Железный Аспид. Книга 2: Мир

3. Глава, в которой Джуру водить

Тварь на потолке ощерилась. Орис уже знал, чем это закончится, и присмотрел себе укрытие. Его предшественник был настолько мил, что оставил после себя обглоданный скелет и ошметки мяса в углу. Гнилое нутро воняло так, что волосы шевелились, но делать нечего: шлепая по вязкой жиже, юноша на полусогнутых пробрался к скелету и юркнул между ребер. Кто бы ни был обитатель этой камеры при жизни, он оказался широк в кости. Тварь наверху зарокотала и раззявила круглую пасть. Орис не мог отвести от нее взгляд, хоть зрелище было омерзительным. Ему казалось, что зажмурься он, и тотчас гадина обнаружит его и набросится. Нет, пусть чует, что он за ней следит.

Пасть раскрылась, как у лягушки, и вот обнажились два ряда зубов, потом четыре, шесть… Тварь выворачивалась наизнанку. Ее внутренний мир был сплошь усеян зубами: тело вразнобой покрывали клыки, моляры, кариозные резцы. Человечьи, волчьи, даже рыбьи. Те, что без корней, отрывались и падали, скакали по ребрам укрытия Ориса. Юноша стряхнул с куртки пару молочных и съежился. Теперь закрыть уши, вспомнил он. С прошлого раза в голове еще звенело.

Тварь вывернулась целиком, как грязный носок. Медленно, смакуя процесс. И внезапно все повернуло вспять! Черная кожа стремительно катила обратно – от хвоста к пасти, ряды зубов стучали и щелкали друг о друга. Какие-то дымились, какие-то искрили. Громче, еще громче и… бац! Сомкнув последний ряд, тварь испустила плотный клубок огня. В камере стало нестерпимо светло и жарко, но только на минуту. Шар растаял над убежищем Ориса, а тварь еще тлела. Правда, недолго. Когда она угасла, потекли страшные минуты в темноте. Сколько – он не мог сказать точно, ведь комм у него отобрали. Может, и не слишком долго. В отблесках углей на загривке твари ему казалось, что та подбирается ближе. В тюрьме пахло тухлым от лужи с бурой жижей и от слизи, что сочилась из трещин повсюду. Капли где-то громко ударяли в пол. Тварь наверху чавкала и трясла складками на брюхе.

Сколько его тут продержат? Сразу после принудительной стыковки Ориса, минуя адаптационный блок, доставили в этот карцер. Кто его привел, невозможно было различить из-за имперских скафандров: черная форма принимала вид безликой тени и окутывала тело целиком. Снаружи все были черными призраками без опознавательных знаков и даже лиц. Точно как в его детских кошмарах. Из чего состоял костюм, никто на Бране толком не знал. Но на вид это была мельчайшая темно-графитовая сетка, то ли из малоизвестного пластика, то ли из жидкого металла. Скафандр был второй кожей и абсолютно стирал различия. Как имперцы узнавали друг друга? Орис приметил: костюм реагировал на прикосновение к офицерской пластине или камню на воротнике.

Пить хотелось еще с отлета. Во рту пересохло, как только он выскочил из вормхолла. Здесь пацан от страха проглотил язык, а как только ему присвоили статус военнопленного и зачитали права, то затолкали в карцер и испарились. Нет, еще процедили на общеимперском что-то вроде «успокойтесь» или «не стоит волноваться» – Орис был недостаточно хорош в языках.

Но какого ж бозона? Не стоит волноваться… Об этой твари наверху, об останках соседа, о жажде или мучительной смерти? Угли на холке твари еще тлели, и в их свете лужа в углу показалась не так чтобы сильно противной. На карачках Орис выполз из-под ребер и двинулся к луже. Загреб в ладони жижи и принюхался: однозначно НЕТ.

