Пленник. Война покоренных. Книга 1. Милость богов

Часть вторая. Катастрофа

Семнадцать кораблей-колоний Каррикса проходили сквозь ужасающе маловероятную пространственную асимметрию, с которой мог справиться лишь холодный алогичный полуразум-штурман. Они держали курс на маяки, установленные пустотными щупальцами в нужных местах. О системе, в которую они собирались вторгнуться, было известно уже довольно много. Их интересовала лишь одна планета, где всего один, самое большее, два вида обладали достаточной абстрактной сложностью и были пригодны для насаждения воли Совран в новых пространствах или для участия в войне. С одной стороны, находка выглядела не особенно интересной. С другой – она сулила одно из самых плодотворных открытий после начала великого противостояния. Ее значение станет ясно позднее, и притом другим существам.

Они вернулись в симметрию перед мембраной гелиосферы, оставив на время полета к солнцу лишь защитный пузырь наведенной гравитации. В плоскости эклиптики виднелось мерцание звезд галактического диска; полуразум колоний впивал свет местной звезды и тысяч других, сравнивал спектры и расположение, подтверждал, что переход вывел их в намеченную точку. Голубовато-зеленое пятнышко, двигавшееся по кривой постоянной орбиты сквозь искаженную пространственно-временную гравитацию, действительно было планетой, которую местные называли Анджиином.

Полуразум не умел радоваться, однако, выполняя задачу, получал холодное удовлетворение. Семнадцать кораблей начали ускоряться, стремясь к солнцу, – их пузырь и разгонял, и скрывал корабли.

Во всяком случае, так они считали.

Они не знали, что на поверхности далекой планеты человек по имени Лларен Морс увидел свою близкую гибель и не понял, в чем дело.

Пробуждались и готовились узлы. Они подрагивали, погруженные в маточную жидкость, и расправляли электромагнитные конечности, их медлительный разум разгорался, ожидая рождения. Рак-хунды пробуждались, чтобы есть, испражняться и требовать одобрения, в соответствии со своей природой. Синены собирали копательные орудия. Карриксы надзирали за подвластными им долями.

На подходе к планете потребовалась небольшая коррекция курса: несколько градусов, не более, согласно отклонениям в асимметрических взаимодействиях. Чего они не предусмотрели – и никто не предусмотрел, – так это сигнала с планеты. Имея широкий диапазон, он охватывал узкую область пространства. Вероятность случайного совпадения была исчезающе низкой, а одна из частот, пробив их защиту, ушла обратно на целевую планету. Семнадцать кораблей приготовились к силовому контакту.

Но время шло, а удара не было. Зелено-голубое пятнышко, хорошо видное в темноте, приближалось. Излучение местной звезды разбивалось, растекалось рябью по поверхности гравитационного пузыря. Враг никак не проявлял себя, и с каждой минутой промедления распорядок все меньше соответствовал распорядку удара из засады.

Полуразум не обнаружил в лучевом выбросе ничего, кроме самого факта его существования. Правда, выброс в какой-то мере соответствовал работе планетарной системы наведения, но имелось и несколько структурных отличий. По некоторым признакам, это было местное изобретение: эволюционная дивергенция, а не повод для тревоги.

Однако то обстоятельство, что обитатели Анджиина обнаружили их приближение, слегка раздражало. Приходилось учитывать новый фактор. Корабли карриксов продвигались с особой осторожностью. Командование колонии решило раньше обычного сбросить пузырь и снять маскировку, чтобы на корабли обрушились шумы и потоки нормального пространства. Они сканировали вакуум – тонкую дымку рассеянной материи, бешеный танец энергетических полей и сил, излучаемых звездой и отражавшихся от ядер мелких планет. Если у Анджиина имелся Протектор, он должен был проявить себя именно в этот момент.

Протектора у Анджиина не было. Ничего не случилось.

Карриксы переключили внимание на планету. Узлы, разбросанные по гигантским кораблям, достигли зрелости и разинули пасти – голодные механические существа, – готовясь принять свой груз. Рак-хунды, синены, мягкие лотарки хлынули внутрь. Те, кто не мог выносить замкнутых пространств и скачков гравитации, вводились в продолжительную кататонию. Остальные укрывались в жидкостных цистернах. Солдаты-карриксы последними заняли свои места – как воины, берущие поводья колесниц.

Анджиин был уже так близко, что стали различимы детали его поверхности – зеленые и черные участки суши, разнонасыщенная синева морей, белизна полюсов и высоких горных хребтов, где геологические формы соприкасались с ледяным космосом, беспрестанно выщербляясь. Решение было принято. Последовали команды. По всей коже, по всем поверхностям кораблей-колоний открылись люки, и нагруженные узлы выплеснулись из них – вовне и вниз.

Они падали тысячами, десятками тысяч. Узлы скакали и пели, обгоняя друг друга, поначалу неторопливо, затем убыстряясь, соревнуясь друг с другом в азартной гонке к разреженным слоям атмосферы, где витали разве что залетные атомы гелия, вылетевшие из воды и камня. Узлы меняли направление, растягивались по кривой такой ширины, что она казалась почти прямой. Продолговатые сфероиды состязались за место в матрице, протягивая к соседям невидимые силовые линии, чтобы сграбастать и загнать на свои места отставших – тех были сотни, затем тысячи и, наконец, сотни тысяч. Словно сжимая огромный кулак, узлы окружали Анджиин своей сетью.

Полуразум собрался – нет, не с мыслями, а с тем, что их заменяло. Примитивные виды общались с помощью звуков и световых лучей узкого диапазона. Присутствовала и хеморецепция, но большей частью неосознанная. Здесь не делились протеинами, не объединяли кровь. Не было слияния ни взрослых тел, ни младенческих организмов. Не было клифа. В технике часто использовали частоты и амплитуды модулированных электромагнитных сигналов; такие модуляции наличествовали и в минеральных каналах, проложенных между структурами. Часть их была преобразована для распространения колебаний воздуха, часть служила для передачи световых последовательностей к механизмам, сооруженных данным видом для этой цели. Все это было густо пронизано закономерностями, языками, смыслом.

