Мир в кайф для альтернативно одуренных[СИ]

2

Только что по госпрограмме десталинизации закончился очередной месячник борьбы с пережитками проклятого советского прошлого, которое мертво, но до сих пор упорно хватает живых. По себе это чувствую, кстати сказать. На этот раз мероприятие было посвящено родимым пятнам советской карательной психиатрии — нетерпимости к людям с явными душевными расстройствами и «пограничникам» в маргинальных состояниях. За равные права умственно расслабленных и здоровых! Долой сегрегацию по уровню умственного развития — «смотри на меня как на равного»!

Я уж было подумал, что после очередного месячника борьбы навсегда избавлюсь от советских предрассудков, вошедших в меня с генами предков. Но не так уже легок путь в мировую цивилизацию из проклятого «совка».

Вот возвращаюсь с работы на общественном транспорте, с горечью осознавая, что во мне осталось слишком много нетерпимости к тем, кто хоть чем-то отличается от меня. Что-то во мне еще не так как надо. Я пытался доказать самому себе, что на самом деле прочно овладел канонами либерального мировосприятия. Но действительность тут же показала, каков я есть на самом деле, причем в самом неприглядном виде. Всего одна поездка по городу на автобусе домой, а столько разочарования в себе!

Толстый парень достал из мотни свое хозяйство перед опешившей девушкой:

— Как увидишь, так полюбишь!

Мне так и не удалось заставить себя смотреть на него как на равного.

— Спрячь свой срамный уд, козел похотливый, — отпихнул я развратника.

— Не трогайте его, он — псих! — умоляюще прошептала кондукторша. — И справка есть, сама видела своими глазами.

— Меня в полицментовку не сдашь, — загыгыкал дурак. — Справка всегда при мне, а вот тебя сейчас так отделаю, что и тебе такую же справку выпишут после травматологии.

В конце нашей недолгой потасовки, псих выскочил из автобуса, обкладывая меня матюгами на прощание. Ему на помощь пришел целый салон пассажиров. Автобусная общественность возмутилась моей нетерпимостью к тому, на кого я должен смотреть как на равного.

Возможно, от растерзания на клочки толерантной толпой меня спасло только то, что на следующей остановке в автобус вскарабкался еще один ненормальный, такой худенький и весь в сереньком. Тот сразу навалился на кондукторшу всем щупленьким тельцем, словно ему места мало было, и стал тереться о нее, роняя слюну.

— Что вы толкаетесь?

— Так давка же, меня тоже толкают.

— Никакой толкучки нет, автобус свободный, — сказала кондукторша.

— Еще один кретин, — догадался я вслух.

— Как вы смеете! — в один голос возмутились пассажиры. — Кондуктор, вызовите полицмилицию. Тут нетолерантный экстремист демонстрирует свою звериную нетерпимость к равным, но разным по психическим особенностям людям.

— Этот псих опасен даже для вас самих, — попытался оправдаться я.

— Доказать, что ты такой же кретин, как я? — налетел на меня щупленький в сереньком. — Я тебе диагноз в миг выпишу по шнобелю.

Я резко оттолкнул придурка от себя.

— Прекратите насилие! — закричали мне пассажиры.

— Будьте спокойненьки! — завизжал щупленький в сереньком с пеной у рта. — Я научу его толерантности.

— И правильно сделаешь! Накажи экстремиста, — поддержал его салон. — С такими, как он, нам не попасть в клуб прогрессивных стран мира.

Я спрыгнул с подножки автобуса и едва успел запрыгнуть в другой, когда уже двери закрывались. Едва повернулся, чтобы перевести дыхание, как снова столкнулся с тем самым щупленьким в сереньком нос к носу. Я не замахнулся, а всего лишь отмахнулся от него.

— Бей меня!.. Бей! — рвал рубашку на груди придурок. — Я не чувствую боли.

Дебошира удалось спихнуть на следующей остановке, а тайно сочувствующий мне водитель совершил преступление против общественной терпимости — поторопился закрыть дверь перед самым его носом. Обиженный придурок запустил в автобус камнем, но закаленное стекло выдержало удар.

— У вас не автобус, а психовозка какая-то, — сказал я кондукторше.

