Глава 4. Лики Виты

Детство Виты прошло неподалеку от Витово-на-Детре в малом замке ее семьи, который и назвать-то замком было трудно. Мать была повитухой, знаменитой своими легкими руками, но вынуждена оставить клановый промысел после замужества, лишь изредка, в особенных случаях, одевала она теперь клановую одежду, брала ритуальные ножницы и отправлялась к роженицам или к больным. Отец Виты был богатым свободнорожденным, которому посчастливилось взять в жену повитуху – желаннее их не было в Мире никого, даже исчезнувшие женщины астрономов не могли так сводить с ума мужчин. Но свободная кровь ударила урожденному Брассу в голову, после женитьбе на повитухе приобретшего право на приставку «де» к фамилии. Придумал он, что клановые знания супруга может употребить, и не во благо ему, прежде всего, и семье, хотя никаких предпосылок не было. Посему решил он, что ей следует сидеть дома и заниматься семьей. Ревность и зависть к способностям супруги заставляли выдумывать все более нелепые отговорки, забросив занятие, приносившее ему ранее немалые доходы – Толий Брасс сопровождал купеческие караваны в качестве охранника. А ныне – о каком сопровождении может быть речь – а ну жена в его отсутствие развлекаться будет на стороне? Вызовут ее к больному, якобы, а она к полюбовникам убежит? Де Брассы постепенно обнищали донельзя, был продан Большой Замок и все земельные наделы, окружавшие его. Толий и не пытался поправить положения, беспробудно пил, играл во все азартные игры, начал бегать к тимантям. Вернувшись домой после очередного кутежа, кичился, как богат он и как должны все ему быть благодарны, и как свободная кровь может преодолеть всякие клановые предрассудки, да ему и Хрон не брат, и все такое прочее. Вскоре матушке надоело постоянное «веселье» в жизни, и она свела с ней счеты: собрала в близлежащих окрестностях нужные травки, а потом, приготовив зелье, выпила, оставив семейство выживать, как получится, а сама отправилась на встречу со своей небесной повелительницей. Вся округа потом гудела сплетнями долгонько. Сердобольные соседки жалели ребятишек. Все дети были хороши, как картинки, пухленькие и беленькие, головы в светло-русых кудряшках. Маленькая Вита, которой тогда едва минуло 4 года, и которую назвали в честь клановой богини, была самой младшей в семье, пухленькой, хорошенькой и смешливой девчушкой. Она была всеобщей любимицей. Даже отец любил свою дочурку в те времена, когда был трезв, и вспоминал о том, что у него есть дети. Но длились такие мгновения все меньше и бывали все реже, и вскоре допился он до того, что упал в реку и не смог выплыть. А еще поговаривали, что он у тимантей дурную болезнь подцепил и вылечиться не мог, вот и сам прыгнул в Детру. Виту отдали в монастырь к Святым сестрам для обучения манерам, да и девать-то ее больше было некуда. Во всем выводке де Брассов была только одна девочка. Братья разошлись по всему Миру в поисках заработка, и больше о них никто в этих местах и не слышал. Виту прочили в жены господину Саксу фон Маару, владевшему Замком неподалеку. Принадлежность к клану повитух давало ей право и в бедности надеяться на удачную партию. Да вот только господин Маар отправился в рыцарский поход, да и пропал где-то.

