Маракотова бездна – 2 (Властелин Темного Лика)

Глава VII

Я уже говорил, что на небольшом расстоянии от подземного жилища атлантов, приготовленного заранее для спасения от катастрофы, которая постигла их родную землю, лежали руины огромного города, частью которого было когда-то их убежище. Я описал также, как с прозрачными колпаками, наполненными кислородом, на головах мы осматривали это место, и пытался передать, сколь сильны были наши чувства, когда мы увидели эти руины. Словами нельзя описать впечатление, которое произвело на нас грандиозное зрелище — огромные колонны с резными узорами и гигантские здания, молчаливо застывшие в сером свете фосфоресцирующих глубин, стоящие в неподвижности, где лишь глубинные течения медленно размывают гигантские каменные листья, да иногда мелькает тень огромной рыбы, вплывающей в зияющий дверной проем или бесшумно скользящей в разоренных комнатах. Это было наше любимое место прогулок, и в сопровождении Манда мы проводили там по многу часов, рассматривая непривычную архитектуру и все остальное, что осталось от этой исчезнувшей цивилизации, которая, судя по всему, была по части материальной культуры далеко впереди нашей.

Я сказал — материальной культуры. Вскоре нам было суждено получить подтверждение того, что в духовной сфере их отделяла от нас огромная пропасть. Урок, который мы можем вынести из их взлета и падения, состоит в том, что самая большая опасность для государства — допустить, чтобы развитие интеллекта обогнало развитие души. Это погубило старинную цивилизацию атлантов и может еще погубить нашу цивилизацию.

Мы заметили, что среди руин старинного города было большое строение, которое, должно быть, первоначально стояло на холме, потому что оно и теперь располагалось выше общего уровня. К нему вела длинная широкая лестница черного мрамора; тот же материал был использован и для отделки большей части здания, но теперь мрамор был почти скрыт отвратительной желтой губкой, напоминающей очаги проказы на коже больного, свисавшей со всех выступов и карнизов. Над главным входом, тоже из черного мрамора, торчала ужасная голова медузы с развевающимися змеями вместо волос, и этот символ повторялся тут и там на стенах. Мы порывались осмотреть, зловещий дом, но всякий раз Манд приходил в сильнейшее волнение и жестами упрашивал нас уйти. Мы поняли, что, пока он нас сопровождает, мы своею не добьемся, и все же сильное любопытство понуждало нас проникнут в тайну зловещего места. Однажды утром мы с Биллом Сканлэном устроили по этому поводу совет.

— Слушай сюда, приятель, — сказал он, — что-то там такое есть, что этот парень пытается от нас скрыть, и чем старательней он это скрывает, тем больше мне кажется, что я не отказался бы на этот счет просветиться. Нам ведь больше не нужны провожатые, ни тебе, ни мне. Мы ведь можем надеть эти стеклянные покрышки и выйти через парадный подъезд погулять, как нормальные граждане. Пойдем туда и изучим все.

— Почему бы и нет? — сказал я, любопытствуя не меньше его.

— У вас нет возражений, сэр? — спросил я у вошедшего в комнату Маракота, — не хотите ли вы пойти с нами разрешать загадку Дворца Черного Мрамора?

— Возможно, это еще и дворец черной магии, — сказал он. — Вам не приходилось слышать о Властелине Темного Лика?

Я сознался, что не слышал. Не помню, упоминал ли я, что профессор был всемирно известным специалистом по сравнительной религии и по древним и первобытным культам. Даже далекая Атлантида не выходила за рамки его знаний.

— Наши сведения об этом дошли до нас преимущественно через Египет, — сказал он. — То, что жрецы храма в Саисе рассказали Солону, — ядро, вокруг которого собралось все остальное; это частично правда, частично вымысел.

— Ну, и что интересного рассказывали эти умники? — спросил Сканлэн.

— Они много всего рассказывали. Кроме прочего — легенду о Властелине Темного Лика. Я подозреваю, что это и есть хозяин Дворца Черного Мрамора. Некоторые утверждают, что было несколько Властелинов Темною Лика, но достоверные свидетельства существует как минимум об одном.

— А что это была за птичка? — спросил Сканлэн.

