Месть проклятых

Глава 28

Таанская империя оправлялась от тяжелого потрясения, постигшего ее в системе Дюрер, как человек, которого со всего маху ударили в живот бейсбольной битой. Она перегнулась пополам, жадно хватая воздух широко раскрытым ртом, остро ощущая недостаток кислорода в легких. Кровь стучала в ее висках, как молот по наковальне, давила на барабанные перепонки. Империя напоминала человека, которому угрожает кровоизлияние в мозг.

Она была загнана в угол и оставалась там долгое время после знаменательного события, о котором по прошествии многих тысячелетий даже нерадивые студенты будут говорить: «То был переломный момент в истории Вселенной. Настало время, когда необходимо было пересмотреть приоритеты, выработать другую стратегию, сочинить новые сценарии». Потому что, как сказал когда‑то один древний философ: «Дело не сделано, если оно не закончено». Или, как любил выражаться Вечный Император, позаимствовав изречение у своего любимого политического деятеля: «Победа — это еще не все. Но поражение — это даже не кое‑что».

О сражениях в Дюрере — Аль‑Суфи в Таанской империи постарались забыть сразу же после их окончания, как о неприятном факте. Но война продолжалась. И это был еще один неприятный факт, который таанцы чувствовали всем своим нутром. Хитрость заключалась в том, чтобы заставить мозг понять то, что ощущали внутренности, без вспарывания живота и вываливания кишок наружу.

Они ушли в себя, обострили все инстинкты в поисках ошибок, выявлении вины. Они обратились к духовности, желая черпать из нее силу и вдохновение, но встретили сопротивление со стороны полярных культур: северной, на которой поражение никак не отразилось, и южной, представители которой контролировали каждую грань жизни таанцев, отшлифовывали ее в соответствии с волей правительства, ненавидели и принимали в штыки все нетаанское. У таанцев не было великих лидеров вроде Шеклетона или Перри. Один только лорд Ферле — человек, возглавивший второе в истории империи грандиозное поражение.

Ферле не был трусом. Он не совершил ритуального самоубийства после поражения. Вместо этого он вернулся на Хиз, уверенный в том, что его лишат всех титулов и наград, казнят, а имя предадут забвению. Если народ захочет выплеснуть свой гнев и поглумиться над его еще не остывшим телом, то так тому и быть.

Однако, вопреки своим ожиданиям, лорд Ферле снова стал появляться на экранах во время трансляции новостей в окружении членов Верховного Совета — в почетной должности генерал-губернатора недавно завоеванной таанцами территории. Эта метаморфоза с повышенным интересом отмечалась каждым грамотным таанским обозревателем, знавшим о сражении при Дюрере. Вечный Император — самый сведущий человек в области политики — здорово рассердился, просматривая отснятые на пленку материалы о неожиданном возрождении таанского лорда. Он никак не ожидал, что Ферле уцелеет.

Узнав о том, что лорд Ферле лично возглавлял военную экспедицию, Император подумал: «Крушение политической карьеры этого человека будет дополнительной наградой за уничтоженные корабли и разорванные на куски тела империей». Возобновление активной политической деятельности лорда Ферле было лишним поводом поторопить события, и Вечный Император приложил для этого все усилия.

Весть о намерении Императора обрушить на таанцев поток правдивой информации ужасно напугала их правителей, всячески пытавшихся скрыть факт поражения в системе Дюрер. Даже старый циник Пэстор понял, что время для политических разборок совсем неподходящее. Когда он узнал о готовящейся акции, его стошнило. Вытерев губы, Пэстор побежал на внеочередное заседание Верховного Совета, полный решимости удержать своих коллег от снятия с поста лорда Ферле, прекрасно понимая, что после этого начнется драка между бюрократами за пост главы Совета.

Даже в лучшие времена при выборе лидера часто возникали конфликтные ситуации, поскольку в правительстве существовало слишком много клик и фракций. В настоящее время единство мнений было особенно необходимо — оно могло сплотить руководство наподобие обручей, коими бондарь скрепляет огромную бочку, если содержимое ее превышает допустимый уровень.

Пэстор отлично понимал, что лучшая кандидатура на роль лидера — леди Этего, хотя сильно ее недолюбливал. Когда наступит день смещения с поста лорда Ферле, она останется единственным рыцарем в белых доспехах. События, произошедшие в системе Дюрер, очернили репутацию лорда Ферле, чего нельзя было сказать о леди Этего.

Для сохранения единства нации таанцам нужны были герои — так же, как древним персам нужен был миф о Джемчииде. Пэстор появился на заседании, вооруженный всеми известными ему политическими и дипломатическими уловками.

Как ни странно, его усилия не встретили большого противоборства со стороны членов Совета. Поскольку все они не хуже Пэстора понимали серьезность положения, им не требовалось объяснять, что война с Империей будет проиграна сразу же, как только новость о поражении таанцев в системе Дюрер станет общеизвестной. Первый же указ, изданный Верховным Советом, был направлен против всех, от кого могла исходить информация подобного рода.

В обществе, где любые сведения не только контролировались, но и нормировались, приказы выполнялись безоговорочно. Огромное количество средств, сил и энергии было затрачено на выполнение этого указа. Он, словно кляп, заткнул рот как журналистам, так и очевидцам событий. Ученым, желавшим разобраться в сложившейся ситуации, следовало обратиться за наглядными примерами к истории человечества, омытой волнами штурмовых сражений — таких, как битва при Фермопилах, наступление русских летом 1943 года, события в Айяпу или имперская катастрофа в Сарагосе во время Муэллеровских войн.

Взорванные корабли были вычеркнуты из всех списков и регистрационных журналов. Выживших в сражениях людей уничтожали или сажали в тюрьмы — так же, как их друзей и семьи погибших и раненых. Снабженцы и военные, находившиеся за линиями фронта, «по неизвестным причинам» были сосланы в дальние пустынные регионы. Даже к старшим должностным лицам по ночам вваливались сотрудники службы безопасности и допрашивали, выведывая любую компрометирующую информацию о сражении при Дюрере. Затем допрашивали самих допрашивавших. Репрессии продолжались довольно долго, пока таанская бюрократическая система не вычистила и не запломбировала все дырки.

Таанцы даже задействовали разрушительную программу «Манхэттен» для усовершенствования и усиления самой великой подавляющей системы в истории Вселенной. Но, несмотря ни на что, она дала течь, когда Вечный Император включил машину пропаганды на всю катушку.

Беспрецедентные усилия таанской верхушки вызвать провалы памяти у своего народа сталкивались с не менее беспрецедентными усилиями Императора их устранить. Пользуясь явным преимуществом, Император правой рукой направлял армию и флот в вакуум, оставленный таанцами, а левой рукой дирижировал мощной машиной пропаганды. Эквиваленты маленьких солнц он превратил в радиомаяки, возвещавшие на все галактики о великом поражении Таанского Союза.

Информация, обрушенная Императором на Вселенную, напоминала вторжение огромного войска, состоявшего из тысячи кораблей и миллионов солдат. И с чем большим упорством Император усиливал мощность звука, тем с большим отчаянием таанцы пытались его заглушить. Император загнал таанцев в тупик.

Мрачное уныние охватило всех членов Верховного Совета — от высокопоставленных чиновников до ничтожных клерков. Никто точно не знал, что произошло, но каждый дрожал за свою шкуру. Ни одно простейшее решение не принималось без одобрения начальства. По сути дела, такое поведение было осмотрительным и мудрым, поскольку малейшее отклонение вправо или влево могло расстроить или подвести начальника, боявшегося неожиданных последствий не меньше, чем его подчиненные.

В довершение ко всему в Таанской империи стал наблюдаться резкий спад производства во всех областях народного хозяйства, что привело к остром нехватке различных продуктов. Полки магазинов, не славившиеся большим ассортиментом товаров даже в лучшие времена, и вовсе опустели после событий в системе Дюрер. Что же касается АМ‑2, оно выделялось только для военных нужд, да и то в очень ограниченных количествах. Получателей строго регистрировали, чтобы в случае ошибки было на кого свалить вину.

Да, таанцы поостыли и ушли в себя после Дюрера. И официальная политика Вечного Императора заключалась в том, чтобы тыкать их мордами в дерьмо до тех пор, пока «кичливые лозунги не застрянут у них в глотках».

Глава 29

Сердце полицейского майора Генриха учащенно забилось, когда он услышал крики охотников из‑за деревьев. Добычу выследили. Майор шепотом помолился за то, чтобы тревога не оказалась ложной. С тех самых пор, как был совершен побег, Генрих и его люди обшаривали окрестности вдоль дорог, реагируя на малейшие шорохи, в надежде напасть на след наглецов.

Обычно соблюдение полной секретности в любом деле было второй натурой Генриха. Но сейчас он и другие члены группы охотников попали в довольно щекотливую ситуацию. Провал памяти означал запрет на опрос местного населения для выявления маршрута передвижения беглецов. А без широкомасштабных поисков весьма трудно выследить добычу, окружить ее и расстрелять из автоматов.

Несколько раз удача улыбнулась охотникам, но этого было недостаточно.

Майору нравилась только одна часть полученного приказания: каждый найденный заключенный должен быть убит на месте. Беглецов не следовало допрашивать; достаточно просто приставить к затылку ствол крупнокалиберного автомата и нажать на курок. То, что этот расстрел исключал возможность выпытать у беглеца, где находятся остальные, Генриха вовсе не интересовало. Он был из тех людей, которые довольствуются малым.

Крики поисковой группы усилились. Майор затаил дыхание и покрепче сжал автомат. Ему не нужно было оборачиваться, чтобы убедиться, на месте ли его люди. Генрих чувствовал, как нарастающее напряжение заставляет их сплачиваться вокруг него все теснее. Впрочем, он был готов и к разочарованию.

После проникновения в лес шансы добычи увеличивались, потому что теперь за нее можно было запросто принять гонимую страхом фермерскую скотину. Тогда в качестве компенсации за неоправдавшиеся надежды охотникам останется только изрешетить животное пулями, превратив в кровавое месиво.

Увидев, как зашевелилась листва одного из деревьев, Генрих сбросил с плеча автомат. Другие солдаты, окружавшие его, сделали то же самое. Донесшийся до них звук был похож на треск сухой сломанной ветки. Там! Вон там!

Две фигуры отделились от деревьев, постояли в нерешительности, а затем, спотыкаясь, бросились бежать через опушку леса.

Генрих мгновенно определил, что они были: а) людьми; б) один — высоким, другой — низким; в) заключенными. Он первым нажал на спусковой крючок, после чего поднялся адский грохот — его люди тоже открыли пальбу.

Огонь настиг заключенных в пяти-шести шагах от деревьев. Они рухнули на землю как подкошенные и покатились по траве. Стрельба прекратилась, гулкое эхо сменилось тишиной, а затем беспорядочным «тра‑та‑та‑та» контрольных автоматных очередей. Распластанные на земле тела судорожно подергивались.

Раздалось клацанье перезаряжаемых магазинов. Генрих и его люди поднялись на ноги и подбежали к великану в белом, залитом кровью мундире. Генрих чуть не потерял ботинок, увязнув в луже крови, образовавшейся в траве возле первого тела. Мужчина был огромен. Генрих пнул труп ногой, перевернув его на спину. Черты лица были искажены, но узнаваемы — Ибн Бакр. Вторым трупом оказалась Элис.

Генрих развернулся, чтобы поздравить группу убийц. Его взору предстали сияющие лица с робкими, почти детскими улыбками на губах. Лишь у одного человека выражение лица по‑прежнему оставалось хмурым.

Ло Прек посмотрел на Ибн Бакра и выругался в сердцах, сетуя на то, что лежавший у его ног человек оказался не тем, кого он так жаждал увидеть. Стэн опять выскользнул из его сетей.

Вирунга сидел на очень неудобном металлическом стуле с перекладинами. Суставы его покалеченных ног так сильно ныли, словно он сидел в приемной уже несколько дней. Хотя, судя по шаркающим шагам заключенных и звукам, доносившимся со двора, Вирунга понял, что прошло не больше четырех часов. Слишком много лет он провел в таанских тюрьмах, чтобы не догадываться, какую игру затевал Держин. Ожидание было обычным предварительным процессом. И все же знания правил не упрощало игры.

С того самого момента, как Вирунгу вызвали, от его прежней самоуверенности не осталось и следа. «Нужно ли готовиться к пыткам? Ведь меня и раньше пытали. Старайся не думать об этом. Я не могу. Пожалуйста, я не вынесу этого. Заткнись! Ты должен! — в душе Вирунги шла внутренняя борьба. — Пораскинь мозгами».

Ему еще ни разу не доводилось оставаться один на один с Авренти, экспертом Держина по грязной работе. Но он уважал этого человека. «Думаю, Авренти лучше Держина… Черт! Опять путаешь понятия. Замени слово „думаю“ на „знаю“. Да. Так‑то лучше. Должно открыться второе дыхание. Будь хитрее, придумай какую-нибудь уловку. У тебя есть вопросы, Вирунга. Задай их. Заставь таанцев отвечать. Не давай им времени опомниться. Забросай вопросами. Вопросами типа… Почему репрессии неожиданно прекратились?»

При составлении плана Стэн и Вирунга учли возможность репрессий. Первой реакцией таанцев на побег будет гнев, который они выплеснут на заключенных. Начнутся избиения, урезание пайков, выявление людей, принимавших непосредственное участие в подготовке к побегу. Появятся жертвы. Этого никак нельзя избежать. Начнется травля козлов отпущения — беспечных охранников, офицеров, верность и преданность которых окажутся под сомнением. Тюремное начальство станет и более осторожным, поняв, что во всем могут обвинить его. Многим придется задуматься над своей карьерой, когда возникнет угроза кризиса. Слухи о побеге дойдут до политиков, и они забросают Колдиез тухлыми яйцами.

Стэн и Вирунга решили перестраховаться: подтасовать колоду, подбросив в нее пятого туза. Пятым тузом был «Золотой Червь», которого Сент-Клер внедрила в компьютер Колдиеза.

Это был вирус, день и ночь дурачившийся цифрами и данными. Дроби становились целыми числами, минус менялся на плюс. В результате — вуаля! Колдиез гордится высокими показателями и достижениями, о которых не мечтал даже самый оптимистичный таанец. У Держина будет абсолютное подтверждение того, что эксперимент с лагерем для военнопленных удался на славу. Слишком длинным стал список неудач и поражений Таанского Союза, чтобы игнорировать такой блестящий успех.

У вируса была и вторая функция. С течением времени он пожирал ключевые зоны памяти компьютера. Вскоре ни один таанец не сможет догадаться, насколько реальная действительность будет отличаться от компьютерных характеристик.

Первая волна репрессий прокатилась по лагерю сразу же, как только охранники узнали о внезапном исчезновении военнопленных. Начались допросы, избиения, несколько человек были убиты. Но таанцы так и не смогли выведать секрет катакомб и туннеля, ведущего к скале за стенами лагеря.

И вдруг допросы неожиданно прекратились — так же быстро, как и начались. Заключенных перестали держать в черном теле и пристально следить за ними.

Это было очень кстати. Вирунга собирался вынести оружие, которое он и Стэн нашли в одном из помещений подвалов. Такая акция была равносильна самоубийству, но провести ее было крайне необходимо.

Головорезы Вирунги докладывали ему о привычках и образе жизни лагерного начальства. Офицеры вели тайные переговоры с другими, «безликими» таанцами по компьютерным линиям связи. Вирунга чувствовал, что назревает какой‑то кризис. Враг вел себя оживленно и встревоженно.

И вдруг, в тот самый момент, когда Вирунга ожидал прорыва гнойника, обстановка в лагере резко переменилась. Буквально всех — от тюремных надзирателей и охранников до высокого начальства — охватило уныние.

Заключенные были очень удивлены потерей к себе интереса. Создавалось впечатление, что к ним стали относиться с большим уважением и осторожностью. Вирунга был уверен — что‑то произошло, какое‑то важное событие, о котором он прочтет в исторических книгах, — если, конечно, доживет до того времени, когда окажется на свободе. Но никто не имел ни малейшего представления о случившемся. Особенно таанцы.

Вирунга насторожился, когда двери кабинета коменданта отворились. Охранник с бесстрастным лицом подал знак двум своим приятелям, стоявшим по обеим сторонам от заключенного. Вирунга отбросил в сторону раздражение и досаду и с трудом поднялся со стула, хрустя суставами. Выбрав удобную позу, он выставил вперед костыли и оперся на них своим грузным телом. Из уважения к предводителю заключенных охранники расступились.

Атмосфера в комнате была натянуто-спокойной. Авренти сидел в кресле в углу, делая вид, что просматривает какие‑то бумаги. Комендант Держин стоял у окна, спиной к Вирунге, и смотрел вдаль рассеянным взглядом.

Вирунга остановился в самом центре комнаты. Он не оглядывался по сторонам в поисках стула, на который так кстати было бы взгромоздить покалеченное тело. Он просто стоял посреди кабинета, опираясь на костыли, терпеливо и молча дожидаясь начала игры.

Прошло довольно много времени, прежде чем Держин оторвал взгляд от окна и развернулся. Казалось, он только сейчас узнал о присутствии Вирунги.

— А, это вы, полковник. Спасибо, что пришли.

Вирунга не доставил ему удовольствия своим ответом. Но Держин вроде бы даже не заметил этого. Он подошел к письменному столу и сел за него. Взяв в руку какую‑то фотографию, Держин внимательно посмотрел на нее и положил на место, забарабанив пальцами по столу, словно пытался вспомнить, зачем вызывал Вирунгу.

— У меня есть информация о… э‑э… как бы поточнее выразиться… о пропавших членах вашей команды.

Вирунга оторопел. Редкая шерсть на его спине встала дыбом, словно по позвоночнику прогулялся ледяной арктический ветер.

— Да? — Вирунга боялся задать лишний вопрос.

— Простите, полковник, но я вынужден сообщить печальную новость. С вашей точки зрения, конечно. Их поймали. Всех до единого.

Вирунга с облегчением вздохнул. Какой бы грустной новость ни была, она вносила какую‑то определенность. Что ж, поймали так поймали. Теперь нужно проследить, чтобы о них позаботились, подлечили в случае необходимости.

— Я… хочу… их видеть. Удостовериться… что с ними… обращаются в соответствии… с законами… военного времени.

Краем глаза Вирунга заметил, что Авренти ухмыльнулся.

— Боюсь, это невозможно, полковник, — сказал Держин.

— Вы… отказываете?

— Нет. Я не так суров. Просто… по правде говоря, смотреть почти не на что. Все они мертвы.

Вирунга стал тяжело дышать. Его двойное сердце громко заколотилось. В ушах зазвенело от резко подскочившего давления.

— Что? Мертвы? Как могло?..

Со двора донеслись крики. Шум постепенно усиливался, перерастая во взрыв паники и гнева. Держин улыбнулся Вирунге и жестом руки пригласил подойти к окну. Вирунга подался вперед всем корпусом, тяжело опираясь на костыли.

Вначале он увидел толпу заключенных, собравшихся вокруг чего‑то, находившегося в центре двора. Затем рассмотрел старую плоскодонную телегу, запряженную парой лошадей. В телеге сидели таанские охранники. И майор Генрих.

Они что‑то выгружали — стаскивали мокрые рогожные мешки, вываливая их содержимое на каменные плиты.

Вирунга увидел, что разгружают охранники. Руки… ноги… и головы.

Расчлененные тела Ибн Бакра и Элис.

Глава 30

Четвинд, бывший разбойник, гроза космических и океанских портов, предводитель рабочего движения, осужденный преступник, политический заключенный, а ныне человек, являющийся не то отпущенным на поруки уголовником, не то помилованным охранником Колдиеза, обдумывал ряд вопросов, бульдозером прокладывая себе путь через пристань к бару, чувствуя острую необходимость в заслуженной порции двойного квилла.

Из напористого и дерзкого юноши, всегда бывшего в курсе событий — за что и угодил на планету-тюрьму, — Четвинд со временем превратился в зрелого, опытного и по‑прежнему напористого мужчину, который не был в курсе событий.

Нельзя сказать, чтобы произошедшие в характере Четвинда перемены сильно отразились на его поведении. Он понимал, что после массового побега заключенных в Колдиезе начнутся судебные разборки и справедливое возмездие. Держина снимут с должности начальника лагеря, Авренти отправят в штрафной батальон. Генриха поставят во главе тюрьмы, после чего будут установлены драконовские методы управления.

Четвинд уже составил некоторое представление о своем следующем назначении. «Только бы не выслали обратно к гурионам», — думал он.

Но ничего не произошло. Во всяком случае, не произошло ничего особенного. Более важным фактом, чем исчезновение военнопленных, было то, что в Колдиезе почти ничего не изменилось. Люди продолжали выполнять свои обязанности, никаких новшеств введено не было.

Четвинд ужасно сокрушался по поводу растраченных кредиток, посылая проклятия на голову «навозного жука» Генриха за то, что ему приходилось снабжать алкоголем эту «бездонную бочку, чтобы умилостивить паршивца, когда дракх ударял ему в голову».

Другой вопрос, не дававший Четвинду покоя, заключался в следующем: что же случилось с его «горячо любимым» заключенным Стэном, скрывшемся в неизвестном направлении? Может, он уже парит где‑то в космической дали?

Когда Четвинд говорил Стэну о том, что таанцам нужна будет быстрая и полная победа, он просто высказывал вслух свои соображения. Лишь позже Четвинд узнал, что оказался прав.

Где‑то там далеко что‑то — и Четвинд не ведал, где и что, — случилось. Что‑то, чему таанцы не были рады.

Четвинд лишился прежнего своего окружения, когда его осудили и сослали на планету-тюрьму, но не лишился контактов. У него осталось много друзей в разных местах. Друзей… приятелей… врагов… людей, знавших его с пеленок. Репутация и шаблоны не имели значения — люди, с детства находившиеся в конфликте с правоохранительными органами Хиза, заключали пожизненный союз — «Мы против Них». По крайней мере до тех пор, пока это выгодно.

Хиз внезапно превратился в перевалочную базу каких‑то странных грузов — материалов, инструментов, корабельного оснащения, — поставляемых в некую систему Эрибус, о которой прежде никто слыхом не слыхивал: медперсонал, оборудование и лекарства отправлялись на другие планеты, где находились таанские госпитали.

Четвинд разумно рассудил, что Империя обошлась с таанцами не слишком любезно. Это была еще одна карта, которую Четвинд пока не знал, как разыграть.

Он остановился прямо у входа в «Кааг», самый популярный бар Хиза, считавшийся нелегальным, аморальным, который охранникам Колдиеза посещать запрещалось. В баре всегда было полно старых дружков Четвинда.

Четвинд изобразил на лице маску бравого лидера и вошел в бар. Он угостил выпивкой всех своих приятелей. Отпил глоток из собственной рюмки — для куража. И устроил «прием при дворе»: отпускал комплименты, сыпал остротами или хмурился и отказывал в «королевских милостях». После ритуального вступления Четвинд рассказал свежий анекдот:

— Один тип наконец‑то получает извещение — после прохождения всех инстанций его внесли в списки. Скоро он станет владельцем гравикара. Ну и спрашивает продавца: когда, мол? Пора бы уже и получить аппарат. Он ведь заплатил за него шесть лет назад.

А хренов продавец говорит, чтобы он приходил через четыре года.

Тип спрашивает, когда именно — утром или вечером. Продавец говорит: «Мистер, выдача состоится через четыре года. Какая вам разница, будет это утро или вечер?» А тип отвечает: «Да утром ко мне ремонтник приходит…»

Пока все покатывались со смеху, Четвинд допил остатки вина и жестом приказал официанту налить еще. «Аудиенция» окончилась. Дружки Четвинда разбрелись кто куда, оставив его наедине со своими мыслями.

Четвинд уже погрузился в обдумывание мучивших сто вопросов, как вдруг два разгоряченных, вонявших дракхом портовых скопера ввалились в его кабинку. Четвинд нахмурился.

Алекс мило улыбнулся.

— Не жмоться, парень, угости старых друзей живительной влагой. Может ведь наступить день, когда ты пожалеешь о своем негостеприимстве.

Стэн подал знак официанту.

— Как насчет того, чтобы раскошелиться на графин вина, Чет? Бокальчик и тебе не повредит.

Четвинду и вправду не мешало выпить.

— Я думал, вы побежали в лес, — выдавил он, гордый тем, что не задал стандартных вопросов и не поторопился с шаблонными ответами.

— Уж не знаю, как другие, — туманно ответил Стэн, — а я парень городской. Боюсь темноты. Мало ли кто может прятаться в кустах.

— Сюда регулярно заглядывают придирчивые патрульные, — предупредил Четвинд.

— А разве это проблема? — спросил Килгур. — Мы ведь сидим за одним столом с уважаемым человеком, нашим другом. Он нас не выдаст.

Четвинд был сражен наповал. Он мог только свистнуть, и двое беглецов были бы тут же схвачены. Наверное, ему даже дали бы за это какую-нибудь награду. «Хотя, — подумал Четвинд, — раз уж даже начальство говорит, что все эти недоноски были расстреляны при попытке к бегству, зачем мне высовываться? Как я объясню своим хозяевам внезапное воскрешение из мертвых двух имперцев?»

— Кроме того, — сказал Стэн, будто читая мысли Четвинда, — мои и Алекса мозги будут подвергнуты сканированию, а мы оба по пять раз на дню вспоминаем твою доброту и как сильно мы тебя любим.

Четвинд этому не верил — он не мог себе представить, чтобы кто‑нибудь, даже эти два явно смышленых типа, представители имперской разведки, могли настроить свои мозги для преподнесения ложной информации таанским палачам.

Впрочем, чем черт не шутит. В случае чего таанцы его не пощадят.

— Ну что ж, ребята, отлично. Советую только привести себя в порядок. Вы оба воняете. Но сначала скажите — что вам нужно?

Стэн объяснил. После побега из тюрьмы они прятались в развалинах старых домов города. Им нужны были настоящие документы. Они хотели стать гражданами Хиза. Стэн разумно рассудил: источник рабочей силы планеты иссяк, таанцы производили набор из числа юношей, нетрудоспособных людей, уголовников и диссидентов. Все из перечисленных были друзьями Четвинда.

Стэн и Алекс решили выдать себя за каких-нибудь двоих четвиндовских приятелей и вступить добровольцами в таанскую армию. Кому придет в голову искать беглых имперцев в действующей армии? А дружки Четвинда смогут и дальше преспокойно заниматься своими делами.

— Тебе не составит особого труда подыскать им другие имена, — добавил Алекс.

Поскольку Стэн и Алекс были людьми военными, они с легкостью пройдут армейскую подготовку и вызовутся на выполнение какого-нибудь боевого задания, а затем пересекут границу — наземную или пространственную — и окажутся дома.

На этом месте Четвинд стал издавать булькающие звуки. Стэн подумал, что таанец хочет ему возразить, но затем понял, что тот попросту смеется.

— Ах, ребята, ребята, — проговорил наконец Четвинд. — Теперь мне ясно, почему вам, имперцам, так везет в этой войне.

Четвинд встал и замахал руками; в ту же секунду в руке Стэна появился нож. Два официанта подскочили к Четвинду.

— Обслужите моих друзей по первому разряду! Им нужна тихая комната с ванной. Двумя ваннами. Отдельными. Определите их в один из моих личных номеров. Принесите любую выпивку, какую они только пожелают. И пошлите кого-нибудь, кто потер бы им спины. — Четвинд развернулся лицом к Стэну и Алексу. — Женщины подойдут?

Возражений не было.

— Только чистых женщин. А сейчас подайте еще один графин вина.

Четвинд снова сел. Теперь у него были ответы почти на все вопросы, он знал, что делать дальше.

— Вы хотите, чтобы я исполнил ваше пожелание, питая слабую надежду, что двум несчастным сироткам удастся добраться до дому? Да будет вам известно, что ни одному из моих людей не угрожает участие в этой войне, потому что они считают ее отвратительной. Вы хуже ничего не могли придумать?.. Поправка. Еще хуже для вас, болванов, было бы снова попасть в тюрьму. Хотите, я подскажу вам, что нужно делать? Под этой адской дырой есть подвал. Вы исчезнете в нем. Там вы будете сыты, одеты, обуты, вооружены. Окрепнете хорошенько. Короче, посидите какое‑то время в подземелье. По моему приказу вас незаметно проведут улицами города в условленное место, где вы познакомитесь с очаровательным человеком по имени Вайлд. Ен Вайлд.

Четвинд очень удивился, когда сначала Стэн, а затем и Алекс начали смеяться. Учтивого контрабандиста с изысканными манерами по имени Ен Вайлд они завербовали задолго до начала войны. Стэн обещал Вайлду не вмешиваться в его операцию с условием, что Вайлд не будет поставлять оружие и иные военные материалы в Таанские миры и, в случае необходимости, будет оказывать содействие разведке. С началом войны главная база Вайлда, находившаяся на планете Ремни, была разрушена.

Он и его люди наверняка засиделись без дела. Впрочем, это вполне объяснимо — магазины пусты, а от товарных складов не осталось камня на камне.

— Мы его знаем, — сказал Стэн. — Продолжай.

Четвинд умерил свой пыл, надменные интонации исчезли из его голоса. Вайлд вывезет их из Таанских миров и доставит на нейтральную планету. Им выдадут документы и деньги, чтобы они могли добраться до какого-нибудь форпоста Империи.

— Хочу добавить, — прервал его Стэн. — Поскольку ты принимаешь непосредственное участие в этом деле, думаю, тебе не помешает иметь документальное подтверждение этого, чтобы после высадки имперских кораблей на Хиз тебя не засадили в мою старую камеру в Колдиезе.

— Конечно.

Четвинду не дано было понять, как много смысла вкладывал в эти слова человек, проведший в заточении годы и постоянно слышавший о поражении и смерти.

Глава 31

Танз Сулламора задумал проводить отдых за рыбной ловлей еще в то время, когда не только верил в героев, но и считал Вечного Императора душой любой увеселительной компании красивых дьяволов. Во всем подражая властителю, Сулламора не хотел ему ни в чем уступать. Император любил готовить, поэтому Сулламора раболепно копировал его рецепты и выставлял приготовленные по ним блюда на банкетах, которые закатывал для своих друзей. Впрочем, все они по вкусу напоминали дракх — о чем Сулламора, не будучи гурманом, не знал, а друзья не осмеливались сказать об этом богатому и могущественному бизнесмену.

