Мир уршада

18 ЕРЕТИК И ТКАЧИ

— Остановись, еретик!

Рахмани обозначил ладонями дымный круг, затем развернулся вокруг оси — раз, другой, третий, все ускоряясь и ускоряясь, пока притаившемуся за валунами Снорри не стало казаться, что ловец превратился в маленький пылающий смерч.

«Во власти твоей, Аша Вахишта, Аша Вахишта, покровитель храмового огня…»

— Брось свои шалости, скоморох!

— Не ожидали встретить тебя здесь, пещерная крыса!

— Да, уж, забрался на самый полюс. Не отморозил свой нежный южный зад?

— Его святейшество будет очень рад тебя обогреть! «Покровитель Аша Вахишта, отец ахуров, изгоняющий дэвов, во власти твоей…»

Губы Саади шевелились, руки двигались в такт молитве…

— Дом Саади, покажи им лицо! — выпалил Снорри, отползая задом под прикрытие прибрежных скал. — Покажи им подаренную улыбку!

— Позже… — прошептал Рахмани.

Самым страшным Вору из Брезе показалось то, что он снова не видел источников голосов. Снорри никогда не жаловался на зрение, хотя при его профессии важнейшую роль играли руки. Впрочем, паукообразному, месяцами скованному в неудобном обличье сухопутного человека, многое приходилось делать лучше, чем другие. Снорри Два Мизинца не привык отворачиваться от опасности, но сегодня был не его бой.

В самом начале он порывался кинуться ловцу на помощь, поскольку ожидал от посланников папы ножей с отравленными лезвиями и выстрелов из пистолей. Однако высокие фигуры в сером не спешили обнажать оружие. Они то появлялись в разрезах пространства, то исчезали, понемногу сужая круги.

Сумрачный сосновый бор, редкие пористые сугробы, изгибы дряхлой коричневой коры, косые дрожащие полосы света, серые шапки муравейников, приветливые полянки, укрытые пледом прошлогоднего брусничника, — все это стылое, уснувшее великолепие заерзало, заметалось, превращаясь в ряд узких полос, словно действительную картину кто-то беспощадно полосовал острой саблей. Лес и берег бесшумно распадались на скомканные блестки серпантина, среди которых все труднее было угадать реальность. Полосы ложной и истинной зелени перемежались, между ними мелькали иные, дальние, смутные перспективы, и крайне тяжело было в мелькании теней разглядеть врага…

Саади шептал слова гаты, стараясь отвлечься от мелькания ложных пейзажей. Он выпустил еще двоих фантомов, но последний дался с большим трудом. На Зеленой улыбке магия вообще давалась с трудом…

То, что монахи толкали впереди себя, нельзя было назвать точными отражениями, это было что-то гораздо более опасное, нежели простые зеркала. Два Мизинца успел заметить несколько заметавшихся птиц, не успевших выскочить раньше. Птицы ударялись о прозрачные стены и отлетали назад… чтобы свалиться замертво. Так же осыпались насекомые, а потом Снорри увидел одного из страусов их кареты.

Птица возвращалась назад, она так и не успела миновать лес. Взмыленный измученный эму, взъерошенный, принялся носиться вдоль берега, оступаясь и оскальзываясь, затем отчаянно рванул вбок, по самой кромке воды, но не сумел улизнуть. Птица на полном скаку встретилась с призрачной преградой, с повторением береговой полосы и воды, ее писклявые крики тут же стихли, сменившись хрипом, будто страусу кто-то вскрыл трахею…

Снорри сморгнул и обомлел.

