Мечебоец

Глава первая Путник

Едва живой конь, бывший когда-то боевым скакуном, миновал ворота тихой веси. Люди, спешащие по своим делам, оборачивались, глядя вслед замученному животному, на котором восседал молодой парень — совсем мальчик, лишь недавно отпустивший бороду. Его волосы были белы, как снег. Такие бывают у стариков, перешагнувших свои шестьдесят зим. Лицо, скрытое редкой бородкой, осталось безразличным к заинтересованным взглядам прохожих. Голубые глаза смотрели на селян холодно и неприветливо, а багровый, плохо заживший, шрам, шедший от левого глаза к подбородку, заострял лицо парня. Те, кто его видел, спустя несколько дней в один голос утверждали, что им казалось, будто парень все время скалился. Около трактира он остановил вконец измученную животину и спрыгнул на землю:

— Эй, — окрикнул он сидящего около коновязи сына трактирщика.

— Чего тебе, бродяга? — грубо отозвался тот, не поднимаясь с крыльца, и лишь слегка повернув голову в сторону седого паренька.

— Привяжи Булана и дай напиться, а после насыпь отборного овса, — по-прежнему спокойно отозвался парень в сером, под цвет волос, дорожном плаще.

— А деньги у тебя есть? А то мой отец нищим не подает, — с сомнением оглядывая приезжего, сказал паренек.

— Тебя это не касается, делай чего тебе велено, — отрезал путник и шагнул на крыльцо, — а остальное предоставь своему отцу.

Парень поднялся и, пожав плечами, тронулся к старому коню, мол, меня действительно это не касается, если тебе платить нечем, то ты вылетишь из трактира, не успев сказать — кошелек пуст. И взяв под уздцы коня, повел его к поилке.

Тем временем седой паренек вошел в большой зал, заставленный длинными дубовыми столами и лавками. Закопченный потолок, грязные окна и заплеванный пол наводили на любого посетителя жуткое уныние, но поскольку трактир был единственный, то выбирать не приходилось. Следующая весь располагалась в двух днях пути, но, чтобы преодолеть этот путь, нужны припасы, а это единственное место, где их можно купить.

— Хозяин, — позвал парень, остановившись у порога и окидывая помещение быстрым взглядом, — мне нужна комната на одну ночь и еда.

— А платить чем будешь? Сразу скажу: коли денег нет, то убирайся, в долг я не работаю.

Путник наконец нашел глазами хозяина, тот только что встал из-за стойки и разглядывал его с высоты своего богатырского роста. Сабли кочевников не пощадили его лица, урманская секира лишила кисти, а каленая стрела — правого глаза, придавая и без того хмурому лицу ужасающий вид. Чем-то этот богатырь, ставший трактирщиком, и парень были похожи: холодный взгляд, белые волосы, шрамы на лицах, но роднило их что-то еще неуловимое для простого взгляда человека ни разу не бывшего на поле брани. Наверно, именно так ветераны битв узнают себе подобных. Окинув паренька взглядом, трактирщик сменил выражение лица на более доброжелательное: взгляд единственного карего глаза потеплел, а рассеченные хитрой саблей губы расплылись в подобие улыбки.

— Ты кто таков будешь? — спросил он, выходя из-за стойки, и, прихрамывая, направился к пареньку.

— Просто путник, которому нужен ночлег и горячая похлебка, — ответил седовласый паренек.

— А звать тебя как? — спросил трактирщик, подходя вплотную и разглядывая гостя.

— Зови Славом, — отозвался паренек, в свою очередь разглядывая бывшего ратника.

— Ну, Слав, так Слав, — сказал трактирщик, указывая посетителю на ближайшую лавку, — присядь пока, а кухарка приготовит чего поесть. Я так понимаю, денег у тебя нет, или их слишком мало.

— Есть немного, — ответил паренек, выкладывая на стол два серебряных.

Он прекрасно знал, что это его последние деньги, но как-то не хорошо обманывать бывшего вояку и говорить, что совсем ничего нет.

Трактирщик взял одну монету и попробовал ее на зуб. Удостоверившись, что серебро без примесей, он сунул ее в свой кошель — на вторую он даже не взглянул.

— Этого хватит, чтобы поесть и отдохнуть до завтрашнего утра, ну и еще немного хлеба и мяса в дорогу. Большего, извини, предложить не смогу.

— Спасибо, хозяин, на большее я и не надеялся, — произнес парень, пряча вторую монету обратно в кошель. — Ты бы сказал, как звать тебя.

— Скилом кличут, — и направился обратно к стойке, куда кухарка, дородная женщина, выставила миску с горячей похлебкой и большой краюхой свежего ароматного хлеба.

