Мир приключений, 1923 № 03

ЧЕТЫРЕ СПРАВЕДЛИВЫХ ЧЕЛОВЕКА
Серия рассказов Эдгара Уоллеса

— Убийство всегда представляется мне одним из самых случайных преступлений, — сказал Леон Гонзалез, снимая свои большие очки и с забавной серьезностью глядя на Манфреда, руководителя операций Четырех Справедливых.

— Пуакар рассматривает убийство, как видимое проявление истерии, — ответил тот с улыбкой, — но почему вы затрагиваете такие страшные темы за завтраком?

Гонзалез снова одел очки и погрузился в изучение утренней газеты. Через минуту он опять заговорил:

— Из ста человек, обвиняемых в убийстве, восемьдесят впервые подвергаются судебному преследованию. Поэтому убийцы не составляют особого класса преступников; я говорю, разумеется, только об англосаксах. Латинские и тевтонские криминальные классы не подходят под это правило: во Франции, Италии и Германии из ста преступников шестьдесят убийцы.

— Я не могу относиться к этим джентльменам с полным беспристрастием, — ответил Джордж Манфред, забавляясь его энтузиазмом, — мне убийство кажется апофеозом несправедливости.

— Пожалуй, вы правы, — рассеянно ответил Гонзалез.

— Что навело вас на эти размышления? — спросил Манфред, складывая свою салфетку.

— Вчера вечером я встретился с одним человеком, который, по моему мнению, необычайно подходит к типу убийц, — сказал спокойно Гонзалез — он попросил у меня спичку и улыбнулся, благодаря меня. У него безукоризненные зубы, дорогой мой Джордж… безукоризненные, за исключением…

— За исключением чего?

— Я заметил, что клыки у него необыкновенно широкие и длинные.

— Похож на людоеда? — улыбнулся Манфред.

— О, нет! Напротив, он выглядит очень прилично! — возразил Гонзалез; — у него очень приятная наружность. Не всякий обратит внимание на эту неправильность.

Он начал рассказывать о вчерашней встрече. Вечером он пошел в концерт, чтобы изучить впечатление, которое производит музыка на некоторых типов. Он вернулся домой с программой, сплошь исчерченной какими-то иероглифами, и просидел полночи, разбирая свои заметки.

— Он — сын профессора Тэблмэна. У него неважные отношения с отцом, который, повидимому, не одобряет его невесты, а своего кузена он ненавидит, — прибавил Гонзалез.

Манфред громко расхохотался.

— Забавный вы человек, Леон! Неужели он рассказал вам всю свою историю по доброй воле, или вам пришлось его загипнотизировать, чтобы получить нужные сведения? Вы даже не спросили меня, что я делал вчера вечером?

Гонзалез медленно и глубокомысленно зажигал папиросу.

— Он ростом около двух метров, говоря точнее — шесть футов два дюйма. Крепко сложен; вот с такими плечами! — Держа в одной руке зажженную спичку, а в другой — папиросу. Гонзалез показал ширину плечей молодого человека. — У него большие, сильные руки, и он играет в футбол… Простите меня, Манфред! Где же были вы вчера?

— В Скотленд-Ярде, — сказал Манфред. Если он надеялся произвести впечатление на Гонзалеза, ему пришлось разочароваться; но, вероятно, зная своего Леона, Манфред и не рассчитывал на какой-либо эффект.

— Интересное здание, — сказал Гонзалез — архитектору следовало бы повернуть фасад к югу, но вход вполне соответствует характеру постройки. Вы проникли туда без всяких затруднений?

— О, да! Мои работы, касающиеся испанского криминального кодекса, и монография по дактилоскопии обеспечили мне доступ к начальнику Скотлэнд-Ярда.

Манфред жил в Лондоне под именем сеньора Фуэнтеса. И он, и Гонзалез были известны, как выдающиеся испанские ученые. Манфред провел в Испании много лет, а Гонзалез был уроженцем этой страны. Третий из Четырех Справедливых — Пуакар — редко выезжал из Кордовы, где у него были огромные сады; четвертый умер уже двадцать лет тому назад.

