Мечта Пандоры

8

Я велел Элге ехать домой и молчать. Она только кивала. Ушла, оглядываясь.

Затем я вызвал Боннара. Он явился элегантный, веселый, в облаке пряных духов. Увидел дырки, присвистнул.

— Забавная история. Ты видел, кто стрелял?

— Нет.

Боннар дугой поднял бровь:

— Это точно?

Я не стал отвечать. Меня мутило все сильнее. Бровь опустилась на свое место. Боннар ощупал края аквариума потрогал влажный песок, сказал задумчиво:

— Стреляли из «кленового листа», в крайнем случае — «Элизабет», армейская серия.

Я не спорил.

— И стрелял лопух: промахнулся с десяти метров.

Я опять согласился. Он соизволил обратить внимание на мой вид:

— Тебе плохо?

— Подсыпали какой-то дряни.

Боннар сочувственно причмокнул. Спросил:

— Великие Моголы?

— Да! — уверенно ответил я, хотя только что был также уверен в обратном.

— Значит, мы ходим где-то близко, — сказал Боннар. — Вероятно, тебе имеет смысл постоять здесь — он вернется.

Я показал на дверь:

— Иди, пока нас не засекли вместе.

— Я мог бы приказать, — напомнил Боннар.

— Мог бы.

Боннар прищурил южные глаза, черные, как маслины. Казалось, сейчас он воспользуется своим правом, но он сказал:

— Хорошо. Работай сам. Контроль через «блоху». — И ускользнул в темный проем.

Я больше не мог терпеть. Меня выворачивало. Горло запечатал комок, отдающий желчью. Натыкаясь на стулья, я проскочил зал, где слабый свет серебрил головы и плечи неподвижных Дар, в коридоре пошел медленнее: я чувствовал себя сосудом, до краев наполненным водой, — боялся расплескать.

Чем меня напоили — «сыворотка правды»? Или что-нибудь вроде роценона, который вызывает неудержимую болтливость? Надо будет тщательно проанализировать разговоры — кому это было надо? Но все-таки хорош этот Боннар — оставить меня как подсадного, пусть стреляют. Впрочем, винить его трудно: так принято работать у нас в МККР — если для успеха операции надо пожертвовать сотрудником, то жертвуют, не задумываясь. Считается, что мы знаем, на что идем, и нам за это заплачено.

Я столкнулся с этим уже в первый год работы, когда меня направили на Орбитал Венос — станцию во Внеземелье, где исчезли контейнеры с геофагом. Там в меня стреляли три раза в день — утром, днем и вечером. Ночью я отсыпался, замкнув свою каюту личным шифром. А по окончании операции выяснилось, что меня еще до прибытия на Орбитал сознательно засветили, рассчитывая, что группа Эрлаха, вывозящая геофаг в малые страны для использования в локальных войнах, постарается меня убрать и тем самым обнаружит себя. В конечном счете так оно и случилось, но я получил два пулевых ранения и вдобавок недоверие к оперативному отделу МККР на всю жизнь.

Так что Боннар был не так уж и неправ. Включенный фантом нацелен на реализацию программы. Стрелявший действительно мог вернуться. Но нам нужен был не он. Брать рядового фантома не имело смысла. Кузнецов каким-то образом вышел на Великих Моголов. Это — ключ. Но мы не знаем, как этим ключом пользоваться. Работаем вслепую. Фантомы проявляют себя только в действии. Значит, нужно вызвать их на действия. А это может лишь старший. А он не будет этого делать, пока не получит реальных шансов захватить власть. Да, конечно, я бы на его месте так и поступил — сидел бы очень тихо, затаился, забился в щель, ждал бы, пока подчиненные фантомы не пройдут наверх достаточно далеко, в МККР, например. Да, затаиться и ждать. Никакой активности.

Меня все-таки вытошнило. Прямо на пол. Я едва успел согнуться — кашлял и давился, выталкивая изнутри горчайшую зеленую пену. Нет, это не «сыворотка правды» и не роценон, от них, как я знаю, не бывает последствий. Это что-то другое. Желудок содрогался в болезненных спазмах.

