Марш мертвецов

паукар вами

Джонни Грейс был наполовину ирландцем, наполовину кубинцем, вырос на неблагополучном востоке города и возглавлял маленькую, но злобную банду «Братья Грейс». Три года они терроризировали свой родной район, и теперь Джонни решил, что пришло время расширяться на запад. Оставалось только дождаться отмашки Кардинала. На встречу с Джонни Форд Тассо отправил меня.

— Джонни взбрыкнет, когда тебя увидит, — предупредил Тассо. — Он-то рассчитывал на мою персону и иметь дело с желторотиком не захочет. Может разбушеваться.

— И сильно? — обеспокоился я. Я мало чего на свете боялся, но разъяренный Джонни Грейс, пожалуй, мог претендовать на верхние строчки в списке.

Форд улыбнулся:

— Парень, ты думаешь, я бы стал тебя посылать туда, где действительно грозит опасность?

— За милую душу, — надулся я.

Он, рассмеявшись, хлопнул меня по спине:

— Все будет нормально. Ну, порычит слегка для порядка. А ты стой на своем. Пусть бесится. Не выдавай испуга, не извиняйся. Тогда он в конце концов успокоится, и вы поговорите.

— О чем?

— Прощупаешь его. Спросишь — как он планирует расширяться? Что мы с этого будем иметь? На чью территорию он нацелился? Будут ли нам от него ненужные проблемы? Не создаст ли он угрозы нашим друзьям? Задавай вопросы, разговори его, выясни все что сможешь. Это пробный шар, первая встреча, за ней последуют другие. Так что выжимать досуха необязательно.

— А что, если он на меня нападет? Может такое быть?

Форд пожал плечами:

— Он понимает, что тогда мы его достанем. Но ведь он чокнутый кубино-ирландец. Как тут угадаешь?

— Пушку брать?

Он покачал головой:

— Прихватить пистолет на встречу с Джонни Грейсом в темной подворотне — это подписать себе приговор, если что-то пойдет не так. Без пистолета он просто отметелит тебя как следует, если крышу сорвет. Но если заметит ствол… — Форд не договорил, и так все было ясно.

К предстоящей встрече мы с Адрианом одевались у меня в номере в «Скайлайте». В начале недели нам как раз сшили новые костюмы, в них мы и облачились.

— Чувствую себя сутенером каким-то, — пожаловался Адриан.

— Ты только выглядишь сутенером, — утешил я.

— А мне обязательно идти? Я ведь просто шофер. Шкурой рисковать за такие деньги не нанимался. Может, я просто довезу тебя, как обычно, и посижу спокойненько в машине?

— Ты мне нужен. Пригодишься, если вдруг что.

— Если вдруг что, от меня в схватке с братьями Грейс толку, как сам знаешь от кого.

Я бросил сражаться с узлом на галстуке. Адриан здорово нервничал, и я его понимал.

— Адриан, — сказал я негромко, — ты у меня единственный друг, единственный человек, на которого я могу положиться. Сегодня важный день, а я сам вот-вот психану и разверну лыжи. Мне нужен кто-то, кто смог бы меня удержать. Тебе не обязательно там быть. Я тебя не заставляю. Я тебя прошу. Как друга. Поможешь?

Он задумался.

— Ну… — наконец ответил он, рассмеялся и натянул носки. — Но ты у меня будешь в большом долгу.

— Я позабочусь, чтобы ты ни в чем не нуждался, — пообещал я. — Ни на этом свете, ни на том. Где мы можем оказаться гораздо раньше, чем хотелось бы, — добавил я, помолчав.

В вестибюле к нам присоединился Винсент, который тоже ехал на встречу, понаблюдать меня в действии. Вел он себя так, будто мы в кино собрались, развалился на заднем сиденье и всю дорогу развлекал нас забавными историями. Типа «Как-то раз Джонни Грейс у меня на глазах откусил одному чуваку яйца. Кроме шуток! Раздел, набросился и умял причиндалы!» или «Только не смотрите на его ноги. Он косолапый, поэтому ненавидит, когда люди пялятся. Стоит опустить взгляд ниже колен, тут же вцепится, как питбуль».

Встречу назначили на нейтралке, в северном секторе юго-востока. Узкие улочки, на которых было не протолкнуться от гор невывезенного мусора, скарба уличных торговцев и остовов сгоревших машин. Окна сплошь заколочены. Дети выглядят как оборвыши из стран третьего мира, тощие и наглые.

Мы приехали первыми. Оставили машину в конце переулка, заплатили местным подросткам, чтобы покараулили, и прошвырнулись пешком по темной, кишащей крысами улице. Где-то там, в небе, ярко светило солнце, но его лучи утыкались в нависшие крыши и путались в протянутых над головами веревках с бельем.

Прижавшись к стене, мы с Адрианом ждали, пока Винсент осмотрит место действия. Его рука то и дело привычным жестом тянулась выхватить пистолет — и вместо кобуры натыкалась на пустоту. Готов поспорить, он бы наплевал на все запреты и притащил ствол, если бы запретил не Форд Тассо, а кто-то другой.

— Ты когда-нибудь бывал на таких стрелках? — спросил я у Адриана.

— Нет, ты что! Я вообще на этой работе всего пару лет. И к тому же временно. Еще годик-другой, и линяю. Что с работы, что из города. Ушел бы еще раньше, если б не Соня, которая тянет меня вверх за шкирку. Старшая сестра… все дела… сам понимаешь…

— Не особо.

— У тебя нет сестер?

— Нет.

— А братьев?

— Тоже нет.

— Ты, значит, в семье единственный?

— Видимо. — Я глянул на него. — А к чему расспросы?

— Ну, ты все молчком, про друзей или, там, родителей никогда ни полслова.

— Серьезно?

— Да.

Я почесал в затылке:

— Понятия не имел, что тебя так интересует моя биография. Ну, значит, родился я… — Закончить мысль не удалось, потому что я заметил впереди какое-то движение и осекся. — Работаем, — потянув Адриана за руку, прошептал я, показывая на приближающуюся четверку гангстеров.

Винсент кашлянул и жестом подозвал нас к себе.

