Молох Империи. Книга 2

ГЛАВА 19

Опетское Королевство. Планета Орбол.

Побережье лазанового моря Орбола по праву считалось одним из живописных уголков планеты. На протяжении всего года на севере побережья царствовал мягкий умеренный климат и именно здесь произрастали Пимы – внешне гигантские исполины с могучими высокими стволами и невероятно густой кроной, но на деле очень капризные и не переносящие всякого изменения окружающей среды. Пимы были плодовыми деревьями, дающими по несколько раз в год обильные урожаи. Фермерский поселок Мида, выросший на побережье несколько десятилетий назад, насчитывал с полдюжины тысяч дворов, а ближайший город – Воприн, находился в паре сотен километров на северо-западе. Большая часть населения поселка обрабатывала обширные пимовые сады, другие жители занимались ловлей местных видов рыбообразных в прибрежных водах. Фермеры вели вполне достойную жизнь и не тяготились мыслями о будущем. Плоды пимы хоть и не считались деликатесом, но имели постоянный высокий спрос.

Возможно, именно уединенность поселка и нарушила спокойную размеренную жизнь его обитателей. Где-то на верхах посчитали, что наилучшего места для временной базы 16-й штурмовой дивизии не найти.

На окраине пимовых плантаций была выбрана равнина, на которой очень быстро стали произрастать всевозможные строения и куда день и ночь прибывали грузовые гравитолеты, начиная малотоннажными и заканчивая огромными, доставляющими тысячи тонн грузов. Следом, сюда же своим ходом прибывала разнообразная техника и боевые корабли. Вопреки ожиданиям, местные жители не стали протестовать, многие даже решили подзаработать на строительстве, иные приторговывали пимовой наливкой и вином.

Строительство базы было завершено всего за неполный местный месяц. Она была построена по стандартному плану. 210 квадратных километров были поделены на двадцать секций. По внешнему периметру и по периметрам секций были построены валы трехметровой высоты, в которых через каждые полкилометра были установлены генераторы ядерной защиты, в чью функцию входило погашение и локализация ядерной энергии в случае попадания в их зону боеголовки. Каждая секция имела такие генераторы и на внутренней территории. Были построены 142 подземных ангара для штурмовиков и некоторое количество для других кораблей дивизии, наземные ремонтные доки, боксы, склады, казармы, офицерские общежития, столовые, клубы, плацы, санчасти, гравитолетные площадки и углубленные сверхзащищенные хранилища арсенала и антивещества. Штабы дивизии и бригад разместились в подземных и также предельно защищенных бункерах. Командно-диспетчерский пункт имел три подземных уровня и вышку сверхсветовой связи. Сюда же прибыл отдельный полк противокосмической обороны, в составе батареи из четырех мобильных станций плазменных щитов, трех дивизионов противоракетных установок "ХЕТ", дивизиона противоракетных комплексов "Оборотень" и двух передвижных станций космического слежения.

К тому моменту, когда Масканин и его новые товарищи прибыли пассажирским лайнером на Орбол, в 16-й штурмовой дивизии уже были сформированы две из четырех бригад, которые полным ходом включились в боевую учебу.

Военно-транспортный гравитолет начал снижение. Масканин приник к бинокуляру амбразуры, удивляясь ее идентичности с амбразурами боевых гравитолетов, и наблюдал за проплывающей мимо местностью. В салоне довольно громко звучала музыка стереоклипа какой-то хорошенькой певицы, одетой весьма вычурно, но все же со вкусом и пританцовывающей на фоне быстро сменяющих друг друга анимаций.

– Подлетаем?! – крикнул сидящий рядом Чепенко.

– Да, – не отрываясь ответил Масканин, – снижаемся и гасим скорость. Скоро будем на месте.

Совсем рядом раздалась отборная ругань. Сначала Масканин подумал, что кто-то возмутился кем-то, сменившим волну одной из местных развлекательных стереостанций, так как музыка в салоне смолкла. Но вот она загремела вновь, но уже с новым клипом, а ругань все еще продолжалась. Теперь Масканин узнал среди других голос Бобровского и оглянулся. Увиденная сцена была довольно комичной. Провозимый его товарищем в саквояже лимат, каким-то чудом смог высвободиться на волю и тут же начал исследование салона. Его хозяин в это время дремал, откинувшись на спинку сиденья и проснулся только тогда, когда лимат укусил за руку одного из соседей. До этого набегу острых зубов хищника подверглись ботинки еще двух офицеров, которые теперь, матерясь сквозь зубы, рассматривали сейчас на них царапины, дырки и вязкие на вид слюни. Бобровский и укушенный сосед без определенного успеха пытались вытащить забившегося под сиденье зверька.

– Говорил я ему, – обращаясь к Масканину, прокомментировал Чепенко, ехидно при этом улыбаясь, – надо было эту скотинку шокером приспать. Теперь вот подставляют свои руки под его острые когти и зубы.

Чепенко наклонился к Бобровскому и что-то ему сказал.

– Да я и так его накормил до отвала! – послышалось в ответ. – Врубили тут, на хрен, музыку на всю… Вот он и взбесился! Если б еще музыка как музыка была! А то никакой мелодии, под нее и поспать толком не возможно. А черт!

Бобровский отдернул укушенный палец.

– Давай его шокером? – предложил Масканин.

Бобровский недовольно скривился, но потом махнул рукой.

– А, давай!

Получившего слабый разряд зверька вернули в саквояж и в это же время пилот отключил бортовой приемник. Существенно понизив скорость, гравитолет на минуту завис, задержавшись у контрольно-пропускного пункта, потом преодолел границу базы, отмеченную мерцающим синеватым оттенком внешнего вала, после чего пилот уверенно провел машину к одному из капониров центральной секции и завис рядом с ним в метре над землей.

На сочно-зеленую траву спрыгнули шестнадцать офицеров и разбившись по кучкам, делились впечатлениями. Масканин осмотрелся. Вокруг ровное поле и разбросанные, покрытые травой капониры. В воздухе довольно оживленно шмыгают туда-сюда гравитолеты. Где-то вдалеке, без шума, на антигравах, поднялись три штурмовика и устремились к облакам, в космос.

Масканин подошел к носу гравитолета и постучал кулаком в боковой блистер.

– Эй!

Блистер отъехал в сторону, наружу высунулась голова пилота.

– Чего?

– Ты куда нас завез, друг?

– В штаб дивизии.

Масканин, улыбаясь, оглянулся.

– Ну и где же он?

– А ты стоишь на нем.

– Хм, ну-ну.

Он подошел к Чепенко и Бобровскому.

– Ну что ж, пошли, – и показав рукой на ближний капонир, добавил: – Похоже, нам сюда.