Девочка росла в серых монашеских одеяниях, в строгости, молитвах и постах воспитываясь. Она перестала быть смешливой, и детская пухлость исчезла от частого недоедания – для сироты нет лишнего куска даже и в монастыре. Не помня ни ласки материнских рук, ни отцовской любви, она стала ребенком Мира. По мнению Святых сестер, росла девочка послушная, скромная, умелая и обещала стать рачительной хозяйкой. Внешне Вита и была таковой. К 16 годам Вита была чудо, как хороша: белесые кудряшки потемнели, приобрели солнечно-золотой цвет и завились в локоны, монашеское одеяние не скрывало ее прекрасно развившуюся фигуру, жаждавшую осознания своей женской сущности. Глаза всегда опущены вниз, послушна, быстра, легкая рука – все, что она лечила, заживало без осложнений. Это – на виду, милая, скромная девушка с хорошей репутацией. Все родовые таланты были в ней обострены, особенно сексуальность, которая плескалась через край. Ей хватало ума не показывать, что она чувствует на самом деле и какова она. Мать-настоятельница иногда говаривала, что Вите бы надо быть немного порезвее и побойчее, и не казаться такой отрешенной, словно и не повитуха она вовсе. Вита порхала по монастырскому двору, стараясь быть любезной со всеми, не поднимая синих глаз от подола, скрывая за длинными ресницами яростный огонь желаний, пылавший в ней. Ночами вертелась Вита на грубых полотняных простынях, умоляя Хрона, чтобы позволил покинуть опостылевшую келью – на Семерку ей уже давно стало наплевать, особенно на Виту небесную, которая позволила ей, названной в честь небесной праматери, оказаться в таком месте. Все искусы и пороки Мира нашли приют в ее душе. Вита была умна не по годам, она знала, что деваться ей из монастыря некуда, а бродить и искать заработка, как ее братья ушли – благодарю покорно. И она ждала, ждала того самого Случая, который бывает один раз в жизни. До монастыря начали доходить слухи, что г-н фон Маар вернулся-таки из своего похода в свой родовой замок с богатой добычей. И поскольку отец его умер, пока сын находился в отлучке, замку грозило запустение, и срочно нужно было жениться, дабы умелая рука хозяйки замка, поддерживала и приумножала богатства рода Мааров. Итак, свершилось, мольбы были услышаны. Прибыли гонцы, которым было велено забрать Виту де Брасс из монастыря. Вита, годами вживаясь в роль милой девочки, хотя и не помнила себя от счастья, не выдала себя ни малейшим жестом. Она рыдала в келье настоятельницы вроде бы потому, что придется расставаться со всем и всеми, с кем прожиты эти долгие годы. А ночью, лежа в последний раз на своем жестком ложе, зная, что она одна и никто за ней теперь точно не наблюдает, она улыбалась так счастливо. Наутро скромница из скромниц Вита с подобающей скорбной миной, с припухшими зареванными глазами приняла благословение матушки и побрела к карете, едва передвигая ноги, которые словно не хотели уносить ее прочь из Монастыря. Едва сдерживаясь, чтобы не побежать со всех ног. Щелкнул кнут возницы, и карета двинулась. Внутри она была обтянута мягкой алой тканью и вся заткана золотой нитью, изображая цветы вьюнка, родового символа рода фон Мааров. Сопровождали ее двое слуг будущего супруга, которых на первой ночевке она и соблазнила.

С тех пор немало воды утекло, Вита стала полноправной хозяйкой, муж не чаял в ней души, прощая все ее выходки и невинные, так сказать, шалости на стороне. Холеная, изысканная, прекрасно воспитанная дама Вита стала отъявленной тимантей, достойной быть в свите Хрона. Но об этом – тсс! – никто не знал, а посвященные молчали – кто из страха, кто из принуждения, за кем-то водились секреты и похуже. Истинный лик свой она могла приоткрывать только во время любовных игрищ с учениками мужа, которые уж точно никому не расскажут, потому как не поверят им, и будут они наказаны за напраслину, возводимую на высокочтимую даму. Вита жила в свое удовольствие. Лишь легкое облачко беспокойства возникало от задержки, которая случилась уже второй месяц подряд. Вита поняла, что вновь беременна. Все ее ранее рожденные дети жили у многочисленных мамок в деревушке Кулаки, которая находилась во владениях фон Мааров. По истечению положенного срока дама Вита разрешилась от бремени, но жившая в замке повитуха объявила, что «ребеночек-то дефективный». Так она и сказала, да Вита и сама знала, что с этим ребенком не все в порядке. Вита щедро расплатилась с кровницей – все равно сама у себя роды не примешь, а тайну сохранять надо, мало ли что фон Маару взбредет. После ее ухода, Вита встала, не зовя служанок, достала кусок холста и перетянула натуго грудь. Ребенок был слабеньким, но уже начал попискивать, требуя пищи. Она взглянула мельком на него с брезгливым любопытством и взяла в руки колокольчик. Прибежала верная служанка, мамка Нитха, ей и был поручен этот пищащий комок мяса. Велено было подождать немного, если помрет и тогда думать не придется, что с этим младенцем делать. Если же выживет – отправить в Кулаки. Ребенок вроде был как ребенок, только личико такое сморщенное, и не похож был ни на Виту, ни на Сакса, ни на кого из ее многочисленных любовников, кого бы она прочила в отца. Ручки слабенькие, ножки – как плети растений. Вита приказала вымыть себя. Надо сказать, что рожала дама Вита до неприличия легко, говорили, что благородные дамы должны мучиться дольше. А она же производила на свет своих многочисленных отпрысков с завидной легкостью. После мытья велела запрягать и собралась ехать в гости в соседний замок с визитом. В последнее время общительной Вите приходилось довольствоваться лишь бестолковыми юнцами-учениками для общения и любовных игрищ. Супруг уехал в Блангорру к Магистру, а в связи с ее деликатным положением общаться с кем-либо, кто не принадлежал к семье, было нельзя, не принято выставлять напоказ. Наскучавшаяся по обществу Вита укатила в долгую поездку – благо после родов можно уже было.

А мамка Нитха принесла завернутого в лохмотья младенца на кухню, где его выкупали и накормили впервые в жизни. Кормилицей стала жена дворника, Ирайя, которая недавно пополнила наследником и без того немалое семейство дворников. Ирайя тоже заметила, что ребеночек какой-то странный, но кормила, деваться-то некуда, приказано же было. Насытившийся младенец довольно зевнул и уснул. А они подумали и назвали его Абрахамом, в честь отца Нитхи, который был хорошим человеком, только помер давно. И так и прижилось мальчику имя. Вел себя тихохонько, словно знал, что незваный гость он здесь. Незваный и нелюбимый. Сколько ждать дама Вита не уточнила, поэтому Нитха решила – пусть пока здесь поживет, а то в дороге помрет, грех такой на душу.

