Месть самураев

Глава 8.
Подвиг ронинов

Как-то незаметно город зазеленел. Дали спрятались в изумрудной дымке. Дух рек: Ёда, Окигаву и озер, смешиваясь с запахом цветущих садов и пробивающейся зелени, насыщали воздух бодрящими запахами весны. Теперь над столицей сквозь густую зелень деревьев проглядывали только две башни: на северо-западе – изумрудная Нефритового дворца, а на северо-востоке красная – Яшмового. Черная крыша храма Каварабуки, изогнутая на китайский манер, приземистая, как черепаха, пряталась в купах деревьев.

Никого не арестовали. Однако встревоженный Гёки призвал своих сторонников. Он давно подозревал, что в их ряды затесался предатель. Поэтому, когда погибли Сампэй и Тэрадзака, он понял: что-то происходит и пора определиться в своих действиях.

Гёки, как и капитан Го-Данго, когда-то был сёки. Он командовал седьмой бригадой лучников, состоящей из полуторы тысяч человек, и знал толк в стрельбе. Его правая рука и плечо были деформированы от постоянных тренировок с луком – особенно с дайкю. При обороне крепости Фудзикава в горной провинции Ивасиро он один сдерживал врага в течение двух лун, пока не подошли основные силы субэоса Камму – отца Камаудзи Айдзу. Крепость Фудзикава имела ключевое значение для контроля сразу над пятью юго-восточными провинциями, потому что находилась на перекрестке пяти горных дорог. За этот подвиг Гёки было пожаловано имение Мито в самой плодородной части страны – на равнине Синано. Правда, когда господин Камаудзи Айдзу впал у регента в немилость, имение у Гёки забрали бойкие соседи, и это обстоятельство спасло ему жизнь, потому что о нем просто забыли – вокруг господина Камаудзи Айдзу вращалось достаточно много более знатных и богатых людей, которые не успели от него вовремя откреститься. Большинство из них погибло вместе с ним, и Гёки, который мечтал кое-кому из них отомстить, теперь был только рад, что все так сложилось, и ни о чем не жалел.

Восемь командиров пятерок: Бидацу, Тороян, Иэясу, Вайрочан, Фудзивара-но Кинто, Сёнагон, Асамура, Хитомари сидели у него в доме на циновках, пили сливовое вино, густое, как джутовое масло, желтое и коричневое чанго и были рады увидеться вновь. Все они служили вначале под крылом субэоса Камму, а потом и господина Камаудзи Айдзу. Все они пострадали. Все они в одночасье лишились источника существования и стали ронинами. Не было только одного – Умако, и Гёки казалось, что это неспроста, ведь Сампэй и Тэрадзака как раз входили в его группу.

Не было также и капитана Го-Данго, которого Гёки тоже пригласил. Однако во-первых, Го-Данго не был командиром пятерки. Во-вторых, Гёки доверял ему, как самому себе, а в-третьих, Го-Данго рассказал ему, что у него на примете есть очень нужный человек, который один стоит тысячи воинов и что этот человек готов к ним примкнуть, но только при условии анонимности. И самое главное – Гёки чувствовал, что капитану везет. Есть такого рода везунчики, думал он, абсолютно не завидуя. Везунчики, которым покровительствуют Боги. Все у них в жизни получается само собой. Может, и нам что-нибудь перепадет от его везения?

– А Умако? – спросил Гёки, когда все командиры расселись на циновках. – Где Умако? – он даже еще раз оглядел товарищей, боясь, что в сумрачной комнате просто не приметил его. Из соображения безопасности ставни на окнах он не отрывал с ночи. Свет падал только из двери и окна, выходящих во внутренний дворик сада.

– Уехал на родину, в Кото, – ответил высокий и худой Бидацу, отрываясь от пиалы с темным крепким чанго.

Он пришел последним, и его мучила жажда. Кото находилось на острове Сикоку, и чтобы добраться до него, нужно было потратить не меньше пяти дней.

– Почему ты сразу мне не сказал? – удивился Гёки, сверкнув темными проницательными глазами.

– Он только вчера прислал письмо, – оправдываясь, возразил Бидацу. – К чему такая спешка?

Его худое, загорелое лицо человека, который много времени проводит на свежем воздухе, еще больше вытянулось от обиды. Бидацу зарабатывал себе на жизнь тем, что гонял на побережье скот и бывал в столице наездами. Он не был в курсе последних событий и поэтому обиделся: разве можно подозревать друзей, которые объединились ради правого дела? Разлеглись здесь, подумал он, бросая на Гёки неприязненный взгляд.

– Нас разоблачили! – объяснил Гёки, понимая, что разговор будет трудный, ибо все эти люди прожили тяжелую жизнь самурая, знали толк в ратном деле и имели свое мнение на все случаи жизни.

– Не может быть! – подпрыгнул горячий Вайрочан. – Никто не предал бусидо! – он закрутил головой, с вызовом вглядываясь в лица товарищей.

Как самый молодой, он не должен был вмешиваться в разговор прежде времени, хотя должность писаря в городском управлении приучила его к самостоятельным суждениям. Если бы кто знал, что устроил его туда через своих хороших знакомых Гёки. Но Вайрочан, похоже, не уважал старших и сейчас не мог сдержаться. Однако если бы Гёки были снисходительней, он бы понял, что Вайрочан просто горд тем, что его выбрали командиром пятерки.

– И все-таки это так, – терпеливо сказал Гёки. – Убиты Сампэй и Тэрадзака, а в их доме мы обнаружили эмблему городских стражников.

– Пора действовать немедля! – высказался самый старший из всех, Иэясу.

Он начинал службу, еще когда субэоса Камму был юным, как господин Камаудзи Айдзу. Теперь его щеки покрывала седая борода, но он походил на крепкий белый дуб и умел здраво оценивать обстановку. Улыбка у него была под стать лицу – мужественная и честная.

– Убьем одного Ходзё Дога! – предложил он. – И дело с концом!

Иэясу нигде не работал, но на какие средства он существовал, никто не знал. Должно быть, у него где-то кубышка зарыта, думал Гёки.

– Точно! Убьем симатта! – вскочил худой и костлявый золотарь Фудзивара-но Кинто.

Для маскировки он работал чистильщиком каналов Нефритового дворца и пах соответствующе. Поэтому он сидел в стороне от всех и цедил свое вино, говоря всем своим видом, что занимается грязной работой исключительно по заданию Гёки и для пользы заговора – чтобы только бывать за нефритовыми стенами дворца. Фудзивара-но Кинто служил в тёдзя, точнее, в подразделении суппа, но не поднялся выше банси из-за скверного характера и неумения подчиняться. С годами он заметно остепенился и хорошо стал разбираться в своем деле тёдзя, однако карьера у него не получилась, потому что на нем стояло клеймо строптивца. Теперь же по роду занятий ему доводилось бывать в обоих дворцах, и он знал кое-что, например, о существовании сливных каналов, через которые можно было проникнуть во дворец. Это был один из вариантов. Фудзивара-но Кинто изготовил ключи от решеток, которыми перегораживались каналы, но оставались сомнения в надежности подземного пути, потому что по большим праздникам подобные потаенные места охранялись тщательней всего, к тому же их могли перекрывать дополнительными решетками.

– Если мы убьем только регента, – терпеливо, как малым детям, начал объяснять Гёки, – завтра придут его сыновья, и наша кровь будет напрасна.

Да и какой смысл в преждевременном выступлении, когда все три врага находятся в разных местах: регент – в своем Нефритовом зеленом дворце под надежной охраной гвардии и хирака, старший сын, Такэру – в Сайто на острове Кюсю выбивает налоги, младший, Коксинг – уехал учиться искусству политики в Ая. Нет, надо ждать праздника благодарения за первый рис, который праздновался девятого числа пятого месяца, когда все трое соберутся в столице. Тогда удар будет нанесен наверняка.

– Что же, так и будем сидеть, пока нас не перебьют по одиночке?! – возразил из своего угла Бидацу, самый рассудительный из них – рассудительней даже Иэясу. Ничего не могло его вывести из себя, словно он специально демонстрировал всему свету твердость духа и силу воли.

Бидацу служил простым асигару, командиром пятерки, но к его мнению прислушивались как к мнению бывалого солдата. Много молодых жизней асигару он спас своим достойным примером.

– Как вы не понимаете?! – вступил в спор Асамура, маленький человек с желтой кожей. – Как вы не понимаете, что регент только и ждет, чтобы мы раньше времени обнаружили себя. К тому же нас слишком мало.

Он был опытным бойцом, сотником, владевшим стилем синкагэ-рю, который пришел к людям прямо от бога Касима. Действительно, даже очень опытному фехтовальщику трудно было его победить. За всю свою жизнь Асамура не потерпел ни одного поражения. Официально он участвовал в ста трех поединках, неофициально – когда свидетели отсутствовали, не меньше чем в трехстах. Был задирист с чужаками и вечно влезал во всякие истории. К нему подсылали убийц. Никто их них не пережил Асамура, который к тому же был хитер и ловок, как лисица. Все помнили случай, когда Асамура завернул вместо себя в футон одеяло, а сам залез на вишню и застрелил из арбалета растерявшегося убийцу. Таких историй было много, и они часто смаковались в компании, однако при других обстоятельствах, ибо нынешние не располагали к воспоминаниям.

– Правильно, – сказал Гёки. – Давайте лучше пить чанго и не думать о плохом. Если мы начнем действовать, будет плохо, если мы не будем действовать, тоже будет плохо. Поэтому нам лучше лишний раз не тревожить судьбу и спокойно переждать. Будда сказал: 'То, кто не умеет делать паузу, когда Боги спят, проигрывает в их расположении, когда они просыпаются'.

Гёки не мог им многого объяснить. Не мог рассказать о Натабуре, потому что сам не знал о нем ничего, кроме того, что Натабура имеет опыт общения с хирака и ганива. Возможно, Натабура приведет с собой еще одного бойца, что, конечно же, мало, но, в общем, неплохо. Каждый из нас стоит тысячи самураев, с тихой гордостью подумал Гёки, авось и одолеем регента.

– Разве ты забыл, что нам уготовано Богами? – гневно спросил винокур Сёнагон. – "Мы умрем не в мире, но мы умрем, защищая господина. Если мы уйдем в море, наши тела погрузятся в пучину. Если мы уйдем в холмы, наши останки зарастут травой".

– Уважаемый Сёнагон, – ответил Гёки, – наши судьбы действительно находятся в руках Богов. Такова наша судьба – умереть за бусидо. Но сделать это надо с умом.

Сёнагон торговал вином напротив Нефритового дворца, и к нему ходила почти вся гвардия регента. Иногда он приносил ценную информацию, а один раз даже спас Гёки от ареста, вовремя предупредив об облаве на базаре Сисява.

– А мне кажется, что Умако никакой не предатель, иначе бы нас давно всех схватили, – сказал крысолов Хитомари.