Через несколько минут парень, обжигаясь, ел сытную мясную похлебку, закусывая ее хлебом, и думал, что в ближайшее время ничего вкуснее он не попробует. Как бы ему хотелось вернуться домой к отцовскому столу, где у матери в печи свежий хлеб, на углях шипит и плюется соком жареный поросенок, где по дому ходит красавица Мала — жена старшего брата, где раздаются удары молотом в отцовской кузне, из которой выходят добрые подковы и неплохие мечи, которые длинными вечерами полирует отец, чтобы продать их весной на торжище. Но всего этого больше нет: ни веси, ни дома, ни кузнецы, ни родных — ничего. Только красные всполохи пожара, снившиеся ему по ночам. Отец, зарубленный в дверях с мечом в руках, перед ним лежат на пороге два тела в косматых шкурах с секирами и огромный воин из дальних северных земель в кольчуге с окровавленными мечом, стоящий посреди избы. Мать, пришпиленная к стене сарая десятком стрел — суровые мореходы тренировались в меткости. Мала — изнасилованная и уведенная на их быстроходные драккары. Арий — старший брат, не отставший от отца и зарубивший плотницким топором троих — взять его живым так и не смогли и просто закидали стрелами. Весь, горящая до последнего дома и улица, заваленная трупами жителей, в основном стариков. Мужчины, как один, пали в бою. Детей и женщин косматые урмане увели в полон. Слав единственный, кто выжил и остался свободен. Когда на весь напали, он пас овец за околицей. Заслышав звуки боя, он прибежал в деревню, но застал лишь пепелище с множеством трупов и одного раненого урманена, которого бросили свои. Подхватив с земли почерневший от пламени меч, он бросился на врага. Именно в той схватке он и получил свой шрам и убил первого человека. Еще ему достался кошелек с десятком серебряных монет и секира поверженного врага, а больше ничего, кроме почерневшего от пламени меча отца. Как ни старался Слав сделать его грозным и сверкающим оружием, ничего не вышло — клинок остался черным, как ночь. Отец, когда выковал его неделю, счастливый ходил, говорил, что лучше у него уже не получится, и вряд ли что-то более прекрасное смогут сделать его руки. В тот день он сказал Славу:

— Когда тебе исполнится восемнадцать весен, я отдам его тебе, а войт Ждан научит им владеть.

Желание отца исполнилось, но не так, как хотелось: да, Слав получил меч из рук отца, только они были обезображены пламенем, а сам здоровый и красивый кузнец мертв. Войт так и не научил Слава владеть мечом — это сделал косматый урман, а завершали обучение дружинники князя Вадима, прибывшие в весь на следующее утро. С ними и покинул сожженный до тла дом седой паренек. Утром, заслышав ржание коней, он выскочил из чудом уцелевшего в огне сарая и увидел свое отражение в луже — багровую рану от секиры и белые, как снег, волосы.

Слав прожил в приграничной крепостице два года, был в дружине молодшим отроком, обучался ратному делу вместе с другими мальчишками. Но всему приходит конец. В тренировочном бою он убил сына старейшины, с которым уже успел сдружиться. Это вышло случайно, но изменить уже ничего было нельзя, отец убитого осерчал — он очень любил своего младшего, и Славу грозила смерть, но князь настоял на изгнании, и с утра под гробовое молчание жителей седой паренек покинул крепостицу на старом боевом коне с десятью серебряными монетами в кошеле и мечом отца с почерневшим клинком.

— Куда путь держишь? — спросил Скил, садясь напротив только что поевшего Слава.

— Никуда, — с грустью в голосе сказал паренек. — Просто еду, и все. Завтра ночую в лесу, послезавтра даже и не знаю где. Пока Булан едет, буду в седле, падет — пойду пешком.

— А дом, мать, отец? — продолжал расспрашивать трактирщик. Но посмотрев в глаза паренька, вопрос застрял в глотке старого ратника. Такая в этих синих и юных глазах была боль, что он невольно дернулся. — Прости, — просто, но искренни, сказал он. — Седые волосы и шрам это память о них?

— Да, мой черный меч и внешность — все, что осталось от маленькой лесной веси, где стоял мой дом.

— Понятно, — и, поднявшись, трактирщик пошел к стойке. — Живи здесь, если хочешь, — не поворачиваясь, сказал он, — мой старший сын остался в поле, а младший слишком похож на мать — помощник из него никакой, а работы много. Я не настаиваю, просто подумай.

Слав подумал. Это была не первая весь, где ему предлагали остаться женщины, потерявшие сыновей, отцы, у которых свои дети не удались, даже странный человек в сутане с крестом на пузе, который твердил о всепрощении своего бога со странным именем и о том, что сироте найдется место в здании под названием монастырь, где он сможет оставить свою грусть и строить царствие небесное. Слав всем им обещал, что подумает, но на следующее утро старый Булан вновь цокал копытами по дорожной пыли.

Трактирщик, как и обещал, предоставил ему место для ночлега на сеновале. Летней теплой ночью это было просто замечательно, в любом случае, Слав любил открытые пространства больше тесных коморок под крышами трактиров. Вечером он сидел в зале и потягивал из кувшина принесенное Скилом пиво. Вокруг сидели жители веси и обсуждали события за день, которые на их взгляд были важными: когда пойдет дождь, скоро ли отелится корова Демьяна, кто у кого спер курицу, и все остальное в таком же духе.

— А вы слышали, что случилось в соседней веси, что в двух днях пути к югу от нас? — спросил невысокий высохший мужичок с соломенными волосами. Его соседи насторожились, ожидая продолжения. Слав тоже прислушался, его путь проходил именно через эту весь, и новости могли оказаться полезными. — Ну, так вот, — продолжал мужичок, — сегодня через нашу весь проезжал отряд дружинников во главе с воеводой. Они остановились коней напоить, и были очень встревожены, постоянно озирались, будто опасались чего. Я как раз за забором дрова колол и слышал, о чем они говорили, мол, Морена в гости к соседям повадилась ходить. Вечером в доме все хорошо, а на утро соседи заходят, а там мертвые все, тела разорваны на кусочки, а на лицах ужас.

— Брешешь, — раздался выкрик за соседним столом.

— За что купил, за то и продаю. Дружинники меж собой говорили, что в той веси осталось два десятка стариков, и больше никого.

— Не, точно брешешь, — раздался тот же голос. — Не уж-то тамошние обитатели не смогли огородиться, ведь всякий знает, чтобы дом защитить надобно от мора и болезней. Хозяин опахивает двор сохою на жене, а бабы на себе опахивают деревню, раздевшись донага.

— Чего не знаю, того не знаю, — сказал мужичок. — Только дружинники поговаривали, что в той веси ни одной целой сохи не осталось — все поломаны.

— Брехня, — заявил все тот же уверенный голос, и разговоры свернули в обычное русло.

