Мир приключений, 1918 № 03

ДОБРОЕ ДѢЛО
Разсказъ Вадима Бѣлова

ШХУНА остановилась неподвижно среди туманной и сырой мглы; обезвѣтренные паруса ея намокли, затвердѣли и стали черными.

Іости разбудилъ капитана, какъ только выяснилось, что плыть дальше нельзя и придется выжидать вѣтра. Капитанъ Киріаненъ вылѣзъ изъ узкаго люка, еще заспанный, натягивая на плечи топорщащуюся куртку.

И, когда, оглянувъ быстрымъ и привычнымъ взглядомъ моряка паруса, небо и море, онъ безъ словъ понялъ, въ чемъ дѣло, — лицо его стало суровымъ и озабоченнымъ.

Эта задержка вовсе не входила въ разсчеты капитана Киріанена; онъ спѣшилъ къ рыбному мѣсту, къ двѣнадцати-футовой банкѣ гдѣ, — онъ хорошо это зналъ, — въ это время года можно было имѣть обильный уловъ плотвы и камбалы.

— Плохо дѣло, Іости, — сказалъ онъ застегивая зюйдъ-вестку, — мы можемъ застрять въ морѣ сутокъ на двое, а тѣмъ временемъ «Война» и «Анна-Марія» будутъ уже тамъ.

Это были неуклюжіе тяжелые лайбы, снабженные паровыми двигателями, помѣщавшимися на самой кормѣ, что дѣлало эти суда на видъ еще неуклюжѣе и нелѣпѣе. Но, хотя ихъ паровые машины и были слабосильные и изношенные, купленные по случаю въ одномъ изъ шведскихь портовъ, — они могли дать «Войнѣ» и «Аннѣ-Маріи» возможность въ полный штиль придти на 12-футовую банку и забросить сѣти на самыхъ удобныхъ мѣстахъ.

Киріаненъ нахмурился и пошелъ на носъ шхуны. Онъ присѣлъ на якорный кабестанъ и тѣмъ же пытливымъ взглядомъ продолжалъ смотрѣть въ задернутую вуалемъ дождя даль.

Юнга Іости, голубоглазый бѣлокурый мальчуганъ, остался позади. Онъ тоже предпочелъ бы этой невольной остановкѣ быстрый бѣгъ накрененной шхуны, наполненные вѣтромъ паруса и однообразный пѣвучій шумъ воды у бортовъ.

Въ дни переходовъ оба матроса «Феніи» бывали наверху, и Іости могъ лежать, сколько ему было угодно въ своей койкѣ, подвѣшенной подъ скрипучіе и черные палубные бимсы. Сегодня же наразсвѣтѣ, какъ и всегда въ такихъ случаяхъ, — едва застилало, оба матроса завалились спать, приказавъ Іости «стеречь погоду».

Но вдругъ капитанъ всталъ, выпрямился и сдѣлалъ шагъ къ самому борту. Минуту длилось молчаніе. Потомъ Киріаненъ, не оборачиваясь, окликнулъ юнгу:

— Ей, Іости, подойди сюда… Смотри, малышъ… — Онъ повернулъ юнгу за плечи, — видишь ты тамъ что-нибудь… Лѣвѣе, еще… да, да… У тебя глаза молодые и должны быть острѣе!

Юнга всмотрѣлся. На сѣромъ неподвижномъ фонѣ воды, — близко ли, далеко ли, трудно было сказать, — что-то чернѣло.

— Какіе-то пятнышки, капитанъ..

— Сколько?

— Три… четыре…

— Это не люди, Іости?..

— Не знаю, капитанъ…

Киріаненъ совсѣмъ наклонился впередъ.

— Бѣги, малышъ, принеси изъ каюты бинокль…

А, пока юнга бѣгалъ за биноклемъ, — капитанъ не отрывалъ глазъ отъ чернѣвшихъ вдали на водѣ точекъ…

Капитану достаточно было лишь поднести бинокль къ глазамъ.

— Это люди, Іости, — сказалъ онъ взволнованнымъ голосомъ. — Разбуди Акселя и Рудакова…

Черезъ минуту оба матроса уже были на палубѣ. Аксель — стройный бѣлокурый финнъ съ твердыми чертами узкаго лица, и Рудаковъ — олонецъ, большой, нескладный и очень сильный.

