Мето. Остров

Глава IV

Тит не спал. Я не заметил этого ни когда сжигал записку на масляной лампе, ни когда возвращался в свою нишу. До меня это дошло только утром: я проснулся рано, а его постель уже была пуста. Я тотчас понял, что он слышал наш разговор и решил, будто мы его предали. Теперь он примкнет к Рваным Ушам. Этим утром он окончательно выбрал, с кем ему быть. Конечно, жаль терять друга, но нам надоели недомолвки, и я чувствую облегчение. Предупреждаю друзей, что буду объясняться сам, если нас спросят, о чем мы вчера совещались. Марк обещает не вмешиваться. Мы ждем допроса, но делаем вид, что ничего не случилось.

Наконец за нами приходит огромный космач. Мы все идем за ним, ни о чем не спрашивая.

Прием гораздо прохладнее, чем когда нас вызвали для разговора о мертвых птицах. Вожаки, прежде чем заговорить, буравят нас взглядами, чтобы накалить обстановку и напугать — так прежде делали Цезари. Не знаю, как другие, но я нередко оказывался в подобной ситуации, и мне почти смешно.

— Ну, малыши, мы ждем ваших объяснений. Говорите коротко и убедительно.

Я смотрю на своих товарищей, как бы спрашивая разрешения говорить от их имени. Они согласно кивают. Я начинаю:

— Полагаю, Тит сообщил вам о разговоре, который состоялся вчера между нами четверыми. Я знаю его честность, он ни за что не исказил бы наших слов. Вам известно, что сейчас мы не принимаем ни одно решение без вашего ведома. Но для начала нам потребовалось самим проанализировать ситуацию. Зная, сколько хлопот мы принесли общине за все это время, мы решили сегодня же утром все вам рассказать. Сам я убежден, что это лишь отвлекающие маневры, спланированные людьми из Дома и направленные на то, чтобы вернуть обратно Марка.

Космачи молча переглядываются, затем их вождь говорит:

— Мы полагаем, что вы держите слово. Но у меня вопрос: почему к вашему разговору не был допущен Тит, ваш «друг»?

— Мы не хотели склонять его к тому, чтобы он принял нашу сторону.

— Ну так знайте, что теперь он с нами. И вбейте, наконец, себе в голову, что самое важное здесь — безопасность. Вы не вправе иметь какие бы то ни было секреты от нас. Мы должны знать обо всем. К тому же здесь только мы способны отобрать полезную информацию. Марк, сегодня ты останешься с нами. Остальные продолжат сжигать мертвых птиц. Предупреждаем, что в следующий раз наш разговор будет коротким.

— А что вы сделаете ребенку, который заговорил со мной? — спрашивает Марк, прежде чем мы уходим.

— Не твоего ума дело, — рявкает Каабн.

На берегу Финли жестами просит объяснить, зачем нас вызывали в Первый Круг. Вдалеке я вижу Тита, он бредет, понурив голову. Я устраиваю так, чтобы нас с ним определили на уборку одного участка: мне нужно с ним поговорить. Колченогий показывает нашей группе, где пролегает граница с территорией Дома: там торчит маленькая скала, напоминающая голову хищной птицы. Мы подбираем окоченелые трупы пернатых. Когда приходит время предать их огню, я подхожу к тому, кого все еще считаю своим другом. Он не сводит с меня глаз. Не знаю, чего мне хочется больше: упрекнуть его или просить прощения.

— Тит, мы на тебя не сердимся. Мы отстранились от тебя, и ты был волен сделать свой выбор. Нам печально терять тебя и видеть, как ты сближаешься с другими.

— Я хочу как можно быстрее стать своим для Рваных Ушей, хочу, чтобы они меня уважали. Я никогда не забуду того, что мы пережили вместе, но мне нужно расти. И если для этого нам придется расстаться, то так тому и быть, хотя мне жаль!

