Мертвый ноль

– Люди, которые помнили его стихи наизусть, тоже сгорели? – ужаснулся Малдо.

– Такого исхода многие опасались, но, к счастью, все-таки нет. Грисса Шумара не был кровожаден. Просто люди сперва постепенно и незаметно, а потом все стремительней стали забывать его стихи. В том числе признанные знатоки поэзии с профессиональной памятью, способной вместить не одну дюжину томов. Единственное, что в итоге уцелело – несколько любительских переводов на иррашийский язык. Но иррашийский язык, как вам обоим, полагаю, известно, был создан специально для торговых операций и деловых переговоров; переводить на него поэзию – задача, скажем так, нетривиальная. Неудивительно, что неизвестный переводчик не справился. Сохранившиеся переводы сделаны настолько грубо и неумело, что составить по ним хотя бы приблизительное представление о характере творчества Гриссы Шумары и особенностях его поэтического языка не представляется возможным. Это одна из самых печальных утрат за всю историю угуландской литературы. Особенно досадно, что в основе его лежит обычное суеверное заблуждение, недостойное творца такого масштаба. Все-таки невежество – первопричина всех бед.

– Ну, пока существует возможность построить Мост Времени, ничего не пропало, – легкомысленно заметил я.

– Да, я тоже так думаю, – согласился мой друг. – И уже составил список лакун в истории литературы, которые можно будет закрыть, когда я освою этот прием. Грисса Шумара там значится первым номером. С кого еще и начинать.

– Вот для чего на самом деле Древние изобретали Мост Времени. Все наши магические амбиции вместе взятые на фоне лакун в истории литературы – полная ерунда.

У сэра Шурфа Лонли-Локли есть одно воистину удивительное свойство: когда он не желает распознавать сарказм собеседника, он его не распознает, хоть стреляй. Вот и сейчас хладнокровно кивнул:

– Да, для серьезного исследователя этот метод действительно неоценим.

– Кто дрыхнет до полудня, пропускает все самое интересное, – сказал Мелифаро.

Его лоохи, расшитое позолоченными блестками, так невыносимо сверкало на солнце, что мне пришлось невежливо отвернуться от гостя, заявившегося ко мне с початым кувшином камры, пирогом от мадам Жижинды и свежайшими новостями из Дома у Моста. Говорю же, ближние постоянно меня подкармливают, хотя я не то чтобы бедствую. Впрочем, подозреваю, дело не в их щедрости и даже не в моем специфическом сиротском обаянии, а в крыше Мохнатого дома. Всех тянет сюда, как магнитом. Но ежедневно приходить в гости без всякого повода даже не слишком строго воспитанным людям в какой-то момент становится неловко. А пирог – вполне себе повод. Универсальный, на все случаи жизни повод – горячий пирог.

– Не все, а примерно четверть, – возразил я. – По моим наблюдениям, интересные события обычно бывают более-менее равномерно распределены по всему дню. Поэтому каждый, кто бодрствует не круглосуточно, пропускает четверть самого интересного, вне зависимости от того, когда предпочитает ложиться и вставать.

Мелифаро обычно довольно непросто сбить с толку, но мне это удалось. Он растерянно умолк примерно на две секунды. Блестящий результат: как если бы обычный человек полчаса потрясенно молчал.

– В последнее время ты стал совершенно невыносимым занудой, – наконец сказал он. – Кто тебя укусил?

Я задумался. Наконец честно ответил:

– Да хрен его знает, кто именно. Вокруг полно разных зубастых типов, за всеми не уследишь. Ты лучше рассказывай, что там у вас случилось. Какое такое «самое интересное» я пропустил?

– Первое пришествие новой начальницы Столичной полиции.

– Ого. Ее так быстро назначили? Бубутино прошение об отставке, насколько я знаю, попало к Королю только позавчера. Он, конечно, давно уже в курсе, но никаких действий в этой связи не предпринимал. Как и все мы, был совершенно уверен, что чары вот-вот рассеются, и Бубута вернется назад.

– Ну да. А по закону, кресло начальника Столичной полиции не должно пустовать вообще ни минуты. Сперва следует выбирать преемника, а уже потом отправлять в отставку действующего начальника. Так что не «быстро назначили», а, наоборот, слишком долго возились. Вчера леди Умата сдавала дела в замке Анмокари, а сегодня заявилась в Управление Полного Порядка. И первым делом пришла к нам знакомиться. Поблагодарить за помощь, которую мы все это время оказывали полиции, выразить надежду, что так будет и впредь; в общем, все, что на ее месте сказал бы любой достаточно вежливый человек. И – вот сейчас ты начнешь рыдать, что все пропустил! – принесла нам торт. Сама испекла. Говорит, по прабабкиному рецепту. А прабабка у леди была не простая, а настоящая лесная колдунья. Последствия налицо.

– То есть торт был отравленный? – обрадовался я.

– Наверняка, – кивнул Мелифаро. – Нашпигован каким-нибудь приворотным зельем по самые ягоды на завитках. Потому что за последнюю пару кусков мы только каким-то чудом не передрались. К тому явно шло. Но наш начальник, сам знаешь, бывший наемный убийца. Страшный человек, ловкач и интриган. Завладел тарелкой, сказал: «Надо оставить сэру Максу…»

– Так и сказал?! – изумился я.

Джуффин, конечно, до сих пор меня опекает, даже не столько по старой привычке, сколько потому, что за несколько лет моего отсутствия убедился, что второго такого карточного партнера ему вовек не сыскать, а значит, меня надо беречь, как наследного принца, по какому-то печальному недоразумению родившегося стеклянным. Но так далеко его забота обо мне еще никогда не заходила.

Впрочем, как выяснилось, и сейчас не зашла.

– Пока мы наперебой возмущенно орали, что ты все проспал и сам виноват, шеф отправил твою долю в рот и сказал: «Пожалуй, вы правы, сэр Макс перебьется». Кофа в сердцах чуть в отставку не подал. Но начальница полиции быстро его утихомирила, пообещав испечь еще один торт в самое ближайшее время. Она – просто отличная! Я как-то даже не ожидал. Похоже, Король решил разом компенсировать нам все страдания от многолетнего сотрудничества с Бубутой, когда ее назначал.

– Смотрю, эта ловкая леди без труда подобрала ключи к вашим сердцам, – усмехнулся я.

– Ну почему без труда. Испечь такой торт вряд ли просто. Подозреваю, не меньше трех часов возни.

– Удивительно, что до нее никто не догадался, как легко купить с потрохами весь Тайный Сыск. Всего один торт по рецепту лесной колдуньи, плюс обещание однажды повторить удовольствие, и все у ее ног. Даже хорошо, что я проспал процесс циничного подкупа. Пусть у этой подлизы будет хотя бы один тайный враг.

– Да какой из тебя, к лешему, тайный враг, – отмахнулся Мелифаро. – Ты враждовать не умеешь. Только дружить и убивать. К тому же, она в твоем вкусе. В смысле, нос – как три моих.

Ну, предположим, не три, а максимум два с половиной. Это было первое, о чем я подумал, когда столкнулся с леди Кайреной Уматой в коридоре Дома у Моста.

Ни на секунду не сомневаюсь, что наше якобы случайное столкновение было тщательно спланировано самой леди Кайреной. И очень ей за это благодарен, потому что если бы не ее находчивость, я бы еще несколько дней разрывался между любопытством и нежеланием специально идти с ней знакомиться. Я все эти официальные представления и расшаркивания терпеть не могу.

Второе, о чем я подумал: в роли полицейской начальницы эта леди смотрится очень забавно. Миниатюрная, изящная, с пышной копной рыжеватых волос, огромными голубыми глазами и маленьким, по-детски пухлым ртом, она выглядела бы хорошенькой куклой, если бы не роскошный породистый нос, который, при всей моей завистливой страсти к здоровенным носам, даже на мой вкус был несколько великоват для ее небольшого аккуратного лица.

Третье, о чем я подумал: похоже, она неплохая колдунья. Не из ряда вон выходящая, но вполне ничего. Могущественных людей я сразу распознаю, не прикладывая никаких специальных усилий, просто чувствую их силу так же ясно и недвусмысленно, как жар солнечных лучей, ветер или дождь.

Больше ничего я подумать не успел, потому что столкнувшаяся со мной милая леди воскликнула: «Вот черт!» – и я натурально впал в ступор. Ничего подобного она, по идее, сказать не могла. «Черт» это мое и только мое ругательство, притащенное сюда из другой реальности и совершенно иного культурного контекста. Здесь и чертей-то нет.

В конечном итоге я не нашел ничего лучшего, чем адресовать ей вопрос, который уже столько раз слышал от окружающих, что перестал на него отвечать:

– Кто такой черт?

– Понятия не имею, – честно призналась она. – Сэр Трикки Лай так ругается, и мне сразу же на язык прилипло, я легко подцепляю чужие словечки. А это такое кроткое и выразительное! Но его точного значения сэр Трикки сам толком не знает, говорит, вроде, ничего особенно неприличного, но лучше спросить сэра Макса. А сэр Макс это, если я правильно понимаю, вы. Круг замкнулся. Поэтому объясните мне, пожалуйста, кто такой черт.

– Что-то вроде демона, – сказал я. – Такой смешной злопакостный демон, с рогами. Но, в отличие от остальных демонов, вымышленный. Насколько мне известно, на самом деле, никаких чертей нет.