Похоже, он высказал общую мысль, потому что возглас одобрения пронесся по комнате. Да и действительно, разве мог самурай предать самурая или даже самое святое – бусидо?! Конечно, нет! Подобное предположение ни у кого не укладывалось в голове.

– А кто? – спросил золотарь Фудзивара-но Кинто.

Ему ни на кого не хотелось кидать даже тень подозрения, да и по натуре он был человеком спокойным и деликатным – насколько может быт деликатным самурай, который опустился до работы золотаря, но остался воином.

– Испугался он, – тихо сказал Хитомари, который имел источник существования в виде цуитати и был самым богатым, потому что на его крысоловов всегда имелся спрос.

Вот у кого есть повод предать, невольно подумал Гёки. Эта мысль пришла ему в голову совершенно случайно, и он удивился, потому что раньше об этом не думал. Тот, у кого деньги, никогда не будет шевелиться.

Опять все загалдели, подогретые напитками. Молчал лишь один музыкант Тороян. Он играл на адзусаюми для самого императора. В бытность свою самураем он был всадником при штабе и не раз доказал свою преданность господину Камаудзи Айдзу. Постепенно возгласы смолкли, и все восьмеро уставились на него. Но Тороян даже ухом не повел.

– А ты чего молчишь? – спросил тогда маленький Асамура, от нетерпения подпрыгивая на циновке.

– А чего говорить? – Тороян поставил перед собой пустую чашку и потянулся за кувшином. – Все сказано. Гёки прав: что бы мы ни делали – все плохо. Давайте ничего не будем делать. Если заговору суждено свершиться, то он свершится как бы помимо нас и одновременно вместе с нами. Боги сами подтолкнут нас к нему. Если заговору не суждено свершиться, то мы все окончим жизнь в течение сэкки. И нечего здесь больше говорить!

– Правильно! – обрадовались все восьмеро командиров, молчал только Гёки.

– А ты что думаешь? – спросил у него Тороян.

– Думаю, что у нас во дворе кто-то ходит!

Все схватились за оружие и настороженно прислушались. Снаружи действительно кто-то шумел – да так, что дом дрогнул от основания до конька.

– Мё-о! – произнес кто-то в ужасе.

– Деревня, мё-о не существует!

– Я сам видел…

– Тихо!…

– Корова? – высказал предположение белобородый Иэясу. – Рога чешет!

– Нет, козы забрели, – высказался писарь Вайрочан, – точно козы. Я их издалека узнаю. Воняют они.

И действительно, всем показалось, что запахло козами. А золотарь Фудзивара-но Кинто даже зажал нос, хотя ему-то прежде всего надо было остерегаться собственных запахов.

Потом кто-то поскребся в дверь.

– А я знаю, кто это, – очень спокойно сказал Гёки.

Все уставились на него, пока он шел открывать. Асамура и Бидацу с катана наизготовку встали по обе стороны от входа. Остальные отступили по углам, остерегаясь оказаться перед дверью.

– Эй… – окликнул Сёнагон. – Вдруг это городские стражники?!

– Никакие это не стражники, – ответил Гёки, открывая дверь. – Это мой и ваш друг – капитан Го-Данго, только он пьяный.

Действительно, стоило капитану Го-Данго войти, как он неуклюже пошатнулся и поискал глазами, обо что бы опереться. Потом влил в себя кувшин чанго, обвел всех веселым взглядом и только тогда произнес чисто риторически:

– Беседуете, друзья?

– Беседуем… – ответили ему настороженно, еще не зная, к чему он клонит.

– Правильно… – глупо хихикнул капитан Го-Данго. – А того не знаете, что регент и весь его выводок в городе!

– Как?! – вскричали все.

– А вот так! Я по этому поводу напился. Праздник у нас. Праздник!

Он принялся неуклюже танцевать, при этом едва не свалив одну из опор дома.

До вечера переждали в двух домах, которые были куплены загодя: один перед парадными, а второй перед задними воротами Нефритового дворца. Сам дворец в восемь этажей возвышался в темноте, как гора, и если бы не огни стражников на галереях каждого этажа, то масштабы громадины было бы трудно оценить.

– Эка свеча-а-а! – дивился Сэн-но Рикю, порой выглядывая в окно и задирая голову, чтобы разглядеть самый верхний – восьмой этаж. – Повыше Фудзияма будет.

Он гонял скот вместе с Бидацу, еще не привык к грандиозности столицы Мира, и многие вещи в ней его удивляли.

Золотарь Фудзивара-но Кинто с двумя своими людьми вернулся в начале стражи крысы. Все они были перемазаны с ног до головы, и воняло от них нечистотами. Но на это никто не обращал внимания. Им тут же дали ополоснуться и попить воды.

– Хорошо, что мы не пошли сливняком, – сказал Фудзивара-но Кинто, прочищая горло. – Эти кусотару загородили проход плитами.

– Оставили только щель, в которую и ребенок не пролезет, – пожаловался Тарада, который ходил с Фудзивара-но Кинто.

Второй человек из группы, Сабуро, устало опустился на пол:

– Мы ее пытались поднять… Зря старались.

– Прости, Гёки, так вышло, – удрученно произнес Фудзивара-но Кинто.

Еще Гёки планировал переодеться пожарниками. Поджечь главную башню Нефритового дворца и таким образом проникнуть внутрь. Но от этой идеи пришлось отказаться: получалось, что успех предприятия все равно зависел от тех, кто полезет через стену. Легче было перелезть всем скопом – меньше риска оказаться разобщенными в самом начале.

– Ничего, – ответил Гёки. – Сейчас придет капитан Го-Данго. Будем штурмовать отсюда, – он кивнул в окно, за которым через площадь виднелись парадные ворота.

– А что, без него нельзя? – с вызовом спросил крысолов Хитомари. – Нас уже достаточно, – и посмотрел нервным взглядом на ронинов, сидящих вдоль стен.

Было их ровно двадцать человек. Куродо по кличке Нори от нечего делать надраивал секиру. Момму, посвистывая, разглядывал балки на потолке. Дзито тоже делал вид, что его ничего не волнует. Другие спали. Такaги зевал. По этой причине Хитомари никто не ответил – не хотели связываться. Некоторые считали его выскочкой.

– Откуда? Отсюда?! – удивился Сэн-но Рикю и снова высунулся в окно.

На него зашикали:

– Выдашь нас всех, блудливый демон…

Из надстройки над воротами доносились пьяные голоса и женские вопли. Там праздновали Шествие Хомуда на свой лад.

– Они же все пьяны как один по случаю праздника, – засмеялся Сэн-но Рикю. – А Сёнагон… Где ты, Сёнагон?

– Я здесь, – ответил из углу винокур Сёнагон.

Он уже давно подремывал, здраво рассудив, что свежая голова не помешает делу.

– Сколько ты им налил сегодня?

– Всего-навсего открыл неограниченный кредит, – засмеялся Сёнагон.

– А где наши друзья? – снова спросил Хитомари, который выращивал крыс-крысоловов и который заподозрил Умако в трусости. Он ехидно уставился на Гёки. Что же ты, господин организатор, заваливаешь дело? – хотел спросить он. Лучше бы я этим занялся. Но Гёки его и так прекрасно понял.

– Придут, – ответил он, не глядя. – Куда они денутся.

Он уже и сам беспокоился, стараясь не подавать вида. Неужели что-то случилось? Хитомари он не особенно любил, потому что Хитомари не умел ждать и догонять, а хотел получить все сразу и быстро. Поэтому он и взял его в главный отряд, чтобы был на виду. Из него-то и лейтенант получился неважным, потому что он не понимал, куда надо бежать и кого атаковать, и положил в бою под Идзу в неумелом штурме кучу народа. Как у него хватает терпения выращивать своих крыс? – в очередной раз задался вопросом Гёки. В этот момент он услышал условный стук в дверь со стороны сада, и у него отлегло от сердца. Слава Будде! – подумал он и радостно сказал:

– Это они! – не удостоив взглядом Хитомари, который во всем видел злой умысел.

В дом вошли сразу пятеро существ: четверо мужчин и медвежий тэнгу. Гёки с радостным выражением на лице и одновременно с удивлением отступил в сторону – такую собаку ему еще видеть не приходилось. Афра, вытянув свой длинный нос, тут же стал ко всем принюхиваться. Он был хорошо воспитан и не лез знакомиться с чужими людьми. Разумеется, он понимал, что предстоит нечто грандиозное и радостное, но не знал, что в столь многочисленной компании. Сердце его учащенно билось. Он даже завилял хвостом, приветствуя золотаря Фудзивара-но Кинто, потому что от него приятно пахло, а вот крысолов Хитомари ему не понравился, и он едва сдержался, чтобы не зарычать, потому что, как и все собаки, не любил гадских, подлых, серых крыс.

Хитомари все понял и заявил:

– Я их не знаю! Я не могу с ними идти в бой.

– Это мои друзья, – грубо оборвал его капитан Го-Данго.

– Все равно! – уперся Хитомари. – Что это за собака?!

Акинобу, Натабура, Язаки, Баттусай и Афра – а это были они, не считая капитана Го-Данго, который, как всегда был пьян, опоздали потому что с ними случилось приятное происшествие: вернулся Язаки. Немного сконфуженный и робкий, он появился в самый последний-распоследний момент. Они его уже и ждать перестать, когда Натабура сказал, что Язаки обязательно придет. Вот они и сидели в темноте при свете единственной свечи. Раз десять капитан Го-Данго порывался уйти, потому что вот-вот должен был прозвучать полночный колокол и они могли опоздать, и тогда бы штурм Нефритового дворца начался бы без них, но почему-то не уходил под укоризненным взглядом Афра. А когда в двери, словно дух, возник запыхавшийся Язаки, они, не став его ни о чем расспрашивать, понеслись по ночным улицам Киото. Им здорово повезло, потому что все городские стражники лежали пьяные в стельку. Только на мосту Ясобаси их попытались остановить опять же пьяные кэбииси, но на свою голову не разглядели в темноте гиганта Го-Данго. За что были безжалостно сброшены в реку Ёда. Долго еще позади слышались их страшные крики. Столица Мира притихла, словно в дурном предчувствии: ее граждане не веселились и не кутили, а только с опаской поглядывали то в сторону Яшмового, то в сторону Нефритового дворца, над которыми в ночном небо вспыхивал праздничный салют.

– Можешь остаться, – сказал Гёки, суетливо раздавая оружие. – Мы тебя не держим. Но вынуждены будем связать.

– Еще чего?! – тоже грубо откликнулся Хитомари. – Ладно, чего я, собак не видел?

Он решил свалить свое недовольство на Афра. Если бы он знал, с кем связался, он бы ни за что этого не делал бы, ведь он не разглядел, что перед ним медвежий тэнгу. Впрочем, даже если бы и разглядел, то ничего не понял бы, ибо не все люди сразу понимают, что такое сказочные существа.

