Мишень

Глава 1 Праздник дежавю

Джейн лежала рядом, положив голову ему на плечо, и рука Олега машинально гладила ее волосы, а снаружи вторые сутки завывал на разные голоса бешеный «султан». Дежавю поймал, усмехнулся про себя Олег. Почти как той ночью в Крепости. Вот только мешок под головой жестковат, металлический топчан, накрытый тощим матрасом, узковат, жрать толком нечего, сигареты вообще на вес золота, а этот долбаный бункер значительно уступает в комфорте коттеджам Крепости, не говоря уж о люксе в «мертвом отеле»…

Впрочем, «бункер» — слишком громкое название для этой бетонной норы. Так, убежище на случай бурю пересидеть — вот как сейчас… Ангар на одну «галошу», четыре клетушки с голыми двухъярусными койками, полутемный «карман», заставленный пустыми покосившимися стеллажами — видать, собирались какие-то запасы завезти, да так и не завезли… А может, и вывезти успели, бес его поймет. Ангар тоже пустехонький — даже паршивых плоскогубцев не найдешь. Впрочем, насос работает, генераторы тоже пашут — и как только ветряки держатся при таких-то бурях!.. Джордж еще в дальней каморке обнаружил десятка два комплектов «песчанки» и пару рабочих комбезов, только все это барахло при одном прикосновении расползалось, как мокрая туалетная бумага — то ли время постаралось, то ли какие-то местные паразиты. И до самой Крепости еще километров примерно семьдесят чапать по пустыне — дюже сомнительное удовольствие…

В общем, довольно мрачное местечко, а главное — построено невесть когда и невесть кем. А ну, как хозяева заявятся? Кто б они там ни были, в дружелюбие их Олег как-то слабовато верил. Джейн — та на вопрос, чье это вообще хозяйство, только рукой махнула и сообщила, что это еще до нее построено, Руди о подобных сооружениях во вводной не упоминал — да и не факт, что вообще о них знал…

Особо настораживает то, что все системы жизнеобеспечения вполне рабочие: их же кто-то должен обслуживать, хотя бы профилактику делать! Впрочем, было у Олега такое смутное чувство, что время тут, в данной конкретной точке пространства, словно остановилось, законсервировалось. На уровне глюка, прямо скажем, ощущение, во всяком случае, доказывать это кому-то он бы ни за что не взялся… Ну, положим, от сарацинов и не таких фокусов ожидать можно — кто его знает, чем они там владеют? — но как-то сомневался Олег, что эти ребята работают с железобетонными конструкциями, генераторами и системами принудительной вентиляции с кучей фильтров.

Хотя, как известно, нет худа без добра: для начала, по крайней мере, удалось наконец выспаться. В общем-то, будь его воля, Олег бы и неделю продрых с превеликим удовольствием — последний переход вышел таким, что и врагу не пожелаешь.

…Стартанули из «города-призрака», конечно, весьма даже резво, оставив далеко позади возможную погоню. Оторвались — спасибо Дженкинсу и Лии, а выследить группу на Тропе хоть у Торговцев-на-джипах, хоть у ребят хунты кишка тонка: «маячок», который ему присадили, Олег выжег еще когда из Святилища драпали. Вот только в бега кинулись буквально только с тем, что в карманах: ни тебе припасов, ни снаряги приличной… Ханна — та вообще осталась в своем деловом костюмчике, для дальних переходов решительно негодном, да и сам Олег, будь его воля, экипировался бы поосновательней. А НЗ, прихваченный у бронеходчиков, благополучно проели еще по дороге в мертвый город.

Так что опять отдувался за всех Олег — ну, хотя после всех прочих художеств мелкая кража казенного имущества карму вряд ли существенно отяготит. Пришлось, правда, дать приличный крюк по Тропе, чтобы выйти к какой-то богом забытой воинской части, затерянной в степи. Остаток дня пролежали в траве, наблюдая за сменой часовых и слушая брех беспородного кабысдоха, стерегущего территорию. В общем, то, что доктор прописал: гипербдительностью тут и не пахло, а склад, наоборот, присутствовал.

Джеймсбондовских подвигов не понадобилось: с наступлением темноты Олег просто прошел в «танце» мимо скучающего ефрейтора на КПП, а затем, используя уже отработанный трюк с перемещением, «шагнул» внутрь склада. Все б ничего: пьяный прапор-кладовщик мирно дрых себе в каптерке, а больше вроде и наблюдать за Олегом некому было, но вот проклятая собачара явно что-то учуяла и учинила форменную истерику, так что пришлось хватать что под руку попало и в темпе сваливать. Ох, не видели инструктора Академии, каково это: выкаблучивать «танец» с двумя тяжеленными коробками в руках! За такую технику они б Олега точно убили… или раньше бы со смеху померли.

В общем, можно считать, нормально обошлось — если не считать того, что в одной коробке оказались банки со сгущенкой, а в другой — килька в томате. С голодухи, конечно, и этакая жрачка пошла влет, но после недели на подобной диете процесс еды уже окончательно превращается в «прием пищи».

Это бы все ладно — и не такое жрали… Хуже другое: не успели вернуться на Тропу, как Стаса накрыло по полной. Шут его знает — не то подхватил «волкодав» какую-то непонятную заразу, не то догнали его последствия сшибки в ресторанном зале, не то побочный эффект «перепрошивки» — но только свалился он всерьез. Полдня держался, хотя и видел Олег, что ему хреново донельзя, на все предложения задержаться и передохнуть реагировал матом, — а потом просто рухнул. Корежило его явно не по-детски, а жар был такой, что Олег даже испугался — не выживет парняга. Определить, что с ним такое — на это ни у кого из команды медицинской подготовки явно не хватало, коктейль из антибиотиков и жаропонижающего — хорошо хоть нормальная аптечка в одном из рюкзаков нашлась! — практически ничем не помог. И ко всему, Олег знал, чувствовал — нельзя сходить с Тропы, и задерживаться надолго на одном месте тоже нельзя. Засекут и перехватят, и сейчас-то уж с гарантией в переговоры вступать не станут, кончилась дипломатия, просто грохнут всех, наплевав на последствия… Двое суток они с Джорджем попеременке волокли «волкодава» на себе, а тот время от времени срывался в бред, выдирался из рук, и шибало от него дурной, дикой, неуправляемой Волной…

Короче, недалеко бы ушли, если б не Ханна. Она от мечущегося в жару «волкодава» буквально не отходила, кажется, даже не спала, пытаясь своей Волной удержать его на грани, не дать уйти навсегда… куда? в виртуал? в поля небесной охоты?.. И-группу в рай едва ли принимают… В общем, тяжко ей далось это, остальные, включая Олега, пытались помочь, конечно, но толку от их помощи было чуть — «донор» привычен отдавать Волну, а не брать. Уже через полсуток осунулась девочка, под глазами залегли круги, и видок был, словно разом лет на десять постарела. Олег уже совсем было смирился с мыслью, что на горбу теперь придется переть уже двоих — это при хорошем раскладе! — но обошлось. На третий день кризис, похоже, миновал, «волкодав» пришел в себя, и хотя самостоятельно он бы и ста метров не прошел, уже стало понятно: выживет.

В общем, в час по чайной ложке тащились — Ханна тоже вымоталась до предела и буквально засыпала на ходу, так что Олегу приходилось изобретать все новые предлоги, чтобы подольше затянуть привал: оба «пострадавших» скорее надорвались бы насмерть, чем согласились затормозить группу. Но если Стас был при этом просто угрюм — Олег всерьез подозревал, что не в одной только болезни тут дело, — то в Ханне определенно прорезалось что-то новое, ранее незнакомое. То есть ее и раньше-то болтушкой-щебетуньей назвать трудно было, но тут…

За всю неделю осчастливила она окружающих от силы парой десятков фраз, но Олег ливером чуял, что это не какая-то хмурая замкнутость, нет, чувствовался в ней пытливый интерес к окружающему миру, участливый — к своим спутникам, а в «волкодава» девочка, похоже, элементарно втрескалась… Просто вдруг не нужны ей оказались слова, проще без них, и держалась она так, словно боялась расплескать что-то в себе, копила для какого-то решительного момента. Психологом Олег себя ни с какого боку не считал, но и у него ума хватило понять, что когда с человеком нечто подобное творится, лучше предоставить ему самому в своих чувствах разобраться — и ни в коем разе в душу не лезть.

Из всей команды, пожалуй, только Айра как следует с Тропой освоилась — ее Олег даже рисковал отправлять вперед в краткие разведвылазки. Джейн, конечно, тоже ориентировалась не хуже, но как раз-таки Айру следовало чем-то озадачивать постоянно, не давать замыкаться. Чем девчонке придется в итоге расплачиваться, Олег пытался не думать. Тут уж как повезет… Несколько успокаивало то, что Джордж, кажется, всерьез взялся ее опекать — хотя на маршруте какая уж там любовь-морковь…

Но «тропить», конечно, самому приходилось, и это подспудно выматывало, исподтишка вытягивало силы, так что последние двое суток и сам Олег был как в тумане, ничего толком вокруг не замечая. Собственно, выглядело это так: тряхнул башкой, на какой-то момент приходя в себя — а глядь, вокруг уже пустыня… В общем, в этаком состоянии немудрено на семьдесят кэмэ мимо цели промазать, что он с успехом и проделал. Или, может, это подсознание сработало? — мрачно сыронизировал Олег. Ненавязчиво так пытаюсь отдалить по максимуму этот самый Выбор — чую задницей, ливером, спинным мозгом и всей прочей требухой, в чем бы он там ни заключался, ничегошеньки хорошего некоему Панину Олегу по результатам не светит…

Олег в один прекрасный миг совершенно неожиданно поймал себя на мысли, что «Выбор» и «смерть» для него, оказывается, стали синонимами. Причем «смерть» совсем не подразумевала, что он, Олег, просто сдохнет или что его после этого сразу пристрелят. Скорее выглядело оно так, будто он, Олег Панин, перестанет существовать именно как Панин-прежний, а вот возникнет ли он в каком-то ином качестве — вопрос открытый. Логическому анализу подобные иррациональные выверты не поддавались, так что Олег плюнул, выкинул все это из головы и категорически запретил себе впредь об этом думать.

А к этому убежищу их вынесло где-то за час до начала «султана», когда раскаленный ветер уже гнал красную песчаную поземку и заставлял прикрывать лицо. Действительно, проперло — иначе б оставалось только пропадать бесславно, и Олег бы себе столь дурацкого завершения всей этой эпопеи даже после смерти бы не простил… Впрочем, последние часы пути он помнил разве что фрагментами и крайне смутно, а едва за ними закрылась тяжелая стальная дверь — как в бомбоубежище, блин! — все, завод кончился окончательно, и он отключился прямо там, у этой самой двери.

Так что сейчас, продрыхнув с полсуток, он чувствовал себя… ну, пусть не свежим и бодрым молодцем с вербовочного плаката, но по крайности вменяемым и дееспособным. И даже какое-то время потратил вполне себе с пользой: разговорил наконец-то Джейн, продравшись через всевозможные «я не умею объяснять», «а что тут рассказывать?» и «это все равно неважно».

Он легонько потерся щекой о волосы Джейн. Да, ничуть она не соврала: при всех ее несомненных достоинствах, рассказчик из нее был просто ужасный. Она постоянно отвлекалась на какие-то ненужные совершенно подробности, раздувая из них целые истории, и приходилось мягко возвращать ее к основной теме. Она могла ни с того ни с сего вдруг начать рассказывать о каком-нибудь мелькнувшем на заднем плане персонаже, излагая его жизнь чуть ли не с самых пеленок — с комментариями. Она могла из-за случайного упоминания — ей же! — беглого романа между тем-то и той-то пуститься в отвлеченные рассуждения об отношениях между мужчиной и женщиной. Она могла… Да до фига чего она могла, кроме одного: четко и внятно излагать события. Часа через четыре Олег уже чувствовал, что глаза у него съезжаются к переносице, а мозг полностью в фарше.

Надо сказать, что Джейн в процессе повествования вымоталась не меньше — и стоило Олегу перестать задавать наводящие вопросы, тут же мирно закемарила. Олег осторожно поерзал на неровностях матраса, стараясь устроиться поудобней, тихонько пробормотал себе под нос:

— А потом настало утро, и она прекратила дозволенные речи…

Теперь предстояло выудить из всего этого потока сознания крупицы действительно нужной информации и сложить их воедино. Он прикрыл глаза и постарался какое-то время не думать вообще ни о чем, полностью раствориться в окружающем мире, стать пустотой… Получилось даже лучше обычного, как-то подозрительно легко и быстро, но Олег пока принципиально не стал заморачиваться на этом. Он просто лежал и наслаждался пустотой, слушал завывающий на разные голоса ветер за бетонными стенами — и наконец начал различать в нем музыку. Непривычную, непохожую на что-либо слышанное ранее — что-то сродни той мелодии дождя и лесного шума, которую он «слышал» в Вундерланде у оборотня. К этой мелодии было трудно привыкнуть, но ему удалось поймать ее неспешный вроде бы, завораживающий ритм и полностью в него погрузиться, и он позволил музыке нести себя, как реке.

Снова вспомнился Вундерланд — там, сидя на поваленном дереве у лесной землянки, он чувствовал себя праздным, чужим наблюдателем на берегу, инертным и инородным предметом. А здесь он плыл вместе со временем, был его частью — нет, он сам был временем, и время было им, и эта пустыня, и неудержимая буря, и вихрящийся красноватый песок — все это был Олег Панин. Он ощутил безбрежное, вечное спокойствие пустыни, слился с ним — эх, двуногие без перьев, мелковато ваши трудности в этом масштабе выглядят… Если ты, Кэт, чувствуешь что-то схожее в своем Вундерланде, то я жил не зря, мельком подумал он. Я не спас тебя, но хотя бы сделал тебе хороший подарок.

Какое-то время он лежал неподвижно, глядя на тусклый, вполнакала, светильник под низким бетонным потолком. Ощущение было — как после хорошего холодного душа. И сумбурный рассказ Джейн вроде бы сложился в картинку вполне осмысленную.

…Когда Арон и Марта Лебовски прибыли в Крепость, Крепости как таковой еще не было. Были приземистые ветроустойчивые бараки-времянки, обозначенный вешками периметр, цементная площадка, размеченная под рабочий контур ПВ-портала, бетонированный колодец, из которого со страшной глубины приходилось качать воду ручным насосом… Была горстка энтузиастов, по большей части молодых, во главе с пробивным и решительным Уолтом Гринсбергом из «белых ворон» Административного корпуса — впрочем, к «белым воронам» относились и все командующие полевыми базами. Было два взвода охраны из Объединенных сил под командой молодого амбициозного капитана Дженкинса, и солдатики в свободное время вкалывали на строительстве поселка наравне с техниками и учеными… Справедливости ради стоит заметить, что свободного времени у них было много, поскольку реальная угроза безопасности поселка отсутствовала.

Была пустыня вокруг на многие километры, была паршивая, неустойчивая связь с Большой землей, вынужденное бездействие в тесноте бараков во время «султанов», были постоянные экземы от вездесущей пыли, обрыдлые до тошноты консервы, нервные срывы… Но поселок рос, и какой-то шутник из поклонников вестерна уже нарек его Фронтиром.

Были сарацины. То есть были они где-то там, в пустыне — возникали время от времени размытыми силуэтами на горизонте, чтобы тут же пропасть. Кстати, сарацинами их обозвал чуть ли не тот же шутник — насколько Олег понял, погибший во время «султана» полгода спустя… Маргарет Лин, которую тогда называли не Бабулей, а исключительно Бритвой, и Сальваторе Больцано, еще не ставший Доном Корлеоне, на протяжении целого года пытались как-то вычислить ихнее сарацинское становище, подобраться к ним поближе — но раз за разом терпели поражение. Результат вылазок оказывался одинаков — ветер, песок, набившийся в ботинки, жгучее разочарование да суховатые шуточки Фармера, наблюдателя из СБ. Больцано в конце концов сдался, не выдержал безнадеги, не выдержал того, что пустыня словно смеется над ним — и сбежал на Большую землю, но Бритва оказалась упорнее. Она умела ждать.

Адъюнкт-профессор кафедры ПВ-физики Арон Лебовски, исследователь ПВ-аномалий, бомбардировал письмами Административный корпус, научный отдел Управления, университет Метрополии, требуя штат и оборудование — перспективы намечались нешуточные. Малый ПВ-портал в тестовом режиме всякий раз выдавал на контрольный дисплей полную ахинею, и стоило задействовать его, как в радиусе сотни метров от него возникали локальные структурные изменения пространства — а чем еще можно объяснить появление посреди пустыни самого натурального снеговика или половины глинобитного сарая с перепуганной насмерть козой?.. Административный корпус отмалчивался, научный отдел отписывался, старый дружище и вечный оппонент Крамнер из университета обещал попытаться помочь — и ничего не двигалось с места.

Масла в огонь подливали рассказы разведчиков — по их словам, отойдя на несколько километров от лагеря, им случалось попадать в местности, на карте не обозначенные, с совершенно иным ландшафтом и климатом, но все попытки повторить маршрут кончались ничем. Пустыня и впрямь смеялась над жалкими потугами адъюнкт-профессора организовать «попадания» в какую-то систему, и от самоубийственных экспериментов на себе его удерживало только то, что Марта, штатный «полевик» И-группы, ждала ребенка.

Собственно, именно будущий ребенок и изменил расклад. Ребенок — и еще то, что Марта Лебовски наотрез отказалась возвращаться на Большую землю… Энтузиасты, усмехнулся про себя Олег — но усмехнулся не снисходительно, а скорее уважительно: о таких персонажах ему, пожалуй, только в книжках читать доводилось.

…Итак, Марта Лебовски свою работу прерывать не собиралась, о чем прямо и недвусмысленно заявила мужу. Тот, конечно, упирался и настаивал, но только он и сам был из породы энтузиастов, и бросать на полдороге исследование ему было что фунт мяса от себя отрезать, а полтора года в пустыне с нулевым результатом поставили бы жирный крест на его академической карьере… Да и Марта, похоже, умела убеждать. Так или иначе, осталась чета Лебовски в составе медленно, но неотвратимо тающей группы особо упертых исследователей.

Конечно, Марта дала мужу слово, что воздержится от дальних вылазок, но в тот день пыльная буря застигла группу во время вполне рутинного обхода участка в паре километров от лагеря — разведчики, двое солдатиков из первого взвода взахлеб рассказывали, что попали здесь в средневековый город и прошли его насквозь, при том, что никто из обитателей практически не обратил на них внимания. В общем-то такие происшествия стали здесь почти привычными. По старой памяти все явления «чужих» ландшафтов звали миражами — да вот только ни фига это были не миражи. То солдаты притаскивали в доказательство охапку каких-нибудь тропических растений, то метеорологи — образчики горной породы, каким тут по всем признакам не место… А один ретивый капрал даже не поленился, припер из очередного «миража» ядро от катапульты — нормальный такой круглый булдыган с хороший арбуз, явно обработанный человеческими руками…

«Миражи» пропадали, как и полагается миражам, но если поторопиться, «нюхачи» обнаруживали там, где их видели, слабенькую остаточную эманацию. Марк, стажер из «викингов», клялся и божился даже, что он «зацепил след» и готов проверить, куда он ведет — да только кто б ему позволил… Ну а Марта, даже будучи на пятом месяце беременности, возможности побывать на месте появления очередного «миража» старалась не упускать.

В общем-то, в том, чтобы потерять из виду остальную группу во время короткой, но довольно неприятной пыльной бури, ничего критичного не было: и рация у Марты с собой была, и компас, и до лагеря рукой подать… Да и заблудиться где бы то ни было для «полевика» — дело немыслимое. Вот только выбравшись из-под бархана, где укрывалась от ветра, и стряхнув с себя песок, Марта обнаружила, что она не одна.

Позже она рассказывала, что ей даже не пришло в голову испугаться, хотя выглядели сарацины вблизи достаточно странно. Воображение само, без участия разума, дорисовывало образ воинов в легких, ажурных кольчугах, в конических шлемах, обвитых полотняными тюрбанами, узоры шитья на одежде, золотую филигрань на ножнах ятаганов, хищные, горбоносые лица, полускрытые тонкими шарфами, быстрые, насмешливые глаза… Но Марта откуда-то знала, что никаких кольчуг и тюрбанов там и в помине нет. Угрозы от них не исходило — она скорее чувствовала что-то похожее на любопытство с их стороны, некий интерес, который с небольшой натяжкой можно было назвать доброжелательным.

Между сарацинами происходил какой-то обмен… мыслями?.. образами?.. эмоциями?.. Они, кажется, пытались включить Марту в свой круг общения — и для нее это было мучительно — как слушать разговор на полузнакомом языке, когда знакомые вроде бы слова никак не хотят связываться во что-то осмысленное. Потребовалось некоторое время, прежде чем она поняла, что сарацины обращаются на самом деле не к ней, а к ребенку — ее будущему ребенку. И вот тогда она испугалась.

Позже она не могла объяснить причин своего страха — откуда-то она твердо знала, что ни ей, ни ребенку вреда никто не причинит. Просто, по ее словам, перед ней словно окошко в космос открылось, она словно на момент окунулась в необъятность Мира, его многообразие — и это действительно пугало настолько, что продлись это чувство подольше, она бы просто свихнулась. По счастью, сарацины, кажется, поняли ее состояние, контакт прервался, и ее даже учтиво и безмолвно проводили до лагеря — правда, держась на расстоянии.