Посещение Манфредом Скотлэнд-Ярда напомнило Гонзалезу о Пуакаре.

— Вы должны написать об этом нашему Другу, Джордж, — сказал он, — он очень заинтересуется. Сегодня утром я получил от него письмо. На его ферме появился новый выводок поросят, а его апельсинные деревья сейчас в цвету. Как же вас встретили в Скотлэнд-Ярде? — прибавил он.

— Они были очень любезны и внимательны, — ответил Манфред, — завтра мы с вами завтракаем с одним из помощников комиссара полиции, мистером Реджинальдом Фэром. Методы британской полиции значительно усовершенствовались с тех пор, как мы были в Лондоне, Леон. Отдел, ведающий отпечатками пальцев, приобрел большое влияние, а их новые сотрудники — очень проницательные молодые люди.

— В таком случае, они нас могут повесить, — заметил беззаботно Леон.

— Не думаю, — ответил его друг.

Завтрак в Ритц-Карльтоне представлял большой интерес особенно для Гонзалеза. Мистер Фэр, человек средних лет, был многообещающим ученым и джентльменом в полном смысле этого слова.

— Для обычного преступника мир является одной огромной тюрьмой, — сказал Фэр, — эта мысль была высказана еще сто лет тому назад. Если же мы перейдем к убийцам, которых нельзя рассматривать, как преступный класс…

— Правильно! — перебил Гонзалез, — я вполне согласен с вами.

Появление лакея с письмом для мистера Фэра прервало ход его мыслей. Комиссар извинился перед своими гостями и вскрыл конверт.

— Гм! — промычал он, — странное совпадение…

Он задумчиво взглянул на Манфреда.

— Прошлый раз вы говорили мне о своем желании ближе познакомиться с работой Скотленд-Ярда, и я обещал вам свое содействие при первом удобном случае. Если не ошибаюсь, случай этот представился.

Он подозвал лакея, расплатился по счету и сказал, вставая из-за стола:

— Я отнюдь не думаю пренебрегать вашей опытностью, и весьма возможно, что в данном случае нам понадобится ваша помощь.

— Что случилось? — спросил Манфред, когда они мчались в автомобиле по дороге в Чельси.

— Человек был найден мертвым при необычайных обстоятельствах, — ответил комиссар — он занимает выдающееся место в научном мире. Это профессор Тэблмэн. Может быть, вам знакомо его имя?

— Тэблмен? — воскликнул Гонзалез, широко раскрыв глаза — вы только что говорили о совладениях, мистер Фэр, но это совпадение действительно кажется мне необычным.

И он рассказал о своей встрече в концерте с сыном профессора Тэбл-мена.

— Профессор Тэблмен живет в Чельси. Несколько лет тому назад, он купил там дом у одного художника, и приспособил его студию для своей лаборатории. Он читал лекции по физике и химии в Блумсберийском университете, — объяснял Фэр, хотя Манфред уже вспомнил это имя — у него было порядочное состояние. Я был знаком с профессором, и около месяца тому назад мы однажды обедали вместе. В то время у него были какие-то нелады с сыном. Тэблмен — деспотический, непреклонный старик, один из тех типов христиан, которые боготворят исторические фигуры Старого Завета, но, кажется, так и не дошли до второй книги.

Они прибыли в месту своего назначения. Сыщик, ожидавший комиссара, вышел им навстречу и повел через крытую галлерею, окружающую дом, к лестнице, ведущей в студию. Это была светлая комната с огромным окном и стеклянной крышей. Широкие скамьи, стоящие вдоль стен, и большой стол, занимающий середину комнаты, были заставлены физическими приборами. Над скамьями висели две длинные полки, заполненные колбами и бутылками, очевидно, содержащими химические препараты.

Когда они вошли в комнату, им навстречу поднялся со стула какой-то молодой человек с печальным лицом.

