Миз гардемарин Харрингтон

— Похоже это ваш салага, главстаршина.

Низкий голос морпеха-часового излучал необычно-радостное сочувствие. Подобным образом морпехи обычно извещали кого-то из флотских “звездоплюев” о том, что на том горят брюки или происходит еще что-то столь же занимательное. Главный старшина Роналд Шелтон проигнорировал тон “бронецефала” с привычным пренебрежением высшей формы жизни по отношению к низшей. Хотя на этот раз сделать это было немного сложнее обычного. Взгляд его, проследовав в направлении едва заметного кивка капрала, немедленно выделил указанный объект из заполнявшей галерею космического дока толпы. Она, безусловно, была чьим-то салагой, что он понял, едва взглянув в ее направлении. Ее гардемаринская униформа была безупречной, но, как и плывший за ней антигравитационный сундучок, была такой новой, что, казалось, поскрипывала. В сундучке, кстати, была какая-то странность, как будто к нему сверху было принайтовано еще что-то в половину его размера, но он не придал этому особого значения. Гардемарины вечно появлялись с чудными личными вещами которые, как они надеялись, не нарушали Устава. В половине случаев они заблуждались, но разобраться с этим можно будет позже, когда салага окажется на борту корабля Шелтона. А она, похоже, направлялась именно к стыковочному рукаву “Воительницы”, хотя возможно и по ошибке.

На это он надеялся.

Гардемарин была высокой девушкой, выше Шелтона, с темно-каштановыми коротко подстриженными волосами и серьезным угловатым лицом, которое, казалось, состояло только из носа, который милосердно можно было назвать “крупным”, и огромных миндалевидных глаз. В настоящий момент лицо ее ничего не выражало, но огонь, горящий в глазах, был достаточно ярок, чтобы любой опытный старшина застонал от безысходности.

Еще она выглядела лет на тринадцать. Значит она, скорее всего, являлась реципиентом пролонга третьего поколения, но осознание причины не добавляло ее облику зрелости. Однако, почти неохотно признал он, двигалась она хорошо. В ее осанке чувствовались грация атлета и очевидная уверенность в себе, нехарактерная молодости. Столкновений с людьми, заполнявшими галерею, она избегала с легкостью, как будто исполняя какой-то свободный танец.

Если бы это было все, что увидел Шелтон, то он вероятно (предварительно и с некоторой надеждой) оценил бы ее немного выше среднего уровня тех молодых людей, которых флотским старшинам приходилось превращать из неуклюжих новичков в профессионалов. К сожалению, это было не все. Шелтону потребовалась большая часть опыта накопленного за тридцать четыре года службы чтобы не выдать своего смятения при виде остроухого, усатого, шестилапого cфинксианского древесного кота, восседающего у нее на плече.

Древесный кот. Древесный кот на его корабле! И в гардемаринском кубрике к тому же! Одной мысли об этом было достаточно, чтобы вызвать зуд у человека верящего в порядок и флотские традиции. Шелтон чувствовал сильное искушение повернуться и придушить морпеха, невозмутимо усмехавшегося у него за плечом.

Еще несколько секунд он позволял себе надеяться, что она может пройти мимо “Воительницы” к другому кораблю, или что она просто заблудилась. Но все возможности избежать неотвратимого меркли по мере ее приближения к стыковочной трубе тяжелого крейсера.

Шелтон и морпех отдали честь и она ответила им с решительностью, в которой смешались возбуждение новичка и странная зрелость. Она смерила Шелтона мимолетным, почти незаметным взглядом, но обращение ее адресовано было исключительно часовому.

— Гардемарин Харрингтон прибыла, чтобы присоединиться к экипажу, капрал, — сказала она с отчетливым cфинксианским акцентом, достала из кармана кителя карту памяти в стандартном флотском чехле и протянула ее ему. Шелтон отметил, что ее сопрано оказалось неожиданно мягким и мелодичным для человека ее роста, пока морпех принимал карту и вставлял ее в свой планшет. Однако в ее тоне не было ни колебаний, ни смущения. Тем не менее он засомневался, что кто-то выглядящий так молодо как она сможет изобразить надлежащую для командования властность. Он не позволил этим мыслям отразится на лице, но кот на ее плече повернул голову и уставился на него яркими травянисто-зелеными глазами, подергивая усами.

— Так точно, мэм, — произнес морпех, когда данные с карты совпали с занесенными в его планшет и он получил подтверждение того, что миз гардемарин Харрингтон имеет приказ и право подняться на борт “Воительницы”. Он вынул карту и вернул ее, а затем кивнул в сторону Шелтона. — Полагаю, что главный старшина Шелтон ожидал вас, — сказал он все с той же раздражающей ноткой не до конца скрытого веселья, а Харрингтон повернулась к главстаршине и приподняла бровь.

Это слегка удивило Шелтона. Какой бы сформировавшейся она не казалась, но он более тридцати стандартных лет наблюдал зеленых салаг, прибывающих для прохождения практики, и свечение в ее глазах было достаточным доказательством того, что она была столь же возбуждена и напряжена, как и каждый из них. Но в этой приподнявшейся брови ощущалась властность или, возможно, уверенность в себе. Это не было чем-то вроде предумышленно выражаемого превосходства, которое некоторые салаги использовали, чтобы скрыть тревогу или отсутствие самообладания. Для этого движение было слишком естественным. Но этот спокойный, беззвучный вопрос, в котором не было ни снисходительности, ни самозащиты, породил в нем намек на надежду. Главстаршина сказал себе, что в ней может оказаться стальной стержень. Тем временем кот снова повел усами в его сторону, и главстаршина мысленно встряхнулся.

— Главный старшина Шелтон, мэм, — услышал он собственный голос. — Если вы последуете за мной, я провожу вас к старпому.

— Благодарю, главстаршина, — ответила она и направилась вслед за ним в трубу.

Вместе с котом.

Хонор Харрингтон добросовестно старалась не показывать волнения, плывя по трубе за главстаршиной Шелтоном, но это было нелегко. Она стремилась к этому моменту добрую половину жизни, и на пути к нему ей пришлось тяжко потрудится на Острове Саганами последние три с половиной стандартных года. Теперь она была здесь, и возбуждение в ней росло как на дрожжах пока она достигла внутренней оконечности трубы, ухватилась за поручень и втянула себя вслед за Шелтоном в область внутренней гравитации тяжелого крейсера. Для нее самой это было символическим моментом перехода с космической станции его величества “Гефест” на борт КЕВ[1] “Воительница”. Сердце ее забилось сильнее при виде, звуках и особом запахе королевского космического корабля. Окружение чем-то неуловимо отличалось от того, что было на космической станции оставшейся позади. Без сомнения, это все работа воображения — в конце концов обстановкой все сооружения в космосе походили друг на друга — но ощущение чего-то непохожего, чего-то особенного ожидавшего именно ее, билось у нее внутри.

Древесный кот у нее на плече издал мягкий упрекающий звук и ее губы слегка искривились. Нимиц понимал ее радостное возбуждение и неизбежно пришедший вместе с ним трепет, но коты-эмпаты были прагматиками до глубины души, а он распознал признаки перехода Хонор в “режим навеселе”. Более того, он сознавал необходимость правильно себя поставить с первого же момента пребывания на борту “Воительницы”. Хонор почувствовала как его когти вонзились немного глубже в специально укрепленное плечо ее кителя, вежливо напоминая держать себя в руках.

Она протянула руку и потрепала его по ушам, признавая его правоту, в тот же момент как ее ноги коснулись палубы “Воительницы” прямо перед линией, которая обозначала официальную границу между кораблем и космической станцией. Она хотя бы не попала в неудобную ситуацию подобно одному ее однокурснику, приземлившемуся не с той стороны такой же линии во время одного из их коротких тренировочных полетов в ближнем космосе! Какая-то ее часть хотела хихикнуть при воспоминании об абсолютно уничтожающем взгляде, которым тогда наградил беднягу-гарда дежурный офицер, но она подавила в себе этот порыв и немедленно приняла стойку смирно и отдала честь дежурному офицеру этого шлюпочного отсека.

— Прошу разрешения подняться на борт, чтобы присоединится к экипажу, мэм! — сказала она. Энсин с песочного цвета волосами смерила ее прохладным взглядом и ответила на отдание чести. Опустив руку от края берета, она протянула ее вперед без лишних слов. Хонор снова достала карту с ее приказами. Дежурный офицер исполнила тот же ритуал, что и морпех-часовой, кивнула, вынула карту из планшета и вернула ее.

— Разрешение дано, миз Харрингтон, — заявила она, намного менее резко чем Хонор, но с определенной солидностью. В конце концов, она была минимум на стандартный год старше Хонор и ее практика благополучно осталась позади. Энсин бросила взгляд на Шелтона и Хонор отметила как ее плечи едва заметно шевельнулись, а голос изменился когда она обратилась к главстаршине. — Действуйте, главный старшина.

— Есть, мэм, — ответил Шелтон и вежливо предложил Хонор дальше следовать за ним по направлению к лифтам.

Лейтенант-коммандер Абнер Лэйсон сидел за столом и изображал придирчивое изучение документов новой потенциальной головной боли. Гардемарин Харрингтон сидела в своем кресле выпрямившись, сложив руки на коленях, ноги ее составляли с палубой абсолютно прямой угол, а взгляд был прикован к переборке сантиметрах в пятнадцати над его головой. Когда он предложил ей сесть, вместо того, чтобы оставить ожидать завершения изучения ее бумаг в стойке вольно, она, казалось, смутилась, но в дальнейшем ее поведении было мало намеков на это. Конечно, если не считать постоянно подергивающийся кончик хвоста ее древесного кота за признак того, что принятая им испытывала больше беспокойства, чем старалась показать. В таком случае, однако, представляло определенный интерес то, как быстро она смогла подавить внешние признаки смущения.

Глаза его вернулись к экрану и побежали по строчкам скупых официальных слов составлявших ее личное дело. Тем временем он гадал, что же заставило капитана Бахфиша специально запросить такой... странный приз при распределении гардемаринов на практику.

Молода, подумал он. Хотя пролонг третьего поколения и заставлял ее выглядеть моложе своих календарных лет, но все же ей было только двадцать. Академия гибко подходила к возрасту поступающих в нее, но большинство становились гардемаринами примерно в восемнадцать-девятнадцать стандартных лет; при поступлении Харрингтон едва исполнилось семнадцать. Тем более это было удивительно при, казалось, полном отсутствии аристократических связей, патронажа и заинтересованности в верхах. С другой стороны ее баллы на Острове Саганами были великолепными — если не считать некоторых ужасных оценок по математике — а от инструкторов командных и тактических симуляторов она получила одни только “Отлично” и “Превосходно”. Это стоило отметить. Хотя, напомнил он себе, многие отличники Академии в реальной флотской службе оказались сущим разочарованием. Высокие результаты в тесте на кинестезию[2], хотя данное качество в последнее время становится все менее важным. Также очень высокие баллы по пилотажному спецкурсу, в том числе — брови его поднялись, хоть и незаметно — новый рекорд Академии по планированию. Но она, должно быть, довольно упряма, может быть даже безрассудна, судя по официальному выговору в ее форме 107FT за пренебрежение показаниями приборов. И эта коллекция замечаний за отсутствие дисциплины в воздухе тоже не выглядит многообещающе. С другой стороны, все они, похоже, относятся к одному и тому же происшествию...

Он обратился к соответствующей порции ее досье, и у него вырвалось нечто вроде фырканья. Он сумел это превратить в достаточно убедительный кашель, но при прочтении приложенной заметки губы его расплывались в улыбке. Пролетела на бреющем над яхтой Коменданта во время Регаты, так? Не удивительно, что Хартли обрушил на нее громы и молнии! Хотя он, должно быть, был о ней высокого мнения, раз остановился на этом. Впрочем, возможно, дело в личности ее напарницы по преступлению. Не мог же он исключить племянницу короля, не так ли? Уж во всяком случае не за что-то менее тяжкое, чем предумышленное убийство...

Он вздохнул, откинулся в кресле, поглаживая переносицу, и взглянул на нее из-под руки. Древесный кот его беспокоил. Он знал, что это неправильно, поскольку установления по этому вопросу были недвусмысленны со времен правления королевы Адриенны. Нет законного основания разлучить ее с этим созданием, а она явно сумела пройти Академию не подняв большой волны. Но космический корабль намного меньше Острова Саганами, а она будет не единственным гардемарином на борту.

Даже мелкие ревность и зависть могут выйти из-под контроля за время выполнения длительного задания, а она окажется единственным человеком на борту, которому позволено взять с собой домашнее животное. Да, Лэйсон знал, что коты не были на самом деле “домашними животными”. Особо он никогда этим не интересовался, но разумность этих созданий была установленным фактом, так же как и то, что создав эмпатическую связь с человеком они не могут быть разлучены без тяжелых последствий для обеих сторон. Но они выглядели как домашние животные, а большинство граждан Звездного Королевства знало о них еще меньше Лэйсона, что оставляло уйму возможностей для непонимания и недовольства. А то, что Бюро по кадрам нашло уместным назначить на “Воительницу” новенького помощника тактика — именно на офицера, занимавшего эту должность, обычно падала обязанность приглядывать за дисциплиной и ходом обучения доставшихся кораблю гардемаринов — только усугубляло его тревогу по поводу возможных последствий присутствия кота на борту. У старпома еще не было времени как следует узнать помощника тактика, но то, что он уже успел понять, не внушило ему бодрой уверенности в его компетентности.

