Когда Шев пришла тем утром открывать свою Курильню, из дверного прохода торчала пара больших грязных босых ступней.
Раньше это сильно потрясло бы ее, но за последние пару лет Шев стала считать, что научилась воспринимать все без потрясений.
– Эй! – крикнула она и подошла, сжав кулаки.
Кто бы это ни валялся в дверях, он либо решил не шевелиться, либо не мог. За ступнями она увидела длинные ноги, одетые в порванные и испачканные штаны, а дальше лохмотья рваного грязного плаща. И наконец, копну спутанных с землей и веточками длинных рыжих волос в грязном углу возле двери.
Да уж, здоровый мужик. Шев была видна одна кисть длиной с ее ступню, покрытая сеточкой вен, грязью и коростой на костяшках пальцев. Впрочем, эта кисть была странной формы. Тонкая.
– Эй! – Она пнула кончиком сапога по плащу в том месте, где, по ее мнению, у мужика была задница. Снова никакой реакции.
Она услышала шаги позади.
– Доброе утро, босс. – Секутор явился на работу. Этот паренек никогда не опаздывал. Не самый аккуратный в своем деле, но за пунктуальность его было не упрекнуть. – Чего это вы поймали?
– Да уж, странную рыбку вынесло к моим дверям. – Шев отодвинула с лица рыжие волосы и сморщила нос, заметив, что в них застыла кровь.
– Он пьян?
– Она. – Под волосами было костистое женское лицо. Сильная челюсть, бледная кожа, покрытая черной коростой, красная царапина и фиолетовый синяк, от которого Шев поморщилась, хотя и редко видела человека без раны-другой.
Секутор тихо присвистнул.
– Неслабая.
– И кто-то неслабо ее побил. – Шев наклонилась поближе, чтобы поднести щеку к разбитому рту женщины, и услышала слабый свист дыхания. – Впрочем, живая. – Она отодвинулась и присела на корточки, положив запястья на колени, свесив кисти, раздумывая, что делать. В эти дни она, казалось, половину своего времени проводила, раздумывая, что делать. Было время, когда она без оглядки ныряла в любую заварушку, но почему-то теперь последствия представлялись ей отчетливей, чем раньше. Она надула щеки и изнуренно вздохнула.
– Ну, такое бывает, – сказал Секутор.
– К сожалению да.
– Но это ведь не наша проблема?
– К счастью, не наша.
– Хотите, чтобы я вытащил ее на улицу?
– Да, мне бы очень этого хотелось. – Шев закатила глаза к небу и вздохнула, наверное, еще изнуренней, чем прежде. – Но думаю, лучше нам затащить ее внутрь.
– Уверены, босс? Помните, как в прошлый раз мы помогли…
– Уверена? Нет. – Шев не знала, почему после всего дерьма, что делали ей, она все еще чувствовала потребность делать маленькие добрые дела. Может быть, именно из-за всего дерьма, что делали ей. А может, в ней была какая-то упрямая косточка, как косточка в финике, которая не давала всему дерьму, что делали ей, превратить и саму ее в дерьмо. Она повернула ключ и локтем распахнула дверь. – Хватай за ноги.
Когда управляешь Курильней, приходиться учиться таскать обмякшие тела, но этот адресат милосердия Шев оказался весьма непростой задачей.
– Твою мать, – ворчал Секутор, выпучив глаза, когда они тащили женщину по затхлому коридору, шаркая ее спиной по доскам пола. – Она что, из наковален сделана?
– Наковальни легче, – простонала Шев через сжатые зубы, покачиваясь от тяжести из стороны в сторону и задевая за шелушащиеся стены. Она охнула, пнув дверь в свой кабинет – точнее в кладовку, которую называла кабинетом. Поднимая эту женщину, она напрягала каждую горящую мышцу. Стукнула ее обмякшей головой о дверной косяк, с трудом протаскивая внутрь. Споткнулась о швабру, и, отчаянно пискнув, плюхнулась на койку, погребенная под женщиной.
Шев была не прочь лежать в постели под рыжеволосыми, но предпочитала, чтобы они были хотя бы частично в сознании. А еще, чтобы они пахли получше, по крайней мере, когда еще только залезают в постель. Эта же до одури воняла кислым потом и гнилью.
– Вот куда заводят вас добрые дела, – сказал Секутор, хихикая себе под нос. – Под огромный груз проблем.
– Слушай, скотина, ты будешь там хихикать или помогать мне? – прорычала Шев. Застонали слабые пружины, когда она с трудом выбиралась из-под женщины. Потом затащила ее ноги на кровать – ступни свисали далеко за край. Кровать была небольшой, но под этой женщиной выглядела детской. Ее изодранный плащ распахнулся, и надетая на ней кожаная жилетка задралась.
В странствующей труппе, с которой Шев провела год в качестве акробатки, был силач, который называл себя Изумительный Зараквон, хотя его настоящее имя было Ранкин. Он все время раздевался по пояс, обмазывал себя маслом и поднимал на потеху толпе всякие тяжести. Хотя, когда он слезал со сцены и вытирался полотенцем, этого ленивого болвана было не заставить поднять и наперсток. Весь его живот был выпуклыми узлами мышц, словно под туго натