Межмирье

КАК ВЕТЕРОК…

«Чечек-чечек», — выстукивали свое вагонные колеса. Столбы с проводами линовали и графили заоконье. Электричка резво катила к Томску, поедая километры рельсов. Коротенькая вагонная жизнь шла своим чередом: щебетали нахохлившиеся старушки, шумел подвыпивший парень в камуфляже, дремала сидя обнявшаяся парочка. Время от времени продавцы-коробейники влекли по вагону свои тележки, нарушая размеренный шум криками — то бодрыми, то заунывными: «Пиво-чипсы-семечки», «Мороженое-кому-мороженое», «Газеты-программы-кроссворды».

Андрей отвернулся к окну, мазнул взглядом по сидящей напротив девчушке лет восемнадцати и поплыл мыслями. Командировка удалась: конец августа, план по продажам сделан вчистую, и до сентября можно поплевывать в потолок. Андрей не любил и одновременно любил поездки по области. С одной стороны — электрички да поезда (не гонять же машину по эдаким дорогам), ветхие сельские гостиницы, непокой и неуют. С другой стороны — хоть какие-то перерывы в протирании штанов за бумагами, компьютером и телефоном.

Девчонка, сидевшая напротив, встала и потянулась на верхнюю полку за сумкой. Вслед за хозяйкой вверх потянулась коротенькая маечка, и перед глазами Андрея замаячила кипенно-белая полоска трусиков над поясом джинсов. Отвел взгляд. За окном проносились разноцветные домики — дачный поселок. Девчонка дергала и дергала сумку, которая упорно не снималась с полки. Андрей поднялся на ноги.

— Позвольте?

Оказывается, за угол полки зацепился ремешок. Андрей передал злополучную сумку хозяйке и получил в ответ размашистое «Спасибо». Он вернулся на место и поглядывал на свою визави искоса. Девчонка напоминала что-то или кого-то, приятное и забытое, отложенное на дальнюю полочку памяти за ненадобностью. Разглядывать ее в открытую Андрей стеснялся, а смутное воспоминание не отпускало, щекотало.

Покачивание вагона навевало дремоту. Андрей прикрыл глаза. Метался в голове обрывок прочитанных когда-то строк: «Дочка мельника меньшая…» Да, попутчицу так и хотелось назвать дочкой мельника: крепенькая, веснушчатая, ясноглазая — не чета бледным и тощим до прозрачности сверстницам.

Внезапно что-то стукнуло его по колену и звонко упало на пол. Пришлось открыть глаза. У ног Андрея лежала толстая книга — похоже, ее уронила «дочка мельника». Он поднял увесистый том и обмахнул рукой пыль с обложки, на которой красовалось «Марсель Пруст». Подал книгу и неожиданно для себя ляпнул:

— Так вот что читает современная молодежь.

— Современная молодежь читает разное, — улыбнулась девушка всем лицом: и губами, и глазами, и веснушками.

Больше они не умолкали. За два часа, оставшиеся до Томска, обсудили и то, что читает современная молодежь, и успехи нашей сборной по футболу (Юля оказалась страстной болельщицей), и перспективы обещанных мэрией гастролей Хворостовского. Мелькали за окном поля и рощицы, дома и станции, а колеса стучали-выстукивали…

Томск надвинулся внезапно — громадьем пяти- и девятиэтажек, аляповатым бело-зеленым зданием вокзала. «Чечек, чек, чек», — тише, тише, тише — наконец, электричка дернулась и замерла с шипением. Пассажиры закупорили обе двери вагона и понемногу просачивались наружу. Когда толпа схлынула, Андрей взял обе сумки и двинулся к выходу. Спустился, подал руку Юле. Та спрыгнула с подножки легко и внезапно оказалась близко, совсем близко. Пушистые русые волосы, плечи в веснушках, запах крепких летних яблок. И оконченная вагонная жизнь.

— Давай провожу, у тебя сумка тяжелая, — предложил Андрей.

— Хорошо.

— На чем ехать?

— На трамвае.

— Пойдем.

Привокзальная площадь бурлила. Сновали приезжие и отъезжающие, проводники и носильщики, мотылялся туда-сюда небольшой цыганский табор, вальяжно топтались голуби.

