Мир приключений, 1926 № 04

АВТОМАТ СРЕДИ АВТОМАТОВ

По всему Нью-Иорку разсеяны рестораны-автоматы. Я сделала попытку найти работу в одном из самых больших ресторанов этого типа — у Хорна и Хардарта.

Приемные. Для мужчин и для женщин. Приемная для мужчин напоминает классную комнату. Стулья расставлены рядами в одном направлении. На возвышении, точно учитель, сидит Всесильный человек, набирающий штат прислуги. Мужчины читают газеты и, видимо, чего-то ждут. Но сразу не поймешь, чего именно они ждут.

Всесильный держит в руке телефонную трубку и с промежутками выкрикивает:

— Есть на лицо специалист по салатам? А специалист по сандвичам?

Никто не отзывается и он сердится:

— Никогда не являются те, кто нужны.

После того, как я напрасно старалась быть замеченной, я ухожу в приемную для женщин.

Эта комната больше похожа на приемную зубного врача, с той разницей, что литература здесь висит на стенах, а не лежит на столах.

Куда ни взглянешь, везде мудрость. На стенах — золотые слова. Время здесь можно провести с большой пользой. Можно, например, прочитать:

«Глупость только тогда, действительно, глупость, когда ее делают во второй раз» (сообщается, что эта мысль была высказана Линкольном). Не менее воодушевляет и следующая надпись: «Когда ты взволнован, считай до десяти и потом молчи».

Но я мало воспользовалась этой школой мудрости и даже не успела разглядеть товарок, ожидавших, как и я, своей участи. Всемогущий сошел со своего трона и направился в нашу комнату. На этот раз он выуживает из толпы женщин меня и дает мне записку в филиальное отделение ресторана на 14-й улице.

На 14-й улице мне выдают номер и форменное платье, которое вдвое больше, чем мне было бы нужно. Теперь я превращаюсь в номер 12-й.

Меня окружает рой девушек, закалывающих по моей фигуре платье, надевающих мне чепец и передник. Потом мне суют в руку поднос и выталкивают в зал. Теперь я знаю, что я «бéсгерл»[6], то есть я омнибус, который катится взад и вперед по залу, нагруженный посудой. Короче говоря, задача моей жизни теперь убирать со столов посуду.

Я стою с моим подносом, а за окнами шумит, кричит и беснуется 14-я улица со множеством кинематографов, водевильных театров, танцевальных зал, тиров для стрельбы, со всевозможными радио, граммофонами и пианолами, десятками ресторанов и кафе, магазинами, где каждая вещь стоит десять центов и с «еще не бывалыми распродажами». Публику на каждом шагу ждут сюрпризы: в окне магазина мужского платья оглушительно играет оркестр джаз-банд, в окне другого магазина вдруг появляется человек в черной маске и пишет на черной доске: «Хотите иметь успех в жизни? Хотите получить хорошо оплачиваемую работу? Для этого вы должны быть хорошо одеты. А хорошо одеться вы можете только у нас. Войдите! Убедитесь сами!»

А все это множество уличных торговцев! Человек с лицом больного печенью, расхаживающий в самую плохую погоду в одном трико в доказательство своей удивительной методы для укрепления здоровья. Он продает свои собственные произведения о здоровом образе жизни… А вот мущина со спускающимися на плечи волнистыми волосами предлагает незаменимое средство для роста волос. Тут же нищие негритянки, слепые, и уличные предсказатели. Толпа, движущаяся потоком по улице, состоит из представителей всех наций мира. Но все они в одном и том же темпе гонятся за успехом. С раннего утра и до позднего вечера вся улица волной вливается в ресторан. Но здесь едят не для удовольствия.

Вы можете увидеть в ресторане представителя любой расы, услыхать языки всего мира. На столах, остаются газеты с еврейским, китайским, греческим шрифтом. А некоторые из них напечатаны такими экзотическими значками, что и не угадаешь, для какого народа печатаются эти газеты. Совершенно неожиданно слышишь саксонское наречие и видишь людей, которые пьют с блюдечка чай, как это делают только русские крестьяне.

И все таки, все эти люди похожи друг на друга, как только могут быть похожи братья. Все они в одинаковых дешевых костюмах и рубашках, в сапогах, купленных на распродажах, они каждый день едят все тот же самый томатовый суп, те же самые сандвичи, ветчину с салатом, яйцо с салатом, сыр с салатом. Все эти люди равно тяжко и долго трудятся и все получают одно и то же вознаграждение.

Они едят либо стоя, либо садятся за стол ровно настолько минут, сколько требуется, чтобы снабдить рабочую машину достаточным количеством калорий и витаминов.

Среди этих людей много подростков. Они уже сами зарабатывают свой хлеб. На них форменная одежда разных банков, отелей и торговых домов. Они колеблются, что им выбрать: молочный суп или сливочное мороженое. В большинстве случаев любовь берет верх над разумом. Они едят сливочное мороженое.

