Марс пробуждается. Том 1

Глава I ОБСЕРВАТОРИЯ НБОАНГА-ТХЕ

Тишина, великая тишина стояла над миром. Морозная ночь опустилась на Землю. Высоко в небе загорелись звезды. Они вспыхивали одна за другой и становились все ярче, а мрак чернее. Над Тибетом навис огромный купол неба, усыпанный мерцающими огоньками. Зубчатые хребты гор застыли в оцепенении. От каменных громад веяло нестерпимым холодом. Но вот над горизонтом возникло бледное голубое сияние, а затем показалась Луна. Заняв место в центре серебристого круга, она медленно плыла по небосклону, заливая местность холодным бледным светом.

С маленькой площадки на заснеженном склоне стало видно далеко вокруг. На юге поднимались высокие скалистые обрывы Тангла, кое-где покрытые снегом. Внизу, в черноте долины, прятались огоньки маленького селения Тимарсанг. За глубокой впадиной у перевала Ньякамарно появилась остроконечная голова Бамхана в серебряном покрывале из ледников. Еще дальше, как бледный призрак, возникла громада массива Пунг-Бугу-Стуксум. Линию горизонта на юге закрывала едва видная во мраке каменная гряда Ньенчен-Тангла — одна из цепей Гималаев. За ней скрывалась Индия.

К северу хребты снижались и переходили в холмистую равнинуобычное для Тибета плоскогорье, расположенное на высоте 4000 метров. Дальше протекала могучая река Улан-Мурэн, или Янцзы, а еще дальше снова простирались бесконечные цепи гор.

Исключительно прозрачный горный воздух Тибета, изобилие ясных дней широкий горизонт создавали условия, на редкость благоприятные для астрономических наблюдений. Поэтому ученые Китая соорудили тут высокогорную обсерваторию Нбоанга-Тхе.

Всего пять человек жили здесь в уединении, посвятив себя самоотверженному служению науке. От ближайшего селения Тимарсанг их отделяло 25 километров горной дороги. Большую часть года ее покрывал тонкий и коварный слой снега, под которым скрывался лед. Горе неосторожному, сделавшему неверный шаг!

До другого населенного пункта — городка Хэтинсиринг — было более ста километров такого же трудного пути. Полное безлюдье и тишина окружали ученых.

Луне пришлось подняться еще выше, прежде чем она сумела разглядеть среди ночной тьмы маленькие, засыпанные снегом строения обсерватории. Их трудно было отличить от угрюмых утесов. Только еле заметный огонек в окне показывал, что здесь живут люди.

Но вот торжественное безмолвие ночи нарушил скрип открываемой двери. Высокий худощавый человек в оленьей дохе, меховой шапке с длинными, доходящими до пояса наушниками и теплых меховых унтах показался на пороге.

— Ну и холодище, — сердито пробормотал он, зябко поеживаясь и оглядываясь.

Свет Луны выхватил из темноты его продолговатое лицо с резко обозначенными скулами и слегка раскосыми глазами.

Это был Ли Сяо-ши, старший научный сотрудник обсерватории. Молодой китайский астроном и астрофизик, получивший образование в Московском государственном университете, уже третий год работал здесь. Он искренне считал, что нигде в мире нет лучших условий для наблюдений над небесными телами и углубления своих знаний, чем под ясным звездным небом Тибета.

— Чжан! — крикнул он. — Чжан, где же ты пропал?

— Иду, Ли, иду! — послышался из дома веселый голос.

— По пути посмотри на термометр.

— Пятьдесят восемь и три, — бодро сообщил Чжан Ван-фу, показываясь на пороге.

Коренастый крепыш, занимающий должность младшего научного сотрудника, постоянно веселый и жизнерадостный, легко переносящий любые трудности и неудобства, Чжан был самым подходящим товарищем для работы на высоте 5125 метров. Мастер на все руки, он взял на свое попечение материальную часть обсерватории. Не было случая, чтобы какойлибо из инструментов или приборов выбыл из строя по неисправности, пока Чжан Ван-фу находился при исполнении своих обязанностей.

— Пятьдесят восемь! — повторил Ли Сяо-ши. — Ничего себе! И в такой холод нам придется всю ночь сидеть в башне.

— Что делать! — философски заметил Чжан, плотнее запахивая доху и засовывая руки в карманы. — Конечно, не сладко. Зато нигде нет таких условий для наблюдения, а великое противостояние бывает не часто…

— Погоду передавали? — спросил Ли Сяо-ши.

— На Маунт Вильсон небо закрыто. В районе Пик Дю Миди обложные дожди. В Алма-Ате высокая облачность, барометр идет на понижение. В Сталинграде и Харькове прояснение.

— Значит, на нас ложится вся ответственность за эти сутки.

— Да, мы на переднем крае…

Разговаривая, астрономы пробирались через сугробы по узкой тропинке, ведущей к башням. Впереди, полузасыпанные снегом, виднелись причудливые силуэты трех приземистых круглых башен с металлическими куполами. Немного поодаль чернело сложное сооружение — огромная ажурная металлическая полусфера, покоящаяся на бетонном фундаменте. Она казалась как бы сотканной из стального кружева. Падавшие от нее угольно-черные тени лежали на снегу, будто нарисованные китайской тушью.

Скрип шагов по снегу далеко раздавался в тишине. У входа в башню астрономы остановились, чтобы взглянуть на небо. На южной стороне небосклона, невысоко над грядой отдаленных гор, одно из бесчисленных светил выделялось своими большими размерами и каким-то особым, красноватым блеском.

— Хорош! — восхищенно заметил Чжан Ван-фу.

— Хорош! — согласился Ли Сяо-ши и, согнувшись, вошел внутрь.

Привычной рукой он нащупал выключатель. Голубым светом под куполом вспыхнули тонкие трубки люминесцентных ламп.

Посредине просторного круглого помещения на массивном бетонном основании стоял короткий толстый телескоп. Тяжелая чугунная станина его покрылась белым налетом инея. Мороз выбелил все металлические части прибора, алюминиевые ножки и подлокотники кресла.

Ученые принялись готовиться к наблюдениям. Чжан Ван-фу взялся за рукоятку большого колеса, укрепленного на стене, и металлический купол стал медленно двигаться, пока в прорези не показалась та яркая звезда, которая только что привлекла внимание ученых.

Ли Сяо-ши расположился в кресле и занялся установкой главного инструмента — гордости обсерватории. Это был крупнейший в мире менисковый телескоп-рефлектор системы Максутова диаметром 450 сантиметров. Уступая по размерам знаменитому американскому 5-метровому рефлектору на горе Маунт Вильсон, советский инструмент значительно превосходил его по масштабу увеличения и качеству изображения.

— У тебя все готово, Чжан?

— Жду твоей команды.

— Пускай.

Послышался легкий, еле воспринимаемый ухом звук: начал работать часовой механизм. Он равномерно поворачивал купол башни и телескоп с той же угловой скоростью, с какой двигалось небесное тело, за которым велось наблюдение.

— Ступай в корпус «Б» и приготовь двойной астрограф, — распорядился Ли Сяо-ши.

Помощник удалился, а молодой ученый закрыл на некоторое время глаза — это помогало повысить остроту зрения. Затем он склонился к окуляру телескопа и принялся за работу.

Сквозь линзы прибора на совершенно черном фоне ночного зимнего неба был виден сияющий диск планеты. Неопытному взору он казался небольшим желтым, чуть золотистым кружком. Таким представляется Марс, когда видишь его первый раз.

Да! Это был именно Марс — загадочная планета, полтора столетия привлекающая к себе внимание многих людей.

Около двух месяцев назад — в августе 19… года — произошло очередное великое противостояние Марса, то есть момент, когда эта планета приблизилась к Земле на кратчайшее расстояние из всех возможных, составляющее около 56 миллионов километров. Подобное событие повторяется не чаще, чем раз в пятнадцать лет, и представляет особо большой интерес для науки. Все обсерватории мира начинают наблюдение планеты еще за несколько месяцев до противостояния и продолжают его долгое время спустя, когда Марс уже удаляется, но виден все-таки лучше, чем в другие периоды.

Главная помеха для астрономов — атмосфера Земли. Нередко небо закрывают облака. Еще чаще ученым мешает воздушная дымка, особенно густая над большими городами и вблизи от них. Даже при чистом и ясном небе наблюдениям почти постоянно мешают воздушные потоки. Они возникают у поверхности Земли, когда нагретый воздух поднимается вверх, а навстречу ему опускается холодный. Из-за этих движений атмосферных слоев изображение в линзах оптических приборов колеблется. Очертания его делаются расплывчатыми, и разобрать детали становится невозможно.

В условиях Тибета, где воздух на редкость чист и прозрачен, а атмосфера при свирепых морозах и полном безветрии остается неподвижной, Ли Сяо-ши мог вести наблюдения почти безо всяких помех, если не считать холода. Упорной, систематической тренировкой он приучил себя к долгим часам неподвижности у окуляра прибора и почти не замечал мороза. Поэтому за время последнего великого противостояния Марса китайский астроном сумел сделать много ценных наблюдений и создать коллекцию редких по качеству фотографий.

Противостояние было в августе, теперь кончался октябрь, и Марс успел удалиться почти на 70 миллионов километров от Земли, но был виден еще хорошо, поэтому молодой ученый продолжал наблюдения планеты каждую ночь.

Нужен весьма тренированный глаз, чтобы рассмотреть на крохотном диске Марса его полярные шапки; моря, пустыни и знаменитые каналы, о которых было столько споров. Неопытный глаз никогда не смог бы увидеть что-нибудь особенное на маленьком светлом диске планеты. Но глаза Ли Сяо-ши видели много.

Однако в этот раз события приняли совсем особый оборот. Едва ученый добился полной резкости изображения, как из груди его вырвался странный глухой звук, выражающий крайнюю степень изумления.

— Чжан! — воскликнул он. — Чжан! Иди скорее сюда.

Никто не отозвался: Чжан Ван-фу был в другой башне.

Ли Сяо-ши отличался спокойным, невозмутимым характером, был крайне сдержан в проявлении своих чувств и никогда не торопился ни в действиях, ни в выводах. Поэтому Чжан Ван-фу был крайне изумлен, когда его старший друг буквально ворвался в помещение, где он приводил в готовность большой двойной астрограф-прибор, предназначенный для фотографирования небесных тел.

— Чжан! — кричал астроном. — Иди скорее! Мне надо проверить самого себя. Быть может, мои глаза видят то, чего нет. Расскажи, что ты увидишь.

Они побежали к большому телескопу. Младший сотрудник занял место у окуляра, а Ли Сяо-ши остался в стороне и отвернулся.

— Ну что? — спрашивал он. — Говори!

Чжан Ван-фу не спешил с ответом. Он посмотрел в окуляр, поправил резкость и стал внимательно изучать изображение.

— Действительно необычайное явление!.. — сказал он наконец. — Никогда не видел ничего подобного…

— Но что же ты видишь?.. Что?!

— Сегодня вся планета видна особенно ярко и отчетливо. Полярные шапки хорошо заметны. Видны очертания Маре Тиррениум, в них нет ничего нового, но вот ниже…

— Пустыня Эфиопис?

— Да, это пустыня Эфиопис. Нынче она кажется бледно-розового цвета. На ней я вижу нечто странное…

— Говори же! Говори!

— Какое-то резко обозначенное пятно, необычайно правильной формы. Узкая и тонкая линия. Она кажется совершенно черной. Насколько мне известно, этого никогда и никто не наблюдал…

— Это все? Больше ты ничего не видишь?

— Постой! Постой! Нет, не все. Если присмотреться, то эта черная линия пересекается двумя другими. Как бы крестом, но другого цвета. Я бы сказал, он красный…

— Довольно! Я видел то же самое. Пусти!

Ли Сяо-ши снова занял свое место у окуляра и продолжал, отрывисто бросая слова, как команду:

— Надо наблюдать!.. Я останусь здесь на всю ночь… Принимайся за съемку… Применяй поочередно красные, синие и зеленые светофильтры… Я тоже буду снимать…

Чжан бросился к своему инструменту.

Когда зеленый проблеск рассвета сменил черноту ночи, а утренний туман окутал вершины гор, усталые и совершенно застывшие от холода наблюдатели покинули башни.

Рассвет в горах наступает так же быстро, как и ночная тьма. Первые лучи солнца брызнули из-за острых зубцов Тангла, синевших в тумане, и загорелись оранжевым пламенем на ледниках Пунг-Бугу. Именно в это мгновение Ли Сяо-ши открыл дверь и вышел наружу, прикрывая лицо от ледяного дыхания ветра. Ученый не мог удержаться от возгласа восхищения, глядя на окрестные горы, лиловую темноту спящих долин и розовые клочья тумана, плывущего над ущельями.

Чтобы размяться и согреться, Ли Сяо-ши сначала поплясал на месте, а затем, увидев выходящего из соседней башни Чжан Ван-фу, закричал ему:

— Бежим, Чжан! Скорее!

И они взапуски побежали по тропинке туда, где из трубы жилого домика уже поднимался к небу столб дыма, обещая вкусный завтрак.

После жестокого мороза так приятно было скинуть с плеч тяжелые меховые одежды, снять унты и протянуть озябшие руки и ноги к теплой печке.

На темном, покрытом глубокими морщинами лице Су Си-не, в обязанности которого входило приготовление пищи, при виде уставших и голодных астрономов появилась широкая улыбка.

— Кушать! Кушать! Завтрак готов, — приветливо произнес он высоким фальцетом.

— Постой, дружище, — ответил Ли Сяо-ши. — Сперва умоемся, потом наскоро закусим — и за работу…

— Зачем наскоро? Завтрак хороший! Пельмени приготовил. Спешить не надо. Кушать надо! — обиделся старик.

— Некогда, милый, некогда. Очень спешное дело! — пояснил Чжан и скрылся за дверями ванной комнаты.

В столовой на столе уже стояла миска с настоящими китайскими пельменями — предметом профессиональной гордости старого Су Си-не — и кофейник с крепчайшим черным кофе.

— А где же Ким? — спросил Ли Сяо-ши.

— Он еще не приходил, — ответил Су, — как ушел вчера, так до сих пор и нет. Совсем заработался.

Друзья переглянулись.

— Очевидно, Ким тоже заметил что-нибудь, — произнес Чжан Ван-фу.

— Интересно! Надо все же его повидать.

— Я позвоню.

Чжан Ван-фу набрал номер внутреннего телефона.

— Я слушаю, — ответил мужской голос.

— На столе блюдо горячих пельменей. Су Си-не очень сердится: они могут остыть.

— Сейчас приду, уже кончаю!

Через несколько минут появился Ким Ван Гир — молодой корейский инженер-радист. Как и астрономы, он казался крайне утомленным, но глаза его горели веселыми огоньками.

— Ну, говори! — встретил его Ли Сяо-ши.

— На этот раз сигналы звучали совершенно отчетливо…

— Какие сигналы?

— Вот уже третью ночь наш радиотелескоп принимает непонятные сигналы. Я никак не мог определить направление, откуда они приходят, поэтому ничего не говорил вам. Провозился два дня. Только вчера удалось так перестроить приемник, чтобы он отфильтровал эти излучения от других шумов.

— Ну и что же? — Ли Сяо-ши заметно оживился.

— Оказалось, во-первых, что мы принимали волны длиной двадцать четыре целых и восемь десятых метра, несомненно, излучаемые планетой Марс. Тут нет никакой новости, разумеется. А во-вторых, мне удалось принять и выделить, так сказать, в чистом виде ультракороткие волны порядка три и семь десятых миллиметра, поступающие из той же точки пространства.

— С Марса?

— Конечно! Направление этих волн не оставляет ни малейшего сомнения. Но самое интересное не в этом. Вы представляете мое волнение, когда выяснилось, что излучение в этом диапазоне происходит неравномерно, то есть имеет явно не тепловую природу!

— Не хочешь ли ты сказать, что волны излучает искусственный передатчик?

— Теперь я в этом убежден! Сигналы в течение всего времени наблюдения подавались не постоянно, а с перерывами разной длительности. Я начал дежурство вчера в двадцать один час тридцать пять минут. Первый раз удалось принять передачу в двадцать два часа пятнадцать минут. Она продолжалась ровно три минуты и прекратилась сразу, как будто выключили генератор. В один час восемь минут сигналы возобновились. И снова передача длилась, ровно три минуты. Затем перерыв до четырех часов восемнадцати минут и снова сигналы. Последний раз они были слышны в пять часов двадцать три минуты.

Рассказ Ким Ван Гира настолько увлек ученых, что пельмени остыли. Огорченный повар потихоньку забрал миоку со стола и понес разогревать. Обычно сдержанный. Ли Сяо-ши на этот раз не мог скрыть своего волнения.

— Послушай, Ким, — говорил он, совершенно забыв про усталость, — то, что ты рассказываешь, удивительно интересно и как раз дополняет наши нынешние наблюдения. Скажи, пожалуйста, какой же характер имели эти сигналы?

— Как всегда, чередование коротких и длинных звуков. Вроде азбуки Морзе, только неизвестного значения. Я бы воспринял их как точку и три тире, снова точку и три тире. Так в течение трех минут.

— А не удалось тебе установить, с какой точки на поверхности Марса поступали эти сигналы? — вмешался Чжан Ван-фу.

— Расчеты, которые я как раз и проверял, когда вы позвали меня завтракать, показывают, что область, откуда исходят излучения, примерно соответствует пустыне Эфиопис.

— Пустыня Эфиопис! Так я и думал! — Ли Сяо-ши даже вскочил со стула и принялся ходить по комнате. — Ты понимаешь, Ким, именно в эту ночь мы обнаружили на поверхности Марса в районе Эфиопис удивительное явление. Его нельзя понять иначе как оптический сигнал, рассчитанный на наблюдение с Земли! Мы еще не можем понять, как удалось создать на поверхности планеты изображение длиной не менее тысячи километров, но самый факт не подлежит сомнению. Это открытие величайшего значения!