С обеих сторон четырехметровых ворот капонира были установлены две видеокамеры. Синтезированный голос идентификатора осведомился о цели визита группы. Один из офицеров коротко ответил. Прошло минуты три и вновьприбывшие уже начали подозревать, что про них забыли, но вот на идеально ровной поверхности ворот, на уровне человеческого роста, появилась горизонтальная щель. Металл начал беззвучно изгибаться, пока, наконец, тяжелая толстая нижняя плита не образовала угол 90?. Без разговоров и суеты прибывшие офицеры прошли в открывшийся проход. Плита за их спинами стала на место.

Они очутились в небольшом помещении дежурной части, из которого вели несколько дверей. Здесь несли караул два матроса в бронекостюмах, вооруженные стэнксами. Одна из дверей отошла в сторону, вышел дежурный офицер. Деловито и быстро он внес данные о каждом прибывшем в портативный персональник, затем произнес:

– Следуйте за мной, господа.

По узкому коридору, из которого в другие помещения вели множество дверей, он препроводил их к гравилифту. Сопроводив офицеров на минус третий уровень, дежурный собрал удостоверения и скрылся в приемной. На двери примечательная табличка: 'начальник дивизии контр-адмирал Волков Е.Е.'. Всего лишь небольшой штришок и сразу видно присутствие русского флота, а был бы это опетский флот, табличка гласила бы: 'командир дивизии…'

– Не люблю я этот формализм, – приглушенным тоном заявил Бобровский.

– Не думаю, что и начдиву особо нравится здесь торчать – заметил Масканин, – и встречать каждого нового подчиненного.

Он осмотрелся по сторонам. Длинный широкий коридор со множеством одинаковых дверей. Кругом голый металл. В потолке отверстие вентиляционной шахты, по соседству с которой был пристроен не активизированный за ненадобностью регенератор воздуха. Ощущалась влага и слабый кисловатый запах распыленной аэрозоли – недавно проводилась уборка. В другом конце коридора, время от времени, появлялись штабные офицеры и скрывались в других дверях.

Наконец, вышел дежурный и объявил:

– Заходите по одному, господа. По старшинству.

– Начдив один? – спросил кто-то из офицеров.

Дежурный утвердительно кивнул и стал у двери.

Первым вошел офицер, обладатель необычайно пышных усов, единственный из прибывших с русскими капитан-лейтенантскими погонами – два просвета с одним единственным коловратиком* по центру.

– Заходить будем вместе, – предложил Бобровский Масканину и Чепенко, – может попадем в одну часть.

– Это уж как решит кадровик, – сказал Масканин.

– Значит, надо с ним попробовать договориться, – решил Чепенко. – Это я беру на себя.

– Если только, – Масканин улыбнулся, – он не забудет о твоем существовании сразу через несколько минут.

– Не забудет, – уверенно заявил Чепенко. – Я умею оставлять о себе память надолго.

– Ага, – поддел его Бобровский. – Особенно не в лучшем свете.

– Да иди ты…

Все оставшиеся офицеры оказались в одном звании – лейтенантов русского флота, из-за чего возникла небольшая сложность. Каким образом заходить по старшинству? В конце концов, после долгого мучительного процесса поиска выхода из этой проблемы был вынесен общий вердикт: заходить по желанию.

– Где тут у вас строевой отдел? – спросил у дежурного вышедший из приемной капитан-лейтенант.

– Подымитесь гравилифтом на второй уровень.

Каждый следующий входящий находился за дверью не более трех минут. Подождав с полчаса, на доклад пошел Чепенко, а когда вышел, бросил товарищам:

– Буду ждать вас наверху.

За ним пошел Бобровский. Потом очередь дошла до Масканина. Переступив порог, он предстал пред строгим начальственным взором.

– Ваше превосходительство, лейтенант Масканин! Прибыл в ваше распоряжение для прохождения дальнейшей службы!

– Вольно.

Масканин слегка расслабился. За широким столом, заставленным аппаратурой, восседал довольно упитанный, моложавого вида, начальник дивизии и изучающе смотрел на вошедшего офицера. Мундир на нем был опетский (точнее нишитурский, так как опетцы не стали ломать голову над созданием новой формы одежды, ограничившись лишь введением новой символики), погоны же были русские – черное поле с вышитой серебряной канителью змейкой и с серебряными соколами – символами Русской Империи. На груди скупая орденская планка и наградной знак отличия 'Эзель'. Примечательный знак, такие носили не многие, потому как в живых мало кого осталось из участников знаменитого прорыва к системе Эзель во время последней русско-султанатской войны. Про себя Масканин порадовался, служить под командой бесстрашного героя – всегда приятно, а если к тому же он опытный офицер, то приятно вдвойне.

Начальник дивизии, между тем, выбрал из стопки одну из пластиковых карточек – удостоверение военнослужащего, которое мигом скрылось в щели считывающего устройства. Контр-адмирал минуты две читал выведенную на экран персональника информацию (послужной список, характеристики и прочее). За это время Масканин оценил обстановку кабинета. Здесь находилась дорогая мебель, удачно гармонирующая с обшитыми ценными породами дерева стенами. Справа у входа стоял закрытый, со множеством отделений и дверец, шкаф, сработанный внешне под дерево, но на деле из несгораемого пластика. На полу темно-зеленый однотонный жесткий палас. На сейфе, позади хозяина кабинета, бросался в глаза аквариум с несколькими рыбками довольно причудливых форм и еще каким-то неуклюжим неизвестным существом, которое, казалось, то сверкало, то вообще горело изнутри, переливаясь всеми цветами радуги.

Начальник дивизии оторвался от экрана.

– О вас хорошие отзывы, лейтенант. Награды, личная благодарность от адмирала Курбатова. Нам нужны такие офицеры как вы. Добро пожаловать в шестнадцатую штурмовую.

Он отдал удостоверение и добавил:

– Зайдете в строевой отдел.

– Разрешите идти?

– Идите.

Масканин отдал воинское приветствие и покинул кабинет. По пути к гравилифту, он вдруг остановился на полушаге и вернулся к дежурному.

– Скажите, сударь, что это за штуковина в аквариуме у начдива?

– Это… прогус, – ответил тот, слегка растерявшись.

– Красивый этот прогус. Он водится тут?

– Да, в лозановом море. Эта тварь – страшно прожорливая. Хищник и причем сильно ядовитый.

– А как же те рыбки, что в аквариуме? Он их не того?

– Они для прогуса слишком крупные.

Масканин кивнул и пошел к гравилифту, загоревшись идеей завести собственный аквариум с таким же прогусом. А дежурный за его спиной слегка пожал плечами, удивляясь странному интересу крепко сбитого лейтенанта с некрасивым шрамом на щеке, и проводил его удаляющуюся, обладающую пружинистой походкой фигуру, задумчивым взглядом.

Масканин пробыл в строевом отделе считанные минуты, потом зашел по указанию в еще один кабинет, где у него потребовали продаттестат, который обещали переслать куда надо. Разобравшись со всем этим, он поднялся на верхний уровень и покинул капонир.

Снаружи уже ждал другой гравитолет. Рядом с ним стояли и курили некоторые офицеры, среди которых были и его товарищи.

– Ну, куда тебя? – спросил Чепенко.