Автоматы — это маленькие стекляные шкафики, хвастливо показывающие свое содержимое. Они равнодушно остаются закрытыми даже перед самым голодным желудком, но зато открываются с легким звоном, если заплатишь известное количество никелевых монеток, соответствующих ценности сокровищ, находящихся в них.

Но за этими автоматами, в узком, жарком проходе, стоят другие автоматы. Они укладывают на тарелки все новые и новые сандвичи, пирожки и компот. Они наполняют чайники чаем и кофе, распределяют суп, зелень, жаркое.

Мы же, — тоже автоматы, — ходим по залу с нашими тяжелыми подносами и без конца убираем со столов грязную посуду, нагромождающуюся там каждые пять минут.

Совсем внизу, в подвальном этаже, автоматы — негры моют весь день и всю ночь напролет посуду.

Автоматы сидят и в кассе, и меняют 25-ти и 50-ти центовые монеты и доллары на никель. Они выдают никель целый день, целую ночь, все никель и никель…

И среди столов тоже расхаживают автоматы и весь день и всю ночь следят за тем, исполняют ли свой долг автоматы, сидящие за столами и едящие, торопливо едящие.

Мое внимание обратил на себя автомат-женщина, особенно усердно бегающая взад и вперед с высоко поднятым подносом. Она никогда не говорит. Только все носит посуду. Самый настоящий автомат! И вдруг я за автоматом увидела лицо, обыкновенное лицо маленькой мещанки. Она уже два года в Америке. До сих пор она служила прислугой и, по ее словам, работала, как четыре лошадиные силы. Она тогда много плакала. Ей чужда была Америка, где знают только работу и доллар. Но тут она почувствовала себя, как в раю. Конечно, она соглашается, что рай этот весьма посредственный, но, все же, она тут получает 14 долларов в неделю и может есть сколько хочет. И она усердно работает, чтобы не лишиться этого места.

Есть тут и русская, не говорящая ни слова по-английски. Каждую свободную минутку она вытаскивает из кармана газету.

Маленькая испанка купила себе из недельного жалованья длинные серьги. Это произвело сенсацию. Раз как-то она опоздала на пять минут. Видели, как она стояла на улице с мущиной. Это произвело еще большую сенсацию.

Со временем приобретают лицо и некоторые посетители. Есть даже такие, которые не подчиняются бешеному темпу ресторанной жизни. К большому возмущению управляющего, они сидят целыми часами за чашкой кофе, приносят с собой книги и разговаривают о ненужных вещах. Не о недельном заработке или о своей службе, а о политике и новой литературе. Но по их наружности сразу можно сказать, что они во вред себе игнорируют житейскую мудрость Америки.

Раз как-то случилось, что целая компания сидела за одной чашкой кофе. Управляющий был в негодовании, но некоторое время все же терпел это безобразие. Наконец, терпение его лопнуло, он подошел к этой компании и обратился к ней со следующей речью:

— Милостивые государи, ваша специальность, очевидно, голодать. Нас в таком случае только удивляет, что вы удостаиваете своим присутствием наш ресторан. Если же ваше голодание не является специальностью, а вызвано необходимостью, послушайтесь меня, бросьте ваши книги и ищите заработок.

Есть еще молодой человек, который всегда читает в то время, как перед ним стоит наполовину допитая чашка кофе. Пока он не съест всего, за что заплатил, его право — сидеть, и никакой управляющий не может его изгнать из этого рая. Но раз как-то по рассеянности он выпил кофе до последней капли. И ему пришлось вести отчаянную борьбу со всеми нами, желавшими взять у него чашку. Судорожно придерживая чашку, он читал «Гражданскую войну во Франции» Маркса. Он все еще живет в каком-то другом мире.

Иной раз в ресторан приходили и влюбленные парочки. Они сидели и говорили, говорили и сидели.

Все они вызывали во мне симпатию. Мне бывало очень приятно, когда они садились за мои столы. Они пачкали мало посуды.

У Хорна и Хардарта относятся либерально к неграм. Ведь, на никелевых монетах, спускаемых в автоматы, не видно, спускали ли их туда черные или белые руки.

Тут и работает много негров. Они хорошие работники. Очень выгодно не быть предубежденными против них.

Негритянки, к слову сказать, начинают терять свои расовые признаки. Среди судомоек была только одна, действительно черная, как земля, негритянка. Ее курчавой головы не успел еще коснуться бриллиантин цивилизации.

Иногда видишь очаровательных негритянок. Я как-то раз заметила в ресторане негритянку в кричаще-пестром платье и в шляпе, на которой были все цвета радуги. В этом невозможном для европейской женщины наряде она была настоящей красавицей из девственного мира.

Теперь уж с трудом можно отличить креолку от красивой негритянки. Но у негров есть безошибочный способ узнавать, у кого в жилах негритянская кровь.