Трое ученых понимали друг друга с полуслова. Ли Сяо-ши не надо было развивать свою мысль дальше. Все трое знали, что в эту ночь им удалось намного приблизить ответ на загадку, столько времени занимающую умы людей: по всей видимости, на Марсе все же есть разумные существа, способные пользоваться средствами радиосвязи и предпринимать другие шаги для передачи каких-то сигналов на нашу планету. И эти существа желают привлечь к себе внимание жителей Земли — факт, который, несомненно, имел огромное научное значение, и его следовало без промедления сообщить другим ученым. Многое оставалось неясным, например трудно было понять, почему жители Марса избрали для оповещения не тот период, когда их планета находилась ближе всего к Земле, а опоздали почти на три месяца.

Когда настал вечер, за окном маленькой комнатки Ли Сяо-ши вспыхнул огонек. Чжан Ван-фу, идя в обсерваторию, видел на фоне обледеневшего окна силуэт товарища, склоненного над рабочим столом. Старый Су, ложась спать, слышал стук пишущей машинки. Ли Сяо-ши вторую ночь подряд провел без сна, зато наутро доклад о необыкновенных наблюдениях, сделанных на обсерватории Нбоанга-Тхе, был готов.

Дежурство Ким Ван Гира оказалось продуктивным и в этот раз. Ему удалось еще несколько раз заметить сигналы марсиан и даже записать их на магнитофон.

Не повезло только Чжан Ван-фу. Сутки на Марсе почти равны земным. Поэтому в поле зрения контрольной трубы его астрографа таинственная планета снова оказалась в том же самом положении. Область, обозначенная на картах Марса как пустыня Эфиопис, находилась в первые часы наблюдения в самом центре зрительного поля, то есть в самых лучших условиях видимости. Однако на ее поверхности не было видно ничего такого, что хотя бы в отдаленной степени напоминало таинственные знаки, наблюдавшиеся учеными прошедшей ночью.

Если бы не превосходные фотографии, сделанные накануне, Чжан Ван-фу мог бы поклясться, что он стал жертвой оптического обмана или галлюцинаций.

Напрасно раздосадованный ученый много раз проверял резкость изображения и чистоту стекол своего инструмента: все было в порядке, за исключением одного — сигнал исчез! Огорченный астроном утешил себя лишь тем соображением, что и это исчезновение с научной точки зрения не менее важно и интересно.

Придя к такому выводу, Чжан Ван-фу добросовестно просидел за астрографом всю ночь и сделал серию безукоризненных с технической стороны снимков планеты.

А наутро, едва успев привести себя в порядок, он получил от своего друга и старшего товарища новое поручение: срочно доставить на почту два больших пакета.

Для связи с внешним миром обсерватория имела маленький вертолет, управлять которым умели все трое ученых, хотя чаще всего эту обязанность исполнял Чжан Ван-фу.

Чжан взял курс на север. Вскоре с левой стороны внизу показалась одетая снегом вершина горы Джона. Правее, на желтом фоне застывших от мороза степей, обрисовалась белая извилистая линия замерзшей реки УланМурэн. Еще дальше к востоку сверкали на солнце ледники хребта Баян Хара Ула. Близ них, как белые круглые лепешки, небрежно брошенные на желтую землю, лежали озера Джарин-Нур и Оран-Нур.

Достигнув этих заметных ориентиров, Чжан Ван-фу повернул на восток и полетел над горами Северо-Западного Китая. Через несколько часов он увидел внизу вторую великую реку Китая-Хуанхэ. К исходу дня внизу показался огромный город. Стекла его высоких зданий горели в лучах заката, как раскаленные угли, рассыпанные по долине.

Вертолет стал снижаться и скоро опустился на аэродроме Ланьчжоу. Чжан Ван-фу подошел к окошечку почты и вручил два ценных пакета. На одном из них четким почерком Ли Сяо-ши был обозначен адрес на двух языках: «СССР, Москва, Институт астронавтики Академии наук СССР. Академику Виктору Петровичу Яхонтову». На другом — узорчатая вязь китайского алфавита означала: «Пекин, Президенту Академии наук Китайской Народной Республики Вей Сяо-пину».

Глава II ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ АКАДЕМИКА ЯХОНТОВА

По широкой бетонной автостраде, поблескивая на солнце синим лаком, быстро мчался автомобиль. Километрах в тридцати от Москвы он круто свернул направо. Теперь его путь пролегал по узкому шоссе, пересекавшему поросшие лесом холмы.

Зима в этот год задержалась, и хотя на дворе стоял конец ноября, но казалось, будто осень еще не прошла. Солнце светило ярко, а небо было по-весеннему синим. Только лесные дали, открывавшиеся на короткое время, когда машина оказывалась на подъеме, были не голубыми, как весной, а темно-лиловыми.

За лесистыми холмами лежала слегка заснеженная равнина. Дорога вела к небольшой группе зданий, расположенных по стороне квадрата, обнесенного глухим забором. На каменных столбах у железных ворот виднелись черные доски: «Институт астронавтики Академии наук СССР».

Синяя машина остановилась у ворот и подала сигнал. Из кирпичной будки вышел дежурный. Раскрылись решетчатые створки.

— Здравствуйте, Виктор Петрович.

— Доброе утро, Василий Васильевич, — послышалось из машины.

Автомобиль въехал на территорию. В конце короткой аллеи стояло большое каменное здание, кругом — еще ряд строений необычной формы. Здесь были приземистые круглые башни, как бы вросшие в землю, низкие корпуса со стеклянными крышами, похожие на оранжереи, какие-то сооружения, вовсе лишенные окон, наклонные полутоннели, уходящие вниз.

Из машины вышел высокий, чуть сутулый человек в шубе и меховой шапке. Длинная, заметно поседевшая борода достигала второго ряда пуговиц на пальто. Это был директор института академик Виктор Петрович Яхонтов — ученый с мировым именем, палеонтолог и геолог, прославленный руководитель первой в мире научной экспедиции на планету Венеру, совершенной два года назад.

После серии успешных запусков многотонных советских искусственных спутников развитие астронавтики пошло быстрыми темпами. Немного времени спустя управляемые с Земли советские космические снаряды достигли Луны и доставили туда самодвижущиеся танкетки с телевизионными передатчиками. Человек получил возможность непосредственно наблюдать, что происходит на ближайшем небесном теле. Потом советские люди, прочно занявшие ведущее место в освоении космоса, вновь удивили мир сооружением огромного постоянного искусственного спутника Земли на расстоянии шести земных радиусов от ее поверхности. Был создан необходимый опорный пункт в межпланетном пространстве, на нем постоянно находились люди.

Спутник стал своеобразным космическим вокзалом. Здесь были сосредоточены запасы ракетного горючего для больших космических кораблей, уходящих в далекие рейсы вокруг Луны. В этот период ракеты посылались часто без людей, снабженные только автоматическими приборами.

Наконец, Советская страна организовала экспедицию с высадкой людей на поверхности планеты Венеры. Именно эта экспедиция, организованная и проведенная Яхонтовым, и принесла ему мировую славу. Советский ученый и пять других участников невиданного путешествия отправились на Венеру в большой ракете, заправленной горючим на искусственном спутнике. Они сумели высадиться, прожить на Венере несколько месяцев и благополучно вернуться, правда, потеряв одного человека.

Как всегда, подтянутый, подвижный и энергичный, Виктор Петрович быстро распахнул входную дверь и оказался в вестибюле. Часы показывали без двадцати минут девять — обычное время, когда директор появлялся в своем учреждении. Он любил эти немногие минуты до начала работы. Сотрудников еще не было, никто не звонил, и можно было спокойно продумать все, что следовало сделать за предстоящий день.

Академик прошел в кабинет. Пометка на листке настольного календаря напоминала: «В 9 осмотр приборов ракеты». Виктор Петрович взглянул на циферблат стенных часов. Оставалось еще 15 минут — можно успеть просмотреть газеты.

Ровно в девять послышался мелодичный звон курантов, и в ту же секунду прозвучал звонок, означающий начало работы.

Яхонтов отложил газеты и вышел в соседнюю комнату. Его ждали.

— Пойдемте, товарищи.

Все оделись и вышли на площадку. Здесь их ждали машины. Через полчаса они прибыли на опытный ракетодром. Отсюда запускались в космические полеты модели будущих межпланетных кораблей и управляемые ракеты малых размеров.

Засунув руки в карманы шубы, академик большими шагами направился к центру поля. Он был высок и двигался быстро. Остальные едва поспевали за ним.

Вдалеке виднелась большая металлическая ракета, стоящая на трех высоких опорах, выдвинутых из ее корпуса. Вокруг суетились люди. Судя по кормовой части и цвету царапин, ракета прежде была серебристо-белой. Теперь она стала черной из-за плотного слоя окалины, особенно заметной на конической передней части. Стальные опоры, светлые с наружной стороны, были черными, как бы обгоревшими изнутри. Снизу можно было хорошо видеть дюзы — отверстия сопел реактивных двигателей, — оплавленные по краям и покрытые окислами. Все это указывало, что космический снаряд вернулся из далекого и трудного пути.

Действительно, это была автоматическая ракета, накануне вернувшаяся из полета вокруг Марса. Очередная работа Института астронавтики — запуск третьего по счету аппарата, предназначенного для исследования загадочной планеты, — была закончена. Раскаленная ракета вчера днем опустилась именно в то время и в том месте, где и когда ей следовало приземлиться. Приборы управления действовали безотказно. Космический корабль своевременно повернулся кормой вниз, в нужный момент начал действовать главный двигатель, игравший теперь роль реактивного тормоза. Реле включили механизм, выпускающий металлические ноги-шасси, скорость падения постепенно была погашена, и аппарат плавно опустился на ракетодром.

За ночь ракета остыла. Теперь настало время вскрыть ее, извлечь приборы и приступить к изучению полученных данных.

Виктор Петрович, заложив руки за спину, обошел ракету и внимательно осмотрел ее со всех сторон.

— Ну что же, начнем, — сказал он.

С помощью электрического гаечного ключа рабочие отвернули большие болты и открыли люк. Два сотрудника проникли внутрь и начали передавать приборы стоящим внизу. В ракете находились сложные и тонкие аппараты, записывавшие на ленте условия полета; приспособления для взятия проб атмосферы Марса; самозаписывающие барометры, гидрометры, термометры, радиопередатчики; приборы для определения интенсивности космического излучения; гелиометры и многие другие сложные и умные аппараты, заменяющие глаза и уши человека во время космических полетов.

Академик наблюдал за работой.

— Надеюсь, — сказал он через несколько минут, — мы на этот раз получим бесспорные доказательства жизни на Марсе. Положим конец всем спорам…

— Вы все еще ожидаете привета от марсиан? — иронически заметил худой высокий человек с маленькой козлиной бородкой и в пенсне, стоящий рядом. — Напрасно, Виктор Петрович! Это могут быть лишь доказательства ad hominem, то есть идущие от чувств человека. Наука не в состоянии доказать то, чего нет!

Сергей Васильевич Паршин, профессор, доктор технических наук, изучал области применения ядерной энергетики в астронавтике. Он был глубоко уверен, что яз всех планет солнечной системы жизнь разумных существ возможна только на Земле.

— Да, уважаемый Сергей Васильевич, — задорно ответил Яхонтов, резко повернув голову, отчего борода его на мгновение метнулась вверх и как бы устремилась навстречу противнику. — Я жду привета от марсиан. И здесь нет ничего невозможного. В этот раз ракета должна была пройти всего в тысяче пятистах километрах от поверхности Марса. Уверен, что теперь мы узнаем много интересного!

Машины вернулись в институт. Пока директор был на ракетодроме принесли почту, в приемной ждали вызванные сотрудники.

Советские ученые уже основательно взялись за освоение космоса. Несколько отрядов смельчаков высадились на лунной поверхности. После возвращения с Венеры первой экспедиции на эту планету также были доставлены новые группы ученых, продолжавших ранее начатые исследования. Огромная работа по планомерному изучению соседних миров проводилась и направлялась Институтом астронавтики. Ежедневно перед его директором возникало множество разнообразных вопросов, требующих быстрого и правильного решения.

— Прошу, Мария Павловна, — сказал Виктор Петрович молодой женщине в очках, сидевшей на диване в ожидании его прихода.

Мария Павловна вошла следом и, как было заведено, не ожидая приглашения, уселась за маленьким столиком перед рабочим столом академика, положив перед собой толстый блокнот.

— Я слушаю, — мягко сказал Яхонтов.

— Пятая лунная экспедиция радировала: они находятся на южных склонах кратера Магинус. Установлено, что скалы покрыты лишайником светло-зеленого и голубого цвета, который развивается во время лунного дня, но буреет и гибнет к вечеру. Тем самым выяснена причина появления зеленоватых пятен, которые оказались на последних цветных фотоснимках.

— Что у них дальше по программе?

— Изучение этого же вопроса в юго-западной части моря Ясности. Вероятно, окажется то же самое, но нужно проверить. Потом они перебазируются в кратер Аристарха.

— Как с обеспечением экспедиции?

— Кислорода и продовольствия достаточно. Через некоторое время надо будет послать горючее для возвращения на Землю.

— Проверить отправку с нашей базы на озере Балхаш. У вас все на сегодня?

— Да, Виктор Петрович.

— Превосходно, зовите Петра Сергеевича.

Место за столиком занял худощавый молодой человек в сером костюме.

— Какие вести с Венеры? — осведомился Яхонтов.

— Группа геологов, которая находится в районе хребта имени Ленина, обнаружила огромные месторождения металлов. Найдены образцы неизвестного на Земле минерала с богатым содержанием плутония.

— Да? Мы были на Венере в этом же самом районе, но тогда у нас не было времени. Товарищи не жалуются на условия работы?

— Особых претензий пока нет.

— Чем занимаются другие группы?

— Океанографическая экспедиция обнаружила глубины более пяти тысяч метров.

— Где именно?

— В центральных областях моря Опарина. Нашли еще неизвестных науке глубоководных моллюсков. Больше никаких сообщений не поступало.

— Проверьте сегодня, что делается на базе Иссык-Куль. Надо ускорить подготовку автомата для полета вокруг Меркурия. Вчера, в конце дня, меня вызывали по этому вопросу.

— Хорошо.

Оставшись один. Яхонтов взглянул на листок календаря. В числе других записей там стояла небольшая, но весьма выразительная пометка: «День рождения. Быть дома к 20 часам».

Виктор Петрович задумчиво поглядел на календарь, погладил бороду, что служило признаком озабоченности, потом его взгляд упал на папку с текущей почтой, и он снова погрузился в работу.

Толстый пакет, полученный из Китая, привлек его внимание. Более получаса ученый внимательно читал пояснительную записку, подчеркивая самые важные места, затем разложил перед собой фотографии и принялся тщательно рассматривать их через лупу. Часы мелодично пробили два. Яхонтов позвонил, вошла секретарша.

— Пожалуйста, Анна Степановна, пригласите Сергея Васильевича.

Ожидая его прихода, Виктор Петрович просмотрел еще несколько писем. В дверях появился профессор Паршин.

— Есть что-нибудь интересное? — спросил Яхонтов.

— Для вас, Виктор Петрович, ничего утешительного. Полет удачен. Ракета прошла строго по маршруту, облетела Марс на средней высоте тысяча шестьсот пятьдесят километров и доставила пробы марсианской атмосферы. Как мы и думали, она совершенно непригодна для дыхания и вообще для существования живого мира. Судите сами: кислорода менее одной сотой, против его содержания в атмосфере Земли, водяных паров не обнаружено.

— На таком расстоянии от поверхности и в нашей атмосфере крайне мало кислорода. А ведь масса Земли почти в десять раз больше, значит, плотность газообразной оболочки на равных высотах у нас много выше. Не так ли?

— Допустим! Но разреженная воздушная оболочка не способна поглотить мощное космическое излучение. Следовательно, все живое на поверхности планеты давным-давно должно погибнуть. Основная составляющая марсианской атмосферы — азот, у которого само название говорит об отсутствии жизни. Все это мы обсуждали уже десятки раз.

Яхонтов посмотрел на собеседника поверх очков и улыбнулся.

— Вы, Сергей Васильевич, подходите к вопросам естествознания с позиций, так оказать, филологических.

Оба ученых в личной жизни были друзьями, но нередко расходились во мнениях и беспощадно спорили, не жалея острых слов и язвительных намеков. В данном случае удар попал в цель. Профессор Паршин, будучи представителем самых точных физико-математических наук, в то же время очень интересовался филологией. Его маленькой слабостью был латинский язык. Ученый-физик очень любил ввернуть в разговорную речь звучную латинскую фразу. На этот раз он понял, что увлекся и стал на шаткий путь.

— Не придирайтесь к словам, Виктор Петрович, — поспешил он поправить положение. — Мысль по существу правильная. А вообще нам рано вести полемику: когда закончим анализ полученных записей, вернемся к нашему разговору.

— Пусть будет так, а пока прочтите это письмо.

Сергей Васильевич поправил пенсне и принялся за чтение. Виктор Петрович спокойно наблюдал за ним, пряча лукавую улыбку в длинной бороде.

Дойдя до конца и проглядев снимки, Паршин нервным движением руки сбросил пенсне, снова надел, вынул из кармана платок и вытер лысину.

— Что вы на это скажете? — бесстрастно спросил Яхонтов.

— Это шутка или галлюцинация. Бывает при длительных наблюдениях… Письмо составлено, как говорится, currente calamo — беглым пером…

— Снимки говорят сами за себя. Что касается глубины знаний у автора и качества наблюдений, то Ли Сяо-ши весьма вдумчивый, требовательный к себе молодой ученый. И я прошу иметь в виду эти материалы, когда будете формулировать свои выводы.

— Вы передадите мне это письмо?

