Месть Демона

Глава восьмая Кое-что о себе

Я недоуменно поднял брови, но промолчал. Роман отвернулся от меня и заговорил глухим голосом, руки его нервно сжимались в кулаки и снова разжимались.

Вольно или невольно я на них посмотрел. Дядя Игорь был прав, это были руки тренированного бойца. Ребро ладони было желтым и жестким. Такими руками убивают, проламывают доски и ломают кирпичи. Букашкин явно занимался каратэ, никакому другому виду спорта такие ороговевшие мозоли, набитые часами тренировок, просто не нужны. Я посмотрел в открытую дверь бытовки и увидел возле котлов у стены мешок с песком, висящий на цепях, закрепленных к потолку. Видно было, что его избивают довольно часто, на плотной и твердой ткани, уже появились характерные вытертости, а кое-где торчали и заплаты.

— Я вижу перед глазами ее лицо, — выдохнул Роман. — Бросаю в печку уголь, а там она танцует в пламени, убираю золу, а ветер поднимает пыль, а в завихрениях вижу ее глаза. Иногда становится совсем невмоготу, тогда напиваюсь, но это не спасает…

Я видел, как ты плакал в душе, и сам бывает плачу, не могу сдержаться. Но слезы не помогают, от них становится еще горше. Мне не хочется жить, спасает только работа. Ты видишь, я отказался от подсобника. Не ради денег, просто приходится за день перетаскивать по двадцать тонн угля, это помогает заснуть, иначе как закрою глаза, сразу вижу ее лицо. Правда, она была похожа на ангела?

У Романа выступили слезы. Немного странно видеть мужчину с мужественным суровым лицом, по которому бегут слезы. Такие лица не приспособлены для плача, они вызывают не жалость, а растерянность. Он продолжал тихо бормотать:

— Эти звери не должны жить среди людей. Они считают, что им принадлежит весь город и люди, живущие в нем. Они думают, что деньги их защитят. Но даже в старые времена начинали гореть барские усадьбы, когда терпение заканчивалось…

Неужели эти новые прорвавшиеся к власти рассчитывают, что их никто не тронет? Глупо же! Или они думают, что их защитит армия, которая давно сама готова разбежаться от неумных неправильных решений. Или милиция? Так те, исчезнут сразу, как только повеет народным неповиновением. Так всегда было, так и будет…

Нельзя так с людьми. Нельзя…

А некоторые считают, что им принадлежит и вся наша страна. Русский человек терпелив, за его спиной стоит не одна сотня лет рабства и неудачных восстаний. Но грань есть, она неуловима, ее никто не замечает. Терпение истончается понемногу, но когда оно лопается, тогда все и происходит. Разрушение, кровь, боль. Лопается-то не у одного, а у многих одновременно…

— Пока лопнуло только у нас двоих, — грустно усмехнулся я. — Другие словно ничего и не заметили. На их глазах замучили и убили ангела, а они даже бровью не повели…

— Ты не прав, — вздохнул Роман. — Я разговариваю с людьми, они мне сочувствуют.

А терпение у них не лопается просто потому, что им не так больно, как нам. Но они рядом и готовы помочь…

— Качки Болта умеют сражаться. Они захватывают заводы, фабрики, дома, и привыкли убивать. У них есть структура, как у небольшой армии, у них есть князь, нам с ними не справиться…

— Ко мне подходит каждый день кто- нибудь, — продолжил Роман, словно не слыша того, что я ему сказал. — Рассказывают о том, что они радуются тому, что нашелся храбрец, который мстит за смерть Ольги. Они, вероятно, думают, что это я убиваю, никто же не знает о тебе, и хотят меня подбодрить…

Я только кивнул, еще не понимая, о чем он мне рассказывает.

— А мы уже многих достали, осталось только немного, из непосредственно участвующих только Перо и «Кран», но нам до них не добраться. Крана Перо услал в Москву по каким-то делам, а сам себя со всех сторон охраной обложил так, что к нему не подступиться. Но как я понял, для тебя не играет никакой роли количество врагов, это просто заставляет использовать другую тактику…

— Перо и Кран, ты уверен, что только они остались без возмездия? — я спрашивал так, словно что-то понимал. — Со всеми остальными мы, действительно, разобрались?

— Я проверил всех, как ты и просил, — голос Романа снова стал глухим. — Перо и Кран были у Шарика на дне рождения, а потом все вместе поехали по городу снимать девочек. И они участвовали в изнасиловании Ольги. Скажи, а может жить ангел с растоптанной душой? Я иногда думаю, наверно хорошо, что они ее убили, избавив тем самым от мучений. Она бы переживала, руки бы на себя наложила…

— Не нам это решать, — я уперся взглядом в пол, смотреть на Романа уже не мог. И без него на меня обрушилась невыносимая тяжесть. Сердце едва билось, перекачивая наполненную болью и отчаянием кровь. —

Вопросы жизни и смерти не та область, где всё понятно. Ты сказал, что проверил всех, потому что я просил?

— Ну, я так понял, — парень замялся. —

Обычно ты, когда выпьешь, становишься каким-то тихим, говоришь мало, точнее совсем не говоришь, но как-то понятно все, что ты хочешь. Мне с тобой гораздо проще разговаривать, чем сейчас. Иногда мне кажется, что в тебе живут два разных человека, тот — второй как-то проще, понятнее для меня…

— Разговаривать с пьяным проще?!

Ну не совсем пьяным и не разговаривать… — Роман начал путаться в своих словах. Видимо он никогда не задумывался над тем, почему, выпив, я так меняюсь, а мне надо было знать, что происходило на самом деле. — Конечно, ты не шатаешься, песни не поешь, голос у тебя не заплетается…

— Голос?

— Ну, да, да…обычно ты молчишь, так что насчет голоса я зря сказал, но мы же сейчас не об этом…

— Продолжай, извини, что прервал…

Я не хотел, чтобы парень окончательно потерялся, тогда мне никогда не узнать, что происходило и происходит…

— Ольга им попалась случайно… — Роман помрачнел. — У них в планах было завалиться в кабак, там девчонок снять, но Шарик увидел Ольгу из окна машины и закричал: «Вон идет королева. Кто хочет с ней переспать? На нас и не смотрит, словно мы для нее грязь…»

— От кого ты узнал?

— Шарик сам и рассказал, он не мог врать, я ему его же кишки на руку накручивал…

— Ты?!

— Но ты меня сам попросил об этом! Сказал, нет, не сказал, ты не говоришь, когда выпьешь. Как-то объяснил и я понял. Даже рассказал, что нужно сделать, чтобы Шарик заговорил, я следовал полностью твоим инструкциям, даже начал именно в то время, что ты назначил, может, поэтому все прошло без осложнений…

— А зарезал ты его тоже по моему совету?

— Конечно! Я сделал все так, как ты мне показал, и у меня получилось. Мне было страшно. Нет, не за себя, жить мне, как и тебе, не хочется. Боялся испортить какой-нибудь глупостью, помешать тебе. Все равно самое опасное делаешь ты…

— Продолжай, — я сунул в рот еще один кусок колбасы. Есть мне почему-то с каждой фразой Романа хотелось все больше и больше.

— Я выловил Шарика там, где ты и планировал. У него действительно оказалась девчонка, к которой он постоянно ездил. В подъезде я его и захватил, одного и без каких-либо проблем.

Он даже пушку не успел вытащить, хоть меня узнал сразу. Что-то замычал и потянулся к внутреннему карману, но я его ногой подцепил в прыжке.

