Малахольный экстрасенс

2

Автобус привез меня на Восточный вокзал. В новом веке его закроют, а потом одумаются и откроют вновь. В Минске живет каждый пятый житель Беларуси, многие из них – выходцы из провинции. По большим праздникам и в выходные свежеиспеченные горожане отправляются на малую родину, а личное авто есть не у всех. Я не был на Восточном давно – с тех пор, как пересел за руль, а потом не к кому стало ездить. В свое время вокзал считался красивым: нетиповая архитектура, здание из бетона и стекла. В моих теперешних представлениях – жалкое зрелище. В новом веке Минск обрастет красивыми зданиями, город словно помолодеет и приобретет щегольский вид. Изменится даже центр с его имперской величавостью, которая только добавит изюминку столице. Сейчас город выглядел хмурым и неопрятным. По асфальту ветром несет пыль, обрывки газет, окурки. Бр-р-р! Батьки на вас нет.

Я прошел к Партизанскому проспекту, пересек его и дождался троллейбуса. В салоне прокомпостировал обнаруженный в кошельке талончик и сел к окну, благо мест хватало: народ еще не закончил смену на заводах. По пути разглядывал забытые места. М-да, мрачновато. Люди одеты, несмотря на лето, большей частью в темное, лица озабоченные. У гастрономов стоят очереди за водкой и вином – антиалкогольная кампания в разгаре. Спиртное продается по талонам – две бутылки на человека в месяц. Такую норму определила КПСС во главе с ее меченым вождем. Если б он слышал, как костерят его в этих очередях, заодно с партией и советской властью! Недоумок…

В будущем веке спортсмен и трезвенник Лукашенко забьет спиртным продовольственные магазины. Стеллажи с ним протянутся на многие метры, ассортимент и количество выпивки будут поражать иностранцев. Батька похерит любые попытки ограничить продажу алкоголя. Ну, так помнит, чем это кончилось для СССР. Алкоголь – зло, конечно, но зачем пробуждать у людей недовольство? М-да… Сейчас где-то в Верховном Совете заседает не известный широким массам директор совхоза «Городец». Никто не принимает его всерьез – обычный представитель партийно-хозяйственной номенклатуры, да еще из села. Пешка. Куда ему до трибунов БНФ, записных ораторов и пламенных революционеров! Что ж, веселитесь… Через несколько лет в Белоруссии повторится ситуация 20-х годов прошлого века. Тогда в руководстве СССР тоже не брали в расчет скромного секретаря ЦК ВКП (б), грузина Иосифа Джугашвили…

На конечной остановке я вышел и побрел к нынешнему месту обитания. Справа многоэтажные дома в форме буквы «Z» – прихоть архитектора, пытавшегося сотворить из стандартных блоков нечто оригинальное, слева – пустырь с высоковольтными линиями передач. Впечатление чуждости не проходило. Я не бывал здесь после расставания с женой. Галю в последний раз видел в суде, где рассматривалось дело о разводе. Ее дальнейшей судьбой не интересовался, как и она моей. Минск – город небольшой, но за 30 лет так и не пересеклись. Даже не знаю, пережила ли она меня там, откуда я вернулся? Скорее всего, да – у женщин век более длинный.

Подъезд встретил меня деревянными дверями. Время стальных с домофонами пока не пришло. Демократия первым делом заставит людей прятаться за броней. Вечерние улицы опустеют – гулять в это время станет себе дороже. Только при «диктатуре» вздохнем свободнее. И в любое время в парках и скверах можно будет встретить мамочек с колясками, пенсионеров и молодежь. Интересный феномен. В оплоте демократии – США во многих городах есть районы, где постороннему опасно появляться даже днем. Несмотря на усилия властей, это длится десятилетиями. В «диктаторской» Беларуси о подобном не знают. Может, этот опыт предлагают нам заимствовать заокеанские «друзья»?

Я поднялся на третий этаж, вытащил из кармана ключи, собрался с духом и отпер дверь. За порогом бросил на пол сумку и стащил ботинки. Никто не вышел меня встречать. Странно. У Гали, вроде, выходной – она работает через день по 12 часов. Будь иначе, дверь бы заперли на два замка, а не на один верхний. Я заглянул на кухню – никого, затем прошел в зал. Жена обнаружилась на диване – лежала на животе, прикрыв ноги пледом. Из одежды – только ночнушка. Это что у нас?

