Мёртвый Легион

ОТСТУПЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

В самом сердце Акарнии, там, где уже несколько тысячелетий не ступала нога человека, медленно брели две фигуры. Обе фигуры были закутаны с ног до головы в плащи, белые, со странной черной орнаментальной вязью, которая по краям плащей поднималась снизу до капюшонов. Палящее солнце и раскаленный песок под ногами им, казалось, ничуть не мешали. Фигуры неторопливо брели по месту одного из величайших сражений человечества, месту, ставшему за минувшие века обыкновенной пустыней.

– Сс`аргас! И почему Первый для этой миссии выбрал именно нас? – неожиданно и недовольно вопросила одна из закутанных в одежды фигур.

– Тимс, ты опять начинаешь? Я тебе когда-нибудь из-за твоего нытья голову оторву – глухо, отозвалась вторая фигура. Голос был какой-то... нереальный. Казалось, вместо прямых слов слышится эхо, причем в которое вписаны гулкие удары по металлу. Совершенно невозможное сочетание для обычного человека.

Если одежды у этих двоих были одинаковые, то внешне они сильно отличались. Тот, кого назвали Тимсом, возвышался над своим спутником на добрый аршин, хоть и имел пусть и высокий, но вполне человеческий рост, а вот второй, несмотря на свою почти карликовость, чуть ли не на целую сажень был шире в плечах. И если Тимс еще вполне подходил под определение «человек», то о его спутнике такое и близко нельзя было сказать.

– Господин Листер, это ведь так скучно! – уныло протянул Тимс. – И почему Акарнии все так боятся? Глупые людишки.

– Ты тоже человек, – без каких-либо эмоций произнес Листер.

– Не будем о грустном, – хмыкнул Тимс. – Вот завершим это задание, и я опять вернусь к своим картинам, пусть следующее выполняет кто-нибудь другой.

– Картины? Что – картины? Я продолжу свои эксперименты! – слова были произнесены все тем же глухим голосом, но в них прорезались хоть какие-то эмоции.

– Все бы вам эксперименты ставить, истинная красота запечатлена в произведениях искусства!

– Совершенно бесполезная вещь.

Последующие полчаса показали, что спор об искусстве между этими двумя возникал не в первый и, видимо, далеко не в последний раз. Лишь когда на границе видимости появилось странное, сильно перекореженное строение, спорщики замолчали. Остановившись, они некоторое время разглядывали здание, после чего вновь зашагали, но уже без слов.

– Снизу, – произнес Тимс.

– Он твой, – безразлично отозвался Листер.

– Хорошо.

Тимс остановился, и в ту же секунду перед ним появилась легкая дымка, а затем из нее резко проступила энергетическая печать, представлявшая собой невообразимо сложное сочетание линий, наложенное на пентаграмму. Стороннему человеку она могла показаться неким хаосом линий и странных букв. Мягко пульсируя синим светом, печать опустилась на песок, а вслед за ней опустился и Тимс. Встав на одно колено рядом с печатью, он дотронулся ладонью до ее центра. Секунду–две ничего не происходило, а затем от печати во все стороны устремились цепочки символов и десятки линий, а еще через пару мгновений на песке пульсировала печать радиусом более двух десятков саженей.

– Как глупо, – равнодушно произнес Листер, стоя рядом с Тимсом, – глупо и расточительно.

В следующую секунду из-под руки Тимса вырвался поток синего света, через полсотни саженей вонзившийся в землю. Едва это произошло, как окружающую местность сотрясло ужасающим грохотом. В месте, где поток скрылся под землей, единым разом, к небу устремились острые каменные пики, поднимая в воздух тучи песка и не только песка. Пронзенный насквозь, подвешенный в воздухе, на пиках извивался огромный червь. Жуткий рев разносился по пустыне, хвост, который не попал под удар каменных пик, раз за разом оглушительно бил по земле, наполняя воздух песком.

– Да заткнись ты, – поморщился Тимс и, повинуясь взмаху его руки, каждая из пик разъединилась на четыре части, разорвав огромного червя на куски.

– Глупо и расточительно, – повторил Листер. – За такое бы расточительство, будь ты моим учеником, я бы тебе голову оторвал.

– Мне скучно, – тяжко вздохнул Тимс. – Да и не так уж расточительно, хотя, не спорю, глупо. Пыль поднял, да и эту тушу теперь придется обходить.

Еще раз вздохнув, Тимс неспешно двинулся в обход останков мертвого червя.

– Довольно крупный экземпляр, добрая сотня саженей точно есть, – произнес Листер, и в его голосе опять зазвучали эмоции, легкий налет сожаления.

– Да зачем он вам? – удивился Тимс. – Жалкий и ни на что не годный червяк.

– Знания необходимы для моих экспериментов, а чтобы получить знания, иногда приходится заниматься совершенно безынтересными вещами. Например, такими, как этот червь.

– Вот поэтому картины и лучше ваших экспериментов, – довольно произнес Тимс, радуясь очередному аргументу в свою пользу.– Найдя нужные кисти, краски и пейзаж, я просто рисую и наслаждаюсь. И даже в поисках редких по качеству кистей и красок тоже есть своя прелесть и свое наслаждение.

– Наслаждаешься и, кроме наслаждения, не получаешь ровным счетом ничего, когда-нибудь ты умрешь именно потому, что занимался ерундой, – недовольно произнес Листер.

– Тогда ваша смерть наступит как раз из-за того, что вы не способны понять истинную красоту Искусства. Рисование картин и плетения из энергии – разве это не прекрасно? – с придыханием спросил Тимс, получая удовольствие лишь от одного смысла, что несли в себе произнесенные слова.

Поняв настроение своего партнера, Листер в кои-то веки решил промолчать, не расстраивая творческую натуру грубыми словами. Ведь иногда, не всегда, но иногда, Листер признавал, что ему нравится наблюдать за тем, как рисует Тимс. В нем он видел себя – такая же увлеченность тем, что приносит ни с чем не сравнимое наслаждение. Хотя сейчас не время думать о таких вещах, ведь у них есть задание Первого.