– Шестьдесят третья бригада.

– Слыхал, Бобёр! А ты не верил в мой талант находить общий язык.

– В какую эскадрилью? – поинтересовался Бобровский.

– В третью.

– Значит, будем вместе, – Чепенко победно ухмыльнулся и просветил Масканина. – Я тут с Гришкой пари успел заключить. Он думал, что наши одинаковые назначения просто совпадение. Да, Бобёр?

– Я и сейчас так думаю, но доказать не могу.

– Масканин здесь, назначение то же. Ты проиграл.

– Ладно, – сдался Бобровский. – Ну проиграл. Я, похоже, всегда проигрываю все пари.

– Ерунда все это, – сказал ему Масканин. – Зато мы вместе.

– И расставаться не хотелось бы, – заметил Бобровский. – Первых шестерых в семьдесят третью назначили.

– А на что спорили?

Бобровский махнул рукой и криво усмехнулся.

– Это даже не серьезно, – он приподнял свой саквояж.

– Лимат на неделю лишен сладкого.

Масканин посмотрел на Чепенко. Тот развел руками и оправдался:

– Для меня это вопрос принципа: досадить этому маленькому зеленому засранцу.

Недалеко от капонира приземлился еще один гравитолет, из которого высыпала очередная группа, состоявшая, в основном, из мичманов.

– И зачем это начдиву пропускать всех через себя? – удивился Чепенко. – Я бы за день задолбался, а на второй полез бы в петлю.

– Так то ты… А он, может, получает от этого непонятное удовольствие? – предположил Масканин.

– Тебе, Костя, только волю дай… и ты объявишь его заботливой наседкой.

– И в мыслях не было, – Масканин примерился, успеет ли покурить и понял, что нет. – А пофантазировать не запретишь. Да и кандидатов в наседки можно найти более достойных. Пошли что ли…

– Ну что, все собрались? – крикнул пилот, когда на борт запрыгнул последний из офицеров, назначенных в шестьдесят третью бригаду.

Гравитолет взмыл в воздух. Короткий перелет на небольшой скорости отнял всего десять минут и завершился у одинокого капонира, идентичного внешне с тем, который только что был оставлен. В двухстах метрах от капонира начиналась гряда из дюжины небольших земляных холмов. Это были равноудаленные друг от друга просторные подземные ангары для штурмовиков.

Пилот спрыгнул на землю и трусцой припустил к капониру. Минут через пять он вернулся, объявив, что начальника бригады ни на командном пункте, ни в штабе нет и что придется его искать где-то в ангарах.

Гравитолет снова взлетел и пошел вдоль холмов, протянувшихся километра на два, пока пилот не заметил, что крайний из них открыт. После чего подогнал воздушную машину к нему чуть ли не впритык и посадил на землю.

Словно идеально разрезанные вдоль, две половинки длинного овала холма ангара были разведены метров на сорок. Между ними были видны обнаженные двойные бронеплиты, так же разведенные в стороны, в прослойке между которыми виднелось оборудование защитного ядерного генератора. По периметру проема разместились блоки какой-то аппаратуры. Рядом, в метре над землей, зависли три большие гравиплатформы, нагруженные контейнерами самых разных габаритов. Контейнеры проворно подбирали специальными зажимами роботы, снабженные гравитационными ранцами. На внушительных и угловатых корпусах роботов хорошо виднелись эмблемы с цифрой "63". Захватив очередной контейнер, они опускались под землю. Всего их было около двадцати, и корректировали их работу три оператора.

На самом краю проема ангара стояли четыре человека и что-то обсуждали. Трое были одеты в одинаковые не свежего вида спецовки, четвертый, самый низкий из них, в мундир. То, что это и был начальник бригады, сомнений ни у кого не осталось, когда пилот узнал его и сообщил об этом.

Десять человек спрыгнули на траву и построившись, направились к раскрытому ангару. Закончив что-то говорить тройке в спецовках, начальник бригады махнул им рукой и пошел навстречу процессии. Шагов за шесть прозвучала команда: "Смирно!". Подойдя и став напротив двойной линии своих новых подчиненных, он подал команду "Вольно" и оглядел внимательно их лица.

Вблизи он казался еще ниже, чем издалека и обладал круглым добродушным лицом и пристальным внимательным взглядом больших карих глаз. Опетский мундир, русские погоны с 'чистыми' просветами – капитана I ранга русского флота сидел на нем безукоризненно, грудь украшал редкий боевой орден – 'Ратный Крест' второй степени с мечами в виде серебрянного с золотым кантом двустороннего Коловрата. Кобура с лучевым пистолетом была передвинута ближе к бляхе с эмблемой Королевских ВКС. Масканину это резануло глаза, хотя он знал, что добровольцам только знаки отличий и награды на опетские мундиры полагались. Да и то только в пределах базы, а за КПП все русские знаки отличий полагалось заменять на опетские, а награды снимать. Таковы были требования секретности, даже традиционное оружие флотских офицеров – виброкортики не разрешалось носить. Запрет, само собой, был не популярен, особенно у тех, кто обладал наградным оружием. Но приказ есть приказ.

Внимательно изучив лицо каждого, начбриг улыбнулся одними губами и заявил:

– Представляться не нужно, господа. Ваши личные дела прибыли на базу еще до вашего прилета на Орбол. Еще когда вы были в пути, вас распределили ко мне. И я заочно с вами всеми познакомился. У меня, смею верить, хорошая память. Посему, господа, представлюсь сам, если кто меня не знает еще… Капитан первого ранга барон Сурганов, начальник шестьдесят третьей штурмовой бригады, – он четко по-уставному кивнул. – Все вы прибыли сюда на должности командиров кораблей, но большинство из вас не кадровые штурмовики и не имеют достаточного опыта пилотирования этого типа кораблей. Однако это легко исправимо, господа, – он усмехнуля и прошелся вдоль строя. – Я сам начинал в истребителях. Пока что в бригаде штурмовиков всего два. Это мой и адъютанта бригады, старые добрые нишитурские "Гладиаторы-Х". Да-да, господа, драться будем на нишитурско-опетских кораблях. Сорок третья и сорок седьмая бригады сформированы полностью, семьдесят третья наполовину. Мы же пока… Ну, ничего. Думаю, за неделю и мы станем "нормальной" частью. Завтра утром по местному времени ожидается прибытие десяти "Вихрей-I" из Владивостока III, которые перегоняют наши уже сформированные экипажи. И завтра же, некоторые из вас отправятся получать на завод в город Антонов КК-1М, а некоторые тоже "Вихри-I" на завод в город Купинск.

Сурганов посмотрел на двух офицеров в первом ряду и обратился к ним:

– Старшие лейтенанты Суворов и Еремин, если не ошибаюсь?

– Так точно, – ответили они в унисон.