Четверка остановилась напротив, шагах в трех-четырех, и принялась молча нас разглядывать. Джонни Грейс оказался мелким, светлокожим, но мускулистым. На ноги я не смотрел, не рискуя проверять правдивость рассказанной Винсентом байки.

— А ты что за хрен с горы? — рявкнул Джонни.

— Капак Райми. А это Адриан Арне и Винсент Карелл.

— Где Тассо?

— Я его представитель.

Джонни сплюнул в грязь:

— Твою мать! Не, вы слышали? — Трое его сопровождающих мрачно кивнули. — Я иду сюда договариваться с уважаемым человеком, а мне вместо него подсовывают шестерку. Вы меня за кого принимаете? Решили, что у Джонни Грейса времени вагон, чтобы распыляться на всякую челядь?

— Пойдемте, — сказал я Адриану и Винсенту, а потом повернулся к Джонни Грейсу спиной, молясь про себя, чтобы не получить в нее нож.

— Эй! Вы куда? — выкрикнул он в недоумении.

Я развернулся вполоборота:

— Раз вы не готовы беседовать со мной и моими коллегами, нам тут делать нечего. Я передам вашу жалобу мистеру Тассо, может быть, в следующий раз он прибудет лично. Чтобы самому разобраться, — добавил я с ироничной улыбкой.

Джонни нервно дернулся и посмотрел на свою банду. Они тоже подрастерялись. Я выжидал.

— Нет, ну зачем же сразу гонор показывать? — сказал наконец Джонни. — Я просто огорчился, понимаете? Я-то ждал его самого. Но он занят, у него неотложные дела, все понятно. Не получилось выкроить время, да? — Я молчал. — Ладно, ладно, я извиняюсь! — завопил он. — Извиняюсь, видите?

— Хотите поговорить?

— Да.

— Хорошо. — Я зашагал обратно. — Давайте для начала…

Кто-то спрыгнул с пожарной лестницы на соседней стене. Тень пала к ногам Джонни Грейса, взмах руки, и вот темная фигура уже вклинилась между оставшимися тремя братьями Грейс. Снова рукой наотмашь, еще и еще раз, крики, смятение. Миг, и все трое валяются в грязи, затихшие и неподвижные. Убийца пружинисто поднялся на ноги.

Джонни уставился на меня, широко распахнув глаза и рот. Я в оцепенении смотрел на него. Он сжимал горло руками, и сквозь пальцы сочилась кровь.

Человек, спрыгнувший с пожарной лестницы, развернул Джонни вокруг своей оси. Руки гангстера бессильно упали вдоль тела, он что-то порывался сказать, из горла рвался вопль то ли потрясения, то ли ярости, то ли страха. Однако вопль получался беззвучным. У Джонни Грейса пропал голос.

Убийца вонзил нож Джонни в живот, подержал секунду, выдернул и, отпустив тело, которое тут же обрушилось на землю, шагнул к Винсенту.

Тот сглотнул, помертвев.

— Вами… — выдавил он хрипло.

— Ты меня знаешь? — спросил незнакомец. Ровным голосом, слегка иронично.

— Узнал по змеям, — пояснил Винсент. — Я слышал рассказы…

— Ты работаешь на?..

— На Кардинала. На Форда Тассо. Я из команды Тассо.

— Тогда живи. — Убийца сунул нож в чехол и улыбнулся. — Передай весточку Форду. Скажи, что я вернулся. Я здесь по своим делам, но если понадоблюсь — он знает, как связаться.

— Передам. Я…

Скользнув мимо Винсента, убийца встал передо мной и Адрианом. Он был черным, я таких темнокожих почти не встречал, около шести футов ростом, среднего телосложения, абсолютно лысым. На лице тоже никакой растительности, зато на обеих скулах красовалось по татуировке в виде разноцветных змей, которые, спускаясь вниз по щекам, приподнимали головы на подбородке и упирались друг в друга взглядами чуть ниже губ убийцы. Глаза его горели зеленым огнем. Возраст трудно определить — может, тридцать, а может, все пятьдесят. Такого страха на меня еще никто не нагонял, включая Кардинала и Форда Тассо.

— Ты, — обратился он ко мне. — Как тебя зовут?

— Капак Райми, — заикаясь, выговорил я.

Он улыбнулся:

— Аюамарканец. Так и думал. А тебя? — Он повернулся к Адриану.

— Адриан Арне, сэр.

Скользнув ближе, убийца пристально вгляделся Адриану в глаза.

— Да, — пробормотал он. — Ты тоже. Хотя, думается, послабее. Занятно.

С этими словами он вернулся обратно к пожарной лестнице. Подпрыгнул, ухватился за нижнюю перекладину и подтянулся на руках. Через пару секунд он уже взлетел на крышу и исчез из вида.

Я повертел головой, окидывая взглядом валяющиеся трупы. Почти один в один та же сцена, что и с убийством дяди Тео в пакгаузе. Меня что, на каждой гангстерской стрелке такое ждет?

— Твою мать! — Винсент сплюнул на труп Джонни Грейса и метнулся к машине.

Мы с Адрианом кинулись следом.

— Кто это был? — спросил Адриан, но Винсент пропустил вопрос мимо ушей.

— Кто это такой? — повторил я, но Винсент, будто не слыша, изливал душу в потоке ругательств. — Винсент! — рявкнул я. — Кто это был, твою мать?

Он поднял взгляд:

— Это, парень, был Паукар, чтоб его… — Помолчав, он мотнул головой. — Ходячая, к едрене фене, смерть.

За всю дорогу Винсент больше не проронил ни слова.

Если я не работал и не зависал где-нибудь с Адрианом, то чаще всего встречался с И Цзе и Леонорой. Они взяли на себя роль моих покровителей и, не жалея сил, наставляли и делились опытом. Хотя они и не принадлежали к числу тех влиятельных людей, под чье начало я мечтал попасть, оба когда-то были близки к Кардиналу и знали его как человека, а не как властителя. Они хотя бы отчасти способны были объяснить ход его мыслей — больше никто в городе таким похвастаться не мог.