Ну и, конечно, возвращение Марты с подобным эскортом привело всех в лагере в состояние где-то между бурным восторгом и паникой, следующие сутки представляли собой странную смесь праздника с мозговым штурмом: прорыв, первый реальный контакт с сарацинами — причем с их же подачи! Марту буквально носили на руках, и все от Гринсберга до последнего рядового словно соревновались в готовности исполнить ее малейшую прихоть. Арон то тихо цвел от гордости за нее, то мрачнел, за нее же тревожась. Его-то собственные успехи были куда как скромнее: клятая аномалия словно взялась опровергнуть все известные постулаты ПВ-физики…

Когда возбуждение малость поулеглось, Марту навестила Бритва, числившаяся, помимо прочего, и ее непосредственным начальником. При всех своих недостатках и амбициях, тетка она, в общем, была осмотрительная и абсолютно не завистливая. Разумеется, первым делом она настояла на медицинском обследовании — и даже пыталась уговорить Марту слетать для этого на Большую землю, но эта идея как-то достаточно быстро увяла. Доктор Лившиц по результатам обследования в обычной своей ворчливой манере заявил, что у Марты здоровье космонавта, и вообще, на ней пахать можно, беременность протекает без патологий, отклонений в развитии плода не заметно, а по поводу возможного воздействия контакта на психику присовокупил сакраментальное: «а голова — предмет темный, исследованию не подлежит».

Конечно, Бритва убеждала Марту не рисковать собой и ребенком — никакие прорывы в исследованиях того не стоят! — но Марта, крепко подумав, все же решила остаться. Дело даже не в том, что она так уж верила в добрые намерения сарацинов — известно, куда такими намерениями дорога вымощена, — просто во время короткого контакта на уровне Волны она ощутила, что именно о ребенке сарацины и забоятся, а до нее, Марты Лебовски, им, собственно, и дело-то есть так, постольку-поскольку. И забота их казалась отчего-то куда более надежной, чем нахождение в лучшей клинике Метрополии.

Бритва не была бы Бритвой, если б ее это не насторожило: уж кем-кем, а доверчивой дурочкой Марту бы и злейший враг не назвал. Да и вообще, если судить по ее, Бритвы, скупым обмолвкам, она в те дни места себе не находила от какой-то смутной тревоги, в ее видении «стратега» узловые точки смещались, перемешивались самым причудливым и непонятным образом. Что-то ей крепко не нравилось в ситуации: то ли аномалия, то ли сарацины, то ли сочетание аномалии и сарацинов с их внезапным желанием пойти на контакт… Самое скверное, что она, похоже, даже сама себе не могла объяснить, что ее беспокоит.

Но время шло, а беды и несчастья не торопились — наоборот, теперь они словно обходили лагерь стороной: драк между солдатами не случалось, никого не мучили поносы и экземы, генератор не ломался, связь с Большой землей работала, как часы, Арону наконец-то прислали полный грузовой катер всякого хитрого оборудования… И даже зловредная аномалия, кажется, потихоньку приучалась вести себя цивилизованно: «миражи» теперь возникали именно там, где команда Арона и предсказывала их появление. Да и сарацины возникали поблизости от лагеря куда чаще, и хотя по-прежнему не стремились к общению, но и не уклонялись от него с таким постоянством. Толку от такого общения, правда, было немного — разве что Марку разок удалось каким-то образом уговорить одного из них побороться на поясах…

…Девочка родилась в положенное время — крепенькая и голосистая. Доктор Лившиц обследовал ее самым тщательным образом — никакой патологии, рефлексы нормальные… Вот только когда задувал «султан», и «сенсоры» клялись и божились, что чувствуют там, снаружи, под убийственным ветром, сарацинов — маленькая Джейн переставала плакать и подолгу лежала, словно во что-то вслушиваясь, и Марте казалось, что взгляд у девочки слишком сосредоточенный для грудного младенца.

Три года пролетели почти незаметно — и, в общем, почти так же безоблачно. Никто вроде уже не стремился так сорваться на Большую землю, наоборот, оттуда потихоньку, по одному — по двое, начинали подтягиваться новые энтузиасты. Поскольку Джейн оказалась единственным ребенком в лагере, как-то так само собой получилось, что вся жизнь Фронтира (теперь его называли так даже в официальных бумагах) вращалась вокруг нее. Всякий считал за честь как только возможно баловать ее, развлекать, катать на закорках, слушать ее болтовню — а говорить она начала довольно рано… А день, когда она сделала первые шаги, отпраздновали так, что тот же Марк потом сутки подняться не мог и только пил холодную воду…

Олег чуть слышно хмыкнул и покосился на Джейн, мирно посапывающую рядом, с неким новым уважением. Ну надо так! — половина фигурантов всей этой нынешней свистопляски (читай, живые легенды) соревновались за право вот это стриженое чудушко на коленках тетешкать!.. Воистину Управление и все, кто так или иначе с ним связан — это просто большая деревня. Интересно, почему она мне обо всем этом раньше не рассказывала? То ли времени не было (ну ведь действительно не было!), то ли считала, что я не созрел… С нее станется.

…Отклонений в развитии доктор Лившиц не обнаружил, да и вообще девчонка обещала вырасти в этакого Вождя краснокожих в платье, постоянно норовила удрать за пределы лагеря, была на «ты» буквально со всеми… Однажды, когда ей в очередной раз удалось улизнуть от Марты, та обнаружила ее метрах в ста от крайнего коттеджа (тесные временные бараки к тому времени уже успели разобрать) — Джейн по-турецки сидела на гребне высокого бархана, а вокруг расселись в той же позе три сарацина. Ни девочка, ни сарацины не шевелились и не издавали ни звука, но Марта могла бы поклясться, что они во что-то играют — и при этом оживленно общаются. На уровне Волны.

Это настораживало, но не пугало: тот же Лившиц с ходу привел не меньше дюжины описанных в литературе случаев, когда Волна проявляется у человека в раннем возрасте. Та же Бритва, собрав сотрудников И-группы, торжественно поклялась, что самолично вырвет язык с корнем всякому, кто заикнется о способностях девочки за пределами Фронтира или даст о ней знать вербовочному отделу. «Нечего усложнять жизнь ребенку, — сказала Бритва. — Она и так будет непростая». И ведь как в воду глядела…

Собственно, проблема обнаружилась, когда Джейн уже начала довольно бойко и правильно разговаривать. И заключалась она в том, что Джейн не задавала обычных детских вопросов — но совсем не потому, что ей было неинтересно. Просто она знала ответы. И не только ответы — иногда в разговоре с ней выяснялось, что вечно чумазой шустрой пигалице известно о человеке такое, чего она никак знать не может. Ну откуда ей, к примеру, было знать о том, что бывшая жена Гринсберга терпеть не может кошек, а у Марка аллергия на апельсины (которых здесь, на Фронтире, отродясь не видывали)?.. А Бритве, осторожно пытавшейся прощупать девочку с помощью Волны, каждый раз казалось, что Джейн живет разом в двух временных потоках — наше «здесь и сейчас» и какое-то непонятное, почти неподвижное время, охватывающее и настоящее, и прошлое, и возможно, даже будущее. Шизофренией, конечно, тут и не пахло: ребенок всегда четко осознавал, где находится, и чем «завтра» отличается от «вчера»…

— Зайти-то можно, или вы трахаетесь? — Джордж, лыбящийся во всю пасть в дверном проеме, явно не собирался утруждать себя, изобретая новые шутки.

— Ш-ш!.. — Олег поднес палец к губам и выразительно покосился на спящую Джейн, потом пояснил шепотом: — Ага… Ментально.

Джордж пришлепнул рот ладонью, опустился на корточки у стены и тоже перешел на шепот:

— А-а, понятно… Вообще-то она мне нужна. Я тут волыну у нее хотел попросить.

— На фига тебе волына? — поднял брови Олег. — В кого ты стрелять-то собрался?

— Да ни в кого, — вздохнул Джордж. — Я, сам понимаешь, и стрелять-то толком не умею… Просто муторно мне, командир. Помяни мое слово, этот ветер нам ничего хорошего не надует… Сам понимаю, что дурь, а с пушкой все-таки поспокойнее будет.

— Что-то чуешь? — насторожился Олег.

— Да в том-то и дело, что ничего. Совсем ничего, понимаешь? Как в вате, как в невесомости… — Джордж выругался как-то очень тоскливо и зло. — Будто обложили со всех сторон пустотой, и никуда не пускают. В том отеле и то не так погано было…

— А остальные?

— Да им-то что? Дрыхнут, — Джордж махнул ручищей. — Понимаешь, командир, хрен его знает, может, это вообще глюк, только меня сроду так не глючило. Давит, понимаешь? У тебя-то, случаем, ничего такого?..

Олег всерьез задумался — уж «страж»-то парняга ни в какой степени не мнительный, и попусту с такими вопросами лезть не станет. Но припомнилось в первую очередь именно то чувство движения вместе со временем — временем пустыни, спокойствие, безбрежность… С тревогой оно ничего общего не имело, так что Олег отрицательно покачал головой.

Он осторожно высвободил руку из-под головы Джейн, сел на топчане, нашарил в кармане мятую пачку, выволок оттуда наполовину скуренную сигарету, бережно раскурил:

— Знаешь, старик, нас, пожалуй, и в самом деле обкладывают. Я бы даже сказал, наверняка — не потому, что чую, просто элементарно по логике событий не могут нас не обкладывать… Только не будет им от этого толку, вот поверь. Даже если нас и грохнут… Просто потому… потому что мы здесь, — он и сам чувствовал, что звучит сей спич, мягко говоря, диковато. Джордж покосился на него с подозрением:

— Слушай, командир, ты у нас не пророк, часом?

— С вами станешь… — усмехнулся Олег. — И еще, насчет волыны… Тут, видишь, я сам-то толком объяснить не могу, понимаю с горем пополам, но ты, «страж», все ж запомни на всякий там: здесь дела решаться будут не на пистолетиках, даже не на наших с тобой резких движениях и профессиональных танцах. Не тот уровень.

— Командир… Ты хоть сам-то понял, чего сказал?

— Будешь смеяться — нет. Знаешь, вот как у тебя муторга неопределенная прет, так и у меня тоже непонятное что-то. Вообще-то, шут его знает, — вслух подумал Олег, — может, это ко мне санитаров пора звать?

— Не знаю, командир, — честно ответил Джордж. — Может, и пора… Только пока с тобой отовсюду выкручивались. Я-то тебе как раз верю… Только предчувствия у меня хреновые.

— Забей, — искренне посоветовал Олег. — Они и у меня-то не шибко радостные, так ведь сюда и шли…

— Умеешь ты утешить, — проворчал Джордж, вздохнул и посетовал: — Жрать охота…

— Легко, — ухмыльнулся Олег. — На ваш выбор: красная рыба или нежнейшее молочное суфле?

— Твою же мать!.. Вот пророков, я читал, камнями побивали, так тебя, командир, банками со сгущенкой побьют.

— Добрый ты, — усмехнулся Олег. — Слушай, я вот тебя давно спросить хочу… Почему вы, ребята, мне вообще поверили? Почему пошли со мной?

В обычное время и при обычных обстоятельствах он вряд ли стал бы задавать такие вопросы кому бы то ни было, но почему-то именно здесь, в бетонной клетушке с двухъярусными нарами, освещенной тусклым, вполнакала, светильником, под резкую музыку «султана» там, снаружи, во всем этом… вневременье — почему-то здесь и сейчас этот вопрос показался ему вполне уместным.

Джордж ошалело потер отвисшую челюсть:

— Ну, командир, ты вопросики задаешь… Не помнишь, что ли, как мы из Крепости драпали?

— Помню, — медленно кивнул Олег. — Но ведь у вас был выбор, и пустыня б вас приняла, а ты, Джейн, Ханна, Макс… Почему вы, вместо того чтобы идти своим путем, предпочли вместе со мной в эту кровавую кашу нырнуть? Только не говори, что ничего тогда не знали и не чувствовали.

— Так ты ведь уже догадался, — жестко ответил Джордж, и Олегу на миг показалось, что парень гораздо старше. — Насчет связи того, что в Крепости — и того, что в реальном мире. Мы ведь здесь… Ну, что ли, проект, прообраз, и даже не имели возможности взглянуть на то, что в реале натворили. Сам же видел — пустыня так просто никого не отпускает. А когда на нас эта бешеная десантура свалилась, окончательно поняли, что натворили что-то не то… Александр вот вообще сломался, умереть пожелал… Он пожелал, а кому надо, услышали. А ты для нас оказался обратным билетом — туда, в реал. Нет, действительно, ты нас тогда здорово вытащил.

— А потом? — не очень понятно спросил Олег, но Джордж понял.

— Знаешь, командир, такой груз, какой на тебя взвалили, в одиночку не вытянуть. Так что теперь — вместе до конца идем. И не спрашивай, отчего и почему, — усмехнулся он. — Это не я решил и даже не Макс. Это вон она решила, — кивнул он на спящую Джейн.

И снова Олег почему-то не удивился — в свете того, что он узнал от Джейн, все это казалось не то чтобы логичным, но хотя бы укладывалось в какую-то систему. Ее мотивы он пока не пытался понять или просчитать. Вот проснется — спрошу напрямик, усмехнулся он про себя. Если у нас будет для этого время… А вот со временем у нас явно намечается полный и окончательный швах, внезапно понял он.

— Ветер, — произнес Джордж. — Командир, ветер стихает…

Его тон не очень-то понравился Олегу — и, вслушавшись в окружающее пространство, он понял, почему. Да, их действительно обложили здесь, как лисиц в норе, и сейчас к их убежищу наперегонки спешат охотники. Приближаются, и приближаются быстро, и уйти на сей раз, пожалуй, не выйдет.

Впрочем, что-то — уж точно не внутренний голос! — подсказывало Олегу, что уходить и не стоит, что с теми, кто подбирается к ним снаружи, настало время встретиться лицом к лицу. Он докурил чинарик почти до губ, аккуратно загасил его о бетонный пол, повернулся к Джорджу:

— Так, давай, буди всех потихоньку. И главное — предупреди: что бы ни случилось, кто бы нас ни обложил — никаких резких движений. Киваем, улыбаемся — и идем туда, куда нас поведут.

— Командир… А ты уверен?

— А вот это и есть мой Выбор, — без улыбки сообщил Олег. Джордж подумал, что-то взвесил, потом резко кивнул и поднялся, выскользнул в дверь — движения «стража» теперь стали очень четкими и экономными, и он явно перешел в состояние готовности. Олег глянул ему вслед с легкой усмешкой. Не то чтобы он так был уверен в правильности своего решения — просто давшееся сейчас так легко чувство единения со временем, с пустыней подсказывало ему именно это. Экий ведь пацифизм проклюнулся! — усмехнулся он про себя. Скажи мне кто неделю назад, что я буду так рассуждать и таким образом ребят настраивать, глядишь, и по морде дал бы…

Он осторожно потряс за плечо Джейн:

— Подъем, маленькая. У нас гости намечаются.

Она села и открыла глаза — ничуть не заспанные:

— А я знаю.

— Подслушивала, значит? — усмехнулся Олег.

— А вы что, секретничали?

— Да не так чтобы… И что думаешь?

— А думать, Олег, теперь твое дело. А мы просто идем с тобой. До конца.

— Да почему?! — чуть ли не взвыл Олег. Вместо ответа она улыбнулась какой-то странной, древней улыбкой — Мона Лиза, блин, Нефертити! — и Олег понял, что ответа не будет. Сам, значит, догадывайся, Олег Николаевич. Думать-то как, научился, или еще в процессе?..

— А поговорить мы так с тобой и не поговорили, — проворчал он. — Все, на финал выходим, теперь-то уж вряд ли получится…

— Как знать… — она продолжала улыбаться — и Олег с каким-то даже ужасом понял, что она в него верит. Несмотря на все его дурости и ляпсусы, несмотря на то, что видела его в полном нокауте — тогда, после фактической гибели Кэт, несмотря на то что он, Олег, неоднократно показал себя полным идиотом и человеком, мягко говоря, не очень предусмотрительным… Верит — и все тут. Как та же Лия со своим бродячим цирком поверила, как Джордж поверил…

Господи, да за что мне это?! — мысленно простонал он. Ведь дураком я себя чувствую при этом, дураком и самозванцем! Ну ведь не знаю я, не знаю, что делать надо, и как делать надо, и как их, дурачков, еще уберечь при этом…

«Ты поймешь», — неожиданно пообещала пустыня, и Олег не то чтобы поверил, но все же несколько успокоился. В любом случае рефлексия и истерика к сколько-нибудь достойному результату не приведут, а значит… Значит, делай что должен, и будь что будет.

…Они собрались в тесном коридорчике у двери, ведущей наружу. Теперь Олег чувствовал там, снаружи, под стихающим ветром — на небольшом расстоянии — тех, кто их ожидает. Чувствовал Волну — мощную и недобрую, чувствовал силу. Но, как ни странно, народу там, кажется, было не так и много — во всяком случае, уж точно не армия… Пустячок, а приятно, усмехнулся он про себя. Впрочем, если нас мочить собрались, то какая баня, сделает ли это один человек уровня стратегического полковника Леваллуа или батальон шушеры помельче?..

Он обвел взглядом своих — притихших, нахохлившихся. Джордж был собран, сжат, как стальная пружина, в любой момент готовая высвободиться с убойной силой. Стас, еще толком не оправившийся после болезни — бледен и порядком угрюм. Судя по ехидной складочке у рта, он был бы не прочь проехаться по адресу умственных способностей отца-командира, но все же предпочел промолчать. Айра, прислонившись к стенке, недобро улыбалась — и ей такая улыбка очень не шла, с ее-то детской внешностью. Но Олег знал — она не сорвется, ничего не напорет: здорово она повзрослела за последние две недели, хоть он и не был уверен, что это к лучшему. Ханна выглядела, как ни странно, спокойной — все то же спокойствие, что прорезалось в ней за последнюю неделю пути. Стильный брючный костюмчик, в котором ей пришлось драпать из отеля, превратился в форменную половую тряпку, но почему-то это не заставляло ее выглядеть Золушкой-замарашкой — возможно, из-за проклюнувшегося достоинства. Джейн… Ну, хотя бы она выглядела обычной.

Олег пошевелил пальцами левой руки — этот магический гипс, или как его там, слетел еще три дня назад, но слушалась рука все еще неважно. Ладно, сойдет… Он постарался ободряюще улыбнуться, хотя и чувствовал, что вышла улыбочка кривоватой:

— Ну что, братцы-кролики… Как говорится, шли-шли, и пришли. А дальше видно будет. Напоминаю лишний раз: никаких резких движений — по крайней мере, без моей команды. Как в старом анекдоте: «мы медленно-медленно спустимся с холма, и все стадо будет наше»… Резкие движения пусть делают они, — он мотнул головой в сторону закрытой двери. — И чем больше они их сделают, тем скорее себя погубят. Только не спрашивайте меня, откуда я это знаю. Знаю — и все тут… — Олег окончательно сбился и замолчал.

Стас бледно усмехнулся:

— Ладно, открывай уже, отец-командир…

— Запомните: первым выхожу я. Я один, — вздохнул Олег, берясь за «штурвал» запора.

Снаружи в небе все еще висела красноватая, мутная хмарь, ветер все еще гнал песчаную поземку и заставлял отворачивать лицо… Но теперь они были тут не одни. Минимум три песчаных катера — и вглядевшись в ближайший, Олег без труда узнал хищные, зализанные обводы «ифрита». Серьезные парни, невесело усмехнулся он. Интересно, сразу ракетой дадут или сначала все же поговорят?.. Нарочито неторопливо он сделал первый шаг — туда, к катерам, по крутящемуся в ногах песку, сквозь все еще плотный ветер…

От катера отделилась — соскочила? — фигура, двинулась к Олегу — быстро, переходя на бег. Олег, щурясь, разглядывал бегущего к нему человека — здоровенный, чернокожий, в полевой форме. Ростом, пожалуй, будет с Джорджа, но помассивней — и при этом более плавен и экономен в движениях. Знакомая манера, отрешенно подумал он. Неужели?..

Подбежавший Патрик крепко тряхнул его за плечи, чуть наклонился, озабоченно вглядываясь в лицо:

— Хреново выглядишь, малыш… Крепко, видать, тебя заездили.

«Ну вот, еще один оживший покойник», — меланхолично констатировал внутренний голос.

Глава 2 Тропа музыкантов

Странно, но Олег ничуть не удивился — собственно, такой вариант расклада он еще в Гетто просчитал. Он осторожно, но твердо снял со своих плеч ручищи Патрика, глядя ему в глаза:

— Ну и как это понимать? Мы с Руди в Управлении тебя нормально так помянули…

— Жаль, меня с вами не было, — ухмыльнулся Патрик. — Сколько раз тебе говорили в Академии — никогда не верь очевидцам! Я тебе больше скажу, малыш: ты с моим «трупаком» на одном катере в Крепость летел… Долго подбирать пришлось, зараза! Ну а дальше уж — дело техники. Ну что, пошли?

— Не так быстро, — Олег отодвинулся, чувствуя, как на физиономии его проступает нехорошая усмешка. — Сначала ты мне объяснишь…

— Некогда объяснять! — рявкнул Патрик. — Ты хоть понимаешь, что у тебя на хвосте сейчас очень серьезные деятели, которые с тобой жаждут плотно пообщаться?

— Понимаю, — все с той же усмешечкой кивнул Олег. — И откуда бы мне знать, что ты, старый дружище, не из их компании?

— Все верно, — вздохнул Патрик, — не можешь ты этого знать. Только я разве сказал, что у тебя есть выбор? Ты летишь со мной — и точка.

— Выбор есть всегда, — назидательно произнес Олег. — В чем, в чем, а в этом я убедился, уж поверь моему опыту. Вот, например, сейчас я отрываю тебе голову, играю ею в футбол и жду, пока в меня ракетами начнут шмалять… Чем не вариант?

— А ведь, пожалуй, и оторвешь, — ухмыльнулся Патрик. — Изменился малыш… Что ж, это даже хорошо. Только с чего ты, как ишак, уперся-то? Не веришь мне?

— А с какой стати мне тебе верить? Может, лучше дождемся… остальных участников, а там и поглядим, на чьей ты реально стороне, а?

— Да на твоей же, дурила! Ты что думаешь, я всю эту комбинацию с трупом проворачивал для собственного удовольствия? Да мне ж тебя, придурка, надо было любым путем из Крепости убрать, а то б ты тут навыбирал…

— Так ты про это заранее знал?

