Мир Гаора. 5 книга. Ургайя

572 Год

Зима

4 декада

10 день

Дни настолько плотно заполнялись болью, что со счёта он сразу сбился. Хорошо ещё, что хозяин почти не показывался, вернее не задерживался. Проверял лекарства, оставлял еду и снова уходил, так что хоть здесь… Болело всё, боль туманила голову и разрывала внутренности. Сутки, а может и больше, он так и провёл в уборной, потому что его беспрерывно выворачивало наизнанку и сверху, и снизу, даже спал на полу рядом с унитазом, боясь не добежать при очередном приступе.

Нет, самые первые сутки были ещё ничего. Он после ухода хозяина добросовестно осмотрел крохотную квартиру, запоминая, где что, и прикидывая, каково ему тут будет. Одна комната на всё про всё, правда, стеллаж-ширма делит её на спальню и гостиную-кабинет. Крохотная кухня, вернее, ниша, заполненная холодильником, плитой на две конфорки, мойкой и полками с посудой. Просторная ванная с душем и ванной, уборная и там же встроенный шкаф со всем необходимым для уборки. Прихожая. Вместо кладовки большой встроенный шкаф с обилием полок, крючков и ящиков, но пустой. Для раба даже койку воткнуть некуда, так что спать придётся либо на полу, хорошо ещё, что по всей квартире паласы, либо в хозяйской постели. Само собой, вместе с хозяином. А тот требовательный и злой, ничего не простит и не упустит, сразу видно. Правда, еды оставил. Всяких пакетиков, чтобы заваривать кипятком. В кухне-то крошки завалящей не найдёшь, так всё убрано. И спать он лёг на полу. На всякий случай. Хозяин же ему не сказал ни когда придёт, ни чтоб в постели ждал.

А потом и началось.

В редкие доли просветления он что-то готовил себе, глотал таблетки, вставлял свечи… а попробуй, не проглоти и не вставь, хозяйский гнев страшнее любой боли. Прошлое вспоминать не хотелось, а о будущем и гадать нечего. Домашний раб – и этим всё сказано.

И он через боль и головокружение с привычной добросовестностью вытирал пыль, подметал, мыл ванную и уборную. Каждое утро перестилал кровать, наполнял водой и ставил на конфорку кофейник. Хозяин может заявиться в любой момент, потребовать кофе, услады в постели, да чего угодно, а что там у тебя болит… лучше, чтоб хозяин этого не знал и даже не догадывался. Раб нужен здоровым, послушным и весёлым. «Повинуйся с радостью», – это ему объяснили очень давно и заставили запомнить. Потому что ты живёшь, пока нужен хозяину.

Как-то незаметно, постепенно боль утихла. Он продолжал глотать лекарства, вставлять свечи, но спал уже не возле унитаза, а в комнате. Правда, лечь в кровать не рисковал, устраивался на полу, укрываясь своей рубашкой. Хозяин, похоже, догадался, но не рассердился, а даже сказал:

– Можешь спать в постели.

– Спасибо, хозяин, – искренне поблагодарил он.

Хозяин усмехнулся.

– Кофе варить умеешь?

– Да, хозяин.

– Ну, так свари.

– Слушаюсь хозяин.

Банку с кофе, без этикетки, но, судя по запаху, хорошим, он заметил ещё в первые сутки и потому без промедления приступил к делу.

Варить кофе в маленькой причудливой кастрюльке с капризно задранной вверх длинной ручкой и смешным названием «рукра» его выучил ещё самый первый хозяин. Кофе получался таким крепким, что его приходилось подавать в паре со стаканом холодной воды. Здесь рукры не нашлось, но кофе хороший, так что и в кофейнике получится.

Поднос и чашка для подачи на месте. Ещё бы сахар и сливки, но сахарница и банка с соответствующей надписью пусты, сливок тоже нет, так что… блюдце, чашка, стакан с холодной водой на всякий случай и… и всё. Ни бисквитов, ни коньяка, ни шоколада, ни фруктов, ну, ничего нет. А кофейник тоже только рабочий, для варки, а не для подачи.

Он отнёс поднос в комнату, поставил на стол. Хозяин, отпив, весело хмыкнул:

– Однако действительно умеешь. Хвалю.

– Спасибо, хозяин, – радостно ответил он.

Если после кофе хозяину захочется услады… что ж, он готов. Правда, ещё болит всё, но уже не так сильно, можно и перетерпеть. Но, к счастью, услаждать не пришлось. Выпив кофе, хозяин отдал распоряжения насчёт дальнейшего приёма лекарств и ушёл, напоследок разрешив допить кофе. Повезло.

Оставшись один, он разложил привезённые хозяином пакетики и коробочки с концентратами, допил кофе, жалко всё же, что сахара нет, и уже спокойно лёг на кровать поверх покрывала.

Успокоительно тикали часы, сипела и булькала где-то далеко в трубах вода. Боль стала совсем далёкой и слабой, почти незаметной. Всё хорошо. Хозяин не злой оказался. Голодом не морит, не бьёт, даёт отлежаться, даже на кровать разрешил лечь. Правда, и работы настоящей ещё не требовал. Ну, так и это не страшно. К чему, к чему, а к домашней работе – во всех её видах – его ещё когда приучили. Всё он знает и всё умеет. А любить или не любить рабу не положено. Делай что велено, за всё благодари и помни: могли и убить. Ты – раб, в жизни и смерти твоей волен хозяин, люби и почитай хозяина, повинуйся с радостью и… и больше ничего. Он повиновался, всегда. И старался радоваться. Очень старался. Но получалось всё хуже и хуже. А повиноваться без радости… совсем погано.

Незаметно для себя он заснул, а, проснувшись с мокрым от плача во сне лицом, что-то никак сразу не мог сообразить, где он и почему здесь оказался. Но такое и раньше с ним бывало. Прошлый хозяин, нет, позапрошлый, да, точно, тот очень сердился на это, даже бил. А в пресс-камере только смеялись. Он судорожно вздохнул, встал и побрёл в ванную умываться и вообще… жить дальше. А в голове назойливо вертелась давным-давно слышанная песенка. «День бесконечен, время не течёт. Что значит время, что такое вечность…» Хотя дальше там, в песне, было про море и радость жизни, а у него… ладно, но тоже, время не течёт, его просто нет. Что было – забудь, что будет – не думай.

Он тщательно умылся холодной водой, прогоняя остатки сна и лишние сейчас мысли, и приступил к большой уборке квартиры. Раз хозяину он в постели не нужен, значит, надо себе жизнь другой работой выслуживать. И ни о чём другом не думать. Думай, не думай… ошейник не снимается, клеймо не смывается, и надеяться тебе не на что. Даже на лёгкую смерть от руки хозяина, утилизация для всех одинакова. Знаем, наслышаны. И про газовню, и про печку. Ещё тогда, в Амроксе объяснили.

Про Амрокс он вспоминать не любил. Хотя боли давно уже нет, да и обманывать боль он тоже ещё там научился, но всё равно… и вообще, приятных воспоминаний мало. И вспоминать хорошо вместе с кем-то, в трёпе. А ему, пока Новенький не появился, и поговорить было не с кем. У Старшего на всё один приказ: что было, забудь, как не было. Другим это, конечно, в самый раз, у них до пресс-камеры совсем другая жизнь была, свободная, только он один прирождённый. А Новенький – даже родовой, так что они на равных. Правда, у Новенького хозяева не менялись, родовых не продают, но всё же и послушать есть что, и самому рассказать, а тут ещё оказалось…

Он резко выпрямился, бросив на пол щётку для мытья унитаза, и с силой ударил себя по губам. Вот тебе! Болтун, трепач! Чуть не проболтался! Об этом никому, никогда, даже про себя нельзя! Когда говорят, то проговариваются. Как Лохмач. Пока только хрипел да ругался, никто и догадаться не мог, что не або, клеймо и смотреть не стали, а заговорил и всё, сразу полезло. Вот кого жалко, интересно было бы поговорить. И знает много, и грамотный, сразу чувствуется, и… ну, не добрый, а…

Он вздохнул, оглядывая отмытую до блеска уборную. Интересно, кого вернули в камеру, а кого отправили в «печку». Жалко, если Новенького отбраковали, Старшего-то точно оставили. И Резаного наверняка, а Шестого могли и выбраковать, и кто ж тогда Шестым будет? Хотя ему самому при любом раскладе оставаться Младшим. Мальчик, Малыш, Малютка… все его так называли. А нынешний хозяин имени ему так и не дал. Интересно, почему? Или зачем? Такие ничего просто так не делают, а зачем-то и для чего-то.

Так за разными мыслями, оборванными воспоминаниями, таблетками и свечами он убрал всю квартиру, поел и поспал. Заняться больше нечем. Ни книг, ни радио, ни даже хозяйской одежды, которую можно чистить, чинить и развешивать. Просто валяться на кровати тоже не стоит.

Он ещё раз прошёлся по квартире, поправил висевшую на стене картину – пейзаж. И сразу видно, что не какое-то определённое место, а вообще. Холмы, деревья, озеро. «Сделайте мне красиво!» Да, так это называл один из его прежних хозяев. Малевал такие картинки на продажу десятками, как по шаблону. И даже его приспособил к работе: раскрашивать по контуру. Он невольно улыбнулся воспоминаниям. И называл его тот хозяин… да, Мелок, и Пастелька-Пастилка.

Он ещё раз улыбнулся, погладил раму и отошёл. И снова подумал, что нынешний хозяин так ему имени и не дал. Странный он какой-то. Не понять: злой или добрый, любит сверху или снизу, или ещё как… Ладно, как ни работать, всё лучше, чем в «печке» лежать. Тоже ещё с Амрокса помнит. Он был просто «галчонком», что из него «подстилку» будут делать, никто не догадывался, и лохматый светлобородый садовник охотно говорил с ним, когда учил полоть газоны и просеивать землю для рассады. Это потом, да, потом он узнал и на своей шкуре прочувствовал, каково это быть «домашним», «подстилкой господской». Новенький даже говорил, что в пресс-камере лучше, чем в обычной рабской, и с ним никто не спорил, все хлебнули. Так что… живи и не скули, могло быть и хуже – утешил он себя обычным рабским присловьем. А боли совсем нет, даже странно. И самое его главное всегда при нём…

… – Запомни, Малыш, только мозги не поддаются обыску. И душа.

Хозяин опять пьян, раз начал говорить о душе. Но не настолько, чтобы говорить об Огне.

– Душу сам выдаёшь, сам раскрываешь. Кто в музыке, кто в стихах, а кто… – хозяин шумно вздыхает и, расплёскивая по столу, доливает себе вина. – И ничего ты с этим не поделаешь. Ни умолчать, ни соврать душа не разрешает. Пересилишь её, соврёшь, так обидится и уйдёт. И тогда всё, ты кончен. Ремесленник, умелец, – хозяин сплёвывает эти слова как ругательства. – Не быть вруну творцом, запомни, Малыш.

– Да, хозяин, – отвечает он, ловко подхватывая покатившуюся бутылку.

– А будешь молчать, она задохнётся, и опять ты кончен!

Хозяин оглядывает стол внезапно налившимися кровью глазами и резким взмахом руки сбрасывает всё на пол.

– Сволочи! – рычит хозяин, молотя кулаками по старинной мозаике столешницы. – Гады! Что вы со мной сделали?! Я творец! На мне отблеск Огня! А вы…!

Он быстро подбирает осколки и обломки, слушая и не слыша. Он знает: хозяин будет долго ругаться и проклинать, не называя имён, потом будет плакать и вспоминать свою чистоту и невинность, потом потребует услады, но заснёт, едва начав лапанье…

…Все хозяева одинаковы, но каждый по-своему.

* * *

572 год

Зима

4 декада

10 день

День накладывался на день. Серые одинаковые дни, когда ни горя, ни радости, ничего не болит, но и здоровья нет. Но за этой серой тусклой пеленой уходило в глубину прошлое. Гаор сам чувствовал, что не только в руках силы, но и в голове ясности прибавляется. Даже читать стал. Ему опять, как когда-то, Милуша приносила прочитанные хозяином газеты, и он вечером после общего ужина и трёпа за куревом лежал у себя в повалуше и читал. Правда, без особого удовольствия, как по обязанности. Дескать, раз дают, значит, бери и пользуйся. Пока хозяин дозволяет. И расспросами его никто не тревожил, так что ни врать, ни умалчивать или выкручиваться не приходилось. Обычные житейские разговоры ни о чём. И учить никого не надо. Малуша читать-писать умеет, а Трёпке любая наука не впрок. Не в кобылу корм. И всё тут. И нечего трепыхаться. Сколько тебе отмерено, да не Огнём, а волей хозяйской, столько и проживёшь.

О папке он даже не думал, зная, что ничего не сможет, даже увидеть, в «Орлином Гнезде» под конец еле различал, а уж теперь-то… и пытаться нечего. Жив и ладно. И всё же… Жив, не жив, а Устав блюди и приказ исполняй. А приказ у него… выжить и… Первую часть ты выполнил, значит, переходи ко второй.

Но папка упорно не давалась в руки, а мысли поневоле перескакивали на обычное, житейское. В рейсы его пока не посылали, что даже к лучшему. Не выдержит он сейчас рейса. Большуха каждый вечер заваривает стакан каких-то трав, и он, стараясь не вспоминать, послушно выпивает зелёную густую горьковатую жидкость. Может, она и помогает. Спать, во всяком случае, он стал спокойнее. И голова почти не кружится… На завтра велено легковушку приготовить, а хозяин в рейсе. Хозяйка водить научилась? А может, и раньше умела, просто он не знал, а… а по хрену ему всё это, надо спать.

Сны неровные, путаные и как не свои. И не помнишь, что видел, а голова тяжёлая, щёки мокрые, и сердце колотится. Хоть он и старался быть как все, но в такие утра Большуха тут же, ни о чём не спрашивая, наливала ему кружку травяного отвара, и он так же без вопросов выпивал её, ел со всеми и шёл в гараж. Там его немного отпускало. Нет, куда ему в рейсы. А завтра… Не додумав, он всё-таки заснул.

А назавтра он только-только вошёл в гараж, как прибежала Белёна.

– Рыжий, легковую велено в десять.

Он кивнул, что, дескать, слышал, знаю, Но Белёна не уходила.

– А ещё чего? – спросил он, захлопывая капот легковушки.

– А ты за рулём, – ответила Белёна, – так что переодеваться беги.

Плотнее запахнула платок и убежала. Он удивлённо посмотрел ей вслед. Но тут же сообразил, что шутить с ним никто не собирается. И надо бежать переодеваться в выездное. А он даже не помнит, висит оно в его повалуше или…

Спасибо Огню: всё висело и лежало как когда-то. Белая рубашка, хорошие брюки, ботинки, куртка… Он переоделся в темпе боевой тревоги, наскоро расчесал волосы, бороду и усы и побежал в гараж.

А там новые новости! Милуша с большим пузатым… термосом?! И Малуша в обнимку с большим пакетом.

– Ага, ага, – кивала Малуша, глядя, как он устраивает термос в багажнике. – Ты его подопри чем, чтоб не упал, там шоколад, горячий.

Горячий шоколад? Зачем?

– А пакет чтоб не помялся, там печенье.

Однако… пикник, что ли? Так ведь зима, мороз, правда, отпустил, но всё равно… не лето.

Милуша рассмеялась, поняв его удивление.

– Кататься они поедут. С гор на санках. Понял теперь?

И тут он не так сообразил, как вспомнил. Новогоднее катание с гор, верно. В училище даже увольнительную давали, а для тех, кому нельзя в город или не к кому, ставили и насыпали свою. Малуша горестно вздохнула.