— Всегда стой на своем, — внушал мне И Цзе. — Защищай свою позицию, говори, что думаешь. Здесь каждый, — он обвел рукой зал, — хочет прогнуть других под себя. Чтобы ты жил по их правилам, исполнял приказы, думал и говорил по их указке. Своеволия они не терпят. Так вот, перебьются. Будь готов наплевать им в морду и подтереться их правилами. Не афишируя, но если придется, то и в открытую. Нельзя позволить им тобой помыкать. Если позволишь, станешь их рабом. Да, прогибаться иногда полезно для карьеры, но таких поддакивающих у Кардинала тысячи, какой ему прок от очередного подпевалы?

— Не сомневайтесь, я за себя постою. Я покажу ему…

— Да… — В голосе И Цзе прозвучало сомнение. — Но лезть в бутылку просто ради того, чтобы показать гонор, тоже не надо. Я ведь не имею в виду, что ты должен из каждого разговора устраивать дуэль. Просто говори то, что думаешь. Если он поинтересуется твоим мнением, ответь. Не стоит настраивать его против себя, но и бояться прогневать его возражением тоже неправильно.

— Тут не угадаешь, Капак, — вмешалась Леонора. — С Дорри так: либо пан, либо пропал. Если метишь на самый верх, усвой раз и навсегда, что третьего не дано.

В другой раз она учила меня, как реагировать на случающиеся у Кардинала приступы гнева:

— Он может взорваться в любой момент. Безо всякой логики. Ему без разницы, кто при этом присутствует, что он говорит или делает. Дорри не умеет держать себя в руках. У него в душе бушует пламя ярости, которое ни объяснить, ни погасить. Оно им движет. В древности он бы махал мечом направо и налево, срубая головы с плеч. Но теперь, в наше более цивилизованное время, приходится как-то усмирять порывы. Он пытается. Более-менее.

А это нелегко. Он попал в мои руки подростком, но к тому времени на его счету уже было более двадцати смертей. Он носился по улицам без руля и ветрил, мчась навстречу ранней гибели. Мне удалось его утихомирить. Научить подавлять гнев, хватать себя за руку и бороться с внутренними демонами. Он едва не сломался от такой непосильной задачи, но упрямо лез напролом, пока наконец не настал тот момент, когда он смог спокойно сесть за стол переговоров со своим противником, а не вцепился ему в глотку по привычке.

Взгляд Леоноры был мягким. Даже вспоминая про самое худшее в Кардинале, про его неконтролируемую ярость, жажду крови и жестокость, она говорила о нем тепло. Она любила его.

— Но все время сдерживать гнев он не в силах, — продолжала Леонора. — Иногда ярость вскипает так, что переливается через край, и Кардинал выплескивает ее на первое, что под руку подвернется. Подвернется мебель и стены — будет крушить их. Подвернется человек — пострадает человек.

— На вид он не такой уж громила, — засомневался я. — Думаю, в схватке один на один я бы его легко одолел.

Леоноре стало смешно.

— Кардинала нельзя одолеть. Ярость придает ему сил. Смотреть страшно. Он меняется буквально на глазах. Нет, он не вырастает, зато ты сам как будто съеживаешься. Я видела, как он пробивал насквозь кирпичные стены, поднимал над головой человека в два раза тяжелее себя. Эта какая-то потусторонняя мощь, она рождается не в мускулах. — Наклонившись вперед, она понизила голос и прошептала побелевшими губами (я ни до, ни после не видел ее такой испуганной): — Он бог, Капак. Он делает то, что остальным не повторить никогда, он вертит миром и людьми, как факир. А на самом деле все просто. Дорри — бог.

Где-то через неделю после сорвавшейся встречи с Джонни Грейсом Адриан вытащил меня из офиса, запихнул в машину и повез на восток. Так глубоко в черное сердце города я еще не забирался — по этим улицам и вампир в одиночку ходить не отважится. Нервничая, я пригнулся на сиденье как можно ниже. Не наша территория. При всем уважении к Кардиналу здешние не остановятся перед тем, чтобы убрать парочку его людей.

— Ты знаешь, что делаешь? — спросил я Адриана.

— Положись на меня. — Он свернул в проулок, такой узкий, что машина едва протиснулась. — Этот тип знает о городе все. Он динозавр, ему, по слухам, за сотню перевалило. И много лет назад, еще до Кардинала, он был тут большой шишкой. А сейчас расслабляется. На него работает пара уличных девок — не ради дохода, ради сведений, а так он в основном сидит на заднице и разговаривает разговоры.

Звали этого типа Фабио, и я с первого взгляда поверил, что ему пошла вторая сотня лет. Когда мы подъехали, он сидел на крыльце в кресле-качалке, слушал старый джаз с виниловой пластинки, которые я смутно помнил из далекого прошлого. На приветствие Адриана старик добродушно помахал рукой, а потом приложил палец к губам, прося ничего не говорить, пока не кончится пластинка. Через несколько минут, когда смолкли последние аккорды, он пристально вгляделся в мое лицо и, обнажив вставные зубы, расплылся в улыбке, а потом, причмокнув, произнес:

— Значит, наткнулись на Паукара Вами.

Я почувствовал, как волосы на загривке встают дыбом. До сих пор мне никто так и не объяснил, кто такой Вами, — ни Винсент, ни Леонора, ни даже И Цзе, который обычно с радостью готов был доложить, какого цвета на нем сегодня трусы.

— Вы его знаете? — спросил я.

— Конечно. С давних времен, таких давних, что тебя тогда небось и в проекте не было. Зверь, каких мало, а ведь я отморозков на своем веку достаточно повидал. Своих прикончит, на куски порубит и рагу из костей сварит. Не удивлюсь, если он так и делал.

— Кто он такой?

— Паукар Вами. — Фабио улыбнулся. — Но у него есть и другие имена. Каждый раз он возвращается под новым. У полицейских уже целая коллекция. Черный ангел. Хорек. Резчик.

— Резчик? — Адриан нахмурил брови. — Я о нем слышал. Серийный убийца, орудовал то ли в семидесятых, то ли в восьмидесятых. Соня как-то о нем рассказывала.

— Это он. Как Резчик он не особо много успел, за ним всего-то человек девять-десять числится.