— Стоп! — сказал я себе. — Но ведь кто-то же убил Кузнецова? И стрелял в меня. Значит, активные действия они все-таки ведут. Почему? Может, потому, что Кузнецов нашел ключ? Нет. Чихали они на этот ключ. Он ничего не отзывает.

Концы не связывались. Я зашел в тупик. Оставалось последнее: а если Кузнецов нашел не ключ, а ниточку от клубка всей этой истории — слабую такую ниточку — а теперь и ее стараются оборвать. Что тоже проблематично: они не могут не знать, что имеют дело с государственной организацией — все факты, добытые мной или кем-то другим, немедленно передаются в центр. Нас просто не имеет смысла убивать. И все-таки нас убивают.

Во рту жгло так, словно язык обсыпали перцем. Неимоверно хотелось пить. Я двинулся в конец коридора, к душевым. Звонко щелкнула дверца лифта

— и сразу же за поворотом кто-то побежал.

Я нащупал под мышкой рифленую рукоятку пистолета.

Шаги приближались. Бежал пожилой человек, и это ему давалось нелегко: он тяжело дышал. Вылетел из-за угла, остановился в растерянности.

Это был советник.

Я шагнул к нему, не убирая руки из-за пазухи:

— Еще раз здравствуйте, господин Фальцев.

Радужная оболочка его глаз пропала от испуга.

— Куда-нибудь торопитесь? — заботливо спросил я.

— Я… я искал вас, — срывающимся голосом сказал советник.

— Пожалуйста.

— Мне очень нужно сказать вам, — так, чтобы никто не знал. Тайно, понимаете, тайно.

Я оглянулся. Коридор был пуст. Я убрал руку. В конце концов, даже если он фантом, то за моей реакцией ему не успеть: пока он вытаскивает пистолет, я его голыми руками положу четыре раза.

Советник загадочно покивал лицом в красных пятнах:

— Я хочу вам сказать, что я ничего не знаю.

— Очень содержательное сообщение. А о чем именно вы ничего не знаете?

— Ни о чем. Честное слово? Мое дело — финансовое. Я перевожу деньги, я оплачиваю счета и больше ничего. Они все решают сами.

— Кто они?

— Бенедикт и Витольд. И еще этот… Краб, техник.

— У вас в Доме есть волновой генератор? — пошел я напрямик.

— Не знаю, — испугался он. — Похоже, что есть. Наверное есть. Знаете, ощущение очень близкое…

— Господин Фальцев, мы же все равно установим, если вы имели дело с волновыми наркотиками.

Советник выпустил воздух со свистом, как проколотая надувная игрушка.

— Я пробовал «веселый сон», — обреченно сказал он.

Я недоверчиво посмотрел на него. История с «веселым сном» была мне известна. Эти аппараты предназначались для общей анестезии. Считалось, что они должны полностью снимать болевые явления при операциях, вызывая вместо них ощущение легкой радости. Но уже в процессе испытания опытных образцов было обнаружено, что они обладают наркотическим действием с длительным привыканием к наркотику. Аппараты вернули на доработку — меняли спектр, резонансную частоту — деталей я не помнил. Пострадало человек двадцать — в слабой форме.

— Почему сразу не заявили? — спросил я.

— Я… мне сказали, что во второй раз не излечивается… — упавшим голосом ответил советник. — И ведь я контролировал Дом через городской совет. Мог быть скандал. Но я хотел прекратить, я серьезно говорил с Бенедиктом…

— А «саламандры» дали вам понять, чтобы вы не вмешивались?

Советник осекся и, как черепаха, втянул голову.

— Смелее, Фальцев, — сказал я. — Вы же сообщаете мне это не из любви к согражданам. Вы хотите, чтобы мы избавили вас от «саламандр». Так? Кто конкретно вас доил?

— Краб, — еле слышно ответил советник. — Но наверное, есть и другие. Я не обращался к местным властям, потому что…

— Понятно. Это все?