– Вы единственные из вашей группы, кто из кадровых штурмовиков. Вы определены в первую эскадрилью. Остальные, по-видимому, не имеют опыта штурмовой тактики. С вами будут проводиться занятия командирами звеньев и эскадрилий. Будете отрабатывать взаимодействие экипажей и все тактические приемы. Зачеты буду принимать я… Так, далее. Лейтенанты Бережной и Ростовский, вы назначены во вторую эскадрилью капитана второго ранга барона Мартова. Он скоро подлетит по вызову в штаб бригады, дождетесь его там, он вас заберет. Так… Лейтенанты Масканин, Бобровский, Чепенко, барон Топорков, Разумовский, Чернец, вы определены в третью эскадрилью. Ваш командир эскадрильи капитан второго ранга Артемов и командиры звеньев вместе с другими сейчас перегоняют "Вихри" на Орбол. Поэтому до завтра вы свободны, можете отдыхать. Разрешаю. Гравитолет доставит вас в общежитие. Кстати, это касается всех, скоро обед и если вас еще не успели поставить на довольствие, обращайтесь к начальнику столовой и упомяните меня. Так… Ну что ж, господа, пожалуй хватит трепаться. У меня еще дел по горло. У кого есть вопросы, слушаю.

– Лейтенант Топорков, – представился один из офицеров, – что это за "Вихри"? Никогда о них не слышал.

Сурганов улыбнулся.

– Это хорошо, барон, что вы проявляете любопытство. Вы к нам в штурмовики прибыли на повышение, так? Пилотировали до этого тральщик, если не ошибаюсь. И вы, впрочем, и другие, можете ничего не знать о "Вихре-I". Этот новый штурмовик успешно испытан и принят на вооружение совсем недавно. Сейчас запущены его первые серии. "Вихрь-I" по сравнению с "Гладиатором-Х", КК-1М и нашей родной "Барракудой-VI", не говоря уже об аналогах других звездных держав, более маневрен своих собратьев, допускает резкие скачки скоростных режимов хода, более автономен при крейсировании и позволяет придерживаться более дерзкой тактики. Экипаж уменьшен с тридцати двух, как у "Гладиатора-Х" и КК-1М, до тридцати человек. Однако это все слова, господа, притом общие слова. Более близко, я бы даже сказал более интимно, большинство из вас, познакомятся с ним весьма скоро. Я ответил на ваш вопрос, барон?

– Так точно, ваше высокоблагородие.

– Вопросы еще есть, господа?

Наступила тишина. И чтобы никто больше не додумался задать какой-нибудь вопрос из тех, что всегда нравятся начальству, ее нарушил Масканин:

– Никак нет.

– Тогда, разойдись.

Гравитолет подбросил восьмерых офицеров к жилому блоку. Вся компания тут же устремилась к трехэтажному зданию ближайшего общежития. По пути звучали разговоры о "странных порядках в этой дивизии", строились предположения, зачем это контр-адмиралу понадобилось знакомиться с каждым новоприбывшим и все сошлись на том, что он уделяет внимание офицерам на должностях не ниже командиров кораблей. Чепенко и Бобровский тихо спорили о пари. Бобровский засиял, когда услышал из уст друга признание о проигрыше, которое Чепенко произнес с крайней неохотой, так как не мог ничего противопоставить словам Сурганова. По условию пари Чепенко теперь две недели будет раскошеливаться на еду лимату.

Дороги жилого блока были выложены пластобетонитовыми плитами. Вокруг каждого здания, будь то общежитие, столовая, спорткомплекс, санчасть или еще что-то были возделаны небольшие ухоженные клумбы с едва-едва пробившимися ростками цветов. Вдоль дорог посажены молодые деревца из северных широт, с узловатой глянцево-черной корой и усыпанные ярко-красными бутонами, контрастирующими со светло-зелеными листьями. У самого крайнего одноэтажного здания с горящей даже днем вывеской: "Клуб", в пятидесяти метрах расположился противоракетный комплекс "Оборотень", у которого в этот момент производилась смена караула.

В общежитии их встретила хмурая комендантша, объявившая, что свободных здесь всего три комнаты и возмутившаяся тем, что почему-то все обязательно идут именно в это общежитие, как будто нет других. После недолгих препирательств, она выдала ключ-карточки двум новым жильцам, потом и Масканину, которого месторасположение здания на окраине жилого блока более чем устраивало.

– Только не жалуйтесь потом, – заявила комендантша, вложив ему в руку ключ-карточку.

– На что? – удивился Масканин и оглядел женщину.

Она была в преклонных годах, кожа с темным загаром и морщинистая на лице и шее, волосы, выкрашенные в черное, были аккуратно собраны в пучок на макушке. Взгляд был какой-то тусклый и усталый. Несомненно, она из соседней деревни, решил он, при этом из коренных орболианок, как уже лет тридцать называют немногочисленную народность, что первой стала заселять Орбол при Валерии Кагере.

– Ваш номер триста сорок четыре, но боюсь, что вы там долго не задержитесь.

– Отчего это? – Масканин был озадачен.

– Ваш сосед – странный тип. И, наверное, не в порядке с головой у него.

– Мой сосед? Но я думал, что один буду жить в номере.

– У вас номер с двумя комнатами, туалет и ванная вместе. А что вы хотите, молодой человек, чтобы вам тут за тот месяц и за те деньги выстроили первоклассную гостиницу? И почему это каждый считает своим долгом возмущаться?

– Да ладно, сударыня, я не возмущаюсь. Сосед так сосед.

– Да, ваш сосед… в общем, все, кто с ним жил, потом подыскивали себе другой номер.

– Посмотрим, может он нормальный парень, просто весь мир не желает его понять.

– А! – отмахнулась старушка. – Что с вами говорить?

Масканин улыбнулся и зашагал к лестнице, раздумывая, что сварливость женщины – отпечаток возраста. Может ей уже годков за сто дцать?

– Постойте, молодой человек.

Масканин обернулся.

– У нас тут строгие правила. Ночью не шуметь, девок не водить.

– Девок? – он приятно удивился открытию, что здесь, оказывается водится намного более молодая часть прекрасного пола.

– Знаем мы вас, состроите вечно невинные рожи. И где вы их только берете?

– Кого? – улыбнулся Масканин. – Рожи?

– Какие рожи?! – вскипела комендантша. – Девок!

Отворив дверь номера, Масканин оказался в небольшой прихожей и увидел перед собой еще четыре двери. Он попробовал правую, на которой не было таблички, та поддалась, за ней оказалась ванная комната. Две средние двери оказались заперты. Левая вела в туалет. Он сунул ключ-карточку в щель киберзамка двери с номером "344/1". Дверь не поддалась, тогда он попробовал "344/2" и добился успеха.