Во время завтрака Финли дает нам заглянуть к нему в рот. Мы видим, что слой клея стал чуточку тоньше. Он пишет нам на песке, что ускорить процесс не так-то просто: если он будет безостановочно стирать клей языком, то заработает кровотечение и потерю вкуса. Октавий, которого явно беспокоят страдания нашего нового друга, предлагает свое решение:

— Можно отодрать нашлепку и положить ее на ночь отмокать, чтобы она быстрее растворилась. А по утрам приклеивать ее каким-нибудь пищевым клеем.

— Пищевым клеем? — удивляется Клавдий.

— Например, сахаром. Когда его нагреваешь, добавив немного воды, он плавится, а потом при охлаждении затвердевает. Цветом он, кстати, очень похож на этот клей. Ну, и вкусно. Правда, можно обжечься. Я сегодня ночью провел испытания над масляной лампой. Посмотрите, что у меня вышло.

Октавий открывает рот и показывает верхние зубы. У самой границы с деснами на эмали красуется кривой рыжеватый нарост. Он с улыбкой проводит по нему языком. Финли наверняка не откажется от такой замены.

Марк присоединяется к нам во второй половине дня. Настроение у него приподнятое, будто ему удалось всех обвести вокруг пальца. Я опасался, как бы эти скоты не стали над ним издеваться или, чего доброго, избивать, и теперь чувствую, что за этой напускной веселостью явно что-то кроется. Я стою у костра, он подходит ко мне.

— Все в порядке? — спрашиваю я.

— Да, они не усомнились в моих показаниях. Заставили повторить каждое слово, чтобы записать, и попросили поставить подпись. Сказали, что обыщут все пещеры, чтобы найти доказательства моим словам. Они хотели удостовериться, что я не отправлюсь туда в одиночку, и я им пообещал.

— Так ты не пойдешь?

— Нет, не пойду… в одиночку. Я им клятвенно обещал.

Марк буравит меня взглядом и добавляет:

— Я не пойду один, ведь ты пойдешь со мной.

К сожалению, я знаю, что он не шутит. Мне известно его упрямство. Помню, как в Доме он мог целый день дуться на меня за то, что я слишком рискованно себя вел. В прежние времена он был робким, и опасаться за него не приходилось. Но после мятежа он почувствовал себя непобедимым. Вожаки из Первого Круга, должно быть, все ему уже растолковали, и мои доводы будут напрасным сотрясением воздуха. Тем не менее я пытаюсь его убедить:

— Ты не задумывался над тем, что случилось с тобой во время битвы? Возможно, ты потерял сознание из-за того, что они вкололи тебе какую-то гадость. А сейчас пытаются заполучить тебя обратно. Думаю, они удивились, что ты сбежал вместе с нами, ведь они столько лет запугивали тебя. Уверен, что Юпитер и его люди готовы в лепешку разбиться, чтобы тебя вернуть.

Он мрачнеет. Я рад, что мои слова не пропали даром, однако понимаю, что убедить его не так просто.

— Поговорим об этом после, — говорит мне Марк на прощание.

Вечером нас впервые подзывают к костру. До сих пор мы наблюдали этот ритуал издали. Вот все кланы собираются, каждый в своем углу. Мы слушаем их разговоры, но не все в них понимаем. Несколько космачей отходят в сторону: начинаются разнообразные бои, как, например, битва на приставных лестницах. Двое противников, буравя друг друга взглядом, выбирают момент начала боя. Две лестницы стоят поблизости, метрах в двух одна от другой. Каждый боец взбегает на несколько ступенек, и оба с силой толкают друг друга, кидаясь вперед. Участники бьются головами, кулаками и ногами. Каждый старается, чтобы его соперник потерял равновесие и оказался на земле. Сегодня оба падают одновременно, взметая клубы пыли. Они встают, обмениваются дружескими возгласами и пожимают друг другу руки. Один из них объявлен победителем — возможно, он коснулся земли на одну-две секунды позже другого. Разглядывая стоящих рядом бойцов, я замечаю, что на их лицах и одежде начертан один и тот же знак: два маленьких треугольника острым углом вниз; они напоминают клыки дикого зверя. Первого из бойцов зовут Бакан. Это он сотрясал мою кровать, когда я лежал с заклеенными глазами и был одинок и беззащитен. Его приятеля зовут Накаб. Эти имена составлены из одних и тех же букв, как и два других, что были высечены под масками на «стене гримас»: Анбак и Акбан. Я так и эдак переставляю буквы… Кабан! Значит, это клан Кабанов. Скоро я разгадаю и остальные имена.

