Мир приключений, 1927 № 05

ЗАКОН ПРАВДЫ

Рассказ Адели Сент-Джонс

Перевод Н. Мохначева

Иллюстрации Ч. Митчеля

Четыре года назад, июньской ночью, под самое утро, Морис Грир телефонировал в полицию.

Из полиции явились тотчас же. Бенгало[1]), в котором жил Грир, они хорошо знали. Соседи не раз звонили по телефону в полицию, жалуясь на мешавшие их сну шум и веселье в этом доме.

На длинной открытой веранде дома, окруженного маленькими прямыми пальмами, юккой и каменными дубами, шагая взад и вперед, полицейских поджидал Морис Грир.

Внутри дома они нашли Веронику Грир.

— Я… не дотрогивался ни до чего, — сказал Морис Грир деланно небрежным тоном.

Всем отлично была известна легкомысленная, веселая Вероника Грир. Многие знали ее, когда она еще была молоденькой Вероникой Таламантес, сиявшей яркой, чувственной красотой калифорнийской испанки.

В эту июньскую ночь Вероника лежала совсем тихо. Ее смуглое тело едва было прикрыто тонкой ночной рубашкой, а длинные черные волосы окутывали ее точно мантилья, какие, вероятно, носила ее бабушка. Она была убита выстрелом в сердце и, конечно, умирая, не знала, что ее шумная, безумная жизнь пришла к концу.

Рядом лежало ружье. Морис Грир объяснил, что всегда держал это ружье в доме. Он часто уходил по вечерам, а жена была очень нервная.

Как обычно, за трагедией последовали ужасные дни, безобразие и унижения которых всегда превышают ужас самой трагедии.

Следователь и врач определили, что мистрис Грир была убита между двумя и тремя часами ночи.

Прислуга, помещение которой было на некотором расстоянии от дома, слышала после полуночи голоса. Сначала голоса были веселые, потом рассерженные. Но никто из слуг не мог сказать, чьи это были голоса. В бенгало часто бывало шумно, и прислуга не обратила внимания на этих ночных гостей. Слышали слуги также и звук, похожий на выстрел, но приняли это за лопнувшую на дороге автомобильную шину.

Мистер Грир отсутствовал в этот вечер. Он заявил, что телефонировал в полицию тотчас же по возвращении домой. Это было в десять минут пятого утра. Около одиннадцати часов он уехал из «Самарканда», где играл в бридж с кем-то из местных жителей.

Где провел он пять часов?

Происшествие взволновало всю Санта-Барбара. Никто не верил, что Морис Грир убил Веронику. Если бы он хотел ее убить, он сделал бы это давно. Для этого было достаточно поводов с самого первого месяца их свадьбы. Никто в Санта-Барбара не понимал, почему Морис женился на маленькой испанке. За него вышла бы любая девушка. Но он почему то выбрал именно Веронику Таламантес, на которой никогда бы не подумал жениться мужчина и менее значительный, чем Морис Грир. Но Морис был прежде всего рыцарь. Он считал невозможным осуждать или презирать женщину.

Однажды вечером Вероника Таламантес с горечью говорила о неудачно сложившейся жизни. И странное рыцарство в натуре Мориса заставило его встать на колени перед девушкой., которую осуждали все.

Еще до того, как Морис узнал, что жена обманывает его и лжет ему, — он уже понял, что рыцарство его было напрасно. Но, чтобы Морис убил после шести лет совместной жизни свою нелюбимую неверную жену — Этому никто не хотел верить. Это было просто слишком глупо. Ведь каждый из них жил своей жизнью, не мешая друг другу.

Но юстиция желала знать где провел мистер Грир ночь, которую было совершено преступление. Отвечать же на этот вопрос мистер Грир категорически отказывался. И Морис Грир был обвинен в убийстве своей жены и приговорен к пожизненному заключению в стенах Квентина.

Тихая, уютная комната была точно отделена от всего мира коричневыми холщовыми занавесями. Даже огонь в камине горел спокойно и бесшумно.　

