуляется за ворота.

Но, возможно, как раз Донне придется идти под дождем за почтой. Гарри подъехал к дому и остановился под нависающей над землей верандой. Как раз в ту секунду, когда он вылез из машины, пошел дождь. Выступ веранды почти никак не защищал от дождя: ветер разносил его струи во всех возможных направлениях.

А, может быть, как раз Донна откроет ему дверь… Но — увы! Дверь открыла миссис Адамс, и она не выказала ни малейшего знака радости при виде Гарри. Гарри повысил голос, чтобы его можно было услышать сквозь вой ветра: «Ваша почта, миссис Адамс». И голос его был столь же безразличен, как ее лицо.

— Спасибо, — сказала миссис Адамс и твердой рукой закрыла дверь.

Дождь лил, будто разверзлись хляби небесные. С грузовичка хлынули отвратительного вида коричневые струи. Гарри стало стыдно. Он и не подозревал, что его машина настолько грязна. Уже наполовину вымокший, он влез в кабину и поехал от дома Адамсов.

Неужели по всей долине такая погода? Гарри прожил в этих местах чуть больше года, но ничего и отдаленно похожего на то, что творилось вокруг, ему еще видеть не приходилось. Всемирный потоп! Ему очень хотелось порасспросить кого-нибудь, что все это значит?

Хоть кого-нибудь, но только не миссис Адамс.

Сейчас в долине должен быть сухой сезон. Ручей Придара тек, казалось, как обычно. Покрытая рябью вода ручья омывала гладкие белые булыжники, образующие его русло. Но когда Гарри Ньюкомб по деревянному мосту переехал ручей, он увидел, что ручей, переполненный водой бурлит. Дождь лил по-прежнему яростно, не утихая.

Гарри свернул: нужно опустить два письма в почтовый ящик, принадлежащий Джентри.

За всю свою службу здесь почтальоном Гарри лишь раз удалось увидеть Джентри (и фермер тогда нацелил на Гарри дробовик). Джентри вел отшельничий образ жизни, и ему не требовалась немедленная доставка корреспонденции. Гарри он не нравился.

Колеса вращались без толку, потом нашли сцепление с почвой и выволокли автомобиль обратно на дорогу. Раньше или позже, а Гарри надо бы где-то передохнуть. Он оставил надежду закончить развозку всей почты сегодня. Может быть, Миллеры предложат ему кровь и еду.

Дорога круто шла вверх по склону. Видно было плохо: дождь, молнии и темнота в промежутках между вспышками молний. На малой скорости машина ползла вперед. Слева — обрыв, справа — поднимающийся вверх склон холма. И склон и обрыв густо поросли деревьями. Гарри жался поближе к склону. Кабина была насквозь мокрая. Воздух — теплый и перенасыщен влагой.

Гарри резко затормозил.

Склон впереди обрушился. Оползень перегородил дорогу, частично перемахнув дальше в обрыв. Засыпанные землей, торчали деревья — одни сломанные, другие нет.

Недолго думая, Гарри решил вернуться. Но там, если повернешь назад — лишь Джентри и миссис Адамс. Ну и черт с ним. Дождь уже смыл часть оползня. А остаток — ну, эта куча земли и грязи не так уж крута. Решившись Гарри повел машину поверх оползня. Первая скорость и не останавливаться. Если он увязнет, домой придется возвращаться пешком. Причем под дождем.

Грузовичок накренился. Закусив губу, Гарри, изо всех сил работал рулевым колесом и акселератором. Бесполезно. Перемешанная с грязью земля поползла к обрыву, нужно как-то вырываться! Гарри вдавил до отказа педаль акселератора. Колеса вращались, не давая никакого видимого эффекта, грузовичок накренился еще круче. Гарри выключил зажигание, упал на пол и закрыл лицо руками. Грузовичок мягко качало, валило из стороны в сторону — словно подбрасывало на волнах стоящую на якоре лодчонку. Слишком сильный наклон — и грузовичок опрокинулся на бок. Почти сразу же он врезался во что-то большое и неподатливое, по кругу съехал с преграды, врезался еще во что-то, и наконец остановился.

Гарри приподнял голову.

Сразу за ветровым стеклом — ствол дерева. Небьющееся стекло пошло трещинами, прогнулось внутрь. Машину заклинило между этим деревом и соседним. Она лежала на боку, и вытащить ее без посторонней помощи невозможно. Да, чтобы вытащить грузовичок, нужен по крайней мере мощный автомобиль с буксировочным тросом. И люди с пилами.

Гарри не столько лежал, сколько висел в воздухе, удерживаемый ремнем безопасности. Теперь он осторожно расстегнул его, решив, что особого вреда от того не будет.

А что теперь? Конечно, нельзя оставлять почту без присмотра, но не может же он, Гарри, просидеть здесь весь день! «Каким образом мне закончить развоз почты сегодня?»— задал он сам себе вопрос и хихикнул. Хихикнул, ибо совершенно ясно, что он и не собирался закончить развозку сегодня. Придется оставить всю эту груду почты до завтра. Волк будет в ярости… но тут уж Гарри ничем помочь не может.

Он взял заказное письмо, адресованное сенатору Джеллисону и сунул его в карман. В другой карман он сунул две маленькие посылки, о которых Гарри имел основание думать, что внутри их нечто ценное. Большие посылки, бандероли с книгами и прочая почта пусть позаботятся сами о себе.

Он вылез из машины. Дождь, слепя, ударил его в лицо, вымочил мгновенно до нитки. Грязь скользила под подошвами, и через несколько секунд Гарри был вынужден изо всех сил вцепиться в оказавшиеся рядом с ним деревца. Лишь благодаря этому он не сорвался в текущий далеко внизу, быстро набухающий, ручей. Гарри постоял так, цепляясь за деревце — то ли мгновение стоял, то ли очень долго.

Нет, не надо пытаться добраться до телефона. Через такую дикую непогоду ему не добраться. Лучше выждать, пока это кончится. К счастью он сейчас так ехал, что путь совпадал с утвержденным начальством, обозначенным на карте маршрутом. Волк поймет, где искать его… Только он, Гарри и представить себе не может, какой автомобиль сможет добраться до него через то, что творится вокруг.

В небе вспыхивают молнии, обычные и двойные, блинк-блинк. Беспрерывно грохотал гром. Гарри ощутил боль в мокрых насквозь ногах. Да еще какую!

Хватит!

Кое-как он вернулся к своему грузовичку и залез внутрь. Конечно, автомобиль этот — не такая уж и защита, но, похоже, что здесь самое безопасное место, чтобы переждать пронизанную молниями бурю… и, кроме того, он таким образом не оставляет почту без охраны. Ведь это, в сущности, должно заботить его в первую очередь. Лучше доставить почту попозже, чем рисковать тем, что ее могут украсть.

Да уж, определенно лучше, решил Гарри и попытался устроиться покомфортабельнее. Проходили часы, и не было ни малейшего признака того, что буря стихает.

Спал Гарри плохо. В багажном отделении он устроил себе нечто вроде гнезда, для этого пожертвовал рекламные листы различных магазинов и экземпляр утренней газеты. Гарри часто просыпался, и каждый раз слышал бесконечный стук барабанившего по металлу дождя. Через долгое время небо и земля перестали казаться сплошной тьмой, пронизанной вспышками молний. Теперь все стало тускло-серым. Молнии вспыхивали пореже. Гарри извиваясь дотянулся до вчерашней картонки молока. Он как предчувствовал, и не выпил молоко раньше. Но картонка молока — этого мало, Гарри остался голоден. Кроме того, он не пил сегодня, как привык, кофе.

— В ближайшем же доме, — сказал себе Гарри и представил себе большую кружку с дымящимся кофе. Видимо, не просто кофе, а с коньяком (хотя никто, кроме Гиллкудди никогда раньше даже не собирался поить его кофе с коньяком).

Дождь несколько утих. Утих чуть и вой ветра.

— А, может, я просто начал глохнуть, — сказал вслух Гарри. — НАЧАЛ ГЛОХНУТЬ! Ладно, а может и не начал. — Беспечный от природы, Гарри быстро находил светлую сторону, просвет в самой мрачной ситуации. — И то хорошо, что на сегодня День Хлама отменяется, — сказал он себе.

Он выпростал ноги из кожаной почтовой сумки (всю долгую ночь благодаря этой хитрости ноги остались почти сухими). Одел ботинки. Посмотрел на груду почтовых отправлений. Чтобы что-либо рассмотреть света было мало.

— Лишь самое важное, — сказал себе Гарри. — Книги можно оставить. — Сомнения вызывали, пожалуй, лишь «Известия конгресса», адресованные сенатору Джеллисону, а также журналы. Гарри решил взять их со собой. Он набил свою сумку всяческой почтой, оставил лишь самые объемистые пакеты. Встав, с усилием открыл дверь машины — словно открыл люк, и протолкнул почтовую сумку. Дверь находилась сейчас не сбоку, а вверху. Затем Гарри вскарабкался вслед за сумкой сам. Дождь все еще лил, и Гарри прикрыл сверху сумку куском пластиковой пленки.

Грузовичок тяжело покачнулся.

Грязь взметнулась вдоль обращенного вверх борта грузовичка и остановилась вровень с колесами. Гарри перекинул сумку через плечо и пошел вверх по склону. Тут же почувствовал как земля дрогнула под подошвами и сменил шаг на бег.

За его спиной под тяжестью грузовичка и сползающей массы грязи согнулись деревья. Корни вывернулись из земли, и грузовичок покатился, набирая скорость.

Гарри покачал головой. Вероятно, это его последняя развозка почты. Волку потеря машины придется не по нраву. Он начал взбираться по склону. Идти было трудно. Он шел и оглядывался. Ему нужен хоть какой-нибудь посох. Он увидел торчащее из грязи молодое деревце — гибкий ствол длиной футов в пять. Деревце было с корнями вырвано оползнем.

Когда Гарри выбрался на дорогу, идти было легче. Теперь он спускался вниз по склону. Путь предстоял кружной и неблизкий: к дому Адамсов. Тяжелая грязь отваливалась с ботинок, ногам полегчало. Дождь лил по-прежнему. Гарри все глядел вверх на склон: он боялся новых оползней.

— У меня в прическе фунтов пять воды, — проворчал он. — Зато не холодно. — Сумка была тяжелой. Будь у нее добавочный ремень, тот, что крепится к поясу, нести ее было б легче.

И вдруг Гарри запел:

Он одолел наконец скользкий склон и увидел рухнувшую вышку электропередач. Провода высокого напряжения лежали поперек дороги. Стальная башня была повержена молнией. Возможно, молнии били в нее несколько раз, верхушка вышки была перекручена.

Сколько времени прошло после падения вышки? И почему работники «Эдисона» еще не устранили аварию? Гарри пожал плечами. Потом он увидел, что столбы телефонной связи тоже повалены. Значит, когда Гарри доберется до чьего-нибудь дома, никуда позвонить он не сможет.

А вот и ворота фермы Миллеров. Никого не было видно. И не видно никаких свежих следов от шин на подъездной аллее. Гарри подумал, а не уехали ли куда-нибудь обитатели фермы прошлой ночью? Сегодня они наверняка никуда не уезжали. Утопая в глубокой грязи, Гарри пошел по длинной подъездной дороге к дому. По телефону от Миллеров не позвонить, но, может быть, они угостят его чашкой кофе. Может быть, даже отвезут его в город.

Никто не отозвался, когда Гарри постучал в дверь дома Миллеров. Дверь была чуть приоткрыта. Гарри громко позвал, и по-прежнему ему никто не ответил. Он уловил запах кофе.

Он в нерешительности постоял мгновение, затем вытащил из сумки пару писем и экземпляр «Эллери Квинс Мистери мэгэзин» и держа их словно верительные грамоты, открыв дверь вошел в дом. Он пел — еще громче, чем раньше:

Гарри оставил почту на столе в гостиной, там где всегда оставлял ее в День Хлама. Потом направился в кухню, на запах кофе. Он продолжал громко петь: чтобы не приняли за грабителя. А то ведь могут встретить и выстрелом из ружья.

На кухне было кофе! Горела газовая плита, и на ней стоял большой кофейник, а неподалеку три чашки. Гарри налил себе полную чашку и запел с триумфом:

Гарри обнаружил вазу с апельсинами. Целых десять секунд боролся с искушением, потом взял один. Идя через кухню к задней двери, Гарри очистил его. И вышел из дому — к расположенной за домом апельсиновой роще. Миллеры — коренные уроженцы здешних мест. Они должны знать, что произошло. Они должны быть где-то поблизости.

— Эй, Гарри! — крикнул кто-то. Крикнул откуда-то справа. Меж апельсиновых деревьев, проваливаясь в вязкую грязь, Гарри пошел на голос.

Джек Миллер, его сын Рой и невестка Цицелия, впав в полную панику, занялись сбором урожая помидоров. Они расстелили на земле огромный кусок брезента и складывали на него помидоры — так подряд, не разбирая, как спелые, так и наполовину зеленые. — Если их оставить так на земле — пропыхтел Рой — они сгниют. Отнесите их в дом… Быстрее. Вы должны помочь нам.

Гарри посмотрел на свои заляпанные грязью ботинки, на почтовую сумку, на набухшую от воды форму. — И не пытайтесь задержать меня, — сказал он. — Это бы противоречило установленным правительством правилами…

— Ладно, — Рой спросил: — Скажите, Гарри, что происходит?

— А вы не знаете? — Гарри сделалось страшно.

— Откуда мы можем знать? Телефон не работает со вчерашнего дня. Электричества нет. Телевизор не работает, этот проклятый телевизор не… Извини, Цисси. Радиотранзистор не ловит ничего, кроме атмосферных помех. А в городе так же?

— Не знаю, как в городе, я там не был, — сознался Гарри. — Мой грузовичок сдох — в паре миль отсюда к дому Джентри. Еще вчера. Я провел ночь в его кабине.

— Гм-м, — Рой перестал на мгновение лихорадочно срывать помидоры. — Цисси, ты лучше иди в дом и начинай их консервировать. Выбирай только спелые. Гарри, давайте заключим сделку. Завтрак, обед и кроме того, мы отвезем вас в город. И еще: я никому не скажу, какую песню вы распевали в моем доме. За это вы остаток сегодняшнего дня будете помогать нам.

— Ну-ну…

— Я отвезу вас и замолвлю за вас словечко.

Возможно, Волк и не сожрет его за потерю автомобиля. — Если я пойду в город пешком, то все равно доберусь туда позже, если вечером поеду в машине, — сказал Гарри. — Я согласен, — и принялся за работу.

Они почти не разговаривали, сберегая дыхание. Потом Цисси вынесла из дома бутерброды. Миллеры еле-еле заставили себя прервать работу.

Торопливо поев они принялись срывать помидоры снова. Если они и разговаривали, то лишь о погоде. Джек Миллер, проживший в долине пятьдесят три года, никогда не видел ничего подобного.

— Комета, — отозвался Рой. — Ты сама слышала, что говорили во время той телепередачи. Она прошла мимо Земли на расстоянии нескольких тысяч миль.

— Значит, прошла мимо? Это хорошо, — сказал Гарри.

— Мы не слышали, что она прошла мимо. Слышали, что она должна была пройти мимо, — сказал Джек Миллер, продолжая срывать помидоры.

Никогда еще Гарри за всю свою жизнь не приходилось работать столь тяжко. Внезапно он понял, что день уже клонится к вечеру.

— Эй, мне нужно в город, — потребовал он.

— Ладно. Эй, Цисси, — позвал Джек Миллер, — выводи пикап. Заеду кстати в магазин кормов, нам понадобятся большие запасы еды для коров и свиней. — Из-за чертова дождя большая часть кормовых запасов, что у нас есть, придет в негодность. Лучше сразу закупить корма, прежде чем кому-нибудь придет та же мысль. Через неделю цены подскочат до неба.

— Если через неделю их вообще можно будет где-нибудь купить, — сказала Цисси.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил ее муж.

— Ничего, — она пошла к гаражу. Тесно облегающие джинсы обрисовывали все ее выпуклости, со шляпы падала вода. Она вывели «Додж» — пикап. Гарри торопливо забрался в машину. Почтовую сумку, чтобы защитить ее от дождя, он держал на коленях. На время работы он оставил ее в сарае.

Автомобиль без труда шел по грязи, покрывающей подъездную аллею. Когда подъехали к воротам, открывать их вышла Цисси. Гарри с его огромной сумкой просто не мог сдвинуться с места. Вернувшись, Цисси улыбнулась ему.

Они не проехали и полмили, как дорогу перегородил огромный разлом. Участок дороги, упирающийся в разлом, был весь перекорежен, и весь перекошен был склон холма, и тонны жидкой грязи, сорвавшейся со склона, завалили дорогу по ту сторону разлома.

Гарри внимательным взглядом обозрел все это. Цицелия оглянулась, собираясь развернуть машину в обратном направлении. Гарри начал вылезать.

— Но не собираетесь же вы идти пешком, — сказала Цицелия.

— Почта должна быть доставлена, — пробормотал Гарри. И рассмеялся: — Если ее развозка не закончена вчера, то…

— Гарри, не делайте глупостей! Уже сегодня будут посланы чинить дорогу ремонтники. В крайнем случае — завтра, это наверняка. Подождите, пока починят дорогу! Вы все равно не доберетесь до города до темноты. Может быть вообще не доберетесь под таким дождем. Давайте вернемся к нам домой.

Гарри обдумал сказанное. В словах Цисси был смысл. Линии электропередачи разрушены. Кто-нибудь ведь должен появиться. Сумка казалась ужасно тяжелой.

— Хорошо.

Разумеется Гарри снова заставили работать. Он и не ожидал ничего другого. До самого наступления темноты на Миллеры, ни Гарри ничего не ели, но когда стемнело, еду Цисси подала в совершенно необозримом количестве, как раз соответственно аппетиту хорошо поработавших крестьян. Поев, Гарри не мог более бороться со сном и рухнул на кушетку. Он даже ничего не почувствовал, когда Джек и Рой сняли с него форму и накрыли одеялом.

Гарри, проснувшись, увидел, что дом пуст. Форма его, вывешенная для просушки, была еще мокрой. Дождь неослабно продолжал низвергаться на ферму. Гарри оделся, разыскал себе кофе. Пока он пил, пришли Миллеры.

Цицелия приготовила завтрак: окорок, оладьи и опять кофе. Цицелия была высокой, крепкой, но сейчас вид у нее был утомленный. Рой поглядывал на нее с тревогой.

— Со мной все в порядке, — сказала Рою Цицелия. — Просто и мужскую работу делаю, и свою тоже.

— Нам тоже нелегко приходится, — сказал Джек. — Но никогда не видел такого дождя. — Он сказал это очень тихо, с удивлением, и похоже в его голосе звучал суеверный страх. — Эти ублюдки из бюро прогноза погоды никак не могут заранее предупредить нас. Им не составить прогноз и на минуту вперед. На что им только нужны эти хваленые погодные спутники?

— Может быть, эти спутники повреждены кометой, — предположил Гарри.

Джек Миллер взорвался:

— Комета! Чушь! Комета — это лишь небесное тело! Научитесь жить в двадцатом столетии, Гарри!

— Однажды я это попытался. Но мне больше нравится жить здесь.

Гарри уловил как незаметно улыбнулась Цисси. И ему ее улыбка понравилась.

— Пойду-ка я, — сказал он.

— В такую погоду? — недоверчиво сказал Рой Миллер. — Не может быть, вы шутите.

Гарри пожал плечами:

— Мне нужно закончить доставку почты.

У Миллеров был виноватый вид.

— Я думаю, мы можем отвезти вас туда, где дорога разрушена, — сказал Джек Миллер. — Может быть ремонтники уже там.

— Спасибо.

Никаких ремонтников там не было. За ночь со склона на дорогу сползло еще немало грязи.

— Может, останетесь у нас? — сказал Джек. — Вы бы нам помогли.

— Спасибо. Я расскажу в городе, как у вас дела.

— Хорошо. Спасибо. До свидания.

— Ага.

Через разлом, перегородивший дорогу пришлось пробираться по оползню. Тяжелая сумка оттягивала плечо. Она была кожаная, водонепроницаемая, с пластиковым верхом. Как раз по погоде, подумал Гарри. Вся эта бумага, что в сумке, может впитать двадцать — тридцать фунтов воды. И тогда сумка сделалась бы гораздо тяжелее. «И читать эту почту тоже было бы гораздо тяжелее»— громко сказал Гарри.

Он тащился все дальше. Оскальзывался и спотыкался. Потом нашел себе молодое деревце вместо того, которое так и осталось у Миллеров. У деревца была масса корневых отростков, но все же посох. Посох, удерживающий от падения.

— Это — посох, — крикнул Гарри навстречу пронизанному дождем ветру. Рассмеялся и добавил: — Но вот фермер работал, старался, а я сломал.

Из-за дождя часы Гарри остановились. Когда он достиг ворот «Графства», по его предположениям было начало двенадцатого. А было почти два.

«Графство» было расположено на равнине, вдали от холмов. Разломов на дороге не было, но она была сплошь покрыта слоем воды и грязи. Гарри вообще не мог разглядеть дорогу. Он догадывался, где она проходила лишь по очертаниям покрытого поблескивающей грязью ландшафта. Насквозь мокрый, уже почти не чувствуя боли от потертостей, шагая и шагая наперекор тесно облегающей форме, наперекор налипшей на ботинки грязи, Гарри размышлял, что все относительно не так уж плохо.

Он все еще надеялся, что закончит доставку почты, воспользовавшись чьим-нибудь автомобилем. Но не похоже, что такая возможность ему предоставится в «Графстве».

Он не увидел ни единой души, идя вдоль дырявой изгороди «Графства». На полях никого не было. Никто не пытался спасти урожай. Были ли вообще посевы у обитателей «Графства»? Этого сейчас Гарри не мог понять, но ведь он не был фермером.

Ворота были как в крепости. И висячий замок на них был новый, большой и блестящий. Гарри увидел, что почтовый ящик перекосился под углом в сорок пять градусов — будто его свернул проезжающий автомобиль. Ящик был полон воды.

Гарри почувствовал досаду. Он приволок для обитателей «Графства» восемь писем и толстенную бандероль. Он откинул голову и закричал:

— Эй вы, там! Пришла почта!

В доме было темно. И здесь тоже нет электричества? Или Хьюго Беку и его многочисленным странным гостям надоела сельская жизнь и они убрались отсюда?

В «Графстве» обосновалась коммуна. Это знали все в округе, а некоторые знали и еще кое-что. Обитатели «Графства» не контактировали с жителями долины. Гарри, находящемуся в особом положении, приходилось встречаться с Хьюго Беком и некоторыми из его сотоварищей.

Хьюго унаследовал ферму три года назад — после того, как его дядя и тетка погибли в дорожной катастрофе, проводя свой отпуск в Мексике. В те времена ферма называлась несколько иначе: «Ранчо Перевернутой вилки» (или что-то в этом роде). Вероятно так ее называли по форме тавра, каким клеймили скот. Хьюго Бек явился на похороны: низенький толстый парень восемнадцати лет с черными прямыми волосами по плечи и бахромкой бороды, окаймляющей выбритый подбородок. Он осмотрел ферму, задержался на ней некоторое время, чтобы распродать коров и большую часть лошадей, после чего исчез в неизвестном направлении. Месяцем позже он вернулся в сопровождении целой компании хиппи. (Число прибывших с ним хиппи варьировалось в зависимости от того, кто именно рассказывал эту историю). У новых обитателей фермы оказалось достаточно денег, чтобы не умереть с голода. И даже жить в относительном комфорте.

«Графство» наверняка не обеспечивало их доходом. Они ничего не продавали. Но — безусловно — им приходилось сеять, собирать урожай и так далее: слишком уж мало пищи привозили они на ферму из города.

Гарри прокричал свой призыв снова. Дверь открылась, и кто-то неспешно пошел к воротам.

Это был Тонни. Гарри был знаком с ним. Дочерна загорелый, вечно скалящий в улыбке великолепные зубы, Тони был одет как обычно: джинсы, шерстяная нательная сорочка (рубашку он не признавал), шляпа, которые носят землекопы и сандалии. Он уставился на Гарри сквозь решетку ворот.

— Эй, парень, что случилось?

Дождь не производил на него ни малейшего впечатления.

— Пикник придется отложить. Именно это я и пришел сообщить вам.

Тонни поглядел на Гарри озадаченно, потом рассмеялся:

— Пикник! Ничего шутка. Я передам ее им. Они все скопом прячутся в доме. Можно подумать, что боятся растаять.

— Я уже наполовину растаял. Вот ваша почта, — Гарри протянул конверты и бандероль. — Ваш почтовый ящик поврежден.

— Какое это имеет значение, — Тонни усмехнулся, будто услышал удачную остроту.

Гарри не обратил не его усмешку внимания.

— Может ли кто-нибудь из вас отвезти меня в город? Моя машина попала в аварию.

— Извините. Нам нужно беречь бензин на крайний случай.

Что кроется за этой фразой? Гарри постарался не выказывать раздражения.

— Что ж, такова жизнь. Не угостите ли меня бутербродом?

— Нет. Наступают голодные времена. Мы должны думать о самих себе.

— Не понимаю, — Гарри начал ненавидеть усмешечку Тонни.

— Молот ударил, — сказал Тонни. — Истэблишмент сдох. Нет больше набора в армию. Нет больше налогов. Нет больше войн. Не будут больше сажать в тюрьму за наркотики. Не станем больше думать, кого выбирать президентом — мошенника или идиота — под мокрой бесформенной шляпой Тонни вновь блеснула его улыбка. — Не будет больше Дня Хлама. Я подумал, что двинулся, когда увидел у ворот почтальона!

