Между дьяволом и глубоким синим морем

Глава 18

Первым домой вернулся Люк.

— Даниэль Лип! — вскрикнул он и плюхнулся на диван рядом со мной. Вверх взлетели пылинки и заплясали в последних лучах солнца, проникающих сквозь окно. — Чёрт! И ты увидела эту резню во всей красе, с грёбаного окна пиццерии! Как ты, сестрёнка?

Я просто покачала головой. Люк не знал и половины правды. Брат вздохнул.

— Он был пьяницей столько, сколько я себя помню. Я ненавидел то, как он кричал на нас, но всё же…Он практически был нашей городской достопримечательностью. — Люк развалился на диване и скрестил руки. — Интересно, что подтолкнуло его к этому решению?

— Он был отцом Джека, — прошептала я. — Даниэль Лип. Это был его папа. Мы с Ривером встретили его этим утром.

Люк приподнялся.

— Вот чёрт!

— Именно… Я привела Джека к нам. Что ещё мне было делать? Я не могла просто оставить его в полном одиночестве, ждать, пока появятся государственные служащие и засунут его в какой-то богом забытый сиротский дом! Потому я отдала ему зелёную комнату.

Люк внезапно наклонился и обнял меня. Поначалу я не знала, как реагировать. Но, в конце концов, мои руки поднялись по собственной воле и обняли его в ответ.

— Наш отец — козел, который сбежал в Европу и никогда не звонил и не присылал открыток. Но, по крайней мере, он не убивал себя на городской площади, — Люк снова вздохнул, и его плечи поникли. Я грустно улыбнулась.

Он улыбнулся в ответ, и эта улыбка так сильно отличалась от его обычной самодовольной ухмылки, что брат стал непохожим на себя.

Люк встал, подошёл к холодильнику, достал холодный чай и налил его в два стакана. Затем вернулся на диван.

— Что же стало с миром? Дьяволы, дети на кладбище, охота на ведьм, пьяные самоубийцы на главной площади. Может, наступил конец света? Апокалипсис близко? — он сделал щедрый глоток чая и покачал головой. — Как я и сказал вчера, всё началось с приездом Ривера. Это могло быть совпадением, как и большинство вещей в жизни. Но каковы шансы увидеть, как мужчина убивает себя в центре города, сидя при этом на самой лучшей точке обозрения, и это при том, что вчера мы игрались с его сыном на чердаке? Господи! Я никогда не забуду его кровавую рубашку.

Я вздрогнула. Самой дрожащей дрожью, которая начинается с головы и распространяется к пальцам ног. Вот только дрожь у меня вызвал не образ рубашки Липа или зияющая рана на его глотке. Это был Ривер. Ривер, с нетерпением смотрящий, как Даниэль поднимает бритву к шее.

Последний луч солнца скрылся за окном. На кухне наступили сумерки.

— У Джека есть одна картина, я видела её, когда он распаковывал вещи. На ней нарисована Фредди. Он сказал, что картина принадлежала его дедушке.

Брови Люка взметнулись вверх.

— Вот-вот, — кивнула я.

Он встал с дивана и потянулся.

— Ну, добавим этот пункт к нашему растущему списку загадок. Я иду спать. Джек наверняка рано проснется. И поскольку он переехал к нам, придётся о нём заботиться.

«И делать это правильно, — говорило выражение его лица. — А не как наши родители». Люк вышел из кухни, и через минуту я услышала его шаги на втором этаже. Наверное, он хотел проведать мальчишку.

Я сидела в пустой кухне и пила чай. Уже стемнело. Большая часть комнаты была скрыта в тени. Окна остались открытыми, и меня вдруг охватило чувство, будто кто-то наблюдает за мной с улицы, скрытый во мраке…

Входная дверь распахнулась. Я услышала шаги в фойе, на мраморной лестнице, затем в обеденной, которой мы никогда не пользовались. Они остановились у двери на кухню.

Я помешала льдинки на дне стакана и подняла голову.

Ривер.

Мы не сводили друг с друга взгляда. Глядя на него, у меня появилось жгучее желание прогнать его прочь из Ситизена, в грязь, и бить его по лицу, пока не сотру с него это ленивое выражение. Может, Ривер был прав насчёт меня и моей жестокости.

— Вайолет, помнишь, как мы дремали на этом диване? — он присел рядом со мной.

