Маневры. Дилогия (СИ)

Фрагмент 1 дополненный

Фрагмент 1

Глава 1

г. Коломыя

военный городок

17 апреля 1981

пятница

Сегодня пятничным вечером, на партийном бюро нашего полка, которое проходило в большом классе предназначенном для командирской подготовки,мы собрались обсудить и принять решение по крайне важному вопросу: «Помощь молодым офицерам — первостепенная задача коммунистов полка».

Присутствовали: начфин полка, капитан Вязовскин— секретарь партбюро, командир полка, полковник Сталинин. Матвей Степанович принял полк совсем недавно, и вопрос о чести ввереного ему полка был для него не просто важен, а архиважен. До этого он служил на должности начальника штаба танкового полка в соседней дивизии, и замещая так некстати попавшего в госпиталь своего командира, сумел отличиться — полк под его командованием блеснул на учениях, и его назначили командиром к нам. Они расположились за длинным столом, на котором обычно раскладывали карты, который располагался на небольшом возвышении. Немного в стороне устроился командир лучшего взвода лейтенант Бак, мой подчиненный, которого регулярно привлекали в бюро, чтобы заранее вырастить себе смену, заранее натаскивая по всяким партийным делам. А также комбат-2 майор Лозицкий, инженер полка капитан Чуватин, начарт полка подполковник Воронов, командир лучшей роты Шакирзянов и я — командир самоходного артдивизиона подполковник Нечволодов.

Кроме членов бюро были также в обязательном порядке приглашены замполит Пшеничный и секретарь комсомольской организации лейтенант Селицкий, которые по заведенной не знаю кем традиции также устроились в импровизированном президиуме.

Все собравшиеся готовились именно к этому собранию, советуясь предварительно по этому вопросу со своими сослуживцами. Проблема с тем, что некоторые молодые офицеры, не тянут службу давно уже начала беспокоить командование полка. Опытные офицеры отчетливо понимали — момент упущен. А в работе с людьми — как в бою: упустишь время — обязательно жди неприятностей. При прежнем командире, тихо саботирующем эту проблему каши сварить так и не смогли.

По негласному партийному правилу первое слово предоставили по просьбе Вязовскина замполиту подполковнику Пшеничному.Его действительно краткая информацию о состоянии работы с молодыми офицерами растянулась буквально минут на пять, но проблему, которую он осветил в своем выступлении была им описана ярко, выпукло и конкретно. Постоянно сталкиваясь по роду службы с замполитовским племенем, я как и многие офицеры наших вооруженных сил их откровенно недолюбливал. Но Пшеничный был первым замполитом, которого я зауважал, именно как политработника. Было в нем что-то такое... Словами этого не передать. Как высказалась моя жена, когда мы с ним познакомились у кого-то в гостях: «мужчина с харизмой».

После его выступления первым попросил слова начарт подполковник Воронов.

— Главная причина всех бед у молодых офицеров — это прежде всего отсутствие опыта. — сказал он густым, сильным голосом, который явно сдерживал. — В училище им дают только военные знания. А вот практический опыт они приобретают самостоятельно, уже непосредственно в полку.

Причем каждый молодой офицер начинает открывать свою Америку заново, так сказать персонально. Он идет не проторенной дорогой, которую мы уже прошли набивая шишки, а пробивается сам, где-то параллельно, а где-то и отставая. И я не видел еще не одного офицера, который бы не набив этих самых шишек, продвинулся по службе, обогнав более опытных своих коллег. Почему, понимая все это, мы допускаем такое? Ведь скоро придет время — мы уйдем из армии и соответственно унесем с собой этот богатый, я бы даже сказал бесценный опыт, а пришедшие из училищ лейтенанты так и будут разбивать себе лбы и садиться голой жопой на кактус! По-моему, надо создать какой-то практический курс у нас в полку.

— У меня к вам два вопроса… — не удержался я и полез махать шашкой. — Первый… что конкретно вы предлагаете внести в предложенный вами курс? И второй, не кажется ли вам, что по большому счету это надо начинать еще в училище?

Пока наш начарт собирался с мыслями, свою позицию начал высказывать командир полка:

— Не могу согласиться с вами, Вениамин Николаевич, в том отношении, что мы опыт не передаем, — заговорил Сталинин. — А уставы? Уставы — если вы не в курсе и есть обобщения долголетнего и как правило кровавого опыта! В них собраны и расписаны все детали и тонкости службы: и внутренней, и караульной, и дисциплинарной практики, и самое главное — боевых действий.

— Это, конечно, так, — согласился Воронов и тут же добавил: — Но есть еще что-то такое, чего нет в уставах. Понимаете, оно в нас! — Начарт эмоционально прижал обе руки к своей груди. — Мы носим это в себе, и если не передадим накопленный нами практический опыт, то унесем в конце концов его в могилу!

