Меченая

VII

Убежав от Антуана, униженный и оскорбленный Люка направился прямо в Маладрери. И там, чтобы забыться, долго пил вместе с Эрве, наследником владельца фермы, с которым Люка обычно проводил воскресные дни. Потом парень бросился в амбаре на солому и забылся во сне. На заре его растолкал Эрве и показал вдаль, в сторону Ноллена, где бушевало пламя пожара. Ошеломленный Люка сразу же подумал о Жанне — неужели она совершила новый поджог, обвинив его, ведь бегство слуги давало ей отличную возможность для оговора.

Он решил опередить Меченую. И тут же отправился в город и после долгих колебаний явился к жандармам.

Бригадир только что спустился из своей квартиры в весьма ворчливом настроении — его слишком рано разбудили. Он еще застегивает пояс на округлом брюхе и топает пятками, чтобы ноги плотно вошли в сапоги. Жандарм молча смотрит на Люка. Жена бригадира приносит забытую на кухне большую кожаную сумку. В помещении появляется еще один жандарм и приветствует начальника. Потом обращается к Люка.

— Что тебе нужно? Если явился по поводу пожара в Ланглуа, передай хозяевам, что мы вскоре приедем. Мы просто не можем прибыть быстрее.

Люка опускает голову. Его трясет от волнения при мысли, что он находится здесь. Он еще ни разу не стоял в такой близости от людей во внушающей страх форме. Синий драп и сверкающие сапоги подчеркивают власть жандармов и закона, который они представляют. Его вдруг охватывает ужас, что все обернется против него. Он пытается заговорить, но не в силах выдавить ни слова. Даже запах в помещении не позволяет ему нарушить молчание, Люка подавлен обстановкой. Здесь пахнет чернилами, затхлой бумагой и прочими враждебными вещами. Он поворачивается, чтобы уйти. Бригадир замечает его растерянность и пытается успокоить.

— Ты ведь из Лану, — самодовольно начинает жандарм, — и видел, как быстро мы нашли тех, кто сотворил зло… Не так ли?

Он поднимает указательный палец и подмигивает коллеге. Тот тоже доволен. Люка чувствует, что настал момент сказать им правду. И слова из него льются потоком:

— Вы посадили в тюрьму того, кто не совершил ничего дурного. Это не он поджег скирду на ферме, а Жанна, дочь хозяйки. Я сам видел, как она несла угли в сабо и как бросила их к подножию скирды… Вот так… И клянусь, это правда…

Жандармы не выглядят удивленными.

— Почему ты не сказал об этом раньше? — спрашивают они, переглянувшись с понимающей улыбкой.

— Я не мог, я боялся Жанны… Она угрожала мне…

Жандармы от души смеются.

— Чем же тебе угрожала эта девчонка, чтобы такой парень, как ты, испугался?

— Вам не понять. А потом, я хотел вам сказать до того, как она начнет врать и уверять, что этой ночью Ланглуа поджег я…

На лицах жандармов появляется суровое выражение. Они сразу становятся подозрительными.

— А случаем, не ты ли совершил поджог… — (Люка буквально леденеет от тона бригадира.) — Ты не знал, как признаться… а потому начал обвинять ребенка, который не способен совершить ничего плохого…

Жандармы пристально смотрят на Люка, пронзая его колючими глазами, как они умеют это делать, и забрасывают парня вопросами, от которых он немеет.

— Ты подрался… у тебя лицо в синяках…

— Ты пробрался в сарай, чтобы поджечь…

— Почему ты сделал это? Говори!..

— А не ты ли поджег скирду?..

— Тебя ждет двойное наказание за то, что из-за тебя в тюрьму попал безвинный человек…

На плечо Люка ложится крепкая рука. Ощущая хватку закона, парень падает на стул, словно и на самом деле виновен.

Он слышит шорох — бригадир роется в кожаной сумке. И поднимает голову, услышав щелчок. Перед его глазами раскачивается сверкающая серебром пара наручников. Люка тут же вскакивает и засовывает руки в карманы.

— Нет, нет, — в отчаянии кричит он, — клянусь вам, что это не я, это Жанна. Это она подожгла скирду в ту ночь… Она обвинила поденщика, а теперь я боюсь, что она обвинит меня из-за сегодняшнего пожара… Пошли, ему надо сказать… Пошли скорее… Нет времени ждать…