— Все сходятся на том, что это был больше чем человек, как в смысле силы, так и в смысле злого начала, которое в нем содержалось. Ведь именно из-за него, из-за полного разложения, которое он навлек на людей, была уничтожена вся эта земля.

— Как Содом и Гоморра.

— Абсолютно. Видимо, есть точка, после которой продолжение становится невозможным. Терпение Природы кончается, и единственное, что остается, — смести все с лица земли и начать заново. Это существо, а его вряд ли можно назвать человеком, изучило темные искусства и развило в себе самые широкие способности к магии, которую оно употребляло во зло. Такова легенда о властелине Темного Лика. Она объясняет, почему этот дом все еще страшит этих бедных людей и почему они так боятся, чтобы мы подходили к нему близко.

— Мне наоборот, еще больше захотелось, — воскликнул я.

— Мне тоже, — прибавил Билл.

— Должен сознаться, что и я не прочь его осмотреть, — сказал профессор. — Я не вижу, чем мы можем повредить нашим гостеприимным хозяевам, если сходим туда сами, раз их предрассудки не позволяют им нас сопровождать. Мы отправимся при первом же удобном случае.

Прошло некоторое время, прежде чем такая возможность представилась, поскольку наше небольшое сообщество жило так тесно, что было трудно сделать что-то незаметно. Однажды утром (насколько мы вообще могли отличить ночь от утра) случилось так, что какой-то религиозный обряд отвлек внимание наших хозяев. Шанс был слишком редкий, чтобы упустить, и, заверив двух рабочих, приводивших в действие огромные насосы, в том, что все в порядке, мы быстро выбрались на океанское дно и направились к древнему городу. В плотной морской воде трудно передвигаться, и даже короткая прогулка бывает утомительной, но все же через час мы оказались перед большим черным зданием, возбудившим наше любопытство. Не имея с собой наставника, который бы нас остановил, и, не предчувствуя опасности, мы поднялись по черной мраморной лестнице и прошли сквозь огромные каменные двери дворца зла.

Он сохранился гораздо лучше других зданий древнего города — настолько лучше, что каменный корпус ничуть не пострадал, лишь мебель и портьеры исчезли, и их заменили ужасные занавеси, повешенные самой природой. Это было, в лучшем случае, мрачное и темное место, но в жутких тенях скрывались непристойные формы безобразных полипов и странные бесформенные рыбы, казавшиеся плодом ночного кошмара. Больше всего мне запомнились огромные пурпурные слизни, которые ползали вокруг в невероятных количествах, и огромные черные рыбы, покрывавшие пол, словно циновки. Над ними в воде колыхались длинные щупальца, будто обрамленные огнем. Нам пришлось осторожно ступать, потому что все строение было наполнено отвратительными существами, которые могли быть столь же ядовитыми, сколь и мерзкими.

По бокам богато украшенные проходы оканчивались небольшими комнатами, но центральная часть здания представляла собой один большой зал, бывший, вероятно, в дни своего величия одним из самых великолепных помещений, когда-либо построенных человеческими руками. В этом сумеречном свете нам не было видно ни потолка, ни всего размаха стен, но по мере того, как мы продвигались, выхватывая фонарями из темноты светлые коридоры, у нас была возможность оценить огромные размеры строения и удивительные украшения на стенах. Эти украшения имели форму статуй и орнаментов, вырезанных с потрясающим совершенством, но па отвратительные и непристойные сюжеты. Вся садистская жестокость и животная похоть, какую только может выдумать человеческий ум, нашла свое отражение на этих стенах. Из теней перед нами возникали жуткие образы и ужасные фантазии. Если когда-либо был возведен храм в честь дьявола, то это был дом, в котором мы сейчас находились. Здесь присутствовал и сам дьявол, потому что в одном из концов зала под покровом из обесцвеченного металла, который вполне мог быть золотом, на высоком троне красного мрамора восседало ужасное божество, настоящее воплощение зла, нахмуренное, жестокое и неумолимое, с теми же чертами лица, что у Ваала, изображение, которого мы видели в Колонии у атлантов, но неизмеримо более жуткое и отвратительное. Было своеобразное обаяние в замечательной живости этого лика, и мы стояли, освещая его лампами, погруженные в раздумье, когда самое удивительное, самое невероятное событие прервало наши размышления. Сзади нас послышался громкий издевательский смех. Наши головы, как я уже сказал, были под стеклянными колпаками, не пропускавшими звуков ни внутрь, ни наружу, и все же этот издевательский смех ясно звучал в ушах каждого из нас. Мы резко обернулись и застыли, пораженные открывшимся зрелищем.

