Меч грядущего

7

Корт метнулся вперед, чувствуя, как напряглись мышцы ног. Фарр покачал головой.

— Вам до меня не добраться. То, что вы видите перед собой, всего лишь мое изображение. Во плоти — а плоти у меня, как вы знаете, немало — я сейчас нахожусь на одном из верхних этажей. А вы, Корт, заперты в помещении, которое я много лет назад приготовил для себя.

Изображение Фарра выглядело удивительно реальным. Однако, когда Корт, заподозрив обман, ткнул в толстяка рукой, она без малейшего сопротивления прошла сквозь мираж.

— Ну, теперь вы мне верите? — усмехнулся Фарр.— Что ж, раз так, вы делаете успехи.

Корт оглянулся, увидел кушетку и опустился на нее, не сводя взгляда прищуренных глаз с Фарра.

— Значит, я в плену. Вы декканин?

— Декканин? Старый толстяк Фарр, который безвылазно сидит в своем замке, создавая сны? Нет, я уроженец Лиры. Однако по духу я космополит, обитатель множества миров. Правда, ненастоящих.

— Зачем вы привезли меня сюда?

Корт обшаривал взглядом стены, но не обнаружил на гладкой поверхности никаких признаков двери.

— Вы нарушаете мои планы. Похитить вас оказалось нетрудно. Мой авиамобиль стоял на террасе дворца, и никто не заподозрил Фарра в том, что он собирается украсть человека. Я без труда доставил вас сюда, и, поскольку я противник убийства, здесь вы и останетесь.

— И каким же планам я помешал?

Крошечные глазки Фарра хитро заблестели.

— Вы поверили тому, о чем я рассказывал вам на террасе? Мир любой ценой? Нет, Корт, нет! — Толстяк

расправил плечи и, казалось, даже стал выше ростом.— Прежде, в те времена, когда я строил этот замок в угоду своим прихотям, я действительно так думал. Тогда мне хватало снов, ничего больше меня не интересовало. Однако я не мог не заметить тень, которая сгустилась над Лирой, поскольку этот сумрак проник даже в мои миры.

— И что дальше?

— Если война неизбежна, Лира должна быть к ней готова, это я понимаю. Но мне известно кое-что еще. Опасность исходит не от Декки. У меня есть свои надежные источники информации. Враг притаился внутри, и если бы вы, Корт, помогли создать оружие, это было бы ему на руку.

— Кто же этот враг?

— Не важно, ведь оружие не будет создано,— ответил Фарр.

Корт с горечью посмотрел на толстяка.

— Прекрасно. Но когда придут деккане, вам тоже придется несладко.

— Они не придут.

— У них есть оружие.

— Неужели? Что ж, я понимаю, что к войне надо подготовиться заранее, и обещаю, что как только Декка и впрямь задумает нападение, я пробужу вас от сна и вы создадите свое оружие. Тогда оно и в самом деле будет необходимо, и предатель, который жаждет лишь власти и побед, не сможет использовать его исключительно в собственных интересах. Вот почему, Корт, я привез вас сюда. Вы в потайной камере, в глубоком подземелье моего замка, и ключ есть только у меня. Вы не будете нуждаться ни в пище, ни в воде, потому что свет, который вы видите, содержит в себе энергию. Вы проведете в этой темнице долгие годы, состаритесь и, в конце концов, умрете. Однако вы не будете чувствовать себя несчастным, поскольку сможете жить в мирах, несравненно более прекрасных, чем Земля.

В горле у Корта пересохло.

— По-моему, Фарр, вы сошли с ума.

Толстяк захихикал.

— А вы взгляните на это с другой стороны. Возможно, миры безумца куда интересней и содержательней, чем тот, который от него не зависит. Вам выпадет редкий шанс стать творцом, Корт.

— Может быть.