— Я — Джон Менсей, — сказал он, — племянник профессора. Вы помните меня, мистер Фэр? Я обычно помогал дяде во время его экспериментов.

Фэр рассеянно кивнул головой. Его внимание было привлечено чьим-то телом, лежащим на полу между столом и скамьей.

— Я не передвигал профессора, — сказал молодой человек — сыщики трогали его, когда помогали доктору при осмотре, но потом снова положили его там, где он упал.

Это было тело высокого, худощавого человека. На лице его застыло выражение страдания и ужаса.

— Похоже на удушение, — сказал Фэр — не нашли ли вы веревки или шнура?

— Нет, сэр, — ответил молодой человек — к тому же выводу пришли и сыщики, и мы тщательно обыскали всю лабораторию.

Гонзалез опустился на колени подле тела и с глубоким интересом разглядывал худощавую шею. Вокруг шеи проходила синяя полоса дюйма четыре в ширину, похожая с первого взгляда на повязку из какой-то прозрачной материи. Но вглядевшись внимательнее, Гонзалез убедился, что эта полоса вызвана изменением окраски кожи. Он взглянул на стол, подле которого упал профессор.

— Что это? — спросил он, указывая на небольшую зеленую бутылку, около которой стояла пустая рюмка.

— Это бутылка с Creme de men the, — ответил юноша — дядя выпивал обычно стаканчик на ночь.

— Можно взглянуть? — спросил Леон. Фэр кивнул головой.

Гонзалез схватил стакан, понюхал его и посмотрел на свет.

— Стакан совершенно чистый; очевидно, убийство произошло раньше, чем он выпил, — сказал комиссар — Расскажите мне подробно обо всем, мистер Менсей. Если не ошибаюсь, вы спите в том же помещении?

Дав несколько указаний сыщикам, комиссар последовал за молодым человеком в комнату, которая, очевидно, была библиотекой покойного профессора.

Я был помощником и секретарем моего дяди в течение трех лет*— начал он — и всегда у нас были самые лучшие отношения. По утрам дядя обычно работал в лаборатории, после полудня он проводил время в библиотеке или в университете, и каждый вечер производил опыты.

— Он обедал дома? — спросил Фэр.

— Да, — ответил мистер Менсей, — только в тех случаях, когда у него были вечерние лекции или он присутствовал на заседаниях обществ, с которыми был связан, он обедал в клубе на Сент-Джемс Стрит. У моего дяди, как вам, вероятно, известно, мистер Фэр, были серьезные нелады с сыном, Стефаном Тэблменом, моим кузеном и лучшим другом. Я приложил все силы, чтобы помирить их и, когда, год тому назад, дядя позвал меня в эту самую комнату и сказал, что он лишает сына наследства и изменяет завещание в мою пользу, я немедленно пошел к Стефану и умолял его, не теряя времени, помириться со стариком. Стефан только расхохотался и сказал, что ему нет дела до денег профессора. Он предпочитает беззаботно жить на небольшую сумму, оставленную ему матерью, и жениться на мисс Фабер — размолвка произошла по поводу его обручения. Я вернулся домой и просил профессора восстановить Стефана в его правах, предоставив мне некоторую долю в наследстве. Я следовал по тому же научному пути, который прошел профессор в дни своей молодости, и льстил себя надеждой продолжать его дело, имея в руках небольшую сумму денег. Но профессор оказался непреклонным, и я счел наиболее благоразумным прекратить разговор.

Тем не менее, я не терял удобного случая замолвить словечко за Стефана, и на прошлой неделе, когда дядя был в необычно хорошем настроении духа, я убедил его повидаться с сыном Встреча произошла в лаборатории. Я не присутствовал во время их разговора, но, насколько я знаю, дело кончилось крупной ссорой. Когда я вошел в комнату, Стефана уже не было, а мистер Тэблмен дрожал от бешенства. Повидимому, он снова начал настаивать на том, чтобы Стефан порвал со своей невестой, а тот отказался наотрез.

