Милослава: (не) сложный выбор

Глава 3. Ближний круг

Что было, то прошло, о моем титуле кнессы не знал никто дома, кроме отца и, возможно, Линд, но она молчала.

Все по-прежнему именовали меня кнессинкой, да и я ощущала себя лишь хозяйской дочкой. Здоровье полностью восстановилось, к весне я уже носилась на Снежке по полям, проверяя, как идет сев, все ли дома в деревнях выстояли на редкость снежной зимой, выслушивала жалобы крестьян – словом, делала всё то же, что делал бы отец, будь он дома. Единственное отличие от прежних дней – на расстоянии от меня всегда следовали два воина как охрана.

А вот Славку приобщить к хозяйственным делам никак не удавалось. Хотя ей в ту пору было уже тринадцать, совсем взрослая девица. Но она предпочитала бегать с детьми по двору да кататься на свиньях с малышней, доводя бедную мачеху до истерик. Линд, хоть и простолюдинка, всегда вела себя очень достойно, а Славке… Славке было все равно.

Несмотря на то, что мать моя умерла, когда мне было три года, я не чувствовала себя сиротой, ну разве что совсем немного. Когда отец привез Линд в поместье, она сразу же приняла меня как родную. Играла мной, как куклой – наряжала, заплетала, купала, читала мне сказки.

Бабка Антонелла, мать моего отца, всегда на это ругалась. Она жесткая женщина, у нее все слуги ходят по струнке. Много раз я получала хворостиной по ногам, по рукам, по спине – не всегда заслуженно, но всегда больно. Она никогда не жалела меня, если я падала или обжигалась горячей похлебкой. Когда меня покусали пчелы на пасеке, она пыталась еще наказать меня за то, что я полезла, куда не следует, но Линд не дала.

Именно мачеха смазывала мои укусы маслом, мачеха сидела у моей постели, когда я провалилась в полынью и потом чуть не три недели металась в лихорадке, мачеха была рядом, когда у меня начались женские неприятности.

От бабки было не дождаться доброго слова, похвалы или даже одобрительного взгляда. Линд щедро давала мне материнскую любовь. Я никогда не считала ее мамой, скорее, она была мне старшей сестрой, но и тоски по материнской ласке у меня не было.

Справедливости ради стоит сказать, что бабка одинаково не любила и меня, и Славку. Пожалуй, Славке доставалось даже больше, но, в отличие от меня, всегда за дело. Бабка, кажется, вообще считала, что от детей одни проблемы, а может, злилась, что мы не мальчики, не наследники.

Никаких теплых чувств я к бабке Антонелле не испытывала, стараясь пореже попадаться ей на глаза. Впрочем, когда Славка внезапно начала расти не вверх, а в области груди и бедер, внимание бабки полностью переключилось на нее. Я, очевидно, наконец, была признана вполне достойной девушкой с твердыми моральными ценностями.

Никогда моя бабка так не ошибалась.

Славка… Славка кокетничала напропалую с каждым мужчиной старше четырнадцати и моложе шестидесяти, но правила приличия, накрепко вбитые материнской розгой, пока не нарушала. Мы с ней были очень близки, мне она поверяла все свои девичьи тайны.

Впрочем, как оказалось – не все.

Часто мы засыпали в одной постели, вдоволь обсудив всех имеющихся в поместье воинов из отцовской дружины, красавца садовника (мальчика с бархатными карими глазами и стыдливым румянцем), приезжих гостей. Мальчик, кстати, девушками вовсе не интересовался, но говорить об этом Славке я не стала. Думаю, она даже не представляет, что мир чуть сложнее, чем кажется на первый взгляд. Однако я доверять свои тайны Святославе не спешила: она была на редкость болтлива. Да и в целом есть вещи, которые девочке пятнадцати лет знать не обязательно.

Именно об этих вещах я и намеревалась поговорить сегодня с Линд. В самом деле, не с бабкой же мне это обсуждать!

Мачеху я нашла в отцовском кабинете. Пока отец в отъезде, а сейчас зенит лета – он всё больше разъезжает по полям, вызывая дожди, – она отвечает на письма и разбирает отцовскую почту.

– Линд, найдется для меня немного времени? – спросила я, нерешительно топчась с дверях. Линд кивнула, с готовностью отодвигая бумаги.

– Тебя что-то тревожит, Милослава? – проницательно спросила мачеха. – Славка?

