Миллионные дни

Джордж Генри Смит Имиджикон Перевод М. Нахмансона

Дэндор откинулся на спинку глубокого кресла, обтянутого теплым шелком, дотянулся, позволив своему взгляду сначала прогуляться по высокому потолку дворца и затем упасть на роскошную блондинку, стоявшую на коленях у его ног. Она накладывала последние мазки на его тщательно наманикюренные ногти, в то время как соблазнительная брюнетка с чувственными бедрами и полными красными губами, наклонившись, совала ему в рот очередную виноградину.

Он лениво изучал блондинку, которую звали Сесили, и размышлял о других услугах, предоставленных ею прошлой ночью. Это было прелестно… совершенно прелестно. Но сегодня он чувствовал, что она ему надоела — как и брюнетка, чье имя он не мог сейчас вспомнить, и рыжекудрые двойняшки, и…

Дэндор протяжно зевнул. Проклятье! Почему они все так благоговеют перед ним и всегда стремятся доставить удовольствие? Они ведут себя так, подумал он с кривой усмешкой, что их можно принять за фантазию, сотворенную его воображением — или, скорее, созданную с помощью Имиджикона, величайшего изобретения человечества. Эта мысль показалась ему забавной, и он едва не расхохотался.

— Не правда ли, это чудесно выглядит? — с гордостью заявила Сесили, откинувшись назад, чтобы полюбоваться его законченным педикюром.

Дэндор бросил взгляд на десять сверкающих объектов, венчающих его пальцы, и скорчил гримасу. Ничего глупее он не мог себе представить. Его раздражение усилилось, когда Сесили наклонилась и стала покрывать страстными поцелуями его правую ногу.

— О Дэндор! — промурлыкала она. — Как я тебя люблю! Дэндор подавил желание отвесить хороший пинок по круглому маленькому задику Сесили с помощью той самой ноги, на которую она изливала свою нежность. Он справился с искушением, потому что даже в подобные моменты, когда его жизнь с этими женщинами начинала казаться ему нереальной, он старался быть добрым к ним. Хотя их преклонение и обожание надоели ему до смерти, он все же старался быть добрым.

Итак, вместо того, чтобы пнуть Сесили, он только зевнул.

Эффект был почти таким же. Голубые глаза Сесили расширились от страха; брюнетка тоже подняла встревоженный взгляд от кисти винограда, которую она очищала.

— Ты… ты собираешься покинуть нас? — прошептала Сесили дрожащими губами.

Он снова зевнул и небрежно погладил ее златокудрую головку:

— Совсем ненадолго, дорогая.

— О Дэндор! — жалобно простонала брюнетка. — Ты разлюбил нас?

— Нет, конечно, но…

— Дэндор, пожалуйста, не уходи, — просила Сесили, вцепившись в его ногу. — Мы сделаем все, чтобы ты был счастлив!

— Я знаю, — сказал он, отбирая свою ногу и потягиваясь. — Вы обе очень милы. Но иногда я ощущаю тягу к…

— Прошу тебя, останься, — умоляла брюнетка, падая у его ног. — Мы устроим вечеринку с шампанским. Мы сделаем все, что ты пожелаешь. Мы возьмем еще девушек… Я буду танцевать для тебя…

— Я очень сожалею, Дафна, — сказал он, вспомнив наконец ее имя, — но все эти девушки начинают казаться мне какими-то нереальными… И когда такое происходит, я должен идти.

— Но… — Сесили зарыдала так бурно, что едва могла говорить, — когда ты покидаешь нас… это все равно… как будто… нас выключили из жизни…

Ее слова несколько его опечалили, потому что в определенном смысле это соответствовало истине. Когда он уходил, он как будто бы отключал их. Но было ли это правдой или нет, он не мог ничего с этим поделать; сейчас он чувствовал непреодолимую тягу к другому миру.

Он бросил последний взгляд на потрясающую роскошь своего величественного дворца, на своих прекрасных женщин, на теплое солнце, светящее сквозь окна, — и затем ушел.