Он вернулся в свое убежище и подумал, насколько же оно позорное. В целом положение героя было позорным от начала и до конца. Вонючее брюхо, склизкий пол, холод и голод. Тварь на потолке скалится… опять выворачиваться будет. Орис лег ничком в слизь и закрыл глаза. Пусть жрет. Он выдохся.

* * *

Для разговора с Харгеном андроида увезли далеко от города, в тот самый зал суда. На ту самую арену. Он даже понервничал в карфлайте, но зря. Так уж вышло, что в целой столице единственным местом, достойным официальной встречи больших шишек, оказался эшафот. Одиннадцать представителей от правящих домов молчали в своих креслах, в своих мыслях. Даже не переглядывались. Когда Эйдена подвели к председателю, тот не шелохнулся. Вниманием Зури владели экраны, где в ту минуту шла трансляция из карцера Ориса. Изображение зубастой твари над юношей расползлось на всю стену зала. Харген опустил плечи и казался меньше, чем всегда.

– Что ты хочешь за то, чтобы приказать им улучшить условия для моего сына в плену?

Оказывается, председатель умел вести дела цивилизованно. Синтетик безучастно наблюдал трансляцию, где юноша ползал у грязной лужи.

– Опусти меня на Роркс.

– Зачем?

– У них эпидемия в сети, как раз по моей части.

Роркс, значит. Так близко к наводчику – паранойя, замысел или совпадение? И цифровые диски явно сочувствуют искусственному интеллекту этого дьявола. Харген вздохнул.

– Послушай… Я могу устроить обмен пленными. Ты вернешься к своим, а я получу сына назад.

– Не хочу возвращаться на работу.

– Что?!

– Отпусти меня на Роркс, и сопляку выдадут пуф, какао, плед и даже кошку. Это все.

– Нет!

Андроид встал нос к носу с врагом, и охрана взвела крименганы.

– Еще я прикажу своим отступить. Но Орис останется там, а я – в Альянсе.

– И война закончится?

– Вытащи мой чип обрыва кротовин и организуй переговоры с герцогом.

– Вытащу после. Если договоримся.

Ко связи с вражеским флагманом Харген был готов с самого утра. Имперские голограммы не могли пробиться из космоса в гиперпространственный карман, и обе стороны удовлетворились экраном. Джур был не один. В экстренных случаях ему на хвост садились адмиралы и парламентарии. Герцог был напряжен из-за соглядатаев за спиной, из-за первого разговора с Эйденом за сто прошедших лет.

А теперь из-за его отказа вернуться на Ибрион.

– Мы создадим Орису условия, зеркальные тем, которыми обеспечат Его Величество на Бране. – процедил риз Авир.

– И мы должны отступить.

– Что? – брови герцога взлетели вверх. – Что, Эйден?..

– Отступить по всем секторам. Мы приостановим конфликт между империей и альянсом.

Глаза Вуриса позади друга округлились, как блюдца. Риз Авир дернулся, будто хотел оглянуться на геронтов совета миров, но передумал. Чужие пусть видят его замешательство. Свои – никогда. Он заговорил неторопливо.

– Ты знаешь основной закон, Эйден. Только император лично – лично! – вправе начать войну и объявить перемирие. Тебя здесь нет. Я же – увы, не вправе отдавать такие приказы.

– Есть еще закон. О королевских наследниках первой очереди. В присутствии геронтов совета миров и канцлера имперского парламента я отрекаюсь от власти. Если дело лишь за правом подписи, Джур, – тебе водить.

Риз Авир дрогнул одними ресницами. Да, он изменился и вырос за сто лет. Но и теперь вряд ли понимал, что вообще здесь происходит. В альянсе. В этом зале. В голове у синтетика. Он знал: сейчас любое решение станет кардинальным, но необдуманным. Для размышлений нужно было время, но пока он молчал, с каждой секундой таяло его положение силы. И для работы в одной связке нужен был настоящий разговор, а не лицемерная игра. Герцог разжал зубы и вздернул голову:

– Я принимаю корону. Мне нужен час, чтобы отдать распоряжения флоту.