Тонни действительно двинулся, понял Гарри. И попытался переменить течение разговора:

— Можно позвать сюда Хьюга Бека?

— Может и можно.

Гарри смотрел, как Тонни возвращается в дом. Есть там кто-нибудь живой? Тонни никогда не казался Гарри опасным, но… если он вновь выйдет, и в руках у него будет что-нибудь, хоть отдаленно напоминающее винтовку, Гарри задаст деру. Любого оленя обгонит.

Из дому вышло с полдюжины людей. Одна девушка была в дождевике. Остальные одеты так, что, похоже, собрались купаться. Может, это и разумно. По такой погоде нельзя надеяться, что останешься сухим. Гарри узнал их, тут были и Тонни и Хью Бек и широкоплечая и широкобедрая девушка, которая утверждала, что ее зовут Галадриль, и молчаливый гигант, имени которого Гарри не знал. Они сгрудились возле ворот, все происходящее казалось чрезвычайно забавным.

— Что происходит? — спросил Гарри.

За последние три года значительная часть сала Хьюго Бека превратилась в мышцы, но все равно он не походил на фермера. Может быть, потому, что на нем были лишь плавки и дорогие сандалии. Или потому, что он шел к воротам, точно той же походкой, что и писатель Джейсон Гиллкудди — когда тот шел к бару, непрерывно жестикулируя одной рукой.

— Падение Молота, — сказал Хьюго. — Вы, наверное, последний почтальон, которого мы видим. Да, именно так. Не будут больше уговаривать покупать вещи, которые тебе не по карману. Не будут больше приходить дружелюбные напоминания из налоговых ведомств. Можете выкинуть свою униформу, Гарри. Истэблишмент мертв.

— Комета столкнулась с нами?

— Столкнулась.

— Ага, — Гарри не знал, верить этому или нет. Болтали, что… Но комета есть пустота, ничто. Поганый вакуум, фильтрующий сквозь себя солнечный свет. Она светится, и выглядит очень мило, если смотришь на нее с вершины холма, а рядом с тобой хорошенькая девушка. Но — вот дождь. Почему дождь?

— Ага. Значит, я вхожу в истэблишмент?

— Но ведь на вас униформа, не так ли? — сказал Бек, и все рассмеялись.

Гарри опустил взгляд:

— Все равно кто-нибудь сказал бы мне это. Ладно, вы не можете ни накормить меня, ни предоставить мне машину…

— Нет больше бензина. Может быть — навсегда; никогда больше не будет бензина. Дождь погубит большую часть урожая. Вы сами, может быть, увидите это, Гарри.

— Ладно. Вы можете на пятнадцать минут одолжить мне топор?

— Тонни, дай ему топор.

Тонни медленно пошел к дому.

— Зачем вам нужен топор? — спросил Хьюго.

— Обрубить корни с моего посоха.

— А потом что?

Нужды отвечать не было, поскольку Тонни уже вернулся, неся топор. Гарри принялся за работу. Обитатели «Графства» глазели на него. Наконец Хьюго спросил вновь:

— Так что вы теперь будете делать?

— Разнесу почту, — ответил Гарри.

— Зачем?! — выкрикнула одна из девушек, хрупкая хорошенькая блондинка. — Все кончено, парень. Нет больше налоговых анкет или… или призывов голосовать. Вы свободны! Снимайте свою форму и танцуйте!

— Мне и без того холодно и ноги болят.

— Хорошо сказано, — молчаливый гигант протянул через решетку ворот толстенную, домашнего изготовления сигарету. Чтобы сигарета не намокла, он прикрыл ее от дождя шляпой Тонни. Гарри увидел, что остальные недовольны этим жестом, но поскольку никто ничего не сказал, он взял подарок. Зажигая ее и затягиваясь, он тоже прикрывал сигарету от дождя шляпой, но уже своей.

Может, они выращивали здесь «травку»? Наркотик? Гарри не спросил этого, но…

— У вас скоро начнутся перебои с бумагой.

Обитатели «Графства» переглянулись. Это им не приходило в голову.

— Не выбрасывайте эти письма. Больше Дня Хлама не будет, — Гарри просунул топор через прутья решетки. — Спасибо. И за сигарету спасибо. — Посох стал легче, более сбалансированным. Гарри просунул руку в ремень сумки.

— Как бы то ни было, но это почта. «Ни дождь, ни снег, ни жар полудня, ни тьма ночная»— и так далее.

— А как начет того, что наступил конец света? — спросил Хьюго.

— Я думаю, это еще не доказано. Мне нужно доставить почту адресатам.

ПОЧТАЛЬОН: ДВА

Карри Роман был средних лет вдовцом. У него было два взрослых сына — ровесники Гарри, только они были вдвое крупнее Гарри. Сам Карри был почти столь же высокого роста, как и его сыновья. Трое добродушных великанов — они всегда угощали Гарри кофе. Как-то раз они отвезли Гарри в город — сообщить о поломке почтового автомобиля.

Когда Гарри добрался до ворот фермы Романов, он был преисполнен самого розового оптимизма.

Ворота были разумеется заперты на висячий замок, но Джек Роман провел от ворот в дом звонок. Гарри нажал кнопку и стал ждать.

Дождь лил несильный и беспрерывный. А если б дождь пошел наоборот — с земли к небу, Гарри, наверное, этого б и не заметил. Все вокруг было дождь.

Где же Романы? Черт, ну разумеется у них же нет электричества. Гарри для пробы нажал кнопку снова.

Краем глаза он увидел кого-то — низко пригнувшегося, выскочившего из-за дерева. Человек этот был виден лишь мгновение, затем его фигуру скрыли кусты. Но у человека в руках было что-то вроде лопаты — или это была винтовка? И это не был Роман: человек был слишком мал ростом.

— Пришла почта! — с воодушевлением крикнул Гарри. Кто это был, черт побери?

Звук выстрела, и одновременно что-то несильно задело налету край сумки. Гарри бросился наземь. Он пополз, ища укрытия, и сумка возвышалась над его спиной, и что-то вновь дернуло сумку — одновременно со звуком второго выстрела. Калибр 0,22 — подумал Гарри. Небольшой калибр для винтовки. Во всяком случае для жителей долины — не большой. Гарри заполз за ствол дерева. В ушах его отдавалось его же дыхание — очень громкое и скрежещущее, словно напильник.

Извиваясь он скинул с плеча сумку и поставил ее наземь. Присев на корточки, вынул четыре конверта, перевязанных резиновой лентой. Пригнулся. Далее все произошло почти одновременно: Гарри метнулся к почтовому ящику Романов, опустил туда пакет, помчался к своему укрытию — и снова выстрел. Но Гарри, задыхаясь уже лежал возле своей почтовой сумки. Он пытался осмыслить происходящее.

Гарри не был полицейским, у него не было оружия, у него вообще ничего не было, с чем бы он вообще мог бы прийти на помощь Романам. Вообще ничего!

И дорога для него закрыта. Там нет укрытий.

Овраг по ту сторону? Он, должно быть, доверху наполнен водой. Но все же овраг наилучший выход. Перебежать дорогу, а потом ползти на четвереньках.

Но тогда придется оставить здесь сумку. А почему бы и нет? Кого я обманываю? Молот опустился и почтальоны со своей почтой теперь никому не нужны. Никому. Почему у меня появились такие мысли?

Гарри никогда не задумывался, почему он стал таким, какой он есть.

— Вот почему я такой, — сказал он громко. — Жил-был индюк, который получал хорошие оценки в школе, натирая мозоли на заднице, а потом его выгнали из колледжа, и выгоняли с каждой работы, на которую он устраивался…

Вот почему я стал почтальоном, и я — почтальон, черт возьми! Гарри поднял тяжелую сумку и снова пригнулся. Вокруг было тихо. Может быть, по нему стреляли, чтобы просто прогнать? Но зачем?

Он сделал глубокий вдох. Делай это сейчас, сказал он себе. До того, как ты слишком перепугаешься, чтобы вообще что-либо делать. Гарри стремглав пересек дорогу и кинулся вниз к оврагу. Снова раздался выстрел, но Гарри показалось, что пуля прошла далеко в сторону. Он удирал вдоль оврага, наполовину полз, наполовину плыл. Сумку он взгромоздил себе на загривок — чтобы уберечь от воды.

Больше по нему не стреляли. Благодарение Господу! От «Ранчо многих имен» его, Гарри, отделяет только полмили. Может быть там у них есть ружья, а может быть у них работает телефон… Да работает ли вообще телефонная связь? Обитатели «Графства», конечно же неофициальный источник информации, но они были так уверены…

— Никогда не найдешь полицейского, когда он тебе нужен, пробормотал Гарри.

Следует быть осторожным, когда доберешься до «Многих имен». Его владельцы сейчас, возможно, немножко нервничают. А если Гарри неправ, значит, они нервничают не немножко, а множко!

Когда Гарри добрался до «Ранчо Мучос Намбрас», были уже сумерки. Дождь усилился, он падал наискось, низко нависшее черное небо разрывали вспышки молний.

«Мучос номбрес» занимало тридцать акров холмистых пастбищ, усеянных столь обычными в этих местах большими белыми булыжниками. Этим ранчо владели совместно четыре семьи, и члены двух из них иногда приглашали Гарри испить кофе. В том положении, в котором оказался Гарри, для него было важно, какая семья в данный момент владеет ранчо. Но он не знал, чья очередь сейчас наступила. Каждая семья владела ранчо одну неделю из четырех, они использовали его как место отдыха. Иногда они вообще не появлялись здесь, иногда приезжали вместе с гостями. Владельцы никак не могли договориться как назвать свое ранчо, и наконец остановились на «Мучос номбрес». Но испанское название было достаточно прозрачным и не вводило никого в заблуждение.

Гарри проявил необычную для себя застенчивость. Он прокричал свое: «Пришла почта!» и начал ждать, зная, что ему никто не ответит. Наконец он открыл ворота и вошел на территорию ранчо.

С величайшей опаской он дошел до двери дома. Постучал.

Дверь открылась.

— Почта, — сказал Гарри. — Здравствуйте, мистер Фрихафер. Извините, что я так поздно, но так уж сложились обстоятельства.

В руке у Фрихафера был пистолет. Он внимательно оглядел Гарри. За его спиной танцевали огоньки свечей. Комната, казалось, была набита народом, и вид у них всех, похоже, был очень настороженный.

— Да ведь это Гарри, — сказала Дорис Лилли. Все в порядке, Билл. Это почтальон Гарри.

Фрихафер опустил пистолет:

— Прекрасно. Очень рад видеть вас, Гарри. Входите. Так что у вас за обстоятельства?

Гарри вошел в дом, оставив дождь снаружи. Теперь он увидел еще одного мужчину. Мужчина отложил в сторону дробовик и начал прохаживаться взад-вперед возле дверного косяка.

— Почта, — сказал Гарри и вытащил два журнала — обычную почту для «Многих имен». — Возле дома Карри Романа кто-то стрелял в меня. Я не знаю, кто. Мне кажется, что Романы попали в беду. Ваш телефон работает?

— Нет, — сказал Фрихафер. — Мы не может никуда позвонить.

— Понятно. А моя машина сломалась, и уж не знаю, на что похожи сейчас дороги. Вы не можете предоставить мне ненадолго кровать или хоть ковер, что у вас на полу? И что-нибудь поесть?

На ответ решились не сразу, это было заметно. — Боюсь, что только ковер, Гарри, — сказал наконец Фрихафер. — И лишь суп с бутербродом. У нас тут некоторые затруднения.

— Да я готов съесть ваши старые башмаки, — сказал Гарри.

Ему дали консервированный томатный суп и подогретый в гриле бутерброд с сыром, и на вкус это было божественно. Жуя, глотая, Гарри слушал, что ему рассказывали. Фрихаферы хотели уехать отсюда во вторник, и уже было пустились в путь, но увидели, что небо сходит с ума и вернулись. Одновременно приехали и Лилли: наступила их очередь. С Лилли были их двое детей и гости, Родберри. Когда наступил конец света, Родберри были еще в кроватях. Нет, никто еще из тех, кто оказался сейчас на ранчо, не пытался добраться до города. До города, где есть магазины.

— Почему «конец света»? — спросил Гарри.

Ему объяснили. Ему показали журналы, которые он принес. Журналы были насквозь мокрыми, но прочесть их еще было можно. Гарри прочитал интервью, проведенное с Саганом, Азимовым и Шарпсом. Он прочел их мнения о том, что произойдет, если Земля столкнется с кометой. — Но все они считали, что она пройдет мимо, — сказал Гарри.

— Она не прошла мимо, — ответил Норман Лилли. Бывший футболист, он работал теперь в страховом агентстве. Широкоплечий человек — гора, он по-прежнему усиленно занимался спортом. — И что теперь делать? Мы привезли сюда на всякий случай кое-какие семена и сельскохозяйственное оборудование, но не взяли с собой никаких пособий и справочников. Может, вы разбираетесь в сельском хозяйстве, Гарри?

— Нет. И у меня был тяжелый день…

— Верно. Нет смысла зря жечь свечи, — сказал Норман.

Все постели, одеяла, кровати были уже распределены. Гарри провел ночь на толстом ковре. Укрывшись тремя громадных размеров пляжными халатами Нормана Лилли. И вместо подушки — валик от кресла. Он устроился вполне комфортабельно, но долго не мог заснуть, вздыхал и ворочался.

Молот Люцифера? Конец света? Гарри все продолжал ползти по грязи, а пули впивались в его почтовую сумку, разрывая письма. Всплывший в памяти кошмар не давал уснуть, и кошмар этот ему не привиделся, он был — правда.

Проснувшись, Гарри начал считать сутки. Первую ночь он провел в машине. Вторую — у Миллеров. Эта ночь была третьей. Прошло уже трое суток, как он уже должен был явиться на работу и отчитаться.

Это наверняка — конец света. Волк разыскивает его и взбешен он до крайности. Но — не разыскал. Линии электропередачи разрушены, телефон не работает. Бригады ремонта дорог не появляются.

Итак — Падение Молота. Конец света. Это на самом деле произошло.

— Проснись и пой! — веселье в голосе Дорис Лилли было явно наигранным. — Проснись и пой! Идите завтракать, или мы выбросим вашу порцию за окно.

Завтрак обильным не был. Обитатели ранчо поделились с Гарри и это было с их стороны чрезвычайно великодушным. Дети Лилли, восьми и десяти лет, глазели на взрослых. Один из них выразил недовольство, что телевизор не работает. Никто не обратил на его жалобу никакого внимания.

— Так что теперь? — спросил Фрихафер. — Нам нужна пища, — сказала Дорис Лилли. — Необходимо найти какую-нибудь пищу.

— И где вы предлагаете ее искать? — спросил Билл Фрихафер. Но спросил без иронии.

Дорис пожала плечами:

— В городе? Может быть, дела обстоят не так плохо, как… Может быть, они обстоят не так плохо.

— Я хочу посмотреть телевизор, — сказал Фил Лилли.

— Он не работает, — рассеянно обронила Дорис. — Я считаю, что нужно ехать в город и выяснить, что там происходит. Заодно мы сможем отвезти Гарри…

— Я хочу посмотреть телевизор! — завизжал Фил.

— Заткнись, — сказал его отец.

— Хочу! — настаивал мальчишка.

Бац! Громадная ладонь Нормана Лилли врезалась в лицо сына.

— Норм! — закричала его жена. Ребенок заплакал, но больше от удивления, чем от боли. — Ты никогда до сих пор не бил детей…

— Фил, — холодно сказал Лилли. — Теперь все изменилось. И тебе лучше понять это. Когда мы говорим тебе, чтобы вел себя тихо, ты должен вести себя тихо. Тебе и твоей сестре теперь придется многому научиться, причем научиться быстро. И вот что: уйдите в другую комнату.

Дети мгновение колебались, не зная, стоит ли слушаться. Норман замахнулся. Дети глянули на него и, испугавшись, удрали.

— Несколько сильнодействующее лекарство, — сказал Билл Фрихафер.

— Сильнодействующее, — рассеянно отозвался Норм. — Билл, вам не кажется, что лучше было бы посмотреть, что происходит у наших соседей?

— Пусть полиция… — Билл Фрихафер оборвал начатое. — Ну, ведь может быть, еще существуют полицейские.

— Угу. И от кого же теперь полицейские получают приказы? — спросил Лилли. Перевел взгляд на Гарри.

Гарри пожал плечами. Возможно от местного мэра? Шерифа в Сан-Иоаквине не было и возможно дождь приведет к тому, что вся долина окажется под водой…

— Может быть от сенатора? — сказал Гарри.

— Ну да, за тем холмом ведь живет Джеллисон, — подтвердил Фрихафер. — Возможно, мы бы могли… Господи, не знаю, Норм, что бы мы могли сделать?

Лилли пожал плечами:

— Во всяком случае, могли бы посмотреть. Гарри, вы знаете тех, кто живет там?

— Да…

— У нас есть две машины. Гарри и я заглянем к соседям. А вы, Билл, отвезете всех остальных в город. Договорились?

На лице Гарри отразилось сомнение:

— Я уже оставил им их почту…

— Иисусе, — сказал Билл Фрихафер.

Норман Лилли поднял огромную руку:

— Он прав, и вы это знаете. Но рассмотрим все это под чуть иным углом зрения, Гарри. Вы — почтальон.

— Да…

— Ваша деятельность может оказаться для всех поистине бесценной. Только почты больше не будет. Во всяком случае больше не будет писем, газет и журналов. Но по-прежнему будет нужда в тех, кто передает информацию. Кто-то ведь должен поддерживать связь между людьми. Правильно?

— Похоже на то, — согласился Гарри.

— Хорошо. Вы будете нужны людям. Более чем когда бы то ни было прежде. И вот первое сообщение, которое вы должны передать. Первое после кометы. Передайте Романам наше сообщение. Мы хотим им помочь, и поможем, если это в наших силах. Они наши соседи. Но мы не знакомы с ними, точно так же как они не знакомы с нами. Если у них неприятности, они должны с подозрением относиться ко всем незнакомым. Кто-то должен объяснить им, кто мы такие. Это сообщение стоит того, чтобы его передали?

Гарри обдумал сказанное. В словах Нормана был явный смысл.

— Вы меня отвезете в город после того, как…

— Конечно. Пора отправляться в путь. — Норм Лилли вышел из комнаты, и вскоре вернулся, принеся с собой ружье для охоты на оленей и пистолет. — Умеете пользоваться чем-нибудь из этого, Гарри?

— Нет. И не желаю уметь. Я считаю, что оружие — это плохо.

Лилли кивнул и положил пистолет на стол. Билл Фрихафер хотел было что-то сказать, но Лилли взглядом прервал его.

— «О, кей, Гарри, в путь». И Норм никак не отреагировал, когда Гарри отнес в машину свою почтовую сумку.

Они двинулись в путь. Проехали уже полдороги, когда Гарри хлопнул легонько по своей сумке и — чуть сам не рассмеявшись — сказал:

— Вы не стали смеяться надо мной.

— Как я могу смеяться над человеком, имеющим цель жизни?

Машина подъехала к воротам. Они вышли. Письма из почтового ящика исчезли. Но висячий замок был по-прежнему на своем месте.

— Что теперь? — спросил Гарри.

— Хороший вопрос…

Выстрел пришелся Норму Лилли точно в грудь. Лилли успел только дернуть ногами — и умер. Гарри потрясенно замер на миг, затем помчался через дорогу — к канаве. Головой вперед он нырнул в канаву, прямо в грязную воду, забыв и о почтовой сумке, и о том, что он промокнет до нитки, забыв обо всем. А потом побежал обратно к «Многим именам».

Впереди раздались чьи-то голоса — сразу за вон тем поворотом… И кто-то бежал за Гарри сзади. На этот раз бандиты не собирались упустить его. В отчаянии Гарри полез через насыпь, в сторону от дороги, и начал карабкаться вверх по склону холма. Сумка цеплялась за что-то и мешала. Ботинки тонули в грязи, скользили. Царапая ногтями землю, Гарри все полз вверх.

Бах! Выстрел прозвучал очень громко. Гораздо громче чем вчера, когда стреляли из винтовки 0,22 калибра. Может быть, на этот раз дробовик? Гарри продолжал лезть. Добрался до того места, где подъем образовывает горизонтальную складку.

Он не знал, преследуют ли его еще. Не смел и задуматься над этим. И он не собирается более туда возвращаться. Он не мог забыть выражение удивления, появившегося на лице Нормана Лилли. Великан сломался пополам и умер раньше, чем его тело коснулось земли. Кто эти люди, стреляющие без предупреждения?

Склон холма вновь сделался круче. Но земля здесь была более твердая: не столько грязь, сколько камень. Сумка, похоже, потяжелела. Набралась в нее вода? Вероятно так. Так зачем тащить ее?

Потому что это почта, — глупый ты дурак, сказал сам себе Гарри.

«Куриным ранчо» владела пожилая чета. Когда-то в прошлом у них был свой бизнес в Лос-Анджелесе. Ферма была полностью автоматизирована. Куры находились в маленьких клетках, по размеру ненамного превышающих размеры самих кур. Яйца выкатывались из клеток прямо на конвейерную ленту. Вторая лента доставляла курам корм. Вода в клетках постоянно пополнялась. Это была не ферма, а фабрика.

И, видимо, курам такая жизнь казалась раем. Все их проблемы были разрешены, не надо было ни за что бороться. Куры не слишком умны, а тут: они получали столько пищи, сколько могли съесть, им не угрожали койоты, у них были чистые клетки (еще одна автоматизированная система)…

И все же это было дьявольски скучное существование.

«Куриное ранчо» было расположено за следующим холмом. Но раньше, чем Гарри дошел до фермы, он увидел кур. Они озадаченно шастали под дождем, среди мокрой травы, долбили клювами землю и ветки кустов и ботинки Гарри, они пронзительно и заунывно кудахтали, требуя от Гарри указаний, что делать.

Гарри остановился. Что-то тут не так, произошло что-то ужасное. Синаньяны никогда бы не выпустили из клеток своих кур.

Здесь тоже? Неужели эти выродки заявились и сюда тоже? Гарри не знал, что делать, и к его ногам жались куры.

Нужно узнать, что произошло. Это входит в его обязанности. Он теперь и репортер и почтальон и городской глашатай и передатчик новостей. А если нет — то он, Гарри, вообще никто. Он стоял, окруженный курами. Ему было страшно. И, наконец, он пошел к ферме.

Весь куриный корм был рассыпан по полу сарая. Осталось его немного. Все клетки были открыты. Нет, это не случайность. В сопровождении пронзительно кудахчущих кур Гарри прошел в глубину сарая. Ничего. Он вышел и направился к дому.

Дверь дома была настежь. На крик Гарри никто не ответил. Поколебавшись, Гарри вошел в дом. В доме было почти темно: шторы и занавески опущены, а свет не горит. Гарри вошел в комнату.

Здесь и находились Синаньяны. Они сидели в креслах. Глаза их были открыты. И они не двигались.

На виске у Амоса Синаньяна зияла оставленная пулей рана. Глаза его выкатились. В руке он сжимал маленький пистолет.

На теле миссис Синаньян ран видно не было. Сердечный приступ? Какой бы смертью не умерла миссис Синаньян, смерть ее была мирной. Черты ее лица не были искажены, вся ее одежда была заботливо приведена в порядок. Она смотрела в пустой экран телевизора. Похоже, что она была мертва уже дня два — может быть больше. Кровь, вытекшая из головы Амоса, еще не совсем высохла. Его смерть наступила, самое раннее сегодня утром.

Никакой записки, объясняющей происшедшее, никакого намека. Не существовало человека, из-за которого Амосу стоило бы утруждать себя объяснениями, у Синаньянов никого не было. Амос выпустил кур и застрелился.

На то, чтобы осознать все это, у Гарри ушло много времени. Наконец, он вынул пистолет из руки Амоса. Рука была не такой окоченелой, как, казалось Гарри, она должна быть. Он опустил пистолет в свой карман и принялся за поиски. Наконец, он нашел коробку с патронами. Коробку эту он положил тоже в карман.

— Дело почты — доводить начатое до конца, черт возьми, — сказал он. В холодильнике он обнаружил жареное мясо. Все равно его долго не сохранишь, испортится, поэтому Гарри, не откладывая, съел его. Газовая плита была в порядке. Гарри не знал, сколько пропана осталось в баллоне, впрочем, это не имело никакого значения. Синаньяны этой плитой пользоваться больше не будут.

Он вытащил почту из сумки и осторожно положил на плиту — подсушить. Циркуляры и оповещения различных магазинов — вот проблема, что с ними делать? От заключенной в них информации пользы все равно теперь никакой не будет, но может быть людям пригодится бумага, на которой они напечатаны? Гарри пошел на компромисс: выкинул самые тощие брошюры, и те, что напечатаны на тонкой непрочной бумаге, и те, которые совсем уж промокли; остальные оставил.

На кухне он обнаружил запас пластиковых мешков и заботливо рассовал свою почту по мешкам: на каждое почтовое отправление — свой мешок. Последние пластиковые мешки на Земле, сказал ему чей-то тихий голос. «Да, это так», — продолжая рассовывать конверты по мешкам, ответил Гарри. «Нужно сохранить эти мешки. Люди получат свою почту, но мешки принадлежат Службе».

Покончив с почтой он начал думать, что делать дальше. «Этот дом может еще пригодиться. Отличный дом, построенный не из дерева, а из бетона и камня. Сарай тоже каменный. Земля здесь не слишком хороша (по крайней мере так утверждал Амос), но кому-нибудь могут понадобиться сами строения. Даже мне»— подумал Гарри. Ему понадобится какое-либо пристанище в промежутке между обходами.