— Вы говорите, что Паукар Вами убивал еще в семидесятых? — переспросил я. — Неужели его так ни разу и не поймали?

— Он хитрый. Долго в одной маске не ходит. Переезжает с места на место. Сюда по три-четыре года не возвращается или даже дольше: вот последний раз лет семь назад наведывался.

— И что, это все? Он просто серийный убийца?

— Просто! — Фабио рассмеялся. — Люди мрут как мухи, это ничего?

— Я имею в виду, он не наемный? По тому, как он прикончил Джонни Грейса с бандой, мне показалось, он на задании.

— Да, он наемный, — подтвердил Фабио. — Разумеется. Чаще всего убивает просто так, по своим соображениям, но и заработать не прочь. Хотя услуги свои не рекламирует. Если он кому понадобится, заказчик пускает слух, и он, если сочтет нужным, выходит на связь. Хотя чаще всего нет.

— А на Кардинала он когда-нибудь работал?

Фабио пожал плечами:

— Тогда, давным-давно, я слышал, что он в первую очередь человек Кардинала, а остальное — это так, заодно. Но кто знает… — Мимо проехала машина, и Фабио попытался разглядеть пассажиров сквозь стекло. — А что тебя так интересует? — спросил он, когда машина скрылась.

— Хочу знать, с кем связался.

— Связался? — Фабио снова разобрал смех. — Парень, с Паукаром Вами не связываются. Это он выбирает, с кем ему связаться. — Качнувшись в кресле, Фабио ткнул в меня узловатым пальцем: — А ты моли Бога, чтобы он с тобой не связался, потому что все его дела заканчиваются одинаково: он на коне, а ты — труп. Лучше уж маршируй к костлявой своим ходом, чего тянуть!

Адриан высадил меня у «Скайлайта». Сам он собирался на вечеринку (меня тоже приглашал, но настроения не было). Голова раскалывалась, я хотел только одного — бухнуться в постель и заснуть.

— Точно не пойдешь? — в десятый раз переспросил Адриан. — Лиз будет. Помнишь Лиз?

— Не сегодня. В другой раз.

— Ну, пеняй на себя.

Он уехал, погудев на прощание клаксоном, расслабляя узел галстука на ходу и настраиваясь как следует оттянуться. Я вошел в двери отеля.

Уже в лифте я снова увидел ту женщину. Ее лицо мелькало передо мной не первый раз, вспыхивая ненадолго и оставляя после себя слабый отпечаток. Ухватить невозможно, растворяется, словно цыганка в ночи. И никаких воспоминаний, способных что-то подсказать. Я не знал, где мог видеть эту женщину, почему она возникает в моих мыслях. Может, просто сознание шутки шутит… Наверняка зацепил взглядом где-нибудь на улице, и образ почему-то сохранился в памяти.

Лифт остановился, двери разъехались, я шагнул наружу, и призрачная тень той женщины пропала. Я попытался снова ее представить, но ничего не получилось, тогда я плюнул и пошел к себе.

Пощелкал телевизионные каналы — ничего интересного. Влез в видеотеку «Скайлайта» и принялся прокручивать список названий. В конце концов выбрал «Поющих под дождем». Посмотрю, пусть в сотый раз, но гениальный фильм — он и есть гениальный. Я поставил таймер на отсроченное начало через пять минут — как раз сходить в туалет и вымыть руки.

Когда намыливался, из телевизора уже неслась мелодия заставки. Наскоро смыв пену, я ополоснул лицо холодной водой и помчался в комнату.

На кровати сидела девочка, во все глаза глядя на экран, где шли начальные титры.

— Обожаю этот фильм! — неожиданно дребезжащим голосом возвестила она. Наверное, гланды недавно удалили.

— Э-э… да… — неуверенно согласился я. — Мне тоже нравится.

Я шагнул поближе, разглядывая гостью. Сияющее личико, почти без макияжа. Струящиеся светлые волосы. Глухая одежда, закрывающая все, кроме лица: свитер с высоким воротом, длинные брюки, белые перчатки. На вид лет тринадцать-четырнадцать, не старше. Милая девчушка.

— Я мюзиклы не очень люблю, — продолжила она. — Они дурацкие. Чуть что, все начинают петь ни с того ни с сего… — Она фыркнула. — А этот не такой. Джин Келли просто потрясающий. Когда я первый раз посмотрела, хотела убежать из дому и выйти за него замуж.

— А потом выяснила, что он давно уже умер, — рассмеялся я.

— Нет, когда я первый раз смотрела, он был еще жив. В самом расцвете. Я ему написала письмо, и он так мило ответил. До сих пор храню.

Я улыбнулся. Девичьи фантазии. Какое-то время мы молча наблюдали за поющими и танцующими на экране Джином, Дебби и Дональдом.

— Признавайся, — в конце концов спросил я (не присаживаясь — на случай, если мои действия будут неверно истолкованы), — ты заблудилась? Перепутала номер?

Я глянул на дверь, которую девочка не закрыла за собой. И хорошо, что не закрыла. Еще не хватало, чтобы меня застукали в гостиничном номере наедине с четырнадцатилетней девчонкой при запертых дверях. Кто его знает, может, меня хотят подставить? Когда работаешь на Кардинала, приходится все время быть начеку. Куча народу только и ждет, когда ты оступишься, не исключение и сам Кардинал, который запросто пожертвует своей пешкой, просто чтобы посмотреть, как она корчится от страха.

— Ничего я не заблудилась, — беспечно отмахнулась девочка. — Я люблю бродить по отелю, заглядывать в номера, смотреть, как живут люди. Лекарство от скуки. Хочешь, я уйду… — Она погрустнела. — Уйти?

Да, я хотел, чтобы она ушла. Я не соврал Адриану про головную боль. Но девочка выглядела такой брошенной, одинокой, что я не смог ее прогнать.

— Можешь остаться досмотреть фильм, — разрешил я.

— Спасибо! — Она одарила меня улыбкой, способной разбить не одно мальчишечье сердце.

Я в замешательстве оттянул тесный воротничок рубашки.

— А тебя родители искать не будут? — поинтересовался я еще через пару песен.

— У меня нет родителей. Они давным-давно умерли.

