Маятник Смерти. «Оборотни» Спецназа

Глава 2

Пожалуй, пора нам познакомиться поближе. В конце концов, это просто невежливо с моей стороны – держать уважаемого читателя в неведении относительно своей скромной персоны, оказавшейся в центре таких, в прямом смысле слова, кровавых пертурбаций!..

Итак, то, что я майор военной разведки, вы уже поняли. Правда, я не отношусь к интеллектуальной элите этой более чем знаменитой организации. Я тот, кого называют «псом войны», командир особого диверсионного отряда СпН ГРУ. И, поверьте, это отнюдь не обидное определение! Подобное звание еще надо заслужить.

По крайней мере, я был майором армейского спецназа до сегодняшней ночи, поскольку сейчас я – объявленный во всероссийский розыск чрезвычайно опасный преступник. Убийца, причем вооруженный. Очень неприятное, скажу вам, ощущение. Впрочем, ладно, не о том речь.

Зовут меня Юрий Кондратский, мне 32 года, у меня нет ни жены, ни детей (к счастью, как оказалось), зато имеются три боевые награды и несколько, тоже боевых, ранений. Кстати, в армейской разведке я оказался не случайно, а в какой-то мере благодаря собственному деду, о котором и хочу вам рассказать. А дед мой в памятные старшему поколению годы служил в той организации, что, хотя и сменила уже множество названий и аббревиатур, навечно врезалась в их память четырьмя могущественными буквами «НКВД»…

Вообще, наши с дедом отношения не всегда были безоблачными. В детстве он был для меня кумиром, предметом обожания и детского восхищения. Особенно когда, пребывая в хорошем настроении или легком подпитии, брал меня к себе в кабинет и, достав из встроенного в стену сейфа привезенный с войны «вальтер», обучал меня обращаться с оружием. До сих пор помню этот чарующий семилетнего пацана запах оружейного масла и слышу сочное клацанье смазанного затвора. А ведь чего-чего, а оружия с тех пор через мои руки прошло ой как много.

Но, как сказано в одной мудрой Книге, «не сотвори себе кумира». Грянули перестроечные годы, и бурный мутный поток с непонятным названием «гласность» накрыл меня и моих сверстников с головой. Естественно, подростковый максимализм, а я в те годы как раз заканчивал школу, сыграл свою роль. В итоге – большой семейный скандал, с распитием «Корвалола» мамой и водки – папой с дедом, поношением тогдашнего генсека-ренегата и заявлениями о моей исторической недальновидности, никчемности и поверхностности…

Потом все как-то утряслось-улеглось, с дедом мы более-менее помирились, а вскоре меня и вовсе призвали в армию, где я оказался в разведроте. Спустя несколько лет я уже служил в спецназе Главного разведуправления тогда еще Советской армии, точнее, проходил подготовку как будущий диверсант. Рассказывать о своей службе я не стану. Тема это, конечно, очень интересная, но не имеющая к нашей истории совершенно никакого отношения. А вот про деда я еще немного расскажу. Несмотря на категорическое неприятие потрясших страну перемен и горечь от осознания гибели великой Империи, дед благополучно дожил до середины девяностых, пережив бабушку, милейшую, тихую и безропотную женщину, почти на десять лет. Отношения между нами все эти годы были уже абсолютно нормальными, дед всегда уважал мой жизненный выбор и, как мне кажется, даже гордился внуком. Хотя, вполне в своем духе, открыто этого ни разу и не высказал. Да и я давно уже сбросил розовые очки и расставил свои жизненные и исторические приоритеты, глядя на произошедшее с моей Родиной совсем другими глазами, более уже не зашоренными скандальными «открытиями» многочисленных «новых историков» и восторженных демократических журналистов…

