Минотавра

ЧАСТЬ ВТОРАЯ: БОГОЯВЛЕНИЯ

МЕСЯЦ СПУСТЯ

Сопля Маккалли был огромных размеров детиной — настоящий мясокомбинат с гнилым дыханием и зубами размером и цвета фасоли. Он был технически одарённым человеком, который владел одной из самых старых ручных дрелей, которую едва ли можно было бы найти даже в такой глуши, как Люнтвелль. Устройство дрели было очень простым: оно состояло из рамы и патрона для сверла. Его рама имела специальный изгиб для удобной фиксации. Сбоку на устройстве имелась ручка, при помощи которой и двигался инструмент. Верх конструкции когда-то был оснащён ручкой-грибком, за которую нужно было держаться для наилучшего вхождения в материал. Название производителя “СТЭНЛИ” всё ещё можно было прочитать на потускневшей стали. В любом случае последовательность событий, которые привели инструмент к Тритту Боллз Корннеру, который с его помощью вкручивал кольцевое сверло в голову девушки, были довольно-таки интересными и захватывающи.

Дрель была сделана во времена, когда в качестве освещения использовали китовый жир, и, как утверждал Сопля, с тех самых пор инструмент и принадлежал его семье.

Идея, как её можно использовать, сразу же пришла в голову Боллза, когда он увидел эту дрель дома у Маккалли.

Инструмент был своего рода психическим тотемом, ангелом безумия, который шептал на ухо Боллзу, как Гавриил шептал матери Христа, Марии.

Это произошло ровно через месяц после того, как Боллз случайно встретил Дикки перед прачечной братьев Пип, через два дня Дикки поставил новую коробку передач в тачку... Так что теперь его Эль Камино была самой быстрой машиной в округе, и именно поэтому они с Боллзом были немедленно наняты для перевозки незаконного алкоголя в сухие города Кентукки. Для них это была лёгкая работа, которая к тому же приносила им деньги и удовольствия.

Вот как это произошло...

««—»»

Когда Боллз и Дикки вышли из машины, они сразу увидели огромную тушу Сопли Маккалли, он сидел босиком за деревянным столом, за которым, как казалось, играл в шашки сам с собой и о чём-то оживлённо спорил. Сопля сидел в соломенной шляпе, его лицо под бородой казалось красным и раздутым. Боллз подумал о воздушном шаре с глазами, ртом и носом c приклеенной бородой и нарисованными бровями. Маккалли улыбался, показывая вышеупомянутые ужасные зубы, когда машина остановилась рядом с ним.

— Не говори ему гадостей, Боллз, — предупредил Дикки. — Сопля не потерпит никакого дерьма, и помни, он платит нам...

Глаза Боллза забегали под шляпой Джона Дира, а его губы сжались в каком-то негодовании.

— Чёрт, Дикки, да у него сиськи больше, чем у его жены, и этот кусок дерьма платит нам меньше, чем мы заслуживаем.

Дикки стал заметно раздражительней с тех пор, как они с Боллзом занялись перевозкой алкоголя и проворотами других сомнительных предприятий.

— Да, а я считаю, что пара сотен зелёных за одну ходку — не так уж и плохо, и это при том, что мы гоняем три-четыре раза в неделю, здорово же, разве нет?

— Это наебалово, Дикки. Для Клай Нэйла мы возим меньше и получаем больше за ходку. Но этот хряк по какой-то непонятной мне причине жмотится платить нам так же, как и другим парням, работающим на него. Никогда не позволяй кому-либо контролировать тебя. Это первое, что я понял в свой первый день в тюрьме. — А потом Боллз засунул за пазуху свой револьвер. Вышел из машины и решительно пошёл в сторону крупнейшей подпольной самогонной фабрики в их штате. Боллзу нравился запах глухомани: резкие пары самого лучшего самогона с оттенком обожжённой кукурузы. Вокруг лежали груды мусора и пирамиды из пустых банок и бутылок. Катушки медной трубки перескакивали из одного резервуара в другой, а под основным баком потрескивал здоровенный огонь. Рядом с курятником стоял на блоках фургон Форд Фэрлейн 64-го года. Человек, который выглядел как 100-летняя версия Ларри из "Трёх марионеток", лениво соскабливал ржавчину с клемм аккумулятора жёсткой проволочной щёткой. Грязная маленькая девочка подросткового возраста наполняла пластиковые бутылки самогоном из большого резервуара. Засаленные светлые волосы свисали с её лица. У неё были тощие руки и ноги, но раздутый живот сказал Боллзу, что она была грязной не только внешне. Рядом с ней в кучи грязи сидел зачуханный ребёнок в коричневых подгузниках. Когда он заплакал, девчушка наклонилась и налила ему в рот самогона.

— Пей, пей, сопляк, это тебя успокоит, — а затем она вернулась к наполнению бутылок. Промежность Боллза зашевелилась, когда она наклонилась, мешковатый комбинезон опустился ниже её груди. Он увидел аппетитные соски чуть больше, чем помидоры черри.

Живот Дикки скрутило, когда он подбежал.

— Здравствуйте мистер Маккалли.

Маккалли без энтузиазма посмотрел в их сторону.

— Мальчики, вы рано, мне это нравится, — но он произнёс это как "навица".

— Конечно, рано, — сказал Боллз. — Потому что мы пунктуальны и надёжны. Скоро мы с Дикки будем лучшими контрабандистами в штате!

Маккалли с каменным, ничего не выражающим лицом закрыл левую ноздрю пальцем, наклонил голову и сморкнулся, не сводя глаз с Боллза. Он попал в воробья, прыгающего рядом с его ногами. Птица удивлённо чирикнула и упала, пытаясь стряхнуть с себя слизь, Маккалли раздавил птичку босой ногой всё с тем же ничего не выражающим лицом.

— Хорошее попадание, сэр, — засмеялся Боллз.

Маккалли ткнул его пальцем в грудь с такой силой, что тот чуть не упал назад. Дикки поморщился, думая, ну что опять вытворил этот придурок.

— У меня нет времени трепаться с такими кретинами, как вы, — пробасил Маккалли. Его зловонное дыхание повисло в воздухе, как туман.

— Конечно же, нету, господин Маккалли, — начал заискивать перед ним Дикки.

— Если я буду работать с такими придурками, как вы, ребята, то ничего хорошего меня не ждёт, и не долог час, вы и копов приведёте с собой на хвосте, — когда он закончил, то сморкнулся с такой силой, что из его ноздри вылетела огромных размеров зелёная сопля, метко попавшая на сапог Боллза. Вот поэтому его и называли Соплёй. После этого он неуклюже повернулся к столу.

— Мальчики, вы уволены. Убирайтесь отсюда.

Дикки начало трусить.

— О, боже, сэр, не делайте этого...

— Мне не нравится ваше отношение, — сказал Маккалли, — безалаберное отношение к работе означает проблемы в этом бизнесе. Мне не нужны парни с плохим отношением. Мне просто нужны плохие парни.

Дикки нахмурился и посмотрел на своего друга.

— Это ты всё испортил! Я говорил тебе, веди себя вежливо!

— Дикки, поверь мне... И смотри, — заверил его Боллз и задиристо шагнул к столу с шашками. — Это прям пиздец какой-то, мистер Маккалли...

Маккалли развернулся с удивительной ловкостью и воткнул большой грязный палец прямо в грудь Боллзу, размазывая сопли об его футболку, на которой читалось три заповеди: сиськи, клиторы и золотой дождь.

— Что ж, мне плевать, если этот пиздец для меня, парень. Мне не нравится твоё рыло, так что я не хочу больше работать с тобой. А теперь убирайся с моей земли и подружку свою не забудь прихватить. — Маккалли ещё несколько раз ткнул Боллза пальцем в грудь. — И если тебе не нравится, что я в тебя тыкаю и вытираю сопли, то сделай уже что-нибудь с этим.

Боллз ухмыльнулся, поставив руки на бёдра. Его глаза медленно опустились вниз, показывая на спрятанный пистолет под майкой. Маккалли рассмеялся.

— Ты думаешь, я не увидел эту пукалку, мальчик, разве я выгляжу испуганным? Подойди поближе, говнюк, и я оттрахаю тебя твоим же пистолетом, и это займёт у меня меньше времени, чем сморкнуться, а потом я оторву твой член и отдам своему сынишке от моей дочери вместо соски.

— Давай, Боллз, пойдём уже, — окликнул его Дикки с безопасного расстояния.

Стул заскрипел, когда Маккалли встал с него. Боллз не двигался.

— Просто скажите мне, как мужик мужику, сэр, почему вы не позволяете перевозить нам больше двадцати пяти литров за раз? Когда тачка Дикки без проблем вместит больше ста без риска потери скорости.

Маккалли даже не смотрел на него. Он сделал ход шашкой.

— Это потому что у вас нет яиц, ребята.

Боллз наклонился вперёд, всё ещё держа руки на бёдрах.

— Будьте так добры, объясните.

— Вы, ребята, недостаточно плохие. Мне нужны полные отморозки.

— Нет, сэр, вы не правы. Мы самые ебаннутые ублюдки в здешних краях!

Маккалли отмахнулся рукой.

— Говорить — это одно, мальчик. Любой засранец с быстрой машиной сможет оторваться от копов на здешних дорогах, но мне нужны бегуны, которые могут сделать любую работу.

— Какую именно работу?

— Мне нужны такие парни, что, если начнётся заварушка, они не оставят свидетелей!

— Та делов-то, — обрадовался Боллз, — мы с Дикки кого угодно завалим...

Маккалли поднял жирную руку, чтобы заставить замолчать Боллза. Он передвинул ещё одну шашку и улыбнулся, демонстрируя свои ужасные зубы.

— Мальчик? Ты когда-нибудь убивал человека?

— Чёрт, мистер Маккалли. Я убил целую кучу людей.

— Да? Что насчёт женщин? Ты когда-нибудь убивал женщину?

— О, дохрена раз, — сказал Боллз, но на самом деле в этот конкретный момент существования Тритт Боллз Корнер никого ещё не убил. Конечно, он изнасиловал несколько девушек, но все они просили его об этом, и также он ограбил пару старушек. Но такого преступления, как убийство, ещё не было в списке его достижений.

Сопля Маккалли смачно сморкнулся.

— Я думаю, что ты дерьмо и трепло, мальчик. Но я дам тебе шанс. Если ты хорошенько выебешь девку, устроишь представление круче, чем головач, тогда, может быть, я и дам тебе шанс.

Боллз поправил шляпу.

— А... Что такое головач, сэр?

Маккалли посмотрел на него с таким видом, как будто обиделся.

— Чёрт, мальчонка! А ты вообще южанин? Ты что, не знаешь, что такое головач?

Боллз не знал, что и сказать.

— Я прожил здесь всю свою жизнь и два года в тюрьме в округе Рассел, и я никогда не слышал ничего про какой-то там головахренач...

Жирный самогонщик выглядел удивлённым.

— Ох уж эти дети, — пробормотал он. — Хорошо, я расскажу тебе, что такое головач... Головач — это когда ты просверливаешь дырку в голове мужика или бабы и трахаешь в это отверстие.

— О как, — сказал Боллз.

— Такие дела, парень, если ты выебешь девку зрелищней, чем головач, покажешь мне настоящий хардкор, тогда я дам тебе и твоей толстой подружке работу. Будете возить полный багажник четыре дня в неделю, и я буду платить вам в четыре раза больше.

Боллз беззаботно пожал плечами.

— Я пойду и сделаю это прямо сейчас, а завтра вы прочтёте об этом в газетах.

Сопля Маккалли разошёлся смехом.

— Ты что, сдурел, ковбой, ты сделаешь это здесь и сейчас, я должен сам всё увидеть, мне нужно, чтобы ты показал мне, что у тебя есть яйца.

Боллз смотрел на него в недоумении.

— Ну, хорошо, но... Где мне, блять, взять девку?

Маккалли свистнул.

— Тыковка? Вытащи ту тощую засранку из клетки и притащи её сюда.

Девочка-подросток с грязными волосами кивнула и пошла в сторону курятника, попутно попивая жидкость из банки. Она открыла обмотанный колючей проволокой люк, и вдруг Боллзу показалось, что он услышал приглушённые всхлипы. Из курятника вылезла обнажённая истощенная девушка с чёрным крысиным гнездом вместо волос на голове, её руки и ноги были связаны. Она пыталась что-то сказать сквозь кляп, того, что казалось очень грязными мужскими трусами. Её глаза были полны ужаса и отчаяния на бледном лице. Девушка была настолько тощей, что её рёбра торчали глубокими бороздками в пастельно-белой плоти. Её грубо впихнула в центр поляны молодая блондинка.

— Вот тебе баба, сынок, — сказал Сопля Маккалли и смачно высморкался.

— Кто это, блять? — Недоумевая от увиденного, спросил Боллз.

— Просто какая-то девчонка, которую мы поймали, гуляя по лесу. К сожалению, у меня не было другого выбора, кроме как схватить её.

Боллз нахмурился, смотря на дрожащий, покрытый кожей скелет.

— Она нарколыга, да? Поэтому она такая худая?

— Да не, мы её поймали около недели назад, — начал объяснять Маккалли. Он поднял стеклянную банку, наполовину полную прозрачной жидкостью, стоящую у его ног, и сделал большой глоток. — Не мог решить, что с ней делать, поэтому и посадил её в сарайку. Я не кормил её все эти дни, потому что не хотел, чтобы она срала в моём курятнике. — Маккалли допил банку одним большим глотком, рыгнул и шмарканулся в перепуганную девушку, сопля попала ей на живот, но, похоже, она не обратила на это внимание. Дочь Маккалли вернулась к наполнению банок, как будто не замечая происходящих событий.

— Ну что, парниша? — Усмехнулся Маккалли. — Готов выебсти эту суку?

"Чёрт... — Задумался Боллз над его словами, сможет ли он устроить представление лучше, чем головач, и затрахать до смерти эту несчастную душу, стоящую и дрожащую у его ног. — Безусловно!" Но хватит ли у него духа убить её так грязно и жестоко? Прозрение Боллза было уже близко.

— Дикки! Твою мать, тащи свою жирную задницу сюда, помоги мне!

— Э-э-э, ну... — Дикки вылез из машины, засунул руки в карманы и поплёлся в его сторону. Боллз покачал головой, когда ему на глаза случайно попался младенец, слизывающий сопли Маккалли с земли. Затем он вытащил свой нож и щёлкнул им! Он повалил истощённую женщину и вытащил ей кляп изо рта. Она сразу захрипела.

— Боже мой, отпусти меня, пожалуйста, дай мне уйти! Я никому ничего не скажу, клянусь!

— Это навряд ли, дорогая, — шепнул ей на ухо Боллз.

Голод сожрал её красоту превратив когда-то аппетитные формы в скелетоподобное существо.

— Отпусти меня, умоляю! Я не сделала ничего плохого, я просто шла домой через лес! Пожалуйста! Пожалуйста, отпусти меня! Боллз перерезал верёвку, сдерживающую её лодыжки.

— Благослови тебя Бог, благослови, благослови! — Хрипела она. — Быстрее разрежь мне руки, и я сбегу от этого злого человека!

— Подожди минутку, детка, — сказал Боллз и затем сел ей на живот спиной к её лицу.

— Дикки! Раздвинь ей ноги как можно шире!

Женщина взвизгнула, её тело извивалось в грязи под сидящим на ней Боллзом. Дикки неохотно схватил её за лодыжки и без ожидаемого сопротивления, раздвинул ей ноги. Огромный кустарник чёрных щетинистых лобковых волос пророс у неё в промежности.

— Чёрт, Дикки. Нехуёвые у неё тут заросли!

— Э-э-э, Боллз, может быть, нам не стоит этого делать, — предложил его друг. — Она никому нечего не сделала. Господи, чувак, это неправильно.

— Ещё как правильно, — огрызнулся Боллз и медленно погрузил лезвие своего ножа в лобок женщины. Он начертил кончиком оружия треугольник вокруг её волос. Теперь женщина орала так громко, как только была на это способна, и Боллз обнаружил, что ему очень нравится этот звук. Он казался ему таким возбуждающим, тёплым и ярким... Как сахарные булочки, которые делала его бабушка... Можно было бы сказать, что это было воплощением давней мечты Боллза, когда он освежевал лобковый курган женщины. Он держал отрезанный треугольник курчавых волос и тряс им перед глазами Маккалли, потом он швырнул его прочь. Кровь хлестала из раны, как из ведра, измученная женщина пыталась вырваться из последних сил, ей почти удалось сбросить с себя Боллза.

— Чёрт, — пробормотал Дикки.

Боллз обратился к Сопли Маккалли.