– Так даже лучше, – совершенно серьезно заметила леди Кайрена Умата. – Некому обижаться, что бранятся его именем, я имею в виду.

…Неудивительно, что после такого удачного знакомства я вошел в зал общей работы с восторженным воплем: «Какая славная леди эта новая начальница Столичной полиции!» И первые полчаса ни о чем, кроме своих впечатлений не желал говорить.

Но после прогулки на Темную Сторону с очередной компанией новичков, любезно усаженных на мой загривок Джуффином, чтобы я не слишком скучал в те счастливые дни, когда ничего особо занимательного, включая чужие страшные сны, в столице Соединенного Королевства не происходит, носатая полицейская начальница предсказуемо вылетела у меня из головы. Рассеянных балбесов вроде меня очаровывать не то чтобы вовсе бесполезно, просто всякий раз придется начинать заново. Практически с мертвого нуля.

Что касается скорого приезда шиншийского халифа со свитой, о нем я вспоминал еще реже, чем о леди Кайрене Умате – просто потому, что халиф не ходит по коридорам Дома у Моста и, соответственно, никогда не попадается мне навстречу. Большая ошибка с его стороны.

В любом случае, грядущий визит шиншийцев был не моей заботой. Я настолько не специалист по дипломатическим переговорам, насколько это вообще возможно. Хотя бы от этого несчастья судьба меня уберегла.

А когда сэр Джуффин Халли собрал специальное совещание, чтобы морально и технически подготовить сотрудников Тайного Сыска к неприятностям, которые должны были начаться буквально послезавтра, как только две с половиной дюжины кораблей великого халифа Мураны Кутай Ан-Арумы пришвартуются на специальном Королевском причале, предназначенном для особо почетных гостей, я его цинично проспал. Не то чтобы намеренно, просто так получилось, что предыдущую ночь я провел несколько более насыщенно, чем требуется человеку, планирующему бодро вскочить поутру.

Поэтому я не бодро вскочил, а меланхолично выполз из-под одеяла, причем только после полудня. Понял, что эпохальное совещание прошло без меня, и испытал в этой связи великое множество разнообразных эмоций – от искренней благодарности, что шеф не стал поднимать меня силой, до почти самой настоящей досады, что без меня легко обошлись. Это почему-то всегда чертовски обидно, хотя здорово упрощает жизнь.

– Извини, что проспал. Не понимаю, почему ты до сих пор не выгнал меня взашей, к Темным Магистрам, – сказал я Джуффину, который вместо того, чтобы откусить мне голову за почти четырехчасовое опоздание, сразу потащил меня завтракать. Ну или обедать. С моим режимом дня хрен поймешь.

– Да я бы с радостью, – заверил меня шеф Тайного Сыска. – Однако Темные Магистры решительно против, и их можно понять. Поэтому, если тебе так уж приспичило, сам к ним добирайся. В этом деле я тебе не помощник, извини.

– Ничего, – великодушно откликнулся я. – Меня и здесь неплохо кормят. Как-нибудь обойдусь.

– На самом деле я даже рад, что ты проспал, – признался Джуффин. – Сперва собирался тебя разбудить, но вовремя сообразил, что силой тащить на совещание человека, способного за пять минут выпить заказанную на всех камру, отобрать у коллег бутерброды, сорвать начало моего выступления громогласными сетованиями на свою злую судьбу, а потом мирно уснуть в кресле и все пропустить как минимум нерационально. Тем более, что халиф с придворными – явно не твоя забота. Они наяву к нам заявятся. И совершенно точно не для того, чтобы гулять по Темной Стороне. Но если кому-нибудь из его свиты вдруг взбредет в голову наслать на нас пару-тройку древних кейифайских проклятий, я тебя сразу же позову.

– Думаешь, я умею снимать древние кейифайские проклятия?

– Заранее в этом уверен. Уандукские ученые вполне убедительно доказали, что избавиться от них абсолютно невозможно. Наши не столь безапелляционны, но только потому, что совершенно не разбираются в этом вопросе. А значит, можно не сомневаться, что древние кейифайские проклятия – твоя специализация. Но шансы выяснить это на практике, боюсь, невелики. Если верить авторитетным источникам, чтобы качественно наложить настоящее неисцелимое кейифайское проклятие, требуется примерно год регулярных усилий в непосредственной близости от объекта; желательно, чтобы расстояние не превышало полутора миль. А наши гости так надолго не задержатся. Максимум – до конца зимы.

– Аж до конца зимы? – пригорюнился я. – А она едва начаться успела. Бедный Кофа!

– Почему это «бедный»? – удивился шеф.

– Он говорил, что терпеть не может шиншийских принцесс. Даже в отпуск удрать собирался – куда-нибудь, где их нет. Удивительно, кстати, что передумал. Он был настроен довольно решительно.

– Да ничего удивительного, – отмахнулся Джуффин. – Кофина неприязнь к принцессам прекрасно уравновешивается его любовью к шиншийским пряностям, которые везут нам в подарок, чтобы отблагодарить за гостеприимство. Ну как «нам» – Королю. Но с Кофиными связями при Дворе получить доступ к заветным сундукам легче легкого. Уверен, в его кухонных шкафах уже расчищено место под будущую добычу… А ты-то чему так радуешься? Кофа, при всех его несомненных достоинствах, не любитель устраивать дружеские пирушки у себя на дому.

– И не надо. Если Кофа добудет шиншийские пряности, значит, моим соседям тоже что-нибудь перепадет. Вернее, соседке. Любовь творит чудеса. Даже вообразить страшно, как будут сочетаться шиншийские пряности с блюдами традиционной урдерской кухни; лично я заранее содрогаюсь, предвкушая эту жуть. Но все к лучшему: наконец-то от них разбегутся клиенты, и можно будет снова ужинать там по-домашнему за абсолютно пустым столом, как в старые времена, когда «Свет Саллари» только открылся, и о нем еще почти никто не прознал.

– На твоем месте я бы не слишком на это рассчитывал, – усмехнулся Джуффин. – Испортить еду шиншийскими пряностями не удастся не только твоим соседям, а даже Королевским поварам. Кстати о Королевских поварах, у меня хорошая новость: тебе не придется маяться на приеме по случаю прибытия великого халифа. Согласно регламенту, на встрече такого уровня должны присутствовать все государственные чиновники высшего ранга, кроме больных и выполняющих работу четырех первых степеней срочности. Но Его Величество просил передать, что согласен официально присвоить первую степень срочности любому делу, которым ты соблаговолишь заняться во время приема. Включая послеобеденный сон.

– Спасибо! – просиял я. Но тут же нахмурился: – Погоди, это, получается, у меня настолько ужасная репутация, что Король стесняется показывать такое сокровище своим гостям? Когда я успел ее заработать? И, главное, как?!

– Просто Его Величество разбирается в людях. И, зная тебя не первый день, прекрасно понимает, что два часа в тронном зале, а потом еще четыре за столом ты просто не высидишь. Особенно если из развлечений будут только бессмысленные светские разговоры и две дюжины перемен блюд. Уже через час ты заскучаешь и начнешь мечтать о какой-нибудь катастрофе, которая положит конец этой тоске. А значит, через час с четвертью она неизбежно наступит.

– Боюсь, Король меня несколько переоценивает, – растерянно сказал я.

– Есть немного, – легко согласился Джуффин. – Не удивлюсь, если катастрофы придется ждать до позднего вечера, а то и вовсе до середины зимы, ты иногда бываешь на диво нерасторопен. Но проверять это на практике я бы, пожалуй, не стал. Во всяком случае, не прямо во время приема шиншийского халифа. Он-то в чем виноват?

– По идее, это вообще не наша работа, – сказала леди Кекки Туотли. – Чтобы натворить бед по ведомству Тайного Сыска, шиншийской делегации сперва пришлось бы… ну, даже не знаю, может, на какие-нибудь курсы магии для начинающих с полгодика походить?

– Во-первых, в Уандуке тоже практикуют магию, – ответил ей Нумминорих. – Совсем не такую, как у нас, но тем интересней. Во-вторых, среди придворных халифа вполне может оказаться кто-то настолько шустрый, что и нашей быстро выучится. В-третьих, шиншийцам вообще не обязательно самим что-то делать, достаточно, чтобы на них кто-нибудь напал. Короче говоря, в любой момент может случиться что-нибудь интересное, надо сохранять оптимизм!

Лично у меня высказанные им предположения вызывали не столько оптимизм, сколько панику. Но я благоразумно промолчал. Не следует вот так сразу грубо наступать на горло чужой мечте. Особенно когда рядом сидит сэр Кофа Йох: у него это обычно получается гораздо лучше. Практический опыт – великая вещь.

– На что-то по-настоящему интересное я бы не особо рассчитывал, – сказал он Нумминориху. – Шиншийцы слишком ленивы, чтобы вот так, с порога, начать околдовывать мирное население города, куда приехали поглазеть на достопримечательности. И могущественный враг у них пока только один на все Соединенное Королевство, да и тот – я. Впрочем, дня два-три спустя ко мне наверняка присоединятся служащие Канцелярии Забот о Делах Мира, весь личный состав Столичной полиции и некоторые горожане – те, кому посчастливится лично столкнуться с принцессами, вышедшими погулять. Но предстоящую нам возню с шиншийскими хулиганками особо увлекательным развлечением не назовешь.