– Ничего, – обняла её, прижав к себе, Милуша, – А мы за выгон сходим, там тоже насыпали.

И убежали обе тут же. Гаор невольно на мгновение, но ощутил желание пойти с ними, кататься с гор, барахтаться в снегу, горланить и задирать… но тут же вернулась усталая равнодушная покорность. Что прикажут, то и сделает.

Он ещё раз проверил, надёжно ли уложены термос и пакет, и сел за руль. Вывел машину из гаража, вышел закрыть ворота, снова за руль и на передний двор к «хозяйскому» крыльцу.

Там его уже ждали. Хозяйка и дети, все пятеро в толстых тёплых комбинезонах с капюшонами. На автомате усвоенного за год в «Орлином Гнезде» Гаор вышел из машины и распахнул перед ними дверцы. Толкаясь и смеясь, дети заполнили заднее сиденье, а хозяйка села на переднее. Гаор захлопнул дверцы, занял своё место и положил руки на руль в ожидании приказа.

– К Байгуру.

– Да, хозяйка, к Байгуру, – ответил Гаор и мягким рывком бросил машину вперёд.

И тут же получил замечание:

– Не лихачь, – строго сказала Гройна.

– Да, хозяйка, – автоматически откликнулся он, – не лихачить.

Ну да, это тебе не психованного тихушника возить, которому на полицию накласть с присвистом…

А сзади радостно шумели:

– Ура! К Байгуру!

– Мама, машинки сахарные купим, да?

– Мама, а зверюшек…

– Ух, ты!

– Только кататься, – строго сказала, полуобернувшись к ним, Гройна. – Никаких покупок.

– Ну, мама!

– Только кататься, – повторила Гройна тем тоном, который дети хорошо знали. – А если вам не нравится… – она сделала выразительную паузу.

– То повернём обратно, – закончила старшая девочка.

– Вот именно.

– Мама, ну почему? – не унимался Гирр. – Ведь это катанье! Ну, мама!

– Замолчи, – почти материнским тоном сказала Гахра. – У нас нет гемов.

– На что хорошее так нету, – пробурчал себе под нос Гирр, неприязненно посмотрев на лохматый затылок раба. – Одни неприятности из-за него.

Гаор ни бурчания, ни взгляда не заметил. Дети приказывать ему не могли, а потому он их и не слушал. Небо затянуто белёсой плёнкой, солнце просвечивает, но снег не искрит. Тоже хорошо, а то глаза, конечно, отошли, но вдруг… Дорога ровная, но вот машина… Нет, всё нормально, мотор, шины, да всё в порядке, но… но машина не та, та была… машина, а это… дребезжалка, на той бы он и по целине, по прямой, а на этой только попробуй свернуть и всё, засядешь намертво до весны. А руки, оказывается, всё помнят, как сами по себе работают.

Гройна искоса посмотрела на спокойно сосредоточенное лицо раба. Да, она сама противоречит себе. Да, можно было бы дождаться Ридурга, но… Ридургу надо будет отдохнуть после рейса, погода может испортиться, прогноз очень неясный, и Сивко говорил, что коровы холод чуют, и надо дать девкам и девчонкам тоже сбегать на свою горку за выгоном, при ней они уйти не посмеют, а Нянька чуть ли не в открытую об этом просила, и Рыжий вроде бы отошёл, глаза уже живые, не как раньше, конечно, но всё же… человек, а не мертвец ходячий. И главное – сегодня последний день новогодней декады. Конечно, Байгур вряд ли разберёт горки, ноэто уже не будет праздником. Итак, сколько набирается? Пять аргументов, почти полудюжина. Вполне достаточно. А что на покупки лишней монетки нет, так это даже полезно для воспитания. Нельзя иметь всё, что хочется, надо уметь ограничивать себя.

– Там будет указатель.

– Да, хозяйка.

Но и без указателя не заблудишься. Вон их и догоняют, и обгоняют, и все туда, и уже видны пёстрые флаги, и слышна музыка… а вон и указатели. Магазин прямо, горки и прочие качели-карусели направо, налево что-то ещё и всё Байгур. «Покруче Сторрамовского комплекса будет», – подумал Гаор, заруливая на стоянку. И он ещё остановиться не успел, а Гирр уже нетерпеливо дёргал ручку, звонко визжали девочки, хлопал в ладоши и что-то кричал Гриданг, выговаривала и распоряжалась Гройна…

И вдруг он остался один. Гаор откинулся на спинку сиденья и перевёл дыхание. Точного приказа ему не дали, но и так понятно, что надо ждать. Что ж по сравнению с теми, прошлыми поездками, тоже не самое плохое.

Немного посидев, он рискнул выйти, осмотреться. Может, и ему что отломится. Стоянка забита машинами. Дешёвые легковушки и полуфургончики, ни одного лимузина, не говоря уже о кабриолетах, ну да, это же Дамхар, а не Аргат.

– Чья машина?

Вздрогнув, Гаор обернулся на начальственный голос. Немолодой мужчина в зимней полевой форме без знаков различия и петлиц, но со старыми выцветшими нашивками за ранения, гладко выбритое лицо…

– Капитана Корранта, господин, – ответил Гаор.

– Что-то я тебя не помню, – задумчиво сказал мужчина. – Арендованный?

– Хозяйский, господин.

К ним подошёл второй, в такой же форме, но без нашивок, его лицо показалось Гаору смутно знакомым.

– Рыжий? – удивился подошедший. – Тебя что, весь год в порубе продержали?

Гаор даже не успел удивиться лёгкости, с которой голозадый управляется с нашенским словом, как получил приказ:

– Туда ступай, к остальным. Понадобишься, позовут.

Куда туда? Он недоумённо посмотрел в указанном направлении и увидел высокий снежный вал, над которым вздымался забор из проволочной сетки. А из-за вала голоса и смех. И ещё не разобрав слов, Гаор не понял, а ощутил: свои. Там свои! Рабская зона? Как в заведении?

– Ступай, ступай, – поторопил его надзиратель.

Нет, вспомнил он, смотритель. И пробормотав положенное: «Да, господин смотритель», – Гаор с замирающим сердцем пошёл к узкой калитке.

Калитка не заперта и открылась при первом касании. Да, не обманули, не ошибся! Свои! Его сразу окружили, жадно расспрашивая: чей, откуда? Нашлись и старые знакомцы по встречам в заведениях.

– Чегой-то тебя видно не было?

– О, Рыжий, тебя где носило?

– А я тебя помню, чего не заезжал к нам?

– Тебя чо, с усадьбы не выпускали?

– Где был, паря?

– В Аргате, – ответил он всем сразу, пожимая чьи-то руки и обмениваясь дружескими шлепками по плечам и спине.

– В аренду, что ли, сдавали?

– Да, – облегчённо кивнул Гаор.

Ну да, ничего другого и подумать не могут, так что и врать не надо: всё за тебя сами скажут, а ты только не спорь, да кивай.

– Оно и видно.

– Аж с лица спал.

– Какой ни есть хозяин, а свой тебя поберегёт.

– Да вот меня на месяц, ну, три декады по-ихнему, сдали, да ещё родичу хозяйскому, так не чаял, не доли, миги считал, а потом полгода отъедался.

– Нет, браты, это ещё к кому попадёшь.

– Да, из аренды вернёшься, а с торгов…

– Заткнись, пока не накликал.

– Давай, паря, горячего глотни.

– Горячего? – изумился Гаор. – Откуда?!

– А оттуда! – радостно заржали в ответ.

И только тут Гаор увидел, вернее, его подвели и подтолкнули к столу, на котором стояли два армейских «ротных» термоса и стопки картонных стаканчиков.

– Байгур угощает!

– Гуляй, братва, кипяточком потчуют!

Что изображал горячий тёмный и даже немного сладкий напиток – чай или кофе – Гаор не понял и даже не допытывался. Он пил, обжигаясь и смаргивая набегающие на глаза слёзы, а ему рассказывали, что прижима прежнего куда как нет. Вот, не в машинах сидим, а загородку выделили, так и поговорить, и потолкаться можно, даже вона скат раскатали, тоже катайся, как хочешь, и хоть кури, хоть кипятком балуйся, а вчерась почти настоящую «стенку» завели…

– И ничего? – удивился Гаор.

– А ничего!

– Сказали только, чтоб без увечий, а то…

– А то мы сами не понимаем.

И в самом деле, площадка оказалась огороженной только со стороны стоянки, а напротив… снежный склон, с укатанными до чёрного блеска длинными дорожками. И с хохотом, посвистом, барахтаньем в нижних сугробах… катанье? Катанье!

Гаор залпом допил чай или что там налито, сбросил стаканчик в стоявший тут же большой пластиковый бак и медленно, словно опасаясь, что это окажется сном, маревом, пошёл к скату. Огонь Великий, когда же это у него было?

К третьему спуску тело вспомнило, как держать равновесие, и он с шиком докатился до самого низа, не упав. А голова тоже вспомнила, как на дембеле, в первую его «вольную» зиму, он так же катался с какой-то девчонкой на «диком», то есть бесплатном спуске. Но здесь… здесь лучше! И снег искрится и играет на солнце, ничем не напоминая страшную белизну кафеля, а чёрный лёд никак не похож на Коргцит.

Как он, стоя да с разбегу, никто больше не смог, и его опять шлёпали по плечам и спине, чествуя как самого ловкого. Смешно, но… приятно!

А тут ещё прибежали девчонки в синих с жёлтым форменных байгуровских комбинезонах. Вообще-то они должны были поставить новые термосы с горячим, забрать опустевшие и ещё там чего-то, но хоть по разику-то скатиться, да ещё с такими ладными и ловкими, да пока остатное допивают, чтоб не пропало, да…

А с девкой кататься, да в сугробе не побарахтаться, это ж каким дураком надо быть! Когда девчонки, наконец, уволокли опустевшие термосы, они ещё долго гоготали и балагурили, кому чего удалось и досталось.

Выгребая неведомо как попавший за шиворот снег, Гаор смеялся, поддевал и отругивался вместе со всеми. Да вот оно – вместе! Он с ними, и они с ним. Заодно, по… по-братски.

И в самый разгар веселья от калитки начальственный, «господский» голос:

– Рыжий! К машине бегом!

Приказ есть приказ, его надо выполнить, а что там у тебя… что господам, что командирам всегда по хрену.

Возле машины его ждали. Гаор изумлённо уставился на девчонку в оранжевом комбинезоне с пришитым сзади длинным загнутым кверху пышным хвостом и плотно облегающей голову шапочке с торчащими ушками. Правда, клеймо и ошейник на виду, как и положено.

– Велено всё сразу, – весело скомандовала она. – Знаешь про что?

– Догадываюсь, – хмыкнул Гаор, открывая багажник и доставая термос и пакет с печеньем. – Донесёшь?

– Тебе велели, ты и неси, – фыркнула девчонка. – Давай по-быстрому.

– Понял, – покладисто кивнул Гаор. – Белка, что ли?

– Ну да, – не оборачиваясь, ответила девчонка, ловко лавируя между машинами. – Нас всех, ну, кто на горках в обслуге, обрядили, белками там, зайцами, ещё кем. Для веселья, понял?

Забор, отделяющий стоянку от господских развлечений, был изнутри щедро украшен, вернее, заставлен раскидистыми ёлками, воткнутыми в насыпанный на половину роста (96 см) снежный вал, и потому замечался только при уж очень внимательном взгляде. Охранник у высокой узкой калитки пропустил их молча, но оглядев очень внимательно.

Внутри музыка, детские визг и гомон, деревянные пёстро раскрашенные самые разные горки и спуски, карусели, качели, ещё что-то… Один раз давным-давно его мальчишкой в новогоднюю увольнительную Сержант сводил на такое гулянье. И… Гаор только сейчас вдруг сообразил, что ведь за вход, за картонный стаканчик с горячей приторно-сладкой тёмной жидкостью, за разноцветные бумажки билетиков на всякие эти сооружения Сержант заплатил наверняка из своих. Точно, свои карманные он тогда там же потратил на пакет засахаренных орехов. И было это только раз, потому что… интересно, сколько декад, а то, может, и сезон без малого Сержант копил свои карманные на это гулянье? Отказавшись от любимого крепкого трубочного табака и обходясь самыми дешёвыми сигаретами. Да, он помнит: Сержант покупал сигареты, вынимал из них табак и уже им набивал трубку. Так что…

Додумать Гаор не успел, вернее, побоялся, настолько привык думать о Сержанте по-другому. Да и пришли уже. В просторный, ограждённый снеговыми валами и ёлочными шеренгами, и одновременно тесный от множества столов и людей зал не зал… едальня господская. А вон и хозяйка, и дети. Сидят вокруг пустого стола и ждут. Вон официант подбежал, и хозяйка покачала головой, отказываясь. Ну да, в машине же говорили, что покупок не будет, потому и угощение с собой взяли. Гаор невольно прибавил шагу.

– Да-да, сюда, – вскочила ему навстречу старшая девочка. – Ставь сюда, мама, я сделаю…

Гаор поставил на стол термос и пакет и повернулся уходить, но хозяйка остановила его:

– Подожди.

«Это что, и за столом им прислуживать?!» – мысленно возмутился Гаор, и тут же сам себя осадил воспоминанием о Фрегоре. Был же уже лакеем и ничего, здесь, по крайней мере, бутылками в него кидаться не будут. А о том, что тогда потом было, он ещё раньше заставил себя забыть и не вспоминать.

Прислуживать не пришлось. Старшая девочка достала из пакета стопку пластиковых чашек и круглую картонную коробку с печеньем, а хозяйка открыла термос и разлила по чашкам дымящуюся густую и тёмную как… как смола, жидкость. В воздухе поплыл непривычный, странно приятный запах. У Гаора непроизвольно дрогнули ноздри.

– Пейте осторожно, он горячий, – Гройна раздала чашки. – Гонха, помоги Гридангу. Гирр, не хватай столько.

Гахра взглядом спросила у матери разрешения и очень серьёзно, даже строго сказала Гаору:

– Рыжий, себе сам налей.

Гаор изумлённо уставился на неё. Этого он никак не ожидал.

Что заметила и поняла Гройна… но она улыбнулась и сказала:

– И Белочку угости.

– Ой, спасибо вам, госпожа предобрая! – тут же взвизгнула крутившаяся у стола девчонка, а так как Гаор медлил, всё ещё не зная, посчитать сказанное за приказ или за господскую шутку, подтолкнула его локтем в бок и шепнула: – Ну, давай же, а то остынет.

И тогда он вышел из оцепенения, и удачно вспомнив, как называют старших хозяйских дочек, что уже к хозяйству приучаются, поблагодарил:

– Спасибо, хозяйка, спасибо, хозяюшка.

Гахра покраснела от удовольствия – вообще-то ей до такого обращения ещё три года, самое меньшее, расти, но для своего раба… – и покровительственным тоном разрешила:

– И печенье бери.

Гаор повторил положенные формулы, налил из термоса в последнюю шестую чашку шоколада и взял из коробки четыре желтовато-белых кругляша в искрящихся, как льдинки, сахарных крошках, отступил на шаг.

– Пей первым, – распорядилась девчонка. – А теперь я глотну.

Они пили, передавая друг другу чашку после каждого глотка, и девчонка, озорно блестя светло-карими глазами, крутила чашку, чтобы своими губами коснуться того места, где пил он, и заедали обжигающий сразу и сладкий, и чуть горчащий густой шоколад хрустящим рассыпающимся во рту печеньем. И Гаор уже замечал, что он не один такой, что у многих столов стоят рабы и рабыни не в байгуровской форме, а в чём попало, прислуживают своим хозяевам, и многие тоже, как и он, прихлёбывают и жуют. Однако… правда, на том пикнике, на спецурном полигоне, его тоже угощали, а потом… хотя нет, здесь в такие шуточки вряд ли играть будут.