В ресторане служила маленькая креолка из Вест-Индии. Она была хорошенькая, но такая темная, что ее принимали за негритянку. И к ней, шутя, применили негритянский способ узнавать чистоту расы. Этот способ состоит в том, что пробуют оттянуть кожу на шее, как у породистых собак. Если кожа не поддается, подвергшийся такой пробе — не чистокровный негр. Негритянки показали, как должно быть у настоящих негров. Они оттягивали кожу, как резину. Маленькая креолка, кожа которой не поддавалась, смотрела на эти фокусы с нескрываемой завистью.

Один негр, знавший много негритянских песен, любил пофилософствовать. Он часто и подолгу говорил о том, что великую разницу между людьми делает не цвет кожи, а деньги. И он всегда приводил примеры, взятые из жизни.

— Негр, правда, не может пойти в каждый ресторан, — говорил он, — а разве вы можете? Попробуйте-ка, пойдите к Ритцу. Или поезжайте путешествовать, или сядьте в театре в ложу. Между теми, у кого всего несколько долларов и между мной очень мало разницы, — говорил он.

Надо признать, что организовано все удивительно. В одном филиальном отделении на 14-й улице обедают каждый день десятки тысяч. Можно в любое время получить горячую пищу. Все расчитано в минутах. И, при этом, помещение, в котором распределяются кушанья, невероятно мало. Кухни в филиальных отделениях, вообще, не существует. Все кушанья — супы, жаркие и зелень, — приготовляются в центральной кухне. Там же пекутся и различные пирожки и сдобные булки. Там центральное и закупочное место, оттуда удовлетворяются нужды всех 24-х филиальных отделений. Все привозится в филиалы в ящиках, а супы в герметически закупоренных чанах. В филиальных отделениях кушанья только разогреваются.

Все, что доставляется в филиалы, мало учитывается и записывается. Но за служащими следят. Нас окружает, положительно, кольцо наблюдающих за нами. Невозможно хоть на минуту бросить работу и я думаю, что никому из служащих не удалось что-нибудь унести с собой.

Как бесконечно кажется время, когда ходишь взад и вперед, все взад и вперед с тяжелым подносом в руках! Минуты тянутся, не видишь конца часам. Убираешь тарелки, чашки, миски, все снова и снова убираешь. Я себе говорю, что не взгляну на часы, пока десять раз не снесу полный поднос грязной посуды. Я намеренно замедляю работу, иногда мечтательно останавливаюсь. Ноги и левая рука болят невыносимо. Вот я делаю десятый обход столов. Уж наверно прошло не меньше получаса. Смотришь на часы и видишь, что прошло всего десять минут. Это безнадежно!

Иногда бывают маленькие развлечения. Разбиваешь посуду. Роняешь поднос, полный посуды, или чашки летят к ногам неприветливого управляющего. Но при этом не теряешь ни минуты времени. Не позволяется даже остановиться и попечалиться над осколками.

Иногда кажется, что больше уже нет сил держаться на ногах. Я просто брошу никелевую монету в автомат, возьму чашку кофе и сяду. Сяду? Ах, как разыгрывается у человека фантазия, когда он устает. Разве можно сесть! Нельзя себе и представить, чтобы тогда случилось!..

Ночью преследуют тарелки и чашки и я часто вижу во сне, что без перерыва все убираю и убираю посуду.

Я сначала думала, что мне одной так тяжела эта работа. Но я часто слышала, как говорили другие служащий:

— Сегодня день, кажется, никогда не кончится!

— Осталось еще только десять минут… пять минут…

Раз как-то разговорился человек, на обязанности которого лежало подметать пол.

— Тут нехорошо, — сказал он. — Я с трудом тяну эту лямку. Я работаю двенадцать часов. Сюда надо прибавить полтора часа рабочего отдыха, полчаса на переодеванье, час на дорогу туда и обратно. Это выходит в сутки пятнадцать часов. Я никогда не беру себе свободных воскресений. Так тянется безпрерывно уже полтора года. В неделю я зарабатываю 31 доллар и еду. Если бы я брал свободный день, я бы получал в неделю меньше и притом должен был бы еще тратиться в свободный день на еду. Зачем я так работаю? Чтобы откладывать. А зачем я откладываю? Чтобы стать самостоятельным. Но тут нехорошо. Тут и света не увидишь. Не знаю, долго ли я выдержу…

Бедный автомат!

Это была прекрасная минута, когда я после отчаянной борьбы получила причитавшееся мне вознаграждение. Мое начальство нашло, что «некрасиво» бросать место так неожиданно и без особых причин. Поэтому хотели поступить «некрасиво» и со мной.

Я была свободна. Во всяком случае, в эту минуту. Иначе я бы разгуливала с подносом, полным грязной посуды. Теперь же… я взяла никелевую монетку, получила чашку кофе и села. Пила кофе и сидела. Так облекаются сны в действительность…