Гвендолин сидела на кровати и философски взирала на растение. Еще ни разу в жизни она не чувствовала себя такой никчемной. Правильно дедушка говорил: сначала думать надо, а потом делать. А она вот не подумала! Точнее, подумала, но не о том.
– Ругаешь себя? – поинтересовался кактус, покачивая колючками. – Правильно делаешь.
– Заткнись.
– Не могу. Это выше моих сил. Разумное существо не должно молчать, ибо ему есть что сказать миру.
Девушка мрачно осмотрела игольчатую морду и вздохнула. Избавилась от улик, называется… Что теперь делать?
– Думаешь, что делать? – понятливо спросило растение и улыбнулось.
Зеленая беззубая улыбка выглядела так впечатляюще, что автоматически разрушала надежду на благополучный исход.
– Ты еще и мысли читаешь? – обреченно спросила Гвендолин.
– Зачем? У тебя на лице все написано, даже гадать не надо, – фыркнул кактус. – Подлей водички, пить хочется.
Гвендолин взяла лейку и направилась в ванную комнату за водой. М-да, ситуация получилась до невозможности бредовая… Но ничего страшного, и не с таким справлялись. Наполнив лейку доверху, Гвен вернулась в спальню и с наслаждением устроила душ растению, стараясь не обращать внимания на грозные окрики: «Остановись, дурная! Зальешь же!»
Представитель фауны купаться не любил. Не оценив креативность обильного полива, он попробовал уколоться иголками, но вовремя получил по макушке.
– Сиди смирно, чудовище! – рявкнула Гвен, отставляя лейку в сторону. – Сам попросил водички.
– Но не столько же!
– А я полумер не признаю, особенно с неожиданно ожившими растениями. Так что помолчи и дай мне подумать.
Кактус затих, а Гвендолин вытащила из мусорной корзины бутылочку из-под зелья и, изрядно ее тряхнув, выцедила одну-единственную оставшуюся каплю. Размазав жидкость по ладони, внимательно изучила цвет и консистенцию.
– Обычное приворотное… гм… почему же подействовало так странно? – пробормотала она. – Я понимаю, если бы цветок воспылал ко мне любовью… Ой, нет! Хорошо, что не воспылал!
– А уж я-то как рад, – быстро откликнулся кактус и вновь замолчал.
Гвен покачала головой, понимая, что этот колючий монстр – плод ее магии, а значит, так просто не избавиться, хотя очень хотелось. Родовой дар сработал виртуозно! Слишком много сил и эмоций было вложено в зелье, что полностью поменяло его структуру.
Интересно, если на экзамене для подтверждения мастерства представить говорящий кактус, комиссия придет в восторг или нет?
– Эй! Ведьма! Окно закрой. Продует меня, чихать буду, – вновь подало голос растение.
«Если и показывать комиссии, то только внушив вежливость и субординацию», – решила Гвендолин и тут же попробовала считать кактусовый мыслефон.
Но, к огромному удивлению, не смогла ничего почувствовать. Колючий субъект оказался непрошибаем.
– Что же с тобой делать?
– Любить, холить и лелеять, – тут же ответил кактус, прикрывая глазищи иголками, как ресницами. – И не вздумай меня выкинуть! Буду орать, пока кто-нибудь не придет.
– Ты и сейчас орешь.
– Да, но не так громко, как умею.
– Откуда, интересно знать, такие умения…
– А я раньше в личных покоях господина Штробера стоял. – Кактус помахал колючкой. – Вот и научился.
– В покоях зельевара? – уточнила Гвендолин. – А он случайно никакие жидкости в тебя не выливал? Испорченные зелья, например? Отходы от ингредиентов?
– Постоянно! Ужас, правда? Все норовят в меня что-нибудь выбросить.
Все ясно. Гвендолин вытерла ладони с остатками приворотного. Неизвестные составы вперемешку с ее собственным зельем и ментальной магией… вот и получился новый вид. Кактус разумный! Спешите познакомиться.
Удручало то, что у Штробера кактус молчал, и именно магия Гвендолин послужила толчком к одушевлению.
– Гвен, на ужин опоздаешь! – вдруг послышался голос Мэри, и в дверь постучали. – Открывай! Я хотела взять у тебя конспекты!