Умер он тихо, оставив мне по завещанию ту самую квартиру, в которой мы с вами побывали в начале моего рассказа, и… свой старый сейф, ключи от которого канули в Вечность вместе с ним. Переехав в добротную дедовскую «сталинку», я, честно сказать, про этот злополучный сейф просто позабыл. Не до того было. Сам волнительный момент переезда, пьянка-новоселье с боевыми друзьями, ремонт, служебные заботы…

Вспомнил я о нем только месяца через два, сидя с сигаретой и бутылочкой пива на балконе и размышляя о прелестях собственной жилплощади, да еще и во время заслуженного отпуска, да еще и будучи холостяком. Я человек, в принципе, на подъем легкий, потому встал и пошел в бывший дедовский кабинет. Сдвинул в сторону знакомую репродукцию на стене и уставился на запертую металлическую дверцу.

Следующие полчаса я искал ключи, которые, как помнилось с детства, дед всегда хранил в верхнем ящике допотопного письменного стола, покрытого истершимся от времени зеленым сукном. Местонахождение ключей, конечно, было большим секретом, но разведчик, видимо, жил во мне еще с младых ногтей, и где хранится доступ к заветному «вальтеру» я вычислил еще лет в двенадцать. Правда, сам я сейф так ни разу и не открыл, боясь вызвать дедов гнев.

Пошуровав в ящиках и убедившись в наличии отсутствия искомого предмета, я задумался о целесообразности продолжения дальнейших попыток вскрыть сейф. О том, что там лежит старый пистолет, две коробки патронов, дедовы награды и какие-то старые документы, я и так знал. А развивать на ночь глядя бурную деятельность в духе бывалого медвежатника мне как-то не сильно хотелось.

Подумав еще с две сигареты, я вытащил кое-какие специфические инструменты и принялся за работу. Благо умение вскрывать замки разных систем входило в курс обязательной подготовки диверсанта. В принципе, проще было бы расстрелять замок из пистолета с «пэбэбээсом» – на тот момент у меня уже был подобный в, так сказать, частном пользовании – соседи бы все равно ничего не услышали, но делать этого мне почему-то не хотелось. Вот я и занялся дурной работой…

Примерно через час, морально уже полностью созрев для стрельбы по этому исчадию мира замков и запоров, я услышал долгожданный щелчок. С удивлением обнаружив, что уже почти половина второго ночи, я, тем не менее, не пошел спать, а занялся изучением содержимого побежденного сейфа. На свет электрической лампы появился знакомый «вальтер» Р38, запасная обойма и две упаковки родных, произведенных еще в начале сороковых патронов. Коробочки с дедовыми наградами, перетянутая резинкой пачка каких-то старых документов: орденских книжек, истертых по углам сберкнижек, серый, сталинского образца паспорт и… второй комплект ключей к сейфу (ну, дедуля, ну, шутник!).

А вот то, что я обнаружил затем, было куда более интересным и неожиданным. Во-первых, замшевый мешочек-кисет, наполненный десятком высших нацистских военных наград. Там же обнаружилась золотая заколка для галстука в форме орла («уж не с мундира ли Самого?» – в шутку подумал я) и несколько партийных значков национал-социалистической партии, принадлежавших, судя по двухзначным серийным номерам, каким-то весьма немаленьким чинам фашистской партии. Честно говоря, в этот момент прошлая мысль уже не показалась мне шуткой – вот только откуда они у моего деда? Или я все-таки слишком многого о нем не знаю? Во-вторых – ничего себе «во-вторых»! – на свет появилась небольшая металлическая шкатулка, закрытая на крохотный встроенный замочек, возиться с которым я, снедаемый любопытством, не стал, просто грубо сломал отверткой. И замер пораженный. Внутри было золото, три небольших, граммов по двести, фабричных слитка с аккуратно проштампованным нацистским орлом и пробой на каждом. И толстенькая пачка вполне современных стодолларовых купюр, перетянутая совершенно неуместной здесь резинкой, вырезанной из старой велосипедной камеры.