— Прости. — Девочка махнула рукой, давая понять, что соболезнования ни к чему. — А кто же тогда за тобой смотрит? Опекуны? Приемные родители?

— Друзья, — ответила она и скорчила физиономию. — Только они не настоящие. Ферди им просто платит, чтобы они делали вид. А у тебя есть подружка? — неожиданно огорошила меня вопросом гостья и посмотрела детским, но отнюдь не наивным взглядом.

Я моментально насторожился:

— Нет.

— Можно тогда я буду твоей подружкой? — обрадовалась она.

— Ни в коем разе!

Девочка обиделась:

— Почему? Я что, слишком старая?

— Слишком?.. — Я рассмеялся. — Барышня, я не знаю, каких фильмов вы насмотрелись, но до старости тебе далеко. Ты еще маленькая. Очень, очень маленькая.

Она надулась:

— Мужчины совсем испортились. Всем подавай богатых старушек, чтобы тянуть из них деньги. Ты любитель приударить за бабушками, спорим? На тех, кто младше семидесяти, даже не взглянешь — мало ли, вдруг успеет сама растратить свои денежки, нет чтобы умереть поскорее и оставить тебе состояние. Да?

Я, расхохотавшись, покачал головой.

— Меня, кстати, зовут Капак Райми. А тебя?

— Кончита Кубекик, — небрежно обронила она. — Мисс Кончита Кубекик. Рада познакомиться.

— Взаимно.

Мы досмотрели фильм, смеясь и подпевая. Подействовало лучше обезболивающего, голова прошла еще до того, как перестал дождь и закончились песни.

Я щелкнул пультом, выключая телевизор, и кашлянул.

— Кажется, тебе пора… — начал я, но девчушка оборвала меня, нетерпеливо крутанув кистью руки.

Подбежав к телефону, девочка набрала обслуживание номеров и, понизив голос, пробасила:

— Сэндвич с яйцом и саламандрой в восемьсот шестьдесят третий, пожалуйста.

А потом передала трубку мне, выжидающе вскинув брови.

— И гусиный салат с табаком, — добавил я первое, что в голову пришло, повесил трубку, и мы расхохотались над хулиганской шуткой.

— А кто там, в восемьсот шестьдесят третьем? — спросил я.

— Грязный старикашка. Я к нему забрела пару недель назад, он валялся на кровати голый, со стопкой похабных журналов. Увидел меня — и давай скалить зубы и размахивать своим членом. Грязный извращенец. Очень хотелось подскочить и двинуть ему по яйцам, но я испугалась, что вдруг он меня поймает и…

Несмотря на молодость и невинность, девочка вовсе не казалась наивной глупышкой. Видно было, что ей знакома оборотная сторона жизни. Мудра не по годам.

— Давно ты здесь? — спросил я.

— Пару часов, — схитрила она.

— Ха-ха. Не притворяйся, ты все поняла. Давно ты живешь в «Скайлайте»?

— Вечность минус пару месяцев. Угадай, сколько мне лет.

— Не знаю.

— Я и говорю: угадай!

— Тринадцать?

— Не-а.

— Четырнадцать?

— Мимо.

— Пятнадцать? — Последняя попытка.

— Пятьдесят восемь! — выкрикнула она чуть ли не навзрыд.

— Хорошо сохранилась, — подыграл я.

— Принимаю молодильные ванны, — сообщила она тоном строжайшей секретности. — Волшебную воду доставляют из Египта. Она помогает мне сохранить молодость, красоту и девственность навеки. — Гостья кокетливо вздернула бровь. — Хотя последнее не обязательно хранить вечно. Идеальный мужчина в идеальном месте в идеальное время…

— Осторожно, — предостерег я. — Такие игры до добра не доведут. Откуда ты знаешь, вдруг я извращенец похуже того старикашки?

— Нет, ты не такой. Извращенцы не смотрят мюзиклы.

Я не стал развивать тему. Когда-нибудь она сама поймет, что внешность бывает обманчива.

— Может, тогда поиграем в другие игры? Какие ты знаешь? — спросила она.

— Шахматы?

He припомню, чтобы я когда-нибудь играл, но при слове «шахматы» перед глазами возникла сцена, где я расположился с клетчатой доской у жаркого огня, а та женщина сидит напротив и со смехом берет слоном моего ферзя, не догадываясь, что это ловушка и через два хода я поставлю ей мат. Как такое…

— Шахматы! Фу-у! Нет, спасибо. — Кончита брезгливо зажала пальчиками нос, показывая, что это предложение ее не вдохновляет, и мысленная картинка пропала. — Шахматы — это фу! Лучше в «змеи и лестницы» или в «твистер» — что-нибудь веселое. У тебя они есть?

— Нет, но имеется колода карт. Можно поиграть в «дурака».

— Да! — Она в восторге захлопала руками в перчатках. — В «дурака» я классно играю. Я просто чемпионка!

И не соврала. В первых раундах я ей поддался, как принято у взрослых, садящихся играть с детьми, но когда решил, что надо уже отыгрываться, — не смог. Она все просчитывала на раз, обладая к тому же зорким глазом и молниеносной реакцией.

— Ску-учно! — Она подавила зевок, выиграв не помню какой по счету раунд. — Ты безнадежен. Еще какие-нибудь игры знаешь?

— Покер?

— Нет, в покер я не умею. Раньше умела, но там так все серьезно, а Ферди злился, когда я выигрывала и забирала у него деньги. Тогда я решила больше не играть и заставила себя разучиться. Я, правда, умею играть в стрип-покер… но это будет нечестно. Я в нем профи, поэтому не проиграю, а раздевать тебя догола в твоем же номере, разбить на твоем же поле — это будет унизительно.

— И потом, — заметил я, — у тебя фора, так тоже нечестно.

— Какая фора?

— Сто одежек, как у капусты. Чего ты так кутаешься? Мерзнешь? Боишься заразы? Или…

Я осекся. С ее лица пропала улыбка, и весь гонор куда-то улетучился. Девочка превратилась в испуганного воробышка, готового отскочить и улететь в любую секунду Я нечаянно царапнул по самому больному. Какое-то время она молчала, прикидывая, остаться или сбежать, но в конце концов дрожащим от слез голоском спросила:

— Капак, тебе можно доверять?