Женщина не читала. За последнее время она совсем перестала читать.

Мужчина не поднимал глаз от страницы спортивного журнала. Он читал или притворялся, что читает.

Его принципом было никогда не вмешиваться в дела других людей, особенно в дела женщин. А эта женщина была его горячо любимой женой.　

Вдруг она сказала:

— Берк!

Большой датский дог, лежавший у ее ног, вскочил, не спуская с нее глаз. Но она положила ему на спину сильную, маленькую руку.

Мужчина с улыбкой отложил в сторону журнал. Он был почти красив, когда улыбался. Нежность улыбки смягчала резкие черты загорелого лица.

— Да, дорогая моя?

— Я не могу больше, — сказала Гретхен, отводя со лба локон волос, похожих на гриву львенка.

　При звуках ее голоса мужчине стало не по себе. У Гретхен всегда был такой очаровательный голос,　низкий и яркий, с　тысячью прелестных оттенков. Он и влюбился прежде всего в ее голос. В первый раз он услышал этот голос на площадке тенниса, за своей спиной. И он сейчас же сказал себе, что женщина с таким голосом должна обладать всеми качествами, которые он искал в женщине. Он обернулся и в первый раз увидел ее бронзовую гриву волос, энергично выдающийся вперед подбородок и стройную фигуру в ярко-зеленом свитере и белой юбке.

Но сегодня ее голос хрипел, в нем был ужас, он обрывался потому, что Гретхен не хватало дыхания.

— Я не перенесу больше ни одной такой ночи, — торопливо, точно желая освободиться от слов, заговорила Гретхен. — Я не могу. Я сойду съума. Я сижу здесь вечер за вечером, только и думая об этом. Я задыхаюсь ночью, лежа в кровати. Говорю тебе, я сойду съума.

Берк Иннес встал. Он был очень высок ростом и сухощав. Ни одно движение не выдавало его мыслей и чувств.

— Я живу, как в тумане, — страстно продолжал срывающийся голос. — Но я думала, что умру, если скажу тебе правду. И я боялась Берк, взваливать на твои плечи решение. Я думала, что лучше, чтобы ты не знал… Берк, ты знаешь, где был Морис Грир в ночь, когда жена его была убита? Ты хочешь знать?

Он повернулся к ней и взглянул ей прямо в глаза. Под слоем загара он был бледен. Гретхен встала. Лицо ее нервно подергивалось, но голос звучал злобно:

— Он был здесь со мной.

Датский дог глухо зарычал, потом заскулил. Гретхен толкнула его кончиком туфли и он покорно затих.

Мужчина и женщина стояли, глядя друг другу в лицо.

Морис Грир… Берк Иннес на мгновение увидел его перед собой, как живого. Эта прекрасная голова древнего грека, темные смеющиеся глаза, нежный рот. И лицо его убитой жены с ее отталкивающей красотой, тяжелыми полузакрытыми веками, накрашеным ртом.

В тихой комнате, человек, которому — его жена сказала: «он был здесь, со мной» — медленно, мучительно старался понять, что значили эти слова. Наконец, Берк Иннес засунул руки глубоко в карманы серой домашней куртки и совершенно спокойно сказал жене:

— Так Морис Грир был здесь до четырех часов утра?

Гретхен кивнула головой. Грива волос спустилась ей на самые глаза и они казались темными и враждебными вместо того, чтобы быть умоляющими и полными слез.

— Да, — сказала она, — почти до четырех часов.

— Так он был здесь, когда убили его жену, — Берк делал страшное усилие, чтобы не терять самообладания. — А где же… где же был я?

— Разве ты не помнишь? Ты уезжал тогда в Лос-Анджелос…

— Ах, да. И когда я был там, Морис Грир был…

Голос его оборвался от боли и стыда.

— Я не знал про вашу дружбу с Морисом…

— Мы не были друзьями. Никогда не были… Как это глупо!..

— Но что же тогда?

Он ждал ее ответа. Он не хотел осудить ее. не выслушав.

Гретхен нервно зажгла папиросу и сейчас же резким движением затушила ее в пепельнице.