— И вѣрно, люди…

— Мнѣ кажется, ихъ четверо…

— Нѣтъ, больше… пока трудно сосчитать.

— Что же будешь дѣлать, капитанъ? Вѣтеръ упалъ.

— Спустимъ лодку, — коротко отвѣтилъ Киріаненъ, — мы ихъ спасемъ…

Рудаковъ молча полѣзъ на корму, гдѣ была подвѣшена лодка.

— Ихъ можетъ быть больше, чѣмъ мы думали. Лодка всѣхъ не подниметъ. Пусть ѣдетъ одинъ Рудаковъ, — распоряжался капитанъ.

Безшумно разрѣзая неподвижную массу сѣрой воды, лодка, съ темной фигурой матроса на веслахъ, медленно отдѣлялась отъ борта.

Не отрываясь отъ гребни, Рудаковъ раза два вскидывалъ глаза на шхуну, казавшуюся теперь, при блѣдномъ свѣтѣ спрятаннаго въ туманѣ солнца, изящнѣе, воздушнѣе, — и на четыре силуэта моряковъ, столпившихся въ ожиданіи у борта на кормѣ.

Шестеро мокрыхъ, измученныхъ и трясущихся отъ холода и волненія людей сидѣли сбившись въ кучу прямо на палубѣ «Феніи» около люка кухни, изъ котораго тянулась струя теплаго воздуха.

Аксель, Рудаковъ, Іости и поваръ собрали все, что могли, чтобы переодѣть спасенныхъ въ сухое платье. Но тѣ не спѣшили; они наслаждались безопасностью, покоемъ и теплотой, струившейся изъ люка.

Киріаненъ стоялъ въ сторонѣ и, не выпуская изъ рта трубку, съ улыбкой смотрѣлъ на тянувшихся къ теплу моряковъ. Онъ уже зналъ по костюмамъ, что спасенные были нѣмцы, матросы съ какого-нибудь погибшаго германскаго военнаго судна. Но эта мысль его не тревожила и не заставляла задумываться. Капитанъ много лѣтъ плавалъ по морямъ и зналъ, что всѣ люди въ морѣ прежде всего люди. На сушѣ — другое дѣло; тамъ есть враги и друзья, но передъ лицомъ грозной водной стихіи всѣ только люди.

Въ тотъ же вечеръ, когда Іости сообщилъ капитану, что спасенные нѣмцы переодѣты, высушены, накормлены и успѣли выспаться, Киріаненъ приказалъ позвать къ себѣ старшаго изъ нихъ.

— Скажи Акселю, онъ знаетъ нѣмецкій языкъ, пусть спроситъ ихъ.

И въ ту минуту, когда Іости уже повернулся, чтобы выйти изъ каюты, онъ снова его окликнулъ:

— А какъ погода? Не поднимается ли вѣтеръ?

— Тихо, капитанъ.

Киріаненъ нахмурился…

— Хорошо. Позови нѣмца.

Пока Іости ходилъ за нѣмцами, капитанъ сидѣлъ сумрачный и озадаченный.

«Если такъ будетъ продолжаться— я потеряю весь ѵловь>… Ему живо представилась двѣнадцати футовая банка, на которой въ самыхъ рыбныхъ мѣстахъ расположились ненавистныя «Война» и «Анна-Марія».

Старшій изъ спасенныхъ нѣмцевъ спустился по трапу съ ловкостью, обличавшей въ немъ опытнаго моряка. Па немъ была чья-та чужая фуфайка, обтягивающая плотно его могучую грудь, а шапку, высушенную и расправленную тщательно, морскую шапку, съ золотыми буквами на ленточкѣ онъ снялъ еще наверху у люка.

— Здравствуйте, другъ мой, — любезно привѣтствовалъ его капитанъ. «Феніа» часто заходила въ Ригу и на острова, а потому Киріаненъ кое-какъ объяснился по-нѣмецки.