Первое, что он услышал, вынырнув из Имиджикона, было дикое завывание ветра; первое, что он ощутил — леденящий холод. Затем до его слуха донесся раздраженный крик жены.

— Наконец-то ты изволил появиться, негодный мозгляк! — пронзительно завопила Нона. — Самое время, недомерок: тебе придется потрудиться!

Итак, он был на Нестронде; он снова вернулся в ледяной ад колониального мира на краю вселенной. Он часто думал, что никогда не сможет вернуться… Но вот он опять здесь… опять на Нестронде и опять с Ноной.

— Ты отсутствовал достаточно долго, — заявила Нона. Она была рослой костлявой женщиной со свалявшимися черными волосами и широким плоским лицом с тонкими губами. Неровные желтоватые зубы тоже не украшали ее физиономию.

«Боже, как она уродлива!» — подумал он. По сравнению с ней Сесили и все прочие выглядели богинями.

— Неплохо, что ты наконец заявился, потому что тут бродят ледяные волки и нам нужен торф, чтобы поддерживать огонь, и еще…

Дэндор стоял и слушал, как она оглашает длиннейший список необходимых дел. Почему бы ей, думал он, не нагрузить чем-нибудь полезным одного из своих приятелей из поселка у горных разработок? Он знал, что ее любовники постоянно крутились тут, когда он отсутствовал. Нона была так же вероломна, как и уродлива. А на планете, где на двадцать мужчин приходится одна женщина, даже для нее представлялось немало удобных случаев.

— …и еще надо починить крышу на сарае для скота, — наконец закончила она. Так как он ничего не ответил, она придвинулась ближе и заглянула ему в лицо. — Ты слышишь меня? Я говорю, что все это нужно сделать!

— Да, я слышу, — кивнул он.

— Тогда не стой тут, как идиот. Садись завтракать, а затем выметайся и берись за работу!

На завтрак был толстый жирный ломоть прогорклой свинины и миска тепловатой овсянки. Задерживая дыхание, Дэндор справился с едой. Затем он натянул свой теплозащитный костюм, набросил меховую накидку и двинулся к двери.

— Подожди, болван! — крикнула Нона, выуживая из кучи хлама на столе лицевую маску. — Ты хочешь отморозить свой нос?

Он быстро напялил маску, чтобы она не заметила его сердитой гримасы, открыл дверь и шагнул наружу. Ветер ударил ему в лицо, швыряя в маску зазубренные кристаллики льда. Это был Нестронд!

Боже мой, почему именно Нестронд? Обозревая унылый ландшафт, он со страстной тоской подумал об относительном тепле только что покинутой хижины. Он подумал о черном ящике, который стоял в углу его убогого жилища. Это был Имиджикон; и стоило сделать только несколько шагов, чтобы…

Но нет, он еще не мог вернуться обратно. Слишком много дел надо было тут выполнить. Итак, вскинув топор на плечо, он двинулся через кучи замерзших отбросов и мусора к древнему торфяному болоту, где жители поселка добывали топливо.

Все долгое утро он резал промерзший торф и складывал его в кучи. Вокруг него ярился ветер; жестокий холод превращал каждый вдох в смертную муку. Наконец, когда на мгновение выглянуло бледное желтое солнце и Дэндор увидел, что оно стоит прямо над его головой, он собрал большую вязанку полуокаменевших веток, тяжелых, как кирпичи. Взвалив хворост на спину, он двинулся обратно к убогим хижинам Нестронда.

Нона грохнула на стол миску с жидким супом и сунула ему кусок черствого хлеба; это называлось обедом. Он молчаливо выхлебал суп и отправился на задний двор копать новую выгребную яму. По сравнению с этим занятием его утренняя работа была легким отдыхом. Казалось, что земля, которую он долбил, замерзла еще в те времена, когда Нестронд сделал первый виток по орбите вокруг своего скупо греющего солнца. К вечеру его спина и ноги мучительно ныли от боли. Яма была выкопана на один фут, когда наступила ночь и он прекратил работу. Пошатываясь, Дэндор отправился в хижину; в голове у него была только одна мысль — спать.