А отсюда вывод: нужно что-то сделать с трупами. Гарри не воодушевляла перспектива рыть две могилы. И уж наверняка, черт возьми, он не собирался вытаскивать тела за ворота на поживу койотам и стервятникам. А имеющегося запаса сухого дерева не хватило бы и на кремацию мыши.

Наконец, он вышел из дома. Нашел старый грузовичок-пикап. Ключи торчали в замке зажигания, двигатель завелся мгновенно. Звук мотора — ровный, хороший. В сарае стояла цистерна с бензином. Гарри тщательно заполнил бак грузовичка, налил две канистры. Затем завалил цистерну всяким хламом: спрятал.

Он вернулся в дом и разыскал старые простыни, чтобы завернуть в них тела. Затем подогнал грузовичок к входной двери. Куры сновали вокруг его ног, пока он, напрягая все силы, выносил тела и укладывал их на днище грузовичка. Под конец Гарри нагнулся и быстро свернул шеи шести курам — прежде чем остальные куры поняли, что происходит. И закинул тушки в кузов рядом с Синаньянами. Он обошел вокруг дома, тщательно запирая окна и двери. Положил взятые у Амоса ключи в свой карман и поехал.

Ему еще надо закончить развозку почты. Но до этого он обязан сделать еще кое-что — в том числе и похоронить тела Синаньянов.

ТВЕРДЫНЯ: ОДИН

В утро Падения Молота сенатор Артур Джеллисон пребывал в плохом настроении. Единственно с кем он смог связаться в ИРД, были сотрудники отдела по связям с общественностью. Но они не знали ничего, о чем бы уже не сообщалось по радио и телевидению. Не существовало никакой возможности добраться до Чарли Шарпса. Следовало бы как-то добиваться этого, но вообще-то у сенатора Джеллисона не было привычки отрывать людей от дела, которым они заняты, чтобы беседовать с ним. Наконец он решил подключить свой телефон в сеть переговоров космопорта. Чтобы услышать о чем сообщают космонавты.

Пользы это особой не принесло, все загружают атмосферные помехи. Прямая телевизионная передача видна была тоже очень плохо. Столкнется эта проклятая комета с Землей или нет?

Если столкнется — значит Джеллисон многое обязан был заранее сделать, но он этого — не сделал. Не сделал потому, что ему не хотелось выглядеть дураком в глазах своих избирателей. Он не мог позволить себе такого, даже в глазах избирателей этой долины, где он обычно собирал восемьдесят процентов голосов.

С собой сенатор прихватил сюда членов своей семьи, двух помощников… и столько всяческого оборудования и снаряжения, сколько он мог купить, не привлекая излишнего внимания. Это было все, что он мог сделать. Сейчас все, кто приехал с сенатором, находились в этом доме — в большинстве вместе с ним в этой комнате.

Подключенный к телефонной сети репродуктор заговорил. Голос Джона Бейкера и Маурин тут же чрезвычайно насторожилась. Джеллисон уже давно знал о ее взаимоотношениях с Джонни, но он не думал, что Маурин хоть подозревает о том, что он в курсе. Теперь Бейкер развелся, кроме того, именно он был назначен в полет на «Молотлаб». Может быть, когда он вернется из полета… Вот это было бы хорошо. Маурин нужен кто-нибудь. Мужчина.

И Шарлоте нужен кто-нибудь, только она думает, что он у нее уже есть. Джеллисону не нравился Джек Турнер. Его зять был слишком смазлив, слишком любил поговорить о своих наградах, завоеванных в соревнованиях по теннису, и не слишком любил отдавать взятые в долг деньги. «Займы» эти (и не малых размеров) он выпрашивал каждый раз, когда дела его шли не так хорошо, как хотелось бы. А они почти никогда не шли хорошо. Но, похоже, Шарлота счастлива, живя с ним, и дети у них растут хорошие, а Маурин старится — так что возможно, кроме детей Шарлоты других внуков у него не будет. Джеллисон все же продолжал надеяться, что появятся у него и внуки — дети Маурин.

— Ничего не разглядеть, — сказал Джек Турнер. — Ну и картинка:

— Дедуля, сделай нам хорошие картинки, — сказала своему отцу девятилетняя Дженнифер Турнер. Она уже знала, что ее дедушка умеет делать всякие фотографии и всякие прочие штуки, показывая которые можно произвести большое впечатление на своих одноклассников. Нужно отметить, что Дженнифер прочла все, что можно достать, о кометах.

— Молотлаб, говорит Хаустон. Мы не получили вашего сообщения, — сказал репродуктор.

— Дедуля…

— Тихо, Дженни, — сказала Маурин. Волнение, прозвучавшее в ее голосе, заставило всех притихнуть. Картинка на экране телевизора прыгала, кривилась самым невозможным образом, расплывалась. Потом изображение вдруг сделалось четче, и сидящие в комнате увидели множество каменных глыб, окутанных туманом и паром, несущихся с экрана прямо на них.

— Господи, ядро все приближается! — Это Джонни…

— Похоже, что оно столкнется с Землей…

Изображение на экране исчезло. Репродуктор, включенный в телевизионную линию продолжал передавать:

— Над нами шаровая молния!

— Хаустон! Хаустон, на Мексиканский залив пришелся сильный удар…

— Господи Боже!

— Заткнитесь, Джек, — тихо сказал Джеллисон.

— …Просим вас выслать вертолет за нашими семьями…

— …Молот падает.

— Ты не должен говорить с Джеком в таком тоне…

Джеллисон не обратил внимания на слова Шарлоты. — Эл! — крикнул он.

— Слушаю, сэр, — из соседней комнаты отозвался Харди. Быстро вошел в комнату, где находился сенатор.

— Зовите сюда всех работников фермы. Быстро. Пусть их привозят все, у кого есть машины. Доставить сюда винтовки. Действуйте.

— Хорошо, — и Харди исчез.

Все находившиеся в комнате были ошеломлены.

— Что случилось, дедушка? — тихо и протяжно спросила Дженнифер.

— Не знаю, — ответил Джеллисон. — Не знаю, насколько плохо то, что случилось. Чертов телевизор. Чертов телефон молчит. Маурин, попробуй, не сможешь ли ты дозвониться хоть как-нибудь, хоть до кого-нибудь в ИРД. Вот по этому телефону. Действуй.

— Хорошо.

Потом Джеллисон перевел взгляд на Джека Турнера. Турнера в долине не знают. Никто не будет выполнять его распоряжений. Как же его использовать?

— Джек, выводите какой-нибудь из «скаутов». Я поеду в город. Мне нужно увидеться с шерифом и с шефом полиции. И с мэром.

Турнер хотел было что-то сказать, но, увидев, лицо Джеллисона, не решился.

— Вообще не могу связаться с Лос-Анджелесом, папа, — сказала Маурин. — Телефон работает, но…

Слова ее были прерваны землетрясением. Оно было не очень сильным, поскольку большой калифорнийский разлом находился далеко отсюда. И все же оно было достаточно сильным, чтобы дом затрясся. Лица детей выражали испуг, и Шарлотта, тут же занявшись ими, отвела их в спальню.

— Я могу попробовать позвонить по местным телефонам, — прекратила свои попытки Маурин.

— Хорошо. Позвони в местную полицию и скажи им, что я еду в город, чтобы поговорить с их шефом и мэром. Скажи им, что это важно и что я выехал. Идемте, Джек. Маурин, когда Эл соберет рабочих, ты и Эл поговорите с ними. Скажите, что нам нужны как они сами, так и каждый их друг, что нам понадобятся все их машины, все оружие, которое у них есть. И многое другое. Что предстоит многое сделать. Половина их пусть отправится в город и там разыщут меня. Остальные пусть останутся здесь — на случай ураганов, оползней и так далее. — Джеллисон поразмышлял мгновение. — Их помощь понадобится и в том случае, если начнется снегопад. Если Сарли Шарпс знает, о чем он говорит, то в течении этой недели должен начаться снегопад.

— Снегопад? Чушь, — запротестовал Джек Турнер.

— Хорошо, — сказала Маурин. — Еще что-нибудь, папа?

Здание городского совета помимо основных своих функций выполняло и добавочные: в нем размещались библиотека, тюрьма и полицейский участок. Шеф местной полиции, или просто «шеф», имел в своем распоряжении двух штатных полицейских и нескольких неоплачиваемых помощников — добровольцев. Мэр являлся владельцем местного магазина кормов. Органы управления Серебряной долины не были ни слишком раздутые, ни слишком загруженные.

Дождь начался раньше, чем Джеллисон добрался до здания Городского совета. Широкие полосы молнией вспыхивали над восточной частью долины Хай-Сьерры. Дождь — будто хлынула теплая вода из переполненной ванны. Улицы тут же покрылись водой. Потоки бежали поверх невысоких мостов, перекинутых через речки. Вид у мэра Джила Дейца был озабоченный. Он, похоже, очень обрадовался, увидев сенатора Джеллисона.

В большом зале библиотеки собралось еще с дюжину народа. Шеф полиции Рэнди Хартман, отставной полицейский одного из больших городов восточного побережья. Три городских советника. Двое владельцев местных магазинов. Джеллисон узнал мужчину с бычьим загривком, сидевшего почти с краю и приветствовал, помахав рукой. Сенатору не слишком часто приходилось встречаться со своим соседом Джорджем Кристофером.

Джеллисон представил своего зятя и пожал руки присутствующим. В зале воцарилась тишина.

— Что происходит, сенатор? — спросил мэр. — Эта… эта штука действительно столкнулась с нами? Так?

— Да, — ответил Джеллисон.

— Я просматривал журнальные статьи об этом, — задумчиво пробормотал мэр Зейц. — Ледники. Восточное побережье уничтожено. — Грохнул раскат грома, и Джил Зейц махнул рукой в сторону окна. — Я раньше не верил, что такое случится. А теперь должен поверить. Сколько будет продолжаться этот дождь?

— Не одну неделю, — сказал Джеллисон.

Его слова отрезвили присутствующих. Все они были фермерами — или просто жили в общине, где сельское хозяйство (и погода естественно, ибо сельское хозяйство всецело зависит от погоды) составляло наиболее интересную часть разговоров. Все они понимали, что натворит дождь, непрерывно льющий в течение нескольких недель.

— Животные погибнут от голода, — сказал Зейц. На его лице мелькнула было мимолетная улыбка: в голову пришла мысль о ценах, которые он может заломить за свой товар. Но он тут же насупил брови: окончательно понял, что произошло. — Насколько велики окажутся разрушения? Уцелеют ли автомобили? Поезда? Смогут ли доставлять людям продовольствие и корма?

Джеллисон помолчал мгновение.

— Ученые говорили мне, что этот дождь будет идти над территорией всей страны, — сказал он медленно.

— Господи Боже! — ахнул мэр. — Никому на удастся собрать в этом году урожай. Никому. У людей будет только то, что уже хранится в элеваторах и амбарах.

— И мне не кажется, что кто-нибудь поторопится уделить нам слишком много из того, чем он владеет, — заметил Джордж Кристофер. Все кивнули в знак согласия. — Если дела обстоят настолько плохо… Они действительно обстоят настолько плохо?

— Не знаю, — сказал Джеллисон. — Весьма вероятно, что они обстоят хуже чем мы предполагаем.

Зейц обернулся, рассматривая большую контурную карту, висевшую на стене зала. На карте были изображены Туларе и смежные округа. — Иисусе, сенатор, что же нам делать? Такой дождь как этот приведет к тому, что вся долина Сан-Иоаквин окажется под водой. Переполнена. А ведь там живет много народа. Очень много.

— И все они в поисках более возвышенных мест хлынут сюда, — добавил Джордж Кристофер. — Где мы их разместим? Чем мы их накормим? Мы не можем сделать ни того, ни другого.

Джеллисон присел на край библиотечного стола.

— Джил, Джордж, я всегда подозревал, что более умны, чем хотите показать. То, о чем вы сказали и есть, несомненно, основная стоящая перед нами проблема. Полмиллиона, может быть, и больше тех, кто находится в Сан-Иоаквине, кинутся искать возвышенностей. Много народу сейчас в Сьерре, они ушли туда из страха перед кометой. Спускаясь с гор, они тоже направятся сюда. Сюда двинутся и жители Лос-Анджелеса. Что нам делать со всеми ими?

— Давайте говорить откровенно, — сказал один из городских советников. — Это бедствие, но раз вы говорите, что… — он на мгновение замолчал, не в силах докончить начатую фразу. Вы говорите, что армии, президента, Сакраменто — всего этого больше нет? Мы навсегда оказались предоставленными сами себе? Навсегда?

— Может быть, так, — сказал Джеллисон, — а может быть, нет.

— Тут большая разница, — сказал Джордж Кристофер. — Мы можем взять под свою опеку всех этих людей на неделю. Может быть, на две. Но не дольше. Если дольше, то кое-кому придется погибнуть голодной смертью. Кому именно? Всем нам, поскольку мы попытаемся сохранить жизнь слишком многим людям? И всего лишь на две недели?

— Да, вот в чем проблема, — соглашался мэр Зейц.

— Я не буду кормить никого из них, — гранитным голосом сказал Джордж Кристофер. — У меня есть, о ком я должен заботиться.

— Вы не можете… не можете просто так отказаться от того, что вы обязаны делать, сказал Джек Турнер.

— Не думайте, что у меня есть лишнее, чтобы кормить чужаков, — отрезал Кристофер. Тем более, что им все равно предстоит умереть.

— Некоторых из них кормить не придется, — сказал шеф Хартман. Указал на карту. — Портервилль и Визалия расположены в бывших руслах рек. Они будут затоплены наводнением. При таком дожде… сомневаюсь, что плотины продержатся слишком долго.

Все посмотрели на карту. Хартман был прав. Над Портервиллем нависло озеро Саксесс. Миллиарды галлонов воды были готовы обрушиться на город. Визалия, расположенная дальше к северу, находилась в не лучшем положении.

— Не просто дождь, — сказал Зейц. — Теплый дождь, а на горах еще лежит снег. Видимо, весь это снег сейчас тает. Он наверняка растает к сегодняшнему полудню…

— Мы обязаны предупредить живущих там людей! — сказал Джек Турнер.

— Обязаны? — спросил один из Городских советников.

— Конечно, обязаны, — сказал шеф Хартман. — Но чем мы будем кормить всех их, когда они хлынут сюда? Запасами из магазина Гранни Мэйсона?

По залу пронеслось бормотание голосов.

— Сколько времени продержится эта плотина? — спросил Джеллисон. — Они смогут продержаться весь сегодняшний день?

Этого никто наверняка не знал. Телефон не работал, так что с соответствующими специалистами связаться было невозможно.

— Что вы задумали, сенатор? — спросил шеф Хартман.

— Есть ли у нас время, чтобы доехать до туда? Успеем ли мы обшарить расположенные там супермаркеты, склады кормов, магазины скобяных товаров и так далее до того, как плотины рухнут?

Наступило долгое молчание. Затем один из городских советников встал:

— Я уверен, что сегодняшний день плотина продержится. И если вода не станет прибывать слишком быстро, мой автомобиль пройдет где угодно. У меня — большой десятиколесный автомобиль. Поеду я.

— Не в одиночку, — предупредил Джеллисон. — И не безоружным.

— Я пошлю с ним моих полицейских, — сказал Хартман.

— И что будем делать с нашей добычей? — спросил Джордж Кристофер.

— Разделим между собой, — ответил Джеллисон.

— Разделим. Но если вы делитесь со мной, это означает, что вы ожидаете, что я поделюсь с вами, — заявил Кристофер. — Не уверен, что мне это нравится.

— Черт побери, Джордж, мы теперь должны держаться вместе, — сказал мэр Зейц.

— Мы? Кто это — «мы»? — спросил Кристофер.

— Все мы. Ваши соседи. Ваши друзья, — сказал один из городских советников.

— С этим я согласен, — ответил ему Кристофер. — Мои соседи. Мои друзья. Но я не стану раздавать то, чем владею, толпам пришельцев с равнины. Тем более, что им все равно предстоит погибнуть. — Похоже, великану было трудно найти нужные слова, чтобы объяснить свое решение. — Послушайте, в моем сердце не меньше милосердия, приличествующего христианину, чем у любого из вас. Но я не стану обрекать своих близких на голодную смерть, чтобы помочь тем. И Кристофер направился к выходу.

— Куда вы собрались, Джордж? — спросил шеф Хартман.

— Сенатор подал хорошую идею. Я прихвачу с собой брата, и мы на моей машине съездим вниз. Там много всякого имущества, которое впоследствии нам пригодится. Нет смысла оставлять его просто так — до тех пор, пока рухнет плотина, — Кристофер, прежде чем кто-либо успел ему слова сказать, вышел.

— Вам с ним придется туго, — сказал мэр Зейц.

— Мне? — сказал Джеллисон.

— Конечно, а кому же еще? Я — лишь владелец магазина кормов, сенатор. Я могу именовать себя мэром, но для того, что происходит, я не гожусь. Мне кажется, что настала ваша очередь. Правильно?

Все собравшиеся в зале единодушным хором выразили одобрение. Никто не удивился.

Джордж Кристофер и его брат Рэй катили по шоссе к Портервиллю. Озеро Саксесс лежало справа, песчаные наносы громоздились слева. Не утихая лил дождь. Вода озера уже почти поднялась до уровня моста. Сползшие со склонов кучи грязи сплошь покрывали дорогу. Огромный сельскохозяйственный грузовик мчался, не замедляя хода, через кучи скопления грязи.

— Движение тут не слишком оживленное, — сказал Рэй.

— Пока нет, — Джордж вел машину мрачный, наклонив бычью шею к рулевому колесу, рот его превратился в прямую линию. — Но долго это не протянется. Все эти люди, удирая к возвышенностям, они хлынут именно по этой дороге…

— В большинстве они остановятся в Портервилле, — сказал Рэй. — Как-никак на пару сотен выше Сан-Иоаквина.

— Был выше, — отозвался Джордж. — С этими землетрясениями ничего сказать наверняка уже нельзя. Сдвиги поверхности, одни участки движутся вверх, другие — вниз. Во всяком случае, когда рухнет плотина, Портервиллю конец. Надолго там люди не останутся.

Рэй ничего не сказал. Он никогда не спорил с Джорджем. Джордж, единственный из всей семьи, учился в колледже. Джордж не закончил колледж, но все же за время своего пребывания там кое-чему обучился.

— Рэй, чем все эти люди будут питаться? — внезапно спросил Джордж.

— Не знаю…

— Ты готов увидеть, как твои дети умирают с голода? — жестко спросил Джордж.

— До этого не дойдет.

— Не дойдет? Здесь все будет забито людьми. Соленый дождь зальет Сан Иоаквин. Сан-Иоаквин лежит низко, вся долина будет заполнена водой. Портервилль смоет, когда плотина рухнет. Люди кинутся к возвышенностям, то есть в наши места. Они будут всюду, разобьют свои лагеря на дорогах, набьются в здания школ, в сараи и амбары. Они будут всюду. И все голодные. Для первых прибывших пищи более чем достаточно, на какое-то недолгое время наскребем еды для всех — но именно на недолгое время. Рэй, ты способен видеть голодного ребенка и не накормить его?

Рэй ничего не ответил.

— Обдумай это. Пока хватит пищи, мы будем кормить их. Сможешь ли ты гнать людей от своего дома, пока у тебя сохранится скот? И готов ли ты пустить своих псов на жаркое, чтобы накормить орду Портервилльских хиппи?

— В Портервилле нет никаких хиппи.

— Ты понимаешь, что я имею в виду.

Рэй обдумал сказанное Джорджем. Через Портервилль пойдут громадные толпы. К северу и к югу от Портервилля находятся города с десятимиллионным населением каждый. И если выживет хотя бы один из десяти тысяч… один из десяти тысяч сумеет добраться до Портервилля, а потом повернет к востоку…

Рот Рэя тоже сжался суровой прямой линией, как у его брата. Словно толстые веревки вздулись на шее жилы. Они оба были великанами: вся их семья отличалась высоким ростом. Когда Джордж и Рэй были моложе, они иногда специально заходили в бары, где собиралось хулиганье — чтобы подраться. Как-то раз их отлупили, они ушли и вернулись, приведя с собой двоих младших братьев. После этого случая им очень редко удавалось найти желающих с ними подраться.

И образ мыслей у них был одинаковый, только до Рэя все доходило медленнее. Теперь он видел: тысячи чужаков словно саранча заполнили все окрестности. Чужаки самого разнообразного возраста, роста и облика — профессора университетов, социологи, актеры телевидения, спортивные арбитры, писатели, психиатры, архитектора, модельеры… Громадные орды людей, навсегда потерявших свою работу. Людей, не имеющих ни пристанища, ни профессии, ни нужных здесь знаний и навыков, ни нужных здесь орудий труда. Они как саранча, а с саранчой следует бороться. Но вот как поступить с детьми? Пришельцев можно прогнать, но — дети?

— Так что будем делать? — наконец, спросил Рэй.

— Если они не доберутся до наших мест — отпадают все проблемы, — ответил Джордж. Оглядел нависающие над дорогой холмы.

— Если примерно сто тонн грязи и камня перегородят дорогу вон в том месте, впереди, никто не сможет добраться до нашей долины. Во всяком случае, добраться до нас будет очень и очень нелегко.

— Может быть, нам следует помолиться, чтобы дождь усилился? — поглядев на льющие с неба струи, сказал Рэй.

Джордж крепче сжал рулевое колесо. Он верил в силу молитвы, и ему не понравился саркастический тон брата. Пусть даже Рэй ничего плохого не подразумевал. Рэй тоже иногда посещает церковь. Примерно, с той же периодичностью, как и Джордж. Но нельзя молиться о подобных вещах.

Все эти толпища. Им всем предстоит умереть, и умирая, они прихватят с собой в смерть и родных Джорджа. Перед его глазами предстала его маленькая сестра — исхудалая, с торчащим животом, в последней стадии истощения. Такая, какими были те вьетнамские дети. Целая деревня, где были одни дети, оказалась в зоне военных действий. Никого не осталось, чтобы заботиться о них, и им некуда было идти. Так они и умирали, пока патруль рейнджеров, рыскающий в поисках коммунистов, не наткнулся на них. Внезапно Джордж понял, что не может больше выдержать эту всплывшую в его памяти сцену. Он не может больше думать об этом.

— Как ты считаешь, сколько еще продержится эта плотина? — спросил Рэй. — И… а зачем мы останавливаемся?

— Я прихватил с собой на всякий случай пару динамитных палочек, — сказал Джордж. Вот подходящее место, — он указал на склон, круто нависший над дорогой. — Две динамитные палочки, и по этой дороге некоторое время уже никто не сможет проехать.

Рэй поразмыслил. Существовала еще одна идущая из Сан-Иоаквина дорога, но на тех картах, которые раздают приезжим на бензоколонках, она не обозначена. Очень и очень многие просто не знают о ней. Увидев, что по основному шоссе нельзя проехать, чужаки, может быть, направятся в какое-нибудь другое место.

Грузовичок остановился, и Джордж открыл дверь:

— Пошли?

— Пошли, наверное, — ответил Рэй. Он практически всегда соглашался с Джорджем. Так повелось с тех пор, как умер их отец. Точно так же вели себя обычно другие два брата, двоюродные братья, сестры и племянники. Джордж очень успешно управлял фермой. Из сельскохозяйственного колледжа он вынес много новых идей. И завел новое оборудование. Джордж обычно знает, что делает.

Только не нравится мне это, подумал Рэй. Вообще все это не нравится. Конечно, я не считаю, что Джордж делает что-то не так… Да и что еще мы можем сделать? Ждать до тех пор, пока они не придут к нам и, взглянув им в глаза, прогнать прочь?

Они карабкались по крутому песчаному склону. Дождь лил на них, он проникал под плащи. Под поля шляп, и по шеям стекали струйки. Теплый дождь. Он усиливался, и Рэй подумал об уже накошенном сене. Это сено уже погибло. Чем, черт побери, он будет кормить скот, когда придет зима.

Примерно здесь, я думаю, — сказал Джордж. Цепляясь ногтями он подобрался к основанию средних размеров обломка скалы. — Обрушить его вниз, и он увлечет за собой достаточно земли, чтобы перегородить дорогу.

— А как насчет шефа Хартмана? И Дини Латам уже уехали в Портервилль…

— Так они просто обнаружат, возвращаясь, что дорога разрушена, — ответил Джордж. — Они знают о второй дороге. — Он полез в карман и вытащил объемный пластиковый пакет. Там лежало пять детонаторов — каждый в своем футляре. Джордж вынул один детонатор, действуя зубами приладил бикфордов шнур и перочинным ножом проковырял в динамитной палочке отверстие. В отверстие он затолкнул детонатор. — Не гарантия, — сказал он. — Нужно обе палочки заложить вместе. Думаю, что сработает. — Джордж прорыл под обломком скалы ямку, сунул туда динамитные палочки, затем завалил ямку мокрой грязью, утрамбовал. Теперь наружу высовывался лишь кончик бикфордова шнура.

Рэй повернулся спиной к ветру, низко прогнувшись, сунул в рот сигарету. Начал чиркать зажигалкой, пока не загорелся огонь. От огня зажигалки он прикурил сигарету. Затем, защищая горящую сигарету от ветра и дождя полями своей шляпы, он осторожно поднес ее огонек к концу бикфордова шнура. Шнур зашипел, зажегся, Лил дождь, но бикфордов шнур продолжал тихо шипеть.

— Пошли, — Рэй торопливо начал спускаться со склона, Джордж следом. Не одна минута пройдет до того, как догорит шнур, но Рэй и Джордж побежали — побежали, как будто их преследовали фурии.