— Вамъ положительно повезло, что я заштилѣвалъ въ этой полосѣ, иначе врядъ ли мы замѣтили бы, какъ вы кувыркались въ водѣ съ вашими пріятелями. Но почему же вы не сердитесь?.. У меня нѣтъ сигаръ, — мы давно не были въ Ригѣ, — но трубку я могу вамъ предложить. Не плохой табакъ. Мой пріятель Ла йвасгъ — немного контрабандистъ и привозитъ изъ Гапаранды. Впрочемъ — къ дѣлу…

Капитанъ протянулъ нѣмцу спичку и, когда оба закурили, продолжалъ:

— Вы, конечно, знаете, пріятель, что этотъ корабль — финляндскій рыболовный бригъ «Феніа». Надо вамъ сказать, что мы случайно заштилѣвали въ этой полосѣ, но путь нашъ…

Нѣмецъ перебилъ Киріанена. Посмотрѣлъ на него внимательно, точно впервые замѣтилъ его присутствіе и не слышалъ всего, что тотъ говорилъ раньше.

— Откуда плывете, капитанъ?..

— Изъ Або. Но видите ли…

Однако, нѣмецъ снова не далъ Киріанену договорить:

— И куда вы держите курсъ?..

— Я вамъ уже говорю, что мы вышли на рыбную ловлю…

— Далеко отсюда?

— Миль шестьдесятъ.

— Къ какому берегу?

— Къ Аландскимъ островамъ. Чортъ возьми! Штиль не даетъ намъ двигаться.

Нѣмецъ пустилъ синій клубъ дыма. Онъ былъ озабоченъ какой-то тайной мыслью.

— Послушайте, — спросилъ онъ послѣ минутной паузы, — что же вы думаете дѣлать дальше?

— О, — капитанъ улыбнулся, — дальше я буду дѣлать то, что и предполагалъ дѣлать. Если Богъ пошлетъ хорошаго вѣтра, мы поплывемъ на двѣнадцати-футовую банку, сдѣлаемъ хорошій уловъ и возвратимся въ Або.

— А какъ же мы, я и мои товарищи?

Киріаненъ улыбнулся.

— Что касается до васъ, то вы можете быть покойны: вы будете от лично кушать, удобно спать и курить, табакъ моего пріятеля Лайваста, если согласитесь помочь намъ въ ловлѣ. Васъ шесть человѣкъ да четверо насъ — итого десять… Мы можемъ справиться въ одну недѣлю…

— Какъ въ одну недѣлю?

— Ну да… Вчетверомъ мы работаемъ двѣ недѣли, а съ вами мы справимся и въ одну.

Нѣмецъ положилъ трубку на столъ и протяжно свистнулъ.

— Такъ вы думаете продержать насъ на вашей лайбѣ цѣлую недѣлю, а потомъ передать русскимъ властямъ.

Киріаненъ пожалъ плечами:

— Рыба ждать не будетъ. Теперь время ловить…

Онъ хотѣлъ добавить еще что-то, но нѣмецъ перебилъ его.

— Послушайте, капитанъ, намъ не по пути плыть съ, вами, и высаживаться на русскій берегъ мы не хотимъ. Сдѣлайте распоряженіе измѣнить курсъ, высадите нас на германскій берегъ, и правительство кайзера заплатитъ вамъ за потерянный уловъ…

Капитанъ отрицательно покачалъ головой:

— Мой курсъ — двѣнадцати-футовая банка. Денегъ кайзера мнѣ не надо. Я — рыбакъ, а вы мой плѣнникъ…

Нѣмецъ подошелъ къ столу вплотную.

— Капитанъ, насъ шестеро, а васъ четверо; мальчишка не въ счетъ. Еще не извѣстно, кто можетъ оказаться чьимъ плѣнникомъ…

— Что же, попробуйте! — хладнокровно отвѣтилъ Киріаненъ.

Нѣмецъ отступилъ назадъ. Прямо въ лицо ему глядѣлъ черный глазъ револьвернаго дула.

Проворчавъ проклятье, онъ повернулся и, тяжело ступая, сталъ подниматься по трапу.

Капитанъ, послѣ его ухода, долго сидѣлъ, молчаливый и хмурый, погруженный въ свои думы. Тусклый свѣтъ маслиннаго фонаря едва освѣщалъ середину каюты. Было тихо, но вдругъ капитанъ вздрогнулъ и прислушался.

Только ухо стараго моряка могло такъ быстро разгадать значеніе этихъ тихихъ, едва для слуха уловимыхъ звуковъ. Чуть поскрипывать начали бимсы старой «Феніи», и сквозь толстый бортъ донеслось журчаніе водяныхъ струй.

