Мизерикорд

3. Призыв

Вевнор передернул плечами и подул на руки. В свете факелов на массивных камнях укреплений блестел иней, но, патрулируя погруженные во тьму постройки Алтарна, старший Варейши пренебрегал теплым плащом или рукавицами. Ночь скрывала невидимого дозорного, и лишь еле слышный звук его шагов отмечал его мерное движение.

С неприступной скалы крепость Алтарн смотрела на перевал – узкую дорожку, стиснутую между гладкой каменной стеной и грозными пенящимися порогами. Более двух третей крепостной стены возвышалось над захватывающей дух пропастью глубиной в несколько сотен футов и над водой, бежавшей меж валунов. Периметр крепости замыкался тяжелыми воротами, перекрывавшими вьющуюся на огромной высоте подъездную дорогу. В течение многих веков армии безуспешно пытались покорить этот склон, и их выбеленные кости разбросаны теперь среди зарослей вереска и рододендронов.

Никто не мог преодолеть ворота крепости Алтарн. Стражники всегда сохраняли суровую бдительность относительно тех, кому было позволено проходить сквозь ворота, а наступивший хаос лишь обострил их внимание. Джозину удалось взобраться на стену с помощью веревки с крюком, но в дальнейшем удача не улыбалась ему. Всегда существовала возможность – только возможность, – что незваный гость попытается проникнуть в Алтарн, взобравшись по отвесной выветренной поверхности наименее охраняемых строений, возвышавшихся над обрывом. В течение многих лет лишь несколько опрометчивых безумцев предпринимали такие попытки, и никто не знал, куда река унесла их останки.

Вевнор не мог сравняться в хитрости с братьями и сестрой, но в то же время был не из тех, кто недооценивает противника, так что он учитывал все истории про Кейна. И, услышав тихий скрип метала по камню, он позволил себе легкую торжествующую усмешку.

С удивительной для его веса скрытностью Вевнор приблизился к тому месту, откуда донеся звук – темный отрезок стены парапета, более чем в сотне футов от любых постов часовых, охранявших самые опасные участки скалы. Только тот, кто знал, что должен был искать, обнаружил бы то, что нужно – стальной крюк, засевший в одной из амбразур.

– Меньшего я не ожидал от тебя, – тихо произнес Вевнор, взмахнув мечом в темноте и перерезав туго натянутую шелковую веревку. Она щелкнула как натянутая струна, освобожденный крюк упал на камень с тихим звоном, рев реки поглотил все остальные звуки, что бы ни упало далеко внизу. Вевнор вздохнул и выпрямился.

И услышал тихий скрип металла по камню.

Вевнор обернулся. Серп луны и отдаленные огни факелов давали достаточно света, чтобы разглядеть громадную фигуру в черном, лениво водящую кончиком меча по каменной стене. Свет голубых глаз был холоднее ледяного воздуха.

– Твой часовой, – сказал Кейн.

– Будь ты проклят! – ответил Вевнор и сделал стремительный выпад.

Единственным его чувством, когда Кейн отразил его клинок собственным ударом снизу вверх, была ярость. Внеший вид противника был устрашающим, но и Вевнор обладал внушительным телосложением и еще не встречал равных себе в фехтовании. Движение их мечей было подобно сражению богов среди грозовых облаков – сполохи искр и бешеный скрежет металла о металл то и дело разрывали неподвижную ночь. Клинки, с сокрушительной силой ударяясь друг о друга, издавали отвратительный звук, проникавший через стиснутые обеими руками эфесы в мышцы и кости.

Вевнор сбился с дыхания и теперь с хрипом ловил воздух ртом, и, прислушиваясь к дыханию стремительно нападавшего противника, он внезапно почувствовал страх. Его отчаянное парирующее движение опоздало на долю секунду, и меч Кейна с сокрушающей силой вонзился в его плечо.

Даже стальная кольчуга не может устоять перед давлением, превосходящим ее прочность; некоторые кольца не разошлись, но клинок вошел глубоко в тело, раздробив кости. Меч Вевнора со звоном коснулся камней, когда он упал на колени. Парализующая, тошнотворная боль охватила его, и он инстинктивно понял, что следующее мгновение станет для него последним.

Тем не менее, Кейн не нанес смертельного удара. Убрав оружие, протянул руки к Вевнору:

– Вевнор, следуй за мной.