– А по-моему, это весело, – подал голос Мелифаро, оторвавшись от задачки, которую вызвался решить на спор с Базилио и, судя по озадаченному выражению лица, постепенно начал об этом жалеть. – Полный город пьяных девчонок, за ними гоняются полицейские, а догнав, пытаются поцеловать. И посреди всего этого Трикки, выскочивший на улицу прямо в чем спал, ласково повторяет: «Нет, мальчики, все не так, у вас сейчас другая задача».

– А рядом с ним, как ты выражаешься, «посреди всего этого», мы с тобой, – мрачно заметил Кофа. – Лично мне совсем не смешно.

Этим вечером Тайный Сыск практически в полном составе, то есть без Джуффина, не совсем безосновательно полагающего, будто его присутствие может испортить любую вечеринку, превратив ее в совещание, и Луукфи Пэнца, всем на свете компаниям предпочитающего общество буривухов из Большого Архива, собрался у меня на крыше. Вроде бы зашли без особого повода, просто так, выпить и поболтать. Но особый повод, конечно же, подразумевался: всем было ясно, что мы пользуемся возможностью приятно провести последний спокойный вечер этого года, пока нам на голову не свалилась шиншийская делегация, включая двести тридцать семь буйных принцесс. Да и все остальные высокие гости еще неизвестно какими окажутся. Возможно, великий халиф Мурана Кутай Ан-Арума тоже любит грабить торговцев на рынках и затевать драки в трактирах, просто дома поневоле держит себя в руках, а у нас соблаговолит расслабиться.

Вот, кстати, будет смеху, если это и правда так.

– Так вы в отпуск и не удрали, – сказал я Кофе. – А ведь грозились. И теоретически могли. Шеф бы этому не обрадовался, но вряд ли стал бы препятствовать. Сколько себя помню, столько он вас уговаривает по-человечески отдохнуть.

– Да мог бы, конечно, – вздохнул Кофа. – Просто как-то некрасиво бросать Кайрену. Она совсем недавно вступила в должность, толком еще не освоилась, и вдруг такой форс-мажор. Трикки, при всех его достоинствах, ей тут плохой помощник, потому что сам такой же неопытный в этих делах. Он, в отличие от меня, о шиншийских традициях вообще ничего не знает. Максимум – книжку какую-нибудь прочитал. В общем, от треклятых принцесс мне теперь никуда не деться. А им – от меня.

Последняя фраза прозвучала угрожающе и одновременно так жизнерадостно, что я вдруг понял: да у Кофы уже руки чешутся взяться за этих девиц и стать первым в мире служителем закона, который сможет призвать их к порядку. А что маскирует свой азарт раздраженным ворчанием – ну так у каждого своя любимая роль.

Мелифаро между тем подозвал к себе Базилио и сунул ей под нос самопишущую табличку.

– Это уже самое настоящее жульничество, – сказал он. – Я сперва думал, ты что-то перепутала, записывая условия, а потом понял, это просто одна из якобы остроумных задачек, вышедших из моды еще в начале Смутных Времен, где под каждую нужно изобретать новую математическую систему, в рамках которой этот ужас можно решить. Насколько я помню из университетского курса, в то время изобрели чуть ли не полторы тысячи разных новых математик, но практического толку от них не было никакого, разве только студентов с ума сводить.

– Не сводить с ума, а его развивать, – возразила Базилио, которая, конечно, обладает ангельским характером и безразмерным сердцем, но за свои высокие математические идеалы будет, если понадобится, сражаться со всем Миром до победного конца.

– Со своим умом делай что хочешь, – огрызнулся Мелифаро. – Хоть развивай, хоть обратно потом завивай, дело хозяйское. А на спор такие задачки никому больше решать не предлагай. Потому что это нечестно: объективно, по законам логики, задача не имеет решения. А субъективное мнение, оно же придурь обыкновенная, у каждого свое.

– Так ты не решил? – торжествующе воскликнула Базилио.

Ее радость можно понять. Сэр Мелифаро такой специальный блистательный тип, которого почему-то сразу хочется победить в каком-нибудь споре. Или не в споре, а в драке. Или съесть на полпирога больше, или первым усесться в кресло. Любая победа сойдет.

Вот и сейчас он снисходительно ухмыльнулся:

– Обойдешься. Я так рассердился, что придумал сразу две математики: одну просто дурацкую, специально для решения этой задачи, и вторую, доказывающую невозможность существования первой. Чтобы закрыть этот вопрос раз и навсегда.

– Ой как красиво! – восхитилась Базилио, уткнувшись в табличку.

Говорю же, у нашего бывшего чудовища ангельский характер. Любому нормальному человеку на ее месте захотелось бы сперва двинуть этому гению в глаз, а уже потом разбираться с его великими открытиями, да и то только ради того, чтобы их убедительно раскритиковать.

– Сборище буйнопомешанных, – ласково сказала им Кекки, чрезвычайно удачно озвучив мое собственное мнение по этому вопросу. И, помолчав, вдруг добавила: – Как же я вас всех люблю!

– Представляешь, – сообщил я ей драматическим шепотом, – та же беда.

– Всех сразу?! Хуже кейифайев, честное слово, – укоризненно покачал головой Мелифаро. И сам же первым заржал.

Вопреки популярной и крайне утешительной для меня самого легенде, будто я просто способный балбес с умеренно эксцентричным характером, мое внутреннее устройство представляет собой бездну, кишащую чудовищами. Одно из них зовут Ответственность, второе – Здравый Смысл; имени третьего я не знаю, но оно подозрительно похоже на совесть, как ее описывают пострадавшие от этого кровожадного монстра.

По удачному стечению обстоятельств, мои чудовища – засони, почище меня самого, но когда они все-таки просыпаются, с ними лучше не шутить. Поэтому я не стал притворяться, будто занят какими-то условно непостижимыми делами, а сам, добровольно предложил Джуффину подежурить в его кабинете, пока он и остальные наши коллеги претерпевают светские муки на Королевском приеме. Думал, приведу его в восхищение, но шеф только плечами пожал: «Ну естественно». Как будто и правда ничего иного от меня не ожидал.

Удивительный человек.

Ради такого дела я запасся целой пачкой газет, благо давно их не читал. Начал с вчерашнего вечернего выпуска «Суеты Ехо», с удивлением выяснил, что прежде, чем заявиться ко мне на крышу, Кофа и Нумминорих отыскали в одном из подвалов заброшенных хозяйственных помещений Ордена Плоской Горы драгоценности, похищенные из резиденции Чангайской посланницы, а Кекки и Мелифаро нашли и задержали некоего отравителя, заколдовавшего все вино в погребе ненавистного кузена-трактирщика так, что у трех с лишним дюжин клиентов начались галлюцинации; к счастью, все остались живы, но перепугались знатно. Я об этих безобразиях еще узнать не успел, а они – хлоп! – и уже поймали. И даже не стали рассказывать, потому что неинтересно, повседневная рутина, полная ерунда.

Дочитав журналистские отчеты о работе коллег, я внезапно почувствовал себя недотепой, окруженным гениями, как в самом начале работы в Тайном Сыске; многим, я знаю, на моем месте стало бы неприятно, а мне, наоборот, понравилось. Больше всего на свете я люблю восхищаться – в первую очередь, теми, кто рядом, но можно вообще всем подряд.

Еще часа полтора я подбрасывал в топку своего восхищения дрова, вернее газеты, одну за другой. Оказывается, для того, чтобы узнавать о работе коллег из раздела «Криминальная хроника», вовсе не обязательно выходить на пенсию и переезжать в загородный дом. Достаточно пропускать большинство утренних совещаний ради совершенствования в той области искусства сновидений, которая на языке честных людей называется «дрыхнуть без задних ног», и некоторые вечерние, просто потому, что могу, а все остальное время трещать без умолку, не затыкаясь, не давая беднягам вставить больше трех слов подряд. А в тех редких случаях, когда им это все-таки удается, слушать вполуха, думая о своем.

Похоже, прав был сэр Кофа, когда говорил, что чрезмерное усердие в Истинной магии незаметно превращает человека в наваждение – вроде рядом сидит, ест обычную человеческую еду, слова говорит понятные, а все равно кажется только тенью вечно отсутствующего себя. Я тогда отмахнулся: «Да ладно вам, не сгущайте краски». А теперь вдруг явственно ощутил себя таким наваждением, только и счастья, что пощупать можно; впрочем, не всем подряд. И – не то чтобы пришел к выводу, будто с непостижимым и неопределенным срочно пора завязывать, но решил, что в этом вопросе неплохо бы обрести разумный баланс.

Ради достижения баланса я первым делом покормил Куруша – мало что так наглядно подчеркивает торжество материальной реальности, как хруст орехов и леденцов, особенно когда ты сам стал причиной этих упоительных звуков. Вторым делом, отправился в туалет: есть в мире некоторые незыблемые вещи, которые гораздо убедительней даже самого громкого хруста. А на обратной дороге решил, что кружка камры в обществе Трикки Лая – хорошее третье дело, после которого я окончательно и бесповоротно стану полноценной частью реального мира, возможно аж до самого позднего вечера или, чем черт не шутит, вообще до завтрашнего утра.