— Конечно.

— Я серьезно. Если я открою тебе свою самую большую тайну, ты меня не выдашь? Я никому никогда не показывала, только врачам. Они сказали, что нужно открыться друзьям, только у меня не было друзей. Таких. Я тебя знаю всего пару часов, но чувствую, что ты не предашь. Почему-то чувствую. Обещаешь никому никогда не говорить, если я тебе покажу?

Я опустился перед девочкой на колени:

— Даю слово, Кончита. Буду хранить твою тайну, в чем бы она ни заключалась. Честное индейское!

Она вздохнула поглубже, повертела головой, окидывая комнату взглядом, и осторожно стянула с одной руки длинную белую перчатку. Показалась морщинистая кожа в коричневых пятнах. Скрюченные артритом пальцы. Старческая рука. Теперь понятно, почему девочка так куталась и почему казалась такой умудренной. Болезнь. Я о такой читал в журнале. Названия не помню, но суть в том, что организм человека преждевременно стареет. Там еще была картинка — мальчик, весь сморщенный, в десять лет превратившийся в старичка; школьник, запертый в теле засушенного карлика. Болезнь пощадила лицо Кончиты — хотя бы, — но вот остальное…

— И так везде? — осторожно уточнил я.

Она медленно кивнула:

— Везде. С головы до ног. Кроме… — У нее дрогнул голос. — Кроме… — Глаза наполнились слезами, ее трясло. — Кроме лица! — взвизгнула она и забилась на полу в рыданиях.

Я стоял рядом, не зная, что делать: обнять и утешить, или помолчать, или еще что. В конце концов я нагнулся, взял ее голую руку, поднял к губам и поцеловал.

Перестав рыдать, она посмотрела на меня снизу вверх — сперва изумленно, потом обрадованно. Сквозь слезы пробилась робкая улыбка. Кончита бросилась мне на шею и расцеловала, невинно и по-детски.

— Спасибо! — прошептала она. — Спасибо. Спасибо. Я знала, что ты хороший. Милый и добрый. Раньше я считала добрым Ферди, но он оказался на самом деле не таким.

— Кто такой Ферди? — ненавязчиво поинтересовался я. Это имя проскакивало уже раз третий или четвертый. Может, это ее отец?

— Ферди, он мой… он раньше был моим опекуном. Но теперь его нет. Хочешь опекать меня вместо него? Я думала, у меня никого нет и больше никогда не будет, некому теперь приглядеть за мной страшными холодными ночами. Будешь меня опекать, Капак?

— Да. — Я погладил ее по макушке. — Я не дам тебя в обиду. Обещаю.

Я гладил бедняжку по затылку, сам не понимая, что говорю, зная лишь, что маленькая беззащитная девочка попросила о помощи. Если я занимаюсь злодейскими делами, это еще не делает меня злодеем. По крайней мере, не отъявленным.

Потом, когда слезы высохли, мы скрепили нашу дружбу, отправившись в ванную играть в «Поющих под дождем». Мы встали перед зеркалом, один за спиной у другого, и исполнили номер. Сперва я пел «Черничный холм», а Кончита беззвучно шевелила губами, а потом она уступила мне место «на сцене» и спела у меня за спиной «Огненные шары», а я открывал рот. Слова я помнил плохо, но она, как выяснилось, тоже, так что мы были квиты.

— Кем ты хочешь стать? — спросила она, когда мы сели смотреть «Волшебника из страны Оз». — Больше всего на свете? Кем?

— Гангстером, — улыбнулся я.

— Как Марлон Брандо и Аль Пачино в «Крестном отце»?

— Лучше как Кэгни — благородным разбойником. — Я взмахнул руками, изображая бледную пародию на Джимми Кэгни. — Он мне больше всего нравился. Потому что в самом конце всегда оказывался хорошим.

— А в «Белой горячке» нет, — возразила Кончита.

— Да, точно.

Повисла пауза. Наконец Кончита сказала:

— Странная мечта. Нехорошая. Ферди был гангстером. Потом говорил, что не был, но на самом деле был. Почему тебя тянет в гангстеры, Капак?

Я пожал плечами, но попытался объяснить:

— Авторитет. Власть, привилегии. Твое слово имеет вес. На тебя равняются.

— Это так важно?

— Да, — отрубил я. — Я был никем. Я испытал, что такое быть на волосок от смерти, мне не понравилось. — Мне вспомнилась та встреча в пакгаузе, когда смерть зацепила меня когтем, но, повинуясь какой-то своей прихоти, отпустила. — Я хочу власти. Она дает уверенность, защиту и покой. Без власти ты ничто, ходячий труп, дожидающийся своего взмаха косы.

— Капак! Ну вот смотри, я тебя уважаю. — Она посмотрела на меня печально, почти как юная Джуди Гарленд, поющая о жизни там, за радугой. — Этого мало?

Я поерзал, надеясь, что Кончита отстанет и будет смотреть фильм. С фильмами все понятно. Они не заставят страдать. В отличие от реальности.

— Гангстеры причиняют людям боль, — не успокоилась Кончита. — Чтобы обрести власть, приходится отнимать ее у других. Разве это хорошо, Капак?

— Да.

— И ты можешь причинить человеку боль? — Голос у нее был глухой, ровный.

— Если понадобится, — честно ответил я.

— А мне кажется, нет. Ты слишком добрый.

— Может.

— А кем ты сейчас работаешь?

— Страховым агентом.

— Ага. — Она кивнула. — Тогда, конечно, до гангстера буквально один шаг.

— Смешно, — сухо ответил я.

— Ты всегда работал страховым агентом?

— Нет.

— А кем до этого?

— Я…

Мысли обратились в прошлое и опять уткнулись в стену, которую я пытался не замечать, хотя она с каждым днем росла вширь и ввысь. Первый раз я уперся в нее, когда Адриан спросил меня про семью.