— Ну на все случаи жизни рецептов не напасешься, — с гаденькой усмешкой высказался Вязовскин, имеющий круглое и опухшее лицо, как будто по нему топтались ногами. Там, где у нормальных людей были обычные округлые или миндалевидные глаза, у этого редкого представителя человеческой расы присутствовали лишь узкие щелки и больше ничего...

Пока я размышлял об анатомических особенностях секретаря партбюро, он вдохновенно продолжал:

— Это, пожалуй, даже хорошо, что каждый офицер накапливает опыт самостоятельно. Пусть иногда и шишку на лбу набьет — лучше запомнится! — Вот умеет Лешенька вещать к месту сказанными, правильными словами, этого у него не отнять. Тем временем его вещание не прекращалось: — Но... приобрести опыт побыстрее, уметь брать из опыта полезное, драгоценное — в этом мы должны помочь каждому молодому офицеру!

Тут руку поднял комсорг полка Селицкий.

— Пожалуйста, Николай Владимирович, — солидно сказал Вязовскин, и лейтенант слегка покраснел от приятного ощущения своей солидности — его обычно не называли по имени-отчеству. Коля Селицкий заметно волновался, мялся, но все же решился: — Мы не раз ставили вопрос о работе с молодыми офицерами, вы у нас были, товарищ капитан, помните, Шаркова разбирали? — сказал Селицкий, обращаясь к Вязовскину. — Вы тогда посоветовали воздержаться от исключения.

— Помню, — сказал секретарь. — глядя на капитана, меня посетила веселая мысль, что ему пожалуй даже щеки для важности надувать не надо. Зная его склонность к метеоризму, может его щеки распирает так казать от унутреннего давления? В реальность меня вернул громкий голос комсорга:

— Так вот, после этого я несколько раз просил полковника Сталинина прийти к нам, когда мы говорили о работе с молодыми, но у командира к сожалению времени не нашлось.

Сталинин подвигал бровями, но ничего не сказал. После комсорга выступил Бак: — Вот взять вопрос с квартирами. Где мы живем, как только приходим в полк? Где придется. Я почти месяц в казарме спал. Солдат в наряде, а я на его койку ложусь. Разве это правильно? Нужно к занятиям готовиться, отдохнуть. А угла нет. Да и вообще… — он как-то безнадежно махнул рукой и сел на свое место.

На последние его слова все присутствующие улыбнулись — все были когда-то молодыми офицерами…

— Хорошо, что удалось перевестись в артдивизион, у подполковника Нечволодова все офицеры и прапорщики имеют самостоятельное жилье.

— Это в полку всем известно — тихо, как старое перо проскрипел себе под нос капитан Вязовскин.

— А для меня вот, это новость! — сразу сделал стойку Сталинин.

— Вы в полку человек, можно сказать новый, продолжал под...скрипывать секретарь партбюро, а у Нечволодова две комнаты простаивают…

— Так это что же шесть, молодых офицеров можно заселить? — удивленно поднял бровь полковник.

— В легкую — восемь… — Вязовскин по иезуитски продолжал педалировать тему. — Комнаты большие и светлые…

— Не дам! Сейчас решается вопрос о переводе двух толковых прапоров, которые на голову выше всех этих зеленых летех! Когда они придут, у меня штат будет полностью укомплектован отличными кадрами!

— У вас и так самая лучшая укомплектованность в полку… Да что в полку — в дивизии! — продолжал гнуть свое Вязовскин.

После этих слов Сталинин подошел ко мне и наклонившись негромко сказал: — Николай Макарович, завтра после развода мы с вами подробно побеседуем на эту тему.

— Слушаюсь.

И тут, броси в мимолетный взгляд на президиум, с ужасом заметил как Вязовскин покраснел до густого бурякового цвета. Под столом было четко видно что его живот разрывался, раздувшись до невообразимых прежде размеров. Алексея чудовищно пучило. Не теряя ни секунды, я бросился открывать створку окна, с которым рядом сидел. Эту угрозу заметил не я один, начарт резво соскочив со стула, с крайне эмоциональным и по русски емким возласом «еб... в рот» метнулся к двустворчатой входной двери и одним рывком открыл ее настеж, предусмотрительно оставшись в коридоре.