Славку после скандала заперли в ее комнате в наказание. Пороть взрослую девицу уже не осмелились, вот и посадили под замок, в домашнее заключение, да отец приказал не давать ей сладкого. Мне было ее жалко, но вообще-то – поделом ей.

Нет, Славка меня не тревожила.

– Линд, ведь ты мне как мать, – издалека начала я. – Ты меня вырастила, воспитала, любила как свою дочь…

– Мила, ты меня пугаешь.

– Я боюсь, что я тебя сейчас не только напугаю, но и разочарую, – вздохнула я.

Вот сколько ни готовилась к разговору, как сказать о главном – не знала. Линд пристально посмотрела на меня.

– Это касается свадьбы, – промямлила я. – Понимаешь, у меня проблемы.

– Ты беременна? – прямо спросила Линд.

– Что? Нет!

– Слава всем богам, – выдохнула мачеха. – Остальное решаемо.

– Я не беременна, но и не девственна, – закрыв глаза, призналась я. – Давно уже.

– Я знаю, – спокойно ответила Линд. – И что?

Хлопая глазами, я уставилась на мачеху в полной растерянности. Линд криво усмехнулась.

– Мила, я знаю всё, что происходит с моими детьми, – сказала Линд мягко. – Если бы на твоем месте была Славка.. то, наверное, я бы сделала всё, чтобы предотвратить грехопадение, а ты – девушка умная, осторожная. Да и был у тебя лишь один мужчина – Герман, если я не ошибаюсь. Славка – она бы одним не ограничилась…

Да, Герман.

Не могу сказать, что я его безумно любила, но мне с ним было хорошо. После той страшной зимы он стал для меня глотком воды в пустыне. Давно уже, еще после поцелуев Тамана, мне было любопытно, как же это бывает – между мужчиной и женщиной. Такие темы не обсуждают в приличном обществе, но здесь, в деревне, нравы проще. Я много раз видела конюхов, задирающих в стойлах юбки молодых служанок, причем чаще всего эти служанки активно участвовали в процессе, как мягко выразилась Линд, грехопадения. Это не считая знаний, откуда берутся жеребята, кролики и телята. Да и отец порой зажимал мачеху в углу, целуя и нашёптывая всякие глупости, от которых та ахала и заливалась краской, когда считал, что никто этого не видел.

Довольно много (куда больше, чем полагалась невинному ребенку) я видела и в степи – там вообще телесная любовь является обыденной вещью, словно вкушение пищи или справление естественных надобностей.

Мне было любопытно. Щеки горели огнем, когда я не вовремя заглядывала в конюшню и заставала там сладко стонущую парочку. В животе ухало, как на качелях, когда молодой дружинник, помогая мне спешиться, задерживал руку на моей ноге или талии.

Герман был одним из моих охранников. Порой он сопровождал меня один. Тогда он ехал рядом, мы болтали, как закадычные друзья. Герман был высоким, красивым парнем чуть старше меня. Я хоть и не отличаюсь красотой, но и не страшна, а наши разговоры и шутки порой на грани приличий, полагаю, еще добавляли мне привлекательности.

Герману нравилось шутить, нравилось, что я не робею с ним, не обижаюсь на пустяки, могу едко ответить и огрызнуться на его подначки. Когда женщина нравится мужчине – это видно. Он по-особенному смотрит, старается прикоснуться, услужить. А когда молодые люди подходящего возраста проводят много времени вместе, между ними обязательно возникают какие-то чувства.

Я, впрочем, наивно полагала, что наши отношения были не столь явными.

– Как ты узнала? – глухо спросила я.

– Видела вас на сеновале, – весело сказал Линд. – Вы целовались и явно делали это не первый раз.

Какой стыд!

– Ты кому-то сказала?

– Слушай, Мил, – вздохнула мачеха. – Ты знаешь, я вообще не считаю твой поступок зазорным. Мужчину ты выбрала правильно: спокойного, честного, доброго. Он тебе нравился, но ты не теряла голову. Вот если бы ты легла со своим степняком… я бы не осудила, нет. Но это было бы гораздо хуже.

– Почему? – удивилась я. – Получается, что с нелюбимым лучше?

– Потому что твой степняк, прости, Мила, не тот человек, которому можно сказать: всё кончено, уходи. Он не украл тебя только потому… не знаю почему! Слишком любит, наверное. Бережет. Ну и ты, умница, вовремя его осадила.