Как бы не хотелось Славу, к этой теме жители веси больше не возвращались. Наутро, выспавшись, он шагнул во двор трактира и увидел пару добрых запыленных с дороги коней, их хозяев рядом не было. Распахнув двери гостеприимного трактира, Слав увидел интересную картину: трактирщик, который дал ему приют, стоял на коленях над телом лежащего на полу сына, за его спиной стоял невысокий крепкий мужик, держащий в руках меч из плохого кричного железа, но достаточно острый для того, чтобы перерезать гордо Скила. Второй стоял рядом, не обнажая оружия, и просто смотрел на изувеченного множеством битв ратника.

— Хозяин, — словно ничего не происходило, позвал Слав, — ты обещал мне в дорогу хлеба и мяса.

Скил вздрогнул, словно его ударили плетью, незнакомцы захохотали.

— Проваливай, юнец, ты здесь ничего не получишь. Это ничтожество и его сынок были очень непочтительны с нами и за это умрут.

— А ты седлай свою старую клячу, ведь это твой седой конь у коновязи, и проваливай, пока мы добрые, — сказал второй, стоящий за спиной Скила и держащий меч возле шеи трактирщика.

— Так не пойдет, — заявил Слав, развязывая завязки плаща, и, аккуратно свернув его, положил на ближайшую лавку.

— Ты что же, хочешь померяться с нами на мечах? — спросил второй, не проявляя даже малейшего признака беспокойства. Он так и остался стоять со скрещенными на груди руками, только взгляд с насмешливого стал настороженным, едва он заметил, как рука Слава легла на рукоять черного меча.

— Парень, не дури. Бери все, что тебе надо, и уезжай. Трактирщик был груб и должен ответить за свои слова, тебя это не касается.

— Касается, — отрезал Слав, обнажая черный клинок. — Мне дали кров и пищу, и я не могу просто так уйти.

— Ну хорошо, щенок, ты сам напросился, — сказал тот, у которого был в руках меч. — Хитрец, — обратился он ко второму, — присмотри за грубым воякой, а я сосунка проучу.

Крутанув в руке свое оружие, он шагнул навстречу странному седому юнцу. В себе он не сомневался, он был самым лучшим мечником в шайке Демида и одним из немногих ушедших от облавы дружинников. Прорываясь с той роковой поляны, он убил троих воинов князя. Что ему этот щенок, возомнивший себя воином? Вот только оружие у него, пожалуй, намного лучше. Но против такого бойца, как он, это ничего не решает. Надо показать, кто здесь хозяин, и зарубить выскочку одним быстрым ударом. И тогда меч парня станет его.

— Горюн, будь осторожен, — догнал его в спину голос Хитреца.

Но меч уже начал движение к шее строптивого юнца. Удар сталь о сталь раздался неожиданно быстро, его клинок словно срезанный бритвой просвистел мимо парня и вонзился в дубовый стол. Горюн застыл, глядя на оставшуюся в руках рукоять с пятью сантиметрами лезвия. Это последнее, что он успел разглядеть прежде, чем черный меч паренька отделил горячую голову от тела. Продолжая смотреть не верящими глазами, она проскакала по полу и застыла, глядя на трактирщика и Хитреца.

— Ну что, Хитрец, — вытерев меч об одежду Горюна, заметил Слав, — твой дружок мертв. Может, хочешь уйти? Пока я готов тебя отпустить, но не думай очень долго.

Хитрец, бывший таким спокойным, зарычал и, выхватив из ножен здоровенный охотничий нож, кинулся на Слава. Он просто не соображал, что делает. Убийство брата, а Горюн был его родственником, затуманило разум: разорвать, втоптать в пол, загрызть, зарубить — вот чего он хотел в настоящий момент. Он даже не видел своего врага, просто шел вперед, размахивая своим тесаком. Лезвие меча вошло ему в живот и вышло из спины, но он, не чувствуя боли, продолжал идти. Слав же, увернувшись от очередного слабого взмаха ножа, не выпуская из рук меча, отпрыгнул влево. Лезвие пошло вслед за хозяином, разрезая бок противника, печень и разрубая позвоночник. Хитрец упал на пол, почти перерубленный пополам, но продолжал упорно куда-то ползти, наверно, к Ящеру — там его явно заждались. Последний раз его пальцы царапнули пол, ноги дернулись, и бандит застыл. Вытерев меч, Слав шагнул к Скилу и протянул руку.

— Вставай, твоему сыну нужна помощь.

Трактирщик осмотрел единственным глазом трупы бандитов и залитый кровью грязный пол, и ухватившись за руку Слава, резким движением поднялся на ноги.

Из кухни выглянула испуганная кухарка. Окинув взглядом поле битвы, она всплеснула руками и выскочила на улицу, взывая о помощи. Слав в это время собирал ратный плен (воинская добыча), к нему уже перекочевали два далеко не пустых кошеля, несколько перстней, золотая цепочка и охотничий нож Хитреца вместе с посеребренным поясом. Трактирщик занимался сыном, грубого мальчишку просто стукнули плашмя мечем по голове, и он пребывал в беспамятстве. Впрочем, ничего серьезного. Скил на время оставил сына в покое и ушел на кухню. Оттуда раздавался грохот и звон разбившийся посуды. Минут через пять он вернулся с увесистым мешком, в котором было намного больше обещанного накануне.

— Держи, — протягивая мешок сказал он. — И спасибо, что вмешался, эти убивцы никого не щадили бы, я кое-что слышал о шайке Демида, ты совершил хорошее дело.