Люкъ съ шумомъ отворился, и кто-то крикнулъ громко и весело:

— Капитанъ! Шквалъ съ зюйдъ-оста!

Киріаненъ вздрогнулъ, улыбнулся и крикнулъ въ отвѣтъ:

— Слава Богу! Иду! Матросы, къ парусамъ…

Іости пришлось разстаться со своей койкой, такъ какъ на ней спалъ одинъ изъ спасенныхъ нѣмецкихъ матросовъ, и перебраться въ кухню къ повару, который, послѣ краткаго пререканія ть юнгой, разрѣшилъ ему спать въ ящикѣ для дровъ, куда на ночь постилался брезентъ.

Днемъ бригъ спалъ. Палуба была пуста, и только одинокій вахтенный дремалъ у основанія черной и голой фокъ-мачты. Изъ всѣхъ угловъ несся сонный храпъ и свистъ. Справа и слѣва на сѣрой глади спокойнаго холоднаго моря чернѣли такіе же неподвижные безмолвные силуэты «Войны» и «Анны-Маріи».

Когда же на прояснившемся къ вечеру небѣ всплывалъ тусклый бѣлый дискъ луны, и вдругъ все, и море и небо, и черные рыбачьи суда, и люди, вылѣзшіе изь люковъ, окуналось въ сказочный океанъ прозрачнаго и невѣрнаго серебрянаго свѣта, — банка вдругъ оживала.

Надъ тихой посеребренной водой неслись неясные, заглушенные просторомъ моря звуки. То были голоса перекликающихся рыбаковъ, скрипъ блоковъ, плескъ воды и чья-то монотонная печальная пѣсня.

Нѣмецкіе матросы работать не пожелали. Аксель досадливо косился на лѣнивыя фигуры шестерыхъ молодцовъ, растянувшихся на палубѣ вь то время какъ они, трое, выбивались изъ силъ за работой. Рудаковъ, наименѣе сдержанный, ругался и грозилъ кулаками, а поваръ, наливая въ чашку супъ для нѣмцевъ моряковъ, старался положить какъ можно меньше гущи.

Съ каждымъ днемъ капитанъ дѣлался все мрачнѣе и раздражительнѣе. Его угнетало безсиліе.

Какъ-то утромъ въ концѣ первой недѣли старшій изъ нѣмцевъ разбудилъ Іости, спавшаго въ своемъ дровяномъ ящикѣ.

— Что дѣлаетъ капитанъ? — спросилъ онъ не вынимая трубки изо рта.

— Вѣроятно, спитъ. Онъ всю ночь былъ на палубѣ.

— Разбуди его!

Іости колебался. Онъ помнилъ строгое приказаніе Киріанена не будить его безъ особой надобности.

— Эго невозможно… — началъ онъ было.

Если бы у нѣмца глаза не сдѣлались вдругъ такими узкими и блестящими словно глаза тигра, юнга, быть можетъ, не оставилъ бы такъ рано своего теплаго ящика и не сталъ бы безпокоить капитана.

Нѣмецъ не дожидался, пока Іости разбудитъ Киріанена; онъ вошелъ вслѣдъ за нимъ и опустился на тяжелый табуретъ стоявшій у круглаго стола.

— Это я, капитанъ. Мнѣ надо съ вами поговорить…

— Вы выбрали неудобное время, — холодно отвѣтилъ капитанъ, вылѣзая изъ-подъ одѣяла. — Я всю ночь не спалъ и, думаю, имѣю право отдыхать, когда хочу, на собственномъ бригѣ.

Нѣмецъ усмѣхнулся.

— Совершенно вѣрно. Но дѣло спѣшное.

— Что же вамъ нужно?

— Пусть юнга выйдетъ.

— Ступай, Іости.

Нѣмецъ чиркнулъ спичку и долго закуривалъ, а капитанъ смотрѣлъ на него пристально холоднымъ и испытывающимъ взглядомъ.

— Итакъ, капитанъ, скоро кончается ловля?..

Киріаненъ пожалъ плечами.

— Черезъ три дня мы уходимъ въ Або.

— Въ Або? — переспросилъ нѣмецъ.