Остервор задержал дыхание, все сильнее упираясь плечами в темную дубовую панель. Он почувствовал, как его кости начали протестующе трещать, и тут часть стены со скрежетом сдвинулась внутрь, поворачиваясь на заржавевших петлях, впервые за сто или даже более лет. Покрытая пылью паутина висела со времен далеких предков, занавесом закрывая вход, но из темного проема доносилось холодное дыхание ночи, царившей за стенами замка.

Остервор стер испарину со лба пыльным рукавом, перечитывая три полустертые надписи, выложенные на полу комнаты. Северное крыло Алтарна, населенное, по общему мнению, призраками, оставалось нежилым в течение всего существования крепости. Остервор, раскрывший тайны секретных ходов, шедших сквозь все остальные строения, поздравил себя с решением этой последней загадки. Таинственная надпись через всю комнату – «Один – для Силы, Два – для Богатства, Три – для Власти» - казалась бессмысленной поколениям обитателей Алтарна. Прочтя недавно в разрушающейся библиотеке дневник вековой давности, Остервор обнаружил важный ключ в древней игре слов "сила" и "власть" в отношении изображенных на паркете воинов в доспехах. Другие указания (например, на хитроумные ловушки в потайных ходах северного крыла) заставили Остервора подойти к изучению новых коридоров со всей осторожностью. Тем не менее…

Остервор не принимал во внимание предостережения Пьюриали, так же, как не стал вчитываться в отчеты своих лазутчиков, докладывавших о том, что любовница Джозина разыскивала легендарного наемного убийцу. Считая Кейна столь же искусным, как и он сам, – если только страшные истории достойны доверия, – Остервор сомневался в том, что мститель станет преодолевать такую преграду, как ворота крепости. Отдавая должное репутации Кейна, – даже допуская неизбежные преувеличения и преукрашения, – он предполагал, что убийца попытается проникнуть в крепость самым скрытным обходным путем. Древняя цитадель была пронизана тайными ходами, каждый из которых (теперь, когда северное крыло раскрыло свои секреты) был, наконец, известен Остервору. И решить, что Кейну не известны эти секретные пути, значило фатально недооценить их врага.

Несмотря на это, разглядев в пыли, которая должна была лежать нетронутой веками на полу потайного коридора, свежие отпечатки сапог, он лишился порядочной доли своей решимости.

Остервор колебался, хмуро разглядывая обескуражившие его следы, дерзко проходившие через пятно света, отбрасываемого его свечой. Он уже видел другие тайные переходы цитадели, большая часть которых была известна только ему. Десятки смертельных ловушек, шесть из которых он сам сконструировал и установил, готовили неминуемую смерть любому незваному гостю. Однако этот коридор, с секретами которого Остервору только предстояло познакомиться, кто-то уже преодолел.

Остервор коснулся пальцем следов в пыли, обнаружив кусочки лишайников и хлопья снега, еще таявшего в них. Незваный гость прошел здесь лишь мгновение назад. Остервор сбросил сапоги и отложил меч. Узкий ход не оставлял места для сражения на мечах, но тяжелый кинжал, который он носил с собой, много раз хорошо послужил ему в тесных помещениях. Он поставил подсвечник на пол комнаты около потайной двери. Бесшумно, невидимый, Остервор собирался следовать за Кейном через коридоры северного крыла, надеясь на свое частичное знакомство с его ловушками. Кейн, несомненно, не будет пытаться преодолеть их в темноте, ему придется зажечь огонь, и тогда Остервор сможет подкрасться к нему сзади.

Остервор, конечно же, не предполагал, что массивная стенная панель медленно повернется и станет на место, как только он войдет в коридор.

Он медленно досчитал до пятидесяти с закрытыми глазами, прежде чем пойти вперед. Ни один звук не нарушал тишину после того, как со стоном неупокоенного духа захлопнулась дверь. В конце концов, сказал он себе, это даже к лучшему, что в спину ему не светит слабый огонек свечи из комнаты за стеной. Кейн – тут Остервор уставился в темноту в поисках отблеска от свечи в руках убийцы – вероятно, неслышно прокрался в поисках потайного входа в личные апартаменты членов клана Варейши. Остервор вытащил новую свечу из мешочка на поясе – там оставалась еще одна, а так же трутница для того, чтобы добыть огонь – и для устойчивости обмотал ее шейным платком. Получившуюся конструкцию он установил напротив закрывшейся двери, отмечая ее местонахождение. Считая про себя шаги, Остервор последовал за направлением следов Кейна вглубь погруженных в непроглядную тьму коридоров.

