Мемуары Ведьмы 2

Колдовская любовь Глава 1

Поднявшись по высокой лестнице на веранду соседского дома, я еле заметно вздрогнула, увидев дядю Володю. На мгновение подумав, что мы опять отправляемся в скрытое место, я задержала дыхание, ведь при одной мысли о нем мне становилось нехорошо физически.

– Куда собираешься, дорогой сосед? – послышался бодрый голос бабушки, который тут же привел меня в чувства.

– На базар за новым колесом, соседушка, – ответил тот.

Мужчина явно находился в приподнятом настроении. Оба собеседника говорили так, словно, оставив это «чертово колесо» на колдовском кладбище, они приобрели какие-то особо теплые приятельские отношения. Или скорее даже такую дружбу, что объединяет людей общими тайнами и событиями, в реальность которых кроме них самих больше никто никогда не поверит.

– А предыдущее где купил? – продолжала любезничать она.

– На том же базаре и купил.

– Тогда нам с тобой по пути.

– Как скажешь, соседка, – с тоном полным доверия отозвался дядя Володя.

Наш сосед не был болтлив, суетлив или особо эмоционален. Он практически не обладал чувством юмора, и находился всю свою жизнь в каком-то размеренно нейтральном состоянии. Я никогда не видела его злым или утопающим в смехе. Но это был человек слова и дисциплины, и если он брался за дело, то непременно доводил его до конца. Мой дедушка очень уважал Владимира и часто ставил его детей мне в пример, которые, словно маленькие папины копии, быстро и четко выполняли всю работу по дому без капризов и излишней артистичности, порой так свойственной мне.

Воскресный базар находился в стороне от города и в паре километров от деревни. Мы сели на мотоцикл, которым наш сосед пользовался для подобных нужд, и уже довольно скоро оказались на огромном рынке.

Там было всё: от живности и продовольствия до самодельной мебели и запчастей. Именно туда и лежал наш путь – сквозь ряды овощей и огородной зелени, уточек и курочек, домашних яиц и парного молока. Запах свежеиспеченного хлеба напомнил мне, что ещё совсем недавно мы прогуливались с бабушкой по этому рынку в такой же воскресный полдень. Тогда меня не беспокоили мысли о тайных местах и заколдованных могилах, я просто смотрела на солнце сквозь свои растопыренные пальцы, и откусывала наивкуснейший хрустящий хлеб. Откровенно сказать, всё, что происходило со мной до этого кладбища, сейчас казалось нереальным и увиденным где-то в кино. Только в том месте я стала чувствовать разницу между нашими мирами. Между человеком, забывшим магию, и человеком помнящим.

Здесь и сейчас казалось теперь приятным веселым сном. В то время как события прошлой ночи представлялись реальной жизнью без прикрас. Шокированный мозг мог легко обмануть, но мои ощущения говорили о том, что всё пережитое нами в скрытом месте, имело намного больший смысл для жизни каждого из нас, чем эти каждодневные будни.

В своих размышлениях я не заметила, как бабушка подошла к продавцу деревянной утвари. Подобравшись поближе, чтоб все услышать, я протиснулась между какой-то тучной женщиной и бабушкиной рукой.

– Где вы взяли то колесо для телеги?

– Я сам всё делаю своими руками.

– А материал где берёте? – продолжала допрос бабуля.

– В разных местах покупаю, смотрю, чтоб дерево хорошее было и цена по карману не била, – радуясь своей неожиданной рифмовке, уверенно ответил мужчина.

Бабушка смотрела на него пронизывающим взглядом, и, не уступая профессиональному сыщику, продолжала задавать свои вопросы:

– Подбирали где заброшенные доски в местах, которые люди стороной обходят?

Мужчина рассмеялся:

– Во-первых, для меня все места одинаковые! Если доски хорошие, из добротного дерева и не прогнили, то чего ж им без дела валяться-то? А что там небылицы рассказывают, так по-ихнему нигде не ходи и ничего не трогай!

– И много набрали в том месте?

– Я не считал, но на колесо ваше я доски у лесника забрал. Свежий молодняк он мне продал, а эти старые отдал даром в придачу. Из тех, что были получше, я смастерил кровать, а из остатков по паре колес.

– Кровать…, – повторила за ним бабушка, – а лесничий, где старые доски взял?

– Ну да, правда что, где ж лесничий доски то взял, он же в лесу живет, откуда там доскам из Сосны взяться! – уже без усмешки заговорил продавец.