— Пока не могу: надо известить все наши обсерватории.

Стрелка часов, висевших в столовой квартиры Яхонтовых, приближалась к девяти. Гости съезжались. Собралось человек восемь, но еще раздавались звонки. Из магазина принесли огромный торт с цифрой «56» — подарок от студентов астрономического отделения, в котором Виктор Петрович вел курс основ астронавтики. Кто-то принес мраморный бюст Менделеева. Ольга Александровна — жена Яхонтова — приветливо встречала гостей, но с каждой минутой выражение ее лица становилось все более озабоченным. Виновник торжества явно опаздывал. Приглашенные пока что рассаживались в кабинете и занимали друг Друга, хозяйка дома по мере сил поддерживала разговор, но каждый новый звонок отвлекал ее в прихожую.

Без десяти минут девять приехали Одинцовы. Владимир Иванович Одинцов — широкоплечий, лет тридцати, среднего роста, с темно-русыми волосами и зелеными глазами — был человеком новой профессии — пилотом космических кораблей. Крепкая дружба с академиком Яхонтовым сложилась у него еще в те годы, когда он вел тяжелую ракету в первый рейс на Венеру.

Его жена — Наталья Васильевна Одинцова — тоже была незаурядным человеком. Всего двадцати девяти лет, она находилась сейчас в самом расцвете сил. Невысокая, стройная, она невольно приковывала к себе внимание. Темное от загара лицо особенно украшали глаза. Большие, как будто голубые, а может быть и серые, они всегда хранили задумчивое, сосредоточенное выражение, даже когда Наталья Васильевна смеялась. Длинные темные волосы она расчесывала на прямой пробор и укладывала в тяжелый пучок на затылке. Удлиненный овал лица и чуточку вздернутый нос были далеки от классических канонов женской красоты, но делали ее очень милой.

Говорят, что лица людей, много видевших в своей жизни, носят неуловимые следы пережитого. И действительно, всегда можно угадать, например, человека, побывавшего в дальних странах. Дело тут в той глубине мысли, которая создается обилием новых впечатлений и кладет неизгладимую печать на выражение глаз.

Геолог-разведчик, Наталья Васильевна Одинцова много путешествовала. Она видела не только Землю. Вместе с Яхонтовым и своим мужем она участвовала в полете на Венеру. Ее глаза видели безграничные просторы Вселенной, пурпурные океаны, желтые небеса и грозные вулканы далекой планеты.

Одинцовы принадлежали к числу самых близких друзей семьи Яхонтовых. Они принесли к подарок довольно большой сверток, но не раскрывали его до появления Виктора Петровича.

Наконец раздался долгожданный звонок, и в дверях появился Яхонтов. Поднялась веселая суматоха.

— Наташа, как я рад вас видеть! — воскликнул Виктор Петрович. — Успели вернуться? Из каких краев?

— Из Читинской области, — улыбаясь, отвечала Одинцова.

— То-то такой загар, не иначе как в степях Забайкалья!

— Не совсем. Больше бродили по сопкам.

— Удачно?

— Как будто не бесполезно, нашли богатые месторождения минералов в районе Хуретуй, в верховьях Витима.

— В Молоковке были?

— Как же!

— Ну, молодцы. — Яхонтов повернулся к другим гостям.

— Примите, Виктор Петрович, наш скромный дар, — задержала его Наталья Васильевна. — На память от нас обоих.

В загадочном свертке оказалась исполненная из алюминия модель космической ракеты, той самой, которая доставила их экспедицию на Венеру. Изящная серебристая модель вызвала общее восхищение и переходила из рук в руки.

— Frimeo danaos et dona ferentes, — прозвучал сзади тенорок Паршина. — Истинно говорю: бойся данайцев и дары приносящих.

— А что? — задорно спросил Виктор Петрович.

— Ох, не к добру! Утянут вас, дорогой, в межпланетные просторы. Ей-богу, утянут! Чувствую!

— Да? По первому зову полечу! Куда угодно! — весело ответил Яхонтов.

Когда ужин подошел к концу и был объявлен перерыв, чтобы приготовить чай, Виктор Петрович выбрал удачный момент и ловко подмигнул Владимиру Ивановичу, указав глазами в сторону кабинета. Тот понял, но вопросительно поднял кверху один палец, как бы спрашивая, один ли он нужен. Яхонтов показал два пальца.

Разумеется, Ольга Александровна обнаружила эти нехитрые маневры и бросила на супруга грозный взгляд, но он сделал вид, что не понял, и трое заговорщиков скрылись за дверями кабинета.

Тяжело вздохнув, Ольга Александровна продолжала хлопоты по хозяйству. Минут через десять, когда собрали чай, Виктор Петрович и супруги Одинцовы как ни в чем не бывало присоединились к остальным гостям, но в выражении их глаз на этот раз было что-то особенное.

Когда гости разошлись, Ольга Александровна неслышно вошла в кабинет мужа. Ученый держал в руках серебристую модель космического корабля и внимательно ее рассматривал.

— Опять? — негромко спросила Ольга Александровна.

Виктор Петрович оглянулся. Его глаза, казалось, излучали потоки энергии.

— Еще раз пересечь черную бездну пространства, высадиться на таинственной планете, быть может населенной разумными существами. Ты должна понять: я не могу отказаться от этого!

Ольга Александровна постояла немного, потом молча подошла к дивану и села, бессильно опустив голову. Виктор Петрович поглядел на нее растерянно, затем встал и подошел к ней.

— Оленька, — ласково произнес он. — Оленька!

Ольга Александровна не отвечала и не подняла головы. Виктор Петрович нежно взял ее за подбородок и повернул лицом к себе. На него глядели измученные внезапно налетевшей тоской, полные слез, большие и выразительные глаза уже немолодой женщины, хорошей и близкой.

Плавным движением красивых рук Ольга Александровна привлекла к себе седую голову мужа и нежно поцеловала его высокий лоб.

— Неугомонный ты мой, — сказала она совсем тихо.

Глава III БОЛЬШИЕ СПОРЫ О СМЕЛОМ ПЛАНЕ

На экстренное совещание у президента Академии наук СССР Виталия Семеновича Логинова были приглашены немногие. Кроме академика Яхонтова и его ближайшего помощника профессора Паршина, пригласили известного астрофизика академика Николая Михайловича Никольского и члена-корреспондента Академии наук биолога Василия Дмитриевича Ромодановского.

Большинство ученых — людей, занятых серьезными исследованиями, — очень не любят всякого рода заседания и совещания. И если совещания, заранее предусмотренные, представляются им каким-то неизбежным злом, то внеочередные заседания вызывают у многих из них приступы острого раздражения. Извольте, мол, ни с того ни с сего нарушать намеченный на сегодня порядок, бросать начатое дело и куда-то ехать.

Именно так рассуждали Никольский и Ромодановский, получив приглашение президента. Им очень не хотелось ехать, но положение обязывает, и за пять минут до назначенного времени оба ученых уже сидели в приемной Логинова. Здесь они встретили Яхонтова и Паршина.

— Здравствуйте, здравствуйте, — поздоровался Никольский. — На людях, говорят, и смерть красна! Я вижу, не только нас отрывают от дела. Вы тоже не избежали этой печальной участи.

— У меня немножко другая роль, — улыбнулся Виктор Петрович. — Я нынче не потерпевший, а, скорее, виновник ваших огорчений.

— Да? — изумился Никольский. — Если так, то мы, безусловно, враги. Во всяком случае, сегодня. В чем же дело?

— Видите ли, Николай Михайлович, нам удалось получить очень любопытные материалы. Я рассказал вчера Виталию Семеновичу. Он решил посоветоваться с вами, дело не терпит отлагательства.

— Ну, если так, я не возражаю. Был бы толк! Где будем заседать? В малом зале?

— Нет, что вы! Приглашено всего несколько человек. Очевидно, в кабинете Виталия Семеновича.

— Тем лучше.

Дверь кабинета раскрылась, и Логинов, поздоровавшись со всеми, пригласил их войти.

— Получено сообщение, представляющее большой научный интерес, — сказал он. — Речь идет о странных явлениях на поверхности Марса, обнаруженных китайской обсерваторией в Тибете. Возможно, эти наблюдения представляют собой открытие огромного, принципиального значения. Суть дела объяснит Виктор Петрович.

Яхонтов поднялся.

— Я получил письмо от своего бывшего ученика, молодого китайского астронома, работающего на обсерватории Нбоанга-Тхе. Имя этого товарища — Ли Сяо-ши. Он ведет наблюдения за Марсом в прекрасных условиях: обсерватория расположена в высокогорном Тибете, на пять тысяч метров выше уровня моря, в местности, где идеально чистая и спокойная атмосфера и постоянно ясное небо. В ночь с двадцать седьмого на двадцать восьмое октября ему удалось обнаружить на Марсе, в районе пустыни Эфиопис, странное изображение, по мнению наблюдателей, несомненно, искусственного происхождения…

— Бредни! — бросил Никольский.

— Неизвестно, — возразил Яхонтов. — Во всяком случае, изображение весьма отчетливо и повторяется на всех снимках, сделанных в ту ночь. Прошу ознакомиться с ними. — Он положил на стол пачку больших цветных фотографий. — Обращает внимание своеобразный характер изображения, — продолжал Виктор Петрович. — Посмотрите на эту часть снимка при крупном увеличении. Перед нами строго симметричная кривая, что трудно объяснить случайностью. Это, бесспорно, синусоида.

— Не хотите ли вы сказать, что кто-то нарисовал эту кривую на поверхности Марса? — иронически заметил Никольский.

— Я не утверждаю, что она нарисована, — ответил Яхонтов. — Но несомненно, она была каким-то образом создана.

— Привет с Марса! — бросил Ромодановский, высокий, худой и раздражительный мужчина. — Сошлись как-то марсиане и думают: что бы такое сообразить поинтереснее? Ну и решили: давай синусоиду нарисуем…

— Ваше замечание не устраняет факта, — отпарировал Яхонтов. — Кстати, я еще ничего не оказал о том, кто и как создал изображение. Я просто показал, что оно есть. Таковы факты, притом документально подтвержденные. Можно, конечно, смеяться, но нельзя их отрицать…

— Товарищи, — вмешался Логинов. — Дайте же возможность закончить сообщение.

— Еще интереснее другая деталь, — спокойно продолжал Виктор Петрович. — На снимках ясно видно, что изображение синусоиды перекрыто косым крестом, также правильной формы. Если и это случайность, то весьма редкая. Невольно приходит в голову мысль, что это как раз не случайность, что здесь скрывается определенная система. Разумеется, нам еще неизвестен смысл явления. Можно лишь строить некоторые предположения.

— Любопытно узнать, какие? — снова подал голос Ромодановский.

— Я считаю, что это допускает только одно разумное толкование: перед нами сигнал, поданный разумными существами, обитающими на Марсе, — заявил Яхонтов. — Подобное предположение, конечно, вызовет возражения со стороны ученых, в принципе отрицающих возможность существования высокоорганизованной жизни на этой планете. Реплики Василия Дмитриевича предельно ясно выражают его отношение к существу вопроса. Я уважаю научный авторитет товарища Ромодановского, мы и собрались тут для обмена взглядами. Каждое мнение одинаково ценно, но я не могу с Василием Дмитриевичем согласиться.

— Разъясните, — вставил Никольский.

— Синусоида — математическая кривая. Передавая чертеж, марсиане, на мой взгляд, хотели дать понять, что им известна высшая математика, и тем самым характеризовать уровень своей культуры.

— Логично, — согласился Логинов. — Ну, а чем же вы объясняете крест?

— Если вспомнить пути развития культуры на Земле, этапы, которые прошло человеческое сознание, прежде чем достигнуть современного уровня, то можно заметить, что зачеркивание рисунка, письма, вообще любого изображения у всех племен и народов служило универсальным знаком отрицания. Ребенок черкает крест-накрест не нравящийся или ненужный ему рисунок. Взрослый человек, не вдумываясь в смысл своих действий, также зачеркивает плохо написанную страницу, неудачный рисунок или чертеж, неправильные вычисления…

— И вы думаете… — начал Ромодановский.

— Да, я думаю, — голос Яхонтова зазвучал жестко, — знак креста следует понимать как извещение, что высокая культура Марса погибает! Лаконичное изображение выражает весьма глубокую мысль. Марсиане хотят, чтобы жители Земли поняли, были осведомлены о некоей угрозе, нависшей над их цивилизацией.

— Поэтично, но неубедительно, — сказал Ромодановский.

— Имеются еще факты в пользу моих предположений, — продолжал Яхонтов. — В течение той же ночи, когда произведены снимки, а также двух предыдущих и двух последующих ночей, то есть в период с двадцать пятого по двадцать девятое октября, радиотелескопы обсерватории Нбоанга-Тхе и ряда других обсерваторий принимали звуковые сигналы, бесспорно посланные с Марса. Слышно было плохо, зачастую неясно, в ряде случаев сигналы не могли отделить от посторонних шумов. Товарищ Ким Ван Гир, научный сотрудник обсерватории Нбоанга-Тхе, сумел добиться лучших результатов. Радиограмма передавалась на волне три целых и семь десятых миллиметра.

— Каков же характер этих сигналов? — спросил Никольский.

— Короткий звук, перерыв, три долгих звука. Так повторялось несколько раз. Ровно по три минуты. Затем долгий перерыв. Несколько часов. И снова упорная, периодически повторяющаяся передача.

— У вас, конечно, есть поэтическое объяснение и этого явления? — не удержался Ромодановский.

— Да, у меня сложилось мнение и по данному вопросу. Дело в том, что язык музыки до известной степени универсален. Музыкальная фраза не имеет слов, твердо соответствующих тем или иным конкретным понятиям. Нельзя на языке музыки изложить химическую формулу или описать чертеж. Вряд ли возможно изложить на нем и содержание лекций уважаемого Василия Дмитриевича, — кивнул он в сторону Ромодановского, — хотя их глубина и содержательность общеизвестны. Но передать определенные эмоции, настроения, переживания вполне возможно. Барабанный бой заставляет двигаться в одном ритме солдат, говорящих на разных языках и не понимающих друг друга. Лирические мелодии Чайковского в равной степени доступны всем людям, неспособным объясняться между собой на одном языке. И я считаю, что понять смысл радиосигналов с Марса можно не путем логических умозаключений — ведь азбука различна, — а исключительно эмоционально. У меня, например, монотонное повторение короткого и резкого звука, а затем трех долгих и печальных вызывает ассоциации какого-то нервного напряжения. Чувство тревоги! Мне слышится мольба! Просьба! На ум приходят и наши общеизвестные сигналы бедствия. Короче, объединяя мое толкование графического изображения и звукового сигнала, я считаю, что обитатели Марса просят о помощи! Они передают сигнал бедствия!

— Своего рода космический SOS! — уточнил Ромодановский, саркастически усмехаясь.

— Разве это невозможно?

— Очень поэтично, но для меня, повторяю, вовсе не убедительно. И я просто не понимаю, зачем мы здесь? Чего хочет от нас Виктор Петрович? Он имеет свой взгляд на вещи, ну и хорошо. При чем здесь мы?

— Я должен объяснить, — вмешался Логинов. — Если принять точку зрения Виктора Петровича и допустить, что на Марсе есть разумные существа, которые подали сигнал бедствия, то нельзя оставаться равнодушным. Возникает вопрос о помощи. Позиция Виктора Петровича влечет за собой целый ряд последствий.

— Академик Яхонтов занимает пост директора Института астронавтики, — сказал Никольский. — Он с космосом на дружеской ноге. Ему и карты в руки! Пускай Виктор Петрович сам разбирается в вопросе. Ежели надо, пускай летит на Марс. Кто же ему перечит?

— Все это совсем не так просто, — возразил Яхонтов. Речь идет о необходимости серьезных мероприятий, которые Институт астронавтики не может осуществить самостоятельно. Вопрос о полете на Марс стоит перед нами уже давно, но это весьма сложное дело. До сих пор мы посылали туда самоуправляющиеся ракеты малого тоннажа, без посадки. Сейчас настало время организовать большую экспедицию с участием людей.

Ученые выслушали сообщение академика весьма сдержанно.

— Скажите, Виктор Петрович, — спросил Никольский, — если я правильно понял, то изображение исчезло уже на вторую ночь? Оно существовало только сутки?

— Да.

— И никакая другая обсерватория, кроме Тибетской, не видела этого знака?

— В эту ночь визуальные наблюдения ни в Америке, ни в Испании, ни в Италии не были возможны. Наши, советские обсерватории также не видели Марса. Только идеальные условия Нбоанга-Тхе дали возможность получить снимки.

— Редкое стечение обстоятельств, — усмехнулся Ромодановский.

— Но многие слышали звуковые сигналы, — поправил Логинов.

— На мои запросы прислали подтверждения пятнадцать обсерваторий, из них восемь — зарубежных, — пояснил Виктор Петрович. — По-видимому, сигналы приняли везде, где велись наблюдения посредством радиотелескопов, но слышали их неясно. Тем более, что внимание к Марсу несколько ослабло. Противостояние давно закончилось.

— Вот здесь-то и непонятно, — встрепенулся Ромодановский. — Если предположения Виктора Петровича не фантазия, то почему его высокоразумные корреспонденты на Марсе упустили такой благоприятный момент, как великое противостояние, и спохватились спустя несколько месяцев? Нам предлагают признать эти сигналы призывом о помощи, — продолжал он. — Допустим! Но что же могло случиться на Марсе?

— Об этом можно лишь догадываться. Известно, что Марсу не хватает воды, кислорода. По-видимому, недостает энергетических ресурсов. Возможна космическая трагедия. Да мало ли что могло там произойти!

— Сплошной туман! — сказал Никольский. — Перед нами выдвинули великое множество совершенно беспочвенных догадок.

