Мечты о морозе

— Среди прочих, да, — говорю я ровным тоном.

— Ты веришь, что твоя мать могла бы убить тебя? — в итоге говорит Король.

Он смотрит на меня так, будто из моего лица проросло дерево. Вероятно, гадая, что со мной не так, если даже моя мать меня ненавидит.

— Татум — долбаная сука, — говорит Санджей.

Я ахаю от его выражений.

— Санджей, — назидательно говорю я, поворачиваясь и смотря на него.

— Ты знаешь, это правда, — оправдывается он.

— Ну… — я сдерживаю внезапный приступ смеха. — Тебе всё равно не стоит так выражаться.

В ответ он просто вскидывает брови.

— Сколько тебе лет, дитя, — снова говорит старик.

Я поворачиваюсь обратно.

— Я не дитя. Я пережила пять перемен и пять ротаций. Нет, теперь уже шесть перемен.

Мой день рождения наступил в какой-то момент в Оскале.

— Восемнадцать, — переводит Малир.

— Да, — говорю я.

Мои плечи подаются вперёд. Кажется, что мы провели тут часы. Этот разговор о Кедрике эмоционально выматывает, и я хочу, чтобы он закончился. Я не понимаю, какое отношение имеет мой возраст к решению вопроса о том, жить мне или умереть.

Король молчит, осматривая зал, не интересуясь нашей текущей темой. Интересно, о чём он думает.

— Я хотел бы получить от делегатов объяснение, почему Татума была взята в заложники, — говорит он.

Я вижу, как Блейн напрягается слева от меня, и я улыбаюсь злой ухмылкой, зная, что лучше его не жалеть.

— Я думал, что ц-целью был Принц, мой Король, — Блейн заикается.

Я закатываю глаза.

— Я думал, что в интересах Гласиума будет обладать рычагом давления на Осолис, на случай войны.

Я не могу упрекнуть его за это. Я могла бы сделать то же самое, в такой же ситуации.

— Ты не думал, что забрав её, вы обеспечите реакцию со стороны Осолиса? Учитывая, что вы были направлены на мирную миссию, я бы надеялся, чтобы эта мысль приходила тебе в голову, — Король говорит опасно мягким голосом, который я слышала прошлой ночью.

Во мне разгорается надежда.

— Да, мой Король, приходила. Но, поскольку её мать ненавидит её, я подумал, что это вряд ли перерастёт во что-то большее, — отвечает Блейн.

Ай.

— Даже если Татум ненавидит её, я уверен, что есть другие люди, которые будут настаивать на её возвращении. Возможно, другие члены семьи.

Вмешивается Малир:

— Её брат Оландон. И её очень любит народ Осолиса.

Я поворачиваюсь и смотрю на него. Меня?

— Гнев людей — хуже гнева правителя, — говорит Король.

Я снова слышу угрозу, замаскированную в его задумчивом тоне. Я могу сказать, что Блейн тоже её слышит, по тому, как он бледнеет и начинает лепетать.

— Я думал, её можно использовать в качестве выкупа.

Король встаёт, кулаками упираясь в стол.

— Будет ли мать, которая ненавидит её, платить за её возвращение?

— Мы можем пытками получить от неё информацию об их армиях и снабжении, — рассуждает Блейн.

Мои спутники, а также некоторые из окружения Короля возмущенно ропщут. Король поднимает руку. Все умолкают, а он начинает говорить:

— Цель создания делегации — поддержание мира с Осолисом и укрепление отношений между нашими мирами. В это очень верил мой брат, — он встаёт. — Вы все присутствовали во время подготовки к Осолису и часто слышали его страстные речи на эту тему, не так ли?

Я аплодирую инстинкту самосохранения Блейна, когда он не отвечает. Король начинает медленно прогуливаться вокруг внешней стороны стола по направлению к нему.

— Поэтому я удивлён, что ты случайно забыл об этом после его смерти, — непринужденно говорит он, продолжая идти. — Ты не только поставил под угрозу непрочный мир между нашими мирами, но и проявил неуважение к памяти моего брата своим необдуманным решением.

Король почти завершает круг. Он останавливается позади Блейна, который заметно дрожит.

— В довершении ко всему, ты проявил неуважение к нему, убедив остальных захватить кого-то, кого, судя по всему, он… любил. С твоим даром замечать отношения, как ты упоминал ранее, я бы подумал, что вряд ли ты упустил его растущие отношения с Татумой.

Теперь Король стоит прямо за Блейном. Дрожь Блейна переросла в конвульсию.

— Ты вдруг притих, — говорит Король.

Блейн издает писк в ответ.

— Я так не думал.

Он берёт Блейна за шею и толкает его к закрытой двери. Блейн врезается в дерево и отскакивает на пол. Я задыхаюсь от силы Короля. Он бросил его так, как я бы бросила яблоко.

— Ты проведёшь год в шестом секторе. Я не хочу слышать о тебе или видеть тебя до тех пор, пока ассамблея не окажется во втором секторе. Твоя семья останется здесь.

Король идёт по кругу назад и садится на своё место. Блейн поднимается на ноги и рывком распахивает дверь. Его последний взгляд обращён ко мне, и я слегка вздрагиваю от ненависти, которую вижу в нём. Ещё один враг. Дверь захлопывается.

— Что касается остальных делегатов, мне противно, что вас так легко удалось убедить. Тем не менее, кажется, что большинство из вас осознало свою ошибку во время путешествия, и за это я милосерден. Теперь оставьте нас, — говорит Король.

Я наполовину встаю вместе с ними, неуверенная, включал ли этот приказ меня.

— Садись, — говорит он.

Я прищуриваю глаза от его приказа, но выполняю его. Медленно.

Он молчит, пока делегаты с пристыженными лицами не уходят.

Я смотрю на лицо Короля. Его губы сжаты в маленькой усмешке.

— Ты завоевала сердца большинства этих мужчин.

В следующее мгновение усмешка пропадает. Он наклоняется вперёд.

— Я не хочу, чтобы ты думала, что я желаю твоего присутствия, когда твой мир стал смертью моего брата. Если бы я мог поменять твою жизнь на его, я бы сделал это в десятикратном размере.

Я киваю. Я сделала бы то же самое.

— Также я считаю, что ты сказала нам не всю правду.

Я не шевелюсь, думая о древке в моем ботинке.

— Как я только что продемонстрировал Блейну, я не стану пренебрегать честью и храбростью жертвы моего брата, убивая тебя. Если всё так, как говоришь ты и другие, то Кедрик любил тебя. Ты можешь быть уверенна, что я не буду пытать или убивать тебя, если в этом не будет необходимости, — он садится назад, вытягивая левую ногу. — Если я обнаружу, что ты каким-то образом была нечестна или находишься здесь по причинам, отличным от тех, которыми они кажутся, я сам убью тебя.

Я распахиваю глаза в недоумении. Он собирается отпустить меня?

Он изучает меня, приложив руку к нижней губе.

— Эта проклятая вуаль — заноза в заднице, — говорит он.

Моё сердцебиение учащается, но паника утихает, когда он продолжает говорить:

— Ты остаёшься здесь, как гостья, пока я не решу, что с тобой делать. Ты понимаешь? — спрашивает он.

Мои глаза прищуриваются, он говорит со мной, будто я глупая.

Его губы снова скривились в усмешке, как если бы он знал, о чём я думаю.

Собрание прошло идеально. Я остаюсь и получаю время на поиски убийцы Кедрика. И я буду жить. Я быстро киваю.

Тот же стражник выпроваживает меня, правда, без тычка в плечо. Дверь практически закрылась, но я ясно слышу слова Короля:

— Отправьте двух гонцов в Осолис с вестью о том, что Татума в безопасности. Скажи гонцам, чтобы они поставили ястребов у средней пещеры.

Ястребы! Их использовали только во время военных переговоров.

Я пытаюсь вспомнить свои занятия о них, но не могу вспомнить ничего, кроме того, что они экономят время, доставляя сообщения к краю дымчатого барьера в Оскале. Вместо того чтобы ждать ответа на своё сообщение два месяца, ты получишь ответ через месяц.

Пытался ли Король Джован сохранить мир? Или объявлял войну?

ГЛАВА 18

В течение следующего месяца я узнала, что понятие «гость» в Гласиуме имеет другое значение. Брумы больше не плюют в меня, но я постоянно чувствую их враждебность. После атаки Брумы, произошедшей однажды вечером, когда я направлялась в свою комнату, мне был предоставлен второй стражник. Жизнь здесь очень отличается от моей прежней жизни, где у меня никогда не было никакой стражи. Только люди, которые следили за мной.

Один из моих делегатов всегда забирал меня к трапезе. Придворные реже пытались подставить мне подножку или толкнуть меня, когда они находились рядом со мной. Я пытаюсь напомнить себе, об отношении Солати к Брумам, когда моё терпение на исходе, и я хочу ударить Бруму прямо между глаз.

Моя рука теперь желтого цвета и гораздо менее опухшая, её фиксирует новая шина, которую сделал для меня Аднан. Неделю назад я была счастлива избавиться от перевязки.

Не все Брумы были такими. Я познакомилась с женами некоторых делегатов. Фиона, жена Санджея, была добра. Это она оставляла свежую одежду в моей комнате, а Садра, жена Малира, напоминала меня матрону из приюта.

Обеденный зал также был идеальным местом, чтобы наблюдать за Королем. Он только что получил первое сообщение от прилетевшего ястреба, о содержании которого я могла только гадать. Ястреб был прекрасен: снежно-белый с самыми большими крыльями, которые я когда-либо видела. Когда он взлетел, я почувствовал их мощь со своего места. Полагаю, ему требовались сильные крылья, чтобы летать через этот снег и дождь. Аднан объяснил, что у них есть дополнительное веко, которое защищает их глаза, но при этом позволяет им видеть. Ястреб поднялся к потолку и исчез через какой-то выход, не видимый из-за нашего стола.

Поза Короля стала жесткой, что я восприняла как не хороший знак. Однако я почувствовала облегчение, когда не получила известия о том, что должна вернуться домой. Пока что у меня не было никакого прогресса в поисках убийцы. Мне нужно было больше времени.

Я открываю тяжелую дверь на входе в замок. Мне разрешили свободно перемещаться по замку, хотя и запретили выходить за ворота.

Я спускаюсь по массивным ступеням во двор, кутаясь, чтобы согреться, но убеждаюсь, что держусь одной рукой за стену, как велел мне Малир, чтобы не потеряться в метели. Белый порошок потревоженного снега летает вокруг нас, проникая даже в густой мех моей шубы. Я никогда не привыкну к здешнему холоду. Большую часть времени я чувствую себя так, будто мои кости заморожены. Я выхожу наружу ради одного. Увидеть псов Рона.

Когда Рон не уезжает по делам Короля на упряжке, собак держат здесь или в псарнях. Когда я приближаюсь, раздаётся скулящий шум. Я нагибаюсь к Лео и хихикаю, когда он поднимает одно ухо и наклоняет голову на бок. Я протягиваю к нему здоровую руку. Он нюхает руку и затем облизывает её. Я чешу его за ухом, как научил меня Рон, и смеюсь, когда пёс двигает головой из стороны в сторону, получая достаточно внимания.

Неожиданно рядом со мной приседает Рон, и я вздрагиваю. Я не услышала его приближения за воем ветра. Он почёсывает грудь Лео, не говоря ни слова.

— Ты сегодня куда-нибудь поедешь на упряжке? — спрашиваю я, повышая голос, чтобы перекричать воющий ветер.

— Нет, слишком опасно, — говорит он. — До королевского тура осталось совсем немного.

Я выяснила, что собаки — единственная тема, по поводу которой Рон может дать не односложные ответы. Он проводит большую часть своего времени на упряжке, перевозя важных людей или передавая различные сообщения. Полагаю, это должна быть довольно одинокая работа.

Рон отличался от остальных.

Я всегда подмечала это, но это стало более заметно с тех пор, как мы прибыли в Гласиум. Если, когда я шла по замку с кем-то из делегатов, Брумы лишь слегка ослабляли свои издевательства, а вот когда я была с Роном, никто даже не пытался поддеть меня. Интересно, что он сделал, чтобы заслужить такое боязливое уважение.

Я следую за ним назад в замок, продолжая держать руку на стене. Рон идёт со мной к огромному залу, где проходят трапезы Брум. Как обычно, все оборачиваются, чтобы поглазеть на моё появление, но, как и ожидалось, никто не осмеливается прикоснуться ко мне, когда он возвышается рядом.

Я обнаружила сходство и отличие в здешней ассамблее. Как и на Осолисе, здесь едят те, кто занимает высокое положение: министры, советники, важные купцы, и те, кто как-то связан с этими людьми. Хотя в отличие от Осолиса, эти люди не жили в замке, и единственные Брумы, кто, казалось, остаётся здесь, это высокопоставленные путешественники, некоторые из королевских советников, Рон и стражники в казармах. Единственной загадкой оставалось большое количество женщин, которые, казалось, оставались где-то в замке, хотя они постоянно менялись. Иногда я замечала похожие лица, только чтобы другое лицо вышло на следующий день из той же комнаты.

Рон продолжает идти, и мы останавливаемся у столика, ближайшего к возвышающемуся трону, за которым сидят Малир, Санджей и Аднан. Король слушает чей-то разговор, идущий по левую сторону от него. Его взгляд на мгновение перемещается на меня. После встречи в зале заседаний я больше не общалась с Королем. Я надеюсь, что так будет и впредь.

— Доброе утро, — приветствует Малир, сдвигаясь в сторону, чтобы я могла сесть рядом с ним.

— Всем доброе утро, — говорю я и перекидываюсь парой фраз с Фионой, прежде чем подхожу к столу с едой.

Стол с едой тянется вдоль одной стены и завален всевозможными диковинными яствами. Это ещё одно отличие от двора Осолиса. Здесь еда общая, тебе её не подают. Я всё ещё не знала, что представляли собой большинство блюд. Роман указал мне на фрукт, который он назвал грушей, говоря, что он будет довольно похож на яблоко. Я и не подозревала, что мои привычки в еде были настолько заметны.

Я только успела схватить грушу со скрипучего стола, как меня толкнуло в бок огромное тело. Потеряв опору под ногами и грушу, я падаю, и в падении поворачиваюсь так, чтобы защитить левую руку, но тыльной частью плеча ударяюсь о пол. Я перекатываюсь и, вскочив на ноги, занимаю в оборонительную позу. Держаться в тени оправданно, но я буду защищаться.

Я оглядываюсь на крупного мужчину и морщу нос, когда его запах достигает меня. В основном, я считаю стереотипы о Брумах необоснованными, но этот мужчина идеально им соответствует.