Я не стал посылать Трикки зов. Сунуть нос в дверь его кабинета и спросить: «Ты занят или не очень?» – было гораздо проще. Безмолвная речь для меня по-прежнему что-то вроде каждодневных упражнений на турнике, вполне посильных, но требующих напряжения, а дверь – вот она. Правда, за каждой дверью меня по-прежнему ждет бесконечность Хумгата, сбивающий с толку призывный шепот всех сбывшихся и несбывшихся миров; скорее всего, так теперь будет всегда. Но аккуратно, осознанно переступать пороги, оставаясь в той реальности, которую выбрал для постоянного места жительства, я давным-давно научился, делаю это легко, без ощутимых усилий, и, как ни смешно звучит такое признание, для меня это несравнимо проще, чем лишний раз послать кому-нибудь зов.

Однако вместо Трикки Лая в его кабинете сидела новая начальница Столичной полиции, в старомодном темном тюрбане, скорее мужском, чем женском; впрочем, в этих тонкостях я до сих пор полный профан. Перед ней высились горы самопишущих табличек; судя по страдальческому выражению лица, все, как одна, содержали столь душераздирающие подробности о природе бытия, что человеку неподготовленному лучше о них не знать. Скорее всего, это были черновики грядущего годового отчета: обычно на подобные документы даже самые всемогущие и бесстрашные люди вроде сэра Джуффина Халли смотрят именно так.

Я собирался было бесшумно растаять во тьме коридора, но леди Кайрена Умата меня заметила и явственно обрадовалась. А кто бы на ее месте не обрадовался такому прекрасному поводу сделать перерыв.

– Извините, – сказал я. – Думал, застану здесь Трикки…

– Он в Замке Рулх, – откликнулась леди Кайрена. – Кто-то из нас обязательно должен присутствовать на приеме в честь шиншийцев. Сэру Трикки интересно, а мне не особо. Я на официальных приемах разной степени пышности уже раз триста, наверное, была. К тому же работы непочатый край. Причем такой, которую за меня никто не сделает: я должна как можно скорей начать во всем этом разбираться. По-настоящему, а не делать вид.

Она так красноречиво развела руки в стороны, что мне стало ясно: леди имеет в виду не что-то конкретное, а полицейскую работу как таковую.

Я исполнился сочувствия. Потому что всякий раз, помогая Трикки, от души радовался, что не служу в Столичной полиции. Все-таки справиться с дюжиной катастроф мирового масштаба, умереть, надорвавшись, а потом чудом воскреснуть гораздо проще, чем навести и постоянно поддерживать умеренный порядок в отдельно взятом городе. Я бы точно с ума сошел. И из всех возможных утешений, какие можно придумать, только одно показалось мне достаточно честным, чтобы произнести его вслух:

– Ничего, с таким заместителем не пропадете. Он в этом хаосе – как рыба в воде.

– Ваша правда, – согласилась леди Кайрена. – Сэр Трикки Лай необычайно умный и сведущий человек. Иметь такого заместителя – серьезный вызов. На его фоне моя естественная беспомощность, неизбежная в начале обучения любому делу, выглядит полной катастрофой. Ее, конечно, несложно замаскировать имитацией компетентности. Сидеть с умным видом, говорят, даже у моего предшественника изредка получалось, особенно когда ему хватало выдержки помолчать. Но мне не этого надо. Я хочу по-настоящему вникнуть в работу полиции. Все знать и понимать. Видеть внутреннюю логику нежелательных происшествий, выявлять закономерности, прогнозировать развитие любой ситуации с достаточно высокой степенью вероятности. К счастью, к моим услугам полицейские архивы за много лет, неплохой навык работы с информацией и отличные средства для укрепления памяти, хвала Магистрам. Причем персонально тем, которые их когда-то изобрели.

– Кстати, сейчас у студентов в моде одно старинное заклинание времен короля Мёнина, – вспомнил я. – Довольно простое, всего сорок какая-то ступень Белой магии. Штука в том, что, в отличие от популярных пилюль, оно помогает не столько заучивать слово в слово, сколько запоминать суть, причем именно в той формулировке, которая наиболее близка и понятна самому ученику. Я сам пару раз им пользовался, когда надо было быстро войти в курс запутанного, сложного дела, и подтверждаю: отличное средство, здорово проясняет ум. И вам, наверное…

Леди Кайрена помрачнела и отрицательно покачала головой.

– Спасибо, сэр Макс. Но то, что для вас и большинства столичных студентов «довольно простое», для меня – недосягаемая вершина. Я из семьи драххов, сами понимаете, что это означает. Угуландская Очевидная магия, к сожалению, не для меня. Я овладела Черной – примерно до двадцатой ступени, и Белой – пока всего до четырнадцатой. И знали бы вы, какого мне это стоило труда. Моих умений вполне достаточно, чтобы сохранять лицо в повседневной жизни, но не более того.

Сперва мне стало неловко. Словно предложил безногому человеку заняться оздоровительным бегом трусцой. А все потому, что надо внимательно слушать сплетни, а потом обрабатывать полученную информацию и делать из нее разумные выводы. О происхождении леди Кайрены Уматы мне наверняка уже тысячу раз рассказали, да я внимания не обратил. Или просто не вспомнил, в чем заключается основное отличие драххов от остальных людей[7].

Потом я подумал: стоп, а как быть с моим ощущением, что она – очень неплохая колдунья? Теоретически я, конечно, мог ошибиться. Но на практике, чутье меня до сих пор ни разу не подводило. Может, леди пока просто не знает о собственных возможностях? Так иногда бывает: к некоторым талантам требуется особый подход, а хороших учителей никогда не хватает на всех. Или все еще проще? Может, она в своей области гений? На нашей угуландской Очевидной магии, к которой драххи почти неспособны, свет клином не сошелся, вот о чем никогда не следует забывать.

– Я слышал, у драххов есть своя магия, – наконец сказал я. – Да такая, что всем остальным и не снилась.

– Снилась, снилась, – усмехнулась начальница полиции. – Нет в нашей старинной лесной магии ничего такого особенного, чтобы никому присниться не могло. Но некоторые житейские проблемы с ее помощью действительно неплохо решаются. Так что мне в общем грех жаловаться. Просто, поймите меня правильно: довольно обидно, когда есть область человеческой деятельности, в которой ты заведомо слаб. Да еще и настолько важная область. И к тому же в последнее время вошедшая в моду, так что не демонстрировать определенный набор обязательных фокусов теперь – почти дурной тон. До недавних изменений в Кодексе мне гораздо приятней жилось: все, чего я не умею, было строго запрещено законом, а когда состоишь на Королевской службе, закон лучше даже в шутку не нарушать. Зато магия моих предков не подпала под запрет, а знают ее очень немногие, так что возможностей у меня было гораздо больше, чем у среднего горожанина. Но теперь ситуация изменилась – увы, не в мою пользу. Представляете, как мне было досадно, что я не могу ходить в полуметре от пола, когда все мои подчиненные практически перестали спускаться на землю? И запретить им нельзя. Ну, то есть теоретически можно, но попытка сохранить старые порядки в отдельно взятом замке Анмокари выглядела бы очень глупо. Гораздо хуже, чем вполне нормальное с учетом моего происхождения неумение взлетать.

– Да, вам пришлось несладко, – согласился я, вспомнив, как сам переживал, вернувшись в Ехо, что не справлюсь со всеми этими цирковыми трюками, которые за время моего отсутствия из никому не доступных тайных запретных приемов внезапно превратились в некую обязательную программу, каждому столичному подростку по плечу.

Но с «обязательной программой» я довольно легко справился. Я вообще учусь очень быстро, так уж мне повезло.

Я, конечно, славлюсь чудесной способностью сперва говорить, а потом думать, но мне все-таки хватило ума не спросить: «А как же вас приняли на такую высокую должность без умения нормально колдовать?» Но вопрос, надо думать, все равно повис в воздухе, потому что леди Кайрена холодно сказала:

– Считается, что на моей нынешней должности магия практически не нужна. Мой непосредственный предшественник умел даже меньше, чем я. К тому же в моей служебной инструкции ясно сказано, что полиция не должна заниматься магическими преступлениями. Это компетенция ваших коллег, сэр Макс. Упомянутая инструкция не просто дает мне право, а даже обязывает перекладывать свои заботы на плечи Тайного Сыска гораздо чаще, чем до сих пор делал мой заместитель… Эй, не смотрите на меня так!

– Как? – удивился я.

На самом деле я вообще никак на нее не смотрел, а просто дал волю воображению и представил, что будет, если на Тайный Сыск вдруг и правда свалится вся эта мелкоуголовная магическая хренотень, которой сейчас занимаются несколько сотен полицейских под руководством трудоголика Трикки. Первые пару дней будет весело, а потом меня, вероятно, запрут в приюте безумных, так что в общем все равно.

– Говорят, вы способны испепелить взглядом, – объяснила леди Кайрена. – Надеюсь, это обычные придворные сплетни, о Тайных сыщиках чего только не выдумывают, но если все-таки правда, не испепеляйте меня, пожалуйста. Я всего лишь пытаюсь объяснить, что формально имею право занимать свое место. В конце концов, должен же кто-то его занимать. А я – далеко не наихудший вариант.