На подушке из мокрого ила лежал скелет эму. Мясо и кожа исчезли, а скелет выглядел так, будто его выдерживали на солнце несколько лет. Однако вне всякого сомнения, это была именно та птица, которую вместе с пятью подружками и разболтанной каретой он позаимствовал на постоялом дворе. Это была та самая птица, которая песчинку назад живо носилась среди зыбких сужавшихся стен. Снорри заерзал, он никак не мог определить, когда настанет его очередь превращаться в скелет. Позади него вскипало жаркими туманами озеро; вроде бы оттуда ни один колдун не подкрадывался…

Монахи из тайной секты ткачей, что за несколько веков освоились в подвалах Порты, окружали ловца отражениями вчерашнего дня. Вор из Брезе не слишком был силен в магии, ровно настолько, насколько его выучили родственники на родной планете. За долгие годы на Зеленой улыбке он почти разучился колдовать, здесь ведь малейшее волхование давалось с потом и напряжением всех сил. Колдовал Снорри неважно, но, как всякий выходец из джунглей Великой степи, остро чувствовал чужую магию…

Сейчас он слышал, как потрескивают отражения вчерашнего. А судя по костям эму, который песчинку назад весело бежал по мелководью, монахи использовали отражения прошлого года.

Страшное оружие. Не нужны сабли и огнестрельное оружие. Не спасут клыки и амулеты. Достаточно коснуться зыбкой невидимой преграды, которая только притворяется деревом, и — обратно отражение вернет твой скелет годичной давности. Как ткачи плетут в подвалах монастырей свои кошмарные полотнища-зеркала, это не известно никому…

Два мизинца хотел крикнуть другу, чтобы тот не приближался к опушке, что под серыми плащами монахов скрываются совсем не люди, потому что он разглядел лишнюю пару рук, которые скорее не руки, а черные лапы, но ловец его уже не слышал.

Рахмани медленно поднимался в воздух, описывая руками восьмерки, и за каждой такой восьмеркой тянулся шлейф лилового огня. Голову ловец наклонил вперед, точно бодающийся бычок. За его босыми ногами с земли поднимался крутящийся вихрь из щебня, комков земли и вырванных травинок.

«…покровитель огня Бахрама, Аша Вахишта праведный, Аша Вахишта…»

— Спускайся, свои дешевые трюки оставь для бродячего цирка!

— Огнепоклонник, тебе крупно повезло. Его святейшество был так милостлив, что повелел привезти тебя в Рим живым…

Их лживые вопли мешали Рахмани очистить мозг. Мозг следовало держать свободным, незамутненным и спокойным, как поверхность самого чистого пруда в самую тихую, ночную пору.

А Снорри хотелось сморгнуть, он провел изменившейся рукой по глазам, смахивая песок, и запоздало заметил, что дело не в песке. Рахмани раздробился на две, потом на четыре одинаковые фигуры, и вот уже восемь погруженных в огонь ловцов кружились в отражениях. Крутая насыпь, убегавшая прежде извилистой полоской вдоль черного парящего ила, свернулась вдруг тугой воронкой вокруг пляшущего в огне человека.

Словно гигантский змей стягивал кольцо мышц вокруг крохотной прибрежной полянки. Снорри видел, как восьмикратное отражение одного и того же участка берега повторило фигурку ловца, как срывающиеся с его ладоней огни вспыхивали, ударялись о призрачные стены и возвращались назад.

Рахмани тоже различал сужающийся мешок отражений. У него уже не было времени гадать, настоящие это монахи ордена Доминика или перевертыши. Посланные им пробные молнии ударили обратно, отскочили от сияющих стен и чуть не зажарили его в воздухе. К счастью, в центре колдовского мешка крутился смерчем не сам ловец, а очередной фантом, но Рахмани четко представлял предел своих сил. Если бы он не бросил учебу, не покинул пещеры раньше времени, в погоней за философией рассудка, обнаружить предел сил было бы гораздо труднее…

— Брось сопротивляться, еретик!

— Рахмани, ты никого не напугаешь своими жалкими светлячками!

В ответ ловец швырнул сразу пригоршню огненных шаров. Снорри еле успел пригнуться, с такой скоростью снаряды ловца отразились от невидимых зеркал и ринулись обратно. Водомер вжался физиономией в мокрый песок, чувствуя, как раскаленные искры прижигают кожу на затылке.

Ловец тем временем выпрыгнул вверх, даже не выпрыгнул, а словно вбежал по прозрачной лестнице, пропустив творения рук своих под собой. Ни один из огненных посланцев не достиг цели, они врезались в отражения леса, заметались и взорвались, рассеявшись сияющими брызгами по камням.

— Снорри, держись, не высовывайся.

— Дом Саади, улыбнись им, иначе нам конец!

— Позже, позже…

Стоило Рахмани коснуться пятками земли, как небо разбилось на мелкие квадраты. Сверху падала сеть, мерцающий узор из повторяющихся ромбов. Снорри перевернулся на спину, отплевываясь от песка, затем неуклюже встал на колени, он еще не вполне адаптировался к новому телу, и попытался привлечь внимание друга к сети. Сеть падала неторопливо, парила невесомой фатой, а Рахмани словно ничего не замечал.

Он опять развернулся вокруг оси, раз, другой, третий, превращаясь уже не в дымное облако, а в тугую воронку циклона. Он нащупывал слабый узел в пространстве мира. Узел был рядом, под рукой, только надо было превратить руку в нечто иное, чтобы узел нащупать и распустить. Распустить, пока они не накинули сеть…

На теле у Снорри после превращения теперь было много длинных жестких волосков, но они совсем не грели. Волоски встали дыбом, разом потянулись в сторону гудящей, раскачивающейся, как пьяный гриб, воронки. Песчинку спустя Два Мизинца с изумлением обнаружил, что не только редкая шерсть, но и задняя пара голенастых конечностей понемногу отрывается от земли.

«Аша Вахишта, очисть землю от скверны, Аша Вахишта, очисть нас от зла…»

Рахмани послал брата-огня вертикально вверх. Сеть из черных заклинаний застонала, разом превратившись в комок сосудов, построенных ромбами. На голову ловцу, на горячую воду озера, на вытянувшуюся спину водомера закапали дымящиеся багровые капли.

Сеть порвалась, с неба донесся визг, а в следующий миг Снорри Два Мизинца увидел такое, о чем не мог позабыть еще очень долго. И что самое неприятное — он сразу понял, что воспоминание будет преследовать его во сне и вырывать из сна, как щипцы кузнеца вырывают из горнила раскаленную добела подкову.

Снорри увидел, откуда растет брызжущая кровью сеть.

Ткачи прятались за фасадами ложных отражений, выпростав свои гибкие, нервные конечности из рукавов серых балахонов. Сеть росла прямо из их рук, из кончиков пальцев, из ладоней, и ткачей теперь корчило от боли, потому что продолжения их сосудов и нервов полыхали, сворачивались струпьями и осыпались на берег бурым пеплом.

Прежде чем посланцы ордена избавились от горящей сети, Снорри успел заметить, как они сами полосуют ножами багровые тяжи паутины, вызывая к жизни целые фонтаны крови. Двое из монахов упали и катались по земле. Лиловый огонь Рахмани слишком быстро добрался до их верхних конечностей, оплавив и искалечив их навсегда.

Над бурлящей поверхностью озера стояли такие гул и стон, что Снорри не слышал собственного сердца.

Ловец поддерживал сферическую оборону все с большим трудом. Его не хотели убивать, для Снорри это было очевидно. Его изматывали, чтобы накинуть сеть. Морщинистые руки серых монахов шевелились немыслимо быстро и подозрительно походили на клешни. Руки метались, нарезанный полосками горизонт вздрагивал, отражая полеты огненных шаров, в сторону ловца устремлялись новые сети.

То, что увидел Снорри под серыми балахонами, подтвердило его худшие подозрения. У монахов не было лиц.

Лжемонахи сомкнули строй, но Саади пробил оборону там, где она ослабла. Ловец не ждал быстрого успеха. Три запущенные ими сети он сжег, но доминиканцы уже плели и отращивали на ладонях следующие ловушки, сразу с трех сторон.

Убедившись, что волшебство ловца разрушает чары их тенет, они сменили тактику, теперь отражения из кусочков леса крутились хороводом, и серые, почти незаметные на фоне мельканий сети тоже неслись по кругу. Монахи больше не уговаривали еретика сдаться, они замолкли, всю мощь употребив на совместное колдовство.