— Ну, как вам нравится? Это достаточно круто, сэр?

Маккалли медленно закатил глаза.

— О, парень, да это дерьмо собачье, а не забава. Я скальпировал писечки девчонок много раз! Этой хернёй мы с братьями всё детство занимались, у нас даже было негласное правило: у кого больше шмонек, тот и главный!

— Ну, я рад за вас, мистер Маккалли, что у вас было такое хорошее детство. — Съязвил Боллз, а затем встал со своей жертвы и направился к хозяйскому столу, по пути он посмотрел на молодую блондинку, которая сейчас сидела на земле с хмельным выражением лица и осоловелыми глазами рядом со своим малышом и засовывала ему в рот один из своих вишнёво-томатных сосков. Ребёнок с удовольствием принялся сосать грудь.

— Ты хочешь, чтобы твои дочь и сын смотрели на это? — Спросил он Маккалли.

Маккалли пренебрежительно отмахнулся рукой. Боллз взял банку самогона со стола и зашагал обратно.

Женщина тем временем прижимала руки к ране на лобке и рыдала. Боллз сделал глоток и шумно втянул воздух через нос.

— Дикки, тащи верёвку из тачки. Дикки стоял и трясся, как будто у него был Паркинсон, его состояние было близко к шоку.

— А-а-а? Чего, чувак?

— Тащи верёвку сюда! Живо! — Боллз снова припал губами к банке с самогоном, а затем опрокинул её на скальпированный лобок женщины, та завизжала и начала кататься в грязи, судорожно перебирая ногами. Боллз быстро пробежал глазами по двору в поисках чего-нибудь, чем можно было бы причинить телесный вред женщине, тогда он и заметил что-то около кучи сломанных досок. Это было старое ручное сверло. Он схватил его, не понимая, что только что коснулся исторического предмета, который когда-то был пыточной инновацией. Он закатил глаза, заметив, что блондинка-подросток вернулась к заполнению банок, в то время как её ребёнок играл и обсасывал отрезанную лобковую кожу. Боллз снова залез на девушку. Она с новой силой начала вырываться и орать. Её вопли звучали, как вой Банши. Для себя Боллз отметил, что его это чертовски возбуждает.

— Дикк! Мне нужна твоя помощь! Держи её за колени!

Дикки нахмурился, но сделал, как ему велел Боллз. Теперь они оба вжали бедняжку в землю. Боллз упёр колено ей в щёку, вдавив вторую в грязь, а затем он упёр дрель ей в голову и начал медленно проворачивать скобу, наверное, стоит сказать, что насадка была кольцевая. Поначалу было тяжело, шнек плохо проворачивался, издавая звук, похожий на скрежет мясорубки, в которой перемалывали кость, и когда он, наконец, пропилил её череп, Боллз осторожно убрал дрель, чтобы не повредить мозг, и достал из кармана зубочистку, которую он медленно начал погружать в её розовый сырой мозг. Выражение ужаса и боли на лице девушки сменились на дебильную улыбку, а вой, который до этого был ужасающим и больше походил на рёв забиваемого животного, чем на человеческий крик, сменился на невнятное бормотание, её маниакальные попытки вырваться стали лёгкими судорогами. Боллз и Дикки встали с неё, смотря вниз.

Боллз улыбнулся.

— Чёрт, кажется, она поломалась.

— Ясен хрен, ты же ей тыкву просверлил. — Заметил Дикки. — Где ты научился такому трюку?

— Помнишь, мы сидели в баре, и там показывали передачу про Дамера. Ну так там сказали, что этот парень просверливал головы своим жертвам и капал кислоту им в мозг, типа так он хотел сделать себе зомби-рабов. — Боллз жестом показал на судорожную девушку. — Работает, как по волшебству.

Дикки приложил все усилия, чтобы не смотреть слишком долго на девушку. Её глаза смотрели на них и метались из стороны в сторону, губы её шевелились, но разобрать невнятное бормотание у них не получилось. Дюймовое отверстие в её голове испускало удивительно мало крови. В это время ребёнок пытался разгрызть её лобок своим беззубым ртом. Глаза Дикки умоляюще смотрели на Соплю Маккалли.

— Ну как вам, мистер Маккалли? Надеюсь, вы довольны демонстрацией?

Маккалли смотрел на несчастную девушку со своего места.

— Неплохо, но я видел и получше.

Боллз с вызовом ответил.

— Что? Вы думаете, что с неё хватит? Господи, мистер Маккалли, да я только начал.

Затем Боллз схватил железную щётку из рук старика, который выглядел, как Ларри, и сел на живот девушки. Он вдавил щётку в её сосок, а затем начал энергично водить по плоти жёсткой железной щетиной.

— Ну как тебе? Нравится, детка? — Судороги девушки снова усилились, и Боллз обнаружил, что ощущение в его промежности были очень приятными. Когда первый сосок был, по существу, соскоблён, он перешёл ко второму. Всё это время девушка не произносила ни звука. Она просто лежала и дрожала всем телом, словно её били током. После удаления сосков Боллз прошёлся несколько раз по её лицу, превратив его тем самым в кровавое месиво. Он нагнулся и поцеловал то, что осталось от её губ.

Дикки становилось всё хуже от происходящего, его начало тошнить.

— Я думаю, с неё уже хватит, чувак...

— Не... Ты что, шутишь? Я только начал. — Затем Боллз поднялся и схватил веревку, которую Дикки принёс из машины.

Маккалли смотрел с восхищением, как Боллз привязал лодыжки девушки ближайшему дереву. Остатки верёвки он перерезал ножом.

— Иди в машину и сдавай назад, Дикки.

— Что? Это ещё зачем?

— Не тупи, Дикки! Делай, что говорю — Дикки вернулся в Эль Камино, завёл машину, включил заднюю передачу и потихоньку начал сдавать назад. Боллз сделал петлю из одного конца верёвки и надел её на шею девушки, а другой конец привязал к фаркопу машины. Она была ещё жива, но начала сильно истекать кровью.

— Отлично, Дикки! Отпускай сцепление! Медленней! Вот так! Двигатель Мино заурчал, и машина поползла вперёд, через пару метров верёвка натянулась, полностью подняв истощённое тело девушки с земли.

— Продолжай, Дикки! — Кричал Боллз, перекрикивая шум двигателя. — Отлично, отлично, медленней! — Глаза девушки выпучились, её бледное лицо сначала порозовело, затем резко стало фиолетово-синим. Её язык высунулся наружу, а затем раздался хлопок! Позвонок в её шее не выдержал. Дикки продолжал ехать вперёд, в то время как шея несчастной вытягивалась как жвачка. Боллз хлопал в ладоши и смеялся, пританцовывая на месте. Малыш наблюдал с лёгким любопытством, пока... Её голова оторвалась, и тело грохнулось на землю. — Отличная работа, Дикки! Молодец ты мой!

Маккалли кивнул утвердительно.

— Должен признать, мальчик. Это было чертовски охуительно.

Боллз разрезал верёвку с лодыжек трупа, затем посмотрел на мистера Маккалли с лёгким удивлением.

— Ну, я надеюсь, вы не думаете, что на этом всё, господин Маккалли. Я приложил столько усилий, чтобы развлечь сучку, и не могу же я сам остаться без кончуна!

— Когда я увидел, как ты скальпировал её киску, просверлил ей чердак и отхреначил ей голову, то я понял, что ты можешь сделать гораздо большее.

— Чёрт! Ещё бы! — Усмехнулся Боллз.

Дикки прислонился к задней двери машины, его лицо становилось всё бледнее, когда он смотрел, как Боллз перевернул труп и раздвинул мёртвые ноги в стороны. Боллз спустил джинсы и вывалил эрегированный член. Он опустился на колени, раздвинул ягодицы трупа и плюнул туда. Когда он засунул свой пенис в её анус, его охватила самая мощная волна экстаза в жизни, и он с удовольствием и неистовством принялся трахать безжизненную прямую кишку. Он посмотрел, ухмыляясь, на мистера Маккалли, который, по-видимому, был в восторге от происходящего.

— Видите, мистер Маккалли, у вас не должно быть никаких сомнений на наш счёт. В конце концов, я дрючу в сраку обезбашенный труп!

— Господи, сынок, я и слова ещё тебе не сказал, после того, как ты начал.

— Я бы не хотел, чтобы у вас были какие-нибудь сомнения на наш счёт.

— Парень, да ты уже доказал, что вы идеально подходите для моей работы.

— Да? — И в этот момент Боллза охватил ошеломляющий оргазм. Его собственная прямая кишка расслабилась и громко выпустила скопившиеся газы, в то время как его пенис выбрасывал большие струи семени. Измученный и обессиленный Боллз сглотнул и рухнул на спину трупа, он почувствовал всю силу своего прозрения и окончательное раскрытие своего вновь обретённого призвания...

— Едрён батон, Дикки, это был лучший кончун в моей жизни... Он натянул джинсы и отряхнул руки. Боллз посмотрел в сторону мистера Маккалли.

— Ну как? Это было достаточно жёстко для вас, мистер Маккалли?

— Да, парень, это было охуительно!

— Ну так что? У вас остались ещё сомнения на наш счёт?

— Ладно, парень, я только что признал, что ты доказал мне мою неправоту. Ты круче, чем я думал. Ты настоящий чокнутый ублюдок.

— Хорошо, — со злобой в голосе сказал Боллз, — а теперь зацените это!

Теперь даже Маккалли смотрел с ужасом на происходящее. Боллз опустился на колени между ног трупа и широко раздвинул ягодицы. Боллз упёрся лицом прямо в мёртвую задницу, а затем присосался губами к запятнанной кровью и калом прямой кишке... Он принялся с силой высасывать её содержимое. Конечно, девушка не ела в течении недели, так что там не было много фекалий, но было много пастообразной, липкой спермы, вони испражнений и немытого тела. Боллз высосал всё содержимое её ануса себе в рот. Маккалли, Дикки, белокурая девушка и даже ребёнок смотрели на него с открытыми ртами. Боллз поднялся на ноги и поднял отрубленную голову, а затем выплюнул свою собственную сперму, перемешанную с остатками крови и кала в рот мёртвой девушки. Он подбросил голову и ударил её ногой, словно футболист.

— Вот так, мистер Маккалли, Тритт Боллз Корнер развлекается с бабами...

Это ровно столько, сколько писатель написал за месяц своего романа:

МУСОР БЕЛОЙ ГОТИКИ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Раздался стук в дверь. Когда Никофф открыл её, он...

Вот и всё, писатель посмотрел на одинокий лист в ремингтоне. Полтора чёртовых предложения за месяц? Роберт Льюис Стивенсон написал "Доктора Джекилла" и "Мистера Хайда" за три дня! Зато когда он в сотый раз изучил предложение, он не увидел в нём никакой фальши. Время ничего не значит для настоящего искусства, напомнил он себе. Он был одним из привилегированных людей — писателем-фантастом. Перси Шелли не спешил заканчивать Прометея, а Элиот не торопился с Пруфроком... И разве не Флобер сказал, что это только роскошь писателя — провести утро, ставя запятую, а день — убирая её! Да, он был в этом уверен. "На сегодня хватит," — сказал он себе, встал и потянулся. Он закурил сигарету, открыв окно, и его взгляд упал на освещённую лунным светом свалку. Маленькие, копошащиеся в обломках мусора животные, которых он там увидел, были крысами, и он мог поклясться, что собака, испражнившаяся рядом с машиной, была той же собакой, которую он видел в свою первую ночь в номере. Бродяга пошатнулся, потом плюхнулся на старый матрас, открыл бутылку чего-то. После нескольких глотков его вырвало на себя, а затем он продолжил пить. О реальной жизни писатель думал с некоторым удовлетворением. Идеология сводится к материальным элементам и физиологическим зависимостям. Конечно, слово "зависимость" подлежало объяснению. Затем он пошёл в ванную комнату и подумал о том, что он использует имя Никоффа Раскола — главного героя своего романа — и задался вопросом, не слишком ли очевидна параллель между его главным героем и главным героем Достоевского в "Преступление и наказание", величайшем произведении экзистенционального просвещения в истории письменного слова. Не посчитают ли критики это слишком банальным? Писатель отлил. Нет. Конечно, нет. Великие художники часто отдавали дань уважения другим великим авторам, обыгрывая их темы. Он смысл унитаз и улыбнулся, не сомневаясь, что Мусор Белой Готики возвестит о нём, как о Достоевском современной литературы.

Он включил старое радио, которое всегда сбивалось с единственной волны классической музыки, которую он смог найти в этом захолустье.

— Бог хочет, чтобы вы водили красивые машины! — Раздался голос евангелиста из динамиков. — Потому что именно Иисус вознаграждает верующих до тех пор, пока вы помните о важности благотворительности и отдаёте эти прекрасные автомобили церкви по доброй воле! — Он покрутил циферблат и поймал визжание электрогитар и человека, поющего голосом оперного певца: "Шесть, шесть, шесть — это зверя число!" — Писатель поморщился.

— Боже, что за ужас! — Он начал крутить дальше, и опять наткнулся на очередной безвкусный хард-рок: "Эй, мама, посмотри на меня. Я оплатил долги сатане и отправляюсь по дороге в ад!" Предзнаменование, подумал он. Наверняка это знак того, что сёстры Данте из небесного источника шепчут мне на ухо своё одобрение... Я заслуживаю выпить стаканчик-другой!

Он вышел и закрыл за собой дверь, и из одного стресса он попал в другой.

— Дай мне это, ты, хуйло! — Кричала пухлая блондинка в грязной и рваной одежде на пухлую брюнетку в таком же драном одеянии.

— Да пошла ты, Ирэн! Это моё! — И, конечно, она произнесла "моё" как "мэни".

Две девушки тянули в свои стороны коробку, завёрнутую в фольгу. Писатель прищурился, заметив слова, увиденные по телевизору, напечатанные на этой коробке.

— Это не твоё! Грёбанная дойка! — Причитала блондинка. Её грудь и живот тряслись. — Она принадлежит нам обеим!

— Она мне нужна сейчас, так что отрасти себе член и пососи! Обе девушки с тревогой посмотрели на писателя. Их глаза широко раскрылись, и их спор утих.

— Тссс! — Шикнула блондинка. — Это тот знаменитый писатель! Миссис Гилман сказала, что вышвырнет любую девку из мотеля, если кто-то будет ему мешать.

— О, девушки не переживайте, вы совершенно мне не мешаете. — Сказал писатель. — Но грязные слова и грубые жесты — это не решение споров. Что это у вас такое?

Блондинка вручила ему коробочку, которую писатель взял после быстрого визуального осмотра больших грудей, утопающих в кружевном лифчике. Затем он нахмурился и перевернул её в руках. "Не Для Продажи В Розничных Сетях" Вонко: Термо-запаковщик! В голове писатель сделал исключение в неиспользовании ненормативной лексики: почему, чёрт возьми, две проститутки из захолустья готовы поубивать друг друга за это? Хотя у него не было настроения размышлять об этом.

— Бросим монетку и посмотрим, кто победит, той и коробка, как вам, а? Вроде, справедливо.

Обе девушки неохотно кивнули.

Писатель достал монетку.

— Орёл или решка? — Спросил он у блондинки.

— Решка! — Ответила та.

— Вот ты какашка, Стейси, — сказала брюнетка, когда писатель подкинул и поймал монету, выпала решка. Она развернулась и ушла.

— Спасибо, — сказала блондинка.

Писатель подумал: "У неё, наверно, есть дети, и она хочет сэкономить немного денег, сохраняя дольше еду."

— Так, о чём вы пишете, мистер писатель? — Спросила она с явным энтузиазмом.

Писатель постарался придать своему голосу уверенности.

— О состоянии человека, пребывающего в кризисе среднего возраста. Я хочу символизировать постсартреанский экзистенциализм в жизни персонажей художественной литературы.

Она посмотрела на него в лёгком недоумении.

— То есть люди в вашей истории делают реальные вещи, такие, как если бы они жили в реальной жизни?

— Ну, на самом деле, да.

— О, круто! Так что, если ты когда-нибудь захочешь трахнуть меня, потому что тебе надо будет что-нибудь написать такое в твоей книге, блять, и тебе понадобится впечатление, просто постучи в мою дверь. И всё, что я возьму с тебя, это десять баксов!

Писатель был слегка ошеломлён такой откровенностью.

— Э-э, ну я бы, конечно, мог это сделать, если бы мне было нужно отразить этот аспект человеческого состояния в моей работе.

— Хорошо! Пока! — Но, конечно, надо сказать, что она произнесла "пока" как "пыка".

Подавленный писатель вышел из дома и тотчас же направился к перекрёстку, чтобы выпить и почитать Хемингуэя...