– Судя по тому, что я о вас слышал, самый прекрасный из всех мыслимых вариантов, – согласился я в надежде, что высказанная вслух грубая лесть компенсирует моральный ущерб, нанесенный невысказанным вопросом. Улыбнулся, честно стараясь вложить в улыбку все свое обаяние разом, сказал: – Не буду вам мешать, – и аккуратно отступил к выходу. Рассудил, чем быстрей завершится ставший неприятным по моей вине разговор, тем лучше. А назавтра о нем никто уже и не вспомнит. Потому что у леди Кайрены куча дел, а у меня – тем более. Целых две кучи и еще щепотка, чтобы посыпать сверху, просто для красоты.

Но она остановила меня на пороге вопросом, который обычно действует на меня, как любимый прием сэра Кофы в бытность его начальником Правобережной полиции в Смутные времена. Я имею в виду своего рода невидимый «колпак», которым он накрывал преступников, после чего его жертвы не могли ни сдвинуться с места, ни колдовать, что, наверное, очень обидно, когда ты вконец распоясавшийся великий маг и волшебник, Младший Магистр какого-нибудь мятежного Ордена, совершенно уверенный, будто тебе все нипочем.

Леди Кайрена Умата никакой боевой магии не применяла. Просто спросила:

– А это правда, что у вас дома живут кошки? Но не как на фермах, а какие-то особенные? И их будущие котята заранее обещаны в дар Королю[8]?

Невиданное коварство. После того, как меня спросили про Армстронга и Эллу, я никуда не смогу уйти, пока не расскажу о них все, что вспомню, а вспомню я очень много, вот в чем моя беда.

Поэтому следующие полчаса я вещал, размахивая руками; боюсь, время от времени повторялся, но леди Кайрена оказалась благодарной слушательницей и не стала мне за это пенять.

Впрочем, окончательно разум я не утратил. В смысле так и не признался ей, что кошки у меня самые обыкновенные, с фермы при загородном доме родителей сэра Мелифаро, а легенда об их необычной породе родилась без моего участия, исключительно благодаря тому, что я поселил котят в городской квартире, чего никто из жителей Ехо в здравом уме делать бы не стал. Ну и плюс моя репутация: считается, что от меня можно ожидать чего угодно, кроме нормальной человеческой логики, понятных поступков и обычных, ничем не примечательных беспородных котов.

От кошек я предсказуемо перешел к собакам. Это, на мой взгляд, вполне простительная слабость: когда одна из живущих в вашем доме собак – гигантская овчарка Пустых Земель, а вторая – штатный преподаватель Королевского Университета, приглашенный туда сперва, конечно, больше ради забавы, но быстро завоевавший не только любовь студентов, но и неподдельное уважение коллег, хвастаться такими домашними питомцами перед девушками – естественная потребность любого нормального человека. А именно в этом вопросе я – эталон нормальности. Сияющий, недостижимый ее образец.

Неудивительно, что в финале моего бурного монолога леди Кайрена робко спросила, нельзя ли ей будет однажды взглянуть на этот удивительный зверинец, а я искренне ответил: «Да хоть сегодня», – потому что легко раздаю подобного рода обещания, не сверяясь со своими ближайшими планами, которые, впрочем, все равно совершенно непредсказуемы – это во-первых. А во-вторых, я просто привык, что в гостиной Мохнатого Дома вечно толчется столько народу, что даже если я нечаянно сгину навеки, приглашенных мною гостей все равно будет кому принять, да так радушно, что о моем отсутствии никто особо не пожалеет. Ну, то есть пожалеют, конечно, но далеко не сразу. А спохватившись, например, через дюжину дней.

Леди Кайрена всего этого, разумеется, не знала, из чего можно сделать вполне очевидный вывод: придворные сплетни наверняка чрезвычайно увлекательны и полезны для развития воображения, но практического толку от них никакого. В смысле правды о людях из них не узнать.

Во всяком случае она явно не была готова к тому, что фраза «да хоть сегодня» в моих устах означает не официальное приглашение, а просто разрешение зайти в мой дом в любое удобное время. И, вполне возможно, меня там застать, но вероятность этого события, будем честны, не особенно велика.

Поэтому когда я наконец вернулся домой – на самом деле совсем не поздно, примерно через полчаса после полуночи; для человека, успевшего не только выслушать от коллег и друзей чуть ли не дюжину разных правд о Королевском приеме, нанести короткий, исполненный сладкой педагогической муки визит на Темную Сторону и дважды поужинать, но и смотаться на побережье далекого Ариморанского моря за необходимой Джуффину технической консультацией, вернуться чуть за полночь это фантастически рано – так вот, дома я застал в гостиной сонную Базилио, специально поджидавшую меня, чтобы рассказать о вежливой голубоглазой леди, которая заявилась к нам в гости, ужасно смутилась, выяснив, что сэра Макса нет дома, и в ближайшее время, скорее всего, не будет, наотрез отказалась от угощения, не решилась погладить кошек, хотя они смотрели на нее с явной симпатией, четырежды извинилась и ушла. Только тогда у меня в голове сложилась объективная картина произошедшего: позвал человека в гости, сам при этом отсутствовал, даже зов не прислал, чтобы извиниться и перенести встречу – ну я получаюсь и свинья! Правда, не абсолютная, а относительная свинья, только с одной отдельно взятой точки зрения, со всех остальных – самый обычный я, к которому просто надо привыкнуть, и тогда все будет хорошо.

Некоторое время я раздумывал, не послать ли зов леди Кайрене, чтобы принести извинения и объяснить причины своего поведения, слегка приукрасив трудности, замедлившие мое продвижение к дому, чтобы она не держала зла. Но решил, что уже, пожалуй, слишком поздно для разговоров. Люди, которым надо с утра являться на службу, в это время обычно спят.

Оставалось только ругать себя последними словами, но я рассудил, что делу это вряд ли поможет, так что не имеет смысла даже начинать.

Но, справедливости ради, я совсем недолго ходил необруганным. Всего какие-то несчастные полчаса. На то и даны человеку друзья, чтобы помогать в работе, с которой он не справляется сам.

– Ты – нерасторопный погонщик облаков смрадной пыли, поднятых жалкой толпой босоногих варваров, изнуренных многодневным расстройством пищеварения, вызванного суетливым поеданием трупов, казненных за разглашение никого не интересующих лживых секретов последнего из рабов самозваного царя, позорно проигравшего все свои битвы.

– Спасибо, – сказал я. – Если уж выбирать из всей этой милой компании, то погонщик облаков, пусть даже смрадной пыли, пожалуй, наилучший вариант.

– Да, – согласился сэр Шурф, – я довольно бережно с тобой обошелся. Согласно официальному перечню традиционных шиншийских оскорблений, это всего лишь восемнадцатая степень из восьмидесяти восьми. Произносится обычно в состоянии очень сильного раздражения, но почти исключительно в семейном кругу, как и все остальные оскорбления низших степеней; как мне объяснили, примерно с двадцать первой можно начинать ругать чужих.

– Приятно убедиться, что ты обращаешься со мной как с членом семьи. Но, по-моему, ты напрасно так сдерживаешься. Неужели я за все время нашего знакомства хотя бы на сороковую степень не нагрешил?

– В некоторых эпизодах даже на восемьдесят восьмую, – утешил меня Шурф. – Только не подумай, будто я тебя недооцениваю. Просто дальше восемнадцатой степени мои изыскания пока не продвинулись. Старший личный мастер оскорблений великого халифа так и не решился произнести их вслух в моем присутствии.

– Старший личный мастер оскорблений великого халифа?! – переспросил я. – Нет, погоди, у них правда существует такая должность? Ты меня не разыгрываешь?

– Разумеется, нет, – холодно ответил мой друг. И уже совсем другим тоном добавил: – Сказать по правде, мне даже немного досадно, что я не сам это выдумал. Все-таки жизнь куда изобретательней, чем я.

– В этом смысле мы все в одной лодке, – утешил его я. – Никому за этой шутницей не угнаться, особенно когда она не чья попало, а наша… Слушай, а чем занимается старший личный мастер оскорблений? Ежедневно оскорбляет халифа, чтобы тот не зазнавался и был ближе к народу? Или просто, чтобы не сглазили? Я слышал байку, будто садоводы в Запроливном Гугланде, где и климат, и почва – хуже не придумаешь, ежедневно бранят свои кусты и деревья такими распоследними словами, что даже столичные аристократы в смущении отворачиваются; и чем они больше ругаются, тем лучше у них все растет. Может, и с шиншийским халифом та же история?

– К твоему сведению, про гугландских садоводов – не байка, а чистая правда. Их лексика восхитительно богата и разнообразна, как и сады. Но великий халиф Мурана Кутай Ан-Арума определенно не растительного происхождения, – совершенно серьезно сказал мой друг. – И оскорбляют, конечно же, не его самого, а других людей, просто от его имени. Великому халифу не пристало осквернять свои уста площадной бранью, но это не повод лишать высочайшего порицания тех, кто заслужил его своим поведением. Для таких ситуаций и нужны мастера оскорблений. В настоящее время при дворе великого халифа служат тридцать восемь специалистов соответствующего профиля, но в эту поездку взяли только троих. В обязанности старшего мастера входят оскорбления высокопоставленных лиц; всех остальных должны бранить его помощники: первый – своих, то есть свиту халифа, второй – враждебно настроенных иноземцев, если таковые встретятся на пути. Сомневаюсь, что у этих достойных людей так много работы, что ее действительно нужно делить на троих, но столь четкое разграничение полномочий красиво само по себе.

– И тебя оскорблял старший мастер? Как высокопоставленное лицо?