Я осадила? Он сам пропал.

– А что мне теперь делать с Волчеком? – спросила я. – Он ведь вроде как теперь мой жених. Сказать ему? Или молчать?

– Ну после свадьбы-то в любом случае станет известно, – задумчиво сказала Линд. – Я бы посоветовала сказать заранее, кто его знает… может, для него это важно. Пока оглашения не было, можно решить этот вопрос без соседских ушей.

Я тяжко вздохнула. Что ж, сама развлекалась, сама и ответ держать буду.

Линд приподнялась, потерла поясницу, взъерошила свои рыжие кудри, и внезапно я увидела то, что не хотела замечать раньше.

– Ты в положении! – изумленно выдохнула я.

– Уже четыре месяца, – кивнула Линд. – К твоей свадьбе буду толстой как корова.

– Я безмерно рада за вас с батюшкой, – честно сказала я. – Хоть бы мальчик родился!

– Я бы тоже этого хотела, – ответила Линд. – Не Славке же теперь титул передавать. Ты сама кнесса, ты больше не наследница. А мальчик… он все распри решит.

И взаправду, если у моего отца появится сын, это разом решит множество проблем. Я ведь даже не думала, что став кнессой, больше не могу наследовать отцу. Приданое мое остается за мной, но батюшкино имение и титул, которые раньше отошли бы моему первому сыну, теперь ничьи. Ну разве что второго сына. Или первого сына Славки? Определенно будет путаница. А где начинаются тяжбы за наследство, всегда будет семейный разлад.

Конечно, Линд уже в почтенном возрасте, мать взрослой дочери. Рожать ребенка ей довольно опасно. Да и соседи сплетничать будут. Как только решилась на такое? Да и Славка буйствовать будет. Хорошо, если ее быстро замуж отдадут. Пусть муж ее норов терпит. Хоть она и добрая девочка, но ее детские капризы уже всем надоели. Да, я бы на месте Линд подольше держала дочь в неведеньи, но мачеха права – уже сейчас видно, как она раздалась в талии, а через месяц о ее положении не будет судачить только ленивый.

Поблагодарив Линд за материнский совет (судя по рассказам о моей матушке, ее совет был бы совсем другим), я отправилась на кухню. Какие бы муки меня не терзали, про ужин забывать не стоило. Да и надобно проверить, сколько осталось муки, не пора ли организовать охоту, чтобы пополнить запасы мяса, надолго ли хватит соли и сахара. Сейчас ягоды пойдут, надо будет варенье на зиму наварить. Хоть меня зимой здесь и не будет, порядок должен быть во всем.

На кухне было довольно тихо: летом, в такое пекло как сейчас, старались готовить немного. Тем более Славка в своем заточении деликатесов не просила, Линд кушала мало, а отец пообедает где-то в крестьянском хозяйстве. Уж накормить своего кнеса готов каждый.

К ужину в печи томилось мясо с картофелем, лежали свежие овощи. Только поваренок присматривал за печью, а остальные разошлись по домам. И то правильно – у каждого свое хозяйство, надобно и огород полить, и детей покормить, и клубнику с малиной собрать.

Я попросила хлеба с сыром, налила ключевой воды из ведра и поела прямо тут, за грубым столом, иззубренным за много лет готовки на нем. Даже скатерть стелить поленилась. Чисто и ладно.

Вспомнила про бабку: она в такую жару и вовсе не выходила из комнаты. Послали ли ей обед? Обычно об этом заботилась Линд, но сейчас на нее надежды мало. Бабка не я, хлебом не обойдется. Собрала ей на поднос тарелку с жареным мясом, крынку молока, положила ломоть вчерашнего пирога с зайчатиной. Всё она, конечно, не съест, но и недовольство скудным обедом выражать не будет.

Бабкина комната самая высокая, выше нее только чердак. Вроде и тяжело ей по лестнице забираться, да зато летом там можно на обе стороны окна распахнуть и будет прохладно. А зимой бабка внизу живет, рядом с кухней. К печке поближе. Так и получается, что у всех по одной комнате, а у нее сразу две. Пришлось мне с подносом по лестнице карабкаться.

Бабка сидела у раскрытого окна, пряла шерсть. Она без дела сидеть не любила, раньше много читала и разбирала письма, но когда глазами слаба стала, перешла на вязание и прочее рукоделие. По вечерам рядом с ней сидела Линд, читая ей книги или рассказывая последние новости.