– Привет, дорогая! – преувеличенно жизнерадостно сообщил я. – Воротился.

– Слышала, – недовольно буркнула она в ответ.

– Спину прихватило? – догадался я.

– Утром, – подтвердила она. – Повернуться больно. У нас где-то мазь была. Натрешь? У самой не получится.

– Сейчас, – пообещал я и прошел в ванную. Там помыл руки и вернулся в зал. Покопавшись в ящиках серванта, нашел крохотную баночку с бальзамом «Звездочка». Повертел в пальцах и положил обратно – не для этого случая. Скипидарная мазь? Теплее, хотя вряд ли поможет. У Гали приступ люмбалгии – помню их по прошлой жизни. Болезнь ее здорово доставала – расплата за сидячую работу, хрупкое сложение и лишний вес. Дня три промучится, если не дольше. Сходить в поликлинику, вызвать врача? Придет только завтра, а спина болит сейчас. Ладно, попробуем.

Я прошел к дивану, задрал Гале ночнушку и выдавил на ладонь из тюбика чуток мази. Запахло хвоей. Я присел рядом с женой и стал растирать мазью ее крестец. Внезапно в пальцы толкнулся жар – он исходил откуда-то изнутри. Я перестал тереть, накрыл горячее место ладонью и внезапно УВИДЕЛ. Картинка была полупрозрачной, но вполне различимой. Она словно висела в воздухе над спиной жены. Я отчетливо различал позвонки и зажатый между ними нервный корешок. Именно он и давал жар, светясь красным.

– Что остановился? – невольно спросила супруга. – Натирай.

– Ага, – ответил я и провел ладонью вдоль хребта. Картинка исчезла, но, когда воротил руку на прежнее место, появилась вновь. Где-то с минуту я размышлял, продолжая двигать ладонью (картинка появлялась и исчезала), затем решительно вернул ладонь к больному месту, сжал, а затем раздвинул пальцы, будто увеличивая изображение на экране смартфона. Позвонки, к моему удивлению, чуток разошлись, высвобождая корешок. Прикоснувшись к коже над ним, я стал лить заструившийся из пальцев лед.

– Холодно, – внезапно сказала Галя. – Странно, мазь должна согревать.

– Согреет, – пообещал я, возвращая ночнушку обратно. – Полежи, а я – на кухню. Есть хочется.

– Извини, ничего не приготовила, – виноватым голосом сказала жена. – Спина не позволила. Сам что-нибудь сообрази.

Ну, не в первый раз, мы это и раньше слышали… Я вновь помыл руки и прошел на кухню. Открыл холодильник – «Минск», естественно. Никаких «самсунгов» и «элджи» в магазинах пока нет. Что у нас? Небогато. Недоеденная вермишель в алюминиевой кастрюльке, куриные яйца в полиэтиленовом пакете, кусочек вареной колбасы. Слишком маленький, чтоб сделать полноценный бутерброд для голодного мужика. Есть банка кильки в томате, но у меня от нее изжога. Кочан прошлогодней капусты… В морозилке обнаружились кусок говядины на косточке и свиные ножки. Точно Галя принесла – видимо, собиралась сварить щи и сделать холодец, но спина не позволила. Приготовить самому? Пока сделаю, желудок расплавится от кислоты.

Подумав, я выложил на стол вермишель, колбасу и яйца. Достал из шкафчика и поставил на блин электрической плиты чугунную сковородку. Плеснул в нее растительного масла из бутылки. Масло оказалось темным, нерафинированным, но зато вкусно пахло. Пока разогревалось, мелко нарезал колбасу и высыпал в сковородку. Заскворчало. Я добавил вермишель и слегка уменьшил нагрев. Разбил и размешал вилкой в миске три яйца. Повернул лопаточкой зарумянившуюся колбасу и вермишель, после чего залил яйцами. Все, теперь чуток подождать…

– Чем так вкусно пахнет?

Я повернул голову – Галя. Стоит на пороге в наброшенном поверх ночнушки халате.

– Зачем встала?

– Так не болит, – она прошла к столу и села на свободный табурет. – Даже странно. Чем ты меня растирал?

– Скипидарной мазью.

– Раньше не помогала, – Галя с подозрением посмотрела на меня. Я стоически выдержал ее взгляд – рассказывать желания не было. Еще примет за психа. – Ладно, – тряхнула она «каре». – Что готовишь?