Он выглядел раздраженным этой череде вопросов, которые совершенно не имели к его продажам никакого отношения. Я поняла, что назревает конфликт и тихо сказала, потянув бабушку за руку:

– Бабуль, пойдем.

Но я прекрасно знала, что она не уйдет «с пустыми руками» лишь потому, что ее вопросы кого-то раздражают. Это поразительно, но мне порой казалось ее совершенно не волнует чужое мнение. Ей было абсолютно все равно, как она выглядит в глазах другого человека, как ее слова слышаться и какую реакцию вызывают. Я же наоборот входила в пору зависимости от общественного мнения. Меня особо волновало, как я смотрюсь со стороны. Как мои слова звучат и какие мысли вызывают. Этим моя жизнь неимоверно усложнялась, ведь я старалась выглядеть и вести себя безупречно. Но когда я достигала этой безупречности, напасти не заканчивались. Теперь мне становилось стыдно за поведение своих близких, которые и не думали вести себя так, чтоб не уронить меня в глазах общества. Я тщетно тянула бабушку домой, чтобы та не показалась в глазах продавца и покупателей грубой, бестактной и глупой женщиной.

– Да, бабуля, – тут же подхватил продавец мой порыв, – давайте уже либо корыто, грабли покупайте, либо вон за овощами отовариваться, – прищурив глаза, произнес он, указывая нам на прилавки с продуктами.

– Мне действительно не хотелось бы вас тревожить, но кому вы продали кровать? – стойко продолжала бабушка.

– Парочка приходила. Им и продал, – пытаясь общаться с другими покупателями, кинул он.

– А где живут, как звать?

Тут мужчина повесил голову, сжал губы и глубоко вздохнул. Он посмотрел на бабушку уставшими глазами и монотонно произнес, желая поставить на этом диалоге окончательную точку:

– Живут где-то недалеко от рынка в своем двухэтажном доме. Угостили меня мешком слив, обронив, что весь сад ими усеян. Больше я, видит Бог, ничего не знаю, – театрально приложив ладонь к груди, закончил мужчина.

Бабушка молча развернулась и провела торцом ладони по своим губам. Этот жест красочно показал ее сосредоточенное раздумье над нашими дальнейшими действиями. Сосед купил недостающее колесо у другого мастера, и привязал его позади коляски к своему мотоциклу.

– Володь, надо разыскать эту парочку с кроватью, – после долгого молчания произнесла она.

– Валь, на кой тебе та кровать? – достаточно холодно, но все же с ноткой возмущения, спросил тот.

– Послушала б я, как ты заговорить, если б посчастливилось тебе поспать на том «чертовом колесе», – с ухмылкой ответила она и похлопала соседа по плечу, забираясь на мотоцикл.

Дядя Володя многозначительно закивал и, заведя мотор, тронулся в сторону деревни. Он подбросил нас до дома, и мы погрузились в свой обычный день. Бабушка что-то пекла, я убирала дом, а дедушка стучал молотком на веранде. В перерывах между уборкой я то и дело подбегала к своему блокноту и делала пометки, стараясь записывать все: каждую мелочь, каждую эмоцию, даже самую неприятную мне. Бабушка хвалила меня за такое отношение к делу, но в то же время посмеивалась над моей щепетильностью.

– Ты стыдилась меня на базаре. Почему? – вдруг послышался ее голос.

– Нет, я не стыдилась… – замешкалась я, потому что на самом деле стыдилась.

– Разве тебе стыдно, что твоя бабушка свободна от мнения людей?

– Что? – я не сразу словила ее мысль.

Мне было стыдно не за ее свободу, а за ее бестактность, но я не могла сказать ей это в лицо.

– Я свободна от страха быть неправильно понятой. И это вовсе не от того, что мне нравиться докучать людям. Это лишь потому, что я преследую другие цели. Есть вещи поважнее, чем нравиться всем и вся, понимаешь? Однажды попробовав быть свободой от мысли, что ты докучаешь кому-то, ты уже никогда не сможешь быть скованной этой цепью. Она связывает нас по рукам и ногам. Как часто мы хотим сказать, но не говорим? Нам надо было бы спросить, но мы не спрашиваем. Нам стоило бы остаться, но мы уходим. Во благо кому-то, но во вред себе и своим целям.

– Но есть же границы приличия! – воспротивилась я.

– Да, есть! И для этого были придуманы слова приличия – такие, к примеру, как «мне действительно не хотелось бы вас тревожить, но…» Человек, познающий себя, будет всегда проигрывать человеку, познающему мир в привередливых глазах общества, которое часто играет с нами злую шутку.

