Миры Роджера Желязны. Том 7

Ночью, близ восточной границы обнесенных стенами рощиц и отлогих лужаек усадьбы, внутри этих стен, вероятно, в четверти мили от самого дома, у небольшой группы деревьев под безлунным небом стоит он, прислушиваясь, совершенно безмолвный.

Влажна почва под его сапогами. Холодный ветер говорит ему, что зима нехотя уступает место весне на севере штата Нью-Йорк. Он протягивает руку и нежно касается темной линии изящной ветки справа от себя. Ощущает зелень почек молодого года, мечтающих о лете под его широкой темной ладонью.

На нем голубая вельветовая рубаха навыпуск, широкий ремень с пряжкой в виде раковины поддерживает на талии джинсы. Тяжелое ожерелье из цветов тыквы — очень старое — висит у него на груди. На шее — изящная нитка бирюзового хейче, на левом запястье — серебряный браслет, усеянный кусочками коралла и бирюзы. Пуговицы на рубашке сделаны из расплющенных десятицентовых монет начала двадцатого века. Длинные волосы повязаны красным лоскутом.

Высокий, несовременный и неуместный, он прислушивается к тому, что можно или нельзя услышать: признакам странной схватки в темном доме. Неважно, как сложится встреча, он, Уильям Черный Конь Сингер, то бишь Певец, проиграет. Но все это ему придется вынести самому — из-за силы, которую он давным-давно привел в движение — чинди, который ходил за ним по пятам в течение многих лет.

Слышен непродолжительный шум со стороны дома, за которым тут же следует громкий грохот. Однако этим дело не кончается. Звуки продолжают раздаваться. Откуда-то из-за стен воет койот.

Он чуть не рассмеялся. Несомненно, собака. Хотя звук больше напоминает другое существо, к которому он снова привык. Конечно же, рядом нет никого из них.

Уильям Черный Конь Сингер. У него есть другие имена, но запоминающим машинам он известен под этим. По этому имени его вызвали.

Звуки внезапно стихают, хотя через короткое время возобновляются. По его оценкам, в этой части мира сейчас около полуночи. Он смотрит на небеса, но Христова кровь не струится по тверди. Лишь птица грома Ини среди юго-западных звезд подготавливает перуны, тучи и дождь, вытягивает хохолок, чтобы пощекотать нос медведя Саса, говоря ему, что время принести на землю новую жизнь — там, рядом с Млечным Путем.

Безмолвие. Внезапно протяжное биение начинает наполнять мир. Все кончилось? Действительно ли все кончилось?

Вновь за резким лаем следует вой.

Некогда он знал многое, да и по-прежнему кое-что знает. Все теперь для него завершилось, кроме ожидания.

Нет. Есть еще одна вещь для заполнения.

Тихо, но с нарастающей силой, он заводит песню.

Первочеловек точно не прыгал от радости по темной преисподней, в которой был сотворен. Он делил ее еще с восемью людьми, и с муравьями, и жуками, а позднее с саранчой и Койотом-Первым Сердитым, Тем-кто-образовался-в-воде, Костлявым Бродягой. Все размножались. Позднее к ним присоединились народы стрекоз, ос и летучих мышей, Паук и Паучиха. Пространство переполнялось и кишело клопами. Последовала борьба.

— Давайте отсюда выбираться, — предложило большинство.

Первочеловек, который был мудрым и могущественным, достал свои сокровища — Белую Раковину, Бирюзу, Мидию, Гагат и Красно-Белый Камень.

Он положил Белую Раковину на востоке и дунул на нее; оттуда поднялось белое башнеподобное облако. Он поместил Бирюзу на юге и дунул на нее; поднялось голубое облако-башня. На западе положил Мидию, и, когда дунул на нее, там поднялось желтое облако-башня. На севере поместил Гагат, и, затронутый его дуновением, он выдал черное башнеподобное облако. Белое и желтое разрастались, встретились наверху и пересеклись. То же сделали голубое и черное. Они стали Ночью и Днем.

Потом он положил Красно-Белый Камень посередине и дунул на него; поднялась многоцветная башня.

Башня на востоке была названа Всеобъемлющим Рассветом, на юге — Всеобъемлющим Голубым Небом, на западе — Всеобъемлющими Сумерками, на севере — Всеобъемлющей Тьмой. Койот посетил их одну за другой, меняя свой цвет, чтобы соответствовать их цвету. По этой причине он известен как Дитя Рассвета, Дитя Голубого Неба, Дитя Сумерек и Дитя Тьмы наряду со всеми остальными именами. В каждом из этих мест возрастала его сила.

В то время как башни четырех стран света были святы и рождали молитвенные обряды, центр являлся источником страданий, зла и болезней. И именно вверх, на эту башню, повели людей Первочеловек и Койот, во второй мир. И конечно же, вместе с ними все зло.

Они сходили на разведку и повстречались с другими. И Первочеловек дрался со многими, побил их всех и забрал их песни силы.

Но здесь также было полно страданий и невзгод — это обнаружил Койот, когда ходил по миру взад-вперед, вверх и вниз. И к Первочеловеку он обратил свою просьбу о том, что им надо отсюда уходить.

Первочеловек создал белый дым и выдул на восток, затем вновь его проглотил. И то же самое сделал во всех направлениях. Это удалило из мира все зло и принесло его обратно людям — туда, откуда оно и пришло. Потом он послал Молнию, как зигзагообразную, так и прямую, на восток, и Радугу, и Солнечный Свет — но ничего не произошло. Он перенес их на юг, запад и север… Мир содрогался, однако не производил силы, чтобы поднять их вверх. Тогда Первочеловек сделал палочку из Гагата, Бирюзы, Мидии и Белой Раковины, а на верхушку поместил Красно-Белый Камень. Она поднялась и вынесла их наверх, в следующий мир.

Здесь они встретили множество змей, Соленых Мужчину и Женщину и Бога Огня. Не надо забывать и о Паучьем Муравье. И свет с тьмой изошли из башен четырех цветов, как и в других мирах.

Но Первочеловек поместил желтую полосу, а потом еще и красно-желтую полосу на востоке, и они приостановили продвижение белого света.

А люди испугались. Соленый Мужчина посоветовал им отправиться на восток, но полосы отодвигались по мере их приближения. Потом они услышали глас, зовущий на юг. Там нашли старика Донтсо по прозвищу Муха-Вестница, и тот поведал им, что сделал Первочеловек. Он сказал, что желтая полоса символизирует появление Людей, а другая — растительность и пыльцу, где красная составляющая указывает на все болезни.

Затем пришли Сова, Лисенок, Волк и Дикий Кот, а с ними Рогатая Гремучая Змея, предложившая Первочеловеку раковину, которую она несла на голове, и обещания подарков в будущем — Белой Раковины, Бирюзы, Мидии и Гагата. Первочеловек принял раковину и ее магию, а затем убрал с неба полосы.

Тогда люди осознали, что Первочеловек зол. Койот подслушал их разговоры и донес Первочеловеку, что они прознали о том, что он остановил свет на востоке, чтобы добыть некое сокровище.

Когда позднее они поставили перед ним этот вопрос, Первочеловек ответил:

— Да. Верно, внуки. Очень верно. Я зол. Однако я употребляю свое зло вам на пользу. Ибо эти подношения помогут всем нам. И я знаю, когда попридержать зло в отношении окружающих меня тварей.

И он продолжил это доказывать, построив знахарский хоган, где поделился с ними своим знанием о добре и зле.

Он вспомнил вечеринку, происшедшую перед тем, как нашел койота.

Облаченный во взятое напрокат великолепие мерцающего, угловатого и жесткого черного вечернего костюма из синтетического волокна от «Плиссе и Гофре», он перенесся в особняк в Арлингтоне. Былые и современные знаменитости заполняли искрящиеся комнаты с высокими потолками. Он решительно являлся былым, но все равно явился, чтобы повидаться с несколькими старыми друзьями, вновь прикоснуться к другой жизни.

Его приветствовала с профессиональным очарованием некая пожилая женщина. Она подошла к нему, обняла и с полминуты говорила с ним вдохновенным голосом диктора новостей, пока какой-то вновь прибывший у него за спиной не вынудил ее сжать его руку, направляя в сторону.

Он с благодарностью отошел и взял с подноса бокал; глядя на лица, кивая некоторым, останавливался, чтобы обменяться парой слов, а между тем пробирался к маленькой комнатке, которую вспомнил по предыдущим визитам.

Войдя в нее, он вздохнул. Ему нравились дерево и железо, камень и грубая штукатурка, книги и спокойные картины, единственное окно с беспрепятственным видом на реку, тихо горящий камин.

— Я знал, что ты найдешь меня здесь, — сказала она, сидя в кресле у очага.

Он улыбнулся:

— Я тоже… единственная комната, построенная во время провала в безвкусице.

Он взял стул, сел рядом с ней, но повернувшись, скорее, к камину. Ее печальное морщинистое лицо с ярко-голубыми глазами, седые волосы, приземистая коренастая фигура не изменились за последнее время. В некоторых отношениях она стала старше, в других — нет. Ему вспомнились столетние Фонтанель и мадам Гримо, почти такие же старые, как и он сам. Однако здесь имела место пропасть иного рода.

— Ты вскоре опять отправишься собирать? — спросила она.

— У них есть все звери, которые им пока нужны. Я уволен.

— Тебе это нравится?

— Как и все остальное.

Она слегка наморщила лоб.

— Никогда не могу разобрать, это у тебя врожденный фатализм, пресыщенность жизнью или поза.

— Я уже тоже не могу.

— Вероятно, ты мучаешься от праздности.

— Она в эти дни такое же исключение, как и дождь. Я существую в некой уединенной культуре.

— В самом деле. Пожалуй, не столь же скверно, как все остальное, — сказала она.

— Скверно? Добро и зло вечно перемешиваются. Это обеспечивает порядок.

— Ничего иного?

— Легко любить присутствующее и желать отсутствующего.

Она протянула руку и сжала его ладонь.

— Сумасшедший индеец. Существуешь ли ты, когда меня здесь нет?

— Не уверен, — ответил он. — Я был привилегированным путешественником. Возможно, я умер, а ни у кого не хватает духа сказать мне об этом. Как дела, Маргарет?

Через некоторое время она ответила:

— Полагаю, я по-прежнему живу в век робости. И идей.

Он поднял бокал и сделал большой глоток.

— …Прокисший, выдохшийся и бесполезный, — сказала она.

Он поднял бокал выше и уставился сквозь него на свет.

— Не так уж плох. Они достали вермут в такое время.

Она хихикнула.

— Философия не меняет людей, верно?

— Не думаю.

— Чем теперь ты намерен заняться?

— Пойти поговорить с остальными. Выпить еще пару стаканов. Возможно, немного потанцевать.

— В смысле, не сегодня вечером.

— Понятно. Думаю, ничем особенным. Мне это не нужно.

— Мужчина вроде тебя должен чем-то заниматься.

— Чем?

— Это ты обязан сказать. Когда боги безмолвствуют, кто-то должен выбирать.

— Боги безмолвствуют, — произнес он, наконец взглянув в ее светлые старые глаза, — а все мои выборы израсходованы.

— Неправда.

Он вновь отвел взгляд.

— Пусть будет так, — сказал он, — как ты поступала прежде.

— Не надо.

— Извини.

Она сняла руку с его ладони. Он допил вино.

— Твой нрав — твоя судьба, — сказала она наконец, — и ты — создание перемен.

— Я живу стратегически.

— Может быть, чересчур.

— Пусть будет так, сударыня. Это не входит в список моих забот. Я достаточно изменился, и я устал.

— Даже это будет продолжаться?

— Похоже на каверзный вопрос. У тебя был свой шанс. Если у меня назначено свидание с глупостью, я на него приду. Не пытайся лечить мои раны, пока не удостоверишься, что они есть.

— Уверена. Тебе придется что-то найти.

— Я не обращаюсь с просьбами.

— …И надеюсь, это скоро произойдет.

— Мне нужно немного прогуляться, — сказал он. — Я еще вернусь.

Она кивнула, и он быстро ушел. Вскоре она тоже вышла.

Позднее в тот вечер его взгляд внезапно стал двигаться вдоль красной полоски на ковре, и, следуя по ней, он оказался рядом с кабиной переноса.

— Какого черта! — воскликнул он.

Он нашел хозяйку, поблагодарил ее и вернулся к транспортному устройству. Ввел координаты и, входя, споткнулся.

Застывший кадр падающего человека.

Прошлой ночью шел сухой мелкий снег, но день оказался не по сезону теплым, и большая часть снега растаяла. Небо по-прежнему оставалось чистым, когда солнце зашло за темный гребень горы, и уже холод возвращался в мир верхом на ветре, вздыхавшем среди сосен. Серебристые нити солнечного света выделяли сухожилия столовой горы далеко справа, а ее подошва кружилась в первых серых водоворотах вечера. Он знал, что, по крайней мере, сегодня ночью снегопада не будет и, прежде чем закрыть глаза, можно наблюдать звезды.

Когда он разбил лагерь, следом, прихрамывая, пришел койот; его левая передняя лапа по-прежнему была перевязана. Сегодня ночью, к тому же, нужно позаботиться и об этом.

Он развел костер и приготовил еду; дым от сосны щекотал ноздри. К тому времени когда ужин был готов, день умер, и столовая гора с кряжем стали лишь кусками еще более густой темноты на фоне ночи.

— Твоя последняя бесплатная еда, — сказал он, кидая пайку зверю, лежащему у его ног.

Пока они ели, он вспоминал другие ночи и другие лагеря: длинную цепочку, протянувшуюся через столетие. Только на сей раз не на кого было охотиться, и это некоторым образом его радовало.

Попивая кофе, он размышлял о ста семидесяти годах своего существования: как оно началось здесь, о сказочных странах и адах, через которые он его пронес, и о том, как он вернулся. Слово «дом» при определенных обстоятельствах стало бы больше, нежели иронией. Он отхлебывал обжигающую жидкость из металлической кружки, населяя ночь демонами, большинство из которых теперь проживало в Сан-Диего.

Позднее он охотничьим ножом снял повязку с лапы зверя. Койот тем временем, оставаясь совершенно неподвижным, наблюдал. Когда он срезал затвердевшее вещество, то вспомнил день — несколько недель тому назад, — когда наткнулся на этого несчастного койота, пойманного капканом, со сломанной лапой. Бывали времена, когда он поступил бы по-иному. Но тут освободил бедолагу, принес к себе домой и стал лечить. И даже это — длинный переход в горы Каррисо — было совершено с целью выпустить его на волю на достаточном расстоянии от дома с ночью впереди, чтобы искушать койота возвратиться в собственный мир, а не продолжать эту противоестественную связь.

Он похлопал его по боку.

— Вперед! Беги!

Тот поднялся, его движения все еще выказывали оцепенение; лапу койот неуклюже держал под странным углом. Лишь постепенно он опустил конечность и двинулся вокруг стоянки. Через какое-то время он вошел в круг, освещенный костром, и вышел из него. Койот становился невидимым в течение все более длительных промежутков.

Когда он раскладывал постель, то вздрогнул от какого-то жужжания. Одновременно замигала красная лампочка на небольшой пластмассовой коробочке, висящей на ремне. Он выключил зуммер, но лампочка продолжала мигать. Он пожал плечами и отложил коробочку в сторону, крышкой вниз. Сигнал указывал на поступивший в его далекий дом вызов. У него вошло в привычку носить это устройство поблизости от дома, и он забыл его снять. Однако он никогда не носил более сложную модель и поэтому не был в состоянии ответить на звонок отсюда. Да и зачем, казалось бы. Прошло несколько лет с тех пор, как он получил нечто, что можно считать важным вызовом.

Все же звонок его тревожил, когда он лежал, разглядывая звезды. Прошло долгое время с тех пор, как он вообще получал вызов. Теперь он предпочел бы либо носить дополнительное устройство, либо не брать ничего. Но он был уволен, заслуживающие интереса известия давно не поступали. Это не могло быть по-настоящему важным…

…Он пересекал оранжевую равнину под желтым небом, в котором палило крупное белое солнце. Приближалось оранжевое пирамидальное строение, покрытое паутиной крохотных трещин. Он подошел и поспешно установил метатель. Потом начал ждать, изредка передвигаясь, чтобы обслужить еще один аппарат, который производил непрерывную запись, тогда как щели увеличивались. Время значило для него очень мало. Солнце медленно плыло по небосводу.

Внезапно одна из зигзагообразных линий расширилась, и строение раскрылось. Широкоплечая фигура, покрытая розовой щетиной, вдруг, покачиваясь, поднялась оттуда; неровное отверстие с шерстью по краям находилось в луковицеобразном выступе на верхушке под ослепительно красным поясом из напоминающих самоцветы шишечек.

Он включил метатель, и на существо полетела блестящая сеть. Оно барахталось в ней, но не могло высвободиться. Его движения пришли в соответствие со слабым барабанящим звуком, который мог оказаться сердцебиением. Тут весь мир рухнул и распался, а он бежал, бежал на восток — молодое «я» его «я» — под голубым небом, мимо лебеды и полыни, кустиков жесткой травы и чамисы; овцы едва заметили его перемещение, кроме одной, которая внезапно, покачиваясь, поднялась, вбирая в себя все краски рассвета… А потом все уплыло на темных потоках в те места, где пребывают сновидения, когда ими не пользуются…

Крики птиц и предрассветная тишь: его выбросило на мелководье сна, в некий мир, где время висит на кромке света. Оцепеневшее. Возникающее осознание медленно двигалось над ландшафтами мысли, которые он давным-давно оставил. Или это было вчера?

Он проснулся, понимая, что вызов был важным, занялся утренними делами и убрал все признаки стоянки до того, как солнце полностью взошло. Койота нигде не было видно.

Он зашагал. Прошло много времени, чересчур много для него, чтобы вникнуть глубже в это знамение.

Чувства, однако, совсем другое дело. Он иногда их исследовал, но редко изучал вплотную.

Совершая переход через утро, он рассматривал свой мир. Тот вновь был небольшим, как в начале, хотя относительно, — относительно всех миров, по которым он путешествовал. Он двигался теперь у подножия гор Каррисо в Денете, земле навахо — свыше двадцати пяти тысяч квадратных миль, большая часть по-прежнему пастбище, больше полутора миллионов акров по-прежнему пустыня, — ограниченной четырьмя священными горами: Дебентса на севере, Маунт-Тейлор на юге, Сан-Францисские пики на западе и пик Бланко на востоке; у каждой свои сказания и священные значения. В отличие от множества знакомых вещей, Денета изменялась медленно и все еще была узнаваема в этом, двадцать втором веке в качестве такого места, каким оно было в его детстве. Возвращение сюда после стольких лет напоминало путешествие назад во времени.

Однако существовали различия между этим днем и тем. В данном отношении его клан всегда был небольшим, а теперь он обнаружил, что является последним выжившим его членом. Хотя верно, что человек рождается членом материнского клана, в определенном смысле рождается он также и для отцовского клана. Его отец был из племени таосеньо. Высокий жилистый мужчина, необычайно одаренный следопыт с приличным количеством крови Равнин, пришел жить в Денету, как положено, ходя за стадами своей жены и выращивая ее маис до того дня, когда им овладела некая неугомонность.

Даже при этом его жизнь изменил не недостаток связи с кланом. Любой навахо обладает огромным потенциалом для личных контактов посредством сложной сети племенных взаимоотношений, так что, даже хотя все люди, которых он знал в юности, по всей вероятности, умерли, он мог бы по-прежнему найти повсюду радушный прием. Но он вернулся с англоязычной женой и не сделал этого. Он ощутил мимолетные угрызения совести при этой мысли, хотя после смерти Доры прошло больше трех лет.

Более того. Как говорится, навахо-одиночка, предоставленный самому себе, вдали от своего Народа, уже не навахо. И он некоторым образом ощущал, что это верно, хотя мать, бабка и прабабка были похоронены где-то недалеко от того места, где он сейчас жил. Он понимал, что изменился, существенно изменился за все эти годы. Но изменился и Народ. В то время как край менялся мало, люди утеряли множество мелочей, которые жили в памяти, — мелочей, складывающихся в нечто крупное. Парадоксально, но он, с одной стороны, принадлежал более древней эпохе, чем его современники, а с другой…

Он шагал под чужими солнцами. Он выслеживал диковинных зверей, достойных самого Истребителя Чудовищ. Он узнал пути бледнолицых «воинственных псов» и не чувствовал себя неуютно среди них. После его имени стояли степени — некоторые из них вполне заслуженные. В его голове находилась целая библиотека, твердо удерживаемая в натренированной памяти того, кто изучал песнопения йаталии. Ему хотелось быть одному, кем бы он ни был.

Он перешел на легкий бег, говоря себе, что цель — выгнать из костей холод. Он бежал мимо стен и выступов гранита и песчаника, склонов холмов, с растущими на них соснами и можжевельником. Мертвые юкки с листьями, тронутыми ледком, лежали вдоль тропы, словно выжженные звезды, пригвожденные к земле. Снег сверкал на пиках далеких гор под совершенно ясным небом.

Даже после того как холод оставил его, он не замедлял шаг, извлекая своего рода радость из напряжения сил.

День тянулся медленно. Однако он не прекращал идти до середины утра, а затем остановился для короткого завтрака на склоне холма, с которого открывался вид на узкий длинный каньон, где на сухой траве паслись овцы. Вдалеке поднимался дымок от конусообразного, обмазанного глиной хогана; дверь, там, на востоке, была обращена к нему.

Старик с палкой вышел из-за груды камней, где, наверно, отдыхал, приглядывая за овцами Прихрамывая, он направился по окольной тропе, которая в конце концов свела их.

— Йа ат-ээ, — сказал старик, смотря мимо него.

— Йа ат-ээ.

Он попросил человека разделить с ним трапезу, и они какое-то время ели молча.

Потом он спросил, из какого тот клана — было невежливо спрашивать его имя, — и узнал, что старик из Кроличьего Красноводного Народа. Ему всегда казалось, что легче беседовать со стариками, чем с молодежью, с живущими в глухомани, чем с поселившимися рядом с большими городами.

В конце концов старик спросил о его клане. Когда он ответил, тот замолчал. Нехорошо говорить о мертвых.

— Я — последний, — сказал он наконец, желая, чтобы другой понял — Я долгое время был вдали отсюда.

— Знаю Я знаю историю про Звездного Следопыта. — Налетел порыв ветра, и старик нахлобучил поглубже широкополую черную шляпу, глядя вдоль тропы на север — Что-то преследует тебя.

По-прежнему улыбаясь тому, как старик называл его, не именуя, он повернул голову и взглянул в том направлении Большой шар перекати-поле подпрыгивал и катился вдоль подножия холма.

— Поташник.

— Нет. Нечто более опасное.

Несмотря на солидный возраст, из глубин юности на мгновение в нем поднялся страх чинди. Он вздрогнул от прикосновения ветра.

— Я еще ничего не вижу.

— Ты отсутствовал долгие годы. Ты прошел Путь Врага?

— Нет.

— Вероятно, ты должен пройти.

— Вероятно, пройду. Ты знаешь какого-нибудь хорошего певца Пути Врага?

— Я — певец.

— Наверное, я вскоре снова увижусь с тобой по этому поводу.

— Я слыхал, что Звездный Следопыт был певцом. Давным-давно.

— Да.

— Когда ты придешь снова, мы поговорим об этом подробнее.

— Да.

Старик еще раз взглянул на тропу.

— Между тем, — сказал он, — следуй извилистой тропе.

— Хорошо.

Позднее, когда он шел вдоль слоистого голубого сланца и замерзшей малиновой глины в русле высохшей реки, мимо обнаженных тополей, стоявших по берегам, словно линии переломов на фоне холодного голубого неба, он думал о словах старика и о том, о чем они ему напомнили — о небесных тварях и водяных тварях, о существах облака, тумана, дождя, пыльцы и маиса, которые столь выпукло представлялись его детскому воображению — здесь, во время года, когда змеи и гром еще спали.

Прошло много лет с тех пор, как он рассматривал свои проблемы по старинке. Чинди… Реальный или плод фантазии — какая разница? Нечто злобное гонится за ним по пятам. Да, другой способ смотреть на вещи…

День медленно дополз до полудня и миновал его, прежде чем показался пригорок рядом с домом — высоко стоящая, изваянная ветром скульптура, напоминающая что-то виденное им некогда в одной окруженной водорослями долине под водами чужого океана.

Он опять остановился и доел остатки продуктов. На юго-западе у природы устойчивый нрав, размышлял он, глядя в том направлении. Хотя было верно, что этот край мало изменился, существовали некоторые различия между «тогда» и «сейчас». Вот несколько голубых елей у основания монолита — деревья, которых он не видел в этом районе полтора века назад. Но, значит, за этот промежуток времени климат тоже как-то изменился: зимы становились чуть мягче, наступали позднее, а заканчивались немного раньше, чем когда-то.

Он набил трубку и раскурил ее. Тени, похожие на множество пальцев, медленно вытягивались на западе. Бежать всю дорогу, потом сесть и отдохнуть, когда конец пути уже виден, — похоже, это то, что нужно. Интересно, испугался ли он. Испугался чертова вызова? Возможно. Или ему была нужна последняя, медленно движущаяся картина этого куска жизни до того, как что-то ее изменит? Была одна песня… Не вспоминается.

Когда он почувствовал, что пришло время, он поднялся и зашагал сквозь прохладу и сумерки к большому шестиугольному зданию с дверью на восток — к хогану, который не являлся настоящим хоганом.

К тому времени, когда он достиг окрестностей своего жилища, небо потемнело, а деревья загораживали весь свет, создавая будто бы вечер без звезд над возвышающимся строением из отштукатуренных снаружи бревен. Он побродил вокруг него несколько минут, прежде чем подойти с востока и взобраться на неотесанный настил, который окружал дом. Затем вошел и включил свет. У него было собственное энергоснабжение — на крыше и под землей.

Подойдя к очагу в центре, он настругал несколько лучин и развел огонь. Потом разделся, швырнув джинсы и красно-белую фланелевую рубаху в корзину вместе с остальной одеждой. Пройдя в высокий, но узкий закуток установил таймер на трехминутный СВЧ-душ. Вода в здешних местах не являлась тем, что можно с легкостью тратить. Выйдя из душевой, он натянул рубаху из оленьей кожи, штаны цвета хаки и пару мягких мокасин.

Включив записывающее известия устройство с дисплеем и настроив его на свои основные интересы, он прошел на небольшую, открытую кухню справа и приготовил ужин среди висящих связок чеснока, перца и лука.

Ел он, сидя в низком, обитом мехом кресле, а стены вокруг были увешаны коврами с Двух Серых Холмов и Ганадо вперемешку с фотографиями инопланетных пейзажей в рамках. На дальней стене висела полка с оружием; металлическая платформа метр на метр, огороженная блестящими вертикальными прутьями различной высоты, стояла рядом, а справа — большая консоль с дисплеем. Лампочка, извещающая о послании, по-прежнему мигала.

Закончив трапезу, он повертел в руках устройство на ремне и отложил его в сторону, прошел на кухню и достал пиво.

ДИСК I

…ненавижу где-то он все еще существует, и нет силы достаточно мощной, чтобы навечно меня от него потребовалось много времени узнать пути, но вскоре буду готов я готов восемь дней, и знай я тогда то, что знаю сейчас, он бы исчез я бы исчез обожжен? говорят, обожжен? Никогда больше не преследовать среди куч шлака ползучие тюбики и не грызть их ради их сочности? Но к тому же этот воздух, которым я дышу, и лишь зигзагообразные и прямые молнии удерживают меня здесь теперь я знаю путь за их границу, и деревья по ту сторону стен видения городов, которые выносят меньшие я знаю пути, жду перекрученные умы меньших говорят что мне нужно однажды появится тот, кто будет знать о том, кто непохож на других, я уйду куда-то, где он существует восемь дней я умер отчасти, он умрет полностью ничто не может навечно удержать меня от него сперва я заговорю слова вроде ползучих тварей грызть их ощущать их сочность теперь бью и вижу, как меньшие отступают теперь я их знаю, я ими воспользуюсь словами чтобы сказать ему то, почему это теперь я стану шаром и покачусь ха! меньшие! ненавижу я буду говорить это, когда расскажу восемь дней обожжен ненавижу…

В прошлом, когда Найенесгани со своим братом занимались истреблением чудовищ, коих Люди обнаружили в новом мире, было несколько таких — наподобие Бесконечного Змея, — которых, по различным причинам, пощадили. Однако даже их приручили в определенной степени, признав в качестве необходимого зла. Мир на самом деле стал более безопасным местом, хотя несколько чудовищ еще оставалось.

Был, к примеру, Тсе-Нага-Хай — Движущийся Камень, катившийся за своими жертвами, а потом давивший их и поглощавший. Найенесгани путешествовал в поисках его на радуге и изогнутой молнии. Брат посоветовал ему взять с собой магические ножи, у него на поясе было их все восемь.

Прибыв в место, называемое Бетчил-гай, он достал два черных ножа, скрестил их и воткнул в землю. За ними он воткнул два голубых ножа, крест-накрест. Еще дальше скрестил два желтых ножа и воткнул их. Дальше воткнул два ножа с зазубренными лезвиями, тоже скрещенные.

Затем он отправился туда, где его увидел Камень-великан.

— Чего же ты ждешь, Тсе-Нага-Хай? Разве ты не преследуешь подобных мне?

С хрустом и скрежетом лишенный мха валун, к которому он только что обращался, сдвинулся с места: сперва медленно пополз в его направлении, но всего через несколько мгновений набрал значительную скорость. Найенесгани даже удивила проворность, с которой приближался Камень.

Он развернулся и бросился наутек. Валун быстро его настигал.

Когда Найенесгани добрался до зазубренных ножей, он перепрыгнул через них, а Камень перекатился — и потерял большую свою часть.

Найенесгани продолжал убегать и перепрыгнул через желтые ножи. Тсе-Нага-Хай перекатился и через них; образовалась еще одна трещина, посыпались осколки.

Теперь Камень прыгал из стороны в сторону и катился далеко не по прямой. И когда Найенесгани перепрыгнул через голубые ножи, а Камень врезался в них и перевалился, посыпалось еще больше осколков. К этому времени его размеры существенно уменьшились, хотя скорость и возросла.

Найенесгани перескочил через черные ножи.

Услышав, как Камень со скрипом и треском перебирается через них, он обернулся.

От великана оставался лишь относительно небольшой камешек. Найенесгани остановился и двинулся к нему.

Тот немедленно свернул в сторону, сменил курс и поскакал от него прочь. Теперь уже Найенесгани преследовал противника, двигаясь на запад, за реку Сан-Хуан. В конечном итоге он его поймал, и ему показалось, что большая часть жизненных сил и ума покинула Камень.

— Теперь, Тсе-Нага-Хай, мощь, которая могла причинить мне вред, тебя оставила, но, как я отмечал ранее, ты не лишен определенных достоинств. В будущем ты станешь служить, разжигая костры Дине.

Он поднял оставшееся от Камня и унес с собой, чтобы показать Первой Женщине, которая иначе не поверила бы, что он это сделал.

В конце концов он вздохнул и поднялся. Перешел к консоли рядом с огороженным сверкающими прутьями пространством. Он нажал кнопку «Послания», и экран дисплея ожил.

«ЗВОНИЛ ЭДВИН ТЕДДЕРС», — гласил он, а дальше шли дата предыдущего дня и время, — время, когда прозвучал сигнал в пустыне. Ниже перечислялось еще шесть попыток Эдвина Теддерса его достать, самая последняя — лишь пару часов назад. Был, к тому же, какой-то восточный код с номером и просьба связаться как можно быстрее, предваренная словом «СРОЧНО».

Он попытался вспомнить, знал ли когда-нибудь некоего Эдвина Теддерса. Вроде нет.

Он набрал цифры и стал ждать. Последовавший зуммер прервался, но экран оставался темным.

— Да? — раздался скрипучий мужской голос.

— Уильям Черный Конь Сингер перезванивает Эдвину Теддерсу.

— Пожалуйста, подождите минутку. — Слова ускорились и поднялись до визга. — Я его позову.

Он подергал за серьгу с бирюзой и уставился в пустой экран. Минута протасовала свои цифры на электронных часах. Еще одна…

Экран внезапно засветился, и на нем возникло изборожденное морщинами лицо темноволосого мужчины с бледными глазами. Улыбка, похоже, была вызвана облегчением, а не удовольствием.

— Я — Эдвин Теддерс. Рад, что мы наконец вас достали, мистер Сингер. Можете вы прибыть прямо сейчас?

— Вероятно. — Он бросил взгляд на блестящую клетку слева от себя. — Но в чем дело?

— Расскажу вам при личной встрече. Пожалуйста, отмените пересадки. Это важно, мистер Сингер.

— Ладно. Сейчас буду.

Он подошел к своей транс-кабине и начал ее запускать. В течение секунды та слабо скулила. Внутри стволов стали двигаться вверх разноцветные полосы.

— Готово, — сказал он, входя в устройство.

Посмотрев вниз, он увидел, что его ступни тускнеют.

В течение одного мига мир находился в беспорядке. Потом его мысли вновь вернулись на место. Он стоял внутри устройства, сходного с его собственным. Подняв голову, он увидел большую комнату, отделанную под старину, — стены с темными панелями, тяжелые кожаные кресла, китайский ковер, книжные полки с томами в кожаных переплетах, шторы, камин, в котором горели настоящие поленья. Перед ним находилось двое мужчин — Теддерс и хрупкий белобрысый человек; судя по голосу, именно с ним он разговаривал сначала.

— Это мой секретарь Марк Брандес, — заявил Теддерс, наблюдая, как Сингер спускается по ступенькам.

Он небрежно приложил свою ладонь, а не пожал руку, в старой манере Народа.

Брандес выглядел ошарашенным, но Теддерс уже показывал на кресла.

— Присаживайтесь, мистер Сингер.

— Зовите меня Билли.

— Хорошо, Билли. Не желаете ли выпить?

— Разумеется.

— У меня есть превосходное бренди.

— Отлично.

Теддерс взглянул на Брандеса, который тотчас же подошел к серванту и налил пару рюмок.

— Ранняя весна, — сказал Теддерс.

Билли кивнул, взяв бренди.

— У тебя была восхитительная карьера. Как замораживание, так и временное расширение сохранили тебя до тех пор, когда ты смог воспользоваться достижениями медицины. Настоящий старожил, хотя не похож.

Билли сделал глоток.

— Очень хорошая штука, — сказал он.

— Да. Настоящее коллекционное. Сколько в наши дни существует следопытов?

— Не знаю.

— Есть другие, но ты — самый лучший. Старая закалка.

Билли хихикнул.

— Что вам нужно? Теддерс тоже хихикнул.

— Самое лучшее, — ответил он.

— Что вам нужно выследить?

— Не совсем то.

— Тогда что же?

— Непонятно, откуда начать…

Билли посмотрел в окно на залитую лунным светом лужайку. Вдалеке перспектива прерывалась высокой стеной.

— Я — помощник по особым поручениям генерального секретаря Уолфорда, — наконец заявил Теддерс. — Он здесь, наверху, и там же страгийские посол и консул — Станго и Богарти. Тебе много известно о страгийцах?

— Встречал парочку там и сям.

— Какое они произвели впечатление?

Он пожал плечами.

— Высокие, сильные, умные… Что вы имеете в виду?

— Хотел бы поиметь одного из них в качестве своего врача?

— Нет.

— Почему?

— Они могут быть очень опасны.

— В каком отношении?

— Их трудно остановить. Они — оборотни. Они обладают своего рода умственным контролем над телом. Они могут передвигать органы. Они могут…

— Проходить сквозь стены? Билли покачал головой.

— Об этом не знаю. Я слыхал, но сам никогда…

— Это правда. У них есть система тренировок, развивающая у некоторых такие способности. Полурелигиозная, очень тяжелая, она отнимает годы и не всегда срабатывает. Но они могут получить несколько избранных адептов.

— Значит, вы знаете об этом больше, чем я.

— Да.

— Зачем же спрашивать меня?

— Одна из них на пути сюда.

Билли пожал плечами.

— У нас их живет несколько тысяч. И жило в течение многих лет.

Теддерс отхлебнул бренди.

— Все они нормальные. Я же имею в виду одну из тех, со специальной подготовкой.

— Ну и что?

— Она прибывает, чтобы убить генерального секретаря.

Билли понюхал бренди.

— Хорошо, что вы получили информацию, — сказал он наконец, — и можете передать ее службе безопасности.

— Хорошо, да не очень.

В течение всей беседы Теддерс старался установить с ним зрительный контакт. Наконец Билли уставился на него в упор, и тот ощутил некое чувство маленького триумфа, не осознавая, что это означало лишь сомнение в его словах.

— Почему?

— Наши службы не оснащены для борьбы со страгийскими адептами, — ответил он. — Она вполне может оказаться сильнее их.

Билли покачал головой.

— Не понимаю, почему вы говорите об этом мне.

— Ваше имя выдал компьютер.

— На какой запрос?

— Мы спросили, кто мог бы ее остановить.

Билли допил бренди и отставил рюмку.

— Значит, вам нужен новый программист или нечто в этом роде. Наверняка есть уйма людей, знающих о страгийских адептах больше меня.

— Ты — знаток в преследовании и ловле экзотических форм жизни. Ты занимался этим большую часть жизни. Практически ты в одиночку снабжал Институт межзвездной жизни. Ты…

Билли махнул рукой.

— Хватит. Инопланетянка, о которой вы говорите, является разумным существом. Я же большую часть жизни выслеживал животных — разумеется, экзотических, порой весьма ловких и с мудреными моделями поведения, но тем не менее животных, а не существа, способные к тщательной разработке замысла.

Кот…

— …Поэтому вряд ли мой опыт действительно приложим в данной ситуации, — закончил он.

Теддерс кивнул.

— Вероятно, так, а может, не так, — сказал он наконец. — Но в подобных вопросах мы действительно должны быть уверены. Ты поговоришь со страгийскими представителями, посещающими нас? Возможно, они дадут тебе более четкую картину, чем я.

— Разумеется. Я поговорю с кем угодно.

Теддерс допил бренди и встал.

— Можно предложить тебе еще?

— Пожалуйста.

Он наполнил рюмку.

— Я вернусь через пару минут, — сказал Теддерс, повернул направо и вышел из комнаты.