На одну из колонн облокотился человек, его руки были сложены на груди, а злорадные глаза глядели на нас с угрожающим блеском. Я назвал его человеком, хотя он не был похож ни на кого из людей, которых когда-либо встречал. То, что он дышал и говорил как ни один человек не может дышать или говорить, и что голос его был слышен, как никакой человеческий голос не может быть слышан, свидетельствовало о том, что было нечто, делавшее его совершенно отличным от всех нас. Он был прекрасно сложен: не менее семи футов росту, и с совершенно атлетической фигурой. Это было хорошо заметно, потому что на нем был облегающий костюм из материала, похожего на гладкую кожу. Лицо его напоминало бронзовое изваяние, выполненное искусным скульптором для изображения всей силы, а также всего зла, какие только могут оставить отпечаток на человеческом лице. Оно не было ни полным, ни чувственным, потому что это означало бы слабость, а тут не было ее и следа. Напротив, в этом существе было изящество мощной птицы: орлиный нос, темные густые брови, острые черные глаза, сияющие внутренним светом. Именно эти безжалостные, пылающие злобой глаза и жестокий, хотя красивый, прямой, резко очерченный рот, словно сама судьба, придавали лицу выражение, которое вызвало ужас. Глядя на это существо, я чувствовал, что при всем великолепии его внешнего вида, оно порочно до мозга костей; его взгляд выражал угрозу, улыбка более походила на ухмылку, а смех — на насмешку.

«Ну что ж, господа, — сказал он на чистейшем английском языке голосом, который звучал так ясно, что казалось, мы снова на земле, — у вас было замечательное приключение в прошлом и, возможно, вам предстоит еще более увлекательное в будущем, хотя, может быть, я сочту за приятный долг его неожиданно прервать. Боюсь, что разговор получается несколько односторонним, но я отлично читаю ваши мысли и, поскольку знаю о вас все, вам нечего бояться непонимания. Но вам еще многое, очень многое предстоит узнать».

Мы смотрели друг на друга в беспомощном изумлении. Нам было трудно удержаться от того, чтобы сравнить нашу реакцию на такое удивительное развитие событий. Снова мы услышали резкий смех.

«Что ж, это действительно непросто. Но вы ведь можете все обсудить, когда вернетесь, потому что я хочу, чтобы вы вернулись и передали мое послание. Если бы не это послание, я думаю, что визит, который вы мне нанесли, был для вас последним. Но прежде я хочу вам кое-что сказать. Я обращаюсь к вам, доктор Маракот, как старшему и, полагаю, мудрейшему из троих, хотя это ваше посещение никак не назовешь мудрым. Вы меня прекрасно слышите, так ведь? Отлично, достаточно кивнуть.

Несомненно, вы знаете, кто я такой. Похоже, что вы узнали обо мне недавно. Никто не может говорить или думать обо мне, чтобы я об этом не знал. Никто не может явиться в этот мой старый дом, в мою сокровенную святыню, не вызвав при этом меня. Вот почему эти бедняги там, внизу, обходят меня стороной. Они хотели, чтобы вы делали то же. Вы казались бы мудрее, если бы послушали их совета. Вы вызвали меня, а будучи вызван, я не скоро ухожу.

Ваш ум с его зернышком земной науки обеспокоен проблемами, которые я собой представляю. Как это я живу здесь без кислорода? Я живу не здесь, но в огромном мире людей под солнцем. Сюда же я прихожу лишь когда-то меня призовет, вы, например. Но я дышу эфиром. Здесь столько же эфира, сколько его на вершине любой горы. Некоторые даже из подобных вам людей могут жить без воздуха. Больной каталепсией лежит месяцами не дыша. Я в чем-то похож на него, но, как видите, остаюсь в сознании и не теряю активности.

Еще вас беспокоит, каким образом вы меня слышите. Разве не является сутью беспроволочной передачи сигналов то, что они переходят из эфира в воздух? Так и я могу превращать свои слова в колебания воздуха в ваших неуклюжих колпаках.