– Какую именно?

– Оно будет призывать тебя вместо вежливого разговора, выгодного тебе, к вежливому молчанию, выгодного ему.

Я вдруг почувствовала, как кровь прилила к лицу. Это было попаданием не в бровь, а в глаз. Мой переходный возраст давал о себе знать. В погоне понравиться всем и не сослыть невеждой, я уходила все дальше от тем действительно важных, требующих концентрации и настойчивости. Даже ценой правды о «чертовом колесе» и чьего-то благополучия, я могла прекратить расспрос этим утром, лишь потому, что продавцу не понравилось наше надоедливое поведение. Это было трудно назвать свободой. Я не делала то, чего действительно желала и тем более то, что было по-настоящему важным. Стараясь вести себя так, как желают другие, я не хотела задумываться, какую цену приходится платить за их минутную симпатию к моей персоне.

Бабушка увидела моё смущение и подошла к блокноту с записями. Прочитав несколько срок из него, она громко засмеялась.

«Ну, что еще там не так!» – с возмущением подумала я.

– Почему ты смеешься? Я просто хочу все помнить, когда начну писать книгу, – не выдержав такого поведения, разгневалась я.

– Нет, я не смеюсь! Ты делаешь поистине большое дело, и я рада, что ты стараешься делать его максимально хорошо. Мне просто жаль твоих трудов, ведь никто не поверит в эти истории.

– Вот поэтому кроме событий я ещё записываю свои чувства. Наши эмоции живут одно мгновение, события живут один год, но события, подкрепленные эмоциями, остаются навсегда! – с умным видом ответила я.

Заметив, как взгляд бабушки переменился с ироничного на полный гордости за свое чадо, я с видом профессионального писателя продолжила свои записи. Минуту спустя она снова заговорила:

– Кто тебе такое сказал?

– Ты! – простодушным тоном ответила я.

Через мгновение комната наполнилась раскатистым смехом.

– Иди писать на веранду, а по окончании, помой в саду свои сапоги от кладбищенской грязи, – скомандовала бабушка бурлящим голосом только что отступившего смеха.

Сделав несколько очерков ужасов прошлой ночи, я спустилась по ступенькам в сад и уселась на корточки перед своими сапогами так, будто собираюсь поговорить с ними о чем-то очень личном. Если б можно было вымыть намертво прилипшую глину одной лишь силой мысли, упорно вглядываясь в нее, мои б сапоги сейчас блестели, словно новые. В этом была моя особенность, которая относилась к любому виду деятельности: когда я не хотела что-то делать, то все мое существо противилось этому, включая в работу всевозможные способы отлынивания. Сидя так уже минут пять, я решила дать подробную зрительную оценку количеству прилипшей грязи еще и со стороны подошв. Перевернув оба сапога единовременно, я заметила длинную деревянную щепку, застрявшую в грязи. Поколебавшись еще пару минут, я одним сильным рывком постаралась высвободить ее, но в руках остался увесистый кусок спрессованной земли. Оббив ее о дом, я с облегчением вздохнула – на щепке не было никаких знаков. Эта была самая обычная деревяшка. Покрутив предмет в руках, я было замахнулась выкинуть его прочь, как моя рука зависла в воздухе. Я отчетливо вспомнила, что колдовские символы на дереве проявлялись исключительно ночью, а при свете дня были совершенно не видны. От одной этой мысли в моей голове начинала стучать кровь, а руки приобрели мелкий тремор. Мне совершенно не хотелось возвращаться на колдовское кладбище ничтожно мелкого куска дерева, но и хранить столь серьезный артефакт было крайне опасно. Сквозь пульсирование крови я услышала, как к калитке подъехал мотоцикл. Мне сию же минуту надо было принимать самостоятельное решение относительно данной находки.

– Я нашёл нужный дом совсем недалеко от базарной площади. Затем убедился у хозяина, что он в прошлое воскресенье купил на базаре деревянную кровать, – раздался голос дяди Володи.

– Отлично! – ответила бабушка, где-то над моей головой.

Она высунулась из окна кухни и вполне могла увидеть меня со щепкой в руке, если сильно этого захочет. Но она таким же спокойным тоном продолжила разговор.

– Сейчас же поедем пока не стемнело.

Мне ровным счетом ничего не оставалось сделать, как засунуть деревяшку себе в карман, и оставить решение вопроса на темное время суток.