Полуразум погрузился в поток речи, распространявшийся ниже узловой матрицы и одновременно – внутри нее. Пустотные щупальца, отправленные на предварительную разведку, вернулись с океаном информации. Без них полуразум потратил бы на сбор необходимых данных не один день. Теперь же он утвердился в своих предположениях, внеся лишь небольшие поправки. Грамматика в целом соответствовала миллионам других грамматик. Аналогии пролегали на такой глубине, что становились осмысленными едва ли не на поверхности.

Он переключил внимание на второй вид. Основным средством коммуникации здесь была хеморецепция плодовых тел, которыми обменивались растительные структуры. Разумные – да. Нагруженные значением – да. Но медлительные. Очень медлительные, глубже укоренившиеся в локальном биоме и зависимые от него сильнее, чем гласили данные пустотных щупалец. Казалось, они почти не сознавали, что происходит над уровнем почвы. Воздух оставался для них тайной, а пространство, звезды, вселенная были окутаны чем-то плотнее темноты.

Полуразум рекомендовал учитывать – по крайней мере, на начальной стадии колонизации, – только первый вид. Позже они смогут определить степень полезности других анджиинских организмов. Полуразум выдал координатору заключение. Каррикс поразмыслил и одобрил его.

В бункерах по всей планете все громче звучали голоса тревоги и страха. Лидеры государств, зон совместных интересов, сообществ связывались друг с другом в надежде, что события этого дня – не то, чем они кажутся. Каждый пытался переложить ответственность на других, но ни одному это не удавалось. К узлам и кораблям за ними полетели радиосигналы: «Назовите себя и объявите о своих намерениях», «Мы желаем мира, но способны защитить себя в случае провокации», «Немедленно отведите свои корабли во избежание последствий». Единства не было, но, если бы оно и было, Каррикса это не интересовало.

Военные базы, построенные местными группировками для защиты друг от друга, оживали, старые средства обороны спешно приспосабливались к новым обстоятельствам. Тихоходные бронемашины, скоростные воздушные корабли и малые мобильные города, предназначенные для поддержки военных усилий и грузоперевозок, рассыпались по равнинам самого большого материка планеты. В воздух поднимались бомбардировщики, истребители и дирижабли заграждения. Открывались ракетные шахты. Уходили под воду платформы подводного пуска. Сильные мира сего бежали в укрытия или одевались в мундиры, чтобы лучше выглядеть в исторический момент контакта. Хаос этого дня выдавал глубинную беспорядочность организма, хотя и был интересен в определенном отношении. Карриксы вышли за пределы обозначенного срока, чтобы понаблюдать за этим миром в его естественном состоянии, прежде чем менять его.

В плотные нижние слои атмосферы поднялись несколько ракет. Хвосты раскаленного газа и дыма показывали, как трудно им двигаться, наперекор тяготению, к матрице узлов. Они взлетели из Ондоска, Ирвиана, Даяна и Соладана – давние соперники наконец достигли согласия, когда в этом уже не было смысла.

Каррикс выждал столько, сколько счел нужным, и обезоружил агрессивные ракеты разрядами с узлов – стрелы молний, ударивших с заоблачной высоты. Одна ракета испустила облако ядерного взрыва, но большая часть бессильно упала или дала обычную химическую детонацию. За несколько секунд узлы медленно, методично выявили места пуска ракет и другие подобные сооружения на всей планете, после чего уничтожили их. Сгорели несколько городов и военных баз. Это еще не было атакой – так певец прочищает горло перед песней.

Полуразум уведомил координатора, что закончил перевод и готов выдать сообщение.

В переводе на человеческие языки это сообщение сводилось к чему-то вроде «сломаем ногу». Карриксу эта идиома была чужда, зато он понимал стоявшую за ней логику: социальное доминирование устанавливается при помощи сокрушительного акта насилия. Узловая матрица полностью переключилась на поверхность планеты, фиксируя положение всех представителей первого вида: сосредоточенных в больших городах, рассеянных по сельской местности и даже редких индивидуумов, избравших одиночество в силу непостижимых и неинтересных для Каррикса причин.

Узлы выявили температурные диапазоны, электрические сигналы нервных систем, тонкие изменения концентрации газов при дыхании, десятки других признаков и меток, позволявших узнать одного среди множества других. Три миллиарда шестьсот семьдесят миллионов восемьсот шестьдесят две тысячи пятьсот тридцать три – и еще двести семнадцать неопределенных сигналов.

Бесстрастная машинная логика разделила вид на две смешанные популяции, а их, в свою очередь, – на подгруппы. В абстрактном неразуме узловой матрицы было принято решение, выделена одна из восьми групп. Полуразум потратил целых несколько минут на окончательное уточнение и подготовку. Узлы получили приказ, и каждому назначили цель для выбраковки.

Бронзовые оболочки ста тысяч узлов раздвинулись, оттуда вышли белые полупрозрачные тела, которые развернулись в атмосфере и отрастили себе кости из углерода и кремния. То были безымянные квазиорганизмы, созданные лишь для того, чтобы исполнить свою задачу и умереть. Огромные, дрожащие, они боролись с ветрами разреженных слоев атмосферы, выжигая питавшие их длинные углеродные цепочки, потом раскрыли мембраны, придали им устойчивость и обратились к полуразуму с чем-то вроде благоговейной преданности. Повинуясь ему, они задрожали – рябь на их поверхности гармонизировалась у поверхности планеты, распространяя в воздухе колебания отчетливого, не дававшего эха голоса.