Он насчитал лишь семь шагов, как пальцы его вытянутых вперед рук коснулись каменной стены.

Остервор в нерешительности остановился перед неожиданным препятствием, озадаченный его появлением. Он предполагал найти люк в полу шагов через тридцать, лестницу с опрокидывающимися ступенями или копья на пружинах прямо за первым поворотом – эти и другие ловушки были описаны в обнаруженных им записках. И ничего относительно пустой стены, вроде той, в которую он сейчас уперся.

Поздняя переделка, решил Остервор. По какой-то причине хозяева цитадели когда-то отгородили этот участок переходов. Но следы Кейна вели в эту сторону. Ему не удалось бы незаметно пройти мимо Остервора чтобы выбраться из тупика, следовательно, убийце был известен другой выход из коридора. Или следы, ведущие в обратную сторону, не несущие уже холода и влаги ночи снаружи, ускользнули от его внимания при первом осмотре?

Крадучись, Остервор пошел обратно по коридору, разыскивая Кейна в противоположном направлении. Через десять шагов после того места, где он вошел, его растопыренные пальцы наткнулись в темноте на каменную стену.

Остервор тихо выругался, начиная ощущать страх. Осторожно нащупывая путь вдоль стены, он наткнулся на свечу, обернутую его шейным платком.

Искра из трутницы была ослепительна, а его руки дрожали, когда он подносил огонек к фитилю. Света было вполне достаточно, чтобы обнаружить, что коридор заканчивается тупиком в обоих направлениях.

Дверь, через которую Остервор вошел, отказывалась открываться, несмотря на все его изобретательные попытки обнаружить и активизировать скрытый механизм, а толстые дубовые панели не поддавались его яростным ударам.

Остервор потратил большую часть своей первой свечи, разыскивая другой путь к спасению. Отпечатки ботинок Кейна, уже практически скрытые его собственными следами, к его раздражению, казалось, вели в обоих направлениях, и одновременно вообще никуда. Отчаявшись, Остервор начал рубить дубовую панель, закрывавшую путь наружу. Последнего огарка хватило как раз, чтобы осветить стальной лист, скрытый между деревянными панно, но Остервор получил мало радости от того, что разрешил загадку необычайной прочности спрятанной двери.

В наступившей затем тьме его стук принес не более пользы, чем крики о помощи. Так как по всеобщему мнению, в северной крыле обитали пр?клятые духи, мало кто рискнул бы сюда наведаться. Через некоторое время его крики стали похожи на хриплое карканье, руки были исцарапаны и кровоточили, тело превратилось в сплошной мучительный синяк от бесполезных атак на упрямые стены.

От удушающей пыли Остервор практически сразу почувствовал жажду, так что, страдая теперь от нее, он не сразу осознал, что воздух становится все более спертым. Даже если вентиляция существовала, ее было недостаточно, Остервор начинал задыхаться в этом каменном мешке. Он замер в полной неподвижности, экономя силы, и лишь его мозг отчаянно искал пути к спасению. Время стало лишь неопределенными промежутками между бесполезными попытками открыть дверь. Возможно, он несколько раз засыпал, но в душащем мраке не было никаких знаков проходящего снаружи времени, к бегу которого он уже потерял интерес. Отравленный его собственным дыханием воздух жег легкие, причиняя больше страданий, чем пересохшее горло.

Подымаясь из безнадежного ступора, Остервор осознавал, что его силы тают. Он с невольным стоном отчаяния в последний раз глубоко вдохнул несвежий воздух и бросил свое наполненное болью тело на неподатливую дверь.

Которая немедленно подалась под его весом, и Остервор вперед головой влетел в комнату за нею. На полу, у самого его лица, оставленная им свеча еще горела.

– В конце концов, – заметил Кейн, наклоняясь к нему, – время относительно.

Хриплое дыхание Остервора растопило последние хлопья снега на его сапогах.

– Остервор, следуй за мной.