Берк не спускал с нее глаз. Морис Грир, — думал он, — из всех мужчин— именно он. Изнеженный человек, которого можно одной рукой переломить надвое. Берк Иннес старался подавить в себе эту мысль, превращавшуюся в пламенное желание. Ведь, Морис Грир в тюрьме. Он в тюрьме потому, что молчит женщина, которая пользуется его молчанием.

— Я никогда не заставлю тебя понять, — в голосе женщины было отчаяние. — Я не умею говорить. Но я все-таки попробую объяснить. Только слушай меня, прошу тебя, слушай… Еще прежде, чем я узнала тебя, мы с Морисом… ах, ничего особенного. Только раз, на балу, он меня поцеловал. Больше ничего. Но он был единственный мужчина до тебя, который заставил меня почувствовать… Да меня никто больше и не целовал. Я была не из тех девушек, которые позволяют себя целовать…

Голос изменил ей на мгновение, но она снова овладела собой.

— Так вот, когда Морис меня поцеловал, я испугалась, потому что это было ново для меня и Морис мне не нравился. Я не спала потом всю ночь, вспоминала этот поцелуй и думала о том, что Морис мне не нравится. Потом пришел ты. И ты был моей любовью, моим мужчиной, для которого я была создана. Ты полюбил меня и началась моя настоящая жизнь. Все, что было раньше, — перестало существовать. Я не могу вспомнить о себе без тебя, Берк. Но когда поцелуешь такого человека, как Морис Грир, то на этом не кончается. Можно забыть про это, но это остается где-то внутри тебя. Когда мы встречались с ним, между нами точно была какая-то маленькая тайна. Я поняла это только теперь. Мы всегда улыбались друг другу, потому что знали про что-то неизъяснимое. И я никогда не хотела с ним танцевать.

В ту ночь… я долго сидела под гранатовыми деревьями. Ты знаешь, Берк, как там может быть дивно?

Дальше труднее рассказывать. Труднее… Я читала какие-то глупые стихи и еще более глупые, нехорошие рассказы. И мне пришла в голову глупая, глупая мысль, как это иногда бывает с женщинами. Я спрашивала себя: не потеряна ли для меня часть прелестей жизни и любви оттого, что я не любила многих? Я спрашивала себя, почему я прислушивалась всегда только к одной мелодии, когда было так много мелодий, если только женщина желала их слушать. Я почувствовала, — и это мой самый большой грех, — я почувствовала, что наша любовь скучная и будничная, потому что она дозволенная и спокойная. И мне повязалось, что вся поэзия в мире умерла и я никогда не узнаю ее. И сердце мое болело так странно, так мучительно.

Он увидел меня сидящей под деревьями и остановил автомобиль у ограды. Перепрыгнул и очутился в саду. Я помню, что он был без шляпы и волосы его были такие гладкие и блестящие в свете луны. Он казался таким молодым и красивым… Он поцеловал там, в саду, мою руку.

Снова Берк Иннес услышал, как умирал от стыда этот знойный, срывающийся голос.

— Это было пошло. Пошло и постыдно. Но я забыла тогда, Берк, что я замужняя женщина. Я только вспомнила этот старый, оборванный поцелуй и опять была глупенькой девушкой.

Может быть и у других женщин, даже у таких счастливых, как я, бывают минуты, когда они в тоске говорят себе, что поэзия жизни прошла мимо них. И если в эту минуту, в эту коротенькую минуту, они очутятся в цветущем саду вместе с таким человеком, как Морис Грир, умеющим придавать поэтичность самому отвратительному…

Берк, в женщине, так же точно, как и в мужчине, сидит зверь. Он только крепче закован и у него меньше возможностей сорваться с цепи и наделать бед. Но женщины и меньше защищены против него, потому что они не знают, что он живет в них.

Когда он меня опять поцеловал… Я, вероятно, сошла с ума. Говорю тебе, что я сошла тогда с ума. Ведь, ты же знаешь! Я не пошлая, легко доступная женщина. Вся моя жизнь говорит тебе это. Неужели же меня нужно судить за одну минуту безумия?!