— Как прошел Стефан в лабораторию? — спросил Гонзалез — могу я задать этот вопрос, мистер Фэр?

Комиссар кивнул головой.

— Он прошел по галлерее через боковой вход. Очень немногие из тех, кто приходит по делам, входят в дом.

— Значит вход в лабораторию открыт во всякое время?

— До позднего вечера, когда дверь запирается, — ответил молодой человек. — На ночь дядя пил свой creme de menthe и обычно пользовался этим входом, чтобы пройти в лабораторию.

— Вчера вечером дверь была закрыта?

Джон Менсей покачал головой.

— Нет, — сказал он, — на это я прежде всего обратил внимание. Дверь была полуотворена. Вы, вероятно, заметили, что это, собственно говоря, не дверь, а железная решетка.

— Продолжайте, — сказал мистер Фэр.

— Через два-три дня профессор успокоился, гнев его остыл, и он выглядел очень задумчивым и, пожалуй, печальным. В понедельник — какой у нас сегодня день? четверг? — да, в понедельник он сказал мне — Джон, поговорим о Стиве. Не думаешь ли ты, что я очень сурово с ним обошелся?

— Мне кажется, вы несправедливы к нему, дядя, — ответил я.

— Возможно, что ты и прав, — сказал он — должно быть, она славная девушка, если Стефан готов ради нее отказаться от наследства.

Я воспользовался удобным случаем и начал защищать Стефана с таким красноречием, что мой кузен, наверное, одобрил бы меня. Дело кончилось тем, что старик смягчился и послал телеграмму Стефану, в которой звал его к себе в среду вечером. Очевидно, профессор преодолел свое предубеждение против мисс Фабер; он был фанатиком в вопросах наследсвенности…

— Наследственности? — с любопытством переспросил Манфред — какое это имеет отношение к мисс Фабер?

— В точности не знаю, — ответил Менсей — до профессора дошли слухи о том, что ее отец умер в убежище для страдающих запоем. Я считаю эти слухи неосновательными.

— Что произошло вчера вечером? — спросил Фэр.

— Я услышал, что Стефан приехал, — продолжал Менсей — я ушел в свою комнату и провел вечер, разбирая корреспонденцию. Около половины одиннадцатого я спустился вниз, но профессор еще не возвращался. Из окна я увидел свет в лаборатории и подумал, что разговор профессора с сыном сильно затянулся. Я счел это хорошим признаком и лег спать в надежде, что все уладится.

В восемь часов утра меня разбудила экономка, которая сказала мне, что профессора нет в его комнате. В этом я не увидел ничего особенного: дядя часто работал до поздней ночи в лаборатории и незаметно засыпал в кресле. Я всегда протестовал против этой привычки, но дядя не выносил ни малейшей критики.

Я одел халат и туфли и прошел в лабораторию. Я увидел его лежащим на полу. Он был мертв.

— Дверь в лабораторию была открыта? — спросил Гонзалез.

— Она была полуотворена.

— А калитка в галлерее?

— Тоже самое.

— Вечером вы не слышали никакого шума, раздраженных голосов?

— Я не слышал ничего.

Кто-то постучал, и Менсей подошел к двери.

— Это Стефан, — сказал он. Минуту спустя в комнату вошел Стефан Тэблмен в сопровождении двух сыщиков. Он был очень бледен. Здороваясь, он улыбнулся своему кузену, и Манфред заметил его огромные выдающиеся клыки. Все остальные зубы были нормальной величины.

Стефан Тэблмен выглядел настоящим великаном, и Манфред, взглянув на его огромные руки, задумчиво закусил губу.

— Вы слышали печальную новость, мистер Тэблмен?

— Да, сэр, — сказал Стефан дрожащим голосом, — могу я видеть отца?

— Немного погодя, — ответил Фэр, и голос его звучал жестко — скажите, когда вы видели в последний раз вашего отца?

— Я видел его в живых вчера вечером, — ответил поспешно Стефан Тэблмен — я был у него в лаборатории по его приглашению; мы вели с ним длинный разговор.