– Бабушка, доброго здравия, – вежливо поприветствовала я старуху. – Я вам обед принесла.

– Слуги совсем разленились, – проворчала бабка. – Дожили, уже кнесинки обед разносят.

– Жарко очень, бабушка, – примирительно ответила я, накрывая небольшой круглый столик скатертью. – Я их отпустила домой. Пусть своим хозяйством займутся. Чай, ужин я и сама накрыть могу. Зачем им возле печки жариться?

Бабка посмотрела на меня пристально, но я взгляд не отвела. И что? Повара да кухарки тоже люди, у них дома есть. Им тоже хочется и варенье успеть сварить, и по ягоды сбегать, и внуков повидать. Тем более, сейчас сенокос, внуки-то на бабках да дедках, да старших сестрах.

А вот сенным девкам я нынче разнос устрою. Полы в горнице не мыты, белье не свежее, пыль протиралась неизвестно когда.

Пока бабка обедала, я белье перестелила, подушки и перину в окно на крышу выложила – пусть проветрится. Искупать бы бабку еще, жарко ей, наверное, потно, да ванну в горницу не затащить, а в мыльню пойдет ли?

– Бабушка, а не велеть ли мне баньку затопить? – на всякий случай спросила я. – Или, может, в мыльне ванную подготовить? Я вам спуститься помогу.

– Баньку, пожалуй, стоит затопить, – милостиво согласилась бабка. – Не лишним будет. Да пряжи вели принести побольше. Моя уж заканчивается. Ох и обидно мне, Мила, обузою быть. Хоть бы правнуков мне привезла поскорее, с детками нянчится я еще в силах.

Приехали! Помним мы, как ты со мной да со Славкой нянчилась. Здесь не сиди, там не стой, под ногами не болтайся. Впрочем, того я сказать бабке никогда не осмелюсь.

– Что ты, бабушка, разве ты обуза? – покачала головой я. – Шерсть прядешь, вяжешь, шьешь, а зимой и вовсе при деле будешь. Хотела правнуков, да видно рано пока. Внука, дай боги, еще покачаешь.

– Да неужто Линда тяжелая? – обрадовалась бабка. – Радость-то какая!

– Похоже, к середине зимы родит, – подтвердила я. – Повезет если, то сына.

– Да коль и дочь, да на тебя похожую, то и не страшно, – внезапно вывезла бабка. – Такая как ты любого парня стоит.

Похоже, как я замуж собралась, всем мила стала! Эх, стара стала бабка, смягчилась. И слуг-то наругать не может, и меня вот хвалить вздумала, и внуков захотела. Правду говорят, меняются люди с возрастом.

Я же поднос собрала, в кухню отнесла, да пошла сенных девок искать.

Если кухарки и поварихи женщины в годах, чаще всего вдовы или жены сезонных работников, то в сенные девки, по-столичному в горничные, берут обычно девушек молоденьких, юрких, незамужних. У нас в доме девок не обижают, не притесняют, работать с раннего утра до поздней ночи не заставляют. Дом и не большой, всего-то два этажа и бабкина горница под крышей, шесть спален, да зала, да гостиная со столовой. А сенных девок сразу полдюжины. Балов да приемов весной и летом устраивать не принято, грязи летом немного, окна еще с весны помыты начисто.

Троих девок на лето отпустили по домам в помощь родителям. Остальным и работы-то, что пыль протирать, белье менять и прислуживать кнессе и кнесинкам. Да только у бабки в комнате непорядок, на лестнице песок. Специально в залу заглянула – пыль столбом стоит.

И такая меня злость да обида взяла! Ведь в кнесовом доме не в пример служба чище, чем в родительском! В родительском они бы и готовили, и младших нянчили, и в огород, и скотину покормить, и по воду сбегать, и прясть, и ткать пришлось бы.

Разыскала двоих, дрыхнут в сарае на сене. Хотела за косы оттаскать, еле удержалась. Выговорила им, пригрозила выгнать да новых из деревни взять. Велела у бабки немедленно всё вымыть, да во всех спальнях проветрить, а после во всем доме пыль протереть.

Третья девка обнаружилась в огороде, пришла клубники для мачехи набрать. Велела ей не маяться дурью, а иди в тень. Мачеха подождет и до вечера, а под палящим солнцем внаклонку стоять – мигом дурно станет. Сказала лучше морса на кухне взять, да отнести и мачехе, и бабке, и Славке заодно.