На остановке Андрей и Юля втиснулись в трамвай, он тронулся, дребезжа и позвякивая. Оба молчали. Андрей чувствовал странное: будто вибрации, из которых он соткан, переходят на другую частоту, атомы, из которых образовано его тело, в эти секунды перемещаются, словно кто-то ловко и быстро собирает кубик Рубика, и тут же, на глазах, образуются ровные матовые стороны — желтая, красная, зеленая.

Приехали. Общежитие медицинской академии, где училась Юля, находилось почти рядом с трамвайной остановкой — за маленьким парком. Краснокирпичная пятиэтажка щедро утыкана балконами, и почти на каждом «нюхали воздух» беззаботные юнцы — болтали, курили, читали. Андрея тут же накрыло воспоминание о таких же балконных посиделках, о ночах над чертежами, о поцелуях в коридорах общаги.

За тяжелой дверью оказалась застекленная клетушка, где сидела похожая на сову старушка-вахтерша. Шагая следом за Юлей, Андрей спиной чувствовал пристальный взгляд. Они миновали несколько лестничных пролетов, затем Юля свернула в коридор и вскоре остановилась перед закрытой дверью. Андрей машинально взглянул на номер — 405.

— Вот… Все. Спасибо, что помог.

— Вот уж не за что, — хмыкнул Андрей.

— До свидания.

— До свидания.

Андрей спустился вниз, еще раз ощутил между лопатками взгляд совы-вахтерши и вышел на улицу. Нужно было ехать домой.

Предосенье щедро раздавало свои милости. Безбашенная синь неба сменилась полупрозрачной серо-голубой пастелью. Тоненькие нити паутинок цеплялись за воздух, в котором плавал запах дыма и древесины. Казалось, наконец-то в жизнь, как в мозаику, встроился недостающий фрагмент, и теперь все правильно, хорошо, а будет еще лучше.

Андрей открыл дверь в квартиру и отчего-то поежился. Удивился, было, что дочь его не встречает, обычно десятилетняя егоза кидалась на шею с визгом — потом вспомнил, что Машка в лагере до тридцатого августа. По коридору фланировала жена с телефонной трубкой у щеки. Кивнула, бросила: «Привет», — и пошла дальше, чирикая в трубку об очередном архиважном. Андрей проводил взглядом синий халат в ромашках, колышущийся под ним Ольгин зад, вздохнул и принялся разуваться.

В бухгалтерии царил особый кабинетный уют. С виду все строго: столы да компьютеры, но на подоконнике — за жалюзи — ворох разноцветных журналов, пустая ваза для цветов, там же прячется чайник, а в тумбочках ждут своего часа веселенькие кружки.

— Оля, чай пить будем? — предложила одна из обитательниц кабинета.

— Будем, Танечка, будем, — со вздохом согласилась вторая.

— А ты чего такая? Нет, ты чего такая второй день? Случилось что-нибудь?

— Не знаю. Может, нет еще, а может, уже и да… Подожди.

Ольга взяла с подоконника пустой чайник, вышла и вскоре вернулась уже с полным. Пристроила его на подставку, щелкнула кнопкой и вновь села за стол. Уложила подбородок на сведенные вместе кулачки.

— Ну? — сделала внимательное лицо Танечка.

— Кажется, мой загулял, — сообщила Ольга.

— Ка-а-ак?! — Танечка, благодарная слушательница, эмоций не сдерживала.

— А так. Он бегать по утрам начал, представляешь, Тань?

Чайник щелкнул, отключившись.

— Представляю… А, может, он просто так начал? Ну, там, спорт, футбол с мужиками?..

— Ага, если бы… Он смотрит теперь. По-другому как-то смотрит, понимаешь, Тань? И что-то думает все время, думает. Недавно сказал, что ему халат мой не нравится…

Ольга вдруг до слез, до горлового спазма, обиделась на Андрея. Как будто только ему тридцать девять, как будто только ему вдруг открылось страшное: раньше все было в горку, а теперь с горы. С ней тоже что-то такое происходит, ей тоже трудно, она тоже не знает, кто она — будущий пожилой человек или… Или что?