— Сколько времени бы пробыли с ним?

— Приблизительно, около двух часов.

— Разговор носил миролюбивый характер?

— О, да! — воскликнул Стефан. — В первый раз за целый год мы спокойно обсуждали с ним один вопрос.

— Темой разговора была ваша предстоящая женитьба на мисс Фабер?

— Вы правы, мистер Фэр, — спокойно ответил Стефан.

— Вы затрагивали и другие темы?

Стефан с минуту поколебался.

— Мы говорили о деньгах, — сказал он наконец — отец перестал выдавать мне деньги, и я находился в довольно затруднительном положении. Он обещал исправить это дело и заговорил… о будущем.

— О своем завещании?

— Да, сэр. Отец сказал, что он думает изменить свое завещание. — Стефан взглянул на Менсея и улыбнулся — мой кузен оказался очень настойчивым адвокатом, и я глубоко благодарен ему за его отношение ко мне в эти тяжелые времена.

— Когда вы оставили лабораторию, вы вышли через боковой ход?

Стефан утвердительно кивнул головой.

— И вы заперли за собой дверь?

— Отец сам запер дверь, — сказал он — я слышал, как повернулся ключ в замке, когда я шел по аллее.

— Можно ли открыть дверь снаружи?

— Да, — сказал Стефан — ключ от двери всегда находился у отца. Я, кажется, не ошибаюсь, Джон?

Джон Менсей подтвердил его слова.

— Следовательно, если он запер за вами дверь, ее мог открыть только кто-нибудь, находившийся в лаборатории? Он сам, например?

Стефан вспыхнул.

— Я не совсем понижаю, что означает этот допрос, — сказал он — сыщик сказал мне, что отец был найден мертвым. Вы выяснили причину его смерти?

— Я думаю, он был задушен, — спокойно ответил Фэр. Молодой человек отшатнулся.

— Задушен! — прошептал он — но у него не было врагов!

— Это мы и должны выяснить, — сухо сказал Фэр, — вы можете итти теперь, мистер Тэблмен.

Поколебавшись с минуту, молодой человек вышел из комнаты. Через четверть часа он вернулся; лицо его было покрыто смертельной бледностью.

— Ужасно, ужасно! — бормотал он, — бедный отец!

— Вы собираетесь быть доктором, мистер Тэблмен? Я слышал, что вы работаете в госпитале, — сказал Фэр — согласны ли вы со мной, что ваш отец был задушен?

Стефан кивнул головой.

— Похоже на то, — сказал он, с тру — дом выговаривая слова, — я не мог произвести подобный осмотр: ведь он мне не посторонний человек…

Манфред и Гонзалез молча возвращались домой под впечатлением только что виденной сцены.

— Вы обратили внимание на его клыки? — прервал молчание Леон с каким-то торжеством в голосе.

— Я заметил также и его неподдельное отчаяние, — сказал Манфред.

— Очевидно, вы не читали прекрасную монографию Мантегацца «Психология страдания», ответил с усмешкой Леон, — вероятно, вам незнакомы и его «Синонимы выражения», откуда вы могли бы узнать, что выражение горя невозможно отличить от проявления раскаяния.

Манфред взглянул на своего друга со спокойной улыбкой.

— Всякий, кто не знает вас, Леон, скажет, что вы убеждены, будто профессор Тэблмен задушен собственным сыном.

— После жестокой ссоры, — прибавил Гонзалез.

— Когда молодой Тэблмен ушел, вы снова вернулись в лабораторию. Нашли вы там что-нибудь?

— Только то, что и ожидал найти, — ответил Гонзалез. — Я знал, как было совершено убийство, ибо это было убийство, — в тот момент, когда я вошел в лабораторию и увидел термос и втулку из ваты.

Внезапно он нахмурился и остановился.

— Santa Miranda! — воскликнул он. Гонзалез всегда клялся этой несуществующей святой, я совершенно забыл!