— Все! — Он впервые поднял на меня затравленные глаза. — Чистая правда.

— Идите, — приказал я.

— Я могу быть уверен?..

— Да, — сказал я. — Закон гарантирует анонимность заявителя.

— Спасибо.

Он побрел — весь мятый и поникший, шаркая ногами.

Я устремился к душевым. Меня не интересовал советник Фальцев. Пусть рэкетом занимается городская полиция. В основном ясно — генератор в Доме выявят, а Дом закроют. Их не спасет ни Бенедикт, ни «саламандры» ни сам сенатор Голх. Тут — закон. Это хорошо. Значит, я могу больше не тратить время на Спектакли. Только главное: искать старшего группы. Нам нужен старший.

Дверь в душевую была заперта, но я сообразил это, лишь сорвав хлипкую задвижку. Влетел внутрь. Внутри было очень уютно. Посредине душевой, там, где каменный пол понижался к зарешеченному стоку, двое незнакомых мне ребят с сильно развитой мускулатурой держали подмышки обвисшего, согнувшего колени библиотекаря. Измученное лицо его было в свежих ссадинах, зрачки — глубоко под веками, в углах губ трепетала кровяная слюна. Видимо, шел крупный разговор. Как раз в тот момент, когда я влетел, третий человек неторопливо и сильно ударил библиотекаря тяжелым ботинком под ребра. Умело ударил. Привычно. Библиотекарь екнул нутром, качнулась неживая голова, изо рта выпал сгусток крови.

Я все понял. Было удивительно, как я не догадался об этом раньше! Зачем-то мягко и бережно прикрыл дверь. Защемило в груди — их было трое.

Тот, который бил, обернулся. Так и есть — Краб.

— Надо же, еще один, — без удивления отметил он.

Его напарники сразу же отпустили библиотекаря. Он мешком повалился на мокрый пол. Начали придвигаться ко мне с боков.

Шумела вода. Почему-то все души у стен были включены. Мелькнула мысль о пистолете — но одно дело фантомы и совсем другое — мелкие шантажисты. Я был в этой стране частным лицом и вовсе не хотел превратиться в центральную фигуру шумного процесса на тему «сотрудник МККР расстреливает мирных граждан». У нас в отделе не одобряли скоропалительных огневых контактов. Из такого процесса меня могли и не вытащить.

— Не бойся, — ласково обратился ко мне Краб, встряхивая обросшие волосами кисти рук. — Мы тебя не убьем. Мы тебя только изувечим.

Он еще не кончил говорить, как я, нырнув, ударил его головой в челюсть. Краб вскрикнул. Но настоящего удара не получилось. На мне уже повисли. Стало душно и тесно. Грязные пальцы с обкусанными ногтями попытались выдавить мне глаз, но я тоже был не новичок: поймал их зубами — раздался придавленный стон. Каждый из этих ребят был вдвое сильнее меня, но они совершенно не владели боевой техникой и только мешали друг другу. Они вцепились в меня и тут же отпрянули. Я стоял у стены. Мой пиджак лопнул по шву, а рубашка лишилась всех пуговиц сразу. Болел бок и ныла шея. Это были пустяки. Я еще мог работать. Тем более, что обстановка не подходила для расслабления. Правда, один из моих противников сидел на полу, раскачивался и баюкал сломанную руку, но двое других вполне прилично держались на ногах. Если бы они были профессионалами, то мне пришлось бы трудно. Но это были дилетанты. Краб, раздув и без того широкие ноздри и хрипя, сплевывал кровь из прокушенного языка. Второй парень — низкий и квадратный — смотрел на меня с явной опаской.

Дух их был сломлен.

— Убирайтесь, — я пнул ногой дверь.

— Ну мы тебя еще встретим, — невнятно пообещал Краб, морщась от боли.

— Давай, давай, — сказал я.

— Мы тебя поприветствуем…

Они подхватили сидящего и, не обращая внимания на его жалобные всхлипы, потащили в коридор.