Ситилвона любила думать о комнате в подвале как о своей студии. Сидя за письменным столом, она смотрела на наполовину исписанную страницу пергамента перед собой. Перо опять высохло, и она рассеянно сунула его кончик в рот, чтобы не пришлось снова заниматься его чисткой. Из-за этой привычке у нее на лице частенько появлялось что-то вроде чернильных усов если она подолгу сидела за работой. Она очнулась от задумчивости и вернулась к предметы своих наблюдений – неподвижному телу юноши, подвешенному вниз головой на х-образной конструкции в центре комнаты. Под его безвольно свешивающейся головой стояла широкая серебряная чаша, практически до краев наполненная кроваво-красной массой. Ситилвона перечитала предыдущие заметки, обмакнула очищенное перо в чернильницу и закончила запись:

«Объект номер 3, пол мужской, молод, нормальное телосложение, здоров. После принудительного введения в желудок рвотной массы, полученной от объекта номер 2, зафиксирован на раме. На втором часу наблюдаются судороги возрастающей интенсивности с рвотой на третий час, после чего судороги практически прекратились. Никаких признаков жизни к четвертому часу».

Ситилвона нахмурилась и продолжила писать:

«Очевидно, нет смысла продолжать эту линию исследований. Вопреки всеобщему убеждению, эксперимент доказывает, что сочетание мышьяка и ртутных солей не становится более ядовитым при передаче рвотной массы от одной жертвы к другой».

– Очевидно, яд, напротив, становится все менее концетрированным, – прокомментировал Кейн, читая записи из-за ее плеча. – Если бы его сила возрастала, то и клинку следовало бы становиться все острее каждый раз, как он разрубает плоть и кости.

Ситилвона поставила на страницу кляксу, но больше ничем не проявила своего смятения.

– Яд должен был впитывать некие флюиды смерти от каждой жертвы, – невозмутимо ответила она.

– Что? Соли тяжелых металлов? – язвительно переспросил Кейн. – Просто суеверие!

Ситилвона медленно поднялась с кресла и встала лицом к лицу с Кейном, обретая прежнюю уверенность в себе благодаря мысли о том, что убийца не перерезал ей глотку, незаметно подкравшись сзади.

– Кажется, я отдала приказ никого ко мне не пускать. Не следует ли мне вызвать стражников?

– Они теперь вряд ли способны выполнить твой приказ, – ответил Кейн.

– Чего ты хочешь?

– Полагаю, ты знаешь ответ.

Ситилвона, конечно же, знала его, но она так же понимала, что пока они разговаривают, она остается жива. Она расправила свое платье на бедрах и спокойно взглянула на убийцу. Хотя она не слишком следила за своей внешностью, ее случайные любовники находили ее лицо привлекательным, а фигуру – впечатляющей. А Кейн, в конце концов, тоже всего лишь мужчина.

– Ты не обычный наемник, – сказала она ему. – Иначе ты уже убил бы меня.

– Меня интересовало, какой вывод ты сделаешь из этого эксперимента, – ответил Кейн. – Еще раньше я обратил внимание на твои записи. Они впечатляют.

– Можно было догадаться, что наемного убийцу заинтересует если не теория, то уж точно – практическое применение токсикологии, – улыбнулась Ситилвона, обретая все большую уверенность. – Могу ли я выпить немного вина?

– Было бы невежливо запрещать тебе, – согласился Кейн. – Наблюдения, с помощью которых ты установила действие каждой дозы сока аконита, были особенно тщательны. Сорок детей – очаровательно!

– Выпьешь со мной? – пригласила Ситилвона. – Это вино хранится в наших погребах после какого-то набега во времена еще до моего отца. Никто не смог определить, откуда оно.

Она наполнила два льдисто-прозрачных бокала тягучим темно-желтым вином и передала один Кейну, очень внимательно наблюдавшему за каждым ее движением.

– Другой бокал, пожалуйста, – сказал он, не обращая внимания на тот, что протягивала она.

– Как пожелаешь, – Ситилвона пожала плечами и отдала ему другой.

Она сделала большой глоток из своего бокала и только тогда заметила, что Кейн наблюдает за ней, не прикасаясь к своему напитку.

– Уверен, ты простишь, если я снова обменяюсь с тобой, – улыбнулся он, передавая Ситилвоне свой бокал и забирая ее.