Уже очень скоро мы проехали опустевший рынок и продолжили свой путь, отдаляясь от деревни. Я приводила мысли в порядок, как-то очень по-детски успокаивая себя:

«Она явно не работает! Уверена, что вечером я не увижу от нее ровно никакого свечения, и мне останется просто выкинуть этот мусор подальше от дома…»

Солнце садилось, и вскоре мы становились у большого каменного дома, окруженного низкими деревьями и добротным забором. Калитка была открыта, и мы прошли во двор. По лежащим повсюду сливам, было понятно, что все деревья сада и вправду были сливовыми. Дверь открыл высокий красивый мужчина с белыми кучерявыми волосами и яркими голубыми, как летнее небо, глазами. Бабушка улыбнулась и представилась ему. Она вкратце, впрочем, как могла, рассказала о чертовом колесе и о возможной опасности от их новой кровати. По ее рассказу было понятно, что если у мужчины начали происходить странности, то он быстро смекнет, зачем мы пришли. Если же проблем никаких нет, то бабушка ему покажется просто навязчивой старушкой с хорошим воображением.

Молодой человек выслушал нас и вышел на крыльцо, осторожно закрыв за собой дверь. Он предложил прогуляться вдоль леса, никак не решаясь начать разговор. Переминая тонкие пальцы, он уводил нас все дальше по узкой дороге, изредка поглядывая на окна своего дома.

– Дело в том, – начал он, – что моя жена сильно изменилась за эту неделю. В первую ночь после приобретения кровати, мы легли в нее вместе, как подобает молодым супругам. Однако ночью я проснулся от ее истошных криков и пинков. Мне удалось её успокоить, однако пришлось перейти спать в другую комнату. С тех пор она меня больше к себе не пускает. Более того, жена охладела ко мне. Кажется, что она просто терпит моё присутствие рядом, – тяжело вздохнул он. – В то же время перед сном она надевает лучшее платье, вызывающе краситься, и укладывает свои волосы так, словно идет на свадьбу. Одевает туфли на высоком каблуке и так, вообразите, ложиться спать! Всю ночь я хожу и проверяю, не ушла ли она куда. Но она неподвижно спит до самого утра! Ко всему прочему добудиться её просто невозможно. Утром жена встаёт в приподнятом настроении, напевает песни,не замечая меня, своего мужа. Ведет себя так, словно живёт одна.

– Видимо она путешествует по ночам, – предположила бабушка.

– Куда? – смутился молодой человек.

– Куда же она может путешествовать на этой кровати то? Только на колдовское кладбище!

– Значит жена просто под колдовскими чарами? Она не разлюбила меня? – с оживлением и каким-то простодушием воскликнул мужчина.

Бабушка никогда не поддерживала идей и теорий, в которых не была уверена. Она не стеснялась говорить, что не знает в чем дело, и ей ещё предстоит всё выяснить. Но предположение молодого человека было вполне разумным. Она дала указание проверить в темноте, есть ли светящиеся знаки у деревянной кровати. И если они действительно есть, то ему придется вывозить кровать на тайное кладбище, пока жены не будет дома. Мужчина нахмурился, но все внимательно выслушал и покачал утвердительно головой. Бабушка рассказала, где нас найти и горделиво добавила, что её дело – предупредить молодую пару. Дальше всё будет зависеть только от них самих.

Молодой человек заметно воодушевился, получив зыбкую, но надежду на помощь в его странной семейной обстановке. Он заторопился пригласить нас в сад. Попросил подождать пару минут и заскочил в дом.

Я прогуливалась вокруг, дядя Володя протирал от дорожной пыли свой мотоцикл, а бабушка рассматривала местность. Дом был полностью сделан из ровных деревянных бревен, красивой ровной кладкой. Крыша выглядела довольно размашистой с большим скатом, по обе стороны которого находились окна второго этажа. С торцов красовались широкие балконы, судя по всему, это были балконы спальни, украшенные белыми прозрачными занавесками. Дом выглядел шикарно и, думаю, внутри он впечатлял не меньше. Вдруг мой взгляд привлекло шевеление занавески в окне второго этажа. Его аккуратно кто-то отодвинул, и я увидела бледное лицо, обрамленное темными кучерявыми волосами. Черные глазки, словно угольки, обсмотрели всех нас и остановились на бабушке. Ее взгляд в лисьем прищуре не блестал гостеприимством, а ярко-красные узкие губы отодвинулись вбок в недовольной ухмылке. В ту же секунду ее муж выбежал из дома, держа огромный пакет со сливами, который он выпрямленными руками, словно приз на спортивных соревнованиях, вручил бабушке.