Он оглянулся по сторонам.

— Здесь есть одно место, откуда мы можем позвонить по телефону, — сказал он, — хотите пойти со мной?

— Я сгораю от любопытства, — ответил Манфред.

Они вошли в какую-то лавку, Гонзалез подошел к телефону и назвал номер. Это был номер телефона, который стоял на столе покойного профессора.

— Это вы, мистер Менсей? — спросил Гонзалез, — это я. Вы помните, я только что был у вас? Да, я так и думал, что вы узнаете мой голос. Я хотел спросить вас, не узнаете ли вы, где находятся очки профессора?

Наступило минутное молчание.

— Очки профессора? — послышался голос Менсея, — как, разве они не на нем?

— Их не было ни на теле, ни подле него, — сказал Гонзалез, — посмотрите, нет ли их в его комнате? Я держу трубку.

Он ждал у телефона, напевая какую-то арию. Снова раздался голос Менсея.

— Вы говорите, что они в его спальне? — переспросил Гонзалез, — очень вам благодарен.

Он повесил трубку. Он не объяснил этого разговора Манфреду, а Манфред не просил объяснений, так как Леон Гонзалез очень любил таинственность.

— Клыки! — прошептал с улыбкой Манфред. Очевидно, эта мысль очень забавляла его.

Когда на следующее утро Гонзалез Еышел к завтраку, лакей сообщил ему, что Манфред ушел еще рано утром. Джордж вернулся минут через десять после того, как Леон принялся за завтрак.

— Вы приводите меня в недоумение, Джордж, вашим таинственным видом, — сказал Гонзалез, — я не могу разобрать, заинтересованы ли вы чем-нибудь или подавлены.

— И то, и другое, — ответил Манфред, усаживаясь за завтрак — Я был на Флит-Стрит и просматривал материалы спортивной прессы.

— Спортивной прессы? — переспросил Гонзалез с изумлением. Манфред утвердительно кивнул головой.

— Случайно я встретил Фэра, — продолжал он, — в результате вскрытия профессора Тэблмена не было найдено никаких признаков яда. Сегодня арестовали Стефана Тэблмена.

— Я этого ожидал, — серьезно сказал Гонзалез, — но какое отношение это имеет к спортивной прессе?

Манфред пропустил вопрос мимо ушей.

— Фэр совершенно убежден, что убийца профессора — Стефан, — сказал он, — по его мнению, между ними произошла ссора, молодой человек пришел в бешенство и задушил своего отца. Очевидно, вскрытие тела подтвердило эту теорию удушения. Все кровеносные сосуды шеи повреждены. Фэр сказал мне, что вначале доктор предполагал отравление; кроме того, доктора не знают никакого яда, который бы вызывал смерть, сопровождаемую этими симптомами. Это ухудшает положение Стефана Тэблмена, который, как известно, последние не сколько месяцев занимался изучением действия различных ядов.

Гонзалез откинулся на спинку стула и заложил руки в карманы.

— Совершил он это убийство или нет, — сказал он спустя минуту, — несомненно одно: рано или поздно он должен был стать убийцей. Я помню одного доктора в Барселоне, у которого были точно такие же зубы. Это был богатый холостяк, пользовавшийся большой популярностью. Казалось, нельзя было найти ни малейшего основания, почему бы он мог совершить убийство, и однако же он его совершил. Он убил одного врача, который хотел обнародовать его ошибку, допущенную им при операции. Должен вам сказать, Джордж, что с такими зубами, как у него… — Гонзалез замолчал и задумался.

— Дорогой мой Джордж, — сказал он, — я хочу просить мистера Фэра, чтобы он разрешил мне провести не сколько часов в лаборатории профессора Тэблмена.

— Вы правы, Леон, — сказал Манфред, — обычно, я без особого затруднения разрешаю подобные проблемы, но в данном случае я нахожусь в большом затруднении. Мне кажется, что вы уже почти разгадали тайну. Некоторые подробности совершенно сбивают меня с толку. Как вы думаете, зачем старик одел эти толстые перчатки?