– Учитывая обстоятельства, я могу понять твою осторожность, – она вернула ему улыбку поверх бокала, затем сделала еще один глубокий глоток, и Кейн последовал ее примеру.

Ситилвона спрятала улыбку в вине. Вино в обоих бокалах было отравлено – в графине, из которого она наливала, было столько сока желтого мака, что хватило бы на сотню человек. Для Ситилвоны, пагубная склонность которой к этому наркотику делала ее практически неуязвимой, отравленный напиток был не более, чем стаканчик на ночь, для крепкого сна. Сон же Кейна уже никогда не прервется.

Кейн осушил свой бокал.

– Это одно из сладких белых вин, что делались из винограда с полей на границе Южных Королевств и Кросанта, – заключил он, – пока в прошлом веке они не были уничтожены какой-то болезнью. Оно практически бесценно. Я, возможно, сумел бы назвать тебе точный год, не будь у вина этого ужасного привкуса желтого мака.

Ситилвона в ужасе выпучила глаза.

– Тот стимулятор, что я принял, пока ты наливала нам, должен сработать как противоядие, – спокойно продолжал Кейн. – У меня ведь было достаточно времени, чтобы внимательно прочесть твой дневник – и осмотреть твой секретер. Действие опиумного мака для меня не новость.

Ситилвона осознала, что ее сердцебиение стало слишком быстрым и неровным даже для страха. Боль пронзила ее грудную клетку.

– Когда ты обменялся со мной бокалами…

– Вообще-то, он был в твоих чернилах, – объяснил Кейн.

Биение ее сердца сотрясало все тело. Ее ноги подогнулись, и Ситилвона ухватилась за письменный стол. Кейн протянул к ней руки:

– Ситилвона, следуй за мной.

Пьюриали обмакнул кисть, собранную из девичьих ресниц в нефритовую чашу, наполненную кровью младенца, и начертал завершающий астрологический символ внутри пентаграммы за мгновение до того, как затих последний слабый крик новорожденного. Каждый шаг приносил новые невероятные препятствия, ставки были высоки, но Пьюриали знал, что достиг совершенства в своем искусстве и не может потерпеть неудачу. Он подобрал мантию мага до своих костлявых колен – если хоть одна линия сотрется, это обернется катастрофой – и осторожно вышел из пентакля. Одна его сторона была проведена у самого порога, и магическая фигура покрывала половину комнаты на самом верху башни. Пьюриали устроился за своим рабочим столом, не спуская глаз с единственной двери. Вертя в пальцах комок клейкого вещества, которым он нанес внешнюю сторону пентаграммы, он свесил руки так, что оставалось всего несколько дюймов до того места, где небольшой промежуток разъединял линию. Его губы почти не двигались в такт монотонному глухому напеву на древнем языке.

Ожидание оказалось длиннее, чем Пьюриали предполагал, но наконец Кейн проскользнул сквозь открытую дверь и вступил в пентаграмму. Метнувшись вперед, Пьюриали замкнул линию с помощью своего импровизированного мелка. При его неожиданном движении Кейн остановился, наблюдая за колдуном.

Пьюриали надменно кивнул ему в знак приветствия.

– Полагаю, – вежливо осведомился он, – было бы смешно спрашивать о состоянии здоровья моих единокровных родичей.

– Тебя это действительно волнует? – спросил Кейн.

– Судя по всему, ты и не ожидал, что я питаю к ним какие-то братские чувства. Наши пути давно разошлись, мы не нужны друг другу. Это стало проблемой, но я нашел ей решение: остальные лишь путались у меня под ногами.

За самодовольной ухмылкой Пьюриали скрывалась некая невысказанная острота. Он наблюдал за Кейном, расхаживавшим внутри пентаграммы и с видом знатока изучавшим начертанные знаки.

– Полагаю, тебе будет интересно узнать, зачем я вызвал тебя сюда, – как бы невзначай заметил Пьюриали.

Кейн остановился и обратил на колдуна внимательный взор:

– Я как раз ждал подходящего момента, чтобы спросить.

– Я знаю все о тебе, конечно же, – уверил его Пьюриали с высокомерной улыбкой. – Все!

– Все?