Но даже присутствие кота было вторично по отношению к основной заботе Лэйсона. У капитана должна была быть какая-то причина запросить себе Харрингтон, но как бы старпом не старался, он никак не мог вообразить, в чем же она заключается. Подобные запросы обычно представляли собой фишки в игре патронажа, в которую столь усердно играли старшие офицеры Флота. Они обычно были или способом получить признательность некоего высокопоставленного потенциального патрона, оказав поддержку его сыну, дочери или другому младшему родственнику, или возможностью отплатить за подобную же услугу. Но Харрингтон была дочерью йомена, и единственной видимой ее связью с аристократией, причем крайне сомнительной, было то, что она прожила чуть более двух лет в одной комнате с младшей дочерью графа Золотого Пика. Это была достаточно высокая связь, точнее была бы, но Лэйсон не видел для капитана способа ею воспользоваться, даже если бы она и существовала. Так в чем же была причина? Лэйсон не знал, и это его беспокоило, поскольку работой хорошего старшего помощника было знать обо всем, что может повлиять на отлаженное функционирование корабля, за которое он отвечал перед своим капитаном.

— Кажется все в порядке, миз Харрингтон, — сказал он ей через мгновение, опуская руку и позволив креслу вновь выпрямиться. — Лейтенант Сантино наш помощник тактика, что делает его также ответственным за ваше обучение. Главстаршина Шелтон проводит вас до Салажьего Уголка когда мы с вами закончим и вы сможете доложиться после того, как разместитесь. Однако я завел себе привычку беседовать по несколько минут с каждым прибывающим гардемарином. Это дает мне возможность узнать его и прикинуть, насколько он впишется в экипаж “Воительницы”.

Он сделал паузу, а она почтительно кивнула.

— Возможно вам стоит начать с того, чтобы описать мне — вкратце, конечно — причины, приведшие вас на службу, — предложил он.

— Причин было несколько, сэр, — начала она после кратчайшей паузы. — Отец мой был флотским врачом до того как ушел в отставку и завел частную практику, так что я была “флотским сорванцом” где-то до одиннадцати лет. Еще я всегда интересовалась историей флота, вплоть до времен Земли до эры Расселения. Но, полагаю, самой важной причиной была Народная Республика, сэр.

— В самом деле? — Лэйсон не до конца смог сдержать удивление.

— Да, сэр. — Голос ее был одновременно почтительным и задумчивым, но, кроме того, он был очень серьезным. — Я верю в то, что война с Хевеном неизбежна, сэр. Не прямо сейчас, но со временем.

— И вы хотите быть там, где слава и приключения, так ведь?

— Нет, сэр. — Выражение ее лица не изменилось, несмотря на укол в его вопросе. — Я хочу помочь защищать Звездное Королевство. И я не хочу жить под владычеством хевов.

— Понимаю, — сказал он и еще несколько секунд изучал ее. Такую точку зрения он ожидал бы услышать от кого-то из более старших — как в смысле звания, так и возраста — офицеров, не от двадцатилетнего гардемарина. Именно по этой причине Королевский Флот Мантикоры в настоящее время переживал самое крупное расширение за всю свою историю, и поэтому же выпуск Харрингтон был на десять процентов больше предыдущего. Но, как только что отметила Харрингтон, приближающаяся война все еще была в неопределенном будущем.

А ее ответ так и не дал ему намека на то, почему капитан Бахфиш хотел видеть ее на борту “Воительницы”.

— Что ж, миз Харрингтон, — наконец произнес он, — если вы хотите помочь защищать Звездное Королевство, то вы безусловно пришли туда, куда надо. И у вас будет возможность начать это делать немного раньше, чем вы ожидали, поскольку мы отправляемся в Силезию в антипиратский патруль. — Девушка при этих словах села в кресле еще прямее, а кот перестал дергать хвостом и тот застыл, изогнувшись в форме вопросительного знака. — Но если вы не лелеете мечту о славе, то постарайтесь к ней и не возвращаться в ближайшем будущем. Вы наверняка уже устали выслушивать это, но практика и есть для вас настоящий финальный экзамен.

Он помедлил, внимательно ее разглядывая, а она серьезно кивнула. Гардемарин во многих отношениях был ни рыба, ни мясо. Официально она являлась кандидатом в офицеры имеющим ранг гардемарина, но не аттестованной как офицер. Ее ранг давал ей временное место в цепочке командования “Воительницы”; это, однако, не означало, что у нее будет хоть какой-нибудь пост где бы то ни было после завершения рейса. Диплом Академии был ей гарантирован, учитывая ее оценки и общую успеваемость, но проваленная практика запросто могла стоить ей любой карьеры, ведущей к командованию кораблем. В конце концов, флот всегда испытывал потребность в штабных офицерах, чьи обязанности исправно удерживали их вне цепочки командования, а кто-то упустивший первый же шанс принять на себя ответственность за пределами учебного заведения не был желательной персоной в роли капитана королевского корабля. А если она облажается в рейсе слишком сильно, то может вместе с дипломом получить официальное извещение Короны о том, что та не нуждается в ее службе ни в каком качестве.

— Вы здесь для того, чтобы учиться, а мы с капитаном будем внимательно оценивать ваши успехи. Если вы надеетесь сама однажды стать капитаном, рекомендую постараться, чтобы эти оценки были положительными. Это понятно?

— Да, сэр!

— Хорошо. — Он смерил ее долгим взглядом и слегка улыбнулся. — Согласно флотской традиции гардемарин выживший на Острове Саганами должен быть подобен кошке. Швырните его прямо в службу как хотите, и он приземлится на ноги. По крайней мере именно такой тип гардемаринов Академия пытается вывести и именно этого будут ожидать от вас, как от члена экипажа “Воительницы”. Однако в вашем случае есть особый, усложняющий все фактор. И я уверен, что вы полностью в курсе. А именно, — он указал подбородком на древесного кота разлегшегося поперек спинки ее кресла, — ваш... спутник.

Он подождал ее реакции. Но она просто ровно смотрела ему в глаза и он мысленно взял на заметку ее самообладание.

— Без сомнения вы гораздо лучше меня знакомы с разделом Устава, регулирующим пребывание котов на борту корабля, — продолжил он через короткое время тоном, который ясно давал понять, что ей лучше и правда знать этот раздел. — Я ожидаю от вас его выполнения до буквы. Тот факт, что вы двое сумели пройти Остров Саганами внушает мне надежду на то, что вы выживете и на борту “Воительницы”. Но хочу предупредить, что этот мирок гораздо меньше того, что был в Академии, и с правом находиться здесь вместе вы одновременно получили обязанность избегать любых ситуаций способных негативно сказаться на работе экипажа. Верю, что и это вам понятно. Вам обоим.

— Да, сэр, — снова сказала она и он кивнул.

— Рад это слышать. В таком случае главстаршина Шелтон готов показать вам ваше жилище, какое ни есть. Удачи, миз Харрингтон.

— Спасибо, сэр.

— Свободны, — сказал он и повернулся к экрану терминала, а гардемарин снова вытянулась по стойке смирно и вслед за главстаршиной Шелтоном покинула отсек.

Хонор закончила застилать койку (простынями с меткой “Остров Саганами” и одеялом натянутым так туго, что на нем могла подпрыгнуть пятидолларовая монета), отсоединила принайтованный к сундучку модуль, а сам сундучок задвинула между ожидавшими своего часа на переборке кронштейнами. Она усмехнулась, вспомнив одного из однокурсников — из семьи землепашцев с Грифона совсем не имевшей связи с Флотом — который проявил свое бездонное невежество в тот день, когда им выдали их первые сундучки громко поинтересовавшись почему им обязательно быть абсолютно одинаковых размеров. Ответ на этот вопрос стал очевидным во время первого же учебного полета. Теперь же Хонор установила свой сундучок на место, открыла дверцу, отключила антиграв и, дождавшись когда он встанет на место обретя полный вес, включила магнитные захваты.

Несмотря на горящие индикаторы полного захвата, она подергала сундучок для проверки. Некоторым случалось поверить показаниям индикаторов когда делать этого не стоило, но в этот раз все было в порядке, так что она закрыла дверцу и принялась крепить модуль к раме ее койки. К этому делу она подошла даже внимательнее, чем к установке сундучка, а Нимиц внимательно наблюдал за ее действиями улегшись на подушку. В отличие от сундучка, который был стандартным флотским инвентарем, ей — точнее ее отцу, который подарил ей его к выпуску — пришлось заплатить за этот модуль почти семнадцать тысяч мантикорских долларов. По ее мнению, деньги эти были потрачены с умом, поскольку это был модуль жизнеобеспечения, которому предстояло сохранить жизнь Нимица в случае разгерметизации отсека. Она тщательно убедилась в том, что модуль хорошо закреплен, нажала на кнопку самотестирования и удовлетворенно кивнула, когда контрольная панель ожила и программа диагностики подтвердила полную исправность устройства. Нимиц сопроводил ее кивок собственным удовлетворенным мяуканьем. Она же отвернулась, чтобы наконец осмотреть кубрик, известный под достаточно неромантичным названием “Салажий Уголок”, пока главстаршина Шелтон не вернулся.

Это было достаточно большой отсек для корабля такого маленького — и старого — как “Воительница”. По сути он был почти вдвое больше ее комнаты в общежитии на Острове Саганами. Конечно, в той комнате они жили только вдвоем, она и ее подруга Мишель Хенке, а этот кубрик был рассчитан на шестерых. Однако в настоящий момент застелено было только четыре койки. Похоже “Воительница” отправляется не перегруженной гардемаринами.

Это и хорошо и плохо, отметила она усаживаясь в одно из спартанских, немеханизированных кресел возле видавшего виды стола. Хорошо то, что у нее и трех ее соседей будет чуть больше пространства, но, в то же самое время, это означает, что на них четверых придется вся нагрузка. Все знают, что большая часть из того, чем приходится заниматься гардемарину во время практики является просто заданиями, придуманными офицером ответственным за их обучение, тренировочными упражнениями, а не чем-то жизненно важным для корабля. Но многое все же было реальной работой. Гардемарины были офицерами короля — возможно нижайшими из нижних и только на время, но все равно офицерами, — и от них ожидалось принять на себя часть необходимой работы на борту.

Она взяла Нимица на колени и начала медленно перебирать пальцами его мягкий, пушистый мех улыбаясь при пощелкивании статического электричества сопровождавшего ее касания. Он мягко мяукнул и прижался к ней головой, наслаждаясь ее лаской, а она глубоко, медленно вздохнула. Это был первый раз, когда она смогла по-настоящему расслабиться с того момента, как закончила паковать свои скудные пожитки в сундучок этим утром на Острове Саганами, и передышка обещала оказаться короткой.

Она закрыла глаза, позволила своему мозгу немного отдохнуть, и принялась прокручивать перед мысленным взором интервью с коммандером Лэйсоном. Старпом королевского корабля был как минимум полубогом, стоящим по правую руку от Капитана. Так что действия и мнения Лэйсона не должны были подвергаться сомнению каким-то гардемарином. Но в его вопросах было нечто, некий подтекст, который она никак не могла уловить или обозначить. Она еще раз попыталась убедить себя, что все это только последствия нервозности первого дня на борту корабля. Он — старпом, и работой старпома было знать все что возможно о своих подчиненных, даже если речь идет всего-то о гардемаринах. Но Хонор чувствовала странную убежденность, приходившую редко, но никогда не обманывавшую, что дело было в чем-то еще. И так ли это, или нет, но он совершенно точно расценил появление Нимица на борту “Воительницы” по крайней мере как потенциальную проблему. Кстати, главстаршина Шелтон, похоже, чувствовал то же самое. Хонор вздохнула.

Это не было ни первым, ни вторым, ни даже двадцатым случаем, когда она встречала подобное отношение. Как и предположил коммандер Лэйсон, она была сведуща во флотских установлениях, касающихся древесных котов и принятых ими людей. Однако большинство флотских не были столь же сведущи, поскольку подобная надобность возникала очень редко. Связи между древесным котом и человеком были исчезающе редки даже на родном для Хонор Сфинксе. Шестилапые древесные жители почти никогда не встречались за пределами планеты, а во Флоте они были еще более редкими гостями, чем на гражданке. Хонор втихаря провела небольшое исследование и, насколько ей удалось установить, из всех находящихся на активной службе в настоящее время — включая ее — принятыми были не больше дюжины. Это число было ничтожным в сравнении с общей численностью персонала Флота, так что не стоило удивляться, что появление кота всегда вызывало некое оживление.

Однако понимание причин возникновения проблемы ее не решало. Хонор чувствовала болезненную уверенность в том, что присутствие Нимица расценивается как потенциально разрушительное большинством людей незнакомых с этими созданиями. Даже те, кто разбирался в этом получше, часто относились к котам как к чрезвычайно умным домашним животным, а большинство, к сожалению, и не пыталось разобраться, даже если им предоставлялась такая возможность. То, что коты не могли изобразить что-либо похожее на звуки человеческой речи только усугубляло ситуацию, а то, что они выглядели так мило и приятно ничуть не ослабляло ревнивое недовольство их присутствием.

Конечно, никто хоть раз видевший разъяренного древесного кота не перепутал бы “милого и приятного” зверька с “безобидным”. На самом деле их внушительное естественное вооружение было еще одной причиной, по которой их присутствие волновало некоторых людей, хотя Нимиц, например, ни за что не причинил бы человеку вред, кроме как при самообороне. Или защищая Хонор, что для него было совершенно равноценно. А люди, никогда не видевшие их смертоносности, имели тенденцию умиляться при виде котов и сожалеть, что у них нет такого восхитительного любимца.

От этого было недалеко до негодования в адрес того, у кого он был. Хонор и Нимицу приходилось не раз сталкиваться с подобным отношением в Академии, и только то, что Устав был на их стороне и то, что у Нимица был естественный талант дипломата (абсолютно беспринципного), выручало их в некоторых наихудших случаях.