И то, как я владею английским языком? Надеюсь, он не так уж плох. Я ведь пожил какое-то время на земле, и это было трудное, очень трудное время. Сколько именно? Сейчас идет одиннадцатое или двенадцатое тысячелетие. Скорей, двенадцатое. У меня было достаточно времени, чтобы выучить все языки, когда-либо созданные людьми. Английским я владею не хуже, чем другими языками.

Я разрешил некоторые ваши сомнения? Хорошо. Я вас вижу, хотя и не слышу. Но теперь я хочу сказать кое-что более серьезное.

Я Ваал-сепа. Я Властелин Темного Лика. Я тот, кто так глубоко проник в тайны Природы, что победил саму смерть. Я сделал все так, что не смог бы умереть даже если бы захотел. Чтобы я умер, должна появиться воля сильней, чем моя. О, смертные, никогда не молитесь об избавлении от смерти. Может быть, она кажется ужасной, но вечная жизнь неизмеримо страшней. Все жить, и жить, и жить, пока неисчислимые поколения людей проходят мимо. Сидеть на обочине истории и видеть, как она движется, неизменно движется вперед оставляя тебя позади. Разве удивительно, что в моем сердце лишь тьма и горечь, и что я проклинаю все это тупое стадо? Я врежу им, когда могу. Почему бы и нет?

Вы хотите знать, как я могу им вредить. У меня есть власть, и немалая. Я могу управлять умами людей. Я повелитель толпы. Где затевали и затевают зло, там всегда был я. Я был с гуннами, когда они убивали неверных. Я устроил Варфоломеевскую ночь. Благодаря мне велась торговля рабами. Это по моему наущению сожгли десять тысяч старух, которых дураки называли ведьмами. Я был тем высоким темным человеком, который вел толпу в Париже, когда улицы утопали в крови. Такие времена редки, но в России в последнее время было и похлеще. Я и сейчас оттуда. Я уже почти забыл про эту колонию морских крыс, зарывшихся в грязь и сохранивших лишь немногие искусства и легенды той великой страны, которая уже не зацветет, как когда-то. Это вы мне напомнили о них, потому что этот мой старый дом соединен волнами, о каких ваша наука понятия не имеет, с человеком, который его построил и любил. Я узнал, что здесь незнакомцы, навел справки — и вот он я. Так что теперь, раз уж я тут, а это первый раз за тысячу лет, я вспомнил об этих людях. Они слишком здесь задержались. Им пора уйти. Они берут свое начало от того, кто противостоял мне, пока был жив, и кто построил это убежище от катастрофы, поглотившей всех, кроме его соратников и меня. Его мудрость спасла их, а моя сила спасла меня. Но теперь моя сила раздавит тех, кого он спас, и на этом повесть будет завершена. — Он сунул руку за пазуху и достал оттуда свиток. — Это вы отдадите вождю водяных крыс, — сказал он. — Мне жаль, что вам, джентльмены, придется разделить их судьбу, но поскольку вы прежде всего виноваты в их несчастье, это в конце концов, только справедливо. Советую вам рассмотреть эти рисунки и рельефы, которые помогут вам понять, как вознеслась Атлантида за время моего правления. Здесь вы найдете кое-какие свидетельства о том, каковы были характер и нравы людей, пока они находились под моим влиянием. Жизнь была чрезвычайно разнообразна, многоцветна, многосторонняя. В нынешнее серое время это назвали бы бесстыдной оргией. Что ж, называйте как хотите. Я это принес, я наслаждался этим, и я не жалею. Была бы снова моя воля, я бы сделал то же и еще больше, кроме того рокового дара вечной жизни. Варда, которого я проклинаю и которого мне надо было убить, прежде, чем он стал достаточно сильным, чтобы восстановить против меня людей, был в этом отношении мудрей меня. Он все еще иногда посещает землю, но как дух, а не как человек. Теперь я ухожу. Вы пришли сюда из любопытства, друзья мои. Надеюсь, что я его удовлетворил».

Затем мы увидели, как он исчез. Да, он исчез прямо у нас на глазах. Он чуть отодвинулся от колонны, на которую облокачивался. Великолепная огромная фигура помутнела по краям. Глаза его погасли, и черты стали трудно различимы. Через мгновение он превратился в темное клубящееся облачко, которое поплыло вверх в застоявшейся воде ужасного зала. Затем он пропал, и мы смотрели друг на друга, удивляясь странным возможностям жизни.