Шарик тут же приложился головой к бетонной стене и отключился. Действительно, ты прав, они ребята рыхлые, к бою не готовы, в основном всё, что имеют, приобретено за счет наглости, а не за счет мастерства войны. Может, когда-то и умели, но теперь всё пропили, животики наели, к жизни сытой и беззаботной привыкли…

— Я так говорил?

Роман снова засмущался. Было забавно наблюдать, как парень с руками убийцы опускал голову и бормотал:

— Ну, понял я тебя так. Конечно, ты не говорил, но понятно же было…

— Продолжай.

Как ты и предполагал, в доме нашелся удобный подвал, в котором я смог с ним поговорить без свидетелей, а потом тело перевез в рощу, но это должен сам помнить, ты же мне помогал…

— …! — я нервно сжал кулаки до хруста в суставах. — Он тебе сразу все рассказал?

— Я сделал так, как ты меня учил. Мне было трудно его убивать, все-таки первый раз.

Ох, и тяжелый он был…

— Рассказывай, что было дальше, — произнес я таким же, как у него глухим голосом и опустил голову. — Всё рассказывай, как было…

— Я раздел его догола и привязал к батарее, а потом разрезал ему живот. Правда, сначала подождал, пока очнется. Шарик закричал, что меня убьет его охрана, а потом начал молить о пощаде и стал предлагать деньги. Начал с двадцати тысяч зеленых, дошел до сотни, а потом замолчал, наверно, стало жалко, а может быть, понял, что меня не купишь.

Ты был прав, когда говорил, что деньги для них значат гораздо больше, чем душа. Я раньше и не предполагал, что они так слабы.

Кажутся-то сильными, волевыми, безжалостными…

— Продолжай…

— Я делал все так, чтобы он видел своими глазами. Показал ему твой нож, потом стал разрезать ему живот. Он мне не поверил, что я это смогу сделать, тогда ему отрезал гениталии, после чего он уже только плакал и отвечал на вопросы. А нож у тебя хороший, настоящий, он, когда его видел, по-настоящему испугался…

— Он знал, что этот нож мой…

— В какой-то момент мне даже стало его жалко. Всего на мгновение, но когда он начал рассказывать, я вдруг понял, что передо мной не человек… — Роман успокоился, стал отстраненным, словно ушел куда-то далеко. —

Ольга действительно смотрела на них, как на грязь, а они ей пачки баксов в сумку засовывали. Думали, она передумает, и согласится поехать с ними добровольно. Это потом они ее в машину засунули, правда, ударили сначала, по голове…

А в роще, где они решили пикник устроить, Шарик выпил, разделся до пояса и заявил, что если она сейчас переспит с ним, то он ей квартиру купит…

А она смотрела мимо него и пыталась уйти. А ей не давали, окружили со всех сторон, предлагали самой цену назначить. Кричали — королева сама решает, сколько это будет стоить каждому. Я думаю, они и сами не понимали, что происходит, настолько были пьяны. К тому же охрана вытащила из машины складной стол и поставила на него водку и закуску. Вот они пили и с ней говорили…

— Говорили? — я нахмурился, потому что в какой-то момент перестал слышать и видеть, глаза защипало.

Словно наяву видел нежное лицо, ее огромные фиалковые всегда удивленно распахнутые глаза.

Думаю, что Ольга просто не понимала, что от нее хотят. Она же всю свою жизнь мечтала о любви, представляла, как это будет, а постельные сцены даже по телевизору смотреть не могла, все это ей казалось настолько грязным, что она отстранялась, словно такого в жизни и не существует…

Я думаю, Ольга в тот момент даже не понимала, что ее могут изнасиловать, она же жила в другом мире, чистом и светлом, где по полям скакали рыцари в латах с шарфом привязанной любимыми руками на копье…

Слеза у меня полились сами собой, Роман отвернулся, и я понял, что и он не смог сдержаться.

— Никогда не верь, что мужчины не плачут, — так мне когда-то говорил отец. — Они плачут, но не от своей боли, а от чужой. От жалости к другим, а не к себе, от чужой обиды, а не своей…

Он знал это точно, все-таки войну прошел, за спинами не отсиживался.

Мог и на фронт не пойти, давали ему «броню», а он отказался…

— А она сказала, что ей не нужно их денег, потому что они у них кровью пахнут.

Потом попросила ее отпустить. Сказала, что им не такие, как она, нужны, с ней будет скучно, — продолжил Роман, борясь с собой, голос у него стал какой-то всхлипывающий, но через какое- то время он с собой справился, и снова отрешенно продолжил. — Вот это их видимо и окончательно взбесило. Перо крикнул:

— Если каждая проститутка будет нас учить, что нам делать, то в этом городе нам даже на хлеб не собрать. Сейчас она каждому из нас даст и бесплатно, а потом еще и с охраной позабавится…

Охрана вынесла из машины кошму и одеяла…

— Имена их, — прошептал я. — Я хочу знать все имена, охрана мне тоже нужна, все, кто ее касался в этот вечер, должны умереть…

— Вот, как ты и просил, только они все мертвые, двое всего осталось, — Роман достал из кармана листок и положил передо мной. —

Остальные ее не трогали, потому что ей живот

Перо взрезал, крови было много…

Я вглядывался в список, написанный его угловатым почерком, и не мог разобрать, все расплывалось от слез. Несколько слез упало на листок, и чернила изменили цвет.

— Дальше рассказывать? — спросил Роман.

— Подожди немного. Нужно отдышаться, в груди давит. Сердце же не каменное…

— Обычно в таких делах выпивка помогает, но ты же сам сказал, тебе давать только тогда, когда сам попросишь. Дать сейчас?

— Пока нет, — я помотал головой. — Мне нужно отдохнуть, поспать, плохо мне, ничего не соображаю. Вчерашняя ночь, да и день были трудными, почти не спал, не удалось… Ложись здесь, тебя никто не потревожит, — Роман показал на деревянный лежак. — Смена уйдет через пятнадцать минут, и на заводе останемся только мы и охрана. Печи я тоже погашу. Я люблю это время, тишина такая, словно и нет никого вокруг…

— А ты где ляжешь?

У меня возле котлов лежанка оборудована, там можно дремать и на приборы поглядывать. Обычно там и сплю.

— А охрана?

— Я сейчас им позвоню, предупрежу, и сюда никто не зайдет, у нас с ними договоренность.

— Хорошо, — я лег на лежак. Голова кружилась, боль в груди возрастала, трудно стало дышать. Все стало расплываться перед глазами, хоть я и не плакал. Чернота поглотила меня, мой слабый хриплый голос потерялся в тишине…

Я стоял на поляне в роще. В свете автомобильных фар стояла Ольга и беспомощно смотрела на тех, кто стоял рядом. С нее сорвали платье, она не кричала, нет, просто стояла и смотрела, но уже не на них, а в темное небо, только на глазах появились слезы, крупные и сверкающие в ярком свете такие же, как звезды в вышине. Она что-то шептала, наверно, молилась…

Даже во сне мне стало больно, мое сердце сжалось, потом остановилось, затем застучало, только быстро и неровно. По моему телу пробежали мурашки, мне стало холодно, причем ледяные волны шли изнутри от сердца…

У нее была трогательно худенькое тело, плоский девчоночий живот, только грудь была полной.