— Я не совсем с вами согласен, — вмешался Логинов. — Существо вопроса достаточно ясно. На Марсе обнаружены интересные, еще не понятые явления. Внесено предложение изучить причину открывшихся фактов, для чего снарядить солидную экспедицию на Марс в ближайшее подходящее время. Каково отношение присутствующих к этому предложению? Прошу высказываться.

— Я отдаю должное глубоким знаниям, опыту, инициативе, личной смелости Виктора Петровича, — первым начал Ромодановский. — Бесспорно, все эти явления очень интересны. Их следует внимательно изучить, собрать с помощью управляемых ракет дополнительные материалы и подвергнуть тщательному анализу. Пока что принимать какие-то далеко идущие решения рано. Впечатлительная натура, пылкое сердце и поэтическая фантазия академика Яхонтова общеизвестны. Недостаток положительных данных он всегда восполняет своим вдохновенным воображением. Это, конечно, весьма ценное свойство… Однако необходимо рассуждать более здраво. Судите сами! На основании одного-единственного факта, к тому же неповторимого, ныне уже прекратившего свое бытие, Виктор Петрович воссоздал целый мир. Он дал нам яркую картину погибающей цивилизации, взывающей о помощи. Все это звучит необычайно увлекательно и интересно для беседы между друзьями. Но мы здесь трезвые люди. Сознаюсь, я пока не убежден доводами Виктора Петровича. Мне просто неясна цель его предложений. Непонятно, зачем нам так необходима экспедиция на Марс. Это не простое дело, не поездка за город в выходной день, а крайне сложное и дорогостоящее предприятие. По-моему, предложение Виктора Петровича преждевременно.

— Позвольте, — вмешался Паршин, — а разве одно лишь научное значение высадки группы ученых на Марсе не оправдает любые затраты?

— Бесспорно, но если можно получить необходимые данные гораздо более просто, скажем, посылая ракеты без людей, то не лучше ли идти таким путем и постепенно накоплять опыт?

Наступила пауза. Яхонтов молча поглядывал на оппонентов, как бы желая узнать сразу все их возражения.

Наконец заговорил Никольский:

— Я вынужден согласиться с Василием Дмитриевичем. Идея срочной экспедиции на Марс возникла на базе далеко не бесспорных предположений, расцвеченных яркой фантазией Виктора Петровича. К нам поступила просьба о помощи. Смелая мысль. Но малоубедительная! Самая дата обнаруженного явления исключает предположение о сигнале. Согласитесь, что начертить гигантскую синусоиду могли только разумные создания, для которых, наверное, понятно, что Марс всего ближе к Земле именно в период великого противостояния. А они подали свой, с позволения сказать, сигнал не раньше этого срока, чтобы успеть получить ответ, а много позже. Не так ли? Мне кажется, проще предположить случайное скопление пятен, например пылевых облаков в атмосфере Марса, которые с учетом перспективных сокращений сложились в правильную фигуру. Быть может, растительность Марса под влиянием каких-либо причин, например вирусной болезни, быстро изменила свою окраску, и мы наблюдаем пораженные зоны… Да мало ли какое объяснение можно привести, причем не менее убедительное, чем доводы Виктора Петровича. Изучать вопрос, конечно, нужно, но лететь сломя голову незачем.

— Я тоже все время отрицал всякую возможность существования разумных созданий на Марсе, — заметил Паршин, — но снимки и записка Ли Сяо-ши меня убедили. Не забудьте и о радиосигналах!

— Радиоволны излучают все космические тела, но это не означает, что на них есть жизнь, — бросил Никольский.

— Речь идет не только об уважении к научному авторитету Виктора Петровича, но и о деньгах. О государственных деньгах, — вмешался Ромодановский.

— Начнем с последнего, — начал Яхонтов. — Допустим, что никаких разумных существ экспедиция на Марсе не найдет. И в этом случае затраты будут оправданы, потому что Марс с его полностью разрушенным горным рельефом представляет собой настоящую кладовую полезных ископаемых. Ну, а если наши предположения подтвердятся я посланцы Земли встретят там разумных обитателей, то ценность такой экспедиции неизмеримо возрастет. Поэтому я считаю, что мы имеем полное право уже сейчас поставить вопрос о средствах, необходимых для подготовки экспедиции.

— Но зачем нужно лететь? — прервал Никольский. — Вы говорите о помощи. Кому надо помогать? Чем следует помогать? Все это нужно знать, прежде чем решать вопрос.

Виктор Петрович улыбнулся.

— Каждый врач, прежде чем назначить курс лечения, обязан осмотреть больного, — сказал он, — и не издали, не с расстояния в сто миллионов километров, а при непосредственном контакте… Капитан морского корабля, получив сигнал SOS от гибнущего судна, не требует описи груза и сметы расходов на спасение, а устанавливает координаты и спешит на помощь. Нужные меры он принимает на месте. К тому же логические умозаключения, посредством которых вырабатываются гипотезы, не противопоказаны в науке. Если мы чего-либо не знаем, то можем обоснованно предполагать. В данном случае речь идет не о каком-то случайном происшествии на Марсе, а, видимо, о длительных, постоянно действующих факторах, побудивших марсиан просить помощи у жителей Земли. Значит, необходимо послать туда ученых — физиков, химиков, биологов, — узнать, в чем нужда, помочь. И я просто удивлен потоком возражений против таких простых и ясных предложений. Здесь было сказано немало язвительных слов в мой адрес. Позвольте и мне в свою очередь упрекнуть моих ученых коллег. Меня обвиняют в пылкой фантазии, а я предъявляю им обвинение в делячестве! Да, да! В делячестве! Мы здесь не просто ученые, специалисты. Мы — коммунисты и обязаны смотреть на вещи широко и смело. Никто не сказал ни слова о гуманизме, этом важнейшем элементе нашего мировоззрения. А он играет здесь немаловажную роль!

Когда Яхонтов кончил, Логинов подвел итоги.

— Я внимательно выслушал аргументы обеих сторон, — сказал он. — Мне думается, Виктор Петрович во многом прав. Мы действительно сильно отстали в изучении Марса, и сама жизнь заставляет изменить планы работ по освоению космоса. Допустим, Виктор Петрович в чем-то увлекается, и у нас остаются некоторые сомнения. Пускай! А если он прав? Ведь идеи гуманизма, широкого, всеобъемлющего коммунистического гуманизма, пронизывают всю жизнь и деятельность нашего общества. Прежде, вращаясь в кругу вопросов, замкнутых поверхностью нашей планеты, мы всегда руководствовались принципом пролетарского интернационализма. Теперь перед нами выдвигается еще более широкая идея — о дружбе и сотрудничестве между мирами. Нельзя отказываться протянуть руку утопающему из опасения, что он вводит нас в заблуждение своими криками. В доводах Виктора Петровича много здравого смысла. Я думаю, мы должны принять в принципе предложения академика Яхонтова и поручить Институту астронавтики подготовить для рассмотрения на Астросовете план экспедиции на Марс в ближайшее подходящее время.

На этом и закончилось совещание, небольшое по числу участников, но оставившее заметный след в истории науки конца XX века.

Много лет спустя историки отмечали, что именно в этот день впервые началось обсуждение одной из самых важных идей в области современной астронавтики — идеи о возможности и необходимости взаимопомощи разумных существ, обитающих на соседних планетах, идеи о грядущей великой дружбе между мирами.

В последующее время эта идея получила всеобщее признание. Она определила основные пути дальнейшего развития астронавтики. Эта наука приобрела огромное значение в коммунистическом обществе, обеспечившем такой небывалый рост производительных сил, что человек получил возможность свободно передвигаться и трудиться в космосе.

После совещания в Академии наук СССР Институт астронавтики под руководством академика Яхонтова подготовил хорошо обоснованный план космической экспедиции на Марс.

Этот план был всесторонне обсужден на Совете по делам астронавтики при президиуме Академии наук СССР с участием виднейших советских ученых, представителей разных отраслей науки. Как и можно было предвидеть по ходу первого совещания у Логинова, дело не обошлось без горячих споров, но большинство членов Астросовета поддержали смелый план Яхонтова.

После этого был созван президиум Академии наук СССР, где и были приняты всесторонне продуманные решения, а также определены необходимые затраты и установлены задачи организуемой космической экспедиции.

Президиум Академии наук СССР вопрос о посылке научной экспедиции на Марс внес на рассмотрение правительства; предложение ученых было поддержано: жители Земли решили протянуть руку помощи разумным существам, обитающим на Марсе. Таков был конечный результат небольшого совещания, прошедшего в самой обыденной обстановке.

Глава IV ПЛАНЫ И ЛЮДИ

Подготовку к экспедиции решили проводить без особого шума, поскромнее. Поэтому в газетах появились лишь короткие сообщения об обнаруженных китайскими учеными интересных явлениях, на поверхности Марса. Только в бюллетене астрономии и астронавтики Академии наук СССР была помещена большая статья Ли Сяо-ши, опубликованы подробности его наблюдений и помещены фотографии.

Между тем подготовка к экспедиции развернулась по всем направлениям. Специалистам Института астронавтики предстояла огромная работа: рассчитать траекторию полета на Марс и обратно, вычислить время отправления с Земли, прибытия на Марс и наивыгоднейший момент для отлета с Марса обратно. Кроме того, нужно было предусмотреть необходимое экипажу космического корабля на все время путешествия количество кислорода, воды и продовольствия, продумать до мельчайших подробностей оснащение ракеты и снаряжение экспедиции, программу научных наблюдений и соответствующее приборное оборудование, размеры и размещение аварийных запасов, решить тысячи других больших и малых вопросов.

Особенные трудности вызывал расчет траектории полета. Непосвященному человеку это может показаться странным: ведь стоит провести прямую линию от Земли до Марса — и маршрут готов. На самом деле все обстоит значительно сложнее.

Марс и Земля с огромной скоростью движутся по своим орбитам вокруг Солнца. Если ракета полетит по прямой между двумя планетами, то она, во-первых, достигнув орбиты Марса, может не найти там планеты. Во-вторых, такой маршрут потребует огромного количества топлива. Расчет показывает, что затрата энергии на перелет увеличивается при этом в 2, 5 раза. А запасы топлива всегда строго ограничены.

Конечно, специалисты Института астронавтики уже имели значительный опыт расчета траекторий автоматических ракет, посылавшихся ими к ближайшим планетам солнечной системы, в том числе и к Марсу. Однако теперь задача была неизмеримо сложнее. Дело в том, что для расчета траектории автоматической ракеты, которая должна только пройти в районе Марса и вернуться на Землю, не нужна столь высокая точность, как для населенного людьми огромного космического корабля, идущего на посадку, несущего на борту большие запасы топлива, кислорода, продовольствия и оснащенного несравненно большим количеством аппаратуры, приборов и т.д. Поэтому работники института потратили много труда, прежде чем нашли наивыгоднейший маршрут полета при минимальном расходе топлива.

Правда, давно было установлено, что наиболее экономичной траекторией является эллипс, касательный к орбитам обеих планет. В этом случае начальные и конечные точки пути космического корабля лежат по разные стороны Солнца, на большой оси такого эллипса. Длина пути должна при атом составить приблизительно 600 миллионов километров, а время, необходимое на полет, — 258 дней. 454 дня астронавтам придется ждать на Марсе, после чего затратить на возвращение еще 258 дней. Таким образом, вся экспедиция должна будет занять два года восемь месяцев, из них пребывание на самом Марсе составит один год, два месяца и 26 дней.

Задачу значительно облегчало то обстоятельство, что в распоряжении астронавтов была внеземная станция, а у Марса имелись два небольших спутника — Фобос и Деймос — с очень слабым полем тяготения. Это значило, что на земной спутник можно заранее забросить все необходимые запасы топлива, продовольствия, снаряжения и там перегрузить на космический корабль.

Если бы ракете, стартующей в далекий путь к Марсу, пришлось отправляться с поверхности Земли, то на тонну веса корабля понадобилось бы около 75 тысяч тонн топлива. А если отправляться в путь со спутника, то понадобится не более 100 тонн топлива на тонну полезного веса.

Поэтому было решено совершить так называемый тройной прыжок. На небольшой ракете астронавты должны были с Земли добраться до спутника, там пересесть на большой космический корабль и долететь на нем до Фобоса — спутника Марса. Здесь космический корабль должен был остаться, а его экипаж на маленькой ракете совершить посадку на поверхности Марса.

Такой путь был наиболее экономичным и удобным.

Преимущества полета с пересадкой особенно сильно должны были сказаться при возвращении на Землю. Чтобы преодолеть поле тяготения Марса, нужно развить скорость более 5 километров в секунду, а на маленьком Фобосе, имеющем только 16 километров в поперечнике, притяжение настолько слабо, что человек, совершивший энергичный прыжок, мог бы улететь в межпланетное пространство. Поэтому взлет тяжелой космической ракеты с Фобоса куда проще, нежели подъем с поверхности Марса, и дает огромную экономию топлива.

Уже через два месяца после решения правительства подробный план высадки на Марс был готов. Решено было использовать большую ракету, одну из трех, изготовленных в свое время для полета на Венеру. Первая из них совершила это удивительное путешествие и возвратилась на Землю, но в укороченном виде, так как несколько ее секций астронавты вынуждены были оставить на Венере, чтобы облегчить свой корабль перед вылетом в обратный путь.

Другая ракета была послана вдогонку за первой, когда поступило сообщение, что астронавты, высадившиеся на Венере, потерпели аварию и оказались без горючего. Эта ракета вернулась обратно, так и не опустившись на Венеру, потому что группа академика Яхонтова сумела самостоятельно обеспечить себя топливом. Третий экземпляр модели «КР-115» в дальних полетах не участвовал и был законсервирован. При осмотре он оказался в хорошем состоянии, но для новой экспедиции нуждался в ряде существенных переделок.

Таким образом, согласно разработанному плану космический корабль должен был отправиться с искусственного спутника Земли; здесь необходимая начальная скорость вместо 11, 2 составляла всего 2, 9 километра в секунду. Расход топлива уменьшался во много раз. Кроме того, можно было использовать скорость орбитального движения спутника вокруг Земли.

Марс по отношению к Земле является внешней планетой, поэтому при полете к нему скорости Земли, искусственного спутника и космической ракеты суммируются. Это весьма важно, так как, удаляясь от центра солнечной системы к ее периферии, ракета должна преодолевать силу притяжения огромной массы Солнца. Наоборот, при возвращении с Марса на Землю следовало взлететь против движения планеты по орбите, чтобы таким путем погасить часть приобретенной скорости и заставить космический корабль как бы падать на Солнце с расчетом встретить Землю в определенной точке пространства.

Космический корабль мог принять на борт шесть пассажиров и все необходимое для их жизни в течение четырех лет. Так как было ясно, что на Марсе есть разумные обитатели, транспортных средств решили не брать, экономя место для других грузов.

Большие споры вызвал вопрос о том, надо ли брать грузы, предназначенные для марсиан, или рассматривать первый полет как чисто разведочный. Мнения на этот счет разошлись, потому что никто не знал достоверно, в чем нуждаются марсиане, какие драматические обстоятельства заставили их подать сигнал бедствия. После жарких споров победил Паршин. Он предложил доставить на Марс оборудование для постройки энергетического атомного реактора средней мощности, чтобы в случае необходимости научить марсиан применять атомную энергию.

Эта мысль сначала показалась всем наивной и смешной. В самом деле, как можно было серьезно думать о современной ядерной энергетике для планеты, где самое существование разумных существ у многих вызывало сомнение.

Но Сергей Васильевич был глубоко убежден, что именно энергия атомного ядра — ключ к преобразованиям космического масштаба.

— Одно из двух, — говорил он, — либо мы организуем полет на Марс, чтобы оказать помощь, тогда нельзя отправляться с пустыми руками, либо мы собираемся просто послать туристов поглядеть, что там происходит. Тогда незачем и огород городить. Tertiam non datur — третьего не надо…

Безупречная логика почтенного профессора, а может быть, и его красноречие сыграли свою роль: атомное горючее и регулирующие стержни были погружены на ракету.

…Несмотря на солидный возраст, Виктор Петрович Яхонтов был полон энергии. Способность увлекаться и с головой уходить в порученное дело составляла характерную черту этого человека. Его целиком захватила подготовка полета на Марс.

Пока речь шла о чисто технических деталях, он увлеченно обсуждал с сотрудниками института вопрос о наилучшей трассе полета, сроках, количестве горючего, планировке и оснащении ракеты, необходимых запасах кислорода, воды, пищи и прочих подробностях будущей жизни в ракете и на поверхности Марса. Наконец все было продумано, приведено в стройный вид и изложено в докладной записке на имя президента Академии наук. Настал час, когда Яхонтов должен был подготовить предложения о персональном составе участников экспедиции.

В космические рейсы можно посылать людей только по очень строгому отбору, всесторонне и глубоко изучив их индивидуальные особенности. Ведь космонавты покидают семью, родину и свою планету на долгий срок. Их ожидают исключительные трудности, опасности и лишения. Требуется редкая физическая выносливость и тренировка, огромная сила воли, способность не терять присутствия духа и уверенности в успехе при самых трудных обстоятельствах. Весьма важна и крепкая внутренняя сплоченность коллектива, взаимное уважение, подлинная дружба, благородная способность к самопожертвованию, готовность идти на риск ради товарища.

Большие требования предъявляются и к уровню специальных знаний, культуре и практическим навыкам космических путешественников. Экипаж межпланетного корабля невелик, а задачи, стоящие перед ним, многогранны к сложны. Узкие, ограниченные специалисты здесь не годятся. Желательно, чтобы каждый участник полета совмещал в себе знания нескольких ученых или инженеров и обладал к тому же умелыми руками, способными к любому труду.

«Да! Нелегко, очень нелегко подобрать подходящих людей для полета на другую планету», — думал Виктор Петрович, расхаживая по кабинету.

Стенографистка молча ожидала.