— Спасибо, — слегка поклонившись и принимая мешок с провизией, ответил Слав. — Ты дал мне приют и пищу и почти ничего не взял за это. Пожалуй, только так я смог бы тебя отблагодарить. Возьми на память обо мне, — и он протянул Скилу посеребренный пояс с охотничьим ножом, снятый с Хитреца. — Одну лошадь я заберу, вторую продай или оставь себе. И позаботься о Булане, он старый боевой конь и, пожалуй, заслужил спокойную смерть.

В это время двери распахнулись, и в трактир ворвалась толпа разгневанных селян ведомых кухаркой.

— Вот он, — указывая на Слава, заголосила баба. — Я, значит, выхожу с кухни, а он с окровавленным мечом стоит, и трупы валяются. Это он их ради денег порешил. Вчера приехал, в кошеле пусто, а теперь на поясе сразу три болтаются.

— А ну цыц, глупая женщина, — прикрикнул на нее Скил. — Парень защищался. Они первые напали, ошеломили моего сына, мне угрожали, а тут Слав входит за обещанными харчами, ну они на него бросились, а он, малый не промах, порубал их. И кошели на его поясе — честная добыча. К тому же они из шайки Демида, те, кто облавы дружинников избежали. Так что этому парню надобно спасибо сказать, что два матерых убивца к Ящеру отправились.

— Ладно, Скил, никто твоего парня хватать не собирался, — заговорил звероподобный мужик с плотницким топором в руках. — Стряпуха шум подняла, что тебя убивают, вот мы все сюда и кинулись. А тебе, парень, спасибо, что нашего трактирщика в обиду не дал. — И развернувшись, толпа вывалилась на улицу, оставив Скила и Слава наедине.

На столе заворочался сын трактирщика, он потихоньку приходил в себя, но до полного прояснения головы было еще далеко.

— Ну, прощевай, трактирщик, — набрасывая на плечи плащ, сказал седой паренек. — Спасибо за хлеб и соль, не поминай лихом. — И подняв мешок, пошел к выходу.

— Значит, не останешься? — спросил Скил, глядя на парня с грустными холодными глазами.

— Нет, у меня своя дорога, — отозвался Слав, открывая пинком дверь. — Может, еще встретимся.

— Может и встретимся, если боги позволят, — сказал трактирщик и пошел в сторону стойки.

Слав тем временем осмотрел лошадей. Одна была помоложе да посвежее, подковы в порядке, а слева к седлу приторочен небольшой мешок. Решив заглянуть в него после отъезда из веси, Слав привесил справа тот, что дал ему трактирщик, затем подошел к Булану.

— Не серчай, что оставляю тебя, старый друг, — сказал он коню, целуя его в ноздри и поглаживая гриву. — Дальние дороги для молодых. Для таких, как ты, нужен покой и отборный овес. Прощай. Скил обещал позаботиться о тебе. — И еще раз поцеловав старого коня, Слав взлетел в седло своей новой лошадки.

— Подожди, — раздался с крыльца голос Скила. — Возьми на память. Хотел сыну отдать, но он не воин — весь в мать. Меня этим луком и стрелами сам князь Рюрик наградил. Владей, знаю, что в хорошие руки отдаю. — И он протянул Славу колчан с тридцатью стрелами и композитный лук в берестяном налуче.

— И не жалко? — принимая подарок, спросил Слав.

— Для тебя — нет, для остальных пожалел бы. А теперь езжай, а то я начну умалять, чтобы ты остался, именно о таком сыне я мечтал. И если не сложишь голову, то будешь великим воином. Прощай, — и резко развернувшись, старый ратник, а теперь трактирщик, Скил пошел обратно.

Слав секунду смотрел ему вслед, прося богов наградить этого человека тем, чем он пожелает и, развернув свою лошадку, покинул весь.

Дорога петляла по засеянным полям к далекому лесу. Лошадка шла неторопливой рысью, солнце пекло, и Славу пришлось снять свой серый дорожный плащ. К полудню, когда солнце достигло зенита, поля кончились, и перед седовласым пареньком встала стена леса. Расположившись на опушке, Слав осмотрел мешок, который дал ему Скил — копченая рыба, вяленое мясо, свежий хлеб, пироги, несколько головок лука. Решил начать с рыбы — копченое портится быстрее. Перекусив и запив свой сытный обед водой, набранной в колодце веси, он взглянул на мешок, доставшийся ему от Хитреца, а может и от Горюна, Слав не знал, чью лошадь он выбрал, но его больше интересовало содержание, нежели личина бывшего владельца. Сняв мешок, он аккуратно развернул завязки и едва успел увернуться, поверх вещей бывший хозяин положил болотную гадюку, противное и скользкое пресмыкающееся атаковало сразу же, как только парень потянул завязки. Но реакция змеи оказалась на порядок хуже человеческой, Слав отпрянул, и змея, промахнувшись, исчезла в траве.

— Интересно, что же ты охраняла? — глядя вслед гадине, спросил он, вновь заглядывая в мешок.

Сверху лежал дорожный плащ, новый, из черной плотной ткани, такие привозят издалека, в них обычно не жарко летним днем, да и при холодах тепло — вещь полезная и очень дорогая. Следом за плащом на свет появилась тонкая кольчуга прекрасной выделки. Славу она была чуть великовата, но на ближайшем торгу ее можно подогнать по размерам, а значит, вещь, несомненно, полезная. Следом из мешка появились рубаха и штаны из той же ткани что и плащ. Скорее всего, лошадь принадлежала Хитрецу, поскольку размер вещей соответствовал его габаритам, близким к самому Славу. Решив не оттягивать, Слав переоделся в обновки — штаны пришлись в пору, рубаха, как и кольчуга, была слегка великовата, но пояс, найденный на дне мешка, это исправил. И на самом дне под одеждой лежала небольшая чарка из ярко-зеленого малахита. Слав взял ее в руки и повертел, внимательно рассматривая: вещь древняя, поскольку работа мастера была достаточно грубой, отполированы только края и внутренности, остальное неизвестный умелец оставил так, как это было сделано природой, с небольшими выпуклостями и различными неровностями.