Гройна разлила по чашкам добавку и кивнула Гаору.

– Отнеси в машину.

– Да, хозяйка.

– Мама, а чашки выкинем? – удивилась Гонха.

– Они разовые, дура, – важно заявил Гирр.

– Мы тогда их для кукол возьмём.

– Мама, можно?

– А мы ещё покатаемся?

– Мама, а мой абонемент кончился…

– Мама…

– Ладно, – Гройна встала из-за стола, озабоченно пересчитывающим взглядом осмотрела запрыгавших вокруг неё детей. – Рыжий, всё собери и отнеси в машину. Дома разберём.

– Мама, там ещё три печенья, – влез Гирр, – и ломаных два.

– Это Рыжему, – улыбаясь, но строго ответила Гройна. – Пусть, кого сам захочет, угостит.

Да-а? Ну, такого у него точно ещё не было. От растерянности он даже положенную благодарность пробормотал, когда хозяева уже ушли.

– Давай по-быстрому, – поторопила его «белка», – вона уже место ищут.

Да, он сам уже видит, как между столами пробирается, отыскивая себе место, целое семейство, детей куча, и две клеймёные няньки сзади и тоже с узелками. Гаор быстро сунул «белке» печеньице, остальные пересыпал в карман куртки, сгрёб чашки и коробку в пакет, подхватил термос. И на выход в темпе. Пока хозяева абонементы свои докатывают, ему тоже кое-что можно успеть.

Он успел. Заложить всё в багажник, включить печку, смахнуть с крыши и капота неизвестно откуда взявшийся лёгкий снежок и бегом вернуться в загородку, к своим. И как раз удачно. Девчонки прибежали менять термосы, и он их угостил печеньем, под дружный гогот и подначки.

И когда зычный голос смотрителя позвал его от калитки, он побежал на зов уверенный, что испробовал всех местных развлечений. «Стенки», правда, не было, но ему сейчас «стенка» и не с руки, силы-то прежней нет.

Хозяйка с детьми ждали у машины, но у него всё наготове, так что и доли не прошло, как все в машине, и он за рулём в ожидании приказа.

– Домой, – сказала Гройна.

– Да, хозяйка, домой, – бодро гаркнул Гаор, мягко срывая машину с места.

И с удивлением заметил, что заметно потемнело и надо включать фары. Уже вечер? Или тучи натянуло? Похоже и то, и то. Вон и снег посыпал. Гаор включил дворники и подобрался. Легковушка не для снегопада, как бы…

Сзади было тихо: утомлённые катаньем дети сразу заснули. Гройна оглянулась на них и тихо спросила:

– До метели успеем?

– Раз надо, хозяйка, значит, успеем, – твёрдо ответил Гаор.

Снег всё гуще, но ветра пока нет. Успеем? Успеем.

Он гнал машину сквозь частую снежную сетку, и будь один, то даже запел бы: такая спокойная уверенность наполняла его. А что набившийся в ботинки снег растаял, и ноги ощутимо замёрзли… так это пустяки, совсем даже не смертельно.

– Промок? – тихо спросила Гройна и, не дожидаясь его ответа, распорядилась: – Скажешь Большухе, чтобы согрела тебя.

Это она про что? Гаор растерянно покосился на неё, увидел усталое, привычно усталое лицо и вдруг понял: ни о чём таком и речи нет, Большуха должна дать ему горячего питья или ещё чего-то, чтобы он не простудился. И не хозяйка это говорит, а… тоже Мать. И тут же повернулся опять к дороге. Потому что небо уже не синее, а чёрное, и фары с трудом пробивают снежную не сетку, а пелену, и вот-вот начнут проскальзывать шины… Вот аггел, сюда бы сейчас ту машину, чтоб через быстро нарастающие заносы как по городскому асфальту… но уже чуть-чуть осталось… И сам себя мысленно одёрнул: не загадывай, не гневи Судьбу. Когда-то он слышал, что лётчики считают полёты по посадкам, а не взлётам, так и ему… по возвращению счёт. Но уже знакомый поворот, приметное дерево над соседским забором, а вон и парадный двор.

Он остановил машину у самого крыльца и дал короткий гудок. Сразу распахнулась дверь и выбежали Милуша с Белёной и Куконей. Сонных детей выгрузили из машины, Гриданг даже не проснулся, и его унесли на руках, а Гаор поехал на «чёрный» двор, в гараж. И только сейчас ощутил, что действительно промок, в ботинках аж хлюпает.

Гаор наскоро поставил легковушку на место – вся работа завтра, сейчас только самое необходимое – и побежал в кухню. В тепло. К своим.

Говорить ему ничего не пришлось. Он и оглянуться не успел, рта не раскрыл, как оказался сидящим у горячей печи. Босые ноги с закатанными до колен штанинами в шайке с горячей остро пахнущей горчицей водой, а в руках большая фарфоровая кружка с дымящимся сладким и крепким до черноты чаем.

– Ну? – подбоченившись, оглядела его Большуха. – Греешься?

– Ага, – выдохнул он, – спасибо, Мать.

– Ему б сейчас не чаю, – усмехнулся усаживавшийся за стол Тумак, – а кой-чего покрепче.

– Это да, – согласно кивнул Гаор, – это бы сейчас в самый раз было.

– Было, да сплыло, – сердито припечатала Нянька. – Ишь губы раскатал.

– Старшая Мать, а если того? – подмигнул он ей.

– А вот я сейчас вицу возьму, – пообещала Нянька. – Сразу будет и того, и этого, и всякого.

Под общие вздохи и стенания, что не балуют нас матери, ох, не балуют, Гаор допил чай, вытер ноги поданным Трёпкой полотенцем, надел свои чуньки и сел за общий стол. И… и будто не было ничего, не было страшного года, не было…

…И спал он крепко и спокойно, без снов, как когда-то.

* * *

572 год

Зима

5 декада

7 день

Венн никому ничего не прощал. Каждому воздать должное! Но спешить с воздаянием нельзя. И незачем. Зачастую надо только не мешать, и тот сам сделает себе столько и такого, что ни один враг не сумеет, даже не додумается.

И верный этому правилу, он спокойно и даже доброжелательно наблюдал за Фрегором. За его погружением в безумие. И с радостным удивлением заметил, что не одинок в своих наблюдениях. Да, Фрегора многие не любили, хотя в их Конторе о любви говорить и даже думать вообще глупо. А вот зависть, злорадство, ненависть… это норма! И надо быть последним дураком, непрофессионалом, чтобы отказывать себе в этом. Теперь надо просто ждать. Не торопись, и ты увидишь, как мимо твоего дома несут труп твоего врага. И Венн ждал.

Где-то скрипели и проворачивались колёса бюрократической машины, неумолимой и неподкупной, когда делу дан официальный ход.

И, наконец, этот день наступил. Разумеется, Венн знал. И, разумеется, ничем никому и никак не показал, что знает. Марионетка играет убедительно, только не подозревая о своих ниточках. Всё идёт как должно, и главное – не мешать.

И всё-таки звонок Фрегора застал его врасплох.

– Венн!

Фрегор орал так, что Венн, невольно поморщившись, отодвинул от уха трубку.

– Венн, я сделал это! Его увезли! Представляешь! Венн, всё! Понимаешь?!

Венн сразу всё понял, но притворился непонимающим. И Фрегор радостно, захлёбываясь и перескакивая, стал ему рассказывать. Как приехала специальная команда из Ведомства Крови, как дура воспитательница стала рваться следом за уродом, и с ней спорить не стали, загрузили в ту же машину, он сам, лично её под локоток подсадил… Фрегор захлебнулся радостной руганью, помолчал, шумно переводя дыхание, и продолжил совсем другим серьёзным до официальности тоном.

– Остальное не по телефону. Встретимся и расскажу.

– Идёт, – согласился Венн.

В самом деле, спешить некуда, ему во всяком случае. Люди сходят с ума от горя, многократно описано и разобрано. А от радости? От злой радости? Нянька говорила, что злая радость не впрок, и запрещала ему радоваться чужим двойкам, промахам и проигрышам. Радуйся своей победе, а не чужому поражению. К тому же они не всегда совпадают. И вряд ли придётся ждать слишком долго.

Ему позвонили через три с половиной периода. Звонил дядя Фрегора, Орнат Ардин. Был подчёркнуто корректен, умеренно встревожен. Начал с их ещё школьной дружбы, намекнул на нежелательность официального вмешательства и закончил просьбой приехать и как-то повлиять на Фрегора, поведение которого несколько… м-м-м… странновато.

Венн выразил понимание и согласие, сказал о своей занятости и пообещал приехать, как только освободится. И положив трубку, заставил себя перевести дыхание и не позвонить своему агенту в охране «Орлиного Гнезда». Всю информацию он получит своевременно и нельзя показывать свою заинтересованность. Это повышает цену информации.

А ещё через полпериода ему позвонили уже по внутренней линии и сухо известили, что к Фрегору Ардину отправлена спецмашина из медицинского отделения и ему предлагается присоединиться для оказания посильной помощи.

– Выезжаю, – дисциплинированно ответил Венн.

Итак, как ни спеши, а в лучшем случае он прибудет одновременно с командой, а… а стоит ли спешить? Судя по вызову, команда уже там и не справляется, раз позвонили ему. И значит, уже после звонка Орната произошло нечто, правда, он догадывается что именно, раз уже вызвали медиков из Конторы. Кто вызвал? Тот, кто имеет доступ. А это… Ладно, это всё понятно и известно. Не будем мешать коллеге уйти в блаженный мир неадекватности, как изящно выразился как-то Мастер.

Венн гнал машину на пределе, допустимом правилами дорожного движения. Разумеется, дорожная полиция знает все их машины и никогда ни за что не рискнёт с ними связываться, но и привлекать внимание ненужным безнаказанным нарушением не стоит. Незаметность обеспечивает внезапность, а внезапность – успех. Ещё дед учил. И был абсолютно прав. Ведь именно на манеру Фрегора гонять, поплёвывая на правила, как на нарушение маскировки и было указано во внутреннем распоряжении как на причину тех провалов и появления списков. Дескать, враги наблюдали и отследили. Очень удачно получилось!

Охранник у ворот чётко взял «на караул», приветствуя его. Венн привычно сделал вид, что ничего не заметил, только плотнее сжал губы и приготовился…

Подъезжая к дворцу, Венн сбросил скорость и опустил окно, быстро оценивая обстановку. С заднего двора доносился неясный шум, хлопнул выстрел, и кто-то вскрикнул. «Даже так?» – мысленно удивился Венн, круто выворачивая руль.

Рабы, лежащие на снегу в ослепительно красных лужах и ожидающие на коленях своей очереди, поодаль замершие в угрюмом ожидании охранники… а вон и машина из Конторы и рядом двое… не рискнули связываться? И Фрегор, голый, с пистолетом, с хохотом танцующий в кругу из трупов и готовящихся стать трупами.

Увиденное если и удивило Венна, то только своей… ожиданностью. Когда у садиста срывает крышу, он остаётся садистом. Только перестаёт стесняться и… ладно, всё это потом, а сейчас действуем.

Венн решительно выключил мотор и вышел из машины.

Расстреливали очередного раба – мальчишку лет пятнадцати. Как и остальных не сразу, не с первой пули, а чтоб покричал, подёргался. Счастливо хохочущий Фрегор так увлёкся, что заметил Венна, только когда тот подошёл почти вплотную.

– Венн? – радостно удивился Фрегор. – Вот удачно! Хочешь? – и протянул ему пистолет. – Или ты только из своего? Давай на пару. Помнишь, тогда, на полигоне, ты по бегущим всех обстрелял. Спорим, я на медленном сильнее?

– Спорим, – весело согласился Венн и предложил: – Но сначала выпьем. Закатимся куда-нибудь…

– Да! – Фрегор сразу забыл и о пари, и о стрельбе. – Надо отметить, там я тебе и расскажу, а этих потом добью. Дальние боковые, успеется. Ты на своей?

– На такой ты ещё не ездил! – очень искренне ответил Венн, мягко увлекая Фрегора.

Мгновенно понявшие его замысел два санитара, или кого там прислали, встретили их дружеским гоготом и шуточками насчёт выпивки и девочек. Фрегор сунул пистолет в несуществующий карман, уронив его на снег и не заметив этого, и с уважительной завистью оценил машину:

– Вроде той, что мне для Дамхара выдали. Тоже в командировку? Когда едешь?

– Гульнуть успеем, – заверил его Венн.

Фрегор засмеялся и взялся обеими руками за поручни у открытой двери. Один из санитаров мягко коснулся его спины ладонью с зажатым между пальцами маленьким шприцем. Фрегор качнулся, оседая, но его тут же ловко подхватили изнутри и втянули в кузов, оба санитара мгновенно нырнули следом, дверцы захлопнулись, коротко и резко взвыл мотор, и машина исчезла, только оседал взметённый шинами снег.

Венн уважительно отметил про себя чистоту работы и коротким командирским жестом подозвал к себе старшего из охранников. Тот дисциплинированно подбежал, щёлкнул каблуками и замер в ожидании приказа.

– Немедленно убрать безобразие.

Охранник козырнул и приступил к выполнению. Венн отвернулся и не спеша, брезгливо обходя кровавые лужи, пошёл к своей машине. Всё, он здесь в последний раз. Фрегор не вернётся, а без него ему сюда дорога закрыта. И в Королевскую Долину тоже. Жаль… а может и к лучшему. Сумасшествие, говорят, заразительно. А вырождение?

Он всё-таки ждал, что кто-нибудь из Ардинайлов позовёт его, тот же Орнат, но… низкородный должен считать наградой саму возможность услужить высокородному. Откуда, из какой невообразимой дали, всплыло это странное в современном мире слово: «низкородный»? Даже клеймёных аборигенов теперь так не называют, а уж ургоров, даже потомков бастардов, тем более. Ну что ж, Ардинайлы сделали свой выбор. Он тоже. И теперь ничто и никто не помешают ему завершить начатое.

Венн прибавил шагу, чтобы случайный оклик не остановил его, и сел в свою машину. И с места рванул на максимальной скорости. На автодром! Проветрить голову.

Орнат Ардин аккуратно расправил штору и отошёл от окна.

– Уехал? – тусклым неживым голосом спросил Фордангайр.

Орнат молча кивнул.

– Я думал… он зайдёт…

– Зачем? – спокойно спросил Орнат, усаживаясь в кресло перед камином.

– Он был другом Фрегора.

– Был, – согласился Орнат. – Но только Огонь греет всех.

Бесшумно и незаметно возник лакей и, поклонившись, негромко доложил, что приехавшие из конторы господина Фрегора осматривают его кабинет.

Орнат небрежно кивнул:

– Ступай.

Лакей ещё раз поклонился и исчез.

– Оперативно, – попытался улыбнуться Фордангайр.

– Всё было решено заранее, – пожал плечами Орнат. – Иным закончиться и не могло.

– Но… но почему так поздно?! На декаду бы раньше… – Фордангайр схватил открытым ртом воздух и заплакал.

Орнат вежливо отвернулся. На декаду раньше… дурак, это ничего бы не изменило, красно-белая машина Ведомства Крови всё равно бы приехала в назначенное время, не опоздав и не опередив проставленные в бланке дату, период и мгновение. Конечно, Фрегор вызвал её не накануне, ясно же, что подготовка была очень серьёзная, и… и что Фрегору дали на это разрешение. Кто-то решил уничтожить Ардинайлов и выбрал своим орудием Фрегора. Или… всю Королевскую Долину, а с них просто начали? Но зачем? Королевская Долина давно ни на что не претендует, или…

Фордангайр всхлипом перевёл дыхание, и Орнат недовольно покосился на него: дурак, мешает думать. Как бы и у этого не сорвало крышу, с ним возни тоже будет сверх головы.