Мы не стали задерживаться в этом жутком месте. Здесь было небезопасно оставаться. Я снял с плеча Билла Сканлэна ядовитого пурпурного слизня и сам обжег себе руку его ядом. Когда мы ковыляли к выходу, я бросил последний взгляд на эти чудовищные барельефы, работу самого дьявола. Затем мы почти побежали по темному проходу, проклиная тот день, когда оказались настолько глупы, что забрались сюда. Мы почувствовали настоящую радость, когда выбрались на фосфоресцирующую равнину, и снова увидели вокруг себя чистую прозрачную воду. Через час мы были дома. Сняв шлемы, мы устроили у себя в комнате совет. Профессор и я были слишком переполнены происшедшим, чтобы выражать мысли словами. Только неукротимая жизнеспособность Сканлэна восторжествовала.

— Духи святые! — сказал он. — Нам теперь от этого никуда не деться. Этот парень, он, наверно, прямо из ада сюда пожаловал. Похоже, что он со своими картинками и статуями кого угодно за пояс заткнет. Что нам с ним делать — вот вопрос.

Доктор Маракот глубоко задумался. Затем, позвонив колокольчиком, он вызвал приставленного к нам человека, одетого в желтое и сказал: «Манд». Через минуту наш друг был в комнате. Маракот передал ему роковое письмо. Никогда еще никто не восхищал меня так, как Манд в этот момент. Своим любопытством, которому нет оправдания, мы поставили под угрозу жизни его и весь его народ, — мы, незнакомцы, которых он спас, когда у них не было никакой надежды. И все же, хотя он мертвенно побледнел, пока читал письмо, в его печальных карих глазах не было упрека. Он покачал головой, и отчаяние сквозило в каждом его движении. «Ваал-сепа! Ваал-сепа!» — воскликнул он и судорожным движением прижал ладони к глазам, как будто закрываясь от какого-то жуткого видения Он бегал по комнате, словно опьяненный горем, и наконец ушел, чтобы прочитать всем роковое послание. Через несколько минут мы услышали звон огромного колокола, созывавший всех в Центральный зал.

— Мы идем? — спросил я. Доктор Маракот покачал головой.

— Что мы можем сделать? И если на то пошло, что они могут сделать? Как они могут противостоять тому, кто наделен силой демона?

— Примерно так же, как выводок кроликов — ласке, — сказал Сканлэн. — Но, боже праведный, ведь это мы должны найти решение. Мы ведь не можем сначала из шкуры вылезти, чтобы разбередить дьявола, а потом оставить нашим спасителям расхлебывать сваренную нами кашу.

— Что вы предлагаете? — спросил я нетерпеливо, потому что его сленг и легкомыслие скрывали силу и практичность современного человека, привыкшего все делать своими руками.

— У меня нет идей, хоть обыскивайте, — сказал он. — И все же, может быть, этот парень не такой уж неуязвимый, как он думает. Может, он чуть износился со временем, а он уже в летах, если верить ему на слово.

— Вы думаете, мы можем напасть на него?

— Это безумие, — произнес доктор.

Сканлэн пошел к своему ящику. Когда он повернулся к нам, у него в руке был большой шестизарядный револьвер.

— Как насчет этого? — сказал он. — Я им завладел на месте катастрофы. Я думал, может, эта штука пригодится. У меня к нему есть дюжина патронов. Может, если проделаю столько дырок в старом трупе, то он выпустит из себя часть этой магии. Боже милостивый! Что случилось?

Револьвер грохнул об пол, а Сканлэн извивался в страшной боли, обхватив левой рукой запястье правой. Его руку схватила страшная судорога, и когда мы пытались помочь ему, мы почувствовали мышцы, сжатые плотно, как древесные корни. От мучительной боли по лицу бедняги катился пот. Наконец, совершенно измученный и покорный, он повалился на кровати.

— Я выбыл, — сказал он. — Я кончил. Да, спасибо, меньше болит. Вильям Сканлэн в нокауте. Я свой урок выучил. На ад с шестизарядником не полезешь, и пытаться не стоит. Я признаю свое поражение.