— Эх, в такую бы чарку меда налить, — сказал Слав, глядя на свою находку, и спустя секунду чуть не выронил ее — ярко-зеленая чарка была полна душистого меда.

«Здорово», — подумал парень и выпил предложенное природой.

— А вино можешь? — спросил он у чарки.

Ответ был незамедлительным, мед пропал, а его место заняло бардовое сладковатое вино. Потом Слав попросил ключевой воды, квасу, наконец, подумал, что хватит, и чарка опустела сама по себе и стала чистой и сухой.

— Хороший подарок, лесные разбойнички, — сказал вслух седовласый паренек и спрятал чарку обратно в мешок. Туда же отправилась кольчуга и плащ.

Единственной обновкой, которой не нашлось в мешке, были сапоги, скорее всего, они остались на мертвом владельце лошади, а значит, придется их покупать. Слово «покупка» напомнило парню о двух кошелях, болтающихся на поясе. Слав развязал завязки и вытряхнул на свой старый серый плащ их содержимое. Десяток медных монеток, три десятка серебряных кун, и самое дорогое — пять золотых, в любом городе можно безбедно существовать пару месяцев. Плюс три золотых перстня, которые тянут еще на два десятка золотом, а это уже целое состояние, такого у Слава никогда не было.

— Теперь придется опасаться грабителей, есть что терять, — сказал он негромко и спрятал свою добычу обратно в кошель.

Последний сюрприз ждал его на захваченной лошади. Седло как-то странно топорщилось. Вспоров кожу, Слав едва не вскрикнул, из маленького разреза на землю посыпались золотые монеты, ровно тридцать штук. Бывалые воины зашивают золото специально, чтобы в случае плена откупиться. Теперь Слав был самым настоящим богачом, при желании на деньги, что сейчас были у него в руках, можно построить большой трактир, обзавестись семьей и безбедно жить долгие годы. На секунду он даже увидел себя за стойкой, над которой висит черный меч и лук, подаренный Скилом. За длинными столами пьют и едят люди, а он наливает пиво новым посетителям. Но взгляд упал на меч отца, висящий на стене у него за спиной, клинок был чернее, чем сейчас, и начал покрываться ржавчиной. «Нет, — сказал сам себе Слав, — я не хочу, да и отец бы меня не одобрил». До того, как отец выковал этот меч, он был доволен своей жизнью, но после что-то в нем изменилось, появилась неуверенность, а когда он брал оружие в руки, то в глазах появлялась грусть и тоска. Славу казалось, что великолепный кузнец жалеет о чем-то давно забытом и известном только ему. Однажды он даже решился спросить у него, но отец отмахнулся и сказал, что все пустое, и даже натянуто повеселел, только глаза были по-прежнему полны грусти. Слав уже развернулся, чтобы уйти, а отец тихо произнес:

— Перед каждым человеком есть множество дорог. Он выбирает одну из них и идет по ней до перекрестка, потом снова выбирает дорогу. И чем дальше идет человек, тем меньше выбор. Так вот у меня осталась одна прямая дорога. А у тебя их десятки, выбирай правильно. — И похлопав ничего не понимающего сына по плечу, пошел на улицу.

Теперь Слав понял, о чем говорил отец. Можно ехать дальше навстречу солнцу и дождю, можно открыть трактир и жить, не зная забот, тихо и спокойно, как отец, а можно до конца дней выбирать дороги и ехать в новые места. Собрав монеты, Слав ссыпал их в один из опустевших кошелей и надел его на шею.

— Пора трогаться, — сказал он лошади, вешая обратно мешки и взлетая в седло. — Мы будем выбирать самые интересные дороги. А если выбор будет слишком мал, проложим новые. — И слегка сжав коленями бока лошади, Слав въехал под своды леса.

Дорога была достаточно хорошей, по ней часто ходили купеческие караваны. Ради их безопасности согнанные князем вольные землепашцы и холопы вырубили лес по краям, ограждая купцов от внезапного нападения мелких шаек, а от крупных спасало только крепкая рука и большая охрана. Князья нередко требовали плату за безопасное пересечение своих владений и держали под своим контролем несколько мелких шаек, чтобы купцы охотней платили. А вот с крупными, на подобие Демидовой, они не церемонились. Тех из разбойников, кто не умирал в бою во время облавы, вешали на перекрестках и в крупных весях, как устрашение для желающих заняться легкой наживой.

Слав ехал, вертя головой во все стороны, но вокруг было тихо и спокойно: пели птицы, муравьи тащили добычу в муравейник, где-то квакали жабы — лес жил своей обычной жизнью. К вечеру, когда одни обитатели ложились спать, а другие наоборот просыпались, Слав решил, что пора делать привал. Ночью ездить небезопасно, грабители обычно в это время не промышляют, а вот ночные хищники и нежить могут осложнить жизнь до такой степени, что к утру остаются только кости. Зато они не любят огня, а значит, костер, разложенный на поляне, будет очень кстати.

Огонь уже весело полыхал, а Слав наслаждался остатками копченой рыбы с хлебом и пирогами с незнакомыми ягодами, когда недалеко от него раздался волчий тоскливый вой, собирающий стаю. Слав слегка поежился, это не первая ночевка в лесу, но с волками сталкиваться не приходилось. Он заерзал и, обнажив меч, на всякий случай положил его к себе на колени. А вой все звал и звал, протяжный, одинокий, тоскливый. Через минуту ему отозвался еще один волчий голос, затем еще. Под такую музыку кусок в горло не лез, и Слав убрал остатки рыбы и хлеба обратно в мешок. А заодно подвел лошадь поближе к костру. Видимо, она лучше своего хозяина понимала волчий вой и уже тряслась от страха. Слав скосил глаза на две больших сухих валежины. «Должно хватить на всю ночь», — подумал он. Ухватив покрепче рукоять меча, парень развернулся спиной к костру, чтобы пламя не слепило глаза, за спиной огонь, а значит оттуда не нападут.