Наверное не стоит говорить, что Маккалли снова нанял Боллза и Дикки, что он поднял объём их перевозок с двадцати пяти до ста галлонов и в четыре раза увеличил им зарплату. С ужасающего события пришло прозрение, которое открыло истинный смысл их судеб. Они также продавали алкоголь и другого человека по имени Клайд Нэйл. Судя по тому, сколько они зарабатывали каждую неделю, в экономически истощенном городе можно было сказать, что Боллз и Дикки были весьма успешными молодыми людьми. Но Боллз, начиная с генезиса его прозрения, не был удовлетворён одномерным успехом... В ту ночь Эль Камино плавно двигался по тёмным извилистым дорогам. Они только что отвезли партию самогона в Уайтсберг, штаа Кентукки, и теперь пришло время расслабиться. У каждого из них было пиво и улыбка на лице.

— Чёрт возьми, охрененный выдался день, Дикки, — сказал Боллз, его длинные волосы развевались на ветру из открытого окна.

— Так и есть, Боллз, — ответил Дикки.

Боллз почесал гузно, когда Дикки отвернулся, и случайно коснулся пальцами пластиковых полосок, засунутых под сиденье машины.

— Эй, Дикки? Что это за хрень? — А затем он достал одну из них. — Бля, они выглядят знакомыми...

— Чё? — Не понял его Дикки и посмотрел, прищурившись на своего друга.

— О, я знаю, что это такое, — сказал Боллз. — Это пластиковые наручники, да?

— А, да, они самые...

Боллз кивнул в лунном свете, отражение света звёзд на его лице придало ему зловещести.

— Быки используют такие штуки, когда переводят зэков в другой блок. А на кой хрен они тебе, Дикки?

— Мой дядя Марти работает в Пенсильванской больнице для душевнобольных, и он постоянно приносит домой коробки с наручниками. Он говорит, что они всегда должны быть в машине, вдруг понадобится кого-нибудь связать.

Боллз подумал об этом и решил, что это отличная идея. Он представил себе, как сковывает руки за спиной молодой девушки и подвешивает её за ветку на дереве, чтобы её руки вывихнулись из суставов под собственным весом, а после берет бейсбольную биту и принимается её избивать, от такой фантазии у него началась эрекция.

Дикки засмеялся.

— Мой дядя Марти говорит всем, что там хорошо платят, и есть социальная страховка. Но на самом деле он там работает, потому что можно трахать в ночные смены пациентов в задницы!

Боллз задумался и над этим.

— Отличная работа у твоего дядьки, Дикки, — сказал он. А на самом деле Боллз думал, как было бы здорово засунуть ложку женщине в горло, что бы её вырвало, одновременно трахая её... — А знаешь, что круто? Я тут подумал... С тех пор, как мы начали заниматься перевозками, мы заработали огромную кучу денег и если не сбавим обороты, то через пару месяцев станем богатейшими людьми в Люнтвилле. Боллз в своих мечтах заставил женщину захлебнуться собственной рвотой...

— О, Дикки, я думаю, мы уже самые богатые засранцы в нашем вшивом городке, но, чёрт побери, скоро мы станем ещё богаче, вот увидишь. Когда мы поднимем хату Крафтера, то можно будет спокойно уйти на пенсию.

Теперь Дикки задумался над этим, ведя машину по ночной дороге.

— Да, точно, тот старый антиквар, живущий за губернаторским мостом.

— Он самый, и уже прошло пару дней, как он уехал в Испанию.

— Я даже представить себе не могу, сколько у него там всякого антикварного дерьма.

— И не только, Таулер говорил, что Крафтер даже ест из золотой посуды!

— Чёрт! — Прошептал Дикки.

— Да, чувак. Так, как выглядит наш график?

Дикки сказал с деловым видом:

— Ну смотри, завтра мы перевозим для Клайда, а послезавтра — для Маккалли. И на следующий день после этого мы свободны.

— Бля, Дикки, это лучшие новости, чем отсос от двух малолетних близнецов. Так что послепослезавтра мы поднимем его хату и сбагрим всё дерьмо в Пуласки.

— Да... — Дикки ехал по лесу всю ночь, думая обо всех тех деньгах, которые у них скоро будут.

Однако мысли Боллза не были такими сладкими. Он с восхищением вспоминал о том, что он сделал с несчастной девушкой у Маккалли, вспоминал мощнейший в своей жизни оргазм, когда он содомировал обезглавленное тело. Он сосредоточился на этих воспоминаниях, как учёный, фокусирующий мощный микроскоп, и вновь пережил тот порыв, который он получил, скальпируя её лобок. Он наслаждался воспоминанием о той минуте и неопределённом звуке, который издавала металлическая щетка, когда он стирал в кровавые клочья её соски и лицо... И через мгновение его неадаптированные синапсы запустили импульсы в его либидинальную систему, и за меньшее время, чем бы ему понадобилось сказать слово "Патологический", его пенис болезненно содрогнулся в джинсах. Пока он наслаждался этими мыслями, он хлопал металлической трубой по раскрытой ладони.

— Что это такое? — Спросил Дикки.

Боллз уставился на предмет в своих руках и медленно перевёл взгляд на Дикки.

— А, это? Ничего особенного, просто домкрат. Я нашёл его в мусоре в доме моего отца. Я сделал его сам, когда был ребёнком. Вроде, даже неплохо получилось, я бы сказал, так что я его прихватил на всякий непредвиденный случай.

Жирное лицо Дикки вытянулось.

— Зачем тебе эта железяка, когда у тебя есть пистолет?

— На тот случай, когда не нужно создавать много шума, Дикки.

— А... Но ты, это, использовал его когда-нибудь на ком-нибудь?

Боллз усмехнулся.

— Чёрт, Дикки, ты что, издеваешься надо мной? Я ограбил кучу людей с помощью этой железяки, а многие из них, хочу я тебе сказать, были чертовски здоровыми парнями. Просто подходишь сзади к говнюку, трескаешь его по башке и забираешь бабосы, и всё, дело сделано.

— Вау, — ответил впечатлённый Дикки.

Естественно, всё, что сказал Боллз, было ложью. Единственные, кому он проламывал им головы, были соседские кошки в детстве. Но сейчас? После его прозрения?

— Где мы сейчас, Дикки? — Спросил Боллз.

Они ехали по унылому захудалому городишке. Большинство магазинов были закрыты, и никаких других машин поблизости видно не было. — Вэйнсвилль. Не волнуйся ни о чём, Боллз. Не пройдёт и десяти минут, как мы будем трескать пиво в Перекрёстке. Теперь по какой-то непонятной причине Боллз более пристально вглядывался в улицы, как будто искал что-то конкретное... Когда они повернули за угол, он увидел небольшой помятый седан, припаркованный возле аптеки. Это был единственный автомобиль на стоянке, в его кузове сидели несколько маленьких детей. Измождённая потасканная женщина совсклоченными волосами выходила из магазина, неся два больших пакета.

— Притормози здесь, Дикки. Мне нужно отлить.

Дикки нахмурился.

— Ты не можешь подождать пару минут?

— Бля, Дикки, я не ссал уже два или три часа, чувак, я выпил шесть банок пива. Мой пузырь полон, братан. Притормози пожааалуйста.

Дикки так и сделал, потом Боллз выскочил из машины, но вместо того, чтобы направиться в сторону магазина, он пошёл к седану. Он наклонился и улыбнулся в заднее пассажирское окно, где сидели три маленькие девочки.

— Привет, девчонки! Чем занимаетесь в эту прекрасную ночь? Маленькие девочки обменялись широко раскрытыми глазами, затем одна сказала:

— У нас пижамная вечеринка, так что мама покупает нам газировку и сырные шарики.

— Ух ты, звучит весело! Как раз в этот момент женщина подбежала к машине.

— Кто ты такой? Какого хера ты разговариваешь с моими детьми! Убирайся отсюда, извращенец! — Кричала она.

— О, мэм, не стоит так кричать, я просто поздоровался, — ответил Боллз и ударил её со всей силы в лоб своим домкратом. Она упала, мгновенно потеряв сознание, кровь залила её лицо из лопнувшей кожи на лбу, в то время как её маленькие девочки на заднем сидении разразились пронзительным воплем. Боллз быстро достал свой пенис и, не теряя времени, принялся ссать в открытое окно. Он облегчался обильным потоком горячий мочи прямо на пассажиров заднего сиденья, покачиваясь при этом взад и вперёд, по искажённым ужасом маленьким лицам текли жёлтые струи, моча попадала им в рот, когда те визжали...

Боллз застегнулся с деловым видом, схватил сумочку женщины и пакет сырных шариков, а затем вернулся в Эль Камино.

— Что за дерьмо, Боллз! — Закричал Дикки, когда его друг залез обратно. — Какого хера это было?

— Поехали, Дикки! Поехали!

Дикки отпустил сцепление Мино и резко нажал на газ, шины завизжали, резина загорелась, рёв двигателя разорвал тишину ночи.

Боллз задыхался от смеха.

— Боже правый, Боллз! Ты только что вырубил дамочку и поссал на её детей!

— Ага, круто, да?

Лицо Дикки перекосило от ярости.

— Кто-нибудь мог нас видеть! Что если бы туда заехал коп, когда ты отчебучивал свой трюк!

— О, да ладно тебе, Дикки, не будь ты таким занудой. Стоянка была пуста, да и откуда взяться копам в этой дыре, их тут отродясь, наверное, не было. Расслабься.

— Расслабиться?

Дикки набирал скорость, чтобы как можно дальше уехать от места инцидента. Через нескольких минут они уже ехали извилистыми тёмными лесными дорожками. Приборная панель освещала хмельное и довольное лицо Боллза. Он рылся в сумочке женщины, достал несколько купюр, а остальное выбросил в окно.

— Чёрт, у этой голодранки было всего шестьдесят баксов.

— Блять, Боллз! — Продолжал жаловаться Дикки. — Нахуя надо было вообще делать это, нас могли увидеть!

Боллз покачал головой.

— Хорош пиздеть, Дикки. Мне просто это пришло в голову, и я сделал это, мне показалось, что будет чертовски весело нассать на ихнии дебильные детские рожи.

— Весело! Да нас могут посадить в тюрьму за твою весёлую выходку! А ты, между прочим, на условно-досрочном!

— Ой, да ну всё это! — Боллз хлопнул пакетом и достал сырную палочку.

— Я не хочу вляпаться в неприятности из-за твоего дебильного веселья! — Дикки раздражённо посмотрел на него. — Ты спятил! Ты чёртов псих!

Боллз откинулся назад на сиденье, медленно пережёвывая сырные палочки.

— Нет, Дикки. Я не сумасшедший. — Он улыбнулся, смотря на своего друга. — Я просто следую своей натуре...

Писатель покинул перекрёсток довольно-таки в пьяном состоянии в районе полуночи. Как только он пересёк стоянку, на него внезапно обрушилась лавина шума, громкого, крикливого урчания, напомнившая ему рёв моторной лодки, причаливавшей к причалу. Но это была не лодка, а старый чёрный Эль Камино. Писатель вздохнул с облегчением, когда рёв двигателя затих. Это должно быть противозаконно, делать машины такими громкими... Две фигуры вышли из неё в ночную тень. Писатель услышал какой-то быстрый деревенский диалект:

— О, чёрт, Дикки! Ты бы видел их морды, когда я поливал их своим почечным соком! Оооо-ееее! — Затем неизвестные зашли в кабак.

"Почечный сок?" — Подумал писатель.

Луна наблюдала за ним сквозь ветви деревьев, когда он пересёк улицу и направился по главной дороге. Он слышал волчий вой? Нет, скорей всего, ему показалось, сила внушения. Сверчки и цикады шумели по обеим стороны улицы. Чёрт, сигареты — напомнил он себе и с некоторым раздражением направился в сторону магазина. Впереди пожилой мужчина, одетый в чёрный костюм с галстуком, садился в Роллс-Ройс, писатель случайно заметил, что мужчина положил свой кошелёк на крышу автомобиля, когда доставал ключи из кармана и забыл убрать его обратно. Машина медленно начала отъезжать с парковки, бумажник соскользнул и упал на тротуар.

— Эй! Подождите! — Крикнул писатель.

Он побежал к отъезжающей машине. Несколько кредитных карт и удостоверений личности вывалились из кошелька при падении. Он собрал их все и направился к притормозившей машине.

— Да? Вы что-то хотели?

— Вы забыли бумажник на крыше машины, и он упал.

Водитель, нахмурился.

— Я, должно быть, оставил свои мозги сегодня дома. Спасибо вам большое.

— Некоторые кредитки выпали, и я собрал их, — сказал писатель и передал кошелёк ухоженному пожилому человеку.

— Честность — такая редкая вещь в наши дни. Вы один из немногих, кого я могу отблагодарить. — Затем мужчина вручил писателю купюру номиналом в сто долларов.

— О, не стоит, сэр, я не могу взять ваши деньги...

— Примите это с моими комплиментами... — Лицо мужчины, казалось, потемнело, когда он улыбнулся. — Какая хрупкая сила... Сила правды...

Писатель смотрел, как уехал Роллс-Ройс. Комментарий расстроил его, хотя он знал, что это просто совпадение. Когда он пошёл в сторону магазина, он увидел одинокую кредитку, лежащую на парковке.

— Чёрт возьми, пропустил одну, — выругался он. Роллс- Ройс уже давно уехал. Он положил карту в карман и решил завтра позвонить в обслуживающий банк, чтобы узнать адрес владельца.

В магазине высокий молодой человек с бритой головой купил несколько банок фасоли и перцев халапеньо. В его ухе была серьга со свастикой и татуировка на руке гласящая: "Власть белых".

— Опять ты, — буркнул старый хозяин, поздоровавшись тем самым с писателем.

— Рад вас видеть, господин.

— Чёрт, ты закончил свою модную книжку?

— Я написал только полтора предложения... Никак не могу поймать музу. Знаете, и Рим был построен не за один день.

— Рим, ха. Мой брат воевал с немцами в Италии. После того, как они вырезали всё, что двигалось, они отправились в грёбанный Рим. Сказал, что им были нужны прищепки на нос, чтобы трахать местных баб.

— Будьте так добры, объясните, зачем? — Спросил писатель.

Хозяин фыркнул.

— Сказал, что бабы в Риме были самыми безумными шлюхами, которых он когда-либо трахал. Сказал, что их пёзды были волосатей немецких жоп.

— Волосатей немецких жоп?

Хозяин нахмурился и продолжил.

— Он говорил, что у них были такие заросшие пёзды, что им приходилось их сначала обшмаливать зажигалками перед тем, как пялить, ибо без этого хуй путался в волосах.

Писатель онемел.

— Ты когда-нибудь читал самую короткую книгу?

— Что за книга? — Спросил писатель.

— История итальянских героев войны! — Хозяин хлопнул руками по прилавку и громко засмеялся. Затем он направился к задней двери.

— Эм, сэр? — Писатель поднял палец. — Я собирался кое-чего купить, и да, я спешу...

Хозяин зыркнул в его сторону.

— А мне срочно надо посрать! Ты не против же? Или я думаю, что ты думаешь, что раз ты клиент, то мне надо обосраться, потому что ты торопишься! Чёрт! — После этих слов мужчина исчез за дверью.

Я люблю это место, подумал писатель. Он осмотрелся и взял со стенда с книгами Трёх мушкетёров. Рядом со стойкой для сигар заговорил телевизор.

— Не выбрасывайте отходы! — Произнёс анимированный закадровый голос, когда домохозяйка бросила тарелку с едой в кухонную корзину для мусора. — Теперь вы можете сэкономить сотни, даже тысячи долларов в год с удивительным новым Термо-запаковщиком! — Сейчас хозяйка высыпала ещё одну тарелку с едой в полиэтиленовый пакет. — Можно заморозить, можно сварить, можно даже испечь его! Теперь ваши остатки будут на вкус такими же свежими, как в день, когда вы их приготовили, всего лишь используя наш Термо-упаковщик.

Хозяйка подсоединила к пластиковому пакету трубку, идущую из машинки цвета фольги и нажала кнопку. Пластиковый пакет втянулся, когда устройство высосало из него весь воздух. — Запатентованный Термо-упаковщик в одно касание создаёт вакуум в вашем пакете с едой и затем запечатывает его в считанные секунды. — Затем край мешка был помещён в паз на машинке, которая запаяла его. Хозяйка была поражена. Это то, за что боролись девушки в мотеле, понял писатель. — Храните орехи, печенье, крендельки и даже чипсы свежими, как в тот день, когда вы их купили!

— Ну разве это не дерьмо какое-то? — Сказал вернувшийся хозяин, уставившись в телевизор. — Грёбанные китайские комуняки изобретают ненужную херню и втюхивают её нашим бабам за космические цены! Во что превратилась наша страна!