— Шевелись, шлюха Солати, — рычит он.

Мне не хватает времени, чтобы ответить, прежде чем массивная рука обхватывает его горло.

— Габель, — говорит Король обыденным тоном. — Почему ты пристаёшь к моей гостье?

К несчастью Габеля, он принимает это за искренний вопрос.

— Она убила Принца Кедрика, — Габель задыхается, когда Король сжимает руку немного сильнее.

Он поворачивается лицом к собравшимся, которые наблюдают за ним. Габель следует за ним, балансируя на кончиках пальцев.

— Я видел, как вы все обращались с нашей гостьей, — говорит он. — Могу я напомнить тебе, что Принцесса — женщина, и вполовину меньше тебя?

Лицо Габеля становится пунцовым. Я не смею взглянуть на ассамблею, чтобы увидеть реакцию.

— Позвольте мне прояснить вам обстоятельства смерти моего брата, — говорит он, продолжая сжимать.

— Вопреки тому, что вы все думаете, мой брат пожертвовал собой во имя спасения Татумы.

В комнате наступает тишина.

Он продолжает:

— Не насмехайтесь над его храбростью и самопожертвованием.

Король поворачивается ко мне, я заставляю себя стоять неподвижно.

— Я приношу извинения за их поведение. Если бы я был самим собой в последние недели, этот вопрос был бы улажен гораздо раньше.

Я киваю, отвлекаясь на мужчину, всё ещё находящегося в его хватке.

Лицо Габеля сейчас фиолетовое, его губы приобрели синий оттенок.

Король бросает его на пол и, не оглядываясь, возвращается к своему трону. Габель сворачивается в клубок на полу, слабо вбирая воздух в лёгкие. Несколько секунд я смотрю на него, затем перешагиваю через него и беру другую грушу.

С того дня подножки и толчки прекратились.

Я крепко сплю, что, похоже, всегда происходит в этой постели. Я с трудом выныриваю из сна, когда снаружи моей комнаты раздается громкий треск.

Я вслушиваюсь во внезапно наступившую тишину. Дверь распахивается. Я вскакиваю, пытаясь освободиться от меха, в котором запуталась. Огромная тень заполняет дверной проём, и я вижу очертания моих стражников, лежащих в куче позади неё. Тень входит в комнату и хлопком закрывает дверь.

Я судорожно вырываюсь из меха, поднося руку к своей вуали. Я колеблюсь, когда замечаю своё затруднительное положение. Из-за того, что у меня есть только один комплект одежды, я стала спать без одежды. Я предпочитаю оставаться как можно более чистой, что трудно сделать без помощи регулярных ванн.

Я иду на компромисс, обматывая мех вокруг себя, пока стою. Я буду сражаться голой, если придётся.

— Что вам нужно? Почему вы в моей комнате? — говорю я, мой голос звучит непосредственно.

Мужчина удивленно ругается.

— Дерьмо, ты не спишь.

Голос невнятный, но, тем не менее, я его узнаю.

— Что вы тут делаете, Король Джован? — спрашиваю я.

Он ведёт себя странно. Его движения неуклюжи. Во время движения к кровати он делает несколько шагов назад. Я наблюдаю, мой страх превратился в смущение. Наконец он добирается до сиденья в конце кровати и заваливается на него.

— У тебя огромная комната, — жалуется он, пыхтя, как будто бежал в гору.

— Вы только что избили своих собственных стражников, — говорю я.

Это очень странно. Я не знаю, что и думать, и стоит ли мне помочь ему.

Он закрывает глаза, на его лице появляется ухмылка.

— Ага.

Он покачивается на сиденье, а я неуверенно зависаю рядом с кроватью в мехах.

— Вы нездоровы. Вам нужна помощь? — спрашиваю я.

— Нужна ли мне помощь, — тихо повторяет он. — Думаю, нужна.

Я задумываюсь, знает ли он, что говорит вслух. Я ничего не говорю, мои глаза всё ещё привыкают к темноте.

— Расскажи мне о себе и Кедрике, — требует он ошарашенным голосом, словно только что вспомнил что-то важное.

Я моргаю от его просьбы. Поэтому он здесь?

Прошло уже несколько недель, а Король не проявлял никаких внешних признаков скорби по Кедрику, если не считать его комментария в обеденном зале ранее. Учитывая его самообладание, когда он впервые услышал новости, я не представляла его таким человеком, который может сломаться, как я.

Я подхожу к нему и склоняю голову набок. Я думаю, что Король Джован наконец-то потерял контроль над собой.

Я с тоской смотрю в сторону кровати и вздыхаю. Этот визит не будет коротким.

Король наблюдает, поворачивая голову вслед за моим движением, когда я обхожу его, чтобы положить бусины в огонь. Когда огонь разожжен, я устраиваюсь в кресле рядом с ним и аккуратно заправляю мех под ноги. С чего мне начать?

— Мы были друзьями с самого начала. В мою работу входило показать ему окрестности дворца. Мы проводили много времени вместе, больше, чем от нас требовалось. Мы сблизились, — я пожимаю плечами.

— Делая что? — кричит Король Джован.

— Вам не нужно орать, — я делаю замечание.

— Я не кричал, — он сердится, его голова запрокидывается назад и ударяется о каменную колонну позади него.

Закатив глаза, я забавляюсь этим.

— Для начала мы отправлялись на прогулки. Порой в деревню или к старому озеру, но чаще мы просто гуляли по внешнему лугу, окружающему дворец. Он говорил о Гласиуме: людях, животных, холоде. А я помогала ему понять Осолис.

Король совершенно неподвижен, восторженно внимая каждому слову. Я понимаю, что на самом деле он просто хочет услышать о своём брате и о том, что он делал незадолго до своей смерти.

— В Осолисе все очень сдержанные. Кедрик был как… глоток свежего воздуха, после того как надышишься дымом. Я быстро узнала об его честности и добром сердце, — я улыбаюсь. — Мне потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к его смелым вопросам, но они стали одной из моих любимых вещей в нём.

Я хихикаю над одним воспоминанием и решаю поделиться им с Королем.

— Хотя иногда он доставлял мне этим неприятности. Однажды мы были в столовой, и он случайно назвал меня Линой. Я думала, что точно буду…

Мои глаза расширились от слов, которые я чуть было не произнесла. Должно быть, я всё ещё в полусне. Я тороплюсь продолжить.

— Это было очень скандально. Я уверенна, двор будет судачить об этом годами.

Я неловко пожимаю правым плечом и подтягиваю мех, когда он сползает вниз.

Улыбаясь, я вспоминаю, в какой ярости я была на Кедрика. Сейчас это кажется такой мелочью.

— В тот момент я была так зла на него. Но злиться на Кедрика за то, что он высказывает всё, что у него на уме, всё равно, что злиться на снег за то, что он холодный.

Я тихонько смеюсь и слышу, как мне вторит Король.

— Он часто говорил о вас с Ашоном, — говорю я и немного ковыряю огонь, хотя он не требует внимания.

— Что он говорил обо мне? — спрашивает Король, покидая сиденье и, спотыкаясь, направляясь ко мне, только чтобы тяжело упасть и растянуться перед огнём.

Интересно, часто ли он бывает таким и известно ли ассамблее о его расстройстве?

Я улыбаюсь, радуясь тому, что Кедрик рассказал о нём.

— Он говорил, что вы были его лучшим другом, его советником. Что в последние годы вы также стали его отцом.

Я говорю, отвернув голову, чтобы дать ему немного личного пространства, когда Король замирает при моих словах.

Огонь вспыхивает и потрескивает.

— Они сказали мне, что мой брат любил тебя. А ты любила его? — мягко спрашивает он.

— Да, — говорю я, моё сердце больно сжимается.

Это то, что мучило меня после смерти Кедрика.

— Я никогда не говорила ему, — признаюсь я.

Я обвожу рукой комнату.

— Солати — более консервативная раса, чем ваша. Мне было стыдно сказать ему об этом, — я сжимаю оба кулака, левый ещё не полностью. — Я горько сожалею об этом. Я надеюсь, он знал, что я любила его. Что я всё ещё люблю его.

— Мой брат всегда был уверен в себе с женщинами. Ему и в голову бы не пришло, что ты можешь чувствовать иначе, — говорит Король.

Я морщу лоб на его комментарий, гадая, что он имел в виду. Кедрик никогда не казался мне таким. Он был уверен в себе, но я никогда не считала его высокомерным.

— Он любил тебя, несмотря ни на что, — Король встаёт на нетвердые ноги. — Что за дурак! Влюбиться в Принцессу. Не знаю, о чём он думал.

Он, пошатываясь, подходит к кровати и с размаху бьёт кулаком по одной из каменных колонн, окружающих её. Мои глаза распахиваются от его внезапной ярости. Я встаю, схватившись за мех.

— Ты можешь быть беременна? — спрашивает он, поворачиваясь обратно.

Я задыхаюсь от его грубости.

— Это не ваше дело! — говорю я.

Король делает шаг ко мне. Я колеблюсь, неуверенная, что делать.

— Не стыдись. Мой брат никогда не стеснялся показывать свою привязанность к представительницам слабого пола.

Я снова вздыхаю. Почему он говорит такие вещи?

Я не думала, что Кедрик был с другими женщинами до меня. Но он прав, я видела достаточно откровенных прикосновений в обеденном зале, чтобы понять, что Гласиум очень отличается в этом отношении. Моё сердце замирает. Любовь, которую я испытывала к Кедрику, как-то потускнела.

Я смотрю на Короля, который немного колеблется, прежде чем возобновляет своё медленное движение ко мне.

— Почему он предупредил других не говорить о твоей вуали? — размышляет он.

Его голос стал немного ровнее, он уже не так невнятно произносит слова.

Я не отвечаю. Это слишком личное, чтобы говорить об этом.

Я смотрю в сторону двери, раздумывая, стоит ли мне сейчас уйти. Я оглядываюсь назад, и король вдруг оказывается прямо передо мной. В испуге я отпрыгиваю назад.

— Он видел твоё лицо? — спрашивает он.

У него сладкое дыхание, очень сладкое.

— Нет, — вру я, пытаясь успокоить его.

Я опускаю взгляд на одну из его рук. Обе они вместе взятые практически могли бы вместить мою голову. В лучшем случае, я смогу уклониться от него, пока он так болен. Он всё ещё был в состоянии справиться с двумя моими стражниками, и у меня не было никаких реальных шансов против него с почти зажившим запястьем и негнущимся плечом.

Я оглядываюсь вокруг в поисках пути к побегу.

— Ты в ловушке, девочка, — мурлычет Король, подходя ближе. — И ты соврала мне. Я не люблю лжецов.

— Не называйте меня…

Он бросается вперёд на середине моей реплики и хватает меня за плечи. Моё дыхание становится поверхностным и учащённым.

— Я хочу видеть то, что видел он, — рычит Король.

Моё сердце заколотилось в груди, когда я поняла его намерение. Он тащит меня к стене рядом с камином и прижимает мои плечи к стене своим предплечьем поперёк моей груди, прежде чем я успеваю моргнуть. Мои глаза расширяются. Я беззащитна. Я хватаю его предплечье обеими руками, пытаясь оттолкнуть его, царапая его. Это не тревожит его. Я пинаю его ногами, но он прижимает своё тело к моему, сдерживая мои ноги. Я запрокидываю голову назад и ударяю его под подбородок.

Он ворчит, но не ослабляет хватку. Вместо этого другой рукой он срывает с меня вуаль. Я едва успеваю зажмурить глаза. Она снята, моя вуаль снята.

Король не говорит ничего, он не издает ни звука. Единственное движение — это движение моей груди под его предплечьем и звуки моих судорожных попыток дышать сквозь страх.

Я не смею открыть глаза.

В комнате царит полная тишина, если не считать периодического потрескивания огня. Я вздрагиваю, поворачиваю голову, когда он начинает касаться моего лица. Он проводит по моим скулам и подбородку, по лбу, вниз по челюсти, не обращая внимания на мои попытки оттолкнуть его, мотая головой из стороны в сторону.

— Открой глаза, — говорит он хриплым голосом.

Я никуда не денусь, пока он меня не отпустит. Я открываю глаза и смотрю на него. Он отшатывается от меня так быстро, что я чуть не падаю.

Я пытаюсь собрать мех с пола, так как он падает на пол без упора его предплечья, удерживающего его на месте. Я встаю, не в силах встретиться с Королём взглядом после того, как он увидел мою наготу. Он абсолютно безмолвен. Я наконец-то поднимаю глаза и удивляюсь его абсолютно шокированному виду. Его глаза отрываются от моих только для того, чтобы посмотреть на вуаль в его руках. Его рот открыт.

Не знаю, как долго мы так стоим, но мои руки начинают дрожать от напряжения. Король Джован тяжело сглатывает, я замечаю, что он больше не качается. Моё лицо шокировало его, обеспокоило.

— Ты должна носить свою вуаль, — говорит он.

Я киваю, хмуря брови в замешательстве, которое быстро переходит в гнев. Почему люди продолжают говорить мне это или умирать?

Он снова бросается на меня, прижимает к стене и хватает за горло. Его глаза дикие и необузданные, как у животного.

— Не испытывай меня. Ты лишишься жизни, если я узнаю, что ты сдвинула вуаль без моего разрешения, — выплевывает он.

На секунду мне кажется, что он действительно может читать мои мысли, затем я вижу, как его глаза скользят по моему лицу, и понимаю, что забыла отфильтровать выражение своего лица. Я привыкла к вуали, скрывающей это. Должно быть, он видел мой гнев.

Его угроза отражается от меня. У меня нет сомнений, что он сделает именно так, как сказал, но моя мать так часто использовала эти слова, что они потеряли свою эффективность.

— Ты понимаешь? — он трясет меня, кричит в лицо.

Мой взгляд мечется к его глазам. Без вуали в свете огня я чётко вижу его лицо. Когда он так близко, я могу видеть каждую ресницу вокруг его глаз, которые так напоминают мне Кедрика.

Я вздыхаю.

— Я, в любом случае, не планировала снимать её, но вы всё ясно донесли.

Когда я говорю это, я смотрю прямо в его глаза.

Его взгляд скользит вниз, а затем снова поднимается к моим глазам. Он отпускает хватку и пихает вуаль в мою руку. Он не ждёт, чтобы проверить надела ли я её назад. С последним убийственным взглядом он широким шагом выходит из комнаты и исчезает, хлопнув дверью.

Я в оцепенении надеваю вуаль, пытаясь осознать, что только что произошло. Я нахожу деревянный обруч в другом конце комнаты и натягиваю его на голову. Как только я это делаю, мой гнев покидает меня, и меня наполняет полное опустошение. Три человека видели моё лицо: один из них мёртв, а двое других угрожают убить меня. Король Джован больше похож на мою мать, чем я думала.