Нескоро вернулась дама Вита в замок. Пока все визиты нанесла, пока все сплетни переслушала да обсудила. Умело скрывала она свое истинное лицо, ни один из ее любовников не раскрывал тайны, какова же она на самом деле. Для соседей была дама Вита сама доброта и благожелательность, всегда готовая помочь и выслушать. Девицы поверяли ей свои сердечные тайны, добропорядочные матроны делились с ней своими опасениями про тех самых девиц. И с помощью всех этих добрых людей дама Вита вертела округой, как хотела, наговаривая одним на других, совращая мужей и женихов, если знала, что сойдет с рук. Объехав всех, наконец, после года отсутствия соизволила дама Вита вернуться домой. К тому времени, рожденный ею мальчик уже подрос и начал ходить, смешно ковыляя по двору на пухлых ножках. Разговаривать почему-то не мог или не хотел, молчал, разглядывая все вокруг удивленными глазами, странными какими-то, совсем не похожими на мирские. Он ходил следом за мамкой Нитхой, которая хотя и покрикивала на всех, но душа у нее была добрая, и она, исподтишка улыбаясь, смотрела, как ее питомец учится ходить. Мальчик, завидев кормилицу свою, Ирайю, пытался бежать следом за ней, растопырив в разные стороны ручонки, чтобы обнять, если догонит. Был мальчик добрым и послушным, для полного счастья у него было два человечка, которые заботились о нем и любили его.

Дама Вита и забыла давно, что у нее родилось дитя, и поэтому очень поразилась, увидев какого-то странного ребенка, без дела шатающегося по двору. На этом счастливые дни для мальчика закончились. Вызвала к себе мамку Нитху, выспросила о мальце все, и отдала приказ отправить его в Кулаки. Мамка Нитха привязавшись к малышу больше, чем даже признавалась себе самой, в кои-то веки решила попросить милости и оставить мальчика при дворе. А в ответ получила лишь резкий окрик, госпожа уставилась на Нитху широко распахнутыми недоумевающими глазами:

– Ты пререкаться вздумала? Завтра же чтобы глаза мои его не видели!!! Пошла прочь, да распорядись, чтобы мне ванну приготовили, да ужин чтобы был горячим! Совсем распустились тут без меня! Разгоню всех или выпорю!

Перепуганная мамка кубарем скатилась с винтовой лестницы. И долго еще вслед служанке неслись ругательства и угрозы. Взвинченная началом сезона дождей и уставшая после дороги, дама Вита долго еще не могла успокоиться, не признаваясь себе, что взгляд, которым одарил сын, почему-то напугал ее, и увидеть мальчика еще хотя бы раз было бы для нее страшной мукой.

Весь день мамка Нитха помнила о распоряжении госпожи, и к закату с тяжелым сердцем пошла искать возницу, который ездил из замка в деревню и обратно с разными поручениями. Знала она, что за мальчиком там никто не будет так ухаживать и заботиться, как это делала она, хотя и черкнула родственницам корявым почерком несколько слов. Потому что слишком он был необычен – странные глаза, глядящие в самое сердце, вечное молчание, собачья преданность тем, кого он искренне любил, привычка ходить следом – молча и бесшумно, без всякого злого умысла, но, все же пугая до икоты того, кого преследовал. Мамка да Ирайа-кормилица собрали скудное барахлишко мальчика, которому мать не потрудилась даже дать имя. Уже стемнело, обычно мальчик в это время спал давно в комнате Нитхи, а тут словно почувствовал скорую разлуку. Нитха, закончив все дневные дела, спустилась в свою комнатушку и увидела, как мальчик сидит на кровати, обняв исцарапанные коленки. А в глазенках – полно невыплаканных слез. Не выдержала тут Нитха, разревелась, сделавшись сразу доброй и шумной. Всю ночь просидели они, обнявшись, не сказав ни слова, в тишине и темноте. Нитха молила Великую Семерку, чтобы ее мальчика не обижал никто, испрашивала покоя для него. А как только рассвело, поднялась мамка, взяла малыша за доверчиво протянутую ручку и повела к возу. Усадила Абрашку поудобнее, рядом примостила узелок с вещами, в руки дала корзинку с еще теплыми лепешками и бутылем теплого молока. Наказав вознице приглядывать за малышом в дороге и пригрозив, если что вдруг случится с мальчиком, госпожа сдерет три шкуры. Приврав, конечно, немного, но возница знал, что в деревню ссылаются отпрыски госпожи и вдруг этот – особенный какой. Щелкнул кнут, и медленно поплелись неспешные коняки. Мальчик сидел и махал ручкой одной из двух женщин, которые любили его в этом мире, которые, старались, чтобы ему было тепло, сытно и вкусно, и чтобы никто не мог причинить ему боль. Воз удалялся и удалялся, скрывшись вскоре совсем из виду.

