Ухожу из Египта. Ухожу. Ухожу.
Горку пыли случайно кольцом закружу.
Словно пудрой покрыты сандалии.
Я - еврей. Я ушел. И так далее.
Тощий сидор с пожитками. Посох в руке.
Пустота позади. Миражи вдалеке.
Солнце прячется за пирамидами.
Что ж ты, Бог, так жестоко с аидами?
Растерял две недели пришедший нисан,
Ветер красит больной желтизной небеса.
Вижу - ангелы прячутся в мареве.
Как бы молнией в грудь не ударили...
Вверх монетку подброшу - растает как ле д,
Так куда же идти? Где тропа и где брод?
Каждый камешек, злобствуя, колется...
Не пое тся мне, да и не молится.
Все в Египте пригрелись, сидят и молчат,
Только я, словно волк, охраняю волчат,
И иду по дороге заплеванной,
Неприкаянный и очарованный.
Я не знаю, когда жизнь свою положу.
Ухожу из Египта. Ухожу. Ухожу.
Будут утра сменяться закатами,
И лохмотья закроются латами,
И в руке вместо посоха вырастет меч,
С ним сподручней свободу свою уберечь
От поганого мерзкого идола.
Так планида дорогу мне выдала.
Человек, покупающий книги,
Не сотрет на стене: "Не убий!",
Он не любит камланье и крики -
Ты за это его полюби.
Он неспешен и тем интересен,
Как Моисей на Синайской горе.
Посмотри, как он счастлив и весел
У изрядно потертых дверей.
Он зайде т в свой мирок домотканый,
Где сквозь полки не видно стены,
Где заржавленный душ вместо ванны,
Где нуждаются в латке штаны,
Унитаз где дремуч и растрескан,
Как ему и положено быть,
Словно у Дионисия фреска,
Но как это другим объяснить?
Над планетой летят неудачи,
Осыпая дождем города.
Это кто там безудержно плачет?
Подходите поближе сюда -
Тут смывает отчаянья миги
(Только часто к нему не ходи)
Человек, покупающий книги,
Прижимающий книги к груди.
Видишь, вечер сгорает дотла,
И засыпано сажей крыльцо,
Но не спит у кривого стола
Человек с прошлогодним лицом.
У него устарели дела,
Паутиной покрыта судьба,
Словно карты она подсняла,
А играть оказалась слаба.
За окном слышен говор дождя,
Только говор один, без воды.
И, с ума потихоньку сводя,
Разбежались с гитары лады.
Из стены клочья пакли торчат
Облаками несыгранных гроз.
Слышишь - где-то в чулане стучат?
Это бьется ответ на вопрос.
Подсыхает вино на столе,
Будто нива забыта жнецом...
Улыбается миру во мгле
Человек с прошлогодним лицом.
Ах, доктор Кипнис-Ковалева
Садилась на мою кровать,
Одно лишь сказанное слово
Снижало градусов на пять
Гнетущий жар, текущий в жилах,
Разлитый в мозг лихой огонь,
А на горящий лоб ложилась
Ее прохладная ладонь.
Доступный мир тонул в тумане
И вкус лимона обретал,
Порою гланды чуть тиранил
Мне чайной ложечки металл.
Не в школе я, и это клево -
"Танкисты", "Тенкеш", Новый год...
Мой доктор Кипнис-Ковалева
Мне кальций хлористый дает.
Ткет ночь причудливые формы,
Луну вплетая в красоту.
Моя кровать плывет сквозь штормы,
И я, Джим Хокинс, на борту.
Добыча божьего улова,
Тот день возникнет предо мной,
Где доктор Кипнис-Ковалева
И я, счастливый и больной.
Под площадями - мерзлое болото,
Старинные закатаны пути,
Открыты настежь Красные Ворота,
А мне, как прежде, некуда идти.
Надежды на грядущее - вчерашни,
Но следует держаться молодцом.
Смотрите, как на бедрах Спасской башни
Вращается Садовое кольцо!
Хоть наши годы разны и цветны,
В них все равно всего четыре масти.
Я все поднабежавшие несчастья
Спокойно опишу со стороны.