Билли поставил бренди и встал. Прошелся по комнате, разглядывая заглавия на книжных полках, дотрагиваясь до корешков, принюхиваясь.

Смешанный с запахом старой кожи, слабый, почти что едкий аромат, который он не мог выделить раньше, вновь ударил ему в нос — запах, который он ощущал при встречах со страгийцами в прошлом, в другом месте. Должно быть, они находятся в этом здании уже какое-то время, решил Сигер, или были в этой комнате недавно, пометив ее своим присутствием. Он запомнил их как гуманоидов выше двух метров ростом, темнокожих, за исключением серебристых лиц, шей и груди. Плоскоголовые существа с тонкими талиями и широкими плечами, с колючими наростами наподобие воротников, служившими звуковыми датчиками, и маленькими дикими глазками — узкими, обычно желтыми, но иногда цвета корицы или янтаря. Безволосые, грациозные, как насекомое со множеством сочленений, они двигались бесшумно, а говорили на языке, смутно напоминавшем ему греческий, который он тоже не понимал.

Именно язык, решил он, отделяет разумные существа от животных. Не так ли?

Кот?..

Сингер подошел к окну, посмотрел на лужайку. Трудно пересечь ее, не будучи обнаруженным, заключил он, даже при наличии простейших устройств по обеспечению безопасности. А в этом доме их наверняка уйма. Но страгийка может принять почти любой облик, проникнуть сюда в каком-нибудь безобидном обличье…

Хотя зачем действовать скрытно? Этого-то и ждут. Защищающаяся сторона сосредоточивается на изощренных методах, так почему бы не захватить какое-либо тяжелое транспортное средство, прокатиться по лужайке, пробиться сквозь стену, выскочить из тачки и расстрелять все, что шевелится?

Сингер содрогнулся и отошел от окна. Это не его проблема. Наверняка есть множество людей, квалифицированнее его, чтобы предугадать замысел инопланетянки, — неважно, что сказал компьютер.

Он вернулся к своему креслу и взял бренди.

Шаги приближались оттуда, куда ушел Теддерс. Шаги и тихие голоса, сопровождаемые слабым звоном у него в ушах. Язык страгийцев захватывает ультразвуковой диапазон по человеческой шкале, и, хотя они сужают его, говоря на наречиях Земли, всегда слышны определенные обертоны. Чересчур продолжительная беседа со страгийцем обычно приводит в итоге к головной боли.

Сингер отпил еще глоток и поставил рюмку, когда они вышли из-за угла.

На обоих страгийцах были темно-синие килты и ремни, скрещивающиеся на груди наподобие патронташей. К ним были приколоты изящные булавки или значки ведомства.

Между Теддерсом и инопланетянами шагал еще один человек — в зеленом халате и шлепанцах: низкорослый, тяжеловесный, с ободом темных волос и глазами цвета нефрита.

Билли узнал в нем генерального секретаря ООН Мильтона Уолфорда.

Теддерс представил Билли Дальтмару Станго и Орару Богарти, а также и Уолфорду. Затем все сели, и Теддерс сказал:

— Они расскажут тебе побольше. Билли кивнул.

Страгиец, известный как Дальтмар Станго, уставился в пустоту перед собой и произнес:

— Это имеет отношение к поселению людей в нашем мире на постоянное жительство. Уже существует их анклав порядочного размера, точно так же как есть анклав нашего вида здесь, на Земле. Раньше из-за этого в обоих мирах было очень мало неприятностей. Но теперь, при данной миссии с целью переговоров о политических и торговых соглашениях, оказывается, что поселения станут постоянными дипломатическими представительствами.

Он на секунду приостановился, будто для того, чтобы собраться с мыслями, и продолжил:

— Итак, на Страгии есть небольшая религиозная группа, которая верит, что, когда земляне там умирают, их жизненные сущности оскверняют место последующей жизни. Постоянные представительства послужат гарантом того, что страхи этой группы со временем будут реализовываться со все возрастающей частотой. Следовательно, они против любых соглашений с вашим народом, и они бы хотели выгнать всех людей из нашего мира.

— Насколько велика эта группа? — спросил Билли.

— Невелика. От пятидесяти до ста тысяч членов. Однако важен не ее размер. Это секта аскетов, многие проходят суровые курсы подготовки, которые порой производят на индивидуума поразительное воздействие.

— Слыхал.

— Одна из подобных личностей взяла на себя исправление возникшего положения. Она угнала корабль и взяла курс на Землю. Она чувствует, что убийство на таком уровне подорвет наши переговоры, и не будет заключено никакого договора — а это приведет к уходу землян из нашего мира.

— Насколько близка она к истине?

— Всегда трудно в таких вопросах делать предположения, но, несомненно, это замедлит процесс.

— И она должна прибыть через несколько дней?

— Да. Мы получили информацию от других членов ее секты. Они узнали историю во всей полноте лишь после отбытия товарки, когда и проинформировали власти. Они хотели, чтобы стало известно, что она действует по собственной инициативе, без всяких приказов.

Билли улыбнулся.

— Кто знает, — произнес он.

— Да. В любом случае, поскольку сообщение двигается быстрее корабля, было послано предостережение.

— Вам должно быть лучше известно, как остановить представителя собственного народа.

— Такие проблемы возникают редко, — сказал Дальтмар. — Обычный метод состоит в посылке группы сходным образом одаренных адептов вслед за преступником. К несчастью…

— А…

— Поэтому мы должны прибегнуть к подручным средствам, — продолжил инопланетянин. — Ваш народ попытается перехватить ее в космосе, но вычисления дают лишь двадцатисемипроцентный шанс на успех. Есть у вас какие-либо идеи?

Кот?

— Нет, — ответил Билли. — Если бы это было опасное животное, мне было бы нужно какое-то время изучать его в местах обитания.

— Нет ни возможности, ни времени.

— Тогда не знаю, что сказать.

Уолфорд достал из кармана халата небольшой пакет.

— Здесь чип, который вы, по-моему, должны забрать с собой и прогнать на своей машине. Он расскажет все, что мы знаем об этой личности и о других, наподобие нее. Это самое близкое к изучению жизни, что мы можем вам предложить.

Билли поднялся и принял пакет.

— Хорошо. Я возьму его домой и просмотрю. Может, что-нибудь намекнет о себе.

Уолфорд и остальные встали. Когда Билли повернулся к транс-кабине, заговорил страгиец по имени Орар Богарти:

— Вы один из аборигенов этого континента?

— Да, — ответил Билли, остановившись.

— Драгоценности в мочках ваших ушей имеют какое-то особое значение? Вероятно, религиозное?

Билли рассмеялся.

— Мне они нравятся. Вот и все.

— А та, что в ваших волосах?

Билли дотронулся до нее, медленно повернувшись.

— Эта? В общем… Считается, что она защищает от поражения молнией.

— Она действует?

— Действовала. Пока.

— Мне просто любопытно. Поражение молнией случается в жизни не так уж часто. Почему вы ее носите?

— У нас, навахо, есть одно предубеждение против молнии. Она разрушает табу. Она выкручивает действительность. С ней шутки плохи.

Сингер повернулся и, набрав последовательность цифр, вошел в устройство. Он мельком взглянул на лишенные выражения лица людей и инопланетян, пока действовал фактор замедления, и тут его тело начало таять.

Мы называем его Путем Врага, сказал старик, но пришли белые и стали называть его — танцем индианок, вероятно, потому, что увидели, что на нем пляшут женщины. Получаешь особое имя, если ты — тот, кого они будут воспевать, — имя воина. Это священное имя, которым нужно пользоваться только на обрядах, а не такое, которое говоришь любому встречному-поперечному или которым позволяешь людям тебя звать.

Все началось, сказал он, давно, когда Найенесгани защищал людей — Народ. Он убил целую свору чудовищ, которые нам досаждали. Рогатое Чудовище, и Большой Бог, и Чудовищный Горный Орел, и Движущийся Камень, и множество других. Вот почему его назвали Истребителем Чудовищ. Хотя четвертое чудовище называлось Выслеживающий Медведь. Это был медведь, но он больше походил на льва размером с электромобиль. Если он нападал на твой след, то начинал идти по нему и не останавливался, пока не находил тебя и не обедал тобой на том самом месте.

Найенесгани вышел и выследил следопыта, а потом дал ему выследить себя. Но когда тот наконец-то обнаружил его, Найенесгани был наготове. Его не зря назвали Истребителем Чудовищ. Когда все это завершилось, мир стал гораздо безопаснее.

Однако примерно в то время к нему начали подбираться. Он страдал из-за всех врагов, которых убил, а медведь всего лишь добавился к этой шайке. Их духи следовали за ним повсюду и делали его совершенно несчастным. Вот откуда происходит слово «Анаахи», означающее Путь Врага. «Наайее» значит «враг» или что-то по-настоящему дурное, беспокоящее тебя. Ну а «неесгани» значит «он от этого избавился», «ана-и» же означает врага, от которого избавился. Поэтому, вероятно, слово «Анаа-хи» в действительности самое лучшее, самое подходящее. Это обряд избавления от воистину скверных неприятностей.

Он мерил шагами свое жилище. Экран по-прежнему светился. Сингер не выключил устройство после просмотра чипа. Казалось, стены наклонились в его сторону, чтобы его зажать. Ветер пел переменчивую песню, которую он почти понимал. Иногда он останавливался, чтобы взглянуть на старую корзину, на древний расслоившийся наконечник копья, на фотографию пустынного ландшафта под небом цвета индиго. Он потрогал ствол мощной винтовки, взял оружие в руки, проверил его, повесил обратно на гвоздь. В конце концов развернулся на пятках и вышел в ночь.

Он стоял на настиле, окружавшем хоган, и всматривался в тени. Он глядел на небо.

— У меня нет слов… — начал Сингер, и некая часть его разума передразнила другую часть. Как всегда, он осознавал это разделение. Он уже не мог сказать, когда оно проявилось впервые. — …Но тебе необходим ответ.

Он даже не был уверен, к чему обращается. В языке навахо нет слова для религии. Да и не был он даже уверен, что именно под эту категорию подпадают его чувства. Категория? Причина того, что не существовало такого слова, заключалась в том, что в старину подобные вещи были запутанным образом связаны со всем, что существовало в жизни. Не было особой категории для определенных умонастроений и чувств. Большинство окружающих его даже теперь не находило это странным. Но они изменились. Он тоже, хотя понимал, что перемена в нем — другого порядка. «Он ведет себя так, будто у него не было родни» — самое худшее, что один навахо мог сказать о другом, и он знал, что это относится к нему. Пропасть была глубже его отсутствия, его женитьбы, чего угодно, сделанного им. Другие уходили на долгое время, женились вне кланов и все же возвращались. Но для него это являлось частью некоего временного переживания, истинного как по букве, так и по духу. У него не было родни. Одна его часть хотела этого. Другая же часть…

— Возможно, я причинил большое зло, — продолжал Сингер. — Раз я забрал его из его края, как Народ забрали в форт Самнер. Раз я забрал его от ему подобных, которых больше нет. Раз я бросил его одного в чужом месте, словно пленника юте. Значит, я причинил зло. Но только если он является реальной личностью. — Сингер оглядел небеса, обошел хоган, всматриваясь в деревья. — Я думал, что лучше всего незнание; это, вероятно, делает меня трусом. Однако я вышел на этот путь и проведу там остаток своих дней. Теперь же…

Мимо пролетела сова, издавая тихий ухающий звук.

Дурной знак, решила часть его разума, ибо сова — птица смерти и несчастий.

Сова, заявила другая часть. Они охотятся по ночам. Ничего больше.

— Мы слышали друг дружку, — крикнул он вслед птице. — Я разузнаю, что я сделал, и понимаю, что должен сделать.

Сингер вернулся в дом и среди паутины нащупал ключ, висящий на балке. Он взял его и протер. Провел по нему пальцем, будто это такой же необычный предмет, как наконечник копья. Потом резко сунул его в карман. Он пересек комнату и выключил светящийся экран.

Затем повернулся и прошел между прутьев транспортного устройства. Включил управление и набрал код. Сфокусировал взгляд на красном ковре из Ганадо и наблюдал, как тот розовеет и исчезает.

Темнота между слабых уличных фонарей и стрекотание сверчков за будкой…

Он вышел из укрытия и принюхался к влажному воздуху. Большие тенистые деревья, завидное количество травы, устилающей склоны холмов, тяжелые приземистые монолитные здания — сейчас темные, за исключением небольшого света у входа, превращающего его в крохотную пещеру, что лишь подчеркивает окружающую темноту. Не видно ни единого человека.

Он двинулся по тротуару, пересек улицу, пошел по склону холма. Вокруг были охранники, но он без труда их миновал. Парк Бальбоа сейчас был безмолвен, его зрелища закрыты для публики до утра. Огни Сан-Диего и транспорта на дорогах виднелись с различных высоких точек, которые он проходил, но они казались отдаленными, частью иного мира. Он бесшумно двигался из тени в тень. Он выбрал одну общественную кабину, которой любил пользоваться давным-давно, когда ходил на нормальную дневную работу, получая наслаждение от прогулки, а не от перемещения непосредственно в то место, где трудился. Конечно же, это здание сейчас закрыто на ночь, а транс-кабина заперта.

В течение пятнадцати минут он продолжал шагать, подбираясь к огромному, расползшемуся во все стороны комплексу — Институту межзвездной жизни. Он избегал, насколько возможно, пешеходных дорожек, автостоянок и проездов. На открытых пространствах порывы ветра иногда доносили до него смешанные запахи животных из зоопарка. Эти ощущения растревожили память об экзотических существах в других мирах.

Вспомнилась поимка проволочно-щетинистой вуллабреи в сверхзвуковом загоне, твильпы в ледяной яме, четырех утанов в водовороте ароматов…

Стал виден комплекс ИМЖ, и он замедлил шаг. Долгое время стоял на месте, просто осматриваясь. Потом медленно обогнул институт, часто приостанавливаясь, чтобы вновь оглядеться.

Наконец он оказался позади здания рядом с небольшой стоянкой, на которой находился лишь один-единственный автомобиль. Он пересек стоянку и воспользовался своим ключом от служебного входа.

Внутри он двигался, не нуждаясь в свете, по последовательности коридоров, а потом поднялся по маленькой лестнице. Дошел до памятного поста охраны, воспользовался отмычкой, чтобы попасть в соседнюю кладовку. Там подождал минут двадцать, пока мимо не прошаркал какой-то старик в форме, остановился, засунул ключ в блок сигнализации и двинулся дальше.

Вскоре после этого он вылез из чулана и вошел в первый зал. Некоторые из устройств жизнеобеспечения по обе стороны от него были как-то жутко освещены, имитируя естественные световые циклы на родине их обитателей или отражая метеорологические особенности, необходимые для выживания этих существ.

Прошел мимо покачивающихся шаров с газом, ползучих ветвей кораллов, склизких мальтийских крестов, пульсирующих поленьев цвета печени, колючих волновых змей, симоплекса с Бельгарда, хрюкающего в своей извилистой норе, полосатого мерца, пары дивекто, массивного тендрона в бассейне с аммиаком. Глаза вормсы маракии на усиках проследили за его перемещением точно так же, как они делали в тот день на ветреных пустошах, когда она чуть не поймала его.

Он не останавливался, чтобы обменяться взглядами или посмотреть на других, которых знал столь хорошо.

Он пересек весь зал и вступил в следующий. Его постоянно сопровождало слабое гудение генераторов. Несмотря на полную герметичность устройств жизнеобеспечения, откуда-то прорывались необычные запахи. Он игнорировал все таблички, зная, что они гласят. Образцы во втором зале были на вид крупнее и свирепее, чем в первом, оставленном позади. Здесь он взглянул на несколько существ с чувством, почти напоминающим привязанность, тихо бормоча что-то на языке Народа.

Войдя в третий зал, он начал напевать.

Сделав всего пару шагов, пошел медленнее.

Камни на равнине из расплавленных силикатов… Никакой видимой перегородки между этой площадкой и остальным залом, как и в случае других немногочисленных экземпляров, которых он миновал. Эквивалентность атмосфер…

Он двигался все медленнее. Остановился.

Слабый рассеянный свет заливал равнину. Казалось, раздался чей-то вздох.

Он прекратил напевать, и во рту у него пересохло.

— Я пришел, — прошептал он, а потом приблизился к экспонату с табличкой «ТОРГЛИНДСКИЙ МЕТАМОРФ».

Песок и камень. Желтое, прозрачное и оранжевое. С черными полосками. Никакого движения.

— Кот?.. — произнес он.

Шагнул ближе, продолжая пристально вглядываться. Бесполезно. Даже его глаза не могли различить наверняка.

Дело не только в освещении.

— Кот?

Он порылся в памяти насчет того, как изначально была устроена площадка. Да. Тот камень слева…

Камень шевельнулся, едва он вспомнил обстановку, и покатился к центру. Изменил форму, став более шарообразным, и устроился на откосе.

— Есть одна штука, которую я должен сказать, одна штука, которую я должен попытаться сделать…

Камень удлинился, выпустил пару отростков, встал на них.

— Я гадаю-гадаю, действительно ли ты сможешь меня понять, если я попытаюсь — изо всех сил.

Камень выдвинул еще пару отростков у задней оконечности, образовал массивную голову и жирный, треугольный хвост.

— Если ты кого и знаешь, то знаешь меня. Я привез тебя сюда. Шрамы от нашей схватки стерлись с моего тела, но никто не дрался со мной ожесточеннее тебя.

Очертания камня поплыли. Он стал гладким и блестящим — существо из рябящих связок под прозрачной поверхностью. Голова посередине развила один-единственный фасеточный глаз.

— Я пришел к тебе. Я должен узнать, понимаешь ли ты. Какое-то время я думал: наверняка. Но ты никогда этого не показывал. Теперь я должен узнать. Есть ли сознание в твоей голове животного?

Тварь вытянулась и отвернулась от него.

— Если ты можешь общаться с кем-то, как угодно, пусть им стану я. Это очень важно.

Существо прошагало по площадке.

— Меня привело сюда не просто праздное любопытство. Дай мне какой-нибудь знак своей разумности, если ты ею обладаешь.

Оно взглянуло на него этим холодным, немигающим самоцветом в центре головы. Потом опять отвернулось, окраска потемнела до предела. Угольная, чернильная, абсолютная чернота заполнила очертания.

Тень скользнула к задней части площадки и там исчезла.

— Некоторым образом ты меня порадовал. Прощай, великий враг.

Он повернулся и направился через зал обратно.

— Билли Черный Конь Сингер. Человек Народа. Последний воин своего клана. Ты не спешил прийти.

Он замер. И остался стоять совершенно неподвижно.

— Да. Слова входят в твою голову. Я в силах образовывать некое подобие человеческого языка и произносить слова, если захочу, но наша связь может стать более интимной — ближе дружбы, глубже привязанности.

— Кот?

— Верно. Просто думай. Я пойму. «Кот» — для меня хорошее имя: гибкое и независимое создание, которому чужды сантименты. Я читаю лишь мысли, которые ты выпускаешь на поверхность, а не целиком твое сознание. Ты должен рассказать все, что, по-твоему, мне нужно знать. Почему ты пришел?

— Чтобы увидеть, являешься ли ты тем, чем, как я сейчас вижу, ты являешься.

— И все?

— Меня волновало, что ты можешь оказаться таким. Почему ты не общался раньше?

— Сперва не мог. Мой вид передает только образы — охоты — подобным себе. Но сила постепенно росла, пока я рассматривал мысли приходивших понаблюдать за мной эти полвека. Теперь я много знаю о твоем мире и твоем виде. Хотя ты… ты отличаешься от других.

— Каким образом?

— Хищник, вроде меня.

— Кот! Почему ты не рассказал кому-нибудь, раз знал как, что ты — разумное существо?

— Я многому научился. И выжидал.

— Зачем?

— Я научился ненависти. Я ждал возможности убежать, выследить тебя, как ты некогда выследил меня, и уничтожить.

— Нет нужды заходить так далеко. Извини за боль, причиненную тебе мной. Раз мы знаем, кто ты такой, можно внести поправки.

— Солнце моего мира с тех пор превратилось в сверхновую. Мира и всех мне подобных больше нет. Я увидел это в сознании своих служителей. Как ты можешь восстановить его для меня?

— Не могу.

— Я научился ненависти. Я не знал ненависти до того, как попал сюда. Хищник не ненавидит добычу. Волк на самом деле любит овцу — по-своему. Но я ненавижу тебя, Билли Черный Конь Сингер, за то, что ты со мной сделал — за превращение меня в вещь. Такой софистике я научился от тебе подобных. С тех пор я жил лишь ради того дня, когда я смогу рассказать тебе это и на основе этого действовать.

— Извини. Я поговорю с людьми, управляющими этим заведением.

— Я им не отвечу. Они подумают, что ты обезумел, из-за твоих голословных утверждений.

— Почему?

— Это не совпадает с моим желанием. Я сказал тебе свое желание.

Он повернулся спиной к площадке и двинулся к тому месту, где силовые поля удерживали темную, крупнее человека тварь, которая теперь сидела рядом, изучая его.

— Не понимаю, как будут осуществляться твои желания, но я хочу помочь тебе в любом другом отношении.

— Я вижу кое-что.

— Что ты имеешь в виду?

— Вижу, тебе что-то от меня нужно.

— Я теперь осознаю, что ты ничего не захочешь дать.

— Попробуй.

— Я пришел узнать, причинил ли я тебе зло.

— Да.

— Увидеть, правда ли ты разумен.

— Да.

— Просить тогда твоего содействия в предотвращении политического убийства.

Последовало нечто вроде смеха — пустого, без чувства юмора.

— Расскажи мне.

Сингер обрисовал ситуацию. Когда он закончил, воцарилось продолжительное молчание.

— Предположим, я бы определил местонахождение этой твари и расстроил ее планы. Что тогда?

— Тебе, конечно, была бы возвращена свобода. Последовали бы компенсации, вероятно, награда, новый дом. Возможно, был бы найден некий равноценный мир…

Темная фигура поднялась, вновь изменив облик, став похожей на медведя, стоящего на задних лапах. Она вытянула переднюю конечность, пока та не пришла в соприкосновение с полем. Каскад искр обрушился на площадку.

— Лишь это, — сказал Кот, — стоит между тобой и смертью. Разве ты не вспоминаешь ту долгую неделю, когда крался за мной?

— Вспоминаю.

— Только по счастливой случайности ты меня поймал.

— Вероятно.

— Вероятно? Ты же знаешь, что это так. В самом конце я почти тебя достал.

— Ты близко подобрался.

— Я снова и снова переживал ту охоту в течение пятидесяти долгих лет. Я должен был победить!

Кот ударил по контуру поля, и искры очертили его фигуру. Билли не шелохнулся.

Через некоторое время Кот отступил, весь дрожа. Теперь он казался меньше, а его тело сворачивалось, припадая к земле.

Наконец Кот сказал:

— Ты уже предложил мне волю без всяких условий.

— Да.

— Награда и компенсации, о которых ты говорил, ничего для меня не значат.

— Понимаю.

— Нет, не понимаешь.

— Я понимаю, что ты не поможешь. Ладно. Спокойной ночи.

Он опять повернулся.

— Я не сказал, что не помогу.

Когда он оглянулся, на него смотрело покачивающееся существо с хохолком и рогами.

— Тогда что ты говоришь, Кот?

— Я помогу тебе — за определенную цену.

— И какова же цена?

— Твоя жизнь.

— Нелепость.

— Я ждал так долго. Мне нужна только она.

— Безумное предложение.

— Мое единственное. Выбирай, принять его или нет.

— Ты действительно считаешь, что способен остановить любого страгийского адепта?

Если я проиграю и он меня уничтожит, ты будешь свободен и ничего не потеряешь. Но я не проиграю.

— Это неприемлемо.

И вновь смех.

Билли Сингер повернулся и пошел из зала. За ним следовал смех. Зона распространения составляла приблизительно четверть мили.

ДИСК II

Он пересек высохший поток лавы, который в его дни всем был известен, как застывшая кровь Йеитсо — чудовища, истребленного Найенесгани. А потом продолжил восхождение по склонам Маунт-Тейлор. Вершины были скрыты сегодня огромной холмистой грядой тумана. Задира-ветер хватал его множеством рук за одежду — черный ветер с севера. Святое место… Надо попасть туда, чтобы кое-что обдумать. Больше столетия он не посещал Маунт-Тейлор, но природа оставалась такой же незатронутой в течение всех этих лет.

Вверх…

Кот, мой чинди… Вечно меня преследующий…

Вверх. Его волосы блестели от современного шампуня с корнями юкки…

…Все прошедшее объединяется в тебе.

Вверх, теперь в туман, ветер внезапно стих, темные и скользкие камни…

…И как же я встречусь с тобой лицом к лицу?

…Гора, удерживаемая на земле огромным каменным ножом, пронзенная от вершины до основания, гора-женщина, ты видела все, происходившее среди Народа. Но знаешь ли ты чужие звезды, на которые я смотрел? Дай мне о них рассказать…

Восхождение было медленным, туманы давили на него и увлажняли одежду, пока та не прилипла к телу. Поднимаясь, он пел, останавливался в нескольких местах, ибо здесь был дом Бирюзового Юноши и Желтой Маисовой Девушки, а в других вариантах сказания именно здесь родилась Переменчивая Женщина.

…Я заблудился меж ярких звезд.

Он миновал группу каменных людей, которые, казалось, кивали под покровом тумана. Кудрявая белизна, окружавшая его, наводила на мысли об овцах матери, которых он пас мальчишкой. Думы следовали за ними от старого зимнего хогана с истощившимся запасом корма к высокогорной летней стоянке, где пищу готовили и ели под открытым небом, а женщины ставили ткацкие станки среди деревьев. Его дядя-певец собирал травы и сушил их на солнце. Старик держал знахарский пучок на обрядах Пути Стрельбы, а также и пять ночей Пути Зла. И он знал Путь Восстановления всех живых существ.

Когда доходил слух, что правительственные приемщики ждут на участках дезинфекции, праздничный дух плясал среди селений, словно горбатый дудочник. Стоянка разрушалась, и брякали колокольчики на овцах, которых гнали вниз с гор к месту уничтожения паразитов. Участки эти сами по себе воняли серой, и повсюду стоял запах овечьего дерьма, в первую очередь он исходил от обуви. Процедура была медленной и грязной, так как овец прогоняли по одной, считали, собирали вместе, затем удостоверялось еще на один сезон, что у них нет клещей и каких-либо болезней. Воздух был наполнен пылью от движущихся животных. Вскоре стада покрывали холмы, будто упавшие облака, и среди них с лаем бегали собаки.

По ходу дня среди вони и шума распространялась праздничная атмосфера. Запахи тушеной баранины, жареного хлеба и кофе, смешанные с ароматом дыма от сосны, плыли в воздухе. Все чаще раздавался смех. Начинались азартные игры. Слышались песни. Тут или там скачки, петушиные бои…

Когда работа заканчивалась, то и одежда становилась более нарядной. Женщина, которая носила шерстяной платок и держала в руке зонтик, перегоняя овец от загона к месту дезинфекции, теперь надевала свою лучшую яркую юбку с тремя оборками, атласную рубашку и бархатную блузку навыпуск с серебряными концами воротничка и серебряными пуговицами от плеча до запястья, серебряными пуговицами-бантиками спереди, тяжелое ожерелье из цветов тыквы с несколькими нитками бирюзы. Мужчины появлялись в вельветовых рубахах с серебряными пуговицами, в черных шляпах с украшенными серебром и бирюзой лентами, в зеленых и голубых браслетах, кольцах, ожерельях — с Пайлот-маунтин, Моринси, Кингмена, Ройстона. И были шутки и пляски, хотя никаких рассказов о сверхъестественном, ибо гром и змеи уже бодрствовали.

Он вспомнил свой первый танец индианок по такому случаю. Ему нечем было платить, так что он плясал и плясал большую часть ночи, прислушиваясь к смеху девушек, двигаясь, в конечном итоге, словно во сне, пока не выдалась возможность — вероятно, умышленная, — и он убежал.

А теперь…

Прошлым летом он посетил современную дезинфекцию овец. Генетически измененные животные невосприимчивы к большинству древних болезней, все же некоторые паразиты могли вызвать неприятности. Овец прогонял через легкий, сборно-разборный туннель, выпрыскивающий аэрозоль без запаха, считал и сортировал компьютер, и дальше — за набор СВЧ-стен, создаваемых крохотными передатчиками, случайным образом разбросанными по земле. В основном пища готовилась в скоростных и производительных — хоть и немного старомодных — портативных микроволновых печах. Вечерняя музыка представляла собой записи на чипах или передачи со спутника. Большинство последовавших затем танцев он не узнал. Похоже, меньше было традиционных одеяний, меньше людей делали все как надо. Не так много лошадей вокруг. А один юноша в самом деле подошел к нему и спросил, как его зовут…

…Гора, удерживаемая на земле огромным каменным ножом, пронзенная от вершины до основания, лезвие, украшенное бирюзой цвета голубого юга, гора-женщина, на твоем пике чаша из бирюзы с двумя яйцами сойки, покрытая священной оленьей кожей, гора, одетая в бирюзу, орлиные перья на твоей голове, ты видела все, происходившее среди Народа. Однако духу человека может повредить лицезрение множества перемен. Я же видел много.

Он взбирался по светлеющему пути, мимо домов, построенных из туч, радуги и хрусталя. Когда же он вошел на высокогорные склоны, в яркость под незатененным солнцем, возникло впечатление, словно он стоит на острове посреди пенящегося моря Земля во всех направлениях была покрыта пушистой белизной. Он повернулся ко всем углам мира и запел, совершая подношения из маисовой муки и пыльцы Затем сел и, раскрыв свою суму из неповрежденной оленьей шкуры, вынул кое-какие предметы В течение долгого времени он думал о вещах, пришедших к нему тогда.

Линия облаков, напоминающая изогнутый земляной жертвенник. На нем гриб в гнезде Ночь. Он съел горькое снадобье и стал слушать пение под барабаны. Были переданы трещотка и опахало из перьев. Каждый пел четыре песни, прежде чем принять большую сигару Чувство крайней усталости овладело им еще до того, как пришел его черед. Он понял то, что некогда сказал Джон Рейв это воздействие борьбы пейотля с пороком человека. По ощущениям, горло сузилось и пересохло Он гадал, какая тут часть духовного, а какая — физиологического.

То был весьма необычный период в своей жизни Его отправили учиться Старые пути уже не казались правильными, но не нравились и новые. Он понимал, что Исконная американская церковь привлекает многих, ощущающих себя между мирами. Но он, к тому же, уже прошел курс антропологии и чувствовал тонкую грань отчуждения — наподобие лезвия ножа, — вклинившуюся между ним и переживанием даже сейчас, лишь после нескольких недель Пути Пейотля. Блистательно расцвеченные галлюцинации зачастую очаровывали, однако он и его жажда стояли порознь.

Но эта ночь каким-то образом отличалась от других ночей… Он почувствовал это, когда, передав трещотку и опахало, поднял голову и увидел образующуюся радугу. Она вообще не показалась неуместной, и он с интересом наблюдал за ней, одновременно далекой и близкой, а когда посмотрел попристальнее, узрел на ней движение. Две фигуры — и он их знал — шли по ее вершине, словно по изгибу громадного моста. Они остановились и глянули вниз на него. Это были Воины-Близнецы — Тобадсидсинни, Рожденный Водой, и Найенесгани, Истребитель Чудовищ. Долгое время они просто смотрели, а потом он осознал, что, возможно, в действительности они разглядывают вовсе не его. Из-за какого-то внезапного движения он понял, что на левое плечо ему уселась огромная черная птица — ворон. Под радугой стремглав пробежал койот. Найенесгани вставил в лук молнию и поднял оружие, но брат положил ему на руку ладонь, и тот опустил лук.

Когда он вновь бросил взгляд налево, ворон исчез. Когда посмотрел вперед, радуга уже тускнела и становилась меньше…

На следующий день он был слаб. Он отдыхал и пил воду. Мысли текли вяло. Видение каким-то образом приобрело большую важность. Чем дольше он его изучал, тем больше оно ставило его в тупик. Ворона ли чуть не застрелил Найенесгани или его самого? Защищала ли его птица от Воинов-Близнецов? Или братья пытались защитить его от птицы?

В свете последних антропологических знаний дело стало еще более запутанным. Ворон фигурировал в некоторых сказаниях Народа — особенно вокруг горы Навахо, Радужного моста, района каньона Пиут — в качестве демонической силы. Однако так было не всегда, хотя времена, когда все обстояло иначе, находились за пределами памяти кого-либо из живущих.

Ворон являлся главным божеством у народа тлинкитов-хайда на северо-западе Тихоокеанского побережья, а этот народ говорил на языке атапаскской семьи. Навахо и их родственники апачи тоже говорили на атапаскском наречии и были единственным народом с таким языком вне пределов северо-запада. В древности имело место переселение, приведшее в конечном итоге Народ к каньонам и столовым горам Аризоны, Юты, Колорадо и Нью-Мексико. В дни своих скитаний они следовали за божествами охотников, такими как Ворон, Пума и Волк, сопровождавшими их в течение долгого перехода на юг. Но обосновавшись, Народ изменился, привязался к определенной области, научился земледелию у зуньи и пуэбло, ткачеству у хопи, а позднее овцеводству у испанцев. С течением жизни боги древности поблекли. Ворон — или Черный Бог, как он известен сейчас — даже сражался в одном незначительном поединке с Найенесгани между пиками Сан-Франциско и горой Навахо. Так что Ворон — фигура из весьма отдаленного прошлого. Его чтили, когда навахо были охотниками, а не пастухами, земледельцами, ткачами и серебряных дел мастерами.

Он знал, что Путь Пейотля представлял собой еще более позднее нововведение, перенятое у юте. Во многих отношениях тот был новым также и для заблудших, хотя, возможно, затрагивал древние струны. Говорилось, что перекрещенные линии на земле позади жертвенника являются отпечатками ног Христа. Он же предпочитал считать их следами гигантской птицы. Он знал, что никогда не вернется к хогану Пейотля, ибо то был не его путь, хотя и принес ему важную весть. Будь то добро или зло, он видел, что ему на роду написано стать охотником.

Он закончит образование и выучит песни, которым хотел научить его дядя. Он не знал, что обе эти вещи будут важны в охоте, на которую он однажды должен отправиться. Он станет чтить старые пути, но научится и новым — самые старые пути и самые новые. В этом нет противоречия, ибо индеец-навахо — одно из самых приспособляемых существ на Земле.

Соседи-хопи танцевали и молились о дожде. Его народ так не поступал. Они стремились скорее сожительствовать с окружающей средой, не управлять ею. Пуэбло, зуньи и хопи жили скученно, словно бледнолицые в кондоминиумах. Его народ так не поступал: жили порознь, и семьи заботились сами о себе. Другие племена включали слова бледнолицых в свой язык, чтобы объяснить новые понятия. Язык же навахо даже в двадцатом веке развивался, чтобы идти в ногу с изменяющимися временами — более двухсот новых слов для названий различных деталей двигателя внутреннего сгорания. Они учились у англичан, испанцев, пуэбло, зуньи и хопи. Они перемещались, они приспосабливались, но оставались самими собой. Не просто так они считали себя потомками Переменчивой Женщины.

Да. Он научится как новому, так и старому, говорил он себе. И Черный Бог будет сопровождать его на охоте.

И это произошло. Однако он не рассчитывал на столь сильные перемены в отношении Народа во времена искривленного времени, когда он находился вдали. Они по-прежнему являлись Народом, отличным от других. Но скорости изменений в них и в нем были различны.

Теперь, глядя на мир с вершины Маунт-Тейлор, он видел, что Черный Бог, избравший его, сдержал обещание, превратив в сильнейшего охотника своего времени. Вот только теперь он уволен, а те дни прошли. Казалась излишней попытка личности приспосабливаться и дальше. Народ как целое являлся организмом и имел много времени для медленной адаптации. Пусть будет так. Его замысел остался неосуществленным. Вероятно, правильнее уйти сейчас от него в красоте и умереть, как легенда, которой он стал.

Он завел песнь вершины горы для этого места. Стаккато слов катилось по миру.

Облака под ним приобрели цвет дыма. Что-то пронеслось над головой, издавая одну-единственную каркающую ноту. Позднее он обнаружил черное перо, упавшее поблизости. Когда он присовокупил перо к своему хишу в суме из неповрежденной шкуры оленя, то стал гадать относительно его двусмысленного характера. Черное, цвет севера, направление, в котором двигаются духи умерших… Черный север, с которого возвращается чинди, наряду с другим злом… Черное означает север, означает смерть. Однако и Ворон мог бросить черное перо, послать ему. И что же это может подразумевать?

Что бы это ни было… Хотя он не мог истолковать глубины всего этого, он видел поверхность. Он начертил указательным пальцем на пыли круги, а потом их стер. Да. Он знал.

Но по-прежнему сидел там, на своем острове в небе, а день уже переполз через полдень. Наконец раздался ожидаемый звонок. Он знал, что это Эдвин Теддерс, еще до того, как услышал голос.

— Билли, мы здесь страшно нервничаем. Ты изучил досконально данные?

— Да.

— К чему-нибудь пришел?

— Да.

— Можешь перенестись сейчас?

— Нет. Поблизости нет ни одной кабины.

— Ну, так доберись до нее! Мы должны знать, а я не хочу говорить по телефону.

— Не могу, — сказал он.

— Почему?

— Если интересующая нас дама имеет в числе своих достоинств, способность узнавать, что у людей на уме, я не хочу, чтобы она извлекла это из вас.

— Подожди минутку. Я перезвоню.

Чуть позднее прозвучал второй звонок.

— Ладно. Вот вернейший вариант. Слушай, это будет прыжок-скачок из кабины в место, которое никто не знает. А она взорвется сразу после переноса.

— Если дама сумеет отрубить ток…

— Может, да, а может, нет. Мы, к тому же, пригласили людей с пси-способностями.

— Это не лишнее, но они не все предсказуемы. Верно?

— Некоторые очень хороши.

— Они вам что-нибудь обнаружили?

— Пока ничего. Ну, так что у тебя на уме? Можешь ли ты изложить это настолько общо, чтобы мы ухватили идею без каких-либо подробностей, которыми она может воспользоваться?