— Вам не удастся избежать своей участи, даже не мечтайте. Энергия вашего разума будет создавать картины… живые картины. Картины, где вы будете жить. Вы забудете Лиру, Трон и прочие глупости — все это перестанет иметь для вас значение — и будете счастливы.

— Я…

— До меня вам не добраться. Я оказываю вам огромную услугу, позволяя стать создателем чудесных снов и самому погрузиться в них. Ни один человек еще не удостаивался такой чести. А теперь прощайте.— Тучная фигура стала таять в воздухе, но маленькие глазки продолжали с любопытством взирать на Корта.— Ах, еще кое-что напоследок. Ложитесь на кушетку. Она мягче пола.

Корт выругался, однако Фарр уже исчез, остались лишь голые стены, отражающие искрящийся свет. Свет, который, по словам толстяка, заменит пленнику и пищу, и воду.

Черт побери!

С искаженным от бешенства лицом Корт вскочил на ноги. С каким удовольствием он сомкнул бы сейчас пальцы на толстой шее Фарра!

Он перевел дыхание и попытался успокоиться. Ему хотелось биться головой о стену, но этим делу не поможешь. Тогда Корт начал ощупывать стены, тщательно, фут за футом, надеясь найти хоть какой-то намек на выход. Но нет, дверь была замаскирована надежно.

И тут он почувствовал, что засыпает.

Им овладела паника. Он яростно тряс головой и таращил глаза, борясь со сном, который, казалось, дождем лился с потолка вместе с золотисто-песочным светом. Корт начал ходить из угла в угол. Ноги норовили ступать в такт какому-то ритму.

Туда и обратно, туда и обратно. Пока удается не спать…

И вдруг оказалось, что он сидит на кушетке, привалившись спиной к стене!

Корт вскочил, но теперь ноги вовсе не держали его. Он уже по бедра погрузился в теплый золотистый песок, который медленно заполнял комнату и в конце концов заставил его снова опуститься на кушетку. Корт до крови прикусил губу, но боль мгновенно перетекла в ощущение острого удовольствия…

Он безвольно лег.

Он больше не чувствовал под собой твердой кушетки. Падающий сверху песок постепенно засыпал его с головой. Корт летел вниз, сквозь сияние теплого света. Из песка начали складываться узоры… папоротник… пальмы… застывшие кристаллы…

Он стоял в стеклянном лесу.

Воздух был прозрачен, как на картине Руссо[2], и, в точности как у Руссо, вокруг возвышались живые растения. Они выглядели узорчатыми, точно папоротник, и прозрачными, словно хрусталь.

Корт прикоснулся к мерцающему листу, и тот завибрировал. И запел.

Пиццикато хрустального звона… Шепот и шелест стеклянного леса… Звуки, невесомые, как лучи света, пели на тысячи ладов, ветви грациозно покачивались, вспыхивая на солнце. Музыка отзывалась трепетом в теле Корта. Он стал частью сверкающих джунглей, их песня была его песней…

Что-то теплое ласково коснулось ноги. Он посмотрел вниз. Непонятно откуда прихлынуло голубое озеро и, точно слезы Ниобеи[3], стало подниматься все выше и выше. Корт вспомнил. Синее море! Синее море, которое укачивало его на всем долгом пути сквозь время!

Однажды он уже боролся за то, чтобы вырваться из-под гипнотической власти лазурных глубин, и сейчас это прикосновение наполнило его гневом и ужасом. Сине-зеленая безмятежность, когда-то сулившая мир и покой, теперь означала для Корта забвение смерти.

Он ринулся вперед, сокрушая хрустальный лес.

Прозрачная страна чудес оказалась хрупкой. Причудливые ветки легко ломались, когда Корт продирался сквозь них. В хрустальном пении послышался диссонанс, звенящий крик протеста. Песок под ногами скрипел и похрустывал. Все закружилось в ослепительном водовороте, сжалось до размеров далекой световой туманности. Звук усилился, перешел в рев, и…

Все исчезло.