Дама Вита, оправившись от долгих и дальних дорог, пересидев дома сезон дождей, в который всем дамам не рекомендовали покидать кров, вновь заскучала. Супруг все еще был в столице близ друга своего Магистра. Только при муже могла она, не напрягаясь особо, выбирать себе любовников – вот, казалось бы, парадокс! Но, когда супруг был дома, к нему везли со всех окрестностей молоденьких мальчиков на обучение рыцарскому искусству. А среди них попадались такие ученики, что любо-дорого. Такие послушные, что лишний раз боялись даже вздохнуть в ее присутствии, пока не попадали в спальню. Многие, прошедшие «обучение» в ее объятиях, потом долгие годы не могли даже смотреть на женщин, ибо пресыщены становились за месяц всякими излишествами да игрищами. Доставить госпоже Вите удовольствие – это небыстро и нелегко… А некоторые так во вкус входили, что потом от них избавляться тяжко было, преследовали, докучали. И исчезали в неизвестность, дама Вита не любила таких свидетелей.

В захолустном замке царила скука, занять себя нечем. При дворе одни служанки остались, несколько стариков, совсем уж некультяпистые, которые еще ползали по двору, выполняя свои обязанности. Всех более-менее молодых слуг забрал фон Маар с собой в столицу. Поскучала-поскучала госпожа, велела готовить экипаж в дорогу: «Поеду-де на свидание к мужу, соскучилась уже, сил нет»

Долго ли, коротко ли ехали они, но вот подъехали к Речному перекрестку, что недалеко от Блангорры. Увидела дама Вита большой темно-синий походный шатер, суетню вокруг, холеных коней на привязи, затрепетала аж в ожидании встречи, заблестели глаза, стала улыбка кокетливо-наивной. Любила она рыцарей за их неутомимость, женщины в походах редко сопровождали, поэтому становились воины охочи до утех и быстро соглашались на любые развлечения. Выходили такие пойманные путешественники-рыцари от дамы Виты, пошатываясь и глупо улыбаясь через сутки, а то и через двое.

Где-то неподалеку погромыхивала гроза, пришедшая совсем не во время, сезон дождей миновал давно. Медленно подъехала госпожа фон Маар со своими сопровождающими к шатру, послала герольда возгласить о приезде благородной госпожи и ее свиты. Откинулся полог шатра и вышел на свет молодец. Ах, какой молодец! Красив, статен, молод – главное, молод, можно даже сказать юн. Рыжекудр, синеглаз, румянец во всю щеку. Вышел, ожег глазами, брызгами синими. Протянул мускулистую загорелую руку, помог выйти из экипажа и склонился в низком приветственном поклоне. Дааа, у Виты перехватило дыхание, до чего же хорош! И достойный противник – это вам не совращать недозрелых мужниных учеников, и не кокетничать с только что вернувшимися из похода жадными до утех вояками, с которыми никакой игры не выходило – сами тащили в койку без всяких предисловий. Этот же красив, явно умен, воспитан и точно не обделен женским вниманием. Дама, подрагивая от охватившего ее желания, покачивая бедрами, вплыла в шатер.

– Чем могу быть полезен? Встретить благородную прекрасную даму в таком захолустье – это такая редкость. Не разделите ли со мной трапезу? – голос бархатисто-низок, немного тягуча речь, но такой равнодушный тон, от которого у Виты все нутро встрепенулось.

– Не откажусь, проделали мы долгий путь. Я еду на встречу с любимым супругом, он сейчас при дворе Магистра советником. Вызвали уж много времени тому назад, истомилась по нему в тоске. Вот и решилась на столь дальний путь да с такой малой свитой, – Вита подпустила в голос меду и томности, а взгляд стал еще более чарующим.

Рыцарь и его спутница прошли к богато накрытому на две персоны столу.

«Ага, ждал кого-то, не иначе. Ну, вот и дождался. Такого экземплярчика в моей коллекции еще не бывало. Хорош, до чего же хорош», – благородная дама вся горела в ожидании долгожданного приключения и не сводила искрящихся глаз с рыцаря. Да, посмотреть было на что, при ближнем рассмотрении и вовсе ослеплял: высок, узкобедр и широкоплеч, ярко-синие глаза, шапка непокорных рыжих кудрей. Даже неопытным глазам было видно, что и воин первостатейный, храбрец-удалец. Смущала лишь какая-то похожесть с кем-то из знакомых, покопавшись в памяти, Вита так и не смогла вспомнить, кого этот юный рыцарь ей напоминает. На этом и выкинула из мыслей. Изголодавшись по любовным утехам, Вита решила, что он обязательно будет принадлежать ей еще до заката. Она уже представляла его обнаженным, а потом представила измотанным, с утомленно-блаженной улыбкой, влажной от любовных игр гладкой кожей. Просящий пощады, шепчущий нежности, а поутру согласившийся быть в ее свите и умоляющий сделать его своим рабом… после чего мужчины становились ей неинтересны. Рыцарь что-то спросил, а она сидела с затуманенными от страсти глазами. Рыцарь повторил.