Что ж, если им удавалось это на Острове Саганами, удастся и здесь, сказала она сама себе и...

Дверь в отсек распахнулась без предупреждения. Хонор вскочила на ноги, подхватив Нимица на руки, и развернулась к двери. Она знала, что сигнал “занято” работал, а такое вторжение в занятый кубрик даже без звонка считалось серьезным нарушением корабельного этикета. Кроме того, как минимум технически, это было вторжением в личную жизнь, настрого запрещенным Уставом за исключением экстренных случаев. Неожиданность породила в Хонор непривычное смущение и она замерла при виде стоящего в проеме крепко сбитого старшего лейтенанта семью или восемью годами старше ее. Он был на два-три сантиметра короче ее, отличался некой цветущей красивостью, но что-то в его глазах вызвало в ней инстинктивную неприязнь. Или, возможно, это было из-за его позы, поскольку он упер руки в бока, наклонился вперед, приподнявшись на носках, и сердито уставился на нее.

— Салаг вроде бы учат, что в присутствии старшего офицера надо вставать по стойке смирно, а? — пренебрежительно заметил он и вспышка гнева отразилась румянцем на высоких скулах Хонор. При виде этого глаза его заблестели, а она руками почувствовала неслышное клокотание рычания Нимица. Она предупреждающе сжала его, но кот и так знал, что не стоит публично выражать свое неодобрение кем-то старшим по отношению к его человеку. Он явно полагал это одним из самых глупых ограничений выбранной Хонор карьеры, но был готов потакать ей в том, что для нее было так важно.

Она продержала его еще мгновение, усиленно стараясь передать ему по эмпатической связи, насколько важно в этот раз ему вести себя хорошо, затем поставила его на стол и встала смирно.

— Уже лучше, — прорычал лейтенант и вошел в кубрик. — Я — лейтенант Сантино, помощник тактика, — проинформировал он ее продолжая упираться руками в бока пока она стояла вытянувшись. — Это означает, что за мои грехи на меня свалилась ответственность за Салажий Уголок в этом рейсе. Так скажите мне, миз Харрингтон, какого черта вы делаете здесь, вместо того, чтобы доложиться мне?

— Сэр, мне была дана инструкция расположить вещи и обустроиться здесь. Я так поняла, что главстаршина Шелтон...

— А что вас заставляет думать, что старшина более важен чем офицер, миз Харрингтон? — прервал он ее.

— Сэр, я этого не говорила, — ответила она стараясь удерживать голос спокойным и ровным несмотря на поднимающийся гнев.

— Вы явно имели это в виду, когда сказали, что его инструкции важнее моих!

Хонор сжала зубы и не ответила. Он переиначивает все что она говорит в своих целях, а она не собирается играть в эту глупую игру.

— Вы ведь это имели в виду, миз Харрингтон? — потребовал он ответа после того, как тишина провисела несколько секунд и она взглянула ему прямо в глаза.

— Нет, сэр. — Слова были безукоризненно корректными, тон спокойным и не вызывающим, но выражение ее темно-карих глаз было твердым. Что-то промелькнуло в его взгляде, губы его сжались, но она просто продолжала стоять.

— Так что вы имели в виду? — очень мягко спросил он.

— Сэр, я ничего не имела в виду. Я просто пыталась ответить на ваш вопрос.

— Так отвечайте! — взорвался он.

— Сэр, коммандер Лэйсон сказал, — она не сделала ударения на имени старпома, но заметила как его глаза сузились, а губы вновь сжались, — что мне следует оставаться здесь до возвращения главстаршины, после чего он отведет меня к вам для представления.

Сантино уставился на нее, но упоминание Лэйсона хотя бы временно сорвало его атаку. Что со временем сделает положение только хуже, решила Хонор.

— Ну, вот он я, миз Харрингтон, — снова прорычал он после долгих мгновений тишины. — Так что можете приступать к докладу.

— Сэр! Гардемарин Хонор Харрингтон докладывает о прибытии к месту службы, сэр! — выпалила она с той парадной четкостью, которую на борту корабля использовал бы только идиот или абсолютный новичок. В глазах у него плескался гнев, но она встретила его взгляд совершенно без выражения.

“Это абсолютно, абсолютно глупо вступать с ним в такую конфронтацию, девочка! — произнес внутри нее голос, удивительно похожий на голос Мишель Хенке. — Ты же уже достаточно сталкивалась с такой гадостью в Академии и должна бы соображать!”

Но она ничего не могла с собой поделать. И, скорее всего, в конечном итоге это все равно не составило бы существенной разницы.

— Замечательно, миз Харрингтон, — сказал он ледяным тоном. — Теперь, когда вы снизошли до того, чтобы присоединится к нам, давайте пройдем в штурманскую рубку. Полагаю, у меня есть задание, которое займет вас до ужина.

Перед дверью обеденной каюты капитана Бахфиша, Хонор присоединилась к компании офицеров. Она надеялась, что никто не заметит, насколько сильно она волнуется. “Воительница” покинула орбиту Мантикоры всего три дня назад, и гардемарины, по меньшей мере, удивились, узнав, что у капитана есть привычка приглашать офицеров на ужин. Это было особенно поразительно если учесть, что “Воительница” была спущена со стапелей почти тридцать пять лет назад, да и размерами она была чуть меньше других кораблей этого класса. По сравнению с Салажьим Уголком, каюта капитана была, разумеется, гораздо больше и роскошнее, но она была теснее и проще, чем каюты капитанов на более новых, больших судах, в результате чего в ней с трудом умещалась даже полудюжина гостей. Учитывая такой дефицит свободного пространства, капитан вряд ли мог приглашать всех офицеров на каждый ужин, и, видимо, регулярно менял гостей, чтобы все могли поужинать с ним по очереди.

Это было почти что неслыханно. Но капитан Курвуазье, любимый наставник Хонор в Академии, однажды заметил ей, что мудрый командир должен постараться, как можно лучше узнать своих офицеров, а также сделать так чтобы и они узнали его. Она догадывалась, что, судя по всему, капитан Бахфиш добивался именно этого, но что бы ни было у капитана на уме, любой салага занервничал бы, обнаружив себя в списке его гостей, особенно, если бы это произошло в самом начале рейса.

Стюард капитана открыл дверь и Хонор проследовала за старшими офицерами. Она постаралась оглядеться как можно незаметнее. Будучи самым младшим из присутствующих офицеров, она, разумеется, завершала арьергард, что было чуть предпочтительнее, чем идти впереди: по крайней мере, не ей пришлось первой перешагнуть порог, но зато она вошла в отсек последней, когда все остальные уже заняли свои места и теперь могли пристально за ней наблюдать. Она чувствовала на себе тяжесть вышестоящих взглядов и спрашивала себя, правильно ли она сделала, что взяла с собой Нимица. Согласно уставу, это было абсолютно законно, при условии, что приглашение не содержало на этот счёт недвусмысленного запрета, но, тем не менее, она все равно ощущала себя не в своей тарелке. Неожиданно она испугалась, что это её решение может показаться старшим слишком самонадеянным, и потому почувствовала себя неуверенно. Эта неуверенность вдобавок привела к физической неловкости, как будто она снова превратилась в неуклюжую, здоровенную кобылу, каковой она всегда считала себя, до тех пор пока старшина МакДугал не вызвал в ней серьезного интереса к coup de vitesse. Ее лицо едва не покраснело, но она решительно загнала неловкость обратно в тот ящик, из которого она вылезла. Ужин обещал стать напряженным и без дополнительных причин для выброса адреналина. По крайней мере, Элвис Сантино отсутствовал, и она была благодарна этому обстоятельству: гардемарину Макире пришлось вынести это суровое испытание в его присутствии.

Хорошо еще, что ее незначительное положение не оставляло сомнений в том, какое место предназначалось ей, так что она вполне могла обойтись без незаметного жеста стюарда, направившего ее к самому концу стола. Она постаралась сесть как можно более непринужденно, а Нимиц, зная не хуже нее о том, что нужно вести себя как можно лучше, аккуратно устроился на спинке ее стула.

Стюард обошел стол, чтобы налить кофе, двигаясь в тесном помещении с грацией, выработанной долгой практикой. Хонор всегда терпеть не могла этот напиток, и накрыла чашку рукой, когда стюард подошел к ней. Тот вопросительно посмотрел на нее, но двинулся дальше, не сказав ни слова.

— Мы не любим кофе, да?

Вопрос задал старший лейтенант слева от Хонор, и она быстро взглянула на него. Курносый офицер с каштановыми волосами был примерно ровесником Сантино, плюс-минус год или два. Однако, в отличие от Сантино, его лицо было дружелюбным, а голос — приятным, лишенным оскорбительной насмешки, которая так легко давалась помощнику тактика.

— Боюсь, что нет, сэр, — ответила она.

— Это может стать помехой для флотской карьеры, — жизнерадостно объявил лейтенант. Он взглянул через стол на круглолицую, темнокожую лейтенант-коммандера и ухмыльнулся. — Некоторые из нас, — заметил он, — предпочитают думать, что корабли его величества работают на кофеине, а не на реакторной массе. Мало того, кое-кто считает, что регулярно подзаправляться этим самым кофеином – наша прямая обязанность.

Лейтенант-коммандер свысока посмотрела на него, отпила из своей чашки, а потом поставила ее точно на блюдце.

— Надеюсь, лейтенант, что вы не собирались распространять клеветнические измышления относительно количества кофе, которое старшие офицеры поглощают на мостике, занимаясь тяжким трудом? — спросила она.

— Конечно же нет! Я в шоке, что вы даже могли предположить такое, мэм!

— Да-да, конечно, — согласился коммандер Лэйсон, который сидел с противоположной стороны стола справа от еще пустующего стула капитана. Он посмотрел на Хонор. — Миз Харрингтон, позвольте представить вас. Слева от вас лейтенант Сондерс, помощник астрогатора. Слева от него лейтенант-коммандер ЛаВаше, главный инженер, а справа от вас лейтенант-коммандер Хираке, наш тактик.

ЛаВаше, миниатюрная, удивительно миловидная блондинка, сидела напротив Лэйсона, который был справа от Хираке. Они со старпомом завершали группу гостей, и Лэйсон махнул рукой в сторону Хонор.

— Дамы и господа, миз гардемарин Харрингтон.

Пока старпом называл каждого офицера, те кивали Хонор, и теперь она вежливо кивнула в ответ, отметив, что никто из них, не излучал чрезмерного превосходства, которым так отличался Элвис Сантино.

Только Сондерс открыл рот, чтобы добавить что-то еще, как переборка, ведущая в гостиную капитана открылась, и в кают-компанию вошёл высокий худощавый мужчина в форме капитана первого ранга. Все офицеры встали, и Хонор поспешно последовала их примеру. Они продолжали стоять до тех пор, пока капитан Бахфиш не занял своего места и не сделал небольшой жест правой рукой.

— Прошу садиться, дамы и господа, — пригласил он.

Стулья тихо заскрипели, когда его подчиненные последовали приглашению. Разворачивая белоснежную льняную салфетку и раскладывая ее на коленях, Хонор потихоньку наблюдала за Бахфишем. Она впервые увидела человека, который был первым после Бога на борту “Воительницы”, и ощущала какую-то смутную неудовлетворенность. У капитана Бахфиша было худое, покрытое морщинами лицо и темные глаза, которые, казалось, все время были слегка сердиты. Он больше походил на бухгалтера, у которого никак не сходился баланс, чем на сложившийся у Хонор мысленный образ капитана корабля его величества, отправлявшегося на подавление проклятого пиратства. Его немного гнусавый тенор совсем не подходил для такой высокопоставленной особы, и Хонор почувствовала явственный укол разочарования.

Всякие мирские заботы отлетели прочь, как только возле стола снова возник стюард с подносом в руках. Поданные им блюда были великолепны, во всяком случае, по качеству они на порядок превосходили ту пищу, что обычно доставалась скромным салагам, и Хонор с энтузиазмом принялась за еду. Пока все ели, разговор почти не велся, чему она только обрадовалась, поскольку это дало ей возможность насладиться пищей, не волнуясь о том, обязан ли какой-то гардемарин участвовать в застольной беседе. Капитан Бахфиш, в частности, поглощал ужин в тишине. Казалось, он почти не замечает своих гостей, и, несмотря на благодарность, которую Хонор испытывала за то, что ей позволено наслаждаться едой в относительном покое, она задалась вопросом, зачем ему вообще понадобилось приглашать офицеров, если он их игнорирует. Все это казалось очень странным.

После салата и отличного картофельного супа последовал глазированный цыпленок с миндалем, воздушным рисом, с обжаренными в масле овощами и грибами, свежим зеленым горошком и рулетами. Завершался ужин тремя разными десертами. Всякий раз, когда Хонор отрывалась от тарелки, стюард неизменно оказывался под рукой, предлагая добавку, и каждый раз она с удовольствием соглашалась. Пускай капитан Бахфиш и не соответствовал ее представлению об энергичном и выдающемся командире звездного корабля, но зато у него был прекрасный стол. Такой вкусной еды ей не доводилось пробовать с последнего визита домой.

Яблочный пирог оказался еще более восхитительным, чем глазированный цыпленок, поэтому когда, заговорщически подмигнув, стюард предложил добавку, Хонор не нужно было долго уговаривать. Со стороны лейтенанта Сондерса раздался звук, подозрительно напоминавший смешок. Она краем глаза взглянула на помощника астрогатора, но его лицо сохраняло похвальную невозмутимость, и лишь в глазах поблескивал огонек. Хонор не сердилась: как прямой потомок первой волны Мейердала она успела привыкнуть к реакции, которую вызывал у неподготовленных соседей по столу аппетит ее модифицированного метаболизма. Особенно в отношении сладкого.