Вокруг была безбрежная серая пустота. Потом, откуда ни возьмись, в ней явилось что-то громоздкое, асимметричное, странно угловатое, ярко-желтое.

Оно росло.

Оно стало величиной с башню. Оно выбрасывало бледно-коричневые протуберанцы, огромные грибовидные отростки. От основания «башни» к ногам Корта, словно ковер, протянулась янтарного цвета дорожка.

Пятна света с невероятной скоростью превращались в ядовито-оранжевые сферы с бледно-серыми пятнами. Они кружились в чудовищном танце, отступали, надвигались снова, улетали вдаль и возвращались.

Вокруг, словно деревья, росли кубы и многогранники.

Янтарная дорожка заскользила к «башне», унося Корта в самый центр дьявольской свистопляски.

Громоздившиеся вокруг абстрактные фигуры падали, разбивались и исчезали. Какая-то алая чаша наверху устремилась вниз, издавая оглушительный вой,— казалось, рушится само небо.

Мир, который сам порождает себя и сам себя воплощает…

В какой-то глубоко запрятанной и потому нетронутой части разума Корта сложилась мысль: «Это видения, извлеченные из моего подсознания. Дьявольский механизм Фарра делает так, что для меня они становятся реальностью».

Этот мир был пугающе настоящим, и страшнее всего было приятное возбуждение, поднимающееся внутри Корта. В геометрическом танце он уловил определенный смысл, начал ощущать, что кроется за символами абстрактного кубизма, живыми и звучащими. Желтые кольца складывались в спираль и поднимались ввысь, издавая пронзительно-высокий звук, их визг сливался с глубоким басом бесформенного фиолетового пятна, которое извивалось и корчилось, точно амеба.

Корт чувствовал, что постепенно становится частью этой неистовой пляски форм и цвета, дышит ей в такт.

Желтое с пронзительным визгом превращалось в красное… красное с пением в оранжевое… оранжевое с журчанием в зеленое. Гудящий хор изумрудного треугольника перерастал в синее...

Синее сворачивалось кольцами и вздымалось, маня, увлекая в бездну безвременья…

В синее море вечности!

Корт бросился с кулаками на «башню», на чудовищные, угловатые фигуры вокруг и увидел, как они рушатся под его ударами, проваливаются во тьму, которая постепенно растекается, пожирая краски и звуки.

Он стоял один в темноте.

Мрак был почти полный. Корт скорее чувствовал, чем видел скользящие сквозь него тени, еле различимый намек на форму…

И вспыхнул свет.

Буйная растительность джунглей окружала его со всех сторон. Целая цепочка солнц, словно ожерелье, тянулась по небу, такому бездонному, какого никогда не бывает на Земле. Своей яркостью и пестротой джунгли тоже превосходили земные.

Слишком разноцветные, чересчур пышные, они как будто стремились произвести впечатление. В сочной зелени огромных листьев извивались вены, по которым текла алая кровь растений. Фантастически яркие цветы достойны были украшать сады Соломона. Никакой художник не нашел бы красок, чтобы изобразить их, но они не были нарисованы. Чаши сияющего серебра проливали жидкое золото, которое пенилось на плодородной почве. Из семени, брошенного здесь, могло вырасти только чудо.

В тени деревьев — в глубокой, бархатистой тени — мелькали желто-черные тела тигров. Их глаза следили за Кортом. С текучей плавностью хищные тела скользили среди сверкающего, поразительного буйства джунглей.

Мир, который сам себя порождает… Самозарождающийся мир…

На этот раз Корт вовремя заметил голубую воду и отпрянул в сторону. Блестящий, точно полированный, цветок опустил свою чашу, проливая на человека пламенный нектар. Над Кортом склонились женские фигуры, с белой как снег кожей. У одной из них были рыжевато-золотистые волосы и потрясающе красивое лицо. Ирелла!