— Ты лучше спроси, кто не знал… Вот разве что ты — ну, тебя-то целенаправленно в вакууме держали…

— А не боишься про это говорить со мной? — Олег присел на порожек. — Вот сейчас как явятся… сам понимаешь кто.

— Мне не явятся, — усмехнулся Патрик. — Я в них не верю. Ладно, хватай своих — и полетели.

— Куда, в Крепость?

— Фиг тебе Крепость! Там как раз твои друзья окопались. Которые очень хотят с тобой общнуться в интимной обстановке. Полетим к одному хорошему человеку. Ты его даже знаешь… Он, кстати, до сих пор вспоминает, как вы с сарацином хлестались.

— Отшельник?

— Ну да, а я тебе о чем толкую? Все, давай, шевели задницей!

— Ладно, будем считать, уболтал, — хмыкнул Олег. Он знал, что Патрик не врет, что он даже вполне искренен, но не верил ему. Вот не верил — и все тут. Но выбор сейчас, пожалуй, оставался действительно один — доигрывать эндшпиль. И действительно, будь что будет. Что ж, по крайней мере, Патрик не хуже скотины-«ревизора» или подонка Леваллуа. Или этого стада кретинов, именующих себя «стратегами» и «по секрету всему свету» раструбивших о своем, с позволения сказать, заговоре на весь обитаемый Мир. А вот с Отшельником, пожалуй, побеседовать и впрямь не помешало бы…

— А что им помешает приловить нас там, на метеостанции? — все же поинтересовался он, уже примерно догадываясь об ответе.

— Не что, а кто, — ухмыльнулся Патрик. — Все, двигаем, малыш, двигаем!

Олег вздохнул, словно с трудом соглашаясь, отмахнул своим. Выходили по одному, не спеша, собранные, готовые к неожиданностям. С Патриком никто не заговорил, разве что Джордж смерил его недобрым взглядом, да Стас поморщился, словно в округе чем-то вдруг завоняло. Ну, оно и понятно, усмехнулся Олег. Не с чего таким спасителям доверять. Выручать, видите ли, он нас прилетел — на трех «ифритах»! У Отшельника, что ли, одолжил?..

По катерам разобрались так же быстро и молча, без суеты — Олег и Джейн, Айра и Джордж, Ханна и Стас. В катере оказалось тесно от вооруженного до зубов народа — впрочем, и оружие, и экипировка явно разномастные, с бору по сосенке…

— Здорово, «снайпер»!

Олег удивленно вскинул глаза. Так, теперь понятно, с чего Стас морщился… Еще один, значится, старый знакомец — тот белобрысый наемничек, продавец желаний, весь из себя в форме-песчанке, на башке бандана повязана, при темных очках… Еще и пушку для чего-то на плечо повесил — несерьезная, правда, пушка, чуть ли не самопального вида пистолет-пулемет, но зачем?! Для красоты, не иначе, решил Олег, оскаливаясь в ответ в угрюмой улыбке:

— А за «снайпера» ответишь.

— Вы что, знакомы? — поинтересовался втиснувшийся следом Джордж.

— Спрашиваешь! — наемник продолжал лыбиться, словно и впрямь дорогого друга встретил. — Мы со… гхм… с господином вольным стрелком — старые приятели… Из-за кого, по-твоему, я здесь, а не где-то там?

— Трепло, — беззлобно проворчал Патрик, захлопывая люк в колпаке, но на Олега глянул странно — быстро, искоса, с каким-то новым интересом, и Олегу этот взгляд как-то не сильно понравился. Впрочем, и над словами наемничка тоже следовало задуматься. То ли после того, как он сделал свое «предложение, от которого невозможно отказаться», а Олег его принял, хотя и несколько своеобразно, пришлось этому деятелю срочно в бега подаваться, то ли… Шут его знает, а ведь мог он изначально действовать по собственной инициативе, потихоньку выходя из-под влияния Торговцев-на-джипах — и тогда, в корчме, и позже, в Святилище… Потому как если сейчас к делу оказываются пристегнуты Торговцы, все выглядит крайне невесело.

«Ифриты» оторвались от земли синхронно и мягко — Олег даже не почувствовал толчка — и буквально над самой землей двинулись малой скоростью к западу, в направлении Крепости. Наверняка еще и охранение где-то поблизости маячит, сообразил Олег. М-да, пока ясно только одно: Патрик собрался воевать всерьез. С кем именно? — тайна, мраком покрытая… Он молча взял за руку примостившуюся рядом Джейн, ободряюще улыбнулся ей — мол, ничего, прорвемся!.. — и снова ощутил себя лжецом и лицемером.

Чтобы отвлечься от этого паскудного чувства, Олег повнимательней пригляделся к своим спутникам — кроме Патрика, наемника и пилота за штурвалом, восемь человек. Молчаливые, загорелые парни, почти все молодые, меньше тридцати… Но вообще-то компания странная, сил нет. Рядом с Олегом приткнулся долговязый тип в комбинезоне техника, он щурился близоруко — однако держал между колен внушительный автомат. Стоп, а вон тот, чернявый — это, к гадалке не ходи, «индуктор» четвертой категории, определенно «поставленный» в Академии: что-что, а это уж можно понять не напрягаясь. А этот, подальше, угрюмый коренастый бородач лет сорока — стопроцентный «территориал», как бы не из самого Управления… Глядишь, еще и с майором Эвансом встретиться доведется… если, конечно, жив майор.

И откуда вы все, орелики, такие красивые? — попытался прикинуть Олег. Прямо-таки Шервудская вольница… По всему выходит, Патрик как раз и осуществляет то, чем я капитану после ухода из Святилища грозился: полномасштабную герилью, направленную, скорее всего, против этой самой хунты, что сейчас в Управлении окопалась. В общем-то сходится: «полевиков» в группе не заметно, ведь ребята с полевых баз в случае кризиса центральной власти, как правило, занимают круговую оборону и говорят: «Вы там, у себя, творите, что хотите, но к нам не суйтесь!» — и не суются, как правило… Интересно, сработало ли все это сейчас?

И кстати, получается, что Патрик, планируя свое исчезновение, знал о перевороте заранее?.. Впрочем, в Штабе у него свои источники, так что мог и знать — а то, что он про всю эту петрушку Руди и остальным не сказал, тоже объяснимо: к тому времени они настолько в свой заговор заигрались, что передать им хоть какую-то информацию означало с гарантией провалить любое начинание. И еще кстати: а ведь не мог он этот фокус с подкидыванием трупа осуществить без помощи кого-то из верхушки тогдашней Крепости, причем явно не экземпляра. Уж не Фармер ли покойный ему помогал?.. Блинище, все-то все заранее знали, у всех-то источники, стукачки, просто уроды трепливые на примете… Черный фарс какой-то. Секреты Полишинеля супротив Петрушкиных тайн.

Впрочем думать обо всех этих загадках Олегу не хотелось, да и не казались они ему такими уж интересными и принципиально важными. Заговаривать же обо всем этом с Патриком было явно не к месту и не ко времени — равно как и о том, зачем ему вообще Олег с командой понадобился. Так что оставалось либо тупо пялиться на проплывающие за иллюминатором красноватые барханы — ветер еще не стих, и красноватый песок от них стелился поземкой, закручивался дымками и вновь опадал — либо просто закрыть глаза и попытаться отключиться от всего этого безобразия. Поглазев на проплывающий мимо пейзаж минут пяток, Олег откинулся на спинку сиденья и совсем было уже наладился подремать.

— Твою же мать!..

Что-то в голосе пилота заставило Олега открыть глаза и моментально собраться. А тот на мгновение повернулся к Патрику — совсем молодой, безусый, чем-то смахивающий на Янека, только куда младше:

— Командир, не успеваем. Засекли… Их три звена.

— Так… — Патрик подался вперед, хлопнул Олега по плечу. — Извини, братуха, не знал, что так получится… Леваллуа, сволочь! Интересно, он знает, что ты здесь?.. — а потом повернулся к пилоту. — На прорыв. Высоту на минимум, скорость максимальная, боя не принимаем. Попробуем уйти.

Пилот безнадежно передернул плечами, не выпуская штурвала — и тут Олег с удивлением, как будто со стороны, услышал собственный голос:

— Нет. Курс и скорость — прежние.

Патрик уставился на него, даже рот приоткрыв. Ну вот куда я опять лезу? — с тоской подумал Олег. Три звена «ифритов» против одного нашего — тут исход может быть только один… «Или не только один», — вкрадчиво подсказал внутренний голос, и Олег с ним почти согласился. Не он — что-то в нем знало, чувствовало, что этот бой можно принять — и выстоять, даже победить, но вот откуда у него такая уверенность взялась, он бы ни за что сказать не смог — особенно учитывая то, что в тактике воздушного боя он разбирался еще хуже, чем в ПВ-физике.

Тем не менее он повторил:

— Курс и скорость прежние. Пусть перехватывают. Поглядим, на что они способны…

Видимо, Патрик тоже что-то этакое в Олеге почувствовал — во всяком случае, он резко кивнул и скомандовал пилоту:

— Делай, как он сказал. Остальным — сигнал.

Олег чувствовал на себе взгляды сидящих в катере — злые, обнадеженные, заинтересованные, скептические… Но возражать никто не стал — даже старый знакомец, наемничек белесый, ничего не вякнул, что само по себе удивительно… Ну в самом деле, ну куда меня понесло? — снова подумал он, коротко глянул на Джейн, а та улыбнулась ему все той же загадочной древней улыбкой. И Олегу на миг показалось, что из глаз этой девушки — любовницы, боевого товарища, советчицы с корявым языком глядит на него сама пустыня. Что ж, так — значит так, подумал он почти обреченно и прикрыл глаза.

Время словно растянулось — но не так, как в быстром режиме, когда ты живешь внутри тугого, напряженного ритма и приходится прилагать все силы, чтобы не вывалиться из него, не расшибиться о заполненный острыми гранями мир, не сжечь себя ненароком в этом ритме. Скорее, было это сродни тому ощущению покоя, вневременья, которое он испытал сегодня в бункере — ты плывешь по времени, как по реке с неспешным течением, и достаточно сделать несколько почти ленивых гребков, чтобы удержаться на месте… И он заговорил с пустыней.

Это неправильно, сказал Олег. Все неправильно. Я не должен быть так уверен в себе. Я не должен жечь бронеходы движением пальца. Я не должен в один шаг преодолевать километровые расстояния — да черт возьми, строго-то говоря, я и по Тропе не должен ходить! Я не могу играть на равных с тем же полковником Леваллуа или «ревизором» — меня просто не учили этому. В меня не должны верить так, как верят сейчас — я же не пророк, не герой, не гений. Это все не мое, все чужое, незаработанное… Я не хочу быть самозванцем.

Так не будь им, ответила пустыня. Из тебя сделали знамя, даже не поставив тебя в известность? Но у тебя есть свобода выбора — кого ты соберешь и куда поведешь за собой. Ты слышал музыку во всех, с кем встречался? Пришла пора учиться играть самому.

Я всего лишь человек, возразил Олег. И по большому счету правы те, кто считает меня посредственностью. Я боюсь той пустоты, в которую превратил свою жизнь.

Но ты уже однажды вырвался из нее, ответила пустыня. Тебя смущает чужая вера? Но ведь именно она — необходимость оправдать ее — делает тебя чем-то большим по сравнению с тем, чем ты был. Тебе не нравится игра, которую затеяли вокруг тебя и твоего Выбора? Что ж, измени ее правила.

Я не умею, сказал Олег. Я элементарно не умею этого сделать. Ты говоришь, самому играть музыку? Но подумай о тех, кому придется ее слушать. Я не музыкант, я дилетант-слушатель.

Значит, тебе придется стать музыкантом, откликнулась пустыня. И поверь, не все хорошие музыканты — гении. Выложиться до дна, до самого края — да, без этого ты не сможешь ничего, но ведь это уже — твое, это зависит только от тебя.

Стоп, а почему я должен верить тебе? — спросил Олег. Ведь ты — враг. Даже не враг, а враждебная среда, нечто, что удерживает жителей Крепости на одном месте, не позволяя им уехать…

Враг? — отозвалась пустыня. Враг ли тебе трудная дорога, по которой ты идешь? Люди же… Того, кто действительно решился идти, на одном месте удержать невозможно. Так что играй, музыкант!

Сквозь толщу времени, в которую он погрузился, до него глухо донесся голос Патрика — тот настойчиво спрашивал о чем-то, чего-то требовал, кажется, даже орал.

— Сейчас, — спокойно, даже отрешенно ответил Олег, не открывая глаз. Он шевельнул пальцами — и словно ощутил ладонью ласку грифа, и почувствовал пальцами режущий холодок струн. Теперь весь окружающий мир звучал для него огромным оркестром, и найти в этом водопаде звуков диссонанс вражеских «ифритов» для него не составляло труда. И ничуть это не походило на бой у Святилища: никакого опьянения яростью, никакого самозабвения в горячке сражения — наоборот, он ощущал только холод собранности, только возможность удержаться в ритме мира и сыграть в такт… Взяв первый аккорд, он увидел картинку со стороны, как схему — и улыбнулся.

Кажется, катер ощутимо тряхнуло — он едва обратил на это внимание. Он был занят музыкой. Ля-минор! — и передовой из атакующих «ифритов» распустился огненным шарообразным цветком, красивым и страшным. Ре! — и следующие два катера из того же звена резко пошли на сближение, столкнулись на полном ходу, врезались в песок клубком искореженного металла. Струны все больнее резали пальцы, и он, закусив губу, постарался выдать соло — главное было не сбиться, не выпасть из ритма, попасть по струнам, угадать так, чтобы то, что играешь ты, звучало в унисон с тем, как звучит мир вокруг. Удалось — и сорвавшиеся с пальцев звуки буквально расшвыряли следующее звено по барханам. Там, на оставшихся катерах, кто-то пытался противодействовать ему, Олег слышал его Волну — и даже пожалел его, бесслухого — мельком, закусив губу, сбивая кончики пальцев в кровавые мозоли, играя головоломную коду. Это было очень трудно — брать ее буквально со слуха, и пальцы сделались непослушными, словно чужие, но он лишь крепче зажмурился, продолжая играть, продавливая быстрыми проходами по грифу рваный ритм соперника — неправильный, идущий поперек, который уже только поэтому следовало задавить…

Наконец удалось и это, но что стало с катером, Олег уже не видел — голова раскалывалась от напряжения, пальцы горели, как в огне, и он почти с облегчением позволил течению вновь подхватить себя и неспешно нести вдоль незнакомых берегов — неважно куда. Кажется, вокруг стоял галдеж и гомон, но звуки доносились к нему, как сквозь вату, да и вообще ему было все равно. Откинув голову на спинку сиденья, он окончательно погрузился в туман. Сознание работало как-то уж вовсе автономно, само по себе — он продолжал восстанавливать историю по сбивчивому и путаному рассказу Джейн, что, с учетом ее стиля изложения, также было делом нелегким.

…Как оно всегда и бывает, беда пришла откуда не ждали. Впрочем, значение происшедших событий поначалу никто в должной мере не оценил — и уж тем более не воспринял как достаточно грозное предзнаменование. Началось все со штуки, конечно, досадной, но вполне рядовой.

Карлу Яновскому, заместителю Гринсберга по науке, пришло очередное послание от жены с Большой земли — и основной его смысл примерно укладывался в слова «или я, или Фронтир» — с угрозами развода и вообще с привкусом истерики. Причем случались эти истерики достаточно регулярно — ну, вот такая манера была у дамочки о себе напоминать… К подобным громким заявлениям с ее стороны уже давно никто всерьез не относился — за исключением самого Яновского. Всем на Фронтире было известно, что жену свою он обожает и мало что не боготворит, но вбитые в организацию проекта пять лет кровавой пахоты — а Яновский тоже был из первопоселенцев — так просто на помойку не выкинешь, и к Фронтиру Карл, подобно всем остальным, относился как к любимому детищу. На подобные заявления мадам Яновской он каждый раз реагировал всерьез — и крайне болезненно. «Зря, молодой человек», — увещевал Гринсберг, и сам далеко не старик. «Ну что ты ведешься, как маленький? Бабы, они все такие», — говорил молодой и еще не женатый Марк. Прочие воспринимали это по-разному: кто сочувствовал, а кто и откровенно хихикал… Но на сей раз Яновский психанул всерьез.

«Галошу» водить он умел, и даже неплохо — вот только кто мог предсказать, что он, полуослепший от злости, с разгону влетит на ней в самую середку открывшегося, как по заказу, «миража»? Само по себе оно, конечно, не критично — вылазки в «миражи» проделывались всякий раз, как предоставлялась такая возможность, — но осторожно, краешком, не теряя из виду тех, кто страхует тебя. А Яновский вломился в «мираж» на полном ходу — и в нем затерялся.

Марк предлагал пойти по следу и рвался лично возглавить группу поиска. Он уже почти уговорил Гринсберга на эту авантюру, когда Карл вернулся. Был он весел, приветлив и спокоен, безо всяких следов мировой скорби, но при этом как-то странно сосредоточен, на все вопросы, где он был и как вернулся — улыбался и отмалчивался. И сразу с головой ушел в работу.

Странности обнаружились далеко не сразу. Да, теперь Яновский делал значительно больше мелких ляпов в работе: неверно указывал цифры в отчетности, заказывал совершенно ненужное оборудование и, наоборот, пропускал весьма важные позиции в графиках снабжения… Но все это вполне укладывалось в привычную схему: ну, замотался человек, заплюхался, оно простительно. Только вот пятилетняя Джейн, раньше обожавшая дядю Карла, теперь обходила его сторонкой, да пылилась на полке растущая стопка нераспечатанных дисков-посланий от жены…

Марк, поначалу решивший, что Яновский взялся-таки за ум, исхитрился все же вызвать его на разговор — и прифигел. Счастливый Яновский пребывал в полной уверенности, что семейная жизнь его наладилась, конфликт интересов успешно разрешен, и теперь вполне можно предаваться одновременно и любимой работе, и радостям семейной жизни. Более того, по некоторым обмолвкам можно было заключить, что Карл Яновский уверен, что ему удалось уговорить чудо-женушку поехать с ним на Фронтир, и в настоящее время она то ли находится где-то здесь, то ли вот-вот прибудет.

Кинулись к Лившицу, тот, понятное дело, заворчал, что он не психиатр, но согласился в конце концов под видом регулярного обследования проверить Яновского на предмет психических отклонений. Проверил — и развел руками: ничуть это не напоминало классическую клиническую картину. Просто казалось, что Яновский живет где-то не здесь, а в точно таком же мире — только дела там обстоят значительно лучше… Если исключить сбой в некоторых исходных посылках, то Карл Яновский вполне адекватен, заявил Лившиц — но тут же снова повторил, что он не психиатр, и тут требуется более квалифицированный специалист.

Тогда же Арон Лебовски высказал Марте (а потом и всем остальным) пока еще достаточно робкое предположение, что внутри «миража» Карл Яновский попал в некий континуум — как он тогда высказался, «возможно, мнимый» — где все обстоит именно таким образом, как ему сейчас видится. Арона подняли было на смех — но кое-кто, включая Бритву, задумался всерьез.

Гринсберг уже основательно начал подумывать о принудительной госпитализации своего зама по науке — но тут Яновский пропал. Уже насовсем. Никто не видел, как и куда он ушел, хотя периметр охранялся круглосуточно, все катера оказались на месте, но тем не менее Карла Яновского не было ни на Фронтире, ни в окружающей пустыне — а поисковые группы, расширяя круги, прошаривали буквально каждый квадратный сантиметр без всякого результата.

Примчавшаяся из самой Метрополии мадам Яновская закатила истерику уже в кабинете Гринсберга, но, понятно, делу это ни в малейшей степени не помогло. Все личные вещи Карла Яновского остались на своих местах, но отдать их жене — означало признать, что Яновский погиб, тогда как Марта Лебовски уверяла, что он жив, что он даже в пределах досягаемости — только где-то не здесь. Точнее ответить она бы вряд ли смогла, да и чувство это было напрочь иррациональным, никоим образом не похожим на то, чему обучают «индукторов» в Академии. Бритва настояла на том, чтобы Марте поверили — хотя она-то как раз не была уверена в том, что живой Яновский это так уж хорошо. И Марку, и Марте она говорила о том, что Фронтир, да и все остальные миры, как раз сейчас проходят узловую точку, и схемы ветвления просматриваются на редкость скверные. Впрочем, кто и когда слушал Кассандру?.. Свои — приняли всерьез, Управление же, как водится, отмахнулось: мол, хватает иных забот.

Что ж, насчет узловой точки Бритва не ошиблась — она вообще редко ошибалась. И опять же, тут в общей судьбе решающую роль сыграла маленькая Джейн. Ребенок в один прекрасный день просто пропал — как до этого пропал Яновский. Весь поселок перевернули вверх дном, и Гринсберг уже поднял по тревоге поисковые группы на катерах, но тут девочка объявилась как ни в чем не бывало — серьезная, сосредоточенная, она тащила поперек живота пыльную, облезлую серую кошку.

Челюсти отпали у всех разом: общеизвестно, что в этой пустыне никаких кошек, тем паче домашних, не водилось сроду. Из очередного «миража» Джейн ее прихватить никак не могла: не фиксировалось в тот день никаких «миражей». Другое дело, что Джейн, в отличие от Яновского, скрытничать не стала — просто и без затей сообщила, что поймала кошку в парке. Правда, где этот парк находится, объяснить она не могла — для этого, кажется, ей элементарно не хватало слов, — но утверждала, что знает, где это, и может попасть туда хоть сейчас.