Будущее надвинулось на обитателей Анджиина – незримо, со скоростью звука. «Вы, каждый в отдельности и все вместе, находитесь под властью Каррикса. Вы были измерены, и сейчас определяется ваше место в долях…»

Первые разрывы донеслись от военной базы, располагавшейся к югу от комплекса. В доме Ньола, за толстыми терракотовыми стенами, они казались далекими раскатами грома. За ними последовали тревожные сигналы и сирены. Над базой поднимался густой белый дым. Ньол не знал, атака это или авария. Не исключено, что кто-то с перепугу задействовал давно не использовавшуюся систему и допустил ошибку.

Но разрывы стали доноситься и из других мест; пришлось признать, что это атака. Ответная, поскольку их войска начали первыми, и все же атака. Ньола это огорчило. Он считал эскалацию несвоевременной, но его никто не спрашивал.

Илси Янин смотрела на него через коммутатор домашней системы. Глаза у нее были чуть круглее обычного, щеки горели, но голос звучал уверенно и твердо.

– Это в полуподвале моей сферы. Она укреплена. Тоннер с Кампаром добудут питьевую воду. Иринна…

Система зависла, Илси застыла с приоткрытым ртом, с полусомкнутыми веками – моргала. Каналы связи были перегружены. А как иначе? Ньол ждал.

– Для всей команды, но если вы доберетесь сейчас же…

– Понял, – сказал он, что в целом было правдой. Илси с Тоннером заготовили для него и Синнии нору, на случай, если дела пойдут так плохо, что понадобится укрепленное помещение в полуподвале, но не настолько плохо, чтобы не спасло и оно. Учитывая мощь атакующего флота и предполагаемый уровень технического развития пришельцев, промежуток между этими двумя состояниями выглядел невероятно узким. И все-таки о них проявили заботу.

– Я поговорю с Синнией.

Илси нахмурилась и опять застыла. Ньол подумал, не отключить ли связь. Но Илси снова ожила.

– …Доставить вас сюда.

– Да-да, – сказал Ньол. – Сейчас же.

Илси как будто ответила обычным коротким кивком, хотя уверенности не было. Экран переключился на внеурочное сообщение: «Перегрузка: просим по возможности воздержаться от запросов». Он закрыл систему и откинулся на стуле. В доме было тихо – как всегда. Чудился запах пожара – возможно, только чудился. В такие напряженные моменты воображение разыгрывается на раз-два.

Ньол задумался: надо ли сообщить кому-нибудь обо всем этом? Здесь уже смеркалось – значит, у брата в Чаббит-клоуз вот-вот должно было взойти солнце. Но от него, вероятно, ждали, что он не будет никому ничего сообщать. И потом, всегда можно предположить, что наблюдаются перебои со связью. Он допил остатки чая. Кипяток остыл, на языке остались клочки листьев мяты.

Он нашел Синнию в саду за домом. Она туго заплела волосы, как всегда, когда собиралась на официальное мероприятие или готовилась работать руками. Коса на спине – толще ее запястья – поседела, а когда-то была черной как смоль. Синния стояла на мощеной дорожке, скрестив руки, и смотрела в небо.

В хорошие вечера из дома можно было любоваться закатами. Но в этот день все было по-другому. Никаких облаков, озаряющих небо, да и само оно стало чужим. Высоко в синеве блестели, отражая солнце, мелкие точки. Или они светились сами по себе? Трудно сказать. Точки образовывали сложную, но правильную структуру. Стоило немного расфокусировать взгляд, и между ними протягивались соединительные линии – как в детской оптической иллюзии.

– Они расчертили небо, как миллиметровку, – сказала Синния.

Ньол хихикнул:

– Да уж. – И добавил, помолчав: – Они как будто совсем не двигаются, а?

– Это не орбитальные спутники. Они привязаны к земной поверхности.

– Странно. Но сегодня, пожалуй, все странно.

Сложная сеть точек высоко в небе медленно разгоралась, так, будто менялось солнечное освещение. Ньол задумался о том, какую форму имеют эти объекты и нельзя ли определить ее, наблюдая за их взаимодействием с заходящим солнцем. Наверное, можно.

– И почему мы с тобой никогда не заговаривали о детях? – спросил Ньол.

– Сперва делали карьеру, потом привыкли. – Синния бросила на него хмурый взгляд. – Неподходящее время жалеть об этом – если ты жалеешь.

– Нет. Просто подумал, что, будь у нас дети, сейчас все было бы куда ужаснее.

Синния кивнула.

– Ты с кем разговаривал?

– С Илси. Ей удалось найти нору. Они там собирают продовольствие, готовятся… не знаю, к чему, собственно, готовятся. Может, думают оседлать бурю.

Синния с усилием оторвала взгляд от неба.

– Пойдем к ним?

– Не знаю. Это все от страха. Каждый реагирует по-своему. Но… звучит неприятно. Если те, – он указал наверх, – задумали убить всех нас, думаю, это не поможет.

– Значит, по-твоему, нам ничто не грозит?

Он не понял, что прорезалось в ее голосе: надежда, недоверие или некая смесь эмоций.

– Здесь, вероятно, так же безопасно, как в подземелье с Тоннером Фрейсом. И при этом приятнее.

Синния всплеснула руками, как всегда, когда теряла терпение. Ньол ощутил некоторое раздражение, но сдержался.

– Но надо ведь что-то делать, – сказала она.

Он кивнул, выждав, чтобы ответ не прозвучал очень резко.

– Что же мы можем сделать?

Она взглянула в грозное небо и опустила глаза. Ньол шагнул к садовому сарайчику. Садовые перчатки висели на обычном месте, и он, как обычно, встряхнул их, прежде чем надеть. В пальцах перчаток не прятались насекомые, но он привык делать так. И заметил это только сейчас – в этот день все казалось слишком уж настоящим. Насущным. Он натянул перчатки; кожа за день чуть отсырела. Возвращаясь, он встретился с Синнией, которая тоже направилась к сараю.