Войдя в комнату, он первым делом разложил свои нехитрые пожитки, уместившиеся в единственном чемодане, и плюхнулся на кровать. Слегка удивившись, он осмотрел ее. Это была действительно кровать, а не какая-нибудь там выдвижная койка. На ней лежал комплект чистого белья и тонкое одеяло на мягкой подушке. Напротив стояла широкая низенькая пластиковая тумбочка, над которой на стене висела панель стереовизора. Масканин включил его, не заботясь о выборе программы, а скорее просто для шумового фона, и попал на музыкальный канал. Не обращая внимания на мелькающие картинки, он осмотрелся. Обстановка здесь была простенькая, даже аскетическая. Но чего еще ожидать от общежития? На одной из стен висел внутренний видеофон по всему жилому блоку. Масканин хотел было позвонить кому-нибудь, комендантше или в столовую, но обрадовался, заметив рядом прикрепленный к стене небольшой лист пластика с распорядком дня. Общаться лишний раз с комендантшей не хотелось. Масканин сверился со временем, до обеда еще почти два часа. Не зная, чем их убить, он решил побриться и принять горячую ванну.

Ванная комната тоже не блистала уютом. Но по крайней мере, здесь было все необходимое: зеркало, умывальник, душевая, куча навесных полочек, забитых чужими предметами гигиены, и сама ванна.

Масканин открыл кран, отрегулировал на панели температуру воды до горячей и в ожидании пока она наберется, гладко выбрился молекулярным станком, аккуратно пользуясь им вокруг шрама на правой щеке, чтобы тот потом не ныл. Горячая вода заставила мышцы расслабиться, ощутить блаженство и не о чем не думать. Но невольно взгляд скользнул по флуоресцентной наколке с тремя буквами и рядом цифр. Масканин до сих пор так и не привык не обращать на наколку внимания, память о проведенном на каторге Хатгала III времени была слишком сильной. Вот и сейчас, нахлынули неприятные воспоминания, которые, впрочем, с легкостью были отодвинуты куда-то вглубь сознания. Отодвинуты мыслями о Хельге. Он осмотрел себя в зеркало, все ли добрил? Вроде все. "Мда… Ну, блин, Хельга…"

Когда подошло время обеда, он облачился в мундир, чувствуя себя отдохнувшим и посвежевшим.

Здание офицерской столовой было похоже на большой полусферический купол с застекленным верхним этажом. К нескольким входным подъездам сюда со всех сторон спешили группки проголодавшихся добровольцев. Масканин встретил Чепенко и Бобровского в компании высокого и широкоплечего нишита – типичного образчика его расы, и пожал протянутую руку.

– Это Утан Юнер, – представил его Чепенко, – а это Масканин Костя.

"Ни хрена себе!" – подумал Масканин. Интересно, откуда в Доброкорпусе нишит? Понятно, конечно, что они и дома иногда встречаются, эмигранты всякие и их дети. С одним даже в Академии ВКС на разных курсах учился. Но все ж таки, встретить в добровольцах нишита он никак не ожидал.

Компания прошла к гардеробной, где оставила головные уборы. На первом этаже, как оказалось, столики во всех залах были заняты. Пришлось подыматься на следующий, где один из залов оказался полупустым.

Свет ярко-голубого неба, пробиваясь через остекленные потолок и стены, создавал впечатление, что их – потолка и стен не было вовсе. Откуда-то лилась приглушенная музыка. Между столиками сновали молодые подавальщицы в униформе, заставляющие себя не обращать внимания на десятки восхищенных взглядов. Масканин отметил, что все они одинаково загорелые и черноволосые, вероятно жительницы соседней Миды. Отметил он и то, что командование не поскупилось на оплату их работы, хотя могло устроить в столовой самообслуживание.

– Влипли! – Бобровский вытащил жетон из считывающей прорези стола. – Не реагирует, зараза.

– Дай-ка я попробую, – Чепенко всунул свой жетон, который тоже был выплюнут обратно.

– Что-то меня культурно поругаться потянуло, – произнес Масканин. – И еще кое-какое нездоровое желание появляется…

– С кем? – Чепенко пытался срочно пробудить в себе злость.

– С кем? Пока не знаю, разберусь по ходу дела.

– Не стоит, господа, воспользуйтесь моим, – предложил Юнер. – Со мной тоже такой конфуз в первый день приключился. Пришел в столовку и вдруг оказалось, что я еще не поставлен на довольствие.

– И чем все закончилось? – спросил Масканин.

– Я тогда здесь никого не знал, расплатился деньгами.

Чепенко, Бобровский и Масканин переглянулись и одинаково кисло ухмыльнулись. Ни у кого с собой наличных не было, только кредитные карточки. А здесь расчеты принимались в продкарточках, по сути в тех же кредитных, но имеющих ряд отличий, деньги через них можно было снять только с финансовой части базы. Наличными расплачивался тот, кто превысил установленное для всех ограничение на неделю.

После того, как на консоли стола были выбиты заказы, подошла подавальщица с большим подносом и поставила перед Юнером и Бобровским заказанные ими блюда. Через пару минут она вернулась и обслужила остальных.

Масканин снял колпак с первого блюда, хлынувший аромат выдавил голодную слюну. Суп по-мидийски – так гласило меню. Судя по названию, его готовили повара, нанятые в соседнем поселке. Вкус супа оказался приятным и в меру острым.

Чепенко и Юнер завязали оживленную беседу, рассказывали свои любимые байки, шутили, но не забывали о еде. Остальные же их просто слушали.

Расправившись с супом, Масканин снял колпак со второго блюда и принялся за гарнир и отбивные под соусом. В это время к ним подошла другая подавальщица, средних лет, с почему-то сердитым видом, и убрала отставленную посуду, одновременно поставив на столик четыре чашки крепкого кофе.

– Здесь курят? – спросил у нее Бобровский.

– Нет, – ее ответ был категоричен.

Юнер, как выяснилось из разговора, служил в отдельной эскадрильи дивизии и был кадровым штурмовиком.

– Ты пилот, Утан? – поинтересовался Масканин.

– Нет, – нишит улыбнулся, – штурман. Теперь уже штурман звена.

– А давно здесь на базе пропадаешь?

– Недели три уже. Осмотреться конечно успел, хотя и попадаю в общагу изредка. Полеты, одним словом.

– Слушай, Утан, а как здесь с окрестностями? Имеются тихие местечки? Ну где можно поваляться на песочке и позагорать?

– Пару-тройку таких мест знаю, – Юнер на секунду задумался. – Вполне тихие и уединенные пляжи… Думаю, идеальные для маевок, если для них найдется время.

– Решил понежиться на солнышке? – спросил Чепенко. – Попробовать морскую водичку, а, Костя? Надо бы с тобой почаще быть, тебя посещают гениальные идеи.

– Ребят, – обратился Бобровский, – до пляжа вы на чем доберетесь?

– А в чем проблема? – Юнер принялся за кофе. – У меня сегодня отгул, на стоянке свой гравитолет, зеленая "Альфа-Вилия".

– "Альфа-Вилия"? – удивился Чепенко. – Ты ее с собой на Орбол притащил что ли?

– Зачем? В Верхнем Мохе приобрел по случаю. Там один королевский каплейт ее предложил. Его срочно куда-то переводили.

– И у многих тут легковушки? – спросил Масканин.

Юнер пожал плечами.