– Главное же: как и зачем я призвал тебя сюда, – Пьюриали поднял руку, пресекая протест. – Без сомнения, ты полагаешь, что тебя прислала сюда ради ее глупой мести какая-то неудовлетворенная шлюха с грандиозными мечтами. Теперь ты уже должен был понять, что кажущаяся свобода воли – лишь самообман. Ты призван сюда силой моего искусства, Кейн. Я знал, что мои кровные братья и сестра ненавидели меня и всякий раз, как им начинало казаться, что мои умения представляют для них больше опасности, чем пользы, они думали о том, чтобы избавиться от меня. Почему бы и нет? Вместе мы прикончили нашего отца, когда он перестал быть нам нужен. Но на этот раз их планы были ошибкой. Я стал уже слишком могущественен, чтобы нуждаться в их дальнейшем существовании.

Пьюриали извлек сверкающий венец из складок своего одеяния и неловко нацепил его поверх копны своих рыжих волос.

– Герцогская корона, – торжествующе возвестил он. – Неплохо смотрится, ты не находишь?

– Золоту можно придать любую форму, – заметил Кейн.

– Тонкое замечание. Без сомнения, твое остроумие, о котором я и не подозревал, немало послужит моему развлечению, когда ты станешь подчиняться мне.

– Ты как раз хотел объяснить…

– Зачем, ведь, я полагаю, тебе и так уже все стало ясно, Кейн, – Пьюриали поправил корону. – Кто еще мог бы убить Вевнора, Остервора и прелестную Ситилвону? Они были слишком бдительны, чтобы дать мне шанс.

– А теперь?

– Теперь ты станешь служить мне. Раз остальные мертвы, мне понадобится преданный сторонник – кто-то, кто сможет руководить людьми в битве так же умело, как плести политические интриги. По этой причине я пощадил тебя. Когда ты станешь исполнять мою волю, Харнстерм будет лишь первым шагом в завоевании этих раздираемых междоусобицами земель.

– Честолюбивый план, – прокомментировал Кейн, – если не совершенно оригинальный. – Тем не менее, мне жаль, но мое нынешнее задание делает подобный союз невозможным.

– Союз? – рассмеялся Пьюриали. – Отнюдь нет! Я требую от тебя полного подчинения, Кейн. Но ты поймешь, что я добрый господин для тех, кто верно мне служит, – он вскочил на ноги, размахивая руками. – Ты, должно быть, уже изучил магическую фигуру, в которую столь любезно – и столь неосмотрительно – ступил. Все еще веришь в свободу воли, Кейн? Я призвал тебя, приказав убить остальных и затем явиться ко мне, в эту башню. Теперь ты заключен в эту пентаграмму символами, взывающими к силам самых глубоких, самых тайных сторон нашего бытия. Ты не сможешь выйти отсюда покуда я не освобожу тебя, Кейн. А я сделаю это лишь после того, как свяжу тебя нерасторжимыми клятвами, договорами, которые даже ты не посмеешь нарушить!

Пьюриали наслаждался своим триумфом.

– Теперь ты понимаешь, Кейн, что я знаю – ты не обычный убийца и странник. Несмотря на твои незаурядные способности, я знаю, кто ты такой.

Колдун сделал выразительный жест.

– Кейн, сын Адама, рожденный от Евы, теперь ты в моей власти, только в моей. В течении несчетных веков ты следовал своей проклятой судьбе, но с этой ночи ты будешь подчиняться лишь моей воле. Я увидел твою судьбу в звездах, а теперь знаки твоего рождения заключили тебя в этой пентаграмме.

– Впечатляюще, – признал Кейн. – Твой труд сделал бы честь и магу гораздо старше тебя, чья мудрость достойна большего, чем прозябание в этом провинциальном болоте. Ты допустил лишь несколько промахов. Жаль, что это не та область, в которой можно учиться на своих ошибках. Со временем меняются даже звезды, – добавил Кейн, беспрепятственно выходя из пентаграммы. – И не те созвездия, что видишь ты, освещали мое рождение.

Пьюриали сжался у самой стены, ища пути к отступлению.

– И какая ирония в том, что ты не понял, что Ева была мне мачехой, – продолжал Кейн, надвигаясь на него. – Потому что я даже начал предполагать, что в твоих жилах есть и часть моей крови…

– Пьюриали, следуй за мной.