А горизонт, пробивши темноту,
Чуть-чуть себя являет при восходе,
И прилетевший луч уже подводит
Любым раздумьям яркую черту.
Пока зеле нкой не отмечен лоб,
Заполнить можно адрес на конверте...
- Терпеть еще доколе, протопоп?
- До самой смерти, матушка.
До смерти.
Спросит Господь: "Как случилось,
Что не молился ты мне,
Что не просил мою милость,
Не признавался в вине?
Время свободное было,
Но ты не жег мне свечей.
Горло твое не схватило
Гноем крамольных речей?
Чем занимал дни и ночи,
Что предназначены для
Той, облик чей непорочен,
Кем осияна Земля?
Как же в тебе не забилось,
Что наказание ждет?"
Господи! Я слушал "Битлз"...
Бог все поймет. И кивнет.
О, чтоб двери открыться и - билет с золотым обрезом,
Отобедать сo знатью - Елдой и Асматкой - и не остаться тверезым,
Чтоб фейерверк и жонглеры, и ростбиф румянить железом -
Плакались шесть калек молчащей статуе,
Нищие калеки.
Чтоб Клеопатра и Гарбо со мной, непутевой, в океане перьем
На живца ловили, играли, балдели, когда с лучом первым
Петух захлебнется криком, как я - опостылевшей спермой -
Плакались шесть калек молчащей статуе,
Нищие калеки.
Чтоб, шею вытянув, стоять, как подсолнух, на зеленом дерне,
На арабскую стать полагаясь, каурых, соловых и корнем
Места их чуя, не то что с биноклями дурни -
Плакались шесть калек молчащей статуе,
Нищие калеки.
Чтоб паперти - в палубу и в парус - дырявой холстине,
И свиньей - за святым, вслед нежному бризу по сини
К островам тенистым, где огромны дыни -
Плакались шесть калек молчащей статуе,
Нищие калеки.
Чтоб эти лавки обернулись к тюльпанам на садовом ложе,
Чтоб мне костылем моим дать каждому купцу по роже,
Когда из цветка его лысая голова торчит, и того тоже -
Плакались шесть калек молчащей статуе,
Нищие калеки.
Чтоб дыра в небесах, и чтоб Петр появился и Павел,
Чтоб святой удивлял наглеца - гляди-ка, никак дирижабль,
О, чтобы ты попрошайкам второй ноги не оставил -
Плакались шесть калек молчащей статуе,
Нищие калеки.
Часы останови, пусть телефон молчит,
Дворняга пусть над костью не урчит,
Дробь барабанов приглушили чтоб,
Дай плакальщицам знак, и пусть выносят гроб.
Пусть банты черные повяжут голубям,
Аэроплан кружа пусть накропает нам
Со стоном - "Мертв", и, умножая грусть,
Регулировщики в перчатках черных пусть.
Он был мой Запад, Север, Юг, Восток,
Воскресный отдых, будних дней итог.
Мой полдень, полночь, песня, болтовня.
Я думал - навсегда. Ты опроверг меня.
Не нужно звезд, гаси их по одной,
С луной покончи, солнце - с глаз долой!
И, выплеснув моря, смети, как мусор, лес.
Добра теперь не жди, смотря на нас с небес.
Волны пирс таранят лбом,
В поле брошенный обоз
Ливнем смят, шибает в нос
Из окрестных катакомб.
Тога нынче, что твой фрак,
Фиск гоняет, как клопов,
Неплательщиков долгов
В недрах городских клоак.
Проституткам надоел
В храме тайный ритуал,
И поэтов идеал
Оказался не у дел.
Заторможенный Катон
Славит Древних Истин свод -
Но в ответ бунтует Флот:
"Денег, жрачку и закон!"
Цезаря постель тепла,
Пишет он, как раб-писец,
"Ох, когда ж всему конец!?"
Легким росчерком стила.
Озирает взором споро
Стая красноногих птиц
С кучи крапчатых яиц
Зараженный гриппом город.
Ну, а где-то далеко
Мчат олени - коий век -
Золотого мха поверх,
Молча, быстро и легко.