Затем Сулламора увлекся рыбалкой. Император любил рыбачить по той причине, что на протяжении более трехсот лет затрачивал неимоверные усилия и колоссальные средства на восстановление рыбацких поселений в древнем регионе Орегон на планете Земля. Сулламора построил свой собственный лагерь — гораздо меньших размеров, чем императорский, — на много километров выше по течению реки от лагеря Императора. Сулламора ударился в рыбную ловлю с огромным энтузиазмом и без всякого к тому таланта.

Несколько лет подряд он праздновал окончание любой трудной сделки, выезжая — с большой помпой — на природу, чтобы расслабиться и пожить спокойной жизнью. Пробыв какое‑то время на лоне природы, он возвращался, хвастаясь всем и каждому, как чудесно отдохнул, уверяя собеседников в том, что человек не может познать собственную натуру до конца, пока не сразится с хитрющим лососем, пытающимся сорваться с крючка.

Однако Сулламора не признавался никому, в том числе и самому себе в том, что ненавидит все, связанное с рыбалкой. В первый же свой приезд в Орегон он нанял рыболовов, которые удили для него рыбу, а во второй раз даже отказывался есть уловы, скармливая их слугам.

Но не только рыбалка угнетала Сулламору. Он сходил с ума от тишины орегонских лесов. Он ненавидел каждую минуту подобного отдыха, сперва застроив лагерь, по примеру Императора, лишь несколькими грубо сколоченными зданиями, сливавшимися с окружающей средой. В лагере не на что было смотреть, кроме как на зелень, и не к чему было прислушиваться, кроме как к журчанию реки. Воздух казался Сулламоре отвратительным, слишком насыщенным кислородом и цветочной пыльцой. Сулламора тосковал по городской суете и резким запахам, вызывающим чувство страха, от которого повышается содержание адреналина в крови.

Но он не мог так просто отказаться от досуга, проводимого за рыбной ловлей, не мог продать или забросить свой участок. Сулламора был уверен — за его спиной тут же начнутся пересуды, перешептывания, тайные усмешки, что приведет к потере авторитета и убыткам в бизнесе.

Танз нашел выход из положения, начав приглашать все большее и большее количество друзей и деловых партнеров в свой лагерь на берегу реки. Грубо сколоченные строения были заменены сверкающими металлическими, гораздо больших размеров, наполненными новейшим оборудованием. Маленькая взлетно-посадочная площадка превратилась в большой аэропорт, способный разместить до ста летательных аппаратов. Тишина и спокойствие наступали в лагере лишь в редкие промежутки между деловыми переговорами и личными встречами, сопровождавшимися бурными застольями и всевозможными развлечениями, становившимися все более и более изощренными.

Сулламора оказался в замкнутом кругу собственных слабостей. Когда его героическое почитание Вечного Императора поубавилось и чары рассеялись, лагерь снова превратился в спокойное место, где заключались странные альянсы и секретные сделки — место, в котором искусство рыбной ловли приобретало совершенно иной смысл.

Сулламора извинился перед своими компаньонами за вынужденную остановку, сославшись на развязавшийся шнурок, и прислушался, оценивая ситуацию. Разговор был тихим и велся на нейтральную тему. Но Танз чувствовал внутреннюю напряженность собеседников, словно каждый из них ждал, что кто‑то откроется первым, заговорит о вещах, касающихся их всех, и предложит свой способ разрешения проблемы.

От страха у Сулламоры ком к горлу подкатил. Становилось все более очевидным, что заговорить первым должен он. Однако, если он решится на это и ошибется в своих компаньонах, его унизят, втопчут в грязь, а затем…

Тайный Совет Императора напоминал человека, страдающего от ожирения: уже распух от переедания — и все же боится, что следующий банкет могут отменить.

Для большинства жителей Империи война не принесла ничего, кроме трудностей и лишений. Но для членов Тайного Совета это было время больших возможностей и крупных барышей. После ошеломляющей победы Империи в системе Дюрер члены Совета столкнулись не только с потерей огромной прибыли, но и с колоссальными затратами на погашение «счетов мясной лавки», как говорит Император.

В тот трудный час властитель в первую очередь обратился за помощью к своим промышленным столпам, коими являлись: Волмер — глава отдела массовой информации; Мэлприн — архитектура, химическая и фармацевтическая промышленность; Ловетт — банковское дело; близнецы Краа — горнорудная промышленность, месторождения и перерабатывающие заводы; Кайс — робототехника, искусственный разум; и, наконец, Сулламора — корабли и торговля.

Сулламора исполнил свои обязанности в качестве члена личного императорского кабинета с большой долей цинизма и нежелания. До того момента, пока Император не выдвинул его кандидатуру в Тайный Совет — в прохладной и, как показалось Сулламоре, откровенной беседе, — Танз не был уверен в его существовании. Назначение было сделано Императором без лишнего восторга. Ему не понравился вопрос Сулламоры о стратегии борьбы с таанцами: будут ли они разгромлены и когда?

Император планировал сместить правительство и уничтожить все следы таанской культуры, а затем повсеместно насадить восстановительную программу. Сулламора считал, что такая стратегия была не только слабой, но и глупой. Все таанцы должны страдать за то, что они наделали. Кроме того, люди и существа, преданно поддерживавшие Императора с самого начала, будут вынуждены из‑за этого отказаться от громадных потенциальных прибылей. Сулламора не видел смысла в такой стратегии и в очень осторожной форме, без намека на критику, сказал об этом Императору.

При первой встрече с коллегами на Тайном Совете Сулламора держал эти рассуждения при себе. Он решил вначале прозондировать почву, оттянуть время, прощупать пульс каждого члена Совета сотню раз лично, а также подключить самых опытных специалистов своей психодивизии для тщательного изучения их деятельности и особенностей характеров.

Если смотреть со стороны — на что Танз не был способен, — Тайный Совет напоминал странный, но точный портрет самой Империи, в котором энергичное предпринимательство сочеталось с династическим капитализмом. При более близком рассмотрении в голове у наблюдателя могла произойти большая путаница, поскольку характерной чертой Тайного Совета была противоположность интересов и целей его членов. Тем не менее Сулламора постепенно докопался до сути.

Волмер был ведущим «танцором» группы. В то время, как другие плясали вокруг одной точки, он начинал выделывать всевозможные па, то есть открыто критиковать политику Императора, что приводило всех в шоковое состояние. Но это не значило, что члены Тайного Совета — в особенности Сулламора — доверяли ему.

Глава одной из старейших фамильных династий Империи, руководитель крупнейшей организации по сбору информации, отдела политпропаганды и рекламных компаний многих систем, составлявших Империю, Волмер был самым уязвимым и ненадежным человеком шестерки. Во многих компаниях он пользовался сомнительной репутацией «вафельного барона», подстрекавшего своих подчиненных на занятие жестких позиций, когда ему это было выгодно, а затем бросавшего их на произвол судьбы, если ветер менял направление. И все же в сложившейся ситуации, когда война длилась бесконечно и даже идиоту становилось понятно, что Тайный Совет — всего лишь раковина со сквозным отверстием, Волмер, как считал Сулламора, обязан был, при поддержке коллег, вылезти из болота собственной нерешительности и встать на определенную сторону.

Узнав о неуемной жадности сестер-близнецов Краа, Сулламора внес их в колонку своих союзников. Они заслуженно пользовались репутацией самых коррумпированных, порочных и эгоистичных людей в суровом мире большого бизнеса. Эти две женщины являлись представительницами второго поколения супермагнатов. Их отец был одержимым старателем. Удачно начав с крупного открытия месторождения уникального минерала, он создал целую монополию перерабатывающей промышленности, протянувшую щупальца во все системы, недра чьих планет были богаты как обычными, так и редкими минералами или пахли ими. Отец сестер-близнецов был хитрым и ловким человеком, считавшим свое слово законом.

После его смерти близнецы немедленно упразднили этот закон и послали отцовских законопослушников веровать в пустыню, где наемные убийцы охотились за ними, пока не перебили всех до одного. Сестры Краа с наслаждением погрязли в заговорах и интригах в погоне за тройной прибылью. Но, как часто бывает на скачках подобного рода, удача отвернулась от них. Алчные женщины чуть не обанкротились. Несмотря на то, что сестры родились идентичными близнецами, за пятьдесят лет они стали резко отличаться друг от друга внешностью. Одна была тучной женщиной, опоясанной складками жира. Другой больше всего подошло бы определение «страдающая от отсутствия аппетита»; глядя на нее, создавалось впечатление, что выпуклые кости вот‑вот пробьют хилую немощь дряблой плоти. Но отличались они друг от друга только наружностью. Сестры поочередно меняли главенство, думая и действуя, как один человек. Сулламора без малейшего интереса вспомнил их имена и тут же мудро позабыл. Но думать о близнецах как об одном существе было ошибкой, которую допустили слишком многие.

Сулламора ужасно радовался тому, что разглядел в членах Тайного Совета, сестрах Краа, людей, которыми легче всего будет манипулировать. Он полагал, что достаточно поманить Краа морковкой, и они побегут за ним, как кролики. Если же нет, у близнецов достаточно много других уязвимых мест, на которые можно нажать. Для этого вовсе не требовалось обладать большой проницательностью.

У Мэлприн, напротив, не было ни одного изъяна. Словно отлитая целиком из закаленной стали, она была штурмовиком до мозга костей, вооруженным учеными степенями и богатейшим опытом управления. Какую бы компанию Мэлприн ни возглавляла, будь то фабрика по производству игрушек или монетный двор, она справлялась со своими обязанностями безукоризненно, стремясь добиться самого высокого уровня производства и не руководствуясь при этом ни чувственными, ни животными инстинктами. Это означало, что к материальным и духовным благам она была совершенно равнодушна. Ее интересовал лишь сам процесс работы.

Именно поэтому Император поставил ее во главе одной из самых необычных и жизненно важных мегакорпораций. Даже у видавших виды промышленных историков глаза на лоб полезли, когда они выяснили, какой деятельностью занялась Мэлприн с самого начала работы. Она напоминала хищницу с головой гидры, натравливавшую ненасытную акулу-корпорацию на мелкую и крупную рыбу без разбора. Вскоре мегакорпорация превратилась в собирательный конгломерат, состоящий из ранчо и ферм, чьи угодья простирались на миллионы и миллионы километров, хранилищ, забитых цистернами со смешанными химикалиями и газами любой природы, а также фармацевтических концернов, занимающихся выпуском лекарственных препаратов. Корпорация была порождением войны и никогда в дальнейшем так не процветала, как в ее ходе. Каждое подразделение было воспитано в духе ненависти к конкурентам и обучено уничтожать их. Ситуация угрожала выйти из‑под контроля, если война с Таанским Союзом неожиданно приостановится.

В другое время Вечный Император пустил бы дело на самотек. Мегакорпорация была динозавром, обреченным на вымирание. Но он ни в коем случае не собирался позволять эволюции мешать его решениям, пока идет война. Император нашел выход из затруднительного положения, настояв — в такой примерно форме: «Лучше подчинитесь, канальи, а не то вам всем хана» — на том, чтобы советы директоров различных компаний, не входящих в состав мегакорпорации, находились под контролем ее главного управляющего, то есть Мэлприн.

После долгих препирательств, крупных перепалок и серьезных угроз члены советов директоров сдались. Для укрепления позиции Мэлприн Вечный Император включил ее в состав личного кабинета. Это дало ей престиж и дополнительную власть — но лишь на какое‑то время. Поскольку война близилась к победному концу, Мэлприн начала понимать, что ее затянувшийся медовый месяц с мегакорпорацией, каким бы чудесным он ни был, истекает. С ее стороны так же глупо было бы не осознать, что Император в любой момент мог отказать ей в своей помощи и позволить экономическим законам вступить в силу. Мэлприн была не дура. Она не питала иллюзий насчет радужного и светлого будущего.

Пятым членом Тайного Совета был Ловетт — человек очень денежный. Предки его были посредниками в некоторых самых ранних финансовых сделках Императора. Последний отпрыск старинного рода — красивый, элегантный и отважный.

После серии неудач и трагедий, постигших семью Ловетта, он принял бразды правления банковской империей у отходившей на вечный покой матери, став единственным представителем клана. Ловетт был темной лошадкой: отказывался прислушиваться к мнению своих советчиков, часто и необдуманно рисковал по‑крупному. Одни утверждали, будто именно благодаря Ловеттам Император взошел на престол. Другие говорили, что покровительство Императора было не совсем бескорыстным, поскольку банки Ловеттов имели сильную интегральную структуру и позволить им погибнуть было бы непростительной ошибкой с его стороны. И те и другие были правы. Ослепительный блеск молодого человека был напускным, лишенным всякой сущности.

Сулламора ухмыльнулся при мысли о том, что сам Ловетт только недавно осознал это. Танз Сулламора видел в нем человека, прибрать которого к рукам не составит никакого труда.

Если Ловетт был бумагой, то Кайс был кремнем. Он принадлежал к семейству г’орби, печальнейших богов сумасшествия. Высокое, стройное, исполненное достоинства существо, отдаленно напоминающее гуманоида. Совсем недавно Кайс отметил свое стодвадцатилетие. Все его тело, за исключением ярко-алого треугольного пятна на выпуклом черепе, было покрыто серебристо-белой шерстью; во время разговора конечности находились в постоянном движении, а смышленые глаза горели от возбуждения. Однако при выслушивании собеседника лицо Кайса становилось анемичным, глаза тускнели, а большое алое пятно пульсировало, как нарыв, который должен вот‑вот лопнуть.

Сегодняшние г’орби являлись результатом странной формы симбиотической мутации. В домутационный период, когда г’орби не были такими высокими и стройными, когда на их коже еще не проступил волосяной покров, а на черепах не начали образовываться родимые пятна, в их расе не было ничего выдающегося, кроме чрезмерной глупости и здоровых генов, благодаря чему судьбы этих существ складывались гораздо удачнее. Примитивный мозг г’орби представлял собой не что иное, как отросток позвоночника. Г’орби отдавали предпочтение определенному сорту фруктов, съедобных лишь в пору активного опыления. Пыльца являлась смертельным ядом для всех живых существ, включая г’орби. И у них развилась уникальная система пористых носовых фильтров, верхней частью сообщающихся с суперэффективными пазухами, увеличивающимися в размерах и выступающими над головой по мере взросления особи. К тому же у г’орби возникла особая форма иммунной системы, оберегающая организм от проникновения любой формы вирусов и бактерий, обитающих на их родной планете.

Предоставленные сами себе, предельно глупые г’орби продолжали бы и дальше вариться в соку уготованных им счастливых судеб, большую часть времени проводя в изумленном созерцании окружающего мира, позевывании, почесывании и поедании фруктов. Хотя глупость г’орби ни на йоту не досаждала матушке Природе, она решила, что счастливая беззаботность — тоже не дело. Примитивный вирус, находящийся на начальной стадии развития, искал дом. Похвастаться этот вирус мог только одним свойством: способностью мутировать для проникновения в любую генетическую структуру, независимо от степени ее неуязвимости. Обычно встреча с таким вирусом означала для любой формы жизни немедленное заражение и скорую смерть.

При знакомстве с г’орби вирус столкнулся с особенной, доселе неизвестной ему генетической структурой. Как только он менял одну оболочку на другую, гены делали то же самое. Наконец вирус нашел пристанище в головных наростах, самом последнем образовании в организме г’орби, делавшем их г’орби. Изменчивый вирус попал в ячейки пазух в середине процесса собственной мутации. При слиянии они образовывали субстанцию, целиком и полностью состоящую из клеток, нервов и нервных рецепторов — субстанцию, существующую отдельно от частей тела, независимо от функций организма. Мозговые клетки стали намного сильнее и долговечнее, чем любые другие клетки. Вскоре они стали бессмертны.

Следующим этапом было пробуждение сознания. А затем и чувства отчаянной безысходности. Организм г’орби вступил в пору завершающей стадии мутационного развития. Жизнь этого существа делилась на начало, середину, долгую дряхлеющую старость и конец.

Кайс знал — после исполнения ста двадцати лет жить в сознании ему останется годиков пять, а затем мучительное и долгое разрушение рассудка постепенно приведет к его затуханию. Мозг г’орби напоминал овощ, который созревает и медленно чахнет.

В свои сто двадцать с лишним лет активной взрослой жизни Кайс верил в то, что расправился со всеми семью смертными грехами его системы. Восемьдесят лет назад он окончил престижный институт, получил диплом специалиста в области разведки и целый ряд предложений на работу от различных компаний. Но в голове Кайса зрела масса идей. Он отклонил все предложения и стал самостоятельно пробивать дорогу в жизни. Через двадцать пять лет Кайс превратился в сказочно богатого магната. Ему принадлежали сотни важнейших патентов и созданная им лично компания, специалисты которой могли разработать самую фантастическую идею и внедрить ее в наиболее причудливую область науки и техники за много лет до того, как это сделают его конкуренты. Кайс был мудр и высокомерен — потому что имел на это полное право.

Затем влиятельные люди Империи собрались как‑то раз вместе, пустили ему пыль в глаза и отобрали и компанию, и капиталы. Кайс исчез на пятнадцать лет. Вернулся же он к деятельности совершенно обновленным существом. Каждую секунду каждого дня с рассвета до заката Кайс проводил в изучении методов работы своих давнишних врагов. Он все еще был творческой изобретательной личностью. Незадолго до своего сотого дня рождения Кайс стал хозяином величайшего компьютерного, робототехнического и информационно-разведывательного конгломерата, снова был знаменит и влиятелен, отстаивал свои взгляды и убеждения. Даже Император устроил ему прием на самом высоком уровне. А разве не с ним Император консультировался по делу урегулирования конфликта с таанцами? И разве не он был одним из первых кандидатов в члены Тайного Совета?

Но мало-помалу Кайс начал понимать, что его используют. Вскоре он заметил, что его фирма становится все более и более зависимой от контрактов с Императором. Хмурые взгляды, которые бросал на него властитель, означали, что нужно начинать все сначала. Хотя за оставшиеся пять лет сделать это было практически невозможно.

Кайс впал в уныние от сознания собственной уязвимости. Он не видел возможности приостановить процесс. Крах казался таким же неизбежным, как остановка завода его биологических часов. И тогда Кайс начал думать об Императоре. О Вечном Императоре. И понял, что в названии его титула не было ни единого лишнего слова.

Кайса обуяла зависть. Именно в то время Танз Сулламора и начал нашептывать ему на ухо.

После Дюрера нашептывания сменились громким недовольным бормотанием. Поначалу Сулламора лишь сокрушался о том, что жесткий график работы, составленный Императором, мешает ему консультироваться с членами Тайного Совета и высказывать свои мысли по поводу того, как справиться с депрессией, неизбежно последующей за окончанием военных действий. Члены Совета не только поддакивали Сулламоре, но и набрались мужества сетовать на то, что Император игнорирует их рекомендации.

— Взять, к примеру, меня, — сказал Волмер. — При последнем разговоре с Императором я решительно настаивал на том, что нам следует начать планирование прямо сейчас. Хорошую пропагандистскую кампанию за одну ночь создать невозможно. Мы должны выступить со своим сообщением перед широкой общественностью. Настроить аудиторию. Придумать формы, в которых можно будет преподнести это сообщение различным слоям населения. И затем, собственно, преподнести его в хорошо аранжированной манере.

Сообщение в том виде, в каком его представлял себе Волмер, звучало примерно так: «Надежда через пожертвование. Каждый из нас будет призван пожертвовать собственным благополучием на благо Империи. И благополучием наших детей. И детей наших детей».

— Мне нравится, — одобрил Ловетт, сразу же подумав об инфляции и связанным с ней взвинчиванием цен, о предельном потолке которых нужно будет позаботиться в случае любой неожиданной деноминации. — И что он на это ответил?

Волмер помрачнел.

— Он спросил меня, что лично я намерен принести в жертву. Он сказал: для того, чтобы подобное сообщение сработало, нужно, чтобы люди увидели, что их лидеры тоже хоть немного страдают… Страдание! Какое отвратительное слово! Он сказал: легче всего призывать других к самопожертвованию… Как бы то ни было, я ясно дал ему понять, что это бредовая идея. И спросил его: разве что‑нибудь изменится, если люди увидят, какие трудности и лишения мы испытываем? — Волмер и его коллеги развели руками. — На кого людям надеяться, как не на нас? Мнение Императора рушит всю концепцию.

Члены Совета единодушно поддержали Волмера. Каждый из них мог припомнить подобную жуткую историю. Мэлприн хотела понизить зарплату и установить предельно высокие цены. Краа желали безнаказанно обходить законы. Сулламора жаждал добиться получения одностороннего тарифа для укрепления своей торговой империи. Что же касается Кайса, г’орби пока молчал. Ну что ж, временами он вообще не разговаривал.

Все члены Тайного Совета, за исключением Сулламоры, были обеспокоены тем, что г’орби не потянулся за своим куском пирога. Они не могли знать, что при всем своем согласии с ними он уже имел все, что хотел. Мало того, Кайс уяснил для себя главное: пожелай он чего‑то еще, добиться этого не составило бы для него труда, причем добиться своими методами, без извлечения пользы из интервенции Империи. И все же было одно «но»…

Лишь через несколько совещаний Кайс выставил вперед свою первую пешку. Когда он говорил, все уважительно молчали, ожидая, что г’орби вот‑вот раскроется. Они не остались разочарованы.

— Возможно, мы оказываем нашему Императору плохую услугу, — медленно, словно рассуждая вслух, произнес он. — Раззадориваем своими идеями со всех сторон. А у него сейчас так много на уме!.. Но как он может склеивать кусочки, не видя единого целого?

Коллеги одобрительно закивали головами, сгорая от нетерпения, когда же Кайс доберется до сути дела.

— Давайте упростим ему задачу, — продолжил Кайс. — Все мы должны быть заодно, чтобы выразить общее мнение. А затем иметь основание провести необходимые реформы. Совместно с Императором, конечно, — быстро добавил он.

— Совместно с Императором… конечно, — пробурчали остальные.

То, что предлагал Кайс, было, на первый взгляд, просто. Тайный Совет должен был апеллировать к Парламенту, а затем и к Императору для создания квазипубличного агентства, состоящего из присутствующих здесь членов Совета, которое могло бы действовать независимо от причуд Императора, прихотей и давления любой группы населения, преследующей собственные интересы.

Вышеуказанное агентство проявит предусмотрительность в управлении экономикой, будет осторожно и разумно расходовать АМ‑2, чтобы не подорвать доверие Императора, не спускать глаз с жизненно важных отраслей промышленности и сельского хозяйства, гасить разногласия в правительстве, служить в качестве столь необходимого контролера и противовеса между сторонами, придерживающимися полярно противоположных позиций… Короче говоря, будет работать на благо процветания мира, бизнеса и единого общества.

Возражений не возникло. Решили, что займется этим делом Сулламора, как человек, напрямую связанный с Парламентом.

Первый шаг должен быть очень осторожным. Основа предложенного агентства будет захоронена в резолюции «рассудительного Парламента», который Император не сможет положить на обе лопатки, не наделав много шума, поскольку его члены лично не заинтересованы в вышеуказанном проекте. Хитрость заключалась в представлении дела таким образом, чтобы никто — в особенности императорские низкопоклонники, рядовые депутаты Парламента — не догадался о готовящемся перевороте. Тайный Совет решил, что лучше восхвалять Цезаря, нежели проклинать его. Восхваление приняло форму слишком пространного документа, в котором Императора чрезмерно поздравляли с победой над таанцами в системе Дюрер. В этом документе содержался и призыв вести войну дальше, до последней капитуляции, и так далее, и тому подобное.

При поверхностном рассмотрении документ не казался голословным. Он был составлен таким образом, чтобы вызвать одобрение и у сторонников Императора, которые были какое‑то время настоящим проклятием Тайного Совета. Если все получится так, как задумано, люди Сулламоры смогут без опасения выкручивать руки каждому, кто встанет на пути квазиагентства. Полученная резолюция ударит и в спину нейтралам.

Сулламора был уверен, что добьется поддержки Императора. Эксперты Сулламоры призваны были объединиться в особую секцию с целью принуждения Парламента «оказывать любую помощь» Императору в его «правой и мужественной борьбе». Сулламора отвел независимому агентству роль притаившегося в болоте аллигатора.

Аналитики Сулламоры углубились в составление документа, придя в конце концов к соглашению, что никто никогда никоим образом не вычислит местонахождение аллигатора в туманной витиеватой мешанине слов, в которые никому не придет в голову вчитываться и уж тем более придираться. Как сказал однажды некий патриарх Парламента: «Если бы все знали, за что голосуют, нам бы никогда не выйти из зала заседания живыми».

Когда великий момент настал, Сулламора лично вызвался представить резолюцию, выступить с речью, предложенной Волмером. Речь гарантированно должна была вызвать бурные аплодисменты.

Сулламора ходил взад-вперед в маленькой приемной, ожидая вызова на трибуну. Во время этих расхаживаний он мысленно репетировал речь, размахивая в такт правой рукой.

Дверь за спиной Сулламоры раскрылась, и он развернулся, слегка удивившись, почему это его вдруг вызывают на пять минут раньше. Но вместо ожидаемой огромной, при полном параде, фигуры парламентского караульного сержанта Сулламора увидел низкорослого темнокожего человека с длинным ножом на портупее.

Сулламора затаил дыхание. Это был гурк, один из личных телохранителей Императора. Гурк из вежливости отвесил ему поклон и вручил послание. В нем содержалось предложение сдаться. Вечный Император вычислил аллигатора.

Император представлял собой образец самой небрежности — ноги задраны на антикварный стол, в руке — бокал с алкогольным напитком. Перед Сулламорой стояла бутылка. Император часто брал в руку бокал во время разговора, казалось, делал глоток и ставил его обратно на стол. Но Сулламора заметил, что уровень содержимого бокала Императора не убавлялся.

— …Я ценю твои добрые намерения, Танз, — говорил Император. — И собираюсь лично поблагодарить каждого члена моего кабинета за приложенные усилия и выдвинутые идеи. Хотя…

Император не закончил фразу, акцентировав последнее слово, и снова сделал глоток. В этот самый момент Сулламора понял, что не забудет этот разговор до конца своих дней.

— Я не подвергаю критике концепцию независимого агентства, — сказал наконец Император, спокойно подняв руку, как будто Сулламора хотел возразить. Танз даже пикнуть не осмелился бы. — Знаю, ты можешь думать, что я недальновидный политик, хотя о подобных вещах можно судить только по конечным результатам. Все дело в том, что я представляю собой театр одного актера. Всегда действовал подобным образом. И, надеюсь, всегда буду. Вы, ребята, говорите о предусмотрительности. Что ж, должен сказать с высоты своего положения, что у вашей дальновидности нет будущего.

Император сделал паузу, ожидая, что Сулламора наберется храбрости и прокомментирует его слова.

— В наших намерениях не было ничего неуважительного, — выдавил Сулламора. — Мы просто не понимаем, как один человек, будь он хоть семи пядей во лбу, может со всем справляться. Мы хотели предоставить вам шанс, сир, воспользоваться преимуществом опыта лучших умов, которые работали бы под вашим же руководством.

Император сделал вид, будто задумался над словами Сулламоры.

— Хорошо. Давай обсудим этот вопрос и решим, прав я или нет. Полагаю, всем нам ясно, с чем придется столкнуться по окончании войны. Если таанцы согласятся принять мои условия, мы остановим военную машину. И тогда к нам на огонек обязательно заскочит матушка депрессия. Причем такая, какую еще не знает история.

Она, например, коснется всех твоих судостроительных заводов. Верфи закроются. Выпущенных нами кораблей хватит на десять долгих жизней. То же самое произойдет в каждой отрасли экономики. Целая группа мощнейших отраслей окажется ненужной.

— Мы выработали идеи, которые коренным образом…

— Я ознакомился с ними, — небрежно бросил Император. — Они не спасут положения. Вы хотите, чтобы я поднял цену на АМ‑2 на пятьдесят, а то и на сто процентов. Но мне кажется, вы не учли один факт: если забрать деньги из карманов людей, они не смогут покупать даже то немногое, что вы производите.

Не войны губили самые великие Империи в истории человечества, а деньги или неумелое их использование. Когда солдат закончил выполнять свою работу, нужно расплатиться с ним сполна. В твоих же интересах не оставаться у него в должниках. Иначе в следующий раз, когда тебе понадобится сражаться, денежные люди проявят повышенный интерес к тому, как бы поменьше дать тебе взаймы. То же происходит с маленьким человеком, которого мы посылаем на линию фронта рисковать своей жизнью. Если солдат возвращается домой лишь затем, чтобы влачить нищенское существование, он не затрепещет от радостного волнения, когда вы предложите ему снова сражаться на вашей стороне, как бы вы ни пытались убедить его в важности и выгоде этого дела.

Лично я думаю о том, что нужно съежиться и присмиреть. Снизить цены до уровня мирного времени. Чуть-чуть. А через какое‑то время еще чуть-чуть. В таком случае местные правительства смогут вложить в производство свои денежки и хоть частично возместить сумму, в которую эта глупая война им обошлась.

Сулламора стал тяжело дышать.

— По крайней мере можно спокойно увеличить выпуск АМ‑2, — сказал он. — Это принесет в казну дополнительные доходы.

— Конечно, — сказал Вечный Император. — А также сведет к нулю всю ценность кредита. Люди тачками деньги будут возить, чтобы выпить кружку пива.

Сулламора не знал, что такое тачка, но уловил общий смысл.

— Вы упомянули о пиве. Вот прекрасный способ заработать без всяких возражений с чьей-либо стороны. Нужно обложить население налогами на наркотики, развлечения…

— Их бы следовало назвать налогами на грехи, — сухо произнес Император. — Еще одна глупая идея. В конфликте между нами и таанцами было убито и изувечено столько существ, что мне даже страшно подумать об этом. Осталась лишь жалкая горстка калек. Возможно, этой горстке и не удастся перетянуть на свою сторону большую часть населения. Но если это произойдет, нищета будет первым молотом, которым они начнут размахивать. И они обрушат его на наши головы, Танз, помяни мое слово.

Нет, сейчас самое время начать поощрять греховность, если можно так выразиться. Устраивать множество массовых зрелищ. И чем более изощренными они будут, тем лучше.

Сулламора не видел в рассуждениях Императора абсолютно никакого смысла. Император делал вид, что не замечает реакции Сулламоры.

— Кстати, я недавно говорил о поддержании в людях состояния счастья. Надеюсь, ты понимаешь, что имеется в виду повышение зарплаты и снижение цен на товары? Поскольку многие из моих приятелей-капиталистов обычно довольно долго раскачиваются, прежде чем пойти на такой шаг, я намереваюсь издать жесткий закон, требующий немедленного подчинения.