Плача и дергая бригадира за рукав, Люка подталкивает его к двери. Тот неловко вырывается. Убежденность слуги смущает жандармов. Похоже, его уверенность имеет основание. Они и сами в глубине души довольны, что поденщик может оказаться невиновным. Жандармы успели сдружиться со старым бродягой, брошенным в тюремную камеру и ни разу не пожаловавшимся на несправедливость. В первый день он просидел на нарах из неоструганных досок молча, сцепив пальцы рук. Бригадир, то и дело проверявший, не убежал ли пленник, видел его в одной и той же позе, взгляд старика был отрешенным, а на голове, словно взъерошенные ветром, развевались длинные белые волосы. В этой позе он походил на священника, а вернее, на одного из старых отшельников, суровых, бесстрастных последователей великого святого Симона. Жандармы собирались позвать кюре Ангийона, но по размышлении решили, что в дела жандармов церковь вмешивать не стоит. Наутро арестованный предстал в новом виде — встретил обоих жандармов доброй улыбкой и спокойно с ними поговорил. На них произвели впечатление мягкость и одновременно твердость его голоса. Они впервые арестовали бродягу, больше похожего на сеньора. И, против обычая, жандармы вели себя с арестованным любезно. Так, что жена бригадира, уставшая слушать из уст своего супруга восхваления по адресу бродяги, с насмешкой спросила, а не арестовали ли они принца крови или кардинала. Жандармы заходили к старику под любым предлогом и уже не могли обойтись без его речей, его советов, поражаясь, что на благородном живом лице отражается смысл произносимых им слов. Они должны были давно отправить его в центральную тюрьму Буржа, где собраны и невинные люди, и самые отпетые проходимцы департамента; именно там творится высшее правосудие — то, которое наказывает. Но они решили задержать арестованного у себя на несколько дней, как оставляют любимого друга. Как ни странно, но им ни разу не пришло в голову допросить его по поводу преступления. Жандармы слушали старика, и все. Сидя на нарах, поденщик как бы проповедовал, и проповедь его была лучше, чем у городского кюре. Голос его звучал как музыка, а такие голоса встречаются очень редко. Он вибрировал, как трубы органа, от самых низких до самых высоких нот. Это была радуга звуков. Пленительный голос старика доносился словно с небес и требовал дружеского отношения.

Накануне, уже поздно вечером, жандармов поразило странное и непонятное поведение старика: он вдруг закричал, и крик его в стенах темницы был похож на взрыв пороха. Жандармы бросились к дверям и отперли их. Бродяга стоял на коленях, склонив голову, как на причастии, когда груз грехов давит на ваш язык и вашу голову. Он стонал. Бригадир подошел к нему и осведомился о причине крика. Арестованный пожал плечами, как бы говоря: «Вам, увы, не понять». Впервые жандармы подумали, что человек сгорал в пламени сумасшествия, которое никак не отражалось на тонких чертах его лица. Они вышли из камеры в сильном волнении и долго еще смотрели на старика через приоткрытый глазок. Ночью бродяга все еще постанывал, но потом, наверное, заснул. А теперь слуга утверждал, что поденщик невиновен!

Жандармам сразу захотелось отыскать нового преступника. Предстояло отправиться сначала в Лану, а затем в Ноллен. Это не будет потерей времени. Может быть, они даже выиграют время, если в словах парня кроется правда. Но перед уходом следовало сообщить радостную весть арестованному. Они решили, что это спасет его от безумия. Жандармы подошли к двери камеры и с лязгом отодвинули засов. Толстая деревянная дверь, обитая железом, распахнулась. Слова застыли у них на устах — камера была пуста.

День разогнал грязные клочья зари. Над фермой Ланглуа с ее растрескавшимися почерневшими стенами и выеденными огнем внутренностями висит легкое голубое небо. Пламя уничтожило все, чем так гордились братья Тюрпо. Среди дымящихся развалин расхаживают соседи. Мальчишки высматривают, что плохо лежит. Все говорят одновременно и возбуждены, как на ярмарке в Обиньи. Оба брата с опустошенными отчаянием лицами бродят среди всех этих лишних людей и подбирают бесполезные обгоревшие обломки.

Вдруг Леон подбегает к брату.

— Послушай, Жермен, а тот беглец с факелом, в которого я стрелял?..

— Боже, твоя правда, — восклицает второй, приводя в порядок разбегающиеся мысли, — ведь это я тебя позвал… Он побежал в сторону Лану… Надо посмотреть, не попал ли ты в него.

Услышав новость, женщины всхлипывают от страха.

— Да, да, — кивают они. — Леон — отличный стрелок… наверное, он попал в цель.

— Если я не промахнулся, — подхватывает Леон, — он не мог далеко уйти и уже подыхает в каком-нибудь уголке… Я зарядил на кабана…

Мужчины сбились в кучу. Все напряжены и молчаливы.

— Пошли, — решает Леон.

Они движутся быстрым шагом. Брат Леона знаком велит женщинам остаться. Антуан и ближайшие соседи, пришедшие помочь в тушении пожара, следуют за хозяевами Ланглуа. В душе людей кипит гнев, как он кипит в Тюрпо, — ведь поджигатель мог пустить красного петуха и на их ферме.

— Если он не издох, мы его прикончим, — рычит Антуан.

— Справимся и без жандармов, устроим свой собственный суд, — говорит кто-то тем же тоном.

— Только бы не ускользнул от нас и не принялся за поджоги в других местах…

— Эй, Леон! Ты уверен, что хорошо прицелился? — взволнованно спрашивает один из мужчин.

Тюрпо не отвечает. Он уже прошел сотню шагов в сторону Лану, прикидывая дальность полета свинца. Надо обшарить окружающий кустарник. У него мрачные мысли, и он надеется, что, быть может, промазал. Пусть его считают мазилой, тем хуже.

Неожиданно Леон останавливается и наклоняется. На утоптанной земле капельки коричневой крови, застывшей под лучами солнца. Он нетерпеливо делает несколько кругов и вскрикивает:

— Черт подери… Идите поглядите…

Остальные окружают его. Леон показывает на обломок факела. Мужчины с удовлетворением кивают — охотники почуяли дичь. Поджигатель далеко не убежал. Об этом свидетельствует кровь. Преследователи расходятся в стороны и с невероятным остервенением принимаются за поиски, тем более что раненая жертва, похоже, потеряла много сил.