Фордангайр заметил и немедленно вспылил.

– Ты… ты смеешь…!

Орнат позволил себе брезгливо поморщиться.

– Прекрати истерику. В доме посторонние.

Фордангайр тут же понизил голос, но не сказать заготовленного уже не смог.

– Ты никогда не был отцом, ты не знаешь, что это такое, потерять ребёнка.

Орнат невольно усмехнулся. Двадцать лет назад это ещё могло подействовать, но всё давно перегорело и успокоилось. Тот давний урок, преподанный ему Змеюгой, старшей сестрой, он хорошо усвоил. Сама она это придумала, или вместе с Орвантером… уже неважно. И можно, пожалуй, ударить в ответ.

– Откуда мне это знать? У меня никогда не было больных детей.

Фордангайр открыл рот и… промолчал. Орнат с интересом следил, как он открывает и закрывает рот, глотая непроизнесённое, шевелит бровями, собирая и распуская морщины. Ну-ка, а на что рискнёт его единственный, с сегодняшнего дня, племянник?

– Но… – наконец решился заговорить вслух Фордангайр, – но отец же запретил тебе… женщин…

«Ого! – отметил про себя Орнат. – Так ты это знаешь. И не боишься сказать. Интересно. Но оставим без ответа. Пока».

И чем дольше длилось молчание, тем больше увядал, оседал в кресле, становился маленьким и жалким Фордангайр. Потому что мысленно сам проговаривал себе всё то, что мог ему сказать Орнат.

А Орнат уже напряжённо думал о другом, привычно сохраняя на лице выражение вежливого равнодушия. И меньше всего его мысли касались Фордангайра. Он думал о Венне. Что и где произошло, если потомок бастардов рискнул предать Ардинайла? Да, Фрегор только Ардин. Но новые законы уже вступили в силу. И замысел Фрегора предельно ясен. Потребовать на законных основаниях полной фамилии, а дальше всё ясно и понятно. И что план Фрегора сорвался… нет, Венн не мог это сделать. Фрегор и раньше был, скажем так, не совсем адекватен, так что, нет, важно другое. Тихая Контора против Королевской Долины. Кто ей это разрешил? Нет, приказал? И зачем? Но если…

Орнат резко встал, оттолкнув кресло, и отошёл к окну. Невидяще оглядел пустой двор, где дворовые рабы соскребали последние ярко-красные комья смёрзшейся крови. Если… если всё так, как мелькнуло в мыслях, то Королевской Долине конец. Но почему? Нет, это тоже ясно, но почему именно сейчас? Что готовится, если Королевскую Долину решили убрать? Безмолвное соглашение, что Королевской Долине не мешают жить, как она хочет и как привыкла, а Королевская Долина не вмешивается ни делом, ни словом, ни мыслью в политику. Это соглашение действует уже… столетия три, нет, четыре полных, не меньше, отдельные выходки отдельных отщепенцев не в счёт, и вдруг… или… Или чей-то очередной всплеск и в отместку уничтожают всех? Вполне в духе предков. Да и нынешнего Главы тоже. Кое-что он о нём слышал. Сплетни, конечно, но в любой сплетне есть немного…

Когда ушёл Фордангайр, он не заметил. Просто ощутил холодок одиночества и тут же забыл об этом.

За спиной что-то шевельнулось.

– Говори, – бросил, не оборачиваясь, Орнат.

– Они уехали, хозяин, – со спокойной почтительностью сказал Голован. И не дожидаясь приказа, продолжил доклад: – Они забрали все бумаги из кабинета, хозяин, большой сейф открыли и оттуда всё взяли, а малый сейф забрали, не открывая. И часть книг взяли. Те, что стояли во втором и третьем рядах.

– Быстро управились, – хмыкнул Орнат.

– Бумаги они брали не глядя, хозяин, – ответил Голован.

Он хотел ещё что-то сказать, но Орнат остановил его.

– Всё, ступай.

– Да, хозяин, – донеслось затихающим шёпотом.

Орнат остался стоять у окна, зная, что со двора его никто не увидит, а значит, можно не следить за лицом.

Итак, подтверждение получено. Фрегора больше нет, и никогда не будет. Ардинайлы лишились… чего? Заступничества Тихой Конторы? Ну, Фрегор и раньше этим себя не утруждал. Своего человека в том же месте? Так тоже, если подумать, кому Фрегор был своим… Нет, Ардинайлы ничего не потеряли, потому что терять было нечего. Что потерял он сам? Тоже ничего. А вот что лично он приобретёт в будущем? Это, пожалуй, самое важное.

Двор уже давно был пуст и чист. Все следы буйства Фрегора убраны, а Орнат всё стоял у окна, вглядываясь в белоснежную пустоту.

* * *

572 год

Зима

5 декада

8 день

Проснувшись, Тихоня, да его теперь именно так зовут, как всегда, полежал несколько мгновений с закрытыми глазами, вспоминая, кто он и где он, а заодно и проверяя, лежит ли один. Сегодня всё было в порядке. Он один, вокруг неопасная тишина, ничего не болит, вчера… да, вчера обошлось…

…Хозяин приехал, как всегда, внезапно. И не один. Его спутник, похоже, родич, возможно даже и брат, оглядел его серьёзно, с господской оценкой. Но взгляд был не злой, а на мгновение даже сочувствующий. Ему приказали подать кофе, и пока он возился на кухне с кофейником, бисквитами, лимоном и коньяком – всё необходимое они привезли с собой – в гостиной шёл негромкий и дружеский, а не любовный – это-то он умеет различать – спокойный разговор. В слова он не вслушивался, зная по опыту, что пока он сам не явится с готовым кофе, о нём даже и не вспомнят.

Он уже всё разложил и поставил на подносе, когда из комнаты его громко позвали:

– Ну, где ты там?

– Иду, хозяин, – готовно откликнулся он, внося в комнату угощение.

Хозяин и гость сидели на диване перед маленьким журнально-кофейным столиком и очень внимательно рассматривали его, особенно гость. Он постарался улыбнуться как можно приветливее, но не обольстительно. Гость – явный натурал, а такие легко обижаются на заигрывания, даже если ничего и не было, а им только показалось.

Но обошлось. И когда хозяин приказал ему включить музыку и потанцевать для них, тоже всё обошлось. Им понравилось. Но и он старался. А потом гость вдруг спросил его об имени, и он растерялся и промолчал. Но хозяин рассмеялся и сказал:

– Тихоня.

– Да, хозяин, – сразу понял он. – Я Тихоня.

И гость кивнул:

– Что ж… имеет смысл.

Они допили коньяк и кофе и встали. Хозяин небрежно бросил ему:

– Уберёшь тут.

Он, как и положено, поблагодарил, зная, что такое распоряжение разрешает доесть. Вышел следом за ними в прихожую, подал с поклоном их зимние плащи. Хозяину помог одеться. И тут гость сказал:

– И это лучший вариант?

Хозяин усмехнулся:

– Ты не представляешь, насколько плохи были другие.

– Тебе виднее, – согласился гость.

И оба почему-то засмеялись.

Он ничего не понял, да ему и не положено что-либо понимать, кроме приказов…

…Нет, всё хорошо. И у него теперь есть имя. Тихоня. Совсем новое, так его ещё нигде и никто не называл. Что ж, имя как имя. Не насмешливое, не обидное, бывает намного хуже. А что лицо гостя показалось ему смутно знакомым, лучше не думать. Потому что видел он его, или похожего очень давно, до Амрокса, а любые попытки вспомнить тогдашнее вызывали страшную, разрывающую голову, доводящую до судорог боль. И он там же, в Амроксе, понял и запомнил, как избежать боли. Не вспоминать. Хозяйский гость, возможно, родич, и всё! И хозяин у него новый. Не видел он его прежде, до последней сортировки и того кабинета. И всё!

Успокоившись, Тихоня встал и занялся обычной домашней работой. Уборка, завтрак, упражнения… А как же! Раз хозяину танцы понадобились, значит, разогрев, растяжка, чечётка, махи, повороты, кульбиты, и с раздеванием надо обязательно, вчера обошлось, а завтра понадобится, а ты как корова на льду. Интересно, а каково это, коровой на льду? Коров только на картинках и видел. У своего самого первого хозяина. Добрый был, учил читать, петь, всякой домашней работе, и лапал мягко, без щипков. И не забыть, что он теперь Тихоня, самого себя так называть, даже про себя. И всё тогда обойдётся.

* * *

572 год

Зима

5 декада

9 день

День за днём, день за днём, день за днём… И наступил день, вернее вечер, когда Гаор лёг в постель, накрылся одеялом и… и увидел её, свою папку, с тесёмками, завязанными на страховочный узел, который хрен развяжешь, если не знаешь за какой конец дёрнуть. Он дёрнул за нужный, и она раскрылась. Вот оно, есть! Всё цело, ни листика не пропало, не забылось.

Писать он не рискнул, так, перебрал, уложил чуть в другом порядке, приготовил лист для разметки будущего цикла – ясно же, что в одну статью всего не всунешь, будет скороговорка и невнятица – и завязал тесёмки. На сегодня всё.

А сечень шёл своим чередом. Сыпал снег и светило то по-зимнему бледное, то по-морозному красное солнце, то ветер, то затишье… Зима она и есть зима. И по-нашенски лютый уже у порога.

Опять, как когда-то, он дважды съездил в рейсы с хозяином. Вернее, хозяин опять провёз его по блокпостам, посёлкам и заведениям, предъявив дорожной полиции, управляющим и смотрителям. И опять… маршрутный лист и выездная карточка в бардачке, заполненные накладные и чистые бланки на случай заказов в сумке-планшете, тоже всё том же, и всё как когда-то…

А ведь не всё. Гаор даже не сообразил, а как-то почувствовал, что Дамхар изменился. Вот только пока непонятно, в чём. Фургон набит под завязку, а… стоп-стоп, а вот пунктов заезда, а значит, и завоза меньше. Раньше он с таким грузом помотался бы… аж на три сектора и декаду бы, не меньше, был в рейсе, а теперь пять посёлков, и он пустой домой катит. Получается… получается ни хрена себе, как пайки увеличились. И… и по мелочам ещё набирается.

Он сам не замечал, как снова всё пристальнее всматривается в окружающий его мир. И белизна снега давно не казалась кафелем, а травяное питьё Большухи никак не напоминало то пойло. Нет, он ничего не забыл, но… но он снова хозяин своей памяти. И ненужное или запретное не вырвется. Да, он хозяин себе, и телу своему, и памяти. А что клеймо на лбу и ошейник на шее… так не один он такой. Он не один, за ним… за ним его род, род его матери, род брата. А вон и приметное дерево, ого, как его инеем опушило!

Гаор коротко гуднул, прося того, кто на дворе сейчас, открыть ему ворота, и плавно въехал во двор. Всё, он дома! Машину в гараж, и с отчётом к хозяину. Всё у него в порядке, и даже перерасхода нет. Незачем и некуда ему было заезжать.

Хозяина в кабинете не оказалось, и Гаор привычно сел к столу, не в хозяйское кресло, понятно, а сбоку, взял из бювара чистый лист и быстро, почти бездумно написал отчёт, подколол накладные и заполненные бланки заказов и встал. Тоже привычно прошёлся взглядом по книжным полкам – нету чудес и мечтать о них нечего – и вышел.

В коридоре на рабскую половину Гаор столкнулся с Милушей.

– Хозяин в рейсе? – решил он уточнить.

– Нужно ему?! – фыркнула Милуша. – А ты на что? В Аргат уехал.

– Ясно, – кивнул Гаор, уступая ей дорогу.

Что хозяин в Аргат собирается, он ещё чуть ли не декаду назад слышал, и с ужасом ждал приказа о поездке, понимая, что означит это одно: аренда закончена и его возвращают Фрегору. Но повезло! Хозяин уехал один, без него, его оставили здесь, в Дамхаре. Так что, живём? И сам себе ответил. Живём. Живём, братцы и сестрёнки!

До ужина ещё было время, и он спокойно вымылся в душе, а потом лежал у себя в повалуше, лениво, как по обязанности, просматривая газеты. А после ужина и трёпа за куревом, когда рассказал обо всём увиденном в рейсе, он привычно проверил одежду на завтра, разобрал постель, погасил свет и лёг. Закрыл глаза. И сразу – даже напрягаться не пришлось – увидел папку. Открыл, достал чистый лист и аккуратно написал: «Смертный конвейер». И план. А теперь переложить листы с записями об увиденном и понятом за год согласно плану. И на сегодня всё.

Гаор вытянулся на спине, закинул руки за голову. Было так тихо и спокойно. И он не слышал, а чувствовал, как рядом так же спокойно спят остальные. Ну, а кто не спит, а чем другим занимается… ну, и в удачу им, как говорит Старшая Мать. Всем удачи. Нет у него сейчас злобы ни на кого. Даже на тех, про кого он писать собрался. Даже на Фрегора. Тоже, наверняка, не сам по себе стал таким, а помогли. Как тем пацанам и мальцам в спецучилище. Вот о ком надо будет обязательно написать. В «Смертном конвейере» или отдельно? Ну, это потом. Ладно, всё на сегодня. Мир вам, люди. И мне мир.

* * *

572 год

Зима

5 декада

10 день

Быстрая езда всегда и успокаивала, и помогала собраться с мыслями, и выплеснуть гнев или радость, которые нельзя было показывать. Сегодня мысли и чувства были особенно путаными и раздражающими. Поэтому не автодром, и не старые шоссе, и даже не полигон, а мотоцикл и бездорожье. И скорость за пределом. Чтоб даже сквозь забрало шлема пробивал злой зимний ветер. И чтоб ни одной мысли в голове.

Венн гнал свой дорогущий алеманский мотоцикл так, словно твёрдо решил угробить и себя, и машину. Но ему надо… Что тебе надо? Всё, что ты мог сделать с Фрегором, ты сделал. От Ригана не выходят. И никто никогда не догадается, даже не подумает… даже Мастер. Да, Мастер может, но у того свои проблемы. С чего-то вдруг заинтересовался аборигенами, ищет знатока аборигенной мифологии. Но с Рыжим это вряд ли связано. А если у Мастера после множества чужих свёрнутых крыш поехала его собственная, то, разумеется, ни мешать, ни даже интересоваться не будем.

Занятый своими мыслями, Венн давно не следил за дорогой, на автомате закладывая крутые виражи и пролетая над замёрзшими ручьями и речушками. И когда вдруг как из-под земли вынырнул перед ним мотоциклист, затянутый в чёрную кожу, на чёрном с серебром мотоцикле, Венн даже не удивился. И ещё троим, таким же чёрным и безликим за тонированными забралами глухих шлемов, с привычной ловкостью взявшим его в кольцо. «Эскорт или конвой?» – усмехнулся Венн, показывая отмашкой переднему, что принял его сигнал: «Следуй за мной».

Так впятером они молча летели в снежно-белом, искрящемся мире. За дорогой Венн особо не следил, мимоходом отметив, что они влетели в зону повышенной секретности. Внешне ничего не изменилось, может, только холмов побольше. А так-то…

На полной скорости вверх по крутому, даже для таких мотоциклов склону, и взлетели в воздух на естественном трамплине. Внизу… овраг? Нет, и дно, и склоны выровнены. Широкий ров? Но приземлятся они точно у противоположного отвесного склона, что на такой скорости равнозначно смерти. Но они были ещё в воздухе, когда на глинистом, промёрзшем до кристаллов инея отвесном склоне вдруг возникла тонкая чёрная линия, и кусок склона правильным большим квадратом опустился перед ними, как цепной мост старинного замка. И приземлились они точно посередине квадрата, и, не снижая скорости, въехали в открывшийся перед ними туннель. Венн даже не успел заметить, последовал за ними эскорт или остался снаружи, так быстро и бесшумно встала сзади на место стена.