Он встал на колени перед ближайшей грядкой и осторожно разгреб землю, открыв еще не пробившиеся ростки. Их было немного: одни, почти белые с зеленоватым оттенком, обладали ДНК, другие, розоватые, относились к квазикристаллам. Он принялся выдергивать их двумя пальцами, расчищая место для экспериментальных бобов, обвивавших деревянную решетку. Оставишь сорняки, и они сольются в почти неразличимую густую зелень, чтобы лучше впитывать свет солнца. Синния встала на колени у другого конца грядки и поглядела на темную почву. Солнечный свет уже стал красноватым. Запах свежей земли радовал, как аромат духов, и Ньол заметил, что его плечи немного расслабились: ушло напряжение, которое, как он знал теоретически, владело его телом. Если придет война, пусть она застанет их в саду, за работой.

На мощеной дорожке бок о бок лежали ростки – бледно-зеленые вместе с розовыми; корешки открыты беспощадному воздуху. Ньолу пришло в голову – не в первый раз, как тут же стало понятно, – что он их убивает.

– Знаешь… – начала Синния и смолкла, недоговорив.

Он постоял, думая, что будет продолжение, и, не дождавшись его, опустился задом на пятки. Колени были мокрыми. Над домом и садом уже сгустились сумерки. А чужаки в небе все сверкали, вися возле уже невидимого солнца. Синния тоже села, глубоко, прерывисто вздохнула и обхватила пальцами колени. Губы ее шевелились так, словно она спорила сама с собой.

А заговорила на удивление обыденно. Почти как всегда.

– Я просто хотела сказать – вдруг со мной что-нибудь случится: мне с тобой было хорошо. – Она кивнула, будто одобряла сказанное. – Хорошо было, – повторила она.

– Думаю, мы не так важны, чтобы нами заниматься, любовь моя. Ассистенты в научной лаборатории… Не так уж важно, что мы делаем.

На глазах у Синнии показались слезы.

– Для меня важно.

Ньол вдохнул, и тут раздался голос – словно рядом с ними стоял невидимка. Голос не был ни мужским, ни женским, не имел опознаваемого выговора, но и не казался машинным. Спокойный, властный.

«Вы, каждый в отдельности и все вместе, находитесь под властью Каррикса».

– Кто это сказал? – чуть слышно шепнула Синния.

Ньол не ответил.

«Вы были измерены, и сейчас определяется ваше место в долях. Если вы возмущены переменами, это не имеет значения. Быстро приспособившись, вы уменьшите неудобства для себя и увеличите свою потенциальную полезность. Приготовьтесь».

– «Потенциальная полезность» – звучит зловеще, – заметил Ньол. Затем встал и стянул перчатку с правой руки, чтобы почесать ухо.

«С целью доказать вам, что подчинение неизбежно, – продолжил голос, так, словно услышал Ньола и спешил подтвердить его правоту, – мы убьем всего одну восьмую часть населения».

Ньол вздернул брови. В воздухе раздался визг, и в левую часть груди, между плечевым суставом и шеей, вонзилось жало осы. Он не видел и не слышал ее, но понял, откуда эта резкая боль. Щека почему-то оказалась прижата к земле. Упал, а как, не помнил. Плечо сильно болело, и с рукой что-то было не так, словно он отлежал ее. Синния вскрикнула и бросилась к нему с расширенными от ужаса глазами.

– Все хорошо, – сказал он, а потом дыхание прервалось. Вот неудача: свалиться именно сейчас, когда Синния и без того встревожена. – Ничего. Все в порядке.

Он хотел сесть, но сил почему-то не хватило. Он облизнул губы, почувствовал на языке комочки земли. И удивился, что по вкусу они похожи на кровь.

Это слегка обеспокоило его, но совсем ненадолго.

Кампар подался вперед, словно подгонял транспорт. Кругом визжала ночь. По небу мчались военные летательные аппараты, от рева их двигателей гудела земля. Огни транспортов, спешивших следом, отбрасывали красные отблески на всю местность. Деревья словно двигались в переливах света: огромные солдаты, торопящиеся встать в строй. Дым пахнул химией и ел глаза.

– Ну же, ну, – бормотал сквозь зубы Кампар. В транспорте никто не мог его услышать, а связь прервалась еще до того, как он покинул подземные комнаты Илси. Дорогу забили беглецы из города, искавшие спасения в сельской местности, и деревенские, надеявшиеся получить защиту в городе. Транспорт Кампара, как и десяток других, съехал с мощеной дороги. Земля колотилась под колесами, темнота скрывала камни, бревна и проволочные изгороди. Он ощущал каждый толчок и ухаб и все ждал поломки, которая убила бы надежду на бегство. Поломки пока не случилось.

Кампар бывал у Ньола с Синнией десятки раз, пока работал в группе. Он добрался бы до них даже без подсказки коммуникационной системы. Он надеялся, что они уже сбежали. Как знать, может, они сидели в одной из десятков машин, промчавшихся ему навстречу.

Он не просто знал их – ел с ними, говорил, шутил, установил с обоими близкие отношения, те, которые рождаются из дружбы и совместной работы. Ньол не бросит свой дом: чем опаснее, тем основательнее он будет окапываться. А где он, там и Синния. Иринна вслух гадала, куда они запропастились, Тоннер рыкнул на нее: они не явятся, если кто-нибудь не сгоняет за ними. Кампар сказал, что съездит.

Он не задумывался. Положение критическое, в таких условиях делаешь то, что нужно. Остановиться и задуматься – кратчайший путь к панике. Паниковать было некогда.

Транспорт наткнулся на что-то, накренился, но не остановился; на панели управления не загорелся тревожный огонек. Оставалось минут десять, даже меньше. Застрянет – проделает остаток пути пешком.

А потом захватит друзей и снова кинется в город, точно герой какого-нибудь серинтистского мифа. Огдан, Отец Мира, меряющий шагами землю, – только на плечах вместо воронов два лабораторных ассистента.

– Ошибка. Я совершил ошибку. Ох, как я ошибся.