Потом я его возненавидела. Я и теперь его ненавижу. Я могла бы убить его. Когда человек был пьян и, очнувшись, находит возле себя продажную женщину, разве у него не просыпается ненависть и к себе, и к ней? Он, вероятно, тоже готов убить ее!

И вот я испытывала такое же чувство, когда провожала в ту ночь Мориса. Я ненавижу его. Я хотела бы, чтобы он сгнил в тюрьме. И в то же время меня преследует мысль, что он сидит в тюрьме из — за меня. Я так надеялась, что ты ничего не узнаешь… Но больше я молчать не могу.

— Так вы с ним не сговаривались молчать? — голос Берка звучал холодно.

Она увидела презрение в его глазах и мучительно покраснела.

— Я никогда больше не видела его. — крикнула она, — я надеюсь, что никогда больше не увижу его. Я вижу по твоему лицу, что ты не можешь меня простить, но говорю тебе…

Она замолчала…

— Мне нужно обдумать все это, — спокойно произнес Берк. — Обдумай и ты.　Нам нужно решить что нам делать. Я должен уйти, пока мы не придумаем чего-нибудь.

Она бросилась к нему. В его глазах, в его загорелом лице было страдание. И утешить его она ничем не могла.

Дверь закрылась за ним не громко, но с ужасной решительностью.

— Он… ушел, — сказала Гретхен большому датскому догу, прижавшемуся к ее коленям.　

В первый раз за последние годы думала она теперь о Морисе Грире без убийственной, жгучей ненависти. Он не выдал ее. Предпочел всю жизнь провести в тюрьме, чем сказать.

— Какая же я была слабовольная! — крикнула в тишину ночи Гретхен.

Вдруг новый страх заполз ей в сердце. А что будет, если она теперь все скажет! Может быть, со временем Берк и простит ее. Любовь его была велика. Прощали ведь жен другие мужья!.. Но если она скажет всему миру о своем позоре, Берк навсегда отвернется от нее. Она знает его гордость. Если он затопчет его имя в грязь, если она станет героиней скандальной истории, она навсегда отрежет себя от него. Он никогда не простит женщину, имя которой будет соединено с именем Мориса Грира.

И все же вдруг родившееся внутри ее решение крепло и крепло.

Следователь округа провинции Санта Барбара был несколько удивлен, когда его стенографистка вошла и сказала, что его немедленно желает видеть мистрис Берк Иннес.

Он, конечно, видал мистрис Берк Иннес и слышал о ней. Все в Санта-Барбара знали ее. Но он никогда не встречался с ней и недоумевал, что за дело могло привести ее к нему в такой ранний утренний час.

Особа очень независимого и самоуверенного вида — в короткой белой юбке, оранжевой пушистой вязаной кофточке и задорной оранжевой шляпе, надвинутой на один глаз. Руки в белых перчатках, оканчивающихся широкими оранжевыми крагами, крепко сжимают плоскую, очень пеструю сумочку, и оранжевые чулки по мальчишески выглядывают из-под короткой юбки.

Но, несмотря на элегантную самоуверенность посетительницы, у следователя создалось впечатление, что она не спала эту ночь и ни на минуту не закрыла мрачных синих глаз-И он понял, что яркая полоса рта— просто накрашеные серые губы.

Он поклонился и указал на стул. Но она не села. Она подошла к его письменному столу и стояла, опираясь на него одной рукой.

— Я хочу рассказать вам… — сказала она холодным, твердым голосом.

В этом простом кабинете следователь слышал много признаний. Он обычно доводил мужчин и женщин до признаний. Это было его специальностью.

— Морис Грир, — начала посетительница, и красные полосы накрашенных губ еще резче выделились на бескровном лице, — Морис Грир был со мной в ту ночь, когда была убита его жена. Он был со мной от 12 ночи до 4 часов утра. Жена его была убита между двумя и тремя часами ночи. Он не убивал ее. Будьте добры приготовить нужные бумаги и я сделаю все, что мне полагается сделать.