Ольге исполнилось двадцать три года, а выглядела она юной и светлой. Я никогда до этого не видел ее в обнаженном виде, поэтому мне даже во сне стало стыдно, и захотелось отвести глаза.

Но это же был сон, да и смотрел я не своими глазами, а чужими, и поэтому закрыть и отвести не мог, а только жадно всматривался в ее тело. По-моему я даже ощутил чужое желание, опаляющее жаром, идущим снизу.

Кто-то протянул руку из темноты и сорвал с нее лифчик. Грудь у нее была хорошей формы, розовые соски от волнения, а может и от холода, потемнели и затвердели. Я скрипнул зубами, предчувствуя близкий обморок от боли и тоски.

Но я спал, значит, даже это мне было недоступно, мог только смотреть, отмечая для себя каждого, кто касался ее тела. Глаза отвести по-прежнему не мог, мне становилось стыдно и больно, а от собственного бессилия кружилась голова.

У Ольги глаза потемнели, наливаясь внутренним страданием и болью.

У нее они были большими, всегда выделялись на лице голубым ярким пятном. Я как-то сказал ей, что именно ее взгляд заставляет видеть в ней ангела. Меня тогда очень поразил ее ответ:

— Ты знаешь очень больно, иметь такие глазища, даже солнцезащитные очки не спасают, особенно весной и летом. Я капаю разные лекарства, которые мне выписывают, но это не помогает. В них попадает слишком много света, оттого они болят и гноятся. Если у ангелов такие же глаза, как у меня, мне их искренне жаль, им очень больно жить у нас на земле…

Ангелам всегда больно жить на земле…

Ольга беспомощно смотрела перед собой, прикрывая локтями грудь. Слезы бежали по щекам, попадали на шею, потом катились вниз по телу, оставляя мокрые дорожки на плоском животе.

Она что-то шептала, я вглядывался в ее губы, пытаясь разобрать, что за слова она произносит. Нет, это была не молитва. Определенно, она называла имя. Мое имя. Максим…

Это был очередной болезненный удар, который бросил меня еще глубже в темноту, из которой продолжал наблюдать за тем, что происходит дальше. Ольгу бросили на кошму, сверху на нее упал кто-то обрюзглый, жирный и потный, с покрытой густыми черными волосами спиной — Шарик…

Я увидел почему-то еще раз ее лицо, словно тот, чьими глазами смотрел, встал на колени и наклонился над девушкой, желая запечатлеть в памяти каждую деталь…

В ее глазах по-прежнему блестели слезы, как крупные бриллианты, играющие в свете фар, а губы все так же шептали мое имя. Лицо ее было бледным, страдание изменило его, наполнило морщинками, она словно старела на глазах, а может быть, и умирала. Смерть же не всегда происходит от ран, многие умирают от тоски, просто не осознают этого…

Говорят, человек иногда просто угасает. Это и происходило с Ольгой прямо на моих глазах. Нет, не на моих, а того, кто смотрел, и что-то злорадно шептал.

Она по-прежнему смотрела в небо, только взгляд изменился, из него исчезло что-то делающее его ангельским. Вероятно, душа уже ушла, осталось только несчастное истязаемое тело…

Я проснулся, глядя в темноту над головой, чувствуя, как солоны и горьки мои слезы. Перед смертью она звала меня…

Не Романа, меня…

Вряд ли она могла звать, мне показалось…

Но я же видел, как ее губы повторяли мое имя…

Почему? Неужели она была ко мне не равнодушна, или таково свойство приснившегося мне кошмара?

Кошмар, он потому и кошмар, что тебе страшно, и ты ничего не можешь сделать. Просто ждешь, когда все пройдет, иногда даже проснуться не можешь, говорят, что многие люди так и умирают во сне, увидев такое. Сердце не выдерживает. В этот раз мне повезло, я сумел открыть глаза, и возможно спас себе этим жизнь. Только везение ли это?

Сердце лихорадочно билось, липкий дурно пахнущий пот выступил, казалось, из каждой поры кожи. Голова кружилась, руки сжимались до хруста в суставах в кулаки, я бил по стене и не чувствовал боли, только видел капли крови, которые выступали из разбитых костяшек.

В ушах звенело, а холод прокатывался по моему телу снизу вверх.

Я тихо выругался, потом, не включая света, взял со стола, кусок колбасы. Ее вкус мне напомнил дни моего детства, когда я работал здесь, и был беспечен и весел. А будущее казалось таким счастливым, далеким и многообещающим.

Я был тогда уверен, что у меня все сложится замечательно, после бурно проведенной юности в пирушках с друзьями и объятиях красивых милых барышень, я поступлю на хорошую высокооплачиваемую работу, которая не потребует от меня больших усилий. Станет просто развлечением, а не тяжким трудом, как у моих родителей…

А дальше как само собой разумеющееся у меня появится большая квартира с красивой и нежной женой и милыми детьми, обожающими остроумие своего отца…

Как давно это было, и как быстро развеялись все иллюзии…

Я мечтал не о своем будущем, смерть уже давно ждала меня под забором, или в пахнущей нечистотами канаве. Л может в тесной камере от сжимающего мое горло Мамонта, от ножей или пистолетов качков Болта.

Я съел и потянулся за следующим куском.

Лица я запомнил всех до одного, там был Шарик, Филя, один из близнецов-наркоманов. Костя-одноклассник, похоже, его глазами я смотрел…

И еще пятнадцать человек…

Неважно, что они сидели по машинам и пили дорогой французский коньяк, морщась, словно глотали самогонку, закусывая колбасой местного завода, как раз того же вида и сорта, что сейчас ел я. Они там находились, но ничего не сделали, чтобы остановить своих друзей и приятелей. Возможно, им самим нравилось это зрелище…

Но за все нужно платить, и они заплатят, если мне хватит жизни и силы, чтобы всех их положить в землю.

Она принимает всех и негодяев и хороших людей, и из всех получается неплохое удобрение для травы и деревьев. Из мерзавцев получается даже качеством выше, они питаются лучше…

Я должен отомстить, иначе мне так и будут сниться сны, в которых ангела унижают и убивают. Правда, сам я, конечно, отомстить не смогу. Я слаб, нерешителен и не очень умен. Меня убьют сразу.

Мне повезло в том, что внутри меня живет кто-то другой: оборотень, воин, тигр, второе «я» — не важно, а вот то, что живущий во мне может отомстить, очень значимо. И, похоже, если верить словам Романа, омой оборотень уже начал мстить, и Роман ему помогает, они уже убили Шарика. Наверно и Филю, Костю и наркоманов…

И больше этих людей никогда не будет в этой жизни, они никому не принесут зла. Но еще многие остались, я запомнил их лица по сну, надеюсь, что мое второе «я» разберется с оставшимися негодяями. Надеюсь на то, что во мне живет оборотень, сильный, воинственный, жестокий и беспощадный, у которого хватит силы на эту месть…

Он же видел вместе со мной этот сон.

Пусть этот сон — простой кошмар, не доказательство…

Но доказательства нужны суду, а не моему второму «я». Оно будет вершить свой суд скорый и жестокий, и приговор будет один — мучительная смерть!

Я вспомнил, как Роман, сказал…

«Шарик не мог соврать, потому что я наматывал на руку его кишки…»

Или очень, очень мучительная…

Неужели, так заразительно насилие? Стоит одному начать, как всем хочется продолжить? Месть, не лучшая форма доказать кому-то, что тот не прав, особенно если того ждет смерть.