Высоко над ним, может, даже выше атмосферы, загорелось что-то яркое. Сквозь крышу транспорта ничего не было видно, но землю вдруг залило золотом. Кампар склонился к окну и прищурился. С неба падали тысячи звезд, а за ними еще тысячи, и еще. Ночь без мрака превратилась в противоестественный полдень. Транспорт вывернул на гравийное шоссе и помчался к домику с садом. Кампар распахнул дверь и выскочил, не дожидаясь, когда он остановится.

Синния сидела в саду, поджав под себя ноги. Ньол лежал, уткнувшись лицом в темную землю. В золотом сиянии кровь казалась черной, как чернила. Он не дышал.

– Ох, нет, – выдохнул Кампар. – Он же не…

Синния обернулась и посмотрела на него. Пустые глаза ответили на незаданный вопрос.

– Не понимаю, – сказала она и повторила: – Не понимаю.

Кампар подошел и сел на корточки рядом с ней. Взял ее за руку. Воздух наполнился пронзительным визгом, который доносился со всех сторон и делался все громче. Кампар ласково потянул Синнию к себе.

– Надо уходить. Поедем со мной. Я отвезу тебя в безопасное место.

«Скорее я умру по дороге, готов поспорить», – подумал он. Но сдержался и ничего не сказал вслух. Сделать это оказалось на редкость трудно.

– О, – сказала Синния. – Да, конечно.

Она встала, свободной рукой стряхнула землю с коленей и дала увести себя к транспорту. Первая волна падучих звезд приближалась к земле, оставляя за собой дымные и огненные хвосты. Если это бомбы, мир через несколько минут полыхнет одним бесконечным пожаром. Кампар предпочел думать, что это не бомбы. Он не изучал физику, но лететь через межзвездное пространство на гигантских кораблях, чтобы разбомбить одну планетку, занятую в основном сельскохозяйственными землями, есть безрассудная трата энергии.

Посадив Синнию в транспорт, он задал обратный маршрут: к экосфере Илси. Колеса стонали, скрежетали, но крутились. Транспорт дернулся, глухо ухнул и повернул к городу.

Через считаные минуты накатила первая ударная волна. Земля вздыбилась и задрожала, как при небольшом землетрясении.

– Что происходит? – спросила Синния, но Кампар не знал ответа. Вопль накатывал теперь волнами, бился, пульсировал, а между тем приближалась новая волна огня и дыма. Что-то пронеслось над ними; рев двигателя оглушал даже сквозь стены транспорта. Истребитель заложил вираж, самонаводящиеся снаряды прошили дымную завесу, отыскивая падающие звезды. Стало быть, вражеские корабли. Их транспорты.

– Все будет хорошо, – сказал Кампар.

Первого захватчика он увидел у самого города. Тот был высотой со стол и длиннее транспорта. Длинное, бледное, по-змеиному гибкое тело, перебирающее сотнями ножек-ножей. Кампар, как биолог, не мог не задуматься, каким образом пришельцы с этими костистыми конечностями строили космические корабли. Всякая техника требует рук, или щупалец, или тонких реснитчатых придатков. Змея-многоножка несколько секунд двигалась вровень с транспортом, потом отвернула. Повсюду грохотали выстрелы, Кампара душил дым.

Транспорт выполз на площадь чуть южнее собора каллантистов. Огромная старая церковь горела. На землю спускалась следующая волна чужих транспортов. Он не мог сказать, сколько их уже было. Больше пяти, меньше десяти. Его транспорт вздрогнул, тревожно пискнул и встал. Осталось уже немного. Дорогу отсюда он знал. Для пешей прогулки далековато, да еще надо прорваться через пожары. Но когда выбора нет…

– Прошу, – сказал Кампар, протягивая Синнии руку, будто приглашал на танец. Та не стала опираться на нее и твердо встала на ноги, приготовившись бежать. Он открыл дверь.

Выла сирена гражданской обороны, которая почти заглушала пушечные залпы, тот самый вопль и рев военных машин. Земля дрожала. Густой дым оседал даже на языке.

– Ньол, – сказала Синния. – Они убили Ньола.

– Да, – отозвался Кампар. – Думаю, сегодня они много кого убили. Но мы идем в безопасное место. Там есть вода и пища. Будем прятаться, сколько сможем.

Мимо пробегали люди, кто в форме службы безопасности, кто в обычной одежде. Кампару даже быстрая рысца давалась с трудом, легкие не выдерживали. Он пожалел, что нет мокрой тряпки – завязать рот. А еще лучше было бы надеть лабораторную маску. Добраться до Илси в таком чаду – хуже, чем выкурить сотни сигарет.

Впереди разрозненно стукали выстрелы, поэтому раздался другой звук. Запинающийся свист: Кампар никогда такого не слышал. На стенах многоквартирного дома плясали тени – в этом доме когда-то жил его парень. В знакомом, по-доброму памятном месте насилие казалось особенно кошмарным. Впереди по улице шмыгнула еще одна многоножка; в квартале, который они только что миновали, что-то взорвалось.

– Не останавливаться, – прокашлял Кампар, обращаясь то ли к Синнии, то ли к самому себе. – Не останавливаться.

Он разглядел опасность слишком поздно. Тени в дыму и огне ничего не значили, представлялись просто фоном для угрозы. А потом стали чем-то большим, и Кампар обернулся. Синнии не было. Он не знал, когда она отстала, но надеялся, что достаточно давно – и смогла спастись.

Эти были другими. Не змеями на острых лапах, а чем-то почти узнаваемым. В длинных тонких конечностях угадывались руки и ноги, только суставы были расположены не так, как у людей. Приземистые тела, покрытые грязным коротким мехом. Несчитываемые выражения лиц. Черные глазки, неправдоподобно широкие рты. То, что было у них в руках, Кампар счел оружием.

Один шагнул к нему. На шее у него висел черный квадратик. Влажно захлебывавшаяся речь наводила на мысль о рыбе, что бьется на причале. Голос, исходивший из черного квадратика, был тем же, что обещал смерть каждому восьмому.

– Мы – мягкие лотарки. Мы служим Карриксу. Ты подчинишься нам, как подчинишься ему.