— Как… как вы себе это представляете? — бессвязно прошипел Сулламора, брызжа слюной.

— Очень просто. Чем меньше людей работает, тем большую зарплату получают остальные. Снижение цен означает повышение производительности труда при выпуске различных видов продукции и огромное количество дешевого материала, из которого она будет выпускаться. Любому мало-мальски проницательному человеку это должно быть ясно. Взять, к примеру, твои корабли, Танз, — продолжал Император, поглубже всаживая кинжал между ребер Сулламоры. Сулламора понял, что Император планирует навязать ему множество военных кораблей, которые скоро станут бесполезными.

— После небольшой творческой реконструкции у тебя появится море деталей, сделанных из всевозможных материалов. Ты сможешь производить полезные вещи.

— Какие, например? — спросил Сулламора осипшим голосом.

Вечный Император пожал плечами.

— А вот это уж не моя забота. В твоем распоряжении находится целый штат гениев науки и техники. Поручи им соорудить какие-нибудь новые кухонные комбайны, которые готовили бы пищу вместо людей… Черт возьми, Танз! Чем больше я об этом думаю, тем яснее для меня становится вывод о новых выгодных перспективах развития промышленности. Я уже почти жалею, что занимаю эту идиотскую должность. Человек, у которого хоть немного варит котелок, есть деньги и энергия, мог бы извлечь из этой идеи колоссальную пользу.

Сулламора не удержался и задал вопрос:

— Вы действительно так считаете?

— Конечно, — ответил Император. — По крайней мере я мог бы попытаться добиться успеха в этой области, хотя ты, наверное, думаешь, что высказанное мною мнение — пустая болтовня. На самом деле большинство властителей рассуждают именно так. В незапамятные времена была одна королева, которая то же самое говорила своим советникам. Она любила повторять, что, если бы каким‑то образом была вдруг свержена с трона и оказалась бы в одном нижнем белье на необитаемом острове, то, недолго думая, воспользовалась бы шансом начать все сначала. Некоторые из советников королевы смеялись у нее за спиной. Ее звали Елизавета, Елизавета Первая. Слышал когда-нибудь о такой?

Танз Сулламора отрицательно покачал головой. Он понял, что аудиенция близится к завершению.

— Должно быть, она действительно была потрясающей женщиной, — мечтательно промолвил Император. — Некоторые историки считают Елизавету величайшей и мудрейшей правительницей всех времен и народов. Возможно, они правы.

Дикая мысль пронеслась в голове Сулламоры. Ему стало интересно, что случилось с советниками, которые смеялись за спиной королевы. Задумывались ли они когда-нибудь о…

— Конечно, она была скора на расправу, казнила направо и налево, — сказал Вечный Император, словно прочел мысли Сулламоры.

Корабельный барон вскочил на ноги, чуть не опрокинув свою рюмку.

— Простите, сэр, — пролепетал он, — но я не…

— С тобой все в порядке? — спросил Вечный Император, смерив Сулламору загадочным взглядом.

Не может быть. Наверное, это только показалось? Сославшись на неважное самочувствие, промышленник заспешил к двери. Как только он взялся за ручку, Император окликнул его по имени. Сулламора заставил себя обернуться.

— Да, сир?

— И чтоб впредь никаких сюрпризов. Понял, Танз? — спросил Вечный Император. — Я не люблю сюрпризов.

Танз Сулламора заплетающимся языком прошептал обещания и выскользнул из помещения, дав себе обет нарушить его при первом же удобном случае.

Он говорил безостановочно целый час. Члены Тайного Совета слушали в холодном молчании, пока Танз в мельчайших подробностях передавал содержание разговора с Императором. При этом грузный лысый Сулламора ничего не преувеличил и не приукрасил. В этом заключалась отличительная особенность бизнесменов, нетерпимо относящихся к гиперболам. Они всегда излагали только голые факты.

Тишина не была нарушена даже тогда, когда Сулламора закончил. Такая реакция казалась вполне естественной, поскольку каждый из членов Совета переваривал информацию и обдумывал, какие последствия ожидают лично его в результате мер, запланированных Императором.

Первым заговорил Волмер:

— Но… но… нас здесь постигнет неминуемая катастрофа. Как он не понимает?.. Бог мой! Мы должны остановить его!

Испугавшись собственных слов, Волмер вздрогнул, как от удара грома, и снова погрузился в молчание.

Выждав паузу, Танз Сулламора предложил всем совершить прогулку по лесу.

«Прогулка по лесу» была старинной политической фразой, на самом деле означавшей «найти взаимопонимание» между представителями различных лагерей, независимо от того, какие горькие пилюли они преподносили друг другу в прошлом.

Иными словами, это был метод достижения трудного решения без давления извне.

Танз Сулламора имел в виду подобное, когда предложил своим собеседникам пройтись. Разве что в его компании взаимопонимание уже было достигнуто. Танз Сулламора был уверен — все знали, что нужно делать, но каждый боялся предложить способ разрешения проблемы первым. Сулламора был прав на девяносто процентов.

Члены Совета прошли большое расстояние, плутая среди деревьев, останавливаясь в разных местах, чтобы перевести дыхание или послушать пение птиц. Последним они занимались с притворным интересом, делая вид, будто общение с природой доставляет им удовольствие. В жилах каждого члена Совета текла кислота вместо крови.

Наконец Кайс начал обсуждение вопроса.

— Волмер был прав, — сказал он. — Я не вижу другого решения. По всей видимости, этот человек действительно утратил чувство реальности.

Члены Совета, успокоившись, что всеобщее мнение наконец‑то было выражено словами, одобрительно закивали. Все, кроме Волмера. Он был напуган, ошарашен. В его понимании бездумно выпущенная фраза была просто неправильно истолкована, приобрела какой‑то извращенный, зловещий смысл. Волмер мог подумывать о цареубийстве, мог даже намекать на него, но взять на себя роль государственного изменника, руки которого будут обагрены кровью, он не мог.

— О чем вы говорите? Боже мой, я не хочу никаких… Послушайте, все мы находимся под большим давлением. Но мы ведь здравомыслящие существа. Давайте чисто по‑человечески признаем свое поражение и смиримся с тяжелым положением, в котором оказались. Хорошо? Пора возвращаться по домам, правильно? Заняться бизнесом, разве не так?

Сулламора выскользнул из‑за куста, как змея, и положил руку на плечо Волмера, словно пытаясь его успокоить. Похлопал по спине, потрепал за волосы и потихоньку отвел в сторону.

— Меня неправильно поняли… я не то имел в виду… я говорил в переносном смысле… — Волмер цеплялся за одни и те же фразы, как утопающий за соломинку. Постепенно он затих и успокоился.

Вводя Волмера в главное здание, Сулламора оглянулся на остальных членов Тайного Совета. Все они пристально смотрели ему вслед. Сделка была заключена.

Сулламора рассмеялся какой‑то плоской шутке Волмера, по‑мужски грубовато и оценивающе проводя рукой по его спине — обдумывая, в какое место лучше будет первый раз вонзить нож.

Глава 32

Завершающая часть побега Стэна и Алекса не требовала от них героических поступков. Верный своему слову, Четвинд окунул бывших заключенных в атмосферу роскоши: предоставил огромную кровать, застеленную простынями, и неограниченное время для наслаждения одиночеством и сном.

Роскошью было также избавление от кожных паразитов — впервые за много лет — и возможность купаться в чистой воде сколько угодно. И еда! Калорийная витаминизированная пища! Поначалу продуктов было немного — ровно столько, чтобы утолить голод, не нанося вреда истощенным организмам бывших узников. А затем они стали испытывать самый настоящий экстаз от того, что вдоволь насыщались и могли оторваться от трапезы, оставляя на тарелках несъеденные продукты.

Различные развеселые девочки и мальчики, предлагавшие Стэну и Алексу свои услуги, были разочарованы отсутствием к себе внимания. Килгур отвечал за обоих: «Спасибо, но мы импотенты».

Четвинд оставил друзей в покое. Он знал, как много времени требуется заключенному на осознание того, что он представляет из себя нечто большее, чем машину, запрограммированную на выживание.

Вскоре Стэна и Алекса вывезли из столицы Хиза, спрятав под двухтонной грудой металлолома, погруженной на древние грависани с ручным управлением, принадлежавшие, как предположил Стэн, какому‑то таанскому жулику. Разумеется, Четвинд уклонился от каких-либо объяснений.

Маленький контрабандистский кораблик вздрогнул, когда загудел Юкава-драйв. После того, как Стэн и Алекс были доставлены на борт летательного аппарата, заправленного АМ‑2, тот оторвался от планеты и взмыл ввысь. В назначенном месте кораблик встретился с большим транспортным судном, на котором беглецов приветствовал сэр Ен Вайлд.

Он сказал, что покинул Ромни как раз вовремя. Спинным мозгом почувствовав горячее дыхание опытных ищеек у себя на затылке, Вайлд приказал срочно эвакуироваться. Он потерял семь кораблей и базу, но все его люди и, самое главное, товары, были спасены. Вайлд объяснил, многозначительно потирая ладони, что «каждый из присутствующих может рассчитывать на место на корабле и высадку в нужном месте».

Вайлд также подчеркнул, что будет особенно рад доставить своих пассажиров по адресу в целости и сохранности, он ведь является должником Стэна.

Незадолго до этого небольшой караван судов Вайлда пробрался в сектор Империи и был замечен патрульными кораблями. Вслед за этим должна была последовать конфискация кораблей и груза, а также применение соответствующих карательных мер в отношении Вайлда и его экипажей.

— Мне намекнули на планеты-тюрьмы, — сказал он. — А реабилитированным предложили отправиться в ад, то есть в эти жуткие батальоны уголовников. О подробностях я не расспрашивал.

Стэн был козырным тузом Вайлда. В доверительной беседе с людьми, захватившими его в плен, он выразил искреннее удивление, зачем они вмешиваются в ход операции имперской разведки. Вайлда подняли на смех.

— Я предложил им проверить мою информацию. Вскоре, ко всеобщему недоумению, ребята-шпионы доложили, что я — тайный агент спецслужбы, меняющий имидж, как хамелеон цвет кожи. Премного благодарен, молодой человек, что ты состряпал мне такую подходящую легенду.

Неохотно извинившись перед Вайлдом и его людьми, имперцы отпустили их на все четыре стороны, после чего контрабандисты продолжили заниматься своим прибыльным бизнесом, снабжая богатых имперцев предметами таанской роскоши и наоборот.

— Полагаю, если бы эта война продлилась еще… ну, скажем лет десять, я мог бы узаконить свое дело. — Вайлд слегка вздрогнул от столь дерзкого предположения. — Итак, адмирал, или как там ваше звание, смею заверить, что во время этого рейса вас будут обхаживать так, как будто вы — незаконнорожденный сын самого Императора.

Остаток путешествия был примечателен медленным, но верным увеличением объема талий Стэна и Алекса, несколькими напряженными минутами, когда приходилось уходить из‑под носа таанских или имперских патрулей, и обильным сном.

Увидев однажды, как Алекс протискивается в каюту в сопровождении одного из наиболее стройных офицеров Вайлда, Стэн определил, что его друг и он сам вернулись в форму, близкую к нормальной.

К тому времени, как они приземлились на имперскую базу, «случайно» оказавшуюся в системе, в которой Вайлд «должен был встретиться с некоторыми интересными людьми», оба бывших военнопленных так окрепли, что могли оказать пропаганде медвежью услугу. Им следовало быть заросшими и бородатыми, изможденными, исполосованными шрамами, готовыми давать свидетельские показания о зверских бесчинствах таанцев, о случайно подвернувшейся бравым имперским солдатам возможности бежать.

Средства массовой информации не проявили к ним никакого интереса.

Стэн и Алекс знали слишком много, чтобы позволить журналистам крутиться вокруг них и тем более брать интервью. Их доставили на Прайм-Уорлд, где самые квалифицированные имперские специалисты подробнейшим образом допросили их, используя при этом аппаратуру, считывающую информацию прямо с мозга. Стэн «за спасибо» был подвергнут этой обработке три раза, и у него не было ни малейшего желания проходить ее снова.

Когда разведка неохотно признала, что выкачала все мало-мальски важные сведения из теперь уже промытых мозгов Стэна и Алекса, они чувствовали себя скверно, словно их денно и нощно пытали таанские мучители.

А затем начались настоящие сюрпризы.

Стэн и Килгур ожидали получения наград. Вовсе не потому, что думали, будто совершили подвиг, побывав в заточении, хотя одно то, что они вырвались на свободу, можно было считать геройским поступком. С гораздо большей охотой они до конца своих дней прислушивались бы к звону бокалов, до краев наполненных бесплатным алкоголем, чем к бряцанию медалей. Просто когда война принимает скверный оборот, уцелевшие солдаты стремятся получить хоть какое‑то доказательство, что выжили не зря.

Они оба ожидали продвижения по службе и во время долгого пути назад часто задумывались, на один или два ранга их повысят в звании.

Ничего подобного не произошло — пока. Приказы, касающиеся Стэна и Алекса, были довольно лаконичны.

Стэн и Алекс переглянулись. Кто‑то из верхушки власти строит планы на будущее. Возможно, эти планы вовсе не будут отвечать их собственным интересам. Но дезертировать друзья не собирались. Во‑первых, за время краткосрочного отпуска мало что можно выяснить; во‑вторых, они оба слишком долго были в бегах.

Следующим этапом было получение невостребованной зарплаты, вылившейся в кругленькую сумму. В последнее время бывшие таанские военнопленные только и думали о том, сколько денег получат и как их будут тратить. Империя платила жалованье военным несколько другим способом, нежели государства прошлого. По солдатскому чеку деньги либо выдавались военнослужащему на руки в обычном порядке, либо перечислялись на его счет в гражданский банк и обрастали большими процентами.

Такой порядок был заведен не потому, что Вечный Император испытывал слишком нежные чувства к каждому из своих поданных, а по двум простым причинам, которые властитель объяснил Махони в один из вечеров в пьяной беседе много лет назад.

«Во‑первых, это капиталистическая Империя, как я думаю. Поэтому деньги намного выгоднее держать в обороте, чем в чьем-либо бумажнике.

Во‑вторых, если тебе интересно, я могу вкратце обрисовать математическое соотношение девяти основных сил Вселенной. Я не слишком разбираюсь в экономике, впрочем, как и все остальные. Поэтому не буду вдаваться в подробности. Банкиры, получающие деньги моих вояк, очень и очень рациональны. А это значит, что они, черт побери, делают то, что я им говорю. И пусть только попробуют ослушаться — сразу же попадут в черный список. Военным просто не будет рекомендовано класть деньги на депозит в их банки».

Итак, когда Стэн и Алекс бодрым шагом направились в один из банков Прайм-Уорлда, который по давно забытым причинам оперативники корпуса «Меркурий» и отряда «Богомолов» предпочитали всем остальным, они ожидали, что их встретят вежливо и обходительно, как солидных вкладчиков.

Но они никак не ожидали, что в банк их введет лично президент и сообщит о том, что они теперь являются держателями большинства акций его банка. «И если господа пожелают, поскольку теперь они… эхм… в состоянии… не прислушаются ли они к совету постоянных членов правления делать дальнейшие капиталовложения в наш банк?»

Стэн хихикнул и пробурчал что‑то невнятное. Килгур воспользовался случаем и притянул к себе шкатулку с манильскими сигарами — как ему показалось, скрученными из настоящего табака, — стоявшую на одном из письменных столов президента, оставляя царапины на гладкой поверхности крышки, сделанной из чистого дерева. Затянувшись сигарой, Килгур посмотрел на экран компьютера, увидел суммы, лежавшие на его и Стэна счетах, и закашлялся, поперхнувшись дымом.

Стэн и Алекс были не просто хорошо обеспеченными людьми. Они были богаты. Они оба оказались обладателями ценных акций, вложенных в самые значительные корпорации Империи. Кроме того, им шли проценты от добычи редких металлов плюс проценты от военных займов. Плюс…

Стэн вытаращил глаза, дойдя до тридцать шестой страницы перечня. Он был очень благодарен президенту банка за любезно принятые извинения после слишком бурном реакции.

— Вот это да‑а‑а… Килгур! Я стал владельцем целой планеты!

Алекс был ошарашен не меньше Стэна.

— Планеты у меня нет… зато, оказывается, мне будет принадлежать самое богатое имение в Эдинбурге. Я смогу реконструировать фамильный замок.

— У тебя разве есть замок?

— Теперь есть.

Вернулся раболепный банкир, держа в руках какой‑то явно несгораемый ящик с неизвестным содержимым, предназначенный, как он сказал, специально для Стэна с Алексом, с условием передать лично в руки одному из них. Банкир исчез.

Друзья открыли ящик и обнаружили в нем дискету, которую незамедлительно вложили в компьютер.

На экране возникло менее всего ожидаемое знакомое лицо цыганки Иды.

Ида была известной личностью, членом отряда «Богомолов», в который входили и Стэн с Алексом. Энергичная, напористая женщина, большая авантюристка, один из лучших пилотов, с которыми Стэну доводилось летать.

Ида исчезла со службы несколько лет назад, но перед уходом ей удалось каким‑то образом вклиниться в банковские счета своих бывших сотрудников и вкладывать, вкладывать, вкладывать капиталы — в результате чего все оставались очень довольны.

Прорезался звук:

— Ну и придурки же вы оба! Как вы могли, черт побери, дать засадить себя в тюрягу? Килгур, ты такой же тупой, как и жирный. Стэн, зачем ты слушаешь этого недотепу? Ладно, как бы то ни было… Я занялась вашими счетами, когда услышала, что вы пропали. Но я не сомневаюсь, что не родился еще такой сообразительный таанец, который смог бы выследить вас, поэтому верю, что вы живы. Надеюсь, эту запись слушаете вы, а не ваши наследники или правопреемники, и что война кончилась.

Я позаботилась о вас, двух недоумках. Насколько я понимаю, ничего плохого случиться не должно, разве только Императору взбредет в голову сдаться. Знайте, что вы, между прочим, владеете землями и ценными бумагами в таанских системах. Так что можете стать богатыми-пребогатыми.

Причина, по которой я записала себя на дискету, не считая того, что мне просто хотелось быть рядом с вами, когда вы увидите, как хорошо я о вас позаботилась, заключается в… у‑у, дракх, я пошла и послушала кое‑кого и… ну, они хотят, чтобы я кое‑что сделала.

Ну вот, собственно говоря, и все. Я, наверное, глупая, потому что скучаю по добрым старым временам.

Изображение Иды замолчало, и Стэну показалось, что в уголках ее глаз блеснули слезы. Затем Ида внезапно встала, повернулась спиной и задрала юбку. На экране появилось нечто напоминающее огромные спаренные хлебные булки — с точки зрения сковороды. К счастью, этот образ оставался на экране всего один момент.

Затем экран погас.

— Эта девушка по‑прежнему не носит трусиков, — прокомментировал Алекс.

С трудом придя в себя, Стэн и Килгур позвали банкира. Держа в руках увесистые чемоданы, являющиеся подтверждением того, что теперь они были богатыми-пребогатыми, друзья направились к ближайшему бару.

Пару дней спустя, слегка протрезвев и более-менее очухавшись, Стэн и Алекс начали подбадривать друг друга:

— Прости, приятель, что приходится расставаться, но против обстоятельств не попрешь. Дьявол, мир тесен! Может, нам снова повезет встретиться?

Стэн посадил Килгура на борт корабля, отбывающего на планету Эдинбург, и задумался.

Прежде всего ему хотелось найти такое местечко, где можно было спокойно обмозговать, куда отправиться для проведения отпуска и какую сумму денег с собой прихватить.

Стэн вспомнил о планете, которая оказалась его собственной. «Целая планета? — подумал он. — Никто не может быть владельцем планеты. Это отвратительно. А что, если мне на самом деле принадлежит планета? Если так, неплохо было бы взглянуть на собственные владения. Только желательно отправиться туда с подругой».

Стэн подошел к компьютеру и связался с полицией. Если конкретно, он позвонил в отдел по расследованию убийств, находящийся на Прайм-Уорлде, и вызвал Лайзу Хейнз. Много лет назад они были серьезно влюблены друг в друга. Их роман продолжался до тех пор, пока Стэна не послали на войну с таанцами. Потом он попал в плен.

Стэн смутно надеялся, что Лайза все еще не обзавелась партнером и помнит его. Робот-полицейский подтвердил, что Лайза Хейнз по‑прежнему служит в полиции и что он передаст ей послание, но в данный момент она, к сожалению, находится в отлучке.

— Когда вы ожидаете ее прибытия?

— Мы не имеем права выдавать такую информацию, — произнес синтетический голос, после чего экран вдруг поблек, а через секунду раздался человеческий голос. Очень вежливый.

— Говорит центр по принятию сообщений. Вы пытались войти в контакт с Лайзой Хейнз. Мы готовы передать послание… оставайтесь на линии, пожалуйста. Не обращайте внимания на помехи. Не прерывайте связь. Через несколько минут оператор откорректирует сигнал и свяжется с вами.

В силу выработанной за время обучения в «Богомоле» привычки Стэн старался никогда не попадать в объектив кинокамеры. Поэтому его не было видно, когда загорелась красная лампочка ответа. Стэн выскочил из пункта компьютерной связи и пробежал несколько метров. Оказавшись в центре торгового зала, он увидел, как двое грузных мужчин с коротко остриженными волосами направились к компьютерной будке. Это были головорезы из разведки.

Стэн расплатился с продавцом за какую‑то мелочь и затерялся в толпе. Лайзу поглотила война. Очевидно, она выполняла какое‑то суперсекретное задание разведки.

«Вот тебе и центр по принятию сообщений», — подумал Стэн и скорчил гримасу.

Все сводилось к тому, что отпуск придется проводить в одиночестве — во всяком случае, до тех пор, пока он не откроет какой-нибудь местный талант на своей планете. Подумав об этом, Стэн решил отправиться в библиотеку, чтобы выяснить, была ли его планета вообще обитаема.

Не была — по крайней мере, судя по имеющимся данным, разумные существа ее не населяли.

Планета называлась Мостик, чуть меньше средних размеров, с пропорциональной гравитацией и нормальной атмосферой. Находилась планета в трех единицах от умирающей желтой звезды. Климат — средний между тропическим и субтропическим. Флора…

Судя по скупым данным, полученным имперской исследовательской миссией, в планете Мостик не было ничего интересного и примечательного. Впоследствии ее переименовали в Исследовательскую XM‑X‑1134 со множеством еще и других букв и цифр. Жизнь растений и насекомых была изучена мало. Из собранных сведений невозможно было понять, вредные они или нет. Вода — годная для питья, но ее процентный состав изучен недостаточно. В море обитали некоторые виды съедобных моллюсков, которые стоили того, чтобы по возможности подвергнуть их коммерческому исследованию… Фауна… Насколько понял Стэн, на планете не водились животные, которые могли попытаться его съесть. На Мостике обитало маленькое, довольно застенчивое создание, похожее на кошку, которое способно оцарапать Стэна, если он вдруг окажется вблизи его логовища, да и то маловероятно.

Оказывается, Стэн стал владельцем маленького рая, ему несказанно повезло.

Кем же был человек, прошляпивший такую планету? Ведь в конце концов должен же был кто‑то дать ей название Исследовательская. Стэн вставил в компьютер дискету из собственной картотеки.

Ответ — никто. Когда‑то на ней поселился один авантюрист, заработавший деньги на сомнительном предприятии. Он построил для себя и, как понял Стэн, для своих высокооплачиваемых компаньонов по развлечениям прекрасный особняк — маленькое произведение инженерного искусства — с космопортом в придачу, а затем обанкротился, в очередной раз испытав судьбу.

Настоящий рай. Стэн грязно выругался на матерном таанском языке. Услышав, как кто‑то хихикнул, он отпрянул от компьютера.

Смеялась очень молодая, очень высокая и очень белокурая женщина, сидевшая за столом напротив.

— Вы поняли, что я сказал? — спросил он.

— Поняла.

Стэн, отлично сознавая, что пребывание в лагере для военнопленных не лучшим образом отразилось на его и без того не блестящих манерах, покраснел от смущения и извинился.

Женщина, представившаяся Стэну как Ким Лаврансдоттер, объяснила, что владеет литературным, разговорным, матерным и военным стилями таанского языка. Она была доктором наук в области исследований таанской культуры, имела ученую степень по таанской истории и очень обрадовалась, когда узнала, что ее научные труды оценены по достоинству, а саму ее пригласили на Прайм-Уорлд для совместной работы с имперскими социальными аналитиками.

— Возможно, мне следует сказать вам о своей догадке, — произнесла Ким взволнованным голосом. — Мне кажется, разведка регулярно подбрасывает нам пищу для размышлений, хотя напрямик об этом никто не говорит.

Стэн разубедил Ким. У него был доступ ко многим документам, включая совершенно секретные, предназначенные для высшего имперского командования. Впрочем, он не стал посвящать Ким в такие тонкости.

Она была очень красива. А Стэн был очень одинок.

Он предложил ей выпить по чашке кофе. Ким по‑прежнему оставалась красивой.

Стэн угостил Ким обедом. На следующий день он пригласил ее навестить своих старых друзей Марра и Сенна в светящейся башне.

Ким очаровала их.

Стэн не переставал восхищаться красотой Ким и на следующее утро, изучая ее обнаженное тело, лежавшее с ним на кровати. Возможно… Стэн был на седьмом небе от счастья, когда узнал, что Ким уже давно собиралась уйти в отпуск и сама уже подумала, как чудесно было бы провести его со Стэном на Мостике. Она никогда прежде не знала ни одного человека, которому принадлежала бы целая планета, не говоря уже о гоночной яхте, которая доставит их туда.

Ему следовало бы догадаться. И все же он не догадался. Возможно, мировосприятие Стэна все еще находилось на невысоком тюремном уровне? Или дело было в Ким? А может быть, в самой планете Мостик?

Настоящий рай… от арктических склонов до длинных островных берегов, омываемых бесконечными пенящимися волнами. Поистине лакомый кусочек. Особняк был комфортабельным, роботизированным. Холодильники ломились от всех продуктов и напитков, какие только существуют на свете. Даже кошкообразный хищник оказался вполне дружелюбным, проявляющим гораздо больший интерес к необходимым запасам продуктов, находящихся в спасательных лодках, чем к человеческой плоти.

Чередуя праздное времяпрепровождение с исследованием собственной планеты, Стэн кое‑чему учился у своей спутницы. Лаврансдоттер, как он понял, вполне заслуживала присвоенных ей ученых степеней. Она была настоящим экспертом таанской культуры. Даже Стэну, полагавшему, будто он поневоле выучился всему, что касалось искусства воина, было чему у нее поучиться. И его ненависть к таанцам утихла. Он испытывал почти жалость к любому простому таанцу, искалеченному обществом и его культурой. Почти, но не совсем. После того, как таанские лорды были низвержены, а от самой культуры остались жалкие руины, Стэн мог допустить возможность того, что таанцы имеют право примкнуть к какой-нибудь цивилизованной расе.

Итак, отпуск, состоявший из мечтаний и фантазий дни и ночи напролет, прошел.

Стэну следовало понять. Но он не понял.

Вплоть до того утра, когда проснулся от неясного шума, доносившегося со стороны его космопорта.

Ким зевнула, приподняла с ноги Стэна голову, фыркнула и снова заснула. Стэн потянулся и включил компьютер. На предангарной бетонированной площадке сидел громадный корабль, по сравнению с которым яхта Стэна казалась карликом. Он ругнулся и вскочил на ноги. Заметив, что Ким снова проснулась, Стэн сердито посмотрел на нее и натянуто улыбнулся.

— В каком ты звании?

— Очень хорошо, Стэн. Я — полковник.

— Корпус «Меркурий»?

— Корпус «Меркурий».

Огромным кораблем, севшим на площадку космопорта, была яхта Вечного Императора «Нормандия».

— Как мне могло взбрести в голову, — удивился вслух Стэн, — будто я, черт возьми, настолько обаятелен, что самая красивая женщина в мире, сидевшая в лаборатории или библиотеке, могла ни с того ни с сего влюбиться в меня?

— Ты себя недооцениваешь, — сказала Ким.

— Спасибо. Но почему ты?

— Вечный Император просил передать — когда или если ты узнаешь, кто я такая, — что самый лучший вид словаря — тот, с которым ты спишь.

— У‑у… черт!

— Ужасы войны, — сочувственно произнесла Ким. — А теперь… не лучше ли нам одеться и обо всем доложить начальству?

Глава 33

Полный невеселых мыслей, Стэн подошел к сходням «Нормандии», салютовал старшим офицерам, сердито проворчал в ответ на попытку Ким сказать «прощай» и стал подниматься наверх, как положено, в сопровождении одетых с иголочки адъютантов.

Стэн отметил интересный факт — у всех восьми салютовавших ему гурков на руках были белые перчатки, что придавало им необычно глуповатый вид.

Как только адъютанты ввели Стэна в конференц‑зал, загудели двигатели Юкавы, и корабль оторвался от поверхности планеты.

Стэн вовсе не удивился, когда обнаружил в помещении младшего офицера Килгура. Алекс громким голосом выражал свое недовольство:

— Хренов Император! Надул меня, черт побери. Я‑то думал, что прибыло грузовое судно с мрамором для моих палат. Зарубили, гады, весь отпуск, даже не предупредив, а на следующей неделе открывается охотничий сезон!

Поток резкой критики сменился паузой, достаточно длительной для того, чтобы Килгур смог заметить Стэна.

— Босс! Искренне сочувствую, что этот мерзавец вцепился в тебя, как клещ, — и в меня тоже. Чертов Император! И откуда он только взялся на наши головы?

Это было уж слишком. Пальцы Стэна вмиг образовали композицию, обозначающую на языке «Богомолов» следующее: «Заткнись, болван. Помещение прослушивается».

Килгур усмехнулся.

— Да пошел он!.. Пошли все его прихлебатели вместе с их Империей!.. Говорю, что хочу. Чего им от нас теперь нужно? Послать обратно на проклятую планету Хиз?

— По правде говоря, вы недалеки от истины.

Сухой голос, конечно, принадлежал Вечному Императору.

Маршал Ян Махони подождал, пока политики вдоволь наговорятся, подошел к окну конференц-зала и многозначительно посмотрел вверх. Двенадцать имперских боевых кораблей зависли над столичным городом планеты Гори.

Махони снова повернулся лицом к собравшимся правителям.