И еще было заткнутое под эту самую резинку письмо с моим именем, написанное любимой дедом перьевой чернильной ручкой на нескольких листах бумаги.

Едва сдерживаясь, я вытянул сложенные в несколько раз листки и начал читать, попутно отметив, что написано оно действительно знакомым с детства дедовым почерком:

«Здравствуй, внучо́к (именно так, с жирной загогулиной ударения над буквой «о» – дед всегда меня так называл)! Раз ты читаешь это письмецо, значит, меня уже нет. Сильно ругался, не найдя ключей от сейфа? Но ведь открыл же? Вот и ладно. Ты всегда был смышленым, внучок, потому я в тебе и не сомневался!

Знаешь, мы с тобой не сильно ладили в последние годы, однако ты молодец, про деда все-таки не забывал, да и профессию себе выбрал правильную, мужскую. Родину всегда защищать надо, даже если она в руках таких… (окончание фразы было старательно замарано). Ну, да не о том речь.

Не такой уж я правильный, внучок, каким ты меня представляешь – сам убедился, я думаю. Хотя прошлое все это, забытое давно… Война – она сам знаешь, какая штука, не маленький, чай. О другом рассказать хочу. Тайна у меня есть, от всех тайна – даже от тех, кому я всю жизнь преданно служил.

Объяснять я тебе ничего не буду, поскольку сам ничего не понимаю. Может быть, ты поймешь. Но описать, что со мной произошло, опишу, как сумею. А поскольку я не мастак бумагу попусту марать, ты уж извиняй меня, внучок, за косноязычие.

Речь в моем рассказе пойдет о том самом знаменитом «Вервольфе», бункере Гитлера под Винницей. Был я там дважды. В первый раз в марте сорок четвертого, в составе секретной опергруппы НКВД под руководством полковника Рогатнева, как раз после того, как немцев оттуда выбили. Наружные-то сооружения фрицы при отступлении взорвали, а сам бункер не успели, вот его-то нам и поручили обследовать, причем приказ из самой Москвы пришел.

Ну, выехали мы под Винницу, обследовали все. Бункер как бункер, один подземный уровень, несколько десятков жилых и служебных помещений, свой аэродром, летний бассейн на поверхности, но в целом – ничего необычного.

Необычное потом началось, когда мы в нашу Ставку обо всем доложили, а нам в ответ от Самого шифрограмма: «Ошибаетесь, мол, продолжайте обследование объекта, любой ценой доберитесь до нижних уровней». И больше никаких объяснений – у Него свои источники информации были, как ты понимаешь. А через пару дней фрицы контрнаступление предприняли, специально, чтобы бункер отбить. Взрывчатки привезли немерено – вагона два, да и взорвали все. Мы потом, когда немцев выбили, вернулись, конечно, да только внутрь проникнуть уже невозможно было. Взрыв такой силы был, что железобетонные крыши капониров метров на пятьдесят пораскидало, а в каждом – тонн по двадцать! Ну а бункер сам, судя по всему, водой залило…

Только, опять же, не о том речь – удалось нам одного немца интересного задержать, как выяснилось, командира особой диверсионной группы, которая как раз ликвидацией бункера занималась (все их контрнаступление только для прикрытия этой группы и было предпринято). Поначалу он молчал, конечно, но на второй день мы его все же разговорили – он, понятно, матерый диверсантище был, но и у нас свои методы имелись. И показал он, внучок, именно то, чего от нас товарищ Сталин ждал: да, мол, было там СЕМЬ подземных уровней, и что это вообще не столько Ставка гитлеровская была, сколько сильно секретная лаборатория. Правда, чем именно она занималась, он не знал, сказал только, что с лабораторией этой фюрер большие надежды на победу связывал: не то секретное оружие тут разрабатывали, не то и вовсе что-то совсем уж непонятное творили…