Новые бои затеваются возле резервуаров с грязной водой. Парни хватают друг дружку за космы и бороды, пытаясь макнуть соперника лицом в воду. Похоже, моим друзьям это зрелище по душе. Я оглядываюсь в поисках знакомого лица, с кем можно было бы пообщаться. Узнаю лишь монстра-солдата, которого встретил в пещере с масками. Он стоит на отшибе, прислонившись к стене. Я подхожу к нему:

— Можно присесть рядом с тобой?

— Если больше не боишься меня, то добро пожаловать. Хотя зовут меня Страшняк.

— Ты не принадлежишь ни к одному из кланов?

— Смотрю, ты уже разобрался с нашей системой имен? Мне говорили, что ты башковитый — значит, не обманули. Еще мне известно, что ты большой любитель задавать вопросы.

— Больше всего я люблю выяснять, что к чему.

— И еще изучать людей. Итак, ты понял, что некоторые члены общины находятся вне круга. Если кто-то ослаб, устал или болен и не может сохранять свой ранг в иерархии, он выбывает из игры. Его терпят только за прошлые заслуги. Он теряет свое имя, полученное при инициации, и это имя высвобождается для нового члена; ему же он уступает и свое право голоса на собраниях. Я охотно продолжу свой рассказ в следующий раз, а сейчас мне пора на боковую: я уже не молод и быстро устаю. Ах да, чуть не забыл: если тебе вдруг захочется сделать какую-нибудь глупость…

— С чего бы это мне хотелось делать глупости?

— Все время от времени совершают безрассудные поступки, обычно из благородных побуждений, например во имя дружбы. В общем, если однажды тебе захочется сделать что-нибудь в этом роде, посоветуйся сначала со мной. У меня большой опыт по этой части, и я смог бы тебе помочь. Спокойной ночи, Мето.

— Спокойной ночи, Страшняк.

Вернувшись в наш угол, мы ждем, пока все уснут, чтобы помочь Финли испробовать изобретение Октавия. Финли принадлежит к клану Филинов, что вполне логично для сторожа. К счастью, его ниша находится неподалеку от наших. Мы с Октавием поможем новому другу в первый раз проделать операцию, а Марк и Клавдий постоят на стреме: они подадут нам знак, если кто-то проснется. Я снова вспоминаю наш с Марком спор. Едва ли он меня послушается. Меня обнадеживает лишь то, что без меня, в одиночку, он туда не сунется. А я постараюсь по возможности отсрочить эту авантюру. Могу ли я рассказать об этом Страшняку? Кажется, он хорошо меня понимает. Будто читает мои мысли. Если бы не открытый и добрый взгляд, я бы его опасался. Но я, напротив, готов ему довериться.

Октавий стискивает мне руку. Пора. Прижимаясь к стенке, подходим к нише Финли. Октавий забирается в углубление, проделанное метрах в двух от земли, а я остаюсь на лестнице и держу лампу. Мой приятель достает из карманов металлическую чашку, фляжку, суповую ложку и складной нож. Сначала он пытается поддеть нашлепку у верхней десны Финли, который тихо стонет и выхватывает у Октавия нож, чтобы закончить операцию самому. Ему это удается через несколько мучительных минут. На глазах его выступают слезы. Октавий выливает содержимое фляги в чашку, и Финли опускает туда свой намордник. Он делает глубокий вдох, прежде чем заговорить:

— Спасибо вам, друзья. Приходите через шесть часов, чтобы припаять мне намордник обратно. Спокойной ночи! Хотя подождите…

Он высовывает голову и прислушивается. Затем дает мне знак залезть в его нишу. Вдалеке слышен шум. Сюда движется группа парней. Они выкрикивают фразы, смысл которых мне непонятен. Когда они приближаются, Финли прижимает нас к задней стенке ниши. Если нас здесь заметят, то заподозрят неладное и раскусят нашу уловку. Их человек двадцать, они размахивают руками и вопят. Несколько минут спустя Финли шепчет:

— Они отправились охотиться на того ребенка.