— Я, кажется, сказалъ ясно…

— Но я тоже вамъ сказалъ ясно, что намъ нужно не въ Або, а на германскій берегъ.

— Въ такомъ случаѣ,—спокойно возразилъ капитанъ, — намъ съ вами не по пути.

И протянулъ руку къ ящику стола. Въ этомъ ящикѣ лежалъ револьверъ, — нѣмецъ это помнилъ…

— Впрочемъ, — добавилъ Киріаненъ добродушно, — если вамъ не угодно плыть въ Або, — я думаю вы достаточно отдохнули, чтобы я могъ возвратить васъ туда, откуда имѣлъ неосторожность взять…

Нѣмецъ опустилъ голову.

— Вы намъ дадите лодку? — спросилъ онъ послѣ паузы.

— Она мнѣ нужна для ловли.

— А если мы возьмемъ ее сами?..

— Вы не возьмете, потому что я сейчасъ же посажу въ нее часового съ револьверомъ.

Нѣмецъ пожалъ плечами и, повернувшись, пошелъ къ люку, а Киріаненъ досталъ изъ ящика револьверъ и переложилъ его въ карманъ.

Съ этого дня нѣмцы опредѣленно стали держаться своей компаніей и если и не проявляли явной враждебности по отношенію къ экипажу «Феніи», то поведеніемъ своимъ подчеркивали полный разрывъ съ нимъ всякихъ сношеній.

Капитанъ почти вовсе не спалъ. Ночью, облитый перламутровыми волнами луннаго свѣта, онъ сидълъ на кормѣ у неподвижнаго рулевого колеса, слѣдя за чернымъ силуэтомъ лодки, выбиравшей сѣти изъ тихой воды, а днемъ или бродилъ по палубѣ, глубоко запустивъ руки. въ карманы, или курилъ трубку у фокъ-мачты.

Матросы выѣзжали на ловлю теперь по двѣ смѣны: когда ѣхали Рудаковъ и поваръ, — Аксель и Іости сидѣли на палубѣ и тихо разговаривали, борясь съ соблазномъ растянуться тутъ же на сложенныхъ у мачты брезентахъ.

Наканунѣ дня отплытія, когда трюмы уже почти наполнились серебристыми гсрами соленой рыбы и оставалось только еще одинъ разъ выѣхать на двѣнадцати-футовую банку, чтобы «Феніа» оказалась въ полной нагрузкѣ, къ борту подошла лодка съ «Анны-Маріи».

Человѣкъ въ рыжей шапкѣ, сидѣвшій на рулѣ, завидя издалека у борта фигуру юнги, окликнулъ его:

— Ей!.. Іости! Разбуди капитана…

Это былъ капитанъ «Анны-Маріи» шкиперъ Котовъ, старый знакомый Киріанена, дружескихъ отношеній послѣдняго къ которому не могло испортить даже то обстоятельство, что паровая «Анна-Марія» часто поспѣвала на рыбные мѣста раньше парусной «Феніи».

Услыша плескъ воды и стукъ веселъ подплывавшей лодки, Киріаненъ вышелъ на палубу.

— Добрый день, капитанъ. Ты кажется уходишь утромъ въ Або…

— Да, если къ утру не заштилѣетъ…

Котовъ окинулъ взглядомъ горизонтъ.

— Врядъ ли. У меня къ тебѣ дѣло, капитанъ.

Киріаненъ протянулъ черезъ бортъ руку, ухватившись за которую Котовъ влѣзъ на палубу. Лодка сильно покачнулась и отошла отъ брига.

Они шли рядомъ по палубѣ къ кормѣ и говорили настолько тихо, что словъ ихъ разслышать не могли ни Іости и Аксель, дежурившіе у мачты, ни нѣмцы, растянувшіеся у люка кѵхни. Тѣ и другіе могли видѣть, какъ Котовъ передалъ Киріанену большой и толстый конвертъ, запечатанный сургучными печатями, который тотъ спряталъ въ боковой карманъ куртки.

— Будь спокоенъ, — говорилъ Киріаненъ шкиперу, когда тотъ уже перешелъ въ ожидавшую его лодку, — все будетъ исполнено. Я умѣю быть аккуратнымъ…

Потомъ Котовъ помахалъ другу рыжей шапкой, и лодка быстро стала удаляться. Было видно, какъ она пристала къ «Аннѣ-Маріи», и шкиперъ вылѣзъ на палубу.