– Нет, по-моему. А зачем они? На базе, в основном, холостяки живут. Семейные селятся в Верхнеярске, вот им-то они и нужны.

Юнер обвел всех многообещающим взглядом.

– Ну, так как, господа? Принимаете приглашение махнуть на пляж? Я еще пимового вина прихвачу – штука обалденная.

– Что за странный вопрос? – ответил за всех Чепенко.

____________________

* коловратики – уменьшительно от коловрат – древний сакральный славянский символ. Как знаки воинских отличий на погонах, были введены в русских Вооруженных Силах задолго до образования Русской Империи.

Вся галактика жила по стандартному времяисчислению, по которому сейчас шел 12-й месяц уходящего года, то есть декабрь, как его часто называли. А на Орболе, как и на тысячах других обитаемых планет, стояло лето, естественно, если на них существовала смена времен года. Жаркое солнце, ветерок, приносящий с моря свежесть, шум качающихся в отдалении пимовых плантаций и резвящиеся над головой стаи ярко раскрашенных летающих псевдоящеров – все это способствовало хорошему настроению. Побережье было тихим, спокойным и приветливым местом.

Гравитолет был оставлен метрах в пятидесяти от границы моря, где волны, оставляя пену, не торопясь накатывались на песок. Мундиры, аккуратно сложенные, были оставлены там же. А из багажного отделения были извлечены бутылки пимового вина, две большие кастрюли с замоченным мясом и шампуры. А поскольку нигде в округе не валялись ветки для костра, предусмотрев и это, был сделан по пути заход в ближайший сад.

Вскоре, был сложен костер и открыта первая бутылка. Юнер разлил ее содержимое по бокалам и торжественно толкнул речь:

– Сначала, друзья, я выражу свое восхищение вашей идеей насчет шашлыков. У нас, нишитов, ничего подобного нет. Так вот, господа, я восхищаюсь, – поймав ответные улыбки, он продолжил:

– Теперь я хочу высказать тост, который, как мне кажется, будет уместен, – он поднял бокал. – За то, чтобы это была не последняя наша вылазка в это чудное место.

Масканин попробовал этот темно-желтый напиток и получил положительный шок. Расхваленное вино и вправду обладало удивительным вкусом и заодно имело способность освежать гортань, несмотря на то, что его не охлаждали.

– Еще? – предложил Юнер.

– Давай, – согласился Чепенко, – не люблю большие перерывы.

Нишит снова разлил по бокалам и отложил опустевшую бутылку.

– Давай, Константин, с тебя тост, – обратился Чепенко. – А то ты сидишь, как Бобёр, о чем-то о своем думаешь. Но Гришку-то я давно знаю, его не исправить.

– А меня?

– Не знаю. Не знаю даже о чем ты думаешь, – он лукаво ухмыльнулся. – Может о чем-то нехорошем?

"Ну, Хельга…" – Масканин хмыкнул и переспросил:

– Нехорошем? – он приподнял свой бокал, любуясь, как играет в нем, преломляясь, свет. Затем ответил:

– Не-а. Я думаю о том, что и солнце светит, и компания своя, и в море можно поплюхаться, которого я в живую уже давно не видел, но чего-то все же не хватает.

– Костя, только не надо, не трави душу, – тут же догадался Чепенко.

– Чего-то прекрасного, – включился Бобровский.

– Чего-то, что не как мы, – поддержал Юнер.

– Ну да, – Масканин выпил, так и не удосужившись сказать тост, – чего-то, а вернее кого-то очень женского.

– Где ж вам всего такого набрать-то? – в шутку возмутился Чепенко, и последовав примеру товарищей, проглотил вино. – Размечтались! Айда в воду, пыл остужать.

Подбросив дров, чтобы попозже получилось побольше углей, все поспешили в море. Несмотря на жару, вода оказалась прохладной, но вскоре разгоряченные тела к ней привыкли и были устроены заплывы.

Минут через сорок вся компания сидела уже на песке и обсыхала, куря сигареты и следя, как постепенно затихает огонь. Скоро можно будет ставить шашлыки.

По предложению Бобровского открыли еще бутылку и приговорили ее для возбуждения аппетита.

– Ух, ты, – Юнер показал рукой в море, – парус. Клянусь всеми Богами, господа, парус!

Все посмотрели в указанном направлении, где перекатываясь по слабым волнам, одиноко белел всамделешний парус. Спустя некоторое время стало понятно, что он приближается. И вскоре стало различимо, что это был довольно хрупкого вида катамаран.

– Накаркал, Масканин, – довольно произнес Чепенко, потирая руки. – Н-да!

– Ты не радуйся так преждевременно, – заявил Масканин, пытаясь остудить его азарт. – Еще не известно, кто им управляет.

– Не будь как тот Большой Облом из анекдота, – отмахнулся Чепенко. – Не поверю, чтобы удача со мной так зло шутила.

– Ну да, угу… – кивнул Масканин с ухмылкой. – Эта твоя мифическая подружка-удача только и занята тем, что читает твои тайные желания. Может, на катамаране толпа мужиков загорает…

Чепенко скривился.

– Вечно ты не даешь слюнки пустить. Там не может быть никаких мужиков, тем более толпы. Там обязательно пара прехорошеньких девушек.

– Упорствуешь? – Масканин улыбнулся. – "Пара прехорошеньких девушек", говоришь? И обязательно, чтобы каждая как минимум в твоем вкусе.

– Верно.

– Тогда, наверное, это русалки. Или как их там, наяды?

– Пускай русалки, пускай наяды. Я их нутром чую.

– Они, небось, давно наш дым заметили, – вступил в разговор Юнер, следивший до этого за перепалкой вместе с Бобровским.

– А у меня ощущение, что нас очень пристально разглядывают, – заявил Бобровский.

– Да? – Масканин повернулся к нему. – То-то я и смотрю по мне холодок гуляет несмотря на такую жару! Сдается мне, о други, что я был не прав. Нас разглядывает самое меньшее одна пара внимательных женских глаз.

Чепенко действительно оказался прав. Когда катамаран приблизился и пошел параллельно берегу, на нем хорошо стали различимы две девичьи фигурки, лишь недавно, судя по всему, слегка прикрывшие наготу. Девицы приветливо замахали руками.

Чепенко помахал в ответ.

– Думаешь, они именно тебе машут? – попытался поддеть его Бобровский.

Но Чепенко не обратил на его слова никакого внимания, его глаза лихорадочно засветились азартом. Он с разбега бросился в воду и стремительными гребками преодолел свыше сотни метров до катамарана. Завязав разговор, он сначала просто цеплялся рукой за один из выступов, держась на воде, а потом взобрался на 'палубу'.

Оставшись втроем и устав его ждать, остальные занялись нанизыванием на шампуры намоченных в приправленной воде кусков мяса. А Чепенко, тем временем, чем-то все-таки соблазнил двух неожиданных русалок. Катамаран развернулся к берегу. Вскоре, пустив в ход свою самую неотразимую улыбку, он уже вел к костру, обняв за плечи, двух прекрасно сложенных девчонок. По всему было видно, девушкам была привычна физкультура, настолько совершенно они выглядели.