Выловив ложкой последние остатки растаявшего мороженого, она откинулась с незаметным вздохом удовлетворения. Молчаливый, умелый стюард возник снова, чтобы собрать пустые тарелки и чудесным образом отправить их в какую-то частную разновидность черной дыры. На смену тарелкам пришли бокалы для вина, и стюард на рассмотрение капитану Бахфишу представил старомодную стеклянную бутылку с восковой печатью. Хонор принялась наблюдать за капитаном еще внимательнее, потому что ее отец был известным винным снобом, насколько это позволяли его скромные возможности, и она сразу опознала другого такого же сноба. Стюард сломал печать, вытащил пробку и вручил ее капитану. Бахфиш деликатно понюхал ее, пока стюард наливал немного рубиновой жидкости в его бокал, затем отложил пробку и попробовал само вино. Он задумался на миг, затем одобрительно кивнул. Стюард наполнил его бокал, а затем обошел стол, чтобы налить каждому из гостей по очереди.

Когда стюард наполнил бокал Хонор, она снова занервничала. Как самая младшая из присутствующих офицеров, она знала, что от нее потребуется. Подождав, пока стюард закончит и отойдет в сторону, она взяла бокал и встала.

— Дамы и господа, за короля!

Она обрадовалась, что ее голос звучал почти нормально. Похоже, кроме нее, никто не сознавал, как она нервничает.

— За короля! — ответ получился почти оглушительным для тесной обеденной каюты, и Хонор быстро опустилась на стул, чувствуя огромное облегчение от того, что обошлось без конфуза.

Атмосфера за столом вдруг изменилась, как будто верноподданнический тост стал тем сигналом, которого ждали собравшиеся. Пытаясь определить, что произошло, Хонор решила, что в поведении присутствующих появилась некая раскованность. Гости капитана откинулись на стульях, держа бокалы в руках, а лейтенант-коммандер Хираке даже положила ногу на ногу.

— Джозеф, надеюсь, вы разобрались с теми картами? — спросил капитан Бахфиш.

— Да, сэр, — ответил лейтенант Сондерс. — Вы были правы, капитан. Они просто были неверно маркированы, хотя мы с коммандером Добреску до сих пор в некотором недоумении, почему кто-то решил, что нам нужны обновленные карты Народной республики, когда мы направляемся прямо в противоположном направлении.

— А, тут все ясно, — объявила лейтенант-коммандер Хираке. — Предполагаю, что первый астрогатор “Воительницы” затребовал их для ее первого рейса. Видите ли, прошло всего-навсего тридцать шесть стандартных лет. Как раз типичный срок выполнения запросов.

Раздались смешки, и Хонор с трудом удалось скрыть удивление, когда испещренное морщинами, недовольное лицо капитана Бахфиша тоже расплылось в улыбке. Капитан погрозил тактику пальцем и покачал головой.

— Мы не можем позволить вам говорить в подобном тоне о тыловом обеспечении, Дженис, — сурово сказал он. — Хотя бы потому, что вы, тем самым, подаете надежды, которые обречены на разочарование.

— Не знаю, сэр, — сказал коммандер Лэйсон. — Разве не столько же времени у нас ушло на замену головки излучателя для Гразера Четыре?

— Да, но тут виновато не только обеспечение, — вставила лейтенант-коммандер ЛаВаше. — Для нас ее нашли лентяи на верфи “Гефеста”, помните? Едва не пришлось требовать ее под дулом пульсера, но все-таки они достали ее. Они наверняка держали головку на складе пять-шесть лет, пока какой-то другой бедный крейсер безуспешно ждал ее, а мы просто взяли и перехватили.

Это вызвало новые смешки, и изумление Хонор возросло. Мужчины и женщины в отсеке внезапно изменились. Они совсем уже не походили на тех, что провели формальный ужин почти в полной тишине, но больше всех изменился капитан Бахфиш. На ее глазах он, склонил голову и с почти шутливым выражением лица обратился к коммандеру Лэйсону.

— Надеюсь, пока Джозеф разбирался с картами, вы с Дженис смогли придумать какое-нибудь упражнение, которое заставит всех на борту ненавидеть нас, Абнер?

— В общем, мы попытались, сэр. — Лэйсон вздохнул и покачал головой. — Старались изо всех сил, но, думается, найдется трое-четверо рядовых в Инженерном, которым мы вместо этого просто сильно не понравимся.

— Хмм, — капитан Бахфиш нахмурился. — Я немного разочарован. Когда в экипаже корабля так много зеленых новичков, у хорошего старпома не должно возникать проблем с составлением тренировочной программы, которая заставит их попотеть.

— А, ну это нам удалось, сэр. Просто Ирма сумела удержать большую часть первоначального состава вахтенных смен, а им уже известны все наши трюки.

— Да? Что ж, с этим обстоятельством мы не можем ничего поделать, — согласился капитан Бахфиш и взглянул на лейтенант-коммандера ЛаВаше. — Значит, это вы виноваты, Ирма, — сказал он.

— Виновна, сэр, — признала ЛаВаше. — Это оказалось не так легко, когда Бюро по кадрам все время стояло над душой и пыталось заграбастать самых опытных людей.

— Знаю, что сложно, — сказал капитан, и в первый раз в его одобрительном тоне не проскользнуло дразнящей ноты. — Я просмотрел часть вашей переписки с капитаном Аллертоном. До самой последней минуты я думал, что мы потеряем старшину Хейсмана, но вы ловко обошли Аллертона. Но я надеюсь, что это не будет стоить старшине нового шеврона. Он нужен нам, но я не хочу, чтобы он в результате пострадал.

— Он не пострадает, сэр, — ответил Лэйсон за ЛаВаше. — Мы с Ирмой обсудили это, прежде чем она прибегла к аргументу о его “необходимости для эффективного функционирования”, чтобы удержать его. В одном только инженерном у нас не хватает двух главстаршин… и мы пробудем в Силезии более чем достаточно, так что вы сможете по собственному усмотрению повысить Хейсмана, чтобы заполнить одну из вакансий.

— Замечательно, — произнес Бахфиш. — Вот это мне нравится! Умные офицеры, которым ничего не стоит перехитрить своих естественных врагов в Бюро Кадров!

Хонор с трудом заставила себя не таращиться на перевертыша, который оказался на месте хмурого и неулыбчивого человека во главе стола. Он отвернулся от Лэйсона и ЛаВаше и взглянул прямо на нее, и на этот раз в его глубоко посаженных глазах явственно поблескивали огоньки.

— Я заметил, что ваш компаньон просидел весь ужин на спинке стула, миз Харрингтон, — обратился он. — Мне казалось, что коты обычно едят одновременно со своими людьми.

— Э, да, сэр, — сказала Хонор.

Она почувствовала, что щеки горят, и глубоко воздохнула. По крайней мере его подшучивание на старшими из присутствующих офицеров дало ей возможность приспособиться, прежде чем он повернул орудия в ее сторону, и она твердо взяла себя в руки.

— Да, сэр, — сказала она намного увереннее. — Обычно Нимиц ест одновременно со мной, но овощи не очень полезны для него, а мы не знали, что подготовил ваш стюард, поэтому он поел в кубрике перед ужином.

— Ясно, — капитан секунду смотрел на нее, потом кивнул в сторону стюарда. — Старшина Cтеннис хорошо справляется, миз Харрингтон. Если вы сможете предоставить ему список продуктов, подходящих для вашего компаньона, я уверен, что он сможет составить соответствующие меню для следующего ужина.

— Да, сэр, — сказала Хонор, безуспешно пытаясь скрыть облегчение, поняв, что присутствие Нимица приветствовалось, а не просто терпелось. — Спасибо, сэр.

— Не за что, — ответил Бахфиш и улыбнулся. — Тем временем, можем ли мы предложить ему хоть что-то в качестве послеобеденной закуски, пока мы наслаждаемся вином?

— Если у старшины Cтенниса осталось немного сельдерея от салата, это будет в самый раз, сэр. Хотя котам и не очень хорошо от овощей, но все они обожают сельдерей!

— Джексон? — Капитан посмотрел на стюарда, а тот улыбнулся и кивнул.

— Думаю, я смогу это устроить, сэр.

Старшина Cтеннис растворился в буфетной, а капитан Бахфиш снова переключился на коммандера Лэйсона и лейтенанта-коммандера Хираке. Хонор поудобнее устроилась на стуле, и довольная дрожь урчания Нимица отразилась на ее затылке. Если бы она сама была кошкой, ее собственное урчание было бы еще более довольным и значительно более громким. Она наблюдала, как капитан “Воительницы” болтает со своими офицерами, и чувствовала настоящее восхищение. Такой капитан Бахфиш — это вам не официальный, почти холодный командир, который председательствовал во время собственного ужина. Она все еще не понимала, почему он тогда казался таким сдержанным, но с готовностью оценила умение, с которым он теперь вовлекал в разговор каждого из своих офицеров. К тому же, признала она, он совсем без усилий помог простому гардемарину чувствовать себя комфортно в своем присутствии. Несмотря на то, что в его вопросах присутствовал юмор, граничивший с почти опасным остроумием, он заставил офицеров обсуждать серьезные вопросы, направляя беседу, как настоящий лидер, а не просто как капитан. Она снова вспомнила слова капитана Курвуазье о том, что капитан должен знать своих офицеров, и осознала, что Бахфиш только что преподал ей наглядный урок того, как капитан может этого добиться.

Этот урок стоило бы запомнить, аккуратно пометила она для себя и тут же улыбнулась, протягивая руку за тарелкой с сельдереем, которую ей подал старшина Cтеннис.

— …　как видите, наши аварийные посты автономного управления энергетическим оружием прошли модернизацию согласно плану А-3, — пробубнила старшина МакАртур. На рукаве у этой крепкой некрасивой женщины виднелись нашивки двадцати пяти стандартных лет службы, а ленточки боевых наград на груди доказывали, что она сторицей заплатила за свои умения. Жаль, что ей так и не удалось овладеть еще и ораторским искусством. Несмотря на то, что Хонор сильно интересовалась тем, что МакАртур могла ей поведать, ей было нелегко удержаться от зевания во время этой совершенно сухой лекции.

Они с Одри Брадло, еще одной девушкой-гардемарином “Воительницы” стояли в четвертом внутреннем бортовом проходе, заглядывая через плечо МакАртур в небольшой бронированный отсек. Он не предоставлял много свободного пространства для мужчин и женщин, которые станут к орудиям, как только корабль приступит к действиям. Каждый квадратный сантиметр был занят мониторами, приборами, клавиатурами и панелями. Между этой самой главной аппаратурой были зажаты амортизированные ложа и разъемы для систем жизнеобеспечения экипажа.

— Когда прозвучит сигнал, у экипажа имеется максимум пятнадцать минут, чтобы облачиться в скафандры и занять свои посты, — проинформировала их МакАртур, и Хонор с Брадло кивнули, как будто раньше об этом не слышали. — Конечно, на самом деле выходит быстрее, чем пятнадцать минут, хотя во время тренировочных полетов иногда бывало и дольше. С другой стороны, — старшина обернулась к своей аудитории, — я бы не сказала, что капитан очень терпелив к тем, кто портит планы его учений, поэтому мешкать я не советую.

Одно ее веко дрогнуло, что на более выразительном лице сошло бы за подмигивание, и неожиданно для себя Хонор улыбнулась старшине. Нельзя сказать, что обязанности орудийного расчета были самой веселой темой, которую можно придумать. Хонор это знала, потому что провела десятки часов в симуляторах, которые воссоздавали каждую деталь находящейся перед ней станции автономного управления. Улыбка пропала, когда она мысленно представила ее. Ее живое воображение нарисовало каждый миг пронзительного визга сирены в общих помещениях, мигающие огни боевой тревоги и внезапную клаустрофобию, когда команда подключала систему жизнеобеспечения скафандров и люки задраивались за ними, а мощные насосы выкачивали воздух из проходов и отсеков вокруг них. Вакуум вокруг их бронированной капсулы на самом деле должен помочь защитить ее — и их — от ударов и сотрясений, передаваемых в атмосферой, не говоря уже о пожаре, но она сомневалась, чтобы кто-то мог воспринять это без атавистической дрожи.

Нимиц поежился у нее на плече, поймав внезапную тень в ее эмоциях, и она слегка дотронулась рукой до его головы. Он прижался к ее ладони, и она успокаивающе промурлыкала ему.

— Если старшина МакАртур наводит на вас скуку, миз Харрингтон, — неожиданно проскрежетал неприятный голос, — я уверен, что мы можем найти какую-нибудь дополнительную обязанность, чтобы занять вас.

Хонор быстро повернулась, напрягая плечи в автоматическом ответе, и при виде Элвиса Сантино, ее лицо внезапно превратилось в маску лучшую, чем у старшины МакАртур. Помощник тактика, видимо, потихоньку подошел из-за поворота коридора, пока они с Брадло слушали МакАртур, и она отчитала себя за то, что позволила ему застать ее врасплох. Теперь он гневно воззрился на нее, снова уперев руки в бока и выпятив губы. Она молча смотрела на него.

Чтобы она ни сказала или ни сделала, все пойдет ей во вред, поэтому она молчала. Что, конечно, тоже было неправильно.

— Ну, миз Харрингтон? Если вам скучно, просто скажите. У старшины МакАртур наверняка найдутся занятия получше. Итак, вам скучно?

— Нет, сэр, — она выдала единственно возможный ответ так невыразительно, как только могла. Сантино гадко улыбнулся.