– Боюсь, ты питаешь необоснованные иллюзии насчет Королевских приемов. При всем моем уважении к Его Величеству, там не настолько непринужденная обстановка, чтобы меня вот так запросто кинулись оскорблять. Мы с господином Шурани Ум-Учиени просто беседовали за обедом, и мне удалось направить разговор в интересующее меня русло.

– Но к самым заветным тайнам тебя так и не допустили, – посочувствовал я. – После восемнадцатой степени начинаются сакральные откровения для посвященных, которых не рассказывают чужакам?

– Нет, что ты. Шиншийские оскорбления вовсе не являются тайной, в противном случае, их не могли бы высказывать вслух. Господин Шурани Ум-Учиени твердо пообещал мне быть более откровенным при следующей встрече. По его словам, требуется время, чтобы привыкнуть к моей невозмутимой реакции на оскорбления и удивительной, по его мнению, манере записывать все, что он говорит. Впрочем, возможно, этот достойный человек просто опасается конкуренции? Вдруг великий халиф Мурана Кутай Ан-Арума пожелает нанять на службу иностранного колдуна? И тут появляюсь я, блестяще подготовленный к предстоящей работе.

– Отличная идея. Будь я великим халифом, обязательно постарался бы заполучить тебя в свиту. Можно даже без оскорблений, просто чтобы жизнь сахаром не казалась. В смысле для полного счастья… Я смотрю, ты единственный, кто получил удовольствие от этого грешного приема. Остальные вернулись такие кислые, хоть медом их мажь. Даже Малдо, который первые три часа упивался похвалами, на четвертом так заскучал, что прислал мне зов и вел, можно сказать, прямой репортаж с торжественного обеда. Чрезвычайно захватывающий: «Справа ко мне приближаются три человека в зеленых одеждах, с такими свирепыми лицами, словно собираются вышвырнуть в окно; слушай, было бы здорово! А, нет, я ошибся, они просто принесли салат», – и все в таком духе. Но хуже всех пришлось Кофе: он же еще и мысли присутствующих читал – просто из чувства долга; ну и многовековая привычка дает себя знать. А мысли придворных – это уже не просто скука, а тоска, возведенная в такую лютую степень, что у меня отказывает воображение. Даже у меня!

– Да, объективно прием несколько подзатянулся. Но для меня он пролетел незаметно, поскольку Его Величество любезно распорядился усадить рядом со мной старшего личного мастера оскорблений и, соответственно, большого их знатока. На самом деле это была своего рода ответная любезность: Великий Магистр правящего Ордена не обязан присутствовать на Королевских приемах в честь иноземных монархов, однако своим посещением повышает их статус, как бы символизируя стремление самого Сердца Мира приветствовать высоких гостей. Никакой практической пользы от этого нет, но всем приятно, поэтому я был чрезвычайно желанным гостем. А Король хорошо знает, чем меня можно заинтересовать.

– Так это была сделка? – восхитился я.

– О каких-либо сделках между мной и Его Величеством, разумеется, не может быть и речи, – надменно сказал мой друг. И, подумав, добавил: – Но если называть вещи своими именами, да, именно она.

– И пока все умирали от скуки, ты зубрил шиншийские оскорбления. С пользой провел время, ничего не скажешь. Выкладывай давай!

– То есть ты не против, если я продолжу оскорблять тебя без всякого повода? – на всякий случай уточнил мой друг.

– Ни в чем себе не отказывай, – великодушно кивнул я.

– Ничтожный обладатель трех пар дырявых штанов, снятых с блудливой подружки необразованного заклинателя дождя, похвалявшегося своими умениями перед гнуснейшими из дикарей и умершего от жажды в засуху, – с нескрываемым удовольствием сказал Шурф. И продолжил с нарастающим энтузиазмом: – Презренный обладатель четырех отвратительных прозвищ, оскорбляющих даже грубый слух невежественных подметальщиков дешевых портовых борделей для недужных рабов иноземных матросов. Малограмотный летописец, запечатлевший на собственном лбу многолетнюю хронику повседневных испражнений шелудивых уличных псов, изгнанных из стаи за обжорство и трусость. Жалкий пучеглазый шарлатан, чванливо провозгласивший себя глашатаем воли бессмертных, но во время первой же церемонии задохнувшийся от сладкого запаха дыма ритуальных благовоний и бесславно издохший на глазах своей несуразной, опухшей от пьянства родни. Алчный пожиратель дрожжей, лопнувший на утренней пирушке многодетных нищих…

– Дрожжей! – потрясенно повторил я. – Алчный пожиратель дрожжей! Каков гурман, а. Удивительная у них там, должно быть, кухня.

– Кухня как раз превосходная, – заметил мой друг. – Одна из самых изысканных и сложных в Мире. Впрочем, шиншийцы действительно испытывают необъяснимую неприязнь к дрожжевому тесту, а потому привычных нам хлеба и пирогов не пекут. Но, кстати, на приеме вкушали их, не поморщившись; впрочем, возможно, только потому, что относят Королевские угощения к числу неизбежных тягот путешествия, которые следует принимать с приличествующим мужеством… А вообще, конечно, оскорбления и ругательства – одна из важнейших и интереснейших составляющих всякой культуры. Удивительно, как много можно понять о чужом образе жизни, традициях, складе ума и представлениях о норме, исследовав эту область. Универсальный ключ! Мои довольно обширные, но разрозненные знания о Шиншийском Халифате объединились в цельную картину только сегодня, после короткой, в сущности, четырехчасовой беседы с Мастером Оскорблений. Надеюсь, господин Шурани Ум-Учиени предоставит мне возможность продолжить этот бесконечно поучительный для меня разговор.

– Джуффин говорил, шиншийцы собираются сидеть в Ехо чуть ли не до конца зимы, – вспомнил я. – Все наши в связи с этим заранее стонут, зато для тебя очень удачно складывается: как раз успеешь выпотрошить этого Мастера Оскорблений до самого дна.

– Почему вдруг стонут? – удивился сэр Шурф. – С каких это пор высокие иностранные гости стали проблемой Тайного Сыска? И, если на то пошло, что с шиншийцами не так?

– Просто Кофа заранее запугал всех рассказами о буйных шиншийских принцессах, с которыми не справится никакая полиция: непременно будут драться, грабить лавки и обижать трактирщиков, в точности как ты в юности. Правда, в отличие от тебя, принцессы вроде бы не колдуют, зато их двести штук с лишним, так что в сумме должен выйти сходный эффект. Трикки в этой связи пророчат приятный отдых в приюте безумных, а новая начальница полиции… ну, даже не знаю, что она будет делать. Может, просто на нервной почве испечет еще один торт? Было бы здорово, в прошлый раз мне не оставили даже попробовать. А кстати, как тебе эти шиншийские принцессы? Говорят, на приеме они сидели вокруг халифа, тише воды ниже травы, но это не показатель. В Замке Рулх кто угодно временно присмиреет, включая меня.

– На редкость приятные юные леди, – сказал сэр Шурф. – Если бы мне не посчастливилось беседовать с господином Шурани Ум-Учиени, я бы все равно получил удовольствие от приема – именно благодаря им.

– Такие красотки? – обрадовался я.

– Даже не знаю, что тебе на это ответить. Вполне возможно, некоторые – да; особо я не присматривался. Речь в данном случае не об их внешности. И не о манерах. И, тем более, не об уме и эрудиции, о которых я пока просто не получил представления: мы с юными леди ни единым словом не обменялись. Но находиться рядом с ними было почти так же приятно, как сидеть на берегу моря. Никогда прежде не встречал людей, чье внутреннее движение имело бы настолько умиротворяющий ритм.

Я и забыл, что в этом вопросе мой друг – эксперт не хуже буривухов. А ведь да.

– Ничего себе. А Кофа говорил, они – невоздержанные хулиганки. Его каким-то образом ввели в заблуждение? Или халиф взял с собой в путешествие самых смирных и воспитанных принцесс?

– Последнее вполне возможно, – согласился Шурф. – На месте халифа я бы постарался подобрать для дальней поездки такую свиту, которая не доставит чрезмерных проблем. Но вообще имей в виду, сколь угодно гармоничный внутренний ритм вовсе не гарантирует, что поведение его обладателя непременно будет удобным для окружающих. Это просто не взаимосвязанные вещи. Однако находиться рядом с таким человеком чрезвычайно приятно, что бы он ни творил. Впрочем, приятно не всем подряд, а только людям чувствительным, вроде великого халифа Мурана Кутай Ан-Арумы. И, скажем, меня. На твой счет я уже не так уверен. Ты чувствителен скорей к силе, чем к гармонии. Впрочем, чего гадать, надо просто проверить.

– Ну, рано или поздно я их увижу. Подозреваю, встречи с шиншийскими принцессами никому в этом городе не миновать.

На этом месте в моей голове раздался голос сэра Кофы. И объявил: «Ну вот, началось».

Впрочем, звучал он скорей насмешливо, чем встревоженно. Безмолвная речь далеко не всегда позволяет получить представление о настроении говорящего, но в Кофином исполнении обычно распрекрасно все передает.

«Что именно началось?» – спросил я.