В кустах, росших на краю поляны, шевельнулась ветка, потом еще одна правее первого места. Затем раздался тоскливый вой, словно обладатель был чем-то расстроен. Ему ответили не меньше десятка голосов с разных сторон. Волки окружили поляну, их старый седой вожак наконец-то покинул сумрак леса и уселся на краю света метрах в семи от костра. Изредка всполохи огня озаряли могучую фигуру старого волка. Он был седым, таким же белым, как и Слав, глаза огромные, как две медные тарелки, неотрывно следили за человеком. Иногда он тоскливо выл, глядя на костер, но к огню не торопился.

— Чего тебе надо, серый? — неожиданно для себя спросил Слав.

Волк понимающе оскалился и взвыл.

— Извини, — продолжил Слав разговор, — но на ужин я к тебе вряд ли попаду. Поискал бы ты себе добычу попроще, лося или оленя, я тебе не по зубам.

Волк снова оскалился, словно говоря: «Ты в лесу, а не за крепкой оградой. Огонь рано или поздно погаснет, и мы тебя съедим».

— Не выйдет, — оскалившись не хуже волка, сказал Слав. — Дров мне до утра хватит, а на рассвете вы уйдете обратно к своим норам. Так что, иди себе с миром, найди лося понежнее или самку оленя, а ко мне не лезь.

Волк все скалился, но приближаться не решался. Слав поднялся и лениво потянулся, не выпуская вожака из поля зрения, шагнул к костру и подбросил в огонь еще сучьев, затем подошел к лошади и снял с седла налуч с подаренным Скилом луком и тул со стрелами. Достав оружие, натянул тетиву из шелковой нитки и наложил стрелу.

— Уходи, серый, — сказал Слав, — я не твоя добыча.

Волк неотрывно смотрел на мощное оружие, словно узнавая его. Видать, не один раз в него стреляли стрелой с острым стальным наконечником. Затем протяжно и с тоскою завыл, развернулся и одним прыжком исчез в лесу.

— Вот и хорошо, — сказал Слав ему в след и снял тетиву, вернув лук в налуч, а стрелу в берестяной тул. — Ты все правильно решил, вожак, а то немногие из твоих волков и волчиц дожили бы до утра.

Слав снова достал рыбу и хлеб и сел к костру. Волчий вой раздавался уже на приличном расстоянии и перестал трепать нервы седого парня.

— Можно мне погреться у твоего костра? — раздался за спиной мальчишеский голос.

Слав резко обернулся, на краю круга стоял мальчик лет восьми и жадно смотрел на остатки хлеба и рыбы в руках Слава.

— Ну подойди, — уклончиво и не приглашая, сказал Слав, указывая на костер.

— Можно мне к твоему костру? — снова повторил мальчик.

Слав сделал приглашающий жест, но так и не сказав, что можно.

— Ну пожалуйста, — продолжал канючить пацан.

— Нельзя, — отрезал Слав, понимая, что перед ним самая настоящая нежить, которая не может без приглашения войти в дом или к костру.

— УУУ, — на одной ноте взвыл мальчик.

И из темноты к кругу света шагнули фигуры, их было не меньше десятка, двое мужчин, три женщины, две девушки, парень в ржавой кольчуге, и старуха с единственным зубом.

— Не хочешь пригласить путников к костру? — прошепелявила последняя.

— Никакого желания, — мотнул головой, ответил Слав. — Не хочу я с вами потом ходить и также проситься в дома. С ведьмаками мне не по пути. Идите подобру-поздорову. Та весь, что к югу отсюда, ваша работа?

— Проходили мы через те гостеприимные земли, — ответил парень в ржавой кольчуге. — Вон девушки к нам прибились, да малец этот, — он кивнул на мальчика, который первым вышел к костру.

Девушки скинули с себя сарафаны, пытаясь соблазнить Слава своими обнаженными телами.

— Не выйдет, — сказал Слав. — Идите себе дальше, только совет примите, весь, что поблизости, стороной обходите, а то я вас даже из мира Ящера достану. Хотя вам туда все равно ходу нет, она рвом окружена, а вы не можете через воду переступить, да и ворота там есть, а значит, разрешение спросите, там вас и порубят на куски.

— Жаль, что ты оказался таким умным, — прошамкала старуха и шагнула в темноту.

Следом за ней, одаривая Слава ненавистными взглядами, ушли остальные.

— Ну и ночка выдалась, — сказал сам себе сидящий у костра Слав, — сначала волки, теперь ведьмаки. Кто еще пожалует? До рассвета еще пару часов. Лишь бы вовкулаки подальше держались, а то они не больно огня бояться, да и приглашение им мое, как мертвому припарка.

Через три часа рассвет пронзил тьму и окрасил лес в серые тона. Больше этой ночью к костру так никто и не вышел.

— Надо быстро ехать из этого леса, еще одну такую ночь я не выдержу, — сказал Слав сам себе и, доев рыбу, взлетел в седло.

Свежая, хорошо отдохнувшая лошадка бодро понесла его по лесной дороге, ей самой не терпелось покинуть столь густонаселенный лес. К счастью, еще до полудня деревья стали редеть, и вскоре показалось открытое пространство неубранных полей, разоренная ведьмаками весь была рядом. Она нашлась в десяти минутах скачки от леса — огромное пепелище оставшееся от добротных домов и сараев. Дружинники поступили разумно, огонь уничтожит все и тела и опасность. Мимо пепелища шел караван из десятка крепких телег, впереди на смирной кобыле сидел толстый купец. Поравнявшись с ними, Слав поднял обе руки, показывая, что оружия в них нет. Купец повторил его жест и становился, поджидая путника.