И тут она очнулась:

– Ой, простите, вспоминала свое путешествие из монастыря в замок к будущему супругу. Я была так перепугана, не знала, что меня ждет в будущем, – и довольно правдоподобно залилась краской.

Обед прошел в мирной обстановке, дама Вита была в ударе, шутила, рассказывала об учениках мужа, была такой милой, что, если не влюбиться, то захотеть ее должен был любой. Но, как оказалось, юный Кеннет был устойчивым к такого рода воздействиям. И по окончанию обеда приказал слугам убрать все и поинтересовался, как скоро отправится дама в путь, обосновав свою торопливость занятостью и скорой, давно запланированной встречей с братом.

Дама Вита недоуменно подняла брови:

– А я думала, что мы продолжим путешествие с вами вместе, и уж было обрадовалась, что под защитой такого бравого рыцаря я могу ничего не бояться, – пыталась сыграть на благородстве юноши и их дурацком кодексе, чтобы выиграть еще немного времени. Она захватила с собой напиток, который подливала в пищу строптивым ученикам, превращая их в податливую глину, из которой она лепила вечных своих рабов, молящих о снисхождении к ним. И жалела уже, что не представилось возможности подмешать зелье во время обеда.

– Простите, благородная дама, как я уже упоминал – назначена здесь встреча моему брату, поэтому и не могу вас сопроводить в вашем путешествии. Дальнейший мой путь зависит от того, как закончится наше рандеву. И встреча эта должна пройти с глазу на глаз, потому что, боюсь, я сильно задел самолюбие своего брата и, возможно, он будет несколько резок, а мне бы не хотелось, чтобы вы слышали те слова, которые он может захотеть мне сказать. И поэтому, я могу лишь указать вам дорогу, по которой вы можете появиться в столице наиболее скоро, и ваш путь будет безопасен. Я очень прошу вас отправляться немедленно. Надеюсь на нашу встречу в более благоприятной обстановке, которая позволит нам продолжить наше столь приятное знакомство и насладиться общением.

Все, Вита поняла, что ее замысел раскусили, что не видать ей сегодня обнаженным этого молодца. Он попросту отсылает ее, что какая-то встреча с братом – а тут он правду говорит – важнее, чем она, чем ее нежный голос, гортанный смех, кокетливые жесты, влажный блеск в глазах и обещание всех мыслимых и немыслимых удовольствий. Ее – красавицу, которая лишь поманив пальчиком, могла уложить в свое ложе любого – лишь бы что-то мог, отправляли восвояси. Она холодно попрощалась, и величественно, как ей показалось, удалилась в свою карету.

Кеннет вышел на порог шатра и, улыбаясь, проводил даму в путь. Она, не промолвив ни слова, лишь холодно кивнув на прощание, отправилась в путь. Вскоре шум путешественников затих вдали, и рыцарь вернулся в свое временное жилище, где велел снова накрыть стол.

Синий шатер исчез из виду, а дама Вита молча сидела в карете, сжав кулаки так, что на ладонях вскоре выступили порезы от ногтей, и закапала кровь. Никто из ее спутников не осмелился сказать ни слова, зная бешеный нрав своей госпожи. Камеристка забилась в уголок и сидела, затихнув, лишь внимательно следя глазами, полными слез. Она помнила, что когда-то был такой ученик, который не оказал, как говорила госпожа, ей должного уважения, потом камеристка не могла сесть целую неделю. Госпожа ее выпорола, потом призвала дворника и старшего грума, которые должны были овладеть служанкой на глазах у госпожи. Те с удовольствием приступили к делу, ибо девушка была молода и хороша собой. Дама следила за процессом сухими блестящими глазами, а потом когда ей показалось, что служанка начала входить во вкус, схватила ее за волосы и приказала убираться вон. Что случилось в спальне благородной дамы дальше, камеристка могла только предполагать. Видела лишь потом, что грума уносили на носилках, прикрыв ему лицо. Была она девочкой молоденькой и совсем неискушенной еще, приехав из Кулаков. Воспитывалась в страхе и покорности, и по приезду в замок, сразу попала в услужение к госпоже. Слуги тоже молчали, не осмеливаясь даже поднять взгляда на благородную даму. Гроза, сопровождавшая их почти весь путь, стала слышна уже сильнее. Подул сильный ветер, взлохмативший все деревья вокруг, вздыбил воду в реке, текущей рядом с дорогой. Ветер все усиливался, сильно похолодало. Странные изменения в погоде напугали всех, кроме дамы Виты, которая и не заметила их, погрузившись в свои думы, горя желанием отомстить. Как она не замечала тягостного молчания своего сопровождения. Возница вдруг страшно закричал, раздался сильных треск, затем треск падающих деревьев. Карета остановилась, слуги выскочили наружу, чтобы узнать, что случилось. Дорога была завалена сломанными деревьями, начинался ледяной дождь. Продолжать путь дальше было невозможно. Слуги пошли искать убежище, в котором можно было переждать так не во время начавшуюся грозу. Неподалеку виднелись полуразрушенные холмы, в которых была масса пещер, очень удобных для убежища. Судя по картам, там была и легендарная Пещера Ветров, которая всегда возбуждала любопытство. Путешественники свернули туда, распаковавшись и обустроив временное жилище. Нужно было лишь пригласить теперь госпожу. Но тут возникла заминка. Никто не хотел рисковать и попадаться первым под горячую руку. Все уже испытали на себе бешеный нрав благородной дамы. Бросили жребий, пришлось пажу идти к госпоже. На удивление мгновенной вспышки не последовало, и они оба вошли в пещеру. Дама прилегла на сооруженное для нее ложе и приказала налить вина. Выпив чашу, увидела жавшуюся в самый темный угол служанку. Тут что-то полыхнуло в глазах Виты:

