Мечи Пурпурного Царства

I. Валузия строит козни

Зловещая тишина саваном окутала древний город Валузию. Пурпурные башни и золотые шпили дрожали в мутном жарком мареве. Сонную тишину на широких, мощеных булыжником улицах не нарушал стук копыт, а редкие пешеходы спешили поскорей укрыться за дверьми. Город казался царством призраков.

Кулл, царь Валузии, сидел в своих покоях и, откинув тонкие занавеси, смотрел через окно во двор с искрящимися фонтанами и аккуратно подстриженными кустами и деревьями, на пустые окна домов, возвышающихся за высокой стеной.

— Вся Валузия строит козни у меня за спиной, Брул, — проворчал он.

Его собеседник, мускулистый смуглолицый воин среднего роста мрачно ухмыльнулся:

— Ты слишком подозрителен, Кулл. Просто жара разогнала народ по домам — и только.

— Нет-нет, что-то затевается, — повторил Кулл, высокий могучий варвар с истинно бойцовской статью: широкие плечи, мощная грудная клетка, узкие бедра. Из-под густых черных бровей поблескивали холодные серые глаза. Черты лица сразу выдавали его происхождение, — Кулл-узурпатор был родом из Атлантиды.

— Ну и пусть себе интригует. Этот народ склонен к козням и заговорам, независимо от того, кто удерживает трон. Не обращай внимания.

— Нет, — гигант нахмурил брови. — Я чужак. Первый и единственный варвар от начала времен, который занял валузийский трон. Пока я был военачальником в их армии, они сквозь пальцы смотрели на то, что я родился не в Валузии. Но теперь то и дело тычут мне моим происхождением.

— Тебе-то что? Я тоже чужак. Сегодня Валузией правят чужеземцы, раз уж ее собственный народ слишком слаб и не способен на это. Атлант сидит на ее троне, спину ему прикрывают пикты — самые давние и могущественные союзники империи; ее двор полон иностранцев, армии состоят из варваров-наемников, — даже Алые Убийцы, даром что валузийцы, считают себя отпрысками горцев.

Кулл раздраженно передернул плечами:

— Мне известны настроения в народе и то, с каким отвращением и ненавистью относятся влиятельные старинные семейства к происходящему. Почему, Брул? Когда правил Борна, коренной валузиец и прямой наследник многовековой династии, империи приходилось куда хуже, чем при моем правлении. Такова цена, которую нации приходится платить за разложение и упадок. В один прекрасный день в такой стране появляются сильные чужеземцы и захватывают власть. Я, по крайней мере, создал армию, организовал полки наемников и вернул Валузии ее былое величие и авторитет. Разве не лучше иметь одного варвара сидящим на троне, чем сотню тысяч, разъезжающих по городским улицам с руками по локоть в крови? А ведь так бы сейчас и было, останься на престоле царь Борна. Царство было расколото на части под его пятой, враги угрожали со всех сторон, язычники-грондарцы уже готовились к набегу невиданной ранее силы... Да! Я голыми руками прикончил Борна в ту безумную ночь. После этого у меня появилось немало врагов, но зато всего за полгода я искоренил анархию и загасил все попытки бунта, сплотил народ воедино, сломал спину тройственному Союзу, сокрушил мощь грондарцев. А теперь Валузия дремлет в мире и покое, а между снами строит против меня заговоры. За время моего правления ни разу не случилось голода. Амбары ломятся от зерна, торговые суда ходят тяжело груженые товаром, кошельки торговцев полны, народ разжирел — но люди по-прежнему ропщут и проклинают, и плюют на мою тень. Чего им не хватает?

Пикт оскалился и разразился горьким смехом:

— Еще одного Борна, вот чего! Кровавого тирана! Забудь ты об их неблагодарности. Не для их удовольствия ты захватывал трон и не им в угоду удерживаешь его. Осуществилась мечта твоей жизни. Ты прочно воссел на великом престоле. Пусть себе ворчат и строят козни. Ты — царь.

— Я царь этого пурпурного царства, — мрачно кивнул Кулл. — И до той поры, пока не оборвется мое дыхание и дух мой не отправится вниз по долгой тенистой дороге в страну мертвых, я останусь царем! Ну что там еще?

Перед ним в глубоком поклоне склонился раб:

— Налисса, наследница великого дома бора-Баллин, испрашивает аудиенции, Ваше Величество.