— А мне-то каково каждый день по этому маршруту мотаться? — всхлипнула она. — Только не говорите об этом громко. Вас обвинят в нетерпимости, а меня накажут за пособничество моральным экстремистам.

Оставалось проехать всего-то остановку, как я получил третий подарочек! В салон поднялся какой-то весь перекореженный с виду, но обихоженный и ухоженный трудяга предпенсионного возраста. Он с отцовской снисходительностью взирал на пассажиров сквозь толстые очки и слегка пошатывался. Понятно, типок из породы подвыпивших уличных приставал, любитель поговорить по душам с первым встречным. Но у него как-то не заладилось с дикцией.

— Ы! — потянулся он к одному пассажиру.

Тот отвернулся.

— Ы-ы! — наклонился он к другому.

Ответа не последовало.

— Ы-ы-ы! — вырвалось у него от возмущения.

Тогда он повернулся ко мне и ухмыльнулся, как старому приятелю. Я понял, что он трезвый, но… как бы там еще выразиться потолерантней… не такой, что ли, как все. Приставала громко отхаркался, как заглохший дизель на морозе, смачно плюнул на пол и, прочистив глотку, вернул себе дар речи:

— Ы… Чо расселся по-хозяйски, как весь автобус купил… Отворачиваешься?.. Презираешь?.. А вот это ты видел?

Сказать, что в его руке блеснул нож, никак нельзя, потому что ржавый кухонный тесак еще двадцать лет назад потерял блеск.

Хорошо, что окна квартального околотка смотрели прямо на остановку. Придурок с ножом выскочил вслед за мной, но заметил вывеску правоохранительного учреждения, спрятал ножик за пазуху и побрел назад к остановке. Дурной, да не совсем.

— Господин квартальный надзиратель, на двадцать третьем маршруте такое творится! Из-за психов нормальному человеку невозможно на автобусе проехаться.

— В присутственном месте попрошу не выражаться! — строго предупредил меня участковый полицмент, но очень уважительным тоном, как, думаю, и подобает представителю закона обращаться с гражданами. При этом он мне заговорщицки подмигнул и загадочно улыбнулся.

Мне сразу захотелось поверить, что это строгое предупреждение он произнес ради пустой формальности, только от того, что за его спиной висел плакат с надписью: «Смотри на меня как на равного». При этом полицмент еще раз участливо подмигнул мне с самой доброжелательной, но неуловимой улыбкой и сочувственно вздохнул.

Я сразу почувствовал себя под надежной защитой людей в форме, которые в стужу и зной, дождь и снег, днем и ночью стерегут мой личный покой. Рискуя при этом собственной жизнью под пулями коммунистов, террористов, фашистов и прочих противообщественных элементов.

— Простите, на что намекаете? — прошептал я, когда участковый третий раз подмигнул мне.

— Не обращайте внимания и смотрите на меня как на равного — у меня нервный тик на левом глазу и в правом уголке рта. Вот вам бумага, пишите объяснительную записку, чтобы оправдать свое обращение ко мне. Я продиктую шапку: «Начальнику районного департамента охраны общественного порядка…»

— Почему я должен объясняться и оправдываться, если на меня же напали.

— Невиноватых у нас не бывает.

— Я отказываюсь писать!

— Ваше право, — ничуть не обиделся полицмент. — Я сам напишу объяснение с ваших слов, а вы прочитаете и подпишете.

Его отвлек городовой в черной кожаной куртке под белой портупеей, который поставил на столе перед участковым ящик с конфискованными фруктами, которыми бомжи торговали на улице в неположенном месте.

Пока полицменты занимались дегустацией, я тем временем разглядывал кабинет, который с первого взгляда показался странноватым, что ли… Ага, картинки на стенах висят вверх тормашками, на экране компьютера перевернутое изображение. Я не медик, чтобы указать точный диагноз для человека, у которого через месяц после рождения так и не включилась психокоррекция зрения. Наш глаз — простая линза. Она дает перевернутое изображение на сетчатке глаза, которое становится с головы на ноги только в нашем мозгу.

Участковый вытер липкие от фруктовой сладости руки, облизал губы и принялся за мою объяснительную записку.

— Как вы бумагу странно держите!