Понимание нужно для продолжения жизни, как урок, а не для смерти, для той вообще ничего не нужно, потому что она лишь переход от одной формы существования к другой… Я снова заплакал от бессилия, понимая, что сам не смогу никого убить, и даже ненавидеть, слишком слаб…

Не все способны убивать.

Не все…

Интересно, а придется ли мне отвечать за зверя, которого отправлю в этот мир?

Роман не спал, лежал на небольшом топчане, стоящем недалеко от печи и листал книгу

— Не могу заснуть, — пожаловался он, увидев меня. — Как только закрываю глаза, вижу ее изуродованное тело. И уже много дней, а если засыпаю, то всегда просыпаюсь от собственного крика. Неужели, это будет преследовать меня всю жизнь?

— Все зависит от продолжительности жизни. Мы с тобой вступили на тропу войны, а тот, кто вступает на нее, умирает…

— Путь воина — означает смерть, — покивал Роман. — Смерть не роняет твоего достоинства, она не бесчестит…

— Давно хотел спросить, откуда знаешь кодекс воина?

— Однажды на тренировку принес распечатку один парень, а тренер заставил нас выучить наизусть. Теперь бы и рад забыть, да не могу. А ты откуда его узнал?

— Мне подарил перепечатку один добрый человек, но я не учил его, как-то само все запомнилось…

— Мы тут с тобой переживаем, мучаемся, а они наслаждаются жизнью, словно ничего не произошло, как будто не они сотворили самое худшее, что только можно совершить на земле.

Пьют, едят, обнимают и целуют своих детей губами, пахнущими мертвечиной.

— Стоп! — остановил я его. — Так ты сожжешь себя изнутри. Не думай об этом. Совсем! Для тебя это запретная тема. Ты мне нужен. Сначала отомстим, а потом будем переживать о том, что потеряли. Хорошо?

— Хорошо, — согласился Роман. — Может, и не придется потом ни о чем думать. Нас убьют, их много, а нас только двое. Умереть не страшно, но обидно, если они останутся жить. — Поэтому мы должны быть хитрыми, осторожными и предусмотрительными, — с нажимом произнес я. — Умереть, не исполнив месть, нельзя.

— Да, наверно так…

— Я хочу знать, какие оставил тебе указания в последний раз. Что я спланировал?

— А… — широко улыбнулся Роман. — Ты предупреждал меня, что у тебя избирательная память, многое не помнишь после выпитого. Я сделал все, как ты сказал, и приготовил тебе то, что обещал.

Он направился к большому ящику, стоявшему у входа, и вытащил оттуда безрукавку — такая одежда модна среди рыболовов и путешественников, на ней имеется множество карманов, как открытых, так и потаенных.

Я взял ее в руки, и с удивлением заметил, что в каждом кармане лежит по небольшому пластиковому пузырьку — всего шестнадцать, по числу карманов. Я вытащил один и посмотрел на свет, внутри плескалась бесцветная жидкость…

— Чистый медицинский спирт, — пояснил Роман. — Правда, не девяносто шесть градусов, как ты просил, а семьдесят, ничего другого достать не удалось, но я увеличил дозу, высчитал пропорцию и увеличил.

— А зачем я это просил?

— Ты сказал, что спирт прибавляет тебе силы.

— Сказал?

— Ну, не сказал, подумал, какая разница?

— Да, ты прав, разницы никакой, мне действительно это было нужно, — рассеяно отозвался я. — Что еще просил?

— Чтобы следил и подчищал за тобой следы. Ты сказал, что когда выпьешь, плохо соображаешь, особенно это относится к современным средствам слежения и обнаружения. Это я о видеокамерах и отпечатках пальцев…

— И что ты сделал?

— Все, как ты просил, — вздохнул Роман. —

Следил и убирал за тобой. Вот нож тебе вернул, когда ты его потерял. Еще этот бомж под ногами мешался, он видел тебя и слышал наш разговор…

— Казнокрад?

— Да, он самый. Я едва успел, он уже собрался рассказать это Болту, требовал встречи лично с ним, говорил, что знает, кто убивает. Надеялся заработать свои тридцать сребреников.

— Так это ты его убил? Свернул ему шею?

— Это не трудно, если знать, как делается, а Казнокрад оказался стариком жалким и подлым. Я ему все рассказал, думал, он нас с тобой поймет, а он в ответ потребовал деньги за то, что не расскажет бандитам. Осуждаешь?

— Нет, не осуждаю, — я вздохнул. — Зная историю жизни Казнокрада, я тебе верю. Он всегда хотел разбогатеть, причем любым способом. По-моему, даже не понимал, что в его годы уже пора думать о душе…

— А еще он сказал, что Ольга сама напросилась на изнасилование, не надо было корчить из себя святошу. Так и сказал, а дальше уже ничего не помню. Помню, как кровь в голову бросилась, и все. С тобой тоже так?

— Нет, я просто становлюсь другим…

— Помню, как ты испугался какой-то дворняги. Меня это даже позабавило…

— Испугался?

— Да, вздрогнул, когда услышал лай, сунул нож в ножны и побежал. А когда перепрыгивал через ров, нож выпал, ты его не закрепил ремешком, да и вставил неплотно…

— Понятно, — я вздохнул, открылась еще одна загадка. И мое подозрение подтвердилось. Шарика убил не я, хоть и убит он был моим ножом. Теперь что-то в моей голове стало складываться в единую картину.

— Мне сказали в милиции, что ты вне подозрений, у тебя железное алиби. Работаешь один, уйти не можешь, бросив котлы, так же ты убил Шарика?

— Конечно, я не могу бросить котлы, когда они под давлением, — ухмыльнулся Роман.

— Но вот сейчас-то они потушены? Вот и иди себе куда хочешь, а в тот вечер я загасил котлы еще в семь вечера. Правда, никому об этом не сказал, ушел тихо, так же и вернулся…

Понятно. Вот теперь многое прояснилось. Получается, что мы с тобой все делали вместе?

— Только то, что ты не мог сделать по тем или иным причинам. Мое дело — страховка.

Я, например, забрал кассету с автостоянки, у входа установлена видеокамера, на ней хоть и плохо видно, как ты разбирался с Костей и близнецами, но, имея хороший компьютер и некоторые программы, вполне можно восстановить.

— Кассета здесь?

— Я спрятал ее у тебя дома… в твоем тайнике. — Откуда ты о нем знаешь?

— Ты мне сам и рассказал. Сообщил, чтобы я положил туда все, что найду, даже ключи от квартиры мне дал.

— Рассказал? — я натянул на себя безрукавку.

— Ну не то, что рассказал, но объяснил там, что мне все понятно стало.

Что ж, похоже, мое второе «я» обо всем позаботилось. И стало ясно, куда пропал запасной комплект ключей от квартиры. А я грешил на Логинова — лейтенанта милицейского.

— А нож, почему подбросил?

— Извини, что не стал заходить, спешил очень, надо было котел разжигать…

Вот и открылись все загадки.

Нет, не все… Многое по-прежнему было не ясно…

Итак, мое второе «я» как-то договорилось с Романом, видимо в тот день, когда я выпил на поминках. Тогда они и решили убить Шарика. Моей второе «я» дало нож Роману и рассказало, что ему делать, а само, похоже, где-то находилось рядом.

Потом помогало труп в рощу переправить. Там меня и заметил Казнокрад. С Шариком и Казнокрадом ясно, они на счету Букашкина…

— А Филю кто убил? — Роман посмотрел на меня таким диким взглядом, что я сразу понял, точно работа моего второго «я».