— Пишите, — начал наконец Яхонтов. — Что касается личного состава экспедиции, то обязанности командира корабля и непосредственное управление им при взлете, посадке и маневрировании следует поручить Владимиру Ивановичу Одинцову, весьма опытному космическому пилоту, неоднократно проверенному на практической работе. В состав участников, безусловно, необходимо включить и товарища Ли Сяо-ши — китайского астронома и астрофизика, который настаивает на участии в полете, чтобы лично проверить данные собственных наблюдений. Поставьте точку!

Яхонтов сделал большую паузу, потом продолжал:

— На мой взгляд, нельзя обойтись и без профессора Сергея Васильевича Паршина — доктора технических наук, лучшего специалиста Института по ядерной энергетике. Еще недавно он был активным противником теории о существовании на Марсе разумной жизни. Теперь Паршин изменил свои взгляды и желает принять участие в экспедиции. Он потерял жену и единственного сына, сейчас одинок и может надолго покинуть Москву, не заботясь о семье… Последнюю фразу прошу не писать, — поправился Виктор Петрович. — Для изучения природных ресурсов Марса и истории его геологического развития можно рекомендовать кандидата геологических наук Наталью Васильевну Одинцову, тоже имеющую опыт работы на Венере. Точка. Сколько у нас получилось?

— Пока четверо, — ответила стенографистка.

— Так! А нам нужны шестеро. Ну ладно, проявим некоторую нескромность и заявим о себе самом… Пишите. Я позволяю себе ходатайствовать перед президиумом Академии наук и правительством о разрешении и мне принять участие в полете. Полагаю, что практический опыт, полученный мною во время прошлой экспедиции на Венеру, будет полезен и в этот раз… Написали?

— Да, Виктор Петрович.

— Не очень самоуверенно получилось?

— Что вы, вполне скромно. Тем более не с первых строк, а в конце…

— Хорошо! Быть по сему, пускай ругают, если заслуживаю. Теперь, значит, пятеро?

— Да, пять.

— Пять! А шестой?

Осторожный стук в дверь прервал его размышления.

— Войдите, — буркнул он не особенно любезно.

В дверях появился один из младших сотрудников института, временно заменявший заболевшего секретаря.

— В чем дело? — холодно спросил Яхонтов. — Я очень занят.

— Простите, Виктор Петрович, получена срочная телеграмма из Дели. От президента Академии наук Республики Индии. Лично вам.

— Давайте!

Поправив очки, Виктор Петрович прочел:

«Академия наук Республики Индии, учитывая общемировое значение организуемой Советским Союзом экспедиции на планету Марс, просит предоставить право участия в полете известному индийскому ученому — доктору Рамахвани, микробиологу и специалисту по астроботанике, много лет изучающему флору Марса».

Яхонтов задумался. Экспедиция на Марс хотя и готовилась Страной Советов, но по своему значению выходила далеко за рамки одного государства. Не случайно в ней должен был принять участие китайский астроном. С этой точки зрения было бы очень хорошо привлечь и ученых Индии. С другой стороны, требовалось подобрать шестерых участников с таким расчетом, чтобы создать единый, крепко спаянный коллектив, способный переносить все трудности и невзгоды космического рейса и долгого пребывания в неизвестных и суровых условиях Марса.

В Ли Сяо-ши Виктор Петрович был совершенно уверен. Академик знал его по учебе в Московском университете. Профессор Паршин много лет работал в институте, и его все знали. Супруги Одинцовы уже показали себя во время экспедиции на Венеру. И вдруг теперь в экспедицию просят включить совершенно нового, неизвестного никому человека. Было о чем задуматься. «Рамахвани… Рамахвани… — повторял про себя Яхонтов. Где-то я слышал это имя? Постойте! Постойте!»

Он подошел к шкафу с книгами и, порывшись, извлек пачку английских астрономических журналов.

— Нашел! — воскликнул он немного погодя, перелистав пять или шесть журналов. — Нашел!

— Что вы нашли? — спросила стенографистка.

— Нашел статью доктора Рамахвани, которого нам предлагают послать на Марс. Вот видите шестой номер «Британского астрономического вестника» за последний год. Здесь статья «Из опыта работы по изучению растительного мира Марса», подписано И.Рамахвани — доктором биологических наук. Что же он пишет? Гм… погляжу… Нетрудно!.. Судя по беглому просмотру, Эгот ученый полностью разделяет мнения нашего академика Тихова… Считает себя его последователем и учеником… Несколько любопытных замечаний о микрофлоре и возможной фауне Марса. Неглупые соображения!

На следующий день к неоконченной докладной была приписана одна короткая фраза: «Шестым участником полета намечается индийский ученый — микробиолог и астроботаник, доктор биологических наук И.Рамахвани».

…На всю практическую подготовку экспедиции в распоряжении будущих космонавтов оставался только один год. Терять нельзя было ни минуты. По особому распоряжению правительства все вопросы, связанные с предстоящим полетом, рассматривались и решались вне всякой очереди.

Предложения академика Яхонтова по составу экспедиции были приняты, и он сам был назначен ее руководителем. Виктор Петрович решил тотчас же собрать всех участников предстоящего полета и обсудить, как лучше организовать всестороннюю подготовку.

С москвичами было просто: профессор Паршин — штатный сотрудник института, Одинцовы были тотчас же откомандированы в распоряжение академика Яхонтова. Сложнее обстояло дело с приезжими. Ли Сяо-ши был в Тибете, а доктор Рамахвани — в Индии. Тем не менее уже через месяц, сдав дела в своей обсерватории. Ли Сяо-ши прибыл в Институт астронавтики.

Таким образом, к началу марта весь личный состав будущей экспедиции, за исключением индийского ученого, был собран в стенах Института астронавтики. Началась серьезная подготовительная работа и тренировка.

Так продолжалось до июля. В жаркий летний день пять космонавтов собрались в просторном кабинете академика, чтобы еще раз, неизвестно который по счету, просмотреть списки необходимого имущества, совместно продумать, не забыты ли мелочи, от которых может зависеть иногда вся судьба экспедиции.

— Поступил ли уран, Сергей Васильевич, — интересовался Яхонтов, заглядывая в лежащий перед ним листок. — И кадмий?

— Все шестнадцать тонн урана привезены на ракетодром. Завтра отправим на спутник, — отвечал Паршин. — Кадмий пока в пути.

— Анализ получен?

— Конечно. Содержание урана двести тридцать пять колеблется от двух и семидесяти пяти сотых до трех и шестидесяти семи сотых процента. Вполне отвечает нашим требованиям.

— Кислород?

— Уже доставлен на внеземную станцию, — отрапортовала Наталья Васильевна.

— Как идет переоборудование корабля?

— Я был вчера на базе, — отвечал Владимир Иванович. — Все проверил лично. Через месяц начнем пробные полеты.

— А горючее?

— В резервуарах на внеземной станции сосредоточено все нужное нам количество.

— Сами проверяли?

— Разумеется.

— Меховой одежды двухслойной с электрическим подогревом полагается восемнадцать комплектов. Сколько есть?

— Двенадцать комплектов я принял. Шесть будут готовы через неделю.

— Типовые чертежи атомных реакторов?

— Давно получены.

— А ваши приборы? — обратился академик к Ли Сяо-ши.

— Получено немного больше половины по числу названий. Я проверяю каждый день. Ленинградский завод-поставщик обещает выполнить последние заказы через десять суток.

Подобные беседы происходили регулярно один раз в неделю. В деловых вопросах Яхонтов был большой педант и предъявлял жесткие требования к подчиненным. Зная его характер, остальные четверо приготовились отвечать на вопросы еще часа два, не меньше, потому что Виктор Петрович не оставлял без внимания ни одной мелочи. Но разговор прервало неожиданное появление секретаря.

Она без стука влетела в кабинет, взволнованная и возбужденная.

— Виктор Петрович, к вам…

— Несомненно, ко мне, если пришли сюда, но у меня совещание.

— Она из Индии… Сейчас войдет.

Виктор Петрович поднял очки на лоб.

— Что такое? Кто она? Почему из Индии?

Дверь кабинета открылась, и вошли двое. Впереди молодой человек, высокий и худощавый, в черном строгом костюме. За ним шла молодая женщина, очень маленькая, совсем крохотная, но пропорционально сложенная и стройная. Длинное шелковое сари приятного синего тона обвивало ее тонкий стан и закрывало ноги ниже колея. Пучок черных волос, скрепленный двумя длинными серебряными шпильками с камнями на конце, украшал голову. Смуглый цвет ее продолговатого лица, огромные черные глаза, тонкий прямой нос, маленький рот, густые брови и длинные ресницы производили впечатление чего-то необычного, далеко выходящего за рамки повседневности. Ее никак нельзя было назвать красавицей, потому что это слово казалось примитивным, далеко не достаточным. Хотелось придумать другое, лучшее слово, но его не было.

Яхонтов стоял, ожидая объяснений. Остальные космонавты с интересом глядели на вошедших. Так продолжалось несколько мгновений.

Молодой человек первым нарушил молчание.

— Я вижу перед собой господина Яхонтова, директора института? — осведомился он, учтиво поклонившись.

— Да.

— Меня зовут Чандра. Третий секретарь посольства Республики Индии. Мне поручено представить вам госпожу Индиру Рамахвани и служить переводчиком. Она плохо владеет русским языком.

— Здравствуйте! — очень медленно, с сильным акцентом произнесла по-русски молодая женщина, сопровождая это слово приветливой улыбкой.

— Госпожа Рамахвани, вероятно, говорит по-английски? — осведомился академик.

— Да, мисс Рамахвани владеет английским, как своим родным языком.

— Превосходно. — И Виктор Петрович продолжал по-английски: — Я очень рад познакомиться с вами, мисс Рамахвани, но простите мое изумление… Я никак не ожидал… Неужели?..

— Да, господин Яхонтов, — ответила девушка. — Я предвидела, что произведу на вас очень неожиданное и, безусловно, невыгодное впечатление. Но что делать, я действительно та самая Индира Рамахваии, доктор биологических наук, о которой шла речь. Именно я надеюсь участвовать в этой замечательной экспедиции.

Яхонтов был совершенно ошеломлен. Он успел приучить себя к мысли, что появится шестой спутник, подданный другого государства, человек иной культуры, но менее всего предполагал встретить женщину. Теперь перед ним стояла совсем молоденькая, хрупкая и, бесспорно, поразительно красивая девушка. Это переходило все границы возможного. Девушка, стройная, худенькая, изящная девушка, должна стать шестым участником труднейшей и опаснейшей экспедиции. Можно ли допустить такое? Старый ученый глядел сквозь стекла своих очков и просто не находил слов. А гостья стояла против него, скромно опустив глаза, и только легкая, чуть заметная улыбка временами скользила по ее губам. Молчание явно затягивалось.

— Простите мое любопытство, но вы так молоды и уже доктор наук? — недоверчиво произнес академик.

— Да, господин Яхонтов. Мне уже двадцать девять лет. В семнадцать лет я закончила колледж в Калькутте. К двадцати годам получила высшее образование на биологическом факультете государственного университета в Дели. К двадцати пяти мне удалось защитить диссертацию и получить звание бакалавра. Сейчас я, по нашим взглядам, уже немолода, скорее, приближаюсь к старости. Год назад защитила докторскую. Мои работы помещены в английских журналах…

— Да, да! Читал… Знаком… Но все-таки представлял себе доктора Рамахвани совсем другим… Прошу вас, садитесь!

— Вы думали, конечно, что встретите мужчину. Я очень жалею, что природа, видимо, ошиблась, — ответила гостья, усаживаясь в предложенное ей кресло.

Яхонтов заподозрил в этих словах иронию, но встретил совершенно искренний и грустный взгляд девушки.

— Да, жизнь меня не баловала, — продолжала она серьезным тоном. — Я не знаю ни отца, ни матери. Было страшное наводнение в Бенгалия на четвертый год. после моего рождения. Меня спасли состоятельные люди, накормили, взяли на воспитание. А затем отдали в пансион… Нельзя же было держать в богатой семье девочку неизвестного происхождения… Никто не знал моего настоящего имени. Решили дать имя в честь дочери одного государственного деятеля… А фамилия самая распространенная в тех местах. Так и получилась Индира Рамахвани… В школе у меня нашли способности. А у меня в жизни не было и нет ничего, кроме науки… И вот я здесь.

Остальные космонавты с интересом следили за беседой. Все они в той или иной степени владели английским языком и понимали рассказ Индиры без переводчика. Судя по выражению их лиц, молодая девушка быстро завоевала общую симпатию. А голубые задумчивые глаза Натальи Васильевны даже подернулись влагой, пока она слушала печальную историю.

— Каким же образом, будучи микробиологом, вы вдруг специализировались по флоре Марса?

— Уже кончая биологический факультет, я заинтересовалась астроботаникой. Тут я столкнулась с работами вашего соотечественника и в них нашла себя… Ведь не сразу человек находит свой настоящий путь. Кончила учебное заведение и несколько лет провела на обсерватории в Лахоре. Астроботаника составляла главное содержание нашей работы.

Виктор Петрович забрал в руку свою длинную бороду и задумчиво гладил ее.

— Простите, мисс Рамахвани, ваши знания, конечно, не вызывают ни малейших сомнений. Все это совершенно ясно… Но ведь речь идет об участии в трудной и опасной экспедиции. Хватит ли сил у молодой девушки, такой миниатюрной и хрупкой на вид?

— Мне не совсем удобно говорить о самой себе… Надеюсь, господин Чандра разрешит ваши сомнения. Скажу только, что я довольно выносливая и не такая слабая, как может показаться.

— Госпожа Рамахвани известна в нашей стране не только в ученом мире, — вмешался переводчик, открывая в улыбке два ряда ослепительно белых зубов. — Она пользуется репутацией хорошей спортсменки. Прекрасно плавает, имеет призы за прыжки в высоту…

— Вы забыли добавить, что я альпинистка, — скромно заметила девушка. — В данном случае это особенно важно.

— Альпинистка?

— Да. Я три раза участвовала в восхождениях в Гималаях и поднималась на шесть тысяч пятьсот метров.

Все доводы, которые можно было привести, отпадали один за другим. Виктор Петрович был справедлив.

— Ну что же, мисс Рамахвани, — медленно произнес он, будем считать, что мы познакомились. Разрешите представить вам остальных участников экспедиции, будущих товарищей по полету.

Ли Сяо-ши поклонился, произнес вежливую фразу на безукоризненном английском языке и пожал протянутую ему маленькую смуглую ручку, украшенную браслетами.

Наталья Васильевна ничего не сказала, но крепко обняла и поцеловала новую подругу. Владимир сдержанно поклонился и пожал поданную руку. Профессор Паршин, который неплохо говорил по-английски, произнес несколько приветливых фраз и выразил надежду, что молодая женщина скоро привыкнет и найдет в Советском Союзе хороших друзей.

При этом он удержался от своей обычной латыни. Господин Чандра с поклоном удалился.

— Ну что ж, — сказал Виктор Петрович. — Теперь все в сборе. Давайте готовиться к полету. Времени у нас осталось всего полгода, а успеть нужно еще очень много. У нас уже есть одна женщина, она вам поможет. Кстати, как насчет багажа?

— Он весь со мной, — улыбнулась Индира. — Один чемодан и небольшой ящик, в котором хранятся мои культуры.

— Какие культуры? — не сразу понял Виктор Петрович.

— Культуры бактерий, — объяснила девушка. — Я же микробиолог. Последнее время я занималась микроорганизмами, которые, по-моему, могут быть полезны на Марсе, — азотопоглощающие бактерии. Они улучшают почву. И другие сапрофиты…

Академик Яхонтов посмотрел на Индиру с уважением: ему нравились люди дела.

— Пойдемте со мной, мисс Рамахвани. Надо помочь вам устроиться, — сказала Наталья Васильевна и увела девушку с собой.

— Да… Положение!.. — протянул Виктор Петрович, глядя им вслед, и снова забрал в кулак свою седую бороду.

Глава V ОТПРАВЛЕНИЕ

Первое сообщение о советской научной экспедиция на Марс было опубликовано 16 января 19… года и передано в утренних выпусках «Последних известий». В нем говорилось: «Во время последнего великого противостояния Марса китайские и советские ученые получили данные, свидетельствующие о существовании разумных существ на этой планете. Наблюдения дают все основания утверждать, что обитатели Марса подают сигналы, говорящие об их желании войти в контакт с жителями Земли.

Советское правительство признало необходимым предпринять ответные шаги и направить на Марс группу ученых с целью научных исследований и установления связи между двумя планетами. Экспедиция организована и отправляется на Марс сегодня в 24 часа по солнечному времени от первой советской внеземной станции, или в 20 часов по московскому времени.

В 16 часов участники экспедиции вылетают из Московского космопорта на внеземную станцию обычными рейсовыми ракетами».

Это было все. За годы, прошедшие с момента запуска первых искусственных спутников Земли, человечество ушло далеко вперед в деле освоения космоса и по существу перестало чему-нибудь удивляться.

Высадка первых людей на Венере и установление регулярной связи с Луной были уже пройденными этапами. Несколько раз были произведены полеты самоуправляющихся космических снарядов вокруг ближайших планет. Однако на поверхности Марса еще никто не был. Среди ученых господствовало убеждение, что этот мир не представляет интереса, так как на нем нет ничего, кроме чахлой растительности.

Скупое сообщение советских газет снова прозвучало как гром среди ясного неба.

Когда машины, в которых ехали участники экспедиции, их родственники, приглашенные представители научных и общественных организаций, журналисты и кинооператоры, появились на загородном шоссе, ведущем в космопорт, они попали в сплошной поток автомобилей, стремившихся в одном направлении. А вдоль обочин дороги стояли толпы народа, ожидавшего проезда астронавтов.

Был морозный солнечный день. Термометр показывал 18 градусов ниже нуля.