«Веселье, – лаконично ответил Кофа. Но, выдержав драматическую паузу, смилостивился и объяснил: – Шиншийцы расставили вокруг отведенного им дворца свои уладасы. И теперь принцессы из ближней свиты халифа скачут на них, что есть сил, а зеваки, собравшиеся поглазеть на новоселье заморских гостей, к ним понемногу присоединяются. Ты был когда-нибудь на представлении деревенского цирка? Догадываюсь, что это несчастье тебя миновало. Ну, ничего не поделаешь, значит, ты не сможешь представить, насколько это зрелище нелепо и смешно».

«Погодите, – попросил я. – Ничего не понимаю. Как это – скачут на уладасах? Как вообще на уладасе можно скакать?»

Мое удивление можно понять. В своей жизни я повидал множество уладасов – своего рода паланкинов в виде мягких диванов. И даже неоднократно на них возлежал, когда мы с Кофой путешествовали по Куманскому Халифату, где почетные гости и просто люди с достаточно высоким положением в обществе редко ходят пешком. Уладас очень мягкий и не особо широкий. Лежать и сидеть, развалившись, удобно, но как кому-то удается на этой штуке скакать?

«А, ты же никогда не видел шиншийских уладасов, – сообразил Кофа. – Они гораздо больше куманских: уладас великого халифа несут сорок семь носильщиков одновременно; для остальных народу требуется не так много, но никак не меньше дюжины человек. И поверхность не мягкая, а пружинистая. На таком уладасе, если наловчиться, можно очень высоко подпрыгнуть. На высоту своего роста, а то и на две. А у некоторых умельцев получается и на пять. При всей своей любви к праздности и неге, шиншийцы – люди довольно непоседливые. Их уладасы сделаны таким образом специально, чтобы развлекаться в долгих поездках. Надоест лежать и разглядывать окрестности, можно немного попрыгать. По-моему, глупое ребячество, но о чужих обычаях принято высказываться в духе: им видней».

Спрашивать: «Ну и на кой вы мне все это среди ночи рассказываете?» – было бы довольно невежливо. Поэтому я переформулировал вопрос: «Вам нужна моя помощь?»

«Магистры с тобой, да какая тут может быть помощь? – удивился Кофа. – Кому? В чем? Просто ты в последнее время часто жалуешься, что настоящая жизнь проходит мимо, обо всем самом интересном приходится узнавать из газет. А это безобразие, если тебе больше нечем заняться, еще вполне успеешь застать».

– Что-то случилось? – деловито спросил Шурф, все это время с неподдельным интересом наблюдавший за выражением моего лица. – Выглядишь так, словно получил довольно заманчивое предложение, которое смутно кажется тебе непристойным, но ты постеснялся подробно расспросить.

– Что-то вроде того, – кивнул я. – Кофа рассказывает поразительные вещи о шиншийских уладасах, которые выставили на улицу возле дворца, и теперь на них прыгают все желающие. Это какими же надо быть идиотами, чтобы среди ночи, на окраине города, прямо под окнами резиденции высокого гостя скакать на его уладасах! Ужас в том, что я, кажется, тоже хочу.

– Постарайся, пожалуйста, испытывать это желание как можно дольше, – совершенно серьезно сказал мой друг. – Оно чрезвычайно гармонично сочетается со всей совокупностью моих представлений о тебе и объединяет их в удивительно стройную, логичную и ясную концепцию. Примерно как шиншийские ругательства мои обрывочные сведения об этой далекой стране.

Уладасы великого халифа Мураны Кутай Ан-Арумы оказались почти идеальными батутами. До полного идеала им, на мой взгляд, слегка недоставало пружинистости: чтобы взлететь по-настоящему высоко, требовалось приложить немалые усилия. Но в Сердце Мира, где к услугам любого желающего подпрыгнуть не только сила его икроножных мышц, но и Очевидная магия, этот недостаток нельзя считать роковым.

Остальные жители столицы Соединенного Королевства не нашли в батутах, в смысле, в шиншийских уладасах вообще никаких недостатков. Во всяком случае, на следующий день в городе только и разговоров было что о них. Пропустившие ночное развлечение завидовали счастливчикам, которые оказались в нужное время в нужном месте, и гадали, прикажет шиншийский халиф убрать уладасы с улицы, или оставит как есть.

Ответ на этот животрепещущий вопрос горожане узнали из экстренного полуденного выпуска «Суеты Ехо», на первой странице которого было опубликовано наиважнейшее за всю историю дипломатических отношений Соединенного Королевства и Шиншийского Халифата политическое заявление: великий халиф Мурана Кутай Ан-Арума благодарен Его Величеству Гуригу Восьмому за гостеприимство и бесконечно доволен, что нечаянно сумел порадовать его подданных, поэтому от всего сердца просит власти столицы принять в дар дюжину превосходных уладасов и установить их для всеобщего ликования в тех общественных местах, где они будут наиболее уместны.

На мой взгляд, щедрость халифа выглядела завуалированной просьбой больше никогда не прыгать с воплями по ночам прямо под его окнами, но факт остается фактом: город получил в дар превосходные шиншийские уладасы, вполне подходящие для акробатических прыжков, и столичные жители сразу же начали спорить, где именно их установят. И заключать пари.

– Один уладас, как и следовало ожидать, сразу же забрали для нужд придворных Его Величества и установили на заднем дворе замка Рулх, – объявил Кофа. – Говорят, главный церемониймейстер уже составляет расписание, если можно так выразиться, дежурств, чтобы драгоценный подарок, с одной стороны, не простаивал без дела, а с другой не собирал длинные очереди желающих попрыгать и не становился причиной ссор. Второй, конечно, поставят на площади Зрелищ и Увеселений, там ему самое место. Третий и четвертый, насколько я знаю, разместят на Левобережье – напротив Дворца Ста Чудес и возле бывшей переправы, в смысле Большого Королевского моста. Еще два достались Университету и Королевской Высокой школе, что вполне объяснимо: там полно молодых дураков. Руководители Корабельной Высокой Школы и Школы Врачевателей Угуланда чуть не лопнули от зависти и сейчас спешно составляют соответствующие прошения в Королевскую Канцелярию Праздников и Развлечений; заранее не сомневаюсь, что они получат свое. Что касается остальных четырех уладасов, даже не представляю, куда их денут. В смысле, где именно будут устанавливать. Горожане рады новому развлечению, но решительно протестуют, как только выясняется, что веселье будет происходить не где-нибудь, а непосредственно под их окнами. В общем, город бурлит.

– Один уладас установят у нас в Новом городе, на площади Веселых Голов, – сообщил Нумминорих. – Хенна ходила на специально созванное по этому поводу собрание Клуба Добрых Соседей, только что прислала зов, сказала, решение принято. И еще один Малдо Йоз очень хочет поставить в начале Удивительной улицы; вряд ли кто-то станет ему возражать, он сейчас всеобщий кумир и герой. А вот с двумя последними пока непонятно…

– Чего тут непонятного? – встрял я. – Надо в кои-то веки воспользоваться привилегированным положением нашей конторы и забрать их сюда, на улицу Старых Монеток. Поставим у главного входа в Управление Полного Порядка. Один велим обтянуть какой-нибудь золотой парчой, чтобы издалека было видно: это не просто так хренотень, а почетный уладас для вдохновенных упражнений великолепного Тайного Сыска; второй, так и быть, отдадим полицейским, пусть тоже культурно отдыхают. По такому случаю я, пожалуй, достану из кладовой Мантию Смерти, надену и буду прыгать все время, пока свободен. То есть все упоительные три с половиной минуты в сутки, именуемые словом «досуг». И мне радость, и для оздоровления криминальной обстановки в столице очень полезно. Горожане сразу догадаются, что я окончательно сошел с ума, и преступность не просто сойдет на нет, а достигнет абсолютного, мертвого нуля. Со мной шутки плохи, это все должны понимать.

– В этой идее мне особенно нравится твое намерение вернуть Мантию Смерти, – совершенно серьезно сказал Мелифаро. – Наконец-то снова будешь более-менее прилично одет.

Судя по выражениям лиц остальных моих коллег, им тоже было что сказать по этому вопросу. Возможно, гораздо больше, чем я хотел бы услышать, но после давешней беседы с Шурфом Лонли-Локли, внезапно познавшим несколько дюжин новеньких заморских оскорблений, мне все было нипочем.

Но высказаться они не успели, потому что на пороге зала общей работы возникла леди Кайрена Умата и трагическим голосом объявила:

– Извините, что помешала, но мне очень нужен совет.

В этот момент я конечно вспомнил, что так и не извинился перед ней за свое вчерашнее отсутствие. И мысленно схватился за голову, прикидывая, имеет ли смысл извиняться сейчас, или делу уже ничем не поможешь, разве только задушить себя собственными руками, как это делают в невыносимых ситуациях арварохцы, прямо у нее на глазах.

Мне редко становится стыдно, но если уж это несчастье со мной случается, стыд не просто занимает все мои мысли, а ослепительно вспыхивает в голове, как очень злая белая звезда. К счастью, пылает она обычно совсем недолго, а то даже и не знаю, как бы я дожил до сегодняшнего дня.

В общем, где-то полминуты я ничего не видел и не слышал, ослепленный искренним раскаянием, а когда острый приступ миновал, леди Кайрена уже спрашивала присутствующих:

– И что мне теперь делать? Как повернуть этот процесс вспять?