— Нет.

Последовала пауза. Потом Теддерс воскликнул:

— Черт! Мы должны иметь хоть что-то, Билли! Мы же можем помешать друг другу.

— Вы даже не узнаете, что я рядом.

— Ты будешь находиться в этом районе?

— Помните, никаких подробностей? Даже ваши собственные пси могут выудить их из вас… Тогда она сможет извлечь это из них, если потерпит неудачу с вами.

— Если ты собираешься оказаться по соседству, пси смогут так же легко извлечь все из тебя.

— Не думаю. Первобытные люди порой умеют становиться непрозрачными для телепата. Я видел, как это происходит в других мирах. Я вновь стал первобытным.

— Короче, как скоро ты займешься заданием?

Билли посмотрел на опускающееся солнце.

— Скоро, — ответил он.

— Можешь просто изложить, что ты собираешься предпринять?

— Мы собираемся ее остановить.

— Ты стал монархом или редактором? Или заимел солитера? Что еще за «мы»? Ты должен поставить нас в известность, если подключаешь к делу других людей.

— Я не подключаю к делу других людей.

— Билли, мне это не нравится…

— Мне тоже, но работа будет сделана. Потом вы меня не достанете.

— В общем, прощай… Удачи.

— Прощайте.

Он повернулся лицом к белому востоку, голубому югу, желтому западу, черному северу и попрощался с ними, а также со Святыми горами. Потом спустился из одного мира в другой.

Энн Экстелл Моррис и ее муж-археолог Эрл рассказали историю про двух монахов-францисканцев: отца Финтана и отца Ансельма, путешествовавших в край белого тростника, Лу-ка-чу-кай, в 1909 году. Там, на юге Четырех углов, в горах без дорог и признаков жилья, они отдыхали как-то днем, а их проводник-навахо пошел прогуляться. Позднее проводник вернулся с большим, разукрашенным керамическим кувшином для воды. Отец Финтан, разбиравшийся немного в индейской утвари, распознал уникальность этой вещи и спросил, откуда она. Проводник места не назвал. Он лишь сообщил, что кувшин этот из брошенного города Предков — селения со множеством больших домов и высокой башней, места, где множество подобных кувшинов, некоторые все еще наполненные маисом, валяются повсюду, а также валяются одеяла, сандалии и орудия труда. Но он просто взял кувшин на время, чтобы показать им, и должен его возвратить, ибо когда-нибудь хозяева могут возвратиться. Где это селение? Индеец-навахо покачал головой и ушел с кувшином, а через полчаса вернулся. Позднее священники описали этот сосуд Моррисам, которые отнесли его к третьему периоду пуэбло — одной из вершин в культуре юго-запада.

Разумеется, это место было легко определить, зная, что оно лежит в получасе ходьбы от того лагеря. Искали его несколько раз, но безуспешно. А Эмиль В. Ори провел там пол-лета 1927 года, однако оказался не в силах обнаружить потерянный город Лукачукай. Сейчас в Аризоне есть город, носящий такое название. В нем ткут ковры. Рассказ о потерянном доисторическом городе в тех горах, где-то на северо-востоке от каньона Де-Шелли, с тех пор прекратили обсуждать, считая недостоверным.

Кабина загудела, и появилось очертание, которое быстро заполнилось и застыло.

Высокий, хорошо одетый негр средних лет улыбнулся, спустился по лесенке и шагнул вперед.

— Рад, что вы здесь, — сказал Эдвин Теддерс, пожимая руку и поворачиваясь к остальным. — Это Чарльз Фишер, эстрадный иллюзионист и менталист.

Он указал на бледную женщину, голубые глаза которой были обрамлены сетью тончайших морщинок, а светлые волосы зачесаны назад и заколоты в пучок.

— Это Элизабет Брук, художница и писательница. Вероятно, вы читали…

— Мы знакомы, — сказал Фишер. — Как дела, Элизабет?

Она улыбнулась.

— Прекрасно, для разнообразия. А у тебя?

У нее был британский акцент, на пальце дорогое кольцо. Она поднялась, подошла к Фишеру и слегка его обняла.

— Рада видеть тебя снова… Мы вместе работали несколько лет назад, — сообщила она Теддерсу. — Хорошо, что вы смогли его достать.

— Действительно хорошо, — сказал Теддерс. — А это Мерси Спендер…

Фишер шагнул к грузной женщине с одутловатым лицом и водянистыми глазами, с красной паутиной капилляров под кожей носа. Она вытерла ладонь, прежде чем протянуть руку, и стрельнула взглядом.

— Здравствуйте, Мерси…

— Привет.

— …А это Алекс Мансин. Он работает на Всемирной фондовой бирже.

Алекс был низенький и пухлый, с мальчишеским лицом под седеющей шевелюрой. Хотя взгляд у него был твердый и глубокий.

— Рад познакомиться с вами, мистер Фишер.

— Зовите меня Чарльз.

— Приятно познакомиться, Чарльз.

— …А это Джеймс Маккензи Железный Медведь, инженер по спутникам, — сказал Теддерс, двигаясь дальше.

— Здорово, Джим.

Джеймс Железный Медведь был среднего роста, крепкого телосложения, с длинными черными волосами, темными глазами и смуглым лицом. Ладони у него были крупные и на вид очень сильные.

— Мы тоже работали вместе, — промолвил он. — Как поживаешь, Чарльз?

— Дел по горло. Расскажу тебе после.

— А это, — Теддерс указал на крупного улыбающегося мужчину с узкими блеклыми глазами, стоявшего у бара со стаканом в руке, — это Уолтер Сендс. Он играет в карты и другие подобные игры.

Фишер вскинул брови, потом кивнул.

— Мистер Сендс, здравствуйте…

— Здравствуйте, мистер Фишер.

— …Итак, мы в сборе, — объявил Теддерс. — Все остальные уже просмотрели чипы.

— Я тоже, — сказал Фишер.

— В общем, у всех остальных есть какое-то мнение. Думаете ли вы, что способны обнаружить приближение страгийского адепта?

— Не уверен, — ответил Фишер, — когда речь идет об инопланетянке с некой особой подготовкой.

— Именно так все и сказали. Можно ли предложить вам выпить?

— На самом деле я бы предпочел что-нибудь съесть. Я прибыл из другого временного пояса. Еще не было возможности поужинать.

— Разумеется.

Теддерс подошел к переговорному устройству и, нажав кнопку, заказал ужин.

— Его подадут на второй этаж. Предлагаю подняться и обсудить все там. Возможно, это будет чуть более… удалено… от любых акций, которые могут произойти. Поэтому, если кто-то хочет взять с собой что-нибудь выпить, лучше наполнить стаканы сейчас.

— Я буду джин с тоником, — сказала Мерси, вставая.

— А не лучше ли чашку чая? — спросила ее Элизабет. — Очень полезно.

— Нет. Я лучше выпью джин с тоником.

Она подошла к бару и налила себе высокий стакан. Элизабет и Теддерс переглянулись.

— Знаю, о чем вы думаете, — сказала Мерси, по-прежнему стоя широкой спиной к ним, — но вы неправы.

Уолтер Сендс, стоявший рядом с ней, ухмыльнулся и отошел.

Теддерс вывел их из комнаты, и они последовали за ним по широкой лестнице.

Он препроводил приглашенных в комнату для совещаний. Посередине стоял большой стол, а на нем находилось какое-то маленькое устройство. Полдюжины удобных на вид кресел располагалось вокруг стола. Слева стояли диван и четыре столика поменьше у стены, слева и справа. Три кабины переноса, способные вместить пару людей каждая, были установлены поодаль. Теддерс остановился в дверях и махнул рукой в сторону коридора.

— Чарльз, твоя спальня — вторая дверь налево. — Он повернулся к остальным. — Устраивайтесь поудобнее. Именно здесь вы будете работать. В любое время два человека должны прислушиваться к инопланетянке, пока остальные отдыхают. Можете разбиться на пары, как вам заблагорассудится, и составить график дежурств. Это маленькое устройство на столе — сигнализация. Нажмите кнопку, и вызывающие раздражение сирены включатся во всем здании. Если вы, находясь в своей комнате, услышите их, быстрее просыпайтесь и идите сюда. Можете воспользоваться кабинами переноса, если не будет другого выхода…

— Минутку, — вставил Алекс Мансин. — Все это, конечно, существенно, но вы только что подняли вопрос, который беспокоит меня и, вероятно, остальных тоже. А именно: насколько распространяется здесь наша ответственность? Скажем, мы обнаруживаем инопланетянку и подаем сигнал тревоги. Что потом? Я — телепат, но я, к тому же, могу передавать мысли другим — даже не телепатам. Вероятно, я смог бы сообщить этой твари смущающие образы и подавляющие эмоции. Возможно, другие смогут сделать что-то другое. Не знаю. Должны ли мы попытаться?

— Хороший вопрос, — сказал Уолтер Сендс. — Я способен влиять на выпадение игральных костей. Вероятно, могу воздействовать на зрительные нервы. Фактически я знаю, что могу. Я сделал бы человека на время слепым. Обязан ли я попробовать нечто такое — или мы просто оставляем оборону вышибалам, как только враг покажется в поле зрения?

— Мы не вправе просить вас рисковать своей жизнью, — ответил Теддерс. — С одной стороны, явилось бы огромной помощью, если бы вы сумели устроить нечто подобное. Я оставляю это на ваше усмотрение. Но чем больше вы сможете сделать, тем лучше, даже если это всего лишь парфянская стрела.

— Мы с Чарльзом однажды объединили наши силы, чтобы передать сообщение при весьма тяжелых обстоятельствах, — сказала Элизабет. — Интересно, что произойдет, если мы все попытаемся это сделать и направим суммарную силу против инопланетянки?

— Полагаю, это-то и надо вам решить, — сказал Теддерс. — Но если вы намерены испробовать, не сметайте все подряд без разбора. Не исключена помощь извне.

— Мы быстро научимся распознавать охранников, если уже этого не сделали, — сказал Сендс.

— Но вы можете случайно уловить мысли кое-кого, не являющегося охранником, — заявил Теддерс. — Я не хочу, чтобы вы попытались выжечь ему лобные доли лишь потому, что он кажется слегка отличным от других.

— Что вы имеете в виду? Кто «он»? — спросила Мерси. — По-моему, вам лучше объяснить.

— Его зовут Уильям Черный Конь Сингер, следопыт из индейского племени навахо, — ответил Теддерс. — Он на нашей стороне.

— Это тот парень, что практически в одиночку заполнил Межзвездный зоопарк в Калифорнии? — спросил Джеймс Железный Медведь.

— Да.

— Что конкретно он предпримет?

— Не в курсе. Но говорит, что намерен помочь.

Все они уставились на Теддерса.

— Почему вы этого не знаете? — задал вопрос Фишер.

— Он считает, что инопланетянка тоже может оказаться телепаткой. Сингер не хочет рисковать тем, что она узнает о его планах от нас Он считает, что способен блокировать телепатов, на худой конец, на некоторое время.

— Как? — спросил Сендс.

— Это имеет какое-то отношение к первобытному мышлению. Всего я не понял.

— Звездный Следопыт, — произнес Железный Медведь. — Читал о нем еще мальчуганом.

— Он родственник или как? — спросил Фишер, подходя к креслу и садясь.

Железный Медведь покачал головой.

— Мой отец был сиу из Монтаны. Он же — навахо из Аризоны или Нью-Мексико. Никоим образом. Интересно, что значит мыслить первобытно?

В холле появился человек с подносом. Теддерс кивнул в сторону Фишера, когда тот вошел в комнату. Поднос поставили и сняли крышку. Фишер начал есть. Железный Медведь сел напротив него. Элизабет выбрала кресло справа от Фишера, а Сендс — слева. Мансин и Мерси Спендер сели вместе с Железным Медведем.

— Благодарю вас, — сказал Мансин. — Теперь мы собираемся начать обсуждение.

— Вы не будете возражать, если я запишу вашу дискуссию? — спросил Теддерс. — Для последующего изучения.

Сендс улыбнулся, а оливка выскочила у Фишера из салата и покатилась по его руке.

— Если у вас есть аппаратура, способная записывать наше совещание, я буду весьма удивлен, — сказал Мансин.

— О! В таком случае, полагаю, у меня нет причин оставаться. Когда к вам вернуться?

— Примерно через час, — ответил Мансин.

— А можете ли вы прислать сюда большой кофейник и чашки? — спросил Железный Медведь.

— И чай, — добавила Элизабет.

— Будет исполнено.

— Спасибо.

Теддерс направился к двери.

Мерси Спендер взглянула на свой пустой стакан, начала было говорить, но передумала. Элизабет вздохнула. Сендс жевал оливу. Железный Медведь хрустел пальцами. Никто не произносил ни слова.

— Говорят, что у вас, папаго, есть песни силы, которые дают вам власть над всем сущим. Это правда?

— Увы, так лишь говорят. На самом деле мы не обладаем властью над полезными ископаемыми под нашей землей.

— Почему?

— Мы не навахо.

— Не понимаю.

— У навахо есть договор с правительством, дающий им такие права.

— А у вас нет?

— Для заключения договора с правительством сперва необходимо развязать против него войну. Мы никогда не видели от нее пользы и оставались в состоянии мира. Договор выиграет у песни силы.

— Вы говорите так, будто это игра в карты.

— Навахо в карты тоже мошенничают.

— Койот, ты узнал тайну места текущей воды. Ты похитил ребенка Водяного Чудовища, которого там обнаружил. В итоге твоего вмешательства в эти силы ты вызвал потопы, стихийные бедствия и сдвиги горных пластов. Они привели к смерти, беспорядку и безумию среди Народа. Зачем ты это сделал?

— Ради смеха.

— Я понимаю, что женщина-Бегочидди, Бегочидди, Говорящий Бог и Черный Бог сотворили дичь, и так они получили власть над охотой?

— Да. Они способны помочь охотнику, если захотят.

— Но вы уже больше не охотитесь, как прежде.

— Правда.

— Значит, в наши дни у них меньше работы.

— Я так представляю себе, что они найдут чем заняться.

— Но я имею в виду, есть ли это полные параметры их функций в качестве тотемов в контексте современной структуры вашего племени?

— Не понял.

— Это все, чем они занимаются?

— Нет. Они также мстят за свой народ антропологам, лгущим о нас.

— Хорошо, что ты желаешь шагать в красоте, с красотой вокруг себя, мой сын. Но охотник не должен произносить молитв из Пути Благословения во время охоты, ибо все они в самом конце имеют благословение жизни, а ты требуешь молитвы смерти. К Говорящему Богу обязан ты обращаться и к Черному Богу: Айа-на-йа-йа! Эх-эх-эх! Сейчас время перерезания глотки! На-эх-йа-йа! Оно происходит в святом месте — перерезание глотки! Ай-ах, на-йа-йа! Перерезание глотки происходит в святом месте! На-йа-йа! Время перерезания глотки! Йа-эх-ни-йа!

— То, что нужно благословлять, не всегда жизнь!

Ночь. Он стоит перед стеной силового поля. Он наблюдает, как разворачивается камень.

— В твоем разуме облака, охотник.

— В моем разуме много всего, Кот.

— Ты пришел. Разве мы заключили сделку?

— Делай, что я просил, а я сделаю, что просил ты.

— Мы заключили сделку. Освобождай меня.

— Это займет около минуты.

Фигура поднялась, чтобы стать белым столбом, — один-единственный фасеточный глаз скользил по нему вверх. Билли Сингер подошел к площадке, где располагался пульт управления, открыл щит и понизил потенциал поля.

Основание столба расщепилось, а выше выделились из основной массы передние конечности. На верхушке выросла луковицеобразная выпуклость, глаз поместился в ее центре. Раздвоенные элементы стали напоминать лапы. Сужение посередине вдруг превратилось в талию. Голова удлинилась и смутно начала походить на волчью. Плечи расширились, руки и ноги утолщились. Излишняя масса сместилась назад, сделавшись широким хвостом. Человекоподобное существо было высоким, выше двух метров, и оно темнело по мере движения вперед, показывая грацию, которая намекала на предварительные репетиции.

Бесшумно, несмотря на свои большие размеры, существо вышло из-за ограждения и стало перед человеком.

— Предлагаю тебе восстановить силовой экран. Таким образом мое отсутствие заметят лишь через несколько дней. Я приучил их к подобной ситуации, принимая внешний вид участков места обитания по многу дней кряду.

— Я уже думал об этом, — ответил Билли. — Но сперва я хочу понаблюдать за твоими изменениями.

— Ты впечатлен?

— Да. Ты совершаешь их так быстро, — сказал он, вновь включая поле. — Пошли. Сейчас я доведу тебя до одной кабины переноса. Тебе придется заказать ее на мой номер без карточки — что потребует моего подтверждения с другого конца, поскольку я должен перенестись первым и…

— Мне известно, как они действуют. Мысли твоих сородичей заполняли меня понемногу, но долгое время.

— Тогда пошли.

Билли повернулся и зашагал через зал.

— Ты показываешь мне спину. Неужели ты не боишься, что я наброшусь на тебя и разорву на куски? Или твои поступки просчитаны?

— Я чувствую, что ты хочешь встретиться со страгийкой. Если убьешь меня сейчас, эта возможность будет для тебя потеряна.

Тень, такая же безмолвная, как и он сам, — в чем-то более человекоподобная, чем минуту тому назад, а следовательно, более чуждая — поравнялась с ним по левую руку. Она соответствовала его походке, движениям рук, всем его ритмам.

Он мог ощущать ее силу, пока они плавно двигались по залу. Обитатели клеток, мимо которых они проходили, беспокойно шевелились — во сне или полностью бодрствуя. Билли почувствовал оттенок веселости в чуждом разуме у его плеча, а потом переданное слово «Прощайте!», побудившие эти существа к неистовой активности.

Он вышел наружу и глубоко вдохнул ночной воздух. Существо рядом с ним бросилось на четвереньки, а потом отошло прочь, ускользая в тень и выходя из тени в самых неожиданных местах, пока они двигались вперед.

Где-то впереди начала лаять собака — звук прервался на полуноте под аккомпанемент шума борьбы. Билли не замедлил шаг, ощущая, а не видя, что Кот находится рядом с ним всю дорогу до транс-кабины.

— Отлично. Я сейчас настрою эту штуковину и перемещусь в одну маленькую общественную будку в паре миль от того места, которое мы будем охранять. Если есть какая-то причина на том конце тебе не переноситься, я воспользуюсь переговорным устройством. Иначе готовься последовать за мной.

Поблизости выделился кусок тени. Кот по пропорциям стал даже еще более человекоподобным и образовал нечто вроде длинного черного плаща из собственной плоти Крупный фасеточный глаз погрузился глубоко в голову и замаскировался соединительными тканями таким образом, чтобы возникало впечатление пары блестящих, нормально расположенных глаз.

— Подумав, — сказал Билли, — я считаю, что ты можешь перенестись, даже если там кто-то есть.

— Я вижу направление твоих мыслей, хотя и смутно. Я сформирую кое-что, напоминающее темные очки, и постараюсь придать коже более естественный цвет. Почему твои мысли столь затуманены?

— Упражняюсь для того, чтобы обмануть нашего врага, — ответил Билли, входя в кабину. — Скоро увидимся.

— Да. Меня не так просто потерять, следопыт.

Кот наблюдал, как Билли манипулировал с управлением и тускнел в этой клетке. Потом сам вошел в нее. Вытянув то, что стало правой рукой, закрыл щель, в которую Билли вставил свою кредитную карточку. Часть отростка втекла в отверстие и какое-то время его обследовала. Когда прозвучал звонок, он вытащил отросток и позволил себя транспортировать.

Странно, пение в его мозгу. Неужели было нечто в этих местах между местами, чтобы петь вот так о морозе и железе, огне и тьме? Через мгновение оно и воспоминания о нем исчезли.

Алекс Мансин ударил по кнопке когда обнаружил присутствие. За миг до этого рука Уолтера Сендса дернулась в том же направлении. Дом наполнили сирены, свет залил лужайки вокруг него.

— Да.

Мерси Спендер присоединилась к ним минуту спустя сев в кровати.

— Я могу их ощущать.

— Их? — присоединился Фишер отложив книгу.

— Там только один человек, — присоединился Железный Медведь во сне, — странно двигающийся, рядом с Сингером без сомнения…

— Не человек, — присоединилась Элизабет, видя сны про дельфинов. — Что-то еще, существо, наполненное ненавистью, текучее…

— Значит, вместе, — присоединился Сендс, — давайте это изучим.

— Да.

— …они двигаются вместе.

— Есть человек, сейчас тускнеющий, и что-то еще, чуждое существо, осознающее нас, тоже тускнеющее…

— …с человеком.

— …существо не есть существо, которое мы ищем.

— …оно охотится вместе с человеком.

— …наш общий враг.

— …сейчас отступает.

— …оно нас почуяло.

— …мы знаем его почерк. Будем следовать за ними?

— …выключите сигнализацию.

— …появляется охрана, мы должны доложить.

— Я последую, — Мерси удалилась, — за зверем если смогу…

— …а я — за человеком, — Железный Медведь двинулся прочь, — хотя тропа, боюсь, сейчас скрыта.

— …тогда мы разделяемся…

— …мы доложим…

Мансин и Сендс разошлись.

На следующий день в рощице метрах в сорока от дороги Билли Сингер сидел у ледяного ручья, прислонившись спиной к большому теплому камню. Он ел сандвич с ростбифом, созерцая полет птиц, прислушиваясь к ветру и наблюдая за поведением маленькой белки, прыгающей на нижних ветвях дерева, стоявшего вверх по течению, справа от него.

— Нечто охотится поблизости, — сказал ему другой.

— Да, знаю, — ответил он мысленно.

— Нечто крупное.

— Это я тоже знаю.

— Оно идет сюда.

— Да. Что это?

— Не могу разобрать. Зайди внутрь. Понаблюдаем…

Билли молча поднялся Камень треснул по вертикали надвое и открылся, словно стоящая стоймя раковина Внутренняя полость увеличилась, внешние поверхности пропорционально раздулись. Он вошел, и камень сомкнулся вокруг него.

Тьма, пронизанная несколькими маленькими отверстиями впереди.

Он приложил глаз к одному из них Увидел ручей. Какое-то время ничего не происходило. Перед ним появилась еще пара-другая щелей, но наблюдаемый участок оставался без изменений.

Потом донесся плеск. Что-то приближалось со стороны скрытого кустарником изгиба ручья. Поток его сознания замер. Он стал сейчас пассивным глазом охотника, разглядывающим все перед собой без всякой рефлексии. Его дыхание замедлилось. Время перестало существовать. Ну же…

Сперва тень. Затем медленно у изгиба появилась ветвистая голова. Олень, ощипывающий молодые побеги вдоль ручья.

Однако…

Животное вновь двинулось вперед, и стало видно тело. Что-то было не так в его движениях и постановке головы. Ноги сгибались не совсем должным образом. А форма головы была необычна Череп поднимался над глазами слишком высоко.

Оленеподобное. Да. Вероятно, хорошее приближение для того, кто лишь изучал повадки животного. Несомненно, достаточно правдоподобное, чтобы обмануть случайного наблюдателя. Но для Билли оно было лишь оленеподобным. Он гадал, распознал ли это и Кот.

— Да, — проплыло в разуме.

Тотчас же существо перед ними замерло, одна, более чем изящная передняя конечность поднялась. Потом повернулась голова, двигаясь под неестественными углами, чтобы обозреть все сразу.

Какие-то мгновения спустя существо разразилось движением: все тело изогнулось, удлинилось, ноги утолщились, укоротились, съежились.

А потом оно прыгнуло назад, в том направлении откуда появилось.

Как только это произошло, убежище раскрылось, извергнув Билли посредством некой силы, и к тому времени, когда он встал на ноги, Кот находился в процессе обратного преобразования в охотящегося зверя.

Не дожидаясь, пока метаморфоза произойдет до конца, Билли побежал в направлении, взятом существом, с плеском прыгнул в ручей и пошел по нему за изгиб.

Взгляд обозревал оба берега, но он не видел признаков того, что существо вышло из воды с какой-либо стороны. Сингер шлепал по гальке, песку и скользким камням вперед, продолжая наблюдение.

Очень долго он следовал извилистому водному потоку. Но не слышал никаких звуков впереди, да и не мог обнаружить доказательств того, что существо покинуло ручей. Он остановился у каменистого порога, чтобы исследовать его крайне тщательно. Тут же он услышал звуки, раздававшиеся сзади.

— Дальше впереди! Дальше впереди! — сообщал ему Кот. — Я коснулся ее разума. Существо ускользнуло. Но она порой себя выдает.

Билли повернулся и рванулся вперед. Кот мчался за ним.

— Что-то происходит Она опять меняется. Она теперь где-то наверху Она… Потерял ее…

Билли продолжил продвижение вдоль водного потока. Кот скакал впереди и через считанные мгновения скрылся за кустами Примерно через пять минут Билли нашел то, что искал, — след чего-то, вылезшего из воды Он двинулся по следу вверх и направо. Однако первый отчетливый отпечаток представлял собой некий причудливый трезубец, хотя и достаточно крупный, а глубина отпечатка указывала на искомую массу.

Следы вывели на возвышенность, и очередной отчетливый отпечаток, на который он наткнулся, показывал дальнейшее изменение формы.

И он напал на еще более свежие признаки Кота, по-прежнему идущего по следу Отпечатки лап Кота находились далеко друг от друга и были очень глубокими.

Путь оставался свободен, и Билли смог увеличить скорость. Двигаясь очень быстрым шагом — вверх по холму, вниз, снова вверх, — он переживал старое щекочущее ощущение, когда след зверя пропадал, чтобы вновь появиться через сорок футов, уже более легким, немного деформированным, а потом опять исчезал В его голове возникали картины — его природная способность создавать их усилилась благодаря инопланетному опыту Он прочитал знак правильно и, вовремя посмотрев вверх, увидел огромную темную фигуру, скользившую над головой в юго-западном направлении. И как только он поспешил залезть на дерево, в один миг понял, что преследуемый зверь победил.

Он получил лишь возможность вовремя увидеть, как темное существо скрывается из виду за лесом.

— Какая ловкая, — пришла к нему мысль Кота. — Интересно, смог бы я проделать такое?

— По крайней мере, она не направилась к особняку, — сказал Билли. — Хотя лучше всего нам вернуться на свой пост.

— Иди, — ответил Кот. — Я попытаюсь последовать за ней. Встретимся там позднее.

— Хорошо.

Перед тем как слезть, Билли заметил в проеме листвы над собой кусок ствола — почерневший и расщепленный. Последние события были ни при чем, но он вздрогнул от одного старого предрассудка, дотянувшегося до него сейчас. Из всех существующих деревьев для того, чтобы на него залезть, он выбрал пораженное молнией. Это к несчастью… Спускаясь, Сингер пел отрывок из Пути Благословения. Та часть его, которая не боялась молнии, стояла сейчас поодаль, облаченная в другие одежды.

Как много узнала страгийка о том, что за существо за ней гонится? «Кот, сохраняй присутствие разума, — подумал он. — Не выдавай себя в ярости охоты. Или ты инстинктонепробиваемый даже против такого существа, которое преследуешь?»

Билли спрыгнул на землю и повернул назад. Что бы сделал Найенесгани?

Он не знал.

Солнце спускалось по небу с прямого пути опять вкось неся к воде к воде дымку разума Билли время развязывать узлы касание облака затемняющее небо как рука со знанием о собственных совках среди песка на берегу голубое серое белое желтое ни красного ни настоящего черного неважно птица над скрюченной фигурой человека на дереве поющий сук шевелящиеся на ветру листья рыба в воде подверженная разложению бутылка из-под содовой разлагающаяся на стремнине.

Не думая, погрузить свои руки. Горстка песка в правой ладони у указательного пальца. Рука поворачивается. Струйка, регулируемая большим пальцем. Движение. Рука не забыла. Линии. Углы. Здесь голубое, белое и желтое. Наа-тсе-элит, йеи, Радуги, обретающее форму, охраняющее юг, запад и север, открытое востоку. Внутри, тело Грома, Икне-этсо, летучая мышь — страж над его головой, вестник Ночи. Здесь великая сила. Один из непредсказуемых и опасных богов. Держащий молнию, напевающий себе под нос, отрывки Песнопения Горы, заканчивающий, пристально вглядывающийся, Билли. Долгое время пристально вглядывающийся.

Медленно — осознание. Произошла странная вещь. Сознательно или машинально. Почему из всего, к чему можно взывать, Гром? Коли на то пошло, зачем вообще взывать? Как бы ни сложились обстоятельства, он проиграет.

Однако он протягивает руку, чтобы коснуться ик-не-эка-а, молнии, передать снадобье и силу, поскольку она перед ним.

А теперь… Дневной песчаный рисунок нужно стереть до захода солнца. Он должен быть стерт священным пернатым посохом.

Билли вспомнил черное перо в тчахе, вытащил его и воспользовался им с этой целью, сбрасывая песок в воду.

Теперь пение. Билли Черный Конь Сингер. У угла усадьбы. Ночь. Небеса заполнены весенними созвездиями. Стихают крики койота.

Они вновь обнаружили ее вечером, кружили и кружили на большом расстоянии, прощупывая, осторожно приближаясь. Выжидали.

Она медленно подходила во множестве обличий — ползущих, подкапывающихся, плывущих. Они выжидали. А когда ночь закончилась, она появилась.

В один момент Кот был у него за спиной — темный каменный контрфорс стены. Затем чья-то громадная фигура пролетела над головой, затмив звезды. Контрфорс потек вверх, превращаясь в кошмарный силуэт на стене.

Затем вторая темная фигура понеслась в потоках воздуха, набирая высоту, и, сделав крут, плавно двинулась сквозь ночь к дому.

Он не был уверен, в какой точке произошло столкновение и началась схватка — было ли это в воздухе, на земле, внутри земли или снаружи. Но он услышал жуткие крики почти в то же самое время, когда на всех площадках включился свет. Он оставался неподвижным в своем темном углу, прислушиваясь ко всевозможным звукам, последовавшим за этим: грохоту, сиренам, звуку разбивающегося стекла, нескольким небольшим взрывам. Это продолжалось с минуту, а потом весь свет погас.

А он выжидал. Не мог думать ни о чем. Вспоминал всякую всячину и тихо пел песню.

Потом опять воцарилась тишина. Он смотрел на небо, пока тянулось это мгновение.

Раздался оглушающий грохот, а за ним звуки потише. Огонек промелькнул за парой окон на втором этаже.

— Кот?

Крупная фигура появилась у фасада здания, опустилась на четвереньки и медленно двинулась прочь. Ничто не шелохнулось, чтобы ей помешать. Ночь оставалась тихой. Билли взглядом следил за перемещением.

Он понял: время завершить песню. На ремне у него были нож и лазер с компьютерным наведением. Если это страгийка, нужно попытаться ее уничтожить. Он вытащил оружие и положил большой палец на кнопки.

— Вот так ты держишь свое обещание, охотник?

— Кот!

— Да. Она дралась здорово, но она мертва. Я ее побил. Теперь посмотрим, сумеешь ли ты пустить в ход оружие, прежде чем я до тебя доберусь. Нас разделяют десять метров, и я готов к прыжку. Оружие быстрее меня, но как насчет твоего пальца? Я узнаю тот миг, когда ты решишься. Вперед. Теперь куда угодно…

— Нет.

Билли отбросил оружие в кусты справа от себя.

— Не понял, какая твоя часть идет таким путем.

Он обнаружил замешательство, подчеркнутое небольшой болью.

— Ты ранен?

— Ничего страшного.

Оба оставались неподвижными.

— Как ты сказал, теперь куда угодно, — наконец произнес Билли.

— Ты не оказываешь мне никакого сопротивления?

— Нет.

— Почему? Ты же хищник, вроде меня.

— Мы заключили сделку.

— Что такого, когда ценой является твоя жизнь? Я ожидал противоборства.

Кот обнаружил нечто наподобие замешательства.

— Я дал тебе обещание.

— Но я принял его, имея в виду, что ты будешь ожидать здесь моего нападения и защитишься, когда придет время.

— Извини. Я понял не так. Сейчас у меня нет намерения давать тебе мнимый бой. Ты требуешь мою жизнь. Бери.

Кот начал медленно приближаться, его тело все ниже и ниже припадало к земле. Когда же он поднял голову еще раз, на ней оказалось неимоверное, рогатое и клыкастое получеловеческое лицо — зверская пародия на лицо самого Билли. Потом внезапно Кот отступил и поднял эту голову на целых восемь футов над землей. Он свирепо взглянул вниз.

Билли вздрогнул, но не сошел с места.

— Ты получаешь от этого громадное наслаждение, охотник.

Билли пожал плечами.

— Что поделать.

Кот начал раскрывать за спиной огромные крылья с перепонками. Через некоторое время он завернулся в них и превратился в неподвижный темный столб.

— Если ты сумеешь перемахнуть через стену, прежде чем я до тебя доберусь, — наконец промолвил Кот, — я позволю тебе уйти.

Билли не шелохнулся.

— Нет, — сказал он. — Я знаю, что не смог бы этого сделать. Я не буду пытаться лишь для того, чтобы тебя позабавить.

Столб расцвел — некий экзотический цветок распустился, открывая тигроподобную голову. Она качнулась в его сторону.

— Ты преследовал меня больше недели, — сказал Кот в конце концов. — Когда я мечтал о твоей смерти, я мечтал к тому же об охоте на тебя. Одной твоей смерти было бы достаточно, но я не хочу, чтобы все было завершено через секунду. К тому же меня тревожит, что я не в силах понять, проистекает ли это желание из того, что я знаю лучше всего, — охоты, — или длительная ментальная связь с твоим родом каким-то образом научила меня радости от продления мучений врага.

— И то, и другое достаточно примитивно, — ответил Билли. — Я бы об этом не волновался.

— Я и не волнуюсь. Но я желаю охоты и вижу теперь, что только одно-единственное заставит тебя дать ее мне.

— И что же это такое?

— Твоя жизнь. Шанс получить ее обратно.

Билли рассмеялся.

— Я уже уступил себя смерти. Неужели, Кот, ты считаешь, что ты — единственный чужак-неудачник в этом мире? Мой народ — мой настоящий народ — тоже мертв. Все-все. Мир, в котором я сейчас оказался, для меня чужой. Твое предложение лишь окончательно сфокусирует мое состояние. И я к этому приготовился.

Кот отошел назад.

— Много лет назад, — сказал он, — я видел в твоем разуме великую гордость за умение твоего народа приспосабливаться. Теперь же ты утверждаешь, что оно тебя покинуло. Я же говорю: это означает, что ты стал трусом, видящим в смерти самый легкий выход.

Билли оцепенел.

— Это неправда!

— Загляни в себя. Я лишь оправдал твою уступку.

— Нет!

— Тогда борись со мной, Билли. Примени еще раз свое мастерство против меня.

— Я…

— Ты сейчас боишься, чего прежде не было. Ты боишься жить.

— Это не так.

— Не произнесешь ли эти слова четыре раза, человек Народа?

— Черт тебя подери, Кот! Я был готов, готов к поединку с тобой. Но ты не удовлетворяешься только моей смертью. Ты желаешь, перед тем как меня убить, вселить в меня неуверенность!

— Если это то, что требуется, да. Теперь я вижу, что было бы мало удовольствия в том, чтобы убить тебя, будто какой-то безмозглый кусок мяса, покорно идущий на бойню. Полная месть требует радости охоты. Поэтому я позволю тебе одну попытку и дам тебе понять, что мое обещание такое же твердое, как и твое, Билли Сингер, — ибо не могу позволить побить себя даже в этом. Иди. Убегай. Заметай следы, следопыт. Я дам тебе, по своим оценкам, час — а я чрезвычайно хорош в определении времени, — а потом буду тебя догонять. Ты преследовал меня почти восемь дней. Давай, скажем, неделю. Выживешь так долго, и я откажусь от претензий на твою жизнь. Мы пойдем своими путями, независимые друг от друга.

— И какие будут правила? — спросил Билли.

— Правила? Если ты сможешь убить меня, прежде чем я убью тебя, во что бы то ни стало сделай это. Двигайся куда угодно с помощью любых средств по своему выбору. Все считается честным. На охоте нет правил. Проживи неделю — и избавишься от меня. Хотя ты этого не сумеешь.

— Кто может сказать?

— Ну так каков твой ответ?

Билли повернулся, разбежался и, прыгнув, ухватился за верхний край стены. Легко подтянулся одним махом.

— Начинай отсчет, — сказал он, соскакивая на противоположную сторону, и бросился бежать.

Больше минуты его преследовал смех Кота.

Первый день

Не сбавляя шага, он высветил циферблат часов и проверил время. Час. Билли улыбнулся, поскольку казалось, что Кот проглядел самое очевидное. Он мог за это время оказаться очень далеко, а все считалось честным… Пошел ровным шагом, который мог выдержать больше половины дня.

Поддаться страхам и побежать — значит остаться истощенным перед лицом усилий, которые, возможно, потребуются в дальнейшем.

Ветер хлестал по телу, насыщенные пятна теней приобретали зловещие свойства — прячущиеся глаза, клыки, движение…

Мертва. Страгийка мертва. Существо, способное вызвать страх в высших кругах. Мертва. И убил ее Кот. Скоро Кот помчится этим же самым путем. Неимоверный фасеточный глаз Кота мог видеть в инфракрасном диапазоне, различать поляризацию света. Он по-прежнему не был уверен относительно всех органов чувств, которыми обладал Кот.

Кот виделся ему сейчас гигантским чинди, не мешкающим, идя по следу.

Капли пота выступили у Билли на лбу. Часть его воспринимала мощь зверя с совершенно рациональной точки зрения. Он одолел Кота раньше, когда тот был более наивен. Но Коту предоставили пятьдесят лет, чтобы стать искушенным в отношении этого мира. Кот внезапно обрел призракоподобность на другом уровне — уже не зверь, которым он был, но нечто возвращающееся, как с севера…

Билли поборол возобновившееся желание ускорить шаг. Есть уйма времени, говорил он себе, достаточно, чтобы хорошо провернуть свое бегство. И почему нужно бояться? Считанные минуты тому назад он был готов умереть. Теперь, по крайней мере, появился шанс. Прошлое умерло. У него было некоторое мнение о том, как создавать будущее, но то зависело от его теперешнего поведения. Все должно оказаться в порядке. Задолго до истечения этого часа он будет в полной безопасности. Это лишь вопрос минут, в самом деле…

Он продолжал бежать трусцой, разум был сосредоточен на его цели. Наконец она показалась в поле зрения — станция транс-кабин, которые перенесут его вне зоны досягаемости Кота в мгновение ока. Билли видел огни небольшого здания на перекрестке, за полем, на которое сейчас вступал. Хотя что-то в ней…

Приблизившись, он понял, что окно на фасаде разбито, и замедлил шаг. Вокруг никого.

