Мир полуночи. Партизаны Луны

Вместо эпилога MUST DIE[125]

Говорят, старики не боятся смерти.

Чушь.

Нет ничего особенного в старости. Ни от чего она не избавляет. В молодости думалось — я исключение. Если не преодолевать страх смерти — как работать репортером в «горячих точках»? А потом, когда «горячей точкой» стал дом, навык пригодился. Тогда еще казалось: другие овладеют им с возрастом, сами собой — когда осознают, насколько бессмысленно бояться того, чего в конце концов нельзя избежать.

Уже на излете сорока она поняла: кто начал бояться, осознав, что смертен, боится и в старости. Так же сильно. Она похоронила достаточно друзей и просто знакомых, чтобы похоронить и остатки заблуждений — как своих, так и всеобщих. Отвага, мудрость, понимание людей — они не прилагаются к возрасту, как зубная щетка к двум тюбикам пасты на распродаже. Просто те, кто начал их оттачивать смолоду, к старости получают надежный и безупречный инструмент.

Поколение «потерянных детей» жило на износ — только одному из десяти повезло перевалить через шестьдесят. Но уж кто перевалил, тот держался крепко. Далеко не всегда из страха — просто обидно уходить из мира, когда все вроде бы наладилось и жизнь начала возвращать долги…

Но все, кто, перевалив за шестьдесят, уходил спокойно, не цепляясь судорожно за каждый день, не теряя достоинства, — ушли бы точно так же и в сорок, и в пятьдесят.

Она не понимала, как можно иначе.

Больше сорока лет назад она выбрала жизнь, которая, казалось, не могла быть долгой, а вот ведь, миновала шестьдесят, потом семьдесят…

Если ты готов умереть каждый день, то каждый день принимаешь как подарок судьбы.

Если боишься умереть, то как унизительную подачку.

Она достает сигариллу — недорогой, но приятный бразильский табак, слегка сдобренный вишней и ванилью. Курить начала как раз в преддверии шестидесяти, когда целовать в губы стало некого. Чем меньше в жизни больших радостей, тем больше ценишь маленькие.

Закуривает. Сквозь тонкие пряди дыма смотрит в глаза каждому из голографических призраков, зависших над столом. Не она собрала этот виртуальный шабаш, не она председательствовала, но ее слова ждут. Матриарх подполья. Прародительница Сарра.

Среди призраков есть те, кто боится умереть, не дожив до шестидесяти. И у них имеются все основания для страха.

— Что ж, господа, — говорит она. — Вы знаете, зачем мы здесь. У нас не так много времени, и у нас тут некоторая проблема…[126]

Призрак напротив, мужчина в непроницаемых, как полумаска, очках, улыбается во весь свой большой рот, опознав цитату. Остальные, кажется, ничего не уловили, но тем хуже для них.

— Мой источник сообщает, что Эней и бежавший с ним вампир до сих пор не схвачены. Прошло уже более месяца, а это значит, что их, скорее всего, упустили.

— Я полагаю, Эней мертв, — говорит лысый призрак по правую руку. — Канун полнолуния, он был ранен… Вампир прихватил его просто как «корову», а сам, скорее всего, был убит местными. В последний раз их засекли на Западной Украине. Я нисколько не удивляюсь тому, что следов варка тоже не нашли.

— А что говорит ворье? — спросил высокий седой призрак у своего визави. — Вы нашли барыг, работавших раньше с Трюкачом и Коброй? Искренников со своей дамой пара приметная, должны были наследить.

— Нашли. Трюкач у них не появлялся. Свои заначки эта пара, видимо, опустошила еще до побега на Восток. Здесь тупик.

— Но даже если Эней мертв, есть еще остатки группы Пеликана. И розыскные мероприятия тоже закончились ничем.

Хозяйка кабинета обводит призраков огоньком сигариллы.

— Скажите мне, коллеги, а чего мы вообще хотим? Операция «Крысолов» закончилась пшиком. Ее инициатор погиб. Проект, считайте, похоронен. Чего еще желать?