Они уже проехали поворот, когда услышали грохот взрыва. Взрыв был не очень громкий: шум дождя заглушал все прочие звуки. Джордж осторожно развернул грузовик и поехал обратно. И они увидели к чему привел взрыв.

На четыре фута в вышину дорога была завалена грязью и камнем. Значительная часть вызванного братьями обвала перемахнула через дорогу и обрушилась в протекавшую внизу реку.

— Здесь можно перебраться только в том случае, если твой автомобиль имеет привод на обе пары колес, — сказал Джордж. — Иначе никак.

— Какого черта ты решил просиживать тут задницу?! Поехали! — взбешенный рев Рэя прозвучал слишком громко в кабине грузовика, но Джордж ничего не сказал. И Рэй заранее знал, что Джордж ничего не скажет.

Они доехали до Портервилля. Улицы были покрыты слоем воды, но она достигала лишь ступицы колес — не выше. Плотина пока держалась.

Комната здания Городского совета, где назначили совещание была заполнена запахом керосиновых ламп и мокрых человеческих тел. И еще чувствовался слабый запах книг и библиотечного клея. Книжный фонд библиотек был не особенно велик, и книги поместились вдоль стен, оставляя центр комнаты свободным.

Сенатор Джеллисон глянул на свои электрические часы и поморщился. В следующем году эти часы еще будут работать, но потом… почему, черт побери, он не обзавелся часами старого образца, теми, которыми надо заводить?

Часы показывали: 10 часов 38 минут 35 секунд. Но они не проработают и секунды после того, как иссякнет заряд батареи.

Комната была почти полностью забита людьми. Библиотечные столы сдвинули, чтобы освободить место для стульев. Несколько женщин, мужчин гораздо больше. Большей частью на собравшихся была рабочая одежда и дождевики. В большинстве люди явились без оружия. От них пахло потом, они промокли до нитки и очень устали. Три бутылки виски с равномерным промежутком переходили из рук в руки. И еще было много банок пива. Разговаривали мало: все ждали начала совещания.

Присутствующие разбились на три отдельные группы. В первой группе главенствовал сенатор Джеллисон. Он сидел рядом с мэром Зейцем, шефом Хартманом и полицейскими. Маурин Джеллисон тоже входила в эту группу. А впереди, как раз перед ними сидели близкие друзья Джеллисонов. Группе сенатора обеспечена солидная поддержка.

Позади этой группы расположились те, кто образовывал самую большую группировку — нейтралы. Они ждали, когда сенатор и мэр скажут им, что нужно делать. Правда, сами они этого — что ждут указаний — не знали, а сенатор никогда не забудется настолько, чтобы прямо сказать им об этом. Они фермеры и торговцы, с ними никто никогда не советовался, а сейчас им нужна помощь. Джеллисон знал их всех. Не слишком хорошо знал, но вполне достаточно, чтобы быть уверенным, что может рассчитывать на них — до определенного предела. Некоторые из членов этой группировки пришли вместе с женами.

Сзади, в углу, расположились Джордж Кристофер и его клан. Слово «клан» как раз самое подходящее, подумал Джеллисон. Их — дюжина. Только мужчины, все вооруженные. Их можно было выделить из числа прочих с первого взгляда, сразу было понятно, что это родственники (хотя Джеллисон и знал, что это не совсем правильно: двое из них зятья. Но и эти двое очень походили на Кристоферов: тяжеловесные, краснолицые, здоровенные настолько, что вполне могли бы в свободное время развлекаться поднятием — нет, не тяжестей, а небольших автомобилей. Нельзя сказать, что Кристоферы расположились совсем уж на отшибе от остальных, но они сидели тесной кучкой и разговаривали почти исключительно друг с другом, обмениваясь только несколькими словами со своими соседями. Вместе с двумя рабочими фермы Джеллисона вошел Стив Кокс. Перекрывая шум дождя, раскаты грома и негромкие разговоры, он крикнул: «Плотина пока еще держится!» И добавил: — «Не знаю, что помогает ей держаться. Вода поднялась выше уровня водостоков и размывает насыпи по обеим берегам».

— Плотина долго не продержится, — сказал один из фермеров. — Жители Портервилля уже предупреждены?

— Да, — ответил шеф Хартман. — Констебль Мосей передал предупреждение портервилльской полиции. Полиция уже удаляет людей из районов, подвергающихся опасности наводнения.

— Что это за районы подвергающиеся опасности наводнения? — спросил Стив Кокс. — Вся та чертова долина будет доверху заполнена водой. А шоссе разрушено, портервилльцы не смогут добраться сюда…

— Некоторые смогу, — сказал мэр Зейц. — Сотни три, может быть, несколько больше, может быть, несколько меньше. По проселочной дороге. Их следует ожидать, начиная с завтрашнего дня.

— Слишком много, черт возьми, — сказал Рэй Кристофер.

Люди заговорили вразнобой негромко — одни соглашались, другие протестуя. Мэр Зейц постучал по столу, призывая к порядку: — Давайте проясним ситуацию. Сенатор, что вам удалось выяснить?

— Кое-что выяснилось, — Джеллисон встал со стула и, обойдя вокруг стола встал перед ним. Затем уселся в небрежной позе на край стола — он знал, что подобная неофициальность должна возыметь свой эффект. — У меня очень хороший коротковолновый радиоприемник. Мне известны частоты, на которых радиолюбители поддерживают связь между собой. Но я ничего не поймал, кроме атмосферных помех. Отсутствует не только любительская связь, но и коммерческая, государственная, даже военная. Это свидетельствует, что атмосфера не пропускает радиоволны. Электрические бури. Ну, о причине этого догадаться нетрудно, — добавил он с усмешкой. Показал выразительным жестом в сторону окон, за которыми сверкали молнии. Сейчас молнии вспыхивали пореже, и не столь часто грохотал гром, как на протяжении всего дня. И все же молний было столько, что люди перестали их замечать.

— И соленый дождь и землетрясения, — сказал Джеллисон. — Последнее сообщение, которое я услышал из ИРД было: «Молот Падает». Мне бы хотелось поговорить с кем-нибудь, кто был в горах, когда это произошло, но я могу утверждать: Молот ударил, и ударил сильно. Мы можем быть в этом совершенно уверены.

Никто ничего не сказал. Все они это уже знали. Они надеялись, что выяснится: произошло что-то другое, но они все же — знали. Все они были либо фермерами, либо бизнесменами, все они были тесно связаны с землей, и погода для них была важнейшим фактором. Все они жили в предгорьях Хай Сьерры. Им и прежде приходилось сталкиваться с бедствиями, и тогда они, заперев двери своих домов, плакали и кляли все на свете. Сейчас их беспокоило одно: они не знали, что делать дальше.

— Сегодня грузовик совершил в Портервилль пять ездок. Он доставил нам пищу, скобяные изделия, бакалею, — сказал Джеллисон. — Кроме того у нас есть собственный запас — в местных магазинах и на местных складах. И есть то, что хранится в ваших амбарах. Я сомневаюсь, что осталось много такого, чего мы не могли бы сделать или вырастить сами.

Снова послышался шум голосов.

— И долго продлится такое положение, сенатор? — спросил один из фермеров.

— Может и очень долго, — ответил Джеллисон. — Думаю, что оно продлится уж никак не один год. Мы предоставлены сами себе.

Он сделал паузу, чтобы присутствующие осознали сказанное им. Эти люди в большинстве гордились тем, что всего добились при помощи собственных рук и разума. Разумеется, это было не совсем так. То, чем они владели, было создано трудом целых поколений. И присутствующие были достаточно умны, чтобы понимать это. Но все же им понадобится определенное время, чтобы понять, как сильно они зависят и зависели от цивилизации.

Удобрения. Пища. Витамины. Бензин и пропан. Электричество. Вода… ну, на какое-то время особых проблем с водой не будет. Медикаменты, лекарства, бритвенные лезвия, прогнозы погоды, семена, корм для домашних животных, одежда, боеприпасы… Этот перечень можно продлевать до бесконечности. Даже — иголки, булавки, нитки.

— В этом году хорошего урожая мы собрать не сможем, — сказал Стретч Таллифсен. — С моими посевами уже сейчас скверно.

Джеллисон кивнул. Таллифсену пришлось помогать своим соседям в сборе помидоров, и его жена была вынуждена работать одна — и она делала все, что только было в ее силах. Таллифсены занимались выращиванием ячменя, и для них это лето — не конец сбора урожая.

— Я хочу спросить: будем ли мы держаться все вместе? — сказал Джеллисон.

— Что вы подразумеваете под «держаться вместе»? — спросил Рэй Кристофер.

— Владеть совместно тем, чем мы располагаем, — ответил Джеллисон.

— Значит вы подразумеваете коммунизм, — сказал Рэй Кристофер. В голосе его прозвучала нескрываемая враждебность.

— Нет, я подразумеваю кооперацию, сотрудничество. Милосердие, если вам будет угодно. И более того: я подразумеваю разумное управление тем немногим, что у нас есть. Так мы сможем избегнуть расточительства.

— Похоже на коммунизм…

— Заткнись, Рэй, — Джордж Кристофер встал. — Сенатор, я понимаю, что сказанное вами разумно. Нет смысла тратить остатки имеющегося у нас бензина, пытаясь вырастить то, что все равно не вырастет. Как и нет смысла скармливать остатки соевых бобов скоту, который все равно не переживет эту зиму. Но я спрашиваю: а кто будет решать? Вы?

— Кто-то должен решать, — сказал Таллифсен.

— Не в одиночку, — ответил Джеллисон. — Мы изберем совет. Хочу указать, что я, вероятно, подготовлен для этой функции лучше других присутствующих, и я высказываюсь за совместное владение тем, что у нас осталось…

— Конечно, — сказал Кристофер. — Но вот с кем «совместно владеть», сенатор? Это важный вопрос. Насколько далеко мы зайдем? Будем ли пытаться прокормить Лос-Анджелес.

— Чушь, — сказал Джек Турнер.

— Почему? Все они заявятся сюда, все, кто только сможет сюда добраться! — закричал Кристофер. — Лос-Анджелес, Сан-Иоаквин и то, что осталось от Сан Франциско… Не все, кто там живет, может быть, но очень многие! Три сотни прошлой ночью, и это лишь для начала. Сколько это еще продлится, сколько еще мы будем впускать к себе чужаков?

— И черномазые тоже! — крикнул кто-то сидевший на полу. Выкрикнувший это, тут же виновато обернулся в сторону двух чернокожих, поместившихся в заднем конце комнаты. — Ладно, извините… Нет. Я не извиняюсь. Люциус, вы владеете землей. Вы обрабатываете ее. Но городские черномазые, орущие насчет равенства… они вам не нужны тоже!

Негр ничего не ответил. Но казалось, что его и его сына сразу отделили от остальных невидимые стены.

— С Люциусом Картером все в порядке, — сказал Джордж Кристофер. — Но Френк прав, говоря о прочих. Горожане. Туристы. Хиппи. Они сюда заявятся очень скоро. Мы должны их остановить.

В этом пункте я проиграл, подумал Джеллисон. Они слишком испуганы, Кристофер задел их за живое. Джеллисон содрогнулся. В следующем месяце придется умереть многим, очень многим людям. Как выбирать тех, кому будет позволено жить — в отличие от тех, кому придется умереть? И кто возьмет на себя роль выбирающего? Убийцы? Господь свидетель, что мне бы им быть не хотелось.

— Джордж, что вы предлагаете? — спросил Джеллисон.

— Установить на проселочной дороге заставу. Нам не нужны чужаки, и застава понадобится, чтобы остановить их. Установим заставу и будем прогонять пришельцев.

— Не всех, — сказал мэр Зейц. — Женщины и дети…

— Всех! — закричал Кристофер. — Женщины? У нас есть свои женщины. И дети. Вполне достаточно своих детей, чтобы беспокоиться именно о них. Если мы начнем принимать к себе чужих детей и женщин, то чем мы кончим? Тем, что наши собственные женщины и дети умрут от голода, когда настанет зима?

— А кто добровольно пойдет в эту заставу? — спросил шеф Хартман. — Кто достаточно жесток, чтобы увидев машину, набитую людьми, сказать человеку, что мы отказываем в приюте даже его детям? Вы не сможете этого сделать, Джордж. Никто из нас не сможет.

— Я? Я смогу, черт побери…

— И потом, среди пришельцев могут оказаться ценные для нас специалисты, — сказал сенатор Джеллисон. — Инженеры. Нам понадобятся несколько хороших инженеров. Врачи, ветеринары. Пивовары. Хороший кузнец — если только в современном модернизированном мире сохранились еще кузнецы…

— Это мы и сами сумеем, — сказал Рэй Кристофер. — Сумеем, если надо подковать лошадей.

— Прекрасно, — сказал Джеллисон. — Но среди пришельцев могут оказаться такие специалисты, работу которых мы выполнять не сможем. И пока даже не подозреваем, что без этих специалистов нам впоследствии придется туго.

— Ладно, ладно, — проворчал Джордж Кристофер. — Но, дьявольщина, не можем же мы принимать к себе всех…

— И все же мы должны поступить именно так, — голос был очень низкий, не настолько громкий, чтобы перекрыть гомон присутствующих и раскаты грома, но все услышали сказанное. Профессионально натренированный голос. — «Я пришел, прося о приюте, но вы не приняли меня. Я был голоден, но вы не накормили меня». Это вы хотите услышать на страшном суде?

В комнате на мгновение стало тихо. Все обернулись, все глядели на преподобного Томаса Варлея. В подавляющем большинстве, все они посещали церковь, где он вел службы. Они приглашали его в свои дома, когда умирал кто-либо из близких — чтобы он побыл с ними. С ним их дети отправлялись на пикники и в турпоходы. Том Варлей был одним из них; он родился в этой долине, и прожил здесь всю свою жизнь, за исключением тех лет, когда проходил обучение в сан-францисском колледже. Он стоял высокий, чуть похудевший по сравнению с прошлым годом, когда он отмечал свое шестидесятилетие, но все же достаточно сильный, чтобы помочь соседу вытащить из канавы угодившую туда корову.

Джордж Кристофер уставился на него открыто вызывающим взглядом:

— Брат Варлей, мы просто не можем позволить себе этого! Некоторые из нас — из нас! — скорее всего умрут в эту зиму от голода. На всех здесь пищи просто не хватит.

— Тогда почему вы не прогоняете лишних? — спросил преподобный Варлей.

— Может быть, дело дойдет и до этого, — пробормотал Джордж. И возвысил голос: — Я уже видел подобное. Говорю вам: Я видел. Людей, оставшихся без пищи. Людей, у которых не осталось даже сил, чтобы проглотить пищу, когда им ее дали.

Брат Варлей, вы хотите, чтобы мы просто ждали, сложа руки — пока перед нами не встанет та же альтернатива, что и у тех, кто входил в отряд Доннера? Если мы прогоним кого-то сейчас, эти люди, возможно, найдут место, где их могут прокормить. А если мы примем их, зимой мы умрем все. Все очень просто.

— Правильно говоришь Джордж, — крикнул кто-то с дальнего конца комнаты.

Джордж провел взглядом по множеству обращенных к нему лиц. На этих лицах не было неприязни. В большинстве эти лица выражали лишь стыд — страх и стыд. Джордж подумал, что и окружающим его лицо видится точно таким же. И упрямо продолжил:

— Нам нужно что-то делать, и делать не откладывая, иначе будь я проклят, если соглашусь на сотрудничество с вами! Я заберу все, что принадлежит мне, и все, что я привез сегодня из Портервилля — тоже. И вернусь к себе, и обещаю, черт возьми, застрелить каждого, кто ступит ногой на принадлежащую мне землю.

Все, перебивая друг друга загомонили. Преподобный Варлей хотел было что-то сказать, но его заглушили криками: «Правильно, черт возьми», «Мы с вами, Джордж!»

Крики прорезали голос Джеллисона:

— Я не говорил, что выступаю против заставы. Но нужно будет обсудить практические трудности, которые могут при этом возникнуть.

Артур Джеллисон не смел взглянуть в лицо священнику.

— Хорошо. На том и порешили, — сказал Джордж Кристофер. — Рэй, останешься здесь и потом расскажешь мне, к какому выводу пришли на этом совещании. Карл, Джейк и остальные — идите со мной. Здесь к утру будет еще тысяча народу, если мы не остановим их.

И кроме того, подумал Джеллисон, это легче сделать ночью, когда ты не сможешь разглядеть их лиц. Может быть, к утру ты дойдешь и до того, что сможешь глядеть в их лица.

А если ты прав, решив прогонять людей, обрекая их на смерть, то какое тебе дело до того, что они думают?

Самое худшее заключается в том, что Джордж Кристофер прав. Но от этого не легче. — Я пошлю кое-кого из своих людей с вами, Джордж. А к утру мы вам пришлем смену.

— Хорошо, — Кристофер направился к двери. Не дойдя, остановился на мгновение и улыбнулся Маурин: — Спокойной ночи, Мелисанда.

Дом Джеллисона. Комнату освещает керосиновая лампа. Артур Джеллисон, скинув туфли, растянулся в мягком кресле, рубашка его наполовину расстегнута.

— Эл, давайте эти списки отложим до завтра.

— Хорошо, сэр. Чем я могу быть для вас еще полезным? — и Эл Харди глянул на свои часы. Два часа ночи.

— Ничего не нужно. В остальном мне поможет Маурин. Спокойной ночи.

Харди подчеркнуто посмотрел на свои часы снова.

— Уже поздно, сенатор. А утром вы намеревались рано встать…

— Я успею немного поспать. Спокойной ночи. — Сенатор сказал это так, что Элу ничего не оставалось делать как уйти. Джеллисон посмотрел ему вслед: он не упустил взгляда, который напоследок кинул на него Эл. Взгляд подтвердил предположение, ранее сделанное Артуром Джеллисоном. Чертов врач из бечесдовского госпиталя Военно-морского флота рассказал Харди о том, что электрокардиограммы у сенатора весьма тревожные, вот Харди и начал хлопотать над Артуром Джеллисоном, как курица над цыпленком. Рассказал ли Эл об электрокардиограммах Маурин? А, неважно.

— Хочешь выпить, папа? — спросила Маурин.

— Хочу. Воды. «Бурбон» нам следует теперь беречь, — ответил Джеллисон. — Сядь, пожалуйста. — Сказана фраза была вежливым тоном и все же чувствовалось, что это не только просьба, но и приказ. Не совсем и приказ, однако. Фраза, произнесенная измученным тревогой человеком.

— Да? — спросила Маурин. Пододвинула свой стул к креслу сенатора.

— Что имел в виду Джордж Кристофер? Что означает «Мелисанда» или что он там сказал?

— Это давняя история…

— Я хочу узнать ее. Мне нужно знать все, что касается Кристоферов, — сказал Джеллисон.

— Почему?

— Потому что в этой долине они вторая, помимо нас, сила, и мы должны сотрудничать, а не бороться друг против друга. Мне нужно знать, у кого какие сильные и слабые стороны, — объяснил Джеллисон. — А теперь рассказывай.

— Что ж, ты знаешь, что Джордж и я провели свое детство практически вместе, — начала Маурин. — Мы одного возраста…

— Конечно, знаю.

— «И до того, как ты переехал в Вашингтон, когда тебя избрали сенатором, Джордж и я любили друг друга. Что ж, нам было только по четырнадцать лет, но то, что мы ощущали, казалось нам любовью» (И Маурин подумала, хотя не сказала этого вслух: С тех пор я никогда ни к кому не испытывала по-настоящему подобного чувства). «Он хотел, чтобы я осталась здесь. С ним. Я тоже этого хотела, и осталась бы, если б была хоть какая-либо возможность это сделать. Я не хотела уезжать в Вашингтон.»

В желтом свете керосиновой лампы Джеллисон выглядел более старым, чем обычно. «Я этого не знал. Я тогда был слишком поглощен делами…»

— Все в порядке, папа, — сказала Маурин.

— Все или не все в порядке, но что произошло, то произошло, — сказал Джеллисон. — Так что там насчет Мелисанды?

— Помнишь пьесу «Создатель дождя»? Самоуверенный парень и девушка — крестьянка. Она влюбилась в него. Он говорит ей, чтобы она, если хочет быть с ним, перестала называть себя «Лиззи», что она должна стать «Мелисандой», и тогда у них начнется чудесная жизнь… Ну, Джордж и я в то лето смотрели ее, мы и стали представлять себя ее героями, вот и все. Вместо того, чтобы уехать в Вашингтон, где для меня должна была начаться «чудесная жизнь», мне бы, мол, следовало остаться здесь, с ним. Я уж и забыла обо всем этом.

— Забыла, а? Но сейчас ты об этом вспомнила.

— Папа…

— Что он имел в виду, называя тебя этим именем? — спросил Джеллисон.

— Ну, я… — и Маурин запнулась, не продолжив начатую фразу.

— М-да. Я все это понимаю, — сказал Джеллисон. — Он высказал тебе кое-что, не так ли? Как часто вы встречались после того, как мы переехали в Вашингтон?

— Не слишком часто.

— Ты спала с ним?

— Это не твое дело, — вспыхнула Маурин.

— Мое, черт возьми. Все, что происходит сейчас в долине — мое дело. Особенно, если это касается Кристоферов. Спала?

— Нет.

— А он пытался?

— Серьезных попыток не было, ответила Маурин. — Мне кажется, он для этого слишком религиозен. И к то же, после того, как я переехала в Вашингтон, у нас было для этого не так уж много удобных случаев.

— Он так и не женился, — сказал Джеллисон.

— Папа, это глупо! Он не мог все шестнадцать лет только и делать, что чахнуть по мне!

— Нет, я этого и не предполагаю. Но то, что он сказал сегодня, имело вполне определенный смысл. Ладно, пойдем спать.

— Папа…

— Что?

— Мы можем поговорить? Я боюсь, — она подвинула свой стул еще ближе к его креслу. Джеллисону подумалось, что Маурин выглядит много моложе своих лет. И вспомнил дочь, когда она была еще маленькой девочкой, тогда еще была жива ее мать.

— Дела обстоят плохо, да? — спросила Маурин.

— Плохо, — ответил Джеллисон. Потянулся за бутылкой и налил себе немного виски. — А в какой-то степени и неплохо. Так, мы знаем, как делать виски. Если будет зерно, то спиртные напитки у нас будут. Если будет зерно.

— Что произойдет дальше? — спросила Маурин. — Этого я не знаю. Но могу сделать некоторые предположения, — Джеллисон перевел взгляд на камин. Огонь там не горел и весь камин был покрыт каплями влаги: дождь проникал через дымоход. — Падение молота. Как раз сейчас по всему земному шару катятся волны цунами. Все города расположенные на побережьях, уничтожены. Вашингтон уничтожен. Хотелось бы надеяться, что Капитолий уцелеет: мне нравится это старинное нагромождение гранита. — Он помолчал мгновение, вместе с Маурин слушая беспрестанный шум дождя и раскаты грома.

— Не помню, кто это сказал, — заговорил Джеллисон снова, — но сказано это, в общем, правильно. Если не хватает пищи, то нет страны, которой не грозила бы революция. Слышишь, какой дождь? Он идет по всей стране. Низменности, долины, образованные реками, русла маленьких речушек, уклоны дорог — все это скоро окажется под водой. Точно также, как скоро водой окажется вся долина Сан-Иоаквин. Шоссе, железные дороги, средства передвижения по воде — все уничтожено. Более нет транспорта, а возможности связи и коммуникации резко ограничены. Что означает, что Соединенные Штаты прекращают свое существование. То же произойдет и с подавляющим большинством других стран.

— Но… — Маурин затрясло, хотя в комнате не было холодно. — Должны же быть места, не затронутые катастрофой. Города, расположенные вдали от побережья. Горные районы, где нет разломов, грозящих землетрясениями. В тех местах должен сохраниться порядок…

— Должен сохраниться? И как ты думаешь, много таких мест, где запасов пищи хватит, чтобы протянуть хоть бы несколько недель?

— Я никогда не задумывалась о подобных вещах…

— Верно — не задумывалась. А ведь речь идет не о неделях — о мыслях, — сказал Джеллисон. — Котенок, что будут люди есть? Соединенные Штаты располагали продовольствием примерно на тридцать дней. Сюда входили все — склады, супермаркеты, зерновые элеваторы, корабли, стоящие в портах. Значительная часть этих запасов погибла. Еще большая часть их — полностью испорчена. И этой осенью особого урожая уж никак собрать не удастся. Ты полагаешь, что человек, у которого едва хватает еды на самого себя, выйдет на улицы и начнет предлагать ее всем голодным?

— Ох…

— И есть еще одно обстоятельство, хуже чем то, о котором я только что сказал, — в голосе сенатора прорезалась жестокость — будто он хотел окончательно довести до ужаса свою дочь. — Все заполонено беглецами. Люди двинутся в те места, где она есть. И их нельзя порицать за это. Может быть, как раз сейчас к нам движется толпа в миллион человек! Возможно, кое-где полиция и органы самоуправления попытаются поддерживать порядок. Но что они смогут сделать, когда нагрянет эта саранча? Только на самом деле это не саранча, это люди.

— Но… что же нам делать?! — выкрикнула Маурин.

— Мы выжили. Нам удалось выжить. И мы построим новую цивилизацию. Люди построят ее, — сенатор возвысил голос. — Мы можем это сделать. Как скоро это произойдет — зависит от того, насколько далеко мы отброшены назад. Вернемся ли мы к дикости? Луки, стрелы и каменные дубинки. Да будь я проклят, если мы не найдем лучшего выхода!