Тень набежала на лицо царя:

— Опять мольбы насчет амурных дел, — со вздохом сказал он Брулу, — наверно, тебе лучше уйти.

После царь Кулл велел рабу:

— Пусть войдет.

Кулл сидел в кресле, обитом бархатом, и смотрел на Налиссу. Было ей около девятнадцати лет и, одетая дорого и строго по моде знатных дам Валузии, она представляла собой поистине восхитительное зрелище, чего не мог не признать даже царь-варвар. Благодаря многочисленным ваннам в молоке и вине кожа аристократки отличалась удивительной белизной. Изящный рисунок бровей, нежный румянец щек, полные яркие губы. Картину дополняла корона вьющихся черных волос, охваченных золотой лентой.

Встав на колени у ног царя, Налисса взяла его огрубевшие от рукояти меча пальцы в свои мягкие ладони и взглянула ему в глаза снизу вверх просяще и вызывающе. Подобно многим другим мужчинам, Кулл не любил смотреть в глаза Налиссе, зная об их тайной власти. Знала о ней и сама девушка, но в силу своей юности еще не представляла ее истинных размеров. Царь же, искушенный в вопросах взаимоотношений мужчин и женщин, с некоторым беспокойством осознавал, каким могущество и влиянием станет пользоваться Налисса при дворе, достигнув зрелости.

— Ваше Величество, — тоном ребенка, выпрашивающего игрушку, обратилась к нему девушка, — пожалуйста, дайте мне разрешение на брак с Далгаром из Фарсуна. Он стал гражданином Валузии, пользуется расположением при дворе. Почему же...

— Я уже говорил тебе, — терпеливо отвечал Кулл, — мне все равно, будет ли твоим супругом Далгар или Брул... Да хоть сам дьявол! Но твой отец против этого брака с фарсунианским искателем приключений и...

— Вы ведь можете повлиять на него! — выкрикнула она.

— Дом бора-Баллин я числю среди своих вернейших сторонников, — сказал атлант, — а твоего отца, Мурома бора-Баллин, считаю своим ближайшим другом. Он помог мне, еще когда я был одиноким бесправным гладиатором. Поддерживал деньгами меня — простого солдата и принял мою сторону, когда я боролся за трон. И потому для меня принуждать его делать то, чему он столь откровенно противится, вмешиваться в его семейные дела все равно, что вредить собственной правой руке.

Налисса не знала, что некоторые мужчины могут быть неподвластны женским чарам. И она принялась упрашивать и капризно надувать губы, молить и плакать. Она целовала Куллу руки, рыдала у него на груди, убеждала, присев на его колено, к вящему смущению царя. Все напрасно. — Кулл был полон искреннего сочувствия, но непреклонен. На все ее призывы и мольбы у него был один ответ: это не его дело, ее отец лучше знает, что ей нужно, а потому он, Кулл, не собирается встревать в их семейные дела.

Наконец Налисса сдалась и покинула зал, повесив голову и еле волоча ноги. Едва выйдя из царских покоев, она нос к носу столкнулась с отцом. Муром бора-Баллин, догадывающийся о целях ее визита к царю, не сказал дочери ни слова, но брошенный им исподлобья взгляд красноречиво свидетельствовал о грядущем наказании. Девушка с несчастным видом забралась в свой паланкин. Бремя ее горя казалось невыносимым. Но скоро наследственная твердость характера взяла свое, в темных глазах затеплился огонек бунта. Она отдала короткий приказ и рабы подхватили носилки.

Тем временем граф Муром предстал перед царем. Черты его застыли маской формальной почтительности. Царь заметил это выражение и ощутил болезненный укол в сердце. Он привык к церемонности и холодности, сохраняющейся между ним и большинством подданных и союзников, за исключением, пожалуй, пикта Брула и посла Ка-ну, но для графа Мурома эта преднамеренная, искусственная официальность была необычна, хотя Куллу была известна ее причина.

— Твоя дочь приходила сюда, граф, — сказал Кулл прямо.

— Да, Ваше Величество, — тон Мурома был бесстрастным и исполненным уважения.

— Ты, вероятно, знаешь, зачем... Она рвется замуж за Далгара.

Граф коротко кивнул головой:

— Если Ваше Величество желает, ему достаточно сказать только слово, — лицо графа окаменело.