— Ты сам его убил, — грустно усмехнулся

Букашкин. — Залез на крышу и оттуда в квартиру. Как это у тебя получилось — не знаю, не видел. Я тебя страховать не мог, видеокамеры везде, охрана…

Но ты и сам справился, правда, очень спешил, собирался куда-то уезжать…

Я вздохнул и отвернулся. Мне нечего было сказать. Похоже, что второе «я» все давно продумало, мое дело просто ему не мешать. И оно сумело составить хороший тандем с Романом, научило его, вот и безрукавку приготовило со спиртом.

Это видимо для того, чтобы оно могло управлять моим телом не один и не два дня, а столько, сколько потребуется. Вот все и открылось, подозревают меня в убийствах не зря, оборотень, или кто другой, живущий во мне, и есть неизвестный мститель.

И неважно, что теперь со мной будет. Выбора-то все равно нет. Сам мечтал о мести, расстраивался из-за своей трусости и слабости. Вот мое второе «я» все и взяло на себя.

И ничего хорошего меня впереди не ждет, убьют меня или в тюрьму посадят. Ну и пусть, но эти нелюди должны умереть, а остальные понять, что лучше не трогать ангелов, за них мстят оборотни…

А как же иначе? Бог сам не мстит, он милосердно поручает это другим…

— Ты куда? — Роман недоуменно поднял брови, глядя на то, как я надеваю кроссовки.

— Сам предупредил, нужно уйти раньше, чем придет новая смена, а ночь уже кончается.

— Тебе показать место, где можно перелезть через забор, и никто этого не заметит?

— А разве есть такое? — я удивился, сам же осматривал забор и видеокамеры видел, ни одной щели не заметил.

— Одно есть, — Роман натянул на себя старый ватник. — Дерево во дворе котельной растет, если по его ветке пройти, то можно оказаться за забором, и легко вернуться обратно, если знаешь как.

Охрану это особо не беспокоит, потому что они не верят, что кто-то может там перелезть. Дерево высокое, поэтому и не спилили до сих пор, а нам это на руку. На него действительно трудно залезть.

Так вот как ты уходил с мясокомбината, — догадался я. — По дереву…

— Именно так, — Роман улыбнулся. — Кстати, ты сам мне этот путь и подсказал, и оказался прав, алиби получилось железное. Никто и не догадывается, что это я Шарика убил.

— Думают на меня, но доказать, пока не получается. Но как я тебе подсказал это путь?

— Не только подсказал, но и показал.

Сучьев внизу нет, они начинаются на высоте пяти метров, а ствол не обхватить. В прошлый раз я на мгновение отвел взгляд в сторону, а тебя уже нет, исчез…

— Я не помню этого…

— Ты мне так и объяснил, что потом не вспомнишь. Просил напомнить об этом запасном выходе, на всякий случай…

— Просил?

— Не словами, как-то по-другому, но объяснил, что делать, когда ты снова придешь.

— И что же?

— Запретил говорить. Сказал, что от этого теряешься и забываешь свой план, только, когда выпьешь, с тобой можно говорить на эту тему… — Говорить?

— Ну что ты все время придираешься? —

Роман вздохнул. — Да, ты не говоришь, как обычные люди, но мне все понятно. Смотришь в глаза, и все становится ясным. Может быть, телепатия?

— Не уверен, точно ничего сказать не могу, — развел я руками. — Не помню ничего, ни что делал, с кем встречался, в памяти как черная дыра.

— Вот-вот, ты мне что-то подобное и объяснял. Я не все понял, только получается, что в тебе живут, как будто два разных человека, и у каждого из вас лучше получается что-то свое…

Только почему вы друг с другом не общаетесь? Вы же две части одного целого…

Одно целое? Еще чего придумал… Мое второе «я» — убийца, а кто я?

Ночь понемногу уходила, освобождая место утру. Край неба понемногу желтел, кое-где багровея, готовясь к восходу солнца, бледно-серая луна еще не ушла и смотрела на меня в прореху туч, своими впадинами морей, как глазами. Плохие были у луны глаза, усталые…

Вокруг было сыро, в кроссовках хлюпало, дождик шел часа три-четыре, оставив после себя лужи, мокрую траву и землю.

Роман провел меня по тропинке ведущей через кучи угля и подвел к забору. На стыке бетонных плит действительно стояло большое дерево, а его огромная ветка перекинулась на ту сторону…

— Видишь? — Роман показал вверх. — Листва довольно густая, если прижаться к стволу, то тебя никто не заметит. Да и не смотрит охрана в эту сторону, двор котельной огорожен, никто посторонний сюда попасть не может, а нам кочегарам они доверяют.

Возьми, пригодится, — Роман подал мне палку колбасы. — Еще неизвестно, когда тебе удастся позавтракать. Мы можем не спешить, у нас есть еще минут сорок до прихода новой смены…

— За завтрак спасибо, потом перекушу, — я засунул колбасу в карман безрукавки и в задумчивости остановился у дерева.

Ствол был больше метра в диаметре, обхватить его невозможно, дерево старое, лет сто, наверное. Даже представить трудно, как на него вскарабкаться.

В высоту оно уходило к серому небу метров на двадцать-тридцать, а первые ветки, за которые хоть как-то можно было зацепиться, появлялись метрах в пяти от земли.

Я нерешительно посмотрел на карман безрукавки. Выпить что ли, и все свои проблемы переложить на мое второе «я»?

Очень притягательно! Только что-то внутри меня говорило, что этого сейчас делать не стоит. Оборотня можно выпускать только тогда, когда уже ничто другое не поможет. Только его ли? Как там сказал Роман, — две части одного целого?

Когда же я, наконец, пойму, кто живет у меня внутри?

Роман вытащил из-под фуфайки веревку с привязанной металлической кошкой.

— В прошлый раз ты только засмеялся, увидев это приспособление, — он бросил кошку вверх, подергал, проверяя, крепко ли она зацепилась. — Давай, прощаться. Когда вернешься?

— А что я сказал в прошлый раз? — и тут же понял, что шутка неудачна. — Прощался?

— Ты сказал, что если придешь ко мне, то это значит, что тебе больше некуда податься. В общем, буду ждать. Только аккуратнее, не делай ошибок! Не оставляй следов.

— Оставляй, не оставляй, все равно меня уже все ищут, — вздохнул я, глядя вверх. — Ищут бандиты, ищет милиция…

— И куда тогда идешь? — подняв недовольно брови, поинтересовался Роман. — Поймают же…

— Может, поймают, а может, и нет, только что-то все равно надо делать, — я подергал веревку, а потом полез. — Сколь веревочке не виться, конец один — смерть…

Подниматься было совсем не просто, несмотря на то, что Роман завязал на веревке немало узлов. Руки я стер почти до крови. Держаться и ползти вверх, было невероятно трудно. Да и сил у меня осталось немного.

Как я добрался до ветки, не помню, и долго отлеживался на ней, приходя в себя и восстанавливая дыхание. Все тело ломило, мышцы дергались, а в грудной клетке колотилось о ребра сердце.

Кое-как сумел отдышаться, и тогда сбросил Роману кошку, с трудом вырвав зубья, которые глубоко впились в дерево, пробив кору. Я заметил еще несколько таких же следов рядом. Букашкин не раз уже пользовался этим аварийным выходом.

Но и как могло быть иначе? Он убил Шарика, а его никто даже не заподозрил.