Он остановился и заглянул внутрь. В ряд у дальней стены стояли три устройства, все разломанные. Словно какое-то потерявшее управление тяжелое транспортное средство пронеслось сквозь здание, вырывая с корнем блестящие станины, переворачивая блоки управления. Батареи, как он заметил, были нетронуты.

Кот…

На сей раз Кот разошелся, далеко зайдя при прочесывании этого района… Кот предвидел возможный вариант бегства в таком направлении и отрезал этот путь отступления.

Он огляделся. Повреждение должно быть зарегистрировано в районном центре управления. Но час уже поздний. Не говоря уж о том, когда сможет прибыть ремонтная бригада.

Карта. Внутри должна быть карта линий района.

Билли направился к двери и вошел. Да. На стене справа. Он изучил расположение красных точек, обозначающих кабины в этом районе, определил свое местоположение, поискал соседние.

До ближайшей четыре мили.

Узнал ли Кот ее местонахождение? Побеспокоился ли взглянуть на эту штуковину на стене, осознав, что это карта? И даже если так, пошел ли Кот на неприятности, разрушая еще одну кабину? Воистину, ему могло захотеться закрыть все ставки…

Но нет. Удивление Кота при его отказе бежать было искренним. Кот ожидал, что он будет спасаться бегством. Пока для него стало возможным ускользнуть от зверя и дойти так далеко, казалось маловероятным, что тот мог при таких обстоятельствах добраться до соседней кабины. Поэтому даже если Кот знал о ней, не исключено, что ближайшая кабина осталась неповрежденной.

Все же карта одно, а местность — совсем другое. Билли не был абсолютно уверен относительно расположения этой красной точки. Даже при такой форе он мог бы делать все быстрее.

Он оставил разгромленную станцию, взял свои вещи и вновь двинулся ровным широким шагом через фруктовый сад с голыми ветвями, потрескивавшими со всех сторон. Из-за кустов выскочил кролик и, перебежав ему дорогу, исчез в тени слева от него. Трава была влажная, и вскоре низ его штанов насквозь промок. Где-то начала лаять собака. Он внезапно почувствовал себя так, словно за ним наблюдают, причем непонятно, с какой стороны. Вновь мимолетные тени исказили картину.

С минуту Билли гадал, сколько сейчас времени, а потом желание это узнать отпало. Вдруг он обнаружил, что счастлив. Часть его разума почти подбадривала Кота, надеясь, что даже сейчас зверь идет по его следу. Пусть он будет близко. Пусть он будет очень близко и не встретит помех на пути. Иначе что за радость от подобного состязания? Многие годы Билли не чувствовал себя настолько полным жизненных сил. Сейчас внутри возникла новая песня, сопровождаемая барабанным ритмом его шагов.

Он не пытался анализировать перемену в своем настроении. Хаотичность обстоятельств была слишком плотной для интроспекции, даже будь он к ней склонен. Какое-то время достаточно просто нестись в ритме бегства.

Были моменты, когда он ощущал наверняка, что Кот прямо у него за спиной, и это, похоже, не имело значения. В другое время он был уверен, что уже победил, что далеко оторвался от своего преследователя, что ни за что невозможно его настичь. Казалось, все его чувства сейчас необычайно заострены: малейшее движение в ночи мгновенно распознавалось по слабейшему шороху, стуку или треску; призрачные очертания становились более отчетливыми, даже запахи приобрели новую значимость. Так все было когда-то, да, давным-давно…

До всего остального мир был таким, он был таким. Бег. На восток. Виденье, еще не затуманенное пеленой, которой позднее окутала его жизнь. Ему было восемь или девять лет, а он еще не умел говорить по-английски…

Но, в конце-то концов, какие черты из всего этого действительно остались при переходе из близкого к неолиту общества в мир высоких технологий? Он прожил больше лет в последнем, нежели в первом, если подобные вещи можно измерять только годами. Переход был осуществлен успешно, и оба края личностного спектра были для него доступны.

Но именно первобытное правило им, когда он бежал. Да. И эта часть предпочитала день ночи. Однако радость оставалась. Не то чтобы страх отсутствовал. Наоборот, страх вкладывал нечто в своеобразный вид приподнятого настроения, царившего в нем.

Продолжая путь, Билли гадал, какова ситуация в особняке. Что Уолфорд, Теддерс, охранники и страгийцы поняли из внезапного нападения, за которым последовала смерть адепта — без объяснений относительно того, что случилось? Естественно, они подозревают о его участии во всем этом, но наверняка сбиты с толку внезапным его исчезновением. Даже сейчас они наверняка пытаются его достать — хотя на сей раз он даже не надел устройство вызова.

Узнают ли они когда-нибудь? Впервые он заинтересовался, что Кот сможет сделать после — если все закончится, а он, Билли Сингер, отправится на север. Удалится ли Кот в какую-нибудь пустынную местность и проведет свои дни в роли хищника, таскающего домашнюю птицу?

Это казалось возможным, но уверен он не был. Он не мог разобрать, сосредоточена ли ненависть Кота только на нем, или Кот мог сделать все человечество ответственным за свое пленение. Изо дня в день, из года в год жаться в клетке, когда тебя рассматривают в упор группы проходящих мимо людей… Если бы их поменять местами, то, казалось Билли, он возненавидел бы весь человеческий род.

Начало расти чувство раздражения. Почему бы Коту не посчитать его жертвенным агнцем и не взяться активно за осуществление этой идеи?

Он покачал головой. Нет настоящего повода полагать, что впоследствии Кот обезумеет. Он не проявлял подобных симптомов. В любом случае, что за самокопания? Коту нужен именно он, а не он и вдобавок все остальные. А после того как Кот до него доберется, все будет кончено с…

Жертвенный агнец… Билли вновь подумал об овцах, которых пас мальчишкой. Долгие, медленно тянущиеся дни под небесами жаркими и холодными, огромными небесами… Лежал на склоне холма. Строгал ножом деревяшки. Пел. Бегал наперегонки с ребятами. Первое кувыркание в траве с той девушкой из-за гор. Как ее звали? А позднее с ее сестрой. Твердые груди под его ладонями. Беззаботные овцы вокруг. Облака, словно овцы, на горизонте. Овцы. Агнец Божий. Дора в небе с бирюзой. Убегая…

Кот. Убегать. Как же ты меня выследишь, Кот? Пойдешь ли ты по тем же знакам, по которым пошел бы я? Или твой инопланетный глаз отмечает иные приметы моего местоположения? Так или иначе, нет времени маскировать эту тропу. Сначала убежать. Прятаться потом. Сейчас самое главное — скорость. Скорость, благоприятная возможность. Удача. В любом случае, насколько близко ты мог подобраться? Или ты все еще ждешь, когда начать бег?

Бирюза в небе с Дорой под барабанный ритм поступи здесь внизу. Далеко впереди на склоне холма — огни. Вновь вдыхается и выдыхается ночной воздух. Шаг ровен. Поворот налево за черепообразный валун. Потом наверх. Кот, залезай. В черный мешок. Самое главное — полная энтропия. Но сперва.

Одна за другой тают минуты. Вдалеке гудение какого-то суперэлектромобиля над расчищенной тропой, которая некогда представляла собой шоссе; свет, огибающий стволы деревьев. Вероятно, направляется к станции. Ай-а! Живем. Если Кот даже сейчас не…

Подойдя ближе, Билли замедлил шаг. Здесь могла быть засада. Почему бы не потянуть время? Поскольку Кот мог соврать, чтобы получить преимущество в погоне. Попадешь в кабину, и зверь окажется в тупике. Окажется ли?

Идя теперь неторопливо, он изучал новое предположение. Что Кот говорил насчет того, разбирается ли он в кабинах?

Кот — телепат.

Но какого рода? Билли оценивал способности Кота в качестве некоего локатора-охотника — разумеется, усовершенствованного за время длительного заточения, но в основном настроенного на добычу в радиусе четверти мили. Все же существовали люди-телепаты, которые могли передавать и получать информацию в пределах всей планеты и в открытом космосе. Однако, опять-таки, он чувствовал, что подобных умельцев он в состоянии до какой-то степени блокировать, возвращаясь к мыслительным моделям детства. Но Кот тоже первобытен. Возможно, так от Кота не спрятаться. В случае чего.

— К черту тебя, Кот!

Теперь на четвереньках, тщательно очищая путь перед собой от всего, что могло вызвать малейший звук, бижутерия завернута в носовой платок и засунута в карман, руки ловко двигаются, колени и ступни продвигаются на расчищенные участки в полной тишине.

— Найди меня, если можешь. Борись со мной.

Ответа не было. И не было ничего между «здесь» и «там», что можно было принять как трансформацию своего противника.

Машина остановилась перед зданием. Из нее никто не вышел.

Билли вскочил на ноги и пробежал последние метры поля, деревья на краю, полотно дороги. Мельком глянул в окно станции: устройства не повреждены.

Чуть не рассмеявшись, он распахнул дверь и переступил через порог. Пусто. Безопасно. Дышится легко. Он распрямился, снял руку с рукоятки ножа. Закрыл дверь. Отлично. До свободы пять шагов.

Дальнее устройство слева гудело, готовясь к переносу.

Билли с любопытством наблюдал. Час был неурочный, а станция находилась в глуши. Он гадал, кто может прибыть. Вскоре начали образовываться очертания — женщины, несколько коренастой, с коротко подстриженными каштановыми волосами. На ней был темный костюм, а в левой руке она держала записывающее устройство с эмблемой какой-то службы новостей. Когда женщина приобрела плотность, ее взгляд остановился на нем.

— Здравствуйте, — сказала она, выходя из кабины и осматривая его одеяние.

— Здравствуйте.

— Прибыли или отбываете?

— Отбываю. Я только ждал, чтобы поглядеть, не знакомый ли идет.

— Вы настоящий индеец, правда? Не просто так оделись.

— Да. Если вы заказывали машину, я только что видел, как одна затормозила перед входом.

— Заказывала. Наверно, она. — Женщина направилась вперед, но затем приостановилась. — Вы живете в этом районе?

— Нет. Был в гостях.

Он двинулся к ближайшему устройству.

— Секундочку, — сказала она. — Я прибыла сюда из-за одного материала или того, что может стать материалом. Может, вам об этом что-нибудь известно.

Он заставил себя улыбнуться, делая очередной шаг.

— Сомневаюсь. Не видал ничего, достойного средств массовой информации.

— Короче, — настаивала женщина, — поступили сообщения о своеобразных мерах по обеспечению безопасности, предпринятых в последнее время в особняке Уолфорда. Потом внезапно этим вечером произошли авария системы электроснабжения и какой-то переполох. Сейчас они там совершенно некоммуникабельны. Вам что-нибудь об этом известно?

Билли покачал головой, двинулся вперед и вошел в кабину. Она последовала за ним и схватила за руку, когда он вставлял карточку в щель, эффективно блокировав его перенос.

— Подождите. Есть еще кое-что. Потом мы узнали, что транс-кабины поблизости от усадьбы повреждены. Вам известно, что соседняя станция на востоке вышла из строя?

— Может, из-за той аварии?

— Нет-нет Там есть собственные батареи — коли на то пошло, такие же, как и в особняке Уолфорда.

Он пожал плечами, надеясь, что ее рука разожмется.

— Боюсь, я не в курсе. Послушайте, я тороплюсь…

— Вы не видели или не слышали в этом районе чего-нибудь необычного?

Билли заметил, что ее записывающее устройство включено.

— Нет, — сказал он — Мне нужно отбывать.

— Это всего лишь ощущение, — проговорила женщина, — но, по-моему, вы что-то об этом знаете.

— Сударыня, — вздохнул он, — вас ждет машина. Идите и смотрите сами, как заправский репортер. Хотя я бы здесь не ошивался.

— Почему?

— Возможно, с этой станцией тоже что-нибудь случится.

— Из-за чего?

— Откуда я знаю? Но если существует нечто опасное, вы хотите оказаться на его пути?

Она впервые улыбнулась.

— Если это даст материал, да.

Он набрал координаты.

— Счастливо.

— Пока еще нет, — ответила женщина, по-прежнему держа его за руку. — Вы вообще имели к этому отношение?

— Уматывайте отсюда, — сказал он ей, — в машине или с помощью одной из этих будок. Спешите! Здесь небезопасно. Не ошивайтесь поблизости.

— Будь я проклята, если дам вам теперь уйти! — воскликнула она, снимая похожий на авторучку приборчик с обратной стороны лацкана.

— Извините, — сказал Билли, высвободил руку и оттолкнул женщину. — Делайте, что говорят! — заорал он. — Уматывайте! — И начал тускнеть.

Когда он, выйдя из кабины на лондонском вокзале Виктории, положил в карман карточку, ему пришлось сдержаться, чтобы не побежать. Он провел тыльной стороной ладони по лбу, и та стала влажной.

Билли направился к ближайшему выходу, освещенному бледным светом серого утра. Его внимание тут же приковал запах еды, исходящий от круглосуточной закусочной. Слишком близко, решил он и вышел из здания.

Он миновал вереницу экскурсионных машин на воздушной подушке, череду таксомоторов — водителей нигде не было видно. Какое-то время продолжал шагать прямо, затем повернул наугад примерно на север и сошел с тротуара. Он последовал по тропинке между деревьев, ведущей к тому, что некогда являлось оживленной магистралью. Теперь улиц меньше, чем сто или даже пятьдесят лет назад, судя по впечатлениям от прежних посещений. Некоторые главные артерии сохранялись для движения грузовиков и редких личных машин на воздушной подушке, другие стали местами для прогулок, остальные просто исчезли. Большинство же превратилось в городские зоны дикой природы — или парки, как он привык их называть.

Билли шагал по извилистым дорожкам с полчаса, порядочно удалившись от вокзала, а вокруг продолжало светлеть. Становились громче звуки просыпающегося города, приглушаемые деревьями. Он повернул направо, к границе парка.

Выше, за пешеходной дорожкой виднелись витрины открывшихся и открывающихся заведений. Дальше, под аркой во дворе он заметил вывеску кафе, поднялся по лестнице и направился в том направлении. По его оценкам, он находился где-то недалеко от Пиккадилли.

У самой арки Билли замер, охваченный возобновившимся ощущением, что за ним наблюдают. Он огляделся. На тротуаре и во дворе было множество народу, некоторые из людей, как и он, выделялись одеждой разных континентов, но ни один из них, похоже, не обращал на него особого внимания, и никто не казался достаточно крупным, чтобы воплотить всю массу его противника.

Конечно, это могло быть что-то позади него, в лесу…

Ему не хотелось отбрасывать любое предупреждение, даже предчувствие. Поэтому он зашагал дальше, пройдя мимо арки. В нише на углу он увидел транс-кабину. Поддаться нервозности было бы признаком как слабости, так и осторожности, но, к тому же, много можно сказать о сохранении убегающим человеком спокойствия духа. Он ускорил шаг.

Подойдя, Билли увидел, что в нише также находится устройство вызова полиции. Дергаешь за ручку сигнала тревоги, и через секунду сюда переносится бобби — система, сходная с той, что используется в эти дни почти повсюду. Не то чтобы он видел в этом очень большую помощь, если вдруг обнаружит Кота у себя за спиной. В лучшем случае, отсрочка. И вероятно, вызвав полисмена, он обречет того на смерть.

Он пошел еще чуть быстрее — и увидел голову койота, нет, маленькой собачки, высунувшуюся из-за угла ниши и повернувшуюся в его сторону.

Ощущение безотлагательности росло. Он боролся, но не мог противостоять желанию оглянуться.

Когда же он это сделал, то внезапно почувствовал головокружение. Крупный мужчина в черном плаще и очках только что вышел из парка Билли бросился бежать.

Он нащупал и вытащил кредитную карточку, пока несся вперед. Повернул ее соответствующим образом, чтобы мгновенно вставить в щель аппарата. Его захлестнула волна страха, быстро превратившегося в отчаяние. Он вдруг стал уверен в том, что не успеет, ощутил мощное побуждение остановиться и дождаться своего преследователя.

Вместо этого он ворвался в кабину, сунул карточку в щель и настучал набор координат. Обернувшись, увидел, что мужчина, встав на четвереньки, мчится к нему, на ходу меняя форму Кто-то завизжал. Над головой проплывал дирижабль. Вся картина стала двумерной и начала тускнеть. Прощай, Пиккадилли…

— Беги, охотник, — услышал он слабый голос среди своих мыслей. — В следующий раз…

Билли стоял, трясясь, в будке на вокзале Виктории. Но теперь это было скорее реактивное движение, нежели страх. Страх, отчаяние, определенность судьбы исчезли в мгновение переноса. Именно тогда он осознал, что Кот наверняка проецирует на него эти чувства; чуть более искусный вариант старого трюка, парализующего добычу, — приема, который он несколько раз ощущал в более явной форме много лет назад. До какой же степени развил его Кот с тех пор!

Билли вызвал таблицу на справочный экран и взял новый набор координат. Наверняка преследователь выудил вокзал Виктории из его мыслей и…

Уже тускнея, он увидел нечто, начинающее принимать форму во второй будке от него, — нечто, напоминающее высокую, псевдочеловеческую фигуру в плаще, в процессе расширения плеч и удлинения передних конечностей.

Проклятье!

— Да!

Перенос в Мадрид… Ясное небо в грязном окне, Толпа владельцев сезонных билетов. Нет времени…

Билли вызвал справочное, набрал очередные координаты. Он озирался, а Мадрид начинал исчезать. Никаких признаков прибытия торглиндского метаморфа. Он вздохнул. А выдохнул на Гар-дю-Нор в Париже. Вызвал местное справочное и перенесся еще раз.

Шагом. День еще более ясный. С вокзала Тюильри. Теперь в безопасности. На сей раз у Кота нет возможности последовать за ним.

Прошелся по Елисейским полям. Пересек парк, дорожку для велосипедистов и, выйдя на тротуар, ощутил аромат пищи, исходящий от ближайшего уличного кафе.

Он миновал несколько кафе, прежде чем остановился в одном — со свободным столиком, поблизости от транс-кабины и с хорошим обзором в обоих направлениях. Он сел и заказал плотный завтрак. Закончив есть, задержался, опустошая бесчисленные чашки кофе. Ничего угрожающего не появлялось, и Билли ощущал брезжащее чувство безопасности. Через какое-то время им овладело ощущение летаргии.

Ночь. Здесь было позднее утро, но в стране, которую он покинул, стояла ночь. Он очень долго не спал.

Он встал и опять зашагал. Нужно ли перескочить еще в один город, чтобы замести след? Или он уже достаточно скрыл свою тропу?

Он пошел на компромисс и перенесся на Левый берег. И опять зашагал. Он знал, что мышление у него затуманилось. Наполненный изначально необходимостью бегства, его разум теперь работал на малых оборотах из-за реактивного действия, из-за усталости. Несложно получить стимулятор для полного восстановления бдительности, связавшись со своим врачебным компьютером и попросив переслать рецепт местному аптекарю. Но сейчас Билли чувствовал себя в относительной безопасности, и лучше отдохнуть и восстановить свои естественные силы, чем при подобном положении дел продолжать в том же духе с помощью искусственных средств. Тело могло оказаться чрезвычайно важнее разума, ощущения и реакция — более надежными проводниками, чем любой тщательно разработанный замысел. Разве он уже не решил, что первобытное — лучшее оружие против опасного телепата? Сейчас поспать, расплачиваться, если нужно, потом.

Он набрел на гостиницу, называющуюся «Сен-Жак», рядом с университетом. Несколько транс-кабин располагалось по соседству, а одна — в вестибюле. Билли снял номер на третьем этаже и полностью одетый растянулся на кровати.

Он долго смотрел в потолок, будучи не в силах заснуть. Приходили и уходили картины недавнего бегства. Однако постепенно начали вторгаться другие образы, не имевшие отношения к настоящему. Он поплыл вместе с ними, дыхание замедлилось, и в конце концов, они его унесли.

…Видение: Дора за видеоконсолью, вызывающая рои уравнений, пальцы, бегающие по клавишам, как пальцы матери по ткацкому станку, вводящая новые переменные, плетя дополнительные узоры, которые приведут к результату. Он не понимал. Но это не имело значения. Волосы у нее длинные, пшеничные, глаза очень светлые. Он познакомился с Дорой после возвращения из длительной экспедиции, когда институт отправил его на курсы усовершенствования по астрофизической теории и новейшим навигационным методам. Она там преподавала математику… Уравнения превращаются в песчаные рисунки и в конечном итоге в черепа — как животных, так и людей. Дора смеется. Он смутно припоминает, что она мертва. Была бы она жива, если бы не встретилась с ним? Вероятно. Но… Экран теперь стал игральным автоматом, а черепа продолжают вращаться и останавливаться, приобретая различные цвета… Цвета тянутся вдоль стен каньона, по которому он идет. Длинные шершавые полосы пластов справа и слева. У его ног разбросаны черепа и кости: одни серые и изгрызенные, расколотые и обветренные, другие свежие, цвета слоновой кости, некоторые инкрустированы бирюзой, кораллом и гагатом. За его спиной раздается какой-то звук, но он оборачивается и ничего не видит. Звук раздается снова, и снова он оборачивается, и снова там ничего нет. Когда звук раздается в третий раз, он считает, что заметил мимолетную тень, пока поворачивал голову. На четвертый раз вот он — ждет. Стоит и смеется у кучи костей. «Пошли», — говорит койот и отворачивается. Билли следует за ним, а тот ведет его среди теней. «Быстрее», — говорит койот, начиная бежать вприпрыжку, и он ускоряет шаг. Похоже, проходит долгое время, пока они движутся через сокрытые места. Темные места. Места забвения. Дора идет следом. Огонь костра и танцоры. Звуки трещоток и барабанов. Ночной клуб сквозь пелену виски. Пыльная поверхность Вотана-4, цистерноподобные звери, обитающие там. Кости под ногами, кости вокруг. Падение, падение… Звуки за спиной. Его тень предшествует ему, а он преследует мохнатый хвост Трикстера. «Куда мы идем?» — кричит он. «Наружу и вверх, наружу и вверх», — приходит ответ. Его тень внезапно обволакивает более крупная тень чего-то, находящегося прямо за спиной. «Быстрей! Наружу! Вверх! Быстрей!»

Пробуждение по тревоге: за окном стало сумрачнее. И что это за звук по лестнице?

Наружу и вверх? Слишком сильная штука, чтобы ею пренебрегать. Он по-прежнему едва не слышал койота за окном.

Билли встал, пересек комнату и выглянул. Там была пожарная лестница. Заметил ли он ее, когда поселялся? Он не помнил.

Он открыл окно и вышел наружу, будто по-прежнему двигаясь во сне. Казалось совершенно разумным, что он продолжает курс, которому следовал. Вечерний воздух был холодным, огни освещали путь вниз. Этот влажный, острый запах ветра… Сена?

Вверх!

Билли полез. С некоторым трудом он смог подтянуться и оказался на покатой крыше. Люди шли по улице Эколь, но никто не смотрел вверх. Он начал двигаться вправо — ноги в водостоке, руки скользили по шиферу. Присущие сну особенности сохранялись. Билли миновал несколько дымовых труб и спутниковую антенну. Впереди увидел угол. Раздался слабый, глухой стук, будто кто-то колотил в дверь внизу, слева от него. Он заторопился. Грохот и треск, последовавшие за этим, взволновали его воображение, но незначительно. Теперь будка была очень близко, находись он на земле…

Он двигался, словно следуя магической тропе, ведущей к еще одной пожарной лестнице, которую сейчас увидел. Даже звуки погони, когда крупное тело вылезло из окна его номера, зазвенело по металлической лестнице, а потом возвысилось, чтобы вскарабкаться на край крыши, казались лишь частью драмы, на которой он не был даже увлеченным зрителем, и уж никак не главным героем. Билли машинально продолжал двигаться, едва осознавая, что его преследователь к нему обращается — не словами, а чувствами, которые обычно, при определенных обстоятельствах, он нашел бы тревожащими.

Он оглянулся на повороте как раз вовремя, чтобы увидеть крупную, странной формы фигуру в черном, залезающую на крышу. Даже когда водосток оторвался под ее тяжестью и эта фигура безуспешно цеплялась, чтобы найти точку опоры, он не почувствовал притока адреналина. Когда она начала срываться, он услышал зов:

— Сегодня удача с тобой. Не упусти ее. Завтра же…

Слова и движения прекратились, когда преследователь упал в какие-то кусты. И только тогда Билли почувствовал, будто внезапно проснулся, осознав, что мир на самом деле существует, что его положение было рискованным. Он глубоко вдохнул ночной холодный воздух, перемахнул на пожарную лестницу и начал спускаться.

Когда он достиг земли, фигура все еще лежала темной грудой в зелени на краю тротуара. Она слегка пошевелилась и издала хриплый звук, но похоже, была неспособна встать и продолжить погоню.

Только после того как Билли вбежал в кабину, вызвал новые координаты и ввел их, он начал сомневаться.

ДИСК III

Во времена до Найенесгани Старик Койот раз наткнулся в своих странствиях по земле на Движущийся Камень. Тот заговорил с ним, и он ответил.

Изумленный тем, что огромный каменный валун обладает разумом, Койот быстренько начал над ним насмехаться.

Сперва нарисовал у него на боку нелепую рожицу.

— Старик Камень, ты хмуришься — сказал он.

— Мне не нравится лицо, которое ты мне дал, — ответил тот.

— И ты лыс, — сказал Койот — Я это исправлю.

Он забрался на верх камня и опорожнил кишечник.

— Кудрявые коричневые локоны очень тебе идут.

— Ты надоел мне, Койот.

— Я вернусь, чтобы развести огонь у твоего основания и приготовить себе ужин, — сказал Койот, — сразу после охоты.

— Вероятно, я тоже поохочусь, — отозвался камень.

Койот направился в лес. Он еще не очень далеко ушел, как услышал позади себя грохот и, оглянувшись, увидел, что камень, медленно катясь, начал его преследовать.

— Вот те на! — сказал Койот и пустился наутек.

Убегая, он увидел Пуму отдыхающую в тени.

— Пума, — позвал он — Кто-то гонится за мной Ты не поможешь мне, сестра?

Пума поднялась, потянулась и посмотрела назад.

— Ты, должно быть, шутник, — сказала Пума, увидев Движущийся Камень. — У меня нет желания стать плоской кошкой. Беги дальше.

Койот побежал и чуть позднее поравнялся с Медведем, только что вылезшим из своей берлоги.

— Слушай! Медведь, дружище! — крикнул он. — Меня кто-то преследует. Ты мне не поможешь?

— Конечно, — сказал Медведь. — Не много таких вещей, которых я боюсь…

Тут Медведь услыхал шум погони, оглянулся и увидел Движущийся Камень.

— …Но это одна из них, — добавил он. — Извини.

— Что же мне делать? — возопил Койот.

— Смотри на все философски и беги что есть мочи, — ответил Медведь, возвращаясь в берлогу.

Койот продолжал бежать вниз, на равнины, а Движущийся Камень позади набирал скорость.

Наконец Койот увидал Старого Бизона, пасущегося в высокой траве.

— Бизон! Спаси меня! За мной гонятся! — закричал Койот.

Старый Бизон медленно повернул голову и посмотрел на приближающийся валун.

— Можешь воспользоваться моей полной моральной поддержкой, — ответил Бизон. — Но я только что вспомнил, что время уводить стадо. Мы почти подчистили здесь весь корм. Увидимся, парень… Эй, стадо! Уносим хвосты на тот берег реки!

Койот все бежал, тяжело дыша, и в конце концов очутился в том месте, где отдыхали ястребы.

— Помогите мне, прекрасные летуны и могучие охотники! — воззвал он. — Мой враг настигает меня!

— Спрячься в дупло и предоставь Камень нам, — сказал вождь ястребов.

Ястреб-Вождь дал сигнал, и все племя поднялось в воздух, сделало круг и упало на Движущийся Камень. Своими клювами птицы взломали его внешнее покрытие, а потом начали работать вдоль трещин, расширяя их и удаляя вещество изнутри. Через короткое время Камень уменьшился до размеров гальки.

— Вот, — сказал Ястреб-Вождь, — все кончено. Теперь можешь выходить.

Койот вылез из дупла и посмотрел на остатки своего врага.

— Это была лишь игра, — сказал он, рассмеявшись. — Вот и все. Я никогда не находился в настоящей опасности. А вы, глупые птицы, на самом деле подумали, что я в беде. Забавно. Действительно забавно. Неудивительно, что все над вами смеются. Вы действительно решили, что я боюсь этого старого камня?

Койот смеясь, пошел прочь, а Ястреб-Вождь дал еще один сигнал.

Ястребы упали на обломки камня, собрали их и начали составлять вместе, будто кусочки гигантской головоломки.

Когда Движущийся Камень снова обнаружил себя целым, он застонал, а потом, сперва медленно, начал катиться в том направлении, в котором ушел Койот. Он набирал скорость по мере движения и вскоре опять увидел Койота.

— О нет! — вскричал Койот, увидев приближающийся Камень.

И опять пустился наутек. Он добежал до склона холма и стал спускаться. Движущийся Камень позади него набрал скорость, сократил расстояние, разделяющее их, и перекатился через Койота, раздавив того насмерть.

Кружащийся ястреб видел это и возвратился, чтобы сообщить остальным.

— Старик Койот снова сделал то же самое, — сказал ястреб — Он никогда ничему не научится.

Второй день

Ночь, с валами тумана, накатывающимися на каменистые склоны, звезды в середине неба, свечение восходящей луны на кромках предметов Электромобиль следовал по высокогорной тропе, извивающейся между каменной стеной и спускающимся вниз склоном, прорезающей выступы скал, поворачивающей, опускающейся и поднимающейся Овцы броди ли по дороге, пощипывая весеннюю траву В этой дикой местности не было фонарей, не было никаких других транспортных средств Ветровое стекло время от времени запотевало и очищалось одним автоматическим движением «дворника» Единственным звуком, кроме низкого жужжания мотора, была редкая, но назойливая нота порывов ветра, просачивающихся в какую-то щель в машине.

Билли въехал в дугу, поворачивающую направо, затем — резкий подъем налево Он чувствовал себя все в большей безопасности с каждым пройденным километром Кот оказался более грозным, чем он ожидал, когда дело дошло до использования транскабин и действий в городах Он по-прежнему не был уверен в том, как зверь способен определять его местоположение с такой точностью Трюки с кабинами он еще мог понять, но знание места, где его можно найти Это почти что попахивало колдовством, несмотря на тот факт, что у Кота было много времени для разработки плана.

Все же смена тактики должна обеспечить его теперь запасом времени, который понадобится для окончательного избавления от преследователя. Билли перенесся обратно на Гар-дю-Нор, улизнув от оглушенного Кота на Левом берегу. Оттуда он транспортировался в Дублин — город, который посещал множество раз во время поездок в Ирландию, посоветовался со справочной и перенесся в Бантри, где когда-то провел несколько недель, ходя под парусом и рыбача. Там, в этом приятном и тихом уголке Западного Корка, он поужинал и познал начало этой небольшой безопасности, которую ощущал сейчас. Билли прошел через городок до залива, вдыхая соленый воздух и воскрешая в памяти месяцы, которые могли бы стать счастливее хотя теперь он видел их как один из множества периодов приспособления к еще одному изменившемуся времени. Вспомнились лодка, и девушка по имени Линн, и блюда из даров моря. Это, а еще тот факт, что маленький неторопливый городок позволил ему постепенно войти в новое десятилетие. Могло ли нечто подобное оказаться тем, в чем он сейчас действительно больше всего нуждался? Билли покачал головой и крепче вцепился в руль, преодолевая извилистый спуск.

Время подумать. Нужно добраться до безопасного места, где можно решить свою задачу. Что-то было совсем не так как надо. Он упускал важные вещи. Кот подходит чертовски близко. Он обязан стряхнуть его! Это все еще его мир несмотря на все перемены. Инопланетный зверь не должен перехитрить его здесь. Время. Ему нужно некоторое время, чтобы над этим поразмыслить.

Изменить модель, решил Билли. Если он оставлял за собой какие-то следы в кабинах, какие-то указатели, по которым его выбор пунктов назначения мог стать известен, такой ход с его стороны должен свести на нет этот эффект. Он взял машину напрокат в Бантри и поехал на север по дороге которую помнил. Миновав Гленгарифф продолжил двигаться в сторону Кенмара, путешествуя по сельской местности, лишенной транс-кабин. На какое-то время Билли ощутил себя свободным. Была только ночь, и ветер, и скалистая перспектива. Его лишило равновесия то, что Кот выпустил его прошлым вечером. С того времени он лишь импровизировал. Теперь ему нужно появиться с каким-то планом — мерами всеобщей защиты, которые поддержат его на этой тропе. План…

Огонек вдали. Теперь пара. Три…

Билли взял термос и сделал глоток кофе. Первая ошибка, вероятно, заключалась в том, что он недостаточно использовал транс-кабины. Нужно было продолжать передвижения, чтобы в самом деле замести след. Очевидно, Кот находился достаточно близко, чтобы выудить пункт назначения из его разума. Даже тогда, когда он прыгал больше одного раза, Кот мог прибывать, когда он отбывал, и таким образом узнавал следующую остановку.

Четыре… До Кенмара еще порядочное расстояние от первых разбросанных ферм и сельских домиков.

Ночь сегодня была свежа. Он спускался по отлогому склону. Внезапно деревья вдоль тропы стали выше.

В следующий раз он по-настоящему все хорошенько затуманит. Будет прыгать взад-вперед среди такого множества мест, что тропа станет совершенно запутанной. Да, именно так он должен был поступать с самого начала…

— В следующий раз?

Билли вскрикнул. Ментальное присутствие Кота внезапно повисло вокруг него, словно запах обугленной плоти.

— Нет… — произнес он, стараясь вновь подчинить себе управление машиной, которое бросил, ощутив Кота.

Машина начала прыгать через поле примерно в двух футах над землей, направляясь к крутой возвышенности. Чересчур резкое изменение высоты перевернуло бы машину.

Крутанув руль, Билли сумел отвернуть от склона. Мгновения спустя он въехал обратно на дорогу. Хотя он всматривался во все стороны, он не видел признаков охотящегося зверя.

Уже на тропе он нажал на акселератор. Мимо проносились тени. Ветви деревьев шевелил ветер. Клочки тумана проплывали через дорогу, на мгновение освещаемые фарами машины.

— Кот? — наконец произнес он.

Ответа не было. Неужели он находится на такой грани, что вообразил ту единственную фразу. Напряжение…

— Кот?

Она казалась такой реальной. Билли старался восстановить свое душевное состояние в тот момент, когда это произошло. Он предположил, что мог вызвать ее сам, но ему не нравилось, на что это намекало в отношении его психического снаряжения.

Он промчался через множество зигзагообразных поворотов, взгляд продолжал поиски по обеим сторонам тропы.

Так быстро… Его уверенность была разрушена за один миг.

Теперь Кот будет ему мерещиться за каждым камнем, за каждым кустом?

— Почему бы нет?

— Кот!

— Да.

— Где ты? Чем ты занимаешься?

— Развлекаюсь. Я же решил, что суть игры состоит в получении максимального наслаждения. Хорошо, что ты так здорово сотрудничаешь ради достижения этой цели.

— Как ты меня нашел?

— Намного легче, чем ты мог подумать. Еще раз, я высоко ценю твое сотрудничество.

— Не понимаю.

— Конечно. Ты склонен кое-что от себя прятать.

— Что ты имеешь в виду?

— Теперь я знаю, что могу уничтожить тебя когда угодно, но я хочу растянуть удовольствие. Продолжай убегать. Я нанесу удар в самый подходящий момент.

— Это вообще не имеет никакого смысла.

— Да. Потому что ты на этом не остановишься. Ты — мой, охотник, когда бы я ни захотел.

— Почему?

Билли выехал на длинную дугу с деревьями на обочине. Казалось, далеко впереди появилось больше огней.

— Я скажу тебе, и все же это тебя не спасет. Ты изменился и сейчас не такой, каким некогда был. Я вижу в тебе то, чего не было в старые времена. Знаешь, чего ты действительно хочешь?

— Победить тебя, — ответил Билли. — И я это сделаю.

— Нет. Твое величайшее желание — умереть.

— Это не так!

— Ты отказался от мысли, что надо не отставать от мира. Долгое время ты выжидал и жаждал подходящего выхода. Я предоставил тебе подобную возможность. Ты думаешь, что убегаешь от меня. На самом же деле ты рвешься ко мне. Мне только легче, охотник.

— Неправда!

— …И прелестная ирония состоит в том, что ты этого не признаешь.

— Ты побывал в умах слишком большого числа калифорнийцев. Они наполнены дешевой…

— …И от твоего отрицания этого мне намного легче.

— Ты пытаешься одолеть меня ментально. Вот и все.

— Нет нужды.

— Ты блефуешь. Если ты можешь нанести удар сейчас, давай посмотрим, как ты это проделаешь.

— Скоро. Скоро. Продолжай убегать.

Ему пришлось притормозить из-за нескольких поворотов подряд. Он продолжал пристально изучать обе стороны тропы. Кот наверняка близко, раз способен мысленно дотягиваться, но, конечно же, у него преимущество передвижения по прямой, тогда как тропа…

— Точно.

Над головой откололся кусок ночи, упав с вершины высокого валуна, наклоненного к дороге справа. Билли попытался затормозить и одновременно свернуть налево.

Массивная, ягуароподобная фигура с одним мерцающим глазом приземлилась на капот машины. Она была видна лишь один миг, а потом спрыгнула прочь.

Воздушная подушка перекосилась, электромобиль наклонился и уже опрокидывался на бок, прежде чем Билли съехал с тропы. Он боролся с рулем и управлением высотой, зная, что слишком поздно. Последовал сильный толчок, сопровождаемый скрипом и треском, и Билли почувствовал, что его бросает вперед.