– Пошли вы на хер, уроды, – сказал Кампар и сжал кулаки, готовый драться. Существо выбросило руку с немыслимой скоростью. Оружие ударило его по лицу, и мир куда-то ушел.

Пять дней. Битва за Анджиин продолжалась пять дней.

Дафид лежал животом на мощеной площади, раскинув руки. Колени болели от удара о камень, и он временами шевелился, двигал ногами, отыскивая более удобное положение. Становилось легче, но всего на несколько минут, потом снова начинало болеть. Рубашка прилипла к телу. Он не менял ее пять дней, с начала вторжения. Ему никогда ничего не приходилось носить пять дней подряд. Никогда в жизни. Хотелось вернуться к себе, переодеться в чистое.

Земля была прохладной, а спину грело солнце. Он лежал, повернув голову влево, видел коралловые лестницы, что вели к больнице, и узкие улочки старого города. Камни под ним были темными, но на поверхности слегка просвечивали. Раньше, ступая по ним, он не замечал этого радужного блеска – как от маслянистой пленки на воде. На расстоянии ладони от его плеча сквозь трещину пробились четыре стебелька травы, первый – толще других и ребристый. Разные виды соперничали за клочок земли и солнечный свет. За травинками – можно было дотянуться кончиками пальцев – лежала женщина. Лицо повернуто в другую сторону, на голове – облако густых темных волос. Синяя блуза с вышитыми бархатцами, на одной ноге нет туфли. Их согнали сюда много часов назад, и за это время она ни разу не шевельнулась, только медленно дышала.

Дальше лежали другие. Если бы Дафид повернул голову, то увидел бы больше. Площадь была полна народу – все лежали ничком, раскинув руки. В ушах бормотал и вздыхал утренний ветерок. Люди плакали, вскрикивали. Чудовища или пришельцы – он не знал, как их называть, – расхаживали среди тел и вокруг них, переговариваясь жуткими свистящими голосами. Больше всего было многоножек, именовавших себя рак-хундами, их шаги стучали, как град по черепице. Встречались и мягкие лотарки – приземистые, с неестественно длинными конечностями. Еще Дафид дважды видел массивных существ, которые, по-видимому, распоряжались всем. Разум сравнивал их с гигантскими креветками или немыслимо огромными тараканами, задравшими верхнюю половину туловища под прямым углом, но потом отказался от поиска аналогий. Те, кто был вблизи него, не подавали голоса. Он решил, что это карриксы.

Ему надо было помочиться, но он боялся, что, если попроситься, его убьют.

Четверо из их команды пережили самое страшное в комнатах Илси: Илси, Тоннер, Иринна и он сам. Илси пыталась отыскать Джессин и, вопреки презрительному недовольству Тоннера, Рикара, но связь уже отказала. После первой атаки Кампар отправился за Ньолом с Синнией и не вернулся. Когда отключили ток, они продолжили сидеть в темноте. Когда отказала гидравлика, приспособили под туалет старое ведро для уборки.

Потом их нашли пришельцы. С тех пор Дафид не видел ни Тоннера, ни Илси, ни других товарищей по группе. Дафида увели в загон – тюрьму под открытым небом в загрузочном дворе каменоломни к западу от города. Огороженный прямоугольник длиной с городской квартал и вдвое меньшей шириной – в него согнали сотни человек, которые копошились под холодными глазами рабочих фонарей, или сидели, или спали, свернувшись в пыли. Те, кто не молчал, задавали одни и те же вопросы. Что происходит? Кто эти существа? Не видел ли кто-нибудь их знакомых или близких? Ответов почти не было.

Примерно раз в час рак-хунды или мягкие лотарки добавляли в толпу еще несколько десятков человек, потом некоторых отделяли и уводили. Ночное небо за правильной сеткой, окружившей планету наподобие тюремной решетки, было набито звездами. Дымка была не от облаков, а от пожаров, охвативших всю планету. Но Дафида больше интересовала ограда: выше человеческого роста, из незнакомого ему полумягкого полимера. Ширина ячейки позволяла просунуть в нее кончики пальцев. Все везде было одинаковым, кроме почти незаметных швов, сшивавших полотнища. Уходившие в землю колья опор, видимо, были сделаны из того же материала. Может, он и производился где-то на Анджиине, но Дафид прежде не видел его. Если же все это заранее изготовили и привезли с собой пришельцы, значит они знали, каких существ собираются поместить в загоны. Слон или ложинский лось легко перемахнули бы через преграду. Осьминоги или крысы прошли бы сквозь сетку, даже не заметив ее. Следовательно, пришельцы заранее знали размер животных.

Действуя так же эффективно, пришельцы сортировали их согласно каким-то своим критериям. И переводили свою щебечущую и чмокающую речь на человеческие языки. Они знали, что представляют собой жители Анджиина, до прихода на него. Это было непреложным фактом. Дафид не знал, что с ним делать, но разум вцепился в него, как человек вцепляется в спасательный плотик посреди штормового моря. Если есть закономерность, ее можно выявить. Тогда он поймет, что тут происходит. Понимание было для него и развлечением, и единственным все еще доступным проявлением свободы. Свобода – утешительная иллюзия, и он цеплялся за этот самообман.

Перед самым рассветом явился один из крупных пришельцев – каррикс. Он подтягивал тело при помощи двух толстых передних конечностей; четыре брюшных семенили следом. Две тонкие руки под самым лицом оперировали черным ящичком. На его щебечущую трель, превращенную устройством в звуки ударяющихся друг о друга кусков мяса, обернулись трое мягких лотарков, которые направились к нему. Следовательно, оно обеспечивало что-то вроде синхронного перевода. А также позволяло пришельцам говорить с людьми, несмотря на различия в устройстве организмов и семантических системах. Мягкие лотарки тихо пообщались между собой, после чего повернулись к воротам и ввалились внутрь на ногах-ходулях. Один из них отыскал Дафида, вцепился клешнями ему в плечи и поднял его на ноги, чтобы увести вместе с дюжиной других.