— Да, разумеется…

— Совсем не «разумеется», котенок, — голос Джеллисона звучал как голос глубокого старца, и все же в этом голосе была и решимость и сила. — Все зависит от того, что нам удастся сохранить. Сохранить именно здесь. Мы не знаем, что сохранилось в других местах, но здесь у нас — если мы не растранжирим имеющееся — перспективы неплохие. У нас есть определенный шанс, благодарение Богу, и мы этим шансом, если ничто не помешает воспользуемся.

— Ты добьешься этого, — сказала Маурин. — Справишься. Ведь это твоя профессия.

— Подумай, есть еще кто-нибудь, кто может добиться достижения этой цели?

— Я бы не справилась, папа.

— Так вспомни об этом, когда мне придется делать что-то, что многим придется не по нраву. — Челюсти сенатора сжались. — А нам придется это делать, котенок. Обещаю тебе, жители этой долины пройдут сквозь выпавшее на их долю испытание, выживут. И не превратятся в дикарей. — Сенатор рассмеялся. — Я слишком разговорился. Пора идти спать. Завтра предстоит много работы.

— Хорошо.

— И не жди меня. Я тоже ложусь. Иди.

Маурин расцеловала отца и ушла. Артур Джеллисон выпил виски и поставил стакан. Долго смотрел на бутылку. А потом неотрывно смотрел в камин, где не было огня.

Он будто воочию видел как цивилизация возрождается из обломков, преодолевая последствия катастрофы, вызванной Молотом Люцифера. Спасательные работы. Есть что спасать — и немало — в старых городах, расположенных на побережье. Вода все уничтожить не могла. Можно будет пробурить новые нефтяные скважины. Можно будет восстановить железные дороги. Дождь не будет лить до бесконечности.

Мы сможем воссоздать цивилизацию, и на этот раз мы изберем правильный путь развития. Хватит цепляться за этот проклятый маленький шарик, мы распространим человеческую цивилизацию на всю солнечную систему, мы донесем ее даже до звезд. И ничто тогда не сможет нанести нам нежданно такой страшный удар.

Наверняка, мы сможем это. Но как же нам протянуть достаточно долго, как дожить до тех времен, когда можно будет заняться восстановлением? Первоочередное должно выполняться в первую очередь, а основная проблема сейчас — это организовать жителей долины. Помощи ждать не от кого. Мы должны сделать это сами. Лишь если мы сами это сделаем, возникнут закон и порядок. И лишь если мы будем держаться вместе, наступят безопасные времена для Маурин, Шарлоты и Дженнифер.

Я — в ответе за жителей Соединенных Штатов, и особенно за калифорнийцев. А более — не за кого. Далее — моя семья. Каким образом я могу быть опорой моим близким?

Данный вопрос сводится к следующему: как мне сохранить за собой мое ранчо? Возможно, мне это не удастся. Без посторонней помощи — не удастся. Чьей помощи? Например, со стороны Джорджа Кристофера. У Джорджа много друзей. Если мы с ним поладим, все будет великолепно.

Артур Джеллисон устало встал и задул керосиновую лампу. Во внезапно наступившей тьме показалось, что и барабанный шум дождя и раскаты грома зазвучали громче, чем прежде. При вспышках молний сенатор мог разглядеть дорогу в спальню.

Из-под двери комнаты Эла Харди пробивался свет. Свет погас, когда Харди услышал, что сенатор лег в постель.

УБЕЖИЩЕ

Какие-то резкие, странные звуки разбудили Гарви Рэнделла. Кто-то кричал, звал его.

— Гарви! На помощь!

Лоретта? Гарви резко сел, грохнулся головой обо что-то. Вспомнил: он находится в вездеходе, он здесь спал, а этот голос — не голос Лоретты. На мгновение он перестал понимать, что ночной кошмар, а что реальность.

— «Гарви!» Этот крик, этот голос — на самом деле. И — о Господи! — ведь Лоретта мертва.

Шел дождь, но почему-то как раз там, где стоял вездеход образовался просвет. Гарви открыл дверь, и моргая, всмотрелся в сумрак. Часы показывали шесть ноль-ноль. Утра или вечера?

Вездеход стоял под шатким навесом. Да и не навес — то, в общем, а просто крыша и поддерживающие ее столбы. У противоположного края машины стояла Мария Ванс. И — Джоанна, направившая на Марию ружье. Марк кричал, Мария визжала — звала Гарви на помощь.

Все это было бессмысленно. Сумрак, льющий струями дождь и завывающий ветер, вспышки молний и раскаты грома, визжащая женщина, кричащий Марк и Джоанна с ружьем — сон это или реальность? Гарви заставил себя подойти к Марку и женщинам.

— Что происходит, Марк?

Марк обернулся, увидел Гарви. Лицо его осветила улыбка. Но улыбка сразу пропала — словно Гарви ему лишь привиделся, словно все происходящее было лишь видением…

— Марк, Гарри! Скажите ему! — закричала Мария.

Гарви попытался стряхнуть опутавшую его мозг незримую паутину. Паутина не стряхивалась.

— Марк? — сказал он.

Мария держалась, словно марионетка. Гарви уставился на нее в изумлении, когда она дернулась снова. Казалось, она сражается с невидимым врагом. Затем — внезапно — напряжение оставило Марию, голос ее зазвучал спокойно (или почти спокойно).

— Гарви Рэнделл, пора проснуться, — сказала она. — Или вас не волнует судьба вашего сына? Вы уже похоронили Лоретту, теперь вам следует подумать об Энди.

Гарви услышал свои слова:

— Что все это значит?

Мария и Марк заговорили одновременно. Нужно понять, что случилось, понимание этого заглушило все другие чувства, поэтому Гарви рявкнул:

— По-очереди! Марк, пожалуйста, дайте ей сказать, что она хочет?

— Этот… человек хочет… чтобы мы не искали наших мальчиков, — сказала Мария.

— Ничего подобного я не хочу. Я пытаюсь объяснить вам…

Мария оборвала Марка:

— Мальчики находятся в «Секвойе». Я уже говорил вам это: в «Секвойе». Но он настаивает, чтобы мы ехали на запад, а это совсем в другую сторону.

— Заткнитесь, вы все! — закричала Джоанна. В ее крике прозвучала нотка истерики, и поэтому Марк замолчал, не успев сказать то, что хотел. Он никогда даже не слышал, чтобы Джоанну можно было вывести из себя. Ничего подобного ранее с ней не случалось.

И к тому же у нее было ружье.

— Куда мы направляемся, Марк? — спросил Гарв.

— К «Секвойе», — ответил Марк. — Парк занимает большую площадь, а она не знает, где…

— Я знаю, — сказал Гарви. — Где мы сейчас находимся?

— Это долина Сайми, — ответил Марк. — Вы хотите меня дослушать?

— Да, говорите.

— Гарви, он…

— Заткнитесь, Мария! — Гарви постарался, чтобы его голос прозвучал как можно более жестко. Мария замолчала.

— Гарв, сейчас все снялись со своего места, — сказал Марк. — Дороги вот-вот будут забиты. Поэтому я хочу свернуть на известную мне проселочную дорогу. Ею пользовались мотоциклисты. Мы поедем через заповедник кондоров. Конечно, на этом участке дорога несколько отклоняется к западу, зато нам не нужно будет пробираться по этим проклятым шоссе! Вы только подумайте, как много людей именно сейчас пытаются выбраться из Лос-Анджелеса! А об этой дороге знают немногие. И, кроме того, она проходит по возвышенностям. Главное, что машин на этой дороге будет немного, так что нам лучше ехать по ней.

— Марк обернулся к Марии: — Именно это я пытался объяснить вам. Нам придется перевалить через горы. Весь путь мы проделаем поверху. Потом мы доедем до Сан-Иоаквина и, оказавшись на равнине, сможем свернуть к «Савойе»…

— Давайте посмотрим карту, — предложил Гарви.

— Она не показана по карте, — возразил Марк. — Если б она там была указана, все бы…

— Да, я верю, что ваша дорога существует действительно, — сказал Гарви. — Я хочу посмотреть, какой нам путь предстоит после того, как мы проедем по ней. У меня там в вездеходе есть карты. — Он хотел было повернуться, чтобы уйти, но Джоанна уже шла к мотоциклу. Она открыла притороченную к седлу сумку.

— Френк Стонер сделал для нас три копии. По одной на каждый мотоцикл, — сказала она. Вытащила из сумки большую карту-аэрофотосъемку. Очертания земной поверхности были показаны в красках. — И еще у меня есть карты Автоклуба.

Было слишком темно, чтобы рассмотреть карты в подробностях. Марк отошел к вездеходу и вернулся с карманным фонарем. Мария стояла, негибко напрягшись, поодаль, она молчала, но в глазах ее по-прежнему тлело подозрение.

— Видите? — сказал Марк. — Как раз здесь. Шоссе идет вдоль озер. Вдоль дамб. И тут где начинается Сан Андреас. Вы действительно полагаете, что по шоссе еще можно проехать?

Гарви покачал головой. Сомневаться тут нечего. Если шоссе тут не разрушено, по нему попытается проехать миллион человек. А если оно разрушено…

— Мы можем проехать через Фрейзер-парк.

— Правильно! Затем вниз в долину и оттуда прямо на север, — сказал Марк. — Я думал было отправиться к Мохави — потому что Френк говорил, что это самое подходящее место… Но это было бы не лучшее решение. По этой дороге к «Секвойе» не доехать. — Марк показал. — Все ведущие к востоку дороги лежат возле озера Изабеллы. Вдоль реки Керн. Гарв, учитывая какой идет дождь — много ли сохранилось мостов, по которым можно перебраться на тот берег Керна?

— Ни одного. Мария, он прав. Если мы поедем прямой дорогой, то никогда туда не доберемся.

Взгляд Марка выразил удовлетворение. Джоанна прислонила свое ружье к мотоциклу и, сев боком, скорчилась обессиленно на сиденье.

— Если б вы объяснили это раньше… — начала Мария.

— Господи, я ведь пытался! — закричал Марк.

— Не только мне, но и ему.

Она имеет в виду меня, подумал Гарви. И она права. Я не имел права свернуться клубком и спать, я обязан разыскать место мальчика в этих горах, а для этого я должен добраться туда, и — благодарение Богу, что существует Мария. — Как у нас с горючим? — спросил Гарви.

— Очень неплохо. Мы уже проехали около пятидесяти миль…

— Но не больше пятидесяти, — пробормотал Гарви. Разумеется, все было именно так, это подтверждала карта. А казалось, что много больше. Да, они продвигались не слишком быстро. — Марк, вы уверены в этой вашей проселочной дороге?

— Все возможно, — ответил Марк. И не говоря более ни слова, указал на плотины, нависшие над шоссе N5. — А здесь риск меньше?

— Нет. Что ж, если мы едем, то лучше с этим не медлить, — сказал Гарви. — Машину поведу я.

— А я поеду впереди разведывать дорогу. Джоанна оставит ружье в вашей машине, — о Марии Марк не упомянул. Ему не хотелось говорить ни с ней, ни о ней.

Хорошо, что нужно что-то делать. Что угодно. Гарви чувствовал пульсирующую боль в голове, начиналась мигрень. Плечи и шея напряглись так, что Гарви ощущал на них затвердевшие бугры мышц. Но все же это — лучше, чем свернувшись в клубок, валяться на сиденье.

— Поехали, — сказал Гарви.

Дорога шла по горам и вдоль гор, огибала вершины, уклоняясь к северо-западу. Нигде не спускалась с возвышенностей. То и дело встречались скатившиеся сверху обломки скал и грязевые оползни. Но на этой вышине слой грязи и камня, перегородивший дорогу не был и не мог быть глубоким. Проехать было очень трудно, но все же возможно.

Очертания гор изменились. Дорога могла оборваться, где угодно. Как полагал Марк Ческу, ни на что нельзя рассчитывать с абсолютной уверенностью; но на этот раз им везло: машина преодолевала все препятствия. Наконец выехали на дорогу с искусственным покрытием, и Гарви смог увеличить скорость.

Ему было по душе вести машину. Он вел ее по дороге и она полностью поглощала все внимание, не оставляя в мозгу места для других мыслей. Вовремя увидеть преградивший путь обломок. Вписаться в поворот. Безостановочно ехать, глотая мили, все дальше и дальше, не оглядываясь назад и не думая о том, что осталось позади.

А теперь все вниз и вниз, к Сан-Иоаквину. Всюду высоким слоем стояла вода, это пугало. Гарви застопорил и глянул на карту. Дорога шла прямо к высохшему озеру. Сейчас это озеро, видимо, нельзя посчитать высохшим. Итак: пересечь реку Керн там, где проходит шоссе, затем свернуть в сторону и двинуть к северо-востоку…

Хватит ли горючего? Проехали уже много, и ехать еще далеко. Гарви вспомнилось запасенное им первоклассное горючее, и вспомнились воры и убийцы в голубом фургоне. Где бы они не прятались, когда-нибудь он выследит их. Но этой дорогой они не ехали. Он бы заметил следы. Они выбрали для себя какую-то другую дорогу.

Рассвет застал пассажиров вездехода где-то к северо-востоку от Бейкерсфилда. Они уже далеко заехали. Тридцать миль в час, и снова они сейчас ехали по возвышенностям, огибая Сан-Иоаквин по восточному его краю. Ничто не останавливало бега машины.

Река Тюл была слишком глубока. А дорога покрыта слишком толстым слоем воды. Никто бы не осмелился воспользоваться этой положенной вдоль реки дорогой. Когда до Гарви дошло все это, было уже слишком поздно. Он уже мог рассмотреть возвышающуюся впереди плотину.

С края плотины и поверх ее гребня потоками неслась вода. Невозможно было определить, где находятся водостоки: беснующаяся река вздымала свои струи снизу доверху плотины. Гарви дал звуковой сигнал и рукой просигнализировал едущему впереди Марку. Сжав кулак, он энергично махнул им вверх-вниз. Принятый в армии знак: времени не остается, торопись. И указал на плотину.

Марк понял, что хотел сообщить ему Гарви, ускорил ход мотоцикла. Гарви ударом ноги вдавил вниз педаль акселератора. Автомобиль, взревев, помчался за мотоциклом. Они были уже почти возле плотины, когда…

Река грязи погребла под собой дорогу. С дюжину людей возились в грязи: их машины завязли.

Гарви перекинул рычаг: перевел привод на обе пары колес. И промчался дальше, не останавливаясь. Какой-то мужчина кинулся навстречу с раскинутыми руками: хотел преградить им дорогу. Он оказался достаточно близко, чтобы Гарви мог увидеть его лицо, на котором смешались решимость и ужас… а мужчина увидел лицо Гарви.

Едва избежав удара фары вездехода, мужчина отпрыгнул.

Грязь плыла и вместе с ней сносило вездеход. Гарви с трудом вывернул, добавил мощи двигателю и, напрягая все силы, продолжал безумную гонку. Балансировал, ловя равнодействующую между сносом грязевых слоев и сцеплением частиц этой же грязи с дорогой. Вездеход подпрыгивал на булыжниках, усеивающих дорогу, и от этого к горлу подкатывало. Затем Гарви ощутил, что колеса вездехода вновь катятся по твердому покрытию. И услышал, как Мария выдохнула с облегчением.

Впереди показался мост. Он был перекинут через ответвление озера… и он уже весь был залит водой. Невозможно угадать, какова глубина воды, покрывающей мост. Гарви замедлил ход.

Внезапно к шуму дождя, реву реки и раскату грома примешались какие-то другие звуки. Крики. Джоанна обернулась.

— Господи! — закричала она.

Гарви остановил вездеход.

Плотина рушилась на глазах. Одно ее крыло мгновенно рассыпалось, и через пролом из озера хлынул гигантский поток воды. Рев потока заглушил крики.

— К-как раз успели, — сказала Джоанна.

— А все те люди… — пробормотал Гарви. Все те путники, у которых машины были похуже, чем его вездеход. Все те фермеры, которые думали, что им удастся переждать бедствие. Люди уже вскочившие на ноги, люди, уже вскарабкавшиеся на крыши своих машин, взобравшиеся как можно выше, на любой бугор, возвышающийся над этими только что возникшими легководными озерами — у них у всех глаза сейчас обращены вверх, на катящийся на них водяной вал.

Когда рухнет вторая плотина, будет еще хуже. Вся долина будет затоплена. Не существует плотины, способной противостоять этому нескончаемому дождю.

Гарви глубоко втянул в себя воздух:

— Ладно, с этим закончено. Мы — справились. Трясущаяся осина только в тридцати милях отсюда. Горди должен привести мальчишек туда. — Он вызвал в памяти дорогу, ведущую к северу от Спрингвилля. Эта дорога пересекала не одну реку, и карта показывала, что по берегам некоторых из этих рек построены небольшие силовые станции, а течение перегорожено плотинами. Плотинами нависшими над дорогами.

Значит они потерпят неудачу? Значит им не удастся? Это будет глупо, более того, это будет сумасшествием — оказаться на этой дороге как раз в тот момент, когда на него обрушится удар воды.

— Поехали, — сказала Мария.

Гарви сдвинул машину вперед. Мост уже не был покрыт водой: эта вода сейчас катилась на долину Сан-Иоаквин. Гарви повел машину через мост и с удивлением увидел мчавшийся навстречу большой грузовик. Грузовик остановился у дальнего конца моста. Из него выскочили двое высокого роста мужчин. Они уставились на вездеход. Гарви проехал мимо. Один мужчина прокричал что-то, затем пожал плечами.

Того моста, который должен был находиться дальше, уже не существовало, его снесло. Единственный выход: сделать крюк, свернув к ранчо сенатора Джеллисона.

И где лучше, чем именно там, можно узнать, что происходит в городах? И кстати, куда они направятся после того, как разыщут мальчиков? Планы Марии не простираются дальше того момента, когда они найдут Берта и Энди. Планы Гарви пока что точно такие же, но…

Но ведь это великолепно. Эта группа скаутов и так неизбежно выйдет на ранчо Джеллисонов.

И еще — там должна находиться сейчас Маурин.

Презрение к самому себе охватило сейчас Гарви — за то, что он вспомнил о Маурин. Лицо Лоретты всплыло перед его глазами. И видение тела, завернутого в одеяло. Гарви замедлил ход машины, остановился.

— Почему мы… — но раньше чем Мария успела закончить свой вопрос, сзади раздался взрыв. Затем еще один.

— Что за черт! — Гарви снова двинул машину с места. Раскаяние уступило место страху. Взрывы? Они заехали в зону военных действий или что-то вроде того? Гарви вел машину все дальше, а тем временем Джоанна и Мария вытягивали шеи, пытаясь разглядеть, что творится позади.

Марк успел промчаться на своем мотоцикле за изгиб дороги, и когда к повороту подъехал вездеход, уже возвращался обратно. Проносясь мимо он помахал сидевшим в машине рукой.

— Это идиотское любопытство, будь оно проклято, когда-нибудь погубит его, — сказала Джоанна.

Гарви пожал плечами. Можно и не суетиться, не разузнавать, но — лучше узнавать. А осталось немного, еще проехать вперед пару миль — и это закончится.

Гарви и тех, кто с ним там ждут безопасность, приют и отдых.

Он поехал медленнее, и повел машину к дороге, ведущей к дому сенатора, как раз в тот момент, когда сзади показался догоняющий машину Марк. Гарви нажал на тормоз.

— Тот мост… — сказал Марк.

— Что?

— Тот мост, который мы проехали — который мы проехали, — повторил Марк. — Так вот, те два никудышника взорвали его. Динамитом, наверное. Они подорвали его с обоих концов. Гарви, опоздай мы на полчаса, и мы бы там вляпались в лужу.

— Опоздай мы на две минуты, — сказала Джоанна, — и нам бы осталось только смотреть как на нас несутся миллионы тонн воды. Мы… Гарв, нам не может постоянно так невероятно везти.

— Да, нам везло, — сказал Гарви, — в любой борьбе везение не менее важно, чем точный расчет. Но теперь на какое-то время мы перестали нуждаться в постоянном покровительстве удачи. Я поехал туда, — он махнул в сторону дороги, ведущей в сторону дома сенатора.

— Зачем? — готовая к схватке, вскинулась Мария.

— Узнать, что творится на дорогах, — Гарви поехал к воротам. И тут только его осенило, раньше это как-то не приходило в голову, ни на миг, что в доме политика могут и не обрадоваться появлению создателя документальных телевизионных фильмов.

Он вышел из машины, чтобы открыть ворота. За оградой стояла чья-то машина. Оттуда вылез молодой мужчина и усталой походкой направился к вездеходу.

— По какому делу вы приехали сюда? — спросил он. Глянул на Джоанну и ее ружье, показал, что у него в руках ничего нет. — Я не вооружен. Но мой товарищ, которого вы не можете увидеть, следит за вами. У него винтовка с телескопическим прицелом.

— Мы не причиним беспокойства, — сказал Гарви. Мужчина увидел эмблему «НБС» на борту вездехода — и она не произвела на него никакого впечатления. — Можете ли вы передать сообщение хозяевам дома?

— Это зависит от того, какое сообщение. А вообще могу.

Гарви поразмыслил.

— Передайте Маурин Джеллисон, что Гарви Рэнделл с тремя своими спутниками находится здесь.

Мужчина задумался.

— Что ж, имя вы назвали правильно. Она ждет вас?

Гарви рассмеялся. Вопрос показался ему до безумия глупым. Привалившись к решетке ограды он захлебывался от смеха. Вцепившись в руку мужчины, он смог совладать с собой. Восстановил контроль над своим голосом и сказал:

— Из Лос-Анджелеса?

И зашелся от смеха снова.

Мужчина чуть отодвинулся от Гарви. Его вытянутое красное лицо ничего не выражало. Подобных проблем он и знать не хотел. Но… сенатор сказал на совещании, что ему бы хотелось поговорить с кем-нибудь, кто своими глазами видел, что произошло в Лос-Анджелесе. И потом этому горожанину известны фамилия сенатора и имя его дочери.

С той же внезапностью, как до Гарви дошла нелепость вопроса, этот вопрос перестал казаться ему нелепым. Гарви оборвал свой смех. «Маурин, видимо, думает, что я мертв. Ей будет приятно узнать, что она ошибалась». А будет ли ей приятно? Вот ведь дерьмо! «Я уверен, что она захочет поговорить со мной. Передайте ей, что я хочу… впрочем, это пустяки». Он чуть не брякнул, что хочет поговорить с ней о галактических империях. Хорошо, что он удержался.

Мужчина поглядел на Гарви задумчиво. Наконец он кивнул.

— Ладно, это я, видимо, могу сделать. Но вы подождите здесь. Вы поняли меня — именно здесь? И не выкидывайте шуток с вашим ружьем.

— Мы не хотим ни в кого стрелять. Я просто хочу поговорить с Маурин.

— Хорошо, именно здесь. Я скоро вернусь. — Мужчина подошел к своей машине, запер ее и пошел пешком по подъездной аллее.

Пешком, Здесь уже экономят бензин. Да, сенатор Джеллисон уже навел порядок в своих владениях. Гарви вернулся к вездеходу. Мария хотела что-то сказать, но он перебил ее без труда — уже натренировался:

— Посмотрим карту.

Она подумала, затем расстелила карту. Говоря, Гарви водил по карте указательным пальцем:

— Скауты находятся в этом районе. Единственный путь оттуда ведет прямо сюда. Им нет нужды тревожиться насчет этих плотин — здесь и здесь — поскольку они могут двигаться не обязательно по дорогам. Мы же были прикованы к дороге, в противном случае нам пришлось бы идти пешком. Но у нас не было снаряжения для пешего похода.

Мария обдумала сказанное. Поглядела на свою обувь, провела пальцами по жакету. Она-то была готова идти пешком, и Гарви тоже, но в словах его есть смысл. Наверняка если придется идти пешком, несколько часов разницы никакого значения не имеет.

— Чего мы здесь ждем? — спросила Джоанна.

Марк высунул голову в окно.

— Конечно, это имение сенатора Джеллисона. Мне кажется, я узнаю его. Гарв, вы поступили умно, адресовав обращение дочери сенатора, а не ему самому.

— Ждать, — сказала Мария. — И сколько ждать?

— Господи! Откуда, черт побери я знаю?! — взорвался Гарви. — Столько, сколько им понадобится на решение, впускать ли нас. На этом ранчо введены уже организация, порядок и дисциплина, разве вы не заметили? И у них хватает пищи, вид у этого стража был не голодный. Вероятно, нам удастся покормить ребят, когда они придут сюда. О нас самих я умалчиваю.

Мария покорно кивнула.

— Трудность состоит вот в чем, — продолжал Гарви, — как нам убедить их принять нас. Взорвав тот мост они тонко намекнули, что не желают видеть у себя беглецов из долины. Мы должны оказаться для них полезными. Что означает, что мы способны сделать все — какое бы дело им от нас не потребовалось. И это, черт возьми, никаких споров вызывать не должно. Мария, постарайтесь тут не мешать нам, иначе вы все испортите. Мы теперь нищие просители.

Он подождал, пока она осознает его слова, затем обернулся к Джоанне:

— Теперь, что касается вашего ружья. Не знаю, заметили ли вы легкое движение рукой, которое сделал тот парень, который остановил нас? Но он своей рукой сделал странный жест. Левой рукой. Мне кажется, что если б вы наставили на него свое ружье, эта идея была бы не самой удачной.

— Я это понимаю, — сказала Джоанна.

— Что ж, Гарви обернулся к Марку. — Переговоры, если нет возражений, буду вести я.

Вид у Марка был пришибленный. Кто выволок Гарви из его спальни и притащил в такую даль? Марк стоял под дождем, вода потоками стекала с его куртки, лилась в ботинки. Марк ждал. Молчал.