Афра все понял и тихо заворчал, дергая верхней губой так, что обнажились огромные белые клыки.

– Спокойно, спокойно… – вмешался Натабура, похлопав его голове и с укоризной взглянув на Хитомари. Кими мо, ками дзо!

– Чем тебе собака помешала? – спросил Гёки, еще не решив, что делать со строптивцем. С одной стороны, затевать свару в самый ответственный момент глупо, с другой – он понимал, что это просто нервы. Когда Хитомари начнет двигаться и действовать, все его раздражение улетучится, как похмелье, потому что крысолов Хитомари всегда всем был недоволен и скрипел, как старая арба.

Они продолжали бы спорить и дальше, но в этот момент в храме Каварабуки ударил полночный колокол, ему стали вторить колокола в других храмах, а в дверь забарабанили:

– Открывайте!…

– Оро?! – крысолов Хитомари присел от неожиданности.

Язаки, взвинченный ночным бегом по городу и стычкой на мосту, сжал рукоять своего любимого китайского меча. Натабура посмотрел на Акинобу, который покачал головой: 'Спокойно! Ничего страшного'. Капитан Го-Данго выпрямился в полный рост, упершись головой в потолок. В руках он держал огромную-преогромную канабо. Баттусай схватился за любимый кастет тэкко. А горячий Вайрочан даже выхватил катана и подался к двери. Если бы не окрик Гёки: 'Стой!', он бы наломал дров, потому что в среди писарей в городском управлении забыл о дисциплине. 'Это ты в бою будешь такой шустрый!' – хотел упрекнуть его Гёки, но не успел.

– Вина хотим! Ова! – раздалось снаружи.

Сёнагон удивленно произнес:

– Я вроде бы их уже напоил?… Сейчас выйду! – крикнул он и пробормотал: – Бакаяро!

Свечи задули, и дом погрузился в темноту.

Сёнагон открыл дверь и сказал кому-то в ночь:

– Вино у меня в лавке.

Его лавка находилась рядом, и похоже, они все дали маху, не учтя того обстоятельства, что сакэ и вина для стражников никогда не бывает много.

– Вы что, тоже пьянствуйте? – один из них, наиболее ретивый, сунул нос в дверь и что-то учуял. Он даже различил в темноте блеск оружия, которое держал над головой горячий Вайрочан, он ничегошеньки спьяну не понял. Не понял даже, что прямо перед ним возвышался Го-Данго. Должно быть, он его принял за опору дома. – И мы тоже! Бу-коросу!

А потом они все втроем подались вслед за Сёнагоном, который повел их через двор к лавке. На этот раз винокур Сёнагон решил не скупиться и выдал им столько сакэ и вина, сколько они могли унести.

– Бу-коросу! – радостно кричали стражники. – Бу-коросу!

Пока он открывал лавку, пока лазал в погреб, пока выставлял запотевшие кувшины и бутылочки, Гёки вывел весь отряд из дома и расположил в кустах вдоль забора. Он решил воспользоваться моментом и проникнуть за стену вместе со стражниками. Это была явная удача, ибо по плану надо было лезть через эту самую стену, а она была утыкана стальными шипами.

– Я помогу, – сказал Сёнагон, взял самый большой и тяжелый кувшин с вином, запечатанный промасленной бумагой и вышел из лавки, не заперев ее – к чему? Сюда они уже не вернутся.

Он открыл стражникам по бутылочке сакэ.

– Бу-коросу! – обрадовались те, вливая в себя зелье, как воду.

Если бы они были не настолько пьяны, они бы обратили внимание, что вслед за ними из сада выскочили люди. Он бы даже услышали, как кто-то кого-то подгоняет:

– Быстрей!… Быстрей!…

Это Гёки подбадривал товарищей, потому что ровно в полночь второй отряд начал штурмовать задние ворота Нефритового замка. Главное, ударить вовремя, думал Гёки. Главное, вовремя. Но они уже опоздали, а это было плохо.

Они пересекли темную площадь вслед за стражниками, которые хихикали и беспечно болтали в предвкушении дальнейших возлияний. Перед главными воротами, над которыми обычно вывешивались два фонаря, тоже было темно, хоть глаза выколи.

Язаки в двух словах попытался объяснить, почему опоздал:

– Он как ко мне пристал, расскажи, да расскажи, когда я умру.

– Кто? – спросил Натабура, не очень вслушиваясь в речи друга.

– Как кто? – удивился Язаки. – Императорский дайнагон Муромати. Еле отвертелся. Наврал с три короба.

– Открывай! – один из стражников стал дубасить ногой в калитку рядом с воротами.

– Кто там?! – раздались пьяные голоса. – Убирайтесь!

– Свои! Открывай!

Последний из стражников оглянулся и с тупым недоверием посмотрел на вооруженных людей рядом. Особенно его удивил капитан, который возвышался над всеми, как каланча:

– Вы тоже с нами?

– Тоже, – насмешливо ответил кто-то из молодых, кажется, Куродо по кличке Нори.

– Бу-коросу!

– Бу-коросу… – снова насмешливо ответили ему.

– Открывай!

Калитка распахнулась так стремительно, что дубасивший в нее пятками стражник упал навзничь вместе с кувшином.

Торояну повезло меньше. Домик, в котором загодя было спрятано оружие и в котором они томились ожиданием, был крохотным, как собачья конура. Двадцать два человека едва поместились в нем. У Киёмаса даже ноги торчали наружу. Благо сад вокруг был таким заросшим, что с улицы ничего нельзя было разглядеть. И все равно Асамура, заботящийся о маскировке, выговаривал ему:

– Убери ноги!… Убери!

Киёмаса – самый молодой из всех, который даже не успел послужить под началом господина Камаудзи Айдзу, а участвовал в восстании из солидарности, краснел, пыхтел, но ничего поделать не мог: сзади подпирал друг Наганори, слева – старик Усима-Таро, а на коленях лежала тяжелый масакири с массивным обухом.

– Слышишь меня… – шипел Асамура, – убери, кому говорю.

Наконец Киёмаса сообразил: сорвал пару веток клена и прикрыл ноги. После этого все успокоились и сидели в полной тишине, и только когда начало темнеть, стали возиться и вздыхать:

– Скорее бы…

Не повезло еще и в том, что стражники с этой стороны Нефритового дворца попались сплошь как один малохольные: не праздновали, не кричали, не улюлюкали, а даже зажгли над входом фонари. Правда, толку от них было мало, потому что сосновый лес подбегал под самые стены, и темень в трех кэн от входа стояла непроглядная. На этот случай у Торояна были фонари, набитые светлячками. Света они, правда, давали мало, но вполне достаточно, чтобы не расквасить в темноте нос.

Именно Киёмаса отводилась роль белки. Он должен был вскарабкаться на сосну, с сосны – на стену в том месте, где она делала небольшой изгиб, и закрепить веревку.

Ради такого момента Киёмаса даже надел шелковую ситаги в надежде, что она защитит если не от стрелы, то хотя бы от неумелого удара мечом. Доспехи слишком тяжелые. Лазать в них по стенам нет никакого удовольствия, рассуждал он, а ситаги в самый раз. Многие его товарищи тоже надели ситаги, полагая, что в ней они будут неуязвимее.

Тот момент, когда надо было лезть на стену, Киёмаса проспал. Ему приснилось, что он дома ест мамины рисовые шарики на рыбной подливе, а кто-то посторонний его дергает за рукав и говорит:

– Заснул, что ли? Вставай!

Чего это я заснул? – удивился он, я ем. И проснулся, испытав чувство сожаления оттого, что не попробовал сладкой подливы. Было темно, и только со стороны ворот сквозь листву пробивался тусклый свет. Над городом плыл полночный звон колоколов. Пора, понял он. Да и Асамура не давал забыть об этом – пихал в плечо и шипел:

– Проснись, болван… проснись…

– Я уже не сплю, сэйса, – отдернул руку Киёмаса.

Чужое прикосновение было неприятно, как холодное железо, тем более от старого Асамура воняло козлом. А еще он был как никто надоедлив и нравоучителен, хотя его и следовало уважать за храбрость и мастерство фехтовальщика. Но пересилить себя Киёмаса не мог.

Он вскочил легко и быстро. Встрепенулся, прогоняя остатки сна, и выбежал из дома. Его уже ждали, оглядываясь в нетерпении. Ночная прохлада взбодрила. Я действительно проспал, понял он, и ему стало стыдно. Но потом, когда залез на дерево и с него – на стену, все его недовольство само собой улетучилось, зато сделалось одиноко и страшно. Товарищи остались где-то далеко внизу, словно на чужом острове. А он уже сотни раз умер, воображая, что здесь, наверху, его ждет засада. Однако, как ни странно, стена оказалась пустой, и это было хорошим знаком. Наму Амида буцу! – прошептал Киёмаса и, стараясь меньше шуметь, на ощупь привязал веревку к зубцу, испытывая страшное чувство одиночества и уязвимости, а когда бросил веревку вниз, то впервые в жизни почувствовал, что на него кто-то смотрит и, цепенея, оглянулся, чтобы увидеть призрака. Призрак стоял в том месте, где стена делал изгиб, и светился мертвенным светом. Голова его на фоне черного неба казалась нестерпимо яркой, зубы же блестели еще ярче, от этого казалось, что призрак издевательски улыбается и подзывает Киёмаса к себе. Киёмаса охватила такая слабость, что он невольно прислонился к парапету стены и замер. Из оружия у него был только танто, но даже его он вытащить не мог – руки не поднимались, словно каждая из них весила, как арба. В следующее мгновение призрак пошевелился, и Киёмаса понял, что это обыкновенный стражник. Просто луна еще высоко не взошла и светила из-за громады Нефритового замка, отбрасывая на стену незримую тень.

Стражник не разглядел Киёмаса, темная одежда которого делала его невидимым на фоне темной стены. К тому же лицо и руки и у Киёмаса были намазаны сажей – опять же по настоянию въедливого Асамура. Впервые Киёмаса подумал о нем с теплотой – если бы не эта маскировка, от которой он всячески отбрыкивался, полагая, что буси не подобает ни от кого прятаться, и не настойчивость Асамура, лежать бы сейчас Киёмаса с разбитой головой, а само восстание оказалось бы под угрозой срыва в самом начале.

Стражника же привлекли непонятные звуки. Как ни старался Тороян и его люди быть тише и незаметнее, бряцанье оружия выдавало их присутствие.

Не дойдя двух шагов до Киёмаса, стражник выглянул в соседнюю бойницу. Киёмаса воспользовался моментом, и хотя ему еще не приходилось убивать врагов, с этой задачей он справился блестяще, ударив стражника танто в левую подмышку и навалившись на него с тем, чтобы заткнуть рот. Прежде чем умереть, стражник искусал ему все руки.

