Мое сердце – бензопила

Занавес

Удар ножом, еще и еще.

Острым концом палки для сбора мусора Джейд тычет в пластиковый стаканчик и представляет, как стаканчик извивается, стонет и молит о пощаде. Она вскидывает палку, левой рукой в перчатке стаскивает умирающий стаканчик со стального наконечника и бросает в холщовый мешок, что пещерой висит у нее на бедре.

Сегодня ярко-желтая мусорная палка – копье. После выпускного она принимает самые разные обличья: пика тореадора, хотя Джейд чувствовала себя злодейкой; длинная стрела для росомах и барсуков – бешеных, конечно; лазерный луч, который сжигает (с шипением) весь мусор на своем пути; шприц для взятия крови у крокодилов, тоже, наверное, бешеных; и, как во многих фантазиях Джейд, заостренное орудие, торчащее из правой глазницы ее отца. Впрочем, сойдет и левая. Какая разница!

Удар ножом.

Во франшизе «Крика» именно так называется история Гейл Уэзерс, рассказанная в откровенной книге и перенесенная на экран. Что в лоб, что по лбу, думает Джейд – и против воли улыбается.

Сейчас ей никто не указ, улыбаться она может, сколько влезет. Улыбаться и петь, дергаться под шизовую музыку Сайко Майко в наушниках, даже пройтись колесом, если душа потребует, и ее внутренняя чирлидерша захочет себя выразить. Вот в чем прелесть работы уборщика летней порой: детей, которые мусорят в школьных коридорах, нет и в помине – и на твоем попечении оказывается весь город.

Если чирлидерша в ней все-таки сидит, то какая-нибудь панкующая оторва из клипа «Нирваны» – команда болельщиц из ада. Это девяностые, не восьмидесятые, но тогда же сняли и «Попкорн», и «Новый кошмар», и «Крик».

– Без памяти нет возмездия, – бормочет Джейд и с убедительным щелчком вонзает свой штык в блестящую тонкую крышку консервной баночки из-под табака. «Без памяти нет возмездия» – строчка из фильма «Попкорн», пожалуй, самая главная. Это сейчас тоже в ее власти, потому что вокруг никого нет: цитировать ужастики хоть целый день и проверять себя, повышать свой уровень знания слэшеров. Почему нет, тут только она и гонимый ветром мусор, а где-то уже готовится к выходу слэшер настоящий.

Скорее всего, кто-нибудь вроде Стейси Грейвс – либо она сама, что, ясное дело, будет круто… либо Иезекииль из «Утонувшего Города», или кто-то вроде него, проповедник с огромными ручищами, вот уж кто нагонит страху… и со здоровенным ртом, чтобы лучше петь… как во второй части «Полтергейста». «С нами Бог в своем священном храме-е», – сама себе удивляясь, вовсю горланит Джейд, обращаясь к стайке порхающих вокруг птиц – вдруг она откопает для них что-то вкусненькое?

Одна из первых дополнительных работ, какие она писала для мистера Холмса, была как раз про него, Иезекииля, не того, что был проповедником в «Полтергейсте». Накатала две странички, в основном выудила в интернете: когда Хендерсон-Голдинг затопило то, что потом стало озером Индиан, Иезекииль запер прихожан в церкви на одну комнату, и они пели, пока вода затапливала город, и очень может быть, написала Джейд в заключении, поют до сих пор, ждут дня, когда смогут подняться из глубин и наказать город, выросший на месте Хендерсон-Голдинга. Потом займутся плотиной каньона Глен, и прольются воды Страшного суда, и затопят долину, и освободят их обожаемый, до основания вымокший городок.

Между прочим, Иезекииль – не очень подходящий материал для слэшера. Зачем ему мстить? Жители Хендерсон-Голдинга подобрали его в лесу, выходили, вылечили, помогли выучить язык, хотя тот уже был седым. Возможно, даже выдали Библию, пусть молотит ею все, что сочтет грешным – да просто все, если разобраться. Если Иезекииль и объявился в этих краях, то по одной причине – поблагодарить всех тех, кто его нашел, но уж никак не душить их потомков своими ручищами.