— В самом деле? А я бы ни за что так не подумал, глядя на то, как вы тут сюсюкали и игрались со своим любимцем.

И снова не оставалось ни одного ответа, который бы не предоставил ему новой возможности для атаки. Она чувствовала сожаление, стоящей рядом Брадло, но Одри тоже молчала. Она и не могла ничего сказать, так как сама испробовала на себе достаточно мерзостей Сантино. МакАртур подвинулась и повернулась к лейтенанту. Застывшая на ее лице непроницаемая маска была ещё более невыразительна, чем обычно, когда она прочистила горло.

— Со всем уважением, сэр, — заявила она, — юные леди были сегодня очень внимательны.

Сантино хмуро посмотрел на нее.

— Не припомню, чтобы я спрашивал вашего мнения об их внимательности, старшина МакАртур, — его тон был резок, но МакАртур и бровью не повела.

— Я понимаю, сэр. Но, опять-таки со всем уважением, вы только что подошли из-за угла. Я же работала с миз Харрингтон и миз Брадло последние полтора часа. Мне просто показалось, что я должна вам сообщить о том, что они слушали очень внимательно все это время.

— Понятно.

На миг Хонор подумала, что лейтенант обрушится и на МакАртур за то, что та посмела вмешаться. Однако даже Элвис Сантино был не настолько глуп, чтобы переводить спор со старшиной, имеющей такой стаж, как МакАртур в официальную плоскость. Риск потерять лицо был велик, к тому же она числилась в его собственном подразделении. Несколько секунд он покачался на пятках, а потом снова уставился на Хонор.

— Как бы вы ни были внимательны, нет оправдания бездельничанью, — сообщил он. — Я понимаю, что устав разрешает вам носить с собой это существо при исполнении служебных обязанностей, но я предупреждаю вас: не злоупотребляйте этой привилегией. И прекратите играться с ним, когда вы должны быть сосредоточены на том, что вы обязаны изучать! Вам ясно?

— Да, сэр, — деревянным голосом сказала Хонор. — Абсолютно ясно.

— Отлично! — отрезал Сантино, и резко развернувшись, зашагал прочь.

— Господи, да что ему надо? — простонал Нассиос Макира.

Приземистый гардемарин поднялся и сел на край своей верхней койки свесив ноги. Хонор никак не могла понять, почему он так любил эту позу. Да, он был меньше ее ростом, но потолок был таким низким, что даже Нассиос не мог полностью выпрямиться сидя на своей койке. Может быть именно потому, что она была выше ростом? И в самом деле, Нассиос был одним из самых низкорослых людей на борту “Воительницы”. Так может быть он именно потому проводил столько времени вскарабкавшись куда-то как кот или обезьяна со Старой Земли, что только это давало ему возможность подняться на уровень глаз всех остальных?

— Не знаю, — Одри Брадло ответила не отрывая взгляда от ботинка, лежавшего у нее на коленях. Никаких имен не упоминалось, но она, казалось, ничуть не сомневалась в объекте жалобы Нассиоса. — Зато знаю, что жалоба на него только все ухудшит, если дойдет до него, — добавила рыжая гардемарин потянувшись к обувному крему стоящему на столе кубрика.

— Эй, дай человеку высказаться, — вступил Басанта Лакхия. Темнокожий юный гардемарин с удивительно светлыми волосами лежал комфортно вытянувшись на своей собственной койке. — Никто же не собирается наябедничать Сантино на него, а даже если бы и собирался, так Устав не запрещает обсуждать вышестоящих офицеров.

— Только пока такое обсуждение не сказывается пагубно на дисциплине, — поправила Хонор.

К ее собственному удивлению она обнаружила, что на основании их сравнительной успеваемости является старшей среди гардемаринов “Воительницы”. Это, к сожалению, только осложняло проблему с Сантино, поскольку ее старшинство — каким бы оно не было — заставляло его общаться с ней плотнее, чем с прочими гардемаринами. Оно также налагало на нее ответственность быть голосом разума во время бесед гардемаринов и она подняла глаза, чтобы бросить резкий взгляд на Макиру с того места, где она сидела на столе возле Брадло расчесывая мех Нимица. То, что все они оказались свободны одновременно было необычно, но гардемаринов назначали на вахты по плавающему графику и сегодня их периоды отдыха перекрывались. На деле у них было еще почти два часа, прежде чем Одри и Басанта должны были заступать на пост.

— Хонор, ты же знаешь, что я никогда, никогда не сомневался в необходимости дисциплины, — ханжески заявил Нассиос. — И ничто из того, что сделал я, не могло повредить дисциплине сильнее чем он, — добавил он вполголоса.

— Басанта прав в том отношении, что никто не побежит доносить, Нассиос, — сказала Одри наконец подняв глаза. — Но эти слова как раз те, что могут заставить его — и старпома — обрушиться на тебя подобно шаттлу с отказавшим антигравом, если дойдут до них.

— Я знаю. Я знаю, — вздохнул Нассиос. — Но ты должна признать, что он зашел достаточно далеко, Одри! А то, как он продолжает наседать на Хонор из-за Нимица...

— Быть может он думает, что это входит в обязанности офицера-воспитателя, — предположила Хонор. Она закончила расчесывать Нимица и тщательно собрала вычесанный пух, чтобы он не попал в воздушные фильтры кубрика.

— Ха! Уж конечно! — фыркнул Басанта.

— Я не говорю, что согласна с ним в этом, — невозмутимо продолжила Хонор. — Но ты не хуже меня знаешь, что старая школа “прессуй их сильнее, чтобы сделать их круче” воспитания салаг все еще жива.

— Жива, но уже вымирает, — возразил Нассиос. — Большинство из тех, кто продолжает так думать — это старые пердуны. Знаешь, те кто все еще полагает, что космические корабли должна двигать паровая машина или реактивные двигатели... или даже весла! Сантино для этого дерьма слишком молод. Тем более, что это все равно не объясняет из-за чего он так взбеленился на Нимица!

— Может быть да, а может и нет, — задумчиво сказал Басанта. — Возможно ты попала в точку, Хонор. По крайней мере в отношении того, почему он такой засранец. Он не намного старше нас, но если его преподаватели вели себя именно так, то он просто следует традиции.

— А почему он так наседает на Нимица? — не унимался Нассиос.

— Быть может он один из тех, кто никак не могут поверить в то, что коты не являются тупыми животными, — предположила Брадло. — Видит бог, я не была готова к тому насколько умен этот чертенок. И никогда бы не поверила в это только со слов Хонор.

— Возможно, в этом все дело, — согласилась Хонор. — Большинство людей начинают понимать разницу между котами и домашними животными когда столкнутся с ними лицом к лицу, но из этого правила бывают и исключения. Полагаю играет свою роль развитость воображения.

— А воображение не то, чем он мог бы поделится, — заметил Басанта. — Что нас возвращает к сказанному ранее Хонор. Если у него не хватает воображения, — судя по его тону у него на языке крутилось гораздо более резкое слово, — то он вероятнее всего относится к нам точно также, как относился к нему его воспитатель. Получив однажды указание как следует себя вести, он не может себе вообразить другого способа действий.

— Не думаю, что ему требовалось дополнительное указание, — пробормотал Нассиос и, хотя она сама сделала это предположение, Хонор с ним согласилась. В этом отношении она чувствовала внутреннюю убежденность, что поведение Сантино было естественным результатом его собственной предрасположенности и никаких дополнительных примеров для этого ему не требовалось. Не то чтобы она хоть на секунду усомнилась, что сделай кто-то из старших офицеров ему замечание, и он в свою защиту заявит, что делал это “для их же собственного блага”.

— Если когда-то и требовалось, то больше нет, это верно, — согласился Басанта, а затем встряхнулся. — Эй, кто-нибудь видел что за симуляцию готовит нам коммандер Хираке?

— Нет, но старшина Уоллес предупредил, что она будет очень сложной, — подхватила Одри, поддерживая перемену темы, а Хонор под аккомпанемент этой болтовни пересела пониже и взяла Нимица на руки.

Ей бы следовало, отметила она, быть счастливее, чем когда-либо в жизни, и во многих отношениях так и было. Но Элвис Сантино сделал все от него зависящее, чтобы счастье не было полным. И преуспел. Что бы она не говорила другим, она внутренне была убеждена, что оскорбительное, саркастическое, уничижительное его отношение ко всем ним, а особенно к ней и Нимицу, происходило от естественной его задиристости. Хуже того, она подозревала, что эта его черта только усугублялась натуральной глупостью.

А он был глуп. Ей было достаточно понаблюдать за тем, как он исполнял обязанности помощника тактика “Воительницы”, чтобы понять это.

Она мысленно вздохнула и поджала губы, предупреждая сама себя еще раз об опасности неуважения к кому-то старшему. Даже если она не позволяет и намеку на это прорваться наружу, это все равно влияет на то, как она реагирует на его приказы и бесконечные нотации о подобающем исполнении обязанностей офицера. В конце концов это только все ухудшит. Но она ничего не могла поделать. Любимыми ее предметами в Академии были тактика и судовождение и она знала, что у нее есть талант в обеих этих дисциплинах. А у Сантино не было. Он был лишен воображения и ленился раскинуть мозгами — в лучшем случае исполнял обязанности от сих до сих. Его неудовлетворительное исполнение своих обязанностей было прикрыто сверху абсолютной компетентностью его босса — лейтенант-коммандера Хираке — и подпиралось снизу не меньшей компетентностью главстаршины Дель Конте. Ей только раз или два удалось увидеть его действия в симуляторе, и тогда у нее пальцы зудели от желания отодвинуть его в сторонку и самой занять консоль тактика.

Возможно это одна из причин, по которым он так достает ее, иногда думала она. Она изо всех сил старалась не показать своего неуважения, но у него был доступ к ее делу из Академии. Это означало, что он совершенно точно знал насколько высоки были ее успехи на факультете тактики и, если только он не был еще глупее чем она полагала (что было возможно, но маловероятно; в конце концов он все-таки мог самостоятельно надеть ботинки), он должен был понимать, что она абсолютно уверена, что могла бы его работу делать как минимум в два раза лучше, чем он.

“И это только потому, что я слишком скромна, чтобы считать, что могла бы справиться еще лучше”, — язвительно подумала она.

Она снова вздохнула, на этот раз открыто, прижалась лицом к меху Нимица и призналась, но только себе самой, в истинной причине ее отвращения в отношении Элвиса Сантино. Он неотвратимо напоминал ей мистера гардемарина Павла Юнга, самодовольного, дефективного, безмозглого кретина голубых кровей, который сделал все от него зависящее, чтобы уничтожить ее и ее карьеру на Острове Саганами.

Губы ее сжались, а Нимиц издал ворчащий звук и потянулся погладить ее по щеке длинными пальцами его передней лапы. Она закрыла глаза, снова борясь с воспоминаниями о той ужасной ночи в душевой, затем сделала глубокий вдох, расслабилась и снова опустила Нимица на колени.

— С тобой все в порядке, Хонор? — тихо спросила Одри, голос ее терялся на фоне напряженного обсуждения Нассиосом и Басантой заслуг нового футбольного тренера Академии.

— А? О, да. — Она улыбнулась рыжеволосой соседке. — Просто задумалась кое о чем другом.

— Тоска по дому, да? — Одри улыбнулась в ответ. — И на меня находит время от времени, знаешь ли. Конечно, — улыбка превратилась в усмешку, — у меня нет древесного кота, который бы составил мне компанию, когда это случается!

Ее заразная улыбка лишила последнюю фразу любого налета горечи и Одри зашарила в боковом кармане в поисках растрепанного, достаточно завядшего стебля сельдерея. Все гардемарины, жившие в Салажьем Уголке вместе с Хонор, принялись запасаться сельдереем практически с того момента, как обнаружили неодолимую тягу к нему Нимица. Теперь Одри нежно улыбалась коту, ухватившему стебель и принявшемуся его поглощать.

— Ну спасибо тебе, Одри! — прорычала Хонор. — Ты только что совершенно испортила ему аппетит перед обедом!

— Конечно, — ответила Одри, — так бы оно и было, если бы где-то внутри него не было портативной черной дыры.

— Как знает каждый образованный человек, это называется желудком, а не черной дырой, — твердо заявила Хонор.

— Конечно. Просто он работает как черная дыра, — встрял Басанта.

— Я тоже видела тебя за праздничным столом, парень, — сказала ему Одри, — и на твоем месте бы не стала кидать в меня камни!

— У меня просто растущий организм, — парировал Басанта, искусно изображая невинность и Хонор присоединилась ко взрыву смеха.

“Если уж я вынуждена терпеть Сантино, то, хотя бы, у меня есть хорошая компания товарищей по несчастью”, — подумала она.

КЕВ “Воительница” неуклонно двигалась в гиперпространстве. Двойная система Грегора и расположенный там терминал Мантикорской Туннельной Сети неделю как остались позади; до Силезской Конфедерации оставался еще почти месяц пути и экипаж тяжелого крейсера начал срабатываться. Это не прошло безболезненно. Как и следовало из послеобеденной беседы капитана Бахфиша с коммандером Лэйсоном, большинство экипажа были на корабле новичками, потому что крейсер только что прошел через капитальный ремонт и Бюро по кадрам за время длительной стоянки в доке безжалостно растащило его прежний экипаж. Конечно, это всегда случалось при переоснащении, но из-за расширения Флота дела оказались еще хуже. Каждый, и офицер и рядовой, знал, что процесс расширения еще только набирает обороты... и что ситуация будет только ухудшаться если король Роджер и его министры продолжат реализацию своего очевидного намерения построить флот способный противостоять хевам. Перед Правительством и Адмиралтейством с неизбежностью стояла задача балансировать между затратами на новое оборудование — особенно на инфраструктуру верфей — и на обеспечение рабочей силы и экипажей которые, должны были использовать это оборудование. И они были полны решимости заставить работать каждый пенни каждого доллара который они сумели выцыганить у Парламента. Что означало, здесь и сейчас, что в экипаже “Воительницы” был высокий процент новых рекрутов и более высокий процент недавно произведенных старшин, которые должны были за ними присматривать, чем хотелось бы ее офицерам. Кроме того общая проблема Флота с персоналом оставила несколько дыр среди потребных ей главных старшин. Почти треть ее экипажа в первый раз попали в длительный рейс, и, конечно, между членами экипажа то и дело возникали трения в отсутствии ядра главстаршин, которые должны были бы принимать меры, как только эти трения выходили на поверхность.