Вдруг слышится пронзительный вопль и шум борьбы — лица поворачиваются в сторону изгороди, которую только что миновал Жермен. Люди бросаются на крик. И замирают на месте, увидев, что Жермен Тюрпо катается по земле, борясь с сильным и гибким противником, который царапает ему лицо, как разъяренная кошка. Сбросив оцепенение, мужчины бросаются на помощь Тюрпо. И узнают Жанну Моарк'х, которую с трудом оторвали от Жермена. Антуан бледнеет. Девушка молчит, но продолжает царапаться и пытается нанести кому-нибудь удар ногой. Крестьянам с трудом удается остановить ее. Волосы падают Жанне на лицо. Она отбрасывает их движением головы — свирепые глаза готовы заживо спустить шкуру с каждого. Меченая резко дергается, пытаясь освободиться от хватки мужчин.

— Отпустите меня! — кричит она.

Мужчины готовы подчиниться, но, видя вставшего с земли Жермена, который тыльной стороной ладони вытирает окровавленное лицо, еще крепче сжимают девушку.

— Почему ты это сделала? — с угрозой кричит Жермен, приближаясь к Жанне.

Его слова словно снимают заклятие с Антуана. Хозяин Лану уверен, что Тюрпо обвиняет Жанну в том, что та подожгла Ланглуа. Он встает между Меченой и Жерменом и начинает говорить, прижав кулак к сердцу:

— Могу тебе поклясться, что это не она. Когда начался пожар, она была дома… — Антуан останавливается, колеблется. Голос его меняется. — Посмотри сам… разве на ней есть следы от свинца…

Он поворачивается к Жанне, отводит глаза, хватает за полу блузки и рывком раздирает ее. Мужчины отпускают девушку и отходят в сторону. Меченая высокомерно выпрямляется. Блузка висит вокруг юбки. Обнаженная девичья грудь смущает присутствующих.

— Смотри… — повторяет Антуан с внезапной агрессивностью… — ты видишь раны от свинца?..

Глаза его сверкают. Он неумело поднимает разорванную блузку Жанны и хочет защитить девушку, обняв за талию. Но Меченая с силой отталкивает отчима. Жермен, смягчившись, заговаривает первым:

— Конечно, это не она, кто тебе сказал, что я ее обвиняю? Я хотел только узнать, почему она бросилась на меня?

Остальные пытаются заговорить, чтобы отогнать внезапно пришедшие в голову мысли. Они забыли, что ищут преступника. Вид девичьего тела смутил их так же, как смутили Антуана слова Жермена.

И только восклицание Леона, отправившегося на поиски, заставляет их отвести взгляд от Меченой, которая с молчаливым презрением обводит мужчин взглядом.

— Вон там… тело… это тот, кого мы ищем.

Леон наклоняется и отшатывается, словно получил удар в лицо. К нему подбегает Жермен, смотрит в свою очередь. И с криком валится на колени. Остальные окружают их и узнают в потерявшем сознание раненом Блеза, почти утонувшего в высокой траве. Они видят его грудь, развороченную свинцом, его скривившееся от боли лицо и струйку застывшей черной крови, над которой вьются сине-стальные мухи! Мужчины потрясены так, словно увидели на земле своего собственного сына.

И в это мгновение по их нервам ударяет голос Жанны. Она рыдает, глотая слова. Никто не осмеливается остановить ее. Жермен сидит на земле, словно сраженный молнией. Побледневший Леон зажмуривается — ему едва удается справиться с головокружением.

— Вот что вы сделали со своим сыном… Я уверена, стрелял один из вас… Вы, его отец или дядя, сделали это… Почему?.. Он не хотел причинять зла… Он не знал… Он любил меня… Вы даже не подумали, что пожар мог устроить Блез… Вы так глупы… Сын не принадлежит ни отцу, ни матери, ему плевать на родню… Ваш был создан для меня… — Голос Жанны становится все более пронзительным. Щеки наливаются краской. — …Я вас ненавижу… слышите… ненавижу!.. Вы причинили мне самые тяжкие страдания… Но пока наказаны лишь наполовину, вам придется заплатить за причиненное мне зло… Я буду жить теперь только ненавистью к вам… Вы отняли у меня жизнь…

Меченая замолкает. Жермен встает с колен. И идет прямо на девушку. В его душе борются боль и гнев. Леон, превозмогая страдания, спешит вслед за братом. Антуан подталкивает Жанну к дороге.

— Быстро отправляйся на ферму… Если останешься здесь, тебя убьют… Уходи, ради Бога…

Жанна всхлипывает и бросается в сторону Лану.

Дома она запирается в своей комнате. Падает на кровать. Словно бросается под колеса телеги, готовая умереть на месте.

Отчаяние комком сидит в горле и душит девушку. Комок раздувается. Вцепившись в кровать, как в мужчину-громадину, Жанна начинает рыдать, и слезы приносят облегчение. Кровать мягка и податлива, как мягко и податливо было тело Блеза в момент любовных объятий. Печаль Жанны становится острее. Меченая икает, плечи ее содрогаются.

Первая боль проходит.