– Молодец! – оценил Асамура, появившись на парапете стены.

Киёмаса испытал к нему самые дружеские чувства. Теперь Асамура казался ему не зловредным и надоедливым стариком, а самым умным и толковым, чуть-чуть пожилым самураем. Мало того, он готов был слушаться его всегда и во всем, потому что понял одну истину: обязательно найдется кто-то, кто умнее и находчивей тебя.

Через кокой отряд Торояна оказался на стене ниномару. Бидацу со своими людьми побежал влево к воротам, Иэясу же – вправо к следующему посту, который находился в западной башенке на расстоянии не менее пяти сяку. А Тороян и Асамура спустились во двор, чтобы атаковать хоммару, в которой находился отдельный гарнизон. Торояна волновал вопрос: насколько стражники пьяны.

Все оказалось до разочарования просто: они быстро пересекли двор, выложенный камнем, и в белом свете своих фонарей обнаружили, что маленькие ворота, преграждающие путь ко второй линии обороны Нефритового дворца, больше похожие на калитку, беспечно открыты и не охраняются. Мало того, дверь, находящаяся справа и ведущая в бастион, тоже оказалась незапертой. Асамура со своими людьми побежал наверх, чтобы из укреплений дворца никто не пришел на помощь цитадели. Остальные замерли, прижавшись к стенам и ожидая команды Торояна. Наганори, друг Киёмаса, сунулся было вперед, но на него шикнули, и он затих. Ждали своих. Наконец со стороны ворот и охранной башенки замелькали тусклые огни. Если бы кто-нибудь из стражников выглянул бы во двор, он бы принял огни светлячков за духов, которые вопреки воле Богов вернулись на Землю. Тяжелое оружие, предназначенное для хирака и ганива, оставили на земле под стенами и в цитадель ворвались молча с одними танто или вакидзаси.

Первым вбежали самые горячие: Наганори и Киёмаса. Усима-Таро, которого они тоже считали стариком, бежал следом, оберегая юношей от какой-либо напасти. И действительно, не успели Наганори и Киёмаса сделать и пары шагов, как на них с криком бросился стражник. Оказывается, он стоял сбоку у стены, на которой было развешено оружие. На счастье, в руках у него оказалась всего лишь длинная курительная трубка. Но и ею он сумел нанести удар в голову Наганори с такой силой, что тот полетел кувырком, а Киёмаса от неожиданности присел. Усима-Таро тут же зарубил стражника, окропив кровью угол цитадели.

Пока Киёмаса приходил в себя, наиболее опытные: Юраносукэ, Усима-Таро, Бидацу и Кадзува напали на тех стражников, которые беспечно сидели в центре помещения, пили сакэ, играли в карты и в другие игры. Остальные нападающие занялись теми, кто спал вдоль стен. Раздались крики, стоны умирающих. А Киёмаса все опаздывал и опаздывал: куда бы он ни кидался, выходило, что противник уже повержен и умирает. Тогда Киёмаса, не обращая ни на кого внимания и пренебрегая общей свалкой, бросился в самый дальний конец цитадели, где нашел себе достойного противника, который его едва не убил. Это был капитан стражников средней цитадели Асигака. В этот вечер он не пил, потому что накануне здорово перебрал и у него весь день болела голова. Но урезонить своих подчиненных, а тем более не дать им пить в великий праздник 'Шествие Хомуда' он не сумел по причине негласного приказа генерала Кожайба всем пить вино, махнул на все рукой и как был в доспехах, так и завалился подремать. Правда, перед этим в гордом одиночестве обошел посты и лишний раз убедился, что все пьяны, и сказал самому себе: 'Будет удивительно, если кто-нибудь не воспользуется нашей беспечностью'. Он как в воду глядел, и первого врага, который вырос перед ним, ловко поддел нагинатой, с которой никогда не расставался. И посчитал, что убил его. Однако все было не так просто.

Киёмаса же увидел следующее. На футоне возлежал самурай в черно-серебристых доспехах. На нем были черный панцирь, черные наколенники, черные металлические гетры, даже дзингаса был черного цвета. К счастью, Асигака в этот вечер не надел свою обычную маску черного цвет, иначе бы Киёмаса окончательно струсил. Ему еще не приходилось сталкиваться с настоящим самураем, а все его тренировки с боккеном и уличные драки не шли ни в какое сравнение с истинным буси.

Асигака открыл глаза в тот момент, когда шум в цитадели стал нестерпимо громким. Он уже привык, что игроки в нарды и го периодически ссорились и дрались. Но все это было в рамках дозволенности, и капитан не придавал подобным ссорам большего значения. Когда же он махнул нагинатой, решив, что это один из спорщиков, то инстинктивно ударил не лезвием, а всего лишь окованным железом древком. Но даже этого удара хватило, чтобы едва не перебить голень Киёмаса, поэтому он и рухнул как подкошенный. Асигака удивился и вскочил. Там, где он находился, было темно, и он не понял, кого ударил, зато очень хорошо разглядел оружие человека. Выходило, что на него – Асигака, покушались. Пьянь! – подумал он и отскочил в угол, потому что вместо упавшего возник еще один человек, которого Асигака точно не знал. В руках у этого человека был катана. Откуда у него меч? – успел удивиться Асигака, ударил для острастки нагинатой уже с вполне серьезными намерениями, но, на свою беду, задел человека, которого до этого сбил, или ему показалось, что задел. Так или иначе, но удара не получилось. Зато Бидацу, а это, конечно же, был он, используя прием оваг, который заключался в том, что меч держат двумя руками, а во время удара с протягом переносят вес тела с левой ноги на правую, развалил Асигака вместе с доспехами от плеча до пояса.

Отряд Асамура без всяких задержек преодолел длинную лестницу и уперся во внутреннюю стену, перед которой был глубокий ров с водой. И опять им несказанно повезло: в треугольном бастионе, прикрывающем ворота и мост, спал пьяный стражник, почти свесившись надо рвом. Его стащили с помощью волосяного аркана, и он с шумом плюхнулся в ров. Асамура решил, что сейчас сбегутся все стражники мира. Но, на удивление, этого не произошло. Тогда они, осмелев, забросили на зубец стены петлю и по веревке один за одним забрались наверх. Перед ними, как стрела, лежала ровная дорога в Нефритовую башню.

Их тут же атаковали. Асамура лично зарубил двоих и крикнул:

– Одного не убивайте!

В это время на помощь уже спешили Тороян, Бидацу и Иэясу со своими людьми. Они оттеснили стражников в казарму, ворвались следом, и бой шел в полной темноте, если не считать лунного света, едва поникавшего через десяток узких бойниц.

Только и было слышно:

– Ова!

– Ти!

– Ксо!

Опытный Наганори налетел на какого-то человека. Сбил его с ног и выхватил танто, чтобы убить, но по одежде узнал в нем друга.

– Ты, что ли, Сёраку?!

– Я!

Они оба рассмеялись и бросились в бой.

Через пять кокой бастион был очищен. Однако оказалось, что все стражники убиты.

– Нам нужен человек, который бы показал, как проникнуть в башню, – объяснил Асамура.

Они стали искать хотя бы одного раненого и вскоре нашли такого несчастного.

В это время Гёки только-только вошел в калитку рядом с главными воротами. Впереди каким-то образом протиснулись друзья круглоглазого толстяка Язаки в сопровождении медвежьего тэнгу. Он даже не знал их имен и только самого новоявленного пророка видел на площади Цуэ перед храмом Каварабуки. Ничему не удивляясь в этой жизни, Гёки хотел было опередить всю компанию, чтобы оказаться на острие атаки, но она началась так внезапно, что он только увидел следующее: стражники, которые несли вино, и стражник, который открыл им калитку, вдруг молча, без лишних стонов, попадали один за другим. Ему же запомнилось почему-то только одно – как из плеча стражника вырывается фонтанчик крови и тут же пропадает, словно видение. Стражник еще не понимает, что ранен, как второй удар капитана Го-Данго канабо в шею не то что валит с ног, а просто сминает ему торс, не оставляя никаких шансов на спасение. В какой-то момент все застывает, словно люди не могут сдвинуться с места и осознать происшедшее. А затем начинают быстро-быстро двигаться, словно наверстывая упущенное. Раздался грохот разбивающихся кувшинов. И кто-то сверху недовольным голосом сказал:

– Вас только за смертью посылать!

Они протиснулись в этот узкий коридор, зажатый с двух сторон лестницами, ведущими на второй этаж главных ворот. Потом кто-то с протяжным криком упал вниз, и началась схватка.

Гёки вместе со всеми ворвался в казарму и самолично зарубил пятерых стражников, которые сбились в кучу между стеллажами с амуницией, ничего не успев понять. А когда развернулся, чтобы помочь своим, все было кончено, и последний, кажется, Масатори, покидал казарму. Гёки от огорчения решил, что все происходит не по плану, не так, как надо, а в каком-то страшном хаосе, к ритму которого он не может приспособиться, и что он очень плохой командир. Поэтому он, перепрыгивая через тела поверженных и поскальзываясь в крови, выскочил во двор крепости и скомандовал разделиться на две части, с тем, чтобы атаковать дальше, вправо и влево, но не увлекаться, ибо нужно бежать в хоммару и дальше за нее – в замок, чтобы расправиться с регентом и его сыновьями. Однако бой развивался вопреки всякой логике. Вместо того, чтобы обезопасить себя от атаки с тыла, напасть на восточную башенку, где находился гарнизон ниномару, нападающие ударили по хоммару, и тогда стражники в главных воротах, в восточной башенке и казармах, которые располагались справа и слева, очухались и предприняли атаку: с воплями и криками они выскочили с мечами и нагинатами наперевес. В этот момент луна выглянула из-за башни Нефритового замка и осветила двор. Впереди нападающих бежал большой и толстый самурай с развевающимися космами. За ним с воплями неслись десятка два не менее страшных, как демоны, стражников, а уж следом за ними еще более жуткие существа во всем белом. Даже горячий писарь Вайрочан, который всячески демонстрировал неустрашимость самурайского духа, испугался и спрятался за широкую спину капитана Го-Данго.

Акинобу, Натабура и Баттусай были заняты тем, что руководили захватом хоммару. Натабура послал Афра на крышу цитадели, чтобы тот зацепил на ней крюк с веревкой. Афра справился с этой задачей блестяще. Вернулся и радостно бегал вокруг, улыбаясь во всю собачью морду. Наверх тут же полезли ловкие, как обезьяны, Баттусай, Дзито, Сэн-но Рикю и Ёсинаки, побросали вниз веревки, а уж за ними все, кто только смог.