Новый император сам отключил связь и пропал с экранов. Эйден выдохнул, но так и не обернулся к Харгену. Чего он там не видел – злорадной ухмылки? Еще одной фальшивой бравады? А Джур-то без него становится все лучше. Хорошо. Плевать на все, кроме конечной цели. Через пятьдесят девять минут империя проиграет войну, но выиграет бесценное: время.

* * *

Зубы клацнули, но огненный удар так и не последовал. Пленник уступил любопытству и открыл глаза. Не то чтобы он сильно волновался, не сдохла ли тварь, подавившись молочным зубом, просто затихшие монстры имеют малоприятное свойство возникать позади тебя. И обязательно капать слюной на плечо.

Оказалось, гадина сверху пропала. Теперь свет шел от чьих-то ярких глаз в дырке на потолке, но у зубастой твари глаз не было, а значит, сюда пробрался кто-то другой. Пока некто светил и не показывался, Орис решил не обращать на него внимания. Осмотревшись, юноша обнаружил, что слизь на бетонном полу высохла. Та, что сочилась из стен, желтела и сыпалась на глазах. Орис сухо глотнул, вылез из укрытия и уставился на него растерянно. Это были не ребра. И никогда ими не были, так что ли, выходит? Вместо скелета на полу стояли кривые нары из горбыля. Он поковырял желтушную краску на стене. Лужа просочилась сквозь трещины в полу, и как только воды не осталось – даже самой грязной – пить захотелось еще сильнее.

Ладно. Твари нет, радуйся. Орис забрался на нары, чтобы не сидеть на полу. Только он затих, из дыры на потолке забрезжили лучики света. Оттуда выбрались пауки размером с яблоко и расползлись по стенам. Вместо брюшка у них были человечьи глаза. Чем надышался здесь бедняга Орис, что мерещилась ему такая дрянь? Светились не глазные яблоки, нет. Фонарики были на паучьих пятках, на каждой лапке, и когда они топали, по стенам и потолку мелькали крошечные лучи. Лазерное шоу… Орис когда-то просился у отца на танцы, но его тогда не пустили к плебеям. Что ж, теперь вечеринку ему устроили настоящие патриции. Харген бы с ума сошел. Впрочем, он ведь и так сойдет – как только имперцы используют сына против отца.

От стены рядом откололся кусок. Осталась дыра, не слишком большая, чтобы сбежать, но и не слишком маленькая. Внутри было черно: может, еще одна камера, а может, чья-то могила. Самина тотчас сунула бы туда руку, но Орис дергано отодвинулся и не спускал с дырки глаз. Любопытные пауки направили софиты на дыру, из которой выпала… миска. Орис вытянул шею. Прозрачная клейкая масса дрожала на дне. Ну, здорово: один в один его школьный завтрак. Наверное, это даже можно есть, раз оно в миске. Опередив паука на какие-то пару секунд, юноша сцапал миску и ткнул в нее пальцем. К нему прилипла вязкая жижа. Совершенно без запаха. Орис лизнул ее, потом содрал зубами с пальца, пожевал и заставил себя проглотить. Вкуса она тоже не имела. Кажется, это одновременно была и еда, и вода. Удовольствия от такой трапезы было не больше, чем от пищевых капсул для бедняков на Бране. Те пили биокисель, но и тот имел какое-то подобие вкуса. А тут – вязкий воздух. Интересно, это обычная еда в империи, а может, только военнопленных так балуют?

Пока Орис ел, пауки то светили, то гасли. Раздражали. Он перестал их отпугивать и подпустил к себе одного. Стряхнул ему с пальца каплю жижи, а пока тот кормился, вылил остатки клейстера прямо на него. Паук затормошил ногами, приклеенный к стене киселем. Но жижа была беспощадна, и паук увяз. Софиты на пятках замерли: тогда паук сдался и принялся есть жижу изнутри. Из киселя вышла довольно сильная линза, и Орис приобрел себе не самый бездарный ночник. Другие пауки сбежали через разлом в потолке.