— Да, это было в понедельник, — я повернулась и посмотрела на большой нож мясника, лежавший на кухонном столе. Люк резал им хлеб, хотя я не раз его предупреждала, что для этого есть специальный зазубренный нож. Я подумала о том, чтобы взять его, о том, как он будет чувствоваться в моих руках, когда я проткну им Ривера между рёбер. Мой разум задержался на этой мысли, и жестокость запела в моём сердце.

— В понедельник? А кажется, словно это было вечность тому назад.

Я проигнорировала его.

— Ну что ж, расскажи, как ты это сделал. И попытайся не врать, лжец.

Ривер перестал улыбаться, но его лицо оставалось спокойным.

— Я заставил его думать, что бритва была шариковой ручкой. А затем — чтобы он провел ею линию по шее, — парень тихо рассмеялся.

Услышав это признание, как он произносит его вслух и делает мои подозрения истиной, я почувствовала, как у меня сжалось сердце. Словно кто-то держал его в кулаке. Он соврал, когда обещал больше не использовать сияние. Прямо мне в лицо.

Я ненавидела его.

По крайней мере, часть меня.

Что же до второй… ей было плевать. И это пугало меня до чёртиков.

Ривер взял меня за руку и прижал её к груди. Я попыталась выдернуть её, но он лишь крепче сжал мне запястье, и… через секунду моя ярость исчезла, да так быстро, как прохладная вода исчезает во рту в жаркий день.

— Тот факт, что оружие было не в твоих руках, не отменяет того, что ты убийца, Ривер.

Он продолжал держать меня за руку. Я снова попыталась выдернуть её, но не в полную силу.

Затем погрузилась в себя. Попыталась вернуть свою ярость. Но бесполезно. Рука Ривера обжигала меня, и это было приятно.

— Не беспокойся, Ви. Я вне опасности. В этом прелесть моих уникальных способностей. Никто в них не поверит. Меня ни за что не поймают.

— Чёрт, это совсем не то, что я имела в виду!

Я откинула его руку и встала, нависая над парнем.

— Дело не в том, что тебя могут поймать. Ты совершил убийство. Убийство! Тебе не кажется, что это неправильно? Совсем? Даниэль был пьяницей, он обижал меня и не заботился о своём ребёнке, но он также был жалким, потерянным, грустным человеком. Нельзя убивать людей, Ривер. Никого нельзя убивать! Ради всего святого, лучше бы ты проявил сострадание!

«Давай же, Ви. Разозлись. Он этого заслуживает. Он этого хочет. Его ленивый взгляд… это вызов, и ты должна на него ответить…».

Ривер пожал плечами.

— У кого есть на это время? Говоря на языке морали, убийство — довольно двусмысленно. Давай немного пофилософствуем, Ви. Каким бы я был человеком, если бы позволил Даниэлю жить дальше? То, как он говорил о тебе на площади… это было неправильно. Джек был несчастен. Сама согласись, Даниэль хотел умереть. Зачем ещё он так часто напивался? А я мог дать ему то, чего он желал, без всякого труда. Некоторые люди не заслуживают жить. Более того, некоторые заслуживают умереть. Зачем я родился с этим даром, если не для того, чтобы сделать мир лучше? Да, не спорю, я создаю монстров ради своих прихотей, потому что мне нравится чувствовать сияние. Но отец Джека… это было не ради забавы. А ради Джека. И ради тебя. Да, вышло далеко не идеально. Но вам обоим будет лучше без него, — он прижал ладонь ко рту и зевнул. Разговор ему наскучил. — Ты не можешь этого отрицать, Ви.

Я молчала с минуту.

— Ещё как могу.

Но Ривер… его слова начинали обретать смысл. По крайней мере, они звучали логично. Часть меня, остававшаяся в здравом уме, не купилась на его речь. Не совсем. Что-то в ней казалось… неправильным.

Не так ли?

Ривер опустил руки мне на талию и притянул к себе.

— Я ни о чём не жалею. Единственное, что меня смущает, это то, что результат моего сияния становится всё сложнее предугадать. Раньше я был очень хорош в этом. Да что там, всего пару месяцев назад! Но, в последнее время, я не могу перестать использовать его, и тогда всё идёт не по плану.

— Погоди… что? Ты не можешь предугадать результат? Что это значит, чёрт возьми?! — я завертелась в его хватке, но Ривер не обратил внимания.

— О, это пустяк. Я просто начинаю понемногу терять контроль. Странно, но не более. Похоже, сияние зажило своей жизнью, словно это оно контролирует меня, а не наоборот. Но я уверен, что в этом нет ничего страшного.

Я перестала рзать. Мне становилось лучше. Ривер прав. Некоторые заслуживают умереть. Неконтролируемое сияние — пустяк.