Роман помахал рукой снизу и поспешил в котельную, подошло время разжигать котлы. А ему еще придется чистить топку и выносить золу. Тяжелая и грязная работа, в бытность мою слесарем мне пришлось несколько раз выполнять работу подсобника кочегара, поэтому я все хорошо представлял.

Я прополз по ветке над забором, стараясь двигаться так, чтобы меня не было заметно среди листвы, и спрыгнул в кусты, находящиеся в метрах пяти от забора. Надеясь на то, что никто на меня не смотрит через видеокамеру и не ведет запись.

Здесь было сыро, я промок насквозь, прежде чем пробрался сквозь кусты.

В кроссовках основательно хлюпало, на руках и плече добавилось много новых царапин, а моя футболка и джинсы снова превратились во что-то мятое, мокрое и грязное.

Я долго шел по пустырю до остановки и успел выйти к ней раньше, чем из-за поворота появился первый автобус. Народу в нем было немного, многие были одеты в рабочую одежду, так что я своим видом внимания к себе не привлек. На меня глянули, оценили и отвернулись, признав своим.

Денег в кармане оказалось немного, как раз хватило только на то, чтобы добраться до своей улицы. Я вылез и огляделся, улицы пусты, в окнах кое-где горел свет, люди собирались на работу.

Дворники размахивали метлами, разгоняя лужи.

Я свернул к дому и осторожно поднялся по ступеням, каждое мгновение, ожидая того, что увижу на своей лестничной площадке милицию или бандитов. Но никого не обнаружилось ни в подъезде, ни в квартире. Неужели все поверили в то, что я покинул город?

Я закрыл двери на все замки, опустил засов, и пошел в ванную.

Было тихо, где-то внизу чуть слышно звучала музыка, слышались чьи-то шаги и голоса. И мне вдруг стало легко и приятно. Появилось ощущение, что я вернулся домой из долгого и трудного похода.

Никогда не думал, что чистка зубов после двухдневного перерыва может доставить такое удовольствие!!!

Я вымылся, простирал футболку и джинсы стиральным порошком, из-за чего пришлось долго их полоскать, и повесил сушиться.

Только после этого полез с предвкушением в холодильник. К счастью, там все лежало так же, как я оставил: колбаса, батон, водка…

Я заварил свежий чай и позавтракал, задумчиво поглядывая в окно, все еще ожидая появления кого-то из тех, кому бы оказался нужен.

Но тщетно, похоже, обо мне все забыли, и бандиты и милиция. Пришлось ложиться спать, надеясь, что выспаться удастся, и мое везение и моя ненужность продлятся еще несколько часов.

Мне снова повезло, я проспал до позднего вечера. Проснувшись, выгладил уже высохшую одежду, сменил носки и трусы, переоделся во все свежее и чистое, и только тогда почувствовал себя уверенным и готовым к действию.

…Никогда не забывай о том, что воин, чьи бренные останки находятся в неряшливом состоянии, выставляется на посмешище, если труп достается в руки неприятелю…

Так учит кодекс самураев.

Я никогда об этом и не забывал.

Времена изменились, но умереть хотелось так же, как и самураи, в чистой одежде, и тщательно вымытым. Вероятно, это глупость, но это въелось мне в кровь. Не знаю почему, но раньше был уверен, что моя психическая болезнь закончиться смертью от инсульта и паралича, возможно поэтому, выходя из дома, всегда старался надевать все чистое, ожидая, как и самурай перед битвой, от будущего только смерти.

Я еще раз поел, разглядывая бутылку водки. Вот оно спасение от всех тревожных мыслей, тоски, предчувствия приближающейся беды, от отчаяния и даже от желания умереть.

Я не забывал и о том, что безрукавка, которая на мне надета, заполнена пластиковыми бутылочками со спиртом.

Роман сказал, что заменил спирт одного процентного содержания другим и сделал это, учитывая пропорцию. Я вспомнил эту фразу и задумался. Если перевести содержание спирта на водку, то количество будет равным примерно сто грамм.

Это как раз то количество, которое отключает меня с гарантией.

Интересно, какой план моего второго «я» предусматривал постоянно поддерживать опьянение долгое время, и самое главное, что оно собиралось сотворить?

Я хмыкнул, подставил стул и полез в тайник на антресоль. Роман не обманул, в нем за ножом лежала потертая видеокассета, я сунул ее в видеомагнитофон и включил телевизор.

Пришлось довольно долго прокручивать, разглядывая, как появляются и исчезают машины, и с раздражающим дерганьем двигаются их владельцы. Камера была настроена для экономии на съемку кадр в секунду.

Только когда кассета подходила к концу, я заметил знакомые лица моего одноклассника Кости и двух близнецов — наркоманов.

Качество съемки было ужасным, свет тусклым, но кое-что удавалось разглядеть. Себя я узнал сразу по фигуре и одежде. Двигался очень быстро, и движения были не совсем моими, так легко передвигаться у меня никогда не получалось.

А мое второе «я» это умело. Убивало оно, тоже надо признаться, мастерски, не делая ни одного лишнего движения.

Правда, это я уже раньше отметил для себя в своем сне…

Но, глядя на экран, я начал понимать, что это был не сон, а реальность. Мое второе «я» каким-то образом сумело освободиться от меня, даже не принимая спиртного, и отправилось на стоянку убивать. Видимо, оно это умело делать и раньше.

Я думал, что сплю или нахожусь в трансе, а на самом деле, просто исчезал, и тело уже не принадлежало мне. Вероятно, так же оно и убило Филю, я-то был твердо уверен, что его не убивал, доказывал это всем, и люди верили моей убежденности, но то, что я видел сейчас, лишало меня последней уверенности в себе.

Если мое второе «я» всегда могло освобождаться от меня во время транса и сна, то может быть и те преступления, в которых меня обвиняли еще мальчишкой, действительно, сотворил я?! Пол зашатался у меня под ногами, и я лег, продолжая глядеть на экран. Там по-прежнему показывало бой теней, дерганый, ломаный и рваный, с плохой работой оператора, в этом фильме мое второе «я» убивало моих врагов.

Похоже, эти трое чем-то его достали, если оно решило с ними расправиться.

А может, так оборотень во мне прореагировал на мои мысли?

С одной стороны это забавно. У меня сразу мелькнула мысль о том, что вряд ли стоит обижать людей. Кто знает, что за зверь у каждого из нас таится в глубине его души? Может быть, миллионы людей носят внутри себя оборотней, вампиров и другую нечисть, готовые в любой момент выпустить их из себя, даже не зная, что они это делают.

Если мое второе «я» может в любой момент захватить тело, то почему бы такое же не могло происходить с другими. Я читал о сомнамбулах, убивающих во сне. Считал это глупостью, но вот теперь задумался над тем, как я могу помешать своему второму «я»?

Сколько может человек не спать?

Врачи говорят, что примерно трех суток, потом испытуемый начинает видеть галлюцинации, примерно такие, что сейчас я разглядывал на экране.

Только к несчастью я знал, что это реальность.

Несмотря на плохое качество съемки, все мной виденное все больше походило на кадры из фантастического боевика. Не может человек так быстро двигаться и высоко прыгать. В съемках фильмов для таких эпизодов используются невидимые тросы, лонжи, чтобы достичь подобного эффекта. Мог ли обычный человек прыгать так высоко без них или других технических приспособления? Думаю, вряд ли…

А вот мое второе «я» могло, хоть и использовало для этого мое слабое не мускулистое тело. Откуда же оно брало силу для такого?