Гонзалез вскочил на ноги, глаза его загорелись.

— Какой я дурак! — вскричал он, — я их не заметил! Вы уверены, что на нем были перчатки, толстые перчатки, Джордж? — спросил он.

Манфред кивнул головой, удивленный волнением своего друга.

— Так вот в чем дело! Я чувствовал, что в мои вычисления вкралась какая-то ошибка. Значит, на нем были толстые шерстяные перчатки?

Он снова задумался.

— Удивляюсь, как этот негодяй мог заставить старика надеть перчатки? — сказал он.

Мистер Фэр дал свое согласие на просьбу Гонзалеза, и оба друга отправились в лабораторию. Джон Менсей ожидал их.

— Я нашел те очки у дядиной кровати, — сказал он, увидав их.

— Очки? — рассеянно переспросил Леон — можно взглянуть?

Он взял в руку очки. — Ваш дядя был очень близорук. Как это случилось, что он остался без очков?

— Я думаю, он зашел в спальную переодеть очки. Обычно он это делал после обеда, — объяснил мистер Менсей — В лаборатории у него была другая пара, но на этот раз он почему-то не надел их. Может быть, вы хотите остаться один в лаборатории? — спросил он.

— Пожалуй, — ответил Леон, — вы поболтайте с моим другом, пока я осмотрю комнату.

Оставшись один, он запер дверь, сообщавшую лабораторию с домом, и прежде всего принялся за поиски очков, которыми профессор пользовался во время работы.

Замечательно, что он сразу подошел к тому месту, где они были— огромной металлической пепельнице, стоявшей на лестнице, ведущей в лабораторию. Стекла были разбиты, роговая оправа поломана в двух местах. Гонзалез собрал обломки, вернулся в лабораторию и, положив их на скамью, взял телефонную трубку.

Минуту спустя он уже говорил со Стефаном Тэблменом.

— Да, сэр, — послышался удивленный ответ — на отце были очки во время нашего разговора.

— Благодарю вас, это все, — сказал Гонзалез, вешая трубку.

Он направился к одному из приборов, стоявшему в углу лаборатории, и часа полтора работал без перерыва. Еще один раз он говорил с кем-то по телефону. Наконец он вытащил из кармана пару толстых шерстяных перчаток и, открыв дверь, позвал Манфреда.

— Попросите и мистера Менсей зайти ко мне, — сказал он.

— Ваш друг, кажется, очень интересуется наукой? — спросил Менсей, следуя за Манфредом.

— Он считается одним из лучших специалистов в своей области, — ответил Манфред, входя в лабораторию.

Гонзалез стоял у стола, держа в руках рюмку, наполненную какой-то почти бесцветной, голубоватой жидкостью. Манфред с изумлением заметил, что с поверхности стакана поднимается легкое облачко пара. На руках у Леона Гонзалеза были толстые шерстяные перчатки.

— Вы кончили? — спросил с улыбкой мистер Менсей, входя вслед за Манфредом; но когда он увидел Леона улыбка сбежала с его губ. Его лицо потемнело и вытянулось, дыхание стало ускоренным.

— Не хотите ли выпить, мой друг? — предложил любезно Леон — прекрасный напиток! Его легко смешать с creme de menthe или каким-нибудь старым ликером, особенно если вы — близорукий, рассеянный старик, у которого кто-то стянул очки.

— Что вы хотите сказать? — спросил Менсей хриплым голосом! — я… я не понимаю вас.

— Я ручаюсь, что этот напиток совершенно безвреден, не содержит никакого яда и чист, как воздух, которым вы дышите, — продолжал Гонзалез.

— Проклятье! — закричал Менсей: но, прежде чем он успел броситься на своего мучителя, Манфред схватил его за плечи и повалил на пол.

— Я телефонировал мистеру Фэру; он скоро будет здесь с мистером Стефаном Тэблменом, — сказал Леон. — А вот и они!

Послышался стук в дверь.