Жанна лежит на животе. Ее дыхание разогревает простыни. Она вздыхает. Наконец устало отбрасывает руку, и та, отяжелев от прилившей крови, раскачивается, как маятник, и вдруг скользит под матрас. Последний обломок статуи по-прежнему там. Жанна извлекает его из тайника, прижимает к щеке и гладит им кожу.

И начинает заклинать мрамор:

— Не будь таким злым… Помоги мне в моей печали… Если можешь, верни мне Блеза… Я сделаю все, что ты пожелаешь…

Тишину двора вдруг разрывают сухие звуки — стук копыт по камням и хорошо знакомый голос. Жанна вскакивает и бежит к окну. Во двор въехали жандармы. Они спешиваются у ворот фермы. Вместе с ними Люка. Парень ругается и угрожает. Жанна сразу все понимает. Ее охватывает гнев. Но она находит в себе силы сдержать его. Она хочет услышать, что скажет Люка. К жандармам приближается вернувшийся Антуан. Он напряжен и разъярен. Две женщины, бросившиеся ему навстречу, чтобы узнать новости, — Жанна проскочила мимо них, не заметив, — застывают под окном кухни. Люка молчит и не осмеливается глянуть на остановившегося в трех шагах от него Антуана. Бригадир приказывает ему говорить. Люка начинает говорить, не сводя взгляда с бригадира и словно призывая его в свидетели. Парень едва не задыхается.

— Да, да, Жанна подожгла скирду… Я видел ее, она шла с углями в сабо… А вернувшись, бросила сабо в отхожую яму… поищите там…

Жанна выпрыгивает из окна и бросается к Люка. Девушка останавливается в нескольких шагах от парня. Он не успевает закрыть лицо. Меченая быстро и точно бросает заостренный камень, который держит в руке. Люка испускает такой вопль боли, что все отступают. Парень падает на землю и катается по ней, зажав лицо. Сквозь пальцы хлещет кровь. На мгновение оцепеневшие жандармы бросаются к Люка. Наклоняются и приподнимают его голову. Камень повредил половину лица. Острое ребро распороло щеку от уголка рта. Глаз лопнул. Из раны потоком льется кровь, смешанная с густой жидкостью. Пыль и грязь налипли на рану, сделав ее еще страшнее. Парень страдает так, что даже не может стонать. Женщины издают вскрики ужаса, вспарывающие тишину.

Никто не осмеливается приблизиться к застывшей в неподвижности Жанне. С той же угрозой в лице девушка подбирает камень, отскочивший к ней. Она несколько мгновений разглядывает каменный глаз, часть изъеденного, словно проказой, носа, уголок рта. И улыбается при мысли, что без этого камня, который сам заставил ее сделать бросок, проклятый слуга продолжал бы обвинять ее и, быть может, смог убедить жандармов, что истинной виновницей поджога является она. Ее рука ощущает тепло. Она снова зажимает в кулаке камень. Сила и удовольствие наполняют Жанну. Меченая начинает хохотать — смех ее безумен. Остальные так поражены, что не знают, как поступить. Они отодвигаются от Люка. И только Галиотт стряхивает с себя оцепенение. Она становится на колени рядом с раненым и прикладывает к ране передник, впитывающий кровь, как губка.

Никто не в силах произнести ни слова перед этой девчонкой, изувечившей парня. Люди в странном оцепенении — словно попали под чары колдуна. Хотя Люка лежит на земле, будто зверь, сраженный ударом молота, все выглядит так, как если бы Жанна никогда не бросала камня в своего обвинителя.

— Можете унести его… ему так и не удалось соврать… — с презрением цедит Жанна. И зло добавляет: — А что сделали бы вы на моем месте?.. Отвечайте!..

Она отбрасывает назад прядь волос, которая все время падает ей на щеку, и ждет одобрения присутствующих. Но в молчании Галиотт и Анриетты Меченая чувствует упрек. Ее мог бы поддержать Антуан, но тот застыл в неподвижности и избегает взгляда Жанны. И тогда девушка срывается на крик.

— Разве не ясно, что виновник он? Я видела его, как вижу вас… Клянусь в этом…

Камень в ее руке тяжелеет. Меченая понимает, что он готовится к новому удару. Камень желает разбить лица нерешительных жандармов. Окончательно разворотить лицо болтуну Люка, который все еще может обвинить ее. Но Жанне не хочется бросать камень в женщин и в отчима. Антуан защитил ее от Тюрпо. Она сжимает обломок статуи и вдруг испытывает испуг — камень под давлением пальцев становится мягким. Она сжимает его сильнее, и камень превращается в часть ее плоти. Девушка ощущает человеческое тепло, стремящееся вырваться из тюрьмы, из-за решетки пальцев. Осколок скользит и бьется, как пленный жаворонок. Девушка дрожит от ужаса, но не разжимает хватки. Она. понимает, что в камень вернулась жизнь. Нельзя, чтобы другие увидели этот живой обломок. Рука ее раскачивается с растущей угрозой.