Капитан Го-Данго вместе с Язаки и Сёнагоном прикрывали тыл. И если бы не они, а особенно – Го-Данго, то стражники всех бы раздавили о стены хоммару. Однако кто-то вовремя оглянулся, кто-то крикнул, кто-то подал знак – капитан Го-Данго выбросил перед собой руку с канабо – огромной железной палицей с шипами, которая снесла голову большому и толстому самураю. Как это получилось, никто не понял, только голова с развевающимися космами покатилась по камням двора и, казалось, она все еще выкрикивает призыв к атаке. Такое могло произойти только в неразберихе сражения, когда никто ничего не понимает. Бежавшие за самураем стражники в ужасе стали замедлять шаг, и это решило исход атаки, ибо их движение, как волна об утес, разбилось о капитана Го-Данго. А он-то уже знал свое дело. Он даже не обратил внимания на такие мелочи, как чья-то голова, а тут же одним махом тяжеленной канабо уложил пятерых или семерых стражников, и с улюлюканьем стал гоняться по двору за остальными. Казалось, что их оружие, которое они пытались применить, не оказывает на него никакого воздействия, словно лилипуты пытаются убить великана зубочистками. Однако через пару кокой стало заметно, что тело капитана Го-Данго окрасилось кровью и что он уже не так стремителен, как прежде. Потом уже Язаки, забыв, что он вальяжный пророк, взахлеб рассказывал, что он и только он остановил эту дикую атаку и самолично зарубил своим любимым китайским мечом всех-всех стражников и даже тех существ в белом, которые бежали в арьергарде и которые оказались не демонами и даже не духами, а всего-навсего теми же самыми стражниками, только не успевшими одеться. К тому же все они, как один, были пьяны, но к их чести не просили пощады, а сражались до последнего вздоха. В этой схватке, конечно, не обошлось без участия Акинобу, Натабуры, Куродо по кличке Нори, Такaги, и, разумеется, Афра, который не без помощи Натабуры страшно напугал и разогнал самый хвост арьергарда пьяных стражников. Если бы кто-то сказал Натабуре, что он будет участвовать в подобном избиении, он бы страшно сконфузился, ибо стражники внешней цитадели – ниномару оказались весьма посредственными рубаками, но порыв их и пьяный дух были сильны. Так или иначе, но атака была отбита и очень быстро перешла в отдельные стычки по всем углам и закоулкам. Некоторое время еще слышались вопли и ругательства.

Затем ронины Гёки основательно занялись хоммару. В отличие от той, которую захватили люди Торояна, эта хоммару оказалась запертой со всех сторон, кроме крыши, где пьяные стражники играли в карты. Но они то ли не поняли, что происходит, то ли перепугались, потому что спрыгнули с крыши хоммару и подались за третью линию обороны – в башню дворца. Гёки решил не штурмовать хоммару, а приказал завалить все входы и выходы, а основные силы четырех пятерок: Натабуры, Хитомари, Сёнагона и Вайрочана повел на штурм следующего укрепления.

Тем временем Нефритовая башня просыпалась. То там, то здесь в ее окнах все чаще мелькали огни. Встревоженная охрана пыталась осмыслить, что происходит внизу. Хитрый Гёки не дал зажечь ни одной из построек, рассудив, что темнота будет только на руку нападающим. Этим решением с одной стороны он осложнил себе задачу, а с другой не дал повода городским стражникам и войскам прийти на помощь регенту.

Если с тыльной стороны Нефритовой башни дорога была почти прямой, ибо она предназначалась для того, чтобы регент мог вовремя сбежать из дворца, то вход в башню с фасада был подобен лабиринту. Нападающие должны были долго плутать по сети узких проходов, большинство из которых заканчивались тупиками, ловушками или ложными воротами. Так пятерка Сёнагона, посланная прямо, попала в болото и вернулась вся в тине и без одного самурая, который провалился в бездонный колодец, и что-то или кто-то так быстро утянул его вниз, что не успели вытащить. К несчастью, этот самурай по имени Ката Кодзи по глупости надел металлический нагрудник.

– Он утонул, как кусок железа, – сообщил Гёки Сёнагон.

Крысолову Хитомари повезло еще меньше – он потерял троих под массивной плитой, когда они углубились под своды какого-то туннеля, решив, что он приведет прямо в Нефритовую башню. Но явное – не самое простое. Это оказался всего-навсего ложный вход. Хитомари был ошарашен таким поворотом событий и некоторое время не мог прийти в себя. Всю жизнь он считал себя удачливее всех, а в самый нужный момент судьба оказалась легкомысленной, как девка из веселого квартала.

Золотарю Вайрочану повезло больше – он всего-навсего получил арбалетную стрелу в плечо, когда вздумал лезть поперек проходов. При этом он потерял одного ронина по имени Нобунага, который просто пропал, и его больше никто никогда не видел. Стрелу вынули, а рану запечатали воском. Вайрочан охал, стонал и сетовал, что теперь не сможет держать меч.

– Зато ты можешь громко орать, – сказали ему.

Фудзивара-но Кинто почти добрался до стены третьей линии обороны Нефритовой башни, опрокинув защитников трех бастионов и одной башенки, однако в последний момент на площади, которая, казалось, наконец вывела к воротам башни, земля перед ними разверзлась и они едва не упали в бездну. Спас их, как ни странно, Баттусай, который ходит и с командой Сёнагона, и с командой Хитомари, и был настолько удачлив и ловок, что остался жив. Он вовремя и честно предупреждал об опасности, но так как в нем видели чужака, то к его советам не прислушивались, а между тем Баттусай видел в темноте, как кошка. И только Фудзивара-но Кинто оценил, что Баттусай соображает лучше всех его бойцов вместе взятых. Получилось так, что Баттусай спас пятерку Фудзивара-но Кинто, никто не погиб, и они, обескураженные, в полном составе вернулись на перекресток, откуда разбегались эти самые лабиринты-ловушки.

И только Акинобу, Натабуре, Афра и Язаки повезло больше остальных, хотя им, опять же как чужакам, достался самый узкий и невзрачный проход, который к тому же вел не вверх, а куда-то вбок, да еще изгибался, как змея, уводя к подножью башни. Натабура вспомнил, как он в стране Чу точно так же бегал по зигзагообразным подъемам меж стен. Однако, чтобы добраться до настоящего входа, понадобилось кружить не меньше коку. Они благополучно, а главное тихо и незаметно миновали несколько постов-бастионов и башенок, в которых находилось по два-три стражника. Эти стражники не могли оказать серьезного сопротивления таким опытным бойцам, как Акинобу, Натабура и Язаки. Даже Афра сумел записать на свой счет двоих или троих несчастных, которых он, самолично устрашив до полусмерти, заставил прыгнуть в ров с водой. Наконец они подбежали к неприметным, как калитка, воротам, прикрываемым справа и слева треугольными бастионами, и прислушались. Казалось, звуки битвы стихли. Язаки повертел головой и удрученно высказал то, о чем они все думали:

– Неужто мы одни прорвались?

– Не, не может быть, – высказал сомнение Язаки. – Даже я знаю, что так не бывает.

И радостно засмеялся. Он еще не знал, что будет делать после битвы. А Афра чуть не гавкнул. Ему нравилось носиться в темноте при свете луны и участвовать в потасовках. Если бы он еще понимал, зачем все это делается. Но он не понимал. Ему было просто весело.

– Тихо! – поднял руку учитель Акинобу.

Они услышали лишь слабые звуки, которые доносились из самой башни.

– Похоже, Тороян прорвался? – осторожно предположил Натабура.

Это было правдой. Тороян без потерь проник в Нефритовую башню и уже вел бой на первом и втором этаже. Ему не хватало сил, чтобы развить успех и опрокинуть стражников. Однако он стянул на себя все их основные силы и таким образом до минимума ослабил оборону центрального входа в Нефритовую башню.

Пока Афра, посланный Натабурой с запиской к Гёки, вел его и других самураев по правильному пути, Акинобу, Натабура и Язаки штурмовали один из бастионов. В каждом бастионе сидели по три лучника, и они держали под перекрестным огнем все подходы к воротам, мостик и канал с водой. Трижды Акинобу, Натабура и Язаки бросались в атаку, и трижды их останавливали. На четвертый раз стражники дрогнули.

Начало битвы Бог Яма проворонил. Он как всегда предавался лени под землей – на этот раз в тайных лабиринтах Нефритового дворца – и играл в го с новоиспеченным демоном смерти по имени Кацири, что значит 'очень умный'. Раньше демон Кацири был просто жалким, дрожащим, несчастным духом, боящимся собственной тени, не только потому что всякая свет от солнца для духа означал смерть, но и потому что по натуре Кацири не был похож на нагловатого Кадзана. В общем, для начала Богу Яма требовался не дух, а демон.

С помощью подкупа и уговоров четырехрукого и четырехголового Бога Си-Тэнно, который отвечал за формальную часть вопроса, Бог Яма перевел Кацири из разряда духов в демоны, потому что негоже Богу Смерти иметь в услужении какого-то духа, пускай он и трижды умный. В этом он тоже увидел покушение на собственный авторитет со стороны Богини Аматэрасу.

К игре го Бог Яма пристрастился с горя: во-первых, он в конце концов сообразил, что Натабура не собирается его убивать, а значит, Богиня Аматэрасу и думать забыла о давней ссоре.

– Она мной пренебрегла, – понял Бог Яма.

Во-вторых, он потерял шлем ямады с рогами, в-третьих, подлый Язаки присвоил себе каба-хабукадзё – Черный Знак Ада и с его помощью, как считал Бог Яма, стал пророком, а в-четвертых, погиб любимый демон смерти Кадзан, который, конечно, был своенравным и хитрым, но не таким до отвращения покладистым, как этот новый – Кацири. Дело в том, что помощников Бог Яма не выбирал, ему спускали кандидатуры с Небес. Будь его воля, он бы предпочел какую-нибудь из душ смертных – тех же самым самураев, и воспитал подчиненного в соответствие с собственными представлениями о том, каким должен быть помощник Бога смерти. Кацири оказался лучшим из худших, то есть – никаким, хотя и лучшим из всех тех духов и демонов, которые присылали Богу Яма. Единственное его хорошее качество заключалось в том, что он отлично умел играть в го.

В общем, Бог Яма здорово во всем обмишурился и теперь, как и все Боги, искал забвения в головоломках. Игра го давала его ущемленному самолюбию отдых, он забывался, глядя на поле, где бушевали страсти не меньшие, чем в жизни. Он даже прочитал трактат Бан Гу 'Сущность Го' и хорошо запомнил отрывок, который его пленил: 'Доска должна быть квадратной и изображать законы Земли. Линии должны быть прямыми, как божественные силы. Черные и белые камни разделены, как инь и ян. Их расположение на доске подобно модели небес'. А еще он узнал, что в го нет ни начала-фусэки, ни конца-ёсэ, ни форм, ни атаки, ни содержания – вообще ничего – одна пустота. Некоторое время это его забавляло, потом затянуло – да так, что он забыл о своих обязанностях и свалил все дела на бедную голову помощника Кацири. Естественно, в хабукадзё царил полный бардак: души смертных не регистрировались, не помещались туда, куда нужно, то есть в котлы, баки и на сковороды, а бродили неприкаянными по белому свету. Духи и демоны забыли, что такое субординация, вели себя нагло и дерзко, воруя эти слабые души, проникая в другие миры и совершая иные мерзопакостные дела. Но это уже другая история, с другими лицами и героями, недостойная нашего пера.