— В общем, ситуация такова: правители Гори решительно настроены сохранять нейтралитет в этой войне. Император уважает такую позицию. Тем не менее, согласно действующему международному договору, подписанному Императором и представителем Гори, ваша планета рассчитывает на нашу помощь и поддержку в случае возникновения угрозы нападения со стороны Таанского Союза. В этом договоре вы обязуетесь предоставить нам любую тыловую помощь.

Император считает, что над Гори нависла серьезная угроза. Планета может быть уничтожена таанцами. Этого нельзя допустить. Мы предлагаем гарантию безопасности вашей планеты в обмен на ее независимость. Все, о чем мы просим, — это получить доступ к трем вашим главным космопортам да немного жилья для размещения имперских экипажей и обслуживающего персонала.

— А если мы не предоставим вам возможности занять наши порты?

— В соответствии с законами Империи к вам будут применены либо силовые, либо другие меры воздействия. Естественно, Империя возместит все убытки, связанные с использованием космопортов.

— Таанцы не собираются нападать на нас!

— Они очень скрытные, — сказал Махони, почувствовав, что беседу нужно вести как можно дипломатичнее, хотя ему хотелось начать встречу следующими словами: «Послушайте, ребята! Вы, шуты гороховые, сидели здесь, на самой границе с Тааном, и пользовались всеми благами своего нейтрального положения, поэтому особенно не выступайте. Но так не может продолжаться вечно. К нашему сожалению, нам очень выгодно воспользоваться вашей развитой промышленностью».

— Мы будем протестовать! — заявил один из политиков.

— Имеете полное право. Могу посоветовать обратиться к истории. Имперский Адмиралтейский суд рассматривал подобное дело лет семнадцать назад… Не совершайте подобной ошибки! Наши военные силы будут введены немедленно.

Махони вежливо поклонился, снова взглянул на висевший в воздухе флот и поднял со стола свой шитый золотом головной убор.

— У вас есть шесть часов на принятие решения. До свидания, господа.

Война длилась достаточно долго для того, чтобы даже самые прекрасные моральные принципы подверглись действию коррозии.

Все стенные экраны огромной аудитории показывали моржеподобное существо, плещущееся в энергетическом плавательном бассейне. «Моржом» была Рикор, самый выдающийся в Империи психолог, а зал был полон высшими советниками и элитой имперской пропагандистской машины.

Рикор стряхнула пену с усов — при этом спикеры, находившиеся в аудитории, взвизгнули — и подвела итог.

— Вряд ли при помощи имеющегося оборудования мне удастся подробно объяснить каждому из вас, господа, как нужно выполнять работу. Всевозможные предложения и рекомендации, увиденные вами на экране, были разработаны специально для того, чтобы вы взяли их на вооружение.

Естественно, ни одну из секретных или совершенно секретных операций нельзя обсуждать на этом собрании. Могу только сообщить, что наш удар должен быть двойным. Во‑первых: победа в системе Дюрер — начало конца. Те, кто доблестно служил Империи в деле скорейшего достижения победы, будут награждены по заслугам. Во‑вторых: народы, находившиеся под игом Таанской империи, в особенности нетаанцы, должны развивать и совершенствовать свою культуру.

Освобожденные от врага планеты следует готовить к скорому визиту аккредитованных журналистов и героев войны. Политика, которая будет проводиться на этих планетах, должна оказаться наиболее либеральной.

Спасибо за внимание. На наших следующих семинарах мы попытаемся и дальше развивать некоторые из основополагающих тенденций нашей долгосрочной стратегии.

В центре зала поднялась женщина.

— А какие меры будут предприняты относительно таанцев? О чем будут вещать средства массовой информации?

— Я снова хочу подчеркнуть, что не собираюсь обсуждать секретные операции. Могу сказать лишь одно: в окраинные районы Таанского Союза будут введены имперские соединения, которые, по мере освобождения новых планет, будут продвигаться в глубь систем. Средства массовой информации получат сведения, в точности отражающие реальную картину происходящего.

— Даже если мы проиграем следующее сражение?

— Даже в этом случае. Мы должны на деле доказать таанским гражданам, что их лидеры никогда не говорили правду.

— А как же насчет попыток дискредитации?

— Полагаю, вы имеете в виду листовки, в которых говорится о грубых ошибках имперцев и их жестоком обращении с мирными жителями, приводятся примеры коррупции в тылу и так далее? Я знакома с некоторыми конкретными приказами Вечного Императора. Можно было выразиться повежливей, но… он сказал, что, если таанцы сами напрашиваются, пусть будут пушечным мясом.

— Спасибо.

— Насколько я понимаю, — произнес молодой человек, — у нашей расы есть одна проблема.

Сэр Эку, выдающийся дипломат манаби, парил над безупречно чистым настилом пустого завода. Трехметровый хвост плавно извивался у него за спиной.

— Надеюсь, вы меня поймете, — продолжал молодой человек.

Эку взмахнул крыльями — жест, который мог быть принят за одобрение.

— Мы рассматриваем нашу расу как единое существо, начиная с каменного века на планете, известной под названием Земля, когда мы правили по законам расовой справедливости, и вплоть до тех дней, когда более сильная раса не напала, покорила и почти полностью уничтожила нас. Но мы терпели столетиями и выстояли. Когда мы эмигрировали в нашу теперешнюю систему, то твердо решили, что больше не пойдем на поводу у обстоятельств. Ответ нам подскажут история и расовая память. Мы стали дальновидными. В этом была наша первая ошибка. Мы пренебрегли повседневными заботами. Мы забыли о том, что сидящих на ограде не любят те, кто находится по обеим сторонам от нее. Каков результат? Мы строим заводы перед самой войной, а когда она начинается, отказываемся выпускать военную продукцию. И все утрачивают к нам интерес… Кроме тех, — поспешно добавил молодой человек, — кто хочет заставить нас спекулировать. Мало того, они требуют, чтобы мы отдавали им девяносто процентов прибыли, а себе брали всего десять, да и то лишь потому, что мы готовы выполнять заказы и бить в их барабаны.

Но есть еще и другие — таанцы, которых мы так долго уговаривали не ссориться с нами, настаивали на том, что будем принимать их корабли, снабжать всем необходимым, удовлетворять все требования их экипажей и сохранять нейтралитет. Таанцы взимают с нас налог, потому что понимают — мы не хотим с ними ссориться.

Это еще куда ни шло. Ресурсов у нас хватит для поддержания рабочих, да и терпимости у тех, кто продает свои услуги и тела таанцам, предостаточно. А вот что будет потом?

Манаби были известны Империи как отличные дипломаты. Эти существа обладали способностью летать по воздуху и считались абсолютно нейтральными — и поэтому идеально подходили для выполнения заданий государственной важности. Никто не знал, что сразу после начала войны с таанцами сэр Эку объявил о поддержке Империи. Не потому, что верил в освободительную миссию Императора, но потому, что считал поражение Империи равносильным установлению варварского режима. Об этой поддержке было известно разведслужбе манаби, Вечному Императору и никому больше. Для таанцев и простых жителей Империи манаби по‑прежнему оставались нейтральными дипломатами.

— Что будет потом, — начал Эку, — неизвестно. Хочу надеяться, что опыт прошлого и вера в расовую индивидуальность укажут вам дорогу. Я благодарен за доверие и понимаю серьезность проблем. Но причина, по которой я здесь нахожусь, не имеет к ним никакого отношения. Представитель Вечного Императора попросил меня передать следующее.

Император отметил тяжелое положение Пяти Наций и глубоко опечален по этому поводу. Он обещает предоставить вдвое большее количество АМ‑2 вашим планетам и надеется, что возникшие проблемы мало-помалу станут разрешимыми.

Молодой человек произвел на сэра Эку большое впечатление, поскольку выражение его лица менялось всего трижды за время беседы. «Возможно, — подумал дипломат, — по прошествии нескольких эпох люди стали менее восприимчивы».

— Какие гарантии?

— Прошу прощения?

— Я имею в виду юридические обязательства?

— Никаких.

— Я не привык верить на слово, — сказал молодой человек.

— Меня предупредили, — продолжал сэр Эку. — Тем не менее ваши порты должны быть готовы к прибытию шести имперских кораблей-энергоносителей через шесть дней после моего прибытия в вашу систему.

Не получив сиюминутного ответа, сэр Эку вспорхнул вверх, и его огромное тело, покрытое черно-красным оперением, покинуло помещение, направившись в сторону корабля. Любопытно, сколько времени понадобится Пяти Нациям на решение о выходе из нейтралитета и объявлении о том, что они переходят на сторону Империи?

Сэр Эку подумал о том, что его умственные способности начинают потихоньку деградировать, и заволновался, что его это не беспокоит.

Командир огневой точки Хибнир был счастливым человеком, находящимся в самом отчаянном положении.

Раньше он был несчастен в любом положении. По крайней мере, он считал, что возделывать собственный огород гораздо лучше, чем попасть в таанскую армию и участвовать в боях.

Отряд, в котором воевал Хибнир, был уничтожен, в живых остался он один. Потом он ухитрился напороться на имперский форт — и благополучно вернулся, доложив командованию о местоположении врага. Более того, его не послали участвовать в последовавшем кровавом нападении на злополучный форт. Начальство осталось довольно Хибниром и продвинуло его по службе, отправив на совершенно безопасную планету-суперкрепость Итан. Награжденному медалями солдату, чья позиция находилась на самой вершине высокой скалы, надлежало первым вступить в бой с любым имперским соединением, командование которого окажется настолько глупым, чтобы атаковать Итан.

Хибнир, уже имевший горький опыт в отношении того, что значит попасть под обстрел, переоценил свое назначение.

Он был мишенью. А в мишени имеют обыкновение стрелять.

Хибнир не знал точно, что предпринять в подобной ситуации. Не знал он и как приступить к выполнению своих обязанностей, какие приказания отдавать подчиненным, чтобы его не отослали обратно на линию фронта, в штурмовой отряд.

Но самым главным было то, что он не имел ни малейшего понятия, куда отступать, если на форт все‑таки нападут.

Хибниру снова очень повезло.

Его подразделение состояло из добровольцев таанского отряда «Пылкой молодежи», которые обожали своего командира — героя битвы при Кавите, разведчика, указавшего бравому герою, покойному капитану Сэнтолу, дорогу во вражеский форт, — и хотели доказать ему, что достойны его доверия.

Иными словами, они установили собственные правила — еще более строгие и жесткие, чем зверские требования таанского устава, и вели образ жизни, близкий к спартанскому. Командиру огневой точки Хибниру оставалось только изредка обходить своих бойцов, давать туманные указания — и отправляться по своим делам.

Хибниру повезло еще и потому, что он не испытывал особого интереса к роскошным апартаментам, служебной карьере или милостям начальства. Взводы «Пылкой молодежи» восторгались им и перенимали все его привычки. Каждый воин считал его примером, достойным подражания.

Но Хибнир был слишком глуп, чтобы понять, как ему повезло. Поскольку отряд, находившийся под его командованием, управлялся, казалось, сам собой, Хибнир целыми часами бродил у подножия утесов, выискивая безопасное местечко, в котором можно было бы спрятаться, когда дракх свалится с неба.

Однажды он сделал очень интересное открытие. Под его фортом, у подножия скалы, простиралось несколько гектаров совершенно ничьих фруктовых деревьев.

В крохотном мозгу Хибнира вспыхнул интерес. Он невзначай бросил, что в хозчасти гарнизона нет садовых инструментов. Сбитый с толку помощник Хибнира решил, что герой Кавите будет обучать солдат чему‑то совершенно необычному, возможно — мыслить другими категориями.

Двумя днями позже командира огневой точки Хибнира снабдили крюками, секаторами, лестницами и корзинами. Счастливый и радостный Хибнир исчез со всеми этими причиндалами в низине. Солдаты «Пылкой молодежи» были уверены, что в свое время узнают, чем он занимается.

Еще один подарок судьбы: главнокомандующий Итана, некий адмирал Молк, заинтересовался искусством разведения фруктов. Ему стало интересно, почему определенная стратегически расположенная ракетная точка сделала запрос о фермерских инструментах, и решил нанести неожиданный визит на обозначенную точку. «Пылкая молодежь», поверженная в шок оказанной ей высокой честью, отправила адмирала Молка вместе с его телохранителем к подножию утеса, чтобы они собственными глазами увидели, какими важными делами занимается их командир.

Хибнир пересчитывал почки на деревьях, беззвучно поводя в воздухе ножницами, пытаясь выяснить, какую ветку и где нужно подрезать, как вдруг услышал звук приближающихся шагов.

Молк тоже был очень везучим таанцем.

Приблизительно в этот момент шесть имперских флотов обрушились на Итан. Неуязвимые крепости оказались не такими уж неуязвимыми, поскольку их генералы за долгие годы бездействия порядком обленились. Они были уверены, что решиться напасть на них может лишь выживший из ума идиот. И почивали на лаврах собственной значимости в слепой вере в собственную безопасность. Но враг не дремал.

Имперский адмирал, командующий флотами, был очень разочарован, что на Итане не оказалось таанских линкоров. После разгрома армии в Дюрере все они в основном были доставлены на Хиз для ремонта.

Тем не менее главный удар был нанесен. Командир огневой точки Хибнир попал под обстрел при первом же нападении; к счастью для него и его фруктовых деревьев, по ним был выпущен не ядерный снаряд. Впрочем, для «Пылкой молодежи» это не имело большого значения. Из отряда уцелело всего трое, да и те были настолько тяжело ранены, что прожили всего несколько минут после нападения.

Когда огонь и дым развеялись, а подземные толчки прекратились, шесть таанских крейсеров, двенадцать эскадренных миноносцев, а также множество вспомогательных и транспортных судов остались лежать искореженными на взлетных площадках.

Итан все еще представлял собой неприступную крепость. Однако без важных военных кораблей, базирующихся на планете, при наличии имперских сил, отрезающих пути, по которым на Итан поступала помощь, это не играло роли. Руководство Итана могло выбирать, что делать до окончания войны. Несколько сот других таанских цитаделей были изолированы от внешнего мира, оказались в бездействии и перестали приниматься в расчет после проведения подобных операций.

Нельзя сказать, что командир огневой точки Хибнир бездействовал. Он был очень занят — инструктировал адмирала Молка, как правильно выращивать фрукты. Это было очень важное занятие, поскольку таанцы забыли о планете Итан и о том, что люди на ней тоже хотят кушать. После девяти месяцев покорного выслушивания инструкций адмирал Молк попросил, чтобы Хибнир называл его Юки.

Адмирал Масон догадывался, что слово «дипломатия» находится в словаре где‑то между словами «дилижанс» и «диссидент». Этим можно было объяснить его ответ, когда предполагаемый нейтральный конвой пожаловался: «Имперские отряды… не понял ваш приказ оставаться на месте для взятия на абордаж. Мы из системы Юмид. Мы — союзники Империи. На борту нашего грузового судна находится ценный энергетический груз. Пожалуйста, ответьте. Прием окончен».

Если бы Масон был вежливым человеком, он бы ответил по линии компьютерной связи или взошел бы на борт корабля и передал необходимые сведения лично.

Система Юмид, которая действительно была союзником Империи на бумаге, снабжалась определенным количеством АМ‑2. Согласно информации, полученной шпионами Империи, система более двадцати процентов этого ценнейшего топлива продавала таанцам.

Воспитанный человек так бы и объяснил командиру корабля причину его задержания. Но Масон ответил следующим образом:

— Кораблям Юмид. Всем кораблям Юмид. В вашем распоряжении осталось семь минут. Готовьтесь к абордажу. Любое сопротивление будет подавлено. Всем кораблям Юмид, всем членам экипажей. Приготовьтесь покинуть корабли. Груз подлежит уничтожению.

Оставалось только надеяться, что адмирал Масон не выживет в войне и потому не станет доказывать, что Император разделял его бредовые идеи.

— Перережь, — приказала Хейнз.

Солдат кивнул, нажал на кнопку горелки и разрезал пламенем энергетический кабель, ведущий в обшарпанное многоэтажное здание, в котором находились жилые квартиры.

— Хорошо. Вперед! — крикнула Хейнз.

Женщина с дубинкой в одной руке, виллиганом в другой, имеющая два звания — майора (корпус «Меркурий», временный резерв) и капитана (Имперская полиция, Прайм-Уорлд, Отдел по расследованию убийств), по имени Лайза Хейнз повела отряд боевиков наверх. Два мастодонта из службы безопасности выломали дверь как раз перед приходом Хейнз, которая, не теряя ни минуты, ворвалась в квартиру.

Пожилая седовласая женщина вскочила с кровати, растерялась, стала набрасывать на худые плечи рваную накидку, отдаленно напоминающую кружевную.

— Имперская разведка, — объявила Хейнз для проформы. — Андреа Хайил, вы арестованы как агент вражеской разведки. Предупреждаю, что вы можете быть задержаны на срок до шести циклов без права на обжалование в суде и обращение к адвокату. Также предупреждаю, что вы можете быть подвергнуты допросам по закону военного времени. Любое содействие следствию будет учтено при разбирательстве в суде.

Головорезы, не нуждающиеся в приказах, вывели пожилую женщину из помещения и спустили вниз по лестнице в считанные секунды.

В квартиру вошла группа обыска. Как и ожидалось, передатчик нашли за несколько секунд. Он был по‑дилетантски спрятан в туалетном столике с двойной дверцей.

Хейнз оставила группу свидетелей рассматривать фотографии и спустилась по лестнице.

Они обошли уже шесть адресов. Осталось еще два. Более двенадцати тысяч рейдов совершила имперская разведка почти в один и тот же час. На установление личностей секретных таанских агентов, засланных на крупные планеты Империи, уходили годы. И затем их всех взяли практически одновременно.

Сейчас Хейнз испытывала отвращение к своей работе еще больше, чем после официально санкционированных «исчезновений», свидетелем которых она стала, когда был раскрыт тайный заговор Хаконе — заговор, послуживший поводом к началу войны.

Разоблаченных шпионов изолировали, а затем им предоставляли право выбора: стать двойным агентом либо быть казненным. Наказание за шпионаж в военное время никогда не меняется.

Уловка сработала. Почти тотчас таанская разведка начала получать фальшивую информацию. Отдельные предатели-имперцы, работавшие на таанцев и поставлявшие противнику правдивую информацию, в конце концов были выслежены, арестованы и казнены вместе с теми таанскими агентами, которые остались истинными патриотами своей родины.

В результате таанская шпионская сеть стала одним из самых смертоносных орудий Империи.

Глава 34

Младший офицер Килгур погрузился в состояние, близкое к шоковому, когда понял, что обругал Вечного Императора на чем свет стоит в его личном присутствии.

Император снизошел до холодной улыбки.

— Спасибо за вашу оценку моих качеств, мистер Килгур. Не хотите ли пройти в следующие палаты для беседы?

Алекс молча отдал честь и на ватных ногах прошел через индикаторный люк, бесшумно раскрывшийся и закрывшийся за ним.

— Во времена вроде этих, — сказал Император, — люди тяготеют к тому, чтобы немного расслабиться спиртным, как это только что сделал я. Разлейте по бокалам стрегг, друг мой.

Стэн, столь же покорный, как и Алекс, подошел к буфету и наполнил бокалы бхоровским спиртным, по всей вероятности, сделанным на основе гидразина, с которым сам же и познакомил Вечного Императора несколько лет назад.

Властитель сидел в удобном кресле, положив ноги на стол. Стэн подал ему напиток.

— Чин‑чин, — произнес он тост.

Стэн пробормотал в ответ что‑то невнятное.

— Так вот, — начал Император, — я хочу, чтобы вы, два головореза, отправились обратно на Хиз.

— Да, сир, — ответил Стэн после того, как стрегг опустился на дно его желудка, — как бы то ни было… когда я покидал планету, там оставались люди, по‑настоящему интересующиеся мной.

— С тех пор все изменилось, — заверил Император. — Кое‑кто, очарованный твоей обворожительной улыбкой, внедрил вирус в таанский центральный компьютер. Складывается впечатление, что ни парня по имени Стэн, ни снайпера по имени Горацио никогда не существовало в природе. Никакого удостоверения личности, сведений о заключенном, никаких данных. Есть какие-нибудь соображения по поводу того, кем может быть твой неизвестный благодетель?

Стэн молчал.

— Кем бы ни был этот компьютерщик, он заслуживает всяческих похвал. Вы готовы отправиться обратно на Хиз? Полагаю, ты уже догадываешься, каким будет следующее задание, если вдруг надумаешь отказаться, черт побери.

Стэн еще не догадался.

— Э‑э, — осмелился предположить он, — зашлете на какую-нибудь шаланду-мусорщик?

— Адмиралы не возятся с бачками, наполненными дракхом.

— Что?! — вырвалось у Стэна.

Император улыбнулся.

— Ты самый наблюдательный разведчик, Стэн. Подумай. Сколько моих гурков, имевших глупый вид в белых перчатках, находилось на сходнях, когда вы поднимались на борт корабля?

— Восемь, — ошарашенно пробормотал Стэн.

— Точно, — сказал Император.

Стэн без разрешения встал, налил себе еще стрегга, осушил бокал и снова наполнил его, постепенно приходя в себя.

— Выполнив задание на Хизе, ты получишь боевой эскадренный миноносец и будешь лихим командиром, при медалях и звезде, гордостью нации и Императора.

Перспектива стать народным героем Стэна вовсе не прельщала. А вот эскадренный миноносец и звезда… Стэн даже мечтать не мог о таком. Много лет назад он решил стать профессиональным военным. Со временем Стэн понял, что в конце карьеры его ждет если не могильная плита, то тяжелое ранение и увольнение в звании полковника — возможно, учитывая флотскую подготовку, командора.

Император молча наполнил свой бокал.

«Конечно, — размышлял Стэн, — я мог бы нанести серию серьезных ударов по таанцам. Уж я‑то знаю, как работают их мозги. Передо мной не устоит ни один боевой таанский корабль. То, что происходит у них в тылу, мне тоже хорошо знакомо. Но, как считает Император, на мне свет клином не сошелся».

— Почему ваш выбор пал именно на меня? — спросил Стэн безучастным голосом, словно разговаривал с таанским охранником.

— У агентов, которые работают на Хизе, кишка тонка. Имеющиеся там шпионские сети довольно низкого уровня и, как я подозреваю, контролируются таанцами. Это одна проблема. Твой бочкообразный сопровождающий сможет встряхнуть их, если захочет составить тебе компанию. Мне нужен на Хизе личный агент. Сложившуюся ситуацию можно назвать если не началом конца, то концом начала. Мне нужен человек, который будет выполнять роль шпиона и дипломата одновременно.

Тем не менее я не восхваляю тебя и не считаю идеальной кандидатурой. Ты по крайней мере на столетие моложе, чем нужно, и руки твои по локти в крови — на роль шпиона моей мечты не тянешь. Махони, когда ты впервые встретился с ним на Вулкане — не дергайся, я сделал маленький экскурс по твоей памяти, — был бы идеальной кандидатурой. Но у него слишком острые клыки, и он, черт побери, слишком хорош как адмирал флота, чтобы прозябать на Хизе.

Итак, настало время принятия решения. Стэн уже знал, что отправится на Хиз. Не только потому, что ему посулили хорошую награду, а и потому, что он лично хотел разрешить некоторые проблемы. Одной из них были пленники Колдиеза.

— Спасибо, адмирал, — сказал Император, не дожидаясь ответа. — Мои разведчики обсудят с вами все вопросы и посвятят в план действий.

Стэн встал.

— Думаю, я лучше разработаю собственный.

— Твое право. Как я уже сказал, на сей раз единственным твоим боссом буду я. Все приказы исходят только от меня. Как ты будешь их выполнять — и даже будешь или нет — выбирай сам. Ты — человек на своем месте. Ох, да, чуть не забыл! Махони может кое‑чем помочь. Он сказал, что в Колдиезе был один военнопленный. Кажется, его звали Соренсен. Правильно?

Стэн кивнул головой, вспомнив крупное, улыбающееся лицо фермера. Он и Алекс часами спорили по поводу того, является ли Соренсен «боевым компьютером» «Богомола».

— Отлично, — сказал Император. — Махони просил передать, что кодовая кличка Соренсена — Сайдер, если это имеет для тебя какое‑то значение.

Стэн улыбнулся своим мыслям, но Император еще не закончил речь.

— Можно попросить тебя об одном одолжении?

Стэн насторожился.

— Если ты вдруг решишь скинуть их хреново правительство, не ставь на его место какого-нибудь антропоида, который любит стрегг и не умеет разговаривать на моем языке. А если уж сделаешь это, дай мне знать первому. Хорошо?

Стэн отдал честь и вышел через автоматические двери люка. Ему оставалось теперь только отправиться на брифинг, где будут обсуждаться подробности командировки, выслушать Килгура, который начнет сетовать, как ему «хочется» отправляться обратно на Хиз, а затем найти Вайлда и дать ему знать, что время сидения в засаде для нейтральных контрабандистов закончилось.

Глава 35

Волмер, издательский магнат и член императорского Тайного Совета, горделиво упивался тем, как лихо работают его мозги даже в крайне сложной обстановке.

Никому в глаза не бросаясь, он сидел молчком — среди убийственного шума — у дальнего конца стойки одного из баров при доке космопорта прайм-уорлдского города Соуарда. Забегаловка была набита пестрым сбродом — тут собирались отпетые из отпетых. Игнорируя разноязыкий говор вокруг, Волмер предавался серьезным размышлениям.

Но часть его сознания цепко наблюдала за окружающими — на предмет, с кем бы ему завертеть приключение в этот вечер.

Волмер и слыхом не слыхивал выражения «полиморфный извращенец» и был бы жутко обижен, случись кому-либо обозвать его подобным образом; разумеется, прежде чем взвиться от злости, магнату пришлось бы заглянуть в словарь и выяснить, что это выражение обозначает человека с целым букетом сексуальных, мягко говоря, причуд.

В натуре Волмера действительно было много темного. Богат он был — ни в сказке сказать, ни пером описать. И, конечно же, имел возможность удовлетворить за деньги любую из своих сексуальных фантазий — да так, чтобы все было шито-крыто, без риска и комфортно, с «доставкой на дом». Однако он предпочитал самостоятельно находить утехи, спускаясь на самое дно общества. Ему было нипочем оказаться в сточной канаве с набитой мордой и вывернутыми карманами, если такой ценой случалось купить упоительнейшую ночь с чертовски привлекательным экзотическим сексуальным партнером — где‑нибудь в грязном гостиничном номере или под ворохом тряпья возле помойки.

Об этой тайной стороне его жизни знали сливки репортерского корпуса — процента два самых обласканных. Если они и зубоскалили по этому поводу, то лишь между собой. Однажды до Волмера дошел слух, что и Вечный Император балуется опасными экскурсиями на дно общества. Когда газетные ищейки, пущенные по следу, не смогли найти тому убедительных доказательств, Волмер в сердцах уволил шестерых журналистов, которые не справились с заданием отыскать компромат на властителя.

Как бы то ни было, по меньшей мере раз в месяц Волмер отправлял телохранителей и обслугу в двухдневный отпуск, а сам ускользал через заднюю дверь своего роскошного особняка в неизвестном направлении — соответственно переодевшись под «человека из народа».

Он воображал, что перевоплощается идеально и на городском дне его держат за своего — невзирая на сопутствующий ему ореол некоторой таинственности. В действительности даже среди городского отребья, где у каждого свои «прибабахи», за ним закрепилась слава «долбанутого». Однако некоторое время назад про него разошелся кое‑какой слушок, и было решено нынешним вечером на эту информацию отреагировать самым решительным образом.

Другая часть волмеровского сознания прокручивала обстоятельства недавней встречи на Земле с Сулламорой и прочими. Теперь ему казалось, что он слегка погорячился. Возможно, Сулламора и остальные обдумали потенциальные проблемы тщательнее, чем это сделал сам Волмер. Возможно, ему стоило бы помолчать и проявить более живой интерес к их словам… если он — вдруг пришло ему на мысль — вообще правильно эти слова понял. А что, если он их недопонял и поспешил с выводами?

Волмер мысленно похвалил себя за открытость любым предположениям, даже если они мало льстят его самолюбию. «Именно благодаря подобной гибкости мышления, — добавил он про себя, — я вознесся на такую высоту и стал заправилой в мире средств массовом информации».

Увы, он не знал, что его сотрудники своего шефа именуют между собой «старина Бумнебум» — никто не помнит, кто из журналистов и по какому поводу пустил это словечко, но служило оно для обозначения обалдуя, который ни на что не может решиться, прежде чем не вымотает нервы всем окружающим.

«Ну а если я понял правильно, — продолжал он свои размышления, — тогда не будет ли безопаснее доложить Императору о моих подозрениях? Впрочем, подозрения — это слишком крепко сказано. Пока что ничего конкретного я сказать не могу. А если меня угораздило неправильно понять Сулламору и прочих? Каким же суперослом, каким нелепым паникером-неврастеником я себя выставлю перед всеми, без всякой нужды побеспокоив Императора!.. Быть может, — заключил свои размышления Волмер, — умнее всего — ничего не предпринимать. Быть может, стоит еще раз переговорить с Сулламорой, а пока все пусть идет как идет. Да. Это и есть верная линия поведения».

Довольный тем, что в очередной раз принял решение увильнуть от решения, Волмер наконец сосредоточил все свое внимание на утехах, которые обещал предстоящий вечер. Когда к нему подсел молодой красавчик и стал предлагать разных соблазнительных сексуальных партнеров, в том числе — прозрачными намеками — и себя самого, Волмер выслушал его с благосклонным интересом. Недурственно. Однако следующий рассказ юноши его прямо-таки заинтриговал: речь шла о пикантных событиях в морге некоей больницы — с участием больничного персонала.

А молодой красавчик и впрямь был продажным типом. Только он не секс-услуги продавал. Он был нанят за большие деньги — избавить кое‑кого от потенциальных неприятностей.

Согласно недавнему слушку, Долбанутый — совсем не тот, за кого себя выдает. На самом деле это переодетый легаш с крепкой легендой. А чем еще объяснить то, что за последний месяц полиция арестовала чертову уйму соуардских сутенеров — и всем впаяли срок? Выходит, неизвестно откуда взявшийся слушок очень похож на правду.

И была своя логика в том, что боссы уголовного мира, каждый из которых мнил себя самым могущественным и самым страшным для остальных, объявили цену за голову Долбанутого. А молодой красавчик взялся его замочить.

Битых два часа Волмер, нагружаясь алкоголем, зачарованно слушал некрофильские россказни смазливого юноши. Потом Долбанутый совсем окосел, его профессионально огрели пониже левого уха мешочком с песком, вывернули ему карманы, сорвали с него дорогие украшения, сняли новенькие полуботинки и перевалили бесчувственное тело через балконную решетку. Четырьмя этажами ниже раздался глухой удар о бетон.