— Дом Саади, покажи им улыбку… — беззвучно молил Снорри.

— Позже, позже…

Рахмани развел широко руки и превратил огонь в жгут, в прекрасный сияющий кнут с дюжиной шипов на конце. Кнут взвился на высоту сотни гязов, приковывая взгляды недругов, а потом обрушился вниз, сминая ложные картины леса и берега. Сминая тех, кто удерживал эти картины перед собой, словно щиты.

Серые монахи корчились в пламени. Ноги Рахмани обвила сеть, наконец-то охотникам удалось поймать истинного Рахмани. Наверное, боль была страшная, раз даже Снорри в трех десятках шагов различил, как скрипят зубы его друга. Сеть облепила ноги, замедлила вращение кокона и начала сжиматься. Серые капюшоны взвыли от радости.

Снорри хватался за камни из последних сил. Его неудержимо тянуло вперед, туда, где вихрь ломал в крошки сучья и коряги. Туда, где листья и иголки уже не порхали свободно, а скручивались непроницаемой зеленой стеной, колоссальным веретеном, туда, куда проваливались все звуки.

— Снорри, держись… — это прозвучало как приказ, прямо в голове у человека-водомерки. Вор из Брезе уцепился длинными пальцами за скальный обломок, изо всех сил обнял валун, вросший в землю.

Кипящее озеро плескалось позади, подбираясь к ногам, а в небе парила следующая сеть…

Рахмани удалось скинуть путы, он обжег ноги, но освободился и снова сместился в сторону, оставив на съедение следующей сети фантома. Снорри увидел, как это происходит, и его едва не вырвало. Сеть облепила двойника, повисшего в локте над землей, и начала стягиваться, как высыхающая на ветру кожа. А человеческая плоть, вернее, ложная плоть, эфемерная субстанция, полезла мокрым тестом сквозь натянутые ромбы жгутов. Двойник распался, сеть сожрала, высушила его и сама превратилась в сгусток черной крови…

А настоящий Рахмани потянул на себя истинное пространство. Взывая к огню, он не видел уже другого способа спастись от напасти: серых капюшонов было слишком много.

Снорри вспомнил, как это называется. Об этом рассказывал мастер Цапля, предыдущий глава воровской Гильдии города Брезе, пусть не покинет его удача на том свете! Мастер Цапля шепотом говорил о Слепых старцах, живущих глубоко под землей, которые умели силой мысли разрывать ткань мира…

Дому Саади до старца еще было очень далеко, но на берегу Кипящего озера явно происходили чудеса. На монахов, круживших, как шакалы, точно напали сзади. Громадная сосна треснула у самого корня и пронеслась, сминая все на своем пути, прямо к бешеной воронке. Там она и исчезла, будто ее засосало в никуда. Сосна повалила и придавила двоих нападавших.

Рахмани немедленно кинул в прорыв пучок огня. Над поляной с треском и воем кружило не меньше шести веретен, каждое высотой с двухэтажный дом. Но только один смерч был настоящий, прочие Рахмани творил для отвода глаз.

Монахи не стреляли, не кидали металл. Видимо, нунций объяснил им, что бесполезно тратить стрелы и пули. Или приказал брать сына Авесты живым…

С треском позади круга нападавших упали еще несколько деревьев. Веткой с монаха сбило набок капюшон. Пока его приятели не восстановили щит из отражений, Снорри наблюдал корчащееся долговязое существо с двумя парами суставчатых рук, сломанным тонким туловищем и полным отсутствием головы. Еще двое монахов ползли через брусничник, оставляя за собой багровые полосы, а один угодил в собственный щит-отражение и вывалился обратно скелетом.

Смолистый бор полыхал, черный дым поднимался клубами, а к вновь образовавшемуся центру вселенной стремилось все, до последней травинки и мошки.

Рахмани пел в коконе из вертящихся листьев и сучьев. Он пел, полностью отключив мозг, послав свое истинное естество безумно далеко, в прохладный скит, притаившийся под горой. Там, на корточках, у остывшего очага, сидел улыбчивый старик с зашитыми веками и смеялся над миром.