На экране я видел оборотня. Только наблюдал-то за самим собой, точнее за своим телом, в которое что-то вселилось. И это что-то умело и быстро убило всех троих моих недругов. Жуткое зрелище, особенно последний кадр, когда мое тело не останавливаясь, перемахнуло через трехметровый забор…

Ну, не может так человек двигаться! А оборотень? Я вздохнул, и пошел на кухню. Не включая света, поужинал, продолжая размышлять над увиденным. Всегда мечтал познакомиться с моим вторым «я». Увидеть, что это такое, и возможно понять.

И вот мечта идиота исполнилась. Только как теперь жить с этим новым знанием? И стоит ли?

Свет на кухне я не включал на всякий случай из предосторожности, вдруг за домом следят. Сам, как ни вглядывался в темноту, ничего не мог рассмотреть.

Когда сумрак стал бесповоротно густым и непроницаемым, включились уличные фонари, заливая неестественным блеском вытертый тысячами ног асфальт, покрывая его черными тенями. Но даже сейчас я никого не разглядел, пусто было на улице, только одинокий ветер таскал лохмотья разноцветной бумаги-остатки упаковки от мороженого.

Посидев еще немного, вернулся в комнату, вырвал пленку из кассеты и сжег над газовой плитой.

Очень хотелось оставить свидетельство того, что я не один в своем теле, но в наше просвещенное время, когда никто ни во что не верит, это могло только испортить мне жизнь. Например, послужить доказательством того, что этих троих на автостоянке убил я.

А кто их убил? Я задумался, потом надел на себя безрукавку.

Мне определенно нужен совет, или еще одно знание, которое примирит меня с самим собой.

Я подошел к окну в спальне, предварительно убрав засов с двери, чтобы в случае чего можно было вернуться домой традиционным способом, открыв замок ключом.

Окно выходило в глухой двор, но главным его достоинством было в том, что в метре за углом висела проржавевшая за многие годы своего существования пожарная лестница.

Добраться до нее с подоконника было можно, хоть и очень рискованно. Если сорвешься, то придется падать метров пятнадцать, а внизу ожидает твердый асфальт.

Когда-то это было моим аварийным выходом. В пятнадцать лет мне легко удавалось преодолеть этот метр, возможно, потому что не верил в свою смерть, точнее в ее будничность и простоту. Тогда мне казалось, что умереть я только могу, как в кино, под громкую бравурную музыку и свист пуль, поднимая бойцов в атаку…

Я использовал этот выход всего пару раз, но ни разу не пробовал добраться до лестницы ночью.

Тут главное, ничего не бояться, и знать, куда ставить ногу. Если поставить ногу на то место, где когда-то отломился и выпал кирпич, а рукой ухватиться за металлический штырь, неизвестно для чего вбитый строителями в стену, то можно дотянуться до двух огромных гвоздей, которые когда-то поддерживали странную металлическую конструкцию непонятного назначения.

Она давно обветшала, проржавела, и я лет десять тому назад сбросил вниз, а крепкие строительные гвозди остались.

Для второй ноги тоже имелась небольшая выбоина, на которую требовалось ее поставить, и ты уже находился за окном. Теперь надо было аккуратно одной рукой закрыть окно, чтобы никто не понял, как ты ушел, а дальше совсем просто: держась за угол, перекидываешь ногу и ставишь ее на лестницу.

Потом остается только перехватиться руками, перенести вторую ногу, и вот ты уже на лестнице.

Я проделал этот путь в своей памяти и решил, что смогу проделать его и наяву. Все равно другого способа покинуть квартиру незамеченным, у меня нет. Не может быть удача такой постоянной…

Она, как все женщины, непостоянна, только поманит и тут же исчезнет. Наверняка меня ждет на улице засада. Я не знаю, откуда у меня появилась эта мысль. Вероятно, сработала интуиция.

На улице чернела ночь, хоть время было около десяти. К сожалению, пришел уже сентябрь, а лето с почти бесконечным днем незаметно для меня исчезло, растворилось в кошмаре, именуемым моей жизнью.

Уже начинается осень, время дождей, серости и тумана.

Я открыл окно, протянул руку, дотянулся до штыря и, крепко ухватившись за него, вытянул ногу. Выемка в кирпичной стене оказалась на своем месте. Большая часть моего тела оказалась на улице в теплых сумерках, пахнущих пряной листвой.

Память меня не подвела, все оставалось на своих местах, очень медленно и осторожно я добрался до пожарной лестницы. Только уцепившись за нее руками, я облегченно вздохнул. Как бы и что бы я ни говорил о своей готовности к смерти, но умирать вот так глупо, мне определенно не хотелось.

Пожарная лестница обрывалась примерно в трех метрах над землей, мне пришлось повиснуть на руках, и какое-то время болтаться в воздухе. Я ничего не видел под ногами в темноте, и поэтому долго не решался отпустить перекладину.

А вдруг за эти прошедшие десять лет расстояние стало не три метра, а пять? Тогда я отобью себе ноги, а может и кое-что еще…

Приземлился я довольно шумно, на ногах не удержался и покатился по асфальту, надеясь на то, что ничего не случиться с пластмассовыми бутылочками в карманах безрукавки.

Они не должны были разбиться, а раздавить я их не мог, не хватило бы веса.

Я встал, отряхнулся, одновременно принюхиваясь и прислушиваясь. Было тихо. В доме слышались обычные звуки, кто-то смотрел телевизор, кто-то слушал музыку, а кто-то выяснял отношения. Все было, как всегда, никто меня не услышал. С емкостями, спрятанными в безрукавку, тоже ничего не случилось.

Теперь осталось только выйти из двора незамеченным, он был глухим, из него вела небольшая арка, проход, обычно наглухо перекрытый металлическими воротами с тяжелым висячим замком.

Даже не знаю, кто закрыл эти ворота. Вероятнее всего ЖЭК, потому что во двор выходила дверь подвала, в котором я никогда не бывал.

Замок на ворота повесили самый простой и дешевый, он висел на цепи, и при желании его можно было втащить внутрь прохода и открыть гвоздем. Так когда-то и делал.

Я замер, прислушиваясь к звукам в переулке возле железных ворот, осторожно вытянул цепь и открыл замок, припасенным куском проволоки. Потом, придерживая створку, выскользнул из двора.

Прижавшись к стене, долго изучал обстановку, отмечая для себя машины, людей и тени. Только убедившись, что ничего подозрительного не слышу и не замечаю, я вернул цепь и замок на место.

Крадучись, добрался до кустов, и еще раз осмотрелся на всякий случай. Чутье, осторожность и интуиция меня не подвели, в метрах тридцати от дома я увидел темную иномарку, поставленную так, чтобы из нее хорошо просматривался мой подъезд, в то время как сама машина находилась в глубокой тени.

Кто-то хорошо разбирался в маскировке, фонарь рядом не горел, вероятнее всего его разбили. Черное в ночи не увидишь. Я заметил автомобиль только потому, что кто-то в салоне закурил. Красная точка сигареты была хорошо видна, к тому же освещалось еще часть лица.

— Ну что ж, могу только надеяться, что вы ждете не меня, — пробормотал я. — А в машине сидят влюбленные, курят и целуются. Но проверять это не буду. В моей ситуации лучше быть зайцем, чем тигром.