Демон Кацири тоже слышал шум битвы, но не смел реагировал без команды хозяина, как он называл Бога смерти, пока на голову не стала сыпаться штукатурка.

– Это что еще такое? – удивился Бог Яма, снимая с лысины кусок известки.

– Землетрясение? – предположил демон Кацири.

– Поди узнай, – приказал Бог Яма.

Демон смерти исчез и вскоре вернулся.

– Какой-то Натабура штурмует дворец какого-то Мангобэй, – с почтением доложил он, вытянувшись как струна. – Там их много.

– Ну и пусть…- в задумчивости почесал лысину Бог Яма, обдумывая ход. – Пусть штурмует… Что ты сказал? – он поднял голову, глаза его расширились.

– Говорю, слышал, что какой-то Натабура…

– Натабура?! – вскричал Бог Яма. – А чего ты молчишь?! Я тебя зачем взял?! Зачем?! Чтобы ты докладывал четко и ясно.

Он вскочил – доска и камни полетели на пол, и забегал по подземелью.

– А Язаки есть с ними? – остановился он, с укором глядя на Кацири.

– Да… кажется… – робко ответил новоиспеченный демон Кацири, боясь ошибиться.

Дело в том, что Кацири всего лишь пару раз облетел поле сражения. Он даже не смел покуситься ни на одну новоиспеченную душу самураев, которые неприкаянно бродили по Нефритовому дворцу. А из всего шума, царившего во дворце, на свою голову разобрал лишь то, как какой-то странный монах кричит:

– Натабура, Язаки! Ко мне!

Естественно, этого он не рассказал Богу Яма, который и так едва не рычал от ярости. Бог Яма в свою очередь еще не привык к Кацири и видел в его робости признаки скудоумия. К тому же всякое упоминание о Натабуре и его друзьях приводило его в бешенство.

– А еще кто? – скривился он так, словно у него болели зубы, хотя зубов у Богов отродясь не было. Они им были не нужны.

– И… и… собака… – упавшим голосом добавил демон Кацири.

Он действительно видел и собаку, точнее, медвежьего тэнгу. А так как разбирался в иерархии не только гадов, но и животных божественного мира, то сообразил, что дело здесь нечисто и что в битве замешаны самые высокие Боги. Но ничего из своих глубокомысленных соображений Богу Яма не сообщил, боясь попасть впросак, ведь ему казалось, что его хозяин сам все понимает. Однако на этот раз демон Кацири ошибался. Кроме того, что он был умным-умным, он еще и боялся потерять теплое местечко, тем более, что нежданно-негаданно получил повышение в чине, к которому еще не привык. А так как происходил из мелкопоместных духов, пробавляющихся душами лягушек, змей и прочих гадов, то не мог понять, что от него хочет Бог Яма.

– Это они! – обрадовался Бог Яма. – Идем, будем мстить.

– А у нас получится? – посмел усомниться помощник, ибо видел, какое ожесточение царит на поле битвы.

– Еще как, – кивнул на ходу Бог Яма, открывая тяжелую, кованую железом дверь.

В затхлое подземелье ворвался свежий ветер. Бог Яма поморщился. Он не любил хорошей погоды и вообще – положительных эмоций. Его уделом были мрачные мысли о мрачных-мрачных делах и делишках.

Он мстил неосознанно, не только потому что им пренебрегли, а потому что его тем самым унизили, низвели до уровня обычных, третьесортных Богов, например, такого, как вечно пьяный старикашка Бог Дзюродзин или как его… Мироку. Кто это такой? Его никто никогда не видел по причине бесцветности и безвкусности.

В нижних помещениях Нефритовой башни шел бой. Сыновья регента – Такэру и Коксинг руководили обороной, и Ходзё Дога мог быть спокойным: войск предостаточно, в резерве тайная сила в виде хирака и прочего каменного истуканства. Скоро расцветет, на помощь придут верные войска и изловят бунтовщиков, а потом я их подвергну самым изысканным казням. Он стал выбирать, каким именно. Знал он их не меньше шестисот и все испробовал на деле. У него были китайские труды по правильному умерщвлению огнем, корейские манускрипты по утоплению, тибетские 'книги мертвых' о свойствах ядов, баганские советы, как вытягивать жилы, ванлангские труды по применению бамбука, тяжеленный монгольский свиток, как пользоваться телячьей шкурой, чтобы волосы у человека прорастали внутрь головы, и прочее, прочее, прочее – всего десять огромных сундуков, набитых доверху. Но среди всех – редчайшая рукопись на телячьей коже, которую перевел некий монах Натабура. Эта рукопись нравилась регенту Ходзё Дога больше всего, особенно такое понятие, как 'испанский сапог'. Ходзё Дога не знал, что означает слово 'испанский', но отлично понимал, что такое сапог – что-то вроде дзика-таби, считал он, только из железа и дерева. Он самолично нарисовал эскиз и приказал изготовить образец. Теперь новенький сапог стоял в углу спальни и радовал глаз изысканностью форм. Какая лаконичность, какая гармония, думал Ходзё Дога, единство целого и начало всех начал. Будда в своем совершенстве! Настало время применить, радовался регент Ходзё Дога и с непонятной тревогой посматривал в сторону города – город был темен, как зимнее поле. Уже больше стражи длился бой, а помощь все не приходила. За одно казню и генералов, злорадно решил регент Ходзё Дога, за нерасторопность. Он подошел и осторожно выглянул за перила балкона. Под ним творилось нечто невообразимое: основания башни видно не было, казалось, что странная туча опустилась на Нефритовый дворец.

Между тем, это был всего лишь прием, который использовал Бог Яма, чтобы напугать Натабуру и особенно Язаки. Он застал их в тот момент, когда они попали в трудное положение. Афра, как всегда радуясь возможности поноситься, скаканул на третий этаж и был таков. Пришлось Натабуре лезть следом, да не по лестницам, а снаружи по стене, потому что лестница простреливалась лучниками, и они впятером: Натабура, учитель Акинобу, Язаки, Баттусай и капитан Го-Данго не могли высунуть голов, а ждали, пока у стражников кончатся стрелы. Но, видать, стрел у них было великое множество, потому что они тратили их не жалея, истыкали все стены и пол. На свое счастье Натабура выбил какую-то хлипкую доску и попал в хранилище оружия. Он понял, что запас стрел не истощится и ждать бессмысленно: сотни и сотни, если не тысячи колчанов, набитые стрелами, стояли в специальных подставках. Кроме этого стрелы лежали еще и в специальных бамбуковых ящиках и просто так – россыпью на полу. Впрочем, времени осматриваться не было. Натабура бросил лишь короткий взгляд и прижался к стене: в хранилище появился стражник. Как только он нагнулся за колчаном, Натабура отрубил ему голову, которая со стуком полетела в угол, а тело стражника смяло один из ящиков со стрелами. В это момент следом влез Баттусай.

– Я с вами, сэйса, – прошептал он.

Чего-то подобного Натабура ждал от него, – словно продолжения того разговора на тропинке и странного чувства, что он нашел еще одного друга. А еще он ждал, что на грохот прибегут новые стражники. Некоторое время было тихо, но затем раздалось:

– Стрелы! Давай стрелы!

– Сэйса! – Баттусай хотел сказать, что предан ему как никто иной, но не знал, как это выразить словами.

– Тихо! – поднял руку Натабура.

В хранилище влетел стражник, и Баттусай ловко сбил его с ног, а Натабура бросился в следующую комнату, где тут же столкнулся с тремя лучниками, которых тут же зарубил. Они даже не успели выхватить катана. Эта была легкая смерть, о которой мечтал любой самурай. Потом в их сторону полетели стрелы. Но ни Натабура, ни Баттусай не уступали друг другу в ловкости – тут же упали, вскочили, перекатились. Еще дрожало оперение первой стрелы, а древко второй пело, подобно тростнику под ветром, как еще двое стражников облились собственной кровью. Их глаза! Натабура никогда не смотрел в глаза умирающего противника. В этом они с Баттусаем были чем-то схожи – уважай своего врага, даже если он не менее страстно желал убить тебя. Похоже, Баттусай следует тем же принципам. Но разве сейчас время для рассуждений? – думал Натабура. Прижавшись к стене, он слушал, стараясь определить, где находится Афра. Он боялся его позвать, потому что пес мог попасть под стрелы. И вдруг откуда-то чуть ниже раздалось рычание. В одно мгновение Натабура перепрыгнул через перила и очутился между вторым и третьим этажами в узком пространстве переходов. Помощь была излишне. Афра только что загрыз стражника и, не узнав Натабуру, прыгнул на него, целясь в горло. Таких яростных глаз Натабура у своего пса никогда не видел.

– Афра! – крикнул он, и они покатились по полу.

В следующее мгновение Афра опомнился: заскулил, заметался, прося прощения. Да и Натабура невольно вздрогнул, в предчувствии явления Бога Яма, в силах которого было оживить только что умершего человека, пока душа в нем еще искала выхода.

Впрочем, то, что увидели Натабура и Афра, не соответствовало тому, что происходило в башне на самом деле. Самураи Гёки воссоединились с самураями Торояна и одним рывком захватили третий этаж. Однако они не нашли ни Натабуры, ни Афра, ни Баттусая и посчитали, что они пали смертью самураев и стражники сбросили их вниз. Этому не поверили лишь Акинобу и Язаки.

В это же самое время Натабура сражался с Богом Яма, который вселился в стражника с разорванным горлом. И в первый момент он действовал, как мертвец – ничего не видел и ничего не слышал. Но Бог Яма на то и есть Бог Яма, чтобы творить невозможное. Во-первых, они дрались совсем в другом пространстве, и никто не мог прийти на помощь Натабуре. Во-вторых, стражник с разорванным горлом открыл глаза, увидел Натабуру с Афра и выхватил катана. Отсеки Натабура до этого момента стражнику руку, ничего последующего не произошло бы. Но Натабура почему-то промедлил, словно ему было интересно, что произойдет дальше. А дальше произошло то, чего он никак не ожидал. Если бы кто-нибудь сказал ему, что катана можно действовать с такой скоростью, он бы ни за что не поверил, и не потому что подобное невозможно, а потому что так мог драться только нечеловек. Еще никогда Натабуре на приходилось защищаться на пределе своих возможностей. Удар сыпал за ударом. В какую бы сторону он ни уклонялся, стражник с разорванным горлом тут же, не думая и не целясь, бил туда же. Только волшебный голубой кусанаги способен был выдержать подобную лавину неистовства. Натабура еще надеялся, что у мертвеца вот-вот сломается катана, потому что ни одно обыкновенное человеческое оружие не могло выдержать такую нагрузку. Натабура ставил блокировки даже так, как нельзя было ставить – той частью кусанаги – а-маси, которая была совсем близко к цубе. Он понимал, что рискует остаться без оружия, но просто не успевал уйти в сторону или поднырнуть под удар.