— Я не думал об этом, — сказал писатель, — дайте, пожалуйста блок красного Лаки страйка.

— Блин, мужик! Мог бы по крайней мере купить Мальборо...

Когда старый чудак положил на прилавок упаковку сигарет, писатель передал ему стодолларовую купюру, полученную от парня из Роллс- Ройса.

— Я что, похож на грёбанный банк! У меня не будет сдачи.

Писатель порылся в карманах и нашёл двадцатку.

— Держи.

Продавец швырнул сдачу на прилавок. Писатель вздохнул. "Я прихожу сюда чёртов каждый день, и он никак не запомнит," — подумал он.

— И пакет, пожалуйста.

— Господи! С тебя один доллар!

Писатель поморщился, но все же заплатил.

— Приятного вам вечера.

— Приятного вечера? Ты издеваешься надо мной, что ли? Мой геморрой зудит так, что мне охота себя кактусом оттрахать!

Писатель быстро вышел из магазина, как тут же туда зашла большая толпа латиноамериканцев. Крик старика можно было услышать даже за закрытыми дверями.

— Какого хера напёрли сюда! Тако здесь нет!

Писатель размышлял о стиле и ярости Фолкнера, когда возвращался в гостиницу миссис Гилман. Писатель читал ироничные строки с каждым шагом назад в бордель — Жизнь — это сказка, рассказанная идиотом, полная звуков и ярости, ничего не значащих... Прежний хор сверчков стих, оставив лишь мёртвую тишину ночи. Перед зданием он заметил, что почтовый ящик миссис Гилман открыт, на земле рядом с ним стояли три коробки вместе с несколькими конвертами. Он собрал всё это и вошёл внутрь.

— Привет, мистер писатель, — поприветствовала его миссис Гилман за стойкой регистрации. — Как прошла ваша ночная прогулка? — Но, естественно, она произнесла слово "ночь" как "ночьненькая".

— Замечательно, миссис Гилман...

Три толстые проститутки, рыжая, блондинка и брюнетка, одетые в одно нижнее белье, показались в дверях. У всех у них были глупые усмешки на лицах.

— Не страшно так поздно одному возвращаться из бара, мистер писатель?

— Должен признаться, не очень, — усмехнулся он, осознав, как сильно, наверное, от него разит пивом.

— Наверное, искали там, кто скрасит вашу ночку на сегодня? Брюнетка улыбнулась. Она бы была красивой, если бы не отсутствовали передние зубы. — Если вам нужно расслабиться, том вам чертовски повезло, потому что мы сейчас не заняты, а у такого богатого человека, как вы, наверное, хватит деньжат, чтобы устроить целую оргию с нами.

Писатель вздохнул.

— Должен признаться, я не настолько богат...

— Что это у вас? — Спросила миссис Гилман, указывая на посылки под его подмышкой.

— О, почта. Я заметил её, когда возвращался, и собирался оставить у вас. Все три девушки оживились, когда заметили три длинных коробки под его рукой.

— Там есть что-нибудь для меня? — Спросила рыжая.

— И для меня? — Добавила блондинка.

— Я тоже жду посылку! — Воскликнула брюнетка.

— Ну, давайте посмотрим, — сказал писатель и принялся читать адреса получателей на коробках.

— Нина Роудс...

— Это я! — Подняла руку рыжая девушка.

— Анита Гонзалес...

Брюнетка кивнула головой и сексуально улыбнулась.

— Беатрис Маллинс...

Блондинка начала махать руками, подпрыгивая вверх и вниз. Писатель раздал коробки, а затем отдал миссис Гилман оставшуюся часть почты.

— Наверное, счета, миссис Гилман.

— Скорей всего, налоги, — сказала она, а после замолчала и взяла почту.

Блондинка и рыжая побежали вверх по лестнице со своими коробками, возбуждённые, как дети, которым только что подарили подарки. Брюнетка осталась открывать свою коробку за стойкой.

— О, господи, я так надеюсь, чтобы они там ничего не напутали. Девушка завизжала от восторга. Писатель посмотрел ей за спину. Он увидел надпись на обёртке: "Система сбережения еды. Wonko."

— Я хочу испробовать её прямо сейчас! — И девушка убежала вверх по лестнице.

— Ох уж эти девочки, — сказала миссис Гилман, качая головой с улыбкой.

Писатель пристально посмотрел на неё.

— Миссис Гилман? Зачем девушки тратят деньги на эту хрень...

Зазвонил телефон, оборвав остальную часть его вопроса.

— Привет, Дорис! Как ты себя сегодня чувствуешь?

Писатель понял, что разговор обещал быть долгим и пошёл к себе в комнату. Он насчитал тринадцать ступенек до своего лестничного пролёта. Интересно, что произойдёт, если завтра я пойду по этой же лестнице и насчитаю четырнадцать ступенек? А на следующей день — пятнадцать? А на следующей — шестнадцать? Ночь была тихой, он совершенно не слышал скрипа пружин. Один раз он услышал вопрос "Кто твой папа?", когда проходил мимо одной из дверей. Но он был уверен, что это был женский голос. Он проходил мимо полуоткрытой двери, когда бессознательно заглянул в неё и разинул рот.

— Ха! Заходите же! — Это была Нэнси, и причина удивления писателя заключалась в том, что Нэнси сидела, сгорбившись на своей кровати, абсолютно голая.

"О, боже," — подумал он.

Её идеальная грудь свисала над животом из-за позы, в которой она сидела. Деревенский образец совершенства, подумал он. Шекспир бы мог написать о ней пасторальный стих секвенцию в восьми куплетах... Он медленно опустил свой взгляд к её ногам и увидел очаровательный лысый треугольник складок между ними. Даже сидя в сгорбленном положении её живот выглядел ровным, без единого намёка на целлюлит. Хотя ранее эта тема затрагивались, теперь необходимо в полной мере заявить, что писатель в течение многих лет был скован обетом безбрачия. Он жаждал сексуальной тоски, она была ему нужна и необходима. Он считал, что это то, чего требовала его муза. Монахи воздерживались, священники воздерживались, чёрт побери, даже Иисус Христос воздерживался, и писатель полагал, что если и он сможет воздержаться от похоти, то его произведение будет заряжено той же силой правды, что и их сила веры. Но по крайней мере ему в его воздержании не запрещалось смотреть. Как писатель, он был искателем, а значит, провидцем. Его пенис набух в штанах за считанные секунды.

— Что делаешь сегодня вечером? — Спросила она, подняв на него своё личико.

— Играл в Чарльза Буковски, — ответил он.

— В кого играл?

— Очень много пил, — ответил он.

Она хихикнула.

— Я слышала, ты зависаешь в Перекрёстке. — Её глаза широко раскрылись в сладких воспоминаниях. — Меня отпороли там как-то десять парней за раз, я взяла с них аж по десять долларов за каску. В следующий раз, когда там будешь, найди тёмное пятно у заднего столика — это я выплюнула их сперму.

Писатель онемел.

— А о ком ты говорил, кто этот Чарльз?

— Чарльз Буковски. Он был величайшем писателем нашего времени. Он писал о жизни, о такой, какая она есть на самом деле, без приукрашиваний, настоящий, чистый грязный реализм.

Её персиково-кремовые сиськи подпрыгнули, когда она снова захихикала.

— Думаю, мне нужно его почитать!

Выпитое пиво давало о себе знать, и писатель шатался на месте.

— Обязательно почитай, а мне уже пора идти...

— Подожди минутку! — Она наклонилась и раздвинула свои сливочные бёдра, согнув колени над краем кровати.

— Следи за моими сиськами...

— Эм, конечно, — почему нет, в конце концов, он был мужчиной и любил женскую грудь.

Нэнси закрыла глаза и откинула голову назад. Восхитительный розовый язык облизал ее губы, и она начала медленно, глубоко дышать через нос. Её аккуратный живот медленно поднимался и опускался, а затем она эротично застонала.

Взгляд писателя переключался с её груди на промежность, затем обратно на грудь. Он сконцентрировал свой затуманенный алкоголем взгляд на её сосках, таких же розовых, как и её язык. Её соски начали увеличиваться в размерах, так же как и сами груди, казалось набирали объём, по-видимому, расширялись кровеносные сосуды, по команде её мозга. Ему казалось, что он даже видит нежные синие призрачные линии вен, усиленно перекачивающие кровь. Её ареолы грудей, не только росли по окружности, но и росли в ширину, пока не высунулись, как розовые миндальные печенья. Когда писатель опустил свои глаза и посмотрел между её ног.

— Боже милостивый! — Её клитор размером с горошину трансформировался в оливку.

— Нравится? — Возбуждённо спросила Нэнси.

— Твоя красота вызывает восхищение, Нэнси.

Она томно принялась ласкать свои соски, которые теперь были размером с минизефиринки со вкусом клубники. Она застенчиво улыбнулась.

— Хочешь знать, чего я хочу?

— И чего же...

— Я хочу, чтобы ты достал свою елду, и обкончал моё лицо и сиськи, а потом размазал всю сперму своим членом по моему телу...

— Боже, мой...

Её босая нога упёрлась писателю в промежность, и она зашевелила пальчиками. Писатель почувствовал, как молниеносно по его пенису побежала предэякулярная жидкость.

— Сегодня такая холодная ночь, — сказала она. — И я буду свободна ещё полчаса...

Писатель знал, что, несомненно, на его штанах уже появилось позорное мокрое пятно. Он начал отступать назад, стараясь не шататься.

— Мне очень жаль, Нэнси, но мне действительно нужно идти.

— Да, понимаю, — сказала она, ни капли не смутившись его бегством, — думаю, тебе стоит вернуться к написанию своей книги.

— Да, точно, точно, — и прежде чем он успел пожелать ей спокойной ночи, его взгляд увидел что-то знакомое на комоде. Это была система экономии свежих продуктов. Очень медленно взгляд писателя вернулся к молодой проститутке.

— А, Нэнси, зачем вам всем эти термо-штуковины?

— У нас у всех они есть, — весело сказала она. — Они... — Но на полуслове зазвонил телефон. Писатель застонал.

— Привет, бабушка, — весело сказала Нэнси в трубку. — Нет, сегодня не очень много, всего три клиента, из них два минета. И был ещё тот парень, который любит какать мне в рот за двадцать баксов! Да, бабуля, ты была права, это отличный способ заработка. Я так рада, что последовала твоему совету.

Писатель вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. Его пах пульсировал. Сколько лет прошло с момента его последней мастурбации? Я не могу, я не должен позволять себе поддаваться низменным желаниям! Я должен лишить себя этого ничтожного порока, чтобы направить свою сексуальную энергию на написание книги, подобно тому, как Сальвадор Дали ускорил свои творческие видения, лишив себя сна... Чёрт, здесь слишком много соблазнов в виде этих молоденьких красивых проституток. Мне нужно срочно добраться до своего номера. Когда он уже открывал свою комнату, дверь напротив открылась, и оттуда выскочила полуголая мексиканка, одетая в белый бюстгальтер с чашечками и белые трусики, больше на ней из одежды ничего не было.

— Мистер писатель! Подождите минутку! Видите ли, мы снимаем одну комнату на двоих с Беатрис, и сейчас у неё клиент. Не возражаете, если я воспользуюсь вашим туалетом?

Ну разве он мог ей возразить?

— Это не займёт много времени...

— Разумеется. Проходите сюда.

Девушка скользнула в комнату перед писателем, и он заметил обильное коричневое пятно сзади на её трусиках.

Она хихикнула.

— Если хочешь, можешь посмотреть, — и после этих слов она зашла в ванную.

Не было никакой логической причины хотеть смотреть на испражняющуюся латиноамериканку. Тем не менее, писатель, к его удивлению, был захвачен примитивным мужским любопытством, которое, вероятно, было механизмом, подобным тому, что заставляет людей смотреть на жертв автокатастроф или мёртвых животных на дороге. После нескольких секундных колебаний писатель вошёл в ванную. Анита не сидела на унитазе, как можно было бы ожидать. Вместо этого она лежала на полу, задрав вверх свои стройные ножки, её трусики валялись рядом на полу, писатель невольно обратил внимание, что помимо заскорузлого коричневого пятна там были ещё и жёлтые разводы. Девушка что-то принесла с собой, но писатель был слишком шокирован видом её нижнего белья, чтобы обратить на это внимание. Она принесла с собой систему хранения свежих продуктов. Девушка уже подключила его к розетке, в которую писатель включал электрическую зубную щётку.

— Понимаете, при нашей профессии, как ни предохраняйся, залететь очень легко, — сказала она, лёжа на спине с широко расставленными ногами. Она смазывала своё влагалище кремом для рук, который стоял у писателя возле раковины, а также намазала им и вакуумную трубку, идущую из машинки. Теперь, когда она всё смазала, она принялась медленно засовывать во влагалище трубку.

— Понимаете, в девяти случаях из десяти парни кончают прямо в нас, не вынимая, и риск залететь очень высок, а делать постоянные аборты — дорого, плюс некоторые девочки не возвращаются с таких операций назад, и куда они деваются, никто не знает. Так что теперь, когда мы залетаем, мы используем эти крутые машинки. Я уже делала себе четыре аборта, и зародыши высасываются не больше картофелины, ну если срок не сильно большой, конечно. Знаете, это миссис Гилман показала нам, как хитро можно использовать этот приборчик. Она его даже назвала самоабортник!

Шокированный писатель потерял дар речи. Он в ужасе наблюдал, как девушка включила вакуумную машинку. Она загудела как старый пылесос.

— Да! — Простонала девушка. — Чувствую, как он движется! — Девушка начала тужиться, её лицо напряглось, как будто она страдала запором. В это время её пальцы поворачивали трубку в её лоне. — Ууу! Сука, больно лезет! — Прохрипела девушка сквозь зубы. Она закрыла глаза, трубка наполнилась кровью. Анита выключила машинку, вытащила трубку и встала. Лицо писателя продолжало быть в непонимающем ужасе. Девушка отсоединила другой конец трубки, затем она опустила её в унитаз. Когда она не смогла опорожнить пакет, она взяла в рот заляпанную кровью и кремом трубку и дунула туда. Шлёп! Нечто упало в унитаз вместе с небольшими брызгами крови. — Вот, видишь? — Она подняла пальцами что-то крошечное из толчка и положила это на ладонь.

Писатель отважился и посмотрел. Он увидел что-то вроде эмбриона. Человеческий плевок, подумал он.

— Стоит намного меньше, чем у коновала, — сказала мексиканка, — и лучше всего то, что это абсолютно безвредно...

Писателя замутило от вида стекающей крови по её бёдрам.

— О, не обращай внимание, скоро пройдёт, — сказала девушка, проследив за его взглядом. — Правда, сегодня в пизду не потрахаешься, так что сегодня буду сосать и ебстись в жопу, а завтра уже буду как новенькая. — Девушка кинула эмбрион обратно в толчок и нажала на смыв. — Кое-кто из девочек хранит свои...

— Девочки их оставляют? — Ахнул писатель.

— Да, они держат их в банках со спиртом. Дженни продаёт своих на ебэй каким-то извращенцам. А Марси, — хихикнула она, неодобрительно качая головой, — даёт своим имена. Ну разве это не самая глупая вещь, которую можно придумать?

Писатель потерял дар речи от всего этого безумия, происходящего в его туалете.

— Спасибо вам большое! — Сказала Анита, поцеловала его в щёку, оставив на ней кровавое пятно, и выбежала из уборной, прихватив с собой машинку, но оставив грязные трусы на полу. Писатель рухнул на кровать и молился о безмолвном сне.

Дикки подъехал к ветхому, покосившемуся дому, оставленному в наследство стариком Корнером его сыну Боллзу. Серые деревянные доски в некоторых местах отходили от стен, образуя дыры, то же самое было и с крышей. Господи, ну и дыра, подумал Дикки. Дом находился глубоко в лесу, и до него приходилось добираться четверть часа на машине, так что это было довольно далеко. Дикки почувствовал запах дыма на улице, похоже, Боллз что-то готовил, что чертовски хорошо пахло. Он надеялся что-нибудь поесть у своего друга, так как им сегодня предстояло проехать больше ста километров до Кентукки и обратно. Когда он наступил на крыльцо, оно заскрипело и прогнулось под ним, и Дикки показалось, что старые доски не выдержат его веса, сломаются под ним и он провалится. Дикки постучал в дверь, и та со скрипом открылась.

— Эй, Дикки! Заходи же! Зачем ты стучишь? Двери моего дома всегда открыты для тебя! Половицы заскрипели под ногами Дикки, когда он зашёл в дом.