И вот что я тебе еще скажу – личное мое наблюдение, – фриц этот сильно не в себе был, вроде как в шоке, и, что интересно, не из-за допроса совсем, не из-за тех методов дознания, что к нему наши ребята применяли! А оттого, внучок, что НЕ НАШЕЛ он тех самых семи этажей, что ему взорвать приказано было! Не ожидал он, уж ты мне поверь, бункер в том виде увидеть, в каком мы его увидели. Совсем не ожидал. Вот такие дела…

Немца этого мы в Москву отправили – за ним сам Лаврентий Палыч, который был тогда, как ты, надеюсь, знаешь, наркомом НКВД (вот в этом весь дед: сколько лет прошло, а ведь помнил нашу с ним ссору, даже подколол меня напоследок!), лично прилетел – и что с немцем дальше стало, я, сам понимаешь, не знаю. Работы все срочно свернули, охрану поставили и даже восстановили минные поля вокруг, а с нас подписки о неразглашении взяли. Меня отозвали в Москву, и я думал: все, участие мое в этом деле закончилось, ан нет! Осенью этого же года я вновь отправился под Винницу, теперь войдя в состав новой исследовательской группы, которой официально руководил тогдашний военный комендант Винницы Исай Беккер. На самом деле все исследования, конечно же, проводились моим ведомством, хотя и из твоей, внучок, «организации» людей там тоже хватало.

Вот тут-то все и началось! Прибыли мы на место – а, кроме меня, из состава прошлой опергруппы никого больше не было, саперы нам проход в минных полях организовали – смотрю: что-то не то. Вроде все, как тогда, весной, – а вроде бы и нет. Такое ощущение, что бетонные глыбы, взрывом по территории раскиданные, кто-то на другие места передвинул, а в них, как я уже говорил, десятки тонн в каждой! И вообще, другое все какое-то; совсем чуть-чуть, но ДРУГОЕ. Даже и объяснить не могу, что это значит, просто другое. Но я человек военный был, да еще и в таком месте служил, где лишних вопросов задавать не принято и сомнения всяческие категорически не приветствовались. Промолчал, одним словом…

Расчистили мы бульдозерами вход, бронированную дверь с трудом, но открыли (а ведь немцы вроде бы все здесь взорвали – как дверь-то могла уцелеть?!), спустились, а внизу все целехонькое, разве что стены первого уровня кое-где трещинами от взрыва пошли!

Это я не заговариваюсь, внучок, именно «первого уровня», потому что было их там ровно семь. Да и вообще, другой это бункер был, не тот, в котором я в прошлый раз побывал… Правда, мы ниже четвертого спуститься не смогли – там такие двери с кодовыми замками стояли, что их только взорвать можно было. Но апартаменты Гитлера все-таки обнаружили, даже кое-что из личных вещей с собой забрали. Кстати, те фашистские побрякушки, что ты в сейфе нашел, я именно оттуда прихватил. А на нижние ярусы можно было только через шахты остановленных лифтов, которых там несколько было, пробраться – у нас поначалу необходимого снаряжения не было, а потом… Потом, внучок, из Москвы приказ пришел: самостоятельное исследование «объекта» прекратить, дождаться прибытия специальной бригады ученых и сдать им его с рук на руки. Ну а на мой счет отдельный приказ пришел – остаться, организовать охрану, на территорию никого не впускать и не выпускать.

Что они там делали, нашли ли, что искали, и смогли ли на нижние уровни пролезть, я так до сих пор не знаю. Я там как раз и был поставлен, чтоб утечки информации не происходило да лишние разговоры не велись. Хотя слухи-то, конечно, все одно ходили – вроде как и не смогли они в самый низ спуститься, да и вообще столько всего странного происходить стало, что их обратно чуть ли не сумасшедшими отправили…

А еще через неделю – новый приказ. Все работы свернуть, бункер законсервировать, входы снова завалить и замаскировать, вроде тут никто ничего после взрыва и не трогал. Да еще и, не поверишь, снова к нам лично товарищ Берия прилетел, осмотрел все, да с учеными и всей собранной документацией назад в столицу отбыл. А я остался следы, так сказать, заметать. Вот тут-то все и произошло…