– Лазанью.

– Это что? – удивилась она.

– Итальянское блюдо. В классическом виде – тонкие блины с прослойкой из мясного фарша. Здесь тесто заменяет вермишель, вместо мяса – колбаса, поверх – яйца.

– Дашь попробовать? – загорелась жена.

Я только плечами пожал – риторический вопрос. Откажу – сковороду на голову наденут. «Лазанья» как раз поспела. Я примостил сковородку на подставку и водрузил на горячую конфорку чайник. Разложил «лазанью» по тарелкам, одну поставил перед Галей, другую – перед собой, положил рядом вилки и нарезанный черный хлеб. С ним сытнее. Несколько минут мы сосредоточенно ели.

– Вкусно! – сказала жена, покончив со своей порцией. – И ведь как просто. Вермишель, колбаса и яйца.

– Можно и без колбасы, – сказал я. – Холостяцкое блюдо. Быстро и сытно.

Овдовев, я часто его готовил – что-то посложнее было лень. Под настойку и так заходило на ура.

– Ты не рассказывал! – Галя обличительно ткнула в меня пальцем. – Мог бы раньше приготовить.

– Так я не холостяк.

– А сегодня?

– У меня заболела жена.

– Ладно, – тряхнула головой Галя. – Как там тетя Оля? Что привез?

Первый вопрос – риторический, ответ на него Галю не интересует. Второе – очень даже. Я сходил в прихожую и принес сумку. Поставив ее на табурет, расстегнул молнию и стал выкладывать на стол деревенские гостинцы. Шмат завернутого в тряпицу из домотканого полотна сала. Клиновидный брусок творожного сыра в такой же тряпице. Топленое масло в поллитровой банке. Еще одна…

– Тушенка! Гусиная! – радостно взвизгнула жена, хватая банку.

Тушенку тети Оли она обожает. Есть за что. Тетка делает ее замечательно – с чесночком, перчиком и лавровым листом. Сыр, масло и сало тоже хороши. Последнее просто тает во рту. Хозяйство у тетки большое: корова с телком, два кабанчика, куры и гуси. Зачем так много? Излишки молока и одного кабана тетя сдает колхозу. Подросший бычок отправится туда же. Взамен колхоз, кроме денег, поставляет дефицитный комбикорм, без которого живность не вырастишь, исключая гусей. Им в летний сезон и травки достаточно. Пощипали, в речке поплавали и к ночи вернулись сытые в сарай.

Последней я достал из сумки бутылку самогонки с непритязательной пробкой из туго свернутого обрывка газеты. Поставил ее в шкафчик. В этом возрасте я еще не пристрастился к спиртному, но лишней не будет. В 1990 году выпивка – валюта, за нее можно получить то, что не удастся за деньги. Самогонка, кстати, хорошая. Тетя Оля единственная в деревне делает ее из зерна. Расстилает на полу в доме влажное полотно и высыпает на него рожь. Когда зерно прорастет, собирает, сушит в печи, затем мелет в жерновах. Из получившей муки учиняет брагу. Аппарат у нее примитивный, «головы» и «хвосты» не отбирает, но самогонка получается ароматной и беспохмельной – если не пить литрами, конечно.

Чайник вскипел. Я отключил плиту и достал из шкафчика початую пачку грузинского. Глянул внутрь. М-да… Мелко порубленная черная пыль. А еще высший сорт! В интернете в двадцать первом веке было много статей о замечательных советских продуктах. Дескать, натуральные и без ГМО. Вы советский чай из Грузии пили? Нет? Жаль… Руки к клаве не потянулись бы. Ответственно заявляю: продукты в двадцать первом веке лучше советских – в Минске, по крайней мере. Про ассортимент и вовсе молчу. Заветная мечта советского человека о двухстах сортах колбасы воплотилась в жизнь.