Когда через два дня прогремела весть о находке трупа, Танз Сулламора разыграл подобающее случаю потрясение. Кипя возмущением, он заявил, что отныне патрулирование района доков будет вестись строже прежнего и под особый контроль попадут все прилегающие территории. Касательно причин чудовищной трагедии… Он не сомневался, что Волмер, всеми уважаемый руководитель средств массовой информации, вел собственное расследование деятельности коррумпированных чиновников — саботажников военного времени, за что и поплатился жизнью. Сулламора даже назначил денежное вознаграждение тому, кто выдаст подонков, убивших его дорогого друга.

Глава 36

Четыре таанских офицера хмуро взирали на Сент-Клер. Даже в парадных мундирах, при всех регалиях, они походили на что угодно готовых рецидивистов. Но при этом на лицах офицеров прочитывалось такое спокойное высокомерие, что Сент-Клер догадалась об их высоком ранге прежде, чем разглядела знаки различия. Безупречный пошив мундиров и посеребренные виллиганы на поясе подтверждали ее догадку. В небольшой прихожей четыре человека казались толпой, и первым порывом Сент-Клер было дать деру. На лицах офицеров было то самое зловеще-угрожающее выражение, с помощью которого высшие таанские чины добиваются беспрекословного повиновения нижестоящих.

Подавив желание убежать, Сент-Клер одарила гостей подчеркнуто приветливой улыбкой.

— Уважаемые господа, — проворковала она, — при входе будьте добры сдать оружие и показать ваши кредитные карточки.

Произнеся это, она жестом пригласила их пройти в главный зал Сакс-клуба — в Шабойе, хизском квартале игорных домов и прочих ночных заведений, этот клуб был одним из самых фешенебельных и процветающих.

«Мое, здесь все мое», — пело сердце Сент-Клер, пока она наблюдала за работой дебелого, но мускулистого швейцара-охранника. Хорошо вышколенные таанские офицеры прошли ко входу с поклонами и поклончиками, приветствуя даму и вежливо пропуская друг друга вперед. Это смягчило некоторую неловкость процедуры прохода в зал: чтобы попасть в привилегированный клуб, куда пускали только постоянных членов, следовало сдать на хранение оружие и предъявить кредитную карточку. Уже через несколько секунд ранг офицеров и их платежеспособность будут подтверждены, затем они поставят отпечатки своих пальцев под контрактом о членстве в клубе. Согласно контракту, если у его членов возникают финансовые трудности, то Сакс-клуб возглавляет ряд кредиторов, которым долги возвращаются в первую очередь.

Необходимые процедуры были проделаны быстро, с шутками и прибаутками, так что даже на суровых лицах таанских офицеров, привыкших являться на публике с непроницаемым видом блистательных патрициев, зацвели улыбки.

Несколько секунд спустя дверь, ведущая в зал казино, наконец, распахнулась, и четыре таанских офицера, тихо пересмеиваясь, прошли внутрь, где гудела толпа — люди пили, ели, надрывно веселились и просаживали бешеные деньги у игорных столов, обогащая Сент-Клер. Кто знает — может, они догуливали последние деньки на свете! В любой момент удар имперского космофлота мог истребить все живое на планете.

Опять зазвенел старомодный колокольчик у входа, возвещая о приходе новых посетителей. Сент-Клер жестом приказала швейцару самостоятельно заняться клиентами. В этот поздний час в клуб заглядывают преимущественно постоянные клиенты, и у Сент-Клер не возникает необходимости вежливо выпроваживать случайных гостей.

Сент-Клер последовала за таанцами в игровой зал. Самое время проверить, как идут дела у крупье. Впрочем, это было пустой формальностью — дела шли прекрасно, члены клуба играли как сумасшедшие, проигрываясь в пух и прах. Утром, когда Сент-Клер станет подбивать итоги, окажется, что заведение в очередной раз побило рекорд прибыльности.

Будучи вроде бы типичным многоэтажным казино в районе игровых заведений округа Шабойа, принадлежащий Сент-Клер Сакс-клуб отличался от прочих по трем пунктам: во‑первых, не гнался за сверхприбылью: во‑вторых, не гнался за сверхприбылью; в‑третьих, не гнался за сверхприбылью. И благодаря этому сверхприбыль — имел.

Сент-Клер четко поняла, что нет нужды облапошивать клиентов и драть с них максимум — гости и так оставляют за игорными столами более чем достаточно. После того, как конкурирующие казино за один вечер бессовестно обирали клиентов, они их теряли навсегда. Когда у людей снова появлялись деньги, они предпочитали идти в Сакс-клуб, где заведение брало себе «честные» проценты — обирая своих гостей медленнее, но вернее.

Впрочем, заведение перешло в руки Сент-Клер именно благодаря бесчестности. Его предыдущий владелец, подобно многим другим хозяевам казино, не справился с экономическими передрягами военного времени. Налоги на игровой бизнес взмыли вверх, цена на электроэнергию возросла, возник дефицит на продукты, оборудование. И многие казино — вместо того, чтобы искать новые пути привлечения клиентов, — стали урезать часы работы и бесчестно перепрограммировали игровые автоматы так, что выиграть у них стало практически невозможно. Такие горе-казино превратились в места торопливого грабежа, и публика их обходила стороной; они стали пустовать, еще больше сокращать часы работы, пока не закрылись вовсе.

Если бы Сент-Клер оценивала возникшую ситуацию с чисто деловой точки зрения, а не имела задней мысли о том, как бы половчее спрятаться на виду, дожидаясь, пока ее и Л’н выручат из беды, она бы пришла к тем же выводам.

Да, война приносит с собой нехватку многих привычных вещей и продуктов. Все правильно. Но можно взглянуть на тот же факт иначе: дефицит означает лишь то, что цены на предметы потребления круто растут. Кошельки клиентов тощают. Однако тратить они не прекращают. И остервенело норовят сорвать куш и быстро обогатиться через азартные игры. Значит, самым процветающим будет тот бизнес, который специализируется на пороках и клюет понемногу, но упрямо. Грошик к грошику — вот и успех. Обратив внимание на то, как взлетели доходы всякого рода лотерей и тотализаторов, Сент-Клер обеспечила взлет своих собственных доходов.

Буквально через несколько недель после того, как им с Л’н удалось бежать, Сент-Клер оказалась владелицей игорного клуба. Клуб находился на грани банкротства и упал ей в руки перезрелым плодом — не надо было и дерево трясти.

Собственно говоря, они провели в бегах совсем немного времени, прежде чем перешли на легальное положение. Сперва Сент-Клер решила стать охотницей за кошельками богатых стариков, затем эту мысль отбросила, когда сообразила, что без нее Л’н не выжить и им надо держаться вместе. Приходилось целиком положиться на удачу и действовать по наитию. Никакие поддельные документы не могли сгодиться на все случаи и оградить ее и Л’н от всех опасностей — поэтому Сент-Клер попросту не носила их с собой.

Ее удостоверением личности стал наглый блеф.

Как только они выбрались из туннеля, она решительно направилась к ближайшей станции гравипоездов. Призвав на помощь королевскую самоуверенность, она так «обаяла» продавца билетов, так задурила ему голову, что он продал ей два места на поезд, который направлялся в центр города. В вагон первого класса.

— Пропуск на транспорт? Карточка потребителя? Душа моя, да я же объяснила вам, я где‑то посеяла все эти картонки. Что же вы теперь — казните меня за мою рассеянность? Да, каюсь, я глупая и беспечная. Хотите, стану перед вами на колени? Рубите мне голову! Вот видите, я молю о прощении! — Тут она сложила руки, как для молитвы, и обозначила поползновение стать на колени. Вместо этого она лишь очаровательно поклонилась — с трогательным смирением. — Вот видите, мой хороший? Вы удовлетворены?

Ее настойчивое желание стать на колени вогнало в краску бедолагу, продававшего билеты. Так роскошно одета! Не иначе как богатая дама или содержанка какого-нибудь таанского генерала. От одной мысли обидеть такую особу у клерка мурашки побежали по спине. Он беспрекословно протянул ей билеты — даже не поинтересовавшись: а зачем ей, собственно, целых два? У него мелькнула смутная мысль, что второй билет предназначается для странного розоватого мохнатого существа, сопровождавшего норовистую дамочку. Шут их знает, этих богатеев, может, у них принято покупать билеты для своих домашних животных!

Сент-Клер и Л’н разом глубоко и облегченно вздохнули, когда наконец очутились на сиденьях внутри поезда и услышали, как на высокой ноте заработали его генераторы. Но тут раздались громкие лающие приказы — и двигатели сбавили обороты, их шум сошел на нет. По проходу загремели тяжелые шаги. Сент-Клер поклялась себе сохранять беспечный вид и не поднимать взгляда. Краем глаза она все же видела, как кто‑то, явно облеченный большой властью, распекает пассажира на сиденье прямо перед ней. Она почувствовала, что Л’н дрожит от страха. Сент-Клер как бы рассеянно положила руку Л’н на загривок и стала ласково поглаживать ее по мягкому меху, стараясь успокоить — без особого успеха.

Голос представителя власти гремел все громче. Пассажир плаксиво оправдывался. Л’н не сдержалась и глухо застонала. И тут Сент-Клер не выдержала — вопреки своему решению она подняла глаза и уперлась взглядом в лицо одетого в черную униформу таанского блюстителя порядка с мордой головореза.

О, ей никогда не забыть его глаз! Цвета глубоководной рыбы или грязной мыльной воды после стирки. Эти глаза склизко ощупали сперва ее. Потом Л’н — дрожащий мохнатый клубочек. Потом снова ее.

Рыбьеглазый раздраженно швырнул пассажиру на колени его бумаги и шагнул в сторону Сент-Клер. Та изобразила губами нечто вроде спокойно-надменной улыбки — в соответствии со своей ролью дамы из высшего общества. Она приготовилась шарить рукой в кармане своей кофточки в поисках несуществующего удостоверения личности.

Рыбьеглазый склонился в ее сторону… И вдруг — о, чудо из чудес! — расплылся в улыбке, оголяя щербатую пасть с черно-желтыми пеньками зубов.

— У‑тю‑тю‑тю! — игриво проблеял он. — У‑тютю‑тю!

При этом он стал ласково трепать Л’н по мягкой шерстке!

— Ах, какая прелестная зверушка! Что это за порода такая, мэм? Вроде как кошка. У‑у, котяра! Оченно обожаю котов, мэм! Мы с женой души в них не чаем. В нашем доме живет не то тридцать, не то сорок этих тварюшек. Или, сказать точнее, мы живем при котах. Ха‑ха!

При этом он все гладил и гладил Л’н. Сент-Клер издала некий звук — что‑то среднее между хихиканьем и всхлипом, а сама непрестанно посылала Л’н мысленную команду: да заурчи ты от удовольствия, дурочка, заурчи, так тебя растак!

— О да! — изрекла Сент-Клер вслух. — Это кошка. Или, скорее, из семейства кошачьих. Весьма редкая порода…

И тут Л’н наконец‑то замурлыкала под рукой Рыбьеглазого — и тем самым спасла жизнь и себе, и Сент-Клер. Вероятно, это был единственный случай успешной межвидовой телепатии в анналах имперской истории.

Раз начав мурлыкать, Л’н уже не переставала урчать и довольно поводить плечиками на протяжении всего разговора. Сент-Клер поведала сказку об утерянных документах. Рыбьеглазый ее скушал. Он даже добродушно махнул рукой — дескать, будет вам, — когда Сент-Клер попыталась вторично обыскать свои вещи в поисках затерявшихся документов. Он пошел дальше по проходу с сияющим видом — то‑то сегодня вечером порадуется рассказу о необычной тварюшке его кошколюбивая женушка!

— Теперь ты можешь прекратить мурлыкать, — шепотом сказала Сент-Клер своей подружке, когда блюститель закона отошел на приличное расстояние.

— Ни за что! — шепнула ей Л’н. — Теперь я намерена довольно урчать на протяжении ближайших пятидесяти шести лет — как минимум. И тебе советую начать мурлыкать — это, оказывается, крайне полезно для здоровья.

Тут Сент-Клер сообразила: а ведь Л’н так и не поняла, что ее приняли за домашнее животное! «Ну ладно. Через некоторое время я соберусь с духом и введу ее в курс дела. Боже, как она взовьется!»

Когда поезд тронулся, Сент-Клер самым деликатным образом объяснила сущность происшедшего. Л’н мало-мало не подпрыгнула к потолку от злости. Но Сент-Клер задала остужающий вопрос:

— Слушай, а ты когда-нибудь прежде мурлыкала?

— Нет! — ответила Л’н. — Более того, я отродясь не слыхала о существовании котов!

— Тогда объясни, каким образом…

Л’н пожала своим розовым плечиком.

— Понятия не имею, как у меня получилось. Это что‑то подсознательное. Что‑то произошло внутри — и я вдруг замурлыкала. Да, черт побери, это было сильнее меня! А теперь, если тебе не трудно, давай больше не говорить на эту тему, а то у меня сейчас что‑то происходит внутри — подсознательное, касательно использования зубов.

Вот вам и застенчивое существо по имени Л’н! С этих пор она совершенно раскрепостилась — и прости-прощай, тихоня Л’н!

Очутившись в центре города, Сент-Клер инстинктивно подалась в Шабойю. Здесь, в квартале греха, где процветала преступность и коррупция, полиция смотрела сквозь пальцы на темные делишки, не слишком усердно гонялась за всякими сомнительными личностями и не спешила раскрывать преступления. Если блюстители законы и брали кого «за жабры», так это крупных воротил преступного мира, которые или скупились откупаться или прогорали так, что уже не могли отстегивать полиции солидные взятки. Но если плата полиции поступала исправно, патрули раскатывали по улицам лишь для видимости.

Сент-Клер была права — ей удалось без особого труда найти укромную квартирку, где можно было не бояться любопытства властей. Потом она решилась сделать первую вылазку на улицу. День-другой слонялась по кварталу, баловалась с простенькими игральными автоматами: сунешь грош, а можешь выиграть целую горсть мелочи — эти машины проигрывали щедро, дабы распалять клиентов и заманивать на большую игру. Сент-Клер выигрывала там и сям, но особенно не высовывалась — ходила с оглядкой, играла по маленькой. Мысленно она приценивалась.

И в итоге нашла то, что искала. В просторном Сакс-клубе она обратила внимание на безлюдье, на обшарпанные стены — было ясно, что заведение дышит на ладан. Сент-Клер, как обычно, играла по маленькой, а сама приглядывалась к публике. Хозяина она вычислила самостоятельно. Это был статный, пестровато одетый обаятельный старикан. Сент-Клер отметила для себя, что он практически не бывает в залах — разве что выходит поприветствовать богатого гостя, который играет по крупной, но такие заглядывали удручающе редко.

Богатых гостей старикан неизменно увлекал за собой наверх — где‑то там велась настоящая игра. Надо было ковать железо. Сент-Клер потратила изрядную часть своего капитала на покупку роскошного туалета — и явилась в Сакс-клуб уже броско-нарядной сексапильной конфеткой: этакая скучающая миллионерша в поисках острых ощущений.

Владелец клуба углядел ее сразу и кинулся к ней любезным коршуном. Немного флирта, немного насмешливой пикировки. Оба как бы прощупывали друг друга — выясняя, с какого класса игроком предстоит иметь дело. В итоге владелец клуба пригласил ее в святая святых.

Очутившись в задней комнате — личных апартаментах владельца, Сент-Клер уже не сомневалась, что попала именно туда, куда стремилась. Банк на середине стола составляли не те нелепые, обесцененные войной бумажки, которые таанцы насмешливо называли кредитульками. Там возлежали крупные бриллианты и экзотические драгоценные камни. Лежали там и ценные бумаги — но не какие-нибудь дутые акции, а имперские облигации госзайма и купчие на недвижимость.

Через неделю почти беспрерывной игры она выиграла и купчую на Сакс-клуб, которую ей вручил прежний владелец перед тем, как любезно откланяться и навсегда покинуть свое заведение. Кажется, он не слишком жалел об утрате. Впрочем, и все ставки, с которых начиналась игра, также перешли к ней. Сент-Клер опасалась, что бывший владелец применит силу, чтобы вернуть проигранное, и заранее позаботилась об обороне — при ней был крохотный пистолетик, спрятанный под оборками блузки. Как ни странно, обаятельный старикан не устроил тарарам. Напротив, он добродушно улыбнулся и заявил, что давно собирался сменить обстановку, и его неудача в карточной игре лишь подтверждает, что он засиделся на старом месте. «А карты — согласитесь, никогда не лгут».

Среди выигранных ценных бумаг оказалась одна, истинную цену которой Сент-Клер поняла не сразу. Это были документы на владение вроде бы никчемным грузовым космическим кораблем. Допотопная рейсовая колымага, которая по причине войны застряла на полпути к пункту своего назначения. С каким‑то музеем на борту.

Но кода Сент-Клер вместе с Л’н отворила заржавевший люк и оказалась на борту этой космической колымаги, ее ноздри хищно раздулись — она учуяла большие деньги. Музейчик представлял собой старинное казино — такие когда‑то были на Земле: столы, покрытые зеленым сукном, механические игральные автоматы — «однорукие бандиты», автоматы для игры в бинго, столы с рулеткой, колоды бумажных карт. Здесь же имелись видеокниги, повествующие о старинных играх и о том, как простаки тысячи лет назад со смаком просаживали свои денежки на этих самых допотопного вида столах.

Сент-Клер вышвырнула из Сакс-клуба всю современную начинку, оставив голые стены, а затем обставила его действующими музейными экспонатами со старенького космического корабля. И богатые посетители слетелись на старинную обстановку, как стервятники на падаль. Болваны воображали, что уж тут‑то их не обманут — тут электроники, считай, совсем нет. Казалось, что древние игральные приспособления, которые механически всхлипывали и ржаво поскрипывали, делали крак-крак и бум‑бряк, были ближе к бесхитростной природе — им как‑то больше верилось, нежели компьютерам, которые и между собой сговориться могут и дурят нашего брата в таком темпе, да так ловко, да такими натуральными картинками-подделками, что только глазами хлопаешь и руками разводишь. Компьютер тобой крутит-вертит, а механический аппарат ты вроде как сам крутишь-вертишь.

С самого начала Сент-Клер решила, что создаст особенное казино, предельно фешенебельное. Поэтому она отказалась от огромной световой рекламы над входом. Крохотная, едва освещенная дощечка у входа: «Сакс-клуб. Вход только по членским билетам».

Проходя по первому этажу, где толпилась попроще одетая публика, Сент-Клер мысленно поздравляла себя с успехом — дело на мази.

Вечер шел замечательно. Одновременно она критическим взглядом отмечала недоработки — кое‑какие мелочи, устранив которые, она добьется еще большего успеха. Зал был уставлен «однорукими бандитами», перевезенными сюда из музея на космическом грузовичке. На первом этаже они следовали по доходности за столами для игры в кости и марафонскими партиями в бинго — эти партии длились по нескольку дней, и ставки возрастали неуемно, пока какой-нибудь синий воротничок-простачок наконец не смекал, что продул последнее, и не сворачивал игру.

Чтобы поддержать марку заведения и внушить страх Божий игрокам попроще, в центре зала на возвышении располагались столы для игры в вист — тут делались солидные ставки. Впрочем, чтобы создавалась определенная атмосфера и столы никогда не пустовали, место за этими столами стоило недорого и заведение не взимало процента со ставок вистующих.

Среди гостей сновали предельно раздетые официанты и официантки, предлагая напитки, наркотики и сандвичи. В мирное время все это выдавалось бесплатно, но сейчас, в пору карточного распределения, гости радовались уже тому, что можно запросто купить еду, алкоголь и наркотик, и с удовольствием платили. Клиент с первого этажа мог или прямо выйти на улицу, или пройти через бордель, где ему представлялась возможность потратить свои последние кредитки на проституток или на мальчиков для утех. Наконец, была третья возможность — если средства позволяют, подняться этажом выше, где шла игра покрупнее, все цены возрастали чуть ли не на порядок и собиралась лишь изысканная публика.

Был еще и третий этаж — для денежных тузов. На четвертом этаже находился ресторан и ночной клуб. При прежнем владельце существовала та же иерархия этажей. Однако на каждый этаж существовал отдельный вход — со своими эскалаторами и лифтами. Внизу средний класс, повыше — представители сливок среднего класса, ну а на третьем этаже — настоящие богатеи.

Вступив во владение Сакс-клубом, Сент-Клер первым делом упразднила все эти обособленные эскалаторы и воссоединила все этажи. Отныне любой мог беспрепятственно передвигаться снизу вверх, оставляя деньги на любом этаже. Что было выиграно на первом или втором этаже, благополучно возвращалось в казну заведения на третьем или четвертом. Деньги, ломая сословные ограничения, давали право входа на любой этаж.

Сент-Клер медленно обходила все этажи своих владений, проверяя, насколько эффективно повсюду отделяются зерна от плевел — то есть кредитки от их владельцев. На втором этаже царили рулетка и солидные карточные игры. На третьем этаже был исключительно карточный мир. Играли преимущественно в покер, не чураясь виста, безика и бриджа.

Ночной клуб находился на последнем этаже здания. Туда пускали всех, но цены там были астрономические даже с учетом разгула инфляции. Это была идея Сент-Клер: еда, алкогольные напитки и сексуальные услуги обслуживающего персонала были демократично доступны любому, кто мог тратить деньги пачками. Сама же атмосфера ночного клуба была создана Л’н.

Она продумала световые эффекты так, чтобы посетитель, придя сюда с женой или подружкой, уже на пороге замер с раскрытым ртом и не переставал восхищаться на протяжении всей ночи. Когда Сент-Клер впервые увидела световое шоу Л’н, даже она была поражена, хотя готовилась к чему‑то действительно сногсшибательному.

Это было захватывающее дух зрелище: многоцветные огни то метались по всему залу, то величаво плыли, то кружились, то стелились как дым, то вихрились, совершенно гипнотизируя публику своим мягким, ненавязчивым сиянием, отчего посетители обоего пола незаметно оказывались в томных объятиях танцоров и певцов, которые то отплясывали и пели на трех сценах, то спускались в зал, чтобы соблазнять и ублажать полуошалевших, разомлевших от игры света и музыки мужчин и женщин.

Впервые осматривая большой пропыленный зал на четвертом этаже с банальными столиками, двумя длинными стойками бара и высокими стульями, Л’н почувствовала, что наступил звездный час в ее жизни — она может создать истинное чудо, сотворить новый вид искусства, полностью реализовав свои многообразные таланты, на развитие которых она потратила столько лет. И с жаром взялась за оформление зала, использовала буквально все известные источники света — от лазеров до восковых свечей. Хитроумная система подвижных зеркал и призм создавала такие изощренные световые эффекты и так ловко разлагала и вновь фокусировала свет, что каждая пядь зала становилась живой, доступной тысяченотной гамме пляшущего света.

Светомузыкальную симфонию Л’н контролировала, сидя у компьютерной консоли в затемненном углу зала, неподалеку от двери, которая вела в личные апартаменты и офис Сент-Клер. Поначалу этот угол был отгорожен от публики занавеской. Но когда Л’н обрела уверенность в себе, ширму убрали. Теперь, посмотрев в дальний темноватый угол, присутствующие могли разглядеть покрытое розоватой шерстью существо, которое колотило по клавиатуре компьютера с жаром и артистичностью вдохновенного пианиста.

Сент-Клер пробиралась вдоль стены зала, стараясь не отвлекать посетителей. Однако Л’н заметила ее, переключила регистр и приветствовала подругу мощным крещендо световых зайчиков. После этого она показала одной лапкой в сторону двери в офис.

Очевидно, там кто‑то ждал Сент-Клер. Сент-Клер беззвучно спросила, взметнув брови: «Кто?» — однако Л’н лишь весело улыбнулась. Что за таинственность?

Сент-Клер быстро прошла остаток пути до двери, которая открылась перед ней сама собой. У нее не было времени гадать, каким образом это произошло. В центре комнаты она увидела Горацио — тот встречал ее широченной улыбкой.

Сент-Клер радостно вскрикнула и бегом устремилась в его объятия, суматошно целовала его шею, волосы — все, что попадало под губы. А Горацио в таком же порыве покрывал поцелуями ее голову. Потом ее словно ошпарило изнутри — и она мгновенно вернулась к реальности. Много зла она видела от людей, но этот тип был номер один в списке ее врагов. Проходимец, очевидно, явился с очередной подлянкой на уме…

Сент-Клер резким движением оттолкнула его, в ее глазах вспыхнул гнев. Упираясь пальцами ему в грудь, она прохрипела:

— Послушай, ты, сукин сын! Я к числу ваших вояк не принадлежу — заруби себе на носу! Я штатская. И ваши поганцы не смеют тронуть ни гроша из того, что я заработала своим потом и кровью. Просек, мерзавец?

Стэн тяжело вздохнул. Ну чего она разбушевалась? Ему деньги ее — до одного места. Кроме того, он не меньше ее был смущен тем, что только что произошло. Что нашло на эту женщину?

— Все нормально, я со всем согласен, — пробормотал он примирительно.

— Насколько я понимаю, — сказала Сент-Клер, — ты видишь себя в роли моего спасителя. Опомнись, приятель! Еще кто кого будет спасать! Это я сделала так, что на половине кораблей таанского торгового космического флота импульсные повторители непрестанно жарят в эфир закодированные сигналы SOS. А здесь я закрутила по‑настоящему большое дело. Мне есть что предъявить как вклад в борьбу с врагом. Сам видишь, среди моих посетителей чертова уйма генералов и адмиралов…

— Знаю, знаю, — кивнул Стэн, — мы получили шифрованное сообщение от тебя.

— Какую шифровку? О чем ты говоришь? У тебя что — крыша поехала? Какая такая шифровка от меня? Когда ее получили?

Тут до нее все дошло. Стэн с улыбкой любовался ею: даже сейчас, с отвисшей от удивления челюстью, она смотрится на пять с плюсом.

— Давай начнем все с самого начала. Во‑первых, нам пора познакомиться. Если кто‑нибудь еще хоть раз назовет меня Горацио, Горри или любым именем на букву «Г», я вырву мерзавцу язык. Меня зовут Стэн. Позволь шаркнуть ножкой и на этом покончить с формальностями знакомства. А теперь куда мы можем улизнуть отсюда, чтобы поговорить спокойно, без помех?

Сент-Клер намеревалась сказать что‑нибудь очень умное и очень язвительное. В ее сознании мелькнуло целых шесть вариантов оскорбительной реплики, которая поставит на место этого нестерпимого ублю… Впрочем, он же вовсе не тот, кому предназначаются стрелы ее испепеляющего остроумия! Что же…

То, что в офисе Сент-Клер стоял старый канцелярский стол из музея древних вещей, было весьма кстати.

Видавший виды стол, наверное, не удивился тому, что произошло на нем в следующие минуты.

Разумеется, он не предназначался столярами для такого, но это периодически происходило на нем — тысячу лет тому назад.

Глава 37

Его звали Чаппель.

До самого последнего времени он работал посадочным диспетчером в одном из самых оживленных имперских космопортов. Подобно большинству диспетчеров, он был очень молод и работал на износ. Такие сгорают к сорока годам. Но, в отличие от большинства диспетчеров, он все свое существование посвящал космопорту. Даже в нерабочее время бродил или по территории порта, или по окрестным холмам. Не было ни одного строения в порту, которое он бы не облазил, не изучил от и до. Чаппель хвастался — правда, только самому себе, поскольку был патологически застенчив, — что, если радар, лазерные системы наведения и все прочие хитроумные космопортовские системы вдруг разом выйдут из строя, он, Чаппель, способен посадить любой корабль, используя свои мозги и переговариваясь с пилотом. Потому что знает порт и посадочные площадки так досконально, что может представить их с любой точки и под любым углом, а значит, способен дать предельно точные советы любому пилоту — и при любых атмосферных условиях.

Но особенно гордился Чаппель парой своих голографий. Одна изображала личную космическую яхту Императора «Нормандия» в момент посадки на «его», Чаппеля, посадочную площадку. А вторая была объемным портретом Его Величества — с автографом властителя. Чаппель бесконечно гордился тем, что благополучно посадил яхту своего кумира и повелителя. Надо ли говорить, что «автограф» Императора на портрете был воспроизведен копировальной машиной — и раздача тысяч таких портретов входила в программу очередной парадно-показательной поездки Его Величества.

Однако Чаппель свято верил в то, что его заслуги замечены и ему воздано по способностям — ибо факт был налицо: его внезапно повысили и перевели в главный космопорт Прайм-Уорлда.

С первого же дня на новом месте работы он занялся привычным «самообразованием», которому предавался на прежней службе, а именно: стал повсюду совать нос. Возможно, новое руководство неправильно истолковало его страстный интерес к познанию всех закоулков секретного объекта. Или же его любопытство и впрямь производило впечатление опасной мании или усердия не по уму. Так или иначе, ему в мягкой форме предложили уйти в длительный отпуск — «ваше место, разумеется, остается за вами»… Словом, намекнули, что он работает слишком интенсивно — и, возможно, ему было бы неплохо проконсультироваться у хорошего специалиста-психолога.

Чаппель с трудом справился с желанием заехать в физиономию начальнику, который сделал это вкрадчивое предложение. Впрочем, не исключено, что шеф прав — касательно чрезмерной преданности делу. А вот насчет того, что Чаппелю следует полечить мозги, — тут они махнули. Ладно, он согласен на отпуск.

Как раз в это время агенты Сулламоры вышли на Чаппеля, обнаружив в его биографии некоторые интригующие моменты.

Отлично отдохнувший Чаппель готовился вернуться на работу, когда ему домой по факсу пришло сообщение, что его отправляют в бессрочный неоплачиваемый отпуск. Этакая иезуитская форма увольнения. У Чаппеля хватило духу видеодировать в управление космопорта и осведомиться о резонах подобного решения.

— Разглашение причины в вашем случае запрещено.

Хорошенькое дельце! Запрещено. Кем и почему? Кто подложил ему свинью? И кто облечен правом выгнать его в шею — напустив туману на причину? Какое беззаконие! Никто не смеет! Никто… разве что сам… Тут Чаппель невольно поднял глаза на улыбающийся со стены портрет Императора.

Но почему?

Да ведь вряд ли у Императора на тысяче планет найдется подданный более преданный, чем Чаппель! Разве не он, черт возьми, спас «Нормандию», обреченную разбиться при посадке!