Передний взмахом руки приказал Венну следовать прямо и резко свернул вбок, сразу слившись с темнотой. А впереди вспыхнул крохотный, но быстро увеличивающийся прямоугольник входа. Приказы надо выполнять, тем более, когда свернуть уже, судя по всему, некуда.

Стремительно пролетев – приказа снизить скорость не было! – по тёмному туннелю, Венн оказался в ярко освещённом пустом… гараже? Да, вот же разметка для машин и мотоциклов. Он мягко сбросил скорость и остановил мотоцикл в одном из узких прямоугольников. И тут же впереди замигала над сливающейся со стеной неприметной дверью зелёная лампочка. Венн спокойно слез с мотоцикла и, на ходу стаскивая перчатки, пошёл к двери.

Она открылась от лёгкого даже не толчка, а касания. За ней снова коридор. Светлый и от забранных в матовые колпаки потолочных ламп, и от нежно-бежевых стен, и от выстилавших пол циновок песочного цвета. А впереди приглашающе приоткрытая дверь. Венн засунул перчатки за пояс и, по-прежнему не меняя шага и улыбаясь, снял шлем. Как будто знал, что, а вернее, кто ждёт его за этой дверью. «Ну, хотя бы догадываюсь», – поправил себя мысленно Венн, распахивая дверь.

– Привет! – весело поздоровался он.

– Привет-привет, – ответил, не поднимая головы, сидевший за столом над грудой бумаг мужчина в полувоенном костюме. – Возьми себе сам в баре.

– Понял, – покладисто согласился Венн.

Он небрежно бросил шлем на кресло и прошёл к солидному сооружению из тёмного дерева, совмещавшему бар, несколько приёмников и проигрывателей, книжный шкаф, сейф и искусно подсвеченный аквариум со странными рыбами. Перебрав бутылки и рюмки, Венн налил себе лёгкого шипучего вина.

– Там и коньяк есть, – сказал, по-прежнему не отрываясь от бумаг, сидевший за столом.

– Знаю, – ответил Венн, – но я за рулём.

– Ну да, с полицией ты не связываешься.

– По пустякам никогда, – убеждённо ответил Венн, отпивая приятно покалывающий нёбо напиток.

– Это что считать пустяками.

Сидевший за столом резко оттолкнул от себя просмотренную папку и встал. Подошёл к бару и решительно налил себе минеральной воды.

– А сам-то? – насмешливо удивился Венн.

– Положение обязывает, – угрюмо ответил мужчина и, оглядев Венна, одобрительно кивнул. – А ты не меняешься.

– Стараюсь, – скромно потупился Венн и тут же задал главный, на этот момент вопрос. – Как к тебе обращаться?

– По-строевому. Пока. А там, как разговор пойдёт.

– Слушаюсь и повинуюсь, Глава, – щёлкнул каблуками Венн.

– Во-во, ну что, поговорим, Чёрный Лис?

– Главе не отказывают, – пожал плечами Венн.

– И не умалчивают. Врать ты никогда не врал, а вот не договаривать всегда умел. Сегодня и не пробуй, не пропущу.

– Слушаюсь и повинуюсь, – чуть заметно изменив интонацию на более почтительную, ответил Венн.

Глава кивнул и прижал к губам бокал, словно закрываясь им от собеседника. Венн вежливо повторил его жест, но пить не стал. Итак, ты по-строевому, а тебя по-старому. Старым, неофициальным прозвищем, полученным в той, их самой первой, самостоятельной многоходовке, и знали его только в той группе. Кстати, и осталось их… да, они вдвоём. Остальные уже вкушают блаженство Эрлирзия, горят в ямах Тарктара или мёрзнут в Коргците, но в любом случае, за Огнём. Интересно. Слишком интересно, чтобы было безопасно. Отсюда он выйдет или победителем, или к Огню. У этой игры правила не меняются. А нынешнего собеседника… да, тогда его звали Крошка Енот. Была такая смешная детская книжка про Крошку Енота и его приключения. Хорошая штука – ассоциативное мышление.

− Вспомнил, – удовлетворённо кивнул не сводивший с него глаз собеседник. – Так и называй.

− Спасибо, Енот.

− Отлично. А теперь к делу. Ты понимаешь, куда крутишь?

− А ты понимаешь, зачем я это делаю?

Глава кивнул.

− Трудно поверить в такой альтруизм.

− Никакого альтруизма! – искренне возмутился Венн.

− И патриотизма? – язвительно поинтересовался Глава.

− Тем более, – энергично согласился Венн. – Сплошной голый эгоизм, переходящий в эгоцентризм, базирующийся на прагматизме.

− Всего три «изма». Не маловато?

− Зато рационально.

− Объясни. Но максимально кратко.

− Хорошо. – Венн перевёл дыхание, залпом допил вино и заговорил, стараясь не выдать своего отношения, как о пустяке, в тоне обычного трёпа, но сам слышал, что получается плохо. – Есть старый анекдот. Его приписывают алеманам. Но… неважно. Так вот. Вопрос. Может ли сын генерала стать маршалом? Ответ. Не может. Потому что у маршала есть свой сын.

И замолчал, неистово надеясь, что Крошка Енот остался прежним и поймёт всё недоговоренное.

Глава резко, будто хотел скрыть лицо, отвернулся. Теперь они стояли молча, рядом и – Венн сильно на это надеялся – вместе.

− Когда ты это понял? – наконец глухо спросил Глава.

Венн молча пожал плечами.

− И ты думаешь, твой вариант наилучший?

− А есть другие? – ответил вопросом Венн.

И снова наступило молчание.

Глава резко, как будто выпил залпом, по-солдатски, солдатской же простой водки, выдохнул и повернулся к Венну.

− Что ж, Чёрный Лис, давай посмотрим, так ли ты уж всё продумал.

− Давай, − легко согласился Венн.

Уже вдвоём они вернулись к столу.

− Это ты вряд ли видел, − Глава безошибочно небрежным жестом выудил из бумажного развала разграфлённый, заполненный цифрами лист. – Но мыслишь правильно. И всё-таки посмотри.

Венн с интересом взял таблицу, вгляделся и невольно присвистнул. Да, разумеется, он видел сводки Ведомства Крови, но вот такие, сведённые воедино… Да, картинка-то жуткая. Он невольно передёрнул плечами, как от холода.

− Проняло, − удовлетворённо кивнул Глава. – И в другом ты прав. Кроме посёлков, брать уже негде. А вот как взять, чтоб не рухнуло? Нам же на голову? Об этом ты подумал?

− Думал, − кивнул Венн.

− И что придумал?

− Дело не одного дня, − осторожно начал Венн.

− У тебя иначе и не бывает, − фыркнул Глава. – И что?

− Давай рассуждать логически. Само не рухнет. Кто будет рушить? Тот, кто против. Посёлки? Если им покажется мало, если захотят большего. Но они не знают, чего хотеть. И если им объяснят, что дали много, что больше ничего им не надо, они возьмут и будут довольны. Владельцы? Им тоже можно объяснить, что тело дороже рубашки. Благо, примеры найти нетрудно, школьного курса истории хватит. Понимаешь, они должны сами захотеть этого.

Глава посмотрел на Венна с насмешливым удивлением.

− И как ты это думаешь сделать? Насчёт объяснить я согласен. Можно даже устроить несколько небольших, локальных, но очень наглядных примеров. А вот насчёт желания… Ты стал авантюристом?

Венн на мгновение прикусил губу. Раскрывать весь план во всех деталях он не хотел. Хотя бы потому, что сам всех деталей не продумывал. Именно для того, чтобы своим вмешательством, даже влиянием не спугнуть, не помешать искренней работе марионеток.

− Я работаю над этим, – осторожно сказал он. – Процесс, сам понимаешь, длительный.

− И на сколько десятилетий ты рассчитываешь? – язвительно поинтересовался Глава.

− У нас есть десять лет? – подчёркнуто удивился Венн.

− И это понимаешь, − кивнул Глава. – Ну, так чтобы и знал, посмотри эту папку.

Папка не таблица, её с одного взгляда не возьмёшь. Венн взял указанную папку, огляделся и сел в кресло, переложив свой шлем на широкий подлокотник.

Бумаг в папке не так уж и много, но все насыщенные, действительно, ничего лишнего. А по содержанию…

Венн потрясённо поднял голову.

− Енот, − выдохнул он, забыв о всякой субординации. – Это же конец.

− Во-во, − кивнул Глава, словно не заметив обращения. – Аггелы в Тарктаре, и спешить нельзя, когда пирамида рушится… сам знаешь, что бывает. И балласт надо сбросить, и чтоб без эксцессов.

− Каких именно? – деловито спросил Венн.

− Любых! – отрезал Глава. – Алеманы так и ждут, чтобы вмешаться на незаконных, но высоконравственных основаниях.

− Эксцессы, − задумчиво пробормотал Венн. – Кое-что здесь тоже можно сделать.

− Хотя бы…

− Хотя бы, − Венн усмехнулся, − для начала упорядочить нормы содержания и использования. И, наконец, подсчитать, сколько у нас, − Венн снова усмехнулся, − несамостоятельного контингента.

Глава понимающе кивнул.

− И кто не платит налоги за неучтённых.

− Потому что сам их плодит, − твёрдо закончил фразу Венн.

− Помимо государства, а значит, вне его контроля. Это поддержат, это многим понравится. Королевскую Долину не любят.

− Да, − энергично кивнул Венн. – А параллельно создаём общественное мнение.

− Так эти статьи тоже ты? – удивился Глава. – Вот не думал. А я-то собирался искать автора.

− Автор под контролём, − небрежно отмахнулся Венн. – Пусть себе кропает.

Глава кивнул, задумчиво глядя на него, и Венн затаил дыхание.

− Ты уверен, что удержишь его под контролём?

− Пока он обо мне не знает, да, − твёрдо ответил Венн.

– А весь процесс?

− Тормозить нельзя. Не успеем.

− Тоже верно, − кивнул Глава.

− А остальные пусть сами шевелятся. Их общественное мнение, − Венн усмехнулся, − припекает и без меня.

− Без нас, − строго поправил его Глава.

Венн облегчённо перевёл дыхание. Его план приняли!

− А теперь посмотри мои наметки, − небрежно усмехнулся Глава.

Небрежность была деланной. Мнение Венна, хитроумного Чёрного Лиса, действительно много значило для него. Венн взял указанную папку и сел в кресло уже всерьёз.

Да, такого он не ожидал. Крошка Енот многому научился за эти годы. Разумеется, зачем всё делать самому? Спихнуть как можно больше на других, чтобы было с кого спросить в случае провала. Приём давно известный. И кстати, весьма эффективный.

− Если честно, − Венн говорил, не отрываясь от тонких, плотно исписанных листов. – Мне нравится. Чётко. И перспективно.

Глава удовлетворённо кивнул.

− Приятно, что мыслим в одном направлении. – И пожаловался. – Хуже нет, когда приходится убеждать в очевидном.

Венн задумчиво кивнул.

Закончив читать, он быстро переложил листы в другом порядке, загибая на некоторых углы, два листа сложил пополам вдоль, один поперёк, а ещё три вчетверо. И вернул не аккуратной папкой, а небрежной охапкой.

− Я просмотрю, − кивнул Глава.

Венн улыбнулся.

− Ну, на дорогу, − Глава подошёл к бару и налил в два бокала тёмно-красной, как неразбавленная кровь, жидкости.

Венн быстро встал и подошёл принять бокал. Они молча подняли их так, чтобы смотреть друг на друга сквозь напиток, и одновременно, глоток в глоток, осушили.

− Тебя проводят, − Глава небрежно махнул рукой в сторону мерцающей портьеры из старинной парчи в дальнем углу и вернулся к столу, мгновенно забыв о госте.

Венн взял с кресла свой шлем, вежливо поклонился спине Главы и, звучно щёлкнув каблуками, выполнил строевой разворот. Портьеру уже сдвинули, открывая дверь.

Кто это сделал, Венн не увидел, вернее, не обернулся посмотреть. Визит неофициальный, следовательно, видеть адъютанта незачем.

Снова пустой, выстеленный циновками коридор и дверь впереди.

За дверью пустой маленький гараж с его одиноким мотоциклом. Гараж явно другой. Следовательно, его выпустят в другом месте, и, если кто-то следил и видел, когда и куда он въехал, зафиксировать время и место выезда невозможно. Приём давно известный, даже банальный, но неизменно успешный. Для наружной слежки. И для внутренней, если следящие не нарушают инструкций.

Венн сел на мотоцикл, быстро прогрел мотор и с места рванул на предельной скорости в открывшийся перед ним проём, за которым ослепительно блестел снег зимнего дня.

* * *

572 год

Зима

6 декада

На этот раз Коррант отправился в Аргат на поезде, прикинув, что стоимость билета меньше затрат на бензин для легковушки. Рыжий, правда, сделал её очень даже прилично, но бензин она жрёт… а он не дарёный, а купленный. А гемов… Не будем о грустном. Хорошо, были «подкожные», о которых никто не знает, а сам он старается не помнить, чтоб не потратить без особой нужды. А сейчас вот она, нужда, собственной персоной. Слишком многое надо решить и сделать.

Итак, по порядку. Первое. Ведомства Крови и Юстиции. Оформить документы на Гарда и Гирра. ДНК-карты с собой, заверенные и подтверждённые. Здесь только обычный гербовый сбор. Ничего особого, за что бы пришлось дополнительно платить чиновникам, нет. Уже хорошо. Кладём на это… два дня. Заявление… отправлено, как положено, две декады назад, уведомление о получении с собой. Второе. Покупки. И третье. Тоже покупки. Ещё одна машина. И ещё один раб. Фургон и подрощенный малец.

Коррант невольно вздохнул. Нужно и то, и другое. Жизненно нужно. А гемов… Ну, машину ещё можно в кредит. А раба? Рабское ведомство в рассрочку не продаёт. Это только в нашей глуши дамхарской, по знакомству и при хороших отношениях, минуя Ведомство. И кого так купишь? Поселкового мальца? Что ж, это как раз по средствам, и знакомых управляющих много, но… но опять права Нянька…

…− В Аргат едешь?

Он посмотрел на неё и усмехнулся:

− И чего закажешь?

Это была их старая привычная шутка, но Нянька кивнула и ответила очень серьёзно:

− Закажу. Мальца купи.

− Чего? − изумился он. − Сдурела? Да на хрена тебе малец? Полон двор мужиков.

И снова Нянька не ответила на шутку, не подыграла.

− Не мне. Рыжему.

Он начал злиться, но продолжал шутливо, хоть и с раздражением.

− Смотри, Нянька, узнает Рыжий, как ты его понимаешь, голову тебе оторвёт.

А Нянька, словно не слыша его, упрямо продолжала своё.

– Скучает он.

– Так ему баб, что ли, не хватает?

− Не нужны ему бабы, − вздохнула Нянька и уточнила: − Пока не нужны. Душа у него замёрзла, вот и скучает. Ему учить надо. А некого. И Трёпке малец в самый раз будет. В сок девка входит, а мужики играться с ней не будут.