Странно, но меньше всех удивился отец Джейн, теперь уже ординарный профессор ПВ-физики Арон Лебовски. Вместо того, чтобы задавать вопросы, он ограничился тем, что серьезно поговорил с дочерью и взял с нее слово, что таких вылазок она больше не будет проводить в одиночку — а Джейн, несмотря на нежный возраст, к данному слову относилась вполне по-взрослому (и даже лучше, хмыкнул про себя Олег. Не так уж много встречал я взрослых дяденек, чтоб слово держали). А затем попросил показать ему этот парк. До тех пор Марте казалось, что она знает своего мужа — застенчивого добряка, умницу, но при этом довольно-таки бесхребетного ученого. Но теперь за внешней мягкостью впервые блеснула сталь — и умение глубоко хранить тайну, хранить даже от самых близких людей. По его тону и поведению было ясно, что попадание Джейн в загадочный парк — или еще куда бы то ни было — лишь подтверждает какие-то его теории, его правоту в каком-то очень важном для него вопросе.

Конечно, неугомонный Марк тут же напросился в сопровождающие — впрочем, ни Арон, ни Джейн особо не возражали. А вот попытку Гринсберга навязать им вооруженный эскорт Арон отверг в довольно резких выражениях — чего за ним ранее также не замечалось. Разумеется, за ними попытались проследить — но сотнях в двух метров от периметра, за гребнем бархана, след их просто обрывался.

Вернулись они часа через два — взбудораженный, веселый Марк, задумчивый и как-то по-новому строгий профессор Лебовски и усталая, но довольная Джейн с разноцветным букетом осенних листьев. Профессор немногословно, сдержанно рассказал, что они действительно вышли в другой мир — через очень странные места, и если он не ошибается, то парк — далеко не единственное место, куда отсюда можно попасть просто так, своим ходом. Марк живописал экскурсию в терминах куда более живых и крепких, но в целом его впечатления вполне совпадали с выводами Арона, и он уже рвался проверить их на практике — но Гринсберг самым официальным тоном запретил ему даже думать об этом, по крайней мере, до тех пор, пока не будет получено «добро» из Управления. Конечно, как командующий базой, он должен был незамедлительно сообщить об этом — и последнее обстоятельство почему-то всерьез напрягало Бритву. Почему — на этот вопрос она вряд ли смогла бы ответить, но многообещающий, с точки зрения Арона Лебовски, Марка и всех остальных, прорыв в исследованиях виделся ей началом конца.

Конечно, останься тогда на Фронтире Бритва, вещая Кассандра, многое могло бы пойти совсем иначе — но буквально через неделю Бритву отзовут в Управление как главу И-группы с требованием подробного отчета. На Фронтир она уже не вернется — именно тогда на Управление свалится очередной югранский кризис, и ее спешно перебросят туда в качестве опытнейшего «нюхача», потом настоятельно предложат высокий пост в Управлении. Что ж, «стратеги», как и пророки, тоже люди, они не могут знать всего, да и ошибаться им тоже свойственно…

В подмогу оставшейся «на хозяйстве» Марте и спешно переведенному из стажеров в действительные сотрудники Марку выслали человека, который действительно мог разобраться с феноменом Тропы, как обозвал новое направление в разработках профессор Лебовски — квалифицированного «драйвера» Алексея Топоркова (еще одно знакомое имечко, черт его дери!). И буквально в день его приезда произошло еще одно событие, которое поначалу также никто толком не оценил. Часовой, стерегущий периметр, вдруг поднял тревогу. Примчавшемуся со взводом Дженкинсу он рассказал, что видел пронесшийся мимо — буквально на расстоянии вытянутой руки — странный джип, причем клялся и божился, что за рулем сидел не кто-нибудь, а собственной персоной Карл Яновский. Отпечатки протекторов на песке свидетельствовали, что бедолаге часовому все это не приглючилось. Куда менее уверенным тоном часовой прибавил, что, кажется, за джипом следовали сарацины, но толком он рассмотреть не успел.

Поначалу это никого не встревожило. Арон Лебовски только пожал плечами, словно и ожидал чего-то подобного, Марк, понятно, тут же вознамерился пойти по следу, но был вовремя перехвачен Мартой… А присланный «драйвер», пусть деятельный и толковый, все же не обладал способностью Бритвы предвидеть события. Разумеется, он тут же организовал небольшую экспедицию по следам загадочного джипа — и, в отличие от Арона, против вооруженной охраны не возражал. Марк, само собой, тоже оказался в составе группы — хотя бы под тем предлогом, что уж он-то с помянутым феноменом Тропы знаком не понаслышке.

Группа отсутствовала довольно долго — почти два дня. Топорков и Марк взяли-таки след, уводящий куда-то сквозь миры, даже прошли по нему какое-то расстояние (если, конечно, в данном случае применим этот термин). Но Алексей в определенный момент понял — почувствовал, — что если они проследуют дальше, то как раз и окажутся в том самом «мнимом континууме», о котором толковал в свое время Арон Лебовски. Поскольку с его точки зрения ничего доброго это не сулило, он немедленно скомандовал поворачивать оглобли, а на заартачившегося Марка рявкнул так, что любо-дорого.

Впрочем, была тут и еще одна странность: ему показалось, что он видел одного из солдат, на какой-то момент отставшего от группы, беседующего о чем-то с человеком за рулем джипа. Но слишком издалека он эту картинку наблюдал, а нагнавший группу солдатик клялся и божился, что никакого джипа он и в глаза не видел. Топорков все же поставил в известность об инциденте Фармера, преодолев ради такого случая взаимную неприязнь И-группы и СБ. Фармер кивнул и сделался очень сосредоточенным — конечно, он не обладал способностями «стратега» или «советника» в предвидении и просчете грядущих ситуаций, но на Фронтире находился со дня основания, а это кое-что, да значит.

Надо сказать, предчувствия не помогли: несмотря на пристальное наблюдение, организованное Фармером, солдатик — тот самый, в глаза не видевший джипа — пропал среди бела дня. Просто завернул за угол — и исчез. И след на сей раз взять не получалось — точнее, «драйвер» уверял, что таковой есть, но ведет самым что ни на есть прямым путем в тот самый (или какой-то другой, неважно) «мнимый континуум».

После этого события покатились лавинообразно. Для начала Марта Лебовски, приглядываясь к Марку, обнаружила странные подвижки в его квалификации: то, что в него жестко вбивали в Академии, натаскивая как «викинга», трансформировалось в нечто иное, но не аморфное, а словно более универсальное. Сам Марк тоже чувствовал нечто подобное, но тревоги по этому поводу не проявлял — скорее, наоборот, ему подобные перемены нравились. Впрочем, говорил он с Мартой по этому поводу вполне откровенно, и непохоже было, что вчерашний стажер готов сорваться в неадекват.

Почти сразу подался в самоволку один из недавно присланных с Большой земли технарей — к тому времени штат базы стараниями Арона достигал уже почти полутора тысяч человек. Ну куда, скажите, можно пойти в самоход посреди пустыни?.. правда, отсутствовал он чуть больше суток, и по возвращении ему пришлось иметь дело с Мартой — та насела на него со всей яростью «индуктора», почувствовавшего недоброе. Злосчастный технарь бекал, мекал, мялся и жался, но все же рассказал, что был дома — в Метрополии. Похоже, бедняга не врал — но Марте категорически не понравились изменения в его ментальном состоянии: парня словно бы упростили, сведя всю его картину мира к набору неких непритязательных образов. К слову сказать, и этот деятель обмолвился, что вроде как видел сарацинов и откуда-то знал, что они настроены против его вылазки, но мешать ему не стали. А ближе к вечеру пропал еще один человек — на сей раз лаборантка из отдела биологических исследований.

Козел ты все-таки, Руди, вздохнул мысленно Олег. Живой ты или нет, все равно козел… Ну вот в жизни своей не поверю, что не знал ты, что «потеряшки», которых отправился разыскивать я, далеко не первые! Я понимаю, меня всю дорогу кормили дезой, призванной оградить меня от информации о Договоре (или ее — от меня?), но уж эти-то факты к Договору ни малейшего отношения не имеют, Хранителей с их помощью из небытия не призовешь… Но это ж насколько надо было меня не уважать, чтобы врать мне буквально во всем!.. Впрочем, не ты один виноват, вас, клоунов этаких, тут целая команда поработала.

Фармер рвал и метал: его штата из пары сотрудников со всей определенностью не хватало, чтобы отслеживать потенциальных «потеряшек», самовольщиков и прочих, к тому же один из этих самых помощников с определенного момента стал вести себя несколько странно — что неприятно напоминало поведение Карла Яновского незадолго перед его исчезновением. Марта, побеседовав с этим человеком, обнаружила примерно ту же картинку, что и в ситуации с загулявшим технарем: восприятие мира, сведенное к набору простеньких клише — но, как ни странно, в этой вымышленной (или, по крайней мере, упрощенной) реальности эсбешник был вполне доволен и счастлив.

Естественно, Фармер немедленно запросил подкрепление из штаб-квартиры — впрочем, как он по секрету признался Марте, у него имелись определенные сомнения в том, что от подкрепления будет хоть какой-то толк. Но подкрепление медлило, а люди время от времени исчезали — раз в неделю, в две… Иные возвращались — почти все с теми же симптомами, что у технаря и эсбешника, иные так и пропадали… Топорков сбивался с ног, пытаясь выследить хоть кого-то до конечного пункта. Фармер с оставшимся помощником, серый от усталости, мобилизовал бригаду техников клепать примитивные прослушивающие устройства, надеясь хоть как-то предупредить некоторые случаи — и с отчаянием понимал, что это в лучшем случае паллиатив… Тогда же спешно начали возводить новый периметр — с автоматизированной защитой, с пулеметными гнездами и бойницами, и в разговорах Фронтир все чаще стали называть уже не Фронтиром, а Крепостью.

Странные то были дни: смесь тревоги, страха, надежд, смутных ожиданий и легкого сумасшествия… Трудно поверить, но когда буквально в центре Крепости в одно прекрасное утро обнаружилась кофейня Ли — естественно, с самим Ли за стойкой, — это, в общем, восприняли как вполне рядовое явление, и уже через пару дней в кофейне было не протолкнуться от сотрудников, наперебой обсуждающих последние события. Люди в этой кофейне не пропадали — так чего ж еще-то надо?..

Фармер, да и все остальные, не знали еще тогда об информационной блокаде Крепости — как и о том, что все более частые и подробные рапорты Фармера, Марты и Гринсберга, подтвержденные по независимым каналам, внимательно и очень кропотливо изучает целая команда аналитиков. Правда, чьи это были аналитики — СБ, И-отдела, Штаба или Отдела территориальных операций — Олег так и не выяснил. Впрочем, на тот момент они вполне могли забыть о взаимной неприязни и начать действовать сообща: как раз тогда на Управление свалился тяжелый и неприятный кризис с Войной Ущелья, и волна от него грозила прокатиться по всем обитаемым мирам (всему обитаемому Миру, мысленно поправил Олег) так, что мало не покажется никому.

Какую именно взаимосвязь выявили эти аналитики между происходящим в Крепости, Войной Ущелья, самоизоляцией Метрополии, очередным кризисом власти в верхушке Управления и другими событиями — этого Олег из пояснений Джейн не понял напрочь, но кое-какие из их выводов, кажется, сумел усвоить. Суть их сводилась, насколько он понял, к тому, что все события, происходящие в Крепости — будь то очередное исчезновение или банальная ссора двух лаборантов — немедленно отражаются на происходящем в Большом Мире. Ничего удивительного, усмехнулся он, если учесть, что все в Мире так или иначе взаимосвязано… Но так или иначе, Управление помалкивало, готовя очередной эксперимент.

Именно это, кстати, и заставило Олега усомниться в причастности к событиям И-отдела или территориалов: народ там, как правило, осмотрительный и к эмпирическому радикализму вовсе не склонный. Хотя… леший его знает, припекло их тогда не по-детски, и ждали они, если верить рассказам, не то Ордынцева с чародейским десантом в Управлении, не то Волка с отрядами командос в Метрополии, не то подпольщиков Джудекки в полном составе во всех Пяти мирах — в общем, чего-то крайне нехорошего. Да и насчет осмотрительности высшего эшелона того же И-отдела у Олега в последнее время иллюзий значительно поубавилось.

А эксперимент вышел действительно радикальным. Для начала отозвали в Управление Марка и Топоркова. На Марка спустили с цепи ОВР, и парняга опомниться не успел, как оказался запертым на заштатной полевой базе (Гетто еще только проектировалось), а Топоркова засадили за административную работу, в которой он ни рыла не смыслил. Фармера и Гринсберга трогать пока не стали, зато попытались полностью сменить контингент Объединенных сил, начиная с Дженкинса, которого произвели в майоры и спешно перебросили на Джудекку.

Вот тогда-то впервые и обнаружилась пренеприятная особенность: покинуть Крепость оказались способны далеко не все. Даже просто отдалившись от нее на определенное расстояние, человек ощущал сначала просто дискомфорт, а дальше последствия варьировались от незначительных расстройств мышления до шока и смерти. Пустыня не отпускала их (или они не отпускали себя из пустыни? — чуть иронически подумал Олег).

Следующим на очереди оказался Арон Лебовски. Дело в том, что он всерьез вознамерился взорвать бомбу на следующем ежегодном симпозиуме ПВ-физиков в университете Метрополии, то бишь обнародовать результаты своей работы — а как понял Олег, оные результаты вполне себе тянули на нобелевку — или какой там у них в Метрополии аналог Нобелевской премии?.. Марта пыталась отговорить его от этой затеи, но предчувствия у нее были самые смутные, логических же аргументов не было вовсе, да и Арон в кои-то веки всерьез уперся: как-никак, ему перевалило за сорок, и это был его последний, единственный шанс сказать свое слово в науке. Было у него и желание взять с собой жену с дочерью, чтобы те хоть ненадолго вырвались из замкнутого мирка Крепости, сейчас до кучи сотрясаемого навязанными сверху переменами, но Марта, повинуясь все тем же смутным предчувствиям, настояла, чтобы Джейн осталась дома.

Выступление Арона на симпозиуме не состоялось. Когда они с Мартой возвращались в отель после трехчасовой беседы с доктором ПВ-физики Эрихом Крамнером, в их легковушку на полной скорости влепился вылетевший на встречку тяжеленный грузовик, буквально смяв ее в лепешку. Водила, совершенно трезвый и полностью вменяемый, никак не мог впоследствии вспомнить последние минут пять до аварии, что благополучно списали на последствия шока. А Крамнеру через пару дней предложили возглавить секретную лабораторию в Управлении — и видимо, предложили так, что отказаться было невозможно.

И у Арона, и у Марты были родственники на Большой земле, но Фармер и Гринсберг помнили слово, некогда данное ими Бритве — и попросту скрыли сам факт существования Джейн, произведя серьезную подчистку в архивах и базах данных Крепости. Оба понимали, что на Большой земле девчонку ничего хорошего не ждет, кто бы к ней ни подобрался: И-отдел ли, СБ, территориалы, ОВР — или какие-то силы из Приграничья, не дай бог. Из «стариков» в Крепости, по сути дела, оставались только они (Лившиц, узнав о создании Гетто, пошел на принцип, заявил, что его место там, и в конце концов своего добился) — и оба жили в постоянном страхе. Не перед разоблачением, нет — просто все больше становилось вокруг тех, кто плотно прописался в своем воображаемом мирке, собранном из различных клише, и оба каждое утро с тревогой прислушивались к себе — а не начали ли меняться они сами?.. Похоже, что именно этот страх доконал в конце концов Уолта Гринсберга, заставил его сорваться — капля камень точит, а ведь он продержался до восемнадцатилетия Джейн, до тех пор, пока она не смогла поступить на службу рядовым в здешний контингент Объединенных сил…

…Сознание оставило Олега столь же внезапно, как и включилось. Возможно, внутренний голос что-то и пытался ему сказать, но Олег его уже не услышал.

Глава 3 Как входят в историю

Он очнулся от пульсирующей головной боли — словно кто-то с идиотской настойчивостью сдавливал мозг, как эспандер. И еще — жутко болели кончики пальцев на левой руке, хотя Олег прекрасно знал, что болеть они не должны: во-первых, никакого реального инструмента он в руках не держал, во-вторых, все равно у него там мозоли от струн, практически лишенные чувствительности. Стараясь не стонать, он приоткрыл глаза и первым делом осмотрел левую руку — рука как рука, никакой тебе кровищи, никаких прорезанных струнами до костей пальцев. Чистая психосоматика… Ну что ж, с мрачным удовлетворением ухмыльнулся он, теперь можно и оглядеться…

Помещение выглядело смутно знакомым: узкая, как корабельная, койка, низкий потолок, полка с книгами… Все вылизано, как бывают вылизаны жилища старых холостяков, и нет той одуряющей духоты, как снаружи, и пахнет живыми растениями… Метеостанция, сообразил наконец Олег. Сиречь Берлога Отшельника, Приют Ронина, или как бы ее еще обозвать?.. Впрочем, чему тут удивляться — мы ж сюда и летели, нет? Интересно, сам-то хозяин дома — да и жив ли он вообще?

Сесть удалось не без труда: он чувствовал себя так, словно его палками измолотили — и явно неспроста. На затылке обнаружилась основательная шишка, правый бок ощутимо побаливал, словно он недавно треснулся им обо что-то весьма твердое, хотя ребра вроде бы остались целы. Впрочем, возможно и треснулся, подумал он. Последнее, что я помню до того, как соскользнул в эту… музыку — в нас, похоже, шмаляли ракетами или чем-то в этом роде, и катер капитально потряхивало. Видать, летал я тогда по всему катеру, как та птичка, только в тот момент мне это совершенно по барабану было. Я, понимаешь ли, музицировал. Весь такой из себя Ричи Блэкмор, полдюжины «ифритов» на трех аккордах по песку разметал…

На откидном столике возле койки обнаружился кувшин с… (Олег понюхал) — да, с водой и початая пачка сигарет. Он с сомнением посмотрел на воду: интересно, а не подмешали туда чего-нибудь этакого?.. Впрочем, стоило ли меня тащить сюда за тридевять земель, чтобы тут отравить? Транков каких-нибудь подсыпать, чтоб сговорчивей был? Тоже дурость. Паранойя все это, решил Олег и жадно присосался к кувшину.

Прихватив со столика сигареты — а зачем бы им еще тут лежать? — он, кряхтя, поднялся и двинулся из жилого помещения в рабочее. Тоже никого — только приборы тихонько гудели, перемигиваясь огоньками индикаторов. Ясно, где-то в отлучке наш Отшельник… Что ж, вздохнул Олег, поскольку с ним побеседовать сейчас не получается — будем надеяться, что удастся зажать где-нибудь в темном уголке Патрика или наемничка этого белесого и постараться повытряхнуть из них побольше информации насчет того, как они тут оказались, с кем собрались воевать и чем вообще занимаются.

Он распахнул дверь — и зажмурился от ослепительной голубизны неба, от сияющего расплавленной медью солнца, от всего окружающего буйства красок. Надо же, и не подозревал ведь, что пустыня такая яркая… впрочем, надо сказать, и не приглядывался. У нас же дела были, зараза, мы, блин, мир спасали хрен его знает от чего, изображали из себя крутого-раскрутого галактического опера в святой уверенности, будто от этого расследования что-то зависит… Вдохнув раскаленный, как в духовке, воздух, Олег с трудом подавил желание сбежать обратно в прохладу метеостанции. Нет уж, сумрачно подумал он, убегать мы не будем. Я ведь, по сути, с самого начала всей этой катавасии только и делаю, что удираю… Так что хватит, наубегались, Олег Николаевич. Теперь мы будем атаковать. Только вот кого — это, знаете ли, большой вопрос.

Он присел на бетонный порожек, закурил, огляделся, продолжая щуриться. М-да, изменился окружающий пейзаж с тех пор, как Янек привез его сюда на катере, с тех пор, как погиб безвестный капрал, с тех пор, как он обменивался загадками с Отшельником и дрался с сарацином… Вокруг выросли полевые укрытия — пожалуй, уже не дети, а внуки ветроустойчивых бараков времен первопоселенцев, — подступы со стороны Крепости прикрывал приземистый капонир, рядом со зданием метеостанции нелепо торчала наблюдательная вышка. И, понятно, народу тоже прибавилось по сравнению с последним визитом: в основном молодые парни и девчонки, кто с оружием, кто без, в самой разнообразной униформе, а кто и так, «по гражданке» — спешили по делам, собирались кучками в тени укрытий, кто-то возился у покореженного, покрытого вмятинами «ифрита» — уж не того ли, на котором Олег сюда летел?..

Прислушавшись, он уловил и ритм лагеря — почему-то он вызывал стойкие ассоциации с песнями про революционную Кубу. Все с вами ясно, ребята, усмехнулся он. Повстанцы, инсургенты, партизаны, или как вас там еще… В конце концов, чем «галоша» из ангаров Крепости хуже шхуны «Гранма»? Патрик, Патрик, зараза, что ж ты творишь-то? С такой кучкой юных энтузиастов попереть против военной машины Штаба, сопряженной как минимум с половиной мощи Управления — ведь и сам накроешься, и ребятишек этих ни за хрен положишь!..

Так, а вон и знакомые рожи: чуть в сторонке, на самом солнцепеке, обнаружились Стас и его бывший напарник, тот самый белобрысый наемник. Только глотки рвать они друг дружке не спешили: наемник, сидя на песке, глядел куда-то вдаль и вроде бы молчал, а непривычно разгорячившийся Стас что-то втолковывал ему, размахивая руками. Впрочем, будь Олег даже «сенсором» высшей категории, подслушать их он бы вряд ли сумел: чуть в сторонке держалась Ханна, уже успевшая переодеться в свеженькую «песчанку», и руки ее равномерно двигались, сплетая и удерживая «полог» над спорщиками.