Всё моё одиночество и душевная боль, все мои тревоги и печали обрушиваются на меня, когда я пытаюсь снова заснуть. Я не проронила больше пары слезинок с момента смерти Кедрика, но сейчас, в одинокой темноте я рыдаю, пока не проваливаюсь в измученный сон.

ГЛАВА 19

У меня не получается поднять себе настроение. Я осознаю своё уныние, но не знаю, что с этим делать. Между событиями, произошедшими с моей матерью несколько месяцев назад, и смертью Кедрика, я задаюсь вопросом, были ли слова Короля Джована переломным моментом для меня.

Мои друзья знают, что что-то не так. Я спокойно отвечаю на их расспросы о моём настроении и здоровье, но мне хотелось бы, чтобы они перестали спрашивать. Рон предлагает мне проехаться на упряжке, я отказываюсь.

Санджей ударяет кулаком по столу, и я рефлекторно подпрыгиваю.

— Скажи нам, что не так, — требует он.

Остальные смотрят на меня, язык тел говорит об ожидании.

— Ничего, Санджей, я в по… — начинаю я.

— Не говори нам снова, что ты в долбаном порядке, — говорит он, краснота ползёт по шее в знак того, что он зол. — Это не так.

Не в силах собрать достаточно энергии для спора с ним, я встаю из-за стола и выхожу из зала. Мне нужен день, чтобы заползти в нору и прийти в себя.

Мои новые стражники следуют за мной. Я гадаю, как сильно были ранены другие стражники.

Я провожу несколько дней в комнате, выходя только к трапезе, и даже тогда я не ем, я просто смотрю, не появится ли снова ястреб. Но после прошлого письма ничего не приходило, если только они не были получены где-то ещё. Отсутствие знаний, что происходит между нашими мирами, беспокоит меня до такой степени, что это становится непреодолимым.

Я сажусь на длинное сиденье в своей комнате, где не так давно сидел сам Король. Я смотрю на хвост стрелы, надеясь, что ответ внезапно появится у меня в голове. С каждым днём мне кажется, что след становится всё холоднее, ускользает из моей хватки. Помимо того, что мне удалось сузить круг делегатов и остаться в живых, я не продвинулась в поисках убийцы Кедрика. А если в следующем послании будет просьба о моём возвращении в Осолис и Король её удовлетворит? Я чувствую, что подвожу Кедрика, не чту его память, но, честно говоря, я не знаю, как выследить убийцу. И как мне сбежать, даже если я убью его? Погода становилась всё более жестокой по мере того, как мы продвигались дальше через третий сектор. Завывающий ветер был постоянным фоновым шумом. Как и в Осолисе, четвёртый сектор здесь был непригоден для жизни, хотя я удивлялась, как вообще может быть ещё холоднее, чем сейчас. В такую погоду я бы и двух шагов не смогла сделать, не заблудившись.

Стук в дверь отрывает меня от мрачных мыслей.

Я напрягаюсь, думая, что это может быть Король Джован, но дверь не распахивается, поэтому я встаю и выглядываю через щель. Снаружи стоят Фиона и Санджей.

— Ты жива, — Санджей вскидывает руки вверх, его голос эхом разносится по коридору.

— Как видишь, — отвечаю я, прищурив глаза.

Фиона пихает локтем Санджея, он бормочет:

— Ауч, — прежде, чем продолжить. — Тебя вызывают в зал собраний.

Я сглатываю. Король Джован решил, что мне нельзя доверить сохранение вуали на месте. Он всё-таки собирается меня убить? Я не могу придумать иную причину для чего ему нужно было увидеть меня. Я киваю, мои глаза широко раскрыты.

Я возвращаюсь к кровати за шубой.

Санджей и Фиона ведут меня в зал собраний. Санджей шлёпает её по попе, когда она спускается перед ним по лестнице. Она хихикает в ответ, бросая усмешку через плечо.

Это ничто по сравнению с тем, что я видела в обеденном зале. Иногда люди просто делают детей на столах. Но в таких ситуациях рядом всегда есть другие люди. Очень неловко быть единственной свидетельницей, когда они вытворяют такое.

Мы продолжаем в этом неловком ключе, пока Санджей не оглядывается на меня и не разражается смехом.

— Любовь моя, Татума не привыкла к такой ласке. Нам следует оставить это для вечера, — утихомиривает его Фиона.

Я прочищаю горло, но ничего не говорю.

Мы подходим к комнате, а Санджей всё ещё смеётся надо мной.

Входя в комнату, я оборачиваюсь и огрызаюсь:

— Прекрати. Меня не волнует, что ты трогаешь попу своей жены.

Я поворачиваюсь лицом к комнате.

— Сюрприз!

Комната наполнена людьми, и все они начинают кричать. Я вскидываю руки, желая защитить лицо, и отпрыгиваю назад от натиска шума.

Позади меня Санджей завывает от смеха.

В полном шоке я оглядываю комнату.

Здесь собрались все делегаты со своими женами и детьми. Они все смеются над моим испугом, будто это шутка. Мой взгляд скользит по оставшейся части комнаты. Каменный стол в форме кольца завален едой, а на стулья наброшен яркий материал.

— Почему вы так себя ведете со мной? Что это? — спрашиваю я, шагая вглубь комнаты, сердце всё ещё колотится в груди.

— Это вечеринка-сюрприз в честь дня рождения, — говорит Малир.

Я хмурюсь.

— Но сегодня не день моего рождения. Он только в конце первой перемены.

— Мы знаем, — говорит Аднан, скрещивая руки на груди. — Ты забыла упомянуть об этом на Подъёме.

Я озадачена положением его плеч.

Я пытаюсь понять.

— Ты… сердишься, что я не сказала тебе? — спрашиваю я.

Я смотрю на других делегатов и вижу, что все они повторяют неодобрительную позу Аднана, а некоторые из их жен качают головой.

Я отступаю назад, осмысливая их реакцию. Что Кедрик говорил о днях рождениях? Я помню только его комментарий, когда он отметил, что пропустит мой день рождения, и как он беспричинно расстроился по этому поводу.

— Дни рождения тут очень важны, — говорит Соул, даже его голос слегка приглушён в знак неодобрения.

Во мне бурлит смех. Я стала любить Соула намного больше, когда Блейна не стало рядом. Он более прямолинеен и уверен в себе. Я прикусила внутреннюю сторону щеки, чтобы не дать смеху вырваться наружу. Я не хочу их обидеть, но это крайне странная ситуация.

— Прошу простить меня за эту грубую оплошность. Надеюсь, коль уж я была пленницей и чуть не оторвала себе запястье, вы сможете понять эту досадную ошибку.

Жены торжественно кивают головами и бормочут слова прощения, а делегаты, которые провели время на Осолисе, не скрывают своего неодобрения. Они знают, что я смеюсь над ними. А какой Солати не стал бы? Большие и грубые Брумы любят хорошенько отпраздновать дни рождения? Мне было бы легче представить, что Оландон работает в приюте.

Я смотрю на мужчин, они отводят взгляды. Аднан посылает мне маленькую улыбку, которая не достигает его глаз. Мои плечи слегка трясутся от подавляемого смеха. Они станут только злее, если я буду хохотать над ними. Я кладу руку на грудь.

— Мне жаль. Правда, — приглушённым голосом я выдавливаю из себя.

Хотя они всё ещё подозрительны, кажется, мой ответ немного их успокаивает. Я пытаюсь взять себя в руки, когда Жаклин, жена Романа, выходит вперёд.

— Хватит дуться. Она извинилась, и я уверенна, что она больше так не поступит, — мне же она говорит: — Здесь в холоде мало чем можно заняться. Дни рождения, как и другие события, очень ценятся.

— День рождения хорошо разбавил бы монотонность Подъёма, — бормочет Роман, затем вздрагивает от того, что Жаклин ударяет его по затылку.

— Итак. Вы пугаете людей на их день рождения? — спрашиваю я.

Для меня это совершенно чуждое представление, даже смешное, но я пока оставляю суждения. Я понимаю, почему они хотят отдохнуть от однообразия погоды.

— Это больше похоже на восторг, — говорит она. — Я так понимаю, Солати не празднуют дни рождения?

Я качаю головой.

— Только восемнадцатилетие и день перемены, когда семья и друзья чтят память ушедших.

Жаклин кивает, но думаю, я потеряла её. Она выглядит как Очаве, когда я объясняла ему ротации Осолиса. Фиона присоединяется к нам и слышит последнюю часть. Её глаза расширяются от неверия.

— Спасибо вам за это, — я обвожу рукой комнату и сдерживаю очередной смешок. — Вам не стоило так беспокоиться. Мой день рождения был довольно давно.

— Я и другие женщины были заняты всё утро, — говорит Фиона, шагая в центр каменного круга.

Она жестом указывает на группу женщин, которые стоят в комнате и заняты собой.

Я перемещаюсь по комнате, пока происходит знакомство, не зная, что сделать, чтобы помочь другим женщинам. Я особенно нравлюсь маленькому сыну Томи, он ходит за мной по комнате и сидит у меня на коленях, когда я останавливаюсь отдохнуть.

— Время подарков, Татума, — говорит Санджей, его голос становится высоким от волнения.

Я смеюсь и думаю о том, как полюбила этих людей. Я не думала о них, как о моих похитителях с тех пор, как мы впервые шагнули на землю Гласиума. Каким-то образом, несмотря на то, что раньше я никогда не умела заводить друзей, именно ими они и стали. Это кажется глупым, что они всё ещё обращались ко мне так формально.

— Вы должны перестать звать меня Татумой, — произношу я, слегка поморщившись, когда делегаты затихают и поворачиваются ко мне.

Жены и дети смотрят на них с растерянностью, не понимая важности этого.

— Теперь вы можете звать меня Олиной, — я киваю их, а они один за другим кланяются мне, согласно обычаю Солати.

— Большая честь для нас, Олина. Спасибо.

Малир быстро объясняет важность этого остальным.

Соул и Томи выходят вперёд с кучей ярких свертков.

— Что это такое? — спрашиваю я.

— Дары! — визжит с моей стороны Камерон, друг Томи.

— Подарки, — ворчит Рон.

Я вздыхаю.

— Подарки. Кедрик говорил об этом. Это всё для меня? — спрашиваю я, оглядывая комнату.

В ответ получаю смех и улыбки.

— Тебе нужно снять бумагу, — подсказывает Аднан.

Санджей хихикает.

Я закатываю глаза.

— Да, это я знаю.

Я снимаю яркий материал с первой коробки, внутри оказывается новый комплект одежды. Это женская одежда, выполненная в детском размере. Вырез низкий, я немного беспокоюсь о том, как много груди будет видно, но я восхищаюсь качеством и ощущением от материала. Он мягкий и обшит мехом, я знаю, что в этой одежде будет тепло.

— Она прекрасна, кто это сделал? — спрашиваю я.

Фиона краснеет.

— Я. Именно поэтому твоя вечеринка состоялась позже, чем нам хотелось бы, мне надо было закончить это.

— Меня поражает, что ты можешь сделать такое своими руками, — восхищаюсь я.

— Своими руками она может сделать гораздо больше, чем это, — говорит Санджей.

Все в комнате взрываются смехом, пока Фиона дёргает его за уши. Теперь я немного мудрее, и мои щёки пылают, догадываясь, что он имеет в виду.

Я перебираю подарок за подарком. Делегаты проявили заботу и подарили мне подарки, которые мне нужны, чтобы помочь справиться с холодом. Ботинки, пальто, меховая вещь, которая, видимо, надевается на голову, чтобы согреть её. Одежда для сна, которую я сжимаю с облегчением. «Больше никаких обнажённых визитов среди ночи, спасибо Соул». Они подарили мне игру под названием карты, и жена Малира, Садра, предложила показать пару вариаций игры в них. Я всегда любила игры во дворце. Мы с Оландоном часто играли. Было бы здорово привезти несколько новых игр моему брату. Взамен, я предложила Садре несколько игр, в которые мы играли с Оландоном. Несколько женщин проявили интерес к ним.

После того, как с подарками было покончено, я направилась к еде. Я двинулась к моим излюбленным грушам.

— Ты не можешь опять есть груши, — насмехается Санджей. — Не удивительно, что ты не растёшь. Это день рождения, и ты должна хорошенько набить желудок.

— Я не знаю, что собой представляет другая еда, — честно отвечаю я, хотя уверена, что буду продолжать есть груши, в любом случае.

В Осолисе мы не едим много мяса, а я обнаружила, что основная часть рациона Брум состоит именно из него.

Санджей поднимает взгляд на Романа, его рот — мрачная линия.

— Роман?

Роман берёт бразды правления. Заинтересовавшись его ролью в Осолисе, я вскоре узнала, что он отвечает за продовольственные ресурсы в Гласиуме. Хотя он и не министр. Может быть, он работает на министра продовольствия. Я откладываю эту запутанную мысль на потом.

Он готовит тарелку с набором угощений, размером на один укус. Я пробую их по очереди, собравшиеся смеются, когда мне не нравится еда, и радуются, когда нравится. После всего, мои щёки горят от смеха.

— Больше не надо, — говорю я. — Клянусь, я не могу съесть больше ни кусочка.

— Я был поражен, что ты съела половину из предложенного. Не понимаю, куда всё это влезло, — Роман смеётся и делает большой глоток из своего кубка.

Я заметила, что здесь большинство взрослых пьют ту же субстанцию. Их щёки непрестанно краснели, а движения становились всё более беспорядочными, как у Короля Джована несколько ночей назад. Голоса в комнате стали громкими и крикливыми. Я даже видела, как рука Малира исчезла под юбкой Садры, а раньше он никогда не выражал свою привязанность в обеденном зале.

Фиона и Жаклин сидят рядом со мной, напевая непристойную песню.

Аднан встает на стул, слегка покачиваясь. Я переживаю, что он упадёт, но остальные не кажутся озабоченными, так что я отмахиваюсь от этого.

— За Татуму, — кричит он.

Я смеюсь над громким звуком, который издает Аднан, которого я всегда находила тихоней.

— Она сказала звать её Олиной, дурак, — кричит кто-то сзади.

Аднан несколько раз похлопывает по воздуху.

— Это я и имел в виду. Я хочу с запозданием поздравить Олину с днём рождения! Поднимите свои бокалы.

Я смотрю вокруг, все поднимают свои кубки в воздух.

— У меня ничего нет, — кричу я через шум.

— Дайте женщине выпить! — рычит Малир под смех остальных, даже Рон слегка улыбнулся.

