Глава 2


Темнота. Мы едим в ней, разговариваем и спим во влажной темноте, завернутые в одеяла. В этом подвале никогда нет достаточного количества света, даже если ты действительно хочешь видеть.

— Твой ход, — говорит мне Финн, мой брат-близнец. Его голос мягкий, ни намека на раздражение. Я знаю, что это всего лишь мечты, но мне не важно. Я буду оставаться здесь так долго, как только смогу.

— Прости. — Я таращусь на квадраты доски. В изучении этих фрагментов нет никакого смысла, ведь они не говорят со мной. У меня отсутствует чувство стратегии, но я не хочу от него отстать, поэтому предлагаю скудные развлечения, чтобы поддержать соревновательный дух.

— Я перемещу фонарь.

Он притворяется, будто моя проблема — просто нехватка освещения. Кончиком пальца я касаюсь, фигуры рыцаря цвета слоновой кости.

Отец выходит из своей лаборатории и подхватывает его изумленный взгляд.

— Кто-нибудь готов к ланчу?

Мы всегда готовы к обеду. Это разбавляет монотонность нашего дня. Вместе следуем за ним в кухню, где сохранившиеся товары сложены к потолку. Отец льет что-то в шар и помещает его в паровую духовку.

— Посмотрим, что из этого выйдет, — вздыхает он.

Через некоторое время слышится громкий потрескивающий взрыв, и газовая луковица, свисающая выше нас, становится темной.

— Нет никакого смысла в его установке, когда я так близко к открытию. — Отец говорит это в значительной степени каждый день.

— У меня есть персики,— говорит Финн. — Припасенные персики в холоде. — Он не сердится на отца за то, что тот не берет нас в метрополитен. Для того чтобы не сдерживать обещания и исчезнуть очень надолго, дабы работать над бог знает чем. Финн не настолько безумен, чтобы захотеть жить здесь с нами.

— Я люблю персики, — говорю я, так как брат выявляет во мне лучшие качества. Тьма и свет. Отец опять нас зовет.

— Я такой счастливчик, — говорит родитель. — Благословлен терпеливыми детьми, — его голос дрожит, и в мутном свете, как мне кажется, я вижу слезы на его глазах. Он смотрит мимо меня на Финна.

Раздается стук, и затем в дом протискивается мужчина, становясь прямо перед нами. Свет льется в парадную дверь, порог которой мы не переступали годами.

— Доктор Уорт, — говорит мужчина. — Мой сын, он заражен, но не умер... прошло уже больше месяца.

Должно быть, он ошибается. Если ты себя почувствовал плохо, то умрешь. Все это знают.

— Дайте мне ваш адрес, — говорит отец мужчине. — Я приеду, когда мать будет здесь, чтобы проследить за нашими детьми.

Итак, мама едет к нам, чтобы навестить. Это обрадует Финна. Мужчина диктует свой адрес, голос у него низкий и ровный, словно он пережил слишком много ужасов, чтобы по-настоящему о чем-то забеспокоиться.

Мы возвращаемся к шахматной доске с одной банкой персиков и двумя вилками.

— Все еще твой ход, — говорит Финн. — Аравия?

Я поднимаю на него взгляд. Действительно ли он все еще не сердится? Правда ли, что он по-настоящему, так нечеловечески, всецело спокоен? Но я не могу его разглядеть. Туман такой густой, а фонарь слишком тусклый. Я напрягаю зрение. Его спокойный голос резонирует, но я не могу, не могу разглядеть достаточно...

И тогда я просыпаюсь.

— О, Господи, и как же мне полагается тебя нести? — спрашивает голос Эйприл. Холодный воздух ударяет в меня, и я понимаю, что мы снаружи. Идет дождь. Мы не в клубе, а на открытом воздухе. Чувствую, как на меня накатывают волны паники. Не потому, что это действительно меня волнует, а потому, что я запрограммирована на страх перед инфекционными заболеваниями. Я поднимаю руку к лицу, чувствую неровности фарфоровой маски и с облегчением вздыхаю. Я слишком долго ее носила, и уже не чувствую.

Я пытаюсь подняться. Спать мне трудно, а эта эйфория — прекрасная вещь. Холодный дождь бьет по моим ступням. Где моя обувь?

— Вы должны быть осторожны, — говорит кто-то. — Ночью сейчас небезопасно.

— Мне нужно доставить ее домой, — звучит голос Эйприл. Ее тон напоминает мне, что, хотя мы не впервые встретились, она рассказывает небылицы. Думает, что спасла мне жизнь. — У нас есть стражи. Мы прекрасно защищены.

Но если не страж предупреждает ее, тогда кто же это говорит?

Я опускаюсь на плюшевые сидения кареты Эйприл.

— Спасибо за помощь, — произносит она.

— Сомневаюсь, что в последний раз.

Его бархатный голос скрывает веселье и что-то еще. Он наклоняется и смотрит вниз на мое лицо. Моя дезориентация усиливается, когда я фиксирую на нем взгляд. Тату, темные волосы. Мое сердце ускоряет ритм. Я думаю... думаю... может ли сердце девушки остановиться, если ей всего семнадцать? Полагаю, что даже если я развалюсь на куски, отец все равно меня склеит.

— На сей раз вам повезло, куколка. Однако удачу не удержать. Она изменчива.

Да. Я счастливица. Этого я не забываю.


Загрузка...