Лицо стражника ничего не выражало. Только глаза, которые были глазами Бога Яма, казалось, метали молнии в Натабуру. И он приспособился! Раз десять упал, перекатился, раз двадцать подпрыгнул – и уловил некий ритм, – ведь даже Бог не мог бить, не уставая. Просто он быстрее смертного восстанавливал силы. И когда Натабура осознал эту паузу – первый и второй раз, а на третий, уклонившись, сам ударил, то даже не успел удивиться, ибо люди после такого ранения падали замертво на землю. А сделал он ни много и ни мало – попал киссаки точно в центр лба стражнику с разорванным горлом. И это едва не убило самого Натабуру, ибо он остановился, посчитав дело сделанным – глупая, старая привычка бросать кусанаги раньше времени в ножны, за что его часто наказывал учитель Акинобу, когда Натабура еще был подростком.

Он очнулся, зажатый железной хваткой, и голос Бога Яма зазвенел в ушах:

– А я-то думал, что ты умнее. Ха-ха-ха…

Верный пес Афра висел на стражнике с разорванным горлом и, грозно рыча, дергал его за руку из стороны в сторону. Но в данном случае даже медвежий тэнгу ничего не мог поделать, ибо они имели дело не с кем-нибудь, а с самим Богом Яма.

– Я и впрямь тебя умнее, – ответил Натабура, почувствовав, что только в дерзости спасение.

Обычный танто из ржавой стали, принадлежащий стражнику с разорванным горлом, впился Натабуре в шею.

– Тогда объясни прежде, чем умрешь.

– А чего объяснять, – прохрипел Натабура, – сейчас ты сам лишишься головы.

Бог Яма не знал одного – что Натабура обладает способность ёмоо нодзомимитэ, то есть умением опережать противника во времени. К тому же Натура был награжден Богиней Аматэрасу хаюмадзукаи – божественной силой. Какое из двух преимуществ сработало, Натабура не знал, да это не суть важно. Он только почувствовал, как подкрадывается верный Баттусай. 'Хрясь!' Вот только как Баттусай сумел проникнуть в тучу Бога Яма, в которой даже верному демону смерти Кацири не было места, так и осталось тайной. Наконец Баттусаю пригодился кастет тэкко. Его полукруглое лезвие как нельзя лучше подходило для ближнего боя. Однако Баттусай не коснулся головы стражника, здраво полагая, что Бог Яма может сражаться и без нее. 'Хрясь!' И рука, держащая ржавый танто, повисла на лоскуте кожи. 'Хрясь!' И вторая рука, упала на пол. Это, конечно, не могло убить Бога Яма по одной простой причине: в стражника с разорванным горлом вселился всего лишь его дух, а не тело. Сам же Бог Яма наблюдал со стороны и ничего не могло поделать с Натабурой.

Демон Кацири едва поспевал за Богом Яма, который несся по небу подобно черной-пречерной и очень мрачной туче, что соответствовало ярости, владеющей Богом Яма. Никто еще, никто в этом Мире не смел его победить – ни в хитрости, ни в открытом бою, тем более обыкновенный смертный. Ладно, злорадствовал он, сейчас, сейчас я сделаю так, что ты, несчастный Натабура, не устоишь против моего коварства.

Бог Яма явился к господину Якуси-Нёрая, духу тени, с которым состоял в дальнем родстве – седьмая вода на киселе. Там и там была тень, только, разумеется, у Бога Яма чуть-чуть погуще, но тем не менее – родная кровь, поэтому-то господин Якуси-Нёрая и уступил уговорам.

Господин Якуси-Нёрая спал. Ночью, без солнца, ему делать было нечего. Он жил в крохотном мире, который находился между Днем и Ночью и в котором никогда не было ни тени, ни света.

– Чего? – удивился он, продирая глаза. – Кого убить? Это не по моей части.

– Но можешь вообще, все это… как это?… – Бог Яма не смел открыто высказывать при помощнике. – Выйди! Выйди и постой за дверью, – приказал он демону Кацири.

– Могу, конечно. Но зачем? – удивленно глядя на дальнего родственника, пожал плечами господин Якуси-Нёрая.

– Не спрашивай. Просто сделай, и все.

– Но зачем?

– Мне очень нужно.

– А там? – господин Якуси-Нёрая потыкал пальцем вверх, где, по его мнению, находился небосвод.

– Там все улажено.

Господин Якуси-Нёрая с сомнение посмотрел на Бога Яма. Он знал о вражде между своим родственником и Богиней Аматэрасу, но не боялся ее гнева по одной простой причине – без тени в Мире никто не мог и шага сделать.

– Зуб даю, – сказал Бог Яма.

– Ладно, – согласился господин Якуси-Нёрая, – по старой дружбе, будет тебе огромная тень.

– И так, чтобы не меньше чем три дня.

– Один.

– Два.

На том и порешили.

Старший сын регента Ходзё Дога – Такэру понимал, что ему не удержать ни третий, ни четвертый этаж, и не потому что он плохо командовал, а потому что на них напали настоящие самураи. Но даже это обстоятельство не объясняло того факта, что нападавшим фактически удалось захватить Нефритовую башню. Чем выше они поднимались, тем легче им было побеждать ее защитников.

– Отец! – пришел он к регенту в первый раз. – Пора выпускать хирака и других истуканов.

Регент Ходзё Дога сидел и смотрел в окно. Воля вдруг оставила его. Если бы он знал, что это действие гэндо Амида, он бы приказал сжечь дворец вместе с собой. Но этого он не знал, зато испытывал страшную тяжесть во всех членах и черную-пречерную тоску, которая лишала сил.

– Как ты не понимаешь, я не могу этого сделать, – вяло ответил он. – Это самая большая тайна, которую знаем ты и я.

– Твои рассуждения меня смущают! – вскричал Такэру. – Самое большее через пару страж башня будет захвачена.

– Сын мой, иди и выполняй свой долг.

Такэру ушел не солоно хлебавши и когда сдал еще один этаж, послал младшего брата – Коксинга.

– Отец, нас сомнут! Не лучше ли пойти на хитрость?

– Мой младший сын, – ответил регента Ходзё Дога, – время ли об этом думать? Посмотри, как красив рассвет над столицей Мира!

У Коксинга от ужаса расширились глаза, и он убежал.

– Наш отец сошел с ума, – сказал он брату, который, прячась за телами убитых стражников, посылал стрелу за стрелой куда-то вниз между этажами.

– Я это давно уже понял, но ничего поделать не могу.

Он пошел к отцу во второй раз. Отец не дал ему открыть рта:

– Меня обвинят в захвате власти. Мы еще не готовы. Наших войск слишком мало. А император Мангобэй не дает нам повода сомневаться в его лояльности.

– Твоя лояльность может стоить нам жизни!

– Держись сынок. Держись. Скоро расцветет, и нам на помощь придут войска.

– А если не придут?

– Если не придут, тогда мы используем хирака.

– Поздно, отец, поздно!

В ярости Такэру стал спускаться вниз, откуда все громче и громче слышались звуки битвы. Нефритовая башня дрожала, как живая. Где-то в ее основании, в тайных подвалах и лабиринтах, застыла целая армия преданных истуканов. Но упрямый отец боится их оживить. Это ли не глупость?! Такэру в ярости ударил кулаком в стену. Тотчас явились два генерала:

– Что нам делать, господин? Наши силы на исходе.

– Приготовьтесь к сэппуку, – посоветовал им Такэру, – ибо мы не выстоим и полстражи.

Такэру действительно не видел другого выхода. Две трети башни захвачены врагом. Осталось два с половиной этажа. Сил драться нет. Почему, почему сколько бы мы ни старались, а на одного убитого со стороны противника приходится сотня убитых наших. А если мы атакуем, то все-все падаем замертво. Что это? Неудача, которая преследует, как рок? Что если вдруг это колдовство? Впервые Такэру подумал об этом. Вдруг отец заколдован? Вдруг его грехи пали на всех нас безмерно тяжким грузом? Такэру стал неистово молиться, но это не принесло облегчения, словно все было предопределено.

– Я помогу тебе, – сказал кто-то.

Такэру оглянулся. Перед ним стоял крепкий лысый человек с выпуклым морщинистым лбом и тяжелым взглядом энго. Не стражник и не демон. Впрочем, у Такэру не было времени разбираться.

– Да! – ухватился он за незнакомца, как за соломинку, – скажи, что мне делать?

– Всего-навсего выпустить хирака.

– Но как? Отец не хочет. А у меня нет ни ключа, ни волшебного порошка – идасу.

– И то и другое я тебе дам,

– Нужны еще волшебные слова, – напомнил Такэру, – а я их не знаю.

– Я пойду с тобой и произнесу их, – ответил незнакомец.

Нефритовая башня была огромной. В ней насчитывались сотни закоулков, переходов, лестниц и тайных лабиринтов. Один из них имел единственный вход, который находился в покоях отца Такэру. Когда они вошли к регенту, он даже не поднял головы, удрученный тяжелыми мыслями, охватившими его. А виной всему была гэндо – тень Будды Амида, сотворенная из одной злобы.

Ни Гёки, ни его командиры, ни Натабура, ни учитель Акинобу, ни Язаки и тем более Афра – никто из заговорщиков не знали, что битва только начинается. Они уже дрались на седьмом этаже, и силы были на исходе. Воодушевленные мыслью, что они вот-вот ворвутся в покои регента, они утроили натиск. Им уже противостояли не рядовые стражники в простых панцирях из зеленой китайской кожи, а самурай в золоте и серебре. Когда же среди них пронеслась пугающая весть о том, что Такэру – их главнокомандующий – бежал, они дрогнули. Если бы они знали, что нападающих всего-то три десятка, половина из которых ранена, они бы не опустили оружие и не заметались в поисках спасения, которого быть не могло. Сражение перешло в стадию коротких, безжалостных стычек. Многих просто сбросили с башни вниз, других зарубили. Генералы предпочли сэппуку, и только парочка лейтенантов, капитан да оставшийся сын регента – Коксинг дрались до последнего перед входом в покои Ходзё Дога. С ними в одиночку расправился капитан Го-Данго. Коксинг стоял не сгибаясь, даже когда у него не осталось ни единого шанса, даже когда от страшной канабо с шипами один за одним пали его товарищи.