Мертвая, мертвая, мертвая… Калейдоскоп… Изменяющаяся модель в неизменяемой структуре… Это была ошибка? Существует боль вместе с силой… Трение времени на гранях… Центральная точка ослабевает, формы вновь где-то в другом месте… Неизменяемая? Но… Выворачивание наружу. Здесь песни «я» вытравляют волю, пока действия лежат мертворожденными на покрывале ночи. Но… Вновь движение… Продержится ли оно за пределами минутной выгоды? К фрагменту… Не к калейдоскопу. Никакой центральной точки. Но вновь… Формирование воли. Воление формы. Структура… Боль… Мертвая, мертвая… И милая. Словно гладкошерстная собачка… Пластмассовая статуя… Звуки органа, первый удар джина по пустому желудку… Мы вновь обосновались, дальше чем когда-либо прежде… Центральная точка. Свет!.. Боль. Красота. Ужас лишенного «я»… Действуй! Да. Центральная точка, точка, точка… Здесь? Мертвая… неизбеж но пять с моста радума ойотрусворон взгляд збеж на крайпути неизбежность времяпрепрово предупреждения серег шли и плыли поворот но зверепад ни мозгобури ни в из отмене голодом высечь линию что связывает збежность спредупре и найтипу ждать откроет пандорранец жеваньесмерча аминь ами но кисло ты откро человека разума бес изъяна капу ты боль смелсъелсмерд стремлен косвету и мертвой смрт ежность сезам

Мы суть ключ.

Билли очнулся от тишины и сырости. Правая половина лба пульсировала. Плечи болели, и он постепенно осознал, под каким неестественным углом лежит. Правая рука была мокрая. Он открыл глаза и увидел, что ночь все еще покоится над этим краем. Вытянул левую руку и включил внутренний свет. Когда он это делал, из рукава сыпались осколки стекла.

Потом он увидел, что ветровое стекло не разбито, а сырость, ощущаемая рукой, вызвана пролившимися остатками кофе. Он прикоснулся пальцами ко лбу и не ощутил на коже никаких повреждений, но уже мог заметить, как распухало ушибленное место.

Машина лежала вдали от дороги на правом боку, помятая передняя часть упиралась в дерево. Поблизости находились другие деревья и кусты, заслоняющие его от дороги. Посмотрев вверх и направо, он не смог обнаружить причины того, почему разбито боковое стекло.

Затем его взгляд упал на подголовник. За головой на обивке было четыре параллельных разреза, как от острых, словно бритва, когтей. Он вновь посмотрел на разбитое боковое окно. Да…

— Кот?

Молчание.

— Чего ты ждешь?

Билли закинул ноги, осторожно уперся ими в заднюю дверцу и поднялся в некое подобие стоячего положения. Тотчас же он почувствовал головокружение и схватился за руль. Когда чары рассеялись, он попробовал открыть дверцу. Та со скрипом и скрежетом поддалась после четвертой попытки. Билли вцепился в раму и подтянулся, внезапно вспомнив, как делал нечто схожее в старом голубом грузовичке-пикапе, возвращаясь домой после субботнего вечера, проведенного в городе, век тому назад.

Оставался след. Даже в темноте он мог его различить. Кот тут был и ушел. Он пощупал сломанные ветки, провел кончиками пальцев по отпечаткам на земле. Прошел по следу, ведущему через поле, метров двадцать. Потом поднялся и повернул назад.

— Что у тебя за мотивы, Кот? Чего ты теперь хочешь?

В ответ только ветер. Билли медленно добрел до полосы дороги и пошел по ней. Он был уверен, что до города ему оставалось всего несколько миль.

Вероятно, прошло минут десять. Никакого движения на дороге не было, но, похоже, он не один. Казалось, какое-то крупное тело движется вдалеке среди деревьев, справа от него, идя с ним нога в ногу.

— Ладно, Кот. Мне бессмысленно теперь уклоняться и уворачиваться. Если ты собираешься нанести удар, наноси. Если нет, наслаждайся прогулкой.

Ответа не было, и Билли побежал трусцой.

Он недалеко ушел, когда к горлу подкатила тошнота. Возможно, реакция на ушиб головы? Надо продолжать движение.

Но пока он бежал, ощущения расширились: появился страх того, что вот-вот на него прыгнет Кот. Он попытался отбросить страх, но тот рос, и тогда он распознал его иррациональные корни.

— Я чувствую его, Кот. Но я знаю, что это такое, — сказал он. — Какой в этом смысл? Я по-прежнему направляюсь в Кенмар, раз ты меня не хочешь убить. Или ты просто играешь?

Интенсивность эмоций возросла. Его дыхание стало неровным. Билли почувствовал внезапное желание помочиться. Ощущение нависшей судьбы парило над тропой настолько далеко впереди, насколько он мог видеть.

Что-то напоминающее маленькую собаку перебежало дорогу. В этот миг его опасения исчезли.

«Была ли она тенью, которую я видел среди деревьев? — гадал он. — Ушел ли Кот давным-давно? Был ли мой страх реальным, а не наведенным?»

— Или все это твои проделки, Кот? Это твой план — заставить меня сомневаться в себе, сломать меня прежде, чем ты меня уничтожишь?

Он пробежал около мили, когда сзади приблизился электромобиль и притормозил рядом. Водитель предложил подбросить его до города.

Когда они ехали, Билли ощущал внутри себя отдаленный смех своего преследователя.

Вылезти, уйти, подумать. Таковы были его заботы, когда он въехал в город. Нужно убежать хотя бы на короткое время в какое-то место, где Кот не смог бы наблюдать за работой его разума. Необходимо продолжать бегство, еще раз попробовать замести след настолько, чтобы получить передышку для анализа ситуации, для создания плана.

Билли попросил водителя высадить его у трансстанции. Он допускал, что где-то Кот читает его мысли, узнавая пункт назначения, и начал тихонько напевать на языке навахо отрывок из Пути Благословения. Вошел на станцию и направился к будке. Единственным посетителем заведения был старик, сидевший на деревянной скамье у боковой стены, справа от него. Человек поднял голову от распечатки новостей и кивнул.

— Добрый вечер, — сказал старик.

Билли вошел в будку и нажал координаты вокзала Виктории.

…в красоте.

Теперь в Мюнхен.

…вокруг меня.

Он почистился в туалетной комнате и перенесся в Рим.

…справа от меня.

Съел сандвич и выпил стакан вина.

…слева от меня.

Перенесся в Анкару. Какое-то время стоял у здания вокзала и наблюдал, как восходит солнце жаркого и пыльного дня.

…передо мной.

Он перенесся в Аль-Хиллах в Саудовской Аравии, а оттуда — в банк кабин Национального нефтяного леса Раб-аль-Хали.

Высокие деревья с пышной листвой, кора у них была бурая, чешуйчатая и звенела на ветру. Билли следовал размеченной пешеходной дорожке под их сенью.

Здесь, посреди древней мечты Фримена Дайсона, можно нащупать путь к чему-то, что ему нужно знать; здесь, в месте, которое некогда было известно как Пустая Сторона, теперь громадный лес генетически измененных деревьев, крупнее секвой; их соки поднимаются вверх, их запрограммированный метаболизм синтезирует нефть, текущую вниз по особым сосудам в корни, образующие живую сеть Трубопроводов, соединяющуюся в различных точках с искусственным трубопроводом, что передает ее к огромным хранилищам, представляющим собой один из самых больших запасов нефти в мире для тех производств, которым по-прежнему требуется это вещество. Они заполняют то, что некогда являлось пустыней, утилизируя солнечный свет, имеющийся здесь в изобилии. Самовосстанавливающиеся и вечные на фоне голубого неба, они являлись одновременно и частью природы, и продуктом технологии, наполнявшей культуру планеты, так же несомненно, как деревья уличных парков, которые вырабатывали собственную продукцию, или сеть данных, которая, не отсоединись он от нее, могла бы в этот момент выдать ему почти любую нужную информацию.

Почти. Некоторые вещи приходилось разрабатывать в одиночку. Но здесь, при таком сочетании старого и нового, первобытного и современного, он чувствовал себя более спокойно, чем когда-либо после начала всего этого предприятия. Даже птицы пели на ветвях…

Билли долго шагал по лесу и остановился, лишь когда вышел на небольшую поляну с парой столов для проведения пикников, мусорными бачками и сараем. Он заглянул в сарай: инвентарь лесников для текущего ремонта — электрические лопаты, кирки, пилы, цепи и кабели, перчатки и «кошки». Тут было пыльно, а паутина, словно мосты из тюля, соединяла предметы друг с другом.

Он затворил дверь и пошел прочь, нюхая воздух и озираясь. Сел, прислонившись спиной к стволу одного, средних размеров дерева. На бугорке среди корней пучками поднимались толстые стебли шафрана и луговика. Он забил трубку и раскурил ее.

Кот хотел его смерти и пытался убедить, что он этого тоже хочет. Идея казалась нелепой, но Билли посмотрел на нее попристальнее. Большая часть Вселенной является твоим врагом. Он узнал об этом еще мальчишкой. Человек принимает меры предосторожности и надеется на лучшее. Время — текущая вода, ни плохое, ни хорошее, и его нельзя ухватить. Человек может подставить ладошку, подержать толику его недолго — и все. Хотя оно представляло собой стремительный поток последнее десятилетие его жизни — охватившее около тридцати лет реального времени, — и он не мог его сдержать. Большой мир быстро изменился за этот промежуток. Танцоры обменялись масками: он уже не мог распознать врагов.

За исключением Кота.

Но он видел, что это было нечестно, даже по отношению к Коту. Кота он понять мог. Кот в своем желании был прост, мономаниакален. Остальной мир опасен переменчивым, запутанным образом, хотя в основном в нем отсутствовали злоба и преднамеренность. Он являлся противником, а не врагом. Кот же был врагом. Вселенная человека перемалывала или опрокидывала. А теперь…

Темп возрастал. Билли ощущал его всю жизнь — с первых школьных дней — усиливающимся, как барабанная дробь. Правда, бывали сбои — периоды, когда он привыкал к новым ритмам. Но теперь… Им владела усталость. Последние реакции уже не имели соответствия, даже среди его собственного народа. Глядя назад, он видел, что лучше всего чувствовал себя в тех случаях, когда был где-то далеко, во вневременных местах среди звезд, и охотился. Именно возвращение становилось шоком. Теперь… теперь ему просто хочется отдохнуть. Или вновь оказаться где-то далеко, даже если следующее возвращение…

Дора. С Дорой тоже было спокойно. Но теперь это ему не помогало. Теперь мысли о Доре лишь заставляли его отвернуться от реальных проблем. Действительно ли он хотел умереть? Прав ли Кот?

Он почти мог слышать пение внутри неестественного дерева, параллельного его позвоночнику, колебания передавались по его нервам.

Желание убежать прочь, желание отдохнуть и больше не меняться… Вероятно…

Он сильно закусил мундштук трубки. Ему не нравились все эти размышления в духе бледнолицых, эта охота за скрытыми мотивами. Но…

Вероятно, в этом что-то есть. Мускулы лица опять расслабились.

Если скрытые источники его чувств равнозначны тому, о чем говорил Кот, то он бежал к смерти со времени падения Доры и…

Дора? Как она могла сыграть такую роль? Нет, пусть мертвые покоятся в мире и не тревожат живых. Достаточно допустить, что все перемены в самом обществе, — обществе, в котором он не родился, но частью которого пытался стать, — были весьма подавляющими, чтобы довести его до этой точки. Пойдем отсюда. Что дальше? Действительно ли он хотел умереть? И что по этому поводу нужно делать?

Внезапно развернулась некая память, испугав его знанием, которым он обладал все время. И Билли понял, что слова Кота были верны.

Каждый раз, когда он спасался бегством при помощи транс-кабины, самый последний пункт назначения находился у него в подсознании. Все эти прыжки, которые он совершал, прежде чем отправиться к своей цели, были ничем. Коту требовалось лишь прочитать этот конечный пункт, отправиться туда и начать прочесывать город, выслеживая сначала его разум, а потом и тело.

С его стороны это казалось более чем неосторожным. Создавалось впечатление, будто он намеренно отдается в лапы Коту и прячет информацию от собственного испытующего взгляда. Как он мог теперь хоть в чем-то себе доверять?

С другой стороны, ничегонеделание могло оказаться в равной степени фатальным. Билли был удивлен своей внезапной готовностью признать скрытое желание смерти. Однако он был вынужден не поддаваться ему в этом поединке с Котом. Он пыхтел трубкой и слушал пение птиц.

Сидел ли у него в голове пункт назначения, когда он отбыл из Кенмара при первом из этой последней серии прыжков? Похоже, сидел…

Ладно. Он встал. Приходилось допустить, что Коту об этом известно и он в любое время может объявиться. Чем дольше здесь оставаться, тем больше у зверя шансов взять его еще тепленького. Билли отряхнул штаны и выругался. Ему по-прежнему было необходимо время для разработки плана.

Он похлопал по стволу дерева и направился через поляну к тропе. Огромная ворона пронеслась мимо, и он остановился. Мысли о Черном Боге замельтешили у него в голове — и о путях охоты.

Единственной станцией переноса в районе являлась та, которой он воспользовался. Кот мог возникнуть там в любой момент, вероятно, прямо сейчас, когда он к ней приближается. Нет, этого не будет. Поскольку он беззащитен, благоразумнее продолжить бегство. Но риск, связанный с такой попыткой прямо сейчас, казался чересчур велик.

Он пришел из Юты и Колорадо, и был он большой, черный и мерзкий. Когда он нападал, люди бежали в укрытия и выжидали. Он хлестал, плескал и заполнял лощины. От озера Пауэлл через горы Каррисо он пенился и ревел. Он лизал Шипрок языками пламени. Белые заплаты на возвышенностях уменьшались под его слюной. Он катился по земле и переваливался через горные пики. Дыхание его было учащенным и резким, ломающим ветви сосен, выкручивающим стволы. Сухие русла рек превращались в грязных змей. И были туманы, а в некоторых местах радуги. Гром уже не спал. Легенды уже нельзя было рассказывать.

Он вылез из транс-кабины и огляделся. Постоял какое-то время, как бы прислушиваясь. Потом бросился на четвереньки и вошел в лес, форма менялась при его движении. Он обнаружил разум, который искал. Тот вновь был наполнен чувствами этих самых песнопений и всей этой темной образностью, связанной с ними. Но маскируя подспудные мысли, они ни в коем случае не затмевали местоположение мыслящего человека. Найти тело будет совсем не трудно.

Его движения становились все более и более грациозными, по мере того как перетекали линии тела, принимавшего кошачий облик, которому он благоволил. Глаз искрился, словно капля жидкости. Резцы нависали над нижней губой; они тоже искрились. Продвижение среди огромных деревьев было почти бесшумным. Когда же он замирал, выискивая следы, то становился почти невидимым среди пятнистых узоров света и тени. В одном из таких случаев с дерева упал лист. Кот бросился на него — живая клякса. Потом выпрямился и помотал головой. Он пристально посмотрел на лист. Затем опять помчался вперед.

Вероятно, время пришло. Добыча не оказалась настолько сложной, насколько он надеялся. Если нет интересной борьбы или погони, если ничего возбуждающего не случится и на сей раз, возможно, лучше всего завершить все здесь. Казалось, охотник растерял все свои преимущества, выглядел утомленным, чересчур озабоченным, чтобы дать необходимый бой.

Он какое-то время внимательно смотрел на черную птицу, кружившуюся и кричавшую у него над головой, а потом устремившуюся прочь.

— Вернись, дорогая. Лишь на минуту. Дай взглянуть еще раз.

Но птица исчезла.

Кот махнул широким хвостом и поспешил через болотистую низину. Было совсем недалеко… Он увеличил скорость и не останавливался до тех пор, пока не оказался рядом с поляной для пикников. Тут он начал присматриваться и кружить, и снова присматриваться.

Человек просто сидел, прислонившись спиной к скамье и куря трубку, а его разум был наполнен бессмысленным песнопением. Все это слишком легко, но так Кот истолковывал его и раньше: своевольно легкомысленный, готовый умереть. Все же…

В этом не было никакой охоты. Несколько язвительных замечаний, и он, вероятно, начнет удирать.

— Видишь. Все, как я сказал. Когда ты убегаешь от меня, ты ко мне приближаешься. Почему я не был на свободе в какое-то другое время, когда ты все еще хотел жить?

Охотник не отвечал. Песнопение продолжалось.

— Итак, ты признал истину. Ты воспринял то, что я тебе говорил. Ты сейчас поешь предсмертную песнь?

Вновь никакой реакции не последовало.

— Отлично. Не вижу причин все это продолжать, охотник.

Кот прошел между деревьев и появился на поляне.

— Последний шанс. На худой конец, может, хоть достанешь нож?

Билли встал и медленно повернулся лицом к нему.

— Наконец-то. Ты не спишь. Ты собираешься убегать?

Билли не шелохнулся. Кот прыгнул вперед. Раздался треск.

Момент, когда земля провалилась под зверем, отпечатался в разуме Билли. Копая электролопатой вокруг себя ров, он испытывал некоторые сомнения относительно необходимой ширины. Когда маскирующее покрытие провалилось, а Кот исчез внизу, он обрадовался, что его оценки оказались правильными. Он тотчас же бросился перекрывать канаву столом.

— Ты здесь долго меня не продержишь, охотник, — сказал ему Кот снизу.

— Надеюсь, достаточно долго.

Билли перешел через ров и опустошил мусорный бак у ствола ближайшего дерева. Щелкнул зажигалкой и поднес ее к вороху бумаги.

— Что ты делаешь?

— Если одно из этих деревьев займется, выгорит весь район. Они все соединены внизу и полны горючего. Ты не доберешься до кабины, если дашь им загореться.

Билли повернулся и бросился бежать.

— Мои поздравления, — сказал Кот. — Ты вновь сделал все интересным.

— Прощай, — сказал Билли.

— Не совсем так. До свидания.

Билли бежал до тех пор, пока не увидел транскабину. Ворвавшись в нее, он вставил карточку, включил управление и наугад набрал координаты, даже не глядя.

— Ты купил передышку, — сказал ему Кот. — Но на другом уровне ты вновь себя выдал.

— Неужели? — ответил Билли, и лес начал размываться.

Он вступает в сумеречный край среди оплетенных джунглями городов. Мерцающий воздух доносит крики невидимых птиц. Тепло, ощущается запах сырости и гниения. Его путь есть блестящая лента, лежащая среди развалин зданий, которые оказываются не полностью развалившимися, когда он подходит ближе. Он чувствует аромат горящего копала, а его проводник дает ему выпить странный напиток. Различные цвета вспыхивают у него под ногами, а путь становится ярко-красным. Наконец они приходят к пирамиде, на вершине которой четверо людей удерживают на камне некоего синего человека. Билли наблюдает, как какой-то мужчина в высоком головном уборе разрезает грудь синему человеку и вынимает сердце. Он отхлебывает напиток и продолжает наблюдать, как сердце передается другому человеку, который использует его для умащения лиц изваяний. Затем тело сбрасывают по ступеням вниз, где стоит в ожидании толпа. Там еще один человек очень осторожно сдирает кожу — ее синева теперь испещрена красными полосками, — надевает ее на себя и начинает танцевать. Остальные набрасываются на останки и съедают их, кроме ладоней и ступней, которые отрубаются и откладываются в сторону. Проводник на некоторое время уходит, чтобы присоединиться к толпе, позднее возвращается, что-то принеся Билли и показывая, что он должен съесть. Он машинально жует, запивая балче. Поднимает голову, внезапно осознавая, что его проводником является Дора. «В пятый день Уайеба моя истинная любовь дала мне…» Она не улыбается. По сути, ее лицо лишено какого-либо выражения, когда она отворачивается, жестом веля ему следовать за ней. Кроваво-красный путь наконец приводит к зияющей пещере-рту. Они останавливаются перед ней, и он видит, что внутри по обе стороны стоят изваяния — клыкастые, с завитками на лбах и темными кругами вокруг глаз. Он всматривается пристальнее и понимает, что внутри медленно двигаются люди. Они ставят на низкий жертвенник чаши с копалом, табаком и маисом, тихо поют на языке, который он не понимает. Она переводит его через порог, и теперь видно, что помещение освещено свечами. Он стоит, ощущая запах благовоний и слушая молитвы. В промежутке между обрядами ему дают пить жидкую маисовую кашу с медом. Он сидит, прислонившись спиной к камню, слушая и проводя кончиком пальца круги на полу. Ему дают еще одну бутыль из тыквы с балче. Поднеся ее к губам, он поднимает голову и приостанавливается. Напиток ему принесла не Дора, а мощный юноша, облаченный в старинные одежды дене. За его спиной стоит еще один человек — еще более крупный и сильный на вид. Он одет точно так же, и между этими двумя заметно поразительное сходство «Кажется, я вас знаю», — говорит им Билли. Первый мужчина улыбается. «Мы — истребители семи гигантских Попугаев, Сипакна и Кабракан», — отвечает он. «Именно мы, — подхватывает другой, — спустились по ступеням в Шибальбу, пересекли Реку Порчи и Реку Крови. Мы последовали по Черной Дороге к Дому Владык Смерти» Другой кивает «Мы играли с ними в диковинные игры, как выигрывая, так и проигрывая», — говорит он. И они произносят в унисон: «Мы убили Владык Хун-Каме и Вукуб-Каме, а затем поднялись на белый свет» Билли отхлебывает балче. «Ты напоминаешь мне, — обращается он к младшему, — Тобадсидсинни, а ты, — обращается он к другому, — Найенесгани, Воинов Близнецов моего народа Именно так, по-моему, они должны выглядеть». Братья улыбаются. «Верно, — говорят они, — ибо мы заметно распространились. Здесь нас знают как Хун-Ахпу и Шбаланке. Поднимись теперь на ноги и взгляни вон туда, в более темные места». Он встает и смотрит в заднюю часть пещеры. И видит там тропу, ведущую вниз. На ней стоит Дора, пристально глядя на него. «Следуй за ней», — говорит Хун-Ахпу. «Следуй», — повторяет Шбаланке. Дора начинает уходить прочь. Когда он поворачивается и идет за ней, слышится крик птицы…

Билли вышел из транс-кабины и огляделся. Стояла тьма, по-тропически сверкали звезды. Воздух был холодный и влажный, доносящий запахи, которые у него всегда ассоциировались с растительностью джунглей. Прохлада, по-видимому, означала, что ночь подходит к концу.

Он вышел за стены станции, где прочитал табличку с названием. Да. Все так, как он и ощущал. Он прибыл в огромный археологический парк Чичен-Ица.

Билли стоял на невысоком холме. Узкие тропинки расходились во множестве направлений. Дорожки были слабо освещены, и тут и там он видел медленно движущихся по ним людей. Он смог различить массивные темные очертания самих древних строений — более твердые и насыщенные, чем мрак ночи. Периодически, на несколько минут какие-то части развалин ярко освещались для ночных посетителей. Билли вспомнил, как читал где-то о том, что освещение включается по систематическому циклу, с его графиком можно согласовать прохождение маршрута, и оно сопровождается компьютизированным комментарием и ответом на вопросы относительно каждого места.

Он отправился в путь. Развалины были большими, темными, тихими и индейскими. Они утешали и успокаивали его, пока он шагал по тропинкам. Кот не сможет его здесь найти, это точно. Он также понимал прощальные слова Кота. Он в некотором смысле выдал себя, ибо конечный пункт назначения присутствовал в его разуме, даже хотя он наобум нажимал координаты, приведшие его сюда. В конце концов он мог совершить путешествие в это место для того, чтобы встретиться лицом к лицу с Котом.

Билли тихо рассмеялся. Ничто не помешает ему здесь оставаться, пока у Кота не истечет фора по времени.

Некоторые из наиболее хрупких руин, мимо которых он проходил, были защищены силовыми полями, в другие разрешалось входить, на них подниматься и по ним бродить. Ему напомнили об этом, когда он слегка задел силовой экран — мягкий, потом становящийся все тверже и тверже, наконец непроницаемый. Вспомнилась клетка Кота в институте. К тому же Кот был наэлектризован, что вызывало шок, прямо пропорциональный давлению изнутри. Хотя Кот редко задевал экран из-за своей особой чувствительности к электрическому току По сути, именно так Билли его и поймал — случайно, когда Кот натолкнулся на электрифицированный силовой экран, окружавший один из опорных пунктов, во время попытки вернуться по следам и устроить засаду. Воспоминания внезапно дали мыслям новый ход.

Свет вспыхнул вдалеке справа, и он остановился, внимательно вглядываясь. Он ни разу не был здесь прежде, но видел фотографии и читал об этом месте. Он созерцал Храм Воинов — перед ним щетина колонн, их тени полосуют черным фасад. Он зашагал к Храму.

Свет погас до того, как он туда добрался, но он запомнил местоположение, да и внешний вид запечатлелся у него в мозгу. Он продолжал идти, пока не оказался очень близко, а когда обнаружил, что никакие силовые поля не преграждают ему путь, то прошел между колонн и начал подниматься по крутой лестнице на фасаде.

Достигнув ровной площадки на вершине, Билли определил, где восток, и сел лицом к нему, прислонившись спиной к стене небольшого строения, расположенного в центре. Он подумал о Коте и желании смерти, расстраивающем его планы, потому что он не мог адаптироваться, потому что он уже не был навахо. Верно ли это? Он подумал о своих последних годах вдали от Земли. Сейчас они казались наполненными пеплом и прахом. Его народ множество раз вкушал пепел страха и страданий, печали и покорности, однако навахо никогда не теряли ни чувства собственного достоинства, ни гордости. Порой цинично, чаще с вызовом они выживали. Что-то из этого все еще должно было в нем сохраняться, чтобы противостоять собственной отходной молитве.

Тут он задремал и увидел любопытный сон, который после не мог вспомнить целиком.

Когда Билли проснулся, вставало солнце. Он наблюдал, как разноцветные волны, предшествуя ему, вкатываются в мир. Верно, ничто не помешает ему оставаться здесь, пока у Кота не истечет фора по времени. И все же он знал, что не сделает этого. Он будет продолжать бесстрашно смотреть в лицо своему чинди.

…После завтрака, решил он. После завтрака.

— Мне наплевать! — воскликнула Мерси Спендер, одной рукой беря бутылку, а другой стакан. — Мне нужно еще выпить!

Элизабет Брук положила руку ей на плечо.

— Я в самом деле думаю, что не надо, дорогая. Во всяком случае, только не сейчас. Ты возбуждена и…

— Знаю! Вот поэтому-то и хочу выпить!

С громким щелчком донышко у бутылки отвалилось. Джин полился на пол.

— Что?

Уолтер Сендс улыбнулся.

— Подло с моей стороны, — сказал он. — Но мы все еще в тебе нуждаемся. Знаю, ты бы хотела поехать домой и отдохнуть. Хотя нам будет тяжелее, если ты сейчас отключишься. Подожди немного.

Мерси потупила взгляд. Гнев прошел, ее глаза расширились и заискрились.

— Глупо, — сказала она затем. — Если он хочет умереть, пусть.

— Все не так просто. Он не так прост, — сказал Железный Медведь. — И мы ему обязаны.

— Лично я ему ничем не обязана, — парировала Мерси, — и на самом деле мы даже не знаем, что делать. Я… Полагаю, у нас у всех есть нечто, причиняющее боль, — добавила она после паузы. — Может быть… Ладно. Я выпью чая.

— Интересно, что причиняет боль существу, преследующему его? — спросил Фишер.

— Данные об экологии местности, из которой оно происходит, далеко не полные, — ответил Мансин.

— Тогда есть лишь один способ узнать, не так ли? — спросил Железный Медведь. — Отправиться к источнику.

— Смехотворно, — сказал Фишер. — Достаточно трудно вступить в контакт с человеком, ставшим первобытным. По-видимому, зверь в силах это делать на небольших расстояниях, поскольку их связывают некие узы. Но следовать за самим этим существом, а потом… Я бы не смог.

— Я тоже, — кивнула Элизабет. — Никто из нас не смог бы. Но мы в силах это сделать.

— Мы? Вместе? Снова? Это было бы опасно. После того раза…

— Снова.

— Мы даже не знаем, где находится эта кошка.

— Человек Уолфорда может приказать еще раз проверить компьютерную сеть компании «Перенос». Снова определить местонахождение Сингера, а зверь там вскоре появится.

— И какая нам от этого будет польза?

— Узнаем, когда получим информацию…

— Мне это не нравится, — сказал Фишер. — Это может нам повредить. Вы же говорите о проклятом чуждом мире. Я вчера вступил в контакт с одним из страгийцев, а после у меня полчаса болела голова. Даже не мог читать. А они-то во многом очень сходны с нами.

— Мы всегда можем отступить, если станет чересчур круто.

— У меня в отношении всего этого дурное предчувствие, — сказала Мерси, — но полагаю, у христиан есть долг…

— К черту! Разве это принесет какую-нибудь пользу?

— Может быть, ты прав, — сказал Мансин. — Давайте расскажем Уолфорду, как Сингер выполнил задание, расскажем о звере и о сделке, которую они заключили. Потом проведем компьютерную проверку, чтобы сузить поле. Уолфорд же пусть пошлет вслед за ними вооруженные силы.

— Вслед за тварью, убившую другую тварь, которую не смогли остановить вооруженные силы?

— Давайте определим их местоположение, — предложил Железный Медведь, — узнаем, что мы можем, и тогда решим.

— Имеет смысл, — согласился Сендс. — Я буду продолжать.

— Я тоже, — заявила Элизабет.

Мансин бросил взгляд на Фишера.

— Похоже, мы в меньшинстве, — со вздохом произнес он. — Ладно.

Фишер кивнул.

— Звоните Теддерсу. Проверяйте компьютер «Переноса». Я с вами.

Билли вышел из кабины в свой хоган, оставив карточку на месте. Он включил сигнализацию и отрубил телефон. Прямо сейчас он звонков не принимал.

Автосекретарь сообщил ему, что несколько раз звонил Эдвин Теддерс. Просил перезвонить.

Еще один звонивший не оставил имени, а передал только следующее: «Их вырастили их, как я узнал, в изоляции».

Надев более теплые вещи, Билли с чашкой кофе вышел на крыльцо. На севере небо было серым, и там висела завеса дождя. Мимо проносился сильный ветер. На юге и востоке небо было чистым. На западе плыли небольшие облачка. Он какое-то время наблюдал за катящимися сорняками и прислушивался к ветру, а потом допил кофе и вернулся внутрь.

Билли взял оружие и досконально его проверил. Старомодное. Называлось оно тазер, стреляло кабелем с зубцами, передававшем сильный электрический удар на дальний конец. Сейчас есть штуковины поизощреннее, которые ионизируют в воздухе некую траекторию и посылают разряд по ней. Но тазер сработает. Он уже прежде пользовался против Кота сходным приспособлением, когда узнал о его слабости.

Потом он наточил охотничий нож в фут длиной и продел свой ремень в разрезы на ножнах. Проверил старую винтовку калибра 30.06, которую содержал в превосходном состоянии. Если он преуспеет в том, чтобы оглоушить Кота, то сможет послать достаточное количество пуль сквозь его плотную шкуру, чтобы повредить жизненно важные органы. С другой стороны, это оружие было страшно тяжелым. В конечном итоге Билли выбрал полутораметровый лазерный обрез, менее точный, но в равной степени смертоносный. Решив эти вопросы, он принялся укладывать легкий ранец с минимумом принадлежностей для задуманного перехода. Все приготовив и собрав, поставил будильник, вытянулся на своей походной постели и проспал два часа.

Когда его поднял будильник, по крыше барабанил дождь. Билли надел непромокаемую куртку на овечьей шерсти, закинул за спину ранец, повесил на плечо оружие и отыскал шляпу. Потом подошел к переговорному устройству, сверился с номером и набрал его.

Вскоре экран ожил, и скуластое лицо Сюзан Желтое Облако появилось перед ним.

— Асаетлин! — воскликнула она и, отбросив назад прядь волос, улыбнулась. — Не прошло и пары лет.

— Да, — ответил он, и они обменялись приветствиями и немного поболтали. — На вашем пути дождь? — наконец спросил он.

— Похоже, вот-вот начнется.

— Мне нужно попасть на северную границу. Ты самый близкий человек в этих местах, которого я помню. Ничего, если я зайду?

— Конечно. Залезай в свою кабину, а я включу нашу.

Билли вошел, положил в карман карточку и нажал кнопку «ПЕРЕНОС».

Он появился в углу загроможденной вещами гостиной. Джимми Желтое Облако поднялся из кресла, стоящего перед видеоэкраном, чтобы прижать свою ладонь к его ладони, — коренастый, широкоплечий, почти без талии.

— Милости просим! Выпей с нами чашку кофе.

— Хорошо, — ответил Билли.

Когда они пили кофе, Джимми заметил:

— Ты сказал, что собираешься в каньон?

— Да.

— Надеюсь, не вниз?

— Я собираюсь вниз.

— Уже началось весеннее половодье.

— Догадываюсь.

— Мерзкое на вид ружье. Можно взглянуть?

— Держи.

— Ого, лазер! Такой штукой ты мог бы проделать еще одну дыру в Оконной скале. Старое, ведь так?

— Около восьмидесяти лет. По-моему, подобных уже не выпускают.

Джимми отдал оружие обратно.

— Охотишься на кого-то?

— Вроде того.

Какое-то время они сидели молча. Потом Джимми сказал:

— Я отвезу тебя в любое место на границе.

— Спасибо.

Джимми сделал еще глоток кофе.

— Ты туда надолго? — спросил он.

— Трудно сказать.

— Мы нечасто видимся в последнее время.

— Был привязан к себе.

Джимми засмеялся.

— Тебе надо жениться на сестре моей жены и переехать жить сюда.

— Она симпатичная? — спросил Билли.

— Могу поспорить. К тому же отлично готовит.

— Я ее знаю?

— Не думаю. Мы бы устроили танец индианок.

С северной стороны дома внезапно послышалась барабанная дробь дождя.

— Вот и он, — сказал Джимми. — Полагаю, ты не намерен ждать, когда он прекратится?

Билли усмехнулся.

— Может пройти несколько дней. Разоришься кормить меня.

— Мы могли бы играть в карты. В это время года лесничему больше особо делать нечего.

Билли допил кофе.

— Ты мог бы научиться ювелирному искусству — раковины, браслеты, кольца.

— У меня руки для этого не приспособлены.

Джимми отставил чашку.

— Больше делать нечего. Я мог бы также переодеться и пойти с тобой. У меня есть мощная охотничья винтовка с радарным прицелом. Слона свалит.

Билли рассматривал рисунок на столешнице.

— Не сейчас, — сказал он.

— Хорошо. По-моему, тогда нам лучше отправляться.

— По-моему, да.

Он позволил Джимми высадить его на выпирающем на север изгибе границы, над районом, где стояли развалины Дома Антилопы. Поскольку его подвозили, он решил проехать дальше на восток. Если б он шел пешком, он спустился бы в каком-нибудь месте на несколько миль западнее. Джимми даже предлагал отвезти его на восток дальше, чем хотел Билли, но было бы меньше толку, если б он начал путь в каком-то месте за ответвлением от каньона дель-Муэрто Черноскального каньона. Он намеревался пройти эту точку пешком и запутать там следы. Если не принимать мер предосторожности, Кот что-нибудь заподозрит.

Смотря вниз, в широкий извивающийся каньон, Билли увидел полоску тускло отсвечивающей воды. Она еще не была настолько глубока, как бывало в некоторых случаях, свидетелем которых он являлся в прошлом, — талые воды, мчащиеся между оранжевых, розовых и серых стен, забрызгивающие основания песчаных, похожих на обелиски, структур, несущие грязь и детрит к болоту Чинле, создающие карманы зыбучих песков по всему дну каньона. Несколько сот людей из Народа строили там свои дома во время теплых месяцев, но все они на зиму переселялись. Теперь эта местность безлюдна.

Шел слабый дождик, делающий камни стен скользкими. Билли выискивал самый безопасный путь вниз. Вот, слева.

Он подошел к выбранному месту и изучил его более внимательно. Да. Годится. Проверил ранец и начал спуск. Путь вел к высокой, устойчивой осыпи, идущей вдоль основания стены.

На полпути он остановился, чтобы поправить ранец, смахнуть с одежды влагу и взглянуть на петроглиф, изображающий антилопу в натуральную величину. Их тут было множество, наряду с изображениями четвероногих животных, грифов, человеческих фигур, концентрических окружностей. Некоторые продолжались на уровне четвертого этажа развалин большого здания, построенного у подножия скалы. Его народ этим не занимался. Рисунки относились к периоду Великого пуэбло, с двенадцатого по четырнадцатый век, произведения старых анасаси.

Продвижение дальше вниз внезапно облегчилось. Здесь уклон и нависающий выступ стены защищали от дождя.

Достигнув дна, Билли повернул на восток — плещущиеся воды справа, пожухлая трава и худосочные деревца вокруг него на склоне. Он не предпринимал попыток скрыть свое прохождение, но шел широким, целенаправленным шагом.

На той стороне потока у основания противоположной скалы стояли развалины Боевого Убежища — небольшое кирпичное строение с бело-красно-желто-зелеными петроглифами. Они тоже относились к дням Великого пуэбло. Мальчишкой он мог бы страшиться подобных мест, бояться пробудить мстительных духов Предков. С другой стороны, он решил, что, вероятно, прошел бы мимо них из принципа.

Зигзагообразная молния протанцевала где-то на востоке — икне-эка-а. За ней не спеша последовал раскат грома. К этому времени Кот, вероятно, уже в Аризоне, увидев в его разуме Монумент каньона де-Шелли — ответвление каньона дель-Муэрто, в частности. Хотя вычисление транс-кабины в «Вигваме Птицы Грома» относилось бы к области эзотерического знания. Без сомнения, Кот прибыл бы через Чинле — это означало, что у него все еще впереди долгий путь, даже если он появился несколько часов назад.

Отлично. Черноскальный каньон не так уж далеко.

Кот вышел из транс-кабины в Чинле, преобразившись: темный плащ, очки и шляпа с опущенными полями. Станция сейчас была пуста, хотя он видел с помощью своего инфразрения тепловые следы и знал, что двое людей недавно стояли какое-то время в дверях.