Пленников связали за шеи веревками, кажется изготовленными из того же материала, что и забор. Кто-то из людей в начале цепочки закричал, замахал руками – агрессивно, сердито, испуганно: «Вы не смеете! Убью гадов!» Мягкие лотарки посовещались, отделили кричавшего от других и подождали, пока рак-хунд не затопчет его насмерть ногами-ножами.

Когда тот перестал умолять, вопить и дышать, каррикс взял конец общего поводка и повел их всех – слишком быстро. Дафиду и остальным приходилось бежать рысцой, чтобы не задохнуться. Одни плакали и стонали, другие требовали, чтобы плачущие заткнулись и шевелили ногами. После убийства в голове у Дафида воцарилась странная пустота, никак не желавшая уходить, словно с тем человеком все еще расправлялись. И будут расправляться вечно. Он чувствовал некую отстраненность, только его тошнило, а горло сдавило так, что трудно было дышать. Может быть, из-за ошейника.

На площади мягкие лотарки стали по одному отцеплять пленников от веревки, ставить их на колени, а потом укладывать ничком на камень, разводя каждому руки, как при распятии. Мягко, но настойчиво. Дафид все ждал, что кого-нибудь убьют, но к тому времени, как уложили его самого, этого все еще не случилось. Он оказался на камнях рядом с четырьмя травинками и женщиной в синей с бархатцами блузе.

В свой час взошло солнце. Колени болели. Хотелось сменить рубашку.

Он лежал и прислушивался к боли. Позывы мочевого пузыря сделались крайне настойчивыми, потом более сносными и, наконец, почти болезненными – восходящая спираль, которая не сулила хорошего конца. Земля под ним подрагивала, будто в глубине шла беззвучная стройка, распространявшая вокруг себя ударные волны. А может, дрожал он сам.

Женщина закашлялась – или зарыдала. Рак-хунд прорезал ряды лежащих, кто-то закричал. Дафид приготовился услышать чавканье входящих в тело ножей, но оно не раздалось. По лестнице, которая вела от больницы, сбежало новое, незнакомое создание – помесь козла и ската. За ним проковылял один из новых хозяев, тяжеловесный, зеленый с золотом. Дафид собрался с духом, чтобы встать на колени и попросить помочиться, отойдя в сторону.

Он не успел: завыла сирена, усиленный мегафоном человеческий голос прорезал воздух.

«Акция Ирвианской службы безопасности! Укрывайтесь на месте. Если находитесь на улице, немедленно покиньте ее. Акция Ирвианской службы безопасности!»

Наземный транспорт разгонялся по мостовой, жужжа, как рассерженный пчелиный рой. Дафид воспользовался случаем, вскинул голову и увидел еще с дюжину голов, торчавших по всей площади. Несколько человек приподнялись на локтях. Дафид решил, что они смертельно рискуют.

Пришельцы помедлили, их коллективное внимание переключилось на источник звука. В их движении не ощущалось страха, но, может быть, Дафид просто не распознавал его? Сирены выли все громче. Два аварийных транспорта вывернули из-за угла и промчались в направлении Старого города, сияя бело-красными огнями мигалок. Дафид боялся, что они вздумают пересечь площадь и не заметят лежащих людей, пока под колесами не раздастся хруст. Но безопасники затормозили вовремя.

– Инопланетные пришельцы, – раздался голос внутри транспорта, – у вас есть пять секунд, чтобы сложить оружие.

Но Дафид, сколько ни вглядывался, не заметил у тех ничего похожего на орудия убийства. Пришельцы, по всей видимости, не носили при себе огнестрельного оружия или клинков. А если и носили, было непонятно, как оно выглядит и как можно убедиться, что его сложили.

Около дюжины рак-хундов выкатились из толпы, расположившись между транспортом и огромным зелено-золотым панцирником – карриксом. Козлоскат юркнул вверх по ступеням. Как видно, это был не боец.

Каррикс шевельнулся. Четыре задние конечности почти распластались – так борец приседает, опуская свой центр тяжести. Две тонкие передние руки сложились, скрывшись внутри тела, или под броней, или под скорлупой. Панцирник попятился, поднял переднюю пару мощных ног и потянулся вверх. Так паук вздымает передние лапы, так встает на дыбы медведь. Угроза, а не капитуляция.

Транспорты открылись, из них хлынули люди в защитной броне, с винтовками в руках. Из-за приступа надежды у Дафида перехватило горло. Он встал на колени, не успев даже понять, что делает. Можно было рвануть к краю площади и потом на юг. Он знал все окрестные улицы и переулки. Нашел бы где укрыться. Где затаиться. Бледные звери-тысяченожки вздрагивали, делали выпады, но не двигались с места. Пока.

Воздух на краю площади стал густеть. Откуда-то появилось нечто вроде роя мошкары, темным облачком закружившейся вокруг безопасников. Защищенные броней люди сперва как будто не замечали мошек, но вот на броне, на обшивке транспорта замелькали искорки, защелкали крошечные петарды. Безопасники закричали в знак предупреждения и ринулись в бой. Оглушительно трещали разрывы сверхзвуковых снарядов. Яркие вспышки, вонь химического реактивного горючего. Рак-хунды потекли в контратаку.

В голове у Дафида звучал крик: «Беги!», но тело не отозвалось. Бой на площади заворожил его, наподобие пожара. Мягкие лотарки нацелили маленькие устройства, и воздух зашкворчал, как и во время гибели каждого восьмого на планете. В крышу одного транспорта ударили снаряды, около десятка. Внутри ярко полыхнуло, из открытой дверцы повалил густой черный дым. Бледные существа обтекали безопасников, протыкали тонкими косточками лап защитные доспехи и мягкие тела под ними.