В тот день мои ребята как раз консервацию закончили, а я, сам понимаешь, все время рядом с ними под землей находился, контролировал. А место это – я не только сам бункер имею в виду – не зря, видно, у местных дурной славой пользовалось, проклятым считалось. Были у меня и такие сведения: мы ж, как ты понимаешь, в окрестных селах тоже побывали, сведения, какие смогли, подсобрали. Они сюда даже по грибы не ходили, нечистой силы боялись. Да и сам я кое-что прочувствовать успел: например, когда в бункер спускался, часы начинали то отставать, то, наоборот, вперед уходить. И вообще, давило оно на меня как-то, место это; так давило, что я, скажу тебе по секрету, старался лишний раз вниз вообще не соваться. Голова болеть начинала, подташнивало, мысли какие-то непотребные приходили – неприятные, внучок, ощущения. Но куда денешься? За консервацию объекта я ж отвечал, не кто-то.

Вот и пришлось почти весь день под землей просидеть – еле выдержал. А как закончилось все, решил я по лесу пройтись. Я всегда после этих подземелий прогулку себе устраивал, воздухом дышал, курил да чувства свои в порядок приводил. Поделиться-то не с кем было, одно лишнее слово – и все, отслужился Толик Кондратский. Могли б, пожалуй, и под трибунал отправить «за подрыв боевого духа среди подчиненных» – и все такое прочее.

Вот иду я, значит, по территории, у меня для этих прогулок свой маршрут был проложен, так, чтобы на мины случайно не зайти, трофейной сигареткой дымлю да с мыслями пытаюсь собраться. Темнеет потихоньку, сумерки уже – осень все-таки. Вдруг слышу: впереди, на полянке, металлом кто-то лязгнул. Раз, другой…

Ну, я пистолет из кобуры вытащил да потихоньку вперед пошел. За кустиком схоронился и жду, наблюдаю. Я эту полянку хорошо знал: там пригорочек небольшой был с валуном, в землю вросшим, я на нем во время своих прогулок обычно вторую сигарету выкуривал. И вдруг вижу, как валун этот с места сдвинулся и в сторону отъехал! У меня аж мурашки по коже – ну, думаю, не то я окончательно мозгами двинулся, не то и вправду нечистая сила шалит! Ан нет: валун-то, оказывается, непростой был, под ним дверь металлическая пряталась. Если не знать, ни за что не догадаешься!

Открылась она, в сторону отъехала, и из проема человек спиной вперед вылезать стал. В камуфляже пятнистом, какие эсэсовские солдаты носили, с автоматом да небольшим плоским чемоданчиком в руках. Я, понятно, ждать, пока он, диверсант этот, полностью вылезет, не стал. Подскочил, пистолет ему в затылок нацелил да ору по-немецки: «вылезай, мол, бросай автомат да ложись на землю, только без глупостей – я с такого расстояния, мол, не промахнусь».

Вылез он, на землю дисциплинированно плюхнулся, правда, чемоданчик из руки так и не выпустил. Лежит молча, ждет, видно, когда я подойду. Только я ж не такой дурак, чтоб с диверсантом из СС в рукопашной сходиться: подбежал да и врезал ему рукояткой по затылку. Вырубил, в общем. И пока он без чувств валялся, я его аккуратненько его же ремнем повязал. Потом водой из фляжки лицо сбрызнул, смотрю – очухался фриц. Подергался, конечно, немножко, пока не понял, что освободиться не получится, да и успокоился. Ну, я его, понятное дело, спрашиваю: «кто, мол, откуда, с каким заданием сюда?». Думал, честно говоря, что он молчать будет. А фриц вдруг разговорчивым оказался, сам ко мне обратился, да еще и с предложением, вот ведь какой наглец. Он, мол, здесь с особым заданием в составе спецгруппы, с самолета пару дней назад на парашютах сброшенной, а задание его в том, чтоб на нижние ярусы пробраться да важные документы вот в этом самом чемоданчике вывезти. И ведь вижу: не врет! Я про этих диверсантов уже слышал, приходила нам информация. Только не повезло им – то ли пилот ошибся, то ли еще что, но десантировались они в стороне от заданного района и напоролись на наши тыловые части. Бой, говорят, серьезный был – наши почти всех их положили, в плен никто не сдался. Но и наших полегло немало. Так-то вот.