С отвращением отхлебнув отвар, вкусом напоминавший запаренный веник, я поставил кружку на стол и отправился в зал. Порывшись в книжном шкафу, достал толстый справочник практикующего врача. Интернета здесь нет – будем просвещаться по старинке. Насчет справочников у меня бзик – покупаю все, что увижу, благо в годы перестройки с этим легче. Появились издательства, выпускающие все подряд: от Чейза[5] и «Коррекции кармы» до вполне серьезных изданий. Этот справочник из таких. Присев на диван, я завис, продираясь сквозь медицинские термины. Галя, заглянув в зал, пожала плечами и пошла в спальню. Скоро я услышал, как хлопнула входная дверь – видимо, отправилась по магазинам. Это надолго. Наверное, следовало поговорить, только о чем? Чужая женщина в чужой квартире – память о прошлом не позволяла мне воспринимать ситуацию иначе. Да и что сказать? «Здравствуй, милая, я вернулся из прошлого. Давай начнем все сначала?» Она покивает головой и вызовет спецбригаду из Новинок[6]. Наденут на меня смирительную рубаху и отвезут в уютную палату, где будут лечить трудотерапией и уколами галоперидола.

Спустя пару часов я отложил справочник и почесал в затылке. Ничего об открывшихся у меня способностях не нашел, да и не собирался. Меня интересовало происхождение болезней – ведь, если знаешь причину, понимаешь, как лечить. Особенно, то, с чем традиционная медицина не справляется. Это же золотое дно! На телевидении уже резвятся Кашпировский с Чумаком, собирая у экранов многомиллионные аудитории. Передачи с их участием парализуют нормальный ход жизни. Помню, как-то вечером зашел в стоматологическую поликлинику полечить зуб. Обломался. В холле поликлиники возле телевизора собралась толпа. Врачи и пациенты – все уставились на экран, где Чумак совершал пассы руками и шевелил губами. Какое тут лечение? Тут надо банок с водой побольше перед телевизором поставить, чтобы «зарядить» ее на халяву. Если на экране Кашпировский, люди, сидя в креслах, крутят головами. Балдеют и исцеляются. Именно тогда появился анекдот. Письмо Кашпировскому от благодарного пациента: «Уважаемый Анатолий Михайлович! Благодарю за ваши сеансы по телевизору. После первого у меня сошли с тела трупные пятна, после второго – исчез шов после вскрытия…»

Появилась в Белоруссии и своя целительница – бабка Федора. Руками, типа, лечит. Шуму много, результаты грустные. У меня пока получается: тетя Оля, Галя… Два случая подряд, да еще появившаяся способность видеть больное место – никогда о подобном не слыхал. Подытожим: дополнительная проверка практикой и выход на орбиту. Возвращаться в университет не хочу, в журналистику – тем более. Работать за гроши, да еще в таком качестве… Тридцать лет назад я считал, что журналист – лучшая в мире профессия, почетная и влиятельная. На утрату иллюзий ушли годы. В двадцать первом веке появится термин «журналюги», весьма точно характеризующий бывших коллег. Вернуться в инженеры? Скоро предприятия встанут, рабочие выйдут на улицы и площади, требуя дать им возможность кормить детей. Ну, нах!

Хлопнула дверь, в зал заглянула довольная Галя.

– Смотри, что купила! – она продемонстрировала мне нечто цветастое с кружевами. – Комбинация, импортная, час в очереди стояла. Чуть ли не последнюю взяла. Дорогая, правда, – она вздохнула. – Денег почти не осталось. У тебя когда зарплата?

– Скоро, – кивнул я. – Вот что, дорогая, давай сходим в гости к Томе. Давно не виделись.

– Разве? – задумалась Галя. – На прошлой неделе были.

– Покажешь ей комбинашку. Я, как понимаешь, не оценю.

– Это точно, – улыбнулась жена. – Мужики в этом не разбираются. Когда пойдем?

– Прямо сейчас, – сказал я, вставая. – Тома наверняка дома. Возьмем теткиных гостинцев: сала, сыра, самогонки, посидим душевно.

– Тушенку не отдам! – насупилась жена.

– Не нужно, – согласился я. – Заодно покажешь Томе, как готовить лазанью. Вермишель и яйца у нее, думаю, найдутся.

– Конечно! – согласилась Галя. – Если нет – своих принесем.

– Собираемся, – заключил я.

Чем хороши отношения в СССР? Тем, что можно вот так запросто завалиться в гости к знакомым, и это не вызовет удивления. Одно из любимых занятий советских людей. Интернета нет, смартфоны не придумали – в чем зависать? А так посидели, поговорили… Галя побежала на кухню, я устремился следом. К собранной ею снеди добавил бутылку самогона – жена почему-то о ней забыла. Галя покосилась, но промолчала. Вот и правильно: мне виднее.