— Как мне удобно, так и держу. Это неотъемлемая особенность моей неповторимой личности. — Он писал сверху вниз, как на китайском. — Диктуйте ваши показания.

— Пишите: «В автобусе ко мне пристали дебил, кретин и даун….»

— Что вы себе опять позволяете! В современном русском словаре нет таких литературных слов, это ненормативная лексика. За нецензурные выражения я вас могу оштрафовать, между прочим.

— А как же еще называть этих ненормальных?

— «Альтернативно одаренные», вот как. Эх, молодой человек. Совсем недавно закончился месячник борьбы за равные права с остальными альтернативно одаренными, а вы уже и термин позабыли. У нас любой альтернативно одаренный имеет равные права с остальными прочими гражданами. Например, право занимать административные должности. Даже право избирать и быть избранным хоть на высший пост страны вплоть до президента. Ну, диктуйте свою объяснительную записку, зачем вы обидели альтернативно одаренных личностей.

— Я отказываюсь и ухожу, но учтите — буду жаловаться по инстанциям.

Участковый все еще старательно записывал кверху ногами сверху вниз мои слова, выпустив изо рта кончик языка, с которого на бумагу капала слюна, когда я, оттеснив тумбообразного городового в дверях, выскочил из околотка.

— Можно? — спросил я конопатенькую секретаршу, показывая на дверь кабинета ее повелителя.

— Войдите, шеф уже свободен, — кивнула она, не отрываясь от журнала мод.

Я дернул за ручку и застыл от ужаса… В кабинете заместителя префекта стоял черный гроб, а с потолка спиной ко мне болтался на веревке висельник, судя по всему, еще теплый. Я захлопнул дверь и, задыхаясь, пытался вдохнуть хоть глоток воздуха:

— Там… Там самоуби йца!

— Не обращайте внимания, — не глядя отмахнулась секретарша. — Шеф помешан на здоровом образе жизни. Заходите смелее.

Я приоткрыл дверь и осторожно заглянул внутрь. Висельник сорвался с веревки, подпрыгнул зайчиком и весело повернулся ко мне:

— Входите-входите, голубчик! Сегодня я побил свой собственный рекорд — полноценный вис на зубах в течение целых двадцати пяти минут.

Теперь я увидел, что на веревке болталось обрезиненное кольцо, за которое удобно цепляться зубами.

Я все еще не решался войти:

— Там это… гроб?

— Заходите, не бойтесь. Это не гроб, а реверберативный резонатор психоэнергии. Сделан из современных наноматериалов, а скошенные грани «гроба», как вам показалось, выполнены под строго заданными углами для отражения трозипрототропных волн психоинформационного поля. Ионная люстра Чижевского по сравнению с этим прибором все равно как коптилка рядом со светодиодной лампочкой. Его излучение улучшает ауру, раскрывает чакры, увеличивает продолжительность жизни на двадцать лет. Гарантирует высокую работоспособность и повышенный жизненный тонус. А вы уже подумали, что это спальное место для вампира?

Я вошел и присел на краешек стула, готовый в любой миг сорваться с места.

— С чем пришли в префектуру? — спросил меня помощник префекта.

— С пустыми руками. А с чем я должен приходить?

— Не обращайте внимания, — безо всякого смущения захохотал чиновник, — такая вот у меня витиеватая форма обращения с просителями, очень старомодная, но настраивает заявителя на доверительный лад. Люблю, знаете ли, изящные оборотики из древней словесности. Так что принесли мне в префектуру?

— Информацию по поводу опасных психов в автобусе и ненормального полицмента, — положил я заявление на стол.

— Что вы понимаете под словом «ненормальный»? Он, что, не нормально относится к своим функциональным обязанностям или имеет противоправительственную направленность хода мыслей?

Я оставил альтернативно одаренного чиновника дочитывать мою бумагу и разговаривать с самим собой, а сам на цыпочках вышел из кабинета, да потом еще так припустил по коридору, словно за мной целый дурдом гнался.

В приемной вице-мэра стояли стеклянные шкафы, как в медицинском кабинете. Стеклянный стул у стеклянного стола. Вместо штор прозрачная пленка болталась на окнах.