— Куда путь держите, и чего везете? — спросил Слав.

— Дорога наша дологая и ведет в Резань-град, а везем ткани на продажу и руду железа.

— Ну тогда не сочтете за труд передать послание трактирщику Скилу в веси, что в полутора сутках пути от сюда.

— Чего ж не передать? Передам, — добродушно отозвался купец.

— Тогда слушай, — сказал Слав, — пусть тот трактирщик узнает, что в сторону его веси идут ведьмаки. Их с десяток: две девицы, мальчишка, парень в ржавой кольчуге, два лесоруба да старая бабка с одним зубом. Пусть на стороже будет, да своих предупредит.

Купец напрягся.

— Откуда знаешь? — спросил он настороженно.

— Да видел я их часов восемь назад, — ответил Слав. — Вышли на мой костер в лесу, все просились погреться. Да распознал я нежить, так и пришлось им убраться восвояси. И еще, но это уже для тебя, коли ночевать в лесу будете, смотрите осторожней, волков здесь много, большая стая. Огня они боятся, так что не ленитесь, дров побольше заготавливайте. Да оружие далеко не убирайте.

— Спасибо тебе, парень, — отозвался, купец. — Может, есть что у меня, чего тебе надо?

— Ну если только сапоги добрые найдутся по размеру, тогда бы я их у тебя купил.

— Найдутся сапоги, как раз по твоей ноге. Кожа добрая, век не сносишь. А за новости правдивые тебе подешевле отдам — два серебряных, и в расчете.

— По рукам, — осматривая сапоги и отдавая деньги, сказал Слав. — Передай Скилу, что я просил, и привет от Слава. Скажи, что весь эту, — он мотнул головой в сторону пепелища, — именно эти ведьмаки пожрали.

— Ну, прощевай, Слав, — кивнул купец и тронулся вперед, следом за ним неторопливо пополз обоз.

Слав же поскакал от злополучного пепелища подальше. Там, где такое случается, никто больше не строится, и даже близко не останавливаются.

За день встретился лишь разъезд княжьих отроков во главе с наставником — хмурым дедом, который, видать, всю жизнь провел в ратных трудах, а теперь наставлял молодежь. От них Слав узнал, что скоро перекресток: слева по дороге небольшой городок, а прямо — столица княжества — крепость Вал, которой правит могучий и справедливый князь Борей.

— Если в крепость, то скачи с нами, — сказал старый ратник, — тогда успеешь до закрытия ворот. Ну а в Волынск, так городок зовут, тебе точно не поспеть. Даже если коня гнать, то только к утру доберешься.

— Тогда я с вами, — принял решение Слав.

— Ну, с нами, так с нами. Только не отставай, — сказал дед и, развернув доброго, но слегка уставшего коня, поскакал по дороге.

Слав пристроился в хвосте отряда. Его лошадка неторопливо шла вровень с конем последнего отрока. К вечеру, как и обещал старик, показались каменные стены крепости, стоящей в излучине большой реки. И спустя десять минут они влетели в распахнутые и окованные медью ворота, которые с лязгом сомкнулись за спиной Слава.

— Постоялый двор справа по улице, — сказал дед, а затем добавил, — удачи тебе, парень.

— Спасибо, ратник, на добром слове, — отозвался Слав. — Только вряд ли мне пригодится твое пожелание, завтра с утра я, скорее всего, покину крепость. Но все равно спасибо.

Старик как-то странно посмотрел на Слава, словно сомневаясь в том, что ему удастся уехать, но кивнул и повел свой отряд на воинский двор. А Слав погнал подуставшую лошадку в сторону постоялого двора, который, на удивление, был почти пуст. Приняв коня, мальчик лет двенадцати, получив несколько медных монет, заверил его, что накормит и напоит лошадь. А Слав шагнул в большой зал постоялого двора и одновременно трактира.

Зал был пуст: ни купцов, ни княжеских дружинников, крестьяне да пара мастеровых. В углу сидели несколько ремесленников и словно чего-то ждали, на скрип двери они обернулись и посмотрели на вошедшего Слава, потом снова отвернулись. Хозяин, завидев клиента, натянул маску угодливости и поспешил навстречу.

— Чего желаете? — слащавым голосом спросил он.

— Комнату до завтра, — сказал Слав, — и поесть мяса, каши и вина. В общем, сам сообразишь.

— Конечно, конечно, — суетливо отозвался трактирщик, — как вам будет угодно. Надолго к нам?

— Я же сказал — на одну ночь, завтра с утра уеду, — уже сердясь странным вопросам, отрезал Слав.

— Понимаю, — протянул хозяин. — Только вряд ли вы завтра уедете.

— Почему? — насторожился Слав.

— Разве господин не знает, что меньше, чем через час, к крепости подойдут враги.

— Морена вас задери, — выругался Слав. — Неужели старик знал и не сказал? Так вот почему он так скептически отнесся к моему завтрашнему отъезду.

— Какой старик? — спросил трактирщик.

— Да ратник, что с разъездом молодых конников повстречался мне на дороге.

— Значит, почтенный Богдан уже вернулся, и скоро мы узнаем новости, — потер пухлые ладошки трактирщик. — Итак, комната стоит серебряную монету в сутки, еда зависит от того, чего закажите. Итого: пока два серебряных.

— Держи, — положив на стойку две монеты, сказал Слав. — Пусть кто-нибудь покажет мне мою комнату, после чего я спущусь сюда. Еду принесешь вон за тот стол в углу.