Закрыв дверь, мы спустились на первый этаж. Когда сдали наш дом, члены кооператива собрались, чтобы распределить квартиры. Тянули жребий. Тома попросила первый этаж. Никто не возразил – все хотели выше. Ну, а Томе нужно…

– Ой, ребята! – удивилась она, открыв дверь. – Не ждала. У меня не прибрано.

– Ерунда! – хмыкнула Галя, заходя в прихожую. – Мы же не санэпидстанция. Миша из деревни вернулся, гостинцев привез. Вот! – она потрясла пластиковым пакетом.

– Какие вы хорошие! – умилилась Тома.

– А то! – улыбнулась жена. – Ну, что стоим?

Женщины устремились на кухню. Я же, сбросив ботинки, направился в зал. Маша была там: лежала на диване, прикрыв ноги пледом, и читала книгу. Увидав меня, положила ее на журнальный столик.

– Дядя Миша? Слышала, что кто-то пришел, но не думала…

– Что это мы, – закончил я фразу. – Привет, подруга! Еще не надумала выходить за меня замуж?

– У тебя есть жена! – она обличительно ткнула в меня пальчиком.

– Подумаешь? – пожал я плечами. – Будешь второй.

– Опять ты про свой гарем! – деланно рассердилась она.

– Само собой, – подтвердил я, проходя к дивану и усаживаясь на краешек.

Это у нас такая игра, если кто не понял. Каждый раз, бывая у соседки, я зову Машу замуж, а она делает вид, что возмущается. На самом деле ей это приятно. Замуж ей, конечно, рано – 16 лет, но дело не в возрасте. Маша – удивительно красивая девушка: высокий лоб, атласные брови, словно вырезанные скульптором из мрамора черты лица. Уже сформировавшаяся высокая грудь размера эдак второго. А вот ниже… У Маши – ДЦП[7], но в достаточно легкой форме, если так можно сказать. Интеллект не пострадал, на лице проявлений болезни не заметно. А вот ноги поражены – Маша практически не ходит. С наступлением темноты Тома вытаскивает ее на улицу, и там мать дочь, обнявшись, мучительно и тяжело передвигаются. Маша волочит повернутые внутрь стопы, больше цепляясь ими за асфальт, чем ступая. Ноги у нее тонкие, почти без мышц. Почему гуляют ночью, спросите вы? Характер! Ни Тома, ни дочь не хотят видеть жалостливых взглядов. В школе Маша учится заочно, учителя приходят к ней домой. Хоть какое-то развлечение. Мальчика, естественно, нет, а она, как любая девочка, мечтает о любви.

– Что читаешь? – спросил я, кивнув на книгу.

– «Два капитана».

– Знаю, – кивнул я. – Замечательная книга.

– Повезло этому Сане, – вздохнула Маша. – Нашелся доктор, который излечил его от немоты.

Понятно. По телевизору и в газетах постоянно талдычат о самой передовой в мире советской науке. Дескать, вот-вот она победит считавшиеся ранее неизлечимыми болезни. Медики СССР справились с эпидемиями тифа, холеры, дизентерии, отступили коклюш, менингит и полиомиелит. Это так, только с ДЦП не выйдет – ни сейчас, ни тридцать лет спустя. Какие-то методики появятся, но радикально победить болезнь не удастся.

– Не грусти, подруга! – подмигнул я. – Поможем.

– Ты что-то узнал? – встрепенулась Маша. – Есть такой врач? Где?

– Он перед тобой.

– Нехорошо так шутить! – насупилась она.

– Я и не шучу. Вернемся к этому разговору позже. Меня, слышишь, зовут. Посижу немного с дамами и приду.

– Буду ждать! – с загоревшейся в глазах надеждой сказала Маша.

За столом я сидел, как в тумане. Правильно ли поступил, обнадежив девушку? ДЦП – это вам не люмбалгия и не гипертонический криз. Поражены кора или ствол головного мозга – в справочнике вычитал. Удастся устранить патологию с помощью прорезавшегося у меня дара? ХЗ[8], как говорят в моем мире. Но попытаться стоит – великолепная возможность проверить способности. Если выгорит, я в шоколаде. Если нет… будем лечить люмбалгии и кризы – тоже не пропадем.