В отличие от женской части прислуги, мужики были заняты делом. Конюхи убирали стойла, дядько Михайло, крепкий старик без одной ноги – главный наш работник – чинил упряжи. Конечно, завидев меня, работники запрятали в сено бутылку с настойкой, но не мне их ругать. Попросила дядьку затопить к вечеру баню, и отец приедет, намоется, и бабку отведем, да и сами пот смоем.

Из всей прислуги в доме постоянно живут сенные девки, конюхи, дядько Михайло да повариха. Остальные приходят из деревни поутру. Обычно в доме еще находятся два мужика в помощь дядьке по хозяйству, но сейчас сенокос – любые руки важны. Дядько в поле не работник, а в доме кнеса ему цены нет. И за слугами присмотрит, и что нужно, починит, и кухаркам тяжелые туши или бочки с капустой поможет донести, и дружинники его уважают. Да и как не уважать, когда он бывший воин, ногу потерявший в настоящем бою? Это сейчас тихо-мирно, и дружина у кнеса скорее для порядку, да чтобы разбойников по лесам ловить, а во времена батюшкиной молодости всякое бывало, и со степью стычки, и северяне войной на нас ходили, и с юга на кораблях враги приплывали по реке.

Благо наш государь, мой дядюшка, человек серьезный: и на речках заставы выставил, и со степью договор подписал, а у северян затишье давно уж. Говорят, в последнее время зимы у них бесснежные, оттого голод и мор бывает. Наш государь даже пару магов к ним послать собирался в помощь. Уж послал или нет – батюшка не сообщил. Сказал только, что ему ехать предлагали, да он отказался. Теперь-то понятно почему – хочет дитя увидеть.

На дворе летом пустота, даже кошки ни одной не видно. Собаки под крыльцо забились, жарко им, бедным. Только цыплята пестрые бегают, им зной нипочем.

И бабка, и я отцу много раз говорили: не дело это, чтобы живность свободно по кнесовому двору расхаживала, перед заезжими людьми стыдно, и кошка нет-нет, да и задерет куренка. Давно бы для цыплят загон сделать и сеткой обнести, но сетку надо в городе покупать, без отца туда не поедешь. Налила собакам воды, да наполнила старое корыто – цыплята поплещутся. Хорошо хоть своего скотного двора у нас нет, один птичник. Мясо да молоко из деревни привозят.

А и съездить бы в деревню, поглядеть, что там творится, но разве что чуть позже, когда зной спадет. Выходило как-то неловко: девкам отдохнуть не дала, а сама без дела маюсь. Вот завтра поутру возьму туес и за земляникой пойду в лес, и Славку заставлю идти. Всё лучше, чем в душной горнице томиться.

Да надо бы стирку затеять, пока дожди не настали, и шторы сменить – все пропылились, и огурцы из деревни заказать – лучше нашей кухарки их солить никто не умеет.

А приедет Волчек к отцу свадьбу решать, согнать всех на охоту. Дичи много нынче, а ледники в подвале пустуют. Летом только у сенных девок работы немного, а у меня всегда дело найдется.

Поднялась в отцовский кабинет.

Линд уже там не было, она, видимо, решила вздремнуть, да и правильно. Родится маленький – не до сна будет. В наших краях не как в столице, у матери дитя не отнимают. Редко когда кормилицу нанимают, если только мать совсем слаба. Лекари говорят, что младенец рядом с родной матерью более крепкий да здоровый растет. А силы магические материнским молоком укрепляются. У Линд дар маленький, но всё лучше, чем никакой. Не отдаст она младенца нянькам, разве что бабка поможет. У отца в кабинете ужас до чего душно, а окна открыть нельзя. Бумаги важные, книги дорогие здесь хранятся. Сюда в его отсутствие только мне и Линд заходить можно.

Не стала задерживаться, выбрала себе книгу из шкафа и к себе в горницу сбежала. Отец для своей матери и для нас разные книги покупал – и про страны дальние, и про обычаи чужеземные, и даже на франкском и галлейском языке имеются. Нас со Славкой обучали на этих языках и разговаривать, и читать, и писать.

Но сейчас я выбрала для себя книгу о любви рыцаря к морской деве. И такие отец покупал, считая, что девицам не возбраняется о любви мечтать, от того браки только крепче бывают.