Несмотря на холод, жители населенных пунктов, расположенных поблизости от космического вокзала, густой толпой собрались у въездных ворот. Большая площадка стоянки автомобилей у ракетодрома была заполнена до предела, а так как ежеминутно прибывали все новые и новые, то создался затор. Движение остановилось, и потребовалось немало хлопот, чтобы очистить проезд для самих участников экспедиции.

Во время вынужденной пятиминутной остановки толпа москвичей, узнав, что в машинах находятся космонавты, устроила им настоящую овацию.

Многие хорошо знали в лицо академика Яхонтова, портреты которого после возвращения с Венеры долгое время не сходили со страниц газет. Запомнили с тех пор и характерное лицо Владимира Одинцова. Не забыли москвичи и его жену, тогда еще просто Наташу. От шоферов потребовалось немалое искусство, чтобы пять темно-синих автомашин с космонавтами благополучно проследовали к воротам.

На большой вывеске горела золотая надпись: «КОСМОПОРТ МОСКВА».

Сейчас же за воротами бетонированное шоссе круто заворачивало вправо, к зданию вокзала межпланетных сообщений. Сквозь окна его широких, но невысоких, сплошь застекленных веранд, изогнутых полукругом, была видна просторная посадочная площадка, расположенная в нескольких километрах от здания вокзала. Средняя часть вокзала представляла собой большой трехэтажный куб, с балконов которого были видны взлет и посадка космических кораблей и межконтинентальных пассажирских ракет.

Еще дальше виднелось несколько причудливых сооружений ажурных металлических башен, предназначенных для монтажа, заправки и запуска ракет.

Возле этих башен по прочным стальным рельсам двигались высокие краны, способные поднять любой космический корабль, перенести его с места на место или установить на старте. Кое-где над бетоном поднимались ярко-красные колонки топливопроводов.

Рядом в строгом порядке стояли ракеты. Каждая покоилась на трех или четырех выдвинутых из корпуса стальных опорах, устремив прямо к небу свою коническую головку. Это были корабли, предназначенные для перевозки пассажиров и грузов из Москвы на внеземную станцию и обратно.

Слева на бетонных основаниях стояли многоместные реактивные корабли наземных линий.

На каменной террасе при входе в здание вокзала был выстроен почетный караул. Столица с почестями провожала смелых астронавтов. Оркестр грянул марш, под звуки которого участники экспедиции поднялись по широкой мраморной лестнице.

Поднимаясь, астронавты успели заметить стеклянную таблицу расписания движения космических кораблей, висевшую у входа. Там было оказано, что рейсы на внеземную станцию производятся четыре раза в сутки, с интервалом в шесть часов. Рядом висело расписание ежедневных наземных рейсов Москва—Владивосток, Москва—Дели, Москва—Мельбурн, Москва—Пекин, Москва—Нью-Йорк, Москва—Сан-Франциско и других.

Когда участники полета на Марс вошли в зал, их встретили аплодисменты множества людей, сумевших проникнуть в помещение вокзала.

Яхонтов подошел к микрофону и поднял руку. Все стихло.

— Ну что же, друзья, — сказал ученый, — через несколько минут мы вылетим на внеземную станцию, откуда начнется наша экспедиция. Там ждет большой космический корабль, готовый к полету на Марс. Перед нами поставлена задача начать исследование далекого холодного Марса. В наши дни космические полеты уже перестали быть чем-то из ряда вон выходящим, но все-таки эта экспедиция не совсем обычна. Немного больше года назад были приняты сигналы с Марса, понятые учеными как призыв о помощи. Мы не знаем, что там произошло, не знаем достоверно, чего именно хотят от нас марсиане, но Страна Советов, претворяющая в жизнь идеалы коммунизма, не может оставаться безучастной, если подают сигнал бедствия. Поэтому мы летим на Марс как посланцы великой страны, чтобы протянуть руку дружбы через просторы космоса. Давайте вдумаемся, товарищи, какой глубокий смысл имеет это событие! Могли ли наши предки вообразить себе день, когда жители Земли окажутся в состоянии помогать обитателям других миров, когда идеи международной солидарности трудящихся распространятся далеко за пределы нашей планеты? Теперь невозможное стало реальным. И нет сомнений — сама жизнь это показала с полной очевидностью, — только страна, построившая коммунизм, в состоянии задумать и осуществить подобное мероприятие! Нас вооружили первоклассной техникой, нам доверили серьезное, ответственное дело. Надо ли говорить, что мы не пожалеем ни сил, ни самой жизни, чтобы выполнить поручение партии и народа!

Аплодисменты и приветственные возгласы послужили ответом. Январский день в Москве кончается рано. К четырем часам начали сгущаться легкие, сиреневые сумерки. Солнце только что скрылось за черной полоской отдаленного леса. Нежные краски золотого заката разбежались по небу, а с востока уже подходила густая синева. Мороз дошел до 25 градусов.

Космонавты и все приглашенные вышли на холодные просторы привокзальной площади. Неизвестно какими путями, но сотни, если не тысячи, москвичей проникли за черту ограждения.

С высокой веранды была видна густая толпа людей, которых не испугал холод. Весело приплясывая на месте, чтобы согреться, затевая шутливую борьбу между собой, согревая дыханием застывшие пальцы, растирая носы и щеки, они терпеливо ждали. Юркие фоторепортеры и корреспонденты газет в теплых меховых куртках и шапках со спущенными наушниками сновали повсюду.

Едва путешественники показались у выхода, в толпе началось оживление. Участники экспедиции не торопясь спустились по ступеням и пошли к машинам. В наступившей тишине было слышно, как звонко хрустит снег. Вереница машин тронулась в сторону ракетной площадки.

Темный силуэт ажурной башни и застывшей в ней длинной металлической сигары резко обозначился на догорающем золоте заката. Неподалеку стояли еще два таких же корабля, готовых к отлету.

Для проводов на внеземную станцию было разрешено лететь двадцати четырем представителям общественных организаций, журналистам, кинооператорам и родственникам участников экспедиции.

Ракеты, курсирующие между космопортом и внеземной станцией, вмещали до десяти пассажиров. Лететь до искусственного спутника должны были три корабля с интервалами в четверть часа один после другого.

Шестеро космонавтов и четверо провожающих медленно подошли к трапу и стали подниматься. Яхонтов задержался на верхней площадке, пропустил остальных и, перед тем как войти, последний раз помахал рукой огням Москвы. Прожекторы заливали ярким светом ракету и прилегающее к ней поле.

Виктор Петрович вошел внутрь. Дверца захлопнулась.

Из репродукторов, установленных на крыше вокзала, раздался мелодичный, но сильный сигнал. Громкий голос диктора предупредил собравшихся, что до отлета осталось три минуты. Толпа дрогнула, но не рассеялась. Наоборот, людей стало как будто больше…

Тот же звук послышался снова, но уже не долгий, а короткий и отрывистый. Москвичи знали его значение — на третьей ноте приходил в действие двигатель ракеты. Все затихло. Едва сигнал оборвался, как яркий сноп огня вырвался из сопла ракеты. Она плавно снялась с места, скользнула по направляющим и с оглушительным ревом ушла в воздух. Длинный шлейф пламени вычертил на синем фоне вечернего неба широкую огненную дорогу в космос. Толпа все еще не расходилась. Внимание было перенесено на второй корабль. Через пятнадцать минут после его ухода, уже в полной темноте, взлетел к зениту третий космический снаряд.

Участники первой в мире экспедиции на Марс покинули Землю.

Глава VI ПЕРВЫЙ ЭТАП

Времена, когда пассажиры первых космических кораблей испытывали множество неудобств, связанных с перегрузкой организма в период ускорения, остались позади. Уже были сданы в музей первые модели космических летательных аппаратов, снабженных громоздкими и неудобными жидкостными камерами амортизации, куда путешественник влезал в специальном скафандре, чтобы уберечь организм от чрезмерных перегрузок.

Теперь человек входил в кабину космической ракеты, как в самолет. В просторном, хорошо освещенном и теплом помещении с круглыми окнами он занимал свое место. Только кресла были не совсем обычными — гораздо глубже и мягче, чем в автомобилях или самолетах.

Бортпроводник аккуратно застегивал широкие эластичные пояса вокруг туловища пассажиров и на ногах, ниже колен. В отличие от самолетов каждое кресло не было прикреплено к полу, а висело на сложном подвижном шарнире, что позволяло человеку автоматически принимать самое удобное положение относительно корпуса ракеты. Ведь космический корабль взлетает вертикально, и его передняя коническая часть перед полетом находится над головами пассажиров. Затем он постепенно меняет положение. То, что раньше было верхом, становилось передней частью, а место пола занимала одна из боковых стенок. Система шарниров позволяла пассажирам безо всяких усилий приспособляться к изменению положения ракеты в пространстве

Для людей, живущих в конце XX века, полеты в межконтинентальных ракетах или в ракетах, курсирующих между Землей и искусственным спутником, стали такими же привычными, как рейсы на гигантских реактивных пассажирских самолетах в середине века.

Шестеро астронавтов без малейшего волнения вошли внутрь ракеты и заняли свои места. Кресла располагались одно над Другим, с каждой стороны по пять. Удобная лесенка, снабженная низенькими металлическими перильцами, позволяла взобраться наверх не только до последнего яруса, но и еще выше, в голову ракеты, где располагался экипаж.

Заняв места, участники экспедиции увидели за стеклами окон всю панораму космопорта, толпу провожающих, ажурные стартовые башни и стройные ряды ракет разного назначения, а еще дальше — подмосковные поля, перелески, узкую ленту шоссе.

На горизонте за синей вуалью тумана ощущалась блещущая огнями шумная и оживленная Москва. Когда прозвучал последний сигнал, астронавты вдруг почувствовали, как мягкая, но упорная и настойчивая сила неумолимо заставляет их глубже погрузиться в пневматическое кресло. Оно не стало жестким, а просто плотнее облегло их тела, как будто человека вдавили в мягкую и податливую, но плотную среду, вроде воска. По мере погружения плотность этой среды возрастала и достигла известного предела, после чего погружение прекратилось. Возникло своеобразное, трудно передаваемое словами ощущение в голове, особенно в ушах и глазах, но оно вовсе не было мучительным.

Стремительное движение ракеты непосредственно не ощущалось. Казалось. что Земля проваливается куда-то вниз, притом очень быстро, тогда как ракета висит неподвижно.

Широта обзора удивительным образом возрастала, как будто видимую часть земной поверхности растягивали во все стороны, подобно эластичной резиновой оболочке.

Только что на горизонте показалась Москва, горящая огнями и занимающая добрую половину поля зрения, и вот она уже видна вся, но лишь на четверти пространства, охватываемого взором. Если бы старт происходил днем, то стали бы видны далекие пригороды, леса и поля, но мгла ночи скрывала их от глаз путешественников. За огоньками громадного города, рассыпанными по темно-синей скатерти, чернела тьма. Через несколько минут Земля вообще скрылась из глаз. Зато вверху, по линии полета и по сторонам, горели звезды. Бесчисленное множество звезд. Раскрывалась Вселенная.

Это грандиозное зрелище целиком поглощает внимание человека, вылетающего за пределы атмосферы. В этом случае для слов не находится места, они кажутся пустыми и ненужными.

Космонавты молча глядели в окна. Примерно через полчаса они заметили, что ракета как бы наклонилась вперед и средняя лесенка уже не стоит вертикально, а приняла наклонное положение. Это означало, что корабль начал менять направление полета, все больше отклоняясь от вертикали.

Скорость его движения составляла теперь около 600 километров в минуту, или 36000 километров в час. Ускорение прекратилось, и чувство давления исчезло. Кресла как бы перестали существовать. Пассажиры перешли в состояние невесомости.

Траектория полета от Москвы до искусственного спутника, висящего над экватором на 80 градусе восточной долготы и в 35 900 километрах от земной поверхности, представляла собой кривую протяженностью около 50 000 километров. Это расстояние рейсовая ракета проходила примерно за три часа.

Ракета летела на восток. Уже в первые минуты она погрузилась во мрак ночи. Прошло не менее полутора часов. Утомленные однообразной картиной за окнами и убаюканные абсолютной тишиной, пассажиры задремали в своих креслах.

Корабль двигался теперь так же, как летит самолет на взлете, то есть постепенно удаляясь от поверхности Земли. Легкий толчок заставил всех очнуться. Если бы не ремни, пассажиры были бы сброшены вперед.

— Тормозим, — объяснил Владимир, — вышли на орбиту искусственного спутника и снижаем скорость. Поглядите, наверное, можно видеть внеземную станцию.

Все прильнули к стеклам.

— Постойте, — сказала Индира, — кажется, я ее вижу.

Далеко впереди, среди бездонной пустоты пространства, висело странное сооружение, издали похожее на большой пароход, плывущий ночью по океану. Внешние контуры нельзя было различить — они сливались с темнотой, — но пять рядов круглых, ярко освещенных окон-иллюминаторов вызывали представление о нескольких ярусах палуб огромного судна.

Это и была внеземная станция космических кораблей. Если Яхонтов и Одинцовы уже не первый раз покидали Землю, то для остальных астронавтов зрелище это представлялось странным и величественным. Даже Ли Сяо-ши, всегда чрезвычайно спокойный с виду человек, так же, как Паршин и Индира Рамахвани, не отрывался от окна.

Ракета быстро приближалась к спутнику. Когда установленные на нем приборы показали приближение ракеты, там зажглось наружное освещение. Вспыхнули зеленые и красные бортовые огни, ярко-синяя гирлянда, обозначающая место причала, и целая сеть маленьких разноцветных фонариков по внешним контурам огромного сооружения.

Расцвеченный многокрасочными огнями, спутник был очень красив на фоне бархатной черноты межпланетного пространства. Все невольно залюбовались волшебной игрой света и красок.

Ракета уменьшила скорость, для того чтобы благополучно причалить, надо было выровнять относительную скорость обоих космических тел.

Внезапно вспыхнули лучи мощных прожекторов. В их свете показалась огромная серебристая сигара космической ракеты с тонкими стреловидными крыльями. Она висела ниже спутника, пришвартованная к длинному, надежно защищенному от холода мирового пространства переходному коридору, похожему на спинной плавник рыбы.

— Рекомендую, — улыбаясь, сказал Яхонтов. — Вы видите нашу «КР-сто пятнадцать», подготовленную к отлету.

Все молча с интересом разглядывали гигантский корабль, самые формы которого говорили о скорости и устремленности. Он как бы замер неподвижно, чтобы по первому сигналу ринуться в неизведанные дали мирового пространства.

Опытные пилоты ловко подвели ракету прямо ко входному трапу. Легкий толчок дал знать пассажирам, что рейсовая ракета линии «Москва—спутник» достигла станции назначения. Через пять минут пассажиры уже были во внутренних помещениях станции. Здесь их ожидала радушная, товарищеская встреча.

Персонал искусственного спутника — пятьдесят восемь человек — передовой отряд советских людей, несущих весьма трудную, но крайне важную службу далеко за пределами земной атмосферы, — подготовил для участников экспедиции на Марс легкий ужин. Он был замечателен не роскошью сервировки и не изысканными блюдами, а тем, что все поставленные на стол овощи и фрукты были выращены здесь же, в стеклянных оранжереях, где поддерживалась нужная температура. Животворные лучи Солнца позволяли собирать тут невиданные урожаи. Астронавтам предложили овощи и фрукты, напоенные Солнцем такой яркости, о каком понятия не имеют люди, живущие на поверхности Земли, под голубым покрывалом атмосферы.

Обитатели искусственного спутника давно привыкли к особым условиям своей жизни.

Давление воздуха, влажность и температура поддерживались на оптимальном уровне и обеспечивали безукоризненную работу всех органов человеческого тела. Мощные батареи фотоэлементов давали необходимую анергию. А невесомость была даже приятной: ощущение необыкновенной легкости в движениях при сохранении обычной мускульной силы вызывало у человека чувство исключительной бодрости, уверенности в себе, благотворно влияло на нервную систему.

Не стоит повторять дружеских речей и здравиц, которые звучали здесь в этот вечер. Все искренне приветствовали шестерку отважных, готовых отправиться в рискованный полет к далекой, неведомой планете.

Время текло незаметно. Стрелки хронометра приблизились к 24.00. Отправление ракеты необходимо было произвести в это время, чтобы в полной мере использовать не только скорость движения Земли по орбите, но и дополнительную скорость вращения самого спутника вокруг Земли и послать космический снаряд, подобно, камню из пращи, как раз в тот момент, когда направление касательной к орбите нашей планеты будет соответствовать необходимому курсу. Для внешней планеты, какой является Марс относительно Земли, таким наилучшим моментом была полночь.

Пока шел ужин, к космическому кораблю подвели огромные резервуары с горючим и окислителем. Их присоединили к двигателям ракеты. Во время полета в безвоздушном пространстве, где среда не оказывала никакого сопротивления движению, эти резервуары совершенно не мешали. Когда же запасы горючего кончались, пустые баки можно было просто оставить в пространстве. Это позволяло сократить объем и вес корабля. Опыт полета на Венеру доказал правильность подобных соображений.

За десять минут до отлета шестеро космонавтов обменялись крепкими дружескими рукопожатиями с теми, кто оставался, и по трапу перешли во внутренние помещения большой ракеты, которая отныне на несколько лет становилась их домом.

В межпланетных полетах имеют значение не только секунды, но и миллионные их доли. Ведь при космических скоростях тело за секунду успевает пролететь несколько десятков километров. Поэтому нельзя доверять несовершенным органам человеческих чувств такое ответственное дело, как пуск двигателя при взлете. Только безукоризненно точный автомат может включить зажигание именно в то мгновение, когда это необходимо.

Персонал спутника, все провожающие и космонавты напряженно ожидали, когда специальное электронное устройство отправит космический корабль в далекий рейс.