Почти безотчетно Олег потянулся к ней «слухом», готовый к тому, что не услышит ничего — ну ведь пробовал уже, и ни фига доброго из этого не вышло!.. И снова — звук лопнувшей струны, но только отдаленный, глухой, ничуть не мешающий восприятию. А потом Олег услышал ее тему: нежное пение флейты, удивительно умиротворенное, но не убаюкивающее, спокойное, но без холода — и удивился Ханне. И как это, когда она нашла такой оазис покоя посреди всей этой чертовой свистопляски? Вот блинище, озадаченно подумал он, а ведь неделю-другую назад я бы «услышал» совсем другое, это уж к гадалке не ходи…

Ханна, ощутив его внимание, на секунду повернулась к нему, улыбнулась одними глазами — и снова сосредоточилась на «пологе». Только в этот момент до Олега дошло, что он только что, сию секунду, проделал: мало того, что пробился сквозь «блокаду» музыкальной темы, возникающую при контакте с Торговцами-на-джипах, так еще и сработал сей фокус посреди нехилой толпы — и ничего, не оглох! Да, парниша, со сдержанной гордостью сказал он себе, похоже, ты все-таки кое-чему научился за последнее время…

К радости, впрочем, примешивалась легкая тревога: а не слишком ли часто, Олег Николаевич, вы стали руководствоваться инстинктами, импульсивными решениями, эмоциями — вместо того, чтобы, как нормальные люди поступают, просто включить голову? «Как бишь там Ляхов насчет богемы говорил? — тут же встрял ехидный внутренний голос. — А что бывает, когда богема пытается изображать интеллектуальную элиту, ты уже видел, не так ли?»…

— Олег!

Он поднял голову и уставился на вывернувшую из-за угла Джейн — не сказать, чтобы нежно и ласково. Придерживать такую информацию, какую она ему выдала, чтобы вывалить ее на голову отцу-командиру в самый последний момент — определенно хреновая идея. А за ней следом…

— Привет! — Макс при новеньких очках в стильной золоченой оправе, чистенький, выбритый, просто лучился самоуверенностью. Впрочем, радость его от встречи с Олегом и вообще всей командой явно была неподдельной — чего сам Олег о себе сказать не мог. Отбросив чинарик, он неторопливо поднялся, вразвалочку подошел к Максу и негромко, спокойно попросил:

— Сними очки, пожалуйста.

Макс, недоумевая, выполнил его просьбу — и Олег без замаха коротко и сильно врезал ему по физиономии — врезал так, что Макс, не устояв, сел на песок. Джейн было вклинилась между ними, но Олег демонстративно сунул руки в карманы и, глядя на Макса сверху вниз, осведомился бесцветным голосом:

— Понял, за что?

Макс, ошалело хлопая глазами, зажимал ладонью разбитый нос — а Олег непроизвольно снова проигрывал события той страшной ночи в Святилище. Не пойди я тебя тогда искать, гаденыш, думал он, вряд ли у нас той ночью состоялась бы встреча с Кэт. Позже мы бы все равно встретились с ней, но наша беседа была бы другой, и может быть, к ее завершению не прибыли бы Хранители, и сейчас она была бы жива, а может, даже имела бы шанс выйти из этой паскудной игры… Гиблое это дело — проигрывать варианты прошлого, соображать, как бы оно могло быть. А ты, зараза — вряд ли, конечно, ты мог предвидеть последствия своей эскапады — но то, что тогда ты дал первотолчок весьма пакостным событиям, сомнению не подлежит… Злости, впрочем, Олег не чувствовал, он словно всю ее вложил в этот удар — только сосущую тоску, неуловимую, как фантомная боль.

Макс наконец догадался достать из кармана платок, прижал его к лицу, унимая льющуюся из носа кровь.

— Откуда ж мне было знать, что… — прогундосил он, глянул на Олега, вздохнул. — Ладно, Олег, понял. Ты извини, что я тогда тебя не предупредил — я утечку из группы подозревал. И она, кстати, действительно была, так что не мог я рисковать, что-то кому-то о своих планах рассказывая.

Олег все так же, без выражения, произнес:

— Я жду объяснений.

Макс неловко поднялся, все еще прижимая платок к носу, свободной рукой водрузил на переносицу окуляры:

— Объяснения… Понимаешь, я же еще в Управлении вычислил, что готовится. Эти твои, как ты их называешь, «дезертиры» — расходный материал, пушечное мясо. А реальную силу за ними вычислить — в общем, тоже ничего особо сложного. А там, в Святилище, я и почувствовал, что пора действовать, что все уже началось…

— И смылся. Что ж не раньше-то?

Макс, кажется, собирался обидеться, но передумал. Ну, оно и понятно, коли рыльце в пуху…

— Да не смыться, а… Тебе что, союзники не нужны?

— Вроде тебя? Нет, такие не нужны.

— Не надо так, — вступилась Джейн, заработав еще один черный взгляд от Олега. — Он же помочь хотел, пусть по-дурацки… И помог, между прочим!

— Кому?

Макс покривил губы в усмешке, провел ладонью по лысине:

— А ты думаешь, просто так здесь народ собрался? Вот захотелось им потусоваться, да? Да тут чуть не каждого лично убеждать пришлось! Между прочим, только тебя и ждали, чтобы начать…

— Лично, значит, уговаривал… — медленно проговорил Олег. — И на меня, значит, пари заключал, ставочки делал — вот с этим, — он кивнул на белесого наемника — тот уже не сидел, а стоял и что-то объяснял Стасу, судя по всему, негромко, но очень настойчиво.

— Ну, я ж сам по Тропе не ходок, мне ж проводник нужен был. Ты пойми, я не знал, что с девушкой той тогда так получится, вот честно — не знал! Но мне его просто надо было в нужном направлении подтолкнуть, а тут такая возможность… Я же знал, что ты все как надо сделаешь тогда, что выберешь правильно. Вот и пришлось ему в результате не к хозяевам возвращаться, а идти ко мне в проводники.

Олегу до жути хотелось съездить Максу по физии еще пару-тройку-четверку раз, но он только глубже засунул руки в карманы. Не то чтобы он все понял из максова бессвязного бормотания, но кое-какие выводы для себя сделал. Значит, Макс, как и Патрик, с самого начала предполагал, что Олег спит и видит возглавить повстанческую армию? Вот это разношерстное сборище? И что дальше — анархия мать порядка?.. Нет уж, ухмыльнулся он невесело, не получится из меня Нестор Махно.

Но ведь упирается-то все опять же в то, что поверил он в меня, в то, что я «выберу правильно» в той ситуации с Кэт! И с каких это щей, спрашивается? Мое решение тогда было вполне спонтанным — и большой кровью оно мне далось… Елки-сношалки, да я чуть с катушек тогда не слетел — а может, и слетел, только никто пока этого не заметил. И мало того что этот конспиратор хренов решил самостоятельно действовать в моих интересах — в том, что он за них принимает, — так ведь он еще и нашего старого приятеля, наемничка этого, своей верой заразил! Ну ей-богу, нельзя ж так дальше, эта штука, оказывается, на плечи давит почище любого Выбора…

Он чувствовал себя так, словно из него весь воздух выпустили. Что-то доказывать, что-то выяснять, мешая ехидные вопросы с уничтожающими фразами, выслушивать что-то в ответ — ничего этого Олегу уже не хотелось. Ему хотелось разве что машину времени — чтобы вернуться лет на пяток назад и сложить дурную башку в какой-нибудь идиотской переделке в полной уверенности, что он сражается за правое дело. Он достал из кармана пачку, протянул Джейн, потом Максу, закурил сам и поплелся обратно к бетонному порожку метеостанции. Макс тащился следом, продолжая бубнить:

— А этого, ну, с которым мы в первый раз в корчме повстречались, я еще раньше знал, в этих краях и пересекались, ну, он еще к Отшельнику заходил… Он вообще нормальный мужик, хоть и со своими тараканами, только Стасу до сих пор простить не может, что тот тогда за него выбрал, а так у меня возможность появилась из-под влияния Торговцев его выдернуть. Понимаешь, когда мы с ним поспорили, он мне слово дал — а по условиям с теми же Торговцами он его держать должен…

Олег не слушая присел в тени и глубоко затянулся. Знамя, думал он. В моем разговоре — с пустыней? с Джейн? с самим собой?.. — было мне сказано, что из меня, не спросивши, сделали знамя. Тряпку на палке, которую только человеческая вера превращает во что-то значимое, заставляя людей подниматься из окопов и шагать следом под пули, и после собирая вокруг тех, кто уцелел. Но как быть, если это самое знамя знает про себя, что оно — лишь тряпка на палке?..

— Хорош, — насмешливый голос вывел Олега из ступора. Он поднял взгляд: Стас, покачиваясь с носка на каблук, с ног до головы оглядывал Макса, словно костюм на него шить собирался — а нос у Макса был что твоя слива (платок он уже убрал), и свеженькая «песчанка» спереди вся устряпана бурыми пятнами.

— Добавить тебе, что ли?.. — задумчиво протянул Стас. Макс, кажется, готов был снести подобный тон от Олега (полагая, видимо, что у отца-командира есть на то моральное право), но от Стаса он такого терпеть явно не собирался. Во всяком случае, он побагровел до самой лысины и уже набрал воздуха, чтобы изречь нечто убойное, но тут Олег решил, что пора вмешаться. Он резко поднялся (зараза, бок-то как болит!) и обеими руками развел «оппонентов» подальше друг от друга:

— Все, закончили. Что сделано, то сделано, — а потом, подхватив Стаса под локоток, отвел его в сторону, остановился, вопросительно глядя на него. Стас вздохнул:

— Дай, что ли, сигаретку, отец-командир… Ага, спасибо… Знаешь, вот если взбредет мне в голову кого-нибудь когда-нибудь проклясть — так я ему одного пожелаю: чтобы все его желания сбывались. Мать твою через коромысло, ну я же спал и видел, как этого урода встречу и придушу собственными руками! А теперь он вроде как на нашей стороне.

— На чьей это — нашей? — хмуро поинтересовался Олег.

Стас бледно усмехнулся:

— Ну, я имел в виду — прибился к этому табору. Уверяет, что это из-за тебя… Это что, типа, у тебя харизма такая.

— А в дыню?.. Слушай, я ж тебя знаю. То, что приятель наш к кому-то там прибился, от кого-то отбился — хрен бы тебя это остановило.

— Это точно, — согласился Стас. — Только знаешь, оказывается, аргумент, что этот деятель — по сути, моих рук дело, на обе стороны работает. Один раз я уже за него решил — и нет у меня права снова это проделывать, решать, жить ему или умереть, достоин он чего-то там или недостоин…

— Уж что-что, а это я понимаю, — заверил его Олег. — Слушай, у меня еще такой к тебе вопрос: после Святилища ты с Доном связывался?

— После — нет, — Стас осекся, но только на миг. — И когда ты, босс, об этом догадался?

— В том кабаке, где нам вломили. Ну, Леваллуа и этот очкастый хрен. Через виртуал?

— А как еще-то? Мне ж эта гребаная перепрошивка, — Стас согнутым пальцем постучал по виску, — позволяет виртуалом пользоваться без всяких технических средств.

— А пытался?

— Да пытался, конечно, — махнул рукой Стас. — Это ж мое задание и было: наших больших мальчиков держать в курсе… Только после переворота я ни с кем из них связаться не могу — то ли перебили их всех, то ли где-то гасятся. Но вот какая падла из них коды от перепрошивки этому козлу-полкану сдала?..

— А у них вообще стиль такой, — Олег усмехнулся, дернув углом рта. — Сдавать своих людишек, как стеклотару, а потом смотреть, как они выбираться будут. Для меня этот квест с того и начался, что меня местным эсбешникам слили — для моего же блага, я так понимаю. Типа, стимул расти над собой…

— Я вот еще чего понять не могу, — Стас взъерошил пятерней рыжую шевелюру. — Почему там, в том кабаке, перепрошивка не сработала, как надо? По идее, я ж должен был Дженкинса достать так, что не прикопаешься, и хрен бы кто мне помешать сумел — а потом вроде как должен был и сам крякнуть, и концы в воду. Что ж у них там не так пошло? Не из-за тебя, случайно, отец-командир?

— Блин, да что вы все — сговорились?! Надо было тебе у доктора Ляхова лекцию прослушать: что со всеми этими перепрошивками, инициациями и прочей херней в этом духе происходит, когда человек на Тропу попадает… Да, кстати, — поспешил Олег сменить тему, — а Джордж с Айрой куда запропали?

— Общаются, — ухмыльнулся Стас. — Тут и из Гетто ребята есть, и из Крепости.

Чего, в общем, и следовало ожидать… Еще когда из Крепости драпали, Джордж обмолвился, что кому-то удалось уйти к сарацинам — этих, судя по всему, и уговаривать не пришлось. Интересно, раз тут появились ребятишки из Гетто, может, и Марк уцелел? Хотя, конечно, надежды повстречать его здесь мало — даже если и живой, скорее всего, обретается где-то на территории, пытается отследить успех-неуспех этого разнесчастного заговора… Идеи Бабули-Бритвы живут и побеждают.

Он глянул поверх плеча Стаса: там, у метеостанции, Джейн что-то объясняла Максу, причем, похоже, довольно сердито — во всяком случае, личико у «знатока пустыни» всерьез вытянулось. Так его, девочка, усмехнулся он про себя, дай гаду просраться. Решил он, видишь ли, будто знает, чего мне на самом деле надо!..

А вокруг продолжал сновать по своим делам народ в разномастной униформе, и Олег вдруг задумался, а сколько их всего здесь? Вряд ли больше тысячи, но и тысяча человек с оружием, объединенная какой-то целью, уже не так мало — и это порождает новые вопросы. Как известно, для любой войны, в том числе и партизанской, нужны три вещи: во-первых, деньги, во-вторых, деньги и, в-третьих — деньги. Интересно, кто весь этот цирк оплачивает? Помимо всего, людей нужно еще и кормить — значит, существует какой-то независимый канал снабжения на Большой земле? Что-то сдается мне, эта партизанщина подготовлена не менее тщательно, чем путч в Управлении, с неудовольствием подумал он. И не менее загодя…

— А, вот ты где, командир!

Джордж и Айра возникли чуть ли не из воздуха — похоже, Айра всерьез тренировалась по «танцу» в свободное время. Олег постарался улыбнуться в ответ на широченную улыбку Джорджа:

— А где мне, по-твоему, еще быть? Рассказывайте, герои-разведчики.

— Ты не поверишь, командир! Я-то думал, тогда… ну, когда десантура Крепость разносила, из наших куда меньше ушло — а оказывается, почти все живы! И из команды Фармера кое-кто подтянулся, и даже из экземпляров — из тех, что поумней…

— Поверю, поверю, — успокоил Олег. — А что насчет Гетто?

— Про отца никто ничего сказать не может, — сообщила Айра невесело, но без надрыва. — Знаю только, что когда народ сюда спроваживали, он жив еще был. И доктор, говорят, здесь.

— Какой доктор?

— Ну, наш, из Гетто, Лившиц. Он самым последним уходил, и говорит, отец тогда жив был. Ну, так мне ребята сказали.

Джордж, обратив взор свой в сторону метеостанции, разглядел наконец-то Макса, глаза его сузились, и он многозначительно протянул:

— Та-ак…

— Морду я ему уже набил, — на всякий случай поспешил предупредить Олег.

Джордж нехотя разжал кулаки:

— Ладно, член с ним, пусть живет… В команду-то обратно ты его возьмешь?

— Еще не решил.

Стас, судя по ехидной улыбочке, аккурат собирался выдать какую-нибудь на редкость ядовитую сентенцию, но внезапно охолодел глазами, и потянуло от него, как сыростью из погреба, выматывающей жилы Волной «волкодава» в полной боевой. Да и Джордж резко закаменел лицом, катая желваки на скулах. И есть из-за чего: от метеостанции приближалась к ним теплая компания.

Впереди, в полевой форме со споротыми нашивками, вышагивал Патрик — вроде и неторопливо, но целеустремленно. Чуть приотстав, шел Отшельник — такой, каким Олег его запомнил по первому разу: в выгоревшей камуфляжке, в кепи, с аккуратной седеющей мушкетерской бородкой. А рядом с ним — Олег глазам своим не поверил — еще один старый знакомый, тот самый маг из корчмы, похожий на игуану, только вместо богато расшитого камзола красовался он сейчас в той же «песчанке», словно так и надо. Четвертый — невысокий, толстенький старикан с обширной лысиной и напускной брюзгливостью на лице, быстроглазый и подвижный — каким-то шестым чувством Олег сразу определил в нем медика. Не иначе тот самый доктор Лившиц, про которого Джейн рассказывала… Пятый, белесый наемничек, шагал вроде бы даже вальяжно, но Олегу все равно подумалось — «на цырлах», явно он в этой компании не главный. Ну, блин-душа, прямо-таки встреча старых друзей!..

А ведь уже было такое, шепнул ему внутренний голос. Дело «пропавшей комиссии», помнишь? Дженкинс и Топорков напрямую причастны к началу событий в Крепости, Крамнер, как выяснилось, тоже — по крайней мере, похоже на то, что именно ему Арон Лебовски передал свои наработки по Тропе и всему, что с ней связано… Не помнишь, чем там кончилось?

Кстати, что характерно, никто из участников Договора тогда в Крепость не сунулся — ни Бабуля, ни Марк, ни Дон, хотя с их стороны это было бы весьма даже объяснимо. Лично я бы такую возможность постарался не упустить, подумал Олег. Боялись? Но чего именно? Воздействия Тропы? Сарацинов? Или — просто встретиться с прошлым и посмотреть ему в глаза?..

Впрочем, Патрик по части холодности и неприступности сейчас даже Стаса перекрывал, не говоря уж о Джордже. Самым что ни на есть официальным тоном он произнес:

— Кажется, нам есть что обсудить, Олег.

Олег почувствовал, что губы его снова растягиваются в недоброй усмешке:

— Да уж найдется. Ну что, ребята, пойдем поговорим с этими важными деятелями?

Патрик нахмурился, маг заломил редкую, словно выщипанную, бровь, но Олег, пресекая возможные возражения, жестко выговорил, глядя Патрику в глаза:

— Они были со мной с самого начала, и мы вместе прошли этот путь. У них есть право знать все, что знаю я.

Кажется, Отшельник подмигнул Олегу — или просто у него веко дернулось?.. Толкнув Патрика локтем, он констатировал:

— Ну вот, все как я тебе говорил.

— Да, право у них есть, — нехотя признал Патрик. — Но ты вообще-то уверен, что хочешь, чтобы они это слышали?

— Это мой выбор, — отчеканил Олег, скривившись на последнем слове, уже набившем оскомину.

Как ни странно, Патрика это убедило — он резко кивнул:

— Тогда пошли.

Жилой отсек метеостанции явно не рассчитывали на тот случай, что туда набьется двенадцать человек. Но наконец, толкаясь локтями, с грехом пополам разместились вокруг железного стола, больше смахивающего на верстак. Устроились кто на чем — на стульях, каких-то ящиках, отработавших свое блоках, перевернутых ведрах… Джордж из принципа остался подпирать стенку с видом завзятого телохранителя — впрочем, кажется, в Академии «стражи» на эту тему какой-то спецкурс проходят?

Олег придвинул поближе обрезанную банку из-под какого-то напитка, нарочито неторопливо закурил:

— Ну что, полагаю, председателя выбирать не будем? Итак, господа, — он чуть поклонился в сторону мага и Отшельника, — мы готовы выслушать ваши предложения. Разумные предложения, — слегка издевательски подчеркнул он.

Зная Патрика, Олег чувствовал, что тот практически готов взорваться — явно он представлял себе эту встречу совсем не так. Поделом тебе, злорадно ухмыльнулся он про себя. Ты, значит, думал, что Панин Олег Николаевич впереди собственного визга кинется принимать под командование твоих повстанцев — причем под чисто номинальное командование, оставив власть де-факто тебе? Нет, родной, хренушки, в эти игры я уже наигрался — точнее, мной наигрались…

— У тебя, наверно, вопросы есть? — нарушил затянувшуюся паузу Отшельник.

Олег усмехнулся:

— Вот чего у меня до фига, так это именно вопросов. И первый из них такой: а с чего это вы, ребята, так спокойно тут расположились — у Крепости под бочком? Тамошний гарнизон при желании вас просто ровным слоем по песочку размажет и не почешется.

Патрик, кажется, овладел собой и даже сумел улыбнуться:

— Замаются чесаться. Они ж даже не знают, как такая вылазка в остальных мирах икнется, да и сарацины на такое безобразие спокойно смотреть не станут. А уж на что они способны, ты сам видел…

Это да, подумал Олег. Ни фига не пацифисты… Только вот с чего бы им выступать на нашей стороне? Выдадут всем сестрам по серьгам, заровняв и этот лагерь, и Крепость — да и дело с концом… Впрочем, кажется, Патрика и такой расклад устраивает — или он рассчитывает в этом случае увести своих по Тропе? Но ведь сарацины и есть стражи Тропы! Неожиданно всплыла в голове фразочка, которую он слышал от Элма-оборотня в том непонятном сне, в заброшенном доме с квадратами света на пыльном полу: «Мы — в вас. А вы — в нас». Олег буквально ливером чуял, что ключ к тому, как поведут себя сарацины, здесь, что ответ простой, очень простой и еще проще, но никак не мог его ухватить. Ладно, пока замнем для ясности, решил он.

О том, кто оплачивает всю эту авантюру, с места в карьер спрашивать определенно не стоило, так что он решил переключиться на другие вопросы.

— Ладно, допустим. Но я что-то в толк не возьму, с чего это вы вдруг решили, что я так уж рвусь к вам присоединиться. А вы, ребята, как — рветесь? — Олег обвел взглядом свою команду. Народ дружно покачал головами — Джордж и Айра с явным сожалением. — Вот видите? Нас, господа, за последний месяц и пугать пытались, и покупать столько раз, что вы не поверите — да только либо цена низкая, либо страхи нестрашные… А вы как, покупать будете — или пугать предпочитаете?

Речуга вышла, на вкус Олега, излишне пафосная, да к тому же и не без вранья, но впечатление она произвела. Первым разлепил губы доктор Лившиц:

— Отрицательные стимулы — вообще не наш метод, молодой человек!