— Оля, ну смотри… — Татьяна взяла с подоконника один из лежащих там журналов. — Смотри. Вот, в «Метрополитене», я прямо вчера читала…

Татьяна быстро перелистала страницы, нашла нужную и принялась зачитывать с выражением:

— «Если у вашего партнера завелся неоперабельный бес в ребре, ни в коем случае не делайте резких движений. Романтический ужин при свечах и горячая ночь помогут вам исправить ситуацию. Запаситесь массажным маслом и кружевным бельем…»

— Ой, Таня! — перебила ее Ольга. — Ну какое масло, какое белье? Ну куда мне все это? Буду как разряженная корова…

Андрей понимал только то, что он ничего не понимает. Зачем-то начал бегать. Откуда-то появилось нежелание бывать дома — все мешало, терло и мозолило. Почему-то думалось о попутчице из электрички — Юле — и крутился в голове ее адрес. Вдобавок, застучал двигатель «Нисана», пришлось отогнать его в автосервис и ездить общественным транспортом, курсировать с работы на работу неприкаянной частичкой людской биомассы. Так, в бестолковости, прошла рабочая неделя.

В субботу Андрей обнаружил себя на трамвайной остановке, перед парком, за которым стояло Юлино общежитие. С букетом из странных красных ромашек и мелких желтых розочек, который ему всучили в цветочном магазине. Нужно было идти. И он шел, не торопясь. При этом каждый шаг давался Андрею все труднее и труднее. Куда он, зачем? К хорошенькой девушке. Ему ведь уже почти сорок — поздно… Но ему еще только тридцать девять, так неужели это навсегда — рынок, уборка, родительское собрание, кино по субботам?.. Андрей дошел до крыльца, поднялся по ступенькам. Помедлил, открывая дверь.

В клетушке у входа сидела та же глазастая вахтерша.

— Вы к кому? — спросила она Андрея.

— Я… Собственно, ни к кому. Это вам, — подал он в окошечко букет.

— Спасибо, молодой человек, — показалось, что старушка хихикнула. Показалось.

Андрей развернулся и вышел на улицу. Постоял чуть-чуть на крыльце и решительно зашагал прочь.

Вечером Андрей курил на балконе и смотрел вниз. Вокруг был покой. Не полусонное забытье южной сиесты, отнюдь, просто все казалось упорядоченным, размеренным, гармоничным. Город будто затаился, притих перед осенью. Вот-вот вернутся с каникул школьники и студенты, разноцветная кровь города в асфальтовых венах забурлит, забродит молодым вином. Но это будет чуть позже, а сейчас — покой, покой.

Скрипнула балконная дверь — подошла Ольга. Облокотилась на перила, посмотрела вниз.

— Андрюш?..

— Да? — глухо отозвался.

— А давай я тебе массаж сделаю?

Андрей ошарашено посмотрел на жену. Одной рукой Ольга комкала какую-то бумажку, другой — теребила карман халата. Затем подняла глаза, и Андрей вовсе оторопел. Потому что Ольга кусала губу, как будто готовилась заплакать, и столько было у нее в лице испуга, решимости и еще чего-то неназываемого…

— А давай, Оль…

Потом вернулся из автосервиса «Нисан» — двигатель перебрали, и больше ничего не стучало. Потом был сентябрь, и дождь пришивал небо к асфальту. Андрей проезжал мимо медицинской академии и увидел на крыльце Юлю. Она стояла, облепленная мокрым платьицем, с потемневшими от воды волосами, и смеялась, запрокинув голову, беззаботно и по-юношески жадно.

Прошло пять лет. По-прежнему выстукивали свое вагонные колеса, по-прежнему отживали коротенькую вагонную жизнь пассажиры, по-прежнему старались разнообразить ее продавцы с тележками.

Андрей грузно опустился на сиденье, скользнул взглядом по вагону и неожиданно зацепился за знакомое женское лицо. Он не мог вспомнить, кто это, но был уверен, что где-то видел, видел… Женщина повернула голову, и Андрей сообразил: Юля, «дочка мельника». Она держала на коленях малыша лет двух и рассеянно смотрела вперед — усталыми, не девичьими, но бабьими глазами.

Андрей отвернулся. За окном ветерок ласково сминал ворсистую ткань ржаного поля…