Один солдат вырвался из свалки и устремился на каррикса с винтовкой, треща очередями. В зелено-золотой скорлупе открылись темные дыры, из них брызгала темная жидкость – не то кровь, не то нефть. Задние ноги пришельца несли его навстречу врагу со скоростью бегущего человека. Когда они сблизились, две толстые руки нанесли удар с неуловимой для глаз скоростью. Солдат-одиночка рухнул на колени, сложился – не так, как складывается целый позвоночник, упал – не так, как падают с целыми ребрами, – и комом осел на камни. Над его телом еще стоял прозрачный розоватый туман – разбитая на атомы кровь, как понял Дафид. Винтовка лязгнула о мостовую.

Сирены транспорта, коротко рявкнув, смолкли. Над площадью разлилась тишина. Каррикс опустил передние ноги и устроился на мостовой в спокойной позе победителя или мертвеца. То, что осталось от безопасников, мало походило на людей. Мясо, кровь, ткань. На земле валялись тела четырех рак-хундов – кровь их была светлой, как вода, и воняла уксусом, – но из больницы, по лестницам, уже текли новые: дюжина рак-хундов и за ними – два огромных зелено-золотых каррикса.

Дафид снова прижался к мостовой и раскинул руки. Женщина в синей с бархатцами блузе наконец повернула к нему лицо. Она оказалась старше, чем он думал. Глаза ее были зажмурены, она твердила одно и то же, словно творила молитву: «Пожалуйста, проснись. Пожалуйста, проснись. Пожалуйста, проснись».

Козлоската Дафид заметил, только когда тот очутился у его левого плеча. Три пары – глаз, надо полагать, – смотрели мимо Дафида.

Голос был таким же, как тот, что сделал первое объявление: голос всех пришельцев. Он шел из квадратика на шее.

– Я из синенов. Мы служим Карриксу. Подтверди, что ты – Дафид Алькор.

– Да, это я.

– Должность: научный ассистент.

– Ну… да, так.

– Твое место в долях определено. Следуй за мной.

Поднявшись на колени, Дафид проговорил:

– Мне надо пописать. Помочиться. Знаешь это слово?

Расфокусированные глаза пришельца сошлись теперь на нем. Ворчание и вздох пугающе походили на человеческие. Голос с шеи повторил:

– Следуй за мной.

Козлоскат провел его в больничный туалет, остановился у раковин и, казалось, забыл о пленнике. Дафид закрыл за собой дверь кабинки. Когда боль унялась, он ощутил благодарность – и устыдился. Он прослушал немало курсов по психологии и знал, чем обусловлена благодарность за небольшие уступки насильника. Страх быстро перешел в глубинный гнев.

Он вымыл лицо и руки и кое-как напился из сложенных чашечкой ладоней. Подумал, не снять ли рубашку, не залить ли ее хотя бы мыльной водой, но было ощущение, что он и без того тянет время. Не хотелось проверять, что случится, если они тоже подумают так.

Синен провел его через город. Улицы, по которым Дафид ходил годами, толком не замечая их. Кое-где не хватало знакомых зданий, на их месте светились раскаленные ямы. Ноги ныли, голова кружилась, но Дафид не жаловался.

Они почти час добирались до гражданской посадочной площадки, где ждал корабль пришельцев – цвета бронзы, как и окружившие планету устройства. Сводчатый люк был открыт, рядом ждали пятеро или шестеро золотисто-зеленых карриксов.

– Это транспорт? – спросил Дафид. – Вы меня куда-то увозите?

Проводник не ответил, только качнулся вперед. Внутри стояли, сидели и лежали на полу люди – около дюжины. Кое-кто поглядел на Дафида, устало, без любопытства, но большинство не заметили его появления. Здесь были те, кого Дафид знал в лицо. Женщина, получившая в прошлом году Ланнинский грант за свои стихи, сидела в углу, прислонясь затылком к стене. Рядом стоял старый Вирем Цобар, руководитель проекта, отмеченного в прошлом году ученым советом. Динамика жидкостей. А на той стороне широкого, низкого отсека…

– Кампар!

Сидевший на полу Кампар поднял голову. Его сальные волосы обвисли. Один рукав рубахи обгорел, по щеке зигзагом протянулся рубец. Улыбаясь, он поморщился. Но в его голосе звучало тепло. И облегчение.

– А, Дафид. Рад видеть. Извини, что не успел на вечеринку, меня задержали.

Дафид прошел через редкую толпу и опустился на пол рядом с ним. Ни о чем не думая, он взял в руки широкую ладонь Кампара. Тот ответил рукопожатием. С минуту оба молчали. В глазах Кампара стояли слезы.

В перегруженном мозгу Дафида теснились десятки вопросов: «Что с тобой случилось? Куда нас увозят?» Выбирать один из них не было сил.

С языка слетело:

– Что происходит?

Кампар кивнул, наморщив лоб, будто был погружен в тяжкие размышления. Он долго молчал, потом придвинулся к уху Дафида и заговорщицки понизил голос:

– Полагаю, мы наконец получили ответ на важный научный вопрос. Инопланетяне существуют, и они – полные засранцы.

Джессин сидела на полу, в самом удаленном от двери углу забитой людьми камеры, и дрожала. То ли от холода, то ли от усталости, накопившейся в организме. Или от того и другого. Скорее, от того и другого. Сидевшая рядом Илси Янин тоже дрожала.

Свет – тусклое оранжевое мерцание, лившееся из вделанных в стены кристаллов, – красил все одним цветом. Потолки были низкими. Переходя с места на место, Джессин обметала их волосами, а люди повыше не могли выпрямиться. Голые стены и полы, металл – без швов, неприятно-шершавый, – стены наклонены. Казалось, их загнали в основание пирамиды.

– Как думаешь, сколько здесь народу? – спросила Илси.

Джессин, щурясь, оглядела плотно сомкнутые тела: тени среди теней, будто злополучные покойники в очереди на место в аду. Одеты так же, как при захвате, – рабочие комбинезоны, парадные жилеты, халаты с домашними шлепанцами. В углу сидел пожилой мужчина: из одежды – только обтягивающие трусы, волосы растрепаны, будто со сна.