Стрелка секундомера быстро бежала по кругу и подошла к назначенному делению. Неуловимо быстрая команда была передана пусковым реле. Электромагниты, удерживавшие ракету у спутника, автоматически выключились и освободили корабль. В то же мгновение в камерах двигателя вспыхнуло горючее.

Массивная сигара ринулась в пустоту. Длинная струя пламени и раскаленных газов вытянулась позади нее.

Путешествие на Марс началось.

Глава VII ШЕСТНАДЦАТЬ КИЛОМЕТРОВ В ПОПЕРЕЧНИКЕ

Путешествие в космическом пространстве никак нельзя сравнивать с передвижениями по поверхности Земли или с полетами в ее атмосфере. Двигаясь пешком, на лодке, в автомобиле, поездом или на корабле, человек постоянно видит что-то новое, он непосредственно ощущает изменение своего местоположения в пространстве. Даже пересекая океан, где по нескольку суток не видно берегов, можно воспринимать движение, хотя бы следя за игрой волн или наблюдая, как высоко над головой плывут облака. Пустынная равнина моря живет своей особой жизнью, и если всмотреться, то можно увидеть, как она изменяет свои краски в зависимости от времени суток и погоды.

Летя высоко над Землей в кабине самолета хотя бы глубокой ночью, можно видеть, как далеко внизу нет-нет да и появятся рассыпанные по черному фону мерцающие огоньки. Там живут люди, и летчик знает, что каждое пятнышко света означает новый город или село.

Совсем иначе протекает путешествие в межпланетном пространстве. В первые часы полета новые и яркие впечатления ошеломляют астронавта. Все так ново и необычно. Вместо голубого неба над головой и земной тверди под ногами со всех сторон спереди и сзади, слева и справа, вверху и внизу — человека окружает пустота. Бесчисленные звезды не устраняют жуткого ощущения этой пустоты. Вселенная раскрывается в своей необъятной громадности, и разум человеческий свободно воспринимает бесконечность. На Земле звезды кажутся близкими, в космическом пространстве человек отчетливо сознает, насколько они далеки.

Солнце изменяет привычный вид. Вместо огненного плоского диска, как бы укрепленного на синей сфере небосклона, путешественник в космосе видит бесконечно далекий сверкающий шар, не желтоватый, а ослепительно белый, окруженный сверкающей короной и висящий среди абсолютной черноты. А с другой стороны, где-то далеко-далеко, можно видеть голубой шар Земли, весь укутанный серебристой дымкой атмосферы. Рядом прячется маленький диск Луны, сияющий приятным ласковым светом, таким спокойным, радующим глаз после нестерпимого блеска Солнца.

Все это удивительно и прекрасно, все потрясает человеческий разум и воображение. Дух захватывает у неопытного астронавта, когда в первый раз его глазам раскрывается величественное зрелище Вселенной.

Но так бывает лишь в первые дни путешествия. Дальше начинается скучное однообразие. С того момента, когда Земля теряется среди целого сонма безымянных звезд, окружающая астронавта картина как бы застывает а неподвижности. Постоянно, изо дня в день и из месяца в месяц, путешественник видит одно и то же. С левой стороны висит пылающее светило. Нет смены дня и ночи, нет привычного движения Солнца по небосклону.

Бесконечно далекие звезды за все время пути не меняют своего места на небе. Все абсолютно неподвижно. Нет ничего, что помогло бы человеку физически почувствовать свое собственное движение. Нельзя избавиться от ощущения, будто ракета висит на месте в центре Вселенной, хотя на самом деле она летит с невероятной быстротой. На трассе Земля—Марс она мчится со скоростью 32, 7 километра в секунду, или проходит 117 720 километров в час. Но эта безумная скорость совершенно не воспринимается органами чувств. Для них летящая ракета неподвижна; примитивная диалектика древних греков, выраженная в словах «летящая стрела покоится», становится здесь физической реальностью. И так продолжается долго. На полет от Земли до Марса уходит целых восемь месяцев и две недели мучительного однообразия. Вот удел космических путешественников!

Добавьте сюда и полное отсутствие цвета. Межпланетное пространство имеет лишь две краски: черный фон пустоты и огненный, яркий свет Солнца и звезд. Правда, далекие светила кажутся здесь разноцветными. Человек видит голубые, желтые, оранжевые, красные звезды, но каждая из них — микроскопически малая световая точка, собственная окраска которой не имеет никакого значения. Траурное сочетание черного и белого такова унылая палитра космоса.

Только атмосфера, рассеивающая, преломляющая, разлагающая на основные цвета спектра белый свет Солнца, создает все богатство красок окружающего нас мира.

В первые дни полета человек с трудом привыкает к условиям невесомости. Связанные с нею особенности жизни и быта поражают воображение новичка и делают его существование полным забавных неожиданностей. Однако уже через несколько дней путешественники по космосу осваиваются с новой обстановкой, и острота восприятия заметно притупляется.

Из шести наших космонавтов трое были опытными исследователями других миров. Для них все было знакомо, тем более, что и сама ракета была того же типа, что и корабль, некогда доставивший их на Венеру. Но для Ли Сяо-ши, Паршина и Рамахвани эта экспедиция оказалась первой вылазкой за пределы Земли. В течение примерно двух недель они тренировались, с интересом изучали сложную технику управления космическим кораблем и проводили целые часы в рубке, глядя на безбрежный ландшафт космоса.

Всю основную службу управления кораблем несли приборы. Электроника и автоматика составляли мозг, глаза, уши, нервную систему и исполнительные органы корабля. Сложные счетно-решающие устройства следили за курсом ракеты, учитывая ее скорость, направление, влияние сил притяжения со стороны Солнца, Земли, Луны, Марса, Юпитера в их взаимодействии. Зоркие глаза радиолокаторов, направленные во все стороны, своевременно предупреждали о встрече с метеоритами и передавали соответствующие команды приборам, управляющим движением корабля.

Но рубка была оснащена и целым рядом устройств, управлять которыми должен был человек. Они предназначались главным образом для использования при взлете и посадке корабля. В эти ответственные моменты требовалась сознательная воля человека, и в командирской рубке должен был находиться опытный и решительный пилот.

Когда три новичка приобрели основы астронавтических знаний и научились если не управлять ракетой, то хотя бы разбираться в назначении приборов и уметь читать их показания, то и для них настали менее скучные дни. Что делали или должны были делать участники экспедиции в течение долгих месяцев полета?

Они поочередно несли вахту в рубке, следили за приборами, периодически давали радиограммы на Землю. Каждый умел обращаться с передатчиком. Разумеется, двухсторонняя радиосвязь с Землей поддерживалась постоянно. Сантиметровые волны позволяли не только слышать, но и видеть Землю на экране большого телевизора, стоящего в салоне.

Кроме того, шестеро участников полета сообща вели свое маленькое хозяйство. Надо было готовить пищу, убирать помещение, словом, выполнять много совершенно необходимых дел. Каждый поочередно был дежурным. Свободное время проводили за книгами, иногда просматривали кинофильмы, большой запас которых взяли в дорогу. Внутренний распорядок на корабле был твердо установлен Яхонтовым и строго соблюдался. В положенное время все вставали, умывались, обязательно занимались гимнастикой.

Физическая тренировка считалась безусловно обязательной, иначе после восьми месяцев, проведенных в условиях невесомости, мускулы могли стать дряблыми и слабыми.

Потом завтракали, занимались научной работой, отдыхали. Сменой дня и ночи ведал очередной дежурный, потому что одна сторона корабля непрерывно освещалась Солнцем, а другая пребывала во мраке. Ракета была оснащена целой батареей фото — и термоэлементов, вырабатывающих электрический ток за счет солнечного света и разности температуры на двух бортах корабля. Получаемая энергия расходовалась на приготовление пищи и другие нужды.

Каждый имел на корабле отдельную каюту, куда мог удалиться, если ему хотелось побыть одному. Ученые имели здесь все необходимое для творческой работы: оборудование, аппаратуру, инструменты, материалы, вплоть до мелочей.

Космонавты крепко подружились. Представители старшего поколения относились к молодежи с отеческой заботливостью. А те в свою очередь отвечали старшим глубоким уважением и внимательно слушали их советы и предложения.

Наталья Васильевна и Владимир Иванович Одинцовы с первых дней пути стали для всех просто Наташей и Владимиром. Постепенно исчезло из обихода обращение «мисс Рамахвани», и скромная девушка стала просто Индирой. Вдумчивая и тактичная, она скоро завоевала всеобщую симпатию и заняла прочное место в семье путешественников.

Жизнь шла нормально. И все-таки лететь было скучно. Восемь с половиной месяцев совершенного однообразия, такого, как если бы само время остановило свой неудержимый бег. Люди устали и по временам начинали нервничать.

Но всему на свете приходит конец.

Настало время, когда в телескопах ракеты стал заметно вырастать Марс. Он «убегал» от преследователей, но расстояние с каждым часом сокращалось. Если с поверхности Земли даже в крупные телескопы и в период великого противостояния Марс кажется небольшим светлым кружочком, то теперь перед глазами астронавтов висел большой розовато-желтый шар.

Около него обращались два спутника — крохотные луны Марса — Фобос и Деймос.

Настроение путешественников начало заметно улучшаться.

Прошло еще немного дней, и загадочная, неведомая планета стала хорошо видна невооруженным глазом. Приближался наиболее ответственный и трудный момент — посадка.

По земному времени, действующему на ракете, было за полночь, когда Наташа прошла в рубку, где дежурил ее муж, и тихо опустилась в кресло позади него.

— Ну вот, Наташа, — медленно произнес Владимир, — приближаемся. Завтра начнутся серьезные испытания для пилота…

— Боишься?

— Я бы так не сказал — не то слово. Боязни у меня, конечно, нет. Но было бы непростительным легкомыслием не думать о том, насколько велика и реальна опасность.

— Не первый раз ведешь ты корабль. На Венере было не легче.

— Тогда перед нами была планета, окутанная облаками, но почти не уступающая Земле по размерам. И я был уверен, что найду внизу широкие водные просторы — прекрасные посадочные площадки. Теперь я должен посадить ракету на твердую поверхность Фобоса. Тогда была цель, насчитывающая более двенадцати тысяч километров в поперечнике, и я летал вокруг нее несколько часов подряд. А сейчас перед нами крохотная пристань, имеющая в диаметре всего шестнадцать километров. Условия далеко не одинаковые.

— Что будет, если ты промахнешься? Придется лететь прямо на Марс?

— Посадка на поверхности Марса для нас возможна, но равносильна гибели: обратно нам оттуда не взлететь — не хватит топлива, чтобы преодолеть поле тяготения планеты. А взлет с Фобоса так же прост, как старт с нашей внеземной станции. Улететь легко, но вот сесть…

Планета Марс имеет двух спутников. Один из них — Деймос находится на расстоянии около 20 000 километров от поверхности планеты и совершает полный оборот вокруг нее в течение 30 часов и 18 минут. Это самая крохотная из лун, имеющихся у планет нашей солнечной системы. Его поперечник составляет только 8 километров, тогда как Луна — спутник Земли — имеет диаметр 3 476 километров, или в 43 раза больше. Можно вообразить крупную земную гору, например Эверест или Монблан, заброшенную в мировое пространство. Она будет близка по объему к Деймосу. С поверхности Марса он кажется маленькой звездочкой.

Второй спутник — Фобос — по размеру вдвое больше Деймоса: его диаметр 16 километров. Он обращается вокруг Марса на расстоянии менее 6000 километров от его поверхности и совершает один оборот за 7 часов 39 минут. Сутки на Марсе почти равны земным и составляют 24 часа 37 минут.

В течение суток Фобос успевает обежать вокруг Марса 3, 2 раза. Поэтому для находящегося на Марсе этот его спутник восходит на западе и заходит на востоке — наперекор всем привычным явлениям природы.

С точки зрения астронавтики Фобос представляет исключительный интерес. Люди были вынуждены строить искусственный спутник за пределами земной атмосферы на высоте 35 900 километров, чтобы получить опорный пункт для прыжка в космос. Марсиане могли бы пользоваться уже готовой космической станцией гораздо большего размера и расположенной в семь раз ближе. К тому же для полета с Земли на искусственный спутник требуется скорость около 10 километров в секунду, а на Марсе для этой цели достаточно 5 километров в секунду.

Использование Фобоса в качестве промежуточной станции при полете на Марс и обратно во много раз облегчало трудности экспедиции. Однако для пилота посадка тяжелой космической ракеты на твердую, безусловно неровную и совсем не изученную поверхность Фобоса представляет очень сложную задачу.

Все меры предосторожности были продуманы заранее. Владимир взял управление в свои руки. В этот ответственный период ему принадлежала неограниченная власть на корабле. Пока он разрешил всем космонавтам находиться в рубке.

Марс казался теперь светлым шаром раз в пятьдесят больше Луны. Космическая ракета уже вышла на его орбиту. При том взаиморасположении в пространстве, какое имели теперь Марс, ракета и Солнце, Марс был освещен так, что походил на Луну во второй фазе. Линия терминатора — границы между светом и тенью — казалась прямой, расположенной почти вертикально.

Оба спутника были хорошо видны невооруженным глазом. Маленький Деймос находился с правой стороны и казался звездочкой, отличающейся от остальных заметным перемещением. Фобос, наиболее интересовавший участников экспедиции, недавно миновал терминатор и казался крошечным серпом на фоне затемненного полушария Марса.

— Начинаю торможение, — предупредил Владимир.

Все закрепились ремнями. До этого момента космический корабль, по сути дела, догонял Марс, находившийся впереди, и должен был лететь быстрее планеты. Скорость ракеты к моменту сближения достигла 26, 9 километра в секунду, тогда как скорость Марса по орбите составляет 24, 2 километра в секунду. Если бы речь шла о посадке на поверхности Марса, то требовалось убавить скорость ракеты на 2, 7 километра в секунду, после чего постепенно погасить свою скорость падения, что составляет еще около 5 километров в секунду.

Но сейчас перед астронавтами стояла другая задача: нужно было совершить посадку на Фобос, имеющий собственную орбитальную скорость движения вокруг Марса, равную приблизительно 2, 1 километра в секунду. Скорость эта в данный момент была направлена туда же, куда летела ракета и мчался сам Марс. Сумма скоростей составляла 26, 3 километра в секунду. Поэтому торможение должно было снять всего 0, 6 километра. С этой целью Владимир и включил реактивные тормоза.

Совсем близко был виден огромный диск Марса, но у пилота не было времени разглядывать его поверхность. Маленький Фобос поглощал все внимание Владимира. Каменная глыба, угловатая и неровная, озаренная солнечным светом, была перед глазами космонавтов. Тени на ее поверхности казались угольно-черными. Незначительные неровности представлялись глубокими впадинами, ужасными язвами, покрывающими крохотную планетку.

Космическую ракету, летящую со скоростью немного большей, чем скорость Фобоса в пространстве, следовало вывести на прямую, направленную прямо к центру планетки, затем повернуть на 180 градусов и заставить как бы падать на нее кормой вперед. Своевременно включенный главный двигатель должен был снизить скорость падения и к моменту соприкосновения с поверхностью довести ее до нуля. Таким путем посадка должна была произойти без толчка — корабль плавно опускался на выдвинутые пружинящие опоры.

Но на практике дело сильно осложнялось. Фобос вовсе не стоял на месте, а с большой скоростью облетал Марс, двигаясь по круговой орбите. Значительный отрезок ее пролегал с теневой стороны Марса. Прямая, о которой шла речь, была по существу касательной к орбите спутника, и при малейшей разнице во времени ракета с космонавтами могла пролететь мимо цели и уйти дальше, в мировое пространство. Кроме того, посадку приходилось совершать в поле тяготения Марса, которое оказывало свое влияние на траекторию движения космического корабля. Наконец, и поле тяготения самого Фобоса, хотя и очень малое, тоже оказывало некоторое воздействие. Словом, с математической точки зрения посадка представляла собой очень сложное уравнение, которое и предстояло решать пилоту в течение крайне ограниченного времени, потому что тела двигались со скоростями много большими, чем скорость артиллерийского снаряда.

Конечно, эта задача в основном была решена еще на Земле, когда была составлена соответствующая программа управления ракетой. Но при этом на практике могли возникнуть различные неожиданности, и очень многое определялось личными качествами пилота.

Пользуясь боковыми реактивными двигателями в сочетании с главным, Владимир сумел ввести корабль в пространство между Фобосом и Марсом как раз в тот момент, когда и спутник и космический корабль оказались на теневой стороне планеты.

Фобос исчез из поля зрения пилота, но Владимир рассчитывал встретить его при выходе на освещенный участок, а тем временем повернул ракету кормой вперед.

Когда ракета снова появилась в освещенной зоне, Владимир даже выругался с досады: изображение Фобоса показалось только на правом экране. Это означало неудачу маневра.

Пришлось прибегнуть к резкому торможению и переходить на полет по спирали в поле притяжения Марса, чтобы при следующем обороте снова встретить Фобос.

— Включим главный двигатель? — осведомился академик.

— Ничего не поделаешь, — сквозь зубы процедил Владимир. — Держитесь!

Раздался грозный вой, невидимая сила навалилась на космонавтов и прижала их к спинкам кресел. Теперь надо было быстро выключить двигатель, так как Владимир переключил все управление с автоматического на ручное.

Яхонтову недавно исполнилось пятьдесят семь лет, и, как ни здоров он был, годы все же брали свое. Лицо ученого побледнело, его сердце не могло долго выдерживать чрезмерную перегрузку. Внезапно приток крови к мозгу уменьшился, и Виктор Петрович потерял сознание…

Владимир видел это, но сам был близок к обмороку. Он был моложе; прекрасная физическая закалка, длительная тренировка, сердце, работающее, как мощный мотор, большая сила мускулов дали ему возможность совершить незначительное в обычных условиях, но сейчас необычайно трудное движение. Ему удалось чуть-чуть приподнять кисть руки, сорвавшейся с пульта управления в момент толчка, и пальцем дотянуться до клавиша выключения двигателя. Рев пламени прекратился, и сразу же наступило облегчение, мучительная тяжесть свалилась с плеч. Владимир сделал глубокий вздох и вытер холодный пот, выступивший на лбу.