Кажется, я едва успел сомкнуть глаза, как Клавдий тихонько будит меня. Я спускаюсь. Октавий заметно волнуется. Финли встречает нас широкой улыбкой. В левой руке он держит намордник, который вроде бы за ночь стал потоньше. Мы выставляем часовых. Октавий вынимает из кармана щепотку сахара и кладет ее в ложку. Финли деловито в эту ложку плюет. Я едва сдерживаюсь, чтобы не засмеяться. Через несколько секунд сахар превращается в рыжеватую жидкость. Октавий осторожно распределяет ее по внутренней стороне намордника и секунд через десять протягивает приспособление нашему другу-сторожу, а тот прижимает его к зубам. Несколько секунд мы с беспокойством наблюдаем. Немного погримасничав, Финли поднимает большой палец в знак победы. Мы с Октавием беззвучно разеваем рты, что символизирует победный клич, и отправляемся в наши ниши, чтобы успеть еще чуток вздремнуть перед побудкой.

По дороге к берегу Клавдий рассказывает нам, что ему удалось подслушать насчет ночной экспедиции:

— Они рыскали повсюду часа два, но ничего не обнаружили. Кажется, они думают, что никакого ребенка не было и показания Марка сплошная фальшивка или что ребенок был предупрежден об их намерениях. В обоих случаях мы опять под подозрением.

Он оборачивается к Марку, но тот и усом не ведет. Я пользуюсь случаем и рассказываю друзьям о моем вчерашнем разговоре с бывшим монстром-солдатом.

— Может, Страшняк означает «страшный» и нам следует его опасаться? Ну как с Колченогим, он ведь немного прихрамывает.

— Нет, я думаю, что смысл его имени в другом, но в чем именно — не знаю.

— Ну а что с кланами, ты понял? — спрашивает Клавдий.

— Да. Сами посудите: Цианук, Куциан, Цукиан, Акуцин? Ну-ка, пошевелите мозгами!

Мои приятели озадаченно молчат. Но мы уже пришли на место работы.

Я в одной группе с Марком, который, конечно же, не изменил своего намерения. Он не хочет упустить малейшую возможность что-то разузнать о своей семье.

Мы направляемся к колонии птиц, которые гнездятся в камнях. Нас встречает враждебный птичий гомон. Самые бойкие пытаются клюнуть нас в голову. Колченогий решает отступить, уверяя, что птицы не заражены.

— Это добрый знак, — говорит он. — Те, вчерашние, должно быть, подцепили болезнь где-то на стороне и прилетели сюда умирать. Наверное, здесь их родина, куда они возвращаются каждый год, чтобы дать потомство.

После обеда мы собираем хворост и щепки. Марк незаметно уводит меня к своей «семейной пещере». Он обследует ее. Я на стреме. Марк заглядывает чуть ли не под каждый камень. Потом возвращается. В его руке записка, которую он тут же мне зачитывает:

— Я так и знал. Представь, этой ночью мне снилось, что я встречаю своего брата, — шепчет он мне на выходе.

— И на кого он похож?

— На тебя! В общем, я хочу поскорее увидеть его наяву!

Теперь я знаю, что не смогу избежать «глупости», о которой говорил Страшняк, и вздыхаю:

— Дай мне три дня, чтобы подготовиться к встрече.

Когда я подхожу к Клавдию, он смотрит на меня с укоризной:

— Неужели вы там были? Мне кажется, за нами теперь следят!

— Если меня спросят, я скажу, что отговорил Марка, но он захотел вернуться туда в последний раз.

— Насколько я понимаю, он не отказался от своей затеи?

— Нет. Нужно выиграть время, но я не знаю, как это сделать.

— Он хочет пойти туда ночью, верно? Значит, его можно подпаивать по вечерам снотворным, как это было в Доме.