Боллз сидел за кухонным столом, читая почту.

— Ну что, Боллз, готов к пакатушкам?

— Да, чувак. Сегодня возим для Клайд Нейла?

— Да, для него самого.

Боллз, казалось, был с головой погружён в разбирание почты.

— Чёрт, пидрила почтальон никогда не приносит ничего хорошего. Бумаги на испытательный срок и куча неоплаченных счетов! — Боллз с раздражением швырнул один конверт в рядом стоящее мусорное ведро. — Ебанный налог на имущество! Четыре сотни баксов! Прикинь, за этот дерьмовый дом!

— Да не парься ты так, мы только за сегодня поднимем по пять сотен. А когда обчистим дом Крафтера, то вообще сможем купить себе по ранчо!

— Ты прав, Дикки, — успокоился Боллз. — Но один хрен меня это парит!

На столе остался ещё один конверт, это был рекламный флаер. Боллз посмотрел на него. Реклама предлагала купить за полцены предоставившим этот флаер что-то, что называлось Термо-вакуумная упаковка продуктов. Боллз покачал головой и выбросил его вместе с остальной почтой. Дикки втянул воздух через нос и огляделся. Дровяная печь была не заженна.

— Блин, чувак, у тебя тут так вкусно пахнет, ты что-то готовишь?

— Да, Дикки. Наловил раков на речке и теперь варю их в котелке на заднем дворе. — Боллз поднялся и потёр ладони. — Ну что, пойдём кушать, а то не дело работать на пустой желудок. И да, Дикки, ты иди, а мне ещё нужно закончить одно дело дома.

Когда Дикки повернулся выходить к задней двери, он остановился. Весь пол был усыпан одеждой, которая явно не принадлежала Боллзу. Пара узких коричневых брюк, коричневая шапочка с эмблемой сети ресторанов быстрого питания "Вэнди" и рубашка с тем же логотипом. Так же там валялся лифчик и трусики с рваными носками.

— Чувак, у тебя цыпочка в гостях?

— Ага, вроде, того, — сказал Боллз и улыбнулся.

Дикки заметил кое-что ещё на полу. Тёмные пятна, которые явно кто-то пытался небрежно вытереть, пучки длинных выдранных волос и окровавленные плоскогубцы с молотком, лежащие в углу. Дикки нагнулся и поднял одну прядь волос.

— Боллз? Какого хрена? Это что, ноготь на полу? — Спросил удивлённый Дикки и в этот момент выронил прядь волос.

— Да, чувак, я вырвал ей все ногти плоскогубцами!

— Нахуя?

— Да не парься ты так, это была мексикоска, одна из этих понаехавших эмигранток! — Сказал Боллз, как будто это ничего не значит. — Вчера вечером, после того, как ты меня привёз домой, я пошёл проверить почту, а эта шалава шла прямо по дороге в мою сторону. Похоже, она только закончила смену у Вэнди, и я уверен, что эта сука получила работу, потому что за неё не надо платить налоги и платить ей можно в три раза меньше, чем добропорядочным американцам!

— Скорее всего, — согласился Дикки, поднимая бумажник с пола. — У этой бляди было всего пара баксов, наверное, купила себе мет или ещё какую-нибудь херню.

В бумажнике Дикки нашёл Грин карту, которая удостоверяла, что Мария Суарес была зарегистрирована в службе миграции США, и она платила налоги в соответствии с федеральными законами. Дикки, однако, не заморачивался и не стал читать, что там написано, да он практически и не умел.

— В любом случае, — продолжил Боллз, — вчера вечером, когда я хотел забрать свою почту, она проходила мимо и когда у видела меня, начала поносить меня на чём свет стоит ещё за целую милю! Прикинь, она ни с того ни с сего начала называть меня всякими гадостями! Вообще без всякой причины! Просто так!

— Вот сука, — поддержал его Дикки, — а как она тебя обзывала?

— Ох, дай-ка вспомнить, сначала она крикнула Хола! А потом Буэнос ночес! — Боллз остановился, чтобы вспомнить ещё оскорбления, сказанные в его адрес. — О, да, и ещё она назвала меня cómo se llama usted (как тебя зовут? — прим. пер)! Не, ну ты можешь в это поверить?

Дикки отрицательно покачал головой.

— Вот же ж мексикоская сука, она не имела права так с тобой разговаривать!

— Да, чёрт побери, Дикки, я, может, и не говорю на языке начос, но даже я знаю что эти слова значат: ублюдок, хуесос, пидрила, жертва инцеста!

— Чувак, у меня, конечно, не такие хорошие познания в латинском, как у тебя, но я уверен на все сто, что ты прав. Так ты убил эту манду?

— Нет ещё, не успел, но я её чертовски хорошо отделал. Сначала я оттрахал её четыре раза во все щели, а когда мне надоело, то навалял ей по первое число, когда мне и это надоело, я оторвал ей уши и вырвал ногти плоскогубцами, а потом раздробил колени молотком, чтобы у неё и мыслей не было сбежать.

— Ебать, Боллз, — Дикки выглядел напуганным. — Так, если ты ещё не убил её... То где она?

— На заднем дворе, — ответил Боллз и пошёл на выход из дома.

На заросшем сорняком и захламлённом дворе весело щебетали птицы. Вся земля была усеяна пустыми бутылками и пакетами с мусором. Посреди двора потрескивал костёр, над которым варились в большом котелке раки.

— Здорово, правда, — сказал Боллз. Он снял котелок прихваткой, на которой было вышито: "Доброе утро, солнышко!" Он слил воду, а затем вывалил сварившихся раков в кастрюлю, стоящую на старом столе. Из кучи ярко-красных ракообразных повалил пар. У Дикки свело живот от приятного запаха, но любопытство всё же оказалось сильнее его голода.

— Итак, Боллз... Где эта иммиграционная свинья?

— Прямо там, — Боллз указал на непримечательную кучу грязи посреди гор мусора.

Дикки подошёл к насыпи совершенно не охотно. Вот те на, подумал он, когда увидел неглубокую могилу. На дне ямы лежала без ушей обнаженная латиноамериканка. Оба её колена выглядели, как фарш для бургера, руки девушки лежали по бокам, на её груди была здоровенная какашка. Когда она увидела Дикки, по её телу начала бегать дрожь, красные заплаканные глаза открылись так широко, что казалось, что они сейчас выскочат из глазниц. Она произнесла охрипшим голосом.

— Аyúdeme! (Помогите мне — прим. пер.) Пжаласта! — Её хрип сорвался на крик. — Аquel омбре Эс Локо! Номбре-де-Диос, ayúdeme!

— Шааа, — зашипел на неё Боллз. — Это Америка, детка. Если хочешь, чтобы тебя понимали, говори по-американски!

— Пжаааластаа! Этит чемовеек сумафхедшей!

— Не надо было оскорблять моего друга, — пожурил её Дикки, — сама виновата.

Ужас и боль исказили её лицо.

— Heese loco! Hee-elp-él es un malo hombre! (Он сумасшедший) Дикки услышал шаги и оглянулся. Сзади него стоял Боллз и держал полную лопату углей из костра.

— Чувак, если я не ошибаюсь, она только что назвала тебя жирным уебаном! — И после этих слов он вывалил содержимое лопаты прямо ей на ноги. Женщина задёргалась в могиле, вопя с такой силой, что, казалось, её глотка порвётся в любой момент. — Шумная маленькая пизда! Да, Диккинс? — Боллз зашёлся смехом и зачерпнул ещё одну кучу углей. Он бросил их ей на живот. Следующея череда воплей звучала больше, как звериные, а не человеческие. Девушка в могиле дёргалась и пыталась перевернуться изуродованными руками, она пыталась сбросить с себя угли, но они тут же прилипали к коже на ладонях.

— Редж-ларский мексиканский прыгающий боб! — Ревел от смеха Боллз.

Последняя лопата упала ей на лицо, и крики женщины скатились в тихую мясистую массу. Боллз оглянулся назад в поисках чего-то, одному ему известного.

— Эй, Дикки, тащи сюда ту канистру, — Боллз указал рукой куда-то себе за спину.

Пока Дикки поплёлся в поисках канистры, Боллз принялся собирать по двору куски древесины. Когда он собрал достаточно дерева, он закидал им могилу. Боллз взял канистру и с дьявольским смехом вылил её в могилу, под деревяшками было видно, как девушка шевелится. Боллз достал спички, чиркнул одну и бросил на доски.

— Чёрт, — прокомментировал Дикки происходящее, отступая от поднимающегося жара.

— Это будет тебе хорошим уроком, мексикосская морда, — закричал Боллз в пламя. — Будешь знать, как оскорблять добропорядочных американцев! Боллз шлёпнул Дикки по спине. — Пойдём, партнёр! Надо поесть.

Когда Боллз ушёл, Дикки посмотрел на огонь из могилы, прикрыл лицо рукой от удушливого жирного дыма и проговорил шёпотом.

— Бля, он действительно сумасшедший.

— Эй, Дикки, ну ты где там? — Боллз понюхал воздух через нос. — Ты что, хочешь себе замутить анчерладас? — И рассмеялся, когда заходил в дом с кастрюлей варёных раков.

««—»»

Боллз и Дикки загрузили сто галлонов самогона в багажник своей машины, а затем закрепили каждый ящик верёвками, чтобы те не разбились при транспортировке. Каждая бутылка и банка были уже проданы посредникам, так называемым "дистрибьютерам" в Кентукки, за пятнадцать долларов, после чего их продавали потребителям. Дикки и Боллз получали доллар за каждую банку и бутылку, которую они перевозили, также в их обязанности входило возвращать деньги от сделки хозяину груза, в данном случае это был уставший, тощий, пятидесятилетний алкаш по имени Клайд Нейл, он был на втором месте по производству подпольного алкоголя в округе.

— Мы загрузились и готовы ехать, Клайд, — сказал Дикки человеку, который проверял температуру в главном чане.

Разные работники сновали туда-сюда по поляне, каждый занимаясь своим делом: разжиганием огня под цистернами, охлаждением медных труб, сцеживанием готового продукта и фасовкой уже полной тары. Клайд Нейл неуклюже подошёл к ним, напрягаясь, как будто у него сильно болели ноги. Он носил вязаную шапку и грязный рабочий комбинезон, как у автомехаников.

Боллз был крайне раздражён его нерасторопностью. "Быстрее, мудила, нам ещё Крафтера грабить сегодня." -Думал он, смотря на спитого пожилого человека.

— У нас харч-вечеринка сегодня, ребята, — сказал Клайд, вытирая руки о штаны, — так что можете поучаствовать и сделать ставки, всего пять баксов с носа. Ну так что, вы в деле?

Рот Дикки скривился, как будто он попробовал что-то неприятное.

— Спасибо, Клай, за предложение, но нет, мы торопимся.

Боллз остановился возле двери машины.

— Пять баксов за вход, ты говоришь?

— Так точно, сынок. Пойдём, отдохнёте чуток, выпьете, повеселитесь, — пытался соблазнить его Нейл.

— Да, чёрт, почему бы и нет, — сказал Боллз, всегда жаждущий алкоголя и весёлых сельских посиделок.

— Бля, чувак, у нас много работы на сегодня, — попытался вразумить своего друга Дикки. — Поехали, потом бухнём у тебя, если хочешь, рестлинг посмотрим.

— Мужики, победитель получит половину банка, — продолжал агитировать Нейл, — это примерно пятьсот баксов!

Боллз любил ставки. Он достал две пятёрки и дал их Нейлу.

— Пойдём, Дикки, нравится тебе это или нет, но мы в деле.

Они пошли за Нейлом по тропинке к его старому фермерскому дому, прежде чем они пришли, Боллз уже услышал шум суматохи и громкий смех, доносящийся откуда-то с заднего двора. Боллз спросил у Дикки:

— Чувак, это что-то типа конкурса, да? А то я немного выпал из жизни за последние два года.

Дикки ухмыльнулся.

— Ага, что-то типа того... Сейчас сам всё увидишь...

Клайд Нейл засмеялся и похлопал Боллза по спине.

— О-о-о, так ты не в теме! Сынок, что ж ты сразу не сказал! Парень, ты будешь в восторге!

Боллз увидел происходящее представление мгновение спустя, сразу как они прошли за угол дома.

— Ебать меня в сраку! Дикки, ты это видел! — Закричал обрадовавшийся Боллз. — Вот это я понимаю, вечеринка.

Босоногая девушка с жирными каштановыми волосами сидела на табуретке, запрокинув голову назад. На вид ей было лет пятнадцать, может, шестнадцать. Она была очень худой, но при этом из-под фермерского комбинезона отчётливо выделялась сочная грудь. Примерно в нескольких метрах за ней стояла очередь из двадцати, а может и больше, деревенщин всех возрастов, которые только можно себе представить.

— Давай, Джеддер! — Кто-то кричал из толпы.

— Дай ей напиться твоим зеленцом!

— Открой хавало пошире, дорогая!

Парень с маловероятным именем Джеддер подошёл к девушке за спину и несколько минут громко откашливался и собирал мокроту во рту, а затем плюнул в низ. Девушка, что сидела с запрокинутой головой назад перед парнем, открыла рот и закрыла глаза. Харчок Джеддера упал ей прямо в рот. Боллз тем временем заметил, что грудь, лицо и комбинезон девушки были заляпаны какими-то темными пятнами, которые при ближайшем рассмотрении оказались сгустками мокроты.

— Как определяется победитель? — Спросил Боллз у Клайда.

— На харчке, на котором девка обрыгается, то тот парень и побеждает! И в качестве приза он забирает половину денег и получает минет от неё!

— От неё? — Поинтересовался Боллз, указывая на девушку на стуле.

— Так точно, сынок.

— А она потом заберёт вторую половину денег?

— Нейл пренебрежительно ухмыльнулся.

— Нет, сынок. Я забираю вторую половину. Понимаешь, её мамаша берёт у меня самогон столько, сколько ей надо абсолютно бесплатно, а взамен сдаёт свою дочурку.

— Как же мне это нравится! — Закончил разговор Боллз с довольной усмешкой.

Существует много сленг-форм, которые были бы гораздо интереснее, чем такие ужасные термины, как "отхаркивающее", " мокротохлёб" и "пьющая зеленец", например: Люги, Гобер, Ланжер, ирландские устрицы, пудинг, и личный фаворит автора — быдлячий крем. Это то, как раз то, что следующие конкурсанты испражнили с довольно большими усилиями из своих ртов и лёгких, один за другим, по очереди в рот молодой девушки...

— О, чёрт...

— Бляяя, сукааа...

— Не, ну ёмоё...

— Ахахаха, вы видели это, мужики?

К сожалению, предыдущие четыре конкурсанта попали мимо цели. Первый харчок пришёлся на шею и ухо девушки, второй — на грудь, третий — на щёку, а четвёртый смачный зеленец угодил ей прямо в глаз.

— Хорошая попытка, Такер! — Крикнул Нейл.

Боллз следил за происходящим, скрестив руки на груди.

— Знаешь, Клайд. Мне кажется, это сложнее, чем кажется на первый взгляд.

— Главное, встать правильно, парень.

— Я надеюсь, она обрыгается на моём харчке, — мечтательно сказал Боллз и потёр свою промежность.

Нейл бросил на него удивлённый взгляд.

— Сынок, ты что, хотел бы дать на клыка обрыганной девке да к тому же ещё и обхарканной с ног до головы?

Боллз задумался буквально на секунду над этим вопросом...

— Пожалуй, Клайд, я этого очееень хочу.

Нейл захлопал в ладоши и заулюлюкал, когда пришла очередь Дикки. Колеблющийся и неуверенный, он встал сзади стула и слабо откашлялся.

— Давай, чувак! — Кричал и поддерживал друга Боллз.

— Утопи эту шмару в своих соплях! — Пусть она подавится, — так же поддерживал его Клайд.

Горло Дикки сжалось ещё несколько раз, пока он не собрал достаточное количество слюны и флегмы, чтобы плюнуть. Старания и усилия Дикки прошли напрасно, видимо, от волнения он недостаточно сильно сплюнул и всё содержимое его рта оказалось у него на подбородке. Толпа разразилась хохотом.

— О, блин, чувак! Ну как так-то, ёпта! — раздосадованно причитал Боллз.

Девушка подняла голову и посмотрела в сторону Нейла. Она выглядела измученной и уставшей, со стороны даже могло показаться, что она бежала марафон, по тому, насколько она была мокрой, только это был не пот, а слюни толпы деревенских мужиков.

— Чёрт возьми, Клайд, только не говори мне, что мы начнём шестой раунд...