Роман впихивает мне в руку большой стакан с напитком. Несколько капель попадает на мои ботинки.

— О чём это я? — Аднан щурится, раскачиваясь на стуле.

— Чёрт возьми, закончи до ужина, мужчина, — кричит Жаклин.

Я хихикаю над оцепенением Аднана. Его брови расправляются, когда он вспоминает.

— Тост! За Олину. В её день рождения!

Его слова встречают аплодисментами, и все поднимают бокалы. Некоторые делают глоток, другие, как Санджей и Роман, выпивают чаши до дна. Я подношу стакан под вуаль и делаю большой глоток. Мои глаза распахиваются, когда жидкость обжигает горло. Мне с трудом удаётся не выплюнуть её. Я кашляю и хватаю ртом воздух. Брумы находят это уморительным. Комната наполняется смехом, и раздаётся звук открывающейся двери.

Фиона забирает у меня стакан и потирает мне спину. Я сгибаюсь пополам, кладя руки на колени.

— Вени. Что это за штука?

Я сплёвываю на пол.

Я поднимаюсь из согнутого положения и поворачиваюсь к остальным, всё ещё слегка покашливая. В комнате повисла тишина. Фиона нервно хихикает позади меня.

Я прослеживаю за взглядами и застываю при виде Короля и его советников в дверях. Седой мужчина, который, как я совсем недавно узнала, является отцом Аднана, выглядит весьма забавляющимся. Большинство из них улыбаются, но некоторые, под стать светловолосому мужчине с водянистыми глазами, смотрят на нас так, будто мы извалялись в грязи и мараем новый ковер.

Король возвышается над своими советниками, приподняв одну бровь.

Малир прочищает горло.

— Мы не думали, что это комната будет сегодня использоваться, мой Король. Мы сверились с секретарями. Мы немедленно уходим.

— Не беспокойтесь, — медленно говорит Король, его глаза прикованы к моей всё ещё хрипящей фигуре. — Что происходит? — спрашивает он.

— Мы празднуем день рождения Олины, — высказывается Аднан.

Его отец выглядит так, будто сейчас взорвётся от смеха, из него вырывается придушенный звук. Полагаю, Аднан обычно не пьёт из кубков.

Брови Короля поднимаются.

Что бы ни было в напитке, он начинает согревать мои внутренности. Мне теплее, чем было за все предыдущие месяцы. Должно быть, поэтому они пьют это.

— Продолжайте, — говорит Король, с дерзким жестом.

— Есть ещё кое-что, это не займёт много времени, — говорит Малир, кивая Рону, который выбегает из комнаты.

Я жду с любопытством. Некоторые гости с интересом шепчутся, но большинство, похоже, в курсе дела. Они подначивают друг друга и обмениваются улыбками. Я сажусь, затем встаю. Фиона хихикает надо мной, и я ухмыляюсь. Я люблю вечеринки в честь дня рождения!

— Ты знаешь, что подпрыгиваешь на носочках, когда взволнована? — смеясь, спрашивает Малир. — Я не видел тебя такой с момента, как Кед… — он обрывает фразу, когда Садра толкает его локтем в бок.

Нет времени на то, чтобы в комнате возникла неловкость от слов Малира. Рон возвращается в комнату, держа в руках большую коробку. Когда он ставит её на стол передо мной, я забываю о Короле и его советниках. Я забираюсь на стул, который только что освободила, и заглядываю в коробку.

Моё сердце тает. Мгновенно.

— Это маленькая собака, — шепотом говорю я, не сводя глаз с маленького шерстяного клубочка в коробке.

Он невыносимо милый. Несколько людей смеются.

— Щенок, — поправляет Рон.

— Он для меня? — мой голос немного дрожит на последнем слове.

— Это девочка, и да, она твоя, — говорит он.

Я сглатываю ком в горле и смотрю на красивое животное.

— Спасибо, — шепчу я. — Я люблю её.

Я спрыгиваю со стула, обнимаю Рона, а затем Малира. Он неловко похлопывает меня по плечу.

— Ты так заинтересовалась собаками Рона, мы подумали, что она может тебе понравиться, — говорит Малир, его голос хрипловат. — Ты можешь тренировать её.

Я снова забираюсь на стул и заглядываю в коробку. Она смотрит на меня своими светло-голубыми глазами, наклоняя голову на бок.

Я поднимаю её и крепко обнимаю. Она извивается в моих объятиях и лижет мне руки. Я хихикаю от нежности её маленького язычка.

— Как мне тебя назвать? — я целую её в лоб.

— Поверить не могу, что вы подарили мне маленькую собаку, — говорю я.

— Это щенок, — снова говорит Рон.

Его голос теряется среди других голосов в комнате, гости выкрикивают имена. Щенок начинает гавкать.

— Я буду тренировать тебя, и ты станешь даже лучше Лео, — говорю я щенку, а она наклоняет голову в сторону.

— Конечно, она будет лучше Лео, женщины заметно умнее мужчин, — говорит Жаклин.

Остальные женщины в комнате выкрикивают слова согласия.

— Олина — женщина, и она разговаривает с собакой, — говорит в ответ Санджей, указывая на меня пальцем.

— Это щенок, Санджей, — говорю я, не отрывая взгляда от ёрзающего животного.

— Говорю тебе, они глупые, — громким доверительным шепотом говорит мне Жаклин.

Комната наполняется смехом. Я оглядываюсь по сторонам. Даже на жестком лице Короля появляется улыбка.

Я отворачиваюсь и кладу щенка обратно в коробку. Он хнычет, вырываясь из рук, как ребёнок, который хочет, чтобы его взяли на руки. Этот звук немного разрывает меня на части, и я колеблюсь, желая снова поднять малышку на руки.

— Проще научить хорошим привычкам, чем отучить от плохих, — говорит Малир.

Я вздыхаю и делаю шаг от коробки.

Я говорю спасибо людям, окружающим меня, несколько раз в горле набухает комок. Интересно, что в этих кубках. Всё это имеет несколько необычных побочных эффектов. Я прошу Рона отнести коробку с моим щенком наверх, в мою комнату. Я не могу дождаться, когда снова подержу её на руках. Как долго живут собаки? Как долго я пробуду тут, по мнению Рона и Малира? Знают ли они что-то, чего не знаю я?

Я вижу, как Король направляется в мою сторону, а люди начинают выходить из зала. Я покидаю середину каменного кольца, отступая от Короля, и обхожу стол с другой стороны каменного кольца, где затем следую по кольцу обратно к двери. К счастью, он сейчас в середине кольца, достаточно далеко от меня. Мой рост даёт мне преимущество, меня трудно заметить. Я выхожу за дверь вместе с остальной толпой. Оглянувшись через плечо, я вижу, как Король в напряжённой позе наблюдает за тем, как я покидаю зал заседаний. Я ухмыляюсь себе под нос.

Мне всё больше и больше нравятся дни рождения.

— Тебе так повезло, что ты живёшь в замке, — говорит Фиона со стеснительный улыбкой, пока мы идём через главный зал.

— Ты живешь не здесь? — спрашиваю я, хотя уже знаю ответ.

— Нет, мы все живём прямо за стенами. Хотя у некоторых делегатов тут есть комнаты.

Мой интерес возрастает.

— У каких делегатов?

Она смотрит на меня сверху вниз, и я спешу сделать свой интерес более естественным.

— Просто я никогда не видела, чтобы кто-то из них, кроме Рона, спускался с верхних этажей к завтраку.

Она кивает.

— У Малира и Романа есть комнаты, но они редко ими пользуются. Я думаю, что Томи, Лерой и Меркус тоже. Рон часто остаётся здесь, потому что у него нет другой семьи в… наших кругах. И Блейн тоже всегда оставался здесь, но ты его не увидишь, потому что он всё ещё в шестом секторе.

— Шестой сильно плох? — спрашиваю я.

— Никогда там не была. Он должен быть плохим, раз уж его делают наказанием.

— Король сказал, что семья Блейна осталась здесь. Они всё ещё в замке? — спрашиваю я.

— О, да. Жену Блейна зовут Мэйси. Она сидит за первым столом. У неё светлые волосы, такие же, как у меня, и она подскакивает от любого шума, — она вопросительно смотрит на меня.

У Фионы светлые ресницы, и мне понадобилось время, чтобы привыкнуть к этому феномену.

Я киваю, но не могу вспомнить, кого они имеет в виду. Я поищу её на следующей трапезе.

— Она младшая сестра Соула, — добавляет она.

— Правда? — говорю я.

Блейн женился на сестре Соула. Вот что делает Соула таким покорным?

Я иду вместе с остальными к двери. Блейн жил в замке и сейчас его не было здесь.

Я собиралась обыскать его комнату.

ГЛАВА 20

Вечеринка вывела меня из подавленного настроения. У меня снова есть цель. Я назвала своего щенка Каура. Я ухаживаю и кормлю её, а она повсюду следует за мной, спотыкаясь на своих щенячьих лапках и засыпая в самых странных местах, когда выбивается из сил.

Глядя в белое небытие из окна зала, я понимаю, что нахожусь здесь уже более трёх месяцев. Пройдёт немного времени, и мы снова перейдём в первую ротацию, или первый сектор, поправляю я себя. Многое изменилось. Смерть Кедрика и то, что могло бы быть, всё ещё тяготит меня в отдельные дни, но я считаю, что мне повезло получить опыт этого мира, который не многие из Осолиса когда-либо получат. Ястреб до сих пор не возвращался, и я гадала, не могла ли я как-то пропустить его прилёт. Однако отношение Брум не стало неприязненным, что, как я представляю, произошло бы, если была бы объявлена война. И количество стражников вокруг замка оставалось неизменным. Я медленно набиралась смелости спросить Короля, нет ли у него вестей от моей матери.

Когда я думаю об Осолисе, единственным источником грусти для меня является тоска по братьям, Аквину и некоторым мелочам, например, по весне, или по тому, как я запускала руки в высокую траву. Я стою в алькове у окна, через которое пробивается тонкий лучик света. Я закрываю глаза, вспоминая это ощущение.

— Что ты делаешь? — раздаётся тоненький голосок.

Я понимаю, что веду руками по воображаемой траве. Я усмехаюсь и поворачиваюсь на голос. Я обнаруживаю Камерона, маленького мальчика с вечеринки, смотрящего на меня с неприкрытой осторожностью.

— Я вспоминала, каково это проводить пальцами по высокой траве. Я не знала, что шевелила руками, — говорю я.

— Ох, и всё. Я подумал, что ты, наверное, сошла с ума, как моя тётя Беатрис, — говорит он.

Подавляю смех. Я всегда любила склонность детей высказывать все свои мысли.

— Я слышал, как кто-то недавно сказал, что ты пришелец из ада, — признаётся он.

Я разражаюсь смехом.

— Ты считаешь, что я пришелец? — спрашиваю я, игнорируя другую часть его комментария.

— Я не могу видеть твоё лицо, так что откуда мне знать наверняка? — говорит он.

— Полагаю, ты прав, — соглашаюсь я.

— Ты из мира огня, — заявляет он, его тёмно-голубые глаза распахнуты.

Моё сердце сжимается. Он такого же возраста, как и близнецы.

— Из мира огня, — кивком подтверждаю я, торжественным голосом.

— Там все закрывают лица? Это защищает тебя от пламени?

— Нет, я единственная, кто закрывает своё лицо, но с твоей стороны было умно подумать о причине, — говорю я.

— Почему ты тогда это носишь?

Он залезает на сиденье рядом со мной, смотрит на мою руку, сравнивая её со своей.

— Я не знаю, почему с самого детства мама всегда заставляла меня делать это, — говорю я.

Я будто снова оказалась в приюте.

— Иногда, моя мама тоже заставляет меня делать разные вещи, — раздумывает он.

Я немножко улыбаюсь. Раздаётся гортанный возглас, и мы оба подпрыгиваем на полметра вверх с сиденья у окна.

— Камерон, почему ты не в детской?

Камерон сползает с сидения, его выражение лица наполнено виной. Я узнаю голос и с ужасом поворачиваюсь лицом к Королю Джовану, проклиная свою удачу за то, что он нашёл нас. Я гадаю, как много он подслушал.

— Это последний раз, когда я хочу видеть тебя вне детской без разрешения, — говорит он строгим голосом, но его глаза задерживаются на мне.

Это ошибка. Дети всегда чувствуют, когда ты не искренен в замечаниях.

Камерон кивает и начинает удаляться по направлению, где должна располагаться детская. От Жаклин я знаю, что жены членов ассамблеи часто оставляют детей в замке, пока сами выполняют поручения и общаются.

— Ты можешь звать меня Кам, если хочешь, — говорит он.

Его голос очень формальный, и я не понимаю, почему, пока не вспоминаю, что вчера он был на вечеринке и стал свидетелем тому, как я дала делегатам разрешение называть меня Олиной.

Я глубокомысленно киваю ему.

— Спасибо, Кам. Мои друзья зовут меня Олина. Ты тоже можешь называть меня этим именем, — говорю я.

Он кланяется. Я борюсь с приступом смеха.

— И я не считаю, что ты пришелец из ада.

У меня вырывается небольшой смешок, и он убегает по коридору.

— Ты хорошо ладишь с детьми, — замечает Король.

— Да, — отвечаю я, теряя улыбку, и я снова поворачиваюсь к окну.

Мне с самого начала не было комфортно рядом с Королем, и мой дискомфорт только возрос с тех пор, как он вторгся в мою комнату. Я всё ещё была в гневе на него. Мои плечи напрягаются, когда он подходит ко мне сзади.

— Ты работала в приюте в Осолисе, — говорит он.

Я слегка сдвигаюсь в сторону, держа его в поле зрения, моё тело готово к любому внезапному движению.

Я с удивлением смотрю на него, но не отвечаю.

— Я подробно расспросил делегацию, — говорит он, отвечая на мой не высказанный вопрос.

Я киваю, показывая, что слушаю его слова, и затем возвращаю взгляд на улицу, игнорируя его. На несколько мгновений он замирает. В воздухе парит неловкое напряжение.

— У меня есть дела, которыми я должен заняться, — говорит он, поворачиваясь, чтобы уйти.

— Вы слышали что-нибудь от Татум? — бормочу я.

Он останавливается и снова поворачивается ко мне. Он знает, что я хочу знать. О чём ещё я бы стала спрашивать?

— Сейчас мы находимся в процессе переговоров с Осолисом, — говорит он. — Мы получили новое послание пару недель назад.

— Я не видела, как оно прибыло.

— У тебя не было возможности. Ястребы не могут залетать так далеко в третий сектор, — объясняет он.

— Как я понимаю, она сердится.

— Да.