— Будьте добры, откройте, дорогой Джордж! Если наш молодой друг вздумает пошевельнуться, я выплесну содержимое этого стакана ему в лицо.

Фэр вошел в комнату в сопровождении Стефана и одного из агентов Скотлэнд-Ярда.

— Вот ваш пленник, мистер Фэр, — сказал Гонзалез, — а вот и жидкость, при помощи которой мистер Джон Менсей способствовал смерти своего дяди. Полагаю, он узнал о примирении профессора с сыном и о предстоящем изменении завещания.

— Это ложь! — крикнул Джон Менсей — Стефан! Вы знаете, как я старался для Бас! Я сделал все, что мог.

— Это входило в ваш план, — сказал Гонзалез — Если я ошибаюсь, выпейте эту рюмку. В ней та же жидкость, которую выпил ваш дядя перед смертью.

— Что это такое? — воскликнул Фэр.

— Спросите его, — улыбнулся Гонзалез, кивнув в сторону молодого человека.

Джон Менсей повернулся на каблуках и вышел из комнаты. Агент полиции последовал за ним.

— А теперь я расскажу вам, в чем тут дело, — сказал Гонзалез — это — жидкий воздух!

— Жидкий воздух! — воскликнул комиссар — что вы хотите сказать? Как может быть человек отравлен жидким воздухом?

— Профессор Тэблмен не был отравлен. Воздух переходит в жидкое состояние при понижении температуры до двухсот семидесяти градусов ниже нуля. Ученые пользуются им для своих экспериментов; его держат обычно в термосах, горлышко которых закрывается ватной втулкой, что бы предотвратить взрыв, вызываемый сжатием воздуха.

— Боже мой! — в ужасе воскликнул Тэблмен — Значит, эта синяя полоса на шее моего отца…

— Он был заморожен. По крайней мере горло его замерзло, как только он проглотил жидкость. Ваш отец обычно выпивал на ночь рюмку ликера. Несомненно, после вашего ухода, Менсей подал профессору рюмку жидкого воздуха и каким-то образом убедил его надеть перчатки.

— Зачем?.. Ах, да от холода! — догадался Манфред.

Гонзалез кивнул головой.

— Без перчаток он немедленно заметил бы, какая жидкость находится в рюмке. Мы никогда не узнаем, к какому способу прибег Менсей для выполнения своего плана. Конечно, он и сам был в перчатках. После смерти вашего отца он постарался свалить вину на другого. Убийца не заметил, да и я сам не обратил внимания на тот факт, что перчатки остались на руках у профессора.

— Я придерживаюсь того взгляда, — говорил позднее Гонзалез — что Менсей в течение нескольких лет старался поссорить своего кузена с отцом. По всей вероятности, он сам придумал эту историю о болезни отца мисс Фабер.

Молодой Тэблмен зашел однажды к Манфреду и Леону. Гонзалез чем-то рассмешил его, и Стефан громко расхохотался. Леон с недоумением уставился на него.

— Ваши… ваши зубы? — заикаясь, пробормотал он.

Стефан вспыхнул.

— Мои зубы? — повторил он смущенно.

— У вас были два огромных клыка, когда мы виделись последний раз. Вы помните, Манфред? — воскликнул Гонзалез в сильном волнении. — Я говорил вам…

Его прервал громкий взрыв смеха.

— Но они были фальшивые! — объяснил Стефан, — мне их выбили во время футбольного матча, а Бенсон, который работает в нашем зубоврачебном отделении, вызвался сделать новые. Он — славный парень, но плохой дантист. Они выглядели ужасно, неправда ли? Я не удивляюсь, что вы обратили на них внимание. Теперь я их заменил другими.

— Это случилось тринадцатого сентября прошлого года. Я читал в спортивной прессе об этом матче, — сказал Манфред, а Гонзалез с упреком взглянул на него.

Когда они остались одни, Манфред сказал: — что касается клыков…

— Поговорим о чем-нибудь другом, — перебил его Леон.