Тигры растаяли, точно миражи… Впрочем, они ведь миражами и были. Однако один тигр не исчез — оказалось, Корт сидит на его спине. Корт почувствовал, как плавно сократились мышцы на боках зверя, когда тигр на мгновение присел и бросился вперед.

Холодный ветер высушил пот на щеках. Вцепившись одной рукой в покрытый мехом загривок хищника, другой Корт прикрывал глаза от пламени, внезапно вспыхнувшего впереди.

Он несся сквозь огонь. Его тигр оглушительно рычал от возбуждения удивительно звучным и чистым басом, и Корт, вовлеченный в эту мистерию звериной мощи и бешеной скачки, закричал тоже.

Они мчались и мчались… пока впереди не показалась морская синь.

Корт спрыгнул со спины тигра, поток встречного ветра тут же стих. Не осталось ничего, только серая пустота вокруг.

Эту серость медленно пересекала причудливо изогнутая прерывистая линия.

Навстречу ей поползла вторая, тонкая, черная.

Потом появилось еще несколько.

Вокруг не было ничего, кроме серой пустоты и разбросанных по ней линий, в которых Корт не видел ни никакого смысла.

Может, это и есть чистая сущность изобразительного искусства? Несколько линий, символизирующих ритм и узор… Узор, который художник может искать всю свою жизнь, но так никогда и не найти.

Корт долго стоял, глядя на причудливо сплетающиеся линии.

И к нему снова начало подступать синее море.

В следующем видении не было ни света, ни звука — вообще ничего сравнимого с тем, что способны воспринимать человеческие органы чувств. Это был едва ли не самый странный мир изо всех, и, однако, Корт оставался там дольше, чем где бы то ни было. Он видел этот мир с помощью какого-то загадочного внутреннего взора, и упоение стремительного движения сквозь пространство и время заставило его надолго задержаться.

Потом были новые видения.

Свободный разум, воплощающий собственный замысел…

Безгранично свободный, не связанный путами плоти, Корт наконец ощутил среди ошеломляющего разнообразия миров что-то… живое. Оно пыталось ускользнуть, но он не отставал.

Он больше не был человеком в полной мере, и все же узы, привязывающие его к той Земле, которую он знал когда-то, все еще оставались сильны. Гипнотические оковы, которые навсегда сковали бы любого лиранца, были не вполне властны над Кортом. Ведь он не принадлежал к этой расе, что на протяжении всей своей истории боролась за выживание. И возможно, часть его разума была неподвластна чарам. Та часть, которую до сих пор не отпустило синее море…

И здесь, в этом невероятном мире чистого пространства-времени, за пределами реальности, Корт почувствовал чужую жизнь и бросился за ней в погоню.

Он узнал ее.

Это был… Фарр.

Немыслимая встреча, встреча двух разумов! Однако Корту важно было лишь, что некая часть Фарра здесь, в пределах досягаемости, и он метнулся к ней…

Метнулся — и поймал. Схватил — и подчинил своей воле.

Фарр отчаянно сопротивлялся, но Корт был сильнее. Наконец он почувствовал, что враг покорился. Корт сражался за то, чтобы вырваться из непостижимого космоса вокруг, чтобы вернуться к теплу и знакомым вещам — он не сомневался, что его родной, знакомый мир не исчез, что он существует. В такой битве проиграть было нельзя. Не в этот раз.

Скорее! Надо бежать!

Вращаясь в водовороте пространства и времени, Корт уходил все ниже и ниже, все быстрее и быстрее, сжимаясь из безмерности вселенского разума во что-то маленькое, ограниченное, знакомое…

И в конце концов упал в помещение с голыми стенами, тесную комнату, где лежала на кушетке маленькая фигурка, заключенная в темницу жалких пяти чувств. Упал, оставив позади невиданное великолепие, которого он никогда не знал прежде и никогда не узнает вновь.

Этан Корт пробудился.