— Как будет угодно, — ответил трактирщик, забирая монеты. — Лист, — крикнул он, и через минуту появился паренек, который принимал у Слава коня, — отведи господина в комнату. Если чего попросит, передашь мне. — Затем он повернулся к Славу. — Не желаете умыться с дороги? Можем бадью воды теплой притащить.

Слав глянул на запылившиеся сапоги и грязные руки. Последний раз он мылся в небольшой лесной речке неделю назад, и едва отбился от русалки, что хотела утащить его на глубину.

— Неси бадью, — сказал он хозяину и пошел вслед за Листом к лестнице, ведущей на второй этаж.

Комната оказалось небольшой и чистой, окна закрыты ставнями и забраны слюдой, в углу лавка с тюфяком, накрытая сшитыми овечьими шкурами исполняющих роль одеяла. Бадью принесли два дворовых мужика, поставив ее на пол, дали мочалку и вышли. Лист, не дождавшийся указаний, выскользнул за ними следом. Слав с наслаждением стянул одежду и забрался в здоровую бадью. Вода была, как и обещал трактирщик, теплой и приятной. И стало моментально клонить в сон. Решив, что засыпать в воде, уже слишком, Слав с остервенением тер себя мочалкой, а затем сполоснувшись водой из принесенного мужиками ведра, насухо вытерся, использовав для этого овечьи шкуры, лежащие на лавке. Отряхнув свою одежду, Слав облачился в штаны и рубаху, на всякий случай повесив на пояс ножны с мечом, спустился вниз. В зале стало оживленнее. За его столом было пусто, но, заметив спускающегося по лестнице постояльца, трактирщик сделал знак, и толстая баба, подхватив поднос с едой, поспешила к указанному Славом столу. Опустившись на лавку, Слав оглядел посетителей. Появились еще мастеровые, пришли ремесленники, но больше всего было дружинников, их набилось с полсотни, они сидели и стояли в середине зала, вокруг того самого старичка, что возглавлял отряд молодых отроков, с которыми Слав прибыл в крепость. На секунду их взгляды встретились, после чего старик продолжил рассказ.

— Их много, этих пришельцев с севера. Идут пешими в колонне. Вооружены большими и малыми секирами. Мечей мало, урмане вообще не больно любят мечи. Луков немного, несколько небольших катапульт. Из доспехов в основном кожаные куртки с нашитыми поверх металлическими пластинами. А что действительно неприятно — с ними идут лучники из бодричей, те, что попали под власть германцев лет десять назад. Их сотни две, но стрелки они отменные, белку со ста шагов в глаз бьют. Итого: врагов где-то с две тысячи. Думаю, что к полуночи они будут у наших стен.

— А наших только шесть сотен, — зашушукались ремесленники за соседним со Славом столом. — Да в крепости людей едва на полторы тысячи наберется, считая всех, и баб, и детей, и стариков.

— Не трусь, — сказал ему суровый дружинник, стоящий рядом, — таскай на стены камни и кидай их вниз. Урмане плохо города берут, поскольку сами дики и живут в лесах и фьордах, мне ведун говорил. Да и стены Вала крепкие да высокие, башни с лучниками, место удобное. К тому же я слышал, что из Юрьева должен полк нам на помощь выступить.

Слав меж тем задумался. Скандинавов он видел один раз, когда жгли его родную весь. Один из них, бредивший о какой-то Валгалле, оставил ему на память шрам на лице. Стены крепости действительно высоки, ратники здесь вроде тоже добрые, но отбросить урман от стен не смогут — слишком мало их. А осаду крепость выдержит, они уже давно в курсе о нападении и изготовились — завезли смолу, камни и провизию. Так что, здесь достаточно безопасно. В это время кто-то подсел к нему за стол. Слав поднял глаза и встретился с живыми и подвижными глазами Богдана.

— Извини, путник, что сразу не сказал о том, что на нас враги идут, — заговорил старый ратник. — Просто тогда ты мог заупрямиться и налететь на них, а здесь вроде пока безопасно. Разреши представится — сотник Богдан, заведую воинским двором.

— Зови меня Славом, и я просто путник, еду из ниоткуда в никуда, ищу свою дорогу.

— Хорошо, что ты на меня не сердишься, — улыбнулся всеми своими морщинами и шрамами Богдан. — Я вижу у тебя на поясе меч, владеть умеешь?

— Умею, — немного обидевшись на слова сотника, сказал Слав. — Во всяком случае никто из тех, с кем я скрещивал его, не скажет обратного. Скорее всего, вообще ничего не скажет.

— Это хорошо, — заявил сотник. — Может, пойдешь к нам в дружину? Князь платит щедро, а у нас сейчас каждый меч на щиту. И я, конечно, могу ошибиться, но этот шрам через все лицо у тебя не от меча и не от топора, голову на отрез даю, что секирой урманской тебя приласкали.

— Может, и так, — ответил Слав, вспомнив заваленную трупами улицу родной веси и полудохлого урманена с секирой в руках. — Но в вашу свару я вряд ли полезу. Что мне до князя, который здесь правит? Денег у меня пока достаточно, и очень сильно сомневаюсь, что мой враг окажется по другую сторону ваших стен.

— Как знать, как знать, — сказал Богдан, поднимаясь. — Если надумаешь, приходи на воинский двор.

Постепенно постоялый двор пустел, дружинники ушли с Богданом, мастеровые выпили по кружке дрянного пива и тоже направились к выходу. Слав, доев ужин, пошел к лестнице, ведущей в его комнату, когда в спину его догнал звук гонга — враг подошел к стенам крепости. Народ, который еще оставался в зале, вывалил на улицу. Слав проводил их глазами и поднялся наверх.