— Ида! Да, мы начнём шестой раунд, а если понадобится, то начнём и двеннадцатый! — Выругался Нейл. — Мальчики будут харкать, пока не определится победитель, радуйся, что сегодня нет ветра, как в прошлый раз. — Он посмотрел на Боллза и объяснил. — В тот день был сильный ветер и грёбанная вечеринка продолжалась четыре часа, пока Джимми Джек Уоллес, наконец-то, её не заставил обрыгаться! Этот парень нахерачился до такой степени, что рыганул ей прямо в пасть, и она обрыгалась, конечно, мы могли бы посчитать это мухлежом, но все настолько заебались, что парни решили, что он честно победил. Так что на сучке под конец не было сухого места. — Затем Нейл кивнул в сторону девушки, — так что твоя очередь, сынок.

Боллз подошёл к девушке и улыбнулся. Толпа затихла, Боллз начал отхаркивать мокроту и собирать её во рту. Он открыл рот и медленно пустил струю слюней, похожую на сгущённое молоко, только жёлто-зелёного цвета. Вся толпа замерла и затихла, как во время штрафного удара во время футбольного матча. Шлёп! Огромное количество мокроты попало прямо в левый глаз Иды.

— Близко, но нет! — Рявкнул Нейл.

Девушка с понятным выражением недовольства вытерла глаз ладошкой и вытерла её о комбинезон.

— Блин, — пробормотал Боллз, — почти получилось.

— Боллз, пойдём уже, — взмолился Дикки, — это дерьмо может довечера продолжаться, а нам ещё ехать хер знает куда.

— Эх, жаль, конечно, но ты прав, чувак, — Боллз раздосадованно покачал головой и направился в сторону их машины.

— Эй, чуваки, хотите посмотреть на нокаут от чемпиона? — Их окликнул какой-то измождённый патлатый, горбатый деревенщина бомжеватого вида.

— С удовольствием, Джимми Пейдж, — ответил Боллз.

— Тогда смотри внимательно, — сказал он и улыбнулся.

Усилия этого джентльмена, собирающего мокроту, заслуживали похвалы, он принялся хрипеть с такой силой, что это звучало, как будто кто-то заводил моторную лодку.

Нейл сказал Боллзу:

— Это Билли-о по прозвищу Горб, он выиграл уже четыре раза подряд. Кажется, у него открытая форма туберкулёза или что-то типа того.

— Хуясе! — Ответил Боллз.

Щеки Билли-о выглядели набитыми желудями или другой какой-нибудь едой. Он пристально смотрел на сидящую перед ним девушку в нескольких метрах. Его щёки словно пульсировали, затем он медленно откинул голову назад, задержал её там на мгновение и метнул её вперёд:

— Тьфуууу. — Это легко мог быть шарик мороженого, обильно политый красным джемом, выпущенный изо рта Билли-о. Дрожащий комок упал прямо в рот Иды. Толпа взревела аплодисментами. Глаза Иды наполнились слезами, она застонала. Она просто держала массу кровавых выделений у себя в открытом рту, похоже, она колебалась, но всё же собиралась её выплюнуть, а не проглотить.

— Ты знаешь правила игры, девочка! Если ты выплюнешь, то будешь чёрпать кружкой из сортира и пить оттуда! И некакого твоей матушке самогона!

Плечи бедной Иды опустились. Её глаза так сильно сжались, что лицо покраснело. Затем она сделала усилие и проглотила, буквально через пару секунд её вырвало на себя, рвота в основном попала вся под комбинезон. Девушка сидела неподвижно с отсутствующем взглядом. Теперь уже все аплодировали ей и кричали браво! Нейл гордо кивнул и радостно передал половину выигрыша Билли-о.

— Молодец, сынок. Увидимся на следующей неделе.

— Обязательно, старина, — бомжеватый Билли-о положил свой выигрыш в карман, а затем довольный направился к не слишком довольной Иде. — Ты должна мне отсос, готова получить десерт? Все гости собрались вокруг, чтобы посмотреть...

Нейл пошёл к машине вместе с Боллзом и Дикки.

— Хорошие ребята, у них тяжёлые работы, я считаю, они заслуживают того, чтобы выпустить пар, — сказал Клайд.

— Абсолютно с вами согласен, сэр, — согласился с ним Боллз.

— Представляете, ребята, один раз мы поймали тут мексиканского пацанёнка, и, как оказалось, он воровал кукурузу на моём поле! Мы его сначала отмудохали по первое число, а потом раздели, и я трахнул его кукурузным початком в задницу, и от этого зрелища парни так возбудились, что потом выебли его по три раза каждый!

— Правильно, — одобрительно закивал головой Боллз.

— Ага, а после того, как мы натрахались, знаешь, что мы сделали?

— Нет, сэр не знаю.

Нейл мрачно улыбнулся.

— Мы привязали его к стулу...

Дикки выглядел обеспокоенным, впрочем, как и всегда.

— Нахрена вы привязали его?

— Когда мы привязали его, один из парней засунул ему в рот воронку, а потом весь оставшийся день мы пили, как черти, и ссали в лейку, и когда она наполнилась, то выливали мочебос прямо ему в пасть. — Клайд рассмеялся, как сумасшедший, согнулся и захлопал себя по коленям. — Чёрт, ребята, это была самая крутая пьянка в моей жизни. А потом мы его отвязали, и каждый кинул ему ещё по паре палок, и знаете, что? Этот сраный латинос больше никогда не крал у меня кукурузу.

— Бьюсь об заклад, он больше вообще ничего не крал, Клайд! — И Боллз тоже зашёлся истеричным смехом.

Тон Нейла резко принял серьёзный оборот.

— Будьте осторожны, мальчики, у нас где-то тут завелась пара крыс, которые уже несколько раз пытались ограбить моих бегунов после того, как они продавали груз.

Боллз искренне, мягко улыбнулся.

— Всё под контролем, старина, потому что если они попробуют нас ограбить, — он задрал свою рубашку и показал револьвер 455 калибра, — то им потом придётся срать из двух дырок.

— Мне нравятся парни, которые готовы быть жесткими, когда это нужно. — Нейл подмигнул им. — Увидимся вечером.

Дикки всё ещё выглядел немного бледным, когда открывал водительскую дверь.

— Чёрт, Боллз, мы сильно выбились из графика. Нам не нужно было оставаться здесь. После этого рейса нам нужно ещё и дом Крафтера выставить.

— Расслабься, Дикки. У нас всё под контролем. Я, вроде как, наслаждался этой харч-вечеринкой, такой хорошей, чистой, забавной, понимаешь? Ну смотри сам, когда городские парни собираются вместе, то они смотрят грёбанный футбол по телеку. Ну разве можно придумать более скучное занятие? А тут, когда последний харчок попал ей в рот, господи, чувак, у меня реально встал!

Дикки смотрел на него и думал: "Боже, мой..."

Перед отъездом они дважды проверили, надёжно ли закреплён их груз, и когда они уже садились в машину, то услышали...

— Эй, — окликнул их приятный женский голос, — ребята! Подождите, пожалуйста.

Боллз и Дикки повернулись и увидели спешашую к ним Иду. Её комбинезон был в горошек от мокроты и рвоты. Она несла с собой полный пакет больших пластиковых бутылок с самогоном.

— Господи, что ей ещё надо? — Пожаловался Дикки, смотря на Боллза.

Девушка дошла до них быстрым шагом и спросила:

— Родные, ребятки, подвезите меня до города, пожалуйста? — И, конечно, она произнесла слово "пожалуйста" как "пжаааласта".

Боллз осмотрел её с ног до головы и сказал:

— Я не вижу причин отказывать такой симпатяшке.

— Ты что, сдурела девочка! — Гаркнул на неё Дикки. — Ты же мне всю машину засрёшь! Посмотри на себя, да дохлая свинья чище тебя будет!

Боллз вздохнул и мило улыбнулся.

— Что ж, это его тачка, милая, — сказал он ей, — но если ты разденешься и бросишь свой сопливо-обрыганный комбинезон в багажник, то можешь ехать с нами.

Ида вздохнула с облегчением и начала снимать с себя одежду. Дикки и Боллз сели в машину.

— Чёрт, Боллз, — ворчал Дикки, — что ты собираешься делать? Она воняет хуже собачьей задницы.

— Это не очень дружелюбно с твоей стороны, Дикки, — с весельем в голосе ответил Боллз. — Я хочу посмотреть на её сиськи, понимаешь?

— Да, понимаю... .

Боллз прошептал толкая локтём друга.

— Чувак, я обещаю тебе, не пройдёт и десяти минут, как она отстрочит нам по минету.

— Я не хочу, чтобы мой член был у неё во рту, Боллз. Выгребная яма чище, чем её хавальник.

Боллз рассмеялся.

— Дикки, тебе нужно расслабиться. У нас куча времени ещё впереди, успеем и груз отвезти, и Крафтера грабануть, а сейчас я хочу отсос от этой малолетней сучки! — Он хлопнул Дикки по спине. — Жизнь прекрасна, чувак, и не стоит так париться по каждому поводу.

Когда Ида села на сиденье рядом с Боллзом, он действительно почувствовал запах, похожий на вонь грязной задницы собаки. Но в дополнение к её приятному сексуальному лицу у неё была отличная фигура и обворожительные груди с розовыми сосками. Но что-то в ней явно выделялось на фоне остального... Её раздутый живот.

— Спасибо, ребята, — сказала она и закрыла за собой дверь. Её руки дрожали, когда она открыла одну бутылку с мутной жидкостью и присосалась к ней. Потом после длительного глотка, она откинулась на заднюю спинку и со вздохом сказала — Уф, это то что надо...

— Чёрт возьми, девочка, да у тебя ребятёнок, по ходу, в животе.

— Да, я знаю. Какой-то мудила кончил в меня. — Ответила она. — Но самое хреновое, что я даже не знаю, кто именно. Думаю, ему шесть, может, уже и семь месяцев...

Её грудь подпрыгивала на кочках, пока Дикки вёл машину по сельской дороге.

— Ну, по крайней мере, теперь мне будут больше давать талонов на еду, это уже будет мой третий.

Теперь её руки дрожали немного меньше, когда она пригубила ещё раз из бутылки. Дикки бросил на неё обеспокоенный взгляд.

— Послушай, милая, ты не должна пить, если залетела, понимаешь? Алкоголь сделает из твоего ребёнка дебила, пока он находится в твоей кишке.

Ида посмотрела на него и сказала со скептицизмом:

— О, это всё не что иное, как то, что моя мама называет заблуждением. Она бухала самогон всё время, пока была беременна мной, и посмотри на меня, разве я похожа на дебилку?

Боллз улыбнулся смотря ей прямо в глаза.

— Ты не возражаешь, если я потрогаю... Твой животик, а? — спросил он у неё.

Ида нахмурилась, затем пожала плечами, позволяя Боллзу положить руку на свой живот. Боллз ощутил мягкость её кожи и помассировал выступающий пупок. В мыслях своего сумасшедшего мозга он видел, как трахает её и долбится членом в голову её ребёнка. Затем он спросил:

— Слушай, детка, у тебя такие аппетитные сиськи, как ты смотришь на то, чтобы я помял их немного?

— Валяй, почему нет, — сказала она, не проявляя ни малейшего интереса.

Боллз взял налитую грудь в ладонь, а затем сжал сосок пальцами. Её грудь показалась ему наощупь, как воздушный шарик, наполненный горячей водой.

— А если бы я, типа, пососал их... То пойдёт ли молоко?

— Да, конечно, оно всё время течёт, пока ты беременна, — сообщила она.

— А можно я попробую?

Ида закатила глаза.

— Ах, валяй. В конце концов, ты меня подвозишь.

Дикки нахмурился, когда посмотрел в их сторону, Боллз наклонился и присосался к левой груди. Когда он принялся сосать сосок, то тот сразу распух, и стал похож на солёную жвачку, а затем пошло горячее молоко и наполнило ему рот. Это было его воображение, или он почувствовал привкус самогона? Он наслаждался процессом, позволяя ему медленно стекать в горло. Его член встал молниеносно. Он расстегнул джинсы, достал его и начал дрочить.

— Эй, полегче, ковбой, какого хрена ты делаешь? — Немедленно возразила Ида.

Боллз искренне ответил ей:

— Я достал своего петушка, чтобы ты пососала его.

— С хера ли, блять! Я не буду этого делать! Ты хоть знаешь, кто я такая?

Опять же Боллз ответил максимально искренне и честно:

— Ты малолетняя дебилойдка, которой мужики харкают и ебут в рот только за то, что твоя алкашка мамаша сдаёт тебя им в оренду. Другими словами... Ты просто шлюха.

— Да? Ну, шлюхам платят, мудак, а я не вижу денег в твоей руке, — ответила она.

Боллз очень не любил, когда его называли мудаком. Так называл его отец почти каждый день своей жизни. Он ударил её кулаком в нос, и она почти потеряла сознание.

— Найди съезд с дороги, Дикки, — приказал он. — Ты слышал, эта пизда назвала меня мудаком.

— Ой, да ладно тебе, Боллз, — последовал испуганный ответ Дикки. — Вышвырни её из машины и всё.

— Нет, я собираюсь преподать урок этой голодранке... Притормози, говорю.

Дикки застонал и остановил машину. Тем временем Боллз засосал её сосок, подождал, пока ещё молоко натекло ему в рот, и затем откусил ей его. Ида вскрикнула, и Боллз снова ударил девушку, на этот раз удар пришёлся ей в челюсть, и она окончательно потеряла сознания. Дикки остановил машину на небольшой поляне у дороги.

— Чувак, выкинь её здесь, и давай валить уже, — умолял его Дикки. — Ты уже достаточно проучил её.

— Ещё нет, — пробормотал Боллз, открыл дверь, схватил горсть жирных волос и вытащил бессознательное тело девушки из машины. "Ну вот опять," — подумал про себя Дикки, наблюдая, как Боллз тащил за волосы Иду в лес, пока не скрылся из виду.

Пока писатель лежал голый на кровати, он представлял себе, что с ним в постели находятся семь обнажённых девушек. Их горячие языки и губы лизали и целовали его плоть. Любой блуждающий взгляд показывал ему красивые голые попки, груди с набухшими сосками, трущимися об его лицо, влажные рты, которые сплетались в чувственных поцелуях. Тела гладкой белой плоти переплетались вокруг него, они постоянно менялись местами, чтобы сладострастно покрывать поцелуями каждый дюйм его тела. Какой прекрасный сон, думал он во сне.

— Ладно, девочки, — проговорил сладкий неизвестный голос. — Теперь давайте по-настоящему поработаем над ним...

Пружины кровати заскрипели, когда группа обслуживающих девушек в очередной раз сменили позиции, но на этот раз ему показалось, что каждая из них заняла специально назначенные заранее места, и после этого он, наконец, смог различить их лица: Беатрис, Анита, Нина и ещё несколько других девушек, так же работающих у миссис Гилман, которых он не знал по именам, и наряду с этими последними, но не в последнюю очередь, он увидел Нэнси.

Бляяя — писатель уже и забыл, когда в последний раз использовал ненормативную лексику. Беатрис всосала его язык в свой рот и принялась сосать его. Ещё две девушки сосали каждый из его сосков, следующее, что он заметил, — его правое яичко было во рту Аниты, в то время как левое сосала Нина. Шестая девушка медленно и очень глубоко засовывала свой язык ему в анус, а Нэнси тем временим... Сосала ему. Это было божественно, писателя охватило ощущение райского наслаждения. Где-то часы пробили полночь... И за пределами окон... Завыл волк. Каждое ощущение удовольствия, которое его тело могло чувствовать в данный момент, стимулировалось с неимоверной силой. Один его глаз смог заглянуть между огромными грудями Беатрис, и его взору предстала Нэнси поднимающая свою голову с его члена; его пенис был настолько налит кровью, что он выглядел чужим, он выглядел намного больше, чем то, что он привык видеть каждый день. Затем Беатрис чуть поменяла положение своего тела, чтобы более пристально сосать его язык, и закрыла ему весь обзор. Я хотел бы посмотреть, что Д.Н. Лоуренс написал бы об этом. Сосание становилось более настырным во всех местах, кроме его пениса. Нэнси отстранила рот от его члена. Хотя он не мог видеть, но он мог чувствовать, и то, что она сейчас делала, было понятно и по ощущениям: она обхватила его член большим и указательным пальцами кольцом и принялась дрочить ему, смазывая его член слюной, блаженное ощущение со всего тела медленно подходило к его паху... Затем ещё более возбуждающее ощущение появилось на самом кончике его члена. "Святые угодники, как же хорошо," — подумал он. Что бы это ни было.

— Пришло время кончить, мистер писатель, — объявила Нэнси, сильнее сжала кольцо и начала намного быстрее мастурбировать ему.