Чаппель несколько часов неподвижно просидел в своей крохотной квартирке — таращась на портрет Его Величества. Он даже не покосился на скудную трапезу, появившуюся в окошке кухонного распределителя, — дневной рацион военного времени. В его жизни произошло что‑то непонятное, неправильное.

Чаппель решил посетить библиотеку. Быть может, стоит побольше узнать о своем кумире — Вечном Императоре.

За время его отсутствия в его квартирке кто‑то побывал.

Он заметил это не сразу. Лишь через несколько часов после возвращения. Император на портрете, который прежде так улыбчиво глядел на Чаппеля, теперь взирал на него с улыбкой саркастической, жестокой. И огонек в его глазах был не доброй искоркой Великого Кормчего, а сатанинским блеском бессердечного шутника, вздумавшего разыграть дурную шутку с самым лояльным из своих подданных. Да, именно так. Очевидно, он глубоко заблуждался насчет Императора. Все прочитанное о многовековой жизни этого человека рисовало его отнюдь не добреньким вселенским отцом народов.

Чаппель ощущал, что и теперь его знание о Вечном Императоре далеко не полное. Хотелось понять его до самого донышка.

Позже ему опять показалось, что в его отсутствие квартиру кто‑то снова навестил — и внес изменения в портрет Императора. Теперь это было лицо самого Сатаны, опаленное сардонической ухмылкой.

Каким же дураком он был! Он принес бы бо́льшую пользу Империи, если бы позволил «Нормандии» разбиться в тот приснопамятный день!

В ту же ночь Чаппель впервые услышал голоса.

Глава 38

Килгуру предстояла рутинная встреча — третья за день. От него требовалось одно: проникнуть в однокомнатную квартирку своего агента и спокойно дождаться его прихода. Когда тот вернется домой и оправится от сюрприза, Килгур извинится перед этим человеком, которого он будет называть одним из лучших агентов таанской контрразведки (он всех так называет в лицо), за то, что он некоторое время не контактировал с ним. Дескать, его перебрасывали на важную оперативную работу — и вообще, время трудное, работы много, но теперь он, старший офицер спецслужбы Фохш, вновь намеревается активизировать работу одного из лучших своих агентов.

Все остается по‑прежнему. Агент должен и впредь доносить о любых антитаанских настроениях на заводе, где он работает, и — что особенно важно — докладывать, как эти настроения сказываются на производительности труда. Эта информация в рамках военного времени не менее важна, чем дальнейшее производство империума‑X, который используется в качестве щита против АМ‑2.

Есть, однако, приятная новость: Килгур рад сообщить, что руководство уполномочило его повысить небольшое вознаграждение, которое выплачивалось агенту. А когда война закончится победой над Империей, труды столь преданных граждан будут отмечены соответствующими медалями и орденами, ибо, не участвуя в боевых действиях, они тем не менее боролись на невидимом фронте и всемерно обеспечивали приближение радостного дня победы.

И так далее, и тому подобное.

Разумеется, не имело смысла открывать глаза бедолаге-агенту, для кого он собирает информацию на самом деле. Побережем его сердечко. Если парень желает быть стукачом на своих коллег и служить верой и правдой таанской спецслужбе — Бога ради, Килгур ничего против не имеет, только поддержит.

Итак, Алекс поднялся по пожарной лестнице, ловко снял скользящую раму окна с запора, приподнял ее и проник внутрь квартиры. Было бы здорово, кабы у этого агентика в заначке нашлась бутылочка чего-нибудь крепкого. «Руководители шпионской сети тоже люди, — думал Килгур, — им тоже хочется порой промочить глотку».

Он быстро отыскал полупустую бутыль с чем‑то вроде соевого вина. Брезгливо поморщился, но сделал несколько больших глотков, расхаживая по квартире, заглядывая во все углы и руками в перчатках машинально переставляя предметы и возвращая их на место, заглядывая в ящики, вороша бумаги.

Отвинтив крышку настольной лампы, Килгур печально поцокал языком. Потом привинтил крышку и поспешно направился к окну, предварительно позаботившись, чтобы все предметы в квартире остались на тех же местах, где он их застал.

Килгур выскользнул из окна, опустил раму и спустился по пожарной лестнице. Быстро удаляясь прочь по улице, он обмозговывал ситуацию.

Любопытненько, любопытненько. Опасности ну просто со всех сторон. Тут все кишит разведчиками, служба на службе и службой погоняет. Никаких условий для работы.

Это просто безобразие, что у его агента под крышкой настольной лампы имеется «жучок». Какая пакость! Какой непорядок!

Пропал агент. Вот незадача.

Направляясь на квартиру следующего агента, Килгур постепенно успокаивался. Дела не так уж плохи. До сих пор он навербовал три десятка агентов. Пятеро погорели, трое испугались и дезертировали, а двоих перевербовали. Зато остальные работали, как пчелки, опять впряглись в работу, собирали информацию, а уж для разведки какой из воюющих сторон — это не их собачье дело.

Стэн краем глаза полюбовался своим отражением в настенном зеркале. Похоже, он выглядел весьма представительно в вечернем костюме, даром что цвет костюма ему самому казался немного крикливым. Но известно, что бандиты большой руки во все времена тонким вкусом в одежде не отличались. Он тщательно выровнял узел галстука, глотнул бренди и откинулся на спинку кресла, ожидая реакции Коннла. Теперь его слово.

Судя по всему, это будет честная сделка. Склад Коннла забит до отказа растаможенным запасом пищевой добавки с высоким содержанием протеина, которую таанская армия использует для обогащения рациона питания космических десантников. Стэн эти запасы пищевой добавки желает купить на корню.

Словом, честная сделка — только на черном рынке.

А уж откуда у Коннла такая прорва этой пищевой добавки — не его, Стэна, дело.

Стэн предложил Коннлу цену значительно выше той, что предлагали оптовики черного рынка. А что до простых таанцев — так на этот товар да за такую цену не нашлось бы ни одного желающего.

Расплачиваться Стэн намеревался имперскими кредитками, которых инфляция не коснулась.

О событиях у Дюрера пока не было известно в деталях. Однако до воротил черного рынка уже дошли малоприятные новости. Плюс к этому они всячески избегали шаткой таанской валюты — здесь инфляция свирепствовала. Если, паче чаяния, таанцы победят, не превратит ли это имперские кредитки в обесцененные бумажки? Никто не верил в такую возможность.

Тут еще одна особенность — имперские кредитки сделаны из водо- и еще‑много-против-чего-стойкого материала. Если их закопать в садике у своего дома, им не страшны ни влага, ни грызуны, ни черви. То, что обладание вражеской валютой, особенно в больших размерах, делает человека кандидатом на виселицу, мало кого волновало. Существует такая простая вещь, как взятки: имей побольше вражеской валюты — и всегда сможешь отмазаться.

Коннл потер указательным пальцем кончик своего носа.

— С вашей стороны это занятное предложение, — сказал он. — Позволите задать несколько нескромных вопросов?

— Попробуйте.

— Ходят разные любопытные истории по поводу вашего прошлого.

— Я кое‑что слышал из этих рассказов.

— Поговаривают, что у вас есть связи в самом таанском Верховном Совете. Еще в одном месте я слышал, что у вас якобы имеется своя небольшая частная армия. Звучит интригующе.

— Что ж, пара-тройка слухов обо мне может оказаться правдой, — обронил Стэн.

— Может, значит?

Коннл не стал настаивать на прямом ответе. Он задал вопрос лишь для того, чтобы увидеть реакцию Стэна. Но никакой реакции, естественно, не дождался.

— Вернемся к нашему делу. У вас репутация человека умного. Следовательно, вы знаете точную рыночную цену продукта с высоким содержанием протеина, который вы намерены купить у меня.

— Знаю. Сегодня утром он шел по семьдесят пять за тонну.

— А вы, как ни странно, предлагаете восемьдесят. Стало быть, у вас есть свои резоны. Вы человек неглупый, да и я вроде не дурак, чтоб отказываться от лишней прибыли. Следовательно, по рукам.

Не прошло и часа, как Коннлу было заплачено сполна, и он ушел в хорошем настроении.

Сорвал неожиданный куш и при этом не замарал рук. Разумеется, ему было любопытно: а что выиграл на этом Стэн? Какую игру ведет этот человек? Похоже, он намерен скупить все запасы данного продукта, чтобы в одиночку диктовать цену на него. Если хватит средств и смекалки провернуть эту операцию, он сможет сколько угодно закручивать гайки и окажется в большом выигрыше.

Ему было невдомек, что Стэн добивается совсем другого: скупив все запасы очень нужной армии пищевой добавки, он не станет ее продавать, он будет гноить ее на своих складах. А большая часть имперских кредиток, которыми он с такой щедростью платил за товар, не будет закопана в землю, а вольется в таанскую теневую экономику — тем самым еще больше дестабилизируя местную валюту.

Л’н удобно свернулась калачиком на шелковой подушке — казалось, что она сладко-пресладко спит. Но ее ухо чуть заметно ходило из стороны в сторону, прислушиваясь к происходящей рядом беседе.

Четыре таанских офицера играли в умопомрачительно сложную игру с шашками и несколькими наборами костей и с подвижной системой правил. Такие игры могут придумывать, а тем более успешно играть в них лишь военные, которым надо как‑то коротать мучительно долгие часы патрульной службы.

И эта игра была придумана именно военными.

Более того, она являлась чем‑то вроде социального символа — в том, кто разбирался в ее правилах, а тем паче выигрывал, сразу узнавали человека незаурядного ума, стоящего на высших ступенях таанской иерархии и, вполне вероятно, аристократа до кончиков ногтей.

Итак, игра была в самом разгаре.

Офицеры болтали, не обращая ни малейшего внимания на домашнюю зверюшку хозяйки клуба, которая дремала на шелковой подушке поблизости от них.

А между тем разговор был крайне занятный. Такую‑то сняли с должности, а она совсем не виновата. Правильно, надо на это место поставить мужчину, чтоб справлялся. X-продукт не сумеют доставить в сектор Y вовремя, учитывая нынешнюю нехватку в области среднего вооружения. А вы слышали про бедного адмирала Хусиса? Его новый флагманский корабль «Сабак», самый первый из серии амтунгов, — жутко устаревший! Компьютер на «Сабаке» неспособен держать под прицелом больше шести целей одновременно — начинает «зависать». Адмирал жаловался, что в машинное отделение происходят утечки из топливного отсека. Какой он ни герой, но на такой колымаге много не навоюешь!.. Да брось ты, он молодец среди овец? И правильно, что дали колымагу, он большего и не достоин!

Разговор и игра продолжались, а Л’н тщательно запоминала каждую частичку полезной информации, чтобы передать ее имперской армии.

Килгур скользнул через слуховое окно на самый верхний ящик высокого штабеля, быстро осмотрелся в безлюдном складском помещении, составил план действий и принялся за дело.

На этом складе хранились банки с солдатскими сухими пайками — отсюда их грузили на боевые космические корабли. В каждом ящике — дневной рацион для десяти десантников.

В карманах килгуровской куртки лежало шесть баночек — ничем не отличимых от тех, какими были набиты ящики на складе. Этими баночками надо заменить настоящие. Открыть ящик, вынуть одну баночку, засунуть туда свою баночку — и аккуратно закрыть ящик, чтобы никаких следов не осталось.

Тот солдат, которому достанется такая килгуровская баночка с тушенкой, вряд ли обрадуется. Нет, парень отнюдь не отравится — тушенка вполне сносная, солдат лучшей и не кормят. Но в банке будет обнаружена прибавочка.

«Ох, — сентиментально вздохнул Алекс Килгур, — бедненькие мои, ни в чем не повинные животинки».

Нет‑нет, в его банках не целая мышка.

А только хвостик.

Интересно, с какой скоростью по таанскому космофлоту распространится слух, что провиантмейстеры скармливают бедным солдатам на передовой черт знает что? Ни стыда ни совести! Наживаются, где только могут! Вот и воюй за подонков!..

Такие слухи в армии быстро распространяются. Очень быстро.

— Кружечку пива, старина? — предложил Стэн.

Четвинд, весьма гордясь собой, весело глянул на Стэна и объявил с улыбкой:

— Последнее время я пью исключительно бренди!

— О, жизнь подобрела к тебе?

— По головке не гладит, но и в морду не бьет, — уклончиво отвечал Четвинд.

Мужчины косились друг на друга изучающим взглядом, пока официантка ставила перед ними напитки, принимала плату. После того, как она игриво зыркнула на них и уплыла прочь, покачивая пышным задком, Четвинд сказал:

— Итак, ты таки сумел.

— Да, я таки сумел, — согласился Стэн.

— А мое сообщение… э‑э… дошло по адресу?

— Дошло. И до самых высоких лиц.

— Ну и?..

Вместо ответа Стэн достал небольшую коробочку и запустил ее по гладкой поверхности стола в сторону собеседника. Четвинд поймал коробочку, оглядел со всех сторон, открыл крышечку и молниеносно ее захлопнул.

— Кто‑то там, — произнес он, — меня очень любит.

Стэн улыбнулся.

— Мы все тебя очень любим, Четвинд.

Коробочка была набита таанскими купюрами большого достоинства.

— И что я должен делать с тем, что получил?

— Что вздумается. Можешь купить загородный особнячок, если тебе это по сердцу.

— Скажешь тоже. Я много чего полезного узнал в последнее время.

Четвинд не лгал. В последнее время он много поработал — восстанавливал связи со старыми дружками, собирал информацию. Мало-помалу вошел в курс всех темных делишек, которые творились в хизском космопорте и вокруг. Он даже стал подкидывать идею о создании профсоюза грузчиков. Но осторожненько, понимая, что агитатора с длинным языком в военное время могут в момент прищучить.

Четвинд предпочитал отираться в барах космопорта, прислушиваясь к болтовне дружков-приятелей — от космопортовских бухгалтеров до охранников и носильщиков. Одни выбалтывали важное по глупости, других он ухитрялся вербовать. Впрочем, со связями в среде технического персонала дела обстояли плохо. Эти на контакт не шли.

— Что ж, неплохо, — сказал Стэн. — Есть предложение. Ты по‑прежнему законопослушный тюремный охранник?

— Я подумывал о том, чтобы…

— Не надо, — приказал Стэн. — У тебя на данный момент отличная крыша. С подлинным удостоверением личности тюремного охранника ты почти неуязвим. По крайней мере тебе не грозит возвращение на Дрю.

Четвинд поежился. В следующую секунду он понял, что хочет предложить Стэн.

— Ты никак намерен наладить связь с Колдиезом?

— Ну. Ты же теперь держишь ниточки.

— Еще будут пожелания, мистер? — насмешливо выплюнул Четвинд.

— Нет. Продолжай шустрить, держи уши открытыми. Я буду время от времени выходить на тебя. Если тебе понадобятся деньжата, проси без стеснения.

Четвинд повел бровями.

— У тебя бездонный кошелек?

— Империя большая, и казна у нее немаленькая.

Стэн не преувеличивал. Он был готов снабжать Четвинда или другого таанца неограниченными суммами денег — разумеется, свежеизготовленными фальшивыми купюрами. Пусть увеличивают инфляцию и вносят дезорганизацию в экономику, поселяя еще большее недоверие к таанской валюте. Каждая банкнота достоинством в пять тысяч имела свой дубликат — с точно таким же номером. Когда две банкноты с одинаковым номером сойдутся в каком-нибудь таанском банке — то‑то будет смеху! Ведь подделка — отменного качества.

Стэн поднялся со стула.

— Ну и последнее. Не вздумай самостоятельно выходить на меня. И не появляйся у меня дома — квартира чистая, я не хочу неприятностей. — Он протянул руку и дружески потрепал Четвинда по щеке. — Береги себя. У тебя будет дурацкий вид с номерком на большом пальце ноги.

Сент-Клер задумчиво перебирала разложенные на ее рабочем столе расписки, нацарапанные в состоянии разной степени отчаяния и опьянения. На кушетке перед ней истерично рыдала молодая женщина.

— Ну, ну, успокойтесь, — приговаривала Сент-Клер. — Стоит ли так убиваться…

Она встала, налила в стакан виски из стенного шкафчика и протянула рыдающей девушке. Дождавшись, когда та проглотит виски, Сент-Клер заботливо спросила:

— Ну как, лучше?

Девушка кивнула.

— Давайте посмотрим на ситуацию с моей точки зрения, — начала Сент-Клер. — Я прекрасно понимаю, что вы не контролировали свои действия. Видит Бог, Майд, я сама попадала в такие неприятные ситуации, когда была молоденькой.

Впрочем, разница в их возрасте едва ли составляла больше трех-четырех лет. Однако Сент-Клер прилежно разыгрывала роль рассудительной мамаши.

— Итак, вы не можете заплатить по своим игровым распискам. И если вы хотя бы заикнетесь о своих карточных долгах дома, ваш отец выставит вас на улицу. Он отнюдь не принадлежит к категории снисходительных отцов.

Майд, если бы дело происходило не в жизни, а в телефильме, на моем месте был бы усатый сластолюбец. Он бы уже оглаживал вашу коленку, пользуясь вашим отчаянным положениям. Но коль скоро я женщина, мне — в телевизионной мыльной опере — полагается предлагать вас, молоденькую и хорошенькую, своим престарелым богатым клиентам. Или нет, я должна подбивать вас украсть фамильные драгоценности. Впрочем, это тоже никуда не годится — у меня драгоценностей более чем достаточно. Итак, я должна принуждать вас выдать какие‑то семейные тайны. Это будет грязный шантаж — и очень хороший сценарий.

— Не удивительно, что я годами избегаю смотреть мыльные оперы.

— Будучи законопослушной таанкой, — сказала Сент-Клер, — я, конечно же, подобных глупостей делать не стану. Майд, мне хочется думать, что вы моя подруга. Я всегда считала за честь, что женщина такого высокого социального положения посещает мое заведение. И меня нисколько не отвращал тот факт, что вам до самого последнего времени несказанно везло за игорными столами. Но…

Тут Сент-Клер вздохнула и проворно сложила все расписки в аккуратную стопочку.

— Но я все же деловая женщина. Ума не приложу, как мне поступить в данной ситуации… Разумеется, можно порвать все эти бумажки…

Сент-Клер сделала долгую паузу, и Майд воззрилась на нее с надеждой во взгляде.

— Однако в таком случае мне придется запретить вам впредь посещать мое заведение. И, что еще хуже, придется сообщить о происшедшем в объединенную службу безопасности хизских казино, чтобы не подставить остальных владельцев игорных заведений. В итоге вы попадете в черный список — и ни в одно приличное заведение вас уже не пустят. Что будет, конечно, весьма прискорбно…

Казалось, Сент-Клер глубоко задумалась.

— Впрочем, погодите. У меня есть идея. Я ведь игрок — как и вы. И тоже люблю ставить на кон последнее. И идти до конца. Совсем как вы.

Молодая женщина покраснела. Ей почудился намек на то, как однажды ее поймали на попытке заменить кости своими, с грузиком.

— Ваш отец руководит одним из крупнейших концернов по производству редкоземельных металлов. Я давно подумывала о том, чтобы инвестировать свой капитал в эту область промышленности. Быть может, вы сумеете подсказать мне кое‑что — как идут дела у вашего отца. Я не прошу выдавать тайны — отнюдь нет! Но вы же знаете, как знание незначительных деталей помогает инвестору сориентироваться и не наделать глупостей. К примеру, я слышала, что большое количество металла уходит на сторону. Но куда?

Майд встретилась взглядом с Сент-Клер. Та ласково улыбалась и смотрела на нее чистыми невинными глазами.

— О, Мишель, — плаксиво протянула молодая женщина, — не получится. Я ничегошеньки не понимаю в бизнесе. Вы спрашиваете меня, куда уходит металл. Понятия не имею. Я знаю только то, что папочка постоянно ноет, когда ему приходится летать в командировки на этот… как его… не то Айрамус, не то Эрибус. А летает он туда часто. По его словам, там грязно и холодно и никакого комфорта, а тамошние рабочие ни во что не ставят аристократию и оскорбляют его на каждом шагу… Вот видите, я бы и рада вам помочь, но я попросту ничего не знаю.

Эрибус! Вот, значит, где находится засекреченная таанская база боевого космофлота с системой ремонтных доков. Местонахождение этой базы до сих пор никак не удавалось выяснить.

Да эта информация для Императора стоит годичного дохода от всех его колоний!

— Да ладно, — прощебетала Сент-Клер. — Я ценю желание помочь. Давайте поступим следующим образом. Я оставлю себе эти расписки, а вам пока даю открытый счет — скажем, на десять тысяч. Ведь рано или поздно вам должно подфартить в игре. Может случиться так, что в следующий раз мы поменяемся ролями — и уже я буду просить вас простить мои долги. Итак, больше не волнуйтесь, я беру хлопоты на себя и даю честное слово, что по вашим векселям никаких действий предпринято не будет. Только об одном прошу: когда проигрываете, никогда не удваивайте ставки. Ставки надо удваивать лишь тогда, когда вы выигрываете. Хорошенько запомните мой совет.

Майд выслушала этот совет так жадно, словно Сент-Клер изложила ей те шесть легендарных недостающих евангельских заповедей, которые считаются вымаранными в первые века христианства. Теперь нужно просто удерживать глупую девочку в таком же смятенном состоянии подольше — чтоб она не заметила, как потеряет еще десять штук, после чего увязнет еще больше и ею можно будет вертеть по своему усмотрению.

В такое везение даже не верилось.

— Ей‑же‑ей, это прямо как в сказке, — пробормотал Килгур самому себе.

Он всматривался в аллеи парка, лежа под днищем брошенного гравитолета — аппарат был действительно сломан, потому что сверху на Килгура немилосердно капало машинное масло и он не уставал причитать по поводу своего безнадежно испоганенного костюма, который был ему так к лицу, так к лицу!

Можно сказать, что встреча оказалась не столько эффективной, сколько эффектной.

Один из его агентов — а ведь он доверял ему чуть ли не как самому себе, по крайней еще двенадцать минут назад, — поинтересовался, не желает ли Килгур побеседовать с неким мелким чиновником из таанского военного министерства. По словам агента, этот чиновник был в большой обиде на правительство, потому как его обошли с повышением. За твердую имперскую валюту он готов был предоставить раздаточные ведомости на денежное содержание любой таанской военной части, расквартированной в любом конце света. Что равнозначно исчерпывающим сведениям по дислокации всех космических десантных войск.

Дважды чиновничек назначал встречу и дважды отменял ее в последний момент — перестраховывался. Обычная бюрократическая паранойя. На третий раз они таки встретились.

Они должны были увидеться за несколько минут до начала комендантского часа в одном парке, который, на деревенский глаз Алекса, куда более походил на заброшенную автостоянку. Килгур намеревался получить раздаточные ведомости всех таанских военных частей и заплатить предателю наличными.

Чиновник предупредил: если в парке в это время появится хоть одна душа, он на контакт не пойдет.

Чертов трус!

Килгур прибыл на место встречи за несколько часов до назначенного времени, осмотрел как сам парк, так и прилегающие строения. Он отметил про себя интересный факт: во всех домах вокруг парка обитатели были явными фанатами трехмерных мыльных опер и над каждым зданием торчало множество новеньких антенн — видать, публика тут живет не бедная.

Затем Килгур арендовал на несколько часов местного алкаша. Купил ханыге пару бутылок дешевого горлодера и обещал одарить его еще парой, если он выпьет первые две на скамеечке в паре.

Затем Килгур незаметно юркнул под сломанный гравитолет и стал ждать.

Примерно за час до назначенного времени появилось несколько старых, немытых и помятых машин. Вид у них был самый неприглядный, но для наметанного глаза было ясно, что внутри у каждой — сверхмощный маклиновский генератор. Эти машины остановились вразброс по периметру парка.

Килгур, конечно, мог удрать сразу, но ему было любопытно поглядеть, как появится чиновничек, после чего семь миллионов дуболомов из таанской разведки коршунами налетят на бедного алкаша, который безмятежно храпит на парковой скамейке. В их лапах бедолага быстро протрезвеет.

Увы, заключительный акт трагикомедии таанская контрразведка провела вяло. Килгур подождал, когда сцена очистится, выскользнул из‑под гравитолета и дал ходу.

«Замечательное представление, ребятки, — думал он, быстро шагая прочь. — Но Оскара вам не получить».

Это выражение он употребил машинально и поймал себя на мысли: кто это такой — Оскар? Шут с ним. Сейчас главное — побыстрее добраться до Сакс-клуба и попытаться вывести масляные пятна со своего любимого костюма.

Старший капитан контрразведки Ло Прек прорвался на прием к лорду Вичману только с третьей попытки.

Первая попытка закончилась неудачей, потому что само известие, что с ним хочет повидаться капитан контрразведки, повергло лорда Вичмана в панику. Когда адъютант (так он предпочитал именовать своего исполнительного секретаря) доложил своему шефу, что с ним хочет встретиться некий капитан из спецслужбы, Вичман, даром что его безупречная честность доходила до карикатурных размеров, побледнел как смерть. Он слыхал, что офицеры контрразведки при необходимости могут составить убийственное досье на собственную мать, а методы их допросов таковы, что и трехдневный покойник заговорит.

Поскольку у капитана не было официальной санкции на встречу, Вичман проигнорировал его запрос.

А когда Ло Прек возник снова, Вичман приказал своему адъютанту собрать материалы об этом навязчивом типе — в качестве упреждающего маневра.

Досье легло на стол лорда, он просмотрел его с жадным интересом и не мог не восхититься безупречная биографией и послужным списком Ло Прека. Хотя и теперь он не видел резона тратить свое драгоценное время на встречу с каким‑то капитаном.

Но на третий раз Ло Преку повезло. Лорд Вичман скучал, ему надоело разбираться в докладах о падении производства и читать глупые, безосновательно оптимистичные писания своих референтов касательно того, что в ближайшее время все наладится.

Ло Прек был мономаньяк — это бросалось в глаза, однако он умел изложить дело так, чтобы сразу заинтересовать собеседника.

Вичман слушал его с возрастающим интересом. Капитан утверждал, что некий бывший военнопленный, содержавшийся в Колдиезе, сейчас в бегах и находится на Хизе. Этот человек еще до того, как попал в плен, нанес значительный ущерб таанским национальным интересам. Насколько значительный? Был причиной нескольких сокрушительных военных поражений.

Хм. Похоже на преувеличение, но черт его знает…

А в настоящее время этот человек — Стэн — находится на свободе и прячется где‑то среди подонков хизского общества. Натура этого человека такова, что он не будет долго таиться и нанесет новый удар. Уже сейчас, продолжал Ло Прек, отмечены случаи саботажа и шпионажа, а также вспышки антивоенных настроений в некоторых слоях общества. Ко всему этому мог приложить руку вышепоименованный неуловимый Стэн.

Вичман просмотрел материалы, раздобытые Ло Преком, и удивленно пожевал губами. Один-единственный офицер контрразведки, формально находясь в отпуске и отрезанный от официальных источников секретной информации, собрал такое пухлое и убедительное досье!

В высшей степени любопытно.

Вичман подумал еще и пришел к окончательному выводу. Ло Прек — чистой воды псих. Этот пресловутый Стэн, несгибаемый воин имперской армии, или никогда не существовал, или утонул в каком-нибудь рве после бегства из тюрьмы. Однако весьма полезно иметь при себе преданного служаку, такого, кто вечно настороже, собирает материалы обо всем происходящем вокруг, — словом, иметь при себе человека, за которым, как за каменной спиной — это выражение лорд Вичман перенял у распроклятого Вечного Императора, с которым некогда встречался.

Лорд Вичман улыбнулся Ло Преку и дружелюбным тоном сказал:

— Знаете, капитан, по‑моему, в моем окружении будет весьма полезен человек вашего масштаба.

Глава 39

Эскадрилья истребителей адмирала Масона совершила стремительное нападение на целую планету. Этой планетой был Хиз — сердце Таанского Союза. Носы истребителей успели раскалиться докрасна от соприкосновения с атмосферой, прежде чем на земле наконец взвыли сирены боевой тревоги.

Солдаты хизской противокосмической обороны, в большей степени привыкшие к парадам и чистке личного оружия, понеслись сломя голову к своим боевым постам — на ходу вспоминая компьютерные учения и пытаясь проделать все то же в реальной жизни. Несколько подразделений потеряли несколько драгоценных минут, разыскивая куда‑то запропавшего дежурного офицера, — он один знал входные коды системы, инициирующей запуск ракет.

Охранники штатских объектов кинулись к своим шкафчикам с автоматами и касками, мучительно вспоминая небрежно прочитанные инструкции, кому и что делать при объявлении всепланетной тревоги.

Нападения имперского флота на Хиз никто всерьез не ожидал.

Из всех репродукторов на всех радиоволнах взвыли сирены тревоги. Звук то нарастал, то спадал.

Хизские рабочие и служащие в полной панике сбегались в бомбоубежища, которые прежде были лишь объектами веселых шуточек, а учения со спуском в них считались лишним поводом вступить в пререкания с настырной полицией и получить дубинкой промеж лопаток.

А трем космическим эскадрильям, размещенным по периметру столицы, пилоты которых ни разу не участвовали в боевых действиях, а больше привыкли следовать почетным эскортом за кораблями важных правительственных персон, — этим трем эскадрильям перехватчиков понадобилось пятнадцать минут на то, чтобы подняться в воздух.

К тому времени, когда перехватчики вышли в верхние слои атмосферы и запустили наобум первые ракеты, корабли имперцев уже покинули атмосферу планеты и уходили прочь на полной скорости, включив свои основные двигатели, работающие на АМ‑2.

Рейд был тщательно спланирован как молниеносная и эффектная операция. Что‑то вроде партизанского нападения: короткий наскок — и мгновенное отступление. Подразделение под началом адмирала Масона включало в себя самые скоростные корабли, оборудованные по последнему слову техники. Они скрытно в течение нескольких недель пробирались в самое сердце Таанской империи, что стало возможным лишь благодаря тому, что после сражения у Дюрера в руки имперской разведки попали секретные опознавательные коды таанского космофлота.

Этим нападением Вечный Император хотел довести до сведения таанцев два важных предупреждения.

Первое выскользнуло по приказу адмирала Масона из люка истребителя «Берк» — искусно выполненная ракета-монстр. Действие ее было воистину сатанинским. Она представляла собой узкий цилиндр с предельно заостренным носом и небольшим оперением сзади; что‑то вроде огромной иглы. В хвостовой части находился двигатель, работающий на АМ‑2, со специальным ускорителем, который почти мгновенно разгонял ракету до предельной скорости. Боеголовка — несколько тонн неядерного взрывчатого вещества — находилась позади носового конуса, защищенная толстым слоем империума‑X.