– Иди сюда, что ты там прячешься. Натворила чего? Только виноватые чувствуют себя так, что глаза опускают и в углах таятся.

Камеристка подошла, робея, госпожа взяла ее руку и сунула себе между ног:

– Я думаю, что ты знаешь, что должна сделать. Мне должно быть так хорошо, чтобы вы все остались живы! И чтобы я смогла забыть того высокомерного юнца с перекрестка, – голос ее возвысился до крика.

– Все вы, а ну-ка, идите сюда. Я хочу, чтобы вы все ублажали меня, пока я этого хочу.

Жить хотелось всем. Поэтому пещера скоро наполнилась сладострастными вздохами и вскрикиванием. Дыхание госпожи становилось все учащеннее, и постанывала она уже почти беспрерывно. Вот ее тело напряглось, она вскрикнула и выгнулась дугой:

– Не останавливайтесь, хроновы дети, продолжайте, если хотите жить, – голос стал хрипловатым, как у горных кошек в период случки.

Один за другим обессилели слуги, а ей все было мало и мало. И вот уже все лежали возле ее ложа на каменном полу, вымотанные донельзя, телами дрожали, обливались потом, задыхаясь.

Разгоряченная, обнаженная, но все еще неудовлетворенная, она приподнялась, увидела окружающие ее тела. Что-то сверкнуло в ее сознании, и она поняла, что ей нужна их кровь, вся их кровь, для того, чтобы унять этот пожар, все еще полыхавший в ее чреслах. В ярости схватила нож и склянку с темной, отливающей багрянцем жидкостью с ядом, пошла босая, по устилавшим дно пещеры камням, не чувствуя боли от впивающихся в нежные ступни мелких острых камушков. Что там творилось далее – скрыла милосердная пещерная тьма. Слышны были стоны, вопли, крики, сменяющиеся предсмертными хрипами. Продолжалось все это некоторое время, потом послышалось женское учащенное дыхание, короткий вскрик, долгий стон удовлетворения и потом все стихло окончательно.

Полежав некоторое время, чтобы прочувствовать истому, которая теперь переполняла все ее существо, дама Вита встала, вытерла кровь с лица, привела одежду в порядок – в пещере, несмотря на пылающий костер, все-таки было прохладно, решила перекусить. Все эти любовные баталии так изматывают, потом голод наступает сразу. Пошла к костру, брезгливо приподнимая подол платья, когда приходилось переступать через трупы. Увидела, что вышколенные слуги, ныне покойные, были на высоте – стол накрыт и еще теплые блюда стоят на нем. Присела и среди всей этой бойни начала вкушать свой ужин. В наступившей тишине стало слышно, что бушует за пределами пещеры гроза, круша деревья, заливая водой окрестности. Раскаты грома, больше похожие на оглушительный рык неведомого зверя, сотрясали все вокруг. Внезапно вода и да вообще все жидкости в пещере стали похожи на что-то твердое и прозрачное. Кровь и вино в кубках стали кусками алого стекла. Дама Вита вспомнила, что эта штука называлась «лед» и была крайне редка в Мире, не стала даже задумываться над странностями нынешнего вечера, она уже успела и перекусить и утолить жажду. Зачем забивать свою голову какой-то непонятной дребеденью? Находиться в этой пещере ей наскучило, путь дальше продолжать было невозможно – надо возвращаться в замок, чтобы подобрать достойное сопровождение. Поэтому она взяла факел, зажженный заботливыми, теперь уже холодными руками, и решила пойти посмотреть, что там в пещере дальше. Наслышана была дама Вита о Пещере Ветров, а тут случай выпал побывать в ней, да еще и одной. Если вдруг найдется сокровище какое, то и делиться не надо ни с кем. Вот это было бы гораздо более интересно, чем какая-то странная гроза или там попытка похорон трупов слуг. Сами виноваты, не могли ей угодить – так и жить им незачем. А трупы – что ж их до хронова явления никто и не найдет, пусть лежат, кто найдет, тот пусть и хоронит. И весовщики, если нос свой сюда сунут – им Магистр быстренько его укоротит: однажды гостил великий пастырь в замке у Мааров, и дама смогла достойно развлечь высокого гостя.