Всё тело писателя сжалось; он был на грани оргазма. В предоргазменный момент он услышал звук, подозрительно похожий на вакуумный насос. Он оттолкнул Беатрис и с ужасом посмотрел вниз, он увидел, как Нэнси держала вакуумную трубку термо-запаковщика и погрузила её ему в уретру уже на несколько сантиметров. Сперма заполнила трубку за одну секунду, после чего машинка продолжала сосать. Беатрис села ему на лицо, чтобы прижать, а Нэнси усмехнулась. — Боже, как волшебно... Она держала трубку в его члене даже после того, как вакуумный насос высосал всю сперму из его чресел. Затем раздался щелчок, как будто кто-то увеличил мощность прибора, а затем писатель задрожал всем телом, чувствуя уже, что не только его эякуляция высасывается из его репродуктивного тракта.

— Да, мы всё заберём, старый похотливый ублюдок! — И все девочки принялись хохотать, как ведьмы на шабаше.

После нескольких минут экзекуции, трубка наконец была извлечена, а писатель отпущен. Во время дьявольского смеха он опустил глаза вниз и в ужасе увидел, что трубка в десять футов длиной и пластиковый мешок были заполнены кровью и розоватой текстуральной материей, которая при более визуальном осмотре оказалась его яичками.

— О, Боже, Боже мой! — Сокрушался писатель, когда он потянулся, чтобы ощупать свою мошонку, то его подозрения оправдались, он держал в руке пустой кожаный мешочек... Именно в этот момент он проснулся.

Настолько убедительным были детали этого сна и ясными — образы, что первое, что он сделал, как его разум приобрёл ясность мысли, было потрогать свои яички. Слава Богу, подумал он, это все лишь сон. Писатель понял, что это был первый его эротичный сон за многие годы. Луч солнечного света, пробивающийся через жалюзи на окне, падал ему на глаза и отдавался болью в голове.

"Господи, какое похмелье," — подумал он. Прошлой ночью, по-видимому, он выпил столько же, сколько выпивал Дилан Томас в свои лучшие времена. Он застонал и поднялся с кровати в одном нижнем белье, готовясь направиться в душ, когда что-то попалось ему на глаза...

Это было в тени комнаты под окном. "Кто-то, должно быть, был в моей комнате прошлой ночью," — подумал он, но потом отклонил эту мысль когда обнаружил, что дверь была заперта.

На стене была надпись, написанная чёрными чернилами: Ты живёшь один. Набирая свой собственный номер по ошибке, кто-то отвечает...

"Это мой почерк? Хайку? С чего бы мне писать её?" -Задумался он.

Ну... Фолкнер написал часть рассказа на своей стене. Почему я не могу написать свой? Проблема была в том, что он не помнил, как писал это. А если это не он написал? Писатель почесал голову. Что ещё он мог написать, чего не помнил? Он бросился к печатной машинке и уставился на страницу, которая месяц висела из валика без изменений.

МУСОР БЕЛОЙ ГОТИКИ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Раздался стук в дверь. Когда Никофф Раскол открыл её, он заметил недоброй компетенции проклятие нищенской пропасти. Он мечтал о полной темноте, о резких звуках и криках, это были все те вещи, за которыми он наблюдал из замочной скважины своей двери в старом мотеле. Из всё пожирающей тьмы на него смотрело ухмыляющееся женское лицо. Его сердце забилось, когда полуразложившаяся рука протянулась и взяла его собственную руку. Он думал об отсутствии света в этом существе, стоящем перед ним из плоти и крови. Он думал о потерянных мирах. Рука его сжалась. Глаза широко раскрыты и ослеплены, как две маленькие луны, и он услышал голос, звучащий, как из самой глубокой бездны ада: Приди. Пойди со мной... И посмотри... Затем Никофф Раскол последовал за ней из комнаты в живую, пульсирующею тьму.

Рот писателя раскрылся от радости. Он чуть не упал.

— Это гениально! — Прохрипел он. — Это Франсуа Трюффо, Томас Харт Бентон и Джеймс Джойс, все в одном лице, с щепоткой Сартра и капелькой Гегеля. Это доказательство Декарта, что разум независим от тела, и утверждение Локка, что тест на истину — это сравнение мысли и факта!

На глаза писателя навернулись слёзы, он упал на колени.

— Мой Бог... Это лучше, чем открытие метаморфозы Кафки... Писательское чувство таланта разожглось творческим огнём, с такой силой, с которой это чувство никогда так сильно его не обжигало. Это был неимоверный прыжок, который поднял его с головой в богатую, горячую фантазию искусства. Теперь он мог увидеть и остальную часть своей книги, как собственную тень.

— Дилан Томас был прав, мысль пришла, как прозрение. Я написал это вчера вечером, в пьяном угаре! И это лучшее, что я писал когда-либо! Он начал лихорадочно одеваться, его разум переполняло мыслями, которые приходят в час творческого вдохновения. Он знал, что он может сесть прямо сейчас и продолжить писать, и, вероятней всего, к завтрашнему утру он напишет тридцать или сорок страниц.

Но он этого не сделал.

Вместо этого он пошёл в бар.

Отпраздновать!

"У стариков, что всегда опадает хер во время отсоса!" — Подумала Кора Неллер с членом во рту. Она стояла на коленях в маленькой подсобке, которая находилась рядом с комнатой, где хранились пивные бочки. Она знала, что там держат, потому что постоянно отсасывает парню, который их привозит, за сигареты по вторникам и субботам. Ей нравилось, что пивной парень быстро кончал, в отличие от старого бармена, имя которого, вроде, никто даже не знал. Ему было, вроде, семьдесят или около того лет, однажды он рассказывал ей о себе, но она уже не помнила. Ей казалось, что она уже несколько часов елозит своими губами по его хрену, так как боль в коленях у неё начиналась примерно через тридцать-сорок минут стояния на них. Тем не менее, она продолжала сосать, потому что старый козёл часто наливает ей бесплатно спиртное и иногда даже даёт поесть, он часто говорит ей, что она похожа на его дочь. Но сегодня он даже не смотрел на неё. Его пенис так и не встал у неё во рту, а просто продолжал лежать там, когда она втягивала его, как макаронину своими губами. Его член напоминал ей сморщенную куриную шею. Держать рот набитым достаточным количеством слюны для неё тоже было проблемой. Кора была наркоманкой и алкоголичкой лет с тринадцати, и от этого деятельность её слюнных желёз, похоже, похерилась окончательно. Кроме того, она очень плохо ела, а, как известно, плохое питание способствует плохому выделению слюны. И если честно, Кора потребляла больше калорий в сперме (не только человеческой) в день, чем в пище.

— Блядь, Кора! — Послышался голос бармена сверху. — Это самый худший отсос, который у меня когда-либо был. Моя грёбанная мертвая бабушка может отсосать мне лучше, чем ты.

Она хотела откусить ему его дерьмовый вялый член, но решила, к его счастью, что лучше этого не делать. Не стоит бесить старого уёбка, напомнила она себе. Потому что если его ещё раз разозлить, он точно вышвырнет её из бара и на этот раз уже навсегда... Во всяком случае, как уже упоминалось, она была наркоманкой и пьяницей. Так что, кроме этого бара, идти и работать ей было некуда, здесь она работала за десять баксов за отсос и выпивку. Дорин, другая шлюха, которая была лет на десять младше её, брала по пятнадцать баксов за минет и двадцать — за анал. Брать больше с клиентов она не могла себе позволить, так как годы употребления метамфетамина и алкоголя сказались на её лице и теле.

Хотя цены на наркотики за последние полгода значительно подросли, ей теперь приходилось покупать мет за пятнадцать баксов за грамм, а хмурый — больше двадцати и чем чище он был, тем дороже он стоил. Во всех своих наркоманских бедах она винила Джорджа Буша, так как считала, что весь наркотрафик принадлежит ему и именно он регулирует цены на рынке. Конечно, Кора совершенно не разбиралась в политике, и такие выводы она сделала, слушая разговоры в баре. Был какой-то новый парень, который собирался баллотироваться на пост президента на следующий срок, он был демократ и он был не только южанином, он был к тому же ещё и красивым. Хилтон? Сама себя спросила она. Не-а, Клинтон! Вспомнила, наконец, она его фамилию. Она надеялась, что он победит. Однажды Кора видела его по телевизору в баре, и она сразу поняла, что ради такого красавца она готова его гамно есть сутками, если он только попросит.

— Ай, бля, Кора! — Возмутился бармен и вытащил свой вялый пенис у неё из-за рта. — С таким дерьмовым отсосом он и через сто лет не встанет.

После этих слов он быстро развернулся и следующее, что бедная Кора увидела перед своим лицом, была его морщинистая, обвисшая задница. На ней были родинки, похожие на волосатые изюминки.

— Вставляй свой ебливый язык мне в жопу!

Кора была потрясена, ведь к этому человеку она относилась, как к отцу родному.

— Да ладно тебе!

— Или твой язык сейчас же окажется у меня в сраке, или можешь искать себе новый бар!

Кора вздохнула, затем широко раздвинула его ягодицы и принялась лизать.

— Дааа. Девочка, мы наконец нашли то, что ты делаешь хорошо. — Естественно, стоит сказать, что старый бармен сказал "хорошо" как "хоршечно".

Булки бармена обхватили лицо Коры, как инопланетянин в старом фильме, и ей казалось, что они сошлись аж за её затылком! Что ещё хуже, он был совершенно не чистоплоплотным стариком, и, как теперь убедилась Кора, его шутки про то, что он никогда не подтирает задницу, оказались правдой. Она слышала, как он мастурбирует с таким звуком, как будто кто-то хлопал сырым стейком по столу. Её язык бороздил недра его кишки, собирая на себя коричневую глазурь и другие более плотные кусочки ее жизнедеятельности. Ещё она нащупала какие-то шишки, которые опоясывали его анус. На самом деле, это были бородавки прямой кишки, но всё к лучшему, что Кора этого не знала. Во всяком случае, это был обычный день из жизни деревенской шлюхи, бывали и намного хуже. К тому же для себя она нашла одно утешение: я не буду ощущать весь день во рту вкус его молофьи. Как только Кора подумала об этом, бармен развернулся и засунул головку эрогированного члена ей в рот и тут же обильно кончил, от неожиданности Кора поперхнулась, и теперь часть спермы свисала длинной ниткой у неё из правой ноздри.

— Вот так... Да... Девочка, молодец, несложно ведь порадовать старика?

Глаза Коры закрылись, она сильно втянула воздух через нос, сопля из спермы скрылась туда, откуда и появилась, и она проглотила содержимое своего рта.

— Бля, девочка, это было невъебически круто, с этого момента теперь будем так делать всегда, — сказал он, застёгивая штаны. — Теперь мне лучше вернуться обратно. Ребята из Харкинса подожгут бар, если их кружки будут пустыми дольше пяти минут, — а затем он вышел.

Лицо Коры походило на то, как будто она вгрызалась им в шоколадный торт. Запах, исходящий от её губ, заставлял её хотеть отрезать себе нос.

Она встала и отряхнулась. Шишковатые колени на тонких, как у цапли, ногах выглядели раздавленными лицами. По крайней мере, сегодня она может пить бесплатно, в отличие от своей подруги. И у неё всё ещё была надежда сегодня подзаработать и прикупить на вечер пакетик мета или чего-нибудь позабористей. Она повернула голову на звук хрустящего гравия. Фары пронеслись по деревьям над баром, затем появился грохочущий старый, как сам ад, пикап цвета томатного сока. Машина неуклюже припарковалась вдоль стены, к фаркопу сзади был присоединён трейлер.

"Пожалуйста! — Умоляла Кора судьбу. — Будь молодым парнем!"

Из грузовика вылез старик, одет он был в рабочие ботинки, комбинезон, клетчатую рубашку с рукавами и воротником на пуговицах. Его лицо было неприятным, ещё одно старое быдло. Он направлялся по направлению к заднему входу.

— Ну, приветик, дорогуша! — Поздоровалась Кора, стараясь при этом звучать и выглядеть хоть как-нибудь сексуально.- Меня зовут Кора! Составить тебе компанию?

— Приятно было познакомиться, — сказал мужчина и прошёл мимо неё в дверь. Кора попыталась всё же попробовать ещё раз, надеясь, что запах задницы бармена не доносится слишком далеко от её губ.

— Никогда не видела тебя здесь раньше.

— Это потому, что меня никогда здесь не было. Видишь ли, каждый год я отправляюсь в путешествие из Мэрилэнда в Джорджию, пытаюсь достучаться до людей.

— Достучаться? — Кора понятия не имела, о чём он говорит.

— Слова Господа нашего, дорогая...

— А, святой пердун... — Поняла она.

— Я весь день за рулём, и уже сильно проголодался, вот и решил заехать сюда покушать. Здесь же подают еду, дорогая?

К этому времени интерес Коры к мужчине пропал окончательно.

— Ну, здесь делают гамбургеры с олениной, в принципе они даже вкусные.

Глаза старика сверкнули.

— Ну, значит, я куплю себе пару бургеров в дорожку.

Кора уже собиралась уходить, когда старый болван взял её за руку.

— Знаешь, милая, я не очень тороплюсь, — начал он говорить,- не хочешь сказать мне, почему ты скучаешь здесь совсем одна?

— Вы не заинтересуетесь, мистер, — ответила она. Но чёрт побери, какая ей разница, что он о ней подумает, разве нет? — Я проститутка, мистер, если хотите, отсосу вам за десятку, если захотите оттрахать меня, то тогда пятнадцать, а из попки в ротик — двадцать пять.

Лицо старика загорелось энтузиазмом.

— Что ж, честно слово, дорогая, ты такая красивая, что я заплачу тебе за это все сорок баксов!

Сердце Коры затрепетало. Он назвал меня красивой! У Коры чуть слёзы не навернулись на глазах. Мало того, что старый козёл сделал ей комплимент, а это событие в её жизни довольно редкое, особенно сейчас, после всех тех лет употреблений наркотиков, так он ещё ей и сорок баксов пообещал за перепихон, а она уже и забыла, когда ей платил столько денег один клиент.

— Уболтал ты меня, чёрт языкастый, — сказала она и схватила его большую мозолистую руку. — Пойдём в твой грузовик, и я тебе так отсосу, что яйца неделю звенеть будут.

Старик добродушно засмеялся.

— Зайка, в трейлере гораздо больше места, и у меня там есть кровать. Не хочешь пойти туда?

Она взяла его за промежность, приобняла и томно сказала:

— Всё, что захочешь...

Когда они подошли, мужчина открыл дверь трейлера. Из петли на поясе он снял фонарик, и теперь даже не самый смышлённый читатель должен понимать, что этот фонарик скоро будет с силой опущен на затылок Коры.

"Фу!" — Подумала проститутка, когда дверь трейлера распахнулась. Внутри воняло отвратительно.

— Смотри, милая, — сказал мужчина и посветил фонариком, когда Кора наклонилась вперёд, его большая мозолистая рука легла на её лицо и закрыла рот.

Внутри она увидела голую женщину, связанную, с кляпом во рту и тревожно неподвижную. В луче фонарика кожа этой женщины выглядела серой, как пластилин. Также рядом с ней на полу лежали две отрубленные ноги и две отрубленные руки. Когда Кора закричала, хотя звук её крика был подавлен рукой старика, она услышала его голос, звучащий, словно откуда-то издалека, так, как в фильмах звучит голос бога, когда он ведёт диалог со своей паствой.

— Бог дал нам разум, что бы мы определяли свою цель по его воле, милая, и он всепрощающий Бог. Услышь меня сейчас и искупи первородный грех, так как Ева вкусила плод запретного яблока, которое покрыло мир тьмой и было захвачено падшим ангелом Люцифером. Но Бог, видишь ли, это свет, который мы используем, чтобы видеть сквозь дьявольскую тьму. — Хватка мужчины удерживала Кору на ногах. Она медленно опускалась на подкашивающихся ногах, болезненно дыша прерывистым дыханием в его ладонь. — Доверься Господу, дорогая. Хоть ты и шлюха и великая грешница... Я искуплю твою вину...

Писатель чувствовал себя так же уверенно, как Сэмюэл Джонсон, когда он сидел за барной стойкой. Бар вокруг него суетился в обычной деревенской суете, хотя это не отвлекало писателя от его размышлений. Книга, подумал он. Книга будет блестящей. Он до сих пор не мог вспомнить, как писал тот разрушительный отрывок прошлой ночью, но это тоже было в своём роде прекрасно. Николо Паганини написал Moto Perpetuo в пьяном угаре... И это лучшая скрипачная пьеса в истории. Мой роман, был уверен писатель, будет ей эквивалентен. Белая Готика...