А немец дальше продолжает: «я, мол, знаю, что ваши так вниз и не смогли проникнуть, потому как про запасные выходы не знали, а у меня, мол, и схема есть, и ключ. Потому он мне сделку и предлагает: я его отпускаю, а документы, план расположения запасного входа да секретный ключ себе беру. Войне, мол, все равно капут, а потому у него особого желания за своего фюрера погибать нету». И на чемоданчик свой указывает – сам, мол, посмотри. Открыл я его и вижу – не соврал фриц. Внутри папки какие-то, все с грифом «совершенно секретно» да с личной резолюцией Гитлера – серьезные, видать, документики! А фриц опять за свое: «отпускай, мол, меня, а своим скажешь, сбежал; а тебе за такую информацию все на свете простят».

Тут бы мне, конечно, возмутиться: офицеру государственной безопасности какой-то паршивый диверсантишка сделку предлагает! Да только чувствую, что не могу, что наплевать мне на этого немца с большой горы. Главное – вот оно, то, что лично товарищ Сталин с товарищем Берией ищут; то, ради чего я здесь столько времени безвылазно сижу да с ума потихоньку схожу.

И знаешь, внучок, что я дальше сделал? Догадываешься, наверное… Ну да, отпустил я его… Сначала, конечно, потребовал показать, как вход в бункер открывается, и ключ у него забрал, а потом, не поверишь, отпустил. А ведь за такое уже не просто трибунал – высшая мера светила! Что со мной тогда происходило, не могу тебе объяснить: я вроде и контролировал свои поступки, а вроде за меня кто-то решал, что и как сделать нужно. Забрал я документы, ноги немцу развязал: «беги, говорю, пока не передумал! Глупость какую-нибудь сделаешь – пристрелю, имей в виду». А он только усмехнулся криво да и исчез в темноте, вроде его и не было. Меня, честно говоря, аж страх пронял – немец-то куда большим профессионалом оказался, чем я думал! Похоже, ему меня завалить даже и со связанными руками раз плюнуть было. Только вот не стал он этого делать, да и не собирался, как я понимаю. И не столько он от меня этими документами откупился, сколько избавился от них, как от тяжкого груза!

Так ведь и это еще не все, внучок. Я пока назад возвращался, столько всего передумал. И знаешь, что понял? Что НЕ СМОГУ эти документы, будь они трижды неладны, никому отдать. И рассказать о них никому не смогу. Потому как мной словно кто-то управлять продолжал: разумом понимаю, что должен поскорей рапорт оформить, документы переписать да опечатать, а в голове не то что голос какой-то, а твердая уверенность: «не надо так делать». Словно приказывал мне кто-то – «спрячь все и молчи, не пришел еще срок». И ведь понимал, чем рискую – не одного себя подставляю, всю семью, всех вас на поколение вперед! – а сделать ничего не мог. И бороться с самим собой не мог, потому как твердо знал, что сделаю именно так, как требуется. Что это было, кто мной управлял, так я и не понял. Да и не хотел особо понять, честно говоря… Но то, что это с бункером тем проклятым связано, точно. Не знаю, каким образом, но уж поверь мне, внучок!