— Остановись, — приказывает Антуан, — сама не знаешь, что делаешь. Положи камень на землю…

Жанна читает на лицах страх. Взгляды людей прикованы к ее раскачивающейся руке. Девушка знает, что стоит ей раскрыть пальцы, как камень рассечет новое лицо. Но она не желает видеть крови на других лицах. Жанна пытается совладать с силой, управляющей ее рукой. Не справившись с нею, Меченая с трудом заставляет себя убежать в свою комнату. И там с ногами забирается на кровать. Жанна так и не отпустила камень, вновь превратившийся в обычный булыжник. Она яростно пытается исцарапать известку на стене острым ребром обломка. На ее губах выступает пена, зубы скрипят и стучат в такт со скрипом камня по известке. Девушка хочет измотать упрямую силу, чьей пленницей себя ощущает. Стена покрывается длинными глубокими шрамами — такие могли сделать лишь когти дьявола.

Вдруг Меченая ощущает чье-то присутствие. Оборачивается и вздрагивает. У окна, прислонившись к стене, стоит старый бродяга. Девушка не слышала, как он вошел. Дверь даже не скрипнула. Старик возник сам собой. Его продолговатое лицо сурово. Вначале Жанна от удивления теряет голос, потом думает, что поденщика освободили после показаний Люка и послали, чтобы выудить у нее признание этой очной ставкой. Она вскидывает подбородок и вызывающе бросает озлобленным голосом:

— Это не я, Люка все врет… Он разозлился, что я не отдалась ему…

Старик не двигается с места. И не произносит ни слова. Он только смотрит на Жанну, и этот взгляд кажется ей частичкой небес, крохотной частичкой, где нет места ненависти, злобе, лжи. Крошечный кусочек небес в глазах бродяги, но он кажется безграничным. Как далекая недостижимая земля. Жанна спрыгивает с постели. Но ее свободная рука не отпускает деревянной спинки кровати. Чуждая сила по-прежнему держит Меченую в напряжении. И Жанна повторяет уже не столь уверенно:

— Это не я… Это он, только он!..

Она с силой сжимает камень. Ей хочется раздробить его, превратить в пыль, каким этот обломок был в момент сотворения мира. В старом бродяге живут только глаза. Девушка опускается на пол и покорно становится на колени. Ей хочется услышать его голос. Тишина гнетет Жанну. Меченая ползет по крашеному полу. Из глаз ее катятся слезы, порожденные упреками совести, болью и ненавистью. Старик наконец поднимает руку. Медленно выставляет вперед два пальца. И начинает говорить.

— Малышка, из любопытства ты стала прислужницей дьявола… И скоро отправишься к своему повелителю. Пора повиниться перед родными в том зле, которое ты причинила, тогда страдания твои будут облегчены…

Губы старика едва приоткрыты. Он говорит, словно не разжимая зубов. Жанне не знаком этот его голос. Он звучит гулко, будто исходит из колодца и дробится под высокими сводами. Меченой кажется, что старик взмывает над полом, словно призрак или сам Всемогущий…

— Тебе придется заплатить, — продолжает он, — я пытался удержать тебя, пока было время… Ты должна бы помнить об этом… Но ты слушала лишь себя… Увы! Я вижу, что демон зла уже явился… его отметина на твоем лбу… Но ты можешь спасти душу своего отца — он невольный виновник павшего на тебя проклятия… Для этого ты должна выбросить в Мальну камень, который держишь в руке… И должна сделать это незамедлительно… Но остерегайся, хозяин ждет тебя… выбрось камень, но не отвечай на призыв хозяина… Не забудь… выбрось камень, как выбросила остальные… выбрось…

Голос старика слабеет… Звук как бы отделяется от уст и расстается с телом. Он уже во дворе. Жанна вздрагивает — теперь голос должны слышать все. Старик еще раз повторяет последние слова, и голос стихает… Он уже должен быть на полпути к Дровосеку — только бы никто не услышал этих слов!.. Голос исчез, но сам старик все так же спокойно и неподвижно застыл у стены. Теперь в его глазах горит белое пламя упрека, в котором проскакивают черные огоньки суровости. Старик скользит к двери и распахивает ее. И тут Жанне удается прорвать оцепенение и закричать. Тут же появляется Антуан. Он колеблется, перед тем как войти в комнату Меченой. Но все же толкает створку двери и видит Жанну на коленях у кровати — она не спускает взгляда с пустой стены.

— Что такое? — сурово спрашивает Антуан.

Девушка протягивает руку к стене.

— Там… смотрите, вы не узнаете этого бродягу, который поджег… который вернулся…

Язык отказывает ей. Антуан ничего не видит. Но боится подойти к Жанне, ведь у нее в руке зажат камень, изуродовавший Люка.

— Там никого нет… ты бредишь… сама не знаешь, что говоришь, и даже хуже — что делаешь… Тебе нельзя было наносить удар Люка… это может нам стоить…

В комнату входят Анриетта и Галиотт. Жандармы остались во дворе. Они наконец решили оказать помощь лежащему на земле и прерывисто дышащему слуге. Анриетта хочет отругать дочь, но не успевает открыть рта. Жанна вскакивает и поворачивается к вошедшим. Им в глаза бросается багровое пятно на ее лбу. Они вскрикивают от неожиданности. Словно девушке нанесли удар прямо в центр шрама. И пятно разрастается на глазах. Будто все вены лица лопаются одна за другой и кровь растекается под кожей. Этим странным пламенем уже охвачена половина лица Жанны. Меченая не подозревает, что ее лицо медленно меняется. Она делает шаг вперед. И все отступают. Им страшно, невероятно страшно. Девушку, похоже, сглазили. Красное пламя пожирает всю ее голову и останавливается посреди шеи. Жанна ничего не замечает. Камень все так же зажат в ее руке.