Он молчал, а она деловито, явно считая вопрос решённым, продолжала:

− И городской нужен. Чтоб ни духа машинного, ни загибов армейских не боялся. А тебе механик будет, а потом и водила, Рыжему на подмену. За грамотой не гонись, Рыжий выучит. И первая категория ни к чему. Взрослый ошейник и ладно…

…И ведь права Нянька, во всём права. Один малец, лет, допустим, шестнадцати, чтоб подешевле, и три проблемы решены. Из оперативных только одна – с Рыжим, ведь, в самом деле, как мешком пришибленный, смурной говорят в посёлках, а две остальные… тактические с далёкой стратегической перспективой. И второй фургон оправдан: не вместо старого, а дополнительный. И Трёпка при деле окажется. Ведь ни на что толком не годится, только на расплод. Вот ведь всю дворовую работу знает, на всё про всё, и ни в чём не сильна. Справляется и ладно. Таких на любых торгах на сотку десяток. А тоже станет не лишней. Если, опять же заглядывать вперёд и думать о приданом девочек и выделе сыновей.

Коррант снова вздохнул и лениво посмотрел в окно, за которым уже тянулись пригороды Аргата. Что ж. Положим на это ещё три, а лучше, пять дней, чтоб не решать второпях, откажемся от всяких мужских удовольствий, слишком они дороги в Аргате, и попробуем уложиться в финансовый и временной нормативы. Раз надо… значит, надо. И если остановиться в гостинице при Офицерском Клубе, это решит целый ряд проблем.

Аргат

Главное – выждать и не торопиться. Отставной капитан Коррант не мог не приехать из своего Дамхара в столицу. У него два бастарда, их надо оформить. Аргат переполнен провинциалами, приехавшими решать эти же проблемы. И ничего лучше гостиницы при Офицерском Клубе для отставника, не имеющего столичной родни, нет. Разве только бывшие сослуживцы и соратники. Но те тоже уже отставники, и гостевание может обойтись дороже гостиницы. Так что…

Лейтенант Ведомства Политичкского Управления Нурган Ремниш был уверен, что рассчитал всё точно, всё предусмотрел, но иногда такое совпадение реальности с ожиданиями и расчётами даже пугало. Коррант приехал в Аргат и остановился в гостинице при Офицерском Клубе. Всё. Подготовка закончена и началась операция. Успел, не успел, теперь счёт не на периоды, на доли, а то и мгновения идёт. Чтоб не отстать и не опередить. Поэтому для начала…

…Гостиница при Офицерском Клубе сохраняла многие старые, даже старинные обычаи и традиции. Например, общий завтрак, когда почти по-походному садишься на свободное место, и вестовой мгновенно ставит перед тобой поднос со стандартным, практически пайковым завтраком.

Знакомых не было, вернее, Коррант особо их и не высматривал. Сидящий напротив армеец в городской повседневной форме с общевойсковыми петлицами попросил передать соль. Коррант вежливо выполнил просьбу, равнодушно скользнув по нему взглядом, машинально отметив странные на этом молодом лице слишком взрослые, даже старые глаза, и тут же забыл об увиденном, занятый своими мыслями.

Нурган посолил безвкусную кашу, поставил солонку на место и стал есть, скрывая довольную улыбку. Именно этого он и добивался. Вот такого мимолётного взгляда, когда не запоминают, но обязательно узнают при встрече…

…Беготня по учреждениям – не самое весёлое занятие. Даже если всё по закону, всё беспрепятственно. Но Коррант, не позволяя себе раздражаться, а тем более негодовать на неизбежные задержки и нестыковки, вызванные исключительно тупостью чиновников − не им же! − заставляя себя действовать строго по плану. Ведомство Крови, Ведомство Юстиции, кабинеты, окошки уплаты, окошки выдачи. Многолюдье, толкотня, очереди. Да-а, похоже, эти законы и впрямь затронули всех. Хорошо, что ему не нужно ни спешить, ни исправлять маленькие оплошности предков, а, значит, и на взятки он может не тратиться, так, обычные подарки.

Уложился он, как и планировал, в два дня. Правда, придя вечером в гостиницу, рухнул как подкошенный и вырубился, даже на ужин не пошёл. Зато с утра сразу поехал к Гарду в училище при Политехнической Академии. Встретили его там несколько настороженно: не собирается ли и он, вслед за многими, переводить своего бывшего бастарда, а теперь старшего сына и, значит, наследника в более перспективное для карьеры заведение. А убедившись, что ничего подобного он не думает и не планирует, быстро переоформили личное дело ученика Гарда теперь Корранта, вызвали для беседы курсового куратора – самого Гарда повидать не удалось: выездная практика – но Коррант не расстраивался. Чрезмерная опека так же вредна, как и отсутствие контроля. Он оставил для Гарда письмо и поехал на автомобильную ярмарку. Не так покупать, как присмотреться.

В павильоне грузовых автомобилей было заметно просторнее. Покупателей немного, всё солидные деловые люди. Конечно, трейлеры – мощные красавцы с четырьмя, а то и пятью осями – привлекательны, не то слово. Но ему нужно совсем другое. Компактное, с большой грузоподъёмностью, с высокой проходимостью… Фургонов и полуфургонов было выставлено много, но ни одного, чтобы отвечал всем условиям.

Коррант не сразу обратил внимание на молодого мужчину в полувоенном костюме, задумчиво бродившего между грузовиками. Лицо его показалось смутно знакомым, но мало ли с кем довелось столкнуться в беготне по кабинетам, всех запоминать – голова лопнет, не нужно – ну, и забыл сразу. Столкнувшись, обменялись парой замечаний и разошлись. Снова столкнулись. Как-то сам собой завязался разговор. Нет, ничего особого, всё о том же, о машинах. Но Коррант почувствовал, что его ведут. И узнал школу. Опять? А на этот раз что? Вот сволочи: прицепятся, так уж навечно. Но спорить – глупо, сопротивляться… опасно.

Новый знакомец – представился он просто именем без звания, и Коррант ответил тем же – предложил съездить посмотреть экспериментальные модели. Это было и в самом деле интересно, и Коррант согласился. Ехать предстояло за город, у Нургана была машина, немолодая, но в очень хорошем состоянии легковушка. До серого приземистого от величины ангара доехали быстро, миновав два малозаметных поста.

В ангаре ровными рядами стояли укутанные в брезент громадины, в которых только смутно угадывались лёгкие танки, бронетранспортёры и тому подобная техника. Но чистота не армейская. И ни одного человека.

– Тут всего навалом, – Нурган шёл впереди и, не оглядываясь, на ходу комментировал: – И трофеи, и эксперименты, и… всего навалом. Конечно, много барахла, но можно найти кое-что и стоящее. Понимаете, Ридург, что-то не прошло испытания, что-то прошло, но не так. Всё это отправят на переплавку и в переработку, фактически оно уже списано, так что… смотря по потребностям. Скажем, броня не та, но если броня не нужна, то сойдёт.

Коррант слушал и не мог не согласиться. Разумеется, он и раньше слышал о подобных комбинациях, когда армия, или другое какое ведомство с удовольствием скидывает за горсти монет то, что всё равно будет бесплатно утилизировано.

– Вот, как вам этот?

Нурган жестом фокусника сдёрнул брезент с относительно небольшой по сравнению с соседями машины.

И Коррант, мгновенно задохнувшись от восторга, понял: это оно, то самое. Да, конечно, он посмотрит, проверит ходовую часть, влезет во все дыры и щели, прощупает и пронюхает, попробует на зуб, но возьмёт. Потому что в самих обводах, во всём облике машины чувствуется – это настоящая рабочая машина. А если что и не так, то есть Рыжий.

– И сколько? – небрежным тоном задал он главный вопрос.

– Как договоримся, – усмехнулся ответно Нурган.

Их глаза встретились.

– И каковы дополнительные условия? – выдерживая тот же тон, спросил Коррант.

– Условия? – переспросил Нурган. – Как бы это покороче.

– А может, – требовательно улыбнулся Коррант, – поподробнее, – и пояснил: – Чтоб лучше дошло.

– Что ж, – кивнул Нурган. – Давайте так. В придачу к этому зверю вы покупаете раба.

– Опять?! – невольно вырвалось у Корранта.

К его изумлению, Нурган вдруг густо, по-мальчишески, покраснел. Правда, тут же овладел собой.

– Я ничего не знаю о вашей предыдущей сделке, – резко ответил он. – Я предлагаю вам свою. Мне надо продать раба. Вам нужен раб?

– Торг по товару, – ответил старинным присловьем Коррант.

– Разумеется. – Нурган улыбнулся с радушием опытного торговца, уверенного в неотразимости своего товара. – Машину можно осмотреть сейчас, а потом поедем смотреть раба.

– Согласен, – кивнул Коррант.

Что ж, спорить с тихушником незачем, похоже, тот заинтересован в продаже больше покупателя, а значит, цена не должна быть обременительной. Есть такое предчувствие.

Что хозяин ждёт гостей, Тихоня догадался сразу, только увидев большую коробку с радужной наклейкой на боку. Сторрам – фирма известная. Прежние его хозяева тоже изредка баловали себя или своих гостей всякими вкусностями, и всегда деликатесы и прочее было в таких коробках. И потому распоряжения вскрыть, разложить, убрать и вообще, чтоб всё на уровне – не удивили и не обеспокоили. Всё у него зажило, нигде ничего не болит, так что кто бы и зачем бы ни пришёл, он ко всему готов. Конечно, он всё сделал. Судя по набору, готовился небольшой – на двух-трёх от силы – мужской междусобойчик. Не страшно. Квартира и так в порядке. Когда не грязнят, да еще каждый день убирают, то всё блестит и сверкает.

И когда щёлкнул дверной замок, он вышел в прихожую встретить хозяина и его гостей, как и положено домашнему рабу.

Гость был один. Немолодой, немного старше хозяина, с обветренным загорелым лицом и военной выправкой, в штатском дорогом, но заметно не новом костюме. Провинциал, отставной военный. Таких зовут не для совместных развлечений, а… А не его это дело!

– Подай вина, – бросил ему хозяин, жестом приглашая гостя в комнату.

– Да, хозяин, – поклонился он и бросился на кухню за всем необходимым.

Хорошо, что у него всё готово. Только составить на поднос и внести.

Гость и хозяин сидели на диване, и Тихоня сразу от двери натолкнулся на внимательный, оценивающий взгляд гостя. Он с улыбчивым полупоклоном поставил поднос на столик, и хозяин кивком велел ему остаться.

Прислуживать за столом, развлекать хозяина и его гостя пением, танцами, стихами, – всё это он знает и умеет давным-давно. И хозяину не будет стыдно за своего раба – неумёху или невежу. И приказ раздеться не удивил и не обеспокоил. Всё зажило, ни синяков, ни ссадин, а что волосы на теле полезли, так это ж так, пушок, сильно приглядываться или гладить надо, чтобы заметить.

Разглядывая изгибающееся в танце юное, практически мальчишеское тело, Коррант быстро обдумывал ситуацию. Разумеется, спорить с тихушником он не будет и купит мальчишку. Разумеется, это не совсем то, что нужно, но вышколенный домашний раб – тоже ценность и всегда себя оправдает, если не перепродажей, так арендой, так что главный вопрос в цене. Чего и сколько с него слупят за такой комплект – экспериментальный грузовик и домашний раб. Но и другого варианта нет. Он повернулся к Нургану и кивнул. Поймав его кивок, Нурган коротким повелительным жестом остановил раба.

– Всё, хватит. Одевайся и иди на кухню.

– Да, хозяин, слушаюсь, хозяин, – немного растерянно ответил Тихоня, выполняя приказание.

На кухне он поставил на плиту уже наполненную рукру, но зажигать огонь не стал: настоящий кофе хорош только свежесваренным. В комнате шёл негромкий разговор, да ещё музыка так и осталась включённой. Но он прислушивался. На всякий случай.

– Итак?

– И какова цена?

– По официальному минимуму.

– А дополнительные условия?

Нурган кивнул.

– По грузовику никаких, – и твёрдо глядя в глаза Корранту, продолжил по-айгрински. – Я должен быть уверен, что в любой момент смогу забрать его.

Коррант усмехнулся.

– Тогда это аренда, – ответил он так же по-айгрински.

– Нет, – энергично мотнул головой Нурган. – Он ваш, вы – хозяин. Я только прошу не продавать его. Никому. Кроме меня. И когда я приеду за ним, вы называете свою цену. Я её удваиваю. И мы совершаем сделку.

Коррант задумчиво кивнул.

– Вы настолько заинтересованы в нём.

Он не спрашивал, а констатировал, но Нурган ответил, как на вопрос.

– Да.

– И продаёте.

Нурган пожал плечами.

– Так складываются обстоятельства.

«Что ж, – Коррант усмехнулся своим мыслям, – обстоятельства бывают разными».

Он заметил сходство раба, и хозяина, и в свете новых законов и возможных перспектив дальнейшего развития событий… Разумеется, обстоятельства бывают разными. Сейчас клеймёный родич не нужен, но в будущем обстоятельства могут и перемениться. Любая цена в удвоении. Через год мальчишка пойдёт по полной первой категории, а обученный Рыжим на механика, будет стоить очень дорого. Цены на рабов растут, всегда росли, а сейчас, если болтовня об ограничениях в виде упорядочения окажется реальностью… не самый плохой вариант. И машина. Ясно, что без мальчишки машины не видать…

Но все эти соображения и размышления заняли несколько мгновений, пока Коррант пил вино, и, допив свой бокал, он кивнул ещё раз.

– Я согласен.

Нурган невольно облегчённо вздохнул. Коррант вежливо ничего не заметил.

Сугубо деловой разговор об оформлении бумаг и передаче платы и товара они продолжили уже на родном языке. Выпили ещё по бокалу, скрепляя сделку, и Нурган велел рабу подать кофе. И когда улыбающийся мальчишка внёс поднос с дымящейся рукрой, чашками и стаканами воды, Коррант следил за его действиями уже по-хозяйски.

Они выпили кофе и ушли. Оставшись один, Тихоня убрал со стола, доел надкусанное и допил кофе. Они говорили по-айгрински, чтобы он не понял. Тихоня невольно усмехнулся, расставляя на сушке крохотные кофейные чашки. Что один из его прошлых хозяев – второй или даже ещё самый первый – учил его айгринскому, никто не знал. А тот хозяин, удивляясь и восхищаясь его способностями к языкам, тоже… так и не догадался, что учить-то его начали ещё до всего, до Амрокса, и он сначала не учил, а вспоминал и ещё удивлялся, почему воспоминания не болят, а потом втянулся. Что ж, не хотят, чтобы он знал, значит, и не покажем знания. И что всё понял. Его продали этому бывшему военному, он-то думал, что хозяин работать будет, ну, там вербовка или прокачка, а это, значит, так. Ну что ж, лучше не будет, а хуже – всегда. У хозяина свои игры, а у него… а ему всё равно.

Дамхар

Белое холодное солнце на бледном до белизны небе, белые холодно искрящиеся холмы по сторонам, белая заиндевевшая дорога в белых после недавней метели застругах, белые заиндевевшие и заснеженные деревья… А ему почему-то легко и хорошо. И глаза не болят, и белизна… живая, ничего похожего на то «белое безмолвие», что перед Новым годом.

Гаор вёл машину легко и уверенно. На складах он загрузился под завязку, в заведении сытно пообедал в дружной свойской компании, даже с девками по старой памяти побалагурил, маршрут выверен и никаких неожиданностей не предвидится. И с чего это ему так похорошело? И сам себе мысленно ответил: а с того, что пока хозяин из Аргата не вернётся, никуда его не продадут. Если только эта сволочуга сама не припрётся. И задохнулся от мгновенно окатившего его страха. А ведь и впрямь, если что… и сам себя оборвал. Не скули. Насчёт Фрегора ты уже всё решил. Будет – так будет, а до расстрела не помирай.