Есть не хотелось. Я выпил рюмку самогона, закусил ломтиком сала, зажевав хлебом и не почувствовав их вкуса. На мою удачу, женщины вскоре увлеклись беседой, я воспользовался ситуацией, встал и тихонько удалился. Ну, в туалет человек захотел. Туда, кстати, я заглянул, после чего помыл руки и отправился к Маше. Она встретила меня полным надежды взглядом. М-да… Опозорюсь – сгорю от стыда.

– Так, – сказал я. – Сядь и повернись ко мне спиной. Помочь?

– Сама! – возразила она и завозилась. Села. Я примостился позади.

– Ты вправду умеешь? – спросила Маша.

– Конечно! Я великий маг и волшебник. А сейчас помолчи.

Я положил ей руку на темя – никакого жара. Значит, не кора. Опустил руку на затылок, затем ниже – есть! Отчетливо видны красные переплетенные нити, уходящие в позвоночный столб. Жар от них так пахнул в ладонь, что я едва не отдернул руку. Нет уж, отступать не будем. Я собрался с силой и стал лить на нити холод. В какой-то миг показалось, что они зашипели, как угли, на которые плеснули водой. Иллюзия, конечно, но жар не поддался, продолжая полыхать. Ах ты, сука! Угнездился, сволочь! Тебе плевать, что из-за этого сломано две судьбы: Томы и ее дочери. Обе мучатся 16 лет и продолжат до конца своих дней. Маше не удастся поступить в вуз – у инвалидов в СССР с этим сложно – требуется специальное разрешение, она не получит профессию и не создаст семью. Томе никогда не нянчить внуков, а она об этом так мечтает. Сдохни, гад!

То ли этот порыв ярости помог, то ли количество перешло в качество, но жар стал отступать, при этом недовольно заворчав – так мне показалось. Красный цвет нитей сменился на розовый и продолжил бледнеть.

– Холодно! – внезапно пожаловалась Маша.

– Потерпи, милая! – поспешил я. – Недолго осталось.

Время я не засек, но примерно через пару минут нити в позвоночном столбе приобрели стойкий синий цвет. Я с облегчением вздохнул и встал. Шатнуло. Блин! Будто вагон на станции разгрузил.

– Дядя Миша?..

Маша с тревогой смотрела меня.

– Все хорошо, подруга, – успокоил я. – Кажется, получилось. А сейчас дай мне руки, попробуем встать.

Она подчинилась, крепко вцепившись в мои ладони. Руки у нее сильные, поскольку частично выполняют функцию ног. Когда Тома на работе, Маша самостоятельно посещает туалет и кухню. Ползет, опираясь на руки – соседка как-то рассказала. Хорошо, что я этого не видел…

Оказавшись на ногах, Маша пошатнулась, я испуганно подхватил показавшееся тяжелым тело.

– Отпусти! – она уперлась руками мне в грудь. – Сама!

– Чувствуешь ноги? – спросил я, разжимая объятия.

– Да, – кивнула она. – Будто иголками колет, но терпимо.

Я отступил на шаг – если что, подхватить успею. Маша покачалась и неуверенно шагнула вперед. Вновь качнулась, закусила губу и повторила движение. На три метра от дивана до серванта она потратила минуту, но дошла! Оперлась на шкаф, передохнула и отправилась обратно. Я страховал сбоку. Оказавшись у дивана, Маша плюхнулась на него и стала рассматривать свои ноги.

– Болят, – пожаловалась.

– Не удивительно, – пожал я плечами. – У тебя же там почти нет мышц. Связки и суставы не готовы принять тяжесть тела. Потихоньку тренируй их, и через пару месяцев будешь ходить.

– Дядя Миша! – выдохнула она. – Так это правда? То, что ты маг и волшебник?

– Пока только учусь, – ответил я фразой из старого фильма. – Ты первая из больных ДЦП, кого попытался исцелить. Вроде, получилось.

– Получилось! Получилось! – горячо заверила она. – Я это чувствую. Господи! Надо же маме сказать!

– Скажем, – сказал я, присев рядом. – Знаешь, давай сделаем так…

Выслушав план, Маша довольно улыбнулась.

– Сможешь? – спросил я.

– Запросто! – заверила она. – Ох, что будет! – Маша довольно потерла руки.

Я встал и отправился на кухню. Женщины при моем появлении замолчали – видно, секретничали.

– Заскучали без меня? – спросил я преувеличенно бодро. – О, смотрю: рюмки пустые.

– Тебя ждали, – хмыкнула жена. – Где был так долго?