В последний момент регенту Ходзё Дога страстно захотелось жить. Он заметался в поисках хоть какого-нибудь убежища. Его нашли в кладовке, зарывшимся в угле. Никто бы и не обратил внимания на перемазанного человека, который вовсе не походил на могущественного регента, если бы не богатое кимоно из парчовой иноземной ткани.

Всходило солнце. Регента Ходзё Дога вытащили на середину приемных покоев и дали людям в последний раз взглянуть на него. Думал ли он, что дорожка из козней и черных дел закономерно приведет к подобному финалу, никто не знает – регенту Ходзё Дога не предоставили последнего слова. Возможно, он понял, что жизнь не имеет значения и цели, но не успел ни с кем поделиться этой мыслью. С ним даже не соблюли обычай, согласно которому человек столь высокого ранга мог выбрать для себя оружие и вид умерщвления. Он не сложил отходных стихов и не переоделся в посмертное кимоно. Он не выпил сакэ и не собрался с мыслями. Тем более не смыл с лица грязь. Позором была обставлена его смерть. Ему грубо связали руки и поставили на колени. Затем Гёки отрубил его голову, как обыкновенному преступнику, насадил ее на пику и выставил на всеобщее обозрение. С третьими петухами душа регента Ходзё Дога отправилась в долгий, безутешный путь – как раз во владения Бога Яма, который в этот момент выводил из подземелья хирака и других истуканов.

Крики радости огласили Нефритовый дворец и его окрестности – дело было сделано. Можно было уходить. Правда, еще оставался старший сын погибшего регента- Такэру, но его нигде не могли найти. Должно быть, он испугался и прыгнул вниз, решили многие. Когда же они с чувством выполненного долга собрались спуститься, кто-то выглянул наружу и вскричал в ужасе:

– Гёки!

Гёки бросился к перилам балкона и увидел, что двор между хоммару и башней заполнен стройными рядами хирака. Их оружие поблескивало в лучах восходящего солнца. Командовал же ими никто иной как старший сын регента Ходзё Дога – Такэру.

– Ну что же, – очень спокойно сказал он, – умрем достойно. Для этого мы сюда и пришли.

Однако Ката Кодзи, Тарада и другие молодые ронины решили искать спасения:

– Мы пришли драться с людьми и не хотим умереть от рук истуканов. Раз Такэру сумел сбежать, значит, и мы тоже можем, – рассуждали они.

Причиной их ужаса были не только хирака и ганива, которые неуклюже бегали между каменными истуканами, и даже не Такэру, который, конечно же, жаждал отмщения, а туча, наползающая на Нефритовый дворец. Никто не понимал, что это значит, и только Язаки указал на лысого человека, стоящего рядом с Такэру.

– Это он!

– Кто?! – спросили у него.

– Он!

– Кто он?!

– Он… Бог смерти – Яма. Это дело его рук.

– Тогда все ясно. Живыми мы отсюда не уйдем, – сказал Гёки и приказал готовиться к бою.

Не успели они завалить входы в Нефритовую башню, как наступили глубокие сумерки, и первая волна хирака накатила на башню. И хотя в башне было предостаточно стрел и луков, в этой битве подобное оружие оказалось бесполезным – стрелы отскакивали от каменных монстров. А ганива перекусывали их в одно мгновение. Вот тогда-то и пригодилось тяжелое оружие, о котором говорил Натабура: масакири и канабо с шипами. Не зря Гёки заставил все это нести с собой.

Расчет Бога Яма был очень прост – он давно мечтал отомстить Натабуре и Язаки за свои унижения. И наверное, он этого добился бы, если бы не предусмотрительная Богиня Аматэрасу, которая покровительствовала Натабуре и вместе с ним и Язаки, и учителю Акинобу, и Юке, и, конечно же, Афра, да и всем ронинам – и мертвым, и живым.

Тем временим столица Мира проснулась, и ее жители с удивлением обнаружили, что на месте Нефритового дворца ничего нет – ни привычной зеленой крыши башни, ни хоммару, ни ниномару – ничего, только непонятная заоблачная тень, из которой бесконечной завесой струился дождь. Многие восприняли это как знамение грядущих перемен к лучшему и радостно молились. Другие в страхе бежали, и толпы людей потянулись в окрестные леса и деревни.

Никто не помнил, сколько длилось то, что потом назвали великое намэ, зато сложили стихи:

Между тем в самом намэ было сухо и только красная кровь людей и желтая кровь хирака окропляла ступени Нефритовой башни. Целый день и ночь заговорщики во главе с Гёки отбивали атаки истуканов. Несколько раз ронины пытались уйти из Нефритового дворца, но странное облако не выпускало их. И тогда они поняли, что умрут здесь все, но это не сломило их дух.

Вначале им везло: стоило хирака показаться в окне, как ему ловко отбивали голову, а если кому-то из них удавалось пробраться внутрь, его изматывали атаками со всех сторон. Но постепенно по мере того, как хирака стали приобретать человеческие свойства, их реакция значительно улучшалась, и Такэру сообразил, что теперь можно действовать по-иному. Он предпринял атаку со всех сторон, и хотя она была в конце концов отбита, Гёки и его люди поняли, что теперь они долго не продержатся. Бой измотал их, а ряды хирака даже не поредели. Мало того, взамен погибших Бог Яма выводил из подземелья все новых и новых истуканов в надежде измотать и наконец победить ненавистных ронинов и заодно Натабуру и Язаки и в результате всего забрать свой каба-хабукадзё – Черный Знак Ада.

Вот тогда-то капитан Го-Данго и совершил свой бессмертный подвиг. Он процитировал Суньцзы из трактата "Искусство войны":

– Врагов заманивают в ловушки выгодой. Идти вперед туда, где не ждут; атаковать там, где не подготовились. А где они не готовы?

– Я думаю, в тылу, – угадал его мысли Натабура.

– Правильно!

И после очередной атаки истуканов они незаметно выскочили из Нефритовой башни, чтобы обойти ряды хирака и напасть на их командиров – Такэру и Бога Яма. Вслед за Натабурой, побежал верный и неподкупный Афра, за ним пристроился Язаки, за Язаки – Баттусай, а уж самым последним был учитель Акинобу, который понял замысел капитана Го-Данго и прикрывал их с тыла. Но и Гёки был бы не Гёки, если бы остался в стороне. А за Гёки последовали оставшиеся в живых заговорщики. Всего их было ни много и ни мало, а двенадцать человек.

Их последний бой был самый трудный и самый жестокий. Такэру и Бог Яма находился в окружении генералов хирака и специальной охраны – глиняных гигантов. К счастью, все они были увлечены очередной атакой и не заметили, как к ним подкрались с тыла.

Ронины молча бросились в атаку. Им почти удалось пробиться к Такэру и Богу Яма. Однако в последний момент Бог Яма оглянулся и испуганно закричал:

– Симатта!

Закричал он по двум причинам. Первая и самая главная из них крылась в том, что заключив договор с господином Якуси-Нёрая, он лишался в его облаке главного преимущества – бессмертия. Правда, об этом никто не знал. Вторая причина – хирака и ганива не понимали слова 'симатта', потому что сами были сродни демонам и не боялись их. Выходит, что Бог Ямато ошибся и истуканы, увлеченные атакой, не сообразили что к чему и не сразу пришли на помощь. Впрочем, охрана проявила чудеса храбрости и целых полкокой успешно сдерживала израненных ронинов. Даже Афра лишился одного крыла и уже не мог летать. И в этот критический момент, когда решался исход битвы, чудо произошло. Капитан Го-Данго наконец свалил хирака, который был под стать ему, и шагнул к Такэру, а Натабура в свою очередь расправился со своим противником и, воспользовавшись широкой спиной капитана, нырнул следом за ним внутрь кольца охраны и бросился на Бога Яма. Он не знал, убьет ли его и вообще можно ли убить Бога, путь даже этот Бог и занимается самой черной работой на Земле. Тем не менее, Натабура ударил Бога Яма и отсек его голову с огромным лбом – точно так же, как капитан Го-Данго убил старшего сына регента Ходзё Дога – Такэру, расплющив его канабо с шипами. Таким образом он защитил честь госпожи Тамуэ-сан и доказал, что она чиста, как утренняя роса.

Однако он и сам получил смертельный удар и опустился на колени. И в этот момент в Натабуре проявились те свойства божественной силы – хаюмадзукаи, которой наделила его Богиня Аматэрасу. Никто не знал, как это получилось, только со стороны ворот хоммару в облаке господина Якуси-Нёрая открылся туннель.

Акинобу, Натабура, Язаки и Баттусай подхватили умирающего капитана Го-Данго и стали отступать в этот самый туннель. А остальные ронины прикрывали их отход. Хирака и ганива наконец сообразили, что к чему, и бросились в атаку, но было поздно. Туннель закрылся, и Гёки с оставшимися в живых ронинами очутились в городе.

Они положили капитана Го-Данго на землю, и Натабура попытался его оживить. И хотя он сам был ранен и истекал кровью, ему удалось сделать это на короткие одну-две кокой. Капитан Го-Данго вдруг открыл глаза:

– Что там? – удивился он и посмотрел, но на Натабуру, куда-то ему за спину.

Натабура невольно оглянулся, но не увидел ничего, кроме мокрых лиц друзей, склонившихся над ними, да еще морды Афра, который всей собачьей душой желал помочь, но не знал как. А когда вновь посмотрел на капитана, тот уже умер: огромная голова свесилась на плечо.

– Несем! – крикнул он. – Несем!

Ронины подхватили безвольное тело капитана и понесли по пустынному городу. Потом кто-то из них нашел арбу, в которую погрузили Го-Данго, и они спешно вышли за городские ворота.

Поддерживая друг друга, хромая и морщась от боли, друзья направились в сторону хребта Оу, потом свернули на побережье, не только для того чтобы запутать следы, но и с тем, чтобы отправиться на остров Миядзима, где среди гор Коя был скрыт монастырь Курама-деру. Постепенно ронины лишались сил и садились на обочину дороги, чтобы отдохнуть, и смотрели вслед уходящим печальными глазами. Гёки долго шел рядом с арбой, но и он в конце концов вынужден был отстать.

И только пятеро: учитель Акинобу, Натабура, Язаки, Баттусай и Афра, впрягаясь по очереди в арбу, тащили и тащили тело капитана Го-Данго. Когда впереди открылось море, Натабуре показалось, что капитан Го-Данго сделал первый едва заметный вдох и что вроде бы его ноздри чуть-чуть затрепетали. А когда они уже плыли к острову Миядзима, капитан впервые открыл глаза.

– Слава Будде! – вскричали все. – Он будет жить!

Наконец перед ними открылся цветущий остров Миядзима и круглая бухта Хаятори, на берегу которой их ждали две женщины, похожие, как сестры, сравнимые по красоте лишь с Богинями – рыжеволосая Юка и рыжеволосая госпожа Тамуэ-сан.

На том и закончилась эта история.

Конец.

Киото-Донецк, апрель 2008 года.