Он направился вперед и выглянул из здания. Да. От него уходили мужчина и женщина. Предположительно, кто-то кого-то встречал, и пара некоторое время стояла и беседовала, прежде чем отправиться в путь. Пока он наблюдал, они пересекли улицу и вошли в кафе слева. Их мысли заставили его вспомнить про многочасовой голод.

Он покинул станцию. Половина неба была затянута тучами, которые, похоже, наступали и дальше. В воздухе ощущалась отрицательная ионизация.

Кот двинулся по улице. Трое мужчин, вышедших из-за угла, необычайно долго смотрели на него.

«Чужак, странный, очень странный, — прочитал он. — В нем есть что-то забавное. То, как он движется…» Затем образы. Детские страхи. Древние сказания. В некоторой степени сходные с потоком сознания у Билли.

Еще больше людей приближается сзади. В этом нет никакого умысла, совершенная случайность. Но распространяется то же самое любопытство.

Он настроился. И послал страхи и дурные предчувствия: «Убегайте! Человек-волк, оборотень! Глодающий трупы! Я нашлю порчу на ваши тела, вдую прах в ваши легкие. Волк, носящий человеческую кожу. Я вас выслежу и разорву на куски!»

Люди за его спиной поспешно завернули в какую-то открытую лавку. Те же, что шли впереди, остановились и быстро пересекли улицу. Почти что развлекаясь, он продолжал посылать эти чувства какое-то время после того, как люди исчезли. Путь впереди расчистился. Люди начинают выходить из зданий и, остановившись, возвращаются внутрь, будто вдруг вспомнив, что что-то забыли, испытывая возрождение детских страхов. Лучше уступить, а дать рациональное объяснение позднее, чем без повода бросить им вызов.

«Но они реальны, — размышлял Кот. — Я действительно оборотень, который без особых усилий мог бы вас сразить наповал. Я мог бы выйти из ваших кошмарных легенд…»

Он выудил направление болота Чинле из одного отступающего разума, повернул за угол, а потом еще за один.

Глупо. Сейчас никого не видно. Неприятностей не будет, решил он.

Растягиваясь и сжимаясь, он подался вперед и вскоре уже скакал по улице. Не далеко, не слишком далеко. Путь в самом деле вел на север. Город поредел, сошел на нет. Кот оставил дорогу, побежал рядом с ней, потом, срезая угол, через поле. Лучше, лучше. Уже скоро. Да. Под гору. Деревья и высохшая трава. Слабая вспышка света. Много позднее — тихое рычание с неба на востоке.

Вниз, вниз в бесплодность песка и влажной земли, обломанные сучья деревьев и наполовину ушедшие в почву камни. Достаточно твердая, достаточно твердая, чтобы бежать и…

Он остановился. Впереди зрело некое первобытное мышление. Автоматически он начал продвигаться крадучись, вспомнив о голоде в этом почти восхитительном месте, за исключением влаги. Теперь медленно за следующий поворот…

Он вновь остановился, как только увидел тощего черного пса, обнюхивающего кучи отбросов. Часть его может сгодиться, если разжижить…

Он прыгнул вперед. Пес даже не поднял головы до его третьего прыжка, а к тому времени было уже поздно. Бедняга издал какой-то скулящий звук, прежде чем его поразили наведенные чувства, а потом левая лапа Кота раздробила ему хребет.

Кот поднял морду от разодранного трупа и повернул голову так, чтобы обозреть все направления, включая путь прямо перед собой, своим многофасеточным глазом. Ничего. Ничего не двигалось, кроме ветра. Однако… Он почувствовал, будто кто-то за ним наблюдает. Впрочем, нет.

Он начал отрывать кости, ломать их и перемалывать, а потом глотать вместе с изрядными количествами песка. Не то что грызть ползучие тюбики дома, но лучше, чем синтетика, которую ему давали в институте. Намного лучше. В уме Кот вновь бродил по сухим равнинам, не боясь ничего, кроме…

Что? Опять. Он помотал головой и обежал взглядом весь горизонт. Вокруг тишина, но он чувствовал, будто к нему кто-то подкрадывается.

Он встал в низкую стойку, выплюнул куски пса и обнажил клыки, прислушиваясь и всматриваясь. Чего тут бояться? На этой планете не было ничего, чему бы он не мог посмотреть в лицо без страха. И все же что-то неопределенное, смутное излучало ощутимую угрозу. Даже когда он встретился с крелем, давным-давно, он знал, в чем его сила. Но сейчас…

Кот испустил волну парализующих чувств и стал ждать.

Полное спокойствие. Никаких признаков того, что кто-то их ощутил. Может, это сон?

Время плело вокруг него сети. Небо за правым плечом на миг озарилось. Постепенно напряжение покинуло Кота. Исчезло.

Непонятно. Совершенно непонятно. Может, причина кроется в этой местности?

Он закончил есть, вновь думая о днях охоты на равнинах своего собственного мира, где лишь одно могло вызвать в нем подобное беспокойство…

Удар.

Что бы это ни было, он поразил его, словно валун, упавший прямо с неба. Кот поджал лапы и прыгнул вверх. Голова откинулась назад, из глотки изошел резкий шипящий звук. На мгновение перед глазом все поплыло и свет померк. Но разум уже набирал обороты. До известной степени понять это он мог.

Среди его вида брачным поединкам всегда предшествовали психические атаки. Это чем-то их напоминало, а он обладал необходимым оснащением, чтобы вступить в бой.

Кот не мог точно сказать, что творилось у него в голове, но он нанес удар со всей своей ненавистью, с желанием разорвать на куски. И тут противник исчез.

Он упал на труп собаки — зубы все еще были обнажены, — медленно возвращаясь к прежнему образу жизни. Где находился тот, другой? Когда он нанесет удар?

Кот рыскал всеми своими органами чувств по округе и ждал. Но ничего не происходило.

Через большой промежуток времени напряжение улетучилось. Ничто не грянуло. Чем бы это ни было, противник не принадлежал к его виду, и ощущал он вовсе не вызов на брачный поединок. Однако факт остается фактом: в этом районе есть что-то, чего он не понимает.

Кот повернул на север и шагом двинулся вперед.

Мерси Спендер и Чарльз Фишер, сидевшие по обе стороны от него, попытались схватить Уолтера Сендса за плечи, когда тот резко повалился вперед.

— Положите его на стол… быстро! — крикнула Элизабет.

— Просто обморок, — сказал Фишер. — По-моему, следует положить голову ниже.

— Послушайте сердце! Я по-прежнему с ним. Я ощущаю, что сердце остановилось.

— О Боже! Кто-нибудь, помогите!

Они положили его на стол и стали слушать сердцебиение — ничего. Мерси начала стучать кулаком по его груди.

— Ты знаешь, что делаешь? — спросил ее Железный Медведь.

— Да. Я когда-то училась на медсестру, — проворчала она. — Эту главу помню. Пошлите за помощью!

Элизабет подошла к переговорному устройству.

— Не знал, что у него больное сердце, — произнес Фишер.

— А я так и не думаю, — ответил Мансин, — мы, верно, об этом узнали бы, когда друг к другу приглядывались. Наверняка его поразил ответный удар этого существа. Мы не должны были позволить Железному Медведю уговорить нас ввязаться в эту затею.

— Это не его вина, — сказала Мерси, продолжая трудиться.

— И мы все согласились, — заметил Фишер. — Все кажется прекрасным, пока не испортится. И мы кое-чему научились…

Элизабет дозвонилась до Теддерса. Все притихли, слушая, как она передает сообщение.

— Всего минуту назад. Всего минуту назад, — твердил Фишер, — он был с нами.

— Похоже, он по-прежнему с нами, — сказал Мансин.

— Мы должны попытаться вступить в контакт с Сингером, — сказала Элизабет, пересекая комнату и снова садясь.

— Это будет тяжело… и что ему сообщить? — спросил Фишер.

— Все, что нам известно, — ответил Железный Медведь.

— А кто знает, какую форму примет это странное душевное состояние, в котором он находится? — спросила Мерси. — Может, было бы гораздо лучше нам просто вызвать вооруженные силы, как предлагал Мансин.

— Возможно, следует сделать и то, и другое, — промолвила Элизабет. — Но если мы не попытаемся помочь ему сами, то приступ у Уолтера случился неизвестно зачем.

— Я буду с тобой, — заявила Мерси, — когда мы предпримем попытку. Однако кому-нибудь придется очень скоро меня подменить, пока не перенеслись медики. Я устала.

— Попробую, — сказал Фишер. — Дай посмотреть, как ты это делаешь.

— Мне тоже лучше поучиться, — кивнул Мансин, пододвигаясь поближе. — Похоже, я все еще ощущаю его присутствие, хоть и слабо. Может быть, это хороший знак.

Продолжал раздаваться стук на первом этаже, где меняли разбитую вдребезги стену.

Он перешел ручей по небольшому порогу, зная, что там почва будет относительно твердой. Потом двинулся вдоль южной осыпи, оставляя отчетливые следы. Он вошел в Черноскальный каньон и прошагал по нему примерно полмили. Дождь упорно лил на него, а ветер издавал некие поющие звуки высоко над головой. Впереди несколько камней сорвались с северной стены и скатились на дно каньона, плюхнувшись в ручей.

Постоянно разглядывая кучи плавника, Билли обнаружил палку, пригодную для его целей. Он на какое-то время приблизился к кромке воды, а потом направился вверх, на длинный каменистый выступ, где отпечатки его ног вскоре стали не видны. Он тут же начал идти назад по собственным следам, пока вновь не оказался у воды. Тогда он вошел в воду, нащупывая палкой зыбучие пески, и добрался обратно к устью каньона.

Войдя в него, перешел через главный поток на северный берег, повернул направо и продолжил путь по каньону дель-Муэрто к Развалинам Стоящей Коровы, скрывая свои следы следующие полмили. Выяснилось, что ему нравится вновь оказаться одному в этом гигантском ущелье.

Поток здесь стал шире и глубже. Разум его вернулся к рассказу, который он слыхал мальчишкой, о времени страха всемирного потопа. Кто был тот старый певец? Где-то под Кайентой, давно, в 20-х годах двадцатого века… Старика поразила молния, и его посчитали мертвым. Но он через несколько дней пришел в себя, принеся засвидетельствованное послание от богов — весть о том, что мир вскоре будет затоплен. При том, что обычные законы и табу уже не применимы к человеку, пережившему удар молнии, ему уделяли особое внимание. Люди ему поверили и убежали вместе со стадами на Черную гору. Но вода не поднялась, а маисовые поля убежавших высохли и умерли под летним солнцем. Шаман, имевший видение, которое не осуществилось.

Билли усмехнулся. Как звали его Желтые Облака? «Асаетлин» — знахарь. «На нас не всегда можно полагаться, — подумал он, — поскольку мы подвержены тем же самым страстям и заблуждениям, что и остальные. Знахарь, исцели себя».

Он уже миновал было «гору желаний» из камней и веточек можжевельника, но остановился, вернулся и добавил к ней камень. А почему бы и нет? Она же существовала.

Билли вовремя подошел к Развалинам Стоящей Коровы — одним из самых крупных развалин в каньонах. Они находились у северной стены под огромным выступом. Руины стен занимали участок длиной более четырехсот футов, построены они были отчасти вокруг громадных валунов. Развалины тоже относились ко временам Великого пуэбло, и в них было три чана для варки пива и множество комнат. Но здесь, к тому же, находились бревенчатые, обмазанные глиной закрома навахо и рисунки, сделанные навахо, наряду с рисунками анасаси. Он подошел поближе, чтобы еще раз посмотреть на бело-желто-черные изображения людей с поднятыми руками, горбатого лучника, на окружности, окружности и опять окружности, фигуры животных… И тут же, высоко на уступе было одно творение, принадлежавшее исключительно навахо и наиболее его интересующее. На конях, в плащах и широкополых шляпах вереница испанцев, двое из которых стреляют в индейца. Считалось, что здесь изображены солдаты лейтенанта Антония Нарбоны, сражавшегося с навахо в 1805 году в Пещере Резни. И ниже, у подножия скалы, были другие конники и некий кавалерист армии США 60-х годов девятнадцатого века. Казалось, они начали двигаться, пока он наблюдал за ними.

Билли протер глаза. Они действительно двигались. И казалось, будто он только что слышал ружейную стрельбу. Фигуры стали трехмерными, плотными, они скакали через песчаную пустыню…

— Вы вечно давите на нас, ведь так? — сказал он им и миру в целом.

Раздались проклятия, произнесенные по-испански. Когда Билли перевел взгляд на нижнюю фигуру, то услышал сигнал трубы к началу атаки. Казалось, высокие каменные стены вокруг него растаяли, а потоки воды стихли. Сейчас он смотрел на совершенно иной пейзаж — открытый, безжизненный и ужасно яркий. Он поднял глаза к солнцу, раскаленному добела у него над головой. Какая-то его часть стояла в стороне, гадая, как так может быть. Но остаток его был вовлечен в видение.

Казалось, он слышал звук барабана, когда наблюдал, как они скачут через инопланетную пустыню. Темп неуклонно рос. Потом, когда тот достиг почти неистовой пульсации, пески изверглись перед первым всадником, и внезапно поднялась большая, полупрозрачная, треугольная фигура, наклонившаяся вперед, чтобы объять и коня, и всадника гладкими перепончатыми крыльями. Множество подобных фигур ворвалось в поле зрения вдоль всей колонны. Они стряхивали с плеч песок, желтивший воздух, и падали на всадников и коней, обхватывая их, таща вниз, чтобы уложить дрожащими, блестящими камнеподобными глыбами на безжизненный ландшафт. Даже кавалерист, размахивающий сейчас саблей, встретил сходную судьбу под звуки труб и барабана.

Конечно.

Какой другой судьбы можно было ожидать, когда повстречался с крелем, не говоря уж о целой их толпе? Билли быстро отбросил всякую мысль о том, чтобы привезти его в институт. Мир Кота породил несколько весьма страшных тварей…

Кот. Легок на помине… Именно Кот пересекал равнину — воплощение мощи и гибкости…

Вновь в потоках песка поднялся крель. Кот отступил и начал вытягиваться вверх, передние конечности удлинились. Они сошлись, а Кот пытался оторваться от противника…

На одном ударе барабана картина потускнела. Билли смотрел на антропоморфные фигуры, коней и большую Стоящую Корову. За спиной он слышал плеск воды.

Странно, но за долгие годы он знавал и более диковинные вещи и всегда ощущал, что древние места населяет некая сила. Что-то в этом ее проявлении казалось ободряющим, и он воспринял ее как добрый знак. Билли пропел короткую песню благодарения за видение и повернулся, чтобы продолжить путь. Тени заметно сгустились, а каменные стены теперь были еще выше, и казалось, какое-то время он видел их сквозь радужную дымку.

Назад. Часть его по-прежнему стояла в стороне, но она казалась теперь еще меньше и удаленней. Отрезки жизни между детством и сегодняшним днем стали похожими на сон, мерцающими, и он не заметил, как это произошло. Он начал вспоминать редко употребляемые названия окружающих вещей, которые, как он думал, давно забыл.

Справа от него дождь усилился, хотя тропа по-прежнему была укрыта стеной каньона. Вспышка молнии, казалось, осветила на мгновение красноватый путь, тянувшийся перед ним.

— Крель, крель, — напевал Билли. — Освободить Кота, чтобы убить страгийку. Найти креля, чтобы убить Кота…

Что тогда? Он усмехнулся. Нет ответа на странное видение. Разум играл окружавшими каменными формами. Индейцы Равнины извлекли больше из культа Каменных людей, чем его народ. Но теперь казалось, что он почти мог ухватить внутри этих фигур проблески некоего присутствия. Как звали того бледнолицего философа, который ему нравился? Спиноза. Да. Все сущее живо, все оно связано, внутренне и внешне, повсюду. Очень по-индейски.

— Ха ла тсе кис! — выкрикнул он, и эхо возвратилось к нему.

Зигзагообразные молнии заплясали над кромкой высокой скалы, а когда их зарницы потускнели, он понял, что наступает ночь. Билли ускорил шаг. Хорошо бы миновать каньон Множества Вишен к тому времени, когда воцарится полная тьма.

Почва резко ушла из-под ног, и он начал пробираться через трясину, нащупывая путь перед собой палкой. Потом очистил сапоги и пошел дальше. Он провел ладонью по поверхности камня, ощущая его влажную гладкость и шероховатость. Облизал большой палец и вновь стал всматриваться в затененные места.

Пока он шел вперед, мгновения приходили и уходили, словно темные волны среди камней. Мимолетные образы вызывали свободные ассоциации — родовые и личностные.

Казалось, они плывут к нему из вторгающейся тьмы, их бушприт разрезал напополам поле его зрения. Это была Скала-Корабль в миниатюре, выходившая на поверхность впереди.

Пока он шагал, они разрастались и заполняли его разум…

Необоримо его отбросило назад. Вновь небо стало голубым стеклом над головой. Ветер был резким и холодным, камни неровными, подъем постепенно становился все круче. Вскоре настанет время связаться веревкой. Они приближались к почти вертикальным вершинам…

Он оглянулся — вот упорно карабкается Дора, ее лицо раскраснелось. Она была хорошей альпинисткой, совершала восхождения во многих горах. Но тут было нечто особое, запрещенное испытание…

Он заскрежетал зубами и проворчал:

— Дура!

Они поднимались на тсе-би-даи — скалу с крыльями. Белые называли ее Шипрок — Скала-Корабль. Ее высота составляла семь тысяч сто семьдесят восемь футов, и она была покорена лишь раз, двести с лишним лет назад. Многие погибли, пытаясь взойти на нее.

А Дора любила восхождения. Правда, что она никогда не предлагала предпринять это, но отправилась вместе с ним. Да, идея была его, а не ее.

Внутренним оком он увидел их крохотные фигурки на лицевой грани скалы — тянущиеся вверх, подтягивающиеся, снова тянущиеся. Его идея. Скажи ему зачем. Скажи Хастиехогану, богу ночи, зачем — чтобы он смог рассмеяться и послать на тебя черный ветер с севера.

Зачем?

Он хотел показать ей, что не боится табу Народа, что он лучше, мудрее, искушеннее Народа. Он хотел показать ей, что на самом деле духовно он не один из них, что он свободен, как она, что он выше подобных вещей, что он смеется над ними. И только много позднее его осенило, что подобная вещь была для нее неважна, что он танцевал танец страха лишь для себя самого, что Дора никогда не считала его ниже себя, что его поступок был необязательным, жалким. Но он в ней нуждался. Она была новой жизнью в новое, пугающее время и…

Когда он услышал ее крик, то насколько мог быстро повернулся и потянулся к ней. Вероятно, дюймов восемь разделяли кончики их пальцев. А потом она исчезла, сорвавшись.

Он видел, как она несколько раз ударилась о камни.

Наполовину ослепленный слезами, он проклинал горы, проклинал богов, проклинал себя. Все кончено. Теперь у него ничего нет. Он был ничем…

Он снова выругался, его взгляд обшаривал участок, где мгновения назад, поклясться можно, помахивая хвостом, стоял койот, прежде чем исчезнуть в тени за бугром. К нему пришли отрывки песнопений из древнего огненного обряда Путь Койота:

Достигнув точки, в которой, по его мнению, он видел зверя, Билли быстро начал искать в потемках и посчитал, что обнаружил отпечаток лапы. Хотя неважно. Это что-то означало. Что, он сказать не мог.

Миновав каньон Множества Вишен, он был уверен, что Кот в пути. Пусть будет так. Это казалось предопределенным, если не с Котом, гонящимся за ним по пятам, то как-то по-иному. Пусть будет так. Сейчас все выглядело по-другому. Мир слегка исказился, выйдя из фокуса.

Темнота, темнота. Но глаза приспособились и видели с необычайной ясностью. Он пройдет пещеру Голубого Быка. Он продолжит путь. Он на ходу съест свой паек. Он не станет отдыхать. Он создаст еще один ложный след у каньона Троп-Двойняшек. После этого скроет свое продвижение дальше — пойдет в воде.

«Иди за мной, Кот».

Ветер и вода проглатывают гром. Билли смеется, а лицо у него мокрое.

Черное колдовство поднимает меня в руке…

Третий день

Когда позвонили, что Уолтер Сендс умер, Мерси Спендер произнесла молитву. Фишер выглядел подавленным, а Мансин смотрел в окно. Железный Медведь налил чашку кофе, и очень долго никто не произносил ни слова.

— Мне просто хочется домой, — наконец сказал Фишер.

— Но мы же установили контакт с Сингером, — ответила Элизабет.

— Если вам угодно, называйте это так. Он спятил. Он… где-то в другом месте. Его разум пропускает все через фильтр первобытного символизма. Я не могу его понять и уверен, что он не сможет понять меня. Он думает, что находится глубоко под землей, шагая по какой-то древней тропе.

— Так и есть, — сказал Железный Медведь. — Он идет путем шамана.

— Что ты об этом знаешь? — фыркнул Фишер.

— Достаточно, чтобы кое-что понимать, — ответил тот. — Я снова заинтересовался индейскими делами, когда умер мой отец. Я даже вспомнил некоторые вещи, которые давным-давно забыл. Несмотря на образование и путешествия, Сингер не мыслит с совершенно современной точки зрения. По сути, он даже не мыслит как современный индеец. Он вырос почти в последний возможный период и в последнем возможном месте, где жили в окружающей среде, близкой к неолиту. Поэтому он отправился к звездам. Часть же его всегда находилась там, в этих безумных каньонах. И когда-то он был шаманом — настоящим. Несколько дней назад Сингер преднамеренно собрался вернуться к этой своей части, поскольку думал, что это ему поможет. Теперь она им овладела — после стольких-то лет сдерживания и подавления, — и возвратилась она с местью. Так я думаю. Я читал пленки о навахо с тех пор, как узнал о нем, в любую, выдавшуюся здесь свободной минуту. Они весьма отличны от других индейцев, даже от своих соседей. Но они занимаются определенными вещами, имеющими общее со всеми нами. А шаман частенько спускается под землю, когда дела действительно плохи.

— «Нами»? — спросил Мансин с улыбкой.

— Оговорка, — ответил Железный Медведь.

— Так ты считаешь, что этот злобный инопланетный зверь гонится за сумасшедшим индейцем, — заявила Мерси. — И мы только что узнали, что власти не пойдут вслед за ними в каньоны, поскольку местность в такую погоду ведет себя слишком предательски. Похоже на то, что мы ничего не можем сделать. Даже если мы скоординируемся в качестве группового разума, зверь, по-видимому, способен очень сильно дать нам сдачи. А Сингер не в состоянии нас понять. Возможно, мы должны отправиться восвояси и позволить им разобраться между собой.

— Было бы совсем другое дело, если мы могли бы что-нибудь предпринять, — сказал Фишер, становясь рядом с Железным Медведем. — Я начинаю видеть, как ты относишься к этому парню, но какого черта? Если ты мертв, лежи и не рыпайся.

— Мы могли бы атаковать зверя, — тихо сказал Железный Медведь.

— Чертовски умно! — фыркнул Мансин. — У нас нет ключа к его разуму. Он просто отмахнется от нас, как в последний раз. Кроме того, затея с массовым разумом кажется весьма рискованной. В действительности, не слишком много было сделано в этом направлении, и стоит ли впутываться? При любом анализе прибыли и стоимости получаем очень мало при неизвестном риске.

Железный Медведь встал и направился к двери.

— В жопу ваши анализы прибыли и стоимости, — сказал он, выходя из комнаты.

Фишер рванулся было за ним, но Элизабет перехватила его взгляд.

— Пусть идет. Он раздражен. Ты же не хочешь драться с другом. Сейчас тебе ему нечего сказать.

Фишер остановился у двери.

— Я не мог дотянуться до него туда, не могу дотянуться до него сейчас, — сказал он. — Знаю, он безумен, но… Не знаю. У меня ощущение, что он может совершить нечто идиотское.

— Наподобие чего? — спросил Мансин.

— Не знаю. Просто вот так. Может, мне лучше…

— Он немного поразмыслит, — сказал Мансин, — а потом вернется и «попытается» нас во что-нибудь втянуть. Может, следует согласиться на попытку установить контакт с Сингером и заставить его направиться в какое-нибудь безопасное место, где его можно будет подобрать. Могло бы сработать.

— У меня ощущение, что это не сработает, но пока лучшего предложения я не вижу. Откуда мы узнаем, где находится надежное место?

Мансин какое-то время размышлял, потом сказал:

— Этот друг Сингера, лесничий. Желтое Облако. Он должен знать. Где распечатка с его номером?

— Ее брал Железный Медведь, — припомнила Элизабет.

— Ее нет на его кресле. Да и на столе нет.

— Ты не думаешь?..

— Железный Медведь, подожди! — послала зов Элизабет. — Мы собираемся помочь! Вернись!

Но ответа не было.

Они бросились к лестнице.

Его не было нигде во всей усадьбе, и они догадались, что он перенесся с помощью одной из кабин на первом этаже. Они достали номер через справочное, но дома у Желтого Облака никто не отвечал. Лишь через полчаса, когда они обедали, кто-то заметил, что из помещения охраны пропало ружье.

ПЕТРОГРАФФИТИ

Когда Железный Медведь оказался в транс-кабине дома Желтого Облака, первое, что он увидел и что привлекло его внимание, был дробовик в руках другого человека, направленный ему в живот с расстояния приблизительно в шесть футов.

— Брось ружье, — сказал Желтое Облако.

— Конечно. Не нервничайте, — ответил Железный Медведь, выпуская оружие из руки. — Почему вы направляете на меня эту штуку?

— Ты индеец?

— Да.

— Ха-ат-ииш биниинаа йинийа?

Железный Медведь покачал головой.

— Я вас не понимаю.

— Ты не навахо.

— Никогда этого не говорил. Фактически, я — сиу. Хотя не знаю и того языка. За исключением, может, нескольких слов.

— Я произнесу по-английски: зачем ты сюда пришел?

— Я же сказал по телефону. Мне нужно найти Сингера или существо, которое его преследует.

— А может, ты его преследуешь? Здесь легко избавиться от трупа, особенно в это время года.

Железный Медведь почувствовал, как лоб у него покрылся испариной, когда он прочитал мысли другого человека.

— Погодите. Я хочу помочь этому парню. Но это длинная история, и я не знаю, сколько у нас есть времени.

Желтое Облако стволом указал на стул.

— Садись. Хотя сперва скатай ковер и убери его с дороги. Страшно не хотелось бы запачкать вещь с Двух Серых Холмов.

Выполняя требование, Железный Медведь изо всех сил пробовал проникнуть за поток сознания. Когда он нашел искомое, то был не уверен, сможет ли выговорить эти слоги, но попытался.

— Что ты сказал? — спросил Желтое Облако, ствол оружия слегка колебался.

Он повторил тайное имя Желтого Облака.

— Откуда ты его узнал? — спросил тот.

— Прочитал его в мозгу. Я — паранормален. Вот почему я вообще оказался вовлечен в это дело.

— Вроде знахаря?

— Полагаю, в старину я бы им и был. В любом случае, существует наша группа, и мы выслеживаем тварь, которая выслеживает Сингера. Сейчас остальные хотят прекратить этим заниматься, но я не прекращу. Вот почему мне нужна ваша помощь.

Пока он говорил, дождь пошел снова. Когда зазвенел телефон, Желтое Облако его отключил. После он приготовил кофе.

Казалось, он вбегал теперь в недра земли. Все темнее и темнее. Вскоре ему пришлось замедлить шаг. Окружающий мир почти полностью исчез, за исключением звуков — ветра, воды, его барабанящих по земле ног. Теперь медленнее. Да. Вот.

Впереди. Что-то среди тех деревьев. Неподвижное. Свет.

Оказалось, что это… Нет. Невероятно. Однако. Вот же она. Транс-кабина. Он был уверен, что инструкции запрещают устанавливать их в каньоне.

Он подошел ближе. Определенно, это выглядело как транс-кабина — там, среди деревьев. Он добрался до нее и заглянул внутрь.

Вот только какая-то непонятная. Нет щели для кредитной карточки. Неизвестно, как набирать координаты.

Билли вошел и изучил ее более тщательно. Одна-единственная странная красно-белая пятнистая кнопка. Не мудрствуя лукаво, он выставил большой палец и нажал на нее.

Радужная пелена закружилась у него перед глазами и исчезла. Он огляделся. Ничего не изменилось. Он никуда не был транспортирован. Однако…

Теперь каньон заливал бледный свет, будто над головой висела полная луна. Но луны не было.

Он еще раз посмотрел на кабину и впервые увидел маркшейдерский знак на стенке. Тот гласил: «МИР ДУХОВ». Билли пожал плечами и пошел прочь. Кроме освещения, похоже, ничего не изменилось.

Шагов через двадцать он обернулся и посмотрел назад. Кабина исчезла. Группа деревьев серебрилась у него за спиной, лишенная какого-либо сверхъестественного присутствия. Справа блестела рябь текущей воды. Дождь, падавший на нее, казалось, нисходил очень медленно — скорее насыщенная морось, нежели ливень. А очередная вспышка молнии напоминала стилизованную надпись на небе.

Тропа, которой он должен следовать, была отчетливо видна. Он ступил на нее, и, пока шел, ветер пел ему путеводную песнь.

Он быстро двигался до изгиба каньона, потом медленнее, так как склон сузился и стал круче. Перепрыгнул на более широкий выступ, тогда как его путь начал извиваться, и вновь поспешил по нему вперед.

Завернув за поворот, он увидел впереди справа очертания человеческой фигуры, стоящей на противоположном берегу потока, на самой стрелке отмели, вдававшейся в воду. Человек этот показался ему чем-то знакомым, и его окружало некое свечение, что встревожило Билли.

Приближаясь к нему, он замедлил шаг, поскольку человек смотрел прямо на него. Какое-то время он находился в нерешительности, как к нему обратиться, поскольку не мог припомнить обстоятельств их знакомства, а встреча здесь поразила его своей странностью. Потом он внезапно вспомнил, но к этому времени другой уже поприветствовал его.

Он остановился и поздоровался.

— Ты далеко от дома, — сказал он потом, — от того места, где я встретил тебя всего лишь на днях, в горах, где ты пас овец.

— Да, — ответил другой, — ибо я умер в тот самый вечер.

По затылку у Билли пробежал холодок.

— Я тебе ничего не сделал. Зачем ты вернулся и беспокоишь меня?

— Я не возвращался, чтоб беспокоить тебя. По сути, я вообще не возвращался. Ты сам нашел путь сюда. Я не причиню тебе вреда.

— Не понимаю.

— Я велел тебе следовать извилистому пути, — сказал старый певец, — и вижу, ты так и поступил. Очень извилистому. Это хорошо.

— Не совсем, — ответил ему Билли. — Мой чинди по-прежнему гонится за мной по пятам.

— Твой чинди повернул направо, а не налево, пойдя по ложной тропе в Черноскальном каньоне. На некоторое время ты в безопасности.

— Прекрасно, — сказал Билли. — Может, я сумею сделать это еще раз.

— Вероятно. Но что именно ты делаешь?

— Я следую тропе.

— И она привела тебя сюда. Неужели ты думаешь, что мы повстречались случайно?

— По-моему, нет. А ты знаешь, зачем мы встретились?

— Я знаю лишь то, что хотел бы научить тебя старой песне силы.

— Отлично. Я принимаю любую помощь, которую могу получить, — сказал Билли, оглядываясь назад на тропу. — Хотя надеюсь, она не очень длинная.

— Нет, — ответил старый певец. — Теперь слушай внимательно, ибо я смогу спеть ее для тебя только трижды. Спеть ее четыре раза означает заставить ее действовать.

— Да.

— Хорошо. Вот эта песня…

Старик начал петь песню вызывания Икне-этсо, за которой Билли следил, которую понимал и которую выучил, в третий раз прослушав. Когда певец закончил, он его поблагодарил, а потом спросил:

— Когда я должен воспользоваться этой песней?

— Сам поймешь, — ответил старик. — Следуй теперь своему извилистому пути.

Билли попрощался и пошел дальше по северному склону. Он хотел было оглянуться, но на сей раз не стал этого делать. Он двигался по искрящемуся каньону, а картины иных миров и его жизни в больших городах вставали и накладывались на окружающие пейзажи, пока не начало казаться, будто вся его жизнь расплавилась и смешалась здесь.

Билли миновал толпу стоящих камней, а у них у всех, казалось, были лица с открытыми ртами, поющими песни ветра. Все они были неподвижны, но и у дальнего края группы что-то вышло из тьмы.

Человек, очень знакомый человек, который встал, прислонившись к последнему певцу ветра, и улыбнулся. Одежда его соответствовала писку моды, волосы были уложены, а руки ухожены.

— Привет, Билли, — сказал он по-английски, а голос был его собственный.

Тогда он увидел, что этот мужчина есть он сам, каким он мог бы быть, не вернись он никогда в это место.

— Верно. Я — твоя тень, — сказал другой. — Я — часть тебя самого, на которую ты решил не обращать внимания, которую отбросил, когда выбрал возвращение к полуцивилизованному, поскольку боишься стать мной.

— Мне бы понравилось быть тобой?

Другой пожал плечами.

— Думаю, да. Время и шанс — вот и все. Вы с Дорой, в конечном итоге, переехали бы в город после того, как ты доказал для собственного удовлетворения, каким свободным ты стал. У тебя был шанс, и ты его упустил. Если бы тебе сопутствовал успех, ты пошел бы этой дорогой. Время и шанс. Восемь дюймов пространства. Вот такой ерундой ломается жизнь.

— Ты говоришь, что, если бы я доказал, каким свободным я стал, я бы в действительности по-прежнему не был свободен?

— Что есть свобода? — подхватил другой, а вокруг его головы образовалось слабое зеленое свечение. — Полагаю, двигаться по хорошим дорогам. А ты себя ограничил. Я — это путь, по которому ты не пошел, важный путь. Я мог бы быть частью тебя — спасающей частью, но ты в своей гордыне пренебрег мною.

Он вновь улыбнулся, и Билли увидел, что у двойника выросли клыки.

— Я тебя узнаю, — сказал тогда Билли. — Ты — мой чинди, мой настоящий чинди, не так ли?

— А если и так, — ответил другой, — и если ты считаешь меня злом, то ты видишь меня таким по ошибке. Я — твое отрицательное «я». Не лучше, не хуже, а лишь неосуществленное. Ты призвал меня давным-давно, убежав от части самого себя. Ты не можешь уничтожить отрицание.

— Давай посмотрим, — сказал Билли, поднимая лазерный обрез и нажимая на спуск.

Вспышка света прошла сквозь его двойника без какого-либо видимого эффекта.

— Так со мной бороться нельзя, — сказал другой.

— Тогда иди к черту! Почему вообще я должен с тобой бороться?

— Потому что я могу тебя уничтожить.

— Тогда чего же ты ждешь?

— Я еще не достаточно силен. Так что продолжай убегать, продолжай прятаться в первобытное, а я буду набираться сил. Потом, когда мы снова встретимся, — он бросился на четвереньки и стал напоминать Кота с единственным мерцающим глазом, — я стану твоим противником под любым именем.

Билли выхватил тазер и выстрелил. Тот исчез в теле другого, и другой вновь стал его двойником и, поднявшись, ринулся на него. Кабель с острием упал на землю и автоматически смотался.

Билли провел удар левой, и казалось, кулак с чем-то соприкоснулся. Двойник рухнул на землю. Билли повернулся и бросился бежать.

— Да, убегай. Давай мне силу, — крикнул ему вдогонку другой.

Оглянувшись, Билли увидел лишь слабое зеленоватое свечение рядом с певцами ветра. Он продолжал двигаться очень быстро, пока оно не исчезло при очередном повороте. Голоса певцов ветра стихли. Он вновь замедлил шаг.

Каньон опять стал просторнее, ручей расширился и потек медленнее. Казалось, в воде он видел искаженные лица и звериные морды.

Теперь он чувствовал себя предметом пристального изучения. Это ощущение усиливалось, и он огляделся, ища источник среди мимолетных образов, возникавших среди теней и воды.

— Кот?

Ответа не было, что ничего не означало. Но не было и передачи мрачных предчувствий — если только они не терялись в эмоциональной суматохе.

— Кот? Если это ты, давай драться. Теперь когда угодно. Я готов.

Потом он миновал острый выступ на стене каньона и понял, что чувствовал не присутствие Кота. Ибо сейчас он созерцал странное существо, рассматривавшее его, появление которого запутало ощущения.

Оно напоминало гигантский тотемный столб. Его народ никогда не делал тотемных столбов, те имели отношение к народам северо-запада. Однако этот, казалось, чем-то соответствовал моменту, если не подходил к месту. Он вздымался ввысь и имел четыре лика — а возможно, и смутно видимый пятый на самом верху.

Это были лица двух женщин — одной полной, другой худой, и двух мужчин — одного черного, другого белого. А над ними, казалось, парило, словно дымка, улыбающееся мужское лицо. Их взгляды были направлены на него, и он понял, что созерцает не резьбу, а живые существа.

— Билли Черный Конь Сингер, — обратился к нему голос среднего рода.

— Слышу тебя, — ответил он.

— Ты должен прервать здесь свое путешествие.

— Почему?

— Твоя миссия выполнена. Дальнейшим бегством ты ничего не добьешься.

— Кто вы? — спросил он.

— Мы — твои духи-хранители. Мы хотим оберечь тебя от твоего преследователя. Поднимайся здесь по стене. Жди наверху. Тебя там через некоторое время встретят и переправят в безопасное место.

Взгляд Билли переместился со столба на землю под ногами и перспективу впереди.

— Но я по-прежнему вижу в этом каньоне свою тропу. Я не должен ее здесь оставлять.

— Это ложная тропа.

— Нет. Уж это-то я знаю: я должен следовать по ней до конца.

— Там находится смерть.

Он вновь какое-то время молчал.

— Все же я должен следовать по ней. Одни вещи важнее других. Даже смерти.

— Что это такое? Почему ты должен следовать по данной тропе?

Он несколько раз глубоко вздохнул и продолжил пристально смотреть на землю, будто увидев ее впервые.

— Я ожидаю в конце тропы самого себя, такого, каким должен быть. Если же я не пойду по этой тропе, произойдет смерть иного рода… Худшего, по-моему, — добавил он.