Шесть автономных систем наведения, используя все последние достижения электроники и имея в памяти довоенные карты Хиза, гарантировали то, что сатанинская ракета попадет точнехонько в цель. И ракета действительно попала точно в цель — прямо в зал заседаний Верховного Совета. Но при этом ничего не случилось.

Ракета прошила потолок и ушла вниз через фундамент.

Когда начальник дворцовой стражи, упавший на пол и приготовившийся в следующую секунду умереть, пришел в себя и вскочил на ноги, его рот разъехался в саркастической улыбке. Он сказал своему бледному как полотно заместителю:

— Эти имперские засранцы ничего не умеют сделать толком. Охота им было так далеко лететь, чтобы бросить на нас чугунную болванку, которая…

Но тут «которая» рванула.

Когда ракета прошила почву планеты на глубину в триста метров, слой империума‑X наконец не выдержал трения и был смят, как яичная скорлупа. Взрывчатка сдетонировала.

Мощный подземный взрыв создал полость под дворцом.

Конструкция столь хитроумным образом действующей ракеты была задумана в незапамятные времена; затем, с приходом термоядерной эры, ее отбросили как никчемную затею. Автор идеи — некий Уоллис — называл ее «детонатор землетрясения». Название не совсем точное, но впечатляющее.

Точное же ее название — гигантский камуфлет, то есть снаряд, который разрывается под землей, не образовывая воронки.

А если нужно и точное, и образное определение, то эта дьявольская ракета действует наподобие люка под виселицей.

И на Хизе произошло именно это. Такое впечатление, что под зданием Верховного Совета внезапно открылся роковой люк — почва разверзлась и целиком поглотила огромный дворец, пощадив строения вокруг.

Был дворец — гордость таанского могущества, а через минуту — только дыра на его месте, да по краю пропасти — горы вздыбленных бетонных плит дорожного покрытия.

Император отдал приказ нанести удар в утренние часы, и погибла лишь дворцовая обслуга и горстка таанских аристократов — те, кто имел несчастье явиться во дворец спозаранку. Зато все дворцовые коммуникации и подземный военный штаб под дворцом были уничтожены до основания.

Уничтожение членов таанского Верховного Совета не являлось целью внезапного нападения. Император предпочитал оставить верхушку таанской аристократии в живых — но в полном смятении. Пусть они теперь объясняют народу, как могло произойти непредставимое — наглое, беспрепятственное нападение имперского космофлота на саму столицу Таанских миров!

Враг не только осмелился задумать беспрецедентный марш-бросок, но и осуществил его, не понеся потерь!

Император хотел, чтобы оставшиеся в живых таанские аристократы всерьез задумались о своем будущем: пусть прочувствуют, что их могут истребить в любой момент и все байки о их защищенности — пустые разговоры.

Даже правящие фанатики задумаются после такого впечатляющего урока.

Второе предупреждение было еще страшнее: часть эскадрильи Масона выпустила несколько тысяч мелких ракет по центру столицы.

Ковровое бомбометание. Только вместо бомб — еще более мощные ракеты.

Император когда‑то заявил Сулламоре, что не станет добиваться победы путем массового истребления мирного населения противника. Однако он был более искренен, когда в исторической речи после начала войны обещал таанцам, что у них небо будет гореть над головой.

Столица Хиза потонула в огне. Центр города сразу же расплавился — бетонные здания в мгновение ока оплыли, как мороженое в раскаленной духовке. Тротуары превратились в огненные реки. Кислород отсасывало даже из бомбоубежищ — через вентиляционные отверстия. Вода в прудах и фонтанах закипела и испарилась в одну секунду.

Что случилось с людьми — об этом и говорить не стоит. Столб огня взметнулся в небо на тысячи метров, образуя торнадо километрового диаметра, — огнедышащий вихревой столб выбросил в небо остатки строений и мусор. Ударная волна покатилась со скоростью двести километров в час…

И крушила то, что еще не сгорело, — пожарные станции, больницы…

Центр хизской столицы пылал почти целую неделю. Погибло не меньше полумиллиона человек.

Так что второе предупреждение Вечного Императора было не менее убедительным, чем первое.

Глава 40

Выходя из бомбоубежища в сопровождении своих телохранителей, Пэстор кипел от злости — ему казалось, что он вывалялся в грязи и провонял. Издалека доносился замирающий вой сирен, возвещающих о конце противовоздушной боевой тревоги.

Еще одна чертова ложная тревога. После внезапного и разрушительного налета имперского космофлота прошло уже три дня — и по меньше мере двадцать ложных противовоздушных тревог заставляли его вместе с телохранителями и всей домашней прислугой бежать сломя голову в набитое людьми бомбоубежище, которое находилось на двадцатиметровой глубине под садом его особняка. Ему надоело ощущать себя мелким грызуном, который испуганно ныряет в норку при первом намеке на тень хищника. И особенно гадко на душе, когда страшная тень оказывается чем‑то вполне безобидным — вроде насекомоядного дрозда.

Пэстор остановился возле стальной двери, прикрывавшей вход в бомбоубежище. Большинство слуг потянулось к уродливому бетонному ящику, который он называл своим домом.

Подобно всем тем, кто начинал свой жизненный путь в прокопченных душегубках под гордым названием таанских фабрик и мало-помалу выбился в люди и стал важной персоной, Пэстор превыше всего ценил возможность отгородиться от остальных людей, гарантировать невмешательство посторонних в свою жизнь.

Дом, больше похожий на крепость, чем на удобное жилище, он построил многие годы назад — на окраине столицы, неподалеку от района трущоб. Близость не то чтобы очень приятная. Однако Пэстор полагал, что не стоит, так сказать, терять связь с корнями, отрываться от взрастившей его почвы.

Это было не очень по‑таански, зато обеспечило ему популярность в народе и помогло достичь больших успехов в жизни.

Сам бывший заводской раб, Пэстор воображал, что умеет выжать последнее из рабочих. Его конкуренты использовали только кнут; Пэстор признавал кнут печальной необходимостью. Уж так от века повелось. Но он был пионером возвращения в обиход и пряника.

На фабриках Пэстора с рабочими обращались не как со скотом, а с некоторой долей уважения. Самым усердным и изобретательным работникам выдавали щедрые премии. И не по доброте сердечной, а из голого расчета. Таким же холодным расчетом была рождена идея использовать военнопленных в Колдиезе — пусть вкалывают на военную мощь Таанской империи.

Предприятия Пэстора было бы смешно называть идеальными. В большинстве планетных систем Галактики условия труда на этих фабриках сочли бы варварскими. Даже на Прайм-Уорлде общественное мнение заставило бы капиталистов закрыть подобное производство как непотребное. А в других мирах рабочие не выдержали бы такого гнета и пошли свергать хозяев с оружием в руках. Однако в рамках таанских нравов пэсторовские фабрики были чуть ли не раем земным, и в родную историю Пэстор обещал войти как первый «просвещенный капиталист».

В согласии со своими моральными установками и свой дом Пэстор построил «в народной гуще». Но чтобы все‑таки не слишком соприкасаться с этой гущей, Пэстор заказал архитектору дом особой конструкции: многоэтажное здание было обращено к миру простолюдинов четырьмя глухими стенами. Внутри располагался огромный двор-колодец, куда и выходили все окна. Двор был воистину великолепен: в центре — под куполом — роскошная оранжерея, далее сад под открытым небом, лужайки, фонтаны, бассейны.

Но оранжерею и сад он чуть было не потерял, когда стал действительным членом Совета. Принеся ему, помимо солидного годового оклада, большую власть и влияние, членство в Совете явило также и свои минусы, ибо всем членам настойчиво рекомендовалось «содействовать строительству или лично сооружать подземные бункеры, способные устоять против…» — и так далее, обычное бубнение на канцелярите. Говоря человеческим языком, ему предлагали снести оранжерею, срубить сад и построить на этом месте бетонное бомбоубежище — да такое, что выдержит прямой ядерный удар.

Пэстор уже мысленно представлял выражение лица лорда Ферле, когда он скажет многомудрому лорду, куда они могут идти со своими антиядерными бетонными гробами, когда его осенила блестящая идея.

Имея под рукой домашнего архитектора и толстые пачки денег, а также возможность потянуть за кое‑какие веревочки в правительстве, Пэстор сумел уговорить военных одолжить ему на время самый мощный лазер и самый могучий гравитационный кран. Работы продолжались несколько месяцев. Верхний слой почвы внутреннего двора — вместе с оранжереей, садом и прочим — был аккуратно срезан одним куском, приподнят высоко в воздух, под ним был вырыт котлован, где затем разместилось бомбоубежище. Пэстор не стал вбивать деньги в землю — не веря в большую надежность дорогих «сверхпрочных» убежищ, он велел соорудить стандартное бетонное логово. Затем почву, на которой находился внутренний двор, опустили на многослойный верх бомбоубежища — и прежний вид из окон был полностью восстановлен.

Пэстор с гордостью оглянулся на дело рук своих. Да, двор выглядел, как встарь. Правда, возникли кое‑какие проблемы с дренажом. Но кончили тем, что подключились к проходящей рядом общественной системе водостока. И хотя окрестные улицы в ливень стало заливать, это Пэстора мало трогало. Если вода промоет первые этажи бедняцких домов, там только чище будет.

Подошел начальник личной охраны, взял под козырек и доложил, что убежище должным образом законсервировано и они готовы проводить его в дом. Пэстор нетерпеливым жестом отослал охранников прочь. За последние три дня эти сцены повторялись непрестанно и стали рутиной — хотя раздражение вызывали не меньшее, чем в самом начале. После каждой ложной тревоги охрана затевала осмотр дома — не прокрались ли туда злоумышленники; следовали долгие переговоры с центральной службой безопасности города и прочая ерунда. Пэстор предпочитал укрываться от всех в оранжерее, где не было никакой электроники, никаких средств связи. Там он мог сидеть часами и размышлять, слушая журчание воды, потрескивание обогревательных ламп и тихое хлюпанье насосов.

Сегодня все было как обычно. Отослав охранников, Пэстор ушел отдыхать в одиночестве в зеленый рай оранжереи.

Как только он оказался внутри, злость и раздражение испарились, морщины на лбу разгладились. Сегодня тут было еще спокойнее и уютнее, чем обычно. Очевидно, потому, что не работали воздухоочистительные машины. Те же самые бомбы, которые уничтожили сотни тысяч людей, произвели оздоровительный эффект в атмосфере, рассеяли смог над городом, и сейчас можно было не очищать воздух в оранжерее.

Пэстор шел вдоль ряда вьющихся растений, срывая там и здесь пожухшие листики, поправляя усики, замечая мелкие изменения, милые сердцу подлинного садовода.

Поворачивая на центральную аллею, Пэстор вдруг осознал, что такая тишь не от того, что отключена система очистки воздуха. Не хватало привычного гудения переносящих пыльцу насекомых, завезенных за бешеные деньги специально Бог весть откуда — через полгалактики. Эти насекомые очень чувствительны и прячутся, когда завидят чужака. К Пэстору они привыкли, а… Следовательно, кто‑то…

— Не суетитесь, полковник, — произнес незнакомец. — Предлагаю вам трижды подумать, прежде чем совершить какое-нибудь неосторожное действие.

И этот совет прозвучал вовремя, потому что первой реакцией Пэстора, когда он увидел Стэна и смертоносное оружие в его руке, было желание кинуться на пришельца и позвать на помощь во весь голос. Пэстор тут же возблагодарил небо, что справился с глупым порывом. Если бы незнакомец хотел его убить, он бы уже нажал на курок. Стало быть, похищение. Пэстор смог немного расслабиться. Если незнакомец явился с целью похитить его, возможны и необходимы переговоры. А язык у Пэстора был подвешен хорошо и на переговорах он собаку съел. Так что — спокойствие и еще раз спокойствие. Все закончится благополучно.

Стэн, казалось, внимательно следил за происходящим в голове фабриканта. За какое‑то мгновение до того, как Пэстор пришел к окончательному решению вести спокойные переговоры, Стэн уже опустил пистолет, как бы предугадав это решение. Прислонившись спиной к стойке с садовым инструментом, Стэн жестом приказал Пэстору сесть на кромку газона. Тот подчинился. Ему было любопытно, каким образом незнакомец проник в оранжерею, казалось бы, надежно защищенную электроникой.

Пэстор осмотрелся, заметил отброшенную дренажную решетку и хохотнул:

— Так я и знал! Неприятности из‑за этого проклятого бомбоубежища не прекращаются!

Стэну это не показалось смешным. Но Пэстор добродушно продолжил:

— Ну да ладно, долго объяснять… Скажите мне лучше, как вы намерены умыкнуть меня отсюда? Я слишком стар, чтобы ползать по дренажным трубам.

— Не беспокойтесь. Вы останетесь здесь.

Это прозвучало зловеще. Неужели все‑таки убьет? Может, перед ним маньяк-убийца? И он просто тянет время, играя со своей жертвой, как кот с мышкой? Да нет, молодой человек совсем не похож на маньяка…

— Чего же вы хотите?

— Поговорить. И ничего больше. Собственно, это идея моего босса.

Пэстор удивленно вскинул бровь. Что еще за босс?

— Да вы его знаете — ну, Вечный Император. Словом, он предложил мне переговорить с вами. Посмотреть, не сможем ли мы прийти к некоторого рода пониманию между собой.

Пэстор засомневался касательно линии дальнейшего поведения. А ну как этот парень действительно сумасшедший? Как бы там ни было и что бы Пэстор не сказал в следующий момент, ему не следует унижаться перед этим типом.

Но пока он облекал свои мысли в слова, Стэн небрежно сунул руку в карман пиджака, вынул оттуда какой‑то предмет и бросил к ногам Пэстора. Таанец поднял его, рассмотрел и невольно отпрянул. На карточке стояла личная печать Вечного Императора! Пэстор с первого же взгляда определил, что печать подлинная, — он в этом разбирался.

Получается, что этот парень и впрямь посланец властителя. В голове Пэстора зароилось множество вопросов. Но из них выделялся один, самый серьезный: «Почему именно я?» Вслед за этим он разозлился, ужасно разозлился. Неужели Вечный Император усмотрел в характере Пэстора какую‑то слабину? И вообразил, что его можно склонить к предательству?

— Мой босс хочет лишь одного, — промолвил Стэн, словно уловив ход мыслей собеседника, — чтобы вы знали, что он о вас знает. И воспринимайте это просто как начало диалога.

— Чего же он ожидает от меня? Что я должен, по его мнению, сказать или сделать? — ледяным тоном процедил Пэстор.

— В данный момент он ничего от вас не ожидает, — успокоил его Стэн.

— Вы еще с кем‑нибудь контактировали?

Под «кем‑нибудь» Пэстор имел в виду других членов Верховного Совета.

— Нет, больше ни с кем.

Стэн долго не нарушал возникшую паузу. Он хотел, чтобы гнев Пэстора возрос до высшего предела. Чтобы вскипела ненависть. После этого наступит психологическая реакция, начнется смятение. И тут Стэн забросил крючочек.

— Как вам понравилась вечеринка, которую на днях устроил мой босс?

Пэстор почернел от ярости, понимая, что Стэн намекает на ракетный удар по Хизу. До него отлично дошел подлинный смысл дерзкого рейда — Вечный Император убедительно доказал, что может изничтожить их всех в удобный для него момент. И присутствие этого наглеца в великолепно охраняемом саду члена таанского Верховного Совета — лишнее доказательства вездесущего могущества Вечного Императора. И все же…

— Если Император полагает, что его трусливое нападение на невинных мирных жителей хоть как‑то поколеблет нашу решимость…

— Ну‑ну, полковник, вы не на трибуне, — укорил Стэн. — Я надеюсь, что в глубине души вы думаете совсем не так. Ибо если вы и впрямь мыслите столь наивно, то вскоре распрощаетесь с еще полумиллионом невинных мирных жителей.

— Вы не ответили на мой первый вопрос, — произнес Пэстор, немного сбавляя тон. — Или же сказали явную ложь. Я не люблю, когда мне лгут. Итак, повторю вопрос: чего ожидает от меня ваш босс?

— Если вы вообразили, что мой босс хочет сделать из вас предателя, то вы досадно заблуждаетесь. В качестве предателя вы ему нисколько не нужны.

— В каком же качестве я ему буду полезен?

— Рано или поздно, — продолжал Стэн, — таанцы поймут, что все кончено, что вы проиграли войну. И когда вы это осознаете, Вечному Императору понадобятся разумные люди в среде таанцев, с которыми можно иметь дело.

Пэстор отлично понимал, что Стэн говорит о капитуляции таанцев. «Как странно, — мелькнуло у него в голове. — Я мысленно произнес слово „капитуляция“ — и сердце у меня кровью не облилось». Подобная холодность чувств смутила Пэстора: «Неужели я такой плохой таанец, что мысль о поражении не вселяет в меня ужас? Капитулировать — да прежде такое и в голову не приходило! А теперь… теперь немыслимое кажется… неизбежным».

— Продолжайте, я вас слушаю, — проронил Пэстор.

Эти четыре слова показали Стэну со всей ясностью, что он одержал победу.

— В сущности, я уже все сказал. Хочу только добавить, что можно избежать великих тягот и смягчить трагедию поражения, если сохранится некое таанское правительство. Вечный Император почему‑то твердо уверен, что это правительство, с которым он сможет иметь дело, возглавите именно вы.

Пэстор согласно кивнул. Что касается искусства выживания в отчаянной ситуации, этим искусством он владел вполне — в отличие от большинства изнеженных членов Верховного Совета, которые с колыбели были ограждены от трудностей истинной жизни.

— Что еще?

Стэн заколебался. Император отнюдь не уполномочивал его на то, что Стэн намеревался сказать сейчас. И тем не менее он взял на себя риск и — как со скалы в море:

— Колдиез.

— О чем это вы? — удивленно спросил Пэстор.

— Император проявляет беспокойство о тамошних военнопленных, — сказал Стэн. Он лгал, лгал, лгал. — Император надеется, что при любом повороте событий с ними будут обращаться по‑человечески. И поскольку создание этого лагеря было вашей идеей…

Теперь до Пэстора дошло. Он слышал про то, что у Вечного Императора какие‑то странные идеи насчет гуманности по отношению к низшим классам. И даже по отношению к военнопленным. Беспокойство об угодивших в плен трусах — фи! Пэстору оно казалось смехотворной причудой. Но с другой стороны — отчего бы не угодить Императору, если это практически ничего не стоит?

— Передайте Вечному Императору, чтобы он не беспокоился о судьбе заключенных. Я приложу максимум стараний, чтобы предельно облегчить их участь. Разумеется, не надо воспринимать это как некую уступку с моей стороны. Или как скрытое признание того, что я допускаю возможность нашего поражения. Наша победа и окончательное посрамление…

Стэн рассмеялся и насмешливо вскинул руки: мол, сдаюсь, сдаюсь. Пэстор невольно рассмеялся вместе с ним — опять он выдал фразу, как с трибуны. Стэн выпрямился и направился в сторону открытого люка дренажной трубы.

— Вы так и оставите меня тут? — осведомился Пэстор. — Не боитесь, что я сразу же после вашего ухода позову охрану?

— В этом деле на кон поставлено так много жизней, что одна моя ничего не значит, — лаконично отозвался Стэн. И в следующий момент исчез в трубе.

Пэстору не понадобилось много времени, чтобы понять правоту этого дерзкого парня.

Ногой он надвинул решетку на отверстие дренажной трубы и зашагал дальше по аллеям оранжереи — срывая увядшие листики и поправляя усики вьющихся растений.

Глава 41

Исторический электронный атлас, связанный с постоянно обновляемым банком компьютерной информации, наглядно показывал успехи наступления Империи на ее врагов.

Красный цвет, показывающий территории, захваченные Таанским Союзом, мало-помалу откатывался назад, заменяясь имперским синим. При этом оставались красные островки, отмечавшие неприступные миры-крепости, вроде Итана, которые были оставлены и блокированы в тылу — влачить жалкое отрезанное существование и в итоге сдаться.

Эту картинку на экране компьютера мог увидеть любой имперский солдат, любой военный пилот или десантник — и за минуту понять, как идут военные дела.

Но солдаты — мужчины и женщины — ничего не понимали.

Пилоты военных транспортных космолетов грузили на борт своих боевых кораблей запасы пищи и боеприпасов и летели в заданную точку пространства — испытывая чувство страха, несколько притупленное опытом, и скучая во время долгого полета. Прибыв на место, разгружались и отправлялись в обратный путь.

Десантники тренировались на базах, потом грузились на боевые корабли, летели к месту сражения, охваченные дурманящим страхом, прилетали на место — и атаковали противника.

Когда последний таанец был мертв, остатки десантников садились на свои корабли и возвращались на базу или же направлялись в другое место — создавать новую базу, снова тренироваться, срываться из казармы по приказу — и все время пытаться выжечь в себе ужасную мысль, что выход из всего этого один: смерть, ранение, безумие или — победа.

Впрочем, теперь самой большой и единственно возможной победой было дожить до ближайшего рассвета.

К счастью, статистикам понадобится двадцать лет, чтобы обнародовать веселенькое сообщение, что, по их расчетам, во время войны с Таанскими мирами десантники гибли в среднем не позже чем через тридцать суток участия в интенсивных боях.

Но, опять же к счастью, мало кому из имперских солдат выпадало на долю участвовать в интенсивных боях на протяжении тридцати суток подряд.

Однако случалось и такое, потому что, вопреки оптимизму электронной карты, где синее неуклонно теснило красное, с имперскими войсками время от времени происходили страшные катастрофы.

Одним из наиболее трагичных эпизодов была высадка на Пел’е.

Планетные системы Пел’е стояли на первом месте в стратегических замыслах Императора. Они находились в центре галактического ответвления, которое на протяжении долгого времени принадлежало Таанскому Союзу. Как только этот плацдарм будет взят, в данном районе Галактики у Вечного Императора появится военная база как для дальнейших успешных атак, так и для поиска звездной системы, где находятся основные таанские кораблестроительные заводы, — до сих пор враг умудрялся сохранять в полной тайне эту ключевую информацию.

«Честь» высадки на Пел’е выпала многострадальной Восьмой гвардейской дивизии. После двух недель непрекращающихся бомбардировок руководство имперского космофлота доложило, что сопротивление таанцев потоплено в крови. Было решено, что уже можно отправлять транспортные корабли с наземным десантом.

Первые транспортные корабли были уничтожены в верхних слоях атмосферы. Вторая волна прорвалась. Десантники высыпали из приземлившихся кораблей — и тут таанцы открыли бешеный огонь.

Имперские стратеги и военные психологи сели в лужу. По их расчетам, Таанская империя являла собой милитаризованное кастовое общество, а следовательно, достаточно уничтожить командную верхушку, штабы и средства связи, как масса солдат, лишенная высшего руководства, полностью растеряется: одни прекратят сопротивление, другие — фанатики — покончат с собой, а большинство будет по инерции отражать атаки противника, но очень вяло.

При этом были проигнорированы широко известные еще довоенные данные, что в таанской армии на тысячу солдат приходилось меньше офицеров и унтеров, чем в любом из подразделений имперских войск. После ужасающих ракетных ударов, когда общее командование таанскими войсками было непоправимо нарушено, оставшиеся в живых солдаты перегруппировались, создали новые подразделения и начали яростно отражать натиск противника — не нуждаясь в офицерах и генеральских командах.

Согласно первоначальному расчету, Пел’е следовало захватить за два земных месяца и силами исключительно Восьмой гвардейской.

В действительности прошло два полных года, прежде чем был уничтожен последний таанский солдат, не сложивший оружия. В разное время были задействованы шесть дивизий — причем некоторые из них посылали на планеты Пел’е для боевого крещения и отработки методики и приемов боя в реальном сражении перед еще более страшными битвами в других районах Галактики.

От Восьмой гвардейской остались рожки да ножки. Сперва убрали в отставку одного командующего, потом загремел в отставку и второй. А тем временем было выбито восемьдесят три процента табельного состава. Знамя дивизии сохранилось, но остатки десантников были разбросаны по другим дивизиям, а Восьмую стали воссоздавать заново, с нуля.

Что особенно усугубляло происшедшую трагедию, так это ее внезапно открывшаяся бессмысленность: Восьмую гвардейскую успели положить в боях до того, как Сент-Клер выяснила, что пресловутые заводы по производству боевых космических кораблей находятся в звездной системе Эрибус — едва ли не в противоположном конце Галактики от системы Пел’е.

Семьдесят пять тысяч имперских десантников погибли в боях за Пел’е. Таанцы потеряли четверть миллиона солдат.

А битва оказалась лишенной даже малейшего смысла.

Шесть объединенных космических флотов атаковали Эрибус под началом маршала Яна Махони.

Так называемые «цели-панацеи» (ударим в этом месте и одним махом закончим войну — буквально за считанные дни) были скорее шуточным аргументом в спорах военачальников. Разрушение «цели-панацеи» выглядело эффектно, за это навешивали ордена, однако серьезные стратеги отлично понимали, что такая война ни одним махом, ни даже десятью махами не заканчивается.

К тому же практиковался, как правило, один-единственный удар по значительной цели. Если осуществлен сокрушительный ракетно-бомбовый удар по такому‑то заводу и он стерт с лица земли, к вопросу о его существовании уже больше не возвращались. Предприятие уничтожено и больше никогда не будет производить смертоносное оружие, направленное против нас.

Беда в том, что когда войны заканчиваются и начинается оценка реальной эффективности тех или иных военных действий, вдруг выясняется, что якобы в пыль разрушенный завод был разрушен не до конца и уже через несколько месяцев интенсивных восстановительных работ продолжил функционировать — уже без опасений, что он попадет под удар противника, ибо вторичные удары не практиковались.

Похоже, Эрибус стал очередной «целью-панацеей».

Однако Махони, повидавший в жизни больше, чем многие из служивших под его началом, подошел к своей задаче иначе, творчески.

Звездная система Эрибус была дьявольски сложной целью. Она была защищена по последнему слову техники, там базировались тяжеловооруженные таанские космические корабли — все, которые можно было с минимальным ущербом снять с передовых рубежей. Словом, отлично укрепленная крепость. И ее защитники, понимая важность объекта, который им поручено защищать, намеревались стоять до последней капли крови.

Махони твердо решил, что эта последняя капля крови должна обязательно пролиться. Никто из таанцев не останется в живых.

После первой же атаки имперские силы потеряли убитыми и ранеными тридцать процентов личного состава. Было сбито огромное количество имперских космических истребителей и бомбардировщиков — они упали на Фунди, главную планету звездной системы Эрибус. А множество имперских кораблей было взорвано в космическом пространстве еще на подлоге.

На следующий день Махони провел новую масштабную атаку.

Двадцать восемь процентов потерь среди личного состава.

Команды некоторых кораблей сломались, взбунтовались и отказались идти в новую атаку. Махони хладнокровно приказал провести военные трибуналы и расстрелять всех командиров кораблей и любых офицеров, которые отказывались идти в бой. После этого его вырвало в адмиральской каюте. Он ополоснул лицо холодной водой — и послал новые тысячи мужчин и женщин на верную смерть.

Через шесть дней непрерывной утюжки их позиций таанцам было уже нечем защищаться.

Махони отдал приказ боевым транспортным кораблям и космическим крейсерам, а также легким кораблям разведки.

Три транспортных судна и два набитых десантниками крейсера опустились в разных точках Эрибуса. Наземные обследования вкупе с фотографиями из космоса подтверждали, что все заводы уничтожены — их сравняли с землей, и ни о каком быстром восстановлении не может быть речи.

Тем не менее Махони приказал назавтра повторить ракетно-бомбовый удар.

Пришлось снять с должности адмирала одного из флотов, который был категорически против. Но имперские силы провели еще две атаки.

После этого планеты Эрибуса выглядели как гигантские ровные площадки, пригодные для парковки машин. И, вопреки всем привычным законам войны, Махони отдал приказ — добивать. В пыль, в прах!

Пусть произойдет фантастическое — заводы Эрибуса восстановят. Но пусть не найдется ни одного живого работника из тех, кто здесь работал прежде. Все они должны развеяться пеплом.

Первая гвардейская дивизия, которой некогда командовал Махони, а теперь руководил генерал-майор Галкин, десантировалась на Наху.

Приказ: уничтожать всех, кто выступал с оружием в руках; по мере сил щадить мирное население.

Сопротивление оказывалось бешеное. Развалины стреляли. На каждом шагу были мины-ловушки. Таанцы бились до последнего. Но в итоге Наха пала, невзирая на то, что ее защитой руководила сама леди Этего. Впрочем, имперские десантники потеряли вдвое больше людей, чем ожидалось.

Махони не просто уничтожил заводы на Эрибусе, он сумел завоевать одну из планет, которая стала базой для дальнейших успешных военных действий.

И настоящая утюжка противника началась.

Глава 42

Если бы за встречей лорда Ферле и лидеров двух главных фракций Верховного Совета — Вичмана и Пэстора — наблюдал опытный офицер контрразведки, он бы наверняка пришел к ошибочным выводам. И если бы скрытая камера снимала происходящее в полутемном кабинете Ферле, то таанский соглядатай заинтересовался бы в первую очередь не тем, кто присутствует на встрече, а тем, кто отсутствует.

Прежде всего не хватало леди Этего, которую все считали преемником лорда Ферле. Контрразведчик, просмотрев видеозапись, решил бы, что создан новый союз, в который Этего не включена. Было очевидно, что лорд Ферле опасался леди Этего — хоть и неудачная, но безумно храбрая защита Эрибуса возвела ее в ранг национальной героини.

Однако соглядатай ошибся бы в обоих случаях. Правда заключалась в том, что лорд Ферле подумал о ней, приглашая к себе Вичмана и Пэстора. Но в последний момент решил не вызывать — именно потому, что у нее была безупречная репутация «рыцаря в белых доспехах».

Он не хотел, чтобы она как‑то себя замарала. Если он падет в борьбе — пусть она останется незапятнанной, подхватит его меч и двинется дальше. Лорд Ферле намеревался предложить план заговора, который основывался на коррумпированности и нелояльности таанских высших кругов. Идеалистка Этего придет в ярость при малейшем намеке на то, что высшие круги настолько прогнили. При ней такое произносить нельзя — прямолинейное солдатское мышление не потерпит этой горькой истины.