— Приближается целая компания, — сказал наконец Марк и показал на подъездную аллею.

Три человека верхом на лошадях — в желтых плащах и хорошо защищающих от дождя шляпах. Один из них держался на лошади не вполне уверенно. Невесело ухмыляясь он то и дело цеплялся за ее гриву. Когда он подъехал ближе, Гарви узнал Эла Харди, помощника Джеллисона по административным делам, «политического убийцу», как некогда его прозвали в Вашингтоне.

«Убийца», подумал Гарви. Это выражение можно было воспринимать теперь более буквально, чем прежде.

Харди слез с лошади и передал поводья одному из всадников. Подошел к вездеходу и заглянул внутрь машины.

— Здравствуйте, мистер Рэнделл, — сказал он.

— Здравствуйте, — Гарви весь напрягшись ждал продолжения.

— Кто эти люди? — Эл пристально всмотрелся в Марию, но ничего не сказал.

Гарви подумал, что Харди видел Лоретту только один раз, несколько месяцев назад. Когда это было? Давно, во всяком случае. А Марию Ванс он не видел никогда, но уже знает, что она — не Лоретта. Работа политического деятеля, помощника сенатора, подразумевает, что у него хорошая память на имена и лица…

— Соседка, — сказал Гарви. — И двое моих работников.

— Понятно. Вы приехали из Лос-Анджелеса. Вы знаете, как обстоят дела в Лос-Анджелесе?

— Они знают, показав на Марка и Джоанну, ответил Гарви. — Они видели приближающийся к городу цунами.

— Мы можем принять двоих из вас, — сказал Харди. — Не больше.

— То есть, никого, — сказал Гарви. Он успел сказать это быстро, раньше, чем успел бы сказать что-либо другое. — Спасибо, придется нам продолжать свой путь…

— Подождите, — Харди окинул его задумчивым взглядом. — Ладно, отдайте мне ваше ружье. Передайте его мне медленно и не наставляйте его на меня. — Он принял ружье и передал тому охраннику, который первым встретил Гарви. Тот уже тоже слез с лошади. — У вас есть еще какое-нибудь огнестрельное оружие?

— Этот пистолет, — Гарви продемонстрировал свой спортивный пистолет.

— Хорошо. Отдайте мне тоже. Если вы здесь не останетесь, ваше оружие будет вам возвращено. — Харди взял пистолет и засунул его себе за пояс. — Теперь освободите для меня место на заднем сиденье.

Он сел на заднее сиденье, сел так, чтобы то, что он говорит, могли слышать все и его друзья и приехавшие в вездеходе. — Вы на мотоцикле поедете следом за нами, — сказал он Марку. — Держитесь ближе к машине. Я их впускаю, Джил. С ними все в порядке.

— Вам решать, — сказал тот, который первым встретил Гарви.

— Поехали, — сказал Харди Рэнделлу. — Ведите машину осторожно и медленно.

Ворота открылись и Гарви проехал сквозь них. Следом ехал Марк, а позади всех третий всадник, ведя в поводу двух других лошадей.

— Почему вы не оставили лошадь тому, кто охраняет ворота? — спросил Гарви.

— У нас больше автомобилей, чем лошадей, — объяснил Харди. — Если какой-нибудь чертов дурак попытается выкинуть какой-либо фокус, лучше лишиться автомобиля, чем лошади.

Гарви кивнул. Та машина — на случай, если нужно срочно передать что-то тем, кто живет в доме на вершине холма. Очевидно его послание показалось стражу не настолько срочным, чтобы из-за него тратить бензин.

Вездеход двигался вперед через толстый слой грязи, покрывший дорогу. Гарви пытался угадать, далеко ли еще ехать. Проехали мимо дома управляющего. Дальше за апельсиновыми рощами большое здание, стоящее на вершине холма. Вид у апельсиновых деревьев был жалкий, у многих из них с кроны облетели листья — но фруктов на земле что-то не было видно. Гарви воспринял этот факт с одобрением.

В гостиной Маурин не было. Зато здесь был сенатор Джеллисон. На большом обеденном столе была расстелена карта. Возле этого стола стояли карточные столы, заваленные какими-то списками и прочими бумагами. Еще на столе стояла бутылка «Бурбона». Она была почти полной.

Входя в дом — большой, каменный, — прибывшие сняли обувь и оставили ее на веранде. Сенатор встал. Он не протянул руку вошедшим.

— Я предложу вам выпить, если вы заранее согласитесь с тем, что постоянно рассчитывать на это угощение вы не вправе, — сказал Джеллисон. — Когда-то в давние времена, если человеку предлагали еду и питье, это означало, что его приняли в качестве гостя. Теперь такое угощение равным счетом ничего не означает.

— Понимаю, — сказал Гарви. — Можете угостить меня порцией виски.

— Прекрасно. Эл, проводите женщин на кухню к плите. Они оценят возможность высушить свою одежду. Извините мне мои манеры, уважаемые дамы, но сейчас я несколько занят. — Он подождал, пока женщины выйдут, затем жестом пригласил Гарви сесть. Марк с неуверенным видом застыл в дверях. — Вы тоже, — сказал Джеллисон. — Выпьете?

— Ответ вы и сами знаете, — сказал Марк. Когда бутылка оказалась в его руках, он налил себе в стакан чудовищно огромную порцию. Гарви сморщился и глянул в сторону сенатора. Лицо Джеллисона не изменилось ни на йоту.

— С Маурин все в порядке? — спросил Гарви.

— Она здесь, — ответил Джеллисон. — Где ваша жена?

Гарви почувствовал, как кровь прилила к его лицу. — Она мертва. Убита. Она находилась дома, когда какие-то мерзавцы решили ограбить его. Если у вас есть сведения о голубом фургоне, сопровождаемого мотоциклистами…

— Ничего подобного в моем списке желанных гостей нет. Но — примите мои соболезнования о миссис Рэнделл. Так что за люди приехали с вами?

— Высокая женщина — Мария Ванс, моя соседка. Горди Ванс вместе с группой скаутов отправился к Трясущейся осине. Он взял на себя заботу о моем сыне. Я обязан заботиться о его жене.

— Ох-хо-хо. Элегантная дама. Она может совершать пешие переходы, или эти сапоги у нее для вида?

— Она может совершать переходы. Еще она умеет готовить. Я не могу оставить ее.

Повара у меня есть. А остальные?

— Они вытащили из дерьма мою задницу. Я уже был готов лечь и помереть — после того, как я обнаружил Лоретту. — Виски согрело Гарви и он чувствовал, что напряженность устроенного сенатором допроса все усиливается. Человек, бывший в прошлом и судьей, и адвокатом, не собирался тратить слишком много времени на принятие решения. — Марк и Джоанна нашли меня и опекали до тех пор, пока я снова не ощутил себя живым. Они помогли и Марии. — Я — с ними.

— Конечно. Хорошо, что вы умеете делать?

Гарви пожал плечами:

— Умею водить вездеход. Еще… черт, а ведь есть какой-то опыт, многое пришлось пережить… умею совершать пешие переходы, был военным корреспондентом, был пилотом вертолета…

— Вы были Лос-Анджелесе. Что там творится?

— Лучше спросите Марка и Джоанну. У нас есть информация — если только она окажется для вас полезной.

— Цена информации — еда и питье. Вы сказали мне, что если я приму вас, то ваши попутчики тоже должны остаться здесь?

— Да. Боюсь, что это так. Мы внесем свой вклад в вашу деятельность — если вы сможете кормить нас.

Джеллисон поглядел на Гарви задумчиво: — За вас, можете считать, подан один голос. Голос Маурин. Но есть и мой голос: против.

— Я заранее догадывался об этом. Я сделал вывод, что вы не очень настроены привлечь беглецов. Мост и все остальное…

— Мост?

— Тот большой, который был переброшен через ответвление озера. Как раз после того, как плотина рухнула…

— Плотина рухнула? — Джеллисон нахмурил брови. — Эл! — крикнул он.

— Да, сэр? — Харди появился мгновенно. Его рука была засунута в карман плаща. Карман оттопыривался. Увидев, что все трое спокойно сидят в своих креслах, попивая виски, Харди расслабился.

— Он говорит, что плотина рухнула, — сказал Джеллисон. — Вам уже сообщили об этом?

— Пока нет.

— М-да, — Джеллисон со значением кивнул. Харди, видимо, понял, что означает этот кивок. — Теперь расскажите мне о мосте, — сказал Джеллисон.

— Двое мужчин взорвали его. Сразу после того, как рухнула плотина. Динамитом с обеих сторон.

— Похоже, я оказываюсь по уши в дерьме. Опишите мне этих мужчин. — Джеллисон выслушал, затем кивнул. — Все правильно. Кристоферы. У нас вероятно, будут с ними затруднения. — Сенатор обернулся к Марку. — Армия? — спросил он.

— Военно-морской флот, — ответил Марк.

— Кадровый служащий? Стрелять умеете?

— Да, сэр, — и Марк начал рассказывать одну из историй о своих вьетнамских приключений. Возможно, эта история была правдой, а может и нет, но Джеллисон не стал его слушать.

— Умеет? — спросил он Рэнделла.

— Да. Я видел, как он стреляет, — сказал Гарви. Охватившее его напряжение стало спадать, он чувствовал как разглаживаются на его шее вздувшиеся бугры. Похоже, дела пошли на лад, похоже, сенатор пожелает принять его…

— Если вы хотите остаться здесь, вам придется безоговорочно признать меня своей высшей властью, — сказал Джеллисон. — Подчиняться лишь мне, — и никому другому. Быть верным лишь мне.

— Понятно, — сказал Гарви.

Джеллисон кивнул:

— Что ж, попробуем.

Воды Средиземного моря возвращались обратно.

Прочь от уничтоженных потопом городов от Тель-Авива и Хайфы. И одновременно на высокогорья Судана и Эфиопии обрушились грозовые тучи. Гигантские волны понеслись вниз по течению Нила — и ударили в Асуанскую плотину, уже ослабленную землетрясением, последовавшим за Падением Молота. Плотина обрушилась, добавив 130 миллионов кубических акрофутов воды к водам, переполнившим реку.

Уничтожая все на своем пути, вода промчалась по дельте Нила — через древние города, через Каир. Основание Великой пирамиды не выдержало удара — пирамида рухнула в ревущий поток.

Десять тысяч лет цивилизации оказалось уничтоженными водой. Вода унесла с собой даже обломки этой цивилизации. На всем протяжении — от Первого водопада вплоть до Средиземного моря — в дельте Нила не осталось ничего живого.

НИЩИЙ

Эйлин спала, уткнувшись головой в развернутую горизонтально спинку сиденья. Спала, не снимая ремня безопасности, лишь расслабив его. Ворочалась в такт движениям машины. Тим — неожиданно для себя — услышал, как Эйлин начала похрапывать. Когда начался длинный спуск. Тим, перегнувшись, потуже затянул ремень Эйлин. Затем выключил двигатель.

Он вспомнил, что именно так поступал шофер тогда, в Греции. Все дороги в Греции ведут сверху вниз. Водитель так сделал даже когда они ехали из Дельф через Парнас к Фермопилам — а дорога там очень узкая и очень извилистая. Это было просто ужасно, но водитель настоял на своем. В Греции, должно быть, самый дорогой бензин в мире.

Что там творится сейчас в Фермопилах? Смыло ли наводнение могилу Трехсот спартанцев? Волны вряд ли захлестнули Дельфы — если они были не высотой с Акрополь. Греции приходилось и прежде переживать стихийные бедствия.

Дорога в этом месте извивалась, петляла. Тим осторожно, пользуясь тормозами, легко взял поворот. Лежащий впереди участок дороги на долгом протяжении шел прямо. А еще дальше по склону вновь начинались извивы. Мокрая, полуразрушенная дорога. И оттого, что в машине рядом с ним находилась Эйлин, Тим особо остро почувствовал, какой он неважный водитель.

Очертания горных вершин изменились. Дорога в этом месте обрывалась. Тим ударил по тормозам, остановил машину. Вылез наружу, под несильный дождь. Капли дождя на вкус были пресными. Соленый дождь во всяком случае кончился.

Дорога и весь откос круто уходящий вниз, и вся гора были разорваны в этом месте разломом. Глубина провала достигала футов двадцати, а то и больше. Внизу, кучами громоздилась грязь, так что местами уровень ее отстоял от уровня дороги футов на четыре, на пять.

По телевизору показывали фильмы, где машины перелетали через расщелины и пошире. В одном фильме демонстрировали автомобиль, перепрыгивающий через рвы, летящий над насыпями, и диктор сказал, что эту машину даже почти не модифицировали.

Способен ли «Блейзер» на такое?

Есть ли какие-либо шансы? Провал выглядел так, будто он тянулся на целые мили. Тим вернулся в машину и задом отвел ее на пятьдесят ярдов. Обдумал, насколько это все возможно с физической точки зрения. Если машина приземлится на самом краю провала, то грохнется она вниз носом, следовательно и Эйлин и он сам погибнут. Полет должен быть горизонтальным, а это означает скорость и еще раз скорость. Недостаточная скорость — это смерть.

Он поставил машину на тормоза и снова сходил к расщелине. Будить Эйлин? Эйлин его идея испугает до смерти. Где-то сзади тусклый в струях дождя, вспыхнул свет фар чьей-то чужой машины. И увидев этот свет Тим решился. Он не знает, кто находится в этой чужой машине, да и знать не хочет. Тим вернулся к «Блейзеру». Мысленно составил уравнение: предположим, «Блейзер» имеет в длину пятнадцать футов; падает он с ускорением в 1 «g». Тим влез в машину и двинул ее с места. Если передний конец машины спустится не более, чем на два фута, пока задние колеса еще не оторвались от дороги, потом они тоже окажутся в воздухе, вся машина уже окажется в воздухе… значит, это одна треть секунды. Итак, получается пятнадцать футов за треть секунды, или, что тоже самое, сорок пять футов за секунду. А сорок четыре фута за секунду — это тридцать миль в час. Следовательно скорость должна равняться примерно тридцати милям в час. А теперь — ПОЕХАЛИ…

Машина пролетела примерно шесть футов. Во время разгона инстинкт повелевал Тиму нажать на тормоза, но Тим удержался.

С сильным ударом машина приземлилась в грязь и по склону грязи съехала на дорогу. То, на что он решился, сейчас казалось Тиму неправдоподобным. Машина, будто ничего и не было, спокойно катила вниз по дороге.

От удара Эйлин подбросило. Она испуганно дернулась, приподнялась и выглянула в окно. За окном плыл — назад по ходу машины — склон холма. Эйлин замигала и удовлетворенно вздохнув, уснула снова.

Спит, когда я совершил настоящий подвиг, подумал Тим. Лучший в своей жизни водительский подвиг. Он усмехнулся, щурясь в летящий навстречу дождь и грязь. Затем выключил мотор, и машина покатилась дальше под уклон по инерции.

Часом позже Эйлин все еще спала. Тим позавидовал ей. Ему приходилось слышать о людях, проводящих большую часть жизни во сне. Таким образом организм защищался от нервного потрясения. Беспробудно спали и люди, чья жизнь наяву приносила им одни разочарования. Тим мог понять их: сон в такой ситуации, действительно соблазн. Но, разумеется, к Эйлин это не относится. Ей необходимо поспать. Когда нужно, Эйлин — сама бдительность.

В этом месте дорожное покрытие было расколото на отдельные плиты. Тим включил мотор, добавил скорость. Машина помчалась, будто перелетая с одного бетонного островка на другой. Он вспомнил телевизионную передачу об автогонках Байя. Один из гонщиков в числе прочего сказал, что плохая дорога требует быстрой езды: машина не натыкается на выбоины и перелает через них. Когда Тим смотрел эту передачу, высказанное гонщиком соображение не показалось ему особенно удачным, но теперь, похоже, что ничего другого и не оставалось. Плиты сдвигались под весом автомобиля, подпрыгивали, стуча в днище. Суставы сжимающих рулевое колесо пальцев Тима побелели. Зато Эйлин улыбалась во сне, будто раскачивание машины убаюкивало ее.

Тим ощутил себя вдруг очень одиноким.

Да, она не оставила его. Но сейчас она спала, а он вел машину, и дождь беспрерывно барабанил по металлу — в дюйме над головой, а дорога начала выкидывать странные штучки. Как раз вон там ее покрытие изогнулось изящной аркой, словно созданный футуристом мост, и под этим «мостом» потоком бежала вода. Полоса бетона еще не обрушилась под весом собственной тяжести, еще держалась, но веса машины ей уже наверняка не выдержать. Тим объехал — прямо по воде — эту «арку». Колеса машины продолжали крутиться, и мотор не заглох, и когда это стало возможным Тим снова вырулил на дорогу.

Он потерял все. Он покинут всеми — кроме Эйлин. Он понимал, что деньги и кредитные карточки теперь потеряли всякую ценность. Это уж точно — утеряли. След пули, оставшийся в стекле — это уже нечто иное. Посчитать, что езда прямо по газонам клуба есть вандализм! Обсерватория… но на данную тему Тиму не хотелось думать. Его выкинули из собственного его владения, и при воспоминании об этом у Тима загорелись уши. Трус. Он чувствовал себя трусом.

Дорога извиваясь сбегала вниз по склону. Она делалась все шире, превращалась в гладкую прямую линию, тянувшуюся вдаль. Вдаль… куда? В бесконечность? Ничего не остается делать, кроме гнать машину все дальше. Дождь словно обрел новые силы, яростно хлестал по машине. Тим включил двигатель и почувствовал приступ отваги, увеличил скорость до двадцати миль в час.

— Где мы едем? Как дела? — спросила Эйлин.

— Съезжаем с гор. Дорога прямая, насколько можно видеть, нигде не повреждена. Поспи еще.

— Хорошо.

Когда Тим оглянулся на нее, она уже снова спала.

Он увидел лежащее впереди шоссе. Согласно дорожному знаку: Северное шоссе 99. Он перевалил через скат. Теперь можно двигаться со скоростью в сорок миль в час. «Блейзер» мчался мимо стоящих неподвижно, заливаемых дождем машин, мимо машин ранее ехавших по шоссе в обоих направлениях. И людей было много тоже. Тим каждый раз пригибался пониже, когда видел в их руках что-либо напоминающее ему ружье. И один раз то, чего он опасался претворилось в реальность. Двое мужчин встали по обе стороны шоссе и навели на «Блейзер» свои ружья. Они показывали жестами: «Стой!» Тим пригнулся еще ниже, с маху вдавил педаль акселератора и направил автомобиль на одного из мужчин. Мужчина мгновенно отпрыгнул в грязь, во тьму. Каждым своим нервом Тим ждал, когда рявкнут ружья, но выстрелов не последовало.

Подождав Тим выпрямился.

Итак, что это все значило? Они, те самые, боялись понапрасну тратить боеприпасы? Или их ружья промокли насквозь, что не могли выстрелить? Тим тихо сказал сам себе: «Если ты незнаком, и можешь не останавливаться…» Эти слова как-то сказал Гарв Рэнделл.

У них еще было горючее, они все еще продолжали ехать. Покрытое водой шоссе казалось чисто вымытым. Вода, должно быть, остановила все машины, меньшие по размеру, чем автомобиль Тима. Тим ухмыльнулся, глядя во тьму. Двести пятьдесят тысяч за машину? Что ж, пришлось заплатить, но товар стоит того. Высшего качества товар.

Дождь выдал очередной яростный залп, сразу обрушив на землю целый поток воды, и затем внезапно прекратился.

На какое-то долгое мгновение перед Тимом открылось все находящееся впереди пространство. И как раз в тот миг, когда дождь ударил снова, Тим нажал на тормоза.

Приехали, все.

Эйлин села. Поставила вертикально спинку сиденья, автоматическими движениями огладила юбку.

— Мы уперлись в океан, — сказал Тим.

Она протерла глаза:

— Где мы?

Тим включил потолочное освещение. Расстелил на коленях карту.

— Я все время держал направление на северо-восток и так, чтобы дорога шла вниз, — начал объяснять он. — До тех пор, пока мы не съехали с гор. А этих гор было много. Потом какое-то время я вообще не мог определить направление, поэтому я просто выбирал тот путь, который по-прежнему вел вниз. Наконец, я выехал на шоссе 99, — Тим не скрывал как он горд. С его отвратнейшим чувством направления они могли заехать куда угодно. — С девяносто девятым все в порядке. Оно не разрушено. Только ты вот не видела пару ребятишек с ружьями. А еще не видела великого множества машин, которые не могут сдвинуться с места — ну, это для их владельцев неприятность, но не беда. Разумеется дорога сплошь залита водой, но…

Эйлин внимательно изучала карту. Потом сощурилась, пытаясь проникнуть взглядом сквозь завесу дождя, пытаясь понять, что делается там, куда был направлен свет фар. Пытаясь извлечь из памяти хоть отрывки сведений об этой местности, воссоздать в мозгу ее образ. Но она и Тим могли видеть лишь серый сумрак. Пустой, не содержащий ничего сумрак — кроме серебристо-серых струй дождя. Нигде ни огонька. Ничего не видно.

— Попробуй сдать назад, — низко пригнувшись к карте, попросила Эйлин. Тим чуть подал машину задним ходом. Попятился прочь из глубокого места и остановился только тогда, когда уровень воды сравнялся со ступицами колес.

— Дела у нас неважные, — сказала Эйлин. Мы уже проехали Бейкерсфилд?

— Да. — Об этом свидетельствовали и дорожные знаки, и здания, кажущиеся во тьме видениями, и гряда гор виднелась как раз под тем углом. — Не очень давно.

Эйлин нахмурилась и сощурила глаза, пытаясь разобрать мелкий шрифт. — Согласно карте, Бейкерсфилд находится на высоте четыреста футов над уровнем моря.

Тим вспомнил об обрушившихся горных вершинах.

— Я бы не доверял больше цифрам, характеризующим высоту. Насколько я помню, во время сильмарского землетрясения вся Долина Сан Фернандо опустилась на тридцать футов. А ведь землетрясение это было несильным.

— Начиная с этой точки местность все понижается и понижается. Считай, что мы находимся на низменности. — И мы все ниже опускаемся, чем дальше мы едем по этой низменности, тем опускаемся все ниже, по низменности — все ниже… — Тим, никакая волна цунами сюда, так далеко добраться не может. Или может?

— Нет, но льет дождь.

— Льет. Боги, такой страшный ливень, и он по-прежнему льет не переставая! Ведь не могла же голова кометы содержать в себе столько воды! Не могла? — И Эйлин перебила Тима, когда он, было, пустился в объяснения. — Оставим это. Давай думать, как нам из этого выпутаться. Куда мы хотим попасть?

— Обратно куда-нибудь на возвышенность.

— Итак, — сказал Тим, — вот и еще одна стоящая перед нами проблема. Я знаю, куда мы хотим попасть. Нам нужна сельская местность, расположенная на возвышенности. Скажем, район национального парка «Секвойя». Чего я не знаю — так это, хочет ли кто-нибудь нас там видеть. — Он не посмел высказать свою мысль более определенным образом.

Эйлин на эту реплику ничего не ответила — ждала.

Тим постарался справиться с охватившей его трясучкой.

— У меня есть одна идея…

Эйлин ждала.

Черт возьми, как только он расскажет ей, все обратится в дым! Точно так же, как было с ресторанами и отелями, поджидающими их в Туджунге. Выскажи свою мечту, и она уже не исполнится. Но все рано Тим начал говорить, и в голосе его звучала тихая нотка отчаянья:

— Ранчо сенатора Джеллисона. Я внес в компанию по его избранию много денег. И мне уже приходилось побывать на его ранчо. Оно — великолепно. Если он там, он нас примет. А он должен быть там. Он человек умный.

— А ты жертвовал деньги на его кампанию, — Эйлин рассмеялась.

— Тогда деньги были настоящими деньгами. И, милая, это все, что я сумел придумать.

— Прекрасно. Все равно я не могу припомнить одиноко живущего фермера, чем-то обязанного мне. Ведь фермеры сейчас хозяева положения, не так ли? Именно об этом мечтал Томас Джефферсон. Где находится это ранчо?

Тим постучал пальцем по карте — между Спрингвиллем и озером Саксесс, как раз под горами, где расположен Национальный парк «Секвойя». — Здесь. Значительную часть пути нам придется проделать под водой. А потом мы вынырнем и снова получим право дышать.

— Может быть существует путь и получше. Погляди влево. Видишь железнодорожную насыпь?

Тим выключил потолочную лампу, затем выключил фары. Еще чуть, немного, пока его глаза адаптируются и…

— Не вижу.

— Ладно, она должна быть там. — Эйлин взглянула на карту. — Южная Тихоокеанская железная дорога. Она делает изгиб, а дальше — прямо, как раз куда нам надо.

Тим начал разворачивать машину:

— И что ты задумала? Дождаться поезда?

— Не совсем так.

Свет фар проникал недалеко: не мог пробиться сквозь завесу дождя. Ничего не было видно — лишь куда ни посмотри, море воды, заливаемое дождем.

— Что ж, будем надеяться, что там есть насыпь — сказала Эйлин. — Поехали. — Она перебралась через Тима к рулевому колесу. Тим не мог понять, что у нее на уме, но послушно расстегнул ремень безопасности. Эйлин завела мотор. Повернула машину на юг, обратно по дороге, по которой они приехали сюда.

— Там позади люди, — сказал Тим. — И у двоих из них — ружья. Кроме того, мне не кажется, что у нас есть сифон, так что нам не следует расходовать слишком много горючего.

— Хорошие новости со всех сторон.