— Можно? — поинтересовался я у пустого предбанника.

— Шефа нет, — крикнула мне незримая секретарша из раскрытого кабинета. — Но я могу зарегистрировать и передать ему ваше заявление. Присаживайтесь пока. Я скоро буду.

— Тут у вас все стеклянное, как бы не разбить, — попробовал я пошутить.

— У меня комплекс к любому цвету. Предпочитаю все прозрачное, — донесся до меня голосок, журчащий, как хрустальный ручеек.

Секретарша вышла из укрытия, и… я сразу опустил глаза. На ней все было прозрачное — каждый предмет ее туалета.

— Пусть даже это кого-то шокирует, зато мне доставляет массу удовольствия и избавляет меня от моего комплекса, — томно улыбнулась она. — Чашечку кофе, журнал с мягким порно и эротическую музыку?

Последних слов я уже не расслышал, потому что выпрыгнул на клумбу из окна на первом этаже.

— Псих! — услышал я вдогонку голосок кристальной прозрачности. Это уж никак не вязалось с крайне толерантным обликом секретарши.

Теперь я, как законопослушный гражданин моего государства и верноподданный моего президента, просто обязан был донести верховной власти всю правду об угрожающих тенденциях, наметившихся в области кадрового подбора на государственную службу.

В приемной администрации президента висел плакат: «Просьба к лицам с диагностированным синдромом “переустройства мира в лучшую сторону” перед записью на прием принять седативный препарат. Успокоительные средства и воду можно спросить у дежурного по приемному покою».

Дежурил усатый подхорунжий в синей фуражке.

— У нас в народной традиции прежде не было принято сидеть за столом в головном уборе, — пробормотал я сам себе вслух.

— Это смотря в каком уборе. Как у нас в бурсе говорили, при хорошей шапке и головы иметь не надо.

— А что же вы дьячком в церковь не пошли?

— Голоса перестал слышать, и видения наяву средь бела дня, а не во сне, пропали. Даже чертики перестали перед глазами плясать, а без душевного сокрушения или одержимости в церкви делать нечего, все равно что здоровому человеку в больнице.

Я кивнул, соглашаясь из предосторожности.

— А у вас какой диагноз? — поинтересовался подхорунжий.

— К чему это вам?

— Ни к чему, просто у нас так принято вежливо спрашивать при встрече.

— Никакого. Я — нормальный.

— Не бывает нормальных людей, есть только необследованные.

Дежурный раскрыл служебную инструкцию и зачитал мне наставление:

«Отклонение в психике — отметка легитимности и лояльности личности. Навязчивые идеи и мании — обязательная норма в современном обществе. Нормальный же человек среди альтернативно одаренных — опасный соглядатай или скрытый враг в глубоком тылу».

— Рано или поздно введут учет всех таких, с позволения сказать, «нормальных», упорно не поддающихся комплексам и перверсиям, — прокомментировал дежурный только что прочитанную сентенцию. — Пусть альтернативные плохо обучаемы, зато нормальные не приручаемы-с! Вы с чем сюда заявились?

— С обращением к президенту.

— Давайте бумагу.

— Я с устным заявлением.

— Тогда записывайтесь на прием к заместителю главы администрации. Журнал и ручка на столике в углу. А потом займите очередь. Вон их сколько тут посело, жалобщиков этих.

Я записал в книге посетителей суть своего обращения. Подхорунжий внимательно прочел мои каракули.

— Вы — председатель незарегистрированного республиканского сообщества людей без психических отклонений «За здравый смысл и здоровое сознание»?

— Откуда вам известно? — поразился я его проницательности.

— Из вашего же заявления.

Он просветил меня насквозь проницательным взором опытного КНГБиста и жестом пригласил к заветной двери, попасть куда и без меня страстно жаждали все присутствующие.

— Пройдемте, гражданин хороший!

Очередь просителей взревела нестройным хором:

— Несправедливо это!.. Он только что пришел!

Подхорунжий с улыбкой беспредельной толерантности обернулся к просителям:

— Успокойтесь, панове, господа, граждане и товарищи! А может, кто из вас хочет переустроить мир в лучшую сторону? В психушке дежурная машина ожидает вызова… У этого гражданина дело особой важности, а я служу в системе национально-государственной безопасности! — гордо поправил дежурный фуражку с синим околышем.