Вот с тех пор, в аккурат с сорок четвертого, я их и прятал. А теперь вот тебе передаю. Решай сам, что с ними делать. Дело это все давнее, позабытое. Хотя после войны, насколько я знаю, еще не раз тот бункер обследовать пытались, пару раз даже ко мне обращались как к непосредственному участнику событий, стало быть. Последний раз не то в восемьдесят девятом, не то в девяностом году этим Московский геологоразведочный институт занимался, программа «Гермес» – может, слышал? Ее вроде ваше ведомство курировало. Со спутника якобы снимки какие-то делали. Но чем все закончилось, я не знаю – засекречено все было да в архив, как водится, сдано.

Ну а насчет самих документов? У сейфа моего задняя стенка снимается, надо только полки убрать и ее вытянуть. Там все и спрятано – вроде и на виду, да кто догадается? И ключ тот, и схема, как вход найти. Ключ, к слову, это просто такая пластинка железная со штырьками с обеих сторон. Его нужно вставить, куда положено, да надавить до щелчка. А дальше механизм замка сам все сделает, если, конечно, он за столько лет не заржавел да не испортился окончательно. Только вот документы с немецкого тебе самому переводить придется – я, веришь ли, за столько лет так и не смог себя заставить к ним прикоснуться. Вроде табу на них или проклятье какое лежит. Может, ты сможешь… Только ты уж будь там поосторожнее, больно секретным все это было. Времена сейчас, конечно, другие, но кто знает?..

Вот такие, внучок, дела. Все, что хотел сказать, сказал, до остального сам доходи – я и в молодые-то годы ничего из того, что в бункере этом да в окрестностях его происходило, не понимал, а сейчас и подавно…

Прощай, одним словом, не поминай деда злом…

Крепко тебя обнимаю.

Дед…»

Окончив читать, я несколько минут сидел без движения, переваривая полученную информацию. Так вот он какой оказался, дед-то мой! Кто бы мог подумать. Да уж, за подобное и в мои годы могли не то что под трибунал – под «вышак» отправить! А уж при товарище Берии…

Затем на меня напала жажда бурной деятельности, этакая золотая лихорадка начала XXI века. Или «синдром острова сокровищ», как я сам его обозвал. Несмотря на поздний час, я наглым образом попрал закон о соблюдении тишины после десяти ноль-ноль и выломал обе железные полочки. Провозившись еще минут десять, догадался, как снимается задняя стенка. Все оказалось до смешного просто: нужно было лишь найти незаметный винтик в уголке, повернуть его отверткой и, ухватившись пальцами за выступившую шляпку, вытащить ничем не удерживаемый металлический лист. Сам тайник представлял собой небольшое, сантиметров в десять, пространство между собственно сейфом и вырубленной в стене нишей – толщина стен в домах сталинской постройки вполне позволяла это сделать.

Слегка волнуясь, я просунул руку в пахнущую пылью щель и извлек толстенную дерматиновую папку на защелке, покрытую чуть ли не сантиметровым слоем пыли – похоже, дед и вправду не открывал тайника с самого момента его создания. А прожил он в этом доме немало, с сорок шестого или сорок седьмого года!

С трудом сдерживая желание немедленно взяться за ее изучение, я сперва ликвидировал все следы вскрытия тайника, кое-как установил назад обе полки и запихал обратно найденное в сейфе добро. Закрыв дверцу вторым комплектом ключей, я хорошенько протер от пыли потрескавшийся дерматин и раскрыл, наконец, таинственную папку.

Под обложкой обнаружилось несколько казенных картонных папок с устрашающими запретительными надписями, типа «совершенно секретно» и «работать с документами только в помещении». На немецком языке, естественно. Поняв, что спать мне сегодня уже не придется, я выложил документы на стол и со вздохом поплелся на кухню. Сварив себе крепкого кофе и выключив во всей квартире свет – четвертый час ночи все-таки! – я уселся в кресло и погрузился в доставшуюся мне в наследство тайну.

Очень, как оказалось позже, опасную тайну!..