Жуткий вой, который вырвал его из беспокойного забытья, пришел, казалось, из глубочайших бездн ада.

— Что… что это? — спросил он.

— Ледяные волки, кретин! — с ужасом завизжала Нона. — Они на скотном дворе! Выметайся, живо, и прогони их!

Дэндор поднялся на дрожащих ногах, нащупывая свою одежду; в этот момент новое завывание разорвало ночь. Он потянулся за лазерным пистолетом, когда Нона опять завизжала:

— Поторопись! Эти твари могут разнести хлев в щепки!

Он был уже за дверью, сжимая в одной руке пистолет, а в другой — фонарь. Теперь он увидел их, шестиногих громадных зверей, воплощение ужаса. Один, приподнявшись на четырех лапах, рвал клыками балку сарая. Дэндор услышал жалобное мычание обезумевших от страха коров.

Он с трудом двинулся через снежные сугробы к хлеву. По-видимому, тварь заметила его; пылающие яростью красные глаза уставились на Дэндора. На мгновение зверь задержался около растерзанного бревна; затем повернулся и стремительным прыжком бросился на него.

Нападение было неожиданным, и он не успел вскинуть оружие. Он выстрелил прямо от бедра, и луч лазера поразил чудовище в плечо.

Не слишком удачный выстрел. Он шагнул в сторону, когда огромное тело пролетело над ним, и послал разряд в голову монстра. А затем смерть почти настигла его — пока обезглавленная тварь издыхала в снегу, орошая все вокруг кровью. Смерть почти настигла его потому, что он на долю секунды забыл о втором чудовище.

Зверь ударил его сзади и бросил на мерзлую землю. Огромная туша возвышалась над ним; он закричал, когда когти чудовища вырвали клок плоти у него из бедра и страшные челюсти метнулись к его горлу.

Фонарь выпал из его руки, но пистолет был прочно закреплен на ремне, перекинутом через плечо. Он нашарил спуск и ударил лучом максимальной мощности. Сверкающая нить рассекла ноги ледяного волка; зверь свалился на бок, и Дэндор почувствовал себя свободным. Следующим выстрелом он прикончил зверя; затем тьма беспамятства сомкнулась над ним.

Он пришел в себя в хижине. Он лежал на столе; Нона и какой-то незнакомый человек склонились над ним.

— Ну, на этот раз ты влип в хорошенькую историю, — заявила Нона, когда он открыл глаза.

— Ногу придется отрезать, — сказал незнакомец.

— Вы — доктор? — прохрипел Дэндор.

— Единственный по эту сторону от Альфы Центавра, — подтвердил человек.

— Больно… можете вы дать мне что-нибудь?

— Я сделаю вам укол морфия… это последний морфий, что у меня остался. На Земле мы могли бы спасти вам ногу… но здесь… — Он беспомощно развел руками.

Дэндор чувствовал, как яростное пламя боли разливается в его растерзанной ноге. Его лицо исказила гримаса; затем он увидел легкую усмешку, скользнувшую по губам Ноны. Она сказала:

— Когда вы приметесь резать эту ногу — с морфием или без него, — боль, наверное, будет адская, не так ли, док?

— У меня есть немного виски в машине, — пробормотал доктор. — Схожу-ка за ним.

Он вышел. Нона склонилась над Дэндором и посмотрела ему в глаза.

— Это будет действительно больно, голубчик. Так же больно, как мне — каждый раз, когда ты уходил и оставлял меня. Когда ты уходил в свой проклятый черный ящик.

— Нет, Нона, нет! Я не хотел причинять тебе боли. Ты не… — Он почти проговорился, что она не может ощущать боли. Но остановился: он не был уверен, что это — правда.

— Теперь ты не сможешь спрятаться в этой штуке — только с одной ногой, — уверенно заявила она. — Ты останешься здесь, со мной. И ты будешь ласковым и нежным.

— Нона! Нет, ты не поймешь, никогда не поймешь! — Он хотел сказать ей что-то умоляющее, но в это время вошел доктор, держа в руках кварту виски и свой черный саквояж.