– Э-э…
Гвендолин метнула быстрый взгляд на зеленого монстра и, приложив палец к губам, зашипела:
– Хоть одно слово при посторонних – побрею налысо! Глаза зажмурь, рот закрой. Чтобы был зеленый и натуральный, понял?
Кактус неохотно кивнул.
– Ты уснула, что ли? – не унималась рыжая. – Гвен!
Еще раз угрожающе пообещав все кары небесные за недостойное поведение, Гвендолин пошла открывать дверь.
Мэри ворвалась в спальню, как ураган. Осмотрела обстановку, выглянула в окно, что-то прощебетала про солнечную сторону и с ногами забралась на кровать.
– А я за конспектом, – улыбнулась она. – Ты ведь обещала.
– Обещала. – Гвендолин недовольно посмотрела на изящные туфельки, которыми Мэри испачкала покрывало. – Сядь в кресло, будь добра.
– Нет, спасибо, мне и тут удобно. Ой, это что? Кактус? А какой вид? Они разные бывают, я знаю. Мама их тоже любит, но я совершенно не разбираюсь в названиях. Колючий? Ай! Колючий… Смотри, какая у него тут царапина, прямо как рот! Смешной. Жаль, глаз не хватает. Может, выковырять пару углублений и вставить бусины? Будет красиво. У меня даже есть подходящие!
– Не надо ничего выковыривать! – Гвендолин с ужасом заметила, как у колючего подопечного дернулось веко. – Мэри… ты это… не трогай ничего.
– Так я же чуть-чуть, – простодушно ответила рыжая. – Давай скорее записи, и идем на ужин.
– Держи. – Гвен вручила ей тетрадь и повернулась к выходу. – И правда, поторопимся, а то все без нас съедят.
Но Мэри, в противовес собственным словам, не думала уходить. Она раскрыла конспект, уверилась, что понимает почерк. Потом вновь полюбовалась кактусом, понюхала цветок на его верхушке, заявила, что он странно воняет, и только после этого направилась к дверям.
Но не успела Гвендолин облегченно выдохнуть, как в комнате прозвучало недовольное:
– Сама ты воняешь.
Мэри резко остановилась.
– Что? – спросила она, глядя на подругу.
– Что? – вздернула брови Гвен, надеясь, что рыжая поверит в слуховые галлюцинации.
– Кто это сказал?
– Что сказал?
– Что я воняю! – Мэри посмотрела по сторонам.
– Тебе показалось.
– Нет, я точно слышала! Звук шел оттуда. – Рыжая ткнула пальцем в сторону тумбочки.
Гвен усмехнулась:
– Просто окно открыто. Кто-то гуляет во дворе, а до нас эхо доносится.
– Да?
– Да. Не бери в голову. – Она схватила Мэри за руку и насильно вывела из комнаты, плотно закрывая за собой дверь. – Как думаешь, что сегодня на ужин? Хочется пирога с вишней и какао.
Гвендолин никогда не любила цветы на подоконниках. На тумбочках, впрочем, тоже. «Растения должны расти на природе, а не в горшках», – считала она и правильно делала. Последние события лишь убедили, что мирного сосуществования с зеленолистными быть не может.
– Ты заговорил при посторонних! – обличающе предъявила она кактусу, когда вернулась с ужина. – Заговорил и чуть не стал причиной чужого инфаркта.
– Твоя подруга сказала, что я воняю! – Кактус ни в какую не хотел чувствовать себя виноватым.
– А может, у нее нос забит? Разве это повод подставлять меня?
– Почему «подставлять»? Ты должна гордиться, что у тебя родился я, а не флегматичная фиалка!
– Фиалка не орала бы.
– В нашей академии фиалки разводит уборщица, госпожа Кокно. Как ты думаешь, мог ли у нее вырасти тихий и спокойный цветочек?
Гвендолин вспомнила ответственную за порядок даму и вздрогнула. Госпожа Кокно была под два метра ростом и столько же – в ширину, обладала громким басом и называла студентов «грязнопопиками». Кактус прав, у такой женщины не могло быть воспитанного питомца.
– А ты характером пошел в зельевара? – Гвендолин сложила руки на груди.