Хонор, как и все, была в курсе потаенной напряженности. Ей и ее товарищам-гардемаринам вряд ли бы удалось остаться не в курсе при любых обстоятельствах, а у нее еще была и помощь Нимица. Ей достаточно было читать по его поведению реакцию на “шероховатости” экипажа.

Конечно, корабль вряд ли можно было назвать “стоящим на грани мятежа”, но не сглаженные острые углы и выбивающиеся из распорядка процедуры создавали общее впечатление неустроенности. Временами она спрашивала себя, не это ли витающее в воздухе чувство неналаженности отчасти ответственно за раздражительность Сантино. Но даже задавая этот вопрос, она подозревала, что это соображение — чушь, не более чем попытка изобрести оправдание тому, что ответственный за обучение офицер погонял и травил гардемаринов попавших под его опеку. Тем не менее, ей приходилось признать, что неустроенность влияла на нее. Ни в одном из относительно коротких тренировочных полетов в Академии не наблюдалось ничего похожего. Конечно, ни один из кораблей на которых они проходили не был только вышедшим из ремонта и команды состоящей в основном из замен на них тоже не бывало. Было ли это ощущение все еще не завершенных связей нормой или исключением? Она всегда понимала, что Академия — это закрытый мирок, в котором углы были скруглены, острые грани притуплены, а распорядка придерживались строго, как бы инструкторы не наседали на гардемаринов. Без сомнения, подобная же организация “идеальной комнаты для занятий” распространялась и на корабли приписанные к Острову Саганами, в то время как “Воительница” представляла собой реалии Флота. Взгляд под таким углом практически возбуждал ее, как вызов заслужить совершеннолетие доказав, что можешь справиться с несовершенными реалиями вселенной взрослых.

“Конечно, одного только Элвиса Сантино более чем достаточно, чтобы любую вселенную сделать несовершенной”, — сказала она сама себе продвигаясь по проходу. Их воспитатель сегодня был даже в худшем настроении, чем обычно, и все гардемарины понимали, что угодить ему будет невозможно. Не то, чтобы у них был какой-то другой выход, кроме как попытаться. Вот почему Хонор оказалась на пути в во второй ракетный погреб с заданием пересчитать лазерные боеголовки, чтобы подтвердить правильность компьютерных данных. Это было чистой воды искусственным заданием, приказом, нацеленным на то, чтобы найти ей занятие и дать Сантино возможность еще раз продемонстрировать замашки мелкого тирана. Но она и не возражала, только бы убраться от него подальше!

Она обогнула угол и повернула налево, на Первый Осевой, большой центральный проход расположенный как раз вдоль продольной оси крейсера. “Воительница” была достаточно стара, чтобы система ее лифтов оставляла желать много лучшего по современным стандартам. Хонор могла бы почти весь путь от мостика до погреба проделать в одном из лифтов, но из-за их кружных маршрутов такое путешествие заняло бы больше времени. Кроме того ей нравился Первый Осевой. В нем внутренняя гравитация “Воительницы” была снижена до 0,2 g и она перешла на длинные, полуплывущие скачки которые позволяла такая сила тяжести.

Более современные боевые корабли отказались от такого прохода в пользу лучше спланированной и расположенной лифтовой системы, а большинство торговцев его сохранило. Хотя такой проход был удобен во многих отношениях, но по мнению Бюро кораблестроения он представлял собой слабое место боевого корабля, который должен переносить боевые повреждения от вражеского огня. В отличие от меньших по размеру лифтовых шахт, проходы вроде Первого Осевого представляли собой немалую проблему когда дело доходило до проектирования взрывоустойчивых люков и аварийных шлюзов, а большая пустота в центре корабля как минимум представляла некое ослабление общей структурной прочности. По крайней мере так рассудили в Бюро кораблестроения. Хонор не была уверена, что согласна с этим, но ни один из флаг-офицеров или конструкторов кораблей не изъявил желания спросить ее мнение по данному вопросу, поэтому она просто решила наслаждаться представившейся возможностью, пока она есть.

Нимиц вцепился в ее плечо, запищав от собственного удовольствия, когда они оба заскользили по проходу с безупречной грацией. Это было почти также забавно, как полеты Хонор на дельтаплане дома, на Сфинксе. Его пушистый хвост развивался за ними. Они были далеко не единственными, кто воспользовался Первым Осевым, и Хонор сознавала, что технически она нарушает ограничение скорости, действовавшее здесь за исключением чрезвычайных обстоятельств, но ей было наплевать. Она не считала, что ее на этом поймают, а если и поймают, то она всегда сможет оправдаться тем, что Сантино приказал ей “двигай побыстрее, салага!”

Она почти была на месте, когда это случилось. Хонор не заметила причины столкновения, но последствия были очевидными. Рабочая группа из машинного отделения из трех человек, буксировавшая антигравитационный поддон с ящиками с компонентами электроники, столкнулась лоб в лоб с ракетным техником который управлял погрузчиком нагруженным пятью модулями основных двигателей ракет двигаясь им навстречу. То, что никто серьезно не пострадал, было почти чудом, но образовалось немалое число ссадин, а эмоции участников явно пострадали сильнее шкуры.

— ...　и убери эту чертову бесполезную груду траханного мусора с моей гребаной дороги! — рычал ракетный техник.

— Мать твою и твоей лошади! — старшая из рядовых рабочей группы не оставалась в долгу. — Никто не говорил тебе, что к носу надо двигаться по правому борту, а к корме по левому? Или ты для этого слишком глуп? Ты вместе с этим куском дерьма выперся не на свою полосу! Это чертово чудо, что ты не угробил никого из нас!

Она, для усиления аргументации, яростно пнула связку двигателей. К сожалению при этом она не учла низкую гравитацию и результат вместо устрашающего вышел комичным. Рядовая отправилась в полет к центру прохода, где приземлилась на палубу прямо на зад, а двигатели даже не пошевелились. Все это ее раздражения не уняло. Зато еще сильнее разъярило ракетного техника. Тот отстегнул ремни и поднялся с сидения погрузчика с явно убийственными намерениями. Один из рядовых из машинного двинулся ему наперехват. В общем дела явно катились под горку, когда Хонор дотянулась до поручня на переборке и затормозила.

— Отставить!

Ее сопрано было ненамного громче обычного, но хлестнуло как кнутом. Головы ссорящихся повернулись в удивлении. И удивление это только возросло, когда они увидели гардемарина с растрепанными волосами от которой этот приказ исходил.

— Я не знаю кто тут кому что сделал, — резко сказала она им пока те пялились на нее в изумлении, — и мне это безразлично. Что мне не безразлично, так это разобрать весь этот беспорядок и отправить вас туда, куда вы и должны направляться. — Она уперла в них взгляд на какое-то время, а затем ткнула пальцем в старшую из рядовых машинного отделения. — Вы, — сказала она женщине. — Подберите рассыпанные ящики, загрузите их обратно на поддон, но на этот раз закрепите надежно! Вы и вы, — она ткнула пальцем в оставшихся двух членов рабочей группы, — помогите ей. А вы, — она повернулась к ракетному технику только начавшему было ухмыляться потрясенному выражению лиц его оппонентов, — вернитесь к управлению погрузчиком, затяните крепления антигравов на этих ракетных двигателях пока они окончательно не выпали, и на этот раз оставайтесь на правой полосе для движения тяжелых грузов до самого конца пути, куда бы вы не направлялись!

— Э... есть, мэм!

Ракетный техник узнал командный голос, даже исходящий от гардемарина выглядевшего как чья-то малолетняя сестренка, и понял, что лучше не раздражать его обладательницу. Он даже вытянулся смирно прежде чем вернуться к связке двигателей и приняться подтягивать крепления антигравов. Рабочая группа из машинного, придя к тому же выводу, рассыпалась собирая свои ящики и очень аккуратно составляя их на поддон. Хонор выжидающе стояла, мягко притоптывая ногой по палубе, Нимиц с интересом наблюдал за происходящим с ее плеча, а суетящиеся рядовые — самый младший из которых был как минимум на шесть лет старше нее — представляли собой превосходную имитацию малых детей, находящихся под надзором раздраженной гувернантки.

Переход от хаоса к порядку занял примечательно короткое время, и все четверо рядовых повернулись тщательно лишенными всяческого выражения лицами к Хонор.

— Уже лучше, — сказала та более одобрительно. — А теперь, полагаю, вам следует вернутся к тому, чем вы должны были заниматься, только на этот раз немного аккуратнее.

— Так точно, мэм, — ответил хор, и она кивнула. Они двинулись дальше — намного спокойнее чем раньше, как она подозревала — а она продолжила свое прерванное путешествие.

“Вышло неплохо”, — сказала она сама себе продолжая движение по Первому Осевому и не подозревая о присутствии улыбающегося главстаршины, который появился позади нее как раз вовремя, чтобы стать свидетелем всего эпизода.

— Итак, Пулеголовый, — довольно сказал главный корабельный старшина Фланаган, — что ты теперь думаешь об этой беспомощной куче маменькиных деток с поверхности?

— Кто, я? — главный старшина Шелтон подался вперед в своем кресле, где он сидел положив ноги на стол главстаршинской кают-компании, и улыбнулся покручивая в руках стакан с пивом. Не многим дозволялось в глаза называть его этим прозвищем, но с Фланаганом они были знакомы более двадцати стандартных лет. Возможно еще более важным был тот факт, что Фланаган был боцманом “Воительницы”, самым старшим из неофицерской части ее экипажа.

— Да, ты, — сказал Фланаган. — Ты за свою жизнь видел когда-нибудь настолько же беспомощную толпу? Клянусь, на мой взгляд парочка из них не сразу сообразит какой из люков шлюза надо открывать первым!

— О, не все они настолько плохи, — ответил Шелтон. — Есть кое-какие проблемы — черт, будем честны, есть уйма проблем — но они понемногу разрешаются. К нашему прибытию в Силезию они будут готовы. А некоторые из них не так уж и плохи прямо сейчас.

— Полагаешь? — Брови Фланагана слегка приподнялись от интонаций Шелтона, и главстаршина кивнул. — И кто именно, если не секрет, удостоился этой конкретной похвалы?

— Юная Харрингтон, если хочешь знать. — произнес Шелтон. — Я встретил ее в Первом Осевом сегодня утром, когда она снимала стружку с пары рабочих групп, умудрившихся врезаться друг в друга. Ящики с электроникой разбросанные повсюду на палубе, антигравитационный поддон опрокинувшийся набок, погрузчик уткнувшийся в переборку и полдюжины ракетных двигателей готовых выскользнуть из креплений, не говоря уже о паре рядовых готовых начать выбивать пыль друг из друга доказывая кто именно виноват. И она: стоит там и усмиряет толпу. Построила эти жалкие задницы за рекордное время.

Фланаган обнаружил, что ему трудно скрыть удивление от одобрения, явственно звучавшим в голосе Шелтона.

— Не думал, что у нее может хватить децибел для усмирения толпы, — заметил он внимательно следя за выражением лица своего друга. — С ее-то нежным голосом она, полагаю, выглядела довольно глупо, когда кричала на кучу грубых космонавтов.

— Не-а, — с улыбкой сказал Шелтон. — В этом-то и была вся прелесть — она не кричала, даже ни разу не повысила голос. Ей это не было нужно. Она пока только салага, но эта юная леди может подпалить краску на бронированной переборке одной только интонацией. Не видел ничего подобного за многие годы.

— Если так, то этот дерьмоголовый Сантино мог бы кое-чему поучится у своих салаг, — едко заметил Фланаган и настала очередь Шелтона удивляться. За все те годы, что они были знакомы, он мог бы по пальцам одной руки пересчитать случаи когда его друг употреблял подобные выражения в отношении офицеров. Ну, может быть, пришлось бы прихватить пару пальцев второй руки. Не то, чтобы главстаршина не был согласен с боцманом.

— На самом деле, полагаю он бы мог научится чертовски многому у Харрингтон, — ответил Шелтон через мгновение. — В этом отношении он, скорее всего, мог бы многому научится у всех их. Если только ему удастся продержать рот закрытым достаточно долго, чтобы их услышать.

— И насколько это вероятно? — фыркнул Фланаган.

— Не очень, — заключил Шелтон. — Этот человек наслаждается звуком своего голоса.

— Я бы не был этим так недоволен, если бы он не был таким ублюдком, — сказал Фланаган, по-прежнему с таким оттенком горького осуждения, что Шелтон глянул на него через стол чувствуя первые признаки настоящей тревоги.

— Ты не хочешь мне ничего рассказать по этому поводу, Ян?

— Скорее всего ничего такого, чего бы ты сам не знал, — угрюмо произнес Фланаган. — Просто то, что он — полная задница. Черт, да ты должен лучше меня знать как он втаптывает в грязь салаг, а со своими людьми в тактической секции он обращается не намного лучше. Даже он знает, что не стоит злить старшин, но вчера он обрушился как перегрузка в пять же на своего сигнальщика за ошибку, которая целиком и полностью была его собственной. Знаешь, мне не нужен офицер, который вызверяется на собственных подчиненных, когда сам же и облажался. Этот человек — самая бесполезная куча дерьма какую я только видел в офицерской форме, Пулеголовый.