Если она и злилась, то либо из-за моего похищения, либо по другой причине. Может быть на что-то, что сказал Король.

— Будет ли война? — мягко спрашиваю я.

Он смотрит на меня сверху вниз. Я знаю, что он оценивает, как много должен сказать мне.

— Нет, если я смогу предотвратить это.

От его тона волоски на моей шее встают дыбом.

Я снова смотрю в окно, чтобы взять себя в руки. Он придерживает информацию. Если бы я была на его месте, я бы сделала то же самое. В конечном счёте, если бы меня отпустили, я могла бы использовать то, что он сказал, против его людей.

— Почему ты не просишь освободить тебя? — спрашивает он.

Я бросаю взгляд через плечо, он наблюдает за мной. Новость о том, что я собираюсь убить одного из его делегатов, может быть воспринята не очень хорошо. Я перехожу в нападение.

— Вы бы сказали «да»? — спрашиваю я.

— Нет.

— Ладно, — я вижу большую ухмылку на его лице.

По какой-то причине мне тоже хочется тоже улыбнуться.

— Вы сказали, что у вас есть дела, которыми нужно заняться, — напоминаю я.

Его ухмылка исчезает от моей отстранённости, он вскидывает бровь.

— Да. Я оставлю тебя ласкать твою траву.

Он уходит, а я смотрю ему в спину. Он демонстрирует грацию, которая редко встречается у людей его роста. Я бы ожидала от него тяжёлых, грохочущих шагов, но они легки, в отличие от Кедрика. Уже не в первый раз я мечтаю побороться с ним. При моём маленьком росте у меня обычно было преимущество в скорости, но по опыту я знала, как быстр он был. Мне пришлось бы положиться на выносливость и, возможно, нападать на него сверху и сзади, где у его рук было бы меньше шансов обхватить и раздавить меня.

Остальную часть дня я провожу наедине с собой. Должно быть, очень скучно быть моей стражей. Эта пара не так профессиональна, как предыдущая. Я часто ловлю их за перешептыванием, а однажды, когда я споткнулась о ступеньку, один из них захихикал. И всё же я рада, что они приставлены ко мне для защиты.

Жена Малира, Садра, показала мне, как двигать запястьем, чтобы избавиться от затянувшейся скованности. Теперь я могу полностью сжать кулак, однако сила, которая была в моей руке, полностью пропала. Ещё несколько недель, и я смогу защитить себя.

В этот вечер Аднан единственный из делегатов присутствует за столом. Мы спокойно едим, и Аднан заполняет время разговорами о своей работе. Становится труднее игнорировать очевидные факты, когда здесь не так много моих друзей, хотя я чувствую, что отношение ко мне немного смягчилось. Возможно, ассамблея привыкла к моему присутствию.

Взгляды некоторых мужчин доставляют мне особый дискомфорт. Кажется, они больше склонны смотреть на мою грудь, чем куда-либо ещё. Я задумываюсь, делают ли они это намеренно, чтобы доставить мне неудобство — не секрет, что Солати — консервативная раса. Я сопротивляюсь желанию прикрыть грудь, когда по мне пробегают мутные глаза Габеля. Пару месяцев назад он хотел убить меня, сейчас, очевидно, у него появились другие мысли. Уже не в первый раз я жалею, что Фиона не сшила мне одежду с более закрытой шеей.

Я рассеянно киваю в ответ на то, как Аднан описывает своё последнее изобретение. Сначала я улавливала суть, но потом стало слишком сложно.

— Потому что, видишь ли, металл нагревается, — говорит он.

Я снова киваю, в поисках стола, ближайшего к королевскому столу. Это стол, за которым сидят те, кто, похоже, намерен меня ненавидеть. В основном, стол занимают женщины. Там сидит одна очень красивая блондинка. Её взгляд особенно неприятен. Возможно, кто-то из её членов семьи был убит на войне, или она просто ненавидит меня просто потому, что я Солати.

Я определяю местонахождение жены Блейна, Мэйси. Фиона права, она вздрагивает каждый раз, когда кто-то с ней разговаривает. Интересно, она просто застенчивая или что-то случилось с ней. Мой взгляд перемещается за её спину. Я удивляюсь, увидев Ашона, сидящего слева от своего брата. Он отсутствовал в течение нескольких недель с того дня, как выбежал из зала заседаний. Я вижу, что его ненависть ко мне ничуть не уменьшилась за это время.

— И затем мы укладываем изоляционный слой, — продолжает Аднан.

— Понимаю, — бормочу я.

Мне стыдно признаться, что я чувствую облегчение, когда в конце трапезы к нам присоединяются Фиона и Жаклин. Я смотрю на женщин, которые сидят по обе стороны от меня. Я пока не чувствую, что могу довериться им, но они мне нравятся. Я надеюсь, что однажды, если отношения между нашими расами улучшатся, я смогу поделиться с ними своими мыслями. Они мои первые подруги, не считая матроны в приюте, которая была в три раза старше меня.

— Ты должна остаться сегодня вечером после ужина, Олина, — говорит Жаклин. — Ты всегда исчезаешь в своей комнате.

Я наклоняю голову.

— Прошу прощения, Жаклин, я не знала, что люди должны оставаться тут после еды.

Фиона хихикает.

— Она просто шутила. Хотя ты должна остаться и показать нам игры, о которых ты говорила.

Я остаюсь после ужина, как они и просили, показывая Фионе и Жаклин популярную словесную игру, которой мы с Оландоном увлечены. Несколько других женщин в зале заинтересовываются, и спустя некоторое время, присоединяются к нам. Многие из них держат кубки с крепким напитком, который я попробовала на своём дне рождения.

Я качаю головой, когда мне предлагают напиток. Я заметила, что когда люди употребляют его, их языки развязываются, а рассудок отключается. Я помню, какой эффект произвёл на меня всего один маленький глоток. Вскоре Жаклин меняет правила игры и вводит наказание за проигрыш. Брумы вокруг меня начинают выпивать каждый раз, когда ошибаются в игре. Как и на моём дне рождения, шум нарастает, а люди начинают вести себя странно. Но в отличие от того счастливого события, сейчас, с людьми которых я не знаю, я не чувствую себя комфортно.

Я, вздрагивая, уклоняюсь от очередного мужчины, который слишком близко прижимается к моему телу. Я отталкиваю кубок, который кто-то пытается впихнуть мне в руки. Другое тело скользит вверх и вниз по моему телу. Мои плечи так напряжены, что я чувствую, как они подняты до самых ушей. Мои глаза распахиваются всё шире и шире, когда мужчины и женщины обвиваются друг вокруг друга. Крики и громкое пение разносятся от одной стены к другой. Между мужчинами вспыхивают драки по пустякам или из-за женщин.

Я выхожу из игры, отступая в направлении арки и стараясь не показывать своего отношения. Я не хочу обидеть своих новых друзей или быть высмеянной из-за моего страха. В конце концов, я ударяюсь о каменную стену позади меня, мои глаза прикованы к бойне передо мной. Арка справа от меня. Я поворачиваюсь к ней, но обнаруживаю, что смотрю на большую руку. Вторая рука мужчины тянется к стене по другую сторону от меня, заключая меня в ловушку. Я наклоняю голову и встречаю холодные голубые глаза, но не узнаю их. По крайне мере, это не Габель. Дыхание Брумы сладкое и крепкое, как было у Короля.

— Куда это ты собралась, маленькая Солати?

Он опускает голову и проводит носом по моему лицу.

Я быстро пригибаюсь и ускользаю под его рукой, быстро иду к арке, почти бегу. Я почти около неё, когда огромная рука дёргает меня за левое запястье. Я вскрикиваю от резкой боли.

Затем давление пропадает.

Я сгибаюсь пополам над своим запястьем, прижимая его к телу. Мой взгляд устремляется вверх, и я вижу, как Рон наносит удар в челюсть мужчины. Мужчина валится на пол. Раздаётся одобрительный рёв толпы, которая затем возвращается к своим партнёрам и играм, как будто ничего не произошло.

— Запястье в порядке? — спрашивает Рон, приближаясь.

Я разгибаю пальцы.

— Думаю, всё нормально. Боль уже не такая, как была при переломе. Движение было слишком внезапным, — говорю я.

Рон подводит меня к большой чаше. Он зачерпывает лёд в тканевую салфетку и прикладывает её к моему запястью.

— Ты уже делал это несколько раз, — говорю я.

Он кивает.

— Для собак.

— Конечно, — я фыркаю, а затем ахаю. — Я только что фыркнула! — я наклоняю голову и исподлобья смотрю на Рона. — Это твоя вина.

Рон фыркает в ответ. Я хихикаю, и мы оба смеёмся.

Это первый раз, когда я вижу Рона смеющимся. Так он выглядит заметно моложе. Я предполагала, что Рону около двадцати, но когда он смеётся, я думаю, не может ли он быть на несколько лет моложе. По моей просьбе он провожает меня в мою комнату. Я не желаю ещё одной встречи с мужчинами. Очевидно, не все считают слияние между Брумой и Солати отвратительным.

Происходило ли такое каждый вечер после ужина? Я не была уверена, сегодня я была достаточно смелой, чтобы остаться и узнать. Я надеялась, что мужчина, который схватил меня, проснётся с головной болью от кулака Рона.

Я со вздохом зарываюсь в меха на кровати. Завтра я последую за Мэйси в её покои и придумаю, как лучше обыскать её комнаты.

ГЛАВА 21

Когда мы приближаемся к краю четвёртого и самого тяжелого сектора, температура становится до невозможности невероятно низкой. Мне кажется, что я никогда не остаюсь надолго без шубы и провожу большую часть времени в обеденном зале, где вдоль стен расположены камины. Наконец-то теперь я могу вынуть запястье из шины. Вокруг сустава ещё есть небольшой отёк, но все синяки исчезли, и я с лёгкостью могу двигать пальцами и локтем, хотя запястье всё ещё не гибкое. Это великий день. Второй лучший день в Гласиуме. Мой день рождения занимает первое место.

Сидя у одного из очагов, я жду, пока Мэйси доест свой завтрак. Увидев, что она закончила, я делаю свой ход. У меня есть около пяти минут. Обычно, прежде чем уйти, она немного болтает с другими.

Я веду своих стражников в быстром темпе по нижним этажам, а потом бегу на второй этаж и прячусь в небольшом коридоре, который ответвляется от главного прохода на этом уровне. Мэйси медленно поднимается по лестнице, видимо, у неё проблемы с одним из суставов. На вид ей около тридцати пяти или около того, но трудно утверждать. Если судить по внешности, то, похоже, у неё была тяжёлая жизнь.

Следовать за ней до комнаты, которую она обычно делила с Блейном, довольно просто. Она больше не выходит оттуда. Я возвращаюсь в свою комнату, позволяя моим стражам найти меня. Следующий шаг будет значительно тяжелее.

Когда запястье свободно от шины, я использую остаток утра для тренировок в своей комнате, прыгая на сиденье в конце кровати и обратно, и отрабатывая манёвры с вершины каменных колонн, расположенных вокруг кровати. Я бы с удовольствием тренировалась с местными стражниками, но упоминание о моих навыках — невозможно, особенно, когда я только начинаю ощущать себя принятой. Кроме того, идея женской борьбы была бы ужасающей. Каура всегда взволнована моими тренировками, и мне пришлось приучить её держаться подальше от места, где я тренируюсь, после того как я чуть не приземлилась ей на голову.

Когда я впервые обнаружила тут тренировочный двор, за ним наблюдала большая группа женщин. Несколько дней я присоединялась к ним, думая, что они были действительно заинтересованы в тренировках. Но когда одним днём к тренировкам присоединился Король, а количество женщин увеличилось вдвое, и затем одна из молодых девушек упала в обморок, когда он снял свою тунику, я поняла, что это не тот случай.

После обеда Фиона упомянула, что хочет выйти на тренировочный двор или в казармы, как они их называют, чтобы посмотреть тренировку Санджея. Каждую неделю все мужчины в замке должны проходить обязательную тренировку с дозорными, которые занимаются этим на постоянной основе. Наша группа спускается к казармам, и я чуть не падаю, когда понимаю, что они делают.

Они упражняются в стрельбе из лука.

Я протискиваюсь мимо Жаклин, желая рассмотреть получше, но стрел отсюда не видно. Слышен только стук, когда стрелы попадают в мишени — их не так уж много. Я зажмуриваю глаза, вспоминая хлюпающий звук, когда стрела рассекла кожу и мышцы на груди Кедрика.

Мне нужно приблизиться к ним.

Женщины смотрят вниз с каменной дорожки, которая находится на вершине стен, ограждающих тренировочный двор. Они стоят выше и позади мужчин, стреляющих из лука, так, чтобы те не могли задеть их. Как и на нашем тренировочном дворе в Осолисе, здесь есть большие лестницы, спускающиеся с каждой стороны огромного расчищенного пространства, на котором дозорные могут проводить спарринги или учения.

Мишени находятся в дальнем конце двора.

Малир кричит, и стрельба прекращается, и в это время маленькая фигурка взбегает по дальним ступеням на дорожку над мишенями. Мальчик спускается по лестнице во двор с охапкой стрел, которые определённо не попали в цель. Я слышу грохот, когда он бросает их позади лучников.

— Джован когда-нибудь промахивается? — вздыхает самая юная девушка, когда дозорные возобновляют тренировку.

Я закатываю глаза и встаю на носочки.

Когда раздается следующий крик, я готова. Я бегу по дорожке.

— Олина, куда ты собралась? — кричит позади меня Жаклин.

Нет возможности быть незаметной, я стремлюсь к скорости. Я лечу над каменной дорожкой навстречу упавшим стрелам, моя вуаль льнёт к лицу. Мне необходимо увидеть эти стрелы.

Я проскальзываю по мокрому каменному углу и спешу вперёд в поисках стрелы.

Я вижу блеск наконечника стрелы и тянусь к нему, приближая его к своему лицу. Древко светлого цвета и совсем не гнётся, в отличие от стрелы в моём ботинке.

Такое чувство, будто кто-то ударил меня в живот. Стрелы не одинаковые.

Но этого не может быть. Я хватаю другую стрелу и проверяю её, только чтобы получить такой же результат. Я позволяю стреле выпасть из моих рук и покатиться по земле, когда слева от меня раздаются шаги.

— Что ты тут делаешь?

Я поднимаю взгляд на Короля Джована. Я так разочарована своим открытием, что не могу говорить. Качая головой, я сажусь спиной к краю дорожки.

— Ты рассматривала наши стрелы. Зачем? — спрашивает он, подходя ближе.

Я пожимаю плечами.

— Простое любопытство.

— Конечно. Расскажи мне, — говорит он, его голос менее резок.