Пересказав Клавдию наш разговор со Страшняком, я сообщаю ему, что хотел бы теперь посоветоваться с бывшим монстром-солдатом. Мой друг не доверяет ему: он считает, что это шпион на службе у Первого Круга. Наверно, они обязали его втереться к нам в доверие и выведать наши тайны: они поняли, что силой не добьются от нас ничего.

— И потом, — добавляет он, — ты же всегда во всем сомневаешься! Разве тебе не кажется странным, что ты познакомился с ним как раз в тот день, когда нас вызвали на Первый Круг?

Конечно, я уже об этом думал, однако чутье подсказывает мне, что Страшняк — человек надежный. Но как мне объяснить это Клавдию?

За ужином народ шумит: завтра на берегу состоится матч по инчу. Большие сборища подвергают общину опасности, и потому Рваные Уши хотели сохранить новость в тайне как можно дольше. Они собираются маленькими группками и обсуждают стратегию игры. Не думаю, что в этом матче будут соперничать кланы, поскольку не вижу, кто бы мог противостоять Кабанам, которые объединяют самых мускулистых членов общины. Я ищу взглядом Страшняка. Клавдий неодобрительно качает головой. Я жестом его успокаиваю: нет, сегодня я не стану открывать все карты своему новому знакомому.

— Привет, Страшняк!

— Привет, Мето! Хочешь узнать подробности охоты на ребенка, которую затеяли из-за твоего приятеля Марка? Знай, что здесь такого рода новости воспринимаются очень серьезно. Дом несколько раз разрабатывал хитроумные сценарии с использованием малышей, якобы уцелевших при кораблекрушении. Община их принимала и потом дорого платила за свою доверчивость. Так что теперь они очень осторожны… Что еще ты хотел спросить?

— Одному моему товарищу никак не заснуть по ночам. Наверное, он привык к снотворному, которым нас пичкали в Доме. Из-за этого он очень…

— Не волнуйся. Скажи просто: тебе нужно, чтобы твой товарищ крепко спал.

— Ну, точнее, ему нужно спать…

— Мне кажется, это примерно одно и то же. Единственное место, где можно добыть снотворное, это Промежуток…

— Я был там, когда находился при смерти, там лечат серьезные раны, но мне известно, что это место священное и запретное. И еще, нельзя говорить о том, кто… Тогда как же мне попросить снадобья для моего друга?

— Значит, придется поискать другое решение.

— Я подумаю. Доброй ночи, Страшняк!

— До завтра, Мето!

Жаль, он ничем не помог мне. Придется действовать одному. Я слышал, что дверь, ведущая в Промежуток, не заперта. Парни испытывают такой трепет и ужас, что даже близко не подходят к запретной двери. Но я-то знаю, что за дверью нет ничего волшебного, я уже видел того, кого они называют Шаманом, и до сих пор жив. Не пойти ли мне на боковую пораньше, чтобы выспаться? Финли сказал, что справится теперь сам со своим намордником. Меня догоняет Октавий:

— Мето, я вижу, ты тоже с ног валишься? Хотел тебе сказать, что можешь на меня рассчитывать.

— Знаю, Октавий. Спокойной ночи.

Утром Неохамел сообщает, что мы должны подготовить площадку для игры. Он объясняет нам, что матч назначается каждый раз в новом месте, чтобы солдаты не устроили западню. На матч собираются около двух третей общины. Нам предстоит проверить инвентарь и произвести необходимый ремонт. Конечно, я и не мечтал об участии, но роль прислуги мне не нравится. В такие минуты я начинаю понимать Тита и его желание как можно скорее пройти инициацию. Еще я вспоминаю Оптимуса и других слуг в Доме: они ведь ежедневно работали на нас в течение нескольких лет, а мы никогда о том не задумывались. Им не удалось воспользоваться мятежом и изменить свое положение. Сколько их погибло? А сколько были наказаны и продолжают влачить жалкое существование?

Марк пользуется случаем, чтобы спросить Неохамела, когда нам снова разрешат помыться в душе.