— Не знаю, готов ли я зайти так далеко, — ответил Шелтон рассудительным тоном. — Я, знаешь ли, видал достаточно хреновых офицеров. Некоторые из них могли бы даже посоревноваться с Сантино. С другой стороны, не могу сказать, что хоть кто-то из них был хуже него. — Он помедлил и вопросительно покосился на своего друга. — Знаешь, а ведь это не по Уставу: собраться двум главным старшинам, сесть и позлословить об офицере за пивком.

— Но ты же не видел, чтобы я делал это с кем-то еще, не так ли? — парировал Фланаган и сморщился. — Черт, Пулеголовый, ты же как и я знаешь, что Сантино — худший гребаный офицер на этом корабле. Ну, будь честен. Ты же взволнован тем, как он обращается с салагами, так?

— Ну да, — признал Шелтон. — Вот я вижу ребенка вроде Харрингтон — да любого из них, правда, но особенно Харрингтон — вижу насколько много он обещает, а вот вижу Сантино, изо всех сил старается выбить все это из них. Я имею в виду, что одно дело быть с ними суровым. И совершенно иное — гонять их двадцать два часа в сутки из чистой подлости, поскольку ты знаешь, что они ничего не могут сделать, чтобы тебе отплатить.

— Можешь это повторить, — сказал Фланаган. — Мало того, что цепочка командования на его стороне, так они еще знают, что он может спустить в унитаз их карьеру в любой удобный ему момент, если они не будут целовать его в зад достаточно часто.

— Может быть. Но должен тебе сказать, Ян, что я не знаю, сколько еще сможет все это выносить Харрингтон. — отрезвляюще покачал головой Шелтон. — У меня были сомнения, когда она появилась с этим древесным котом. В первый раз я встретил кого-то из них на борту корабля. Я полагал, что это создаст проблемы как минимум в Салажьем Уголке, и что Харрингтон в первую очередь будет испытывать самодовольство от того, что он у нее есть. Я ошибся в обеих случаях. В девочке скрыто многое. Она однажды пойдет далеко... если только Сантино не нажмет на нее слишком сильно. В ней есть темперамент, как бы она не пыталась его скрыть, и Сантино стоит у нее костью поперек горла. Однажды она сорвется, и тогда...

Двое старшин уставились друг на друга через стол и ни один из них больше не испытывал желания улыбнуться.

— Скажите мне, миз Харрингтон, — произнес Элвис Сантино, — возможно ли такое, что благодаря какому-то бурному полету воображения вы и правда расцениваете это как завершенную работу?

Лейтенант стоял в каземате Гразера-Три, второго энергетического орудия левого борта “Воительницы”. Они с Хонор были в скафандрах, как того требовал Устав, поскольку от пустоты каземат отделял не полноценный шлюз, а только одиночный люк. Когда корабль готовится к бою, каземат открывается прямо в космос, сборка излучателя разворачивается к борту, а силовые ползуны выдвигают орудие целиком наружу до тех пор, пока головка излучателя не высунется за пределы корпуса, где сможет безопасно задействовать гравитационные линзы. В глубине души Хонор всегда забавляло то, что современные энергетические орудия “выкатывают” как какие-то заряжавшиеся с дула пушки времен парусных флотов на Старой Земле. Однако прямо сейчас все что она чувствовала было глухо бурлившее негодование в отношении ее воспитателя.

Сантино стоял в своей излюбленной позе, уперев руки в бока и широко расставив ноги. “Все, что ему требуется для завершения образа звезды головидения — это яркое солнце, чтобы прищурится” — насмешливо подумала Хонор и еще раз задала себе вопрос, как он может не понимать какое воздействие эта поза оказывает на подчиненных ему мужчин и женщин. И в настоящий момент этот вопрос не был чисто риторическим, поскольку шестеро из этих мужчин и женщин — включая главстаршину Шелтона — молчаливыми свидетелями стояли позади нее.

— Да, сэр, — она заставила свой голос звучат ровно, а он оскалился.

— Тогда я могу только сказать, что ваше суждение сомнительно, миз Харрингтон, — сказал ей он. — Даже прямо отсюда я вижу, что на первом ползуне все еще открыта сервисная панель!

— Да, сэр, — согласилась Хонор. — Когда мы открыли ее...

— Не припомню, чтобы предлагал вам оправдываться, миз Харрингтон! — отрезал он. — Открыта сервисная панель или нет?

Хонор сжала зубы и порадовалась, что Нимица нет поблизости. У кота не было скафандра. Именно поэтому он, к счастью, не имел допуска в этот отсек и поэтому не мог вздыбить шерсть и зарычать в ответ на такое поведение Сантино.

— Да, сэр, открыта, — вновь сказала она через мгновение, совершенно так же как если бы уже не давала этого ответа.

— И вы, возможно, в курсе, что действующие приказы и методики требуют, чтобы по завершении проверки и планового обслуживания все сервисные панели закрывались? — продолжал давить он.

— Да, сэр.

Голос Хонор был четче обычного, а уголок ее рта начал подергиваться тиком. Когда Сантино увидел это, в его глазах, кажется, что-то промелькнуло и он подался в ее сторону.

— Так какого черта ты тут стоишь и называешь это “компетентно” исполненной работой? — жестко потребовал он ответа.

— Потому, сэр, что первый ползун серьезно неисправен, — ответила она. — должно быть, в основном приводе за время прошедшее с последнего планового обслуживания образовалось короткое замыкание. Внутри корпуса видны следы искрения, а первый и пятый этапы диагностики выдают красные сигналы. Согласно действующих приказов я немедленно поставила в известность коммандера ЛаВаше, а она велела мне разомкнуть главный рубильник, повесить на привод красную бирку и оставить сервисную панель открытой до того, как она пришлет нам команду ремонтников, чтобы заняться им. И все это, сэр, есть в моем рапорте.

Ее темные глаза непоколебимо встретились с его, но в тот же самый момент мысленно она давала себе пинка за этот срыв, поскольку видела внезапную вспышку гнева в его взгляде. Она удержала голос ровным и спокойным, но общий тон ее ответа — особенно последней фразы насчет рапорта — был изрядно за гранью. Никто не сможет этого доказать, но и она, и Сантино оба знали что сделала она это чтобы отплатить ему. Он в гневе побагровел.

— Полагаю, что тебе известно какое наказание положено за нарушение субординации, — проскрежетал он. Она ничего не сказала и он побагровел еще сильнее.

— Салага, я задал тебе вопрос! — рявкнул он.

— Прошу прощения, сэр, я не поняла, что это был вопрос. Он прозвучал утверждением.

Она сама с трудом верила в это, даже слыша как ее собственный голос все это произносит и чувствовала удивление главного старшины Шелтона и его группы наблюдавшей все это позади нее. Что с ней? Во имя всего святого, зачем она так заводит его?

— Но им не был! — отрезал Сантино. — Так что отвечай!

— Да, сэр, — сказала она. — Мне известно наказание за нарушение субординации.

— Это здорово, салага, потому что ты только что его себе повесила на шею! А теперь убирайся прочь с глаз моих. Отправляйся в свой кубрик и оставайся там до дальнейших распоряжений.

— Есть, сэр. — Она встала смирно, резко отдала честь, повернулась на каблуках и промаршировала наружу высоко держа голову пока человек, в чьей власти было уничтожить ее карьеру еще до ее начала, смотрел ей вслед.

Когда прозвучал сигнал, коммандер Лэйсон оторвался от дисплея и нажал кнопку допуска. В открывшийся проем шагнул лейтенант Сантино.

— Вы хотели меня видеть, сэр? — спросил лейтенант.

Лэйсон кивнул, но не произнес ни слова, а только смотрел на помощника тактика прохладным, задумчивым взглядом. Лицо коммандера было лишено всякого выражения, но Сантино чуть дрогнул под этим бесстрастным взором. Он еще не заерзал, но дело явно шло к этому , а молчание все продолжалось. В конце концов, по прошествии не меньше трех полных минут, Сантино не выдержал и прочистил горло.

— Э... разрешите спросить, почему вы хотели видеть меня, сэр?

— Разрешаю.

Лэйсон откинулся в кресле и сложил руки на животе. Он посидел так несколько секунд, не отрывая взгляда от лица Сантино, еще сильнее напрягая лейтенанта, а затем начал ровным тоном.

— Насколько я понял, сегодня у вас возникли... проблемы с гардемарином Харрингтон, лейтенант, — сказал он наконец ледяным тоном. — Полагаю, вы расскажете мне, в чем дело.

Сантино моргнул, затем покраснел. Он еще не доложил о грубом неповиновении Харрингтон, но девчонка уже явно наябедничала об этом старпому. Ничего другого от нее нельзя было ожидать. Он знал, с чем придется иметь дело, еще до того, как эта испорченная смутьянка взошла на борт, и был благодарен за предупреждение, даже если помощнику тактика было не совсем положено обсуждать до рейса салаг, которые окажутся на его попечении. Она со своим мерзким зверем и особым отношением, которое оба получили, явно соответствовали предупреждениям. Он, конечно, заметил высокомерие в ее глазах, и то, что она не очень скрывала уверенность в собственном превосходстве. Это и другое он хотел из нее выбить, в слабой надежде что остатков хватит, чтобы слепить из нее достойного офицера. И хотя сегодняшний эпизод нанес смертельный удар по этой надежде, он испытывал смутное удивление, что даже у нее хватило духу пойти плакаться старпому после того, как он запретил ей покидать свой кубрик, что, как она прекрасно знала, также исключало общение по комму. Что же, он просто добавит это в доклад о ее пригодности.

Осознав, что старпом все еще ждет, он снова моргнул и встряхнулся.

— Конечно, сэр, — сказал он. — Ей поручили инспекцию планового обслуживания Гразера-Три. Когда я пришел проверить ее работу, она приказала инспекционной команде закругляться и приготовилась к докладу. Я, однако, заметил, что панель сервисного доступа на одном из ползунов все еще открыта в нарушение стандартного порядка действий. Когда я указал ей на это, ее реакция была дерзкой, а речь неподобающей, поэтому я отправил ее в ее кубрик.

— Понятно, — Лэйсон едва заметно нахмурился. — А как же именно она дерзила и нарушала дисциплину?

— Дело в том, сэр, — немного осторожно ответил Сантино, — что я спросил ее, считает ли она, что завершила работу, и она ответила, что да. Тогда я указал на открытую панель и спросил, знакома ли она со стандартными процедурами и требованием, чтобы такие панели были закрыты, когда они не используются во время инспекции или ремонта. Ее тон и манеры были вызывающими, когда она ответила, что знает надлежащую процедуру. Только когда я потребовал обстоятельных объяснений, она сообщила мне, что обнаружила неисправность в ползуне и доложила об этом в Инженерный. Разумеется, я никак не мог знать об этом до ее объяснения, но ее манеры снова были крайне наглыми, а ее тон и выбор слов, по-моему, намеренно выражали презрение к старшему офицеру. При таких обстоятельствах, я не нашел другого выхода, кроме как освободить ее от обязанностей в ожидании дисциплинарного наказания.

— Понятно, — снова сказал Лэйсон, а потом позволил креслу принять вертикальное положение. — К сожалению, лейтенант, я уже выслушал другую версию разговора, которая не совсем соответствует вашей.

— Сэр? — Сантино вытянулся и расправил плечи. — Сэр, если Харрингтон пыталась...

— Я не говорил, что услышал это от гардемарина Харрингтон, — ледяным тоном объявил Лэйсон, и Сантино со стуком закрыл рот. — И я также не говорил, что слышал это только от одного человека, — продолжил старпом с ледяной бесстрастностью. — На самом деле, у меня имеется шесть свидетелей, и никто из них — ни один, лейтенант Сантино — не описывает события так, как вы. Не желаете прокомментировать это маленькое несоответствие?

Сантино облизал губы и почувствовал пот под каймой берета, заметив лед в голосе старпома.

— Сэр, я могу сообщить только мои собственные впечатления, — сказал он. — При всем уважении, сэр, у меня было предостаточно возможностей за эти восемь недель понаблюдать за поведением и манерой держаться Харрингтон. Возможно, это дает мне, ее обучающему офицеру, немного лучшее представление о ее характере, чем старшине и рабочей команде, которые были лишены такой перспективы.

— Главный старшина, о котором идет речь, — тихо произнес Лэйсон, — состоит на королевской службе на семь лет дольше, чем вы прожили на свете, лейтенант Сантино. За это время у него было возможностей увидеть больше гардемаринов, чем у вас обедов. Я не собираюсь выслушивать никаких предположений о том, что он слишком неопытен, чтобы сформировать разумное и достойное доверия мнение о личности миз Харрингтон. Я понятно говорю?

— Да, сэр!

Теперь Сантино потел уже в открытую, а Лэйсон встал за столом.

— Более того, мистер Сантино, я попросил главстаршину Шелтона поделиться со мной впечатлением, основанном на его многолетнем опыте, несколько дней назад, когда до меня стали доходить тревожные сообщения о наших кандидатах в офицеры. Поэтому он действовал по моему прямому указанию, когда рассказал мне свою версию вашей... дискуссии с миз Харрингтон. Честно говоря, я рад, что он присутствовал, потому что этот эпизод просто подтверждает то, что я уже сам начал подозревать. А именно, мистер Сантино, что вы явно слишком тупы, чтобы не описать собственные ботинки без письменной инструкции!