— Учитель… — прошептал Саади. — Я вернусь, учитель… Помогите мне, учитель…

— Тебе не нужна помощь, — не размыкая губ, ответил далекий призрачный старик, и призрачные дрова вспыхнули в костре от прикосновения его мизинца. — Ты возвращаешься, и мы рады тебе.

Больше ничего Саади не успел сказать или спросить, он даже не был уверен, состоялся ли этот диалог на самом деле, потому что миг спустя его старания увенчались успехом.

Он сумел.

Он разорвал ткань сущего. Пусть ненадолго, на несколько песчинок, но в течение этого краткого времени несколько сотен деревьев, кустов, верхний слой дерна и изрядное количество воды втянуло в разрыв.

Несколько десятков гязов сосняка превратились в голую пустыню. Рахмани боялся только одного — чтобы в дыру не угодил водомер, но тот надежно закрепился среди прибрежных скал.

Со своего места Снорри видел, как дымная воронка разделилась снова. Снорри везде видел повторения своего друга, он уже потерял им счет.

Два Мизинца старался следить за происходящим, но сквозь нарастающий рев ветра не заметил, как воды озера вздыбились позади него волной, высотой не меньше десятка локтей, и хлынули на берег. Снорри обжегся, нахлебался грязи и еле прочистил нос. За первой волной катилась вторая, водомер оглянулся и жалобно заскулил, представив температуру ожидающей его ванны.

Кипящее озеро поднималось на дыбы, миллионы фунтов воды затягивало в дыру, пробитую ловцом. Вода ударила в уцелевшие отражения и повалила их. Позади, за отражениями, уже никого не было.

Ткачи позорно бежали.

Посланцы ордена торопились, но не все успевали. Последняя заколдованная сеть, повисшая над лесом отражений, смялась, спуталась, сама поддаваясь бешеному вращению воздуха. Кровавый дождь заливал поляну, со свистом к центру мира пролетали птичьи гнезда, капканы и дикие звери со сломанными лапами.

Вор из Брезе распластался, утопив конечности в песок, насколько это было возможно. Вывернув в сторону жилистую зернистую морду, которая совсем недавно была непримечательным лицом, он злорадно наблюдал, как ловчая сеть вырывается из лап удирающих ткачей и мешает им скрыться.

Четверых затянуло в воронку. В последние мгновения, уменьшаясь в размерах, они верещали, как попавшие в капкан кролики. Снорри попытался себе представить, куда вынесло посланцев папы, и содрогнулся. Остаться живым, но превратиться в ноль, в ничто, в пылинку…

Отражения прогибались и рушились одно за другим. Сквозь прорехи к центру воронки, к Рахмани тянулись настоящие деревья, вмиг облысевшие, потерявшие листья и иголки. Мелкий кустарник вырывало с корнем, распадались муравейники, качались валуны. С протяжным скрипом по гальке заскользила упавшая набок карета. Уцелевших посланцев ордена стало видно. Они заметались на облысевшем берегу, с трудом удерживая свои серые балахоны.

Снорри понял, что его тоже обманули в Брезе, ему показали не настоящих служителей креста, а подделку. Вот так номер — надуть главу воровской общины, после такого позора можно запросто лишиться короны и власти, заработанной с таким трудом!

Вдали, где напор ветра ослабевал, высокие фигуры в сером плыли над мхом и зарослями папоротника, не задевая и не тревожа их.

Они сбежали! Их осталось не меньше дюжины, они плыли, растопырив руки в позе спасителя, все скорее и скорее, пугливо оборачиваясь на страшного ловца. Рахмани кружил, бормоча стихи, которые Снорри принимал за страшные проклятия. Он кружил, стягивая вокруг себя ткань вселенной, сминая дерево, гранит и даже воздух, как школяр сминает промокашку.

В какой-то момент наступила тишина, но Вор из Брезе не поверил. Пока Рахмани не свалился рядом, полумертвый, с искусанными губами и воспаленными глазами.

— Пока они не вернулись. Мне… нужна… твоя… спина… — четко произнес Рахмани и потерял сознание.