— Знаешь, Вайолет, когда я с тобой, то иногда могу уловить отзвуки твоих мыслей. Например, я знаю, что ты ненавидишь свёклу. Сама мысль о ней принимает форму отвратительной коричневой дымки в твоей голове. Я увидел её, когда мы остановились у свёклы в продуктовом. Естественно, я тут же пошёл дальше. Другое дело помидоры. Когда ты их представляешь, вокруг них появляется приятное розоватое сияние.

Я рефлекторно схватилась за голову, словно желая защитить свои мысли от Ривера. Но, почувствовав себя глупо, быстро опустила руки.

— Что ещё ты можешь?

— Я могу сказать, что нравлюсь тебе, несмотря на то, что это неправильно, — парень улыбнулся, и часть меня растаяла от этой улыбки, как шоколад во рту и лёд на солнце.

Но вторая часть пожалела, что у меня нет кирпича в руке, чтобы я могла бить его прямо по милой, кривоватой ухмылке, пока не потечёт кровь, кровь, кровь, и не заляпает его рубашку, прямо как в случае отца Джека.

— Ви, ты бы видела чёрные тучи, окружавшие Даниэля Липа в твоей голове этим утром. Ух! А я-то думал, что ты ненавидишь свёклу. Ты поместила этого ублюдка в чёрную дыру. Бездну.

— Есть огромная разница между тем, чтобы желать кому-то смерти, и убивать, Ривер.

И тут мне пришла чёрная, злая, сочащаяся тьмой мысль. Что, если для Ривера не было никакой разницы? Это он подразумевал, когда говорил, что не может предугадать результат сияния? Был ли его разговор о двузначности морали просто способом оправдать нечто, что он не мог контролировать?

Я вспомнила слова Джанни о бедной рыжеволосой женщине. Ведьме. Из-за произошедших ужасов она совсем вылетела у меня из головы.

— Ривер, где ты пропадал?

Он пожал плечами. Затем задрал мне майку одной рукой и начал целовать мне живот. Его руки были покрыты засохшей краской.

— Ты… ты был в Иерусалим Рок?

«Сосредоточься. Если позволишь ему утихомирить твой гнев, то ты ничем не лучше него».

Ривер продолжал ласкать меня.

— Где это?

— В городе, о котором упоминал Джанни, где сожгли женщину. Это был ты, не так ли?

Я ничего не чувствовала, произнося эти слова. Только нежные поцелуи Ривера на своей коже, как прохладный ветерок в жаркий день.

— Я, — поцелуй, — понятия, — поцелуй, — не имею, о чём ты говоришь.

Поцелуй, поцелуй, поцелуй.

— Значит, ты не был в Иерусалим Рок? — мне становилось сложно сосредотачиваться на мыслях. Поцелуи Ривера… мне было так хорошо! Я внезапно стала мечтательной и счастливой. — Тогда где?

— Где-то в другом месте. Мне просто нужно было уехать ненадолго. Я поехал на юг, но не помню, куда именно.

— Похоже на ложь, Ривер. Ты всегда такой загадочный… и мне это нравится, правда, но я хочу… хочу знать… — «Сосредоточься!», — ты когда-нибудь убивал раньше? В смысле, заставлял кого-то совершить самоубийство, кроме Даниэля Липа?

— Да, — пробормотал он у моей кожи.

— Сколько?

Ривер повернул меня и начал целовать поясницу.

— Многих, Ви.

Мои глаза закрылись.

— Как много?

— Не знаю. Столько, сколько нужно было. Может, двенадцать. Может, гораздо больше. Знаешь, нужно подумать. Я жил с сиянием четыре года.

— Так… так ты даже не можешь вспомнить, скольких людей ты убил?

Ривер встал. Его пальцы поглаживали меня по спине, медленно и уверенно. Он уткнулся лицом мне в шею.

— Нет. Что сделано, то сделано. Больше я об этом не задумываюсь.

Его губы коснулись моего подбородка. От него пахло песком и солью, словно он плавал. Вероятно, мои волосы пахли так же. Такое случается, когда живешь у океана.

Мы целовались. Долго, страстно. Я почувствовала, как чары Ривера начинают проникать в меня, как было на кладбище. Они текли по моим венам, как вода по горам. Как время в летние деньки. Как кровь по перерезанной глотке.

— Ривер, ты используешь на мне сияние?

— Возможно. Тебе не всё равно?

Всё равно. По крайней мере, сейчас.

— Пошло оно всё, — прошептала я и притянула его к себе.