— Посмотрите лучше на этого старика, — произносит она, показывая на стену. — Посмотрите на него…

Антуан наклоняется к женщинам. Тихо и с беспокойством шепчет им что-то на ухо. Его глаза не отрываются от руки Жанны.

— Кроме того, что она попала в сети зла, к тому же и сошла с ума. Утверждает, что видела сезонщика, который сейчас сидит в тюрьме…

Меченая расслышала его слова. Она с угрозой выпрямляется. Тело ее от шеи и ниже сохраняет белый цвет. Жанна кричит:

— Да посмотрите же… он уже не в тюрьме, он здесь, смотрите, он уходит, он растворяется в стене, смотрите…

Анриетта словно проглотила расплавленный свинец, который кипит в ее жилах и сжигает плоть. Горе ее стало невыносимой болью, и она теряет сознание. Антуан едва успевает подхватить жену и осторожно уложить на пол. Галиотт застыла, как огородное пугало. И в ее жилах течет расплавленный свинец, но он быстро охлаждается и становится твердым. Застыв, он превращает старуху в статую с землисто-серым лицом. Не опуская головы, Жанна обращается к Антуану, не осмеливающемуся глянуть ей в глаза:

— Старик и Люка правы… Скирду подожгла я, и я же заставила Блеза поджечь Ланглуа… Я знаю, что обречена на вечное проклятие, но еще могу спасти душу отца, который страдает вот уже шестнадцать лет…

При ее последних словах Галиотт оживает и испускает столь пронзительный вопль, что Антуану кажется, будто его живот проткнули острым сверлом. Жандармы смотрят со двора на дом. Они не знают, почему закричала старуха. От крика у них похолодело в груди. Они медленно направляются к двери.

— Послушайте! — издали кричит бригадир, не решаясь войти. — Послушайте! Этот вопль нас перепугал… У вас не случилось ничего дурного… А?..

В проеме двери возникает Галиотт. Она пятясь спускается по ступенькам. Руки ее вытянуты перед собой, словно она защищается от какого-то ужасного видения. Галиотт икает от страха.

У ворот внезапно фыркают и ржут от испуга лошади. Они тянут поводья, готовые сорваться и броситься прочь. Солнце тускнеет. Опускается странный голубоватый туман — он густеет на глазах и начинает желтеть. Туман давит и угнетает, как угнетает медленное отступление старухи, словно сошедшей с ума, когда она увидела то, что еще не видят другие. Такой дурной осенний туман редко бывает в середине лета. Обычно он падает осенью в разгар рабочего дня, заставляя прервать полевые работы. Туман состоит из плотных зеленоватых сгустков, текущих как гной и обжигающих как яд. Откуда жандармам знать, что такой же туман окружил бывшего хозяина Лану, Моарк'ха-бретонца, когда тот, налегая всем весом, помогал плугу вспороть девственное брюхо Мальну? Они не знают, но понимают, что проклятый туман предвещает несчастье. Жандармы ощущают это, как ощущают по слабеющему ветру, что хорошую погоду сменяют ненастье и дождь. Дыхание у них перехватывает, словно на шее затягивается пеньковая веревка, с помощью которой их рывками вздергивают на виселицу. Лошади все так же пятятся от страха. Чтобы разорвать тоскливое предчувствие, бригадир громко восклицает:

— Что за чертов туман!

И в это мгновение к служанке возвращается дар речи:

— …Голова… она… она вернулась…

Жандармы переводят взгляд на дверь кухни. Антуан, вышедший через заднюю дверь, присоединился к ним.

В отвратительном тумане возникает багровая голова, сидящая на обрубке шеи. Голова выходит из кухни и медленно плывет в тумане. Антуан вдруг видит ту каменную голову, которую когда-то нашел Моарк'х. Жандармы напряжены. Плотный туман скрывает Галиотт. Голова приближается.

Словно пробудившись от кошмара, Антуан узнает лицо Жанны. Страхи Галиотт просочились и в него, и он не сразу сообразил, что туман скрыл тело девушки, оставив видимой лишь голову. Он протягивает руку, но быстро отводит взгляд от обезображенного лица, на котором горят огненные зрачки в озере белков, испещренных синими жилками, переплетенными, как корни травы. Антуан хочет коснуться тела девушки. Быстро взмахивает рукой, чтобы дотронуться до Жанны и разорвать чары кошмара. Но его рука пронзает лишь туман, держащий багровую голову Жанны Моарк'х.

Антуан едва не умирает от страха. Ему не хватает мужества глянуть на то место, которое прошила его рука. Во двор врывается легкий ветерок. Солнце погружается в туман, и тот начинает светиться. Появляется прямая фигура Жанны. Краснота, заполонившая ее лицо, бледнеет. Меченая зло смотрит на жандармов, которые, как и Антуан, осознали свою ошибку.

— Ну и ну! — восклицает бригадир.