Она отошла к окну и стояла, глядя на улицу. Следователь видел, что она так сильно дрожит, что ей приходится изо всех сил прислоняться к подоконнику.

Эта женщина в оранжевой шляпе, задорно надвинутой на один глаз, была похожа на человека, только что подписавшего себе смертный приговор.

Грегхен Иннес укладывала свои вещи в большой дорожный сундук. Она машинально разглаживала руками складочку на ночной рубашке, когда вошла Эбби, старая служанка, на глазах которой Гретхен выросла.

— Это звонил по телефону мистер Иннес, мисс Гретхен.

Руки молодой женщины окаменели.

— Да… — слабо отозвалась она. Ей казалось, что громкий стук сердца заставляет дрожать ее голос.

— Он сказал, что ему нужно говорить с вами, — невозмутимо продолжала Эбби, — он только хочет, чтобы вы сейчас приехали прямо в Летний Клуб. Он сказал, чтобы вы непременно приехали.

Мистрис Иннес глубоко надвинула на глаза шляпу и запрятала под нее непослушную львиную гриву. Сердито хмурясь на дрожащие руки и разрывая оранжевые краги, натянула перчатки.

— Вы вернетесь к обеду мисс Гретхен? — спросила Эбби.

— Не знаю, Эбби, — ответила мистрис Берк Иннес, — я ничего не знаю, Эбби.

Но про себя она твердила:

— Видел ли он сегодня газеты? Видел ли он?

Летний Клуб был переполнен. Все, кто понимал или ничего не понимал в теннисе, собрались сегодня на состязание.

Когда одинокая женщина вышла из дверей клуба, прошла мимо площадки тенниса и вошла в свою ложу, все присутствующие на мгновение положительно онемели. Они с ужасом смотрели на эту особу в белом и в оранжевом, так небрежно усевшуюся с самым независимым видом. Ее острый маленький подбородок был поднят очень высоко, и она, казалось, не замечала сотен устремленных на нее глаз.

Никто не видел, что биение ее сердца положительно сотрясало все ее тело и что каждый раз, когда она вбирала воздух, ей казалось, что больше она уже не сможет вздохнуть. Минутное молчание толпы вдруг прервалось множеством голосов. Точно вырвались на волю свистящие и бурлящие воды.

Гретхен не замечала никого. Она думала — Видел ли он газеты?

ЭДатч кончился. С площадки, где он так блестяще играл, Берк Иннес направился прямо к жене и склонился над ее затянутой в перчатку рукой.

Потом Берк Иннес пошел с женой к автомобилю мимо вопросительно уставившейся на них публики.

Гретхен порывисто спросила:

— Что теперь будет с нами, Берк?

— Какая ты смешная! — улыбнулся ее муж.

— Ты видел… газеты?

— Конечно.

— И ты прощаешь меня, несмотря на то, что я все сказала следователю?

— Несмотря на это? — Берк с недоумением взглянул на нее. — Да разве ты думаешь, что я когда-нибудь простил бы твой обман, если бы ты не сделала этого?

— Ты хочешь сказать, что не простил бы меня, если бы я не доказала невинности Мориса?

Берк Иннес не смотрел на жену. Глаза его были устремлены на опасный поворот на дороге.

— Больше нечего было и прощать — сказал он. — Ни один мужчина не в состоянии судить о соблазнах и поражениях женщины, о ее победах над собой. Я не так туп, чтобы не понять этого. Каждый мужчина понял бы, если бы на время забыл свои мужскую гордость. Женщины и мужчины ничем не отличаются друг от друга. Они всего только существа человеческой породы. Я постарался поступить так, как поступила бы ты, если бы ошибся я. Я уверен, что каждое твое слово правдиво и что любила ты всегда только меня. Но я не мог простить тебе, что ты молчала и что молчание это было причиной страданий другого человека. Вот почему я ушел от тебя вечером.

Гретхен сняла шляпу, чтобы лучше видеть мужа. Она тихо плакала.