Чем же я занимался до того, как приехать в город? Провал. Абсурд, но вместо прошлого у меня зияла черная дыра. Я помнил каждый свой шаг с того момента, как сошел с поезда, а вот до этого — пустота. Эту странность я скрывал ото всех, даже от самого себя. Надеялся втайне, что воспоминания вернутся, если не заморачиваться.

— Капак? — Кончита постучала меня по плечу. — С тобой все нормально?

— Вполне. — Я кашлянул. — И вообще, что мы обо мне да обо мне… Давай про Кончиту Кубекик. Кем ты хочешь стать, когда вырастешь? Юристом, актрисой, моделью?

— Я хочу стать балериной. Они прекрасные и грациозные. Балерины не бывают уродливыми, в отличие от… — Она не договорила. Я почувствовал, как сердце сжимается от жалости. — Раньше я часто ходила на балет, раза по четыре в неделю, смотрела, как они кружатся и порхают, будто ангелы. Да, я стану балериной. Буду танцевать весь вечер, мужчины будут падать к моим ногам, а Ферди придет и зарыдает от восторга. Он поймет, что в жизни есть не только…

Она оборвала себя на полуслове и, вспыхнув, посмотрела на экран, проверить, как там Джуди Гарленд.

— Из тебя получится замечательная балерина, — тихо сказал я.

— Нет. — Она грустно улыбнулась. — Я танцую как корова.

В час ночи Кончита неохотно сказала, что ей пора.

— Меня кидаются искать, когда я ухожу надолго, — капризным тоном пожаловалась она. — Сами хотят, чтобы я почаще выходила, но при этом норовят висеть над душой. Нет, я их не виню. Им ведь здорово доставалось от Ферди за неподчинение.

— А кто они, Кончита?

— Доктора, сиделки. Мои охранники. — Она улыбнулась. — Но теперь у меня есть ты, и они не нужны. И смотреть на тебя гораздо приятнее, чем на этих старых пеньков со шприцами и стетоскопами.

— Выдумываешь? — нахмурился я.

— Я ведь больна, Капак. — Она закатала рукав и снова продемонстрировала морщинистую кожу. — Они помогают… не дают мне покончить с жизнью. Я пыталась несколько раз. Много раз. Я не хочу умирать, но иногда так страшно, что просто невыносимо жить дальше… — Кончита улыбнулась: — Но теперь все изменится, ведь я подружилась с тобой.

Меня эти разговоры начинали настораживать. Мы познакомились каких-то пару часов назад, а она уже делает из меня прекрасного принца. Я вспомнил опрометчиво данное обещание. Нет, я искренне хотел бы защитить девочку, но вот смогу ли я сдержать слово?

— Можно я буду к тебе приходить?

— Конечно.

— Каждый вечер? Приходить, садиться на кровать, смотреть фильмы, играть в игры, смеяться, радоваться жизни, не беспокоиться о том, как выгляжу? Ты будешь рассказывать мне, что делается в городе. Я здесь уже так давно, что иногда кажется, будто Землю так и создали — отгороженную стеклом. Если устанешь или захочешь побыть один, я уйду — надо иногда человека в покое оставить, я понимаю.

— Приходи в любое время, — разрешил я. — Попрошу для тебя дополнительный электронный ключ, сможешь входить, даже когда меня нет. Идет?

— Здорово!

Она выбежала из номера. Потом остановилась и медленно вернулась обратно:

— Ты ведь не выдумка, а, Капак? У меня уже были выдуманные знакомые. Сегодня есть, завтра нет. Даже еще до того, как я заболела. Ты ведь не из таких?

— Нет, я не выдумка, — заверил я. — Я настоящий.

Кончита просияла и тут же загорелась новой идеей.

— Проводи меня! — попросила она.

— Что?

— До номера. И поцелуй на прощание у порога, как в кино. А можешь зайти и познакомиться с врачами. Они увидят, какой ты хороший, и будут спокойно отпускать меня к тебе в гости.

— Думаешь, так правильно? Они могут заподозрить меня в грязных намерениях. Взрослый мужчина с маленькой девочкой… одни в гостиничном номере…

Кончита рассмеялась:

— Я же сказала: мне пятьдесят восемь. В таком возрасте женщина может делать все что заблагорассудится.

Она вошла в лифт первой и надавила на кнопку верхнего этажа. Над панелью загорелось требование ввести код. Кончита нажала еще пять кнопок. Я подумал, что это очередная игра, но табло мигнуло, и лифт поехал. На самый верх мне пока подниматься не доводилось, я думал, там будут гвардейцы, но этаж оказался самым обыкновенным, точно таким же, как остальные, никакой охраны.

Кончита зашагала вперед. Я помедлил, неуверенный, что нам действительно можно сюда, однако потом все-таки двинулся следом. Если нас засекут, влипнем здорово, но меня грела уверенность, что выкрутимся. У меня есть связи.

Кончита шла уверенно, не обращая внимания на стеклянный потолок и черное небо над ним. Я несколько раз останавливался, чтобы взглянуть на расстилающийся внизу город, но видел только крохотные огоньки, похожие на отражения звезд в темном пруду.

Мы оставили позади два длинных коридора. У меня уже зачесалась шея под воротничком, но тут Кончита, протянув руку, толкнула какую-то дверь, с виду первую попавшуюся. Я рванулся вперед, чтобы ее перехватить, решив, что пора заканчивать игры, но не успел, ввалился в дверь вслед за девочкой — и оказался в огромном номере, где вся мебель была затянута в белые чехлы. Стены прятались за длинными шторами, и за такими же драпировками скрывался стеклянный потолок. Номер закутали «по самые глаза», как и саму Кончиту.

Внутри нас встретили четверо — мужчина и три женщины, одетые в белое. Мужчина сердито шагнул вперед:

— Где вы были? Мы уже собирались звонить в охрану! Вы же прекрасно знаете, как нам неловко в таких случаях. — Он подозрительно покосился на меня: — А это кто?

— Мой друг, — высокомерно бросила Кончита, не удостоив мужчину взгляда.

Он сжал кулаки — наверное, с удовольствием придушил бы своенравную девчонку, если бы мог.

— Друг? — рявкнул он. — Я не знал, что у вас есть друзья. Где вы его?..