На последнем предложение голос старпома хлестнул словно плеткой, и Сантино вздрогнул. Затем его лицо побагровело, и губы сжались.

— Сэр, я возмущен вашими намеками и решительно протестую против ваших слов! Ничто в военном уставе не обязует меня терпеть оскорбления и злоупотребления!

— Но устав заставляет миз Харрингтон и ее товарищей гардемаринов терпеть ваши оскорбления и злоупотребления? — Голос Лэйсона внезапно стал подобен шелку, за которым прячется лезвие кинжала. — Не это ли вы имеете в виду, мистер Сантино?

— Я, — начал Сантино, но оборвал себя и снова облизнул губы, сообразив, что старпом поймал его в ловушку.

— Сэр, это разные ситуации, — наконец сказал он. — Харрингтон и другие салаги только что из академии. Они еще только учатся тому, что никто не будет носиться с ними и утирать их носы за них. Если я показался — или главный старшина Шелтон подумал, что я кажусь — злоупотребляющим своим положением, то я просто старался подтянуть их и превратить в достойных королевских офицеров!

Он вызывающе смотрел в глаза Лэйсона, и губа старпома скривилась.

— Я почему-то так и думал, что вы это скажете, лейтенант, — заметил он. — И, конечно, никто не может доказать, что вы лжете. Если бы я мог доказать это, вы бы оказались под следствием так быстро, что закружилась бы голова. Поскольку я не могу, я просто объясню вам кое-что. Но только один раз, так что только посмейте не слушать!

Старпом не повысил голоса, но Сантино с усилием сглотнул, когда Лэйсон обошел стол, прислонился к нему бедром, сложил руки на груди и посмотрел прямо в глаза лейтенанту.

— К вашему сведению, мистер Сантино, эти юноши и девушки уже стали королевскими офицерами. Это правда, что они на последнем курсе в академии, и находятся здесь не только для обучения, но и оценки. Но пока они на борту корабля, они такие же члены экипажа и королевские офицеры, как и вы. Это значит, что к ним следует относиться с уважением, особенно старшим офицерам. Считается, что рейс гардемаринов должен быть стрессовым. Гардемарин должен оказаться под таким давлением, чтобы мы смогли оценить его способность функционировать в стрессовой ситуации и научить его, что он может справиться с тяжелыми заданиями. Они не должны подвергаться оскорблениям, запугиванию или незаслуженному презрению старшего офицера, который настолько туп, что не знает свои собственные обязанности.

— Сэр, я никогда не оскорблял и не запугивал...

— Лейтенант, вы никогда не прекращали запугивать их! — рявкнул Лэйсон. — Вот, например, термин “салага”, хотя и принят повсеместно в качестве сленгового названия гардемарина в учебном рейсе, но не предназначен быть эпитетом, с которым к ним презрительно обращается офицер-воспитатель! Вы оскорбляли и травили их с самого начала, и я серьезно подозреваю, делали это потому, что вы не только идиот, но и трус. Действительно, кто ожидает, что простой гардемарин выступит против старшего офицера? Особенно, если она знает, что этот старший офицер, может спустить ее карьеру в шлюз плохим докладом о пригодности?

Сжав челюсти, Сантино напряженно стоял, а Лэйсон разглядывал его с ледяным презрением.

— Начинания с этого момента, вы освобождены от должности ответственного за обучение кандидатов в офицеры, лейтенант Сантино. Я доложу об этом капитану и он, конечно, выберет другого офицера на эту должность. Тем временем, вы подготовите все записи о гардемаринах, бывших под вашим руководством, для немедленной передачи этому офицеру. Далее, по отношению к гардемарину Харрингтон, любому другому гардемарину на борту, главстаршине Шелтону и любому члену рабочей команды миз Харрингтон вы не будете делать ничего, что капитан или я могли бы расценить как месть. Если вы пойдете на это, то, уверяю вас, пожалеете. Все ясно?

Сантино судорожно кивнул, и Лэйсон одарил его ледяной улыбкой.

— Боюсь, я не расслышал вас, мистер Сантино. Я спросил, понятно ли вам.

— Да, сэр. — Ответ вышел полузадушенным, и Лэйсон опять улыбнулся.

— Отлично, лейтенант, — тихо ответил он. — Свободны.

Хонор так и не узнала, что именно коммандер Лэйсон высказал Сантино в тот день, но злобная ненависть, пялившаяся на нее из глаз Сантино поведала ей, что это было не очень приятно. Они с гардемаринами постарались — в основном успешно — сдержать свою радость, когда коммандер Лэйсон объявил, что лейтенант Сондерс заменит его, но было невозможно обмануть всех в таком замкнутом мирке, как одинокий космический корабль.

Условия в Салажьем уголке улучшились сразу и резко. Жизнерадостный Сондерс был строгим, профессионально настроенным офицером, но издевательски насмешливые манеры Сантино были абсолютно чужды астрогатору. Только идиот — а среди гардемаринов “Воительницы” их не было — не стал бы относится к нему серьезно, но Сондерс явно не испытывал искушения доводить подопечных просто потому, что мог, и одного этого вполне хватило, чтобы он им полюбился.

К сожалению, полностью избегать Сантино было невозможно даже после того, как Сондерс заменил его. Тактика была одним из тех предметов, где их обучение было наиболее интенсивным, поэтому помощник главы этой службы традиционно становился воспитателем кандидатов в офицеры. То, что Сантино отстранили от этой должности — и явно заслуженно — серьезно подпортит его послужной список. Это также частично объясняло столь явно сжигавшую его ненависть. Но из-за этого изменение обязанностей оказалось неудобным для всех. Хотя Сантино освободили от должности их наставника, но, что бы старпом с капитаном ни высказали ему лично, его не освободили ни от каких других обязанностей. Хонор быстро заметила, что лейтенант-коммандер Хираке взяла на себя в процентном соотношении гораздо больше обучающих задач, чем раньше, но доложить Хираке, не оказавшись поблизости от Сантино, было просто невозможно. По меньшей мере в половине случаев Сантино еще оставался офицером-тактиком, наблюдавшим за их тренировочными симуляциями, и никому из гардемаринов это не доставляло удовольствия. Впрочем, и Сантино тоже. Из осторожности он ограничивался формальностями, но пламя в его глазах служило достаточным доказательством того, как это нелегко ему дается. В каком-то смысле было даже сложно почти не симпатизировать ему. Учитывая обстоятельства его отставки, контакт с ними просто в качестве еще одного помощника главы службы гарантировано тыкал его носом в собственный позор. Однако хотя Хонор и понимала то, что он должен чувствовать, уж она-то ни в малейшей степени не испытывала искушения пожалеть его. Кроме того, Элвис Сантино оставался Элвисом Сантино: ему даже не приходило в голову винить в том, что случилось с ним, кого-то еще, кроме Хонор Харрингтон, и несмотря на все, что ему сообщил старпом, он от природы не был способен прятать ненависть к ней. Так как его чувства ни изменились бы ни на йоту чтобы она ни делала, Хонор отказывалась надрываться, пытаясь найти сочувствие к тому, кто полностью заслужил свой позор.

Теперь, когда его убрали, в каком-то смысле стало едва ли не хуже. Не только он был вынужден сдерживать свою ярость в тех случаях, когда служба сводила их вместе, но и от Хонор требовалось вести себя так, как будто ничего не случилось. Хонор знала, что Лэйсон не мог сделать почти ничего, чтобы уменьшить их контакты при отсутствии еще большей официальной провокации, чем та, что предоставил Сантино. Не освобождая его полностью от обязанностей, не существовало никакого способа убрать его с горизонта — во всяком случае, не завершая публичное унижение лейтенанта, полностью подтверждая причину, по которой он в первую очередь был освобожден от обязанности офицера-воспитателя . А иногда Хонор задавалась вопросом: а не была ли у Лэйсона еще одна причина оставить Сантино? Это, конечно, был один из способов определить, как она и ее товарищи гардемарины будут реагировать в обстановке социальной напряженности.

Однако в остальном она чувствовала, что расцветает и растет, получив наконец свободу погрузиться в обучающий опыт, которым и должен быть рейс гардемаринов. То, что “Воительница” прибыла в пространство Силезии вскоре после избавления от Сантино, стало еще одним поводом для ее счастья, хотя она допускала, что кому-то было бы трудно это понять. Ведь Силезская Конфедерация представляла собой гремучий клубок противоборствующих фракций, революционных правительств и коррумпированных системных губернаторов, чье центральное правительство сохраняло слабую претензию на правление только при молчаливом согласии и благодаря тому, что многочисленным непокорным группировкам удавалось эффективно объединиться против правительства не лучше, чем против друг друга. Случайного наблюдателя — особенно случайного гражданского наблюдателя — можно было понять, если бы он нашел такую обстановку весьма нежелательной. Но Хонор смотрела на это с другой точки зрения, потому что именно непрекращающиеся беспорядки привели сюда ее корабль, и она с нетерпением ждала возможности испытать себя в реальном мире.

В некоем извращенном смысле как раз нестабильностью Силезии объяснялись огромные возможности, которые Конфедерация предоставляла мантикорским торговцам. Для удовлетворения нужд большинства граждан Конфедерации не имелось ни одного надежного местного поставщика, что открывало широчайшие возможности для внешних поставщиков. К сожалению, эта же самая нестабильность порождала все мыслимые виды убежищ и спонсоров для каперов и пиратов, для которых коммерческие суда Звездного королевства являлись соблазнительными целями. За много лет королевский флот Мантикоры сделал драконовские правила в отношении пиратов (исполнение которых стало задачей “Воительницы”) бескомпромиссно ясными. Демонстрация этих правил привела не к одной потере среди джентльменов удачи, но захват даже одного купеческого судна в семь-восемь миллионов тонн мог принести пиратской команде миллионы и миллионы долларов, а алчность — мощная мотивация. Особенно когда даже наиглупейший пират знал, что флот Звездного королевства никак не сможет полностью охватить торговые пути и что никто еще — кроме, возможно, андерманцев — даже и не попытается предпринять что-либо подобное.

Из этой подоплеки было ясно, почему Силезская конфедерация десятилетиями являлась тренировочной зоной для КФМ. Это было лучшее место, чтобы выковать экипаж и командиров кораблей, получить тактический опыт в небольших сражениях и ознакомить флотский персонал с реальностью лабиринта теневой политики, в то же самое время занимаясь чем-то самим по себе полезным — защитой коммерции Звездного королевства.

Тем не менее, кампании по борьбе с пиратством хронически не доставало боевых кораблей. В какой-то мере так было всегда, но постоянное наращивание боевого флота еще больше ухудшило ситуацию в последние годы. Растущий упор на крупные суда и форты для туннельной сети, и особенно укомплектование их экипажем уменьшило количество легких единиц, доступных для таких областей операций, как Силезия.

Следствию из всего этого суждено было затронуть КЕВ “Воительницу” и лично миз гардемарин Харрингтон. Ибо если задействовано было меньше единиц, то тем, кто все-таки достигал Силезии, нужно было готовиться к тому, что придется изрядно попотеть.

Хонор вошла в офицерскую кают-компанию с Нимицем на плече. Согласно бортовым часам “Воительницы”, ее дежурство закончилось поздно вечером, и она устала, но спать еще не хотелось. Тяжелый крейсер закончил альфа-переход в нормальный космос в системе Мелкор сектора Сагинау незадолго до конца вахты Хонор, и у нее была выигрышная позиция, с которой можно было наблюдать за процессом: на этот месяц ее определили в астрогацию. С ее точки зрения, тут имелись свои преимущества и недостатки. Бывали и увлекательные минуты, как те, что она провела, подстраховывая лейтенанта-коммандера Добреску во время подхода к альфа-стене. Добреску, астрогатор “Воительницы”, был начальником лейтенанта Сондерса, и асом в своем деле, поэтому ему вряд ли понадобилась бы помощь Хонор в маневре, который он выполнял сотни раз, но все равно сидеть в кресле помощника рядом с ним и наблюдать за тем, как гипержурнал отсчитывает приближение точки перехода... даже не столько восхищало, сколько доставляло удовлетворение. Она все равно предпочитала тактику астрогации — во всяком случае, в отсутствие Сантино — но все-таки есть что-то особое в том, чтобы быть тем, кто направляет корабль среди звезд.

Если бы только ей хотя бы чуть-чуть это удавалось...

На самом деле она понимала, что сама по себе ее астрогация почти в полном порядке. Теорию она знала в совершенстве, и пока ее оставляли в одиночестве в обществе компьютеров, она была уверена в своей способности проложить курс в галактике. К сожалению, она гардемарин. А значит, проходила подготовку, что для флота — включая Добреску и лейтенанта Сондерса (каким бы он ни был удовлетворительным инструктором в других отношениях) — значило “была учеником”, а ученикам полагалось продемонстрировать способность выполнять простые вычисления лишь с ручным компьютером и стилусом. Что для Хонор превращалось в настоящую нестерпимую муку. Как бы хорошо она ни знала теорию астрогации и многомерную математику, с ее реальными математическими навыками дело обстояло совсем по-другому. Математика ей никогда не давалось, что только раздражало ее еще больше, потому что согласно индексу ее умственных способностей она должна была преуспевать. Если ее оставляли в покое и не стояли над душой, ожидая от нее правильного ответа, она обычно выдавала правильный результат в конце концов. Более того, если у нее не было времени подумать об этом и вспомнить, что она нуль в математике, правильный ответ выходил достаточно быстро. Но во время обучения салаг такой роскоши у нее не было, и она обливалась кровавым потом каждый раз, когда Добреску поручал ей задачу. Что, с ее точки зрения, было не только глубоко несправедливо, но и глупо.