Следующая пещера была немного ниже, чем та, в которой встретили свою последнюю в жизни грозу слуги Виты. Факел вызывал причудливую игру теней на стенах, которые были испещрены промоинами от потоков мерно стекающей воды и изукрашены известковыми наростами. В глубине наросты становились все иглистее и острее, а тени становились пугающе реальными и подвижными. Временами обзор закрывали клубы какого-то подпочвенного пара, вырывавшиеся из расщелин. Чем дальше вниз, тем больше становилось воды, которая снова стала жидкой, после того странного раската грома. Вода стекала под ногами и весело журчала в полумраке пещеры, сливаясь в небольшую речку, струи которой бежали рядом с песчаной тропкой, словно специально проложенной для босых ног. Прохлада мелкого речного песка успокаивала израненные ноги Виты, которая с удивлением обнаружила, что оставляет кровавые следы на тропинке. Но удивление длилось совсем недолго, пройдя еще немного вперед, Вита и думать забыла о таких мелочах. Путь вел все время вниз, и Вита уже было подумывала вернуться, как вдруг заметила впереди какой-то отблеск. Чуть дальше она увидела пещерное озеро, берегов которого в темноте не различить. Что-то противно хрустело под ногами, снова начав колоть босые ноги. Это нечто, при ближайшем рассмотрении оказавшееся костями, которых валялось много, очень много – полуистлевших и совсем свежих, неподалеку лежал неразложившийся труп какого-то купца. Мокрый такой труп, вонял нещадно. Вита постаралась обойти мерзкое тело подальше.

Берега подпочвенного озера усеивали странные камешки, вроде тех, в которые превращались недавно вода и вино, прозрачные и разноцветные. Отблескивали в тусклом свете факела. Вита подобрала несколько из них, подойдя поближе к воде. Поднеся свет поближе к находке, дама осознала, что она стоит на несметных сокровищах. Под ногами лежали все сплошь драгоценные камни, а то, что высверкнуло во мраке пещеры – это было золото, из которого были созданы стены и куски которого, отколовшись, валялись рядом. Вита упала на колени и стала ползать вокруг, собирая кучу камней и, блаженно щурясь, сортировала их по цветам. Как настоящая повитуха, она-то уж знала цену таким камешкам, не хуже любого астронома, купца или весовщика. Подтащила поближе к себе все куски золота, которые видела и смогла сдвинуть с места, соорудила нечто вроде лежанки из золота, усыпанной камнями. Становилось все темнее и темнее, факел догорал. Вита огляделась, собрала какие-то щепки, тряпье и зажгла костерок, в который подбрасывала и подбрасывала хлам, который валялся вокруг. Разгоревшись, пламя осветило озеро. Вита, спустившись к воде поближе, освежила пылающее лицо. Затем развернулась и вновь продолжила складывать и перекладывать алые, зеленые, золотистые, лиловые, ярко-синие, желтые, полосатые самоцветы. Казалось, кладовая эта бездонна. В мыслях замелькало, что надо будет заприметить место, да охрану прислать, да земли окрест выкупить – ох и завертелось все. И ведь знала, всегда знала, что будет она особенной, правительницей будет, что ей Прима, подумаешь, цаца какая, откуда появлявшаяся даже никто не знал – ловкий удар – и нет этой цацы! Убийц подослать можно и к обоим правителям, наследника, если объявится с проклятьем этим драконовым – убить тоже. Потом развернется она, кастырям сунуть по камешку, да и придумают какое-нибудь новое предсказание, что мол, вот Вита теперь будет править Миром, а потом и всю Зорию подмять можно. Будоражащие мысли мелькали, не успев иногда даже хоть как-то связно оформиться. Вита уже не складывала камни, а бездумно бегала по пещере, не в силах совладать с охватившим ее возбуждением. Собраться бы с духом уже, да бежать, бежать в замок и осуществлять планы свои дерзкие, да вдруг, поглядев вокруг на окружающее великолепие, поняла, что не может вот так бросить и уйти. Села на собранную кучу, потом прилегла на нее, полежала, стараясь успокоиться, и как-то незаметно уснула, треволнения и усталость прошедшего дня сделали свое дело. Костерок постепенно затухал, вековечная тишь и мрак снова обосновались на берегах подпочвенного озера.