Кончита щелчком пальцев заставила его замолчать:

— Хватит, Мервин. Мне ведь разрешается заводить друзей. Я-то думала, вы прилете в восторг.

— Конечно, мисс Кубекик, я рад, что вы…

— Тогда будьте добры извиниться перед мистером Райми.

— За что? — вспылил он.

— За хамство! — отрезала Кончита. В голосе прозвучала сталь, которую я раньше не слышал.

Врач тут же опомнился.

— Примите мои глубочайшие извинения, мистер Райми, — слегка поклонившись, без малейшей издевки произнес он.

— Что ж, я отправляюсь спать, — объявила Кончита. — Увидимся завтра, Капак?

— Конечно, — улыбнулся я. — Спокойной ночи, Кончита.

— Спокойной ночи… опекун.

И она удалилась.

— Минуточку, — окликнул меня врач, когда я попытался незаметно улизнуть. — Нам надо кое-что обсудить. — И указал приглашающим жестом на одно из задрапированных кресел. Я со вздохом уселся. — Что произошло внизу?

— Ничего, — честно ответил я.

Он фыркнул:

— Моя подопечная исчезает на несколько часов, возвращается с мужчиной, которого я первый раз вижу, заявляет на голубом глазу, что он ее друг, и как ни в чем не бывало упархивает спать. И это особа, которая за пять лет дай бог два слова проронила. Давайте-ка не прикидывайтесь дурачком и расскажите мне все, как было.

Я рассказал. Но врач не поверил.

— Значит, она показывала вам свою руку? — вздохнул он.

— А что здесь такого? — Я нахмурился.

Он хохотнул:

— Сколько я ее знаю, она всегда прятала свою кожу ото всех, никого не подпускает. Осмотр проводим на транквилизаторах. А вы, наверное, фокусник, мистер Райми? В чем ваш секрет?

— Нет никакого секрета. Просто искра пробежала. Ей было одиноко, я ее пожалел, вот мы и подружились.

— Просто! Надо же! — Врач с суховатым смешком покачал головой.

— И как быть дальше? — поинтересовался я. — Она попросилась навещать меня каждый вечер. Я ей разрешил, но…

— Не хотите, чтобы она лезла в вашу жизнь?

— Нет, дело не в этом. Пусть приходит, я не против. Просто не уверен, что так правильно. Может, ей найти друзей по возрасту?

Врач сощурился:

— А вы знаете, что с Кончитой?

— Я читал. Преждевременное старение организма, тело начинает..

— Нет, мистер Райми, — перебил врач. — Та болезнь называется прогерией, но это не она. С телом Кончиты все в порядке. А вот лицо…

— Не понимаю. Что же не так с лицом?

— Да, она выглядит как обычная девочка-подросток, — согласился врач, а потом добавил, выдержав театральную паузу: — Только мисс Кубекик на самом деле пятьдесят восемь.

Я поперхнулся:

— Она мне говорила. Я решил, что это шутка. Но тогда ее тело…

— …соответствует возрасту, — закончил врач за меня.

— Как так вышло?

— Мы не знаем. Наблюдаем ее уже четверть века и до сих пор не выяснили, в чем дело. Жила-была юная красавица. Ближе к тридцатилетию обнаружила, что возраст не отражается на ее лице. Сперва она пришла в восторг, а потом, с течением времени, начала осознавать весь ужас. Она не старилась. Скорее, наоборот, молодела. В тридцать с небольшим обладала лицом девочки-подростка. Словно проклятие — никогда не выглядеть на свой возраст. Она обезумела. Резала себе лицо, пыталась обезобразить его шрамами до неузнаваемости. Не вышло. Шрамы заживали в считаные дни. У нее какая-то уникальная ДНК — я не знаю всех подробностей, я отвечаю за ее разум, а не тело. Тогда у нее случился первый нервный срыв — и, к сожалению, не последний. Потом она стала краситься, чтобы выглядеть взрослее, но и этот трюк не удался. Промучившись несколько лет, она оставила свое несчастное лицо в покое и пошла другим путем. Раз она выглядит как тинейджер, пусть так и будет. Она стала подростком. Накупила молодежной одежды, выкинула взрослый гардероб и надела маску школьницы. Внушила себе, что она ребенок, бросила прежнюю жизнь, друзей, мужа…

— Мужа? — Я изумленно уставился на врача. — Она замужем?

— Да.

— Но вы называете ее мисс Кубекик…

— Это часть легенды. В ее вымышленном мире не нашлось места мужу. Чтобы стать подростком, супруга пришлось бросить и забыть. Она вычеркнула его из памяти, изгнала из своей жизни, даже не смотрела на него, когда он пытался с ней увидеться. Вернула свою девичью фамилию и делала вид, что никогда не имела другой.

— Господи! — Хорошо, что я в этот момент сидел. — Она ведь мне о нем говорила. Ферди. Это ее муж, да?

— Да. Совсем стереть его из мыслей не получилось, как бы она ни старалась. Воспоминания норовят вернуться и ее вернуть к реальности, вызывая приступы отчаяния. Ребенком ей тоже несладко живется, но она вроде довольна. А вот когда иллюзия рушится и приходится смотреть в лицо реальности… — Врач беспомощно пожал плечами.

Мы погрузились в задумчивое молчание. И тут до меня дошло.

— Но ведь сегодня она не впала в отчаяние. Она говорила о муже, рассказывала мне про него. И возраст не скрывала. Она была огорченной, но спокойной, вполне держала себя в руках.

— Да. — Врач в недоумении потер подбородок. — Возможно, это начало новой фазы: мисс Кубекик наконец готова смириться и принять свою болезнь. Она ведь не сказала вам в открытую, что замужем? Только упомянула имя. Но все равно это шаг вперед. И насчет истинного возраста — мы даже не уверены были, что она еще помнит, сколько ей лет. Надо будет понаблюдать. Проконсультироваться с коллегами…

— А мне что делать? — спросил я. — Разрешить ей приходить в гости?

— Еще бы! — хрюкнул он. — Как ее сейчас оттолкнуть? Это ее убьет. Пусть приходит, мистер Райми. Общайтесь с ней так же, как сегодня. Дружите. У нее ведь так давно не было друзей.