— Я просто сказал тебе это, — промямлил Тим. Он отметил, что вода стоит не выше ступиц колес. Дальше к западу земля повышалась, выставляя черные горбы над поверхностью мелководного моря. Вон рощица миндальных деревьев, а вон дом фермера. Эйлин резко повернула направо, туда, где не было никакой дороги. Автомобиль съехал с шоссе 99 и с натугой двинулся вперед — сквозь воду и грязь.

Тим боялся слово сказать, чуть ли не боялся дышать. Эйлин пробивалась все дальше, пересекла один, а потом и второй черный горб, выставленный из воды, но эти кусочки относительно твердой поверхности были маленькими. Они были словно островки посреди океана, и машина шла сквозь океан, шла, заливаемая бесконечным ливнем. Вцепившись обеими руками в трясущийся борт, Тим ждал, когда машина ухнет в какую-нибудь двухфутовую яму и погибнет.

— Там, — бормотала Эйлин — там.

Кажется линия горизонта впереди сделалась чуточку выше? Мгновением позже Тим был уже твердо уверен: земля впереди вздыбилась длинным горбом. Пятью минутами позже машина подъехала к основанию железнодорожной насыпи.

Въехать на насыпь автомобиль не мог.

Эйлин вручила Тиму буксировочный трос и послала на насыпь, под дождь.

Он перекинул трос через рельс, пропустив конец снизу, и потянул на себя, добавляя вес тела. Тем временем Эйлин пыталась заставить машину взобраться по покрытому грязью откосу. Скользя, автомобиль упорно скатывался назад. Тим захлестнул петлей троса второй рельс. Выбирал каждую появившуюся слабину — дюйм за дюймом. Автомобиль полз вверх и снова скатывался назад, а Тим все выбирал слабину и тянул, тянул. Одно неверное движение, и трос переломает ему пальцы. Нужно перестать об этом думать. Так легче, когда тебя окружают беда и сумрак, когда осталось лишь — дождь и изнеможение и невыполнимая, невозможная задача. Все прежние победы и триумфы Тима были забыты, они не принесли никакой пользы…

До него не сразу дошло, что автомобиль уже забрался на насыпь, стоял почти горизонтально, и что Эйлин подает сигнал гудком. Тим отвязал трос, свернул его кольцами и с трудом залез вместе с ним в машину.

— Мы — молодцы, — сказала Эйлин. Тим кивнул, ждал продолжения.

Если энергия и решимость Тима выдохлись без следа, то у Эйлин еще оставалось и то и другое. — Полицейским известен этот трюк. Мне о нем рассказывал Эрик Ларсен. Правда, я никогда его не проделывала…

Машина въехала колесом на рельс, накренилась. Попятилась назад, развернулась, наклонно удерживаясь на насыпи. Покачиваясь, снова двинулась вперед, и внезапно обе пары ее колес оказались стоящими на рельсах. — Разумеется, для этого подходит не всякий автомобиль, — сказала Эйлин. Голос ее звучал менее напряженно и более уверенно чем раньше. — Что ж, в путь…

Балансируя на рельсах, машина пошла вперед. Колеса были разнесены как раз на нужную ширину. По обеим сторонам отливало серебром недавно возникшее море. Машина двигалась медленно, качалась и вновь восстанавливала равновесие. Балансировала, словно танцор на проволоке. Рулевое колесо — все время в движении, по миллиметрам. Эйлин — как натянутая струна.

— Если б ты заранее сказала мне, я бы не поверил, что такое возможно, — сказал Тим.

— Не думаю, что ты предпочитаешь, чтобы мы сдались без боя.

Тим не ответил. Он четко видел, что уровень воды постепенно приближается к верхней поверхности рельсов. Но продолжал он не верить или поверил, и во что он верил или не верил — об этом он решил промолчать.

Все дальше и дальше — прямо по морю. Уже не один час Эйлин ехала по воде.

Чуть нахмурившаяся, с расширенными глазами, напряженно выпрямившаяся — она закрыла себя для всего постороннего. Тим не смел ей и слова сказать.

Вокруг никого не было — ни тех, кто взывал бы о помощи, ни тех, кто мог нацелить ружье. В свете фар и время от времени вспыхивающих молний было видно лишь вода и рельсы. Местами рельсы скрывались под водой, и тогда Эйлин замедляла и без того медленный ход и вела машину буквально на ощупь. Один раз молния высветила крышу какого-то большого дома. На крыше виднелись шесть человеческих фигур. — Все в блестящих дождевиках. Двенадцать поблескивающих глаз глядели на автомобиль-призрак, едущий по воде. А потом повстречался еще один дом, но он плыл, лежа на боку, и вблизи его никого не было. А еще потом — на мили и мили тянулись прямоугольной формы посадки, затопленные фруктовые сады, и из воды торчали только верхушки деревьев.

— Я боюсь остановиться, — сказала Эйлин.

— Я уже понял это. Я боялся отвлекать тебя.

— Нет, говори со мной. Не давай мне уснуть. Сделай так, чтобы я поняла, что все это на самом деле. Это какой-то кошмар.

— О, Господи — да. Я хорошо знаю, как выглядит поверхность Марса, но такого — такого больше нет нигде во вселенной. Ты видела тех людей, смотрящих на нас?

— Где?

Разумеется, она ни на миг не могла оторвать взгляда от рельсов. Тим рассказал ей о людях, стоявших на крыше.

— Если они выживут, — сказал он, — от них пойдет легенда — легенда о нас. Если кто-нибудь им поверит.

— Мне это нравится.

— Не знаю. Легенда о Летучем голландце? — получилось бестактно. — Хотя — мы же не будем оставаться в этих местах вечно. Эти рельсы доведут нас до Портервилля, а там уже никто не попытается помешать нам.

— Ты думаешь, что сенатор Джеллисон примет нас?

— Конечно. — Даже если эта надежда обманет, он с Эйлин окажутся в безопасном районе. Это какое-то волшебство, фокус — ехать в Портервилль по рельсам железной дороги. Он должен помочь ей, и ни в коем случае не мешать.

Следующий вопрос Эйлин оказался для Тима неожиданным.

— А меня он примет?

— Ты сошла с ума? Ты представляешь гораздо большую ценность, чем я. Помнишь обсерваторию?

— Конечно. В конце концов я очень хороший бухгалтер.

— Если люди, живущие в окрестностях Портервилля, организовались — наподобие того, как было в Туджунге, им понадобится бухгалтер. Чтобы учитывать распределяемое имущество. Возможно, они даже ввели систему меновой торговли. А тут могут возникнуть трудности, деньги-то вышли из моды.

— А теперь я могу сказать, что ты сумасшедший, — заявила Эйлин. — Все, кто платят налоги, умеют вести счета. Все, кроме тебя, Тим. В эту страну съехалось много бухгалтеров и юристов, и им захотелось, чтобы все походили на них — и в этом они чертовски преуспели.

— Не совсем так.

— Мне кажется, что именно так. Бухгалтеров сейчас хоть пруд пруди.

— Я там без тебя не останусь, — сказал Тим.

— Конечно. Я это знаю. Вопрос в том, впустят нас или нет. Есть хочешь?

— Естественно хочу, детка, — Тим потянулся к заднему сиденью. — Фриц дал нам томатный суп и цыпленка с рисом. И то и другое — консервы. У нас есть на чем подогреть их. Ты можешь вести машину одной рукой?

— Наверное, нет. Сейчас — нет.

— О, пустяки. Все равно у нас нет консервного ножа.

Благодарение Богу, что существуют и невеликие чудеса. Их легче понять. Одним из таких малых чудес была дорога — она выдавалась из моря, пересекая рельсовый путь. Рельсы прорезали дорожное покрытие. Эйлин вдавила тормозную педаль — так резко, что Тим чуть не вылетел в ветровое стекло.

Тим и Эйлин разложили спинки сидений и, обнявшись, уснули.

Эйлин спала беспокойным сном. Она вскрикивала, дергалась, лягалась. Тим обнаружил, что когда он гладит ее ладонью по спине, она расслабляется и засыпает более крепко. И тогда он может уснуть тоже, до следующего вскрика.

Он проснулся. Бесконечная ночь, пронизанная воем ветра. И панически вонзившиеся в его руку ногти Эйлин. И страшно раскачивающийся автомобиль. Глаза Эйлин широко раскрыты, губы напряжены.

— Ураган, — сказал Тим. — Сильный удар, пришедшийся в океан, породил ураганы. Радуйся, что мы уже успели найти безопасное место.

Эйлин ничего не ответила.

— Мы здесь в безопасности, — повторил Тим. — Пока он бушует, мы можем поспать.

Эйлин рассмеялась: — Ты даешь! А что бы произошло, если б он застиг нас, когда мы ехали по рельсам?

— Тогда тебе бы осталось лишь надеяться, что действительно такая хорошая, какой себе кажешься.

— О, Господи, — сказала Эйлин и — невероятно! — тут же уснула.

Вой и раскачивание. Тим лежал рядом с Эйлин. Переворачивали ли ураганы автомобили? Еще как переворачивали. И думая об этом Тим почувствовал, что он голоден. Может быть, удастся с помощью бампера открыть банку с супом? После того как кончится ураган.

Он задремал и проснулся. Вокруг было абсолютно тихо. Даже дождь не шел. Тим разыскал банку с супом и вылез из машины. Он умудрился погнуть бампер (немножечко), зато надорвал крышку банки. Он глотал суп — именно к такому супу он всегда относился с почтением.

Он поднял глаза к небу и увидел россыпь звезд — чистых и ясных.

— Прекрасно! — сказал он. И торопливо полез обратно в машину.

Эйлин уже не спала — сидела. Тим отдал ей банку с супом:

— Я думаю, мы сейчас в глазу урагана. Если хочешь увидеть звезды, быстро глянь и возвращайся обратно.

— Нет, спасибо.

Суп был холодный и тягучий. После него и Тиму и Эйлин захотелось пить. Решив собрать дождевую воду, Эйлин выставила банку на крышу машины. А потом она и Тим легли снова, дожидаясь утра.

Ливень начался снова — неистовый, сильный Тим потянулся в окно за банкой — и обнаружил, что она исчезла. Он разыскал на полу пустую банку из под пива, содрал с нее крышку. Дважды наполнил ее дождевой водой, льющей с крыши машины.

Несколькими часами позже ливень утих, превратился в покрапывание. Был самый разгар дня, с неба сочился тускло-серый свет, и можно было видеть, что вокруг море, по волнам которого плыли различные предметы и трупы. Плыли трупы собак, кроликов и коров. И бесчисленное количество человеческих жертв. Плыло дерево во всех его видах и формах: стволы, мебель, стены домов. Тим вылез из машины и выловил из воды несколько обломков. Сложил их на бак машины. — Если мы найдем себе какое-нибудь убежище, — сказал он, — у нас есть еще одна банка супа.

— Хорошо, — ответила Эйлин. Она сидела, четко выпрямившись, управляла рулевым колесом. Двигатель урчал. Тим не торопил Эйлин. Он знал, что любое дело делается лучше, если оно делается без принуждения. И он знал, чего ей стоило то, что она сейчас делала.

Эйлин передвинула рычаг.

— Держись, — сказал Тим, показывая, и положил руку ей на плечо. Эйлин кивнула и перевела рычаг обратно на нейтраль.

Серебристо-серым валом к ним катилась волна. Волна не была высока. Когда она докатилась до машины, в высоту она достигала не более двух футов. Но на протяжении всей ночи уровень моря повышался, и сейчас вода стояла у ободов колес. Волна мягко ударила в машину, подняла ее, понесла. И почти сразу опустила ее — мотор не успел заглохнуть.

Голос Эйлин прозвучал обессиленно:

— Что это? Снова землетрясение?

— Я бы предположил, что где-то обрушилась дамба.

— Понимаю. Так и было. — Эйлин попыталась рассмеяться. — Дамба рухнула! Всю жизнь теперь — удирать.

— Чероки бегут от Форта Мюдж!

— Что?

— Так. Оставим это, — сказал Тим. — Вся эта вода там… то есть здесь, означает, что рухнула отнюдь не первая дамба. Обрушились вероятно все плотины и дамбы. Может быть, кое-где инженеры и механики успели вовремя открыть водостоки. Может быть. Но большинство плотин — разрушено. — Что, подумал он, означает, что электроэнергии больше, видимо, нигде нет. Сдохли даже центры электроэнергии на местах. И он подумал — а, может, уцелели силовые станции и генераторы? Плотины можно будет выстроить заново.

Эйлин передвинула рычаг. «Блейзер» медленно двинулся вперед.

Рельсы Южной Тихоокеанской железной дороги довели их почти до Портервилля. Насыпь и лежащие на ней рельсы постепенно шли вверх. И, наконец, то, что лежало вокруг машины, уже не было морем. Это была земля, и выглядела она так, будто только что поднялась из морских пучин: воды Атлантики возвращались в свои берега. Но Эйлин продолжала вести машину по рельсам — хотя ее плечи и вздрагивали, сведенные напряжением.

— На железнодорожной насыпи нам не повстречаются ни люди, ни остановившиеся автомобили, — сказала она. — Так мы избежим встречи с ними, правда? — Но полностью уклониться от встречи с чужими не удалось. Временами по сторонам попадались группки беглецов. В самом жалком состоянии они, обычно члены одной семьи, брели неизвестно куда.

— Я ненавижу себя за то, что мы без остановки преспокойно катим мимо них, — сказала Эйлин. — Но… кого из них нам следовало бы взять к себе? Первых же встреченных нами? Или выбрать кого-то? Неважно, как бы мы ни решили поступить, но машина была бы битком набита, а впереди — тоже люди…

— Все правильно, — сказал Тим. — А больше нам все равно ехать некуда. — Но задумался ощущая ее мысли. Вправе ли они рассчитывать, что кто-то поможет им? Они-то сами никому не помогали…

К юго-востоку от Портервилля они съехали с насыпи. Тут их дорога и железнодорожный путь расходились. Машину повел Тим, а Эйлин легла на раскинутом пассажирском сиденье. Она крайне устала, но заснуть не могла.

Было видно, что недавно все вокруг было затоплено. Поглядев на разрушенные здания, поваленные заборы и вырванные с корнем деревья, Тим уверился, что наводнение пришло сюда с того же направления, откуда ехали и они. Все было покрыто грязью, и Тим не раз получил повод гордиться точностью своего выбора. Вряд ли какая другая машина в мире прошла бы там, где проходил «Блейзер».

— Озеро Саксесс, — сказала Эйлин. — Там лежит большое озеро, а плотина должно быть рухнула. Дорога проходит как раз вблизи этого озера…

— Да?

— Хотелось бы мне знать, нет ли там какой-либо иной дороги, — сказала Эйлин. Они продолжали ехать все дальше и, наконец, добрались до перекрестка. Дорога отсюда шла вверх — в горы.

Все вокруг было покрыто грязью, всюду виднелись машины — во всевозможных направлениях. В машинах виднелись люди — мертвые люди. Эйлин и Тим были рады, что идет дождь. Дождь мешал увидеть все, мешал разглядеть покрытые грязью тела и машины. Дорога делалась все уже. Местами она оказывалась размытой, местами полностью была завалена грязью. Машину снова повела Эйлин, она чутьем угадывала, где должна лежать дорога. Она вела автомобиль и надеялась, что под слоями грязи колеса не утеряют связи с дорожным покрытием. «Блейзер» продолжал идти вперед, хотя и более медленно…

Эйлин и Тим увидели свет костра. Там сгрудилось с полдюжины машин — некоторые не хуже «Блейзера». И люди — мужчины и женщины и дети. Вид у них был безрадостный. Каким-то образом собравшимся здесь удалось разжечь костер. Укрытая листом пластика виднелась куча поленьев. Люди оставались под дождем. Дрова были придвинуты поближе к костру, чтобы они могли просохнуть.

Тим поднес к костру, вытащив из «Блейзера» деревянные обломки. Никто не сказал ему ни слова. Дети смотрели на него, и в глазах их таяла безнадежность. Наконец, один из мужчин сказал:

— Вы там не проедете.

Тим, не отвечая, глянул на громоздящиеся впереди наслоения грязи. В грязи виднелись следы колес. Если там могла пройти другая машина…

— Проблема в другом, — сказал мужчина. — Мы смогли там проехать. Но мост впереди разрушен.

— Но можно и пешком…

— А еще там вооруженные винтовками люди. Они не вступают в переговоры. Сперва они выстрелили — так, чтобы пуля прошла между мной и моей женой. Я понял, что следующий выстрел уже не будет предупреждением. Но тех, кто стрелял, я даже не видел.

Вот и настал он — конец пути. Тим сел возле огня и начал смеяться — сначала тихо, а затем громче, в нарастающей истерике. Два дня. Два? Да. Сегодня пятница, Затопленная Грязью Пятница, следующая за Вторником Катастрофы, и дорог ведущих в горы, более не существует, и добраться до поместья сенатора теперь невозможно. Опять люди с ружьями. Мир принадлежит людям с ружьями. Может, это стрелял сенатор. Перед глазами всплыло неправдоподобное: сенатор Джеллисон во всей красе — полосатые брюки, легкий пиджак и винтовка: именно так и должен одеваться преуспевающий лидер…

— Так и бывает, — сказал Тим. — Расскажите о своей мечте — и этим вы убьете ее. Так всегда и бывает! — и он расхохотался снова.

— Выпейте, пожалуйста, — сказал другой мужчина, огромный, с мощными волосатыми руками. С помощью носового платка вытащил из огня оловянную банку. Вылил содержимое банки в пластмассовую чашку, глянул на Тима, словно раскаиваясь в том, что делает, и из кармана куртки вытащил плоскую пинтовую бутылку. Плеснул в чашку ром и передал ее Тиму.

— Выпейте, только не потеряйте чашку. И прекратите это. Вы пугаете детей.

Ну и что? Это для Тима уже привычно дело — ощущать стыд. «Не устраивай сцен». Сколько раз повторяла ему это мать. И отец тоже, и все остальные тоже…

Кофе с добавкой рома на вкус был совсем неплох и согрел Тима. Хотя большого облегчения от него не было. Эйлин принесла оставшуюся банку супа и предложила ее присутствующим. Все сидели в молчании, деля то, что у них было: суп, растворимый кофе и тушка утонувшего кролика, поджаренная на пруте вместо вертела.

Разговаривали очень мало. Наконец присутствующие начали собираться.

— Мы двинем на север, — собирая свое семейство, сказал один мужчина. — Кто-нибудь хочет со мной?

— Конечно, — остальные решили присоединиться к этому мужчине. Тим почувствовал облегчение. Они уедут, оставив его с Эйлин. Надо ли ему ехать с ними? Зачем? Им все равно неизвестно, куда они хотят добраться, им некуда ехать.

Все присутствующие встали и направились к своим машинам. Все, кроме великана, угостившего Тима кофе. Он остался сидеть: он, его жена и двое детей.

— Вы тоже, Брэд? — спросил новый предводитель.

— Машина сломалась, — великан махнул рукой в стороне Линкольна, стоящего возле грязевого оползня. — Наверное, сломана ось.

— А горючее в ней осталось? — спросил предводитель.

— Мало.

— Мы все же попытаемся. Если вы не возражаете.

Великан пожал плечами. Из Линкольна уезжающим удалось добыть не более пинты бензина. Машины их были битком набиты, места ни для кого иного в них не оставалось — абсолютно. Предводитель все медлил. Поглядел на остающихся, как глядят на приговоренных к смерти. «А вот это ваш кусок пластика? И растворимый кофе?» — сказал он. Сказал он это очень задумчиво, и не получив ответа, пошел прочь. Кавалькада машин двинулась вниз по склону, скрываясь за завесой дождя.

Вокруг костра осталось сидеть шесть человек. Тим, Эйлин и… «Меня зовут Брэд Вагонер, — сказал великан. — Это Роза, Эрик и Консенсион. Имя для мальчика выбрал я, в моей семье было такое имя, для девочки выбрала жена — Роза. Думал, что и дальше так будет делать, если у нас появятся еще дети». — Похоже великан был рад, что есть с кем поговорить.

— Я — Эйлин, а это Тим. Мы… — Эйлин запнулась. — Разумеется, это было б неправдой — сказать, что мы рады с вами встретиться. Но, наверное мне это следует сказать в любом случае. И мы очень вам признательны за кофе.

Дети вели себя очень тихо. Роза Вагонер, обняв, привлекла их к себе и что-то тихо говорила им по-испански. Дети были совсем маленькие, лет пяти-шести, не больше, они прильнули к матери. На них были желтые нейлоновые плащики и теннисные туфли.

— Вы сели на мель, — сказал Тим.

Вагонер кивнул. И ничего не ответил.

Он справится с двумя такими как я, подумал Тим. И у него — жена и двое ребятишек. Нам лучше убраться отсюда — пока он не переломил мне шею и не забрал «Блейзер». Тима охватил страх. И было стыдно, потому что Вагонеры не сказали и не сделали ничего, чтобы проявились подобные подозрения. Просто уже одно то, что они находились рядом…

— Все равно ехать некуда, — сказал Брэд Вагонер. — Мы — из Бейкерсфилда, а от него мало что осталось. Наверное, нам сразу же следовало уйти в горы, но мы думали, что надо бы разыскать в городе что-нибудь съестное. И прочие припасы. И опоздали: плотина успела обрушиться. — Он глянул на возвышающийся над ним крутой склон холма. — Если дождь прекратится, может быть, мы попытаемся для себя разыскать какое-нибудь место. Пойдем пешком и будем искать. А у вас есть какие-нибудь планы? — Великан не смог скрыть прорвавшиеся в его голосе мольбы.

— Не то, что планы… — Тим уставился в угасающее пламя. — Мне подумалось, что я знаю кое-кого там наверху. Я имею в виду политика, на которого дал много денег. Сенатора Джеллисона. — Там. Теперь с этим наверняка покончено. И что теперь делать?

— Джеллисон, — задумчиво пробормотал Вагонер. — Я голосовал за него. Может, можно на это рассчитывать? Вы еще будете пытаться добраться туда?

— Да только об этом я и способен думать, — голос Тима прозвучал безнадежно.

— Что вы собираетесь делать? — спросила Эйлин. Взгляд ее (случайно ли?) упал на детей.

Вагонер пожал плечами.

— Найти какое-нибудь место и начать все сначала, так, наверное, — он рассмеялся. — Я строил высотные дома. Зарабатывал на этом много денег, но… такой хорошей машины, как у вас, так и не приобрел.

— Вы бы удивились, узнав, сколько она мне стоила, — сказал Тим.

Огонь костра угас. Пора. Эйлин пошла к «Блейзеру», Тим следом. Брэд Вагонер остался сидеть — вместе с женой и детьми.

— Я не могу этого вынести, — сказал Тим.

— Я тоже, — Эйлин взяла его за руку, сжала. — Мистер Вагонер! Брэд…

— Что?

— Идите к нам. Садитесь, — Эйлин подождала, пока Вагонеры разместятся в «Блейзере» — взрослые на заднем сиденье, дети на полу сзади. Потом развернулась и поехала вниз по склону. — Жаль, что у нас нет хорошей карты.

— Карты у меня есть, — сказал Вагонер. Вытащил из внутреннего кармана мокрый лист бумаги. — Осторожней, она когда мокрая, легко рвется. — Это была изданная автоклубом карта округа Туларе. Немного более полная, чем карта Шеврона, которой располагали Тим и Эйлин.

Эйлин замедлила ход «Блейзера», остановилась. Внимательно осмотрела карту.

— Вот этот мост — тот самый, который разрушен?

— Да.

— Погляди, Тим: если мы вернемся назад и поедем к югу, там дорога, ведущая в горы…

— Что означает, что мы слишком уж долго ехали по Южной Тихоокеанской.

— По Южной Тихоокеанской. Слишком уж, черт побери, долго, — сказал Тим.

— По Южной Тихоокенской? — спросила Роза Вагонер.

Тим не стал объяснять. Они ехали к югу, пока не обнаружили возле дороги укрытое от дождя место, выемку в холме. И остановились, чтобы поспать. Сиденья Тим и Эйлин сначала уступили Вагонерам. И, укутавшись пластиковым листом, скорчившись под ним, ждали, когда настанет их очередь.

— Возвышенность — сказал Тим. — Она тянется к северу. И к востоку. А этой дороги на карте нет, — дорога была с гравийным покрытием, но, похоже, она находилась в хорошем состоянии. И, похоже, по ней можно было проехать. Она шла как раз в том направлении, что нужно.

У Эйлин кончались остатки надежды, а у «Блейзера» кончались остатки горючего, и все же Эйлин свернула на эту дорогу. Дорога шла вверх — сквозь горы. Это просто везение — что удалось наткнуться на нее, и еще большее везение, что ее не уничтожили ливень, грязевые оползни и ураганы. Но никакое везение не может помочь, если дорога перекрыта заставой.

Четверо высокого роста мужчин, огромных, словно футбольные звезды — или мафиози, как их показывают на экране телевизора. Рост и ружья придавали им вид отнюдь не дружелюбный. И они отнюдь не расплывались в улыбках. Желая узнать, что все это означает, Тим выбрался из машины. В одиночку. Один из мужчин пошел вниз по склону навстречу ему. Остальные остались стоять в стороне. И один из них (или это кажется?) показался Тиму знакомым. Кто-то, кого он видел на ранчо сенатора? Впрочем, какая от этого польза? И помимо этого «знакомого» были и другие, вооруженные, вставшие по ту сторону перегородившей дорогу баррикады.

Тим торопливо заговорил (при этом его очень беспокоило, что выглядит он как настоящий бродяга): — Мы едем к сенатору Джеллисону. Хотим навестить его. — Произнес он это властным голосам — что стоило ему немалых усилий и большого самоконтроля.

Тон его не произвел ни малейшего впечатления. — Имя?

— Тим Хамнер.

Мужчина кивнул: — Продиктуйте, как пишется, по буквам.

Тим продиктовал. Его почему-то обрадовало, что его имя незнакомо дозорному. Мужчина крикнул стоявшим позади: — Чак, посмотри, значится ли в списке сенатора Хамнер. Х-а-м-н-е-р.

Один из стражей заметно отреагировал на эту фамилию — даже сделал шаг вперед к баррикаде. Тим был уверен, что где-то видел его прежде.

— У нас есть список людей, которых велено пропускать, — сказал первый стражник. — И, дружище, это короткий список. Есть у нас и еще один список — перечень профессий. Вы врач?

— Нет…

— Кузнец? Слесарь? Механик? Станочник?

«А отставной плейбой вам не нужен? Или астроном? — Тим вспомнил о Брэде Вагонере. — Или подрядчик по строительству зданий?» Он хотел высказать все это, но его прервали.

Из-за грузовика, стоявшего возле баррикады, донесся голос: — Хамнера нет.

— Извините, — сказал Страж. — Мы не хотим, чтобы вы перекрывали нам обзор дороги. Так что будем очень обязаны, если вы уедете со своей машиной — так, чтобы мы ее больше не видели. И не возвращайтесь обратно.

Расскажете о своей мечте и она никогда не исполнится. Тим повернулся было, чтобы пойти прочь. Но…

Но нельзя уйти, уйти на смерть, даже не попытавшись хоть что-нибудь сделать. Тим увидел Эйлин и Розу Вагонер, глядящих на него из машины. Их лица сказали ему все. Они — знали.

Пытаться разыскать другую дорогу? Глупо. Бензин в машине почти на исходе, ну а, предположим, если удастся ее найти? Эти люди знают, что-где в этой местности расположено. Если есть не поврежденная дорога, ведущая в горы — они ее перекроют.

Идти пешком? На краю ранчо сенатора Джеллисона возвышается большая белая скала размером с небоскреб. Может быть удастся добраться туда. И получить там пулю…

И все же, подумал Тим. Если я гожусь на что-нибудь — так это для разговоров. Бессмысленно и бесполезно пробираться ползком через заросли… Он повернулся к баррикаде. Страж глянул на него раздосадованно — но не наставил пока винтовку прямо на Тима.

— Ваша машина на ходу, — сказал Страж, — а вы не ранены. Я обязан заставить вас уехать.

— Ческу! — закричал Тим. — Марк Ческу!

— Здесь, Ческу, — отозвался один из мужчин. — Здравствуйте, мистер Хамнер.

— И вы позволите вот так мне уехать? Даже не поговорив со мной?

Марк пожал плечами:

— Я здесь пока не совсем наравне с остальными.

— Да уж, мать-в-перемать, не совсем наравне, — подтвердил один из мужчин.

— Но… Марк, мы можем поговорить? — спросил Тим. — У меня есть одна идея… — Думать приходилось быстро. О чем-то таком говорил Вагонер. Он строил дома. Но…

— Поговорить мы можем, — ответил Марк. Но пользы от этого не будет. — Он передал винтовку одному из своих товарищей, и обойдя кругом баррикады, подошел к Тиму. — Так о чем поговорить?

Тим провел Марка к «Блейзеру».

— Брэд, вы говорили, что строили здания. Вы подрядчик или архитектор?

— И то и другое.

— Так я и думал, — сказал Тим. Он говорил быстро, торопливо. — Итак, вы знакомы с бетоном. Умеете проводить конструкторские работы. Вы сможете построить плотину!

Вагонер нахмурился:

— Я полагаю…

— Послушайте! — с триумфом воскликнул Тим. — Плотины, дамбы! — он показал на карту автоклуба. — Посмотрите, здесь силовые станции, дамбы, все они расположены вдоль этой дороги, вплоть до Сьерры. Эти плотины и дамбы разрушены, но некоторые из маленьких силовых станций уцелели, а я достаточно разбираюсь в электричестве, чтобы заставить их работать, если кто-нибудь сможет построить плотину. Итак, здесь перед вами укомплектованная команда энергетиков. Команда желающая заключить контракт. Команда энергетиков — это ценное приобретение, — Тим врал без оглядки, но ему не казалось, что стражи достаточно разбираются в электричестве, чтобы подловить его, устроив проверку.

И ведь он, Тим, знает теорию. Хоть и довольно смутно понимает практические аспекты, не очень хорошо разбирается в том, как работают генераторы трехфазного переменного тока.

Вид у Марка был задумчивый.

— Черт побери! — закричал Тим. — Я дал на Джеллисона пятьдесят тысяч долларов — когда это еще были настоящие деньги! Вы, по крайней мере, можете ему сказать, что я — здесь!

— Да. Дайте мне подумать, — сказал Марк. Во всей этой истории был определенный смысл. К тому же Тим Хамнер был другом Гарви Рэнделла. Если б Хамнер уехал, не узнав его, Марк смог бы спокойно забыть обо всем этом, но теперь это невозможно. Гарв, может быть, обо всем узнает, и Гарву, может быть, это все не понравится. А еще пятьдесят тысяч. Марку не довелось слишком много общаться с сенатором, но Джеллисон — человек старых взглядов, и, возможно, он посчитает, что взнос в пятьдесят тысяч — дело важное. И кроме того — эта речь о силовых станциях и плотинах… Марку пожалуй следует пропустить приезжих. Только он не может этого, не позволяют ему Кристоферы. Но пока они еще слушаются Джеллисона.

Марк глянул на второго мужчину, сидевшего в автомобиле. Высоченного роста мужчина. — Армия? — спросил Марк.

— Морская пехота, — ответил Вагонер.

— Стрелять умеете?

— Все морские пехотинцы первоклассные стрелки. Да.

— Отлично. Я попытаюсь уладить дело, — Марк вернулся к баррикаде. — Этот парень, похоже, старый приятель сенатора, — сказал он. — Поеду сообщу о нем.

Высокий страж похоже колебался. Тим затаил дыхание. — Пусть подождет, — наконец сказал высокий. Возвысил свой голос. — Отъедьте к обочине. И не выходите из машины.

— Хорошо, — Тим залез в «Блейзер». Машина отъехала в сторону — почти к самой канаве. — Если сюда приедет кто-либо, находящийся в драчливом настроении… в общем, не стоит рисковать тем, чтобы нарваться на случайную пулю, — сказал Тим. Понаблюдал, как Марк ударом ноги завел свой мотоцикл и умчался прочь.

— Возможна драка? — спросила Роза Вагонер.

— Не знаю, — ответил Тим. Съежился на своем сиденье. — Будем ждать. Посмотрим.

Эйлин рассмеялась. Она представила Тима, пытающегося вернуть к жизни огромный генератор. — Скрести пальцы, — посоветовала она.

— Вы его знаете, а я нет, — сказал сенатор Джеллисон. — Какая может быть от него польза?

Вид у Гарви Рэнделла — задумчивый.

— Честно говоря, я не знаю. Он добрался сюда. Это можно поставить ему в заслугу. Он сумел выжить.

— Или ему просто повезло, — сказал Джеллисон. — Хамнер… почти Хамнер-Браун. Что ж, счастья этому миру он не принес. Да, я знаю, открытие не есть изобретение. Марк, вы говорите, что второй парень — бывший морской пехотинец?

— Так он сказал. И внешне похож на морского пехотинца. Это все, сенатор, что я знаю.

— На шесть человек больше. Две женщины и двое детей, — взгляд Джеллисона сделался задумчивым. — Гарви, вы можете поручиться, что силовые станции заработают снова?

— Идея выглядит заманчиво…

— Конечно. Но способен ли Хамнер осуществить ее?

Гарви пожал плечами: — Я — честно этого не знаю, сенатор. Он имеет высшее образование. Должен же он знать что-либо кроме астрономии.

— И я ему обязан, — сказал Джеллисон. — Вопрос заключается в том, очень ли я ему обязан? Впустим их и этой зимой у нас может начаться голод, — взгляд Джеллисона снова стал задумчивым. — Человек, открывший комету. Это говорит мне по крайней мере одно. Он, вероятно, обладает большим терпением. А нам необходим дозорный на вершине скалы. Действительно необходим — крайне необходим — кто-то, умеющий вести наблюдение. Пусть Алис лучше чуть порыщет вокруг, чем торчать на одном месте.

— Плюс морской пехотинец, который то ли умеет, то ли не умеет строить плотины. Он офицер или солдат срочной службы, Марк?

— Не знаю, сенатор. Мне кажется, что офицер. Его я просто не знаю.

— М-да. Ладно, мне всегда нравились морские пехотинцы. Марк, езжайте и скажите мистеру Хамнеру, что сегодня у него счастливый день.

На лице Марка было написано все. Марк еще только подошел к машине, а Тим уже знал ответ.

Они спасены. После всего случившегося — они спасены. Иногда мечты сбываются — даже если о них расскажешь.

ТВЕРДЫНЯ: ДВА

Элу Харди не нравилось заниматься охраной. В этой службе не было ничего хорошего. Но кто-то должен нести охрану, а рабочие — ранчеро нужны всюду, и в других местах даже более, чем здесь. Кроме того, выполняя эту обязанность, Харди мог принимать определенные решения — для сенатора или вместо него. Он поглядел вдаль, пытаясь увидеть как можно дальше. Не слишком долго, подумал он. Не слишком долго осталось до того времени, когда нам перестанет быть нужна охрана у ворот поместья сенатора. Сейчас застава останавливает большинство пришельцев, но полностью прекратить поток пришельцев не может. Некоторые добираются пешком из затопленной Долины Сан-Иоаквин. Другие спускаются с Хай Сьерры. Многие проникли в долину до того, как Кристоферы запечатали вход в нее. Большинство пришельцев достойны лишь того, чтобы их отсылали обратно, но они прослышали, что сенатор может разрешить им остаться. Это означает, что очень многие желают поговорить с сенатором.

А старик не может прогонять людей прочь, вот почему Эл не слишком многим разрешает увидеть его. Это составляло часть его работы, всегда составляло: сенатор людям говорил «да», а Эл Харди говорил «нет».

Если их не останавливать они хлынут потоком, будут приходить сюда каждый час, а сенатору нужно работать, у него накопилось много разных дел, которые он обязан сделать. И если Эл не сможет нести охрану, его сменят Маурин и Шарлотта, ну и черт со всем этим. Лишь одно хорошее принесло с собой Падение Молота: борьба за уравнение женщин в правах с мужчинами не протянула и нескольких миллисекунд после Падения…

Элу нужно было поработать с бумагами. Он составлял списки вещей и предметов, необходимых обитателям ранчо, перечень работ, которые нужно будет сделать, в деталях разрабатывал планы, составленные сенатором. Сидя в автомобиле, он неустанно работал и работал, прерывая работу лишь в том случае, если замечал чье-либо приближение.

Разговаривать не нужно. Просто-напросто не нужно. Все беглецы выглядят одинаково: промокшие до нитки и чуть не умирающие с голоду. И с каждым днем вид у них все хуже. Сегодня суббота и выглядели беглецы просто ужасно. Будучи помощником сенатора Джеллисона, Эл Харди считал, что неплохо умеет разбираться в людях. Но теперь и разбирать было нечего. Он безнадежно погряз в рутине.

Эти ходячие пугала, явившиеся пешком, в сопровождении двоих детей и несущие на руках третьего. Но оба они — и мужчина и женщина утверждали, что они врачи, и ему знаком был употребляемый медиками жаргон. Врачи — специалисты, работающие в узких областях медицины, но даже женщина — психиатр — и та, естественно получила общемедицинскую подготовку. Врач в какой бы области он ни специализировался, всегда получает общемедицинскую подготовку. А тот угрюмый гигант, занимавший высокий пост в Си-Би-Эс. Его следовало прогнать, а он ругался без передышки, пока напарник не истратил патрон, прострелив боковое стекло его машины.

А мужчина в лохмотьях того, что некогда было хорошим костюмом. Он был вежлив и разговаривал на правильном английском. Он оказался городским советником откуда-то из долины внизу, он вылез из своей машины, подошел близко к Элу и продемонстрировал ему пистолет, спрятанный в кармане плаща.

— Поднимите руки вверх.

— Вы хорошо обдумали то, что делаете? — спросил Эл.

— Да. Вы меня впустите.

— Хорошо, — Эл поднял руки. И выстрел оставил в голове городского советника дырку — аккуратную и чистую. Потому, что поднимая руки Эл, конечно, дал условный сигнал правой рукой. Жаль, что городской советник никогда не читал Киплинга:

На подъездную аллею выехал грузовик. Маленький грузовичок. А в нем — тощий, весь волосатый парень с опущенными книзу усами. Вероятно местный, подумал Эл. Все местные разъезжают на маленьких грузовичках. Правда, это можно расценить как и то, что грузовик украден, но зачем тогда вор со своей добычей явился к дому сенатора? Эл вылез из машины и сквозь воду и грязь зашлепал к воротам. Всем прибывшим Элвин Харди говорил одно и то же: — Покажите ваши руки. Я не вооружен. Но за вами следит мой товарищ, у него винтовка с телескопическим прицелом. Вы же обнаружить его не сможете.

— А управлять грузовиком он умеет?

Эл Харди уставился на бородатого парня.

— Что?

— Первоочередное должно делать первым, — бородатый полез в сумку, стоявшую на сиденье рядом с ним: — Почта. Только у меня заказное письмо. Сенатор должен за него расписаться. А там мертвый медведь…

— Что? — весь выработанный Элом привычный порядок был нарушен. — Что?

— Мертвый медведь. Я убил его сегодня рано утром. У меня не было выбора. Я спал в грузовике и вдруг громадная черная лапа в шерсти выбила стекло и полезла внутрь. Он был огромный. Я отодвинулся назад, как только мог, но он продолжал лезть ко мне. Так что я вытащил эту «Беретту», которую нашел на «Курином ранчо» и выстрелил медведю в глаз. Он упал, будто большая куча мяса. Так что…

— Кто вы? — спросил Эл.

— Я почтальон, черт побери! Вы можете попытаться сосредоточиться хоть на чем-то? Там пятьсот-тысяча фунтов медвежьего мяса, не упоминая уже о шкуре, и это мясо ждет — не дождется четверых здоровых мужчин с грузовиком, и оно уже сейчас, прямо сейчас начинает портиться! Сам я не могу отнести его, но если вы пришлете сюда команду, вы этим мясом, возможно спасете людей от голодной смерти. А сейчас мне нужно встретиться с сенатором, чтобы он расписался за это заказное письмо, только будет лучше, если вы пошлете кого-нибудь за медведем прямо сейчас, не откладывая.

Этого было много для Эла Харди. Еще как много. Единственное, что он осознал, это была «Беретта»:

— Вы должны отдать мне свое оружие на сохранение. И отвести меня на верх холма, — только это и смог сказать Эл.

— Отдать на сохранение мое оружие? Какого черта я должен отдать вам на сохранение мое оружие? — спросил Гарри. — А, дьявол, ладно, если от этого вы почувствуете себя счастливым. Держите.

Он протянул пистолет. В высшей степени осторожно Эл взял «Беретту». И открыл ворота.

— Господи Боже, сенатор, это Гарри! — закричала миссис Кокс.

— Гарри? Кто такой Гарри? — сенатор Джеллисон встал из-за стола, заваленного картами, списками и диаграммами, и подошел к окну. Конечно, это Эл, едет с кем-то в грузовике. С кем-то очень усатым и волосатым, одетым в серое.

— Пришла почта! — поднимаясь на крыльцо, крикнул Гарри.

Миссис Кокс помчалась к двери: — Гарри, мы никак не ожидали увидеть вас снова!

— Привет, — сказал Гарри. — Заказное письмо для сенатора Джеллисона.

Заказное письмо. Политические секреты мира, который погиб и уже похоронен. Артур Джеллисон подошел к двери. Почтальон… да, эти лохмотья — то, что осталось от формы Почтового ведомства. Вид у него был довольно усталый. — Входите, — сказал Джеллисон. Что только за занятие себе, черт возьми, придумал этот парень…

— Сенатор, сегодня утром Гарри застрелил медведя. Я пойду пошлю рабочих, чтобы они отнесли тушу до того, как ее расклюют канюки, — сказал Эл Харди.

— Нет, вы не уйдете, забрав себе мой пистолет, — негодующе сказал Гарри.

— Ах, да, — Харди вытащил пистолет из кармана. Глянул на него неуверенно. — Сенатор, это его, — доложил он. И улетучился, оставив Джеллисона держащего в руке пистолет и в еще большей растерянности.

— Я думаю, вы — первый, кто сумел вывести Харди из равновесия, — сказал Джеллисон. — Проходите. Вы объезжаете все фермы?

— Ага, — ответил Гарри.

— И кто, как вы полагаете, будет платить вам теперь, когда?..

— Люди, которым я доставляю сообщения, — ответил Гарри. — Мои клиенты.

Намек такого рода не заметить было невозможно. — Миссис Кокс, посмотрите, что вы можете найти…

Сейчас, иду, — крикнула миссис Кокс из кухни. Вошла в комнату, неся чашку кофе. Очень красивая чашка, подумал Джеллисон, одна из лучших моих чашек. А в ней — часть последнего в этом мире кофе. Миссис Кокс весьма приязненно относится к Гарри.

И это отношение сказало сенатору по крайней мере одно. Он протянул пистолет:

— Извините. Харди получил такое указание…

— Ладно, — почтальон сунул оружие в карман. Маленькими глотками он потягивал кофе и вздыхал.

— Присаживайтесь, — сказал Джеллисон. — Вы развозите почту по всей долине?

— В основном, да.

— Так расскажите мне, как где обстоят дела?

— А я думал, вы так меня об этом и не спросите.

Гарри побывал почти всюду. Скупо, не приукрашивая, он рассказал всю историю. Он заранее решил рассказывать именно в таком стиле. Одни факты. Почтовый автомобиль перевернулся. Линии электропередачи разрушены. Линии телефонной связи тоже. И дороги разрушены тоже, во многих местах. У Миллеров все в порядке. «Графство» уцелело. «Мучос Номбрес» покинуто — он убедился в этом, когда позднее заехал туда на своем грузовичке — его обитатели удрали.

Гарри рассказал об убийстве, происшедшем на ферме Романа. Джеллисон нахмурился, и Гарри пройдя к столу, на котором была расстелена подробная карта округа, показал, где находится эта ферма.

— Никакого следа владельцев фермы, но кто-то стрелял в вас и убил того человека, который был с вами? — спросил Джеллисон.

— Все правильно.

Джеллисон кивнул. С этим что-то нужно будет делать, но сперва нужно все рассказать Кристоферам. Они должны взять на себя свою долю риска в предстоящей полицейской акции.

— А люди из «Мучос Номбрес» хотели разыскать вас, — сказал Гарри. — Это было вчера, утром.

— Никто из них здесь не появлялся, — ответил Джеллисон. — Может быть, они в городе. Там хорошая земля? Что-нибудь посажено?

— Не очень. Растут там в основном сорняки, — сказал Гарри. — Но у меня есть куры. У вас есть какой-нибудь куриный корм?

— Куры? — Этот парень поистине кладезь информации!

Гарри рассказал сенатору о Синаньянах и о «Курином ранчо» — большинство кур не разбежались, остались на ферме. Я думаю, что им предстоит умереть с голоду или стать добычей койотов, так что вы можете забрать их — объяснил Гарри. — Но нескольких мне хотелось оставить себе. И там был один петух, я надеюсь, что он еще жив. А если нет, то я разыщу другого…

— Вы собираетесь заняться сельским хозяйством? — спросил Джеллисон.

Гарри содрогнулся:

— Господи Боже, нет! Но я подумал, что было бы очень хорошо иметь нескольких кур, чтобы они бегали вокруг тебя.

— Так вы намерены вернуться туда…

— Когда я закончу свой маршрут, — сказал Гарри. — Возвращаясь на обратном пути, я буду останавливаться на разных ранчо.

— А что потом? — спросил Джеллисон, хотя уже знал ответ.

— Начну объезд снова, разумеется. Что же еще?

Это впечатляло. — Миссис Кокс, кто у нас самый, так сказать скороход?

— Марк, — ответила миссис Кокс. В голосе ее звучало неодобрение. Она никак не могла преодолеть предубеждения против Марка.

— Пошлите его в город, пусть он там разыщет этих туристов из «Мучос Номбрес». Вероятно им надо повидаться со мной.

— Хорошо, — сказала миссис Кокс и вышла, что-то бормоча себе под нос. Славно было б, если бы телефоны заработали снова. Прошлой ночью ее дочь все толковала о телеграфе. В ее книгах были чертежи — как установить телеграфную связь. А проводов, разумеется, вокруг сколько угодно — остались от прежних линий телефонной связи.

Отослав Марка, она приготовила ленч. Сейчас у обитателей «Твердыни» было много пищи: и то, что не стали консервировать, и то, что насобирали по садам — падалицы. Впрочем, долго такое изобилие не продлится.

Гарри побывал даже за пределами долины. Он показал дорогу на карте.

— Мой маршрут включает и посещение Дика Вильсона, — сказал Гарри. — Он организовал примерно то же, что и вы. Это отсюда примерно тридцать миль к юго-западу.

— А как вы намерены вернуться обратно? — спросил Джеллисон.

— По проселочной дороге…

— Она заблокирована.

— О, конечно. Там мистер Кристофер.

— Так как, черт возьми, вам удалось проехать мимо него? — спросил Джеллисон. Сейчас его уже ничто не могло удивить.

— Я помахал ему рукой, а он помахал мне, — объяснил Гарри. — А разве он не должен был пропустить меня?

— Разумеется должен, — (Но не думаю, что он хорошо понимал, что происходит) — Вы ему рассказали о том, что рассказали мне?

— Еще нет, — сказал Гарри. — Там были еще какие-то люди, пытающиеся переговорить с ним. А он был с винтовкой, и с ним были еще четыре каких-то здоровенных парней. Мне показалось, что это не подходящий момент для дружеской болтовни.

Это означало нечто большее. Наводнение. Рассказ Гарри подтвердил то, что Джеллисон уже знал. Сан-Иоаквин превратилось в большое, с торчащими из него островками, море. Местами глубина этого моря достигала ста и более футов, и волны разбиваются о склоны холмов. Миндальные рощи в клочья разнесены ураганами. Повсюду мертвые и умирающие. Наверняка, если что-либо не предпринять, разразится эпидемия брюшного тифа. Но что можно предпринять?

Вошел Марк Ческу.

— Да, сэр, вчера в городе появились люди из «Мучос Номбрес». Они пытались купить еду. Достать им удалось мало. Думаю, они вернулись обратно на свое ранчо.

— Где и умрут с голоду, — сказал Гарри.

— Пригласите их в город на совещание, — сказал Джеллисон. — Они владеют землей…

— Но они совершенно не разбираются в сельском хозяйстве, — сказал Гарри. — Мне казалось, что я уже упоминал об этом. Работать-то они хотят, но как это делать — не знают.

Артур Джеллисон сделал в памяти еще одну заметку. То, что рассказывает Гарри, во многом заполняет пробелы в имеющейся информации. — Итак, вы говорите, что Дик Вильсон налаживает порядок и организацию, — сказал сенатор. Это тоже новость, причем из района, лежащего за пределами долины. Джеллисон решил послать Эла Харди повидаться с Вильсоном. С соседями лучше поддерживать добрые отношения. Харди и… да, Марк, доберутся туда на мотоцикле.

А помимо этого существует еще четыре миллиона дел, которыми необходимо заняться. И весь поглощенный ими, Артур Джеллисон был измотан так, как никогда не выматывался в Вашингтоне. Не надо принимать все так близко к сердцу, подумал он.

Многие кубические мили воды превратились в пар, и дождевые тучи окутывали всю Землю. В районе цепи Гималаев сформировались погодные фронты, несущие холод. Страшные грозы пронеслись над северо-восточной частью Индии, над севером Бирмы, и китайскими провинциями Юнань и Сьосуань. Великие реки восточной Азии — Брахмапутра, Ирривади, Меконг, Янцзы и Желтая река — все они берут начало от подножия Гималаев.

Плодородные долины Азии оказались залитыми потопом, а по возвышенностям ударили ливни. Плотины не выдержав, рухнули, и воды обрушились вниз и понеслись все дальше, все затопляя — и столкнулись с взбаламученными штормами солеными водами, занесенными вглубь материка цунами и ураганами.

Дождевые ливни обрушились на всю Землю, а тем временем из кипящей воды морей, из тех мест, куда ударили обломки Молота, вздымались все новые массы пара. Выпаренная вода уносила с собой соль, грязь, ил, крупицы камня, частицы вещества, составляющих земную кору. Вулканы выбрасывали многие миллионы тонн дыма и пылевых частиц — и они поднимались в стратосферу.

Комета Хамнер-Брауна возвращалась обратно, в глубокий космос. Земля теперь походила издали на ярко светящуюся жемчужину, сверкающую мерцающим светом жемчужину. Альбедо Земли изменилось. Солнечные тепло и свет в большей степени, чем раньше, отбрасывались от Земли прочь, в космос. Хамнер-Браун уже прошла прочь, мимо, но последствия столкновения с нею остались. Некоторые из этих последствий можно было считать временными. К их числу относились, например, цунами, несущиеся по океанам. Многие из этих цунами уже трижды обошли вокруг всей планеты. Или ураганы и тайфуны, безжалостными бичами хлещущие моря и сушу. Или льющие надо всей планетой грозовые ливни.

Некоторые последствия носили более постоянный характер. Так в Арктике вода выпала в виде снега, и этот снег не растает теперь на протяжении многих столетий.