Антуан молчит. Теперь он боится, что девушка обвинит саму себя перед жандармами. Анриетта очнулась. Она выходит, держась за стены. Она не понимает, где находится. Антуан поддерживает ее, но не осмеливается объяснить происходящее. Галиотт прислонилась к стене свинарника. На земле стонет Люка. Солнце пробивает туман и окончательно рассеивает его. Жанна застыла на месте, сжимая в кулаке проклятый камень. Какая-то умиротворяющая сила влечет ее к холмам Солони. Черты ее лица разглаживаются. Спокойным уверенным шагом она выходит со двора.

— Вернись, Жанна! — кричит Антуан, предчувствуя драму.

И властным жестом зовет за собой жандармов.

Увидев их, Меченая бросается в сторону Мальну. Влекущая ее сила гонит вперед и несет как на крыльях. Ноги девушки не ощущают усталости. Быстрый бег приносит невероятное удовольствие. Мужчины позади Жанны с трудом поспевают за ней. Они кричат, но она ничего не слышит. Камень в ее руке снова ожил, толкается и подрагивает. Меченой кажется, что с ее пальцами сплетаются другие пальцы. И эти пальцы принадлежат невидимым руке и телу.

Мужчины спотыкаются на каждом шагу. Преследование кажется им более тяжким, чем труд в поле. А ведь они куда выносливее, чем эта обезумевшая девчонка, у которой словно выросли крылья и которая мчится вперед, не касаясь земли. Они бегут, зовя Жанну и ругаясь от боли. Когда они наступают на край колеи, ноги у них подворачиваются. Меченая быстро добегает до болота. Каменные пальцы тянут ее с такой силой, что она несколько раз едва не падает. Под ногами у Жанны земля, отнятая когда-то ее отцом у Мальну. Жанна бежит напрямик к стене тростника. Солнце с силой бьет по зеленой тростниковой коже, которая впитывает жар, а возвращает свежесть. Меченая огибает стену высокой травы. И вдруг резко останавливается. Перед ней, прямо в тростнике, открывается просвет, как раз достаточный для прохода девушки. Тростник словно раздвинут и удерживается двумя невидимыми руками. В конце зеленого коридора, пронизанного светом, сверкает водная гладь Мальну, похожая на сказочный бриллиант. И вдруг Меченая вспоминает. Именно здесь она видела ту ночную прачку. Сердце ее сжимается, но Жанна подчиняется воле каменных пальцев и идет вперед. Ее ноги тонут в прогнившей земле. Меж стеблей тростника скользят зеленые ящерицы, заляпанная илом длинноволосая крыса застыла на месте и не спускает с девушки черных бусинок глаз. Перепуганные лягушки скачут вокруг Жанны, разбивая спокойную гладь воды. Меченая идет вперед. Ноги ее двигаются с трудом. И тут каменные пальцы разжимаются. Жанна останавливается. На ее плечи давит неимоверный груз. Она медленно погружается в трясину. От воды начинают леденеть ее бедра. Вокруг талии колоколом раздувается юбка. Холод впивается девушке в живот и гасит пламя, пожирающее ее со вчерашнего дня. Груз становится все тяжелее. Ил прижимает блузку к телу и ласкает грудь. Юбка уже утонула в болоте. Под воду погрузились плечи Жанны — они исчезли с хлюпающим звуком, так губы втягивают горячий суп с ложки. Ил окружает и сжимает шею девушки тисками. Жанна поднимает вверх руку с зажатым в кулаке проклятым камнем. Будто все еще не хочет вернуть его этой требовательной и жестокой Мальну. Ей удается рассмеяться — ее смех насмешлив, как будто она играет со смертью. Ил протягивает свои ослизлые пальцы к ее рту. Меченая сжимает губы. Ее вдруг охватывает ужас, но она не в силах крикнуть. Только теперь Жанна поняла, что проклята. Она ошеломлена, как попавший в капкан зверь. Пытается сопротивляться, но тело сотрясают лишь спазмы агонии. Рука Меченой расслабляется. И следует за девушкой в подвижную могилу. На прекрасные жаркие глаза Жанны опускаются илистые веки. Волосы всплывают, словно гнилая земля собирается сделать из них шиньон. Исчезают и они. От Меченой осталась лишь рука, в которой зажат камень. Он словно врос в ее скрюченные пальцы. Чтобы извлечь его, надо отрезать кисть руки. Неизвестно по чьей воле, Бога или дьявола, девушка уносит камень с собой в могилу. И только воля дьявола или Бога позволит вернуть его в мир. Ил вскипает вокруг мертвой кисти — она разжимается и роняет в болото осколок: глаз, нос и губы Зла.

В это мгновение на кладбище, где могильщик углубляет все ту же могилу, слышится продолжительный вздох, потом другой, более короткий. Старик-могильщик выпрямляется. Здесь не часто бывают люди, а сегодня утром ему хочется поговорить. Хочется немного подвигать онемевшим языком. Он прислоняет лопату к стенке могилы и с трудом выбирается на поверхность. Его старые сухие суставы потрескивают. Могильщик оглядывается. Никого нет. Но ему же не приснились эти вздохи, донесшиеся из того ряда, в конце которого он копает могилу. Старик еще раз оглядывается и вспоминает о старой калитке, предупреждающей о постороннем человеке лучше колокола. Она закрыта. Могильщик повторяет про себя, что вздохи приснились ему, что у него начались видения… все же возраст… Он идет вперед и оказывается у могилы бретонца из Лану. И тут вспоминает о вчерашней девушке. Боже, почему он вдруг подумал о ней? Старик озадачен, потом решает вернуться к работе и бросает взгляд на плиту, под которой покоится Моарк'х. Могильщик вздрагивает. Плита лежит совершенно ровно. Отломившийся кусок плиты, которого не было еще утром, вернулся на место — не видно ни малейшей трещины. Крест плотно сидит в земле. Словно у него выросли корни. Сорняки вокруг плиты исчезли — их вырвали. Но никто не мог этого сделать, калитка даже не скрипнула. Старик ничего не слышал, а ведь он может расслышать даже дыхание заживо похороненного человека.