Тогда капитанъ Киріаненъ, до этихъ поръ стоявшій у борта и задумчиво смотрѣвшій вдаль, повернулся и пошелъ въ свою каюту.

Іости видѣлъ какъ на ходу онъ ощупывалъ карманъ своей куртки.

Въ эту ночь Іости и Рудаковъ остались на бригѣ. Выѣхали на ловлю Аксель и поваръ, а капитанъ какъ всегда устроился на кормѣ.

Ночь была свѣжая, но не настолько, чтобы нельзя было выбрать сѣти.

Къ полуночи выѣхали рыбаки, а Іости съ Рудаковымъ принялись за обычную работу, — засыпку слоемъ соли уже нагруженной рыбы.

Они сперва таскали боченки по темной и пустой палубѣ, потомъ Рудаковъ ловко выбивалъ дно и сыпалъ соль внизъ, бѣлымъ, обильнымъ дождемъ, а Іости, стоя на мягкой и скользкой горѣ серебристыхъ рыбьихъ тѣлъ, деревянной лопатой разбрасывалъ соль равномѣрно по всему трюму.

Къ двумъ часамъ они съ этимъ дѣломъ покончили и вылѣзли на палубу.

Луна только что взошла. Отъ каждаго изъ трехъ бриговъ вышло на ловлю по одной лодкѣ, и теперь на серебристомъ фонѣ подернутаго зыбью моря рѣзко чернѣли то ныряющіе, то снова появляющіеся силуэты.

Было даже видно, какъ люди, тамъ на утлыхъ челнокахъ, дѣлали свое опасное и тяжелое дѣло.

Капитана на кормѣ не было. Вѣроятно, онъ сошелъ на полчаса въ каюту. Вѣтеръ набѣгалъ порывами, и въ такіе минуты мачты скрипѣли, а такелажъ гудѣлъ, какъ натянутые струны огромнаго инструмента.

Іости и Рудаковъ сѣли у фок-мачты. Юнга сильно усталъ и, прислонившись спиной къ черному и толстому стволу мачты, черезъ минуту сталъ кивать носомъ. Рудаковъ, это замѣтилъ, раздувая фитиль чтобы закурить трубку.

— Эгэ, малышъ, — произнесъ онъ, — да ты, кажется, сегодня не доспалъ… Ступай, пріятель, въ свой ящикъ и подремли часокъ. Все, кажется, тихо. Я буду сидѣть здѣсь, а если спроситъ капитанъ — скажу, что ты ушелъ на минуту…

Раньше чѣмъ нырнуть въ люкъ— бросилъ іости тревожный взглядъ на корму. Но фигура капитана не чернѣла какъ всегда у штурвала. Вѣрно, заснулъ — рѣшилъ юнга и, успокоившись, полѣзъ въ свой ящикъ.

Но долго спать ему не пришлось.

Проснулся Іости отъ скрипа переборки, на которую, видимо, съ той стороны, кто-то навалился плечомъ или спиной.

Въ тишинѣ ночи отчетливо слышались тихіе голэса переговаривающихся людей. Приподнявшись на локтѣ, уставившись въ темноту испуганными глазами, Іости сталъ слушать.

Мальчикъ плохо понималъ нѣмецкій языкъ, но, прислушиваясь къ тихому говору нѣмецкихъ матросовъ, собравшихся въ этотъ поздній часъ за тонкой стѣной кухни, онъ чутьемъ предвидѣлъ заговоръ, замирающимъ отъ волненія сердцемъ чувствовалъ опасность, угрожавшую и капитану, и экипажу, и самой «Феніи».

Одинъ, вѣроятно старшій, на чемъ-то настаиваль. Онъ нѣсколько разъ повторилъ слово «деньги», «документы» и смѣялся тихимъ и злобнымъ смѣхомъ человѣка, задумавшаго вѣрное и темное дѣло.

Другіе возражали ему, но не особенно горячо. Іости понялъ, что они всѣ настаивали на высадкѣ на германскій берегъ, тогда какъ старшій упорно твердилъ о «деньгахъ»…

Они чуть не перессорились и начали говорить такъ горячо и громко, что старшій прикрикнулъ на нихъ коротко и властно; все за стѣной мгновенно смолкло.