Я наклоняю голову и смотрю на него. Я уверена, что он уже догадался, что я делала.

— Я хотела узнать, такой ли стрелой… был убит Кедрик, — говорю я и задерживаю дыхание.

— Ты скрывала информацию, понимаю. И ты думала, что это сделал Брума, — говорит он, его голос тяжел от сомнений.

— Это была стрела не Солати, — говорю я. — Все наши стрелы изготавливаются из Каура, это чёрное дерево. Древко той стрелы не было чёрным, но и не было похоже на это светлое, прочное дерево, — говорю я.

— Ель, — рассеянно предполагает Король.

Должно быть это название дерева. Он наклоняется вперёд и садится рядом со мной.

— Если это были не Солати… тогда кто?

Я сомневаюсь, что он говорит со мной. Я храню молчание.

— Эта стрела у тебя? — спрашивает он, глядя на меня сверху вниз.

— Нет, — не задумываясь, вру я.

Он кивает и снова смотрит вперёд.

— Что ты думаешь о том, как стреляют мужчины? — спрашивает он, прерывая мои разочарованные мысли.

— Ужасно, — говорю я.

Король удивляет меня, рассмеявшись.

— Это так. Обычно мы не используем тут стрелы, из-за слишком сильного ветра. Но нам нужно учиться на случай… — он пожимает плечами и встаёт на ноги.

— На случай, если вам понадобится застрелить мою семью и друзей? — говорю я.

Ему не нужно знать, что у меня всего лишь два друга.

Он не отвечает.

— Не хочешь ли ты спуститься и пострелять? — спрашивает он.

Я смотрю на него, поднимаясь на ноги и отряхивая брюки. Почему он просит меня спуститься туда?

— Я не могу стрелять, — говорю я.

— Почему?

Я берусь за край вуали и слегка взмахиваю ею.

— Для этого мне нужно иметь возможность видеть.

— Хм.

Он перемещается к другой стене дорожки и смотрит вниз на тренировочный двор.

— Как далеко ты можешь видеть?

Мой желудок скручивается в предостережении. Но я игнорирую его.

— Отсюда я могу видеть большую часть двора. Я могу видеть очертания замка и фигуры женщин вон там. Тут хорошее освещение, — отвечаю я.

— И всё? — он звучит ошеломлённым. — А как насчёт оружия?

— Нет.

— А эту стрелу на земле, слева от тебя?

Я бросаю взгляд налево.

— Нет.

Король поднимает руку на вопросительный возглас Малира.

— Как ты вообще что-либо делаешь? Особенно в темноте. Откуда ты вообще знаешь, что наша стрельба ужасна? — спрашивает он.

Я придвигаюсь к нему.

— Я справляюсь, — огрызаюсь я.

Он ухмыляется.

— И я знаю это, потому что могу слышать звук тетивы, когда она выпускает стрелу, а затем стук стрелы, попавшей в мишень. Звук спускаемой тетивы раздается гораздо чаще, чем звук попадания стрелы в мишень.

Я делаю паузу.

— А также могу сказать, что вы о чём-то волнуетесь. Вы наклоняете своё тело, поэтому я не вижу большую часть двора, — я колеблюсь. — Будьте уверены, ничего, что я здесь увижу, не будет передано моей матери.

— Теперь ты читаешь мысли?

Я почти смеюсь, когда он озвучивает мысль, которая появлялась у меня несколько раз, о нём.

Он продолжает:

— Я не против того, чтобы ты наблюдала. Если бы ты была мужчиной, возможно, у меня были бы возражения.

Жар гнева заливает мои щёки от его замечания. Какое невежество.

— Если ты не взяла стрелу, тогда как ты рассмотрела её той ночью? — спрашивает он, наблюдая за моей реакцией.

Ооой, вот о чём предупреждало моё нутро.

— Всё это время на мне не было вуали, — говорю я отрывистым голосом.

Он смотрит на меня несколько минут, а затем поворачивается к лестнице, ведущей во двор.

— Я наведу справки о стреле, — бросает он через плечо.

О моей пробежке по дорожке женщины не могут наговориться до конца дня. При пересказе история изменилась. Теперь я якобы бежала за мишенями, пока стрелы ещё не были выпущены. Я увильнула от их расспросов, сказав, что подумала, что у мишеней была Каура. Джеки ни капли не верит в это. Мне не терпится избежать её обвиняющего взгляда и добраться до своей комнаты. Не знаю, как Роман справляется с этим.

Я погружаюсь в сон без сновидений, когда осознаю, что за дверью моей спальни становится слишком тихо. Я переворачиваюсь и прислушиваюсь. Если бы Джован снова побил свою стражу, это было бы довольно громче. Я снова начинаю проваливаться в сон. Я обожаю эту кровать.

Дверь распахивается и ударяется об стену.

Я вскакиваю и поднимаюсь на ноги, пытаясь удержать равновесие в центре мягкой кровати. Я ничего не вижу, но улавливаю шаги трёх человек. Мне нужно время, чтобы глаза достаточно адаптировались, чтобы увидеть очертания незваных гостей.

— Кто вы? — говорю я.

— Не твоё собачье дело, — отвечает глубокий голос передо мной.

Голос принадлежит огромному мужчине, звук доносится до меня через кровать. В ответ на реплику громилы, слева от меня раздаётся резкий смех. Звук доносится снизу, но я не могу предположить ничего другого о втором человеке, кроме того, что его дыхание тяжёлое. Вряд ли он будет быстрым.

Лёгкие шаги доносятся от двери, она закрывается, и к ней придвигается стул. Полагаю, чтобы нас не прервали. Эти шаги принадлежат очень маленькому мужчине или очень хорошему бойцу.

Теперь я вижу силуэты двух ближайших ко мне мужчин. Я наношу опережающий удар, пока все трое разделены. Перебегая через меха, я подпрыгиваю.

Моя нога контактирует с носом самого высокого мужчины. Слышу удовлетворительный хруст.

Ковер под моими ногами поглощает моё падение, впитывая все звуки.

Человек с тяжёлым дыханием замахивается на меня, и я парирую удар над головой обеими руками, отводя левый кулак назад. А затем ударяю его в горло. Моё запястье жалобно ноет от удара.

Я возвращаюсь к первому мужчине, в то время как тяжело дышащий человек теперь добавляет к своему вдоху шумный хрипящий звук.

Третий человек возвращается от двери, но задерживается перед кроватью. Он маленький. Может быть, мальчик.

Каура гавкает и рычит из своей коробки. Я рада, что она не может выбраться.

Я бью высокого мужчину между ног левым коленом и наношу резкий апперкот, от которого его голова запрокидывается назад. Позади меня раздаётся громкий хрип, я отклоняюсь назад, бью правой пяткой в мясистый живот, улыбаясь, когда мужчина врезается в стену, теперь уже с рвотными позывами.

Двое повержены. Я начинаю двигаться к худому мужчине и останавливаюсь, моё сердце замирает.

Он держит в руках скулящее, извивающееся тельце.

— Ещё один шаг, шлюха Солати, и я перережу собаке горло, — раздаётся жёсткий голос.

Всё же это мужчина, а не мальчик.

— Будет очень жаль, если ты погубишь своего щенка из-за того, что пытаешься доставить неприятности, — продолжает он.

По тону его голоса я почти могу представить себе извращённую усмешку на его лице.

В моих ушах раздаётся глухой стук, я чувствую, как двое других начинают подниматься с пола за моей спиной. Я наблюдаю за борьбой Кауры и знаю, что буду делать. Она принесла мне столько счастья. Я не смогу вынести, если она так умрет.

Я опускаю руки по бокам в знак поражения и киваю. Я бессильна.

Я выдыхаю, когда маленький мужчина помещает Кауру обратно в её коробку. Однако он остаётся рядом с ней, вероятно, ожидая, что я нападу, и его решение вполне обоснованно. Очевидно, из них троих, только этот мужчина обладает некоторым интеллектом. Он кивает двум другим, стоящим позади меня, и без всякого предупреждения сокрушительный удар опускается на мою голову.

Пошатываясь из стороны в сторону, я с трудом восстанавливаю равновесие. Медленно моргаю. Не успеваю я полностью встать, как в рёбрах появляется давящее ощущение. Я падаю на пол, дыхание сбивается, бок горит. Они бьют меня по пояснице, и я отклоняюсь назад, не в силах выбрать, что защищать спину или рёбра.

— Вот где должна быть хорошая шлюха. На спине, — мужчины дружно смеются над моей головой.

Я стараюсь ослабить их удары. Зажимаю ткань своей вуали между зубами, чтобы она не упала. Кажется, их не волнует, как выглядит моё лицо, они просто хотят выполнить свою работу. На самом деле, я предполагаю, что они предпочитают, чтобы вуаль оставалась на мне. Может быть легче забивать кого-то до смерти, когда его лицо скрыто.

Мой взгляд цепляется за их лица, когда они приближаются ко мне, я не узнаю их, но запоминаю их черты. Если они не убьют меня, я выслежу их.

Моё зрение начинает затуманиваться, когда удар ногой откидывает мою голову в сторону. Я успеваю лишь слегка ослабить удар, двигаясь в его направлении. Я знаю, что скоро потеряю сознание. Мои попытки блокировать и отвести сильнейшие удары становятся всё слабее. Мои руки бесполезно опускаются, чтобы закрыть голову. Я слышу тупой чавкающий стук, когда они наносят удары по моему телу. Но я больше не чувствую их. Как будто я зритель, наблюдающий за своей смертью.

— Достаточно, — издалека говорит худощавый мужчина.

Раздаётся ещё один глухой звук, и моё тело перекатывается от очередного удара ногой в бок.

— Достаточно, тупой ты, идиот. Он сказал избить её до полусмерти, а не убить её, — мужской голос раздается на другом конце длинного туннеля.

Моё сознание всплывает на поверхность.

— Она не так плохо выглядит. Даже со всей этой кровью.

— Твою мать, Нэм, забей. У нас нет времени на то, чтобы ты пихал в неё свой член.

Моё сознание угасает.

ГЛАВА 22

В голове раздаётся раздражающий звук. Что-то влажное движется по моей коже. Я не могу открыть глаза. Что случилось? Голова раскалывается, желчь поднимается, обжигая горло и заднюю стенку носа. Из-за шума тошнота усиливается. Я пытаюсь сглотнуть.

В памяти всплывают воспоминания о прошедшей ночи. Меня избили. И судя по мучительной боли, пронизывающей моё тело, я жива.

Я снова пытаюсь открыть глаза, и левое веко двигается, но очень незначительно.

— Каура, — пробую я.

Я облизываю губы, мой язык пробегает по нескольким болезненным трещинам.

— Каура.

На этот раз раздаётся скрежет.

— Каура, тише, — говорю я.

Надоедливый звук прекращается, когда она перестает лаять и прижимается к моей челюсти, которая тоже болит.

— Я в порядке, — скрежещу я.

Мне так кажется. Начинаю проверку. Пальцы, запястья, локти и плечи двигаются. Болезненно и требует некоторых усилий, но ничего не ощущается так, как моё сломанное несколько месяцев назад запястье. Голова раскалывается, лишая меня зрения. Я проглатываю очередную порцию желчи. Мои ноги в таком же состоянии, как и руки. Я буду очень сильно хромать некоторое время.

Настоящая проблема появляется, когда я пытаюсь сесть. Горячая жгучая боль пронзает рёбра и поясницу, перехватывая моё дыхание и заставляя опуститься на пол.

— Вени! — шиплю я.

Я лежу, пока боль не утихает. Удерживая себя, я перекатываюсь на живот и опираюсь верхней частью тела на локти. Когда я могу больше не беспокоиться о падении животом на пол, и вспышка боли ослабевает, я перемещаю вес на руки и колени. Чёрные пятна, которые я учусь ненавидеть, наводняют всё вокруг, я провожу много времени, умоляя их держаться подальше. Пот стекает по шее. Вуаль прилипла к крови под носом.

В конечном счёте, мне удаётся доползти до сиденья у основания кровати и опереться на него руками, положив на него голову. Каура снова скулит. За всю мою жизнь меня избивали сильнее, наверное, три раза, но это было хуже только потому, что мои кости были сломаны, и требовалось больше времени для восстановления. Хотя не думаю, что меня когда-либо раньше били по спине. Я надеюсь, что стражники не убиты. Но, вероятней всего, они мертвы, раз до сих пор не пришли проверить меня.

— Тихо, Каура. Я в порядке, — снова говорю я. — Прошлой ночью ты была смелой девочкой. И ты даже выбралась из своей коробки.

Она смотрит на меня, будто я сумасшедшая.

Я подтягиваюсь в сидячее положение на длинном сиденье и упираюсь пульсирующей головой в каменную колонну слева от меня. Что случилось прошлой ночью? Почему эти мужчины атаковали меня? Они были бандитами. Комментарий коротышки, который прозвучал в конце, об их приказах проплывает у меня в голове. Их наняли. Кто так сильно меня ненавидит? На ум приходит несколько вариантов. Затем меня посещает другая мысль. Что, если это тот же Брума, который пытался убить меня в Осолисе? Это безнадежно. Я Солати в замке полном Брум, каждый из которых обладает ресурсами, чтобы нанять этих трёх человек. Найти виновного будет непосильно задачей. Я даже не могу найти убийцу Кедрика в небольшой группе из одиннадцати человек.

Гнев захлёстывает меня, как это часто бывает после избиения. Я держусь за него, и он сжигает размытые края моего зрения. Я ожидала насилия в первые недели после приезда, но прошёл месяц или больше, с момента как я начала чувствовать себя более освоившейся и менее похожей на чужачку. Я смотрю в окно. Считаю, что сейчас раннее утро, хотя не могу быть уверена.

Я отказываюсь выглядеть слабой. Я буду заниматься своими обычными делами. На моём лице появляется гримаса улыбки, стоит мне только представить выражение лица Брумы, нанявшего бандитов, когда я появлюсь на завтраке.

Я поднимаюсь, используя колонну, и провожу так минуту, прежде чем двигаюсь к кувшину с водой в другом конце комнаты. Я наливаю небольшое количество в рот и, прополоскав его, выплевываю. Таз окрашивается в тёмно-красный цвет. Я проглатываю следующий глоток и чувствую ржавый привкус крови. Я осторожно отрываю вуаль от крови под носом, а затем дрожащими руками провожу по лицу. Два ушибленных глаза, распухший и окровавленный нос, к счастью, не сломанный. И очень сильно ноющая челюсть. Говорить и есть будет затруднительно.