Кулл, уязвленный, вскочил с трона, пронесся через все помещение к окну и снова уставился на свою сонную столицу, потом, не оборачиваясь, сказал:

— Даже за половину своего царства я не стал бы влезать в твои семейные дела или заставлять принимать неприятные для тебя решения.

Граф тут же оказался рядом с ним. Вся его официальность испарилась неведомо куда, а сияющие глаза казались красноречивее любых слов.

— Прости, Кулл, я был несправедлив к тебе в своих мыслях. Я должен был знать...

Он сделал движение, чтобы встать на колени, но царь удержал его. Кулл улыбнулся:

— Будь покоен, граф, твои семейные проблемы касаются тебя одного. Я не хочу мешать и не могу помочь. Напротив, я сам хочу просить тебя о помощи. — Зреет заговор. Это просто носится в воздухе. Я чую опасность, как в далекой юности чувствовал близость тигра в лесной чаще или змеи — в высокой траве.

— Мои шпионы прочешут весь город, мой царь, — глаза графа загорелись. — Народ ропщет при любом правителе и никогда не бывает доволен тем, что имеет. Но недавно я побывал в посольстве у Ка-ну и он просил предупредить тебя о влиянии извне и иностранных деньгах, появившихся в городе в большом количестве. Ничего определенного ему не известно, но его пиктам удалось выудить кое-какую информацию у подвыпившего слуги верулианского посла, — смутные намеки на некий переворот, затеваемый его хозяевами.

— Верулианское вероломство давно стало притчей во языцех, — хмуро буркнул Кулл. — Но Джен Дала, посол Верулии, слывет человеком чести.

— Фигура посла — всегда лишь парадный фасад, и чем меньше он знает о планах власть предержащих его страны, тем лучшим прикрытием для их грязных делишек является.

— Чего же добивается Верулия? — спросил Кулл.

— Гомла, дальний родственник царя Борна, укрылся в Верулии, когда ты сверг старую династию. После твоей смерти Валузия тут же распадется на части, армия будет дезорганизована, союзники — за исключением, может быть, пиктов — поспешат предать, наемники, которых ты один способен держать в узде, немедля повернут против Валузии и она станет легкой добычей для любой державы, достаточно сильной, чтобы выступить против нее. Тогда Гомла приведет врагов и верулианская марионетка утвердится на престоле Валузии.

— Понятно, — проворчал Кулл. — От меня куда больше пользы в битве, чем на совете... Итак, во—первых нужно ее устранить, верно?

— Да, мой царь.

— Ничего, в конце концов мы выкорчуем эти ростки державных амбиций, — царь улыбался, пальцы его поглаживали рукоять огромного меча, с которым он никогда не расставался.

— Ту, верховный канцлер, и Дондал, его племянник, — к царю! — провозгласил раб и в зал вошли двое мужчин.

Главный сановник царства, Ту был представительным, среднего роста мужчиной, едва перешагнувшим рубеж, отделяющий зрелость от старости. Он выглядел скорее торговцем, нежели главой царского Совета: жидкие волосы, вытянутое лицо, в глазах извечная подозрительность. Годы и положение легли тяжелым бременем на его плечи. Рожденный среди плебеев, он пробил себе дорогу наверх благодаря врожденному уму, хитрости и умению плести интриги. Он пережил трех царей и теперь состоял при Кулле, служа ему верой и правдой. Главное достоинство его племянника Дондала, стройного щеголеватого юнца с приятной улыбкой и проницательными темными глазами, состояло в умении наблюдать и держать язык за зубами, благодаря чему он был вхож в места, появления в которых даже близкое родство с Ту не могло бы обеспечить.

— Всего лишь одно небольшое государственное дело, Ваше Величество, — сказал Ту, — ваша резолюция на проекте создания нового порта на западном побережье. Вот здесь нужна ваша подпись.

Кулл подписал бумагу. Ту вытащил из-за пазухи перстень-печатку, что висел у него на шее на тонкой цепочке (царскую печать) и скрепил ею документ. Не было в мире другого кольца, подобного этому, и Ту, не снимая, носил его на шее и в часы сна, и бодрствуя. И кроме тех, кто находился в эту минуту в царском чертоге, не нашлось бы и четырех человек на всем белом свете, ведающих, где хранится печать.