Похолодѣвшій отъ ужаса, съ бьющимся сильно сердцемъ, вылѣзъ юнга изъ своего ящика и безшумно выползъ изъ кухни.

Въ серебрѣ луннаго свѣта тонули силуэты рыбачьихъ барокъ и лодокъ. Тишину нарушалъ лишь плескъ воды у бортовъ и мѣрное унылое поскрипыванье закрѣпленнаго штурвала.

— Ты не спишь? — удивился Рудаковъ.

Нѣсколько секундъ Іости не могъ оть волненія произнести слова.

— Нѣмцы… — пролепеталъ мальчикъ. — Ну да, нѣмцы… Что же дальше?

— Сговариваются… я слышалъ…

Рудаковъ нахмурился.

— О чемъ же сговариваются?..

— Я не знаю… Не понялъ… Но старшій все говоритъ о деньгахъ, а остальные о германскомъ берегѣ…

Рудаковъ выпрямился во весь ростъ.

— Іости, надо разбудить капитана…

Безшумно ступая по палубѣ, юнга побѣжалъ на корму. Знакомый люкъ былъ открытъ, и Іости такъ же тихо и ловко проскользнулъ внизъ; но въ ту минуту, когда онъ коснулся пола, двѣ сильныя руки схватили его за плечи.

Іости не понялъ словъ, зловѣщимъ шопотомъ произнесенныхъ схватившимъ его нѣмцемъ, но смыслъ ихъ ему сталъ моментально ясенъ.

Было тихо… Его держали крѣпко, но чуткимъ ухомъ юнга услышалъ наверху скрипъ блока.

«Это Рудаковъ поднимаетъ фонарь чтобы вернуть лодку», — подумалъ онъ.

Но надежды въ сердцѣ эта мысль не пробудила.

«Не успѣютъ…». Іости это сознавалъ превосходно.

Мимо него по узкому корабельному проходу проскользнуло нѣсколько человѣкъ. Одинъ изъ нихъ остановился на минуту и обмѣнялся нѣсколькими словами съ державшимъ юнгу нѣмцемъ. Потомъ тотъ еще крѣпче стиснулъ плечи Іости и наложилъ на его ротъ огромную и жесткую ладонь.

Мальчикъ понималъ, что пока онъ разговаривалъ съ Рудаковымъ, нѣмецкіе матросы успѣли по подпалубному проходу добраться до капитанской каюты и что теперь неоткуда ждать помощи и спасенія!..

Одно оставалось ему непонятнымъ: о какихъ деньгахъ говоритъ старшій?

Но долго размышлять Іости не пришлось — тишину прорѣзалъ отчаянный крикъ человѣка, на котораго напали внезапно и котораго, быть можетъ, душили въ постели…

Затѣмъ въ каютѣ капитана одинъ за другимъ прогремѣли два выстрѣла, со звономъ покатилось что-то стеклянное — лампа или фонарь, — и хрипящій голосъ капитана Киріанена засвистѣлъ на весь бригъ, перекрикивая шумъ возни, трескъ мебели и крики нападавшихъ:

— Ко мнѣ!.. Рудаковъ!.. ІостиІ Ко мнѣ, на помощь!..

Дверь распахнулась, и красноватый яркій свѣтъ ударилъ юнгу въ глаза.

Опрокинутый столъ, облитый керосиномъ изъ разбитой лампы, пылалъ посреди капитанской каюты.

Капитана вытащили четверо нѣмцевъ; пятый держалъ Іости, а шестой, какъ юнга узналъ позже, боролся на палубѣ съ Рудаковымъ.

Но съ послѣднимъ не легко было справиться. Онъ быстро скрутилъ рыжеусаго нѣмца, повалилъ его на полъ, хотѣлъ было вязать, но, услыша черезъ люкъ призывъ капитана, заторопился, сгребъ нѣмца въ охапку и безъ дальнихъ словъ бросилъ его за бортъ въ море.

— Іости!’.. Гдѣ ты?

Юнга не могъ отвѣтить: его ротъ былъ плотно зажатъ.

Онъ стоялъ въ своемъ темномъ уголкѣ и съ ужасомъ наблюдалъ за развитіемъ трагедіи.