— Да, вы свой урок выучили, — сказал Маракот, — и это серьезный урок.

— Так вы думаете, что это безнадежно?

— Что можно сделать, когда он, по-видимому, знает о каждом нашем слове и действии? И все же не будем отчаиваться.

Он несколько мгновений сидел, задумавшись.

— Я думаю, — продолжал он, — что вам, Сканлэн, лучше лежать, где вы лежите. Вы пережили потрясение, от которого вы сразу не оправитесь.

— Ежели что-то надо, можете на меня положиться, хотя ясно, что грубо работать нет смысла, — стойко произнес наш товарищ, но его искаженное болью лицо и трясущиеся руки показывали, что ему приходилось переносить.

— Пока вам делать нечего. Мы, во всяком случае, поняли, чего делать не надо. Любое насилие бесполезно. Мы будем работать на другом уровне — на уровне духа. Оставайтесь здесь, Хедли. Я пойду в комнату, которою использую как лабораторию. Может быть, в одиночестве я лучше соображу, что надо делать.

И Сканлэн, и я научились совершенно полагаться на Маракота. Если только человеческому мозгу под силу разрешить нашу проблему, то Маракот это сделает. И все же мы, несомненно, достигли точки, где человек не в силах что-то изменить. Мы были беспомощны, как дети перед лицом сил, которых они не могут понять и которыми они не могут овладеть. Сканлэн заснул тревожным сном. Моя же единственная мысли пока я сидел рядом с ним, была не о том, как избежать катастрофы, но о том, когда она наступит и каким будет удар. Я был готов в любой момент увидеть, как рушатся стены, и как темные воды морских глубин смыкаются над теми, кто так долго им противостоял.

Внезапно огромный колокол зазвонил снова. Его металлический звон будоражил каждый нерв. Я вскочил на ноги, а Сканлэн приподнялся на кровати. Это не был обычный сигнал сбора, звенящий в старом дворце. Это был взволнованный, беспорядочный набат.

«Идите сюда! Идите скорей! Бросайте все и идите!» — звал колокол.

— Знаешь, приятель, нам надо быть там с ними, — сказал Сканлэн. — Я думаю, там начинается интересное.

— Все же, что мы можем сделать?

— Может быть, наше появление слегка их встряхнет. В любом случае, они не должны думать, что мы боимся. Где док?

— Он пошел к себе в лабораторию. Но вы правы, Сканлэн, мы должны быть со всеми и показать им, что готовы разделить их судьбу.

— Бедняги, похоже, нуждаются в нашей поддержке. Может быть, они знают больше, чем мы, но с нервами у них явно плоховато. Вероятно, они смирились со своей судьбой, и нам придется соображать самим. Ну, что ж, по мне — потоп так потоп.

Но когда мы подошли к двери, нас задержало совершенно неожиданное обстоятельство. Перед нами стоял доктор Маракот. Но был ли это тот Маракот, которого мы знали, — этот уверенный в себе человек с силой и решимостью, сияющими в каждой черте лица? Тихий ученый исчез, а перед нами был сверхчеловек, предводитель с властной душой, способный подчинить человечество своей воле.

— Да, друзья, наша помощь понадобится. Все еще может кончиться хорошо. Но пойдемте скорей, мы можем опоздать. Я объясню все потом — если для нас будет потом. Да, мы идем.

Последние слова, в сопровождении соответствующего жеста, были сказаны нескольким перепуганным атлантам, появившимся у нашей двери и нетерпеливо звавшим нас. Действительно, как сказал Сканлэн, мы несколько раз показали, что мы сильнее характером и более способны к быстрым действиям, чем эти отгороженные от всего мира люди. В этот час смертельной опасности они, видимо, ждали от нас поддержки. Я услышал приглушенный ропот облегчения, когда мы вошли в зал, заполненный людьми, и заняли отведенные нам места в первом ряду.