— Мы должны убедиться, что все чисто.

Слово «убедиться» лысый призрак произносит с нажимом.

Она морщится. В ее вирт-маске отключена передача мимики, так что собеседники не заметили этой гримасы. Эвфемизмы. Опять эвфемизмы…

Полгода назад, вот точно так же витиевато изъясняясь, они приговорили Ростбифа.

— Как вы себе представляете, э-э-э… процесс убеждения? — спрашивает призрак в очках-полумаске.

— Вы прекрасно понимаете, о чем я.

— Я не спрашиваю, что вы имеете в виду. Я спрашиваю, как вы себе представляете сам процесс. Нужно принести голову Энея на серебряном блюде? Или вас устроит что-то… менее красноречивое?

— Никак не представляю, господин интендант, — отвечает за лысого черноволосая, коротко стриженная женщина. — На это у нас есть начальник боевой секции, представлять такие вещи — его специальность.

— Это не моя специальность, — рубит седой призрак.

— А кто у нас заведует контрразведкой… по совместительству?

— Я охочусь на варков и ловлю крыс.

Ах, какой лаконизм. Ах, какая экспрессия. И белые одежды развеваются под электронным ветром.

— Сейчас у нас нет следов. Может быть, осколки обеих групп живы. Может быть, они мертвы. Может быть, у них есть база или базы, Ростбиф и Пеликан — запасливые люди. Их состав, ресурсы, информированность — да черт с ней, с информированностью, мы даже не знаем, как все эти уцелевшие теперь выглядят.

— Я пока что вижу два варианта развития событий, — говорит «полумаска». — Вернее, три, но второй и третий предполагают совершенно одинаковую реакцию с нашей стороны, так что два. Первый — эти мальчики и девочки, оставшиеся в живых, приходят в себя, осознают, что дальше им с ОАФ не по пути, и попросту тихо уходят. Такой вариант предпочтителен, но я верю в законы Мерфи и думаю, что реализуется как раз второй: молодые люди встряхнутся и пойдут, в лучшем случае, расследовать обстоятельства смерти своих наставников…

В паузу так и стучится вопрос, и коротко стриженная женщина задает его:

— А в худшем?

— А в худшем, — весело вмешивается седой, — они не будут расследовать обстоятельства. Они будут нас искать и убивать по одному.

— По-моему, есть четвертый вариант — им ничего не сказали ни про то, чем опасен проект «Крысолов», ни про то, что Ростбиф имел основания нас опасаться.

— Им могли ничего не сказать, но куда ты денешь подготовку? — Седой знает, о чем говорит, он начальник боевой секции. — Подумай, как плотно их брали — и все равно кто-то уцелел. Дуракам так не везет. Они сядут, посчитают, что к чему, и, поверь мне, все поймут. Если совсем агнцы неиспорченные, могут решить, что утечка — локальная.

— Это ничего не меняет. — Высокий негр (вирт-маска: хозяйка прекрасно знает, что он белый, хотя действительно большого роста) впервые отверзает уста. — Я точно знаю, что я не «крыса», и я точно знаю, что, приди они ко мне, я не отпущу их живыми. И вы понимаете почему. Мы не можем идти на полумеры.

Его утробный бас тоже виртуально смодулирован, но как он подходит реплике!

Человек напротив готов расхохотаться. Его высокий для мужчины, резкий голос точно создан для партии Ханана: «So what then to do about Jesus of Nazareth?»[127] — но как раз он-то эту партию петь не будет. Он сочиняет свои партии сам.

— Очень самоотверженное решение, тем более что как раз к вам они не придут ни при каких обстоятельствах. Даже за информацией, ее же у вас нет и быть не может. Они придут либо к отсутствующему здесь Юпитеру, либо к Биллу.

— Это если им ничего не рассказали. А если рассказали, они начнут с любого, кто окажется поближе.

— Но послушайте, эти люди сами по себе — ценный ресурс. Прекрасные бойцы, два потенциальных командира групп… чем черт не шутит, будущие члены штаба. У нас не так уж много такого материала. Повод задуматься.

— Это не люди, это пули со смещенным центром тяжести.

«Нет, — думает женщина, вдыхая горечь, приправленную вишней и ванилью, — это страх, охотник-крошка, это страх. И желание отменить последствия — как будто их возможно отменить. Избавиться от ответственности, уничтожив пострадавших. Старо как мир».

— Вы забываете еще об одном. О самом, пожалуй, главном. — Молодой человек с примесью азиатской крови, а на деле очень крупная женщина лет сорока. — Они будут искать утечку. А их будет искать СБ. Эти обломки — фактор риска не только сам по себе. Сохранять их любой ценой? Игра не стоит свеч.

— А наши ставки пугающе высоки, не так ли? — говорит хозяйка, выпустив дым, пряди которого весомей, значимей, реальней этих призраков… — И поскольку у вас не хватает пороху пропеть эту песню до конца, я возьму на себя смелость это сделать. Не впервой. Вы хотите, чтобы смертный приговор Энею, Десперадо и Мэй Дэй был вынесен от имени штаба и передан вниз, в боевую секцию, так сказать, официально. Я права?

Кажется, переглядываются, хотя здесь это не имеет смысла.

— В общем и целом — да, — говорит седой. — Но я себе не берусь представить, какую реакцию это распоряжение вызовет внизу. Даже если распустить слух о ренегатстве и сотрудничестве с варками-нелегалами, даже если он окажется правдой, ячейки «на земле» все равно будут требовать не ликвидации, а расследования.

— Вот поэтому, — она раздавила остаток сигариллы в пепельнице, — вы и хотите, по сути дела, распределить вину на всех. На весь штаб и на всю боевую секцию. А трупы замести под ковер.

— Вам легко говорить. — На лице «азиата» гримаса отвращения. — Вы голосовали против плана «Крысолов» и против ликвидации Ростбифа и Пеликана. Вы чисты перед этими щенками. И поэтому с легкостью можете тут рассуждать о персональной ответственности.

— Я не чиста перед «этими щенками», потому что я подчинилась решению большинства. Дисциплина, знаете ли, это дисциплина. Но там, где вы говорите о персональной ответственности, вы правы. Я прошу вас вспомнить — я редко это делаю, но в этот раз прошу, — вспомнить, что я старше вас всех. И видела больше вас всех. Мы опасно близки к тому, чтобы окончательно погубить себя, организацию, все дело. Каждый из вас сейчас думает — может быть, в следующий раз точно так же приговорят меня? За моей же спиной? Когда такая мысль живет в нас, это уже достаточно плохо. Но если она поселится в головах у среднего звена, не говоря уж о рядовых, на организации можно будет ставить крест, мы распадемся за год.

— Но у нас нет иного выхода, — говорит негр. — Если среднее звено, не говоря уж о рядовых, начнет думать, что любой боевик может приставить штабу нож к горлу, как только ему что-то примерещится, организации все равно конец. Конечно же, наилучшим исходом для всех — в том числе и для самого Энея — будет его гибель от рук СБ. Возможно, это и случится в конце концов, но, как говорится, помоги себе сам…

— Информация о том, что группы Ростбифа и Каспера частично уцелели, не должна дойти до низовых ячеек, — вторит «азиат». — Думаю, с этим согласны все, кроме Стеллы.

— И меня, — добавила «полумаска».

— И Рено.

— И как, по-вашему, — интересуется седой, — мы наладим поиски выживших, не сообщая бойцам, кого и зачем мы ищем?

— У тебя же есть полицейская агентура. — Лысый неопределенно ведет плечом.

— Есть. Но полиция и так ищет их, и СБ ищет.

— Неужели у тебя нет ни одной зацепки насчет ростбифовских заначек? Ты же был другом этим двоим.

— В таких делах, — говорит седой, — у Ростбифа и Пеликана не было друзей. И не зря они прикармливали сироток и держали их в стороне от организации.