Изъ каюты валилъ черный дымъ, но никто не думалъ тушить загорѣвшійся полъ. На полу корридора, при колебавшемся то багровомъ, то желтомъ пламени начинающагося пожара, нѣмцы торопливо и озлобленно обыскивали трупъ убитаго капитана Ки-ріанена.

— Я вамъ говорю, что они здѣсь!.. Я самъ видѣлъ!.. — бормоталъ старшій нѣмецъ шаря въ карманахъ мертвеца… Ага, что я говорилъ?..

Онъ вытащилъ изъ бокового кармана куртки тотъ самый пакетъ съ тургучными печатями, который шкиперъ днемъ передалъ капитану.

Іости видѣлъ дрожащіе пальцы, срывавшіе торопливо печати, видѣлъ эти искаженные злобой и жадностью лица, наклонившіяся надъ конвертомъ… Онъ видѣлъ и отблески загорающагося пожара, дрожавшіе въ широко раскрытыхъ, полныхъ страстнаго ожиданія глазахъ.

Крикъ негодованія и разочарованія вырвался вмѣстѣ съ проклятіями.

По грязному полу корридора разсыпались какіе-то письма, документы, записки.

Денегъ за шестью печатями не было…

При вздрагивающемъ свѣтѣ все разгорающагося пожара шестеро нѣмцевъ, — плѣнные уже были брошены на произволъ судьбы, — толпились въ тѣсномъ корридорѣ, крича что-то и размахивая руками. Они пробовали было проникнуть въ капитанскую каюту, но палубный люкъ былъ открытъ, и образовалась тяга какъ въ печной трубѣ.

Іости услышалъ еще нѣсколько разъ повторенные ими слова «германскій берегъ» и, воспользовавшись общимъ смятеніемъ, выползъ на палубу.

Столбъ огня и искръ взвива ся изъ кормового люка высоко къ звѣздному небу. Алой рѣкой протянулось зловѣщее зарево надъ черной, гладкой поверхностью моря, и стройныя мачты и паутина снастей «Феніи» вырисовывались тонкимъ узоромъ на фонѣ кроваваго экрана.

На палубѣ Іости натолкнулся на Рудакова. Тотъ молча схватилъ его за руку и потащилъ къ борту.

— Прыгай въ воду, — шепнулъ онъ толкая юнгу, — и плыви къ нашей лодкѣ… Не то они подплывутъ и попадутъ нѣмцамъ въ руки…

Черная тихая вода разступилась съ плескомъ. Іости плылъ, что было силъ, навстрѣчу черному силуэту приближающейся шлюпки.

А потомъ, вытащенный Акселемъ и поваромъ изъ воды, дрожа всѣм тѣломъ, повторялъ только одно слово:

— Назадъ… назадъ…

Шлюпка прошла въ полукабельтовѣ отъ пылающей «Феніи».

Здѣсь подобрали тоже бросившагося въ море Рудакова. Онъ усѣлся на скамейкѣ, отдуваясь какъ моржъ, а вода тонкими свѣтлыми ручейками бѣжала съ его усовъ и одежды.

Тихо опуская весла въ чернобагровую воду, лодка прошла вдоль горящаго судна, и сидѣвшіе въ ней видѣли, какъ метались, на фонѣ огней ныхъ языковъ, черныя фигуры нѣмецкихъ матросовъ.

Когда «Фенія» стала тонуть, погружаясь въ воду съ зловѣщимъ шипѣніемъ и осыпая небо и море каскадами золотыхъ искръ, нѣмцы, вѣроятно, бросились тоже въ воду, — но лодка отошла прочь и направилась такъ же медленно къ «Аннѣ-Маріи».

— Бѣдный Киріаненъ, — тихо произнесъ Рудаковъ, задумчиво глядя на пылающіе остатки тонущаго брига…

Онъ думалъ о томъ, что капитанъ, сейчасъ лежитъ на песчаномъ днѣ двѣнадцати футовой банки, въ своемъ полусгорѣвшемъ гробу, бокъ о бокъ со своими убійцами и со своимъ удачнымъ уловомъ; и не нужно ему ни попутнаго вѣтра, ни яснаго неба, ни золотыхъ вѣнковъ звѣздъ, льющихъ на сонное черное море свой дрожащій мерцающій свѣтъ.