Нет, Иезекииль – это, скорее, темная и пугающая сила. Единственное, что он имеет против подростков, да хоть кого – все они грешат. Впрочем, как сам он твердит, весь мир – это грех. Выходит, весь мир и должен сгореть. Он больше похож на Никса из «Повелителя иллюзий»: пришел сеять хаос, а дело кончилось резней.

Если не он, тогда Стейси Грейвс. Либо она, либо кто-то косит под нее – убивает в ее стиле. Пример? Пожалуйста: двое голландских несмышленышей в озере.

Джейд протыкает салфетку, к которой не хочет прикасаться даже толстой перчаткой, пронзает бок бутылки диетической колы, а вот и третья жертва – длинный выцветший чек, заодно с диетической колой и салфеткой.

Осторожно, медленно она поднимает трофеи и кладет в свой безразмерный мешок. Вонючий до крайности.

Вполне логично, размышляет Джейд, что Стейси Грейвс появляется на воде. Хотя и Иезекиилю это не противопоказано. Озеро принадлежит им обоим, равно как и берег.

Джейд смотрит в сторону озера, хватает шпагу (палку для мусора) обеими руками, делает выпад и бежит, чтобы не упустить конфетный фантик, который пытается укрыться в высокой траве. С фантиками всегда так – не угонишься. Почти ничего не весят, обертки гладкие, взлетит в воздух и несется, как парус.

Удар ножом. Еще удар.

Вместо того чтобы попасть на копье, потом в мешок и там успокоиться, фантик вспархивает, и Джейд движется по-охотничьи плавно, стараясь поразить вертящуюся мишень прямо в воздухе. Трижды она промахивается, испуганный фантик взлетает еще выше, тогда она разбегается и бросает в него палку, как копье.

Через сотую долю секунды после того как палка вылетает из руки, Джейд решает взглянуть – куда же эта палка приземлится?

Время зависает, просто застывает в пространстве.

Потому что на другом конце не самой правильной для копья дуги – большое окно (из прочного стекла) шерифа, две принадлежащие округу машины, фонарный столб с матовой стеклянной лампой у тротуара, указывающий на здание шерифа, и синий почтовый ящик – если его пробьешь, вполне возможно, сочтут преступлением против федеральной собственности.

Джейд отворачивается, чтобы не видеть, ждет, когда снаряд приземлится и определит ее будущее, потом робко открывает глаза.

Палка для мусора воткнулась острием в холмик травы. Бурая птичка, взмахнув крыльями, пикирует на палку и награждает Джейд пристальным взглядом, словно новая точка обзора принадлежит теперь только ей. Мимо птахи Джейд смотрит на окно шерифа Харди, наверное, для него оно – большой телеэкран, всегда настроенный на канал «Пруфрок». Только теперь по нему слоняется одна девушка.

Девушка, которую шериф определил на общественные работы. И теперь ей никуда не деться.

Почему бы и нет, говорит она себе. Сходить за палкой все равно придется. Подпишусь на несколько часов в день, это будет плата за везенье: все окна целы, ни одна машина не пострадала.

Джейд отгоняет птицу, острые коготки никак не хотят отпускать палку.

Вот где настоящий страх, думает Джейд, следя за выписывающей зигзаги птицей: тело человеческое, а голова воробьиная, как у чувака с совиной головой в фильме «Водолей».

В наши дни слэшеры, если разобраться, куда более стандартные, так?

Словно подтверждая эту мысль, Джейд оттягивает левый отворот комбинезона и проверяет, на месте ли тускло-белая маска Майкла Майерса, которую она там припрятала. Жесткая пластиковая скорлупа с хлипкой резинкой, обычная маскировка, но не таскать же ради прикола в кармане полноценную маску-чулок капитана Кирка из «Звездного пути» за шестьдесят долларов! Нет, в ее обстоятельствах сойдет и полоска за два доллара, которую, если что, можно где-нибудь забыть. Тем более она и двух долларов за нее не платила.

Но сейчас, в здании Харди, когда общественные работы ей реально угрожают, в голове Джейд начинается завихрение.