— Мы не в силах тебе помочь, если ты продолжишь путь.

— Значит так и должно быть. Спасибо за попытку.

— Мы слышим тебя, — сказал тотем, медленно погружаясь в землю, — лицо за лицом ускользали из вида под камень, пока на мгновение не мелькнуло последнее, смутно видимое лицо, похоже, улыбающееся ему.

— Тогда играй, — как показалось, прошептало оно и затем тоже пропало.

Билли потер глаза, но ничего не изменилось. Он пошел дальше.

исходи нфра место вод ткущих прочь сголовой наверх ом ехать еперь ккаждому где пять еперь четыре врозьврозь конь на горе дух разрос лис я в телокол как поводы ткущие сть несколько стен припирать и тупак наших глав сортировать сестры в небе старики под землей а след койота впереди тень черной птицы повсюду и братодин в чансе разумов не в розврозвзорвзор

— Боже мой! — воскликнула Элизабет, откидываясь на спинку кресла.

Алекс Мансин налил стакан воды и залпом его выпил.

— Да, — сказал Фишер, массажируя себе виски. У Мерси Спендер начался приступ кашля, длившийся с полминуты.

— Ну и что? — тихо спросил Фишер.

Мансин покачал головой.

— Не знаю.

— Железный Медведь был прав насчет того, что, по его мнению, Сингер находится в ином мире, — сказала Элизабет. — Мы не можем им управлять.

— К черту, — сказал Фишер. — Мы пытались, и мы пробились, даже если он превратил нас в тотем. Вы же знаете, меня волнует не это.

— Там был он, — заявила Мерси, — в духе.

— Кто-нибудь, позвоните в больницу и удостоверьтесь, что Сендс действительно умер, — сказал Фишер.

— Не понимаю, как они могли ошибиться, Чарльз, — сказала Элизабет. — Но Мерси права. Он каким-то образом был с нами, и кажется, будто он по-прежнему где-то поблизости.

— Да, — вставила Мерси. — Он здесь.

— Вам не нужны спиритуалистские гипотезы, чтобы описать то, что, по-моему, произошло, — наконец заявил Мансин.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Элизабет.

— Просто воспоминание о том, как он умер. Мы все были вместе, функционируя как единая сущность, в которой понимаем очень мало. По-моему, травма, связанная с его смертью, послужила созданию чего-то вроде голографии разума в нашем общем сознании. Когда мы разделились, оно ослабло, но все мы носим более бледные варианты — вот почему нам кажется, что мы ощущаем его присутствие. Когда мы только что воссоздали эту общую сущность, повторного сочетания черт стало достаточно для воспроизводства, так сказать, полной функционирующей копии его разума.

— Ты видишь его как особый вид памяти, когда мы находимся в этом состоянии? — спросила Элизабет. — Ты думаешь, она в конце концов сотрется?

— Кто знает?

— Так что же нам теперь делать?

— Предлагаю через определенные промежутки времени контролировать Сингера, — сказал обстоятельно Мансин, — и повторить наше приглашение наверх, если он доберется до какой-нибудь примечательной точки на местности.

— Он и дальше будет отказываться. Ты же видел, какой у него ментальный настрой.

— Вероятно… если не произойдет ничего, что его изменит. Но мне вспоминаются слова Железного Медведя. Он имеет право на этот шанс, и, кажется, мы единственные, кто может его ему дать.

— Только не просите меня снова преследовать этого зверя. Одного раза хватило.

— Я и сам не слишком стремлюсь дотронуться до него.

— Как насчет Железного Медведя?

— Что насчет него?

— Не должны ли мы попробовать войти с ним в контакт и дать ему знать, чем занимаемся?

— Зачем? Он — сумасшедший. Он просто от нас отгородится. Пусть сам позовет нас, когда будет готов.

— Я бы не желал увидеть, как он сотворит какую-нибудь глупость.

— Наподобие чего?

— Наподобие погони за этим существом.

Мансин кивнул.

— Возможно, ты прав. Я по-прежнему не думаю, что он послушается, но…

— Он мог бы послушаться меня, — сказал Фишер, — хотя я не уверен, что смогу дотянуться до него на таком расстоянии.

— Почему бы не определить местоположение ближайшей к этому каньону транс-кабины и не отправиться туда? — предложила Элизабет. — Вероятно, это все намного упростит.

— А разве они есть в индейских резервациях? — спросила Мерси.

— Давайте расскажем все Теддерсу и соберем свои вещи. Встретимся здесь через пятнадцать минут, — сказал Фишер.

— Уолтер тоже считает: мысль хорошая, — кивнула Мерси.

— Я высадил его вот здесь, — сказал Желтое Облако, тыча в точку на карте, и Железный Медведь кивнул, смотря вниз на очертания длинного, растянувшегося в обе стороны каньона.

Дождь, переходящий в снег, барабанил по электромобилю, припаркованному у кромки каньона. Железный Медведь рассеянно поднял воротник одолженной куртки. «Подходит отлично. К счастью, у нас один и тот же размер», — решил он.

— Я понаблюдал какое-то время, — продолжил Желтое Облако, — чтобы удостовериться, что Билли нормально спустился. Так оно и было, и затем он направился на восток. — Его палец двинулся по карте и снова остановился. — Тут, в этой точке, он мог повернуть в Черноскальный каньон или продолжать идти по каньону дель-Муэрто. Ты что думаешь?

— Я? Откуда я знаю?

— Ты же колдун. Ты не можешь подержать над картой прутик, или еще нечто в этом роде, и сказать?

Железный Медведь изучил карту более внимательно.

— Не наверняка, — произнес он, — но чувствую, что Билли там, внизу. Хотя каменные стены для меня просто каменные стены, смотрю ли я сквозь них его глазами или своими. Однако… — Он положил палец на карту и стал его передвигать. — Думаю, Билли продолжил путь по дель-Муэрто. Ему требовалось большое пространство, а Черноскальный, похоже, слишком быстро заканчивается тупиком.

— Хорошо-хорошо. Я тоже чувствую, что он пошел туда. Я бы сказал, он заранее и преднамеренно выбрал какое-то место. — Желтое Облако сложил карту, выключил внутренний свет и завел мотор. — Поскольку мы пришли к единому мнению, — сказал он, поворачивая руль, — спорю, я могу сэкономить какое-то время. Спорю, если мы направимся по кромке, минуем то ответвление и спустимся в дель-Муэрто, мы найдем его тропу, ведущую вдоль одной из стен.

— Будет темно.

— У меня есть очки и фонарики невидимого света. Во всем спектре.

— Ты не способен вычислить, где он может сейчас быть и как быстро он может двигаться?

— Спорю, я могу прикинуть очень точно. Но мы же не хотим упасть ему сейчас прямо на голову.

— Почему бы и нет?

— Если его что-то преследует, он, вероятно, будет стрелять по всему, что к нему приближается.

— Резонно.

— Поэтому мы спустимся в районе пещеры Множества Грифов и пещеры Голубого Быка — перед тем как каньон расширится. Легче будет найти тропу там, где он узок. Затем мы будем пренебрегать любыми ложными знаками, ведущими в каньон Троп-Двойняшек, и начнем его нагонять.

Ветер колотил по маленькой машине, пока электромобиль пробирался по бездорожью, постоянно поворачивая в разные стороны, чтобы обогнуть валуны и внезапно возникающие уклоны.

— …Потом, думаю, мы просто снабдим его дополнительной огневой мощью.

— Мне бы хотелось сделать попытку отговорить его, — сказал Железный Медведь.

Желтое Облако рассмеялся.

— Конечно. Отговоришь Билли!

Железный Медведь просмотрел его мысли, увидел, какое этот человек производит впечатление.

— Ладно, — сказал он. — На худой конец, в Патруле ВГ я научился стрелять.

— Ты служил в Патруле ВГ? Я чуть не записался туда.

— Что помешало?

— Да в последний момент подумал, что у меня в этих жестянках в небе начнется клаустрофобия. Мне нравится видеть все далеко впереди.

Какое-то время они молча ехали сквозь тьму со смутными очертаниями, снежинки кружились в лучах фар, снег переходил в дождь, тот опять в снег.

— Эта тварь, что его преследует, — произнес затем Желтое Облако, — ты говоришь, она такая же смышленая, как человек?

— Ага, по-своему. Может, смышленее.

— Знаешь, у Билли все еще может быть преимущество. Вероятно, он рассвирепеет, увидев нас.

— Этот зверь гнался за ним по всему миру. Он создан для убийства.

— Даже Кит Карсон боялся входить в эти каньоны следом за навахо. Ему приходилось морить нас голодом в середине зимы.

— Чем он был так напуган?

— Местность просто создана для устройства засад. Любой, кто знает эти места, мог бы сдерживать превосходящие силы противника — или даже уничтожить их.

— Этот зверь в состоянии читать мысли.

— Вот он и прочитает, что кто-то впереди ждет, чтобы его убить. Не обязательно уметь читать мысли, чтобы это знать. А если продолжит идти дальше, это может произойти.

— Он способен менять облик.

— Для того чтобы приблизиться к жертве, ему все равно нужно двигаться. А это делает его мишенью. Билли сейчас вооружен. Взять его будет не так легко, как ты, похоже, думаешь.

— Тогда почему же ты решил поехать?

— Мне не нравится смотреть на то, как какой-то посторонний преследует навахо на нашей земле. И я не мог бы допустить, чтобы сиу первым выстрелил по врагу.

«Без Желтого Облака мне бы здесь была грош цена, — сказал себе Железный Медведь. — Даже местные дети наверняка знают больше моего о передвижении по этой местности, о выслеживании, охоте, выживании. Сраный идиот я, что вообще в это ввязался — физически. Единственное, что я знаю о том, что значит быть индейцем, получено на Аляске, а это было давным-давно. Так почему же я здесь? Я все говорю, что мне нравится Сингер, но почему? Потому что он своего рода герой? На самом деле, не думаю, что из-за этого. Скорее, потому что он — старомодный индеец и потому что таким мог быть мой отец. По крайней мере, я о нем так думаю. Может, я пытаюсь покрыть некий долг, некую вину? Возможно. И у всей моей музыки были индейские ритмы…»

Машина замедлила ход, въезжая в укрытие среди обнаженной породы, и там остановилась. Снегопад вновь превратился в дождь — холодную, занудную морось.

— Приехали?

— Почти, — ответил Желтое Облако. — Рядом есть легкий спуск. В общем, сравнительно легкий. Давай я достану фонарики и покажу тебе.

Выйдя из машины, они надели небольшие ранцы и повесили на плечи оружие. Желтое Облако направил луч фонаря на каньон.

— Следуй за мной, — сказал он. — Пару лет назад здесь произошел оползень. Получилась своего рода тропа. Мы будем лучше укрыты, когда достигнем дна.

Железный Медведь встал ему в затылок, и они начали двигаться к кромке каньона. Дна не было видно, а камни непосредственно впереди казались острыми и скользкими. Он ничего не сказал, и вскоре они начали спускаться.

Желтое Облако освещал путь.

Пока они двигались вниз, дождь ослаб, а на полпути, когда они оказались под образованным стеной козырьком, и вообще прекратился. Камни стали суше, скорость спуска возросла. Железный Медведь прислушивался к ветру и шуму дождя.

Двигаясь от камня к камню, он через некоторое время начал гадать, существовало ли в самом деле дно. Стало казаться, будто они спускались вечно, а оставшееся время будет простым повторением предыдущих движений.

Тут он услышал крик Желтого Облака: «Пришли!», и вскоре обнаружил себя на дне каньона — каменистые образования искажались и перетекали в невидимом спектре.

— Остановись на минутку, — сказал Желтое Облако. — Мне не хочется перепутать следы… Ты не можешь провернуть свой трюк и сказать, нет ли кого-нибудь поблизости?

— Кажется, нет, — ответил Железный Медведь пару минут спустя.

— Ладно. Я собираюсь некоторое время пользоваться здесь обычным фонариком. Как-то спокойнее, пока видишь, что можешь предпринять.

Прошло несколько минут, в течение которых Железный Медведь наблюдал, как медленно передвигался луч фонарика Желтого Облака, тогда как тот изучал почву, удаляясь все дальше вперед, переходя слева направо и возвращаясь обратно. Наконец Желтое Облако остановился. Его фигура выпрямилась. Он жестом попросил Железного Медведя подойти, а потом зашагал вперед.

— Что-нибудь нашел? — спросил Железный Медведь, догоняя его.

— Билли проходил здесь. Видишь?

Железный Медведь кивнул, разглядывая землю. Он ничего не увидел, но прочитал распознание признаков в разуме другого человека.

— Как давно он здесь был?

— Не могу сказать наверняка. Хотя на самом деле неважно. Пошли.

Они около четверти часа двигались молча, прежде чем Железный Медведь додумался спросить:

— А ты видел какие-либо признаки преследователя?

— Нет. Тут есть следы собак и больше ничего. Как мне говорили, зверь не может быть такого размера.

— Да. Масса у него гораздо больше.

Желтое Облако проигнорировал ложные следы у каньона Троп-Двойняшек и продолжил идти в северо-восточном направлении главного ущелья.

Равномерное передвижение обладало неким гипнотическим свойством — разворачивающаяся тропа с камнями, лужами, грязью и кустарником. Холод не был таким сильным, каким мог бы быть, поскольку ветер стих, но окоченелость, которую Железный Медведь начал ощущать, являлась скорее ментальной. Рядом плескалась и журчала вода. Его руки размахивались, а ноги шагали почти машинально.

— …Да, да, да, да, да, да, да…

Казалось, ветер разговаривал с ним, казалось, говорил ему в течение долгого времени успокаивающие, усыпляющие слова в установившемся режиме движений.

— Баю-баю-баю-бай. Да, всегда, вчера, пора, отдыхай…

Это нечто большее, чем ветер и ритм, внезапно понял он. Был кто-то…

— Да. Да.

Сила. Чернота. Смерть. Он шел за ним по пятам. Этот зверь. Это существо. Оно приближалось.

— Да. Да.

А он ничего с этим не мог поделать. Он даже не мог замедлить шаг, не говоря уже о том, чтобы отклониться от курса. Оно полностью держало его в своей власти и настолько ловко управляло им, что он даже не ощущал его вкрадчивого присутствия. До сих пор, когда стало уже чересчур поздно.

— Да. Да, сын городов. Ты кажешься отличающимся от того другого, а вы оба преграждаете мне путь. Продолжай шагать. Я скоро вас догоню. Тогда это станет неважно.

Железный Медведь еще раз попробовал свернуть, но мышцы отказывались повиноваться. Он почти нащупал разум Желтого Облака, чтобы увидеть, стал ли другой человек осознавать свое состояние. Однако что-то ему помешало. Эта тварь, где-то сзади, осуществляла некий телепатический контроль над его нервной системой. Он не мог различить, читает ли зверь, к тому же, его мысли. Вероятно. Ему хотелось, если возможно, скрыть собственные телепатические способности от сознания зверя. Почему — трудно определить наверняка.

Но он чувствовал…

Сзади донесся какой-то звук. Казалось, катится сорвавшийся со скалы камень. Железный Медведь понял: если через считанные мгновения он не высвободится, ничто, им ощущаемое, не будет иметь значения. Все будет кончено. Все. Зверь, которого Сингер называл Котом, почти добрался до него.

Ноги продолжали совершать медленные, равномерные движения. Он попытался мысленно представить Кота, но не сумел. Злобная тень, движущаяся волнообразно… большой глаз, плывущий, словно луна… Образы приходили и уходили. Казалось, ни один не соответствовал приближающемуся зверю — сильному, бесстрашному…

Бесстрашному?

Некий образ выскочил у него в голове вперемешку с вопросом: насколько сильно ментальное впечатление, которое он смог бы оказать? Фишер мог с легкостью творить осязаемые на вид иллюзии. Получится ли хоть какая-то толика правдоподобия, если этот образ подкрепится всем, что у него есть? Вероятно, вполне достаточно, чтобы привести в замешательство?

Хотя в действительности промежутка между идеей и попыткой не было. Размышления шли одновременно с усилием — обыкновение рефлективной его части.

Песчаный участок, по которому он только что прошел… Он спровоцировал картину вздымающегося песка и поднимающейся вверх сверкающей треугольной фигуры, устремляющейся вперед, тянущейся, чтобы обхватить его преследователя…

— Крель! Крель! — посылал он сообщение, сосредоточиваясь, чтобы добиться совершенного изображения.

И остановился, ощущая приходящие сзади волны паники, осознавая, что опять управляет собственными движениями, осознавая к тому же, что Желтое Облако остановился.

— Крель!

Но даже усилив образ всеми ощущениями злобы и ужаса, с которыми он недавно познакомился, даже скинув с плеча разрывное ружье и взяв его в руку, Железный Медведь понимал, что, хотя его движения теперь являются его собственными, он боится выполнить неизбежный поворот и встретиться лицом к лицу с существом, стоявшим позади.

Выстрел из оружия Желтого Облака рассеял его паралич. Он развернулся, держа ружье на изготовку.

Кот в луче фонарика Желтого Облака из стоячего положения упал на землю, а этот жуткий глаз, казалось, уставился на его собственный, выжигая, сверля.

Он нажал на спуск, дернув ружье, и грязь с галькой полетели с линии, прочерченной мини-взрывами, перед зверем.

Желтое Облако выстрелил еще раз, и Кот рванулся вперед. Железный Медведь приподнял ствол ружья и опять спустил курок.

Разрывы прошили волнистую линию по плечам и шее Кота.

А потом все смолкло и почернело, когда он ощутил прикосновение тела Кота к своему собственному телу.

Они сидели или лежали в своих номерах в «Вигваме Птицы Грома» недалеко от устья каньонов. Хотя создавалось впечатление, будто все они находятся вместе в одной комнате, ибо стены не препятствовали их беседе.

— Ну? — спросила Элизабет. — Что ты узнал?

— Я попробую еще раз, — ответил Фишер. — Подожди пару минут.

— Ты занимался этим уже порядочное время, — сказал Мансин. — Порой возникают помехи — необычные душевные состояния, которые трудно уловить. Сам знаешь.

— Что-то не так, — произнес Мансин. — Я тоже пробовал.

— Может, мы опоздали, — вставила Мерси.

— Не будь смешной!

— Просто я пытаюсь быть реалистичной.

— Я дозвонилась до дома Желтого Облака, пока вы пытались установить контакт, — сообщила Элизабет. — Его жена сказала, что они вместе с Железным Медведем ушли некоторое время тому назад. По ее словам, отправились к каньону.

— Вслед за Сингером? — спросил Мансин.

— Она больше ничего не сказала. А за кем еще?

— В самом деле.

— Я сейчас попробую еще раз, — пробормотал Фишер.

— Подожди, — прервала его Элизабет.

— Почему?

— Ты сам никуда не попадешь.

— Ты имеешь в виду, мы должны опять объединиться и попробовать?

— А почему бы и нет? Мы здесь именно для этого. Для совместной работы.

— Неужели ты думаешь, что Сендс?.. — начал Мансин.

— Вероятно, — ответила Элизабет.

— Да, — сказала Мерси. — Но он нам не повредит.

— В общем, ты права насчет того, для чего мы здесь, — сказал Мансин Элизабет.

— А если мы не сумеем определить местонахождение Джимми? — спросил Фишер. — Что тогда?

— Попробуй еще раз достать Сингера, — сказала Элизабет. — Может, сейчас он прислушается.

Идти. По серебристо-черной местности. Здесь медленнее. Запутать след. Будто за теми камнями засада. Замести следующие сто футов веткой. Хорошо. Дальше. Путь свободен. Расплывчатые красно-белые пятна. Идти. Вспышка в небе, отраженная в извивающихся водах. Опять слабая барабанная дробь. Согласованность звуков ветра внутри косых стен. Здесь водяная пыль, маскирующая стеклом лицо, призмы ресниц, разбивающие спектр радужного геометрического танца света. Стереть. Отскок теней. Улыбка койот-пса, тускнеющая между светом и тьмой. Здесь с плеском пересечь. Куда бы ни вела тропа, следуй ногам. Вокруг. Через. В тени безмолвные танцоры в масках. Далеко-далеко позади слабый зеленый свет. Зачем оглядываться? Обернуться, значит обхватить. Теперь вверх. Опять вниз. Вскоре каньон сузится, потом снова расширится. Существо с множеством глаз сидит на высоком выступе, но не шевелится. Вероятно, выжидает или всего лишь наблюдает. Теперь барабанная дробь громче. Двигаться в ее ритме. Огонь в сердцевине камня. Следы птиц за полумесяцем стены. Бедренная кость лошади. Пустой хоган. Полуобгоревшее полено.

Коснуться слюды, что блестит, как пыльца. Вспомнить песню старика…

— …Сингер.

Слабо-слабо. Ветер или его эхо. Усталое слово усталого дыхания.

— Билли Черный Конь…

Пересечь и опять на этот каменистый участок.

— Я чувствую тебя — где-то там, следопыт…

Что-то. Что-то, что он должен помнить. Это путешествие. Следовать своей тропе. Но.

— Твои друзья меня не остановили. Я по-прежнему приближаюсь, охотник.

Призрак отзвука ветра. Слова в голове. Вероятно, старые друзья. Кто-то знакомый.

— Почему ты мне не отвечаешь? Разговор ничего не выдает.

Кот-призрак, существо-чинди. Да. Кот.

— Я здесь, Кот.

— А я следую за тобой.

— Знаю.

— Ты выбрал хорошее местечко.

— Оно выбрало меня.

— Как угодно. Лучше городов.

Билли остановился, чтобы запутать тропу, создать впечатление еще одной возможной засады.

— …Приближаюсь. Ты не можешь убегать вечно.

— Лишь до тех пор, пока я должен. Ты ранен…

— Да. Но не настолько сильно, чтобы это меня остановило. Мы встретимся.

— Встретимся.

— Я чувствую, ты здесь мощнее, чем был прежде.

— Вероятно.

— Кто бы из нас ни победил, лучше так, чем как-то по-иному. Каждый из нас является последним из себе подобных. Что еще нам остается?

— Не знаю.

— Странная страна. Ничего в ней не понимаю.

— Я тоже.

— Скоро мы встретимся, старый враг. Ты рад, что убежал?

Билли попытался обдумать этот вопрос.

— Да, — сказал он наконец.

Билли думал о песне, но знал, что не время ее петь. В каньоне забормотал гром.

— Охотник, ты изменился с последнего раза, когда мы были так близко друг от друга.

— Я знаю, куда сейчас иду, Кот.

— Тогда торопись. Я могу оказаться ближе, чем ты думаешь.

— Следи за тенями. Ты можешь оказаться даже ближе, чем думаешь ты.

Безмолвие. Далеко впереди расширяющаяся, чистая перспектива. Он в замешательстве остановился, внезапно став способным видеть на огромное расстояние. Словно лента, тропа вилась все дальше и дальше, а потом вела наверх. Он не понял, но это было неважно. Он побежал пожирающей землю трусцой. В темноте высоко над головой разнесся крик птицы.

Бег. Звуки ветра и воды — теперь составляющие барабанной дроби. Путь становился все чище и чище. Кроваво-красный и будто усыпанный льдинками. Казалось, земля один раз дрогнула, и нечто, напоминающее башню из дыма, поднялось перед ним на повороте у края тропы. Переливаясь различными цветами, вздымающаяся колонна скручивалась, на ней проявилось пять лиц. Он узнал своих духов-хранителей.

— Билли, мы пришли, чтобы попросить тебя еще раз, — промолвили они в один голос. — Опасность возрастает. Ты должен оставить тропу, оставить каньон. Быстро. Ты должен отправиться наверх, где тебя встретят и переправят в безопасное место.

— Теперь я не могу оставить тропу, — ответил он. — Уже слишком поздно. Мой враг приближается. Путь передо мной открыт. Спасибо еще раз. У меня больше нет выбора.

— Всегда есть выбор.

— Тогда я уже его сделал.

Дымное образование развеялось, как только он его миновал.

Билли увидел то, что теперь оказалось концом тропы, и небольшой атавистический страх коснулся его, когда он осознал, куда она его привела. Она тянулась к Пещере Мумии — древнему месту мертвых, расположенному в стене каньона.

Когда он подошел ближе, пещера как бы выросла перед ним — развалины в высокой нише. Одно мгновение какой-то зеленый огонек горел за одним из окон. Потом ветер стих, а потом поднялся опять. И опять. И опять.

Теперь раздавался некий звук, словно высоко в небе бьется гигантское полотнище. Билли не отрывал взгляда от своей цели и продолжал двигаться по тропе к основанию стены. И пока он бежал, звук становился все громче, раздавался все ближе. Наконец стало казаться, что он звучит прямо над головой, и Билли ощущал каждый такт своим телом. Потом над ним в воздухе пронеслась какая-то темная фигура.

Подняв взор, он увидел неимоверную птицу, снижающуюся, чтобы усесться на вершину скалы намного выше Пещеры Мумии. Приблизившись к основанию стены и наткнувшись на осыпь, он замедлил шаг. И понял, взглянув на темное существо, сидевшее на утесе и смотревшее вниз, что видит Хаадс-ээшжини, Черного Бога — повелителя охоты. Билли быстро отвел взгляд, но до этого встретился с безжалостным взором желтого глаза, уставившегося на него.

«Должен ли я прикончить это существо на твоих глазах, о Темный? Ибо я — как охотник, так и добыча. Какая сторона побуждает тебя?»

Он поднялся по откосу. Его взгляд прослеживал теперь тропу, уходившую вертикально вверх к развалинам в углублении. Да, этот маршрут казался самым легким…

Он достиг стены, нашел опору для ног, ухватился руками и начал подъем.

Подъем. Медленнее в более скользких местах. Когда он вскарабкался выше, возникло странное покалывание в ладонях. Как в тот раз…

Нет. Он остановился. Все, чем он являлся, было частью охоты. Но это также было и частью прошлого. Важно именно отношение. Урок приходит вместе с воспоминаниями.

Билли подтянулся, не глядя на темную тень высоко над головой, не глядя назад. Скоро.

Скоро он войдет в место смерти и станет ждать своего преследователя. Бегство приближалось к концу. Торопись. Важно оказаться наверху и вне поля зрения Кота, когда тот появится в этом районе. Влажный камень под рукой. Хватайся крепче.

Взгляд наверх. Да. Теперь уже видно. Скоро. Осторожно. Подтянуться. Ну же.

Через несколько минут он выполз на выступ и двинулся налево. Еще одна опора. Опять вверх.

Отчасти ползти. Теперь нормально. Вновь подняться. Двинуться к стене. Войти. Никакого зеленого света. За стеной…

Он прошел вдоль внутренней поверхности стены, глядя через щели на дно каньона. Ничего. Еще ничего не видно. Идти дальше. Тот большой проем…

Отлично. Остановиться. Скинуть с плеча оружие. Проверить. Положить на выступ. Ждать.

Ничего. По-прежнему ничего.

Помещение было сырым, усыпанным галькой. Билли устроился, прислонившись спиной к каменной глыбе, взор устремлен на каньон, одна рука на оружии. Почти час прошел без каких-либо перемен в картине перед ним.

А затем — тень, медленно двигающаяся вдоль стены далеко впереди слева. Она ползла едва заметная, пока в какой-то точке он не осознал, что ее ничто не отбрасывает.

Билли поднял обрез — у того был простой прицел — и навел его на тень. Потом подумал о точности этого оружия и опустил его. Слишком далеко. Если тень была действительно Котом, он не хотел рисковать, в случае промаха выдав свою позицию.

Тень остановилась, перетекла в форму камня и долгое время оставалась неподвижной. Почти верилось, что вся эта последовательность изменений являлась игрой света и тени. Почти. Билли прицелился в камень и не сдвигал оружия.

— Ты где-то поблизости, Билли. Я тебя чувствую.

Он не прореагировал.

— Где бы ты ни был, я там вскоре буду.

В конце концов, Коту потребуется какое-то время, чтобы принять более мобильную форму. Без сомнения, представится несколько благоприятных возможностей…

Опять движение. Камень смещался, тек, преобразовываясь, дальше вдоль стены.

— Страдай, следопыт. Ты скоро умрешь. Первый же твой выстрел тебя выдаст, а я увернусь от всех последующих. Ты увидишь меня, когда я буду готов стать видимым, и тогда ты выстрелишь.

Опять началось движение в сторону настоящего камня, лежавшего под нависающим выступом. Внутри аморфной формы стал заметен мерцающий глаз Кота, стали оформляться конечности.

Билли закусил губу, вспомнив, как видел торглиндского метаморфа, бежавшего вверх по почти вертикальной стене на своей родной планете. Тогда он спустил курок и промахнулся.

Кот замер на долю секунды, когда высоко над ним мелькнула вспышка, затем двинулся медленнее, чем предполагал Билли, заставляя его поверить, что зверь в самом деле ранен. Кот отпрыгнул назад, к линии камней у стены. А потом осознал ошибку, взглянув наверх. Его лапы сжались, и он вновь прыгнул вперед. Но не вовремя.

Большой кусок каменной облицовки, отколотый выстрелом, скатился со стены, ударившись в выступ, под которым съежился Кот.

— Охотник! Я считаю… ты победил…

Билли выстрелил еще раз. На сей раз он опалил землю в десяти ярдах справа от упавшего камня, слегка сместил ствол налево и вновь спустил курок. Взорвалась вершина горы камней.

Казалось, он мог различить одну, массивную переднюю конечность, высовывавшуюся из-за холмика. Но на таком расстоянии трудно сказать наверняка.

Была ли это судорога?

Он выстрелил еще раз, попав в середину кучи.

Каньон зазвенел от громкого карканья. Опять возобновился тот хлопающий звук. Билли мельком взглянул вверх и заметил тень, двигающуюся направо.

— Все кончено, — запел он, положив голову на руку, — и мои благодарности возносятся, словно дым…

Слова улетали следом друг за другом, а его взор двигался по дну каньона. Тут лоб у него наморщился. Он поднялся. Наклонился вперед и выглянул.

— Почему? — спросил он вслух.

Ответа не было.

Тропа, которой он следовал, здесь не заканчивалась. Почему-то Билли не заметил этого раньше. Она бежала направо от него, загибаясь за стену каньона и пропадая из виду — предположительно, продолжаясь в более дальних областях этого места.

Он повесил на плечо оружие и поправил ранец. Возвратился к тому месту, где забирался наверх, и начал спуск.

Плечо болело. К тому же на лицо лил дождь, а острый камень впивался в спину. Железный Медведь осознавал это какое-то время, прежде чем понял: это означает, что он жив.

Железный Медведь открыл глаза. Поблизости на земле валялся фонарик Желтого Облака, освещая галечный откос.

Он повернул голову и увидел Желтое Облако. Тот сидел спиной к камню, вытянув вперед ноги, обеими руками сжимая левое бедро.

Железный Медведь поднял голову, вытянул руку, чтоб привстать.

— Я жив, — сказал он, принимая сидячее положение. — Как ты?

— Сломана нога, — ответил Желтое Облако. — Выше колена.

Железный Медведь поднялся, добрел до фонарика и, подобрав его, направил на Желтое Облако.

— Плохое место для перелома. Даже хромать нельзя.

Он сел на корточки рядом с другим мужчиной.

— Не знаю, что лучше всего сделать, — сказал он. — Есть предложения?

— Я уже вызвал помощь. Мой портафон не поврежден. Они прибудут с врачом. Если нужно, вытащат меня отсюда на веревке. Не волнуйся. Все будет в порядке.

— Почему мы все еще живы?

— Думаю, оно не считало, что нас стоит убивать. Просто помеха, которую надо отшвырнуть в сторону.

— Не заставляет чувствовать тебя по-настоящему важным, верно?

— Я не жалуюсь. Слушай, у стены есть сухие дрова. Принеси, пожалуйста, пару охапок. Мне нужен огонь.

— Разумеется. — Железный Медведь пошел исполнять просьбу. — Интересно, как далеко добралась эта тварь.

— Не можешь сказать?

— Не хочу приближаться на этом уровне. Зверь способен повредить тебе одним своим разумом.

— Пойдешь за ним?

— Если сумею вычислить путь, которым следовать.

Желтое Облако улыбнулся и повернул голову, указывая подбородком.

— Он двинулся туда.

— Я же не следопыт, как ты.

— Черт, тебе и не надо им быть. Эта тварь тяжелая и бежит по открытой местности. Ничего сверхъестественного. Ее меньше всего заботит, знает ли один из нас, куда она направляется. Возьми фонарик. Ты будешь в силах увидеть оставленные ею следы.

Он принес первую охапку веток и щепок, вернулся поискать еще. К тому времени, когда он пришел со второй охапкой, Желтое Облако разжег костер.

— Я могу сделать для тебя что-нибудь еще?

— Нет. Двигай.

Он повесил на плечо оружие и взял фонарик. Провел лучом по каньону и без труда увидел отпечатки лап.

— Возьми вот это. — Желтое Облако передал ему портафон.

— Хорошо. Пойду попробую еще раз.

— Может, следует целиться в глаз?

— Может, и следует. Увидимся.

— Удачи.

Железный Медведь повернулся и зашагал вперед. Темнела вода — нечто говорящее на непонятном языке. Следы были крупные и отчетливые.

За изгиб стены каньона шагом. Порывы ветра над потоком, ставшим шире, кружащим сверкающие частицы над разнузданной песней воды. Другая сторона укрыта, но красный путь лежит здесь, ближе к стене, теперь ведя в гору. Рябь, словно несущиеся мимо пиктографии. Отпечатки лап вероломного. Покрытые изморозью кости рядом с тропой. Кролик. Сожженный хоган, внутри зеленое свечение. Место смерти. Бегающий взгляд. Быстрее вперед. Сияние хрусталя. Исполосованная талым снегом стена, плотность перьев. Тропа извивается дальше. Насколько видит глаз. Кто теперь добыча?

Остановка, чтобы попить, у места впадения небольшого потока. Обжигающий холод, приправленный камнем и глиной. Впереди гряда тумана, движущаяся с танцорами в масках вокруг южного голубого пламени. Ритмы в земле. Он становится дымом, плывущим вдоль своего пути, безмолвным и лишенным черт, несущимся к слиянию с этим местом постоянного движения и ритма танца земли. Да, и теряется в нем.

Белые и хрупкие, тлеющие звуки, будто то место, где он охотился на гарлетта давным-давно…

Танцоры справа, танцоры слева, танцоры пересекают его путь. Замечают ли они его, невидимого и духообразного, проходящего среди них по все еще яркому, все еще красному пути, начертанному на почве, словно огнем и кровью?

Один приближается, неся что-то, покрытое тканью, расшитой древним узором. Он останавливается, ибо танцор преграждает ему путь, протягивая эту вещь. Покров снят — там оказывается пара рук. Он пристально смотрит на них. Этот шрам у основания большого пальца левой руки… Это его ладони.

После распознавания они начинают парить перед ним, будто он держит их перед лицом. Он ощущает их, похожих на перчатки, при крайней нужде своего духа. Он свежевал ими добычу, дрался ими, гладил ими волосы Доры…

Он дает им упасть по бокам. Хорошо вновь обладать ими.

Танцор отходит. Билли кружится, как снежный вихрь, и продолжает двигаться по тропе.

Времени не существует. Пучок серых палок, поднимающихся из земли на откосе слева, рядом с тропой… Он приостанавливается, чтобы понаблюдать, как палки зеленеют, по всей поверхности появляются выпуклости, превращающиеся в почки. Почки трескаются, разворачиваются листья, раскрываются, растут. Затем возникают белые цветы.

Он двигается дальше, размахивая руками. Еще один танцор с еще одним свертком подходит слева.

Билли останавливается в своем парении и, руками приняв дар своих ног, ставит их на место, на почву перед собой. Множество миль мы одолели вместе…

Шагая, вновь шагая по тропе. Ощущая сердцебиение земли своими ступнями. Времени не существует. Снежинки летят перед ним вверх. Поток изменил направление. Кровь течет обратно в раненого оленя, неподвижно лежащего поперек пути. Олень вскакивает на ноги, разворачивается и исчезает.

Теперь, словно занавес, раздвигается туман. Туман смещается. Все исчезает, кроме тропы.

Он слышит звук, которого не слыхал давным-давно. Тот начинается вдалеке позади него и становится все громче по ходу звучания: свисток поезда.

Затем раздается пыхтение. Подобных паровозов уже не выпускают. И здесь нет ничего, по чему ему ехать. Нет…

Он видит рельсы, идущие параллельно тропе. Выступ впереди теперь кажется платформой…

Вновь раздается свисток. Ближе. Пульсация локомотива, наложенная на ритмы земли. Идет поезд — такой, какой он видел много лет назад. Идет невероятным образом по этому невероятному месту. Билли продолжает шагать, тогда как звук поезда наполняет мир. Поезд может промчаться мимо него в любой момент. Слух наполняет пронзительный свисток.

Он поворачивает голову.

Да, прибыл. Старый, черный, пыхтящий дымом дракон-паровоз, позади прицеплено множество пассажирских вагонов. Начинают скрипеть тормозные колодки.

Билли опять смотрит в сторону платформы, где в ожидании стоит одинокая ссутулившаяся фигура. Почти знакомая…

С грохотом и визгом трения металла о металл паровоз догоняет его, все замедляя и замедляя ход, и останавливается у платформы. Разносятся запахи дыма, смазки и горячего металла.

Фигура на платформе подходит к первому вагону, и теперь Билли узнает умершего певца, научившего его песне. Перед тем как сесть в поезд, тот оборачивается и машет ему рукой.

Взгляд скользит вдоль окон вагонов. За каждым — лицо. Он узнает все. Все это известные ему люди, которые ныне мертвы: мать, бабка, дяди, двоюродные братья, две сестры…

Дора.

Дора единственная смотрит на него. Остальные глядят мимо — переговариваются, рассматривают пейзаж, нового пассажира… Дора смотрит прямо на него, а ее руки заняты защелками в нижних углах окна. Она дергает раму, пытаясь ее открыть.

Вновь звучит свисток. Поезд трогается. Билли обнаруживает, что бежит, — бежит за поездом, подбегает к вагону, к окну…

Поезд дергается, постукивает. Вращаются колеса.

Дора все еще возится с защелками. Вдруг окно начинает скользить вверх. Ее рот открывается. Она кричит, но слова теряются в шуме поезда.

Он кричит в ответ. Ее имя. Она теперь высовывается из окна, вытянув правую руку.