Патрик глянул на старого идеалиста с легким сожалением, но только вздохнул, обернулся к Олегу:

— Слушай, чудила, так ведь вариантов-то только два: либо ты с нами, либо с этими… покупателями. Третьего, сам понимаешь, не дано.

— Да кто тебе сказал? — округлил глаза Олег. — И третье дано, и четвертое, и пятое. Вот, к примеру, мы удаляемся от дел и начинаем разводить свеклу, кроликов или лохов где-нибудь на территории. Или, к примеру, осядем где-нибудь на уединенной и тихой метеостанции. А что до меня, так меня лично больше всего прельщает роль лесника.

— Какого Лесника? — не понял Патрик. — Гончаренко покойного, что ли?

— Да нет, — отмахнулся Олег. — Того самого, что пришел и выгнал всех к едрени матери.

Патрик недоуменно моргнул, Лившиц, не выдержав, усмехнулся, а Отшельник с треском захохотал:

— Ну, что я вам говорил, парни?! Это свой собственный человек.

— Теперь — да, — согласился похожий ни игуану маг. — С нашей первой встречи он изменился. Это после того, что произошло в Святилище? — он уставился на Олега по-птичьи, одним глазом, черным и круглым.

— А вот это тебя уже не касается, почтенный, — отрубил Олег. — Да и не то ли ты мне в корчме пророчил? «Сил этих шесть. А ты — седьмая, если сумеешь ей стать». Ну и как по-твоему, сумел я ей стать, господин маг?

— Ты стал не Силой, — пожал плечами маг. — Ты поумнел, а это гораздо опаснее.

— А вот ты, я вижу, с нашей встречи не изменился, — проворчал Олег. — Изъясняешься все так же туманно. Как там Колдун, кстати?

— Пока не достали, — пожал плечами маг, явно утрачивая интерес к разговору, и Олег снова переключил внимание на Патрика и Отшельника:

— Значит, ребята, все сводится опять-таки к тому, что я вам нужен больше, чем вы мне. Давайте определимся — чего вы от меня хотите и что можете предложить взамен?

— Взамен… — фыркнул Патрик. — Будто сам не знаешь, какие псы по твоему следу идут. И тебе Леваллуа, и Дженкинс, и половина территориалов, и опера из ОВР, и сам Яновский сподобился…

— Вот только Яновского мне и не хватало, — буркнул Олег.

Сидящая рядом Джейн тихо проговорила:

— Ты его уже видел. Тот, в очках… Ну, помнишь, в гостинице, в ресторане?

— Как же, — недовольно поморщился он, — кто же не помнит старика Крупского… Значит, это он и был? А насчет Дженкинса, ребята, протухла ваша информация. Он из игры вышел — либо играет сейчас против веселой компании, Патриком перечисленной.

— И он еще спрашивает, зачем он нам нужен!.. — может, теперь белесый наемничек и числился в союзниках, но улыбочка его от этого менее гнусной не стала. — А видели б вы, как он три звена «ифритов» колдовством своим уделал!

— Это было… не то, что ты думаешь, — сдерживаясь, произнес Олег. Мысли неслись совершенно беспорядочным галопом: значит, тот самый «ревизор» — это и есть Карл Яновский? И что из того? Да то, что никакие Торговцы-на-джипах не сверхъестественные силы, а просто… Просто люди, нашедшие в себе определенную способность — вот как я давеча. А если так, то, может, и сарацины куда ближе к людям, чем я думал раньше? «Мы в вас. А вы — в нас»… Или они — то, чем могли бы стать люди при определенном раскладе? Но тогда и Хранители тоже…

Он тряхнул головой: интуитивных догадок в этом построении было значительно больше, чем логики — каковой, собственно, и вовсе не наблюдалось… Эта мысль подтолкнула его к новому вопросу:

— Слушайте, а почему вы считаете, что происходящее в Крепости и здесь влияет на события в Мире, а не наоборот? Мне вот как-то видится тут офигенная логическая дыра.

— А почему ты можешь ходить по Тропе? — сардонически усмехнулся маг. — Почему ты считаешь, что твой Выбор определит судьбу тех, для кого Тропа — только путь к цели, а не наоборот?

— Он прав, — негромко и как-то уж очень серьезно выговорил Отшельник. — Понимаешь, вера, желание, стремление к цели — это все явления одного порядка. Грубо говоря, реальностью для тебя является то, во что ты веришь… Такая, знаешь, иллюстрация старой идейки насчет того, что мысль материальна.

Олег еле сдержался, чтобы не зашипеть от злости, медленно и старательно растер чинарик о стенку банки, аккуратно, чтоб не звякнула, поставил ее обратно на стол. Ну, блин, точно вы в дурдом попали, Олег Николаевич! Это ж в страшном сне не привидится: партизанский отряд, возглавляемый на всю голову чокнутыми солипсистами!..

Впрочем, по зрелом размышлении построения Отшельника выглядели не столь идиотскими. В конце концов, мы всегда лепим богов по образу и подобию своему, невесело подумал Олег, и посмей только кто в их реальности усомниться — сразу на костер его, гада… И ведь становится оно в конечном счете реальностью, сам видел. Сгоревший бронеход никаким самовнушением не объяснишь. А уж если веру эту умело направить…

Зато понятно, с чего они выбрали себе базу так близко к Крепости — самое, считай, безопасное место. Может, большая свалка здесь в конечном счете на Мире не отразится, вот только проверять на собственной шкуре ни у кого желания нет. Или, что еще вероятней, на шкурах близких людей, оставшихся в мире. Так что, похоже, здесь, в пустыне, имеет быть очередная «странная война»: никто никого не трогает, господа партизаны высылают по Тропе диверсионные рейды по районам, контролируемым хунтой, а господа военные пытаются диверсантов перехватывать…

И, в общем, понятно, для чего я этим деятелям понадобился. Панин Олег Николаевич, реальный мужик, в которого поверили. Тайный пароль для полевых групп — без сомнения, уже прекрасно обо всем осведомленных. Ходячий символ герильи, мрачно усмехнулся про себя Олег. Короче говоря, тряпка на палке… Но ведь этакую веру в людях за неделю не вырастишь, это дело кропотливое, не на один год. Интересно, кто бы это расстарался?

Ответ пришел внезапно, словно холодная молния на миг залила светом темные закоулки сознания. Перебили их всех, как же, держи карман! А если даже и перебили, так они, считай, все равно своего добились. Так это что же, холодея, подумал он, вся эта затея с моим Выбором — не больше чем прикрытие? Убитая курьерша и бегство по узкой улочке вдоль бетонного забора энергостанции, и пустивший себе пулю в лоб в аппаратной ПВ-портала «страж», и отчаянный, безнадежный бой с тремя туманными безликими фигурами на крохотной площадке винтовой лестницы?.. Что ж, по крайней мере, это снимает вопрос о том, кто оплачивает этот цыганский табор, а также позаботился о сети снабжения. Какое-никакое, а все ж утешение.

Выводы и предположения он компании озвучивать не стал. Вместо этого он задал совсем не тот вопрос, который собирался:

— Доктор, и ты, «драйвер»… Интересно, почему тогда, полтора года назад никто из участников Договора не появился в Крепости? Ваши старые друзья, как-никак… Ваши, и Дженкинса, и Фармера с Гринсбергом.

Он ждал, что ответит Отшельник, но отозвался неожиданно Лившиц — чуть подался вперед, сверкая по-молодому живыми темными глазами:

— Да потому, молодой человек, что мы, только что вами перечисленные, уже история. Прошлое. А ваши друзья, те, что отправили вас на это самоубийство, считают, что творят будущее, но боятся своего прошлого, своей истории. Нас.

— Да они и сами уже история, — вставил Отшельник.

Доктор кивнул:

— Ну, в этом, по крайней мере, мы теперь с ними на равных… И отчасти я им даже завидую: ведь это ж словами не передать, до чего приятно в один прекрасный день понять, что ты уже не делаешь историю, а просто смотришь со стороны, как ее делают другие. Вот вы, например. Или ты, — он ехидно, но в то же время как-то по-доброму улыбнулся Джейн. — Бог отцов моих, ну думал ли я, что золотушная соплюха с расцарапанными коленками, от горшка два вершка, будет на моих глазах историю творить?!

— И ничего не золотушная! — обиделась Джейн. Олег с трудом сдержал горький смех — ни хрена себе, творцы истории: он, Панин Олег, дотла выжженный изнутри, Стас с перепрошитыми мозгами, наемничек — ничего не скажешь, там, в Святилище он мне по-честному услугу оказал, но тип все равно мерзкий, — Патрик, продавший все и вся ради своей игры, подонок Леваллуа… Полный, мать его, комплект исторических деятелей! Ну и кто у нас нынче будет Наполеоном?..

— Значит, вы, ребята, хотите чтобы я принял командование? — медленно произнес Олег, глядя при этом в упор на Патрика.

Тот, к его чести, кажется даже смутился слегка:

— Ну, в общем, где-то так.

— Номинальное командование, — спокойно уточнил Олег.

Патрик смутился еще больше:

— Ну ты ж сам понимаешь, малыш, в оперативном планировании ты ни черта не смыслишь, не учили тебя этому…

— До оперативного планирования мы еще дойдем. Возможно, — оборвал его Олег. — А вы, господа, не забыли, что я, в общем-то, сюда добирался со строго определенной целью и строго определенной миссией? Вот если с ней у меня все срастется и я при этом останусь живой — тогда и поговорим. И о командовании, и об оперативном планировании, и много о чем еще.

«Принимающая сторона» в полном составе вытаращилась на Олега так, словно он вдруг зеленой шерстью покрылся. Наконец Патрик сумел выдавить:

— Малыш, у тебя… того… с головой-то все в порядке? Ты что, реально веришь во всю эту чухню насчет Выбора?

Олег холодно улыбнулся:

— Во что я верю — это мое и только мое дело. Эти деятели хотели, чтобы я выбирал? Что ж, значит так тому и быть, будет им Выбор. Только для начала мне кое с кем побеседовать придется.

— С кем? — подозрительно осведомился Патрик.

— Неважно. Он все равно не здесь, — с той же пакостной улыбкой информировал Олег. — Все остальное обсудим потом. Как потенциальный командующий, должен предупредить: возражений я не терплю.

«Надеюсь, ты знаешь, что делаешь», — в сомнении пробормотал внутренний голос. Я тоже на это надеюсь, вздохнул про себя Олег.

Глава 4 Гастроли за гранью

Пахло земляникой, соснами и покоем. Ветер шуршал ветками в вершинах сосен, что-то свое там втихушку проворачивая, а не то просто забавляясь, чуть поодаль, на поляне, громко, наперебой, стрекотали кузнечики. Хорошо хоть комаров тут нет, в моем виртуале, усмехнулся про себя Олег, поднимаясь с травы.

По правую руку осталась тропинка, ведущая к «страшному домику», — нечего мне там делать, решил Олег. Этот страх для меня закончился, я выполз из той пыльной пустоты, как змеюка из старой кожи, изменил правила игры, и теперь меня таким уже не напугаешь — может, потому, что я точно знаю, что та заброшенная, покрытая пылью жизнь могла бы быть моей, и даже при этом куда более обустроенной, но не стала и уже никогда не станет. Интересно, кстати, а Ее безносое величество до сих пор меня там под окошком караулит?..

Он чувствовал какую-то странную легкость, совсем не соответствующую ни происходящему, ни тем более предстоящему. Не эйфорию, нет. Просто очередной Рубикон уже позади, и назад не повернешь, и ничего не переиграешь заново — и что бы ни ожидало за следующим поворотом, ты движешься прямиком ему навстречу. А то, что эта легкость идет в комплекте с обреченностью — что ж, Панин Олег платить не отказывается. Уж точно не в этом случае. Он усмехнулся, провел ладонью по шершавой сосновой коре и двинулся по тропинке, повернувшись спиной к поляне с домиком.

…За полуторачасовой тайм-аут на метеостанции он много чего успел. Он успел пожрать: каша с мясом, явно из консервов, но обильно сдобренная специями, хлеб, чуть подсохший, определенно деревенской выпечки, копченая колбаса, твердая, как камень и неимоверно вкусная, большая кружка дрянного кофе — и главное, никакой кильки, никакой сгущенки! Успел кратко информировать своих о том, куда и зачем он собирается и что делать, если он не вернется. Успел перекинуться словцом наедине с белесым наемником — как ни печально, Макс оказался прав, и наемничек изменил свою позицию именно после того, как Олег с Кэт на руках, стоя на верхней площадке донжона, высказал свое желание. «Нет, кроме шуток, красиво ты там пожелал!»… Успел сделать серьезное внушение Максу — на сей раз без мордобоя. Так много — и ничего из того, что он в действительности хотел бы успеть…

Стас, когда Олег осведомился, не осталось ли у него тех голубых колес, тут же принялся бурчать и ворчать про гнусных халявщиков, подсевших на практически нелегальный препарат, но Олег утихомирил его заверением, что ему всего лишь надо по максимуму воссоздать обстоятельства «погружения» на базе Ляхова. Впрочем, хмыкнул он на ходу, для полного воспроизведения мне надо было бы еще пару суток не спать и пребывать на таком нерве, что воздух вокруг вибрирует, а лампочки сами собой перегорают…

В общем, та еще задачка — найти дорогу в чужой виртуал, в тот самый плоский черно-белый мир. В первый раз оно как-то само собой получилось. Тогда-то я опять-таки драпал, подумал Олег. Бежал-бежал, вот и прибежал. И непонятно вообще, как мои способности проявят себя в виртуале, и можно ли здесь пользоваться Волной, и вообще, очень может быть, что пустышку я тяну, а сейчас, на стадии эндшпиля, это для меня роскошь непозволительная. Так что будем верить, сумрачно усмехнулся он. Вера, говорят, горы двигает, а когда не срастается, Магомет идет к помянутым горам сам.

История, думал он, история… Старый альбом с фотографиями чужих, незнакомых людей — вот и вся ваша история. Если верить Лившицу, и мне суждено в этом альбоме осесть выцветшей, пожелтевшей фоткой — немногим лучше вечного одиночного заключения в пыли и запустении непрожитой жизни… Впрочем, в учебники я вряд ли попаду, ухмыльнулся Олег. Слишком уж много жидкого дерьма на поверхность всплывет, коли обо мне рассказывать, а про такое в учебниках писать не любят. Вот и ладненько. Не хочу в учебник. И историю не стремлюсь поворачивать в новое русло или там еще куда-то. То, что я делаю — я делаю не для истории, а для себя. Для ребят. Для Кэт. И точка. И хватит об этом. Есть Тропа, есть цель, до которой надо добраться, так чего ж тебе еще надо, бывший «снайпер»?

А вообще-то мысли находились в полном раздрае. Не подобает так историческому деятелю, сам себя подколол Олег. Ему, деятелю, на дело идти подобает с огнем в очах, с пламенным, понимаешь, глаголом на устах, да еще предварительно что-нибудь этакое, историческое, изречь на радость авторам учебников. «Жребий брошен, теперь государство — это я, и удалить меня можно будет только силой оружия, а мертвые сраму не имут» и прочие veni, vidi, vici… Только не тянет как-то бронзоветь. Да и уходить из этого гостеприимного леса — моего леса! — тоже совсем не тянет, но надо, надо, никуда не денешься. Как же надоело себе напоминать, что сюда и шел…

Все-таки сон есть сон, пусть и «направленный» — думалось хоть и сумбурно, но удивительно легко, и не надо было заморачиваться за логику. Значит, думал он, утечка информации о Договоре была тщательно спланирована — с тем, чтобы Штаб, ОВР и прочая сволочь успели подготовить свой путч, а Патрик и ему подобные — свой Резистанс. Но в конечном счете — какая выгода от того, что их столкнули лбами? Где и чей тут выигрыш? С какой стороны ни смотри, вряд ли подобные кровавые встряски на пользу Управлению или кому-то из «стратегов»-заговорщиков персонально.

И был ли Договор, да и Выбор только лишь ширмой? Казалось бы, все говорит именно об этом — но Олег помнил и слова Лии о том, что он вовсе не первая кандидатура на «тепленькое» местечко выбирающего, что подобное пытались проделать и раньше, только не срослось почему-то. Не договорились, значит — и обеспечили Олегу там, в гостинице, нехилое прикрытие из выброшенных на обочину кандидатов, ставших кочующими наемниками. Интересно, насколько это было случайным?..

Впрочем, не суть важно — Олег уже давно приучил себя считать, что случайность есть закономерность, которую ты не в состоянии вычислить. Подвернувшаяся под ногу банановая кожура или деревце, задержавшее падение в пропасть — такие же элементы мироздания, как и некто Панин Олег. Ну, по крайней мере, в роли банановой кожуры я недурно выгляжу, невесело усмехнулся он. По крайней мере, стратегический полковник Леваллуа на мне поскользнулся крепко — а может, чем черт не шутит, и шею сломал. Попытка перехватить меня на пути в лагерь у метеостанции, как ни крути, смахивает на жест отчаяния — хотя три звена «ифритов» сила достаточно серьезная… И вот как-то не сильно верится в то, что Леваллуа последние резервы выскреб. Но, по крайней мере, в рядах хунты нынче разброд и шатание, а значит, их можно бить по частям. Или… Или — что? Он опять-таки чувствовал, что ответ рядом, только руку протянуть — но тянуть ее не спешил. Почему-то он был уверен, что ответ придет сам.

Зато, похоже, понял, почему Патрик так уверен в том, что я к нему присоединюсь, подумал Олег. Ведь мне, как и ему, попросту некуда возвращаться. На «нормальную» Землю, новой личностью, под хитрой легендой — и врать всем подряд до конца дней своих?.. Да нет, неспроста я в мертвом городе попал в свой двор, неспроста понял, что там теперь только видимость, декорация. Пыльный и пустой дом… Нет мне туда дороги.

В Управление? Даже не смешно. Да, оно было моим домом — пусть с некоторой натяжкой, но теперь для того, чтобы туда вернуться, придется идти на соглашение с личностями, подобными Яновскому и Леваллуа. Я, конечно, не шибко брезглив, но это все-таки слишком. Полевые базы тоже отпадают: возникни я на одной из них — и она автоматически оказывается под ударом, что мне и продемонстрировали, когда я гостил у Филина. Только на сей раз смертник, наподобие застрелившегося в аппаратной «стража», вполне способен будет подорвать, скажем, рабочий контур ПВ-портала и оставить на месте базы небольшой такой кратер диаметром в полкилометра…

Затеряться на территории? Нет, это означает собственноручно расписаться в том, что все было зря, вся кровь, все смерти, все отчаяние и вся надежда. Так что нравится это кому-то или нет (включая и вас, Олег Николаевич, да, да!) — остается идти до конца, каким бы он не оказался.

Олег и шел. Сейчас, во сне, шагалось легко, и не чувствовалось той застарелой усталости, накопившейся за последние две недели. И — в отличие от первого раза — он не ощущал никаких взглядов спиной. Вот уж не думал, что буду об этом скучать, ухмыльнулся он. Конечно, едва ли наличие слежки — пусть и той, ленивой — необходимое условие для того, чтобы попасть в гости к Волку, но мало ли?..

Что ж, кто ищет — тот найдет, и мир вокруг в конце концов стал черно-белым и плоским, но уже не казался таким неизвестным и чуждым. Ощущение было, пожалуй, сродни тому, как если б он рассматривал старый фотоальбом в гостях у малознакомых людей — и неожиданно обнаружил там лица тех, кого когда-то довелось знать, с кем когда-то дрался бок о бок или просыпался рядом, тех, кто целился в тебя из окопов напротив или сидел с тобой в баре за одним столиком… Может, и для меня тут место зарезервировано? — подумал он без улыбки.

И Олег уже не удивился, когда, поднявшись с поваленного дерева, навстречу ему шагнул грузноватый человек в очках, облаченный в помятую пятнистую форму.

— Ждал? — Коротко спросил Олег вместо приветствия.

Волк кивнул:

— Ждал. В общем-то, это сейчас для меня единственное возможное действие — ждать, благо времени хватает.

— Ну что ж, дождался, — Олег присел рядышком на бревно с наполовину облезшей корой, достал сигареты. Молча закурили, Волк, выпустив струйку дыма, глянул на Олега поверх очков:

— Только не говори, что пришел за советом. Ты меня очень сильно разочаруешь.

— Мне до твоих разочарований… Хотя советов от кого-то из вашей компании мне и даром не нать, и за деньги не нать.

— Ну а чего ж тебе тогда надо? — с веселым изумлением осведомился Волк. — Неужто правды? Или, не дай бог, утешения?

— Ты утешишь, так мало не покажется, — хмыкнул Олег. — А вот насчет правды, пожалуй что, угадал.

— Правды? — Волк уже не улыбался. — Но какая ж тебе правда нужна? Моя тебя вряд ли устроит. Сдается мне, ты просто хочешь, чтобы я подтвердил некоторые твои соображения.

Олег вздохнул:

— Ты знаешь, я был бы рад, если б ты их опроверг. И, кстати, я о своих соображениях пока ни тебе, ни еще кому-то словом не обмолвился… И лучше не пытайся меня убедить, что ты телепат.

— А зачем мне телепатия? — вскинул брови Волк. — И без этого ясно: раз ты здесь, раз ты пожелал со мной говорить, значит, сделал для себя некие выводы. Ну, к примеру, гадаешь, не была ли вся эта история с Выбором только прикрытием, верно?

— Нет, все-таки ты мне снишься, — покачал головой Олег. — Знаешь ведь откуда-то, что я спросить хочу, а я знаю, что ты никуда не денешься, ответишь…

— Да элементарно все, — Волк глубоко затянулся, махнул рукой. — Основы стратегии тебе в Академии не вдолбили? Вдолбили, знаю. А значит, ты в курсе, что всякая операция имеет не одну, а несколько целей, и рано или поздно ты эти цели вычислишь.