Что, если он заставит ее мыть свою «Бронко»? Велит тыкать палкой для мусора на мелководье озера Индиан, где каждая третья находка будет не просто куском резины, а шкурой того, кого она знала лично? Нет уж, спасибо!

Может, удастся прожить лето и без двенадцати часов общественных работ? В конце концов, чем ей это грозит? Шериф ее арестует? Не даст окончить школу? Джейд и так ее пока не окончила.

Украдкой вытащив из холщовой сумки грубый лоскут, Джейд пускает его по ветру и трусит, задом наперед, как бы показывая, какой она сознательный сборщик мусора, ведь улетевший лоскут надо обязательно поймать. Но тот ловко ускользает от палки. Джейд ловит его снова и снова, и вот уже из окна Харди ее, наверное, не видно.

Жизнь летнего дворника, да. Все великолепнее и великолепнее, пока великолепие не попрет наружу и она не взорвется солнечным светом от чистой радости, что бурлит внутри.

Это ложь только наполовину: ведь чем дольше ждешь слэшера, тем сильнее предвкушение. Снова и снова, наблюдая, как Лета Мондрагон выходит из маленькой элегантной «Ауди» и движется к причалу, где стоит похожий на сигарету катер «Умиак», Джейд так и тянется к ней, словно хочет предупредить, все объяснить, но не выдает себя ни единым жестом. Разве что глазами. Рано или поздно сказать все равно придется. Не потому, что Джейд собирается ее к чему-то подталкивать, просто из вежливости.

Джейд еще не вызвала Лету Мондрагон на разговор, потому что на сто десять процентов не уверена, что все происходит не только у нее в голове, что она не выдает желаемое за действительное. Может быть, во всем виноваты видеокассеты. Может быть, накопившаяся в ней ненависть ползком пробирается в мозг, красит мысли в черное, искажает восприятие реального мира.

Когда особые знаки появятся в небе, это и будет сигнал – началось.

Пока остается лишь наблюдать и ждать. Вот только… только на этот раз все непременно случится! Лета Мондрагон не появилась бы, не будь поблизости слэшера. Как иначе? Правда, не всегда ясно, кто появится первым – слэшер или последняя девушка, курица или чертово яйцо, но раз есть одно, должно быть и другое, и не важно, что раньше, а что позже.

Вообще-то Джейд знает, что должно быть первым: слэшер, конечно. Он является исправить ошибки прошлого, потом его заносит, и природа выталкивает на поверхность защитника, ставит заслонку, шлет силы в лице одной-единственной особы женского пола, своего яростного ангела – последнюю девушку. Она – единственный барьер, способный остановить слэшера.

Джейд больше не пишет трогательных заметочек для мистера Холмса. Тех дней уже нет, прошли навсегда. Теперь она участвует в слэшере самолично.

Удар ножом.

На сей раз мертвая птица. Через пластиковую палку Джейд ладонью чувствует мясо и сдавленный хруст и не прогоняет это ощущение, представляет, как распростерлась на земле рука отца, как цепляются за гравий пальцы, как непроизвольно дергается левый ботинок, а ушная раковина наполняется кровью. Левое ухо или правое – не важно.

В мусорной сумке на бедре мертвой птице не место. Джейд каблуком и острием палки выкапывает более или менее глубокую ямку под кустом возле почты. Сегодня суббота, там никого нет, и спрашивать, что она делает, никто не станет.

Она заталкивает мертвую птицу в ямку, засыпает землей, смотрит на потемневшую кровь на наконечнике из нержавеющей стали. В горле встает ком. Когда в рассказах, вспоминает Джейд, написано «нечем дышать», это как раз оно.

Отвернувшись, Джейд сплевывает длинную и вязкую массу. Все-таки не стошнило. Подумаешь, пташка! Молодец, Дженнифер, говорит она себе, отваги не занимать. Все тебе нипочем.

Чтобы прийти в себя, она обходит здание почты и сидит там целый час – измеряет время выкуренными сигаретами, и постепенно тени вокруг удлиняются, а температура понижается, вслед за исчезающим солнцем.