Что до Вичмана, тот, конечно, заспорит, но его нетрудно переубедить фактами и логическими выкладками. При поддержке такого реалиста, как Пэстор, Ферле легко с этим справится.

Слуг не было. Лорд Ферле самолично угощал гостей и готовил им напитки. За едой и питьем они чинно переговаривались. Беседа характеризовала современную обстановку и облегчала переход к дальнейшему. Они жаловались друг другу, что повсюду изменники, шпионы проникли на все этажи власти, а дураки продолжают выбалтывать государственные тайны. Лорд Ферле особенно сгущал краски, не останавливаясь перед явными преувеличениями.

Как и ожидалось, Вичман сперва поддакивал, потом начал напирать на то, что не все так уж плохо, что надо предпринять объединенные усилия, дабы хирургическим путем вырезать на раннем этапе раковую опухоль предательства… А реакция Пэстора оказалась неожиданной для лорда Ферле. Пэстор очень быстро замкнулся и сидел молчком. И чем больше лорд Ферле распинался о разложении таанской верхушки, тем бледней становился молчаливый Пэстор. Неужели Ферле дал маху, и Пэстор сейчас выступит в роли отсутствующей леди Этего и поддержит Вичмана и его дурацкое предложение резать раковую опухоль — то есть произвести кровавые чистки? Если так, тогда лучше срочно перестроиться, придержать язык и распрощаться со своими прежними задумками.

Но лорду Ферле было невдомек, что Пэстора с опасной силой терзает нечистая совесть. «А ну как Ферле меня подозревает? — стучало в его голове, и он бледнел все больше и больше. — А ну как это провокация? Что, ежели за дверью ждут парни из спецслужбы с револьверами в руках? Но если это провокация, отчего Ферле поглядывает на него так странно — как будто ищет поддержки в разговоре с Вичманом, который несет отчаянную патриотическую чушь?»

Мало-помалу страх отпустил, и Пэстору стало казаться, что он понимает, чего хочет от него лорд Ферле. Поддержки. Но какова конечная цель? Ах, что за ситуация! Такое ощущение, что ты связан, твои гениталии положили на стол и теперь послали за ножом, а нож все не находится…

— Извините, милорд, — сказал Пэстор, не выдержав ожидания, — я должен прямо заявить, что положение, обрисованное вами, вызывает в моем сердце не меньшую скорбь, чем в вашем сердце, лорд Ферле, или в вашем сердце, лорд Вичман. Нам следует предпринять самые решительные действия. Однако…

— Продолжайте, пожалуйста, — сказал лорд Ферле несколько сухо, стараясь подтолкнуть Пэстора к откровенному высказыванию.

— Однако… прежде чем рубить головы… допустим, подлость этих людей может быть нам каким‑то образом по… полезна…

Вичман мгновенно побагровел. Он даже привскочил в кресле.

— Да как вы смеете!..

— Я придерживаюсь того же мнения, — отчеканил лорд Ферле.

Вичман рухнул обратно в кресло.

— Что? Ах да! Какое безо… О‑о! Ну что ж, идея неплохая. Да, очень даже… — Вичман испуганно заворочал головой и заперебирал руками. — Что это я? О чем это я?.. Разве такая идея может быть хорошей?

Ферле и Пэстор от души рассмеялись. Секунд через десять Вичман окончательно настроился на новую волну, перестал трястись от страха и расхохотался вслед за коллегами из Верховного Совета. Лорд Ферле приготовил еще по коктейлю, и все с удовольствием выпили. Затем Ферле изложил свой план.

Он намеревался использовать высокопоставленных болтунов, которые готовы по глупости или за какие‑то выгоды позволять важной информации утекать на сторону. Но поставить их на службу высшим таанским интересам — чтобы они дезинформировали врага. План был настолько иезуитский, что ему позавидовал бы сам Вечный Император. По своему коварству он был вровень с обычными задумками Вечного Императора — и даже буквально напоминал один его давний фортель.

Лорд Ферле решил извлечь максимум пользы из трагического исчезновения здания Верховного Совета. Пусть его руины послужат на благо Таанского Союза. В свое время Ферле весьма озадачило поведение Вечного Императора после их собственного тайного нападения на его штаб-квартиру в самом начале войны — да, собственно, война именно с этого и началась. Император наводнил пол‑Галактики своими пропагандистскими портретами, на которых он грозил таанцам увесистым кулаком. Таанская верхушка покатывалась от смеха — какой дешевый трюк. Но трюк сработал — Галактика увидела, что Вечный Император жив и полон решимости сражаться. К удивлению таанцев, союзники не отпали от империи их противника, а наоборот, потянулись к ней. Вечный Император получил и моральную, и материальную поддержку — в виде новых военных космических кораблей и дополнительных военных частей. Пропагандистская кампания подняла его в глазах общественности. Словом, поражение он повернул себе на пользу.

Теперь, согласно предложению Ферле, таанцам предстояло воспользоваться опытом противника и попытаться обратить поражение в победу.

Лорд Ферле намеревался объехать двадцать две звездные системы — всех союзников, из которых многие — весьма бездеятельны. Везде он будет беседовать с государственными лидерами, произносить речи, в буквальном и переносном смысле показывая кулак Вечному Императору.

Это будет смотреться красиво: одинокий гордый лорд, невзирая на тяжелые обстоятельства, не склоняет головы перед имперским гигантом! Таанцы не притихли после поражения, они полны решимости биться до конца. Ну и так далее. А наедине с государственными лидерами союзных держав он может и пригрозить — ведь Таанская империя еще в силах кому угодно показать, где раки зимуют! Лорд Ферле убедит союзников, что надо продолжать борьбу — залечь в траншеи и сражаться до последней капли крови. Если удастся сплотить союзников, Вечный Император встретит бешеное повсеместное сопротивление, которое может отрезвить его и заставить отступить, ибо победа дастся слишком большой ценой.

Вичман был в восторге от этого плана. Пэстор нехотя признал, что в плане есть рациональное зерно. Впрочем, память о кровавом рейде имперского флота была еще слишком жива в его сознании, да и странное появление Стэна в отлично охраняемом дворе пэсторовского особняка как‑то не прибавляло уверенности. Ежели Вечный Император способен на такие штучки, не лучше ли…

Вслух Пэстор сказал следующее:

— Милорд, я опасаюсь за вашу личную безопасность во время подобного турне. Что помешает Вечному Императору узнать о вашей поездке и нанести удар там и тогда, где и когда вы менее всего будете ожидать подвоха? Если вас убьют, не избежать паники среди нашего народа.

— А я страстно желаю, чтобы Вечный Император узнал о моей поездке! — воскликнул лорд Ферле.

У простодушного Вичмана глаза опять полезли на лоб. А вот Пэстор почти сразу все сообразил. Да, Ферле прикажет своим подчиненным разработать два маршрута.

Согласно одному, вояж начнется с Арброта. Внешне это будет выглядеть вполне логично и убедительно, так как Арброт совершенно лоялен по отношению к Таанским мирам. Тамошние правители будут лебезить и заискивать перед ним — чуть ли не на коленках ползать, создавая удачный пропагандистский образ. Будет организована утечка информации об этом маршруте — через тех самых предателей, которых стоит использовать, прежде чем казнить.

В действительности на Арброт нет никакой надобности ездить — тамошний народ и без того настолько глупо и слепо лоялен, что и без подстегивания будет сражаться против Империи до последнего.

Если поступать по‑умному, начинать надо с Кормартена.

Пэстор сразу же оценил отличную мысль. Кормартен — это скопище мятежников. Основанная полукельтской религиозной сектой, планетная система Кормартен была на стороне Таанского Союза единственно в силу слепой и лютой ненависти к Вечному Императору. Если война закончится победой таанцев, кормартенцы сразу же обратят свое оружие против бывших союзников.

Впрочем, даже сейчас, после серии побед имперского оружия, кормартенцы стали потихоньку отказываться от союзнических обязательств перед Таанскими мирами, качнувшись в сторону нейтралитета. Ферле рассчитывал своим визитом эти настроения убить на корню. И в первый же день дипломатического вояжа он сможет ошарашить остальных союзников блистательной победой над упадническими настроениями на Кормартене.

И в дальнейшем его турне будет строиться так же: предателям в правительственной верхушке подбрасывается информация о фальшивом маршруте, а лорд Ферле, приводя врагов в ярость, появляется там, где его совсем не ждут, и грозит Вечному Императору всеми адскими карами.

Теперь и Пэстор, и Вичман в один голос одобрили его задумку и обещали, что уговорят членов своих парламентских фракций поддержать идею дипломатического вояжа лорда Ферле. Таким образом, лорду Ферле обеспечено почти единогласное одобрение на сессии Верховного Совета.

Пока Ферле и Вичман поздравляли друг друга с грядущим успехом, Пэстор невольно вспомнил Стэна. И Колдиез. Теперь Пэстору пришла в голову идея, как не только выполнить свое обещание насчет военнопленных, но и десятикратно перевыполнить его.

На протяжении войны таанская армия взяла в плен миллионы всякого рода пленных, включая и интернированных лиц. Но лишь с немногими из этих пленных возникали какие‑то трудности. Это были важные дипломаты, политики, офицеры высокого ранга, по разным причинам попавшие в руки таанцам. Даже инстинктивное презрение таанцев к любым военнопленным не позволяло им обращаться с людьми подобного рода, как со скотом. Таким военнопленным было гарантировано сносное, так сказать, джентльменское отношение.

Проблема заключалась в том, откуда взять вежливых и деликатных охранников для этой высокопоставленной публики.

И Пэстор придумал, как решить проблему одним махом. Надо собрать эту элиту военнопленных в Колдиезе. Тогда он сможет через своих людей тщательно следить, чтобы с этим контингентом обращались по‑человечески.

Было еще одно очень важное соображение в пользу того, что все яйца в данном случае полезнее держать в одной каменной корзинке. Если Таанский Союз, не дай Бог, проиграет войну, у Пэстора под рукой будет такой товар, что он сможет выторговать за него наипрекраснейшее будущее — для себя лично. Вечный Император будет благодарен ему за сохранение таких людей.

Разумеется, не эти аргументы следовало привести Вичману и Ферле, чтобы они поддержали его идею. Надо было воззвать к их кровожадным чувствам.

Обрисовав свой план касательно высокопоставленных военнопленных, Пэстор сказал:

— Если мы соберем сливки военнопленных в одном месте, то нам вовсе не нужно защищать планету. Туда ни одна бомба не упадет.

— А если Вечный Император будет вести себя по‑скотски, — подхватил Вичман, — мы попросту перебьем всех этих пленных. Тут‑то и пригодится, что они в одном месте! Мне идея нравится!

Ферле также не возражал.

Когда Пэстор вернулся к себе домой, приятно возбужденный приятными напитками и теплым общением, он невольно с большой симпатией подумал о таанской правительственной системе. Всего несколько хорошо взвешенных слов — за закрытыми дверями, вдали от назойливой публики, — и вот уже приняты важные решения, определены верные меры, и светлое будущее нации обеспечено. Эти мысли наполняли его гордостью и любовью к Родине.

А завтра, протрезвев, он решит, какие конкретные шаги следует предпринять касательно Колдиеза.

Глава 43

Стэн не мог не презирать таанцев. Что это за империя зла, в которой не существует парочки-другой антиправительственных заговоров, хотя в каждой уважающей себя империи зла должна постоянно существовать по меньшей мере дюжина антиправительственных подпольных групп. А тут — ну хоть шаром покати. Нехватка диссидентов удручающая. Те немногие враги государства, о которых удавалось узнать, были, как выяснялось, не первый год под колпаком у тайной полиции. Да и диссидентство их выражалось в умеренном ворчании и высказываниях типа того, что Таанскому Союзу надо говорить вежливое «позвольте побеспокоить», когда он захватывает какую-нибудь независимую звездную систему. Судя по немногочисленным утечкам информации из таанской спецслужбы, в настоящее время государственная измена состояла исключительно из ругани в очередях или пьяных высказываний о том, что это свинство — заставлять работать по две смены на заводе и не делать перерыв для горячего обеда.

Природа разведчика не терпит пустоты.

И поэтому Стэн и Килгур взялись состряпать антиправительственный заговор самостоятельно. Начали они со списка подлых заговорщиков. Для пущего интереса решили, что будут плести заговор в армейской среде.

К заговорщикам предъявлялось три требования:

1. Участвующий в заговоре офицер должен иметь в прошлом хотя бы одно зафиксированное службой безопасности антиправительственное высказывание. Пусть это будет даже не публичное высказывание, а бормотание перед зеркалом для бритья в собственной квартире — но уловленное микрофонами контрразведки. Таким образом, по этому пункту проходил даже адмирал Хусис с «Сабака», которому не раз случалось в сердцах костерить таанский Совет.

2. Участвующий в заговоре офицер должен пользоваться уважением коллег.

3. Участвующий в заговоре офицер должен иметь опыт боевых действиях, а также опыт службы в мирное время на планетах, где имелись имперские колонии.

От мнимого участника заговора вовсе не требовалось быть убежденным сторонником того, что Таанская империя имеет право заграбастать любое независимое государство по своему усмотрению. Стэн решительно не хотел иметь в своем списке подобных фанатиков, хотя был соблазн подставить именно таких. Люди, которые относились к политике всерьез до исступления, попросту нервировали Стэна своей глупостью. Он бы отказался от искренних ура‑патриотов, даже если бы смог найти таковых.

После того, как Стэн и Килгур составили список, они вывели его на экран компьютера и занялись установкой конспиративных связей между заговорщиками: кто кого вербовал, кто с кем связан, кто кого знает. Ключевыми фигурами сделали офицеров не очень значительного ранга, исчезновение которых все же нанесет весомый ущерб нормальной работе таанской армии и разведки. Скажем, именно по этим соображениям в список попал третий заместитель одного генерала из службы обеспечения тыла — этот офицерик на самом деле был вторым лицом в таанской контрразведке. По той же причине — дезорганизация через шок — в список попал начальник службы военных капелланов: его арест как тайного и опасного врага породит недоверие к армейским священникам.

Когда составление списка было завершено, его передали на одну из имперских секретных баз.

Впрочем, с этим списком возился преимущественно Килгур. Стэн разрабатывал другую проблему, а именно: задуманный с большим размахом межзвездный вояж лорда Ферле. Поездка была какая‑то нелепая. Не то чтобы ее замысел был глуп, но казалось странным, что едва ли не каждая собака знает о предстоящей поездке и о ее маршруте. Или в таанской службе безопасности сидели законченные ослы — во что Стэну хотелось верить, но во что он себе верить не позволял, или же все, связанные с подготовкой этого турне важного члена Совета, страдали тяжелой формой словесного поноса.

Стэн не замедлил отослать в центр доклад о том, куда и когда направляется Ферле и что первым пунктом назначения будет Арброт, а также список того, что лорд будет есть и пить в поездке, где будет давать банкеты и с кем встречаться. Все эти сведения относились ко второй категории: то есть получены от заслуживающих доверия источников или собраны на основании довольно убедительных слухов в кругах, обладающих информацией. Но центр требовал сведений первой категории — то есть таких, на которые можно было полагаться едва ли не на все сто процентов.

И тут в один прекрасный день прорезался Четвинд: прислал весточку, что хотел бы встретиться.

Стэн встретился с ним в баре. Немного выпили. Не пора ли подкинуть Четвинду еще деньжат? Не пойдут ли у него дела лучше, если Стэн введет его в курс кое‑каких предстоящих событий? Слышал ли он о новых поражениях таанской армии? После быстрого обмена репликами Четвинд перешел к делу.

— Один из моих старых-престарых дружков набрел на одну вещь, которая может вас заинтересовать. Этот парень — среди моих лучших агентов.

— Я так понимаю — грабитель?

Четвинд изобразил оскорбленную добродетель.

— Фу, Стэн, не будь таким подозрительным. Мой парень — истинный борец за свободу своего народа.

— Ладно, извини. Стало быть, он грабитель с идеалами.

— Этой ночью он был на деле… то есть я хочу сказать, прогуливался перед сном. В припортовом районе 23YXL. Ну, ты знаешь, где куча складов с дорогими товарами. Короче, парень решил, что самое время узнать что‑нибудь полезное для дела борьбы за свободную родину.

Так вот, залезает он через окно в один склад. Глядит — охраны до и больше! И все в штатском. Ну, он потоптался на чердаке и дал деру. Однако очень его насторожило, что в таком месте и в такой час столько парней из службы безопасности — кое‑кого он и в лицо знает, так что не ошибся.

Вот я и спрашиваю себя — что на том складе? Возможно, ты более догадливый, чем я.

Четвинд выжидающе замолчал. Стэн вынул пачку кредиток и передал своему собеседнику.

На этот раз ни один из них даже не делал вида, что эти деньги пойдут на дальнейшее развитие шпионской сети Четвинда. Все осядет в кармане самого Четвинда — разве что какая‑то мелочь перепадет «грабителю с идеалами».

Килгур внимательно оглядел окрестности портового склада через окуляры бинокля и тихонько пробормотал:

— Э‑э, да тут все схвачено. Здесь больше шпиков, чем личинок на армейском гнилом мясе.

Согласно его наблюдениям, в округе происходили весьма любопытные вещи. Примерно в полукилометре от склада приземлился космический корабль. Стэн определил по внешнему виду, что это стандартный вооруженный транспортный корабль. Но вот меры безопасности вокруг него были, мягко говоря, нестандартными. Корабль стоял на совершенно ровном, открытом участке бетонного покрытия. Вокруг него было три — нет, четыре широких кольца оцепления. Солдаты в форме. Между кольцами оцепления на металлические стойки вознесены прожекторы. Но в целом вокруг корабля царит темнота.

— Что‑то грузят, — прошептал Килгур. — И не обычные грузчики, а солдатня.

Он передал бинокль Стэну, который посмотрел на происходящее и кивнул.

— Разве что не в ногу идут, а так вроде бы солдаты.

Очень любопытно. Мало того, что на складе, похоже, хранилось что‑то весьма ценное (что представляло огромный интерес для имперской разведки), но и загрузка шла силами военных — в глухую пору ночи. Стэну очень хотелось заглянуть внутрь одного из этих загадочных ящиков, переносимых солдатами. И несли их с такой осторожностью, как будто в них лежали дорогие бьющиеся предметы.

Килгур что‑то проворчал, вытащил из голенища сапога мини-компьютер и застучал по клавишам, изредка поглядывая в сторону загадочного корабля. Стэн смотрел на склад и корабль не отрываясь, лихорадочно соображая, привлекая весь свой опыт службы в подразделении «Богомолов».

«Итак, можем ли мы незаметно проникнуть в помещение склада? Нет, если Господь не сбросит нам по шапке-невидимке. Может, через крышу? Нам не по зубам состязаться с профессиональным вором, дружком Четвинда. Это отпадает. Пролезть снизу, через канализацию? Но чтобы разобраться, где войти, куда ползти, как выйти, — на это нужно много-много часов, а ребятки грузят проворно, вот‑вот взлетят, по крайней мере не позже рассвета. Пойти нагло, в открытую? Сделать вид, что мы — таможенные инспектора или старшие офицеры? Пустой номер. Разумеется, если их разоблачат, удрать они как‑нибудь удерут, да вот только при этом засветятся — а не хочется, чтобы таанцы узнали, что за ними кто‑то следил. А может, втереться в экипаж? Тоже безнадежная затея. Десантники разбиты на группы по десять человек, и все друг друга знают, никак не примажешься. Да и тупые унтеры умеют считать до десяти, одиннадцатого и двенадцатого обязательно заметят…»

— По‑моему, сумеем прорваться, босс! — тихонько сказал Килгур, отрываясь от своего компьютера. — В движении часовых есть определенный ритм. И прожекторы шарят через определенные промежутки времени. Так что если правильно подгадать, то можно перебежечками — и в промежутки между охранниками. Я тут подсчитал на компьютере, в каком ритме бежать.

Стэн критически взглянул на пустое пространство между зданием, за стеной которого они прятались, и космическим кораблем. Было жутковато представить себя бегущим по этой иссеченной прожекторами площади. Стэн нервно сглотнул.

— Ладно, мистер Килгур, выступайте в роли главного хореографа.

Через пять минут Килгур тихо приказал:

— Ну вот, теперь пора. По счету. Следи за моими пятками и не отставай… Три… два… вперед!

И двое в темных комбинезонах бесшумно рванули вперед в сторону загадочного корабля.

— Шестнадцать… семнадцать… на землю, босс! Раз, два, три, четыре, пять… встали. Двадцать шагов… ложись!

Они влипли в бетонное покрытие, а луч прожектора прошел рядом, чуть не лизнув их башмаки.

— Одиннадцать, двенадцать, вперед! Три, четыре, пять… шесть и замри!

Единственная мелодия, под которую им пришлось совершать свое па‑де‑де через летное поле, было их собственное громкое прерывистое дыхание.

— Ага, вот и посадочная платформа. Будет где укрыться, босс. Два, один, вперед, приятель!

Они распластались между выступами платформы. Теперь они зашли уже в самое пекло, миновав внешние кольца охраны.

— Теперь нам деваться некуда, только внутрь, — прошептал Алекс в самое ухо Стэна. — Парень у входа жмурится и отворачивается всякий раз, когда прожектор бьет в него. У нас есть секунд пять.

— А ты уверен, что внутри нет охраны?

— Скажем, что мы бродяги и ищем ночлега и с улыбочкам пошкандыбаем прочь. Ну, три… два… поехали!

Они на цыпочках пробежали по наклонной платформе и юркнули внутрь через широкий открытый люк. Килгур был прав в своем оптимизме: охраны внутри не было.

Стэн поднял ладони вверх: ну и что теперь? Килгур пожал плечами в ответ на этот немой вопрос. Он заметил в нише рабочий планшет, взял его в руку, нацепил на лицо озабоченное выражение и зашагал вперед по коридору к сердцу корабля.

Но этот фокус — с превращением в деловитого техника с рабочим планшетом — был разыгран скорее как шутка для Стэна, ибо никто их не видел. Десантники еще не погрузились на борт, и коридоры были пусты. Экипаж, очевидно, находился где‑то в носовой части — оттуда доносился смех и пьяные выкрики. Из одной каюты слышался чей‑то храп.

Стэну бросилась в глаза идеальная чистота — уборку производили явно совсем недавно. Или здешний капитан помешан на чистоте, или ждут какого‑то важного пассажира.

Килгур наконец нашел люк, ведущий в трюм, и друзья быстро соскользнули по лестнице вниз. Трюм был заполнен лишь наполовину. Держась за ящиками, Стэн и Килгур наблюдали, как начальник погрузки и его помощник покрикивают на солдат-грузчиков. Погрузка уже заканчивалась, шли крепежные работы.

Стэн и Килгур обнаружили несколько еще не закрепленных ящиков в дальнем углу трюма. Стэн проворно заработал ломиком.

В первом ящике они нашли столовую утварь — такой дорогой столовый прибор мог принадлежать только таанскому аристократу. Стэн задумчиво нахмурил брови и стал открывать ящики один за другим. Шестой содержал важную подсказку. Там лежало несколько парадных костюмов из таких дорогих материалов, которые простым таанцам в последние годы доводилось видеть только на своих лордах. И на каждом костюме на груди слева был вышит золотом и серебром небольшой трехголовый дракон.

Килгур довольно вытаращил глаза и беззвучно поаплодировал себе и Стэну.

Аккуратно прикрыв все ящики, уничтожив следы своей инспекции, Стэн и Килгур убрались с корабля, а затем исполнили то же сверхсложное па‑де‑де через темную площадь, по которой шарили прожекторы и вышагивали часовые.

Ни тому, ни другому не надо было особых познаний в геральдике, чтобы понять, что это за трехголовый дракон. Местное население на Кормартене славилось пристрастием к этому символу — они малевали или вышивали его где вздумается, шутники говорили, что трехголовым дракончиком они украшают даже туалетную бумагу.

Итак, как Стэн и подозревал, лорд Ферле и не думал лететь на Арброт и далее по маршруту, сведения о котором стали известны имперской разведке. Тем не менее дипломатический вояж состоится. Полетит ли Ферле или кто другой из Совета, но турне начнется сегодня на рассвете. И трехголовый дракончик указывал на один из пунктов назначения.

Стэн решил, что Вечного Императора может заинтересовать то место, куда в действительности направляется лорд Ферле.

Глава 44

Стэн ошибся. Вечного Императора эти сведения не просто заинтересовали, а очень заинтересовали.

Он, правда, слегка задумался, как лучше использовать сведения об истинном маршруте лорда Ферле. Точнее, он знал, как использовать эту информацию. Другое дело — как реализовать замысел.

Ах, как ему не хватало верного Махони! Если бы хитроумный Мик оставался во главе имперской секретной службы — корпуса «Меркурий», тогда бы Вечному Императору было достаточно сделать один не очень тонкий намек. Но теперешний шеф секретной службы был, как на грех, человек прямолинейный и намеков не понимающий. Верно говорится, у доброго шпиона не бывает доброй совести. Проклятье!

«И угораздило же меня выдвинуть Махони на повышение», — с досадой подумал Вечный Император.

Его пальцы лежали на графинчике со стреггом. Властитель секунду-другую колебался, потом оставил этот графинчик и взял бутылку напитка, который он называл виски. Сейчас ему нужна ясность мышления, на голом инстинкте верного решения в данной ситуации не примешь.

Собственноручное убийство лидером одной страны лидера другой страны — это фантастика, историческая фантастика дурного вкуса. Хотя, конечно, в этом есть своя прелесть. Всадить нож по рукоятку в сердце давнего политического врага… Но обычно приходится действовать через посредника. Памятуя о том, что буквальное убийство врага редко приносит желанные плоды. Чаще всего оно роняет тебя в глазах народа.

Нет, мало кто из политиков считает убийство политического соперника ужасным в моральном отношении. Если по твоему приказу убьют высокопоставленного чиновника в стране, с которой ты воюешь, — велика ли беда. Но невольно нервничаешь, сидя потом за столом переговоров с дипломатом той державы, — вдруг он воспринял это убийство как личное оскорбление. Убийство миллионов его сограждан — это одно, это как бы реальность войны и так далее. Но убийство человека из того же привилегированного класса, к которому принадлежит тот, с кем ты ведешь переговоры? Нет, это срам, срам и еще раз срам.

Срам или не срам, однако же Вечный Император, все хорошенько обдумав, отдал приказ начать операцию, у которой не было названия, о которой ни одного слова не говорилось ни в документах, ни в компьютерных файлах — даже самых-рассамых секретных.

Император запросил данные на все новейшие таанские боевые корабли — характеристики двигателя, оборудования, вооружения, внешний вид, опознавательные знаки. Досье на Ферле отмечало, что он любит путешествовать на лучших кораблях. А следовательно, выберет для своего дипломатического вояжа самое современное и самое быстроходное судно, игнорируя то, что оно, быть может, нужнее на фронте.

Разведка доносила, что таанцы строят три суперсовременных боевых корабля: один находился только в проекте, второй построен наполовину, а третий должен был вот‑вот сойти со стапелей.

Специалистам-взрывникам из «Меркурия» приказали подготовить такой тип детонатора, чтобы он срабатывал при приближении корабля совершенно определенного типа, а именно только что сооруженного таанского суперсовременного лайнера. Причем необходимо было справиться с заданием в считанные дни, ибо начало политического вояжа лорда Ферле близилось.

Это не составило проблемы. Специалисты из «Меркурия», по их собственным словам, настолько насобачились делать невозможное из невероятных материалов при безумных обстоятельствах, что им ничего не стоило сделать что угодно прямо из воздуха.

Изготовили особые бомбы с особыми детонаторами. Шестнадцать штук. Совсем маленькие бомбочки в упаковке, которая не бросается в глаза, но такой силы, что они могли автоматически взорвать огромный космический корабль, когда тот подойдет к ним на определенное расстояние.

Цифра шестнадцать возникла неспроста. В столице Кормартена имелось шестнадцать пилотируемых космических кораблей. «Богомолам» был отдан приказ установить по одной бомбочке на каждом из этих кормартенских кораблей.

Все было проделано быстро и четко. Никто и не заметил, как секретные агенты посетили все кормартенские корабли. Вышколенные парни из имперского спецназа не спрашивали, что в коробочках, которые они доставили на борт, какая операция планировалась, кого будут взрывать, если в коробочке взрывчатка — а что еще там могло быть? Со временем они все узнают, когда коробочки сработают. Узнают где‑нибудь в баре за кружкой пива из сводки последних новостей. А может, лишь после войны, случайно.

Вся документация о производстве и установке бомб уместилась на одной компьютерной дискете. Эта дискета была передана лично Вечному Императору, который собственноручно ее уничтожил. А затем он послал компьютерщиков из «Меркурия» перепроверить компьютер, в котором находился стертый файл, содержавший информацию о проведенной операции. Эти ребята удостоверились, что файл стерт, и сделали все, чтобы в электронной памяти каким-нибудь образом не задержался ни единый бит из уничтоженной информации.

Когда Вечному Императору доложили, что все следы подчищены, он довольно крякнул и налил себе большую порцию стрегга.

Пилот «Конемо», новенького военного корабля, на котором путешествовал лорд Ферле, выключил основной двигатель, работающий на АМ‑2, и вышел на стационарную орбиту вокруг Кормартена, используя вспомогательный драйв Юкавы. Навстречу высокому гостю из атмосферы поднимался большой челнок в сопровождении кораблей эскорта. На челноке находились сановники, встречающие лорда Ферле.

Командир «Конемо» доложил о приближении кормартенцев лорду Ферле, который как раз облачался в церемониальный костюм с трехголовым дракончиком на левой стороне груди.

Пока сотрудники Ферле переговаривались с приятелями из кормартенского МИДа, которые находились на приближающихся кораблях декорта, пилот челнока пришвартовался к носовому шлюзу исполинского таанского судна. При соприкосновении двух кораблей детонатор сработал.

Взрывники из «Меркурия» планировали заряд так, чтобы он разнес носовую часть таанского корабля — этого вполне достаточно для гибели всех находящихся на нем. Однако это был первый космический полет «Конемо», и система огнетушения на нем еще не была как следует отлажена и функционировала плохо. Поэтому при взрыве огнетушители в носовой части сработали с небольшим опозданием, и шар огня прокатился через весь корабль и прожег стену топливного отделения.

Запас АМ‑2 взорвался.

От «Конемо» осталась только пыль, равно как и от шести таанских кораблей сопровождения, а также всех кормартенских судов — и от челнока, и от кораблей эскорта.

Вечный Император не зря несколько лет назад грозился, что его гнев достигнет любого — любого! — из таанцев. Вечный Император слов на ветер не бросал.