Медленно, болезненно, я отмываю кровь со своего тела и с вуали, всё время желая, чтобы Оландон был здесь. Он всегда помогал мне после побоев. Кожа на моём плече и ногах рассечена в местах, где её вспороли сапоги. Остальное просто синяки. Я промываю порезы, насколько это возможно с помощью ограниченного количества воды. Я ощупываю грудь, ощущая ушибы на коже. Я натягиваю детскую тунику, которую носила раньше, с высоким вырезом в надежде, что она скроет синяки. Сверху надеваю шубу.

На меня накатывает волна тошноты, слишком сильная, чтобы её игнорировать. Сорвав с себя вуаль, я бросаюсь к чаше и наклоняюсь. Меня тошнит водой, которую я только что выпила. Надеваю снова вуаль. Мне повезло, что она чёрная, иначе её было бы невозможно носить из-за пятен, которые она накопила.

С болью в спине, с трудом переодев брюки и ботинки, я готова к завтраку и уже жалею о своём решении выйти сегодня из комнаты. Мой затуманенный разум напоминает мне, почему я это делаю. Возможно, я просто спущусь вниз, поздороваюсь и затем вернусь в свою комнату.

Я выхожу из комнаты, ожидая увидеть мёртвых охранников, но там никого нет. Должно быть, они избавились от тел. Я не знаю, как скажу об их исчезновении, не показывая, что пострадала. Мне следует рассказать Малиру или брату Кедрика?

Сначала я двигаюсь медленно, но боль постепенно ослабевает, по мере того, как моё тело согревается. Достаточно чтобы, при должной осторожности, я могла идти почти как в нормальной жизни. К тому времени, когда я достигаю нижней части лестницы, я постоянно сглатываю, чтобы удержать содержимое желудка внутри себя. Я вижу арочный проход. Пульсация в моей голове усиливается, и чёрные пятна возобновляют свою атаку.

Мне требуется мгновение, прежде чем я войду.

Я покидаю главный коридор и перехожу в коридор поменьше. Затуманенное зрение говорит мне, что он пуст. Я опираюсь на стену, задыхаясь и пытаясь удержаться на дрожащих ногах. От света факелов в коридоре усиливается головокружение. Я закрываю глаза, глубоко дыша. Правой рукой давлю на больные рёбра, чтобы помочь при каждом вдохе.

— Татума?

Мои слабые попытки удержать чёрные пятна на расстоянии предотвращают панику.

— Что с тобой? Ты ранена, — командный голос приближается.

Вени! Кто угодно, только не он. Приоткрыв левый глаз, я обнаруживаю, что Король склонился рядом со мной.

Я качаю головой.

— Нет, я в порядке.

Я внутренне ругаюсь на свой ответ.

— Я не сомневаюсь. Что ты сделала? — спрашивает он, перемещаясь вокруг меня.

Я пытаюсь выпрямиться, но мои рёбра трещат. Шипение боли вырывается из меня.

— Я упала на лестнице, ведущей в комнату, и повредила рёбра.

Я задыхаюсь, ухватившись за его веру в то, что я сама стала причиной нынешней боли.

— Позволь мне сказать тебе, сломаны они или ушиблены. У меня самого такое частенько бывало.

Король опускает свою массивную руку к передней части моей шубы. Он продолжает:

— Хотя я удивлён, что ты упала именно на них. Мне казалось, что у тебя очень хороший баланс.

Я стряхиваю его руки.

— Не беспокойтесь. Я посмотрю, как только вернусь в покои.

Он хмуро смотрит на меня и отступает назад, оглядывая коридор вдоль и поперёк.

— Где твои стражники?

Я смотрю на него левым глазом и пожимаю плечами.

Король сужает глаза и его голос смягчается до опасного тона:

— Татума. Ты бы не приняла глупое решение, попытаться обмануть меня, не так ли?

Я сглатываю желчь и прикладываю руку к голове, когда вижу двух Королей Джованов. Я качаю головой в качестве ответа на его вопрос, а ещё для того, чтобы очистить голову. Король делает шаг ко мне, хватает за шубу и распахивает её, несмотря на мои слабые протесты.

Он издает отрывистый звук, глядя вниз. Я следую за его взглядом и вижу, что кровь пропитала насквозь несколько мест. Он смотрит на мою грудь. Несмотря на высокий вырез, там, должно быть, виднелся синяк. Король хватает меня за правое плечо.

— Что, чёрт возьми, с тобой случилось? Кто избил тебя? Это были твои стражники? — говорит он, наклоняясь к моему лицу.

Если бы каменная стена не была уже у меня за спиной, я бы попыталась отодвинуться от Короля, а так я просто вжимаюсь в стену, надеясь раствориться в ней.

Я начинаю повторять предыдущий ответ, но он трясёт меня за плечо.

— Не, — он рычит прямо мне в лицо, — ври мне.

Я не отвечаю. Чёрные пятна вернулись с лихвой. Я снова кладу руку на стену и глубоко дышу.

— Надень обратно.

Он пихает меня в мою шубу.

— Нет, — я издаю стон и слабо отталкиваю его руки.

— Олина, я должен оказать тебе помощь, но я не могу это сделать в коридоре. Надень шубу, так чтобы никто не увидел, и я помогу тебе в более уединенном месте, — говорит он грубым голосом, который был настолько близок к нежности, насколько он мог быть.

Я надеваю шубу и, спотыкаясь, иду рядом с Королем, возвращаясь тем же путем, которым пришла. Удача сопутствует мне, мы никого не обгоняем. Я добираюсь до лестницы, но у меня отказывают ноги, и я начинаю опускаться на пол.

Король поднимает меня на руки, и я издаю стон, когда он обхватывает мои рёбра с правой стороны. Он поправляет хватку. Он доносит до конца пути и кладёт на сиденье у кровати. Я должна была просто остаться здесь. Застонав, я наклоняюсь вперёд и обхватываю голову руками. Каура подпрыгивает, поднимается на задние лапы и начинает лизать мои руки.

— Эй, малышка. Мне жаль, я забыла принести тебе еды. Чуть позже я схожу и принесу тебе что-нибудь, — бормочу я.

Она наклоняет голову на бок. Я не виню её, я и сама едва понимаю неразборчивые слова.

— Ты никуда не пойдёшь, — говорит Король.

Я вздрагиваю от этого звука, впиваясь пальцами в виски.

— Кто сделал это с тобой? — требует он, вышагивая передо мной.

— Понизьте голос, — шепчу я.

— Я узнаю, кто сделал это. Ты скажешь мне, — говорит он, ничуть не меняя своего тона.

Моя битва с чёрными пятнами проиграна окончательно. Они соединяются вместе, и я снова исчезаю.

Я прихожу в себя в лежачем положении. Король нависает надо мной, выражение его лица меняется с озабоченности на гнев, когда он видит, что я прихожу в себя.

Я охаю.

— Как долго я была в отключке?

— Пару минут. Тебе повезло, что я поймал тебя. Что, если бы ты была одна?

Я не упоминаю, что я была одна, когда это случилось. Очевидно, он думал, что это случилось внизу.

— Я не позволю избивать женщин в моём замке. Где твои чёртовы стражники? Если они умны, они не вернутся.

Я заметила, что теперь он говорит более мягким голосом.

— Я думаю, что они могут быть мертвы, — шепчу я, накрыв рукой голову.

— Что? — громко говорит Король, я вздрагиваю от шума, перебирая варианты.

Ситуация вышла из-под контроля. Я не могу придумать оправдания смерти стражников и моим травмам, не сказав, что я сама это сделала. Если кто и должен знать, так это, по крайней мере, Король. Он до сих пор хранил тайну в отношении моего лица, хотя я сомневаюсь, что это из уважения ко мне. Если я дам ему достаточно вескую причину, я верю, что он будет хранить молчание.

— Прошлой ночью сюда пришли трое мужчин. Думаю, они, наверное, убили стражников, хотя… — я останавливаюсь и пытаюсь вспомнить сквозь пульсацию в моей голове, — я не слышала снаружи никакой борьбы, как в тот раз, когда вы устроили драку с моими предыдущими стражниками.

Лицо Короля мрачнеет от моих слов.

— Эти мужчины были наняты.

Я поднимаюсь, чтобы сесть, но быстро ложусь обратно, когда комната начинает плыть. Король сжимает моё плечо, не давая мне пошевелиться.

— Откуда ты это знаешь? — спрашивает он.

— В конце они заговорили о приказах.

Лицо Короля лишено выражения.

— О каких именно?

Я пожимаю плечом под его рукой.

— Я не могу вспомнить точных слов, но они не хотели окончательно убивать меня.

Его взгляд скользит по моему прикрытому лицу, затем он протягивает руку и поднимает мою вуаль. Я слышу его резкий вдох.

— Так плохо?

Я смотрю на него сквозь полуприкрытый левый глаз и наблюдаю, как черты его лица снова разглаживаются.

— Они видели твоё лицо? — спрашивает он.

Я закатываю глаз, конечно, он беспокоится об этом.

— Нет, — говорю я, но затем в памяти мелькает воспоминание.

Я отгоняю его.

Король уже на ногах.

— Ты сильно ранена. Нужно, чтобы тебя осмотрели. Я пришлю к тебе доктора.

— Нет, — я хватаю его руку. — Я не хочу, чтобы кто-то знал об этом.

— Ты только что чуть не убила себя, спустившись в обеденный зал, а теперь отказываешься от лечения.

Бурный поток, бушевавший в его душе, вырывается наружу, и горячая ярость наполняет его лицо, когда он смотрит на меня сверху вниз.

— Ты понимаешь, насколько ты была близка к смерти? Я по личному опыту знаю, насколько опасны могут быть такого рода травмы: твоя голова, твои рёбра. Думаю, ты многогранна, но до сих пор я не считал тебя глупой.

Он двигает руками отрывистыми движениями, заводит их за спину и смотрит на меня, стиснув челюсть.

Слёзы жгут уголки моих глаз.

— Я не хочу выглядеть… Я не хотела, чтобы они думали, что победили, — шепчу я и отворачиваю голову, полностью вымотанная, физически и эмоционально.

Я не хочу, чтобы меня отчитывали, я просто хочу остаться одна.

Повисает пауза.

— Ты позволишь мне это сделать?

— Нет, — говорю я, устав от этого спора.

— Не будет осмотра доктором. Ты не хочешь позволить мне сделать это. Может быть, мне стоит просто оставить тебя здесь умирать? — спрашивает он.

Я уже достаточно привыкла к речи Брум, чтобы уловить сарказм в его словах.

— Вы можете принести мне вещи, которые понадобятся для ухода, и я сделаю всё сама, — говорю я, моё терпение лопнуло.

Он останавливается и смотрит на меня, его огромные руки скрещены на широкой груди.

— Я уже видел тебя голой, не понимаю, почему это проблема. Ты принадлежала моему брату. Если не как ребёнка, то я видел бы тебя в свете… младшей сестры.

Мои щёки яростно пылают от смущения и гнева. Хотелось бы, чтобы вуаль была опущена.

— Вы имеете в виду ту ночь, когда вы выломали мою дверь и напали на меня. Я не вижу, чем вы отличаетесь от вчерашних бандитов.

Я знаю, что это замечание несправедливо, но он ни за что не увидит меня голой второй раз.

Он, кажется, ошеломлен моими словами.

— Я не такой, как эти мужчины. Та ночь была… редчайшей потерей контроля. Теперь я здесь, чтобы помочь тебе. Ты не могла самостоятельно подняться по лестнице и потеряла сознание всего несколько минут назад. Ты, правда, думаешь, что можешь позаботиться о себе?

— Возможно, нет, но мне не придётся слушать ваши лекции.

Я в нескольких секундах от того, чтобы заставить своё избитое тело попытаться напасть на него. Он выводит из себя. На его губах дрожит улыбка. Я хочу кричать.

Он удаляется, а я радуюсь, думая, что он уходит.

— Я вижу, ты уже пыталась о себе позаботиться, — он возвращается назад. — Где ещё у тебя повреждения, кроме рёбер и лица?

— Нижняя часть спины. Больно везде, но лицо и рёбра, самое худшее.

Усталость подкрадывается ко мне. Я закрываю левый глаз.

— Я вернусь через минуту.

— Не могу дождаться, — выдыхаю я.

ГЛАВА 23

— Не спать, — громыхает голос, пробуждая меня.

Я стону и бормочу в ответ, затем вскрикиваю, когда что-то холодное касается моего лица. Я приоткрываю левый глаз и смотрю на Короля. Выражение его лица беспристрастное. Так подозрительно. Холод проникает в правую часть моего лица, и на этот раз мой стон — стон облегчения.

— Что это? — спрашиваю я, медленно перекатываясь в его сторону.

— Пакет снега — говорит он.

Прежде чем я успеваю возразить, он запускает руку под лицевую часть моей туники и кладет ещё один пакет снега на мои рёбра, а затем ещё один под меня, затем поворачивает меня на спину. Снег приглушает боль в теле. Я вздыхаю, когда пульсирующий жар на время рассеивается.

Джован закатывает рукав моей туники и начинает промывать раны, не издавая ни звука. Моё тело потеряло столько энергии, что я сомневаюсь, что смогла бы двинуться, даже если бандиты снова ворвались бы внутрь. Он втирает сильно пахнущую мазь в поврежденную кожу и забинтовывает каждую рану. Он переходит к другой руке, а затем, к моему смущению, высоко закатывает мои штанины и повторяет тот же процесс. К тому времени, как он заканчивает с первой ногой, я забываю о смущении. Его прикосновения безличны и эффективны. Это напоминает мне о том, как я мыла детей в приюте. Эта мысль смутно оскорбительна. Он выглядит расслабленным, когда работает.

— Мне нужно добраться до твоих плеч, живота и спины, — говорит он.

Мои клятвы давно позабыты. Я поднимаю низ своей туники, обнажая нижнюю часть рёбер. Король снова втягивает воздух. Я слишком устала, чтобы говорить, но издаю вопросительный звук. Он смотрит на меня, его лицо лишено каких-либо эмоций.

Он снова убирает пакет со снегом и предупреждает меня, прежде чем легонько ткнуть в мои рёбра. Я зажимаю рот, сдерживая крики внутри.

— Наш отец умер от того, что ребро пробило его лёгкое.

Спустя целую вечность он останавливается.

— У меня нет никаких познаний в этом. Я знаю только о травмах, которые сам когда-либо получал, и… о травмах моего отца. Думаю, что большинство из них просто синяки, хотя эти два в середине выглядят хуже, чем другие, в них могут быть трещины. Ты жива спустя много часов, полагаю, будешь жить, — говорит он.

— Ох, здорово, — отвечаю я, мой голос сухой и скрипучий.

В его глазах мелькает веселье.

Он втирает другую мазь в мои рёбра.

— Мне надо обработать твою спину.