— Вот, глотните-ка побыстрее, — сказал он и поднес бутылку к губам Дэндора.

Виски обжигало горло и туманило голову. Но это не слишком помогало.

Доктор резал и пилил. Дэндору казалось, что от пронзительных воплей у него разорвется череп. Почему ремни, которыми его привязали к столу, не лопаются от этих криков? Почему его проклятья не испепеляют двух мучителей, что склонились над ним?

— Ну, похоже, теперь — все, — услышал он слова доктора, когда боль в очередной раз вырвала его из тумана беспамятства. — Мы должны еще прижечь культю, иначе он истечет кровью. У меня нет ничего под руками, но эта кочерга, пожалуй, подойдет. Идите сюда и помогите мне ее нагреть.

Дэндор полностью пришел в себя. Он поймал взгляд, брошенный на него Ноной; затем она искоса посмотрела на черный ящик Имиджикона. Как будто бы сказала вслух: «Теперь ты принадлежишь мне… только мне. Я не дам тебе снова уйти…»

Но она не может!.. Неужели она сделает это? Сквозь охватившую его сознание пелену, вызванную болью, морфием и алкоголем, он попытался ответить на этот вопрос… неужели она попытается излечить его таким способом? Ответа он не знал.

И пока они калили железо, чтобы прижечь кровоточащий обрубок его ноги, черный, похожий на гроб силуэт Имиджикона наполнил его взгляд и его разум.

Если бы не боль, сводившая его с ума, он вряд ли нашел в себе силы, чтобы скатиться со стола и двинуться ползком к черному ящику. Кровавый след тянулся за ним. Черный ящик. В затуманенном сознании билась одна мысль — там, в ящике, избавление от боли, спасение, безопасность.

Он добрался; его никто не заметил. Сделав сверхчеловеческое усилие, он подтянулся вверх и коснулся пальцем кнопки сенсорного замка — единственного устройства и в этой, и в другой вселенной, которое могло открыть Имиджикон.

Сенсор идентифицировал его; крышка откинулась, и он рухнул внутрь — скорее мертвый, чем живой. Имиджикон бесшумно сомкнулся вокруг него.

Затем яркий, солнечный мир возник из небытия, юные прекрасные лица склонились над ним.

— О, Дэндор, милый! — вскричала Сесили, обнимая его нежными, теплыми руками.

— Сердце мое, ты вернулся! — прошептала Дафна.

— Мы так счастливы снова увидеть тебя! — промурлыкала рыжекудрая Терри.

— Счастливы увидеть! — повторила Джерри, ее двойняшка.

— И я очень, очень рад! — уверял Дэндор, внимательно изучая свою ногу… свою превосходную, совершенно целую ногу, которая теперь совсем не болела. — Слава богу! Слава богу! Я вернулся!

Имиджикон сработал! Он сработал снова! Он вырвал его из воображаемого мира и вернул обратно в действительность… чудесную, замечательную действительность!

Дэндор сел и бросил взгляд на свой изумительный, теплый мир… мир Земли двадцать две тысячи трехсотого года. Миновали сотни лет после Мора — страшного бедствия, поразившего мужские гены. Число мужчин уменьшилось до нескольких тысяч, и теперь каждый из них был центром преданного и боготворящего его гарема.

Многие мужчины не были способны вынести такое напряжение. Долгие годы обожания, удовлетворения всех желаний, возможности иметь любую женщину, на которую упал взгляд, — это было так утомительно!

И тогда появился Имиджикон — изобретение, с помощью которого любой сотворенный человеческим воображением мир казался реальным. Некоторые мужчины использовали его, чтобы создавать еще более экзотические и чудесные миры, чем тот, в котором они жили. Но избыток прекрасного только порождал в них еще большую неудовлетворенность.

Дэндор был мудрее. С помощью своего Имиджикона он создал совершенно отличный мир… мир холода и ужаса — Нестронд. Дэндор знал великую правду жизни.

Что хорошего может предложить рай, если его чудеса не с чем сравнивать? Как можно ценить небесное блаженство, если время от времени не вкушать ужасы ада?