— Значит, все-таки прикрытие… — медленно проговорил Олег. — Ширма. Пустышка. Бантик на веревочке, морковка перед носом. Типа, великая миссия… А цель в конечном — для меня — счете заставить всех поверить, что именно благодаря этой миссии некто Панин Олег, простой парень из народа, способен возглавить… что бы то ни было. Что ж, решпект и уважуха, сработали умело. Суки.

— Не так все просто, — теперь Волк смотрел куда-то мимо Олега. — В порядке аналогии… Вот представь, что мы бы тебя начали раскручивать… ну, скажем, в качестве оперного певца. Приложи мы хоть тонну усилий — думаешь, тебя бы не освистали на первых же нотах? А сейчас ты просто оказался на своем месте. На месте лидера. И скажу тебе, неплохо себя показал.

— Ага, это, стало быть, ты утешаешь. Ребята, я ведь не забыл, что по вашей же классификации я посредственность. За что и выбран.

— А так ли это плохо? — пожал плечами Волк, выпуская дым из ноздрей — ни дать ни взять, снулый дракон. — Быть посредственностью? Кроме всего прочего, это еще и возможность всерьез вырасти над собой — что ты и продемонстрировал.

— Вот только не надо, — поморщился Олег. — Вырос, не вырос — не мне, по счастью, судить, но вы вряд ли что-то такое предполагали. Вам нужна была именно посредственность, марионетка, украшенная пресловутой миссией, во главе движения. А Выбор — так, побочный продукт в лучшем случае. И ведь не поленились, не побоялись, Хранителей смоделировали…

— Твоя правда, — Волк поднялся, засунул руки в карманы. — Смоделировали, то есть заставили поверить в их реальность — и они появились в реальности. Насчет последствий — я понимаю, у тебя все причины быть недовольным, даже возненавидеть нас. Но и ты пойми, мы были вынуждены, мы собирались…

— Срал я на ваши мотивы, — устало перебил Олег. — И на ваши намерения тоже. Ясен перец, цели у вас бла-ародные были до «не могу»… Ну как же, вы же мир спасали, Управление от загнивания лечили… кровопусканием. Ну да, конечно, хунта долго не продержится — по тому, что я видел, эта штабная сволочь калибром жидковата. А мы, значит, их свалим, установим справедливую, но твердую власть без подковерных войнушек, полевые группы будут на нашей стороне — и светлые идеалы прогрессорства, или какие там у вас светлые идеалы, получат новую жизнь… Все-таки прав был Ляхов — вы, господа «стратеги», просто дешевая, молью траченная богема, да и я вместе с вами. Вот только в вашей пьесе я больше играть не намерен.

Волк неторопливо растер окурок о подошву ботинка, повернулся к Олегу, разглядывая его с неподдельным интересом:

— А что ты намерен?

Олег пожал плечами:

— Просто выйти из игры — не дождетесь… Крамнера вон, когда он тут побывал, от ваших игрищ затошнило, он и попытался выйти. В результате его вышли — ногами вперед. Ну а я — человек упертый, но скромный, а потому буду действовать согласно первоначальному плану. То бишь выбирать.

Волк, сняв очки, удивленно моргнул — а потом вдруг сел прямо на землю и расхохотался. Не насмешливо, не глумливо — просто весело ему стало:

— Нет, Панин, недооценили мы тебя, ох недооценили! Прав твой Ляхов — богема мы и есть… только ты-то, пожалуй, из этого состояния вырос. Молодец, без дураков, молодец, не зря Руди в тебя верил! — потом вдруг посерьезнел, снова нацепил очки, поднялся, отряхивая штаны. — Ну, мстить, полагаю, в твои планы не входит?

— Кабы входило, так я б вас поодиночке отлавливал, — Олег улыбнулся одними губами. — Вот как тебя сейчас.

— А что — хочется?

— Да не то слово, — вздохнул Олег. — Только я еще при этом о последствиях думаю — в отличие от. Ну, допустим, исполнил я тебя — и в вашем… картеле местечко освободилось, а природа пустоты не терпит, и вклинится туда очередной Леваллуа или еще какая подобная сволочь. Так что вот.

— Понятно, — протянул Волк, снова усаживаясь на бревно, отстегнул от пояса фляжку, протянул Олегу. Мелькнула было мысль гордо отказаться, но Олег ее отринул: во-первых, из всей компании «заговорщиков» только этот… человек?.. пытался ему хоть чем-то помочь, пусть и в своем интересе, и обижать его лишний раз не хотелось — и так наговорил тут черта с рогами… Во-вторых, он чувствовал, что выпить ему действительно не помешает: где-то внутри, глубоко запрятанный им даже от себя, ледяным червячком копошился страх — противный, гаденький, зудящий… Не какой-то конкретный, а так, вообще — страх, и все тут.

Коньяк, пусть и виртуальный, обжигал глотку так же, как в реале. Олег, пару раз глотнув от души, вернул фляжку Волку, снова полез за сигаретами. Волк тоже приложился к фляжке, взял предложенную сигаретку. Закурив, осведомился:

— Ну и как ты теперь себя ощущаешь? По-прежнему как тот мужик из анекдота?

Олегу понадобилось секунд пять, чтобы припомнить их первую встречу и отрицательно помотать головой.

— Знаешь, домой хочу, — неожиданно даже для себя признался он. — Только где тот дом — хрен его знает. Заблудился я.

— Знакомое состояние, — кивнул Волк. — Мне в свое время пришлось умереть, чтобы из такой штуки вылезти… Надеюсь, ты без этого обойдешься? И не сочти за лесть, но кое-кому ты уже помог найти свой дом.

— Это ты про Кэт? — горько усмехнулся Олег. — «Найти свой дом» — это все красивые слова и пустые хлопоты в казенном доме. Не уберег я ее — даже не тогда, в Вундерланде, а куда как раньше.

— В то время я тебя не знал, — пожал плечами Волк. — Лично, по крайней мере… Я сильно ошибусь, если скажу, что ты переменился? Такому, как сейчас, тебе вряд ли доверили бы Выбор, — его ироническая улыбка относилась не то к самому Олегу, не то к компании горе-заговорщиков — понимай как хочешь. Олег по размышлении предпочел второй вариант: как-то все же не настолько обидно. Взял фляжку из руки Волка, снова глотнул — залить страх, паскудную неуверенность в себе, стыд за себя-прежнего, воспоминания, непрошеные мысли, мрачные прогнозы… Этак мне, пожалуй, лучше сразу в коньяке утопиться, с хмурой насмешкой подумал он.

— Значит, ты выбрал — выбирать, — подытожил Волк. — Я, честно сказать, на такое и не надеялся… разве что боялся. И сейчас, конечно, боюсь, но отговаривать тебя не стану.

— И правильно сделаешь. Бесполезно.

— Переломный момент, похоже, у тебя в Вундерланде наступил, когда ты… желал, — Волк, кажется, просто размышлял вслух. — И такого от тебя точно никто не ждал — распорядиться целым миром. Хорошо все-таки, что ты не рвешься в диктаторы…

— Что значит — распорядиться? — нахмурился Олег.

— Ты, кажется, хотел правды? — усмехнулся Волк. — Ну так вот тебе еще кусочек правды: ты там со своим желанием внес изменения в структуру Мира. Незначительные, чего уж там, но с непредсказуемыми последствиями. Нет, по-человечески я тебя понимаю… Все мы в какой-то степени вносим изменения — со своей верой, своими желаниями и прочим в том же роде, но…

— Она бы и сама так решила, если бы довелось, — хрипло произнес Олег. Почему-то слова Волка задели его всерьез. — И я не хочу ничего менять.

— А ты бы и не смог, — хмыкнул Волк. — Извини, конечно, что пришлось тебе об этом напомнить… но правда — оружие обоюдоострое, и бьет она очень больно. Иногда убивает.

— По крайней мере, убивает быстро, — Олег нашел в себе силы усмехнуться. — Вранье тоже убивает, только медленнее и гаже. Кажется, мы с тобой все друг другу сказали? Или у тебя будут еще напутствия и кусочки правды?

— Кусочки… — задумчиво повторил Волк. — Знаешь, этого добра у меня больше чем достаточно, но тебя ж правда по кусочкам не устраивает, верно? Да и не нужны они тебе — ты ведь, по сути, уже всю мозаику собрал, а что ускользнуло, так то, полагаю, тебе и не нужно. С напутствиями… Ну, разве удачи тебе пожелаю. Что б ты там ни задумал.

— Поосторожней с пожеланиями, — Олег чувствовал, что усмешка у него вышла кривая и злая. — А то ведь сам понимаешь… Пожелаешь ты мне удачи, смотришь — ан, мир-то изменился, — он поднялся с бревна, одернул куртку, вздохнул. — Ладно, поговорили. Все-таки странно, что я тебе верю — ты ж, по идее, уже и не человек… Но как бы то ни было, спасибо. По крайней мере разобрался, чего я хочу. А сейчас, думаю, пора мне возвращаться.

— Возвращаться?.. — Волк снова удивленно поднял брови. — Но ведь ты, кажется, выбрал идти вперед?

Олег прикрыл глаза, медленно сосчитал до десяти, потом резко тряхнул головой:

— Да. Все правильно. Что ж, по крайней мере, все кончится быстро, — а потом перешагнул через поваленное дерево и зашагал по еле заметной тропке, не тратя времени на дальнейшие прощания.

Смутно было на душе, муторно. Вот сейчас все куда больше на сон смахивает, чем в прошлый раз, думал Олег. Тогда-то все было… ну, не то чтобы понятней, но как-то более упорядочено, осмысленно, что ли… А сейчас — и разговор вышел какой-то насквозь сумбурный, действительно, как во сне, и чисто по ощущениям все куда менее реальным кажется. То есть даже не только здесь, в этом черно-белом… мнимом континууме, а вообще весь расклад шизой отдает капитально. Вариантов, собственно, три, подумал он с мрачной иронией. Панин Олег нормален, а Мир свихнулся. Мир нормален, зато у Панина Олега репу закоротило так, что мама не горюй. Либо и Мир, и Панин Олег пребывают каждый в своем неадеквате, и предстоящий Выбор есть схватка двух сумасшествий. Кто более безумен, тот и выиграл… Хотя есть и четвертый: Мир — не «стратеги», не хунта, не Торговцы-на-джипах, а именно Мир — просто живет по своей логике, которую Панину Олегу понимать не обязательно, зато сам он со своим Выбором в эту логику превосходнейшим образом вписывается. Непонятно почему, но эта мысль успокаивала.

В голове, всплыв откуда-то из глубин памяти, звучала «Птица» «АукцЫона» — ни фига себе, походный марш, усмехнулся он. Но как ни крути, продуманный и в то же время нарочито расхлябанный ритм на общее настроение, да и вообще на весь этот мир, ложился прекрасно. «Я — парад из одного человека», — припомнилась ему вычитанная где-то фраза — и Олег, не выдержав, расхохотался. В музыканты меня уже произвели, так может, теперь и в композиторы податься? И первая тема будет «Марш одинокого психа»…

Олег понимал, что этот дурацкий смех попахивает истерикой, но остановиться никак не мог. Да и весело ему при этом, в общем-то, совсем не было, скорее наоборот. Это что же, с волчьего коньяка меня так торкнуло? — думал он, сгибаясь пополам в очередном пароксизме хохота. Нет, ей же богу, вот когда дойдет до пресловутого Выбора, я перед тем, как отправляться на дело, нажрусь до поросячьего визга. И это будет далеко не самый идиотский поступок — если сравнивать с тем, что я узнал за последнее время…

Наконец он кое-как справился с собой и зашагал дальше. Голова казалась пустой и легкой — как там, в Святилище, когда пьяный (или все-таки притворившийся пьяным?) Колдун фактически слил ему Руди, «забыв» на видном месте свое письмо к нему. Только на сей раз даже тех простеньких мыслей-кубиков не было — он просто шагал по утоптанной тропинке (интересно, кто их тут протаптывает?), отмечая лишь, что странный мир вокруг становится все более условным: фотография… выцветший дагерротип… акварельный рисунок в одну краску… карандашный набросок… шарж… крок… схема… Почему-то это не удивляло и не пугало, и Олег просто шел — размеренно и никуда не спеша, чувствуя, что и сам он в этом пространстве превращается в некую условность.

Нет, надо все же отсюда выбираться, подумал он, словно проснувшись. Этого же от меня и добиваются, к этому и стремятся — свести меня к голой функции, а я, если хочу реализовать свою задумку, не должен этого допускать. Они ж все на этом и сыпались — и Яновский, и Леваллуа, и Лия, Торговцы и экземпляры, и вообще все, так или иначе сопричастные Выбору — позволяли себе превратиться в функции, зачеркивали свою личность, замещая ее клише, променивая на призрачное, мнимое эрзац-счастье. «Ты выбрал идти вперед», — сказал мне Волк. Что ж, я иду — но кто сказал, что впереди не должно быть выхода?.. И в этот момент он увидел выход.

То есть натурально. Мир вокруг окончательно превратился в грубо намалеванную черно-белую декорацию — и впереди, буквально в нескольких шагах, тропинка упиралась в малоприметную дверцу, явно в этой декорации специально для Олега прорезанную. Здесь, в напрочь условном сюрреалистическом мире, выглядела эта дверца как нечто само собой разумеющееся, словно она с момента возникновения (изготовления?) этой декорации тут и была, Олега поджидая. Хоть бы уж три их сделали, усмехнулся он сумрачно. И камень посередке: мол, направо пойдешь, налево пойдешь… Ладно, чего гадать-то, уходить отсюда надо… Задавив на корню странное, тревожное предчувствие он потянул дверцу на себя и шагнул за порог.

В глаза ударил слепящий свет, и Олег на пару секунд оглох от шума, в котором даже не сразу распознал аплодисменты — аплодисменты огромного зала, и явный аншлаг… Свет же, бьющий в лицо, исходил от мощных софитов, источающих даже на таком расстоянии запах нагретой пыли. Загремел странный бравурный туш — он расслышал только, как безбожно лупят басы из мониторов,[2] а потом, в мельтешении огней, разглядел выдвинутый к авансцене высокий табурет с прислоненной к нему гитарой.

Неловко поклонившись, он прошел к табурету, сел, поставив правую ногу на откидную подставочку, пристроил на колено инструмент. Музыка стихла, и погасли почти все огни, остался только яркий луч, выхвативший из темноты Олега с его гитарой и табуретом — теперь Олег был один на один с огромной чернотой зала, с сотнями — тысячами! — внимательных глаз, с напряженной тишиной и ожиданием. Так это, значит, и есть Выбор! — сотней киловольт шарахнуло понимание. А я-то все гадал, в какой он будет форме… Что ж, как видно, этого я и хотел от Выбора — не возможности выбрать из того, что предложено, а шанса высказаться, настоять на своем варианте, развалить к чертовой матери этот самый Договор и предложить взамен… что?

Но я же не готов к этому, с отчаянием подумал он. Не готов выбирать, предлагать и уж тем более не готов наставлять и назидать, решать за кого бы то ни было… «А этого и не требуется, — неожиданно холодно и твердо вмешался внутренний голос. — Ты собирался предоставить Миру решать за себя, вбить осиновый кол в могилу Договора, Хранителей, хунты, Торговцев и прочей нечисти? Что ж, это твой шанс. А то, что ты не готов… Неужели ты всерьез думал, что твой Выбор, твоя судьба будут спрашивать у тебя, готов ты или нет? Они просто приходят, а дальше уже твои проблемы».

Олег улыбнулся углом рта, осторожно подстраивая первую струну. Шанс, говорите? Что ж, быть посему. Чем бы вас угостить для начала? Помянутый «Марш одинокого психа» вам сыграть, что ли? Нет уж, на фиг, решил он, начиная наигрывать блюз в духе Клэптона, сочиненный старым приятелем. Надо ж, мельком удивился он, я-то думал, что напрочь его забыл — ведь со школы эту вещь, считай, не слышал…

Прожектор не слепил, но светил очень, очень ярко, так что видеть тех, кто сидит в зале, Олег не мог просто физически. Не мог — и тем не менее видел, даже узнавал кого-то. Они сидели вперемешку — живые с теми, кого уже нет. Хмурился Патрик. Невозмутимо поглядывал на сцену Фармер. Беспокойно ерзал в своем кресле брат Амос. Благосклонно кивал в такт майор Эванс. Александр улыбался чуть иронически. Все они были здесь: и Кубик с Рубиком, и убитая в баре курьерша Анна, и сучий потрох Леваллуа, и Дженкинс, и бедолага Худолей, так не вовремя подвернувшийся под руку, и Ляхов, о чем-то шепчущийся с сухопарым пожилым дядькой (Крамнером?), и беловолосый гигант-«викинг», и Волк где-то в задних рядах, и тот «страж», что пустил себе пулю в лоб в аппаратной ПВ-портала. Были здесь Руди, Марк, Колдун и остальные «договорщики» во главе с Бабулей — история (во плоти?). И была Лия со своим «бродячим цирком» — сослагательное наклонение истории, маленький анклав, отныне сражающийся на своей стороне… Правда, как Олег ни вглядывался, никого из своей команды он в зале разглядеть не смог. И не было Кэт. Кэт была в Вундерланде. Кэт была — Вундерландом…

Струны больно врезались в пальцы, отвыкшие от инструмента, от жара перегретых софитов на лбу выступил пот. Не то я играю, подумал Олег. Ливером чую, нельзя, нельзя сейчас идти по готовому, сочиненному кем-то другим… Надо играть о своем — и не о том, каково себя чувствует некий Панин Олег (да кому оно интересно?!), а… а обо всей этой истории, обо всей этой путанице лжи, нагромождении интриг, хитросплетениях обманов и самообманов, о громадных туманных фигурах и женщине, скорчившейся на залитой кровью площадке винтовой лестнице, о парне с проломленным затылком, сломанной куклой лежащем пролетом ниже, возникающих ниоткуда городах-воспоминаниях, о подожженных движением пальца бронеходах… Обо всем, что тебе вообще в данный момент известно. Ты должен сейчас вложить все это в музыку, отдать — туда, в черноту зала, тем, кто на тебя смотрит и тебя слушает. Отдать так, что тебя поняли. Можешь, не можешь — это уже вопрос десятый. Играй, бывший «снайпер»! Импровизируй, чтоб тебя…

Поначалу пошло не очень — пальцы не поспевали за взятым ритмом, путались в головоломном соло, не умея донести смысловые оттенки, и не удавалось проследить развитие темы больше чем на восемь тактов вперед, да еще и отторжение, неприятие части зала — того же Леваллуа или брата Амоса — давило почти физически, отдавалось ноющей болью в висках. Но Олег только сжал зубы до хруста, сливаясь с гитарой в единое целое, сбивая до костей пальцы, проламываясь сквозь смысловые барьеры — и в какой-то момент ощутил, что его понимают.

Жадная тишина затихшего зала ловила слетающие с пальцев звуки — и подхлестывала, заставляла держаться в ритме, не давала расслабиться или сбиться, но при этом словно душу вытягивала. Все правильно, подумал Олег. Если хочешь достучаться — никуда не денешься, отдавай себя всего, до донышка, без остатка, до смертного края, до полной тишины и пустоты. А выживу ли я после этого?.. Что-то непохоже… Но, как ни странно, эта мысль его ничуть не взволновала — так, мелькнула как нечто само собой разумеющееся. Что ж, усмехнулся он про себя, наверно, чего-то такого я и ждал.

Но ждал или нет, а силы утекали, как из дырявого ведра — и в какой-то момент Олег с ужасом отчетливо понял, что до конца его попросту не хватит, что он элементарно подохнет раньше, чем успеет сказать все, что хотел. Пусть, холодно подумал он. Раз уж я здесь — буду играть, пока меня еще хватит, пока движутся пальцы, а там будь что будет. Интересно, увижу ли я Вундерланд — или так и осяду фотографией в пыльном альбоме?..

Сознание уплывало — как-то урывками, он словно на секунду-другую проваливался в никуда, в какую-то бесцветную муть, а снова всплывая в реальность, обнаруживал, что продолжает играть, и струны жгли левую руку так, словно раскалились докрасна. Он прекрасно понимал, что рано или поздно — скорее рано — вынырнуть уже не удастся, но спешить было нельзя, следовало во что бы то ни стало держать ритм, иначе все пойдет насмарку. Вот только провалы становились все чаще и тянулись все дольше. Ничего… — думал он, в очередной раз приходя в себя. Сколько успею… Дальше сами… Не идиоты… Поймете… Еще проигрыш…

Он не сразу сообразил, что в тему вплелся вдруг сочный, шершавый ритм баса, потом позади раскатилась, поддерживая, затейливая барабанная дробь — и с ней словно пришло второе дыхание, дымная хмарь перед глазами дернулась в последний раз и улетела прочь. Олег улыбнулся: даже не оборачиваясь, не глядя по сторонам, он знал, что за барабанами работает, скалясь во все тридцать два, Джордж, а на басу наяривает не кто-нибудь, а Стас собственной персоной. А потом подключилась флейта, виртуозно наложившаяся на сольную партию барабанов, и чистый, глубокий вокал без слов — Ханна и Джейн, оказывается, тоже не отстали. И в довершение всего вылетела на авансцену Айра в чем-то обтягивающем и черном, прошлась колесом, закружилась в отчаянном танце, донося до зала, вбивая четким степом смысловые оттенки, которые Олег не мог поймать на струнах. И Олег знал уже, что там, позади, из левой кулисы выглядывает на сцену заботливый импресарио Макс. Так ведь и не разъяснил я тебя, — усмехнулся Олег, отыгрывая головоломный аккорд по всем струнам. Что ж, может, оно и к лучшему.