Взяла и Славке книгу про драконов. Сказки конечно это, но увлекательные. Не бывает драконов, людьми оборачивающимися. Это же законы природы: человек может только в того обернуться, кто ему по весу близок: в волка ли, в медведя, в барса. Ни в белку, ни в зайца, ни в коня – невозможно.

А драконы – они большие, с дом, а то и с гору: куда лишняя плоть денется? Но в книжках что угодно бывает, в этой вот молодая царевна, проданная мудрому дракону в рабство, завоевывает его холодное сердце добрым нравом и скромностью, а потом мстит своим обидчикам…

Мне нравится. У нас такие романтические истории редко случаются.

Эх, а коли Таман меня украл, ведь и про нас можно было бы книгу писать. Только боюсь, конец был бы не такой радужный: померла бы возлюбленная степного хана от расстройства живота или родовой горячки, оставив мужа безутешным вдовцом, а маленького сына сиротой. Поэтому я лучше в высоком тереме на берегу озера проживу длинную скучную жизнь, чем короткую и яркую – в степном шатре.

Постучалась к сестре, откинула засов – снаружи горницу запирали, чтобы не сбежала. То, что она при желании и в окно прыгнет, отчего-то не учитывалось.

Славка быстро спрятала под подушку какую-то небольшую книжку и уставилась на меня испуганно.

– А, это ты, – с облегчением вздохнула она. – Я думала, матушка.

– Я тебе почитать принесла, – сказала я. – Ты, кажется, такую книгу и не видела.

– Да есть у меня… книжечка… – смущенно пробормотала сестрица. – У Агнешки выпросила.

– Покажи, – попросила я.

Славка протянула мне небольшой томик в коже противно-розового цвета. Я открыла на первом попавшемся месте, вгляделась в строчки и немедленно залилась краской. «Рыцарь рванул на своей неверной возлюбленной платье, обнажая высокую белоснежную грудь. Припал горячими жадными губами к ее соскам. Амелия застонала, выгибаясь»

Захлопнула книгу, уставившись на Славку безумными глазами. Встряхнула головой. Да нет, померещилось. О таком в книжках не пишут. Открыла на другой странице.

«Амелия уже ждала его в постели. Из одежды на ней была только полупрозрачная сорочка, не скрывавшая ни ее груди, ни темного треугольника внизу живота. Рональд почувствовал, как его член немедленно налился силой…»

– И как много ты прочитала? – хрипло спросила я у сестры.

– Только начала, – призналась она. – Интересная книга. Там, представляешь, невеста Рональда, думая, что он погиб на войне, выходит замуж за соседа, а он возвращается…

– Славка, – откашлявшись, сказала я. – А у Агнешки откуда такие книги?

Славка пожала плечами. Ее, наверное, это мало интересовало.

Вообще-то Агнешка – замужняя дама, жена младшего сына Борового. Она немногим старше Славки, а по складу характера такая же премилая дурочка. Возможно, после подобных чтений у нее проявляется особое любопытство, которое вполне может быть удовлетворено ее молодым и красивым супругом. А Славке читать об этом совершенно противопоказано. Рано ей еще. Мне-то рано…

– Слав, почитай лучше про драконов, – сказала я. – А эту книжку я у тебя забираю. Она не для невинных девиц. Давай, показывай, где прячешь остальные.

– Больше нету, – покраснела Славка, и я немедленно уверилась, что она прекрасно знает, о чем там дальше написано.

– Ой не ври, – сдвинула брови я. – Отдай по-хорошему, пока матушка не нашла. Сама ведь знаешь, у нее суд скорый. За такое Линд хворостиной не поленится отхлестать.

Славка с печалью извлекла из-под матраса еще две книжонки в таких же противных обложках. Вот же дура, кто под матрасом прячет! В сундук бы закопала, или под подоконником мешочек гвоздиками приколотила. А так сегодня бы и нашли ее книги – я ж велела всем белье перестелить.

– С Агнешкой я еще поговорю, – строго сказала я. – Будет знать, как незамужним девушкам книжки свои неприличные давать.

– А замужним, выходит, можно? – с любопытством спросила Славка.

– Думаю, можно, – ответила я. – Ты мне лучше скажи, за земляникой завтра со мной пойдешь?

– А выпустят ли? – засомневалась сестрица.

– Так по делу же, не по прихоти какой.

– Конечно, пойду, – обрадовалась Славка. – Хоть куда пойду, лишь бы из горницы выбраться!