Мужики быдлячего вида лязгали по шарам на бильярдном столе. В углу ещё одна группа быдлячих мужиков смотрели рестлинг по телевизору. Один из них со стрижкой кефалью и усами, как у Халка Хогана, постоянно громко ворчал: "Чёртов Стинг! Снова отделал дитя природы!" Другой пузатый мужик спорил с ним: "Потому что Рик Флэр — собачья задница." — И после этих слов он, хрюкая, начал жадно пить пиво из диганской кружки.

Дорин — проститутка с грудью, похожей на набитые носки, — вышла из мужского туалета и плюнула чем-то на пол. Вскоре за ней вышел человек в ковбойской шляпе. Несколько толстых рэднеков захихикали.

"Увлекательные людишки, самое дно общества, — думал писатель. — Это все обязательно войдёт в мою книгу... Потому что это реальность." Ещё один рэднек сидел напротив него и царапал вилкой стальную пластину в голове. Когда писатель заглянул в пепельницу, он заметил в ней несколько зубов, похожих на большие таблетки.

— Не пиздёж! — Кричал бармен кому-то. — Вылизала мою задницу до блеска, как ёбанная чемпионка!

— О-о-о, она не такая пизда, как Дорин, эта не сплёвывает! Самый быстрый способ узнать характер девушки — это кончить ей в рот и посмотреть, проглотит она или нет! — Чертовски верно, старина, — согласился кто-то. Как увлекательно, подумал писатель.

По телевизору опять начали показывать передачу про серийного убийцу Джефри Дамера из Висконсина.

— Ему было всего восемнадцать лет, когда он совершил первое убийство, это произошло в городе Бат, штат Огайо, в 1978 году...

Опять он, заметил писатель. У него совершенно не было никакого интереса смотреть передачу про психопата. Ведь зло было относительным, и зло не было той темой, о чём должна была быть его книга. Не зло. Истина. Он много курил и ещё больше пил, размышляя о своём литературном бреде, пока к нему не подсел старик с рубашкой на кнопках.

— Здорово, — сказал он.

— Добрый вечер, сэр, — ответил писатель.

После того, как человек заказал пару гамбургеров и минералку без газа с собой, казалось, что он хотел сказать что-то ещё писателю, когда кто-то заорал на весь бар.

— Эй, Дорин! Только плохая шлюха не глотает кончу! Все посетители зашлись громким смехом. Дорин показала ему свой средний палец и высунула язык, который был измазан спермой.

— Безбожники, — пробормотал старик, качая головой.

— Я не думаю, что святой Матфей может спасти кого-то из этой толпы. — Ответил писатель.

— Хм, — старик был впечатлён, — тогда кто же сказал: вера твоя спасёт тебя.

Писатель остановился на половине затяжки.

— Вы поставили меня в тупик сэр.

Он хохотнул.

— Я люблю игру слов!

— Простите меня?

— Ничего, я дам вам подсказку. Он был лучшим писцом среди авторов Евангелия.

— Я не эксперт по священным писаниям, но... Лучший автор четырёх Евангелий, — затем писатель улыбнулся, — святой Лука, конечно.

— Превосходно! Вот видите. Каждый может быть спасён силой веры.

Писатель считал себя экзистенциональным христианином, который, в зависимости от интерпретации, мог рассматриваться, как противоречивый. Но сейчас ему совершенно не хотелось разговаривать на тему религии. Ему хотелось думать о своей книге. Он поймал себя на мысли, что он уставился на то, как пара деревенских мужиков играли в бильярд. Это напомнило ему о кантовской теории восьми шаров, эпохальном философском постулате, опровергающем постоянство причинности.

— О чём задумался, сынок? — Спросил старик.

— Ну, сэр, вы, наверно, и понятия не имеете, о чём я скажу, но раз вы уж спросили... Я думаю о законах причины и следствия. Тот бильярдный стол, например. Когда кий попадает по шару, попадает ли он по шару или шар попадает по нему?

Старик понимающие кивнул.

— Так же, как шесть плюс шесть равняется двенадцати. И так все равно, как ни крути, это будет шесть плюс шесть. Сынок, это говорит о теории восьми шаров Иммануила Канта.

У писателя отвисла челюсть.

— Да, я знаю сэр.

— Ты думаешь сейчас, наверное, откуда этот старый захолустный деревенщина знает об этих штуках, но правда в том, сынок, что я был преподавателем философского факультета около сорока лет. И, как Иммануил Кант, я должен отдать должное Прусской шлюхе. Вероятней всего, он был величайшим мыслителем в истории, за исключением, может быть, Декарта и Юма, и, конечно же, Аквинского с Кьеркегором.

Писатель чуть не упал со стула он сидел ошеломлённый — он был поклонником Кьеркегора.

— Он утверждал, что вся истина субъективна и не похожа на пространство и время, которые являются лишь затенёнными формами интуиции. И всё это объединено теоремой Канта о боге. "Чёрт, мне нравится этот парень," — подумал писатель.

— Кстати, меня зовут Луд, — сказал старик, протягивая руку.

Писатель пожал её, назвав своё загадочное имя, а затем предложил:

— Сэр, я бы хотел угостить вас выпивкой.

— Хорошо, сынок, это очень великодушно с твой стороны, и я удивлён такому щедрому жесту.

— Что будете пить?

— Извини, но я не пью! Моё тело — храм господень!

Писатель засмеялся.

— Вы удивительный человек, Луд.

— Это просто теория восьми шаров. В этом нет никакого смысла, это как, скажем, вы уходите из дома и идёте куда-то, вы хотите позвонить, например, другу и по ошибке случайно набираете свой номер. Кожа писателя покрылась мурашками. — И кто-то отвечает, — продолжал Луд, — и человек, который отвечает...

Писатель продолжил:

— Вы...

— Правильно. Поскольку истина подчиняется, а мораль не постоянна, потому что это не что иное, как абстракция... Кто сказал, что этого не может быть?

Это невозможно, подумал писатель. То, что он только что сказал, было хайку, которую он написал прошлой ночью, когда был пьян. Старик усмехнулся и указал на телевизор, где опять шли новости о серийном убийце.

— Это не что иное, как натуралистическое зло. Это нормально — отвергать социально обоснованную мораль, когда она противоречит законам бога. Но вы должны превратить её во что-то другое, что следует правилу Кьеркегора. То, что делал этот парень в телевизоре... Он не делал этого. Если то, что ты делаешь, противоречит законам божьим, то ты не что иное, как прислужник Дьявола.

"Невероятно, как глубоко может мыслить этот человек," — думал писатель.

— Это чертовски хорошо, что есть такие люди, как мы, которые могут случайно встретиться в таком месте по чистой случайности и поговорить о высшем.

— Да, чертовски верно, сэр.

— Нет ничего важнее в жизни, чем найти свою цель, которая будет определена богом. А посмотрите на весь этот сброд вокруг нас. Их ничего не интересует, кроме рок-звёзд рестлинга и нового фильма Джона Труха-Вольтера.

— Вы абсолютно правы, — согласился писатель.

— Особенно, когда есть доказательства. Истина субъективна, поэтому Бог превосходит истину эмпирически, предлагая спасение через последовательную цель.

— Да, так и есть, сынок, и хочу тебе сказать, что я нашёл свою цель. Моя цель — это помогать грешникам, ставя их на путь господень. — Старик сделал насмешливую улыбку. — А ты случайно не знаешь, сколько по времени они делают гамбургеры? Я вернусь через минутку, сынок, и мы сможем поговорить ещё немного, прежде чем я уйду. Слушай, прости меня, но я не хочу умереть, как Тихо Браге. — Старик улыбнулся через небольшую паузу. — Ты же знаешь, кто такой Тихо Браге?

Писатель улыбнулся.

— Знаменитый датский астроном и философ, который усовершенствовал все открытия Коперника. Браге умер, потому что не мог быстро добраться до туалета, и его мочевой пузырь лопнул.

— Хорошо, а где сральник в этой дыре?

— Вон там, сэр, — указал путь ему писатель.

— Но сначала я расскажу тебе шутку, — сказал Луд, — готов?

— Конечно.

— Как думаешь, что сказал Сартр через секунду после смерти?

— Что?

— Ой. Я пошёл к чёрту.

Оба мужчины так громко рассмеялись, что все посетители бара уставились на них. Затем Луд хлопнул писателя по спине и направился в уборную. Я до сих пор не могу в это поверить. У меня только что был первый интеллектуальный разговор во всём этом вшивом городишке... И этот разговор был с человеком, выглядевшем, как типичный деревенщина. Писатель заказал себе ещё пива, продолжая удивляться совпадению. Но было и другое совпадение, не так ли? Хайку, которую он не помнил, как писал. Когда бармен отвернулся, он достал свою ручку и написал: Ты живёшь один Набираешь свой номер по ошибке И кто-то отвечает. Было странно, что Луд использовал почти идентичную абстракцию для своего сравнения с теоремой Канта. Невероятное, но вполне объяснимое совпадение... Бармен принёс пиво.

— Куда подевался этот балбес?

Этот дурацкий балбес, вероятно, разбирается в философии лучше, чем большинство профессоров и богословов.

— Пошёл отлить. А что?

— Ну, надеюсь, он не возражает против мяса опоссума, смешанного с говяжьим говном.

Писатель услышал только вторую половину.

— Гавно? Что, серьёзно?

Бармен пробормотал:

— Боже, приятель! Да я просто пошутил.

Писатель изобразил улыбку.

— Скажите, в заведении есть телефон?

— Не знаю, где находится Заведение, приятель. Что это такое? Какой-то ресторан в Пуласки?

Писатель вздохнул.

— Здесь можно позвонить, сэр?

— О, конечно. — Бармен показал пальцем. — На заднем дворе. Если увидишь Кору, скажи ей, что лёд в её коктейле тает.

— Непременно, — сказал писатель и направился к задней двери.

Почему нет? Спросил он себя. Он знал что это глупо... Ну и что? Он верил в предзнаменования, или, по крайней мере, ему нравилось так думать... Или это была просто эгоцентричная херня? Он вышел на улицу. Единственным транспортным средством на парковке был старый пикап с прицепленным к нему трейлером. Его пальцы искали мелочь в кармане, когда он увидел надпись, написанную чёрным маркером: Толстолоб был здесь. В последнее время он часто её видел. Монеты упали в щель таксофона, и он набрал номер своей комнаты в гостинице миссис Гилман.

— Алло, — раздался бодрый женский голос.

— Э... Это шестой номер?

— Нет, это третья комната, — настала пауза в разговоре, — эй! Я узнала твой голос! Ты ведь мистер писатель, не так ли?

— Э... Да, вообще-то...

— Привет, это Нэнси!

— Привет, Нэнси, — поздоровался он, стараясь не стонать. — Прошу прощения за беспокойство. Кажется, я ошибся номером.

— О, всё в порядке. Мне нравится разговаривать с вами.

Писатель вздохнул, было бы невежливо просто бросить трубку.

— Так... Как прошла твоя ночка?

— Сосущая члены не спрашивает имён! Так говорит моя бабушка. У меня сейчас перерыв между клиентами. Представляешь, пару часов назад был парень из Уэйнсвилла, и он заплатил мне тридцать долларов за то, что я сделала себе пивную клизму, а он потом выпил всё это... А до этого был парень, который сувал мне в задницу куклу Кена, а сам в это время долбил меня в киску. Знаете, они все говорят, что стесняются просить о таком своих жён, потому что те могут подумать, что они больные педики!

Писатель онемел.

— Сегодня у меня был мой парень с Реджи около семи, но он уже ушёл, так что я просто сижу тут одна и скучаю в ожидании следующих клиентов. Они придут около полуночи, четыре местных тракториста, они приходят ко мне каждую неделю, потому что я разрешаю писать мне в рот и задницу. Они неплохо зарабатывают и платят по двадцать долларов за палку, да и кончают они слабенько, знаете, так, по паре капелек, не такие, как некоторые парни, которые словно с дранзбойда поливают.

Писатель был в шоке.

— Извини, Нэнси, мне нужно бежать сейчас. Я уверен, что завтра увидимся.

— О, подождите минутку, — перебила она его, — хотите расскажу кое-что интересное?

Писатель надеялся, что его хмурый вид не передастся через телефон.

— Конечно, Нэнси.

— Мне приснился сон про вас сегодня ночью...

— На самом деле? Я бы с удовольствием послушал об этом, но в другой раз, сейчас я должен...

— Мне приснилось, что ты трахал меня, и, как говорил мой папа, ты ёб меня, как цементовоз без тормозов! И... Потом... У нас был ребёнок!

— О, прекрасно, — бормотал писатель, — но я должен...

В трубке телефона прозвучало неприятное хихиканье.

— Но знаешь, что было смешно?

— Нет, Нэнси, не знаю, — ответил он.

— У ребёнка была не обычная голова! У него была голова быка!

— Бычья голова! Круто! Потом договорим, пока! — И он положил телефон.

Голова быка? Господи Иисусе! Что за бред. Он покопался в карманах, достал ещё одну монетку и бросил её в таксофон. На этот раз он набрал правильный номер.

— Алло? — Раздался мужской голос...

Писатель поднес телефон к уху, широко раскрыв глаза.

— Шестой номер? Это ваша комната? — Спросил он.

— Да, блять! Ты же его, наверное, набрал?

Писатель начал потеть.

— Кто вы...

— Боже, ради всего святого. Если ты не знаешь, кому звонишь, то зачем спрашиваешь, с кем разговариваешь?

Писатель, конечно, признал голос своим.

— Я звоню... Потому что... Ну, это упражнение в абстракции, яполагаю.

Он услышал, как его собственный голос смеялся в трубке.

— Что за херню ты мелишь! Приятель? Вчера вечером я написал те абзацы, а не ты. — Писателя затрясло. — И я рад, что ты позвонил, потому что именно я напишу нашу книгу, а не ты, тупой говнюк! И знаешь что? У меня неплохо получается, если можно так выразиться.

— Что за бред...

— Однако есть одна вещь. Название отстой. Я поменяю его на что-нибудь более подходящее.

Писатель возмутился:

— Ты не сделаешь этого! Это отличное название!

— Боже, ты что, хочешь облажаться? Мусор белой готики? Ты серьёзно? Это претенциозное дерьмо, а не название. Нам нужно что-то символическое и в то же время поучительное.

— Оставь моё название в покое! — Взревел писатель.

— Не беспокойся об этом. Когда вернёшься сегодня утром... Всё увидишь сам.

Писатель глубоко вздохнул и досчитал до десяти.

— Я вешаю трубку, потому что это невозможно.

— Это экзистенционально невозможно, ты чертовски прав. Но мне неприятно тебе это говорить, приятель, экзистенциализм — это философия без члена.

Гнев овладел писателем.

— Я спрошу тебя ещё раз... Кто ты такой?

— Господи, чувак. А ты действительно писатель?

— Конечно!

— И ты закончил Йельский факультет английской литературы?

— Это какой-то бред, этого всего не может быть, я вешаю трубку, — сообщил он фантомному голосу. Но линия оказалась отключена.

Писатель остался стоять с трубкой телефона возле уха. Успокойся, сказал он себе. Это всего лишь алкогольная галлюцинация, ничего больше. Я просто вернусь в свою комнату и лягу спать. Там нет никакого двойника и метафорического близнеца. Это просто стресс и алкоголь сыграли со мной злую шутку.

Стук-стук-стук-стук-стук!

Он услышал странный звук и вышел из оцепенения. Звук был похож на такой, как будто кто-то бил в металлическую дверь. Он повернул голову на шум.

Стук-стук-стук-стук-стук.

Стук исходил из старого прицепа Гравий хрустел под его ногами, когда он шёл к единственной машине на парковке. Вероятно, ещё одна галлюцинация, делал он выводы, но он почти обмочился от страха, когда подошёл к двери прицепа. Там явно кто-то пинал дверь и кричал с кляпом во рту...

Он обернулся на звук быстрых шагов, приближающихся к нему. Это был Луд с улыбкой на лице.

— Вот ты где. А я тебя обыскался уже, сынок. Представляешь, мои бургеры ещё не готовы.

— Сэр! — Крикнул писатель. — Мне кажется, там кто-то есть! И явно против своей воли!

Старик усмехнулся.

— Сынок, ты слишком много смотришь телевизор, это мой прицеп, и я тебя уверяю, в нём нет никого, кроме козла Билли, которого я везу свой сестре в Крисфилд.

С сердца писателя словно груз упал.

— Фуф, думаю, я перебрал, мне показалось, что я слышал там человека.

— Посмотри сам, сынок, я тебе покажу, — а затем Луд достал фонарик и открыл дверь.

Писатель не почувствовал удара...