– С невестой заболтался, – ответил я, плюхнувшись на табурет. – Объяснял Маше прелести жизни в гареме.

– Тьфу на тебя! – притворно плюнула Галя.

Я захохотал и, взяв бутылку, наполнил рюмки.

– Мне много не надо! – заволновалась Тамара. – Нам еще с Машей гулять. Упаду и ее утяну.

– Не упадешь, – заверил я и опрокинул рюмку в рот, на этот раз ощутив крепость и хлебный вкус напитка. Крякнул и закусил ломтиком сала.

– Нас подождать не мог? – укорила жена. – Тост бы сказал или хотя бы чокнулся.

– С ней чокнешься, – я указал на дверь. Женщины синхронно повернули головы.

Заходя на кухню, я оставил дверь открытой. И вот сейчас к ней приближалась Маша. Неуверенно ступая по линолеуму, опираясь рукой о стену прихожей, косолапя, как медведь, но она шла. Сама! У Томы с Галей отвисли челюсти. Маша тем временем переступила через порог, чуть качнувшись, подошла к столу, оперлась на него рукой, и, подвинув к себе табурет, села.

– Что это вы делаете, а? – задала вопрос из фильма. – Пьете? – добавила, не дождавшись ответа. – Что? – цапнув рюмку с самогонкой, Маша поднесла ее к носу. – Фу, гадость!

Она поставила рюмку обратно.

– Поешь, Маша! – предложил я, поскольку дамы продолжали пребывать в ступоре.

Маша взяла вилку Томы, наколола ломтик сала и забросила его в рот. Прожевав, хмыкнула и подцепила второй.

– Машенька… – прошептала, наконец, отмершая Тамара. – Ты это… Как?

– Дядя Миша исцелил, – ответила Маша, закончив жевать, для убедительности ткнув в меня пальцем. – Сказал, что он великий маг и волшебник. Положил мне руку на затылок и держал так, пока не излечил. Холодно было! – пожаловалась. – Словно лед приложили. А потом говорит: «Встань и иди!» Я и встала… Знаешь что, дядя Миша? Я подумала и решила: выйду за тебя замуж!

Она подмигнула, поднялась и заковыляла прочь. Ну, Маша, ну, артистка! А ведь может теперь стать. С такой внешностью и способностями приемную комиссию порвет. Проводив девушку взглядами, женщины уставились на меня. Я в ответ только руками развел – дескать, сами видели.

– Миша?! – нахмурилась Галя.

– Сегодня утром меня молнией шандарахнуло, – начал я, поняв, что не отвертеться. – Не в самого, конечно, иначе бы в головешку превратился, но сознание потерял. Очнулся, пошел в деревню, а там тетя Оля на койке стонет. Гипертонический криз. Я положил ей руку на лоб, и ее отпустило. Тебе сегодня спину излечил – помнишь, как пластом лежала? Ты еще удивлялась, что мазь помогла. Не мазь это. У тебя корешок нерва позвонки зажали, я это видел. Раздвинул и снял воспаление. Не спрашивай, как получилось, сам толком не понимаю. Решил проверить пробудившийся дар на Маше. Результат сами видели.

– Так вот зачем сюда притащил! – воскликнула Галя. – Я-то удивилась: с чего ему загорелось в гости? Не мог сразу сказать?

– Ты бы поверила?

– Нет, – смутилась жена.

– Миша! – вмешалась Тамара. – Дочка выздоровела?

– Полагаю, да, – кивнул я. – Патологию убрал, остальное зависит от вас. Будьте осторожны. Маше сейчас хочется ходить, но связки и суставы не готовы к нагрузкам. Подвернет еще ногу или, не дай Бог, сломает… Покажи ее врачу, пусть посоветует. Я, как знаешь, не медик.

– Миша!

Тамара вскочила с табурета и, обежав стол, обняла меня. Для этого мне пришлось встать. Уткнувшись лицом в мою рубашку, Тома всхлипнула.

– Но, но! – сказал я, осторожно отстранившись. – Радоваться нужно, а не плакать.

– Ты не представляешь, что сделал! – шмыгнула она носом. – Маша в будущем году школу заканчивает, одни пятерки у нее, а я ночами не сплю, все думаю: а как дальше-то быть? Кто ее, такую, в институт примет? А сейчас… а сейчас… – и Тома заревела.

– Так! – сказал я. – Прекращаем разводить сырость. Быстро за стол! Выпьем за здоровье будущей студентки!