— Как, уже? — усмехается Неохамел. — Я поговорю с Акуцином.

Сначала мы забираем корзины, в которых лежат отдельные детали доспехов для инча. Мы должны проверить ремешки и кое-где их подлатать. Октавий показывает нам, как взяться за дело: мы потрясены тем, как ловко он сумел продеть нить в игольное ушко. Я, оказывается, никогда и не задумывался о том, как шьют и чинят одежду. Устроившись с починкой под деревьями, мы заводим разговор об именах.

— Значит, наш друг Акуцин — это Куница, так? Но его символ — длинная капля. Почему? — спрашивает Клавдий.

— Мне кажется, что это хвост куницы. Хотя я не вполне уверен.

— А Неохамел — Хамелеон, — подхватывает Октавий. — Их символ — хвост в форме буквы S. Наш друг Финли — Филин, и у него на лбу нарисован круглый совиный глаз. А кто у них еще?

— Я слышал имя Бретук, значит, он принадлежит клану Беркутов. Их знак — равнобедренный треугольник, повернутый вправо и разделенный медианой…

— Это же птичий клюв, так и говори, Мето, что ты нас морочишь, — смеется Марк.

Все хохочут. Мне приятно слышать их смех, пусть даже они потешаются надо мной.

Матч назначен на берегу, неподалеку от главного входа в пещеру. Играют две большие команды, по двенадцать человек. Площадка расчерчена в соответствии с числом игроков. Зрители сплошной стеной выстраиваются по краям. На торсах двух космачей, стоящих на противоположных концах площадки, закреплено по корзине кубической формы. Обмундирование Рваных Ушей — это кое-как расставленные (под размер здоровяков) и кое-как залатанные доспехи из Дома. У самых крупных космачей между деталями доспехов зияют большие прорехи. Игроки носят отличительные повязки, Красные будут играть с Черными.

Матч начинается, и вскоре я понимаю, что зрители принимают в нем непосредственное участие. Как только игрок приближается к границам поля, они выставляют ступни, чтобы его коснуться. А когда близится бросок, космача с корзиной зрители сзади подпирают так, что чуть ли не выпихивают на площадку. Впрочем, игроки тотчас отправляют его на место. В отличие от матчей, проводившихся в Доме, правила игры тут не совсем понятны. Космачи бросают мяч сильно, но не слишком метко. То и дело вспыхивают конфликты, но их улаживают без остановки матча. Да и кто бы мог остановить игру? Судьи здесь нет. Но вот Черные требуют остановить игру: нужно унести раненого. Это забойщик, зовут его Гаюдак. Зрители расступаются, чтобы дать ему дорогу. Игра тут же идет дальше, с новым игроком — безбородым. Когда он оказывается неподалеку от меня, я вижу, что это Тит. Они взяли Тита! Конечно, он гордится, что его взяли в игру, но каково ему сейчас? Явно не сладко. Он внедряется в ряды противника. Огромный Кабан его прикрывает. Потом оба на миг застывают. Очевидно, они что-то задумали. Верзила хватает моего друга и со всей силы швыряет под ноги зрителей. Ударившись о землю, Тит перекатывается, затем вскакивает, рыча от боли. Мяч неожиданно летит прямо на него. Он хватает его зубами на подлете к земле и не глядя отправляет в самую корзину. Игроки не прыгают и не кричат от радости — они бросаются на Тита и накрывают его своими телами. В один миг выстраивается потная и вопящая пирамида, которая раскачивается из стороны в сторону. Через несколько минут она рассыпается. Товарищи по команде победно несут Тита на руках. Многие игроки откашливаются и отплевываются: при столь яростной игре в инч они наедаются песка.

Стена зрителей награждает победителей ликующим ревом, затем все они разбредаются кто куда. Игроки устремляются к морю. Они скидывают доспехи и с криками бросаются в холодную воду.