Мы пришли вовремя, если только нам суждено было оказать хоть какую-то помощь. Ужасное существо уже стояло на возвышении и смотрело с жестокой, демонической улыбкой на тонких губах на сжавшихся под его взглядом людей. (Я вспомнил слова Сканлэна о кроликах и ласке). Они сжались, в ужасе держась друг за друга, и смотрели широко раскрытыми глазами на мощную фигуру, возвышавшуюся над ними, и на безжалостные глаза на словно высеченном из гранита лице, взиравшие на них сверху вниз. Никогда я не забуду этих полукруглых рядов — этих людей, сидящих ярус за ярусом, с осунувшимися лицами, с широко раскрытыми глазами, глядящими с ужасом на возвышение в центре. Казалось, он уже вынес им приговор, и они, под нависшей над ними тенью смерти, ожидали его исполнения. Манд униженно-покорный, просил срывающимся голосом за свой народ, но было видно, что его слова лишь добавляют удовольствия стоящему перед ним чудовищу. Монстр резко его перебил, сказав ему несколько слов, и поднял свою правую руку, и тогда по рядам прошел ропот отчаяния. И в этот момент доктор Маракот вспрыгнул на возвышение. Я был поражен, взглянув на него. Казалось, что какое-то чудо преобразило его черты. У него были походка и движения юноши, и на его лице была написана такая сила, какой я до того никогда не видел на человеческом лице. Он быстро подошел к смуглому существу, которое смотрело на него с изумлением.

— Ну, человечек, что ты хочешь сказать? — спросил Монстр.

— Я хочу сказать следующее, — ответил Маракот. — Твое время пришло. Ты задержался слишком долго. Убирайся! Убирайся в ад который тебя заждался. Ты, Князь Тьмы. Сгинь во тьму.

Глаза демона источали темное пламя, пока он отвечал.

— Когда мое время придет, если оно придет когда-нибудь, я узнаю об этом не из уст жалкого смертного, — сказал он. — Какая сила есть у тебя, чтобы противостоять хоть на мгновение тому, кто знает тайны Вселенной? Я мог бы расплющить тебя на месте.

Маракот посмотрел в эти ужасные глаза без страха. Мне казалось, что это демон отвел глаза.

— Несчастное создание, — сказал Маракот, — Это у меня есть сила и воля, чтобы уничтожить тебя. Ты слишком долго обременял мир своим присутствием. Ты был чумой, заражавшей все прекрасное и доброе. Сердцам людей станет легче, когда тебя не будет, и солнце засияет ярче.

— Что это? Кто ты? Что это ты такое говоришь? — пробормотало существо.

— Ты говоришь о тайном знании. Сказать ли тебе, что лежит в самом основании мира? Секрет состоит в том, что на каждом уровне добро сильней, чем зло. Ангел всегда побьет дьявола. Я сейчас на той же плоскости, на какой ты так долго правил, и со мной сила победителя. Она мне Дана. Поэтому я говорю снова: Убирайся! Убирайся в ад, где тебе место. Убирайтесь, сэр! Убирайтесь, я сказал! Убирайтесь!

И тогда произошло чудо! Минуту или дольше — как считать время в такие моменты? Два существа, смертный человек и демон, стояли один против другого и смотрели один другому в глаза с выражением непреклонной воли на лицах, темном и светлом. Внезапно большая фигура отступила. С лицом, искаженным яростью, он загреб воздух руками.

— Это ты, Варда, будь ты проклят! Я узнаю твою работу. Будь ты проклят, Варда. Будь ты проклят! Будь ты проклят!

Его голос затих, высокая темная фигура как бы расплылась по краям, голова упала на грудь, колени подогнулись, он все оседал и оседал, и менял свою форму. Сначала это была согбенная человеческая фигура, затем бесформенная темная масса, а затем она вдруг превратилась в полужидкую гниющую груду, которая запачкала платформу и отравила зловонием воздух. В то же самое время мы со Сканлэном кинулись вперед к платформе, потому что доктор Маракот с глубоким вздохом упал в изнеможении. «Мы победили, мы победили!» — бормотал он, и через мгновение чувства покинули его, и он лежал, полумертвый, на полу.

Таким образом, колония атлантов была спасена от самой ужасной опасности, которая могла ей угрожать, и злой дух был навеки изгнан из мира. Еще несколько дней доктор Маракот был не в силах ни о чем говорить, мы, если бы не видели воочию результатов его действий, сочли бы это бредом и отнесли бы за счет его болезни. Я могу добавить, что его духовная мощь покинула его после происшествия, которым она была вызвана, и перед нами снова был тихий, спокойный ученый, какого мы хорошо знали.

— И надо же, чтобы это случилось именно со мной! — воскликнул он. — Со мной, материалистом, человеком настолько погруженным в материю, что в моей философии не было места идеальному. Теории, которые я строил на протяжении всей жизни, рухнули в одно мгновение.

— Похоже, мы все снова пошли в школу, — сказал Сканлэн. — Если я когда-нибудь вернусь домой, будет что рассказать ребятам.

— Чем меньше ты им расскажешь, тем лучше, если ты не хочешь, чтобы за тобой закрепилась репутация величайшего лжеца, когда-либо жившего в Америке, — сказал я. — Разве мы с тобой поверили бы, если бы кто-нибудь нам об этом рассказал?

— Может быть, и нет. Но слушайте, док, вы прямо в точку попали. Вы ведь влепили в этого черномазого, как в десятку. Тут уж никакого возврата не будет. Вы его просто спихнули. Не знаю, на какой географической карте он теперь обосновался, но там уж точно не место для Билла Сканлэна.

— Я расскажу вам, что произошло, — сказал доктор. — Вы помните, что я покинул вас и ушел к себе в лабораторию. У меня почти не было надежды, но я в разное время много читал о черной магии и оккультных искусствах. Я хорошо знал, что белое всегда может победить черное, если только сумеет оказаться с ним на одном уровне. Он находился на гораздо более сильном — не будем говорить высоком — уровне, чем я. Это был роковой факт.

Я не видел способа преодолеть это. Тогда я улегся на кушетку и стал молить о помощи. Когда находишься на пределе человеческих возможностей, что еще можно сделать, кроме как протянуть в мольбе руки во вьющуюся вокруг нас дымку? Я молился и чудесным образом получил ответ.

Внезапно я почувствовал, что нахожусь в комнате не один. Передо мной стояла высокая фигура мужчины, такая же темная, как и дух зла, с которым мы боролись, но с добрым бородатым лицом, сиявшим благожелательностью и любовью. Он посмотрел на меня добрыми глазами, и я сел, в изумленном молчании, глядя на него. Что-то, некое вдохновение или интуиция, говорило мне, что это дух великого и мудрого атланта, который боролся со злом во время жизни и который, не имея сил предотвратить уничтожение своей страны, принял меры, чтобы выжили самые достойные, хотя и они должны были погрузиться в океанические глубины. Это удивительное существо теперь вмешалось, чтобы помешать разрушению результатов его труда и уничтожению его детей. С появившейся внезапно надеждой я понял все это так же ясно, как будто он это мне сказал. Тогда, улыбаясь, он придвинулся и положил руки мне на голову. Он, без сомнения, передавал мне свою собственную добродетель и силу. Я почувствовал, как они, словно огонь, разливаются по моим венам. У меня были воля и сила, чтобы творить чудеса. В то же мгновение я услышал звон колокола и понял, что настал переломный момент. Когда я поднялся с кушетки, дух с улыбкой на лице пропал.

Затем я присоединился к вам, а остальное вы знаете.

— Что же, сэр, — сказал я, — думаю, что у вас теперь есть репутация. Если вы хотите обосноваться здесь в качестве бога, наверное, это будет нетрудно.

— Вам больше подфартило, чем мне, док, — сказал Сканлэн грустным голосом. — Как это получилось, что парень не знал, что вы делаете? Меня-то он быстро обуздал, когда я схватил пушку. А вас он так и не расколол.

— Я думаю, что вы были на уровне материи, а мы какое-то время находились на уровне духа, — сказал доктор задумчиво. — Такие вещи учат смирению. Только когда прикасаешься к высшим сферам, понимаешь, на какой низкой ступени в этом мире мы находимся. Я выучил свой урок, и пусть мое будущее это покажет.

Так окончилась эта история. Некоторое время спустя у нас возникла идея послать известие о себе на поверхность, и с помощью стеклянных шаров, наполненных левигеном, мы поднялись наверх, как было описано выше.

Доктор Маракот подумывает о том, чтобы вернуться назад. Ему нужны точные сведения из какого-то раздела ихтиологии. Сканлэн, я слышал, женился на своей голубке в Филадельфии и был назначен управляющим делами фирмы, так что он больше не ищет приключений, в то время как я — что ж, море подарило мне драгоценную жемчужину, и больше я ни о чем не прошу.