С первого взгляда Масканин принял их за близняшек, настолько они были похожи, но приглядевшись, понял, что ошибся. Но и в самом деле, обе одного роста, светло-русые синеглазки. Даже комплекции совпадали.

– Это Оксана и Вероника, – представил их Чепенко, – двоюродные сестры. А это, – он поочередно показал на товарищей, – Костя, Утан и Гриша.

– Присоединяйтесь, красавицы, – Масканин сделал жест рукой.

– Утан, доставай свою "гремучую смесь".

Девушки уселись вместе, между Юнером и Чепенко. Бобровский сходил к гравитолету, где заодно проверил своего лимата, и принес еще пару бокалов, после чего в ход пошла новая бутылка.

– Предлагаю тост, – сказал Чепенко. – Выпьем за двух прекрасных русалок, которые внесли праздник в нашу мужскую компанию.

– Русалок? – спросила Вероника.

– Это так вас назвал Костя.

Четыре синих глаза переключились на Масканина, ожидая объяснений.

– Русалки – это такие очаровательные мифологические жительницы морей. По легендам они обладали неотразимой красотой, – он умолчал о рыбьих хвостах и некоторых других "достоинствах".

– Это мне нравится, – Вероника протянула ему свой бокал.

Чистым и тонким звоном бокалы огласили свой краткий союз. Вся компания пригубила вино.

– А давайте музыку устроим, – предложила Оксана, – у меня на катамаране стереоприемник.

– Это идея! – оценил Юнер. – Только давайте ограничимся самой музыкой.

Девушка пожала плечами, встала и направилась к морю.

– Я с тобой, – поспешил за ней Чепенко.

– Вы, наверное, военные? – спросила Вероника.

Масканин заметил, что ее голосок был более тонок, чем у сестры и, стараясь чтобы это было не очень заметно, скромно разглядывал ее. Наблюдать ее совершенные формы было безумно приятно, приятно эстетически. Просто глаз радовало. Нечто похожее Масканин испытывал, когда посещал музеи с выставленными произведениями высокого искусства – тончайше проработанными в деталях статуями, что, казалось, вот-вот оживут и сойдут с постамента, и полотнами чуть ли не стереографической достоверности, на которых люди, животные и окружающий фон были преисполнены такими красками и игрой света, что зрителю передавалось настроение художника. А от ее лица оторвать взгляд было невозможно, настолько оно пленило, притягивало и было миловидным, чистым и даже в чем-то наивным… "Ну, блин, Хельга…" – Масканин закурил с досады и аккуратно продолжил изучение "русалии".

– Военные, – ответил Бобровский, – а что, так заметно?

Вместо ответа она загадочно улыбнулась и отвела взгляд на костер. Глядя на веселое пламя, спросила вновь:

– А откуда, с Орбола?

– Залетные мы, – сказал Масканин, – только недавно на Орболе. А ты из Миды?

– Нет. Это Оксанка из Миды. Я у нее гощу, а сама в Амбаране живу.

– Амбаран? – заинтересовался Юнер. – Красивый город и приятный.

– Ты там бывал?

– Да, один раз.

– И конечно, по долгу службы?

– Совсем, нет. Моя невеста там учится, а живет рядом – в Высоких Горах.

– А-а… – протянула она, а Масканину почудилось, что в ее голосе прозвучало едва уловимое разочарование. – Я там работала одно время. Высокие Горы тоже красивый город.

"Заливает?" – подумал Масканин про Юнера. Откуда, интересно, у него было время обзавестись невестой? Или блюдет расовую чистоту? Впрочем, черт его знает. А еще Масканин заметил, что интерес девушки к Юнеру угас. Поначалу он привлекал ее своей отлично развитой мускулатурой, к которой был предрасположен врожденными качествами организма нишита, плюс наверное, молочной, не реагирующей на ультрафиолет кожей. А может, он просто вызывал ее интерес именно как нишит? Не часто, видать, ей так запросто доводилось поболтать с нишитом. В общем, решил Масканин, не стоит делать преждевременные выводы о человеке, когда его совсем не знаешь.

– А где ты сейчас работаешь и кем? – захотел выяснить Масканин.

– Работаю в амбаранском университете.

– Преподаешь?

– Нет, – улыбнулась она. – Занимаюсь наукой. Мое поприще – физика сверхнизких температур.

По лицу Масканина, да и других тоже, Вероника поняла, что своим ответом вызвала крайнее удивление, если даже не нечто большее.

– Даже не верится, – опомнился Масканин, – что в такой чарующей и удивительной красоте может таиться глубокий аналитический ум. Нет, удивляет не само наличие ума, а то, что он раскрылся в столь юной девушке.

Она слегка приподняла брови и чуточку смутилась. Было видно, что такая оценка из уст мужчины если и не запала в душу, то по крайней мере вызвала ответный интерес и восторг. Что ж, юные года, иммунитета к комплементам еще нет, да и говорил Масканин искренне.

Вероника сидела напротив и про себя забавлялась тем, как этот Костя уже без стеснения, но все-таки деликатно ее разглядывает, вернее "раздевает" глазами, хотя "раздевать" почти не от чего было. Ей казалось, что ему очень трудно оторвать взгляд от нее, от ее сильного и женственного тела, покрытого легким загаром и прикрытого всего лишь полосками ярко-фиолетовых плавок и лифчика. Их глаза встретились и на долго так задержались, читая друг в друге целую гамму чувств: интереса, взаимной теплоты, возможно зарождающейся страсти и чего-то многообещающего.

– Чего там они так долго? – возмутился Бобровский, невольно разрушив хрупкую магию единения. – Шашлыки на финише, уже готовы почти.

Масканин посмотрел на удалившуюся парочку, которая совсем не спешила к костру и обсуждала какие-то свои тайны.

– Воркуют, – прокомментировал он, – я им завидую.

– Почему? – удивилась девушка.

– А ты посмотри на них, Вероника. Они же, как будто всю жизнь друг друга знают. Вот! Что я говорил? Целуются!

Она глянула на сестру и Чепенко, обнявшихся и занятых долгим поцелуем. На лице Вероники застыла мечтательная улыбка.

– Вот если бы ты была со мной так же рядом, как они сейчас, – продолжил Масканин попытку завоевания девичьего сердца, – то я бы им уже не завидовал. Я бы тогда завидовал самому себе.

Она посмотрела на него, не переставая улыбаться, и вновь подняла брови.

– Завидовал бы себе? – в ее вопросе была смесь озорства, настороженности и удивления, а на лице отразилось ожидание чего-то приятного. – Почему, Костя?

– Почему? – он сделал вид, что озадачен, хотя все-таки немного удивился. И в самом деле, не говорить же, что она просто до жути ему понравилась?

Его заминку девушка поняла по-своему.