Тома послушно вернулась к своему табурету. Я плеснул в свою рюмку самогонки, мы чокнулись и выпили.

– Что-то ты, Мурашка, стал частить, – недовольно сказала жена. – Раньше водкой не увлекался.

– Ну, так случай какой! – возразил я. Вот ведь, зараза! Не в водке дело. Не понравилось, что я с Томой обнимался – тут же по фамилии назвала. Не люблю я, когда так. В паспорте моя фамилия оканчивается на «о» – Мурашко, но Галя, когда злится, говорит «а».

– Отстань от него! – вступилась Тома. – Тебе не ругать его, а гордиться нужно. Муж-то – экстрасенс!

– А я знала? – насупилась Галя. – Мне про молнию ничего не сказал. Только здесь услышала.

– Ну, и что? – пожала Тома плечами. – О другом подумай. Миша теперь, как Чумак или Кашпировский. А они деньги возами гребут. Кстати, – она посмотрела на меня. – Сколько я должна?

– Нисколько, – покрутил головой я. – С друзей денег не беру. И с других не буду.

– Малахольный! – фыркнула Галя. – Деньги ему не нужны! А у самого три рубля в кармане. Видишь, какой? – повернулась она к соседке.

– Правильно делает, – не согласилась Тома. – Начнет сразу брать, да еще цену заломит – люди не поверят. Подумают: еще один жулик. Много их сейчас развелось, к нам тоже приходили… – она вздохнула. – А вот убедятся, что помогает…

– Сколько бы ты дала? – заинтересовалась жена.

– Все, что у меня есть, – решительно сказала соседка. – Да еще и в долги бы влезла. Ты не представляешь, что для меня значит исцеление Маши.

– Вот! – Галя обличительно ткнула в меня пальцем.

– Так! – я хлопнул ладонью по столу. – Разговоры о деньгах прекращаем – не за что их пока платить. Тома! – посмотрел я на соседку. – У тебя есть знакомые, у которых дети болеют ДЦП?

– Конечно, – кивнула она.

– Сообщи, что есть экстрасенс, который может помочь. Бесплатно. («Малахольный!» – тихо пробурчала жена). Отбери тех, у кого ситуация схожая. С олигофренией не возьмусь. Там мозг поражен, воздействовать на него чревато, – чуть не сказал: «стремно».

– Сделаю! – кивнула соседка.

– Телефон наш ты знаешь. А теперь – все, – я встал.

– Погоди! – Тамара, выскочив из-за стола, подбежала к шкафчику. Покопавшись в нем, вытащила две бутылки водки. – Денег не берешь, так хоть это… Я не пью, но за водку, сам знаешь, многое можно решить. Машу, к примеру, куда-то отвезти. Теперь не понадобится.

Я хотел отказаться, но опоздал. Подскочила Галя и, забрав бутылки, сунула их в пакет. Мы попрощались и ушли. К Маше заглядывать я не стал – по лицу соседки было видно, что она рвется к дочери.

– Хоть что-то! – сказала Галя дома, выставив на стол бутылки из пакета. – Дурак ты, Мурашка! Есть у нее деньги – родители помогают. Сама слышала. Могла и заплатить.

– Заткнись, а! – попросил я.

Жена зло скривилась, но промолчала. Повернувшись, ушла из кухни. Вскоре зашумела вода в ванной. Я глянул на часы – почти десять вечера, а Гале рано вставать. Это мне спешить некуда: зачеты у студентов принял, а маячить на кафедре смысла нет. В работе преподавателя есть свои плюсы. Отпуск – два летних месяца, да еще занятия со студентами три раза в неделю. Это у меня, у новенького. Другие преподаватели почти каждый день на работе. За свои «часы» они глотку перегрызут – от этого размер зарплаты зависит. Это мне дали, что самим не гоже, да еще в разгар дня. Сами бьются, чтоб с утра. Отчитал свое – и день свободен…

Подумав, я сорвал пробку-бескозырку с одной из бутылок и набулькал полный стакан. Надо отметить первый день моего пребывания в новом мире и первые успехи. Заодно повод не ложиться в постель к жене – Галя не любит запах перегара. Переночую на диване – так лучше. Я привычно выдохнул и влил водку в горло. Крякнув, зажевал корочкой, вытащенной из хлебницы. С почином тебя, Мурашко! И с возвращением…