Я сунул голову под ближайший душ, в холодную воду. Пил, чувствуя, как оседает внутри горькая пена. Боль в боку усиливалась. Наверное, сломали ребро. Славный денек выдался. Веселый. Я утерся ладонью и вызвал Августа.

У него даже голос пресекся от новостей:

— Ты уверен?

— Да. Библиотекарь.

— Дай бог, — сказал Август. — Я сейчас свяжусь с полицией, пусть произведут задержание — согласно всем правилам. Как ты себя чувствуешь?

— Жив пока, — ответил я, удивленный такой заботой.

Он и сам, видимо, смутился, потому что торопливо сказал:

— Полиция будет минуты через три-четыре. Не волнуйся, Павел. Теперь уже все.

Я и не думал волноваться. Операция шла к концу. Сейчас приедут и заберут библиотекаря. Он несомненно старший. Он даст нам ключ и назовет остальные группы. Может быть, он скажет нам и слово власти.

В животе все еще горело. Я зачерпнул воды. Из соседнего душа торчали ноги. Косясь на неподвижного библиотекаря, я заглянул за кафельную перегородку. Там лежал Боннар, мелко и часто дышал открытым ртом, скребя пальцами по кафелю.

Меня словно толкнуло. Я пошарил у него за пазухой, вытащил пистолет. «Элизабет» — армейская серия. Из дула попахивало свежей, кисловатой пороховой гарью, а в обойме не хватало двух патронов.

Вот значит так. Была попытка к бегству. Неудачная попытка. Вот, значит, какая получается каша. Контрразведка и «саламандры». И еще фантомы. Ну что же, теперь ясно. Разгром моей квартиры — это «саламандры». А вот микрофоны — это уже второй отдел. И час назад на террасе Боннар стрелял не в меня. Он стрелял в Элгу.

— Получается, что ты фантом, Боннар, — сказал я тихо.

Боннар сразу же ужасно застонал, не открывая глаз, пощупал волосы:

— Сволочи, всю голову мне разбили! — Оторвал руку. Она была в крови.

— Потерпи немного, сейчас будет врач, — сказал я ему. Осторожно передвинул его — чтобы голова оказалась на возвышении.

— Где он, да где же он? — в беспамятстве бормотал Боннар.

Мне было жаль его. В конце концов, он не был виноват ни в чем.

Теперь следовало заняться библиотекарем. Он лежал лицом вниз, обтекаемый спокойной водой. Я его перевернул. Ни документов, ни оружия не оказалось. Мокрая одежда неприятно липла. Мне не нравилось его неподвижное лицо. Я оттянул веко над синеватым белком.

— Поднимите меня, — ясным голосом сказал библиотекарь.

Я посадил его. Он открыл глаза — злые, внимательные. Негнущимися пальцами полез в нагрудный карман.

— Помогите мне. Кто вы — разведка, МККР?

Я достал из кармана ампулу, выкатил белый шарик ему на язык. Библиотекарь почмокал облегченно. Вдруг мигнул:

— Послушайте, надо уходить. Они вернутся?

Я придавил его плечи. Он сучил ногами по полу. Упер холодную, мокрую ладонь мне в подбородок:

— Они же нас всех убьют! Вы что, не понимаете?

Оттолкнул меня, пополз на четвереньках. Я схватил его за шиворот, и он ткнулся лицом в струящуюся воду. Сопел, пускал пузыри. Внятно сказал:

— Идиот! Боже мой, какой идиот!

— Мне нужен код включения программы, — сказал я.

Библиотекарь чудом вывернул расплющенное лицо. Смотрел мимо меня. Я тут же хотел оглянуться. Но не успел. Что-то тяжелое и темное обрушилось сверху. Чудовищная боль пронзила затылок. Вспыхнули разлетающиеся искры. Чуть обернувшись, я еще успел заметить темную фигуру Боннара. Он, оскалившись, поднимал надо мной сжатые, дрожащие руки. Потом руки опустились и свет погас.