Вероника подошла и опустилась с ним рядом на коленки, проделав это и грациозно, и в то же время робко, словно все еще не до конца решившись на столь откровенное выражение интереса. В который уже раз Масканин глядел в эти красивые синие глаза, наполненные теперь шальным огоньком. За ними скрывался прагматический и проницательный ум, но не лишенный тяги ко всему чувственному, что существует в мире, и к романтике и даже жаждущий этого. Этот разум, свободно привыкший оперировать категориями основ мироздания, светился в ее глазах, наполнял их силой, ожиданием, предвкушением и властью. И все вместе абсолютно обезоружило Масканина, который машинально завел за спину руку с хатгальским номером, хотя знал, что при таком ярком солнце, флуоресцентная наколка была практически не видна.

– Мне понравился твой комплимент.

Вероника перевела взгляд на его растянутые в улыбке губы, затем он привлек ее к себе, коснувшись ее губ своими. Она не отстранилась, напротив, ответила робким и сладким от вина и ощущения его близости поцелуем. Для нее перестал существовать весь мир.

Они оторвались друг от друга только тогда, когда зазвучала веселая ритмичная мелодия, и вокруг раздались дружные рукоплескания. Оказалось, Чепенко и Оксана уже присоединились к остальным и вся компания наблюдала за ними.

– Любовь с первого взгляда, – вынес свой суровый приговор Бобровский.

– Иногда, – начал Масканин, обняв Веронику, – так бывает, что и любовь с первого взгляда зажигает такой огонь, который не потушить за всю жизнь.

– Масканин, а ты оказывается романтик, – сказал Бобровский. – Не хочу тебя огорчать, но ты просто ошалел от Вероники. Никакой любви нет, она только в амурных романах… Это просто миф такой, красивый вымысел… Чего? Не согласен что ли?

– Каждому свое… А от Вероники я действительно ошалел, – Масканин ощутил приятную дрожь, когда девушка прижалась к нему еще плотнее. – Но любовь и правда есть, надо только в нее верить.

– Я же говорил, господа, – обратился к остальным Бобровский, – он просто упертый романтик.

– Не будь занудой, Бобёр, – сказал Чепенко.

– Ладно, ладно. Сдаюсь.

– Хорошие слова для тоста, про огонь на всю жизнь, – предложила Оксана, переглянувшись с сестрой.

– Правильно. За это и выпьем, – вступил Юнер и открыл очередную бутылку из своего бесконечного запаса.

– Кстати, об огне, – сказал Чепенко, – Какой диверсант веток подбросил? Угли только нужны… И шашлыки переверните кто-нибудь, а то подгорят.

Порыв теплого ветра разметал Вероникины волосы. Девушка слегка отстранилась и рукой привела их в прежнее положение. Наблюдая за ней, Масканин приметил на ее шее маленькую родинку.

– Схожу-ка я за новой винной батареей, – вставая, произнес Юнер.

Бобровский нацепил солнцезащитные очки и отодвинувшись метра на два, разлегся на песке, намереваясь позагорать под звуки музыки. Чепенко и Оксана о чем-то тихо перешептывались, обоюдно улыбаясь.

– У тебя есть кто-нибудь? – с надеждой в голосе поинтересовался Масканин.

– Не знаю, – прошептала Вероника, уловив его надежду, от чего почувствовала приятную легкость и тепло на сердце, – по-моему, нет.

– Как понять "по-моему"!?

– "По-моему" – это значит, что мне хочется, чтобы этим "кто-нибудь" стал ты.

– Звучит многообещающе.

Она подмигнула и озорно улыбнулась. Потом вновь позволила Масканину нежно привлечь себя и легонько коснулась губами его щеки, чуть ниже приметного и ужасного шрама. Пусть шрам ужасный и некрасивый, но Костя военный, а значит получил его в бою. Шрамы носят герои. А Масканин, между тем, дотронулся губами мочки ее уха и тихо прошептал:

– Ты должна мне показать всю красоту твоего Амбарана.

– Это можно будет устроить, – ее шепот был так же тих, – скоро у меня начнется отпуск…

На следующее утро Масканин проснулся до сигнала будильника. Такое с ним происходило в последнее время частенько. Продолжая лежать в постели, он окунулся в приятные мысли о прошедшем дне. Перед ним стоял образ улыбающейся Вероники на фоне прибрежного песка. Кажется, он ей понравился, и думать так, были все основания. Он надеялся, что те приятные часы на пляже станут предлогом к их дальнейшим отношениям, надеялся, что не станет для нее мимолетным знакомым, поставленным в ряды безликой массы таких же случайных знакомых, которые начисто стираются из памяти уже через несколько дней. А еще он всем своим нутром ощутил ее душевную чистоту. За внешней беззаботностью и готовностью завести интрижку, он почувствовал барьер. Та легкость, с которой Вероника за компанию с сестрой присоединилась к обществу незнакомых парней, была маской. Масканин понял это не сразу, но все-таки понял. Ее робкие неумелые поцелуи были лишь попыткой изучить его и, похоже, бастионы вокруг ее сердца сокрушить будет делом не из легких. Он помнил ее прощальные слова, помнил как она смотрела на него и понимал, что Вероника всегда и во всем поступает обдуманно. Прокачать ее было в общем-то не трудно, а вот выводы… Выводы, сделанные им, поставили Константина в тупик. Готов ли он к серьезным отношениям? Вечером, когда уже начинало темнеть и когда было выпито все вино и съедены все шашлыки, когда остались позади длинные прогулки вдвоем вдоль пляжа и когда было решено, что "Альфа-Вилия" подбросит девушек в Миду, таща за собой катамаран на тросе и летя всего в паре метров над водой, Вероника сообщила ему свой адрес в Амбаране и свой номер мобильного видеофона. И это действительно вселяло надежду. А между тем, Масканин даже не предполагал, что и Веронику посещали похожие сомнения и измышления.

"А как же Хельга?" – вякнул внутренний голос. "Замуж звал, а теперь на эту девочку запал"? Масканин закрыл глаза. Он не мог себя понять. Хельга ему нравилась и даже очень. Но что делать, когда с разбегу напарываешься на закрытую дверь? Для Хельги все ясно, они любовники и точка. "А для меня"? Масканин тупо уставился в потолок. "Ну, Хельга…" Пожалуй, он впервые в такой ситуации. И к Хельге тянет, и эта девочка… "Нет, блин, надо определяться".

Прозвучал сигнал будильника, жестоко оторвав от сумбурных мыслей. Масканин протянул руку, резко и зло вырубил его. Пора вставать и собираться. Новый день обещал быть не простым. Предстояло познакомиться со своими непосредственными командирами и новыми сослуживцами, которые сегодня прибывают на базу после перегона полученных на заводах Владивостока III штурмовиков. И на сегодня же обещалась командировка на завод города Антонов, либо на завод в Купинск. И на сколько придется там застрять было неизвестно.

Масканин собрал постель и пошел в ванную комнату, приводить себя в порядок. Он на время выбросил из головы мысли о службе, чтобы поразмышлять об одной жительнице Амбарана.