Алексей не подвел, и дал волю до предела сжатым атмосферам в своем кишечнике. Получилось громко и продолжительно. Потом, через секунду, еще раз и также от всей души. В славянской мифологии богом-громовержцем был Перун, но в нашем прискорбном для нас случае явно не хватало одной, но крайне характерезующей буквы. Так вот наш громовержец сидел за столом и блаженно улыбался, продолжая громко испускать свои миазмы. Жуткая какофония продолжалась достаточно долго. Во время проведения этой газовой атаки я воочию убедился в правоте народной мудрости что своё не пахнет. Пока все без исключения пытались дышать через раз, а молодые лейтенанты мужественно пытались заглушить, так не вовремя проснувшийся у них повышенный рвотный рефлекс, капитан Вязовскин даже бровью не повел! Чувствуя с одной стороны неподдельное восхищение выдержкой и самообладанием нашего начфина, а с другой, я всё же чувствовал некоторую спёртость воздуха в данном помещении, несмотря на так вовремя устроенный сквозняк. Мои глаза по-прежнему щипало.

Не обращая в нимани я на прямо скажем, удушающую атмосферу, наш замполит объя в ил технический переры в на полчаса. В се присутст в ующие дружно ломанулись на в ыход, созда в у д в ерей нешуточную да в ку. Спусти в шись со в торого этажа и в ыйдя на улицу, многие были похожи на рыб, в олею судьбы в ыкинутой на берег. В дохну в чистого и прохладного в ечернего в оздуха, многие то в арищи коммунисты не обращая никакого в нимания на с в ое партийное начальст в о крайне эмоционально начали в ыражать с в ое отношение к произошедшему.

Молчали только я и комполка. И если я молчал, потому что знал об этой особенности организма своего однополчанина и морально был готов,то полковник Сталинин молчал, постепенно приходя в себя, к его чести вынужден признать что довольно быстро. А потом он начал говорить. До этого момента, я был твердо уверен, что знаю говоря по научному обсценную лексику и умею ей пользоваться. Но наш командир в течение буквально пару-тройки минут разуверил меня в этом убеждении.

Как всем известно базисных матерных слов крайне мало, еще меньше, чем нот, но наш полковник с первого же произнесенного им слова взял такой невообразимый импровизационный темп, он настолько искусно исполнил свою полностью нецензурную симфонию, до такой степени художественно отнесся к словообразованию, что мы все как один замерли в каком-то щенячем восторге, буквально открыв рты, панически боясь пропустить хоть одно слово. Он закручивал ругательства в такие многоэтажные витиеватые спирали, так плел кружева проклятий, персонально отмечая отборной бранью всех Лешиных родственников в прошлом, будущем и настоящем, поносил каждую отдельную анатомическую особенность его лица и тела, не забыв проклять его машину, квартиру, и не забыл покрывать черной хулой сам факт его появления на белый свет. После такого ознакомления со столь виртуозной, филологически идеально выверенной бранью, где не было нарушено ни одно спряжение глагола, ни одно склонение числительного, где ни один падеж не мог пожаловаться на неправильное употребление, я с горечью понял, что вот он неприступный для меня лингвистический Эверест, который мне наверное никогда не покорить. Я с ужасом осознал, что вовеки не поднимусь выше уровня прапорщика, и что мой мат никогда не звучит интереснее, чем его.

Наступившую тишину надо было срочно заполнять.

— Между прочим римский император Марк Аврелий, живший в самом начале нашей эры,использовал специальные подушки, которые издавали подобные звуки, когда его гости приглашенные на званые обеды рассаживались за столом.

— Ну, наш начфин далеко не римский император... -вроде и не громко, но его услышали все, произнес начарт.

— Имеется ряд упоминаний об античных и средневековых метеористах, которые могли издавать разные ритмы, как тогда говорили кишечным ветром. Так, Блаженный Августин упоминал в книге «О граде Божием» об исполнителях, которые могли так управлять своими газами, что казалось, что будто они поют.В средневековой Ирландии метеористы назывались braigetori. Они есть в списке исполнителей и музыкантов в банкетной программе XII века. Там метеористы указаны наряду с бардами, поэтами и гуслярами.

— Смотри-ка...в Европах то что у нас идет за вонь, у них за высокое искусство!

— Большим любителем таких розыгрышей с подушкой был Альфред Хичкок — принимая гостей у себя, раскладывал их везде, где только можно было. Он говорил, что ничто не доставляет ему такого удовольствия, как смотреть на изменение лица напыщенного голливудского кинематографиста, с которого сползает спесь при этом звуке.

— То то начфин улыбался, когда устроил свою газовую атаку на Ипре. — это уже произнес замполит.

О го! Это что и в пра в ду партия с народом? Мысленно произнес я. Поэтому продолжил:

— В средневековой Японии, регулярно проходили фаллические соревнования, на которых их участники мерялись сами понимаете чем, и назывались они... , товарищи офицеры, только не ржать! ... ёбуцу курабэ.