Посиневшее лицо Виктора Петровича постепенно приобретало нормальный цвет. Ученый пришел в себя и открыл глаза.

— Катастрофа? — еле слышно спросил он.

— Благополучно отделались, — бросил Владимир. — На этот раз, — добавил он чуть погодя.

За счет резкого торможения, едва не ставшего причиной катастрофы, скорость ракеты упала настолько, что она оказалась во власти силы притяжения Марса, как бы превратилась в третий его спутник, вращающийся вокруг планеты по эллиптической орбите. Такое положение в полной мере соответствовало расчетам пилота. Он получил возможность маневрировать. Слегка регулируя скорость и направление полета, Владимир сумел после нескольких оборотов поравняться с Фобосом и несколько минут лететь рядом. Теперь уже не составляло особого труда повернуть корабль кормой к месту посадки и сблизиться с планетой. Вес предметов на космическом теле такой малой массы, как второй спутник Марса, почти отсутствует. Ракета без толчка опустилась на его поверхность прямо на выдвинутые стальные опоры.

Когда ракета прочно стала на четыре точки, космонавты надели скафандры с кислородными приборами, электрическим обогревом и радиостанциями, открыли выходной люк, спустили металлическую лестницу и один за другим стали выходить на поверхность Фобоса.

Первым, как начальник экспедиции и старейший по возрасту, спустился Виктор Петрович.

— Не забудьте шнурок! — предупредил Ли Сяо-ши перед выходом наружу.

— Предосторожность не лишняя, — согласился Яхонтов, пристегивая крючок к поясу скафандра. Спускался он медленно, но на половине дороги вдруг решился и спрыгнул вниз, хотя было еще очень высоко.

— Ах! — не удержалась Индира.

— Спокойно, спокойно, — произнес Ли Сяо-ши, — все будет в порядке.

Действительно, Виктор Петрович вовсе не упал с двадцатиметровой высоты, как можно было ожидать, а плавно и медленно опустился, словно с парашютом.

Снизу он сделал знак рукой, приглашая последовать его примеру. Индира, прыгнувшая вслед за ним, с удивлением убедилась, что парит в пустоте так же легко, как и в ракете в условиях невесомости. Ей даже пришлось энергично двигать руками и ногами, чтобы скорее достигнуть цели. Ли Сяо-ши прыгнул тотчас же вслед за ней и опустился рядом.

— Осторожно, Индира, — сказал он, — мы не на Земле, а на космическом теле крайне малой массы. Предметы здесь практически не имеют веса.

Тем временем на поверхность Фобоса опустились и остальные.

— Не забудьте о шнурах, — еще раз предупредил Ли Сяо-ши.

Проверив крепления, космонавты огляделись. Они стояли на бугристой каменной глыбе, холодной и неуютной, хотя и залитой солнечным светом, не менее ярким, чем на Земле. Несмотря на то что Фобос находится значительно дальше от Солнца, свет был очень сильный — отсутствовала атмосфера, способная поглощать его или рассеивать. Лишенную гор местность нельзя было назвать и равниной. Сферическая в общем форма Фобоса легко воспринималась глазом, как будто человек стоял на вершине холма с пологими склонами. Линия горизонта лежала совсем близко. Там, где кончалась доступная взору светло-серая, местами красноватая поверхность планетки, начиналась пугающая чернота пространства.

Люди никак не могли почувствовать себя прочно стоящими на твердой почве. Им казалось, будто под ногами чрезвычайно скользкий лед. Трение практически отсутствовало.

Двигаться было просто страшно, и космонавты робко держались поближе друг к другу, не зная, что предпринять.

Первым рискнул Владимир. Смешно растопырив руки, он сделал несколько шагов и попробовал подпрыгнуть. Толчка оказалось достаточно, чтобы он взвился вверх, до открытого люка ракеты, и улетел бы еще дальше, если бы не натянулся закрепленный на поясе шнурок.

Наташа притянула его вниз.

— Осторожно, милый, — с улыбкой заметила она. — Хорошо, когда у человека есть жена, способная удержать мужа от легкомысленных поступков. Надеюсь, ты не собираешься улететь в пустоту, бросив меня здесь?

— Тебе придется прочно держать меня на привязи, — в тон ей ответил Владимир.

Стараясь не повторить его ошибку, космонавты потихоньку разошлись, разумеется, не дальше, чем позволяли шнуры, и принялись за осмотр удивительного нового мира. А поглядеть было на что. В первые минуты посадки перед ними на черном фоне усыпанного звездами неба ослепительно пылало косматое огненное Солнце.

Ракета опустилась на дневное полушарие Фобоса. Прошло совсем немного времени, и вращение планетки вокруг собственной оси привело к наступлению ночи. Тогда в небе Фобоса показался Марс, Будучи сами погружены во мрак, путешественники могли без помехи наблюдать совершенно удивительное зрелище.

Над близким горизонтом вдруг выплыл край огромного розовато-оранжевого шара Марса. Он удивительно быстро поднимался в небе и буквально через несколько минут заполнил почти все видимое пространство.

Огромный светлый шар, в 90 раз больший, чем ночная красавица Луна, которой посвящено на Земле столько стихов и песен, висел на небе среди целого сонма звезд. Это был именно шар, а не диск. Его сферическая форма и близость относительно других светил воспринимались глазами совершенно отчетливо. Надо ли говорить, что в самые темные ночи на Земле небо никогда не бывает такого абсолютно черного цвета, каким видели его астронавты. Свет Солнца, отраженный Марсом, был гораздо ярче лунного: во время «полномарсия» на Фобосе можно свободно читать. Ночь в полном смысле слова наступала лишь в те периоды, когда спутник проходил за Марсом, то есть оказывался на затемненной его стороне. Так продолжалась не более двух часов. Потом снова появлялось либо Солнце, либо Марс, либо оба они вместе.

Еще до того как Марс показался во всю свою величину, Владимир совершил неожиданный для окружающих прыжок и одним скачком достиг входного люка ракеты. Через минуту он медленно опустился обратно, держа в руках небольшой телескоп и штатив к нему.

— Пока есть возможность, надо выбрать место для посадки, — объяснил он, устанавливая инструмент.

Ли Сяо-ши принялся ему помогать. Даже невооруженным глазом на Марсе были видны теперь ярко-белые шапки у полюсов, розоватые, коричневатые и синеватые пятна на всей поверхности планеты.

Все собрались около телескопа, каждому хотелось поглядеть в окуляр и представить, что может ожидать их завтра. Но Владимир оказался неумолимым.

— Вы еще успеете насмотреться, друзья, — заявил он категорически. — А мне нужно все изучить досконально.

Возражать было трудно, и космонавтам пришлось ждать минут десять, пока пилот не оторвался от окуляра.

— Ну вот, теперь глядите и давайте решать, — произнес он. — На мой взгляд, надо высаживаться в экваториальной зоне, на той розовой равнине, что к северу от темного пятна, близ центра диска. Взгляните, Ли.

Китайский ученый склонился к телескопу.

— Это место на картах Марса называется пустыня Арабиа, а пятно очень характерной формы — синус Меридиани… По-моему, вы не ошиблись в выборе.

— Позвольте, — сказал Виктор Петрович, заглядывая в окуляр. — Розовая равнина, наверное, имеет плотную глинистую почву. Это неплохо. Конечно, надо садиться ближе к экватору — там теплее. Что касается темного пятна, то именно здесь, по-моему, можно быстрее найти жителей Марса. Мне кажется, место выбрано удачно.

— Разрешите и мне посмотреть, — попросила Индира. — Да! продолжала она, глядя в телескоп. — Резкость изображения удивительная, могу смело утверждать, что синеватые пятна действительно растительность, а розовато-коричневые, безусловно, — поверхность песчаных и глинистых пустынь. Вижу синие и лиловые полосы каналов — тоже несомненно растительность… Но что это? Атмосфера заметно мутнеет… В районе большой пустыни возникло желтое облако… Оно несется на восток… Очевидно, началась песчаная буря… Смотрите, пока не поздно…

Один за другим космонавты подолгу разглядывали поверхность загадочной планеты.

— Я понимаю, друзья, глядеть на Марс интересно, — послышался спокойный голос начальника экспедиции, — но не пора ли браться за работу? Давайте готовиться к пересадке, — продолжал он. — Выберем место для взлета. Выгрузим маленькую ракету, перенесем туда необходимые вещи.

Пока они разглядывали Марс, маленький Фобос успел снова повернуться к Солнцу. Стремясь использовать солнечный свет, путешественники энергично принялись за работу.

Виктор Петрович и Владимир отправились искать подходящее место для старта малой ракеты. Наташа вооружилась геологическим молотком и, не отходя далеко, стала собирать образцы пород. Ли Сяо-ши измерял температуру освещенных точек планетки и в тени, аккуратно записывая показания термометра. Индира не теряла времени и занялась фотографированием.

Ли Сяо-ши приблизился к ней.

— Смотрите, чтобы не получились передержки, — заметил он, когда девушка делала первые снимки.

— Не беспокойтесь. Ли Сяо, я не совсем новичок в фотографии, — ответила Индира. — К тому же мой экспонометр — довольно точный прибор. И я соблюдаю золотое правило фотографа при съемке в незнакомых условиях…

— Три снимка с разной экспозицией для каждого сюжета? догадался Ли Сяо-ши.

— Безусловно. Полная гарантия.

— Вот это хорошо, — вмешался Виктор Петрович, увидев, чем занята Индира. — Нам очень нужны эти снимки. Первые люди на Фобосе — событие, которое стоит запечатлеть. Не жалейте пленки!

Индира не жалела. Она сняла все, что было возможно. И ракету на четырех стальных опорах, и дивное зрелище Марса в разных фазах, и удивительный, неповторимый ландшафт маленькой планетки, причем не переставала в то же время говорить с китайским ученым.

— Послушайте, Ли Сяо, — ее голосок звучал в наушниках тихо и мелодично, — вы же астроном и все знаете о космосе. Что вам известно об этой маленькой планете? Подумайте: за сутки тут можно пешком совершить кругосветное путешествие. Даже по экватору. И у такой крошки есть экватор!

— Не совсем так, Индира, — засмеялся астроном. — Поперечник Фобоса составляет шестнадцать километров, значит, его окружность примерно пятьдесят. Разве такая маленькая женщина, как вы, способна пройти столько?

— Она проходила и больше, даже на Земле, где тела имеют настоящий вес. Притом под индийским солнцем и в горах, рассердилась девушка. — И вообще, перестаньте считать меня тепличным растением. Я равноправный член экспедиции, хотя и мала ростом.

— Не буду! Больше не буду! — виновато успокаивал ее Ли Сяо-ши, хотя глаза его смеялись. — Знайте в таком случае, что Фобос — довольно крупная крошка. Его объем две тысячи сто сорок пять кубических километров, а масса, если считать плотность равной плотности Марса, то есть три и восемьдесят пять сотых, составит ни много ни мало как восемь миллиардов двести тридцать девять миллионов тонн. Этого вам недостаточно?

— Цифра, страшная на первый взгляд, — бросил Яхонтов, услыхав конец разговора. — Но, увы, она составляет миллиардные доли массы Земли, вот почему здесь почти совсем нет тяжести, а она иногда очень нужна…

Начатая фраза осталась недосказанной, потому что во всех шлемофонах прозвучал взволнованный голос Паршина:

— Сюда, друзья! Скорее сюда! Кажется, я нашел кое-что интересное.

Космонавты не бежали, а скорее совершали прыжки, которым на Земле позавидовал бы любой циркач.

Слегка оттолкнувшись ногой, они как бы перелетали на несколько десятков метров. Худая фигура Паршина маячила вдали и как бы скрывалась до половины за линией горизонта.

Ученый стоял на краю воронки не менее 500 метров в поперечнике. Солнце светило сбоку, и яма зияла, как черная брешь, в сером камне. Края ее были оплавлены и походили на мутное стекло, местами покрытое серебристым налетом.

— Полюбуйтесь, — сказал Сергей Васильевич, указывая рукой вниз. Космонавты приблизились и заглянули внутрь. По мере вращения планеты лучи Солнца проникали все глубже. Вскоре уже можно было видеть дно ямы.

— Похоже на кратер вулкана? — заметила Индира.

— Ну, что вы, — ответил Паршин. — О каком же вулкане можно говорить на Фобосе, этой холодной каменной глыбе! Здесь был взрыв, чудовищной силы взрыв!

— Температура которого достигала по меньшей мере нескольких тысяч градусов, — добавил Ли Сяо-ши. — Смотрите, горные породы расплавились при вспышке.

— Причем жидкая масса была выброшена из воронки, но тут же застыла, и каменные капли упали вниз, — продолжала Наташа.

— Здесь были не только камни, — сказал Паршин. — Неужели вы не видите следы металла? — Он указал на блестящие серебристые пятна.

— Постойте, это очень интересно, — воскликнул Ли Сяо-ши и спрыгнул вниз.

— Ах! — вскрикнула Индира, забыв, что дело происходит в мире почти без тяжести.

Ли Сяо-ши энергично разбирал камни и бросал наверх. Специалисты-геологи — Наташа и Виктор Петрович — ловили их и рассматривали. Наташа была права: камни более всего походили на вулканические бомбы и состояли из стекловидной, некогда расплавленной массы. Яхонтов хотел отломить длинный отросток одной из таких капель, но она оказалась прочной и никак не поддавалась. Вмешался Владимир, его мускулы были покрепче.

Камень не выдержал, но тотчас же непонятная сила разорвала его и превратила в мелкую пыль. Произошло нечто вроде беззвучного взрыва. Индира испуганно отшатнулась.

— Пустое, — засмеялся Яхонтов. — При быстром застывании расплавленной массы создались значительные внутренние напряжения, отломили кончик, разрушилась вся капля.

— Помогите мне, Владимир, — послышалось снизу.

Ли Сяо-ши теперь старался обломить большую глыбу, прочно припаянную к склону воронки, но его сил было явно недостаточно. Владимир соскочил вниз.

Сообща они оторвали глыбу. Под ней открылся бесформенный слиток металла, сохранивший свой серебристый цвет.

— Ну вот, — удовлетворенно сказал Ли Сяо-ши. — Теперь ясно. Здесь было тело из металла. Металл частично испарился и осел на стенки воронки, а основная масса застыла на дне.

— Так что же здесь случилось? — не сразу поняла Индира.

— Взрыв большой силы, — объяснил Паршин. — Некий предмет, сделанный из металла и, видимо, содержавший взрывчатое вещество, взорвался здесь…

— Атомный заряд? — спросила Индира.

— Не думаю. При взрыве атомной бомбы температура поднимается до десятков миллионов градусов, и все вещество обратилось бы в пар. Тут взорвалось что-то другое.

— Например, горючее космического снаряда, — вставил Яхонтов.

— Вы думаете? — произнес Паршин.

— А почему бы и нет! Если предположить, что сюда откуда-то прилетел снаряд, то возникает естественный вопрос: кому и зачем понадобилось бомбардировать каменную громаду, лишенную всякой жизни? Не проще ли предположить, что тут была стартовая площадка для космической ракеты, взорвавшейся при запуске? Ведь Фобос — идеальное место для подобных экспериментов.

— Значит, марсиане некогда пытались соорудить космический корабль? — недоверчиво протянул Сергей Васильевич Паршин.

Вместо ответа Виктор Петрович сделал выразительный жест рукой в сторону блестевшего в лучах Солнца слитка.

— Не будем ломать голову, — сказал он. — Чем скорее мы достигнем Марса, тем быстрее найдем разгадку и этой тайны.

Полные глубокого раздумья, космонавты направились к своей ракете. Индира шла последней. Она задержалась, чтобы запечатлеть на фотографии и это место.

Под руководством Владимира путешественники принялись за подготовку к последнему этапу полета. Внутри большой космической ракеты находилась малая.

Это была металлическая сигара из легкого титаноциркониевого сплава. Длина ее равнялась 27 метрам, при наибольшей ширине 4 метра. Ее передняя часть имела каюту для шести пассажиров, конечно, лишенную таких удобств, какие были на большой ракете.

Основную часть корабля занимали топливные баки, двигатель и кладовые для грузов — кислорода, воды, пищи, которые космонавты должны были взять с собой на Марс.

С помощью электрических подъемных кранов малая ракета была осторожно спущена на поверхность Фобоса. Затем на специальной тележке ее отвезли к выбранному для старта месту и поставили вертикально на три опоры.

Потом все дружно принялись за перевозку грузов. Больше всего хлопот доставили длинные трубы, содержавшие обогащенный уран и кадмиевые стержни — предмет особых забот профессора Паршина. За ними перетащили баллоны с кислородом, ящики с продовольствием и семенами холодоустойчивых земных растений, специальные баллоны, в которых хранились культуры полезных микроорганизмов, тюки с одеждой. Все это заняло довольно много времени. Короткая ночь Фобоса дважды сменяла день, а работа все еще продолжалась.

— Ну, вот и конец, — удовлетворенно произнес Владимир, когда Наташа объявила, что весь необходимый груз уже находится на малой ракете. — Самое время отдохнуть.

Предложение было как нельзя более кстати, потому что все космонавты, отвыкшие за долгие месяцы полета от сколько-нибудь значительного физического напряжения, буквально изнемогали от усталости.

— Сейчас все на корабль — и отдыхать, — произнес Яхонтов. — Завтра отправляемся на Марс. Постойте! — вдруг вспомнил он. — Надо же передать на Землю, что мы вылетаем на Марс.

— Я сейчас радирую, — отозвалась Наташа. Одним прыжком она оказалась у входного люка большой ракеты и скрылась внутри. Остальные последовали за ней.