Допустим, она не явится вовремя в начальную школу Голдинга, чтобы вернуть палку для мусора – ну и что? Не засечет ее скрытая камера Фармы – подумаешь, великая проблема. Харди тоже не сидит в кабинете, он и не узнает, что она бездельничает. Отсюда она, если что, увидит его на воде, как он подпрыгивает на своем глиссере, купленном на страховые деньги, которые получил в свое время за смерть дочери.

Поймайте его, сэр, бормочет Джейд, имея в виду Клейта Роджерса – парня, с которым встречалась дочь Харди, когда она утонула.

А как звали саму утопленницу? Мама Джейд иногда называла ее по имени, словно, останься умершая в живых, весь город был бы другим, лучше – ходила бы эта девушка по улицам Пруфрока, и тот был бы таким, каким положено. А не таким, какой он сейчас.

Мелани, конечно.

Ее имя написано на бортах глиссера Харди – будь Джейд поближе, она бы разглядела. Впервые она произнесла это имя вслух, стараясь воспринять его как слово, а не нагромождение синих букв, прилипших к корпусу, классе во втором. Может, и в первом. Летом по традиции все дети, которые еще не слишком выросли, собираются на пирсе в купальниках и плавках, держатся за руки, а шериф Харди разъезжает перед ними на своем глиссере и, как сержант на плацу, рассказывает о правилах поведения на воде, чтобы лето было прекрасным и безопасным.

Дети дергаются, им охота сбежать, особенно когда он быстро поворачивает, запускает большой вентилятор и делает изящный пируэт на воде. Они ждут, в который раз затаив дыхание, но дышать им тоже надо. Джейд это прекрасно запомнила. Слева она держала руку Бетани Мэнкс, справа – Тима Лоусона, тогда она еще не была чокнутой девочкой-ужастиком, обычная девятилетка, у которой впереди целое лето.

А шериф Харди бубнил про безопасность на воде и медлил, медлил, и она едва не лопнула от предвкушения, да и все они, ждать больше просто не было сил, и Джейд помнит, как Харди пытался сдержать улыбку, потом положил палец на переносицу, подтолкнул на лоб очки-хамелеоны и наконец-то поднял дроссель лодки до упора, резко дернул руль – и окатил вереницу детей брызгами ледяной воды. И поехал, стоя в своем глиссере, все дальше и дальше, в глубь озера Индиан.

Это было лет через десять после того как тело его дочери прибило к берегу. Наверное, очки от солнца ему понадобились, чтобы никто не видел его глаз.

И вот он вытащил Джейд с мелководья, наверняка говоря себе – нет, в моем озере больше ни одна девушка не утонет.

Джейд вытирает глаза, а то краска потечет и ее подбородок посинеет как слива, и говорит шерифу, что сочувствует ему, честно. Ничего, он еще вытрясет душу из этого подонка Клейта Роджерса. Может, его друзьям тоже перепадет.

Она фыркает, прислоняется к стене почтового отделения и гадает, не явится ли слэшер на этот раз в облике местного полицейского, как расплавленный терминатор из «Судного дня». И тогда в новостях его так и назовут: «Судный день». Нет, скорее «Резня в глуши» или что-нибудь не менее оскорбительное.

Или нет: «Кровавый Лагерь, Часть 2». Потому что, как говорит Рэнди в «Крике-2», сиквелы всегда должны быть кровавее. Еще вариант: огромное существо примет облик Стейси Грейвс, и тогда подойдет «Озерная Ведьма сеет смерть». Звучит неплохо!

Но все это потом. Сейчас надо отметиться, только не поднимать глаз от пола, чтобы не наткнуться на одну из камер Фармы…

Джейд вжимается в стену, хватает мусорную палку и подносит к груди, губы сжимаются в тонкую линию. Мимо проносится джип, доверху набитый бывшими «ястребиными» чирлидершами. Он оказывается на одной линии с «Умиаком», и Джейд кажется: джип вот-вот врежется в катер, который на самом деле бороздит просторы озера, за блестящим хромированным штурвалом – Тиара Мондрагон, бедра обхвачены совершенно прозрачным саронгом из модного каталога, под ним черный купальник-бикини, на глазах, как ни странно, лыжные очки-консервы.