Впереди на сияющей искрящейся от солнца дороге показалась стремительно растущая чёрная… фигура? Да, пешеход, похоже, женщина, в тёмной, а против солнца чёрной одежде. Судя по платку, нашенская, ургорки так не ходят. Гаор плавно сбавил ход и принял чуть правее: дорога из-за снежных валов на обочинах стала заметно уже, как бы не задеть. Женщина, услышав гул мотора, остановилась и обернулась. И Гаор не смог не остановиться. Даже не успев удивиться ни низко опущенному на лоб и закрывающему шею платку, так что не видно ни клейма, ни ошейника, ни старому в морщинах лицу, он приоткрыл дверцу и предложил:

– Подвезти?

Светлые, но не выцветшие, а просто светлые, как зимнее небо, ясные глаза блеснули, уколов его острыми искрами.

– А знаешь куда?

– А ты и укажешь, – весело ответил Гаор.

– И хозяина не побоишься?

Гаор молча мотнул головой.

– Ишь ты смелый и удалый какой,– рассмеялась она совсем не старческим смехом. – И где ж тут залезать?

Гаор легко вышел из машины, распахнул перед ней дверцу и подсадил под локоток. Вернулся на своё место и положил руки на руль, всем видом демонстрируя готовность выполнить любой приказ.

– Прямо, – приказала женщина.

– Есть прямо, – негромко гаркнул по-армейски Гаор, срывая машину с места.

Женщина засмеялась.

– Это где ж так наловчился?

Засмеялся и Гаор, правда, не так уж весело.

– Я, мать, семнадцать лет в армии оттрубил.

Она кивнула.

– А ошейник сколько носишь?

Мимолётно удивившись тому, как быстро в нём признали обращённого, и тут же сообразив, что сам проговорился, сказав об армии, Гаор ответил:

– Шестой год пошёл.

Она снова кивнула. И странно. Смотрела она перед собой на искрящуюся снежную дорогу, а Гаору казалось, что её внимательный, не злой, но требовательный взгляд не отпускает его, проникая сквозь одежду и кожу в самое нутро. Он ждал вопроса о причине обращения, а она сказала:

– Долго ж они тебя держали. Ну ладно. Всё не зря, – и требовательно. – Всё, что хотел, вспомнил?

– Не знаю, – растерянно ответил Гаор и, помедлив с мгновение, спросил: – А чего мне хотеть?

– А хоть имя своё, – усмехнулась она.

– Материно? – уточнил Гаор и кивнул. – Это вспомнил.

– Ну, так скажи, – потребовала она. – Полное скажи.

– Горыня, – так же твёрдо ответил Гаор. – Горыня Курешанин.

– Ишь ты, – удивилась она. – И вправду значит. А я думала, поблазнилось им. Ну, крепка курешанская сила.

Гаор невольно затаил дыхание, ожидая дальнейшего. Но она молчала.

– Хватит с тебя пока, – наконец решила она. – Остального пока нельзя тебе, ношу по силе бери.

– А когда… остальное? – хрипло спросил Гаор.

– Время придёт, узнаешь, – отмахнулась она от него и подалась вперёд. – Вон у той сосны останови, мне по тропке дальше, не пройдёт там тарахтелка твоя.

Гаор послушно и плавно притормозил, потянулся открыть ей дверцу, но она неожиданно ловко справилась сама и по-молодому резво выпрыгнула прямо на обочину, в снежный вал без малейших признаков тропки. Махнула рукой.

– Мне вслед не смотри. Езжай себе, всё тебе в удачу будет. Отмолила тебя матерь твоя.

И подчиняясь этому голосу, он стронул фургон, даже не поглядев в боковое зеркальце, как она там, в снегу.

Аргат

Забрав машину, Коррант полдня гонял по автодрому, привыкая к машине и приучая её к себе. И обдумывал новые, открывшиеся перед ним возможности.

Новая машина позволила отказаться от поезда, но это он и планировал, а вот, что, если выехать в полночь, то за сутки он доберётся до дома, даже быстрее, это новая вводная. Во всяком случае, ночевать в дороге не придётся, а сам он отоспится уже дома: не такой уж он старый, чтоб не выдержать столько за рулём, к тому же внедорожник такого уровня позволит спрямить, а значит, выиграть во времени.

Приняв решение, он позвонил Нургану и договорился, что заберёт раба сегодня в полночь на выезде из Аргата. Нурган согласился с плохо скрытой радостью в голосе. Разумеется, Коррант ничем не показал, что заметил, но мысленно усмехнулся: надо же, как хочет от клеймёного родича избавиться. Интересно, он парню хоть одежду даст, или так и привезёт в одной рубашке на голое тело? И на всякий случай, наполняя новый фургон всем, что можно купить в Аргате дешевле, чем в Дамхаре, он в магазине Рабского ведомства приобрёл «зимний полный комплект №3 для уличных работ». Потом заехал к бывшему сослуживцу, широко известному в узких кругах своей запасливостью, и купил «антисонник» – набор тонизирующих, но не возбуждающих таблеток. Когда-то он его получал в пайке перед дежурствами или сложной длительной работой с документами. Сейчас не война, и он не на службе, но за гемы и по знакомству достать можно всё, и даже больше.

Вернувшись в Офицерский Клуб, Коррант собрал вещи и лёг, приказав себе проснуться за период до полуночи. Наука, освоенная им ещё в училище, вернее, их всех там этому специально учили. Как и многому другому.

Когда за ним пришли, Тихоня спал. Сквозь сон услышал, как в прихожей открывается дверь, но толком проснуться не успел и выбежал встречать хозяина, как спал, нагишом.

– Крепко спишь, – усмехнулся хозяин.

– Прошу милостивого прощения, хозяин, – пробормотал он в ответ и поклонился.

На колени вставать не стал: не такое уж большое нарушение, да и продали его уже, правда, новому хозяину не передали, но это дело дней. Если не периодов. Всё это время Гихоня с тоской и страхом ждал неизбежной отправки в отстойник. Как обходятся в камерах с «подстилками» он хорошо знал. А скрыть не удастся, он же по-поселковому ни слова не знает. Жалко, знал бы раньше, у Лохмача бы выспросил. Так что… убить не убьют, но побить очень даже могут. Если не придётся надзирателей услаждать, что, в общем-то, не лучше. И, похоже, вот оно – его время – и пришло.

– Давай, – хозяин снова усмехнулся. – Приводи себя в порядок и свари кофе. Живо.

– Да, хозяин, – ответил Тихоня и бросился выполнять приказание.

Продали, не продали, а влепить и сейчас вполне могут. И вполне обоснованно.

Кофейник на огонь, наскоро ополоснуться под холодным душем, прогоняя сон. Только успел вытереться, а кофе уже почти готов, ещё раз поднять пену и можно подавать.

Нурган в распахнутой куртке сидел у стола. Тихоня аккуратно поставил поднос на угол стола и отступил на шаг. Нурган небрежным залпом выпил крепчайший кофе и удовлетворённо кивнул.

– Так, с этим всё.

Убрал бумаги во внутренний карман и обернулся.

Тихоня, по-прежнему голый, настороженно, но улыбаясь, как и положено домашнему рабу ночью перед хозяином, смотрел на него. Нурган невольно усмехнулся: настолько мальчишка был похож сейчас… на брата-Наследника, их общего старшего брата.

– Одевайся, – Нурган кивком показал ему на туго набитую спортивную сумку.

– Да, хозяин, – привычно ответил Тихоня и склонился над сумкой.

Одежды оказалось много. И… и для отстойника одевают по-другому: штаны и рубашка на голое тело, да ещё и какие похуже: там же всё равно отберут. А тут… тёплое бельё, вязаный джемпер, высокие зимние ботинки на толстой подошве, толстые носки, куртка с капюшоном и тёплой подстёжкой. Все вещи, правда, старые, ношеные, побывавшие и в стирке, и в починке, но целые и крепкие. Штанов и рубашки в сумке не было, так что, надо полагать, старые, те, в которых его сюда привезли. Он быстро оделся и встал перед хозяином.

Нурган рывком встал и приказал.

– Иди за мной.

– Да, хозяин, – прозвучало в ответ уже за спиной.

Они спустились в гараж, и Нурган открыл багажник.

– Залезай.

Пробормотав положенную формулу, Тихоня выполнил приказ.

Захлопнув крышку, Нурган сел за руль и включил механизм ворот. Да, конечно, время позднее, ни машин, ни прохожих, мимо полиции на скорости, но он не может рисковать. Мало ли что. Сколько тщательно продуманных и блестяще проведённых операций проваливались на последних шагах, когда, казалось бы, уже всё, уже триумф, а получалось… Нет, он себе этого позволить не может. Так что, будем точны. Договорились в полночь, Коррант, как военный, должен быть точен. Будем точны и мы. Опередим его ровно на пять долей. И для выражения почтения продавца к покупателю. И дадим мальчишке время. Услышать и понять. Хотя, кажется, догадался.

Машина шла плавно, крышка придавливала мягко, без боли. Значит, что? Куда его везут? Не в отстойник, туда бы одели по-другому. Уже легче. А куда? К новому хозяину. А зачем тогда куртка, тёплое бельё… Ну, куда бы ни привезли, рабом он был, рабом и останется. Ошейник не снимается, клеймо не смывается…

…– Есть такое слово. Необратимость. Запомни. Две вещи необратимы в жизни. Смерть и клеймо. Умерший живым не станет. А рабу свободным не быть. Всё остальное обратимо и исправимо. А это нет. Необратимость. Запомни…

…Запомнил. Кто ему это говорил, забыл, ни лица, ни голоса, только слова. Сами по себе. Тихоня устало закрыл глаза и постарался задремать. Разбудили-то посреди ночи. А у нового хозяина не поспишь. Купленного всегда сразу ломают, чтобы всё понял и уже не трепыхался. И не похож новый хозяин на любителя ночных услад, такие предпочитают баб, зачем он такому?

Мягко дрогнув, машина остановилась, щёлкнул замок багажника, и хозяйский голос скомандовал.

– Вылезай.

– Да, хозяин, – отозвался Тихоня, выбираясь наружу.

А, выбравшись, изумлённо огляделся. Он ждал очередного гаража, ну, двора, но не такого. Машина стояла на пустынном шоссе, а вокруг только снег и темнота. Да что же это такое?!

– Ступай, оправься, – вывел его из изумлённого оцепенения голос хозяина.

– Да, хозяин, – растерянно ответил он привычной формулой и шагнул прямо в снег. Да, конечно, не особо хочется, но и раз разрешили, надо воспользоваться.

Стоя у машины, Нурган молча следил за неуверенными шагами раба. Ну да, всё правильно, домашний, а последние три года был в пресс-камере, а там и прогулок не положено, не то, что выхода. Да, вот ещё надо обязательно. Аггел, чуть не забыл, а сам бы мальчишка в жизни не сообразил бы.

– Скоро ты там? – начальственно прикрикнул он.

– Иду, хозяин, – сразу отозвался Тихоня.

Когда он, оправляя на ходу одежду, вернулся к машине, Нурган заговорил жёстко и даже чуть неприязненно.

– Слушай внимательно. Я тебя продал. Сейчас приедет твой новый хозяин и заберёт тебя. Запомни. Тебя будут спрашивать. О прежних хозяевах. О пресс-камере молчи. Об остальном что хочешь, ври. Или правду говори. А об этом молчи. Понял?

При первых же его словах, Тихоня опустил голову. И показывая покорность, и скрывая глаза. И ответил так же, не поднимая глаз:

– Да, хозяин.

– В глаза смотри, – потребовал Нурган.

Тихоня послушно поднял голову. Их глаза встретились. И Нурган сказал то, чего не собирался говорить, даже не думал, что сорвётся.

– Я не могу тебя больше прикрывать. Понимаешь?!

Вопрос не требовал ответа, но Тихоня ответил. Положенными, вбитыми намертво словами, как надлежит отвечать рабу.

– Да, хозяин. Слушаюсь, хозяин.

И равнодушная покорность в его голосе как бы отрезвила Нургана. Он отвернулся и закурил. Ну, сорвалось – так сорвалось. Что там понял мальчишка… неважно. Сейчас и пока. А там… там видно будет.

На повороте блеснули фары подъезжающей машины, и Нурган невольно перевёл дыхание. Ну, вот и всё.

Коррант ещё до поворота увидел машину и две фигуры возле неё. Ты смотри, какая предупредительность, даже на оправку раба вывели. И одели по сезону. Ну что ж, похоже, без обмана.

Увидев быстро приближающийся большой глухой фургон, Тихоня похолодел. Это за ним?! Куда?! В отстойник?! Нет, те машины другие. Значит туда, на исследования. Были такие разговоры, слышал. Но это же смерть! Хуже смерти!

Машина остановилась, и из кабины вышел мужчина в военной, без погон и петлиц, куртке. Тот самый, кого тогда приводил хозяин. «Бывший хозяин», – сразу мысленно поправил себя Тихоня, глядя, как господа здороваются и обмениваются бумагами. А это, значит, новый. Ну, лучше не будет, а деваться некуда. «Такая уж судьба наша», – мысленно услышал он покорный голос садовника в Амроксе и как-то упустил момент, когда господа закончили свои дела и попрощались.

Два конверта: в одном купчая и квитанция об уплате налогов, в другом несколько крупных купюр – перешли из рук в руки. Нурган, даже не открыв свой, вежливо, но торопливо попрощался, прыгнул в свою машину и с места дал полный газ. Проверив в свете фар купчую и квитанцию, Коррант убрал конверт во внутренний карман и, наконец, посмотрел на своё приобретение.

Тихоня настороженно смотрел на своего нового хозяина. И что теперь? По обычаю? Их глаза встретились, и Тихоня понял: обычай первой пощёчины будет соблюден.

– Подойди, – приказал Коррант и, усмехнувшись, пояснил: – Я твой хозяин.

Тихоня повиновался и тут же получил несильную, но вполне ощутимую пощёчину.

– Да, хозяин, – покорно склонил он голову.

А когда поднял, увидел маленький прозрачный пакет с бутербродами.

– Ешь, – не так разрешил, как распорядился хозяин.

И Тихоня не замедлил с выполнением.

Дав ему дожевать, Коррант спросил.

– И как прозывался?

– Тихоня, хозяин.

Коррант невольно усмехнулся: у тихушника и раб тихоня. Но менять имя не стал.

– Хорошо, пусть так и будет, – и распахнул заднюю дверцу фургона. – Залезай и ложись.

– Да, хозяин, – отозвался Тихоня, не слишком ловко влезая в фургон.

Коррант захлопнул за ним дверцу и сел за руль. Ну, теперь вперёд и до упора. Маршрут он прикинул, и к полуночи должен быть дома. Плюс-минус период. Бывало и хуже.

Нащупав на полу между мешками и ящиками что-то мягкое, вроде как тоже толстый мешок, но пустой, Тихоня расправил его и лёг. Ну, вот и всё, первую пощёчину и первую еду он получил. Будем надеяться, что этим хозяин и ограничится, не станет добавлять плетей или ещё чего особенного. Интересно, конечно, потребуют с него только обслуги или услады тоже, но… но не ему решать. Он вздохнул, повернулся набок, прижимаясь горящей от хозяйской оплеухи щекой к мягкой приятно прохладной ткани, и мгновенно заснул.