Проснувшись, Вита сладко потянулась, нежась ото сна. Ощущение легкости и какого-то неизведанного удовлетворения не пропало, хотя все тело ломило от непривычного ложа. Она огляделась вокруг, было темно, лишь слышался легкий шорох волн о камни. Вита выругалась, вспомнив крепкие словечки, которыми сыпал ее свободнорожденный папаша, увидев, что костер давно погас. А потом еще и голод начал давать о себе знать. Она встала, осторожно спустилась со своего не очень удобного лежбища – не хватало еще повредить себе чего-нибудь перед такими великими свершениями. В глубине пещеры увидела какой-то свет, подумалось – а не выход ли это? Пошла потихоньку, держась за влажную, склизкую стену, но делать нечего в таком мраке, не ровен час и упасть можно, и пораниться – Вита отчетливо помнила о мертвяках, валявшихся тут повсюду. Фууу, ну и воняли же некоторые из них, как только уснуть ей удалось – на такой твердой постели, в холоде и вони. В окутавшей ее темноте дама Вита – краса и гордость всего округа, жестоко каравшая своих близких за малейшее нарушение приличий, могла, наконец, стать той, кем она была на самом деле. Она стала вульгарной, жадной до всего, похотливой, уже начавшей стареть, но твердо решившей в этом не сознаваться и готовая убить за напоминание о малейшей морщинке. Да, да и она не забыла того задаваку-рыцаря, который посмел ей отказать в том, чего она так хотела – всего-то в нескольких минутах утех – подумаешь, недотрога. Вита и про него не забудет, когда она станет Примой Мира – она прикажет его найти, и будет пытать сама, собственноручно, за что – уж найдется. Представить только – купать руки в его алой крови и слушать его крики – от этой сладкой мысли и подступившего неодолимого желания глаза Виты заблестели ярче разбросанных самоцветов. И вот кралась прекраснейшая нежнейшая дама Вита, которая по коврам-то ходила не иначе, как в меховых тапочках, во мраке, босая, с разодранными ступнями, перемазанная высохшей кровью убитых ею слуг, ломая ногти об скалу, пачкая руки об слизь, в обилии сочившуюся с камней. Источник света приближался мало-помалу, вожделение не отступало – перед глазами так и виделась отрезанная голова того рыцаря, на которую она будет любоваться, когда она будет шалить с какими-нибудь двумя-тремя дюжими безотказными жеребцами.

И вот уже вокруг стало совсем светло – но выхода так и не было. Свет стал даже слишком ярким, Вита заморгала, заслонив глаза рукой. Переход из тьмы на свет был слишком резок. А то, что она увидела, было слишком неправдоподобным. Свет лился в дыру вверху пещеры. В водах озера плескался преогромный дракон, немузыкально мурлыкая какую-то песенку себе под нос. Ноги Вите отказали, и она со всего размаху села на камни. Обратив невольно внимание, что здесь лежали просто булыжники самоцветов – уже отшлифованные бриллианты, изумруды, рубины, еще какие-то, перемежаясь с золотыми самородками, величиной с голову взрослого мужчины. Дно озера, в пределах видимости, было устлано золотым песком. На берегу валялось видимо-невидимо драгоценных камней. Вита остолбенела и, вытаращив глаза, озиралась по сторонам. Дракон, вернее, как выяснилось, самка, наконец, соизволила прервать процедуру помывки и обратить внимание на пришедшую.

– О! Привет. А я тебя уж тут заждалась, и помыться решила, пока никто не тревожит. А то ведь знаешь, как бывает. Только соберешься, а тут как тут – то рыцари, странствующие во имя кого-то, зарубить норовят, то кладоискатели с ломами да топориками шастают. Никакого ведь покою нет. А начнут на мои камушки покушаться – тут я прямо зверею, и начинаю крушить все и вся. Я думаю, что ты меня понимаешь?! Иногда от дракона какого прилетишь, так и помыться спокойно не дадут, так потом ходишь и думаешь, снесешься или нет. Ты же в курсе? Спинку не почешешь? Да, ладно не напрягайся, я твоих коготков и не почувствую.

С этими словами дракониха подплыла к утесу, торчавшему из воды неподалеку, целиком сложенному из сияющих аметистов, и с видимым наслаждением начала чесаться, словно невиданных размеров кот, прикрыв все свои десять пар глаз от наслаждения. И только тут Вита заметила, что у драконихи пять голов – все разного цвета – белая, черная, зеленая, синяя и красная; разговаривали все по очереди, только голос одинаковый, поэтому сразу и не дошло, что это разные глотки извергают фразы. Сияние, освещавшее эту часть пещеры, исходило от чешуи драконихи, переливавшейся всеми цветами радуги в солнечном свете. Оно освещало драгоценное великолепие, многократно увеличивалось в нем и дробилось, освещая стены золотой пещеры, в свою очередь отдававшими весь свой свет воде, которая тоже переливалась изумрудными и бирюзовыми бликами. Вита начала уже отходить от первоначального шока. Странная она была, мало, что ее могло удивить. Кроме, как оказалось, увиденного дракона. Дракониха поплавала еще некоторое время, резвясь в прохладных волнах. Потом выплыла на берег, с чешуи на камни скатывались, подобно жидкому золоту, капли воды.

Загрузка...