— Раз так, у меня есть предложение, — вступает визави. Если бы они встречались вживе, он выражался бы куда более витиевато, но тут он старается не выдавать себя. У него почти получается. — Давайте просто подождем. Конечно, приняв все меры безопасности. Этому, кстати, никто не удивится — у нас легло две прекрасных группы подряд, может быть, это начало новой кампании против ОАФ, не так ли? СБ давно уже не пыталось чистить дно, но мы и гауляйтеров давно не убивали. Предупредим всех, что о появлении выживших — если кто-то выжил — следует сообщать немедленно. Тоже естественно, штаб хочет знать, что случилось. И посмотрим. Не появятся — прекрасно. Появятся и сделают какую-нибудь глупость… и нам не придется искать повод.

— «Сделают какую-нибудь глупость» — это «убьют кого-нибудь»? — уточняет «негр». — Вы предлагаете пожертвовать одним из нас, чтобы потом уже бить наверняка?

— И я даже знаю кем, — промурлыкала коротко стриженная. — Нет, я не согласна. То есть я согласна с практической частью — передать по команде вниз именно то, что сказал Рено. Мы беспокоимся, мы переживаем. Но лично я хочу быть уверена в том, что никто из нас — никто! — не пойдет на сделку с этими… сиротками за спиной штаба. Ставлю вопрос на голосование. Кто за окончательную ликвидацию групп Ростбифа и Пеликана?

Хозяйка кабинета улыбается. «Никто!» — это касается главным образом ее и седого. Ну и еще того, кто напротив. Только у них троих достаточно ресурсов, чтобы произвести в штабе переворот.

— Штаб не в полном составе, — делает она последнюю попытку. — Отсутствуют Юпитер и Гном.

— Штаб принимает решения простым большинством, — улыбается стриженая. — Если его у нас не будет, соберем заседание еще раз. В противном случае посчитаем отсутствующих воздержавшимися. Итак, я за смертный приговор. Стелла, ваш голос.

— Против. — Хозяйка кабинета чиркает зажигалкой, но не закуривает, так и смотрит на призраков сквозь пламя, покусывая мундштук.

— Орион?

— За.

— Гидра?

— За.

— Рашель?

— За.

— Клара?

— За.

— Рено?

— Против.

— Милочка?

— За.

Шестеро. Не раздавить бы сигариллу. Шестеро — простое большинство.

— Билл?

— Против. — Седой откидывается назад.

Что ж, Билл… Теперь ты можешь позволить себе встать в позу. Теперь можешь…

— Большинство, — не скрывая облегчения, выдыхает «азиат». — В протокол заносить не будем. Но, полагаю, все всё слышали. И приняли к исполнению.

— Да, — отвечает женщина с рабочим псевдонимом Звезда. И отключается к чертовой матери.

И наконец-то закуривает.

Потом поворачивается с креслом к резервному терминалу, входит в сеть, набирает адрес удаленного сервера, яростно вколачивает в окошечко доступа логин.

Через секунду к ней на комм падает мобильный пароль. Пароли меняются каждые сутки, два неверных набора — и запускается программа самоуничтожения. Раньше запускалась с одного набора, но сейчас она может промахнуться по клавишам. Моторика уже не та, даже когда от скрытой злости не дрожат руки.

Перепроверка пароля. Вход. Поиск по базе данных.

Отправив на печать нужную информацию, хозяйка кабинета выходит из базы, вычистив из памяти машины все следы пребывания на сервере. Нажимает на кнопку селектора.

— Генрих, подойдите.

Дверь открывается, в кабинет входит молодой человек в хорошо сшитом светлом костюме.

— Совещание закончено, — сообщает она. — Сейчас пойдете и позовете мне Августу, но сначала… — Она пододвигает референту три распечатки. — Этих молодых людей зовут… впрочем, неважно, они наверняка представятся вам иначе… Главное — запомните их лица. Если кто-нибудь из них попросит о встрече, немедленно приглашайте ко мне. Абсолютный приоритет.

Генрих кивает.

— После чего, — хозяйка на секунду сжимает зубы, — действуйте согласно четвертому протоколу.