Дамхар

Ночная езда, да ещё зимой – не самое лёгкое и приятное занятие, но Коррант наслаждался и новой машиной, и мыслями о необыкновенно удачных покупках, а потому никаких сложностей попросту не замечал. Финансов не просто хватило на всё, но ещё и кое-что осталось! И это кое-что лежит и потихоньку обрастает процентами. Как и открытые им храмовые счета на каждого сына и каждую дочь. Он делал это сразу же на следующий день после их рождения, одновременно оформляя благодарственный молебен Огню и открывая счёт. И даже, в нарушение обычаев, делал сыновьям и дочерям одинаковые вклады. Хотя… не такое уж это нарушение, ибо сказано: «Любой дар Огня – благо!». Сбрасывая восторженными рассуждениями и даже напеванием молитв лёгкую эйфорию, вызванную таблетками, Коррант сохранял трезвый контроль над дорогой и окружающим. Сзади тихо, ни истерического плача или смеха, ни просьб выпустить, так что можно считать доказанным, что в отстойниках рабов только портят. И, значит, продажа из рук в руки не просто удобна, но и ресурсосберегающа, что согласно новым веяниям является приоритетом в планировании и осуществлении экономической деятельности. Эк заворачивают умники аргатские, того и гляди доболтаются… но пока им не дали укорот, как говорят в посёлках, считаем эти рассуждения разрешёнными. А отлично вышколенного домашнего раба можно и не только в гараже использовать. Без членовредительства и с прибылью! Слава Огню, что, сжигая, даёт тепло и свет. Кому гореть, а кому греться – не нам решать, на всё воля Огня!

Тихоня спал, просыпался и снова засыпал под мерный рокот мотора и плавное покачивание. Его везут, можно спать. Когда привезут, тогда разбудят. И он один, в темноте, можно думать о своём, не боясь, что кто-то увидит…

…– Ты чему улыбаешься? …

…– Ты плакал? Почему? …

…– О чём думаешь? …

…Всем всё надо знать. Ничего не спрячешь. Нет, вот так, как сейчас, хорошо. Есть, правда, уже хочется, но ещё можно терпеть.

Небо постепенно синело, потом посветлело, и когда стало совсем светлым, граница Дамхара была уже позади.

Коррант посмотрел на часы и присвистнул: однако рванули! Этак он домой до полуночи успеет. Но надо бы остановиться, слегка размяться и перекусить. И раба на оправку выпустить. Он остановил машину, в который раз радостно удивившись её отзывчивости, и нажатием кнопки выключил замок задней дверцы – цивилизация, аггел её трахни!

Всё-таки Тихоня задремал и не сразу понял, почему перестал дрожать пол. Щёлкнул замок, дверь распахнулась, и в лицо ему ударил пронзительно белый свет, заставив его зажмуриться и закрыть лицо ладонями.

– Вылезай! – скомандовал весёлый хозяйский голос.

Всё ещё закрывая лицо, Тихоня полез наружу. Холодный воздух обжёг лицо и руки. Помедлив несколько мгновений, он осторожно опустил руки и открыл глаза.

Коррант невольно рассмеялся, видя, как изумлённо озирается мальчишка. Можно подумать, никогда снега не видел.

– Давай, сбегай, оправься, – приказал он.

Тихоня послушно шагнул в снежную целину, сразу провалившись по колени. Лицо обжигал холодный, как в пресс-камере на выбраковке, колючий воздух, хотя нет, там было теплее, руки сразу онемели и не слушались. Расстёгиваться было страшно, но и ослушаться нельзя, и не в штаны же оправляться.

Коррант достал из кабины термос и пакет с бутербродами. И самому перекусить, и мальчишку подкормить. Домашний раб… похоже, действительно из дома не выпускали. Вот потеха в усадьбе пойдёт! Хотя, если мальчишку, когда Рыжий в рейсе, ставить, скажем, на уборку комнат, то польза будет, и немалая.

Вернувшись к машине, Тихоня остановился в шаге от сидевшего на подножке машины хозяина и вежливо потупился. Коррант усмехнулся.

– Возьми, поешь, – разрешил он.

– Спасибо, хозяин, – выдохнул Тихоня.

Он налил себе в колпачок от термоса кофе, взял бутерброд и, отступив на шаг, приступил к трапезе. Именно так, чтобы не сорваться и не заглотать всё сразу, чтобы хозяин не посчитал его жадность упрёком себе, что, дескать, заморил голодом раба.

Когда он доел, Коррант кивком разрешил ему повторить и встал.

– Доедай и убирай. Я сейчас, – и не оглядываясь, пошёл к видневшимся невдалеке кустам.

Тихоня аккуратно завернул оставшиеся бутерброды, невольно пересчитав их – четыре, завинтил оба колпачка на термосе. Тепло от выпитого и съеденного приятно растекалось по телу. Даже уже казалось не так холодно. Осторожно подёргал дверцу машины, пытаясь открыть.

– Не так, – прозвучал сзади голос хозяина, и Тихоня невольно втянул голову в плечи, ожидая неизбежного удара.

Но вместо удара ему показали, как открыть дверцу и куда спрятать свёрток и термос. А потом отправили обратно в кузов.

В кузове Тихоня уже совсем спокойно устроился на расстеленном на полу мешке, или что там такое, и сыто задремал. Его везут, везут далеко, очень далеко, где всё старое до него не дотянется, хозяин оказался добрым: не бил, накормил и напоил своим, и услады не потребовал. Нет, он, конечно, не против, потребуют – всё сделает, но без этого лучше.

Летела навстречу заснеженная дорога. Коррант бесстрашно сворачивал на заметённые недавней вьюгой, а то и перегороженные свежими сугробами просёлки, наслаждаясь лёгкостью, с которой машина проминала эти преграды, сметая их верхушки бампером. Ну, надо же какие чудеса водятся в закрытых ангарах. И от тихушника бывает польза! Редко, но бывает. Как и положено чуду. И раб вполне приличный. Домашний, обученный. Ба-альших гемов такое нынче стоит. Как и раньше, правда. А здорово цены на рабов вверх полезли. Ну да, новые правила содержания. Дороже содержание, дороже и товар. Всё понятно. Но есть тут ещё что-то. Похоже… похоже нас всех к чему-то готовят, чтобы мы сами чего-то попросили. И тогда нам это дадут. Тактика известная: мы всё получаем только по собственному желанию. Главное – заранее догадаться, чего власть от нас хочет, что именно мы должны захотеть, чтобы она нам это дала. Потому как, если не угадаешь, то огребёшь за недогадливость… по полной. Власть не любит, когда её не понимают.

Эйфория от таблеток уже проходила, оставляя холодную ясность, потом она сменится даже не усталостью, а опустошённостью, но он будет уже дома. Стоп, рано о доме подумал, ещё ехать и ехать, не расслабляйся.

Стремительно темнело небо, и, отражая его, поголубели, а потом посинели снега и дорога. Коррант включил вмонтированный в панель радиоприёмник – ну с ума сойти, до чего цивилизация докатилась! – и сразу услышал местную станцию, как раз вечерний выпуск местных новостей. Ну-ка, что тут без него было?

Сзади вдруг требовательно заверещала полицейская сирена. Коррант, помянув всех аггелов, нажал на тормоз и поглядел в зеркальце. Его догонял, переваливаясь на снежных заносах, полицейский патруль. С чего бы это? Опять у них дезертиры шляются?

Высокие снежные откосы на обочинах не дали патрулю поравняться, и патрульная машина, украшенная пронзительно красной мигалкой на крыше, остановилась почти вплотную сзади.

Помянув аггелоа ещё раз, но уже покрепче, Коррант вышел и неспешно направился вдоль борта к вывалившимся из своей машины патрульным.

– Капитан, здорово! – радостно демонстрируя дружелюбие, издали заорал старший патруля. – Еле догнали! Никогда не видел такого! Где такие водятся?!

– Здорово, сержант! – так же весело ответил Коррант, обмениваясь с ним рукопожатием и кивая жадно разглядывавшим его машину рядовым. – А в Аргате, на закрытых полигонах.

– С ума сойти! – искренне ахнул сержант. – И чего им в ней не понравилось?

Коррант пожал плечами.

– Мне не сказали, но, похоже, с бронёй что-то не заладилось. Так-то её ещё до ума доводить надо.

– Ну, понятно, – кивнул сержант. – У нас не Аргат. А так-то смотрится. Ладно. Домой спешишь?

Коррант с улыбкой кивнул.

– Ладно, – ещё раз кивнул сержант. – Давай вперёд, а мы за тобой. Больно хорошую колею оставляешь.

– На секторную выведу, а дальше мне напрямую, – предупредил Коррант.

– Идёт.

Коррант сел за руль и плавно стронул машину с места. Сзади задёргалась, раскачиваясь, патрульная машина. Не сразу, но всё-таки двинулась, не завязла. Вот и отлично, а то пришлось бы на буксир брать и вытаскивать. Да, конечно, он прибеднился, машина и так хороша, но всё же доводка требуется. И пожалуй… пожалуй, надо будет Рыжего на время снять с рейсов, пусть занимается машиной. Сделает он её, конечно, под себя, как и старый фургон, но пускай.

Под эти приятные мысли он выехал на секторное шоссе и прощально помигал патрульным фарами. Те в ответ крякнули сиреной и унеслись в противоположном направлении. Коррант усмехнулся: самое позднее к завтрашнему утру пол-Дамхара будет знать о его покупке. Но тоже пускай. Человеку, способному добыть такой трофей, всюду и всегда почёт и уважение.

И ещё один просёлок, и сугроб на таран, и… и до чего же хороша машина! И поместительна. А когда Рыжий крепёж подгонит, да, не забыть, Джадда напрячь, пусть тоже займётся, ремни как раз по его части, ремни, а заготовки-то есть? Тогда послать заказ… А кого на посыл дёрнуть? Все ведь в хозяйстве, все при деле, не Трёпку же, дуру косматую, ладно, это уже пусть Нянька думает. А до дома всего ничего осталось, и он как раз до полуночи успевает.

Тихоне давно хотелось есть, и ещё всякого, но он привычно терпел, покачиваясь вместе с полом. Останавливались, снова ехали, иногда его слегка катало по кузову, прижимая к ящикам и мешкам у бортов, но не больно. Чтобы не думать о еде, он старался не просыпаться, но настоящего сна уже не получалось, так, дрёма. А хорошо бы, чтобы у хозяина больше рабов не было. Одному на всё про всё, конечно, нелегко, весь день крутишься, не присядешь, а ночью лежишь, так тоже работаешь, но всё равно лучше, чем, если с другими хозяйскую ласку делить. А если ещё и поселковые, аборигены, або… то всё, сам в хозяйскую постель полезешь, лишь бы с ними в одной камере на ночь не остаться, ведь придушат, как нечего делать. Сколько он таких рассказов наслушался, да и сам в отстойнике хоть и немного, а хлебнул.

Действие таблеток заканчивалось, но и осталось… два поворота, нет, уже один, уже забор знакомый, седьмая от угла доска с кривизной, как поставили тогда, так и стоит, как-то так получается, что ровные да гладкие гниют, а этой хоть бы что. А вон и ворота, все наверняка спят, так мы разбудим!

Коррант остановил машину почти вплотную к воротам, дал короткий гудок и, не дожидаясь ответа, вышел из машины. Но, к его огорчению, калитка оказалась закрытой не на ключ, а щеколду. Нет, что порядок блюдут – это хорошо, но ему-то – хозяину! – как в дом попасть?! Он уже сердито грохнул в загудевшие доски кулаком. Сразу залился басистым лаем Полкан, хлопнула дверь рабского крыльца, послышались голоса.

Принюхавшийся Полкан с визгом прыгал на ворота, заскрипел под чьими-то сапогами снег, над воротами появилась и тут же скрылась взлохмаченная голова Лузги, и, наконец, одновременно с вопросами: «Кто тама?» – выдернули обе щеколды, распахивая сразу и калитку, и ворота.

– А ну, с дороги! – весело гаркнул Коррант, бегом возвращаясь к машине.

Заведя машину во двор, он отключил замок задней двери и вышел в многоголосый хор искренних, как он надеялся, поздравлений с приездом. Отвечая сразу всем общим кивком и не слушая неизбежных сбивчивых отчётов – это всё завтра – Коррант открыл заднюю дверцу.

– Тихоня! Вылезай!

– Да, хозяин, – откликнулись изнутри.

Наступила несколько настороженная тишина. Столпившиеся вокруг машины полуодетые – многие в одном белье, только куртки накинули – взлохмаченные со сна рабы рассматривали неловко вылезающего из машины высокого и тонкого черноволосого парня. Блеснула искорка рабского ошейника, и толпа облегчённо зашумела.

– Всё, – строго скомандовал Коррант, – Тумак, ворота закрой, Нянька, гони всех, пока не поморозились, новокупку устрой, остальное всё завтра. Рыжий где?

– В рейсе Рыжий, – ответила Нянька. – И куды его? – она кивком показала на Тихоню.

– Рыжий вернётся, в гараже ему помогать будет, – Коррант обернулся, проверяя, закрыли ли ворота и калитку, и вернулся в кабину.

Чубарь уже открывал гараж. Остальные, шумной толпой окружив совершенно ошалевшего Тихоню, повалили к своей двери.

Коррант повелительно махнул Чубарю.

– Ступай.

Чубарь тут же выполнил приказ.

Заведя новый фургон в гараж, сразу показавшийся тесным, Коррант выключил свет, закрыл ворота и, не спеша, пошёл через двор к дому. Из рабской кухни доносились голоса. Надо бы их разогнать, но на это Нянька есть. «Пусть хоть кто-нибудь завтра проспать попробует, всех перепорю!» – весело подумал Коррант, проходя по коридору на свою половину. И едва вошёл, сразу оказался в объятиях Гройны. Но он уже спал.

В самом страшном сне Тихоня не мог представить, что окажется среди аборигенов, в полной их власти. Его окружили, дёргали за руки и полы куртки, о чём-то спрашивали, от непонятной булькающей речи сразу разболелась голова.

– А ну цыцьте! – остановила общий гомон Нянька. – Ты чо, парень, – перешла она на ургорский, – совсем по-нашенски не знаешь?

Тихоня с робкой надеждой посмотрел на неё. Вопрос он не так понял, как догадался.

– Нет, я не знаю… поселкового.

Остальные удивлённо зашумели, но Нянька кивнула.

– Ладно, бывает. Как прозываешься?

– Тихоня, – ответил он, с ужасом ожидая дальнейших вопросов.

Но, к его облегчению, эта немолодая рабыня решила по-другому.

– Ладно, поешь с дороги и ложись. Всё завтра решим.

Большуха уже ставила на стол миску с кашей и кружку молока.

– На полати его, Старшая Мать?

– А куда ж ещё, – кивнула Нянька, разглядывая неуверенно снимавшего свою куртку молодого – ну, совсем мальчишка – черноглазого и черноволосого раба. Да, бывает же! Кабы не клеймо с ошейником, то чистый ургор.

Остальные, негромко судача – ну, скажи, как на Гарда смахивает, как прямь ещё один бастард хозяйский, а кружок на лбу, надо же такому – разошлись из кухни, и доедал Тихоня уже в одиночестве. Допив молоко, он поднял глаза на сидевшую напротив рабыню, моложе той, что всеми командовала, но тоже… в возрасте, и постарался ей улыбнуться.

– Спасибо.

– А на здоровье, – ответила она, к его радости, по-ургорски.

Ответила доброжелательно, и Тихоня рискнул продолжить разговор.

– А где тут…– он невольно замялся, подбирая слово, но она поняла его, и улыбнулась.

– А по коридору прямо, там увидишь. Городской поди?

Он кивнул, и она с непонятной ему гордостью сказала:

– Ну, так и у нас по-городскому сделано. Не хуже господского. Давай беги по-быстрому.

Недлинный узкий коридор, из-за простых некрашеных дверей храп, сопение, приглушенные голоса… «У каждого своя камера?» – обрадовано удивился Тихоня. Ну, так это совсем другое дело! Это уже есть шанс выжить! А на обратном пути он разобрал, что двери не запираются, снаружи-то точно. Ну, так просто отлично! И в кухне он уже совсем спокойно выслушал распоряжение забраться на здешние высокие, под самым потолком нары со странным названием полати