Поезд набирает скорость, но Билли уже почти догнал его. Он протягивает руку. Вероятно, их ладони разделяет какой-нибудь метр. Ее губы по-прежнему шевелятся, но он не слышит слов. Видение начинает плыть, создается впечатление, что она отпадает от него.

Он ускоряет шаг, и расстояние между их руками сокращается — два фута, фут, восемь дюймов…

Они жмут друг другу руки, и она улыбается. Некоторое время он бежит со скоростью поезда, а потом тот набирает скорость, и тут Билли осознает, что должен уступить.

Он разжимает руку и наблюдает, как та уносится прочь. Он падает.

Как долго он лежал? Когда он поднимает голову, поезда уже не видно. Нет путей. Нет платформы. Его вытянутая рука лежит в ледяном ручье. Идет снег. Он встает.

Мимо пролетают крупные снежинки. Ветер стих. Звуки воды приглушены. Он поднимает руку и в тишине пристально смотрит на нее, как на что-то новое и незнакомое.

Через длительный промежуток времени он поворачивается и опять находит тропу. И продолжает свое путешествие по ней.

Устало тащится. Сменяющие друг друга приподнятость и подавленность, под конец смешивающиеся. Поймать ее, а потом отпустить. Ехать по снегам на поезде-призраке Смохаллы. Еще один разрыв. Будет ли опять соединение?

Затем он осознал, что идет по громадному песчаному рисунку. Вся почва вокруг спланирована в стилизованной, многоцветной манере. Он вошел в отпечатки ног радуги, прошагал между Эт-хай-на-аши — Ходящих вместе. Это были близнецы, сотворенные во Втором мире Первочеловеком, Бегочиди, и остальные поднялись из Нижнего мира по этому пути. Сами эти рисунки использовались в Хожони, Пути Благословения. Тропа вела вдоль радуги к стеблю маиса, где она стала желтой, как пыльца. Потом вверх, — вверх по стеблю. Небо озарилось яркой вспышкой, когда Билли проходил мимо радуги-женщины и перуна-мужчины. Пройдя между изображений Большой Мухи, он направился на север к желтым следам пыльцы.

Появиться, чтобы вновь встать на тропу, ведущую мимо устья большого каньона направо и дальше на север. Один-одинешенек, поющий. В падающем снеге была красота. Красота всюду вокруг него…

— Восхищайся, пока можешь, следопыт.

— Кот? Ты же мертв! Между нами все кончено!

— Неужели?

— Я дотронулся до твоей конечности там, где ты упал. Она была окоченевшей и безжизненной.

— Как тебе угодно.

— Да никто и не мог бы выбраться из-под той кучи камней.

— Ты меня убедил. Я вернусь и смирно лягу.

Билли оглянулся, ничего не увидев в каньоне, кроме снегопада.

— …Но сперва я тебя разыщу.

— Это не будет слишком сложно.

— Рад слышать твои слова.

— Мне хочется завершить начатое. Торопись.

— Почему бы тебе меня не подождать?

— У меня есть тропа, которой надо следовать.

— И она важнее меня?

— Тебя? Теперь ты — ничто.

— Не слишком лестно. Да ладно. Если мы должны вновь встретиться на твоей тропе, мы встретимся на твоей тропе.

Билли проверил оружие.

— Тебе нужно было сесть на поезд, — сказал он.

— Не понимаю тебя, но это неважно.

— Важно, — сказал Билли, обходя еще один камень и видя продолжение тропы.

Снежный вихрь танцевал над водой. Он услышал глухой звук одного-единственного удара по барабану. …Голубое колдовство поднимает меня в руке.

Боль в плече утихла, осталось лишь тупое пульсирование. Проходя мимо затененных мест, он присматривался, гадая, не поджидает ли там зверь, чтобы наброситься на него, и понимая, что страх иррационален, поскольку перед ним находились отчетливые отпечатки. И зачем тому создавать себе проблемы и убегать назад по собственным следам, чтобы устроить засаду, когда ему нужна лишь секунда, чтобы повернуть назад и нанести при встрече сокрушительный удар?

Железный Медведь выругался, по-прежнему приглядываясь. Дыхание вырывалось изо рта клубами пара. Нос замерз, а глаза периодически начинали слезиться.

Желтое Облако был прав. Не возникало вообще никаких проблем с нахождением следа. Простой и прямой. Глубокий и отчетливый.

Что это за движение слева?

Ветер колышет кусты.

Он снова выругался. Действительно ли его предки водили военные отряды? Гены играют немаловажную роль…

— Джимми. Не ограждайся от меня!

— Не буду, Чарльз. Могу разделить компанию.

— Где ты? Что случилось?

— Я — в каньоне, следую за этой тварью.

— Мы здесь, в Аризоне, в гостинице около того места, где начинаются каньоны.

— Зачем?

— Чтобы помочь, если сумеем. Ты следуешь за зверем? А Желтое Облако с тобой?

— Был, но зверь сломал ему ногу. Подмога идет.

— Ты встретился со зверем?

— Ага. Здорово вывихнул плечо. Хотя пару раз в него выстрелил.

— Ты находился без сознания?

— Да.

— Я гадал, почему не мог некоторое время до тебя дотянуться. Ты устанавливал контакт с Сингером?

— Нет.

— А мы — да. Это совершенно сумасшедший индеец.

— Думаю, он знает, что делает.

— А ты знаешь, что делаешь?

— Полагаю, являюсь еще одним сумасшедшим индейцем.

— По-моему, тебе нужно выбираться. Ты же идешь по двум следам, а не по одному.

— Надеюсь, снег не занесет следы. Хотя, падая на землю, он тает. Это хорошо.

— Кажется, эта тварь тебя раз чуть не убила.

— Они меняют форму.

— Следы?

— Ага, и идут ближе к стене. Интересно, что это значит.

— Это значит, что тебе лучше стрелять во все, что движется.

— Здесь что-то влажное и полупрозрачное… Интересно, как выглядит кровь зверя.

— В любом случае, далеко ты ушел?

— Не знаю. Часы у меня сломались. Кажется, будто я иду вечно.

— Пожалуй, тебе лучше остановиться и отдохнуть.

— Черт, нет. Самое время побежать трусцой. У меня появилось ощущение: по-моему, я уже близко, и, по-моему, зверь ранен.

— Не хотелось бы мне находиться в твоем разуме, если он до тебя доберется.

— Пока не уходи. Мне страшно.

— Я подожду.

Следующие четверть часа Железный Медведь, чувствуя молчаливое присутствие Фишера, бежал вдоль складок стены. Они не беседовали до тех пор, пока он не замедлил шаг рядом с поворотом, чтобы перевести дыхание.

— Здесь зверь движется медленнее, крадучись. Но есть немножко этой полупрозрачной жидкости.

— Ты идешь медленно.

— Да. Я переключусь на невидимый свет и надену очки. Пригнусь и загляну за угол.

Последовало длительное молчание.

— Ну?

— Ничего не вижу.

Он направил фонарик на землю.

— След снова изменился. Пойду по нему.

— Подожди. Почему бы тебе не прощупать?

— Я боюсь касаться его разума.

— Я бы гораздо больше боялся всего остального. Почему бы просто не прощупать его очень медленно и непринужденно? Просто поискать присутствие. Подкрадываясь ментально. Я помогу.

— Ты прав, но я сделаю это сам.

Железный Медведь потянулся в боковой каньон, открывшийся перед ним. Сперва осторожно. Потом со все возрастающей силой.

— Там ничего нет, — сказал он. — Я вижу след, но не чувствую зверя. Коли на то пошло, Сингера тоже. Наверно, они прошли дальше.

— Казалось бы…

Он, медленно шагая и рассматривая приметы на почве, приблизился к углу. Отпечатки за поворотом изменились, образовав нечто вроде желобка. Тот сужался, расширялся, а закончился круглыми вмятинами.

Железный Медведь остановился, увидев, куда те ведут, и бросился вперед, заметив нечто отличное от камня. Отпечатки ног Сингера виднелись перед неровной пирамидой из валунов, рядом с торчащей конечностью. Прошло много времени, прежде чем он смог заставить себя отвалить несколько камней, и то лишь после тщательного прощупывания. Он занимался этим несколько минут, пока не вспотел и не сбил себе дыхание. Но наконец узрел глаз — сейчас тусклый — в гладкой неподвижной голове.

— Он накрыл зверя, — сказал Фишер. — Он его пригвоздил.

Железный Медведь не прореагировал.

— Все кончено, — произнес Фишер. — Сингер победил.

— Он прекрасен, — сказал Железный Медведь. — Эта шея… глаз, словно самоцвет.

— Мертв, — продолжал Фишер. — Подожди, пока я проверю. Я скажу тебе, где подниматься. Мы пошлем кого-нибудь тебя подобрать.

— Но где Сингер?

— Полагаю, он знает, как о себе позаботиться. Теперь он в безопасности. Он объявится, когда будет готов. Поверь мне.

— Я пойду за ним.

— Что? Зачем?

— Не знаю. Назови это предчувствием.

— Как ты его найдешь?

— Я начинаю постигать премудрость профессии следопыта. Не думаю, что это будет чересчур сложно.

— Все ведь кончено… и эта коварная местность…

— Пока его тропа шла по безопасным участкам. Кроме того, у меня здесь есть телефон.

— Не свихнись там тоже!

— Не волнуйся.

Он надел очки, перевел их в обычный спектр и пошел по следам Сингера — на север.

— На некоторое время я тебя покину, — сказал Фишер. — Расскажу остальным. К тому же мне надо отдохнуть.

На миг Железному Медведю почудилось, что слышится свисток паровоза, и он подумал о своем отце. Воздух наполнили пухлые снежинки. Он прикрыл нос и рот кожаной перчаткой и пошел дальше.

Идти. Вдоль западной кромки каньона, направляясь на северо-восток. Свернуть, взяв курс севернее. В сторону от каньона, через снега, к деревьям.

Путь привел его к воде и стене. Ветер здесь был силен, хотя снегопад уменьшился до случайных редких снежинок.

Он продолжал держаться. Где-то впереди, в деревьях или за ними, вой койота. Запах леса доходил до него по мере приближения — и треск сучьев.

Прежде чем войти в лес, он разок оглянулся. Казалось, над самой кромкой каньона поднималось зеленоватое свечение. Через мгновение оно скрылось из виду из-за снежного вихря, а потом Билли окружили деревья, и ветер ослаб.

Когда он раздвигал ветви, с них с хрустящим стеклянным звуком падали льдинки. Создавалось впечатление совершенно иного места, — места постоянных сумерек и холода, где он охотился на тех, кого он назвал ледяными медведями. В любой момент мог донестись пронзительный свист медведей, а потом у него было лишь несколько мгновений, чтобы возвести барьер и зажечь паралитический костер, прежде чем стая завертится вокруг него. Затем передвинуть барьер, чтобы уберечь упавшего от пожирания своими сородичами. Вызвать челнок…

Он глянул наверх, отчасти ожидая увидеть, как тот сейчас снижается. Но во всех направлениях виднелись лишь перламутрово-серые складки облаков. Данная охота совсем другая. Существо, которое он искал, взять будет не так просто, да и не победить его с помощью ограждения. Тем интереснее.

Он перешел ручеек с заиндевевшими берегами, и тропинка резко свернула, следуя вдоль потока через сухое русло реки, где кто-то рассматривал его зелеными глазками из небольшой пещеры. По мере приближения тропа пошла в гору, а деревья поредели.

Путь повел его затем налево, по-прежнему вверх по склону холма. Билли забирался все выше и выше, пока наконец не оказался на вершине гряды, с которой открывался вид на всю округу. Тут он остановился, всматриваясь в черный север, куда тянулась тропа, насколько он мог видеть при диковинном полуосвещении, сопровождавшем его в этом путешествии. Открыв сумку, он бросил на тропу перед собой пыльцу. Потом повернувшись к голубому югу, к проему в земле, из которого он вышел, тоже бросил пыльцу, впервые заметив, что позади него тропа отсутствовала, что путь к этому месту исчезал, пока он по нему шел. Билли почувствовал, что не в силах будет сделать даже шаг в том направлении, если и попытается. Не было возврата по тому пути, которому он следовал.

Он встал лицом к желтому западу — месту, где день сворачивался и закрывался. Бросая пыльцу, он думал о концовках, о границах циклов. Потом на восток, думая обо всех утрах, которые он познал, и о следующем, которое оттуда появится. Видя очень далеко на восток с необычайной ясностью, он думал о крае, по которому двигался его взор, добавляя черты из внутреннего ландшафта памяти, гадая, почему ему когда-то захотелось отринуть Денету, представлявшую столь большую его часть.

Как долго он смотрел на восток, трудно сказать. Внезапно воздух вокруг головы наполнился кружащимися частичками света под аккомпанемент тихого жужжания. Будто рой мелькающих светляков. Вдруг они устремились направо. Он воспринял это как своего рода предупреждение — и взглянул направо.

Невдалеке среди деревьев двигалось зеленое мерцание. Билли отвернулся, вновь остановив взор на тропе, а потом зашагал по ней. Вскоре он уже бежал — льдинки, сбрасываемые порывами ветра и образующие эфемерные облачка, жалили его лицо. Однако снег не скрывал тропу, проглядывавшую сквозь любую преграду совершенно отчетливо. Продолжая прослеживать ее взглядом на расстоянии, Билли увидел, что она ведет, изгибаясь налево, в сухое русло реки. Похоже, в этом месте оно сужалось. Проследовав дальше, он увидел, что сужение продолжалось до тех пор, пока тропа не стала шириной с рождественский серпантин, лежащий посередине склона. Странно: тот отрезок, который он проходил, не казался уже, хотя он знал, что давно миновал ту точку, где началось сужение. Вместо этого Билли обнаружил один новый феномен.

Сперва сухое русло показалось глубже и длиннее, чем оно производило впечатление изначально. Однако, пока он углублялся в него, само это место стало казаться просторнее — громадный каньон с высокими стенами. И чем дальше продвигался Билли, тем отвеснее становились стены, тем большее расстояние разделяло их. К тому же теперь ущелье оказалось усеянным массивными валунами, которых поначалу не было видно. Но красный путь, по которому он следовал, оставался таким же. Никаких признаков сужения, замеченных ранее.

Огромное белое колесо пролетело мимо — рельефное и блестящее, пятиконечное, как морская звезда. Тотчас же еще одно медленно проплыло над головой, снижаясь. Он осознал, что это снежинка.

Каньон был больше каньона дель-Муэрто, гораздо больше. Временами стены, отступавшие на значительные расстояния, вообще исчезали из виду.

Билли ускорил шаг, побежал, перепрыгивая через крупные камни. Он поднялся на один холм и обнаружил перед собой массивную прозрачную гору — ее призматические поверхности отбрасывали радуги под необычными углами. Потом он спустился к ней и увидел то место, где тропа входила в отверстие в ее склоне — рваный пролом в камне и блеске, словно черная молния пробежала с трети ее высоты вниз, до самой земли.

Порыв ветра подхватил его, и Билли помчался дальше. Снежинка рухнула на землю, словно упал дом. Он пробежал по поверхности небольшого озерца, колебавшейся под ним.

Гора становилась все ближе, все выше. Наконец он очутился на расстоянии, достаточном, чтобы заглянуть в громадный проем, и увидел, что тот сияет как внутри, так и снаружи, стены влажно искрятся, образуя остроконечный шатер, сходящийся к некой невидимой точке высоко наверху.

Он рванулся внутрь и тотчас же замер. Рука потянулась к ножу еще до того, как он осознал, что мужчины, окружающие его, — многочисленные отражения в блестящих стенах. А тропа разбегалась во всех направлениях…

Искаженные образы.

Билли наткнулся на стену, провел ладонями по ее поверхности. Казалось, тропа уходила прямо вперед, но теперь он видел, где реальное лишь на вид соединяется с иллюзорным. Он мог теперь разглядеть, что тропа ускользает вправо.

Три шага — и еще одна стена! Этого не может быть. Тропе некуда деваться. Здесь она шла непосредственно вперед, без каких-либо отклонений — хоть отраженная, хоть нет.

Билли протянул руку, ощутил стену, исследовал ее. Отражение передразнивало его движения.

Вдруг — пустота. Рука проскочила вперед, и он понял, что лишь верхняя часть пути закрыта. Он встал на четвереньки и продолжил путь.

Пока он полз, окружавшие его отражения стушевывались. Какое-то время уголком глаза он видел себя справа будто медлительного неуклюжего медведя, идущего с ним вровень. Он быстро бросил взгляд налево. Олень — шестиконечные рога, темные глаза настороже, ноздри подрагивают. Многократные отражения слились в нечто, что являлось медведем, оленем и человеком — чем-то первобытным, прокладывающим себе путь, как Первочеловек, через узкие и темные туннели вверх, к новому миру.

Отражения впереди показывали, что пространство наверху вновь становилось обширнее, путь вел через узкую и высокую готическую арку. Заметив это, Билли встал на ноги, а образы животных исчезли, не оставив ничего, кроме бесконечных отражений его самого со всех сторон. Впереди искрилась вся гамма цветов разнообразной насыщенности. Он пошел дальше, а увидев впереди выход, побежал.

Освещенный участок по мере приближения, похоже, стал чуть меньше. Отражения, бежавшие рядом, теперь видоизменялись призмами и тенями. И он заметил, что все они по-разному одеты: одно мчалось в скафандре, другое — в вечернем костюме, еще на одном была лишь набедренная повязка. Какое-то отражение бежало голым. На другом красовалась парка. Одно носило голубую вельветовую рубаху, о которой он давно забыл, ремень с литой раковиной, стягивающий ее на талии. Вдалеке он увидел себя мальчишкой, неистово бежавшим и размахивавшим руками.

С улыбкой Билли выбежал в проем, следуя красному пути. Возникли и приблизились к нему стены каньона, становящиеся ниже по мере его продвижения.

Он остановился и посмотрел назад.

Не было никакой сияющей горы. Он возвратился по своим следам на дюжину шагов назад и, наклонившись, поднял обломок камня с расколотым кристаллом кварца, лежавший на земле. Поднес его к глазам. Внутри танцевала радуга. Он сунул обломок в карман с ощущением, будто тот содержал в себе половину времени и пространства.

Он бежал потом около часа, кристаллики льда царапали лицо, словно когти котов — камни и ветви деревьев. Замерзшая земля издавала под его ногами звуки, напоминающие сгибание целлофана. На склонах холмов, похожие на скрюченные пальцы, лежали полосы снега. Кусок неба просветлел, и поблизости прогрохотал гром. Путь вел в горы, и вскоре он начал восхождение.

И восхождение. Все странно. Он потерял след времени и пространства. Порой местность буквально скользила назад, а в других случаях, казалось, он затрачивает века, чтобы покрыть небольшое расстояние. Путь вел его среди гор. Он уже не был уверен относительно того, где точно находится, хотя не сомневался, что по-прежнему направляется на север. Снег перешел в дождь. Дождь начинался и прекращался. Тропа еще раз взмыла вверх и повела по горным перевалам. В некоторых местах мимо бежали ручьи, и он проходил через узкие горловины, прижавшись спиной к камню; кончики пальцев и пятки — единственная опора. Тучи иногда очерчивались яркими линиями, которые мгновения спустя стирались серостью.

Он пролез через расщелину столь узкую, что пришлось снять ранец и куртку, а идти боком. Та резко обрывалась слева, и Билли понял, что мог бы не заметить пропасть даже при дневном освещении, если бы его не вела тропа. А затем путь вновь стал шире, напоминая брачные движения веретенообразных анклаваров в мире, называвшемся Байу.

Свернув за поворот и размяв оцепеневшие мышцы, Билли остановился. Что это за местность? Тут находились развалины какого-то здания, построенного в лицевой грани скалы справа от него. Дальше впереди — еще, там, где каньон продолжал расширяться. Руины из камня и необожженного кирпича не были ему знакомы, хотя некогда он думал, что ему известны почти все. Его подмывало приостановиться для краткого исследования, но вновь начал бить барабан, а тропа побежала к еще большим высотам.

Каньон повернул направо, дно поднималось, а стены отступали. Вокруг появлялось еще больше развалин. Название «Лукачукай» пронеслось у Билли в голове, когда он вспомнил рассказ о потерянных руинах анасаси. Ветер стих, а пульсация барабана участилась. Темные фигуры мелькали за разрушенными стенами. Он уставился на возвышенную ровную площадку перед собой — и увидел конец тропы. Озноб пробежал по всему телу, волосы встали дыбом.

Билли сделал шаг вперед, потом еще один. Он двигался осторожно, медленно, будто почва могла в любой момент расступиться у него под ногами. Хотя все верно, не правда ли? Конечно. Любая тропа кончается так же. Почему эта должна отличаться? Если ты преследовал кого-то всю его жизнь — с первого нерешительного шага до последнего нерешительного шага, — конец всегда один и тот же… Тропа заканчивалась под выступом скалы перед пустым взором побуревшего от времени человеческого черепа.

Ритм барабана изменился. Ма-и, Трикстер, Койот, Бродящий-вокруг, глядел на него из-за угла ближайшей развалины. Йеи белой радуги образовал дугу от вершины одной стены каньона до другой. Теперь раздались трещотки, аккомпанировавшие барабану. Зеленый стебель пробился из земли, поднялся вверх, выпустил листья, а затем красный цветок.

Билли двинулся дальше. Когда он подошел, показалось, что череп слегка дернулся вперед. Внутри что-то замерцало, потом все отверстия в нем засветились бледно-зеленым светом. Далеко справа Койот внезапно издал низкое рычание.

Когда он приблизился к концу тропы, череп отклонился назад и повернулся чуть вправо, направив глазные впадины прямо на него. Раздался резкий дребезжащий голос:

— Узри своего чинди.

Билли остановился.

— Я раньше играл в европейский футбол, — сказал он, улыбаясь и занося для удара ногу. — Те два камня у развалины могут сойти за штанги.

Земля перед ним изверглась вверх. Череп взлетел примерно на фут выше его головы. Череп сидел на плечах массивной обнаженной мужской фигуры, которая выросла перед ним, словно цветок. Зеленое свечение плясало вокруг нее.

— Существо-тень! — воскликнул Билли, снимая с плеча оружие.

— Да. Твоя тень. Стреляй, если угодно. Это тебя не спасет.

Продолжая движение руки, Билли перевернул обрез и сильно ударил прикладом по черепу снизу вверх. Череп с хрустом развалился, и осколки посыпались на землю. Туловище упало на одно колено, руки вытянув вперед. Одна крупная ладонь схватила оружие и вырвала его у Билли. Затем бросила обрез через плечо, и тот с грохотом упал на камни каньона и исчез из виду.

Левая рука вцепилась в запястье Билли и сжала его, будто стальной обруч. Он нанес удар по бицепсу противника ребром левой ладони. Это не произвело заметного воздействия, так что он вытащил охотничий нож и вонзил его в безголового — в мягкое место под левым плечом. Внезапно его запястье высвободилось, а существо перед ним начало падать назад, подтянув колени к груди и обхватив их руками.

Билли наблюдал, как оно катилось прочь, темнея, теряя характерные черты, сжимаясь и производя хрустящие звуки при передвижении по гальке и песку. Вот превратилось в большой круглый валун, теперь сбавивший скорость…

Валун остановился метрах в пятнадцати, а потом медленно начал разворачиваться в новую форму. Выпростал конечности и образовал голову, хвост…

Глаз.

Кот стоял лицом к лицу с ним в каньоне потерянного города.

— Продолжим с того места, где мы остановились, когда нас прервали, — сказал он.

Мерси Спендер подкинуло во время глубокого сна без сновидений. Она заорала, но крик заглох внутри нее. Происходящее было искаженным, хотя близко знакомым. Она свернулась в позу зародыша и накрылась с головой одеялом.

Алекс Мансин гонял цифры на видеоконсоли, когда нечто поразило его. Перед глазами все поплыло и затуманилось, и он подумал, что его хватил удар. А потом осознал, что произошло, и не стал этому сопротивляться, поскольку любопытство в нем оказалось сильнее страха.

Элизабет Брук извивалась из стороны в сторону. С каждой секундой становилось все приятнее. Всего через несколько мгновений… Ее разум тоже начал извиваться, и она завизжала.

Фишер общался с Железным Медведем, когда разразилась ментальная буря и их всосало в иное состояние сознания.

— Что за черт? — спросил он.

— Нас опять стягивает вместе, — ответил Железный Медведь.

— Кто этим занимается?

— Сендс. Разве ты его не чувствуешь? Как сломанный магнит, восстанавливающий сам себя…

— Красивый образ. Но я все еще не пони… А!

Рыв вз. Раз выр.

пепел падает обратно в костер, огоньпламя вдоль через ночь дугой на восток стянутая вмст радума четверо содержащие птго опять собирающегося пружина толкающая вверх под змлей снега облака сортирующие влагу яркие острия зплнщие ткщую воду пстглзые развалины перед ножомвооруженным человеком и скалепривиденным зверем потерянными в этом городе предков мы выходящие бесконечно разворачивая мыслипокрывающую контреально сть мо внисейчас за субстанции ика эссенции а над огнем-пламенем водыпоток и воздухадуновенье мыя спускаем воду в сортире мира и позволяем спирали сохранить мщь под волнами мчащими джинсы стросс ливайз завернутые в эбинг краффт бумагу заполнить человекотень в миртеней он путе шествует и мя огоньпламя ямы как заполнить круговорот и возврат и повтор вдоль человекаформы вытягивает смго сбя

огоньпламя вдоль

рыв

Он стоит, согнувшись, с ножом в левой руке. Совершает медленные движения оружием: поворачивает его, поднимает, опускает, надеясь на пару мгновений приковать внимание глаза. Зверь делает шаг вперед. Зеленый свет пойман фасетками. Завораживает ли лезвие каким-либо образом?

Зверь делает еще один шаг.

Идет слабый дождь. Билли не знает, когда точно тот возобновился. Постепенно дождь усиливается. Еще один шаг…

Его правая рука движется к пряжке на ремне и хватается за нее. Он поворачивается, чтобы выставить левое плечо, продолжая движение лезвия.

Еще один шаг…

Язык у зверя высовывается и прячется. Что-то неправильно. Размер? Манера двигаться? Холодное отсутствие спроецированных чувств, когда он общается?

Еще шаг.

По-прежнему немного далековато для прыжка… Он слегка разворачивает корпус, расстегивает пряжку и плавно уводит руку дальше налево; при таком угле поворота туловища движение замаскировано концом куртки. Читает ли зверь в данный момент его мысли?

Он вновь начинает песнопение Пути Благословения — мысленно, чтобы заполнить сознание. Кажется, что-то у него внутри подхватывает песню. Она легко льется у него в груди, без всяких усилий текут аккомпанирующие чувства.

Еще…

Скоро. Скоро бросок. Правая ладонь ложится на приклад тазера. Почти… Еще два шага. Один…

— Сейчас время перерезания глотки…

Два.

Билли вскидывает оружие и стреляет. Он попадает в цель, и зверь, оцепенев, останавливается.

Он бросает тазер, перекладывает нож в правую руку и кидается вперед.

И замирает за несколько шагов до зверя, поскольку тот начинает таять, превращаясь в пар. Через считанные мгновения фигура возгоняется, а пары собираются в небольшое облачко метрах в трех над землей.

Опустив нож, Билли поднимает голову.

Дымоподобное, оно плывет теперь налево, к громадной куче камней, оставшейся после древнего оползня. Он идет следом, наблюдая, выжидая.

— Ловкий трюк.

— Я — не зверь, которого ты убил. Я — то, что ты не можешь уничтожить. Я — все твои страхи и слабости. И теперь я сильнее, поскольку ты от меня убегал.

— Я не убегал от тебя. Я следовал тропе.

— Какой тропе? Я не видел ничьих следов, кроме твоих.

— Это причина того, что я нахожусь в этом месте, и предполагаю, что я — причина того, что ты находишься здесь.

Дым прекращает двигаться, паря над горой камней.

— Конечно. Я — часть тебя, которая тебя уничтожит. Ты слишком долго меня отвергал.

Дым начинает принимать новую форму.

— Я больше не отвергаю тебя. Я смело посмотрел в лицо прошлому и нахожусь с ним в мире.

— Слишком поздно. Я стал автономен при созданных тобой условиях.

— Тогда деавтономизируйся. Возвращайся туда, откуда появился.

Форма превращается в нечто человекообразное.

— Не могу, поскольку ты не в мире с прошлым. Как и у Кота, у меня теперь только одна функция.

— Кот мертв.

— …А мне не хватает чувства юмора.

Форма продолжает преобразовываться.

Билли видит свою точную копию, так же одетую, держащую нож — дубликат его собственного, — смотрящую на него. Двойник улыбается.

— Как же тебя развлечь?

— Я получаю удовольствие от одной своей функции.

Билли поднимает острие ножа вверх.

— Тогда чего ты ждешь? Спускайся и выполняй ее.

Двойник поворачивается и прыгает влево от него, приземляясь на дальний склон горы камней. Билли бросается вокруг нее, но к тому времени, когда он добегает, другой уже встает на ноги. Он вытирает лоб свободной рукой, поскольку по-прежнему льет дождь. Затем низко приседает, согнув колени и выставив вперед обе руки. Двойник делает то же самое.

Билли отступает, тогда как другой наступает, затем смещается направо, отвлекая внимание противника, и начинает двигаться по кругу. Он быстро осматривает почву под ногами, надеясь завести другого на скользкое место. Пока его взгляд шарит по земле, двойник совершает выпад. Он блокирует его левым предплечьем и сам наносит удар в туловище. Острие лезвия противника распарывает рукав куртки и вонзается в руку. Билли уверен, что его нож глубоко вошел в левый бок противника, но двойник не показывает никаких признаков этого, да и крови не видно.

— Начинаю тебе верить, — говорит он вслух, ощущая, как его собственная кровь увлажняет руку. — Вероятно, я не могу убить тебя.

— Верно. Но я-то могу убить тебя, — отвечает другой. — И я тебя убью.

Билли парирует еще один выпад, сам попадает по щеке. Раны не появляется. Крови нет.

— Так почему же ты не сдашься? — спрашивает другой.

— Предлагаешь бросить нож и послать все к черту?

— Я бы тебя убил.

— Ты же говоришь, что убьешь меня, неважно, буду я драться или нет?

— Да.

— Тогда я могу и драться, — говорит Билли, вновь нанося удар, парируя, рубя ниже, отходя, коля выше, кружа.

— Почему?

— По традиции воина. Почему бы нет? Это же самый лучший поединок на свете.

Отступая от новой атаки, он чуть не спотыкается, когда правая нога упирается в камень размером с яблоко. Но он сохраняет равновесие и отшвыривает камень назад как нечто надоевшее. Потом бешено начинает рубить и колоть, останавливая противника. Затем делает широкий шаг назад, ставя ногу так, чтобы…

Он как можно сильнее бьет ногой по камню в направлении двойника. Камень летит, будто выпущенный из катапульты, с характерным звуком попадая в коленную чашечку.

Противник наклоняется вперед, опуская нож. Голова занимает соблазнительное положение, и Билли изо всех сил наносит боковой удар в челюсть.

Двойник падает на левый бок, и Билли бьет ногой по держащей нож руке. Лезвие со звоном опускается вдалеке на камни. Он, высоко занеся свой нож, бросается на упавшего противника.

Когда он опускает лезвие вниз, к горлу, противник выкидывает левую руку и пальцы обхватывают его запястье. Рука Билли останавливается, будто наткнувшись на стену. Давление, оказываемое на запястье, неимоверно. Затем поднимается правая рука, и он каким-то образом понимает, что та нацеливается на его горло.

Он проводит еще один удар левой в челюсть двойнику. Голова откидывается в сторону, и захват слегка ослабевает. Он бьет еще и еще. Потом ощущает под собой какое-то мощное движение.

Противник подгибает ноги, наклоняется вперед и начинает подниматься, таща его за собой. Билли бьет еще раз, но это, по-видимому, не играет никакой роли. Движение поднимает их обоих на ноги, и левая рука двойника снова тянется вперед. Билли вцепляется в запястье, ему с трудом удается остановить надвигающуюся руку. Он как можно сильнее отталкивает ее, но сам неспособен сделать выпад рукой с ножом.

Потом постепенно противник отодвигает его левую руку назад. Возникает ощущение, что правое запястье вот-вот будет сломано.

— Вы, чинди, сильные ублюдки…

Тот рычит и выворачивает ему кисть. Билли наносит удар коленом в пах. Двойник мычит и сгибается пополам. Нож Билли немного продвигается вперед.

Но пока другой все еще согнут, Билли смотрит за него и начинает петь песню, которой научил его старик, вызывая Икне-этсо, Большой Гром, вспоминая то, как он перекачивал силу из песчаного рисунка в свою руку.

Смотрит…

Сперва туда, где стоит тотем — снизу те же самые четыре фигуры, но теперь столб духов венчает смутный пятый образ, становящийся все более отчетливым и сияющий сверхъестественным светом. Кажется, тот ему улыбается.

— Я вижу, ты решил поиграть. Хорошо, — похоже, говорит он, а потом столб начинает удлиняться, вытягиваясь к теперь прояснившимся небесам, затем туда, где радуга изгибается полным спектром.

А его взор продолжает двигаться вверх, к вершине радуги. Там он видит Воинов-Близнецов, глядящих на него, как и в том случае, много лет назад. Над ними кружит некая темная фигура.

Найенесгани натягивает тетиву на свой большой лук. Вставляет стрелу, отводит ее немного назад и начинает поднимать лук. Темная фигура снижается, и Черный Бог садится на плечо Найенесгани.

Двойник усиливает захват и выкручивает руку, нож выпадает у Билли из ладони. Он ощущает, что кровь струится по его левой руке, а силы начинают иссякать. Противник притягивает его к себе. Он продолжает произносить слова песни, зовя…

Теперь столб достигает неимоверной высоты, а фигура наверху — мужчина по пояс — поднимает правую руку и опускает левую, указывая на него. Он тянется, тянется…

Бой барабана становится громче, учащается. Звуки трещоток, напоминающие град.

Несмотря на последнюю попытку оттолкнуть двойника, тот удерживает свою позицию и стискивает Билли, обхватив обеими руками. Но Билли продолжает выдавливать из себя слова.

Найенесгани до конца натягивает тетиву и выпускает стрелу — с одновременным движением левой руки вперед. Мир взрывается во вспышке, более яркой, чем солнечный свет. В этот миг Билли понимает, что вошел в своего двойника, а двойник вошел в него, что он слился с отделенным «я», что разбросанные кусочки его самого встали на место, вновь образовали целое, что он победил…

И это все, что он понимает.

ДИСК IV

темп заполняющий через вод ивниз если по еданье после огоньтеченье свысот вер но невер но о сендс слияние каждого сендс ом сендс сендс сендс наши лесендсные часы бежит по дней рулетке высек огонь ивнизв ечносужащиеся туннели бытия мы идем огоньтеченье врозь в рос в ечносновидящие новоя сновидеденья тронул шамана разума под бусиной огоньтеченье через ветромвынутые дни ивниз условия существованья сфокусированные заново линзами огняпотопа преследуемое я настигнуто дождьвлага снегпорыв ветерразрез деньвыпад ножудар огоньпоток суть преследуемое и преследующее я ландшафт сномсказанный под землей сознанья сквозь сердце звезд тот по бегущий прежнему распускающийся вечнобег навечнобег еще навеки как гбы что цлуют молнию твореньежар вечнотеченье огоньтотем врозь в рос в начало навеки и бежит

Мерси Спендер, проснувшаяся с желанием выпить чаю и сходить на собачьи бега — странная мысль, — позвонила Фишеру и попросила его пообедать вместе с ней. Потом приняла душ, оделась, причесалась и впервые со времен начала своей певческой карьеры подумала о косметике.

Фишер копался в мыслях, прикидывая, не стать ли ему чуть более стильным. Как давно он не бывал ни в одной художественной галерее? И кстати, — изучая себя в зеркале, — следует отпустить более длинные волосы.

За окном прояснялся новый день, снег таял, капала вода. Он напевал один мотив — услышанный от Железного Медведя, — и теперь подумал о нем. Этот ритм не так уж плох.

Алекс Мансин решил уйти в монастырь в Кентукки, о котором от кого-то слыхал. Денежный рынок позаботится о себе сам, а собак будет кормить и холить псарь, бедняга.

Железный Медведь повернулся и бочком пролез через узкую, заваленную камнями расщелину между отвесными склонами. По мере продвижения его способность читать знаки на тропе становилась все лучше и лучше, вероятно, превосходя ту, какая была у него в давно забытые дни в «Воротах Арктики». Теперь, войдя в каньон, он почувствовал, что приближается к концу тропы.

Он не остановился, чтобы изучить окружающие его развалины, а направился прямо к месту посреди обожженных кустов и трав, где следы на земле говорили о произошедшей схватке. Железный Медведь сел на корточки и долгое время оставался неподвижным, изучая землю. Осколки бирюзы, засохшая кровь… Что бы здесь ни случилось, борьба была яростной.

Наконец он поднялся и повернул к руинам слева от себя. В той стороне кто-то полз или кого-то тащили. Он открыл разум и тщательно все прощупал, но не мог ничего обнаружить.

Когда он подходил к развалинам, смутные образы проносились в его сознании. До этого он являлся частью той сущности, которую дух Сендса сформировал здесь при крайне символических обстоятельствах, ощущал расширение телекинетической мощи, почувствовал взрыв. А после этого события — ничего. В той самой точке он был опустошен, чтобы продолжать и дальше идти по следу.

…И тут увидел его, прислонившегося к стене у угла развалившейся постройки. Сперва Железный Медведь не мог разобрать, дышит ли он, хотя глаза были открыты, а взгляд устремлен направо.

Подойдя ближе, он увидел пиктографию, которую Сингер нарисовал на стене собственной кровью. Она представляла собой большой круг с парой точек внутри, рядом друг с другом, примерно на трети диаметра сверху. Ниже под ними находилась выгнутая концами наверх дуга.

Вздохнув, Железный Медведь покачал головой: это было нечто редкостное, нечто могучее. Подобно бизону, оно, вероятно, не выживет. Жизнь — игра. Но именно сейчас, в данный момент, прежде чем он подошел и разрушил чары ощущения, что-то существовало. Напоминавшее бизона.