— Пожалуйста, отвернись, — говорю я, стараясь держать глаз открытым.

Мгновение он колеблется, но потом делает то, о чём я прошу. Похоже, кое-кому не нравится, когда ему указывают, что делать.

Я сажусь, будто мне уже тридцать перемен, и стягиваю с себя тунику. В несколько приёмов я перекладываюсь на живот и бормочу, когда готова. Он работает над моей спиной, и даже боль, когда он двигается по ушибам, не может омрачить облегчение от мазей, которые он наносит.

— Ты лучше, чем Рон, — говорю я в полудреме.

Рон давал мне только лёд. Мне следует сказать ему об этой мази.

Руки Джована останавливаются, хотя всё ещё остаются на моей спине. Я ворчу, когда он останавливается надолго, и он снова натирает меня мазью.

— Было очень подло, бить тебя сюда, — говорит он, прочищая горло.

Я согласно бормочу.

— Как твой отец сломал ребро? — спрашиваю я.

Король натягивает мех на мою спину. Он садится на край, и матрас прогибается. Я гадаю, услышал ли он мой вопрос.

— Упряжка перевернулась, — бормочет он.

Раздается стук и хлюпанье, он собирает различные предметы, которые только что использовал.

— Я больше не могу держать глаза открытыми.

Я вздыхаю в знак извинения.

— Теперь спи. Я вернусь и проверю тебя, как только смогу.

— Спасибо, Кедрик, — говорю я и сразу же погружаюсь в блаженный сон.

Верный своему слову, Король приходит и будит меня несколько раз в течение дня. Каждый раз он приносит снежные пакеты и натирает мазью мои рёбра и поясницу. Я отбрасываю в сторону мысли о том, насколько странной является эта ситуация, чтобы подумать о ней позже. На следующий день моей голове гораздо лучше, хотя рёбра и поясница всё так же плохи. Каждый раз, когда я думаю о своих вчерашних действиях, стыд пронзает меня насквозь. О чём я думала, отправляясь в обеденный зал в таком состоянии. Я поморщилась от некоторых фраз, которые я сказала Королю Джовану, и решила винить в этом свою травму головы.

Я до сих пор немного в шоке от его терпения и заботы, проявленной накануне. Я никогда раньше не видела эту черту его характера. В один момент он угрожает убить меня, а в другой — ухаживает, восстанавливая моё здоровье. Ярость за гранью разумного, а потом улыбка, когда я злюсь. У меня снова начинает болеть голова. Я быстро прекращаю попытки разгадать загадку брата Кедрика.

Я встаю, умываюсь, а затем одеваюсь в свой последний комплект чистой одежды. Я добавляю в огонь бусины Пиопа, и затем вспоминаю про Кауру. Быстро оглядев комнату, я осознаю, что её коробка исчезла. Я нахожусь в шаге от панической атаки, когда понимаю, что Король, должно быть, забрал её.

Я озадаченно качаю головой.

— Кто вселился в Короля Джована?

Дверь с грохотом открывается, и мужчина, вызвавший моё недоумение, входит и захлопывает её за собой.

Гнев нарастает.

— Что если бы я одевалась или мылась? — спрашиваю я, пристально глядя на него.

Есть ширма, отгораживающая горшок и таз, но это всё равно ужасно грубо.

— Но ты ведь этого не делала, — заявляет он.

Я отворачиваюсь, покачивая головой и закатывая глаза.

— Ты слишком часто закатываешь глаза.

Как он узнал? Я вздрагиваю и протягиваю руку вверх, чтобы проверить вуаль, но обнаруживаю, что её там нет.

Я в шоке смотрю на кровать, а потом снова на него. Он наблюдает за мной, наклонив голову на бок.

— Твоя вуаль там, я вижу её, — говорит он.

Должно быть, состояние моей головы гораздо хуже, чем я предполагала. Мне трудно собраться с мыслями.

— Спасибо за вчерашнее, — говорю я. — Мне было не очень хорошо, и если бы ни ваша помощь, мне было бы хуже. Я не знаю, почему я пошла вниз. Я плохо соображала.

Он фыркает.

— Я думаю, что слова, которые ты ищешь, это глупость и идиотизм.

Я хмурюсь из-за его плохих манер.

— Но не переживай. Мы все делаем глупости, с сотрясением мозга. Однажды у меня двоилось в глазах, и я попытался ударить по двойнику человека вместо него.

Я немного улыбаюсь, но мой взгляд снова и снова возвращается к вуали.

— Хочешь, чтобы я принёс её тебе? — спрашивает он.

Я перевожу взгляд с вуали на его лицо. Мне не нравится, как его взгляд проникает в мои мысли. Я колеблюсь и качаю головой.

— Нет, — я смотрю на огонь. — Просто тревожно, я никогда не снимала её дольше, чем на несколько минут, а сейчас я пробыла без неё всю ночь и часть дня.

Я тыкаю в бусины.

— Татум заставляла тебя постоянно носить вуаль, — говорит он.

— Да. Уверена, ты слышал, как я говорила Каму, что не знаю, почему ношу её.

И вот оно. Я ближе всего к тому, чтобы спросить его, почему он приказал мне не снимать вуаль. Я смотрю на него и вижу, как бесконечно расширяются его глаза, прежде чем он закрывает их. Его рука дёргается.

— Тогда, полагаю, ты никогда не видела своего лица.

Он фокусирует своё внимание на моём лице.

Должна ли я попытаться блефовать и получить от него ответ. Это не сработает.

— Нет, — говорю я и сажусь прямо.

Он знает, чего я хочу.

Он садится на сиденье вдоль кровати и смотрит на меня, пронизывая насквозь. Моё сердце колотится. Это оно?

Он неожиданно встает, прочищая горло.

— Я отправил членов делегации по различным поручениям в течение следующей недели. Я ожидаю, что ты останешься здесь на это время. Я приставил к твоей двери четырёх своих стражников на случай повторного визита наёмников. Уверяю тебя, они хорошо обучены.

— Сегодня я чувствую себя гораздо лучше. Завтра я уже смогу покинуть покои, — говорю я, мой голос дрожит.

Это единственный намёк на моё опустошение от его решения хранить молчание.

— Ты когда-нибудь делаешь то, что тебе говорят? — спрашивает он.

Я игнорирую его вопрос так же, как он игнорирует мой.

— Где Каура? — спрашиваю я.

— Я присматривал за собакой. Я приведу её сегодня вечером, — он начинает двигаться к двери. — Знаешь, ты балуешь её, позволяя оставаться здесь.

В ответ я только хмурюсь. Он ухмыляется и покидает комнату, заставляя меня подпрыгнуть, захлопывая дверь.

Я сплю весь день, а когда просыпаюсь в тёмной комнате, натираю спину и рёбра мазью. Я бы убила за один или три снежных пакета. Я улыбаюсь и чувствую, как одна из трещин на моей губе снова открывается.

Дверь с грохотом открывается, и я вскакиваю, хватаясь за рёбра.

— Вени! Вы можете перестать делать это? — кричу я.

Король выглядит довольным.

— Нет.

Я забываю о своей злости, когда вижу, что он держит коробку с Каурой и несколько снежных пакетов под ней. Я протягиваю к ним руки. Он поднимает брови и передаёт мне их. Я кладу один на поясницу и один на рёбра, и со стоном откидываю голову назад, прикладывая последний к боковой части лица, над челюстью.

Когда я наклоняю голову, чтобы посмотреть на Короля, я вижу, что он наблюдает за мной тёмными глазами.

— Ты выглядишь намного лучше. Твои глаза стали получше, и отёк на лице намного… лучше, — говорит он.

Моя вуаль всё ещё снята. С ней слишком больно.

Я хихикаю.

— А я-то думала, вы презираете ложь. Я знаю, что выгляжу ужасно, Король Джован. Вам не нужно быть милым, это не ваша сильная сторона.

Несколько секунд он выглядит обиженным, прежде чем смеётся и проводит рукой по своим каштановым волосам.

— Я подумал, что стоит попробовать.

Каура поднимает голову на звук наших голосов. Она скулит, и Король берёт её за загривок и опускает на кровать. Она придвигается ближе ко мне, как будто чувствуя, что мне больно.

— Я в порядке. Подойди и проверь.

Она подходит ближе и запутывается в своих ножках. Я хихикаю и смотрю на Короля.

— Иногда она спотыкается о свои щенячьи ножки, — говорю я.

Смех Короля эхом разносится по комнате. Этот звук удивительный, как будто его вытащили из него. Я вовсе не хотела, чтобы мой комментарий был смешным, но его глубокий смех заразителен и заставляет меня тоже улыбаться.

— Я думаю, что слово, которое тебе нужно, это «лапы». У щенков лапы, — говорит он.

— А что тогда у собак? — спрашиваю я, почёсывая её живот, отчего она яростно дрыгает одной лапой в знак благодарности.

— У них тоже лапы.

— Хах, ладно, — говорю я, наблюдая, как она ёрзает на кровати.

Я хихикаю от её игры. Как будто она рассказывает мне историю последних нескольких дней.

— Спасибо, что присмотрели за ней, — говорю я, поднимая взгляд.

Он снова смотрит на меня, но быстро отводит взгляд, с пустым выражением лица.

— Пожалуйста, — жестко говорит он, делая шаг назад. — Я попрошу стражников собирать тебе снежные пакеты в течение следующих нескольких дней.

Он чешет Кауру за ушами, один раз кивает мне и выходит из комнаты, захлопывая за собой дверь. Я качаю головой от его странного поведения.

Я продержалась два дня прежде, чем почувствовала, что начинаю сходить с ума. Быть запертой напоминает мне о пребывании в башне. Ты можешь пересчитать каменные блоки на потолке много раз. Единственное, чего я добилась за последние два дня, это составила план расспросить Аднана о древке стрелы. Я даже отломила часть стрелы и положила её в карман. Обыск комнаты Блейна придётся отложить до момента, когда мне станет лучше.

Я надеваю вуаль и поднимаю Кауру, решив вывести её ненадолго на улицу. Стражники делали это за меня.

Я открываю дверь.

— Нужно ли снова вывести её на улицу, Татума? — спрашивает один.

Эти стражники до сих пор были самыми вежливыми. Король, должно быть, внушил им здоровый страх.

— Нет, я собираюсь сама вывести её, — говорю я.

Четверо стражников обмениваются беспокойными взглядами.

— Нам было сказано, что вы пробудете в комнате всю неделю, — говорит тот же стражник, через несколько секунд.

Я смеюсь.

— Я и планировала, но просто передумала. Я спущусь вниз с Каурой ненадолго.

Могу сказать, они не дураки.

— Татума, просто… сам Король сказал, что вы останетесь там, — говорит тот же стражник, на этот раз добавляя небольшой поклон.

Я начинаю идти по коридору.

— Уверена, это какое-то недоразумение, но, возможно, пока меня нет, вы могли бы послать кого-нибудь уточнить ваши приказы, — бросаю я через плечо.

Я выхожу на улицу и задерживаюсь на холоде пару часов, чего я не делала ни разу с момента прибытия в Гласиум. Снежные пакеты покорили меня, и я обнаружила, что при всех своих травмах, предпочитаю холод.

Трое стражников наблюдают за мной. К сожалению, они раскусили мой блеф и послали четвертого стражника к Королю. Я чувствую лёгкое сожаление, что ослушалась Джована, когда он так сильно мне помог. Но это чувство настолько незначительно, что следующая стена изморози сдувает его.

Я как раз возвращаюсь обратно, когда замечаю отца Аднана, стоящего с четырьмя моими стражниками.

— Татума, — приветствует он. — Я пришёл поинтересоваться от имени Короля, почему вы на улице, вопреки его приказам.

Его голос строг, но глаза наполнены весельем. Он стоит спиной к стражникам, и я понимаю, что тон его голоса скорее относится к ним, чем ко мне.

— Приказы? Я думала, это было скорее предложение. Кажется, возникло недопонимание, — я киваю четвёртому стражнику. — Спасибо, что прояснил приказы Короля по моей просьбе.

Он кивает в ответ. Его лицо бледное. Я гадаю, что Король сделал с ним.

Отец Аднана усмехается моему маневру.

Я продолжаю:

— Мы не были формально представлены друг другу, хотя Аднан говорил мне, что вы его отец.

— Да, мне принадлежит титул отца Аднана. Вы можете называть меня Роско. Рад познакомиться с вами, Татума Олина, — он слегка кланяется. — Вы направлялись обратно внутрь. Могу я присоединиться к вам?

Он очень вежлив для Брумы. Я киваю, и мы проходим через маленькую боковую дверь, поворачиваем через несколько небольших залов, которые выходят в главный коридор.

— Кажется, вы очень хорошо ладите с моим сыном, — говорит он.

В его голосе звучит лёгкий вопрос. Тонкие нюансы, которые он использует, напоминают мне об Осолисе.

— Да, он хороший друг, — говорю я, махнув рукой. — Ваша манера говорить похожа на мою собственную. Или на ту, какой она была.

Роско испускает сдерживаемый вздох.

— Я рад, что сохранил этот навык. Прошло много лет с тех пор, как я был в Осолисе.

— Вы были в составе договорной делегации, — говорю я, наслаждаясь шансом разговаривать так, как я привыкла.

— Да, я был достаточно удачлив. Все советники Короля побывали в Осолисе. Он очень отличается от Гласиума. Возможно, более утончённый, но всё такой же смертоносный. Просто более сдержанный.

Я смеюсь, кивая в знак согласия.

— Это то, что я думаю. Должна сказать, что манера речи Брум представляет собой освежающий контраст рядом с манерой Солати, — говорю я.

Роско смотрит на меня сверху вниз с улыбкой.

— Простите, что я говорю это так прямо, я надеюсь, что это будет освежающая речь, о которой вы только что упомянули. Вы кажетесь очень открытой. Другие Солати, которых я встречал, не всегда были такими.

Я пожимаю одним плечом.

— Я всегда была такой. Это необычно, я знаю, — отвечаю я.

Воспоминания о выражении лица Оландона после пребывания в деревне проплывают в моей голове. Я улыбаюсь.

— Даже мой брат куда более… консервативен, чем я.

Роско усмехается, а я останавливаюсь, чтобы насладиться этим звуком.

— Вы, наверное, замечательный певец, — говорю я.

Он застывает, а я пытаюсь понять, что сказала не так.

Он слегка кивает, подтверждая мой комментарий, но снова меняет тему разговора.

— Я бы счёл открытость чертой, связанной с тем, как человек воспитан. То, что ваш брат консервативен, а вы открыты — это… интересный факт, — говорит он.

Улыбка исчезает с моего лица. Я стараюсь говорить приятным тоном.