А присутствующие взирали на нее с таким характерным состраданием, какое обычно выпадает на долю безумцев, время от времени забредающих в приемную Тайного Сыска, чтобы сообщить нам об обретении Единой Великой Истины или хотя бы о нашествии невидимых людоедов, до этого обитавших на нашей Луне и как раз недавно доевших всех тамошних жителей. В таких случаях следует открыть все окна, потому что запах безумия – не лучший освежитель воздуха для помещений, срочно вызвать знахарей и чем-то занять посетителя до их прибытия. Например, внимательно слушать и сочувственно кивать – вот именно с таким выражением, с каким сейчас все смотрели на леди Кайрену. Я даже удивился: чего это они?

– Вам не следует беспокоиться, этот вопрос выходит за рамки компетенции Столичной полиции, – наконец сказал сэр Кофа. – Горожане могут развлекаться, как им угодно, если это не запрещено законом. А прыжки на шиншийских уладасах ни Кодексом Хрембера, ни уголовным законодательством совершенно точно не запрещены.

– Но это очень опасное развлечение! – воскликнула леди Кайрена. – Я слышала, прошлой ночью один из неосторожных горожан сломал руку.

– Не сломал, а всего лишь вывихнул, – хладнокровно заметила Кекки. – Впрочем, невелика разница: и то и другое вылечить несложно; по нынешним временам большинству горожан даже знахаря не приходится звать, сами справляются. Но если бы и не справлялись, это ничего не меняет, такого рода несчастья – неизбежная часть жизни. В этом смысле каждый наш шаг – определенный риск.

– Да, но когда травм можно избежать, заблаговременно ликвидировав источник опасности… – начала было леди Кайрена.

Тут до меня наконец-то дошло, о чем речь. Начальница Столичной полиции пришла к нам советоваться, как добиться запрета шиншийских уладасов. И мне опять стало мучительно стыдно, но на этот раз только потому, что в моем присутствии оказался возможен настолько дикий эпизод.

– Конечно, надо заблаговременно ликвидировать источник опасности, – сказал я. – Эти ужасные шиншийские уладасы, безусловно, следует испепелить. Я лично этим займусь, сразу после того, как будут снесены все стены в этом городе, а лучше – сразу во всей стране. Стены недопустимо твердые, вот в чем с ними беда. Об одну из них я буквально на днях очень больно стукнулся локтем. А в самом начале осени вообще лбом. Стены – вот главная смертельная угроза, нависшая над человечеством. Но шиншийские уладасы, несомненно, номер два.

Леди Кайрена Умата почти беззвучно спросила:

– Вы надо мной смеетесь, сэр Макс?

– Что-то вроде того, – честно признался я. – Но для вашей же пользы. В смысле, чтобы не рассердиться по-настоящему. А то я могу, да так, что потом сам пожалею. Не говоря уже обо всех остальных.

Теперь коллеги смотрели на меня с такой укоризной, будто я у них на глазах отнял еще не совсем пустую бутылку у портового нищего и допил ее содержимое сам.

– Не перегибай палку, – наконец сказал Кофа. – Леди Кайрена долгое время отвечала за безопасность летней Королевской резиденции. И еще не привыкла к новым обстоятельствам. Мы все когда-то были начинающими. В том числе, ты сам.

– Я до сих пор начинающий, – кивнул я. – И тоже… скажем так, еще не ко всему привык. Извините, леди Кайрена. Я как-то не учел, что вы, если что, вряд ли сможете испепелить меня взглядом или хотя бы оторвать голову, а значит, вам нельзя хамить.

– Да, – сухо согласилась начальница полиции. – Испепелить – это вряд ли. Максимум отравить.

– По крайней мере, теперь ясно, с какой начинкой будет ее следующий торт, – бодро заключил Мелифаро, когда за леди Кайреной Уматой закрылась дверь. – Одной загадкой меньше, и хвала Магистрам, а то я уже извелся гадать.

– Причем сэр Макс благополучно проспит момент подношения, и вся отрава достанется нам, – заметила Кекки. – Надо будет зайти на Сумеречный рынок, запастись противоядиями, на всякий случай сразу от всего.

– Если еда будет отравлена, я это учую, – совершенно серьезно утешил ее Нумминорих. – И даже с высокой степенью точности определю по запаху яд.

– Зря ты так, – сказал мне сэр Кофа. – Когда коллега допускает ошибку, следует объяснить человеческими словами, в чем именно она заключается. А не сразу на смех поднимать. Если человек, которого ты сделал посмешищем, имеет хоть каплю достоинства, он никогда, ни за какие сокровища Мира не согласится с твоей правотой, а значит, укоренится в собственной глупости. Ты такого эффекта хотел?

Я отрицательно помотал головой.

– Сам не знаю, чего на нее набросился. Наверное, беда в том, что она мне сразу понравилась. А когда симпатичный мне человек начинает нести несовместимую с моей жизнью хренотень, я воспринимаю это как своего рода предательство. Хотя человек совершенно не виноват, что я по какой-то причине назначил его «симпатичным». И, по идее, не должен нести за это какой-то дополнительной ответственности. Как ни крути, а я повел себя, как хрен знает что… С другой стороны, я в свое время приложил столько усилий, чтобы примирить с Тайным Сыском Бубуту, что теперь, равновесия ради, был просто обязан рассориться с новой начальницей Столичной полиции. Чтобы между нашими ведомствами сохранился традиционный конфликт.

– В болоте я видел такое равновесие. И традиции вместе с ним, – огрызнулся Кофа. – Хочешь конфликта – ступай в оперу. А лично я желаю спокойно работать, не отвлекаясь на ерунду. Так что придумывай, как будешь мириться с леди Кайреной. Вряд ли это особенно сложно. По моим сведениям, она не слишком злопамятна. И любому драматическому сюжету предпочтет скучный, удобный, полезный для общего дела мир.

– Просто соблазни ее, – подсказал Мелифаро. – Это самый простой и беспроигрышный вариант извиниться, я много раз проверял.

– И подбей сбежать в Ташер, – подхватила Кекки. – С ее преемником, кто бы им ни стал, мы поступим так же. И со следующим. Если в Ташере со временем соберется целая толпа бывших начальников нашей полиции, все, как один, с разбитыми сердцами, это будет… ну, просто красиво. Вчера на Королевском приеме сэр Малдо чрезвычайно убедительно мне объяснил, что красота не нуждается в каких-то дополнительных смыслах, она сама – смысл.

Сэр Кофа даже краешком рта не улыбнулся, хотя обычно подобные разговоры его забавляют. Напротив, помрачнел еще больше.

Только тогда до меня дошло, насколько это важно для Кофы: заполучить на свое бывшее место, которое больше ста лет занимал некомпетентный скандалист, заново превративший полицию в посмешище, хорошую; ладно, хотя бы потенциально неплохую, открытую к сотрудничеству, готовую учиться и заранее благодарную за поддержку начальницу. И закрыть наконец этот мучительный для него вопрос. А тут и леди Кайрена внезапно выступила полной дурой, и я своими насмешками отбил у нее охоту ходить в Тайный Сыск за советами. Хорошо, если только на время. А вдруг навсегда? Могу представить, что она без присмотра натворит. Вернее, я-то как раз не могу. А сэр Кофа может. Он очень опытный человек.

– Извините, – сказал я. – Надо было с самого начала сказать, что для вас это так серьезно. Я бы тогда в присутствии леди Кайрены вообще звука не произнес. Максимум – встал бы и вышел, чтобы не разорвало. Ничего, не берите в голову, все наладится. Даю слово, я с ней помирюсь.

– Взрослые люди обычно не ждут команды, а сами соображают, когда следует заткнуться, – проворчал Кофа. – Хотя какой из тебя, в болото, взрослый человек… Ладно, договорились: ты приносишь извинения леди Кайрене. Если она их примет, с меня обед.

– Ради обеда с вами я могу еще перед дюжиной человек извиниться, – обрадовался я. – На ваш выбор. Возможна торжественная церемония покаянного лобызания подолов их лоохи. Дело стоит того.

– Ты льстишь, как старый ленивый придворный, – почти помимо воли усмехнулся Кофа. – Для каждой жертвы припасен всего один, зато безотказно действующий прием.

Я переступил порог кабинета леди Кайрены Уматы с легким сердцем и в приподнятом настроении.

Не то чтобы я всю жизнь мечтал перед кем-нибудь извиниться, оставаясь при этом уверенным в собственной правоте. Но поскольку делал это исключительно ради Кофиного спокойствия, предстоящий спектакль казался мне чем-то вроде спасательной операции. А спасательные операции я очень люблю. Они меня, можно сказать, заводят – не потому, что я от природы добрый, это, боюсь, все-таки вряд ли. Просто способность улаживать чужие дела мой изворотливый ум почему-то соглашается считать веским вещественным доказательством все еще сомнительного для него факта, что я не наслаждаюсь посмертными грезами о счастливой жизни в навсегда утраченном Мире, а по-настоящему тут есть.

Положа руку на сердце, в этом нет никакой логики: спасение кого бы то ни было вполне может оказаться такой же естественной составляющей посмертных грез, как заверения моих близких и просто авторитетных специалистов вроде Правдивого Пророка, что я абсолютно, вне всяких сомнений, а временами даже несколько чересчур жив. Но уж если мой скептический ум по какой-то причине решил считать благотворительную деятельность достаточно веским доказательством моего бытия, кто я такой, чтобы отказываться от неописуемого наслаждения хотя бы пару часов в сутки не терзаться сомнениями. Бери, пока дают – вот мой девиз.