– Перестаньте калечить люцерверов!

Орис и не подозревал, что умеет подпрыгивать на одних ягодицах. Перед ним стояла ибрионка – строжайший пучок на затылке, черное платье без излишеств, пуританские ботильоны. Орис вскочил с нар.

– Вы кто такая? Вы как здесь…

Ибрионка поджала губы и наполовину ушла в стену. Так, ясно: голограмма.

– Я – Ри, управляющая флагманом. Система поддержки и контроля. Нет, я не голограмма, я конвисфера и при желании могу дать Вам пинка за порчу светильников.

– Хороши светильники… – юноша покраснел. – Сами измываетесь, а потом дерзите!

Ри бесстрастно моргнула.

– Почему было просто не послушать совета, который Вам дали при заселении?

– Ну да, да! Успокоиться, ха-ха. Настроиться на… как там… конструктивный разговор. Это здесь-то? Да я чуть не умер!

– Не нагнетайте. Вам же нравится погружение в мир страданий и болезненных фантазий. Еда без вкуса, цвета и запаха действительно помогает сосредоточиться. Но зачем же портить реквизит? Насколько я знаю, Вы сюда напросились сами, вот и держите себя в руках.

– Как мне может нравиться погружение в мир болезненных фантазий? Что Вы такое говорите?

– Тут бардак уже третий час. Было б еще на что глянуть. Страхи у Вас, прямо скажем, инфантильные.

Ориса, конечно, и раньше техника подводила, а какая и вовсе недолюбливала, но чтоб так беспардонно язвить – такое случилось впервые. Сам Эммерхейс и рядом не стоял с этой управляющей. Юноша развел руками и просто вернулся на ржавые нары.

– Мой Вам совет – прекращайте. – скрипела Ри. – Или хотите беседовать с герцогом на этой помойке?

– Ладно. Я не понял, чего, но прекращу. Если я пообещаю вести себя хорошо, Вы переведете меня в камеру получше?

– Здесь Вам не тюремный спутник, на флагмане только один пси-блок. Работайте с тем, что есть. Герцог будет рад бризу и конфи из нежирной дичи, Его Высочество давно не был дома. Всего доб…

– Простите, из нежирной дичи здесь только я!

Юноша уже давно не плакал на людях, но сейчас очень хотелось.

– Со скелетом же получилось. И с люцерверами. Не знаю, ну, подумайте наконец о чем-то приятном! Стены будут обваливаться до тех пор, пока Вы не перестанете себя жалеть. И ужин останется клейстером, пока скулите здесь на голых досках.

– То есть… вот это все здесь – иллюзии?

– Для убогих цивилизаций сойдет и такое определение. Пси-блок сконструирован по принципу медитативных тюрем империи, где Вы попадаете в ту среду, которая отражает душевное состояние. Ваша агрессия обернулась вонючей жижей и липкой слизью, а страх – мертвой тушей и пугалом, в которое Вы превратили люцервера.

– Я, значит, превратил?!

– Безусловно. Когда иссякли страх и ненависть – стало легче, не находите? И еда нашлась.

– Это.не.еда.

– Ее лишают вкуса депрессия и чувство вины. У настоящих преступников эта стадия длится годами, иногда не проходит до самой смерти. И не только у преступников. Самобичевание – любимое хобби людей.

Орис задумался.

– Но я ведь предатель, в каком-то смысле.

– В самом прямом!

– Ну, спасибо! Что-то Вы мне не слишком помогаете с… конфи.

– Предатель злодея – герой, юноша. – ибрионка замерцала, получая сигнал извне. – Так-так, у меня совсем нет времени. Герцог вернется через час, а у Вас тут уныние на самом виду. Какой позор! Умейте выдерживать невзгоды с достоинством. У изысканного блюда здесь один ингредиент – Ваши мысли. Чем они лучше, тем вкуснее жизнь. Всего хорошего.