Антуан первым добегает до Мальну. Но видит лишь плотную стену шуршащих тростников. Он истекает потом. Вслед за ним появляются оба жандарма. Они вначале бросают взгляд на тростник, потом на фермера. Несколько мгновений ничего не слышно, кроме неровного дыхания уставших и перепуганных мужчин.

— Жанна… Жанна… где ты? — наконец кричит Антуан.

Сзади доносятся призывы, и мужчины оборачиваются. Со стороны Кудре, лежащего на расстоянии нескольких ружейных выстрелов, бегут два человека. Они испуганно машут руками. Антуан узнает их — это слуги Бурре. Одного зовут Марселен, это солонец из Сент-Монтена. Второго — Жерве из Босерона. Они занимались рубкой деревьев. У них на плечах огромные крюки для перетаскивания стволов. Когда слуги Бурре оказываются рядом, то едва в силах вымолвить хоть одно слово.

— …Мы видели, как она вошла в болото… Пойдемте, мы покажем где…

Они идут к болоту и без страха увязнуть раздвигают тростник. Мужчины останавливаются там, где Жанна вступила на свой путь к смерти.

— Здесь… мы с Марселеном хорошо видели… Ваша Жанна точно сошла с ума…

Жерве бросает взгляд на жандармов.

— …Если только она не причинила зла… — добавляет босеронец, понизив голос.

Видны лишь несколько сломанных тростников, почти ушедших в ил. Мужчины забрасывают крюки в болото, прерывисто дышат, пытаясь зацепить мягкую мертвую плоть Меченой. Пришедшие на помощь отыскали шесты, в свою очередь вошли в болото и принялись тыкать в податливую почву. Иногда кто-то из них вскрикивает. Остальные бросают взгляд в сторону кричащего, но это лишь крик страха перед болотом, пытающимся овладеть новой жертвой. Кричащий выдергивает ногу и ставит ее на более твердое место. Но то один, то другой срываются, а при каждом новом крике прочие думают, что тело наконец найдено.

Вдруг все слышат призыв Жерве. Его шест наткнулся и скользнул по какому-то длинному предмету. Все окружают слугу Бурре. Каждый пробует своим шестом длинную и продолговатую форму, которая не может быть ничем иным, как окоченевшим телом Жанны. У пятерых мужчин вполне достаточно сил, чтобы справиться с болотом, хотя от каждого усилия земля уходит у них из-под ног. Постепенно трясина ослабляет хватку. Тело медленно поднимается вверх и становится все легче. Оно уже почти на поверхности. Антуан бросает ручку крюка, которую тянул вместе с Жерве, и опускает руки в ил. Губы Антуана сжимаются от отвращения. Он крепко хватает тело. И тут же бросает удивленный взгляд на бригадира. Антуан ожидал нащупать мягкую плоть. А руки его ощущают крепкую шероховатую кожу.

— Помогите мне, — цедит он сквозь зубы.

Остальные тоже ухватились за окоченевший труп.

«Это не Жанна», — думает каждый.

Но все молчат. Они сражаются с болотом, побледнев от ужаса.

Наконец им удается вырвать тело из жидкой тюрьмы. Когда ил отпускает тело, оно становится вдруг тяжелым, как камень. И это действительно длинный камень, с которого стекает ил и от которого несет гнилью. Мужчины готовы бросить его обратно, но их останавливает взгляд Антуана. Отчим Меченой нерешительно произносит:

— …Это не… и все же!.. Похоже на тело Жанны… Черт возьми…

Его лицо перекошено от волнения. Мужчины вытягивают камень на твердую землю. Ил стекает и открывает светло-коричневую поверхность. Это древняя статуя без головы. Ее формы настолько напоминают формы Меченой, что происходящее кажется всем сном. Огромные синие и черные мухи тут же облепляют статую, чтобы насытиться гнилью, словно это падаль.

— Тело у Жанны именно такое… — вполголоса бормочет Антуан.

Руки его молитвенно скрещены.

— Но это не она… Нужна еще голова, — приглушенными голосами возражают остальные.

— И все же тело у Жанны именно такое, — жалобным голосом повторяет Антуан.

— Но это не она… Нужна еще голова, — такими же приглушенными голосами снова возражают остальные.

Их речи похожи на мрачный хор, напоминающий хор мертвецов, к которому примешивается тоскливый страх, пожирающий изнутри. Наконец бригадир наклоняется и очищает излом на шее. Марселен ударяет ногой по животу статуи. Антуан отталкивает его. И Марселен читает в глазах Антуана упрек, словно обезглавленная статуя на самом деле является телом покойной Жанны Моарк'х из Лану, а поступок слуги может осквернить покойную.