Наконец-то Олег почувствовал, что может дышать полной грудью, что теперь может говорить с залом на равных и чувствует, куда повернет мелодия. Это вышло как-то само собой — и опять-таки ничуть не походило на то безумие у Святилища. Скорее ощущение было сродни тому, что он испытал сегодня во время боя с «ифритами» — только ярче, сильнее. Сильнее в шесть раз, усмехнулся Олег, моментально припомнив слова похожего на игуану мага: «Сил этих шесть. А седьмая — это ты, если сумеешь ей стать». Как-то уж очень одно к одному все сходилось, но никакой тревоги по этому поводу он не ощущал — теперь уже не ритм держал его, а он сам, Панин Олег, стал хозяином ритма — и даже мог с помощью своей музыки перекинуться с ребятами… не словами, нет — слова тут были не нужны. Возможно, мыслями?..

«Ну и как вы меня нашли? — быстрым проходом по грифу спросил он, пока Джейн прикрывала его голосом. — Все хором снотворным закинулись?». «Тоже мне, бином Ньютона, — пренебрежительным рокотом отозвался бас. — Тебя по виртуалам искать — никаких колес не напасешься». «Да просто все, — откликнулась барабанная дробь. — Ты вон у Джейн спроси, пока мы зал держать будем». «Не просто, а очень просто, — безмятежно сообщил перелив голоса. — Просто ты мечен пустыней и нами, а мы — мечены тобой и друг другом, так что найти тебя хоть в виртуале, хоть где нам сейчас делать нечего». Странно — на уровне музыки это объяснение не содержало ничего непонятного и казалось вполне закономерным. «Ты бы в реале так объясняла», — ворчливым аккордом ответил Олег. «Олег, там ведь отец в зале? — станцевала Ханна. — Он… Он жив?» «Не знаю», — виновато сыграл Олег. «Не знаем», — хором откликнулись барабан, бас и голос. «Работаем, не отвлекаемся, — тихо напомнила флейта. — Олегу самое сложное осталось, если собьемся — всё». И они стали работать — полностью выкладываясь, во весь рост.

Да, легким это казалось только поначалу. А потом Олег ощутил себя со своей гитарой на самом острие атаки — когда тебе нужно первым подниматься из-за бруствера или, сжимая секиру, преодолевать под ливнем стрел последнюю сотню шагов во главе ревущего клина морских бродяг. Адреналин, криво усмехнулся он. Если и дальше все пойдет в таком духе, дело кончится тем, что я на него всерьез подсяду… впрочем, для этого сначала надо отсюда ноги унести — предварительно выполнив то, что я положил себе выполнить. Но пули из вражеского окопа миновали его, смертельная сотня шагов осталась позади, и он, рыча «запилами» по всему грифу, врезался, ворвался в разрозненный строй чужой пехоты. И тут пришла обратная связь.

Он словно провалился в какофонию чужих музыкальных тем, наложившихся друг на друга без склада и лада — и чудом не сбился с ритма. Первое ощущение — почти панический ужас — продлилось недолго, но Олегу хватило. Словно все собравшиеся в этом зале претендуют на какую-то частицу Олега Панина и собираются незамедлительно разорвать его на куски — да что там, уже рвут всем скопом… Господи, подумал он, неужто я так слился с прожитым, что не могу даже поделиться им безболезненно? Пожалуй, так: ведь оно очень больно — помнить, и больно передавать кому-то память о прошлом, в особенности если тебе не хотят верить. Не хотят даже те, кто видел все собственными глазами. Вот, блин, забавно: в меня — в той или иной ипостаси: предводителя, человека, которому доверено решать, в пресловутую тряпку на палке — они верят, а в то, что мне довелось узнать и вычислить, верить не хотят… Потому как подмывает моя история их железобетонные убеждения, а такого я бы никому не пожелал, я, ребята, на себе это дело проверил.

Ничего, думал он, ничего. Многим просто нужно время — и оно у них будет, в отличие от меня — у меня-то не было этого самого времени, чтобы все переосмыслить, на меня вся эта правда валилась горными обвалами… И ничего, не сдох, хотя и хреново было донельзя. А теперь мне не философия нужна. Раз пошла обратная связь, мне нужна конкретика. Мне нужно выделить из этой массы чужих мыслей, чувств, желаний — именно тех выловить, кто сопричастен Договору. Что ж, задачка, в общем, не сложнее поиска по ключевым словам…

Задачка, конечно, оказалась куда как сложнее — но здесь, в мире, сотканном из звуков, Олег если и не был полным хозяином, то имел хотя бы возможность направлять, творить, искать по своему усмотрению. И на шестнадцатом такте он наконец-то поймал тему Договора, получил возможность вторгнуться в саму его ткань, исправляя, изменяя, задавая иную тональность. И что-то тут было не так.

С чувством, более всего напоминавшим бессильную злость, он понял, что просто отмена, разрушение существующего Договора тут же приведет к созданию нового, еще более радикального, огражденного такими Силами, что даже старые знакомцы Хранители покажутся белыми и пушистыми. Механизм запущен, технология отработана, а желающие найдутся — и на сей раз прекраснейшим образом подтасуют результаты в свою пользу, и Тропа окажется открыта для танков — или джипов. Впрочем, если победят сторонники полной сегрегации и «запечатывания» Тропы, вряд ли это будет намного лучше… Куда ни кинь, все клин, злобно подумал он, стараясь, чтобы эта мысль не прорвалась в музыке — для этого ему пришлось кивнуть Ханне, чтобы она прикрыла его.

Короткое соло флейты помогло ему собраться с мыслями — и он увидел выход. Стремный выход, страшненький — но уж лучше такой, потому что все иные предполагали выбор какого-то из заранее предусмотренных «стратегами» вариантов, играли на руку хунте или еще кому-то, означали какое-то однозначное глобальное решение… Избежать этого можно было только одним способом — замкнуть Договор на себя и переписать его, заместив тех, кто сейчас в нем состоит, своей командой. И вот этого-то решения Олег боялся до дрожи в коленках.

Конечно, думал он, пока мы все живы и держимся единым фронтом, новый Договор будет работать — и на Тропу сможет попасть только тот, кто знает, какую цену ему придется платить за это — и готовый платить, только тот, кому это действительно необходимо, только тот, кто пойдет один, не потащит за собой военную силу… Тропа — для индивидуальных решений, осознанных решений, а не подчинения приказу или следования прихоти. Сейчас, после этого сумасшедшего концерта, после этой… музыкальной инициации, я вполне в силах осуществлять контроль, следить за тем, чтобы все шло по задуманному, возможно, способен даже убедить сарацинов помочь мне, способен сбивать с толку дураков и злонамеренных так, что они даже попасть на Тропу не сумеют, особенно если придется заниматься этим контролем не в одиночку…

…Но ведь это не только прямой путь к полной шизе и пожизненная каторга для тех, кто на такое подпишется — для меня, для ребят. Это еще и кошмарное искушение властью, и пожалуй, главное, чего я боюсь — убив дракона, я сам стану драконом. Или кто-то из моей команды, что немногим легче. А ведь поначалу — и скорее всего, очень долго — система будет сбоить, жутко сбоить, и ее придется не строить даже — выращивать, как сад, воспитывать, как ребенка… И чем дольше она будет находиться в «стадии настройки» — тут дай бог, чтобы жизни-то хватило! — тем сильнее будет соблазн форсировать события, обрести силу и власть… И у всех ли ребят хватит сил от этого отказаться? У меня самого — хватит ли?

Его слух сейчас словно одновременно работал в разных измерениях, ловил разом не меньше десятка мелодий — но все они существовали независимо друг от друга, не совмещаясь и не наслаиваясь одна на другую. Это было очень тяжело, это буквально разрывало на куски мозг, но пока тема не доиграна до конца, пока он не завершит задуманное — придется терпеть… И сейчас громче всего для него зазвучала тема Власти — стройная, на жестком ритмическом каркасе, странно завораживающая, она гремела шагами Командора… Как Хранители, когда я их в первый раз услышал, вспомнил Олег — и понял вдруг, что уже никогда не купится на власть. Хорошая у меня против этого прививка, подумал он со злобой. Спасибо господам заговорщикам…

«А раз так, ребята, — сыграл он, обращаясь к своей команде, — я вам приказывать не могу. В этом деле никому, кроме добровольцев не место». «Да поехали уже, дольше рассусоливаешь», — за всех сварливо откликнулся бас. Что ж, невесело усмехнулся Олег, ужесточая ритм, значит, назад пути уже нет, и осталось выдавить из Договора прежних участников — а не все они согласятся добровольно уступить свое место. Не согласится Леваллуа. С Доном — живым ли, мертвым ли — придется повозиться изрядно, и придется как-то убедить Марка и Колдуна — а ведь для них членство в Договоре не только опасность и головная боль, но, как ни парадоксально, еще и своеобразная охранная грамота…

И конечно, это означает фактически войну с Торговцами-на-джипах, войну, может, и бескровную, но оттого не менее жестокую — и очень затяжную. На такой войне пленных не берут и перемирий не заключают, а ведь Яновский и его люди — во что бы они в конечном счете не превратились, прежде всего они все равно люди! — убеждены в своей правоте, и свято верят в свою концепцию «счастье — даром, для всех»… Что ж, подумал он, по крайней мере, я знаю, с чего начну, если все-таки выживу сейчас…

Перевалив гребень очередного бархана, Олег присел на песок, закурил, щурясь от нестерпимо яркого солнца. Никогда жару не любил, ухмыльнулся он, глубоко затянувшись. Так ведь никуда не денешься, привыкать теперь придется! И жаловаться не на кого, да и некому: сам себе эту дорогу выбрал, сам решил ее в одиночестве пройти…

О своем решении не принимать никакого командования и уйти в Крепость Олег сказал только Патрику — да и то прежде всего потому, что не предупредить его об этом было бы свинством. Начинать же новое дело со свинства Олегу не хотелось. Патрик, услыхав об этаком решении (Олегу хватило пары не самых длинных фраз), близок был то ли к инфаркту, то ли к тому, чтоб тут же, на месте, придушить Олега собственными руками — но как-то обошлось. Не свалился Патрик в корчах и душить Олега не стал. Не стал даже спорить и убеждать — видно, понял, что дело это бесполезное. Хотя выглядел он оскорбленным — черт, да он и был оскорблен отказом Олега! — но, судя по всему, признал в его решении какие-то серьезные резоны. Впрочем, оно объяснимо, с легкой иронией подумал Олег. Он же, в конце концов, присутствовал в зале на том, прости, господи, концерте в виртуале — хотя, конечно, вряд ли об этом помнит. Но, как в старом анекдоте, «осадок остался» — и здесь это весьма на руку.

В общем, вроде все сделал правильно, только на душе все равно кошки скребли. С ребятами даже прощаться не стал, улизнул по-тихому, в «танце» — чтобы избежать прощаний, попыток отговорить, переубедить, увязаться следом и всего такого прочего. Правильно ли? Правильно, ответил сам себе Олег. Хунтой пусть Патрик занимается, у него это получится лучше, а это будет моя личная война с Яновским, с Торговцами — и вот совершенно незачем кого-то еще туда вмешивать. С Патрика, конечно, взял слово, что он постарается за моими оглоедами приглядеть — и Патрик явно не в восторге был от этой перспективы, но все ж кивнул угрюмо, а говорить не стал ничего. Значит, постарается. Впрочем, далеко не факт, что углядит — шустры ребята и пустыней отмечены… Ладно, оборвал он себя, в конце концов, это говорит еще и о том, что в няньке они не нуждаются. Сами поймут, что делать надо — каждый для себя.

Что там говорить, вздохнул он, и дров я на этом пути наломал, как и ожидалось, и далеко не на все вопросы ответил — того же Макса, к примеру, так ведь и не расколол, кто он и что он… Только важно ли это? В конце концов, теперь я выбрал то, что выбрал — и остается только идти до конца. До упора, а может и дальше…

Докурив, он поднялся, затоптал окурок в песок и снова зашагал по направлению к Крепости — торопиться пока было некуда, можно было просто неспешно идти, всматриваясь, вслушиваясь в пустыню, врастая в нее. Дурак я был, когда думал, что Выбор — это конец, меланхолично отметил он. Ни фига он на самом деле не конец, а скорее начало. Начало тяжелой, нудной, почти неподъемной работы… Вообще-то на мысль его натолкнул тот самый белесый подельник Стаса — что характерно, сам о том совершенно не подозревая.

В самом деле, размышлял Олег, если Крепость — пусть и условно — считать началом некоего нового мира, надо прежде всего выдавить оттуда Торговцев. А на кого они опираются? Да на экземпляров, на тех, кто повелся на возможность получить заветное желание в руки в красивой упаковочке. А то, что оно иллюзорно — уже детали… Значит, что? Значит, ежели некий Панин Олег сумел выдрать из-под влияния Торговцев-на-джипах не кого-нибудь, а одного из их влиятельных эмиссаров, то с теми же экземплярами такой номер тоже вполне может прокатить. Только аккуратненько, по одному, и не давать им вербовать новых… Как я это сделаю, интересно? Честно сказать — хрен его знает, вашбродь… На месте решу, усмехнулся он невесело. Уж что-что, а импровизировать меня научили… Может, чего и получится.

…Они поджидали его у подножия холмика, поросшего чем-то колючим и красноватым. Собственно, Олег прямо на них и выскочил, этот холмик обогнув. Стас, завидев его, лихо засвистал в два пальца, Макс, Джейн и Айра зааплодировали, а Джордж, воздев руки к неправдоподобно синему небу, провозгласил:

— Вот грядет он, грядет изгонять менял из кабинета Гринсберга!.. Ну и что ты творишь, командир?

— Не видишь, отцу-командиру на крест не терпится, — ехидно усмехнулся Стас.

— Ага, щас, только ученичков еще до нужного количества добрать, — огрызнулся Олег. — Ну и какого хрена вас за мной понесло? Я вам что говорил, блин горелый?!

— А что ты нам говорил? — невинно осведомилась Джейн.

— А ничего не говорил, просто смылся втихушку, — мстительно уточнил Макс.

Олег вздохнул:

— Ну, не говорил, так значит, подразумевал…

— Да знаем мы, что ты подразумевал, — безапелляционно перебила Джейн. — Еще на концерте поняли — ты слышал нас, но мы-то тоже не глухие, тебя слышали…

— А раз слышали, так должны понять, что одному мне легче будет появляться в Крепости и уходить.

— Хоть ты и босс, а все равно дурак, — сообщил Стас. — Думаешь, на тебя тихо-мирно смотреть будут? Да если ты один попрешься, так и вякнуть не успеешь, как обложат тебя. И будешь проповеди свои читать в одиночной камере со звукоизоляцией.

— Проповеди? — вскинул бровь Олег. — А ты меня, часом, ни с кем не попутал? Ребята, вы поймите: я начинаю войну. Со всеми вытекающими. А вы нужны живыми и на свободе.

— А кто-то сказал, что мы так рвемся сдаться в плен? — хмыкнула Джейн. — Нет, Олег, без нас ты не управишься.

— Я еще когда говорил, что мы повязаны, — проворчал Макс.

— Так что не трынди, отец-командир, — подвел итог Стас.

— Ну а если я сейчас просто прикажу вам поворачивать оглобли? — с интересом осведомился Олег.

— Не прикажешь, — тихо, но очень твердо произнесла Ханна. — Ты ведь считаешь, что за кого-то из нас решать не вправе? Вот мы и решили — каждый за себя.

— Леший с вами, будем считать, убедили, — вздохнул Олег. — И знаете, что? Я рад.

— Вот так бы сразу, — проворчал Стас. — И наш план действий?

— На месте разработаем… Ну что, вперед, лабухи?

Джордж, чуть приотстав от Айры, наклонился к Олегу и спросил негромко:

— Слушай, командир, ну вот управимся мы с этим делом… А насчет дальше-то подумал? Что мы будем делать, когда закончим?

Олег посмотрел на него, усмехнувшись про себя: «страж», похоже, не представлял себе масштабов задачки. Тут вся жизнь уйдет, да еще и детям останется на доделку… Впрочем, может, он и прав? Может, стоит надеяться, стоит видеть свет в конце тоннеля, даже если его там нет?..

Он хлопнул Джорджа по плечу:

— А дальше, курсант, мы все будем жить долго и счастливо. Пробовал когда-нибудь?

— Шуточки у тебя, командир, — обиделся Джордж и снова обогнал Олега. А Олег негромко, почти счастливо рассмеялся и обнял за плечи Джейн. Насвистывая в лад со своим внутренним голосом «Париж» Дассена, он неторопливо шел к Крепости.

Он шел к Крепости, и ему казалось, что он чувствует на плечах холодок тонкой, но прочной кольчуги, на голове — тяжесть конического шлема, обмотанного тюрбаном, а пояс оттягивает смертоносная сталь ятагана в изукрашенных золотом ножнах.

Кода

Ландшафт здесь явно предназначался для того, чтобы радовать глаз — но как-то чересчур, нарочито… Впрочем, сейчас разглядеть окружающие красоты вряд ли удалось бы: ночь стояла на редкость темная, и наблюдать за шестерыми людьми у небольшого костерка могли разве что редкие любопытные звезды в просветах туч. И это вполне устраивало собравшихся.

— Итак, поражение, — негромко произнесла сидящая на обрубке бревна статная красивая старуха с манерами королевы. — И поражение фактически на финальной стадии.

— Ты и в самом деле считаешь это поражением? — длинный мосластый мужик, похожий на Чарльза Бронсона, протянув руку куда-то в темноту, подобрал обломок толстой ветки и подбросил его в костер. — Все пошло не так, как мы задумали, но мне кажется, что это к лучшему.

— Поражение, — упрямо повторила старуха. — Я не привыкла мыслить в таких абстрактных категориях, как «к лучшему» или «к худшему», «добро» или «зло». Все пошло не так, как мы задумывали, по другому сценарию — значит, мы не добились желаемого.

— Скажем мягче: не все пошло так, как мы задумывали, — улыбнулся сидящий по-турецки носатый человек в плаще, смахивающий на Аль Пачино. — Скажем прямо: объект расколол нашу задумку — и она ему очень не понравилась, в результате он решил сыграть по-своему. И я не виню его за это.

— Скажем прямо, объект оказался банальным дезертиром, — передразнил невысокий, но широкоплечий и плотный тип с внешностью классического мафиози. Он, единственный из присутствующих, стоял, подпирая плечом сосну, и катал из угла в угол широкого рта изжеванную спичку. — Черт бы нас всех подрал! Да он просто использовал нас…

— Как и мы его, — вставил самый молодой из собравшихся, щуплый очкарик с бородкой, пыхтя дешевой крепкой сигареткой. — К тому же, кажется, дезертируют с войны — а он сбежал от нас на войну. На свою войну, конечно, не на ту, что мы планировали…

— Да хватит играть словами, — нетерпеливо махнул рукой широкоплечий. — Факт остается фактом: он просто кинул нас — и это после того, как мы его создали буквально из ничего! Хотел бы я до него добраться…

— Не переоценивай себя, — с едва уловимой насмешкой в голосе посоветовал, глядя в огонь, последний из сидящих у костра, грузный и очкастый. — Не мы его создали — мы создали только веру в него, да и то потому, что сами заставили себя поверить. В остальном, уж поверь мне, он создал себя сам — чтобы как-то оправдать эту веру, дать что-то взамен. Да и чтобы достать его, тебе придется последовать за ним туда, куда он рискнул отправиться — а никто из нас не рискнет.

— Что дать взамен?! — почти крикнул широкоплечий. — Или ты не считаешь, что он нам обязан — за то, чем он стал?

— Музыку, — пожал плечами очкастый. — А вот ты — ты считал бы себя кому-то обязанным, если б тебя использовали втемную и прогнали через отчаяние, потери и прочие подобные радости? Если бы тебе пришлось собирать себя по кусочкам, восстанавливать чуть не с нуля?

— Можно подумать — ты сам чувствуешь себя ему обязанным, — не без яду заметил носатый.

— А ты не чувствуешь? — очкастый, набрав пригоршню мелких щепочек, по одной скармливал их костру. — Хотя бы за то, что он не сломался, когда понял все, не ушел в примитивную месть? Тогда бы никому из нас мало не показалось…

— Хватит воздух сотрясать, — поморщился длинный. — Кто кому обязан, кто и в чем виноват… Парень оказался умнее нас, вот и все.

— Может, просто честнее? — ни к кому не обращаясь, пробормотал очкарик с бородкой, раскуривая сигарету от окурка старой.

— Может, и так, — согласился длинный. — Использовать кого бы то ни было втемную — всегда риск… Но я-то к чему все это говорю? Весь этот разбор полетов сейчас — сплошной порожняк. Что делать-то будем? Если вы намерены охоту открыть, сразу говорю — я буду против. Активно против, — зловеще подчеркнул он.

— Это потому, что там твоя дочь? — тихо спросила старуха.

Длинный вздохнул:

— Не только. Он-то, в отличие от нас, право что-то решать — хотя бы за себя самого — кровью заработал…

— Всегда ты романтиком был, — чуть улыбнулась старуха. — Так и не повзрослеешь… Ты ведь и сам в него поверил, правильно?

— Не знаю… может быть. Но это к делу не относится. Повторяю вопрос: что будем делать?

— А ничего, — очкастый кинул в огонь очередную щепочку. — Нравится нам это или нет, но мы уже история, прошлое — и не можем пытаться моделировать будущее по образу и подобию своему. Мы были повитухами нового мира, но у колыбели сидеть другим.

— Любишь ты красиво говорить, — недовольно проворчал широкоплечий.

— Тс-с!.. Слушайте! — вскинул голову очкарик.

То ли ветер принес откуда-то издали эту мелодию, то ли по другим, неведомым каналам она сюда долетела… Яростно-веселые раскаты барабанов, чеканная и в то же время ироничная канва баса, а поверх, перемежаясь — негромкий голос флейты, удивительно спокойный, и чистый, высокий вокал — древний, как сама пустыня… А потом вступила гитара. Соло не было размеренным — оно было нервным, как будто рваным, страстным, пробирающим до мороза по коже, оно словно рассказывало о чем-то, убеждало, подталкивало решать… Решать самим.

Шестеро молча смотрели в пламя костра, напряженно вслушиваясь в затихающую вдали музыку.