Нам же теперь предстоит собрать и рассортировать обмундирование и инвентарь, замочить в воде доспехи, чтобы смыть с них следы крови и пота. Проходя мимо нас, герои дня не удостаивают нас взглядом — даже Тит, который прямо-таки сияет. Марк отправляется узнать, как себя чувствует Гаюдак; у того сломан нос и небольшое сотрясение мозга, без потери сознания.

— То есть пустяки, — комментирует мой друг.

Мы молчим. Никому не хочется обсуждать матч, от которого у нас остался неприятный осадок.

— Скажи, Мето, а Гаюдак — это какой клан?

— Гадюки. Они бесшумно ползают в высокой траве и между скал, иногда гнездятся в расселинах. Их укусы бывают смертельны. Вспомни уроки биологии! Мы их проходили.

— Да, конечно… Я даже помню, как действовать, чтобы предотвратить распространение яда и не дать ему достичь сердца.

За нами приходит Акуцин: наконец-то нам разрешают снова отправиться на помывку в душ. На сей раз он будет лишь наблюдать за нами и вмешается только в случае серьезных нарушений. Клавдий идет впереди. Он в прошлый раз запомнил дорогу и теперь шагает уверенно. А я не смог бы, наверно. Сегодня нас меньше, чем в прошлый раз. Однако наш провожатый велит нам разбиться на две группы. Кто не моется, должен быть начеку и в случае опасности дать сигнал другим. Пока мы ждем, Марк шепчет мне:

— А ты заметил, что мы находимся над моей «семейной пещерой»? Она в нескольких десятках метров. Когда мы туда пойдем, у нас будет надежное оправдание, если нас застукают.

Мне не хочется ему отвечать. Сейчас мой друг меня раздражает. Я весь в мыслях о предстоящей вечерней вылазке и о том, насколько она рискованна.

Мы возвращаемся в пещеру, и Акуцин замечает, что у нас большой прогресс: никто по дороге туда и обратно не потерял белья.

— Вот и отлично. В следующий раз пойдете самостоятельно. Только всегда сообщайте кому-нибудь о вашем походе в душ. Спокойной ночи, ребята.

Я лежу в своей нише и жду, пока все заснут. Стараюсь мысленно представить себе дорогу до Промежутка.

Наконец все угомонились. Если я протяну еще немного, то и сам засну. Я бесшумно спускаюсь и подхожу к одному из резервуаров с грязной водой. Обрызгиваю руки и лицо водой, затем припудриваю мокрую кожу пылью. Иду, прижимаясь к стене, а когда прохожу мимо нижних ниш, то пригибаюсь. Вот уже позади Хамелеоны, затем Куницы и, наконец, Кабаны. Я подскакиваю от неожиданности, когда один из верзил всхрапывает во сне. Ну вот я и пришел. Прежде чем войти, я прислушиваюсь. До меня доносится лишь мерное дыхание спящих. С трудом приоткрываю тяжелую дверь и шмыгаю внутрь. На полу горят масляные лампы. Я узнаю таинственные надписи на стенах. В глубине я различаю полки, заставленные коробками с лекарствами. Все в отменном порядке. На стуле лежит толстая книга под названием «Основы скорой помощи». Я беру ближайшую лампу и просматриваю надписи на коробках в поисках снотворного. Минут через десять мне попадаются четыре флакона с белыми таблетками: сильнодействующее снотворное, рекомендованное при тяжелых операциях, таких как ампутация конечностей. Я извлекаю из нескольких пузырьков в общей сложности полтора десятка таблеток. Так будет не слишком заметно. Ставлю лампу на место и иду к выходу. Меня привлекает странный запах, исходящий от спящего Шамана. Вжавшись в стену и едва дыша, я стараюсь его разглядеть. Длинные волосы скрывают верхнюю часть лица. Вижу подбородок, совершенно лишенный растительности. Прежде чем выйти, я приникаю к двери и прислушиваюсь, нет ли за ней подозрительных звуков. Все тихо. Я возвращаюсь в свою нишу.

Я устал, но мне не спится. Передо мной вновь всплывает лицо Шамана: лицо большого ребенка. До сих пор я знал только двоих, кто страдал недугом, не позволявшим человеку взрослеть.