Я прокрался вдоль кустов к следующему дому и, выбрав момент, заскочил в подъезд. Выбрал не очень правильное слово, просто прислушался к себе и побежал. Что услышал в себе или не услышал…

Дальше было совсем просто, из подвала через окно я выбрался на соседнюю улицу.

Не знаю, заметил ли кто меня, но если даже и заметил, то уже можно было не ловить. Это мой двор, моя улица и мой дом. Еще мальчишкой я умудрялся прятаться так, что меня никто не мог найти, сейчас можно даже и не пытаться, стал еще хитрее.

Я свернул в один проходной двор, из него вышел во второй, а оттуда уже на всякий случай, чем по необходимости, выбрался в третий. В нем существовал тайный лаз, известный только мальчишкам из нашего двора. Если перелезть через забор, то окажешься в узком не больше метра проулке, между двумя домами.

Здесь за проржавелым мусорным баком находилась маленькая железная дверь, которая выводила в подвал, из которого можно выбраться на следующую улицу.

Она была небольшой и плохо освещенной, но вела именно туда, куда мне было нужно.

Я прокрался в тени больших деревьев и оказался позади небольшого здания.

Это и был спортзал, в котором когда-то занимался каратэ, и поэтому мне этот путь был так хорошо известен. Пришел я сюда с единственной целью, поговорить с человеком, который когда-то был моим тренером.

Он должен меня понять. Я всегда его считал настоящим воином и хорошим человеком, скупым на слова, но многое понимающим в жизни. Этот человек научил меня многому и в первую очередь терпению. Это не наша философия, а азиатская.

И главное в ней двигаться маленькими шажками, и тогда легко пройти самый длинный путь. Потому что важен не результат, а сама дорога.

Бегущему, могу сказать одно, жизнь — не трасса для забега.

Венок, увитый черной лентой, возложат всем — тому, кто опоздал, как и тому, кто умер раньше, чем смог понять, что некуда спешить.

Именно благодаря этому человеку, его философии, я жив сегодня, он дал мне силу и веру, помогающие жить.

Он говорил: «Все трудно. Но сделай маленький шажок, завтра другой и, в конце концов, дойдешь до любой цели.

Тебе плохо? Но это сегодня, завтра станет чуть легче. Без боли не бывает прозрения, без нее никто не получит силу и мудрость. Только она заставляет нас двигаться. Нам нужен стимул. А стимулом греки называли заостренную палку, которую втыкали ослу в зад, чтобы заставить его двигаться вперед. Поверь, для осла это было болезненно». В нашей стране из-за разных пертурбаций была потеряна философия жизни, помогающая спокойно принимать перемены, боль и неприятности. Мы вообще многое потеряли, строя нежизнеспособный общественный строй.

Не признавая эволюции, веря в революцию. Яростно крича и убивая всех несогласных, а заодно мудрых и понимающих. Наши предки оставляли за собой пепелища и братские могилы. Пока не пришло время строить.

Вот тогда и оказалось, что мы умеем только убивать и умирать, а для того чтобы строить и жить, нужна совсем другая вера. А она была потеряна, как прежний путь, поэтому нам — их потомкам приходится искать утешение в чужой философии.

А то, что пытаются перекроить на ходу и как-то спешно приспособить, оказывается нежизнеспособным.

Моисей водил евреев по пустыне сорок лет, пока не умер последний родившийся в рабстве, только тогда он повел их в землю обетованную. И первое, что сделал — дал веру, позволяющую строить и жить. Нас же водили семьдесят с лишним лет по кругу, сжигая леса, строя временные бараки вместо домов. Тут я остановился и задумался. А ведь действительно…

Мы же двигались не к цели, потому что цель это ряд последовательных шагов в нужном направлении. Нет, мы топтались по кругу, выжидая время. Шаг вперед, два шага назад…

А ждали мы день, который должен был все изменить в одно мгновенье, то есть чуда.

А когда прошли все предполагаемые сроки, и ничего не произошло, все растерялись…

Я даже рассмеялся от неожиданных и ненужных сейчас мыслей.

Мало у меня проблем, чтобы еще задумываться над судьбой страны? Меня ищут бандиты и милиция, чтобы выяснить, кто же это убивает, потому что догадываются, что к этому имею какое-то отношение я.

И на самом деле убивает мое второе «я», используя наше совместное тело, только оно потом скрывается в глубине, а мне приходится разгребать то, что оно оставило. В этот раз все будет иначе, прятаться, стану я, а оно само пусть решает наши проблемы.

Все, как говорила сестра, она ни в чем не ошиблась, даже когда уверенно сказала, что рядом со мной кто-то есть.

И действительно, оказалось, что мне помогает Роман…

Осталось понять, кто же скрывается во мне.

Я шел не за утешением к своему тренеру, а за пониманием, как к мудрецу.

Много людей и до меня жило на этой земле, и думаю, что хотя бы у одного человека имелись такие же проблемы, как у меня.

Не зря же мифы и сказания рассказывают об оборотнях, демонах и бесов, которые вселяются в людей. Что-то выходит, существует такое, что не могут объяснить наши ученые-материалисты?

Николай Васильевич — мой тренер читал много, и в его чтении существовала определенная система, понять которую было невозможно непосвященному. Конечно, больше всего он увлекался восточной философией, несмотря на то, что давно находился на пенсии, и занятий по боевым единоборствам больше не проводил. Но знания и здравый ум у него должны были остаться, а это мне и нужно было от него.

Как мне рассказывал один мой товарищ, когда-то ходивший на занятия вместе со мной, что старик по-прежнему приходит в спортзал раз в неделю по просьбе своих учеников, чтобы посмотреть, как проходят занятия, и подсказать, если нужно.

Сегодня как раз такой день, если я ничего не перепутал. И если старик все еще жив и ходит, я его увижу. Надеюсь, что он не впал в старческий маразм, и сможет мне хоть что-то объяснить, или дать ссылки на книги, в которых я смогу найти объяснения…

Может быть, в древних индийских ведах, или у китайских мудрецов уже рассматривалась эта проблема, и найдено решение?

А мне нужно это знать. Что сделать, чтобы из нас двоих, остался кто-то один. Пусть даже это буду не я.

Из окон спортзала шел свет, изнутри слышался шум обычной тренировки.

Я не пошел к парадной двери спортзала, потому что обычно во время занятий она закрыта на засов, а из-за тренировочного шума никто не услышит стук.

Я зашел со двора, где находилась маленькая деревянная дверь, которая тоже закрывалась, но у нее имелся секрет. Его знали многие ученики, особенно те, кто всегда опаздывал, как я. Если полотно двери приподнять определенным образом, то язычок замка выскакивал из своего гнезда, и дверь открывалась.

Я так и поступил, с благодарностью думая о тех, кто когда-то это придумал, и с тех пор не исправляет этот дверной дефект.

Я вошел и низко поклонился, отдавая уважение зданию, скорее по выработанной когда-то привычке, чем из настоящего почтения. Прошел по коридору мимо пустых бытовок и заглянул в зал.

Занятия шли полным ходом, Николай Васильевич сидел на матах недалеко от меня в позе лотоса. Глаза его были закрыты, руки сложены на коленях, похоже, он занимался медитацией.

…Ты никогда не сможешь совершить подвиг, если будешь следить за ходом сражения. Только тогда достигнешь многого, когда, не обращая внимания на окружающее, станешь биться отчаянно, как бешенный…

…Ты сможешь понять своего противника только тогда, когда научишься заглядывать в самого себя, в свою истинную суть…

Заглядывать в себя учит нас кодекс самураев.