Надо сказать, я не заметил никаких отклонений у заместителя главы администрации президента, кроме фразы:

— Руки за голову! Оставаться стоять по стойке смирно у дверей, смотреть мне в глаза! Четко сформулировать обращение одним предложением!

— Весь город заполнен психами, ваше превосходительство.

— Кого вы имеете в виду под этим не знакомым мне термином?

— Альтернативно одаренных.

Он кивнул в знак согласия.

— Зачем вы их выпускаете?

— Из соображений экономии, разумеется. Кормить альтернативно одаренных в больнице слишком накладно для госбюджета. К тому же выпускают только тех, кто не представляет собой никакой социальной опасности. Даже наоборот — от них есть польза.

— Что за — ?

— Они умеют осаживать чрезмерные претензии умников на уважение.

— Что правда, то правда… А что, психически здоровых людей в стране не осталось?

— Не приживаются они у нас. Или не заживаются.

— Поветрие психоморовое?

— Как это понять?

— Эпидемия сумасшествий?

— Повальная, — вздохнул ясновельможный чиновник. — Само развитие общества идет от рационального к иррациональному. Возможно, это и есть генеральный тренд цивилизации, а может, даже сермяжная правда жизни.

— Ладно, что выпускаете, но зачем вы ставите их на государственные посты?

— Альтернативные как исполнители обладают безупречной логикой и исполнительской дисциплиной. Не говоря уже про усидчивость — безукоризненные исполнители. Они не обдумывают приказы руководства. Бывают одержимые, которые совершают прорывы в науке, технике и даже в историческом развитии. Тут им равных не найти. Наука доказала, что альтернативные все-таки обучаемы. Из них можно клепать не только сантехников, но и докторов наук. Причем такие ученые развивают столь изощренные способы самоутверждения в карьерном росте, что и здоровый человек позавидует. К тому же альтернативно одаренный умеет самым блистательным образом себя подать обществу.

— Бесстыжими выходками?

— Не обязательно.

— Но они все же очевидные инвалиды умственного труда.

— У вас неправильное представление о сумасшествии. Сумасшедший — не необучаемый кретин с безнадежной задержкой психического развития и даже не аутист, генерирующий гениальные идеи, который при этом не может управиться с кухонной плитой, а личность, которой коснулся перст божий. Людям всегда были по нраву юродивые. Часто общество само одаривает харизмой самых психически неустойчивых кумиров. И подхватывает его идеи.

— Вожди и гении — тоже альтернативно одаренные?

— Скажу точнее: все пропиаренные прессой, литературой и вообще масс-культурой народные кумиры — да, альтернативно одаренные.

Заместитель главы администрации взглянул на часы, давая понять, что аудиенция закончена.

— Свободны!

В широком дверном тамбуре подхорунжий в синей фуражке загородил мне выход руками.

— Давайте сделаем так, — чуть ли не ласково обнял он меня. — Сейчас мы вернемся в предбанник, где буйные посетители. Вы там начнете кричать, топать ногами и на меня с кулаками кидаться, добиваясь справедливости. Остальные озвереют и тоже набросятся на меня. Я вызову скорую помощь для самых буйных. Вас же доставим в психушку с комфортом отдельно, там вас подлечат и выправят вам пенсию по инвалидности. Теперь вы будете как все.

— Не получится. Врачи сразу заподозрят во мне симулянта. Я совершенно нормальный.

— С нашими рекомендациями они нужный диагноз поставят с закрытыми глазами. И вы одним махом избавитесь от всех трудностей… Кстати, заберите вот это вот ваше холодное оружие.

Он протянул мне полуметровую вязальную спицу из углепластика, прочного как сталь.

— В первый раз вижу эту штуковину!

— Так все говорят. Я у вас ее незаметненько вытащил, когда вводил в тамбур перед кабинетом. Можете вставить ее назад в шов брюк. Ловко придумано — она совсем не мешает при ходьбе и ничуть не заметна при обыске. А ведь ткнул человека — и готов трупик!

Как он воткнул мне сзади шприц со снотворным, я даже не заметил.