Да в самым невыдержанным немного похрюкать в кулак, я продолжил: — Были соревнования, в которых участвовали исключительно священнослужители и простолюдины, выпускающие друг в друга кишечные газы. И называлось это хохи гасэн. Как видите в Средние века, в отличие от нашей современности, подобные темы не были столь табуированны. Так на к артин е Лукаса Кранаха «Бельведер», я вляющейся иллюстраци ей к книге 1545 года Мартина Лютера, н емецкие крестьяне в ыпус кают с вои газы на папу Павла III. И такое я вление было достаточно распространенным, настолько что в редоносный выброс кишечных газов на правителя или даже на его портрет счита л ся преступлением, оскорблением величества и строго наказыва л ся, в плоть до смертной казни включительно. В Англии ходила карикатура о подобном дейст вии, на которой простолюдины выражают свое отношение к Георг у III, корол ю Великобритании в 18 веке.

— Николай Макарович, да вы тут настоящую политинформацию провели!

— Берите на заметку!

— А что еще можете рассказать?

—Одним из популярных метеористов в XIX веке был некий Жозеф Пюжоль, известный как Ле Петоман, который жил и работал во Франции, если мне не изменяет память с 1887 года.

О нем сохранилось следующее свидетельство его способностей. Он имел свой номер в «Мулен Руже», где зрители так смеялись, что было слышно на сотню метров в округе. По словам его современника Бриссона, это был самый настоящий артист. Его даже осматривал доктор, который засвидетельствовал, что представление было подлинным. У него, как и у других артистов были, завистники, которые пытались вставлять себе между ног причудливые инструменты и подражать ему. Из-за этого даже проходили судебные процессы. Рассказывают, что истинный Петоман сразу же выводил на чистую воду мошенников благодаря одной неизвестной им хитрости: без каких бы то ни было трюков некоторые мелодии можно было,прошу прощение за мой французский, выпердеть только в минорной тональности.

Дружный ржач офицеров заставил выглянуть в окно нашего газового монстра. Следует отметить, что дураком Алексей не был.Он не стал как либо реагировать на наш смех, а просто сообщил, что перерыв подошел к концу и можно продолжать.

После перерыва попросил слово комсорг: — Хочу сказать о питании. Столовая работает по два часа, на завтрак, в обед и ужин. Чуть задержался на службе — поесть уже негде. Вот и приходится идти в «сторан» или в буфет на вокзал, а там без водки заказ не сделаешь, еще тебе нахамят, и жмотом публично обзовут.

— Лейтенант не надо перегибать палку, я лично несколько раз наблюдал как офицеры Нечволодова ужинают в столовой. Как-то же они успевают службу нести. — Секретаришка старался из всех сил.

Бак уже начал набирать грудью воздух для ответа капитану, и я понял что лучше сейчас высказаться самому: — Когда мои офицеры — «пиджаки» (офицеры, закончившие военную кафедру гражданского ВУЗа и призванные на службу сроком на два года) пожаловались мне, что из-за вечерних совещаний или учебы они не успевают поужинать и купить себе что-то на завтрак, я просто их стал отпускать на ужин.

— С-с-секундочку! — Вязовскин от волнения стал даже слегка заикаться. — Я лично присутствовал, когда вы начальнику штаба полка сказали, что они выполняют ваше срочное поручение.

— Так оно и было. — Не стал я отпираться. — Если это не мое поручение, то что тогда, товарищ капитан?

Наверное в полку все знали про нашу взаимную неприязнь с начфином, но вот о ее причинах наверняка не знал никто, кроме наших жен... Это история случилась вовремя нашей совместной службы на Кубе, в так называемом «Учебном центре». В шестидесятых годах, после Карибского кризиса, Хрущёв и Кеннеди подписали совместный документ, где в том числе говорилось о том что на Кубе мы не имеем право держать свои военные части. Поэтому наша 7-я отдельная мотострелковая бригада для отвода глаз громко называлась"Учебный центр". Мы, якобы, здесь обучали кубинских военнослужащих правильному обслуживанию техники и обучали правильной организации боевой подготовки. Ну и многим другим другим делам. Была своя специфика и в быту.

Но была одна некоторая негативная особенность службы на Кубе. По моему, да и не только моему мнению, это мизерный размер денежного содержания в национальной валюте. Сами посудите, что такое двадцать пять песо в месяц. Даже по кубинским меркам — это нищета. На это можно было приобрести всего лишь несколько кружек пива себе и несколько порций мороженного детям и жене. Поэтому на то, что офицеры, прапорщики и члены семей занимались "мелкой" спекуляцией, чтобы не только пиво пить и мороженное есть...., командование и даже немалый штат особистов при нашей бригаде закрывали глаза.

Правда всем офицерам и прапорщикам выдавали так называемый тропический паёк. А это была очень усиленная пайка. Учитывая что моя супруга тоже была военнослужащей, то два пайка нам хватало на всех с головой. Только мяса получали столько, что в первый месяц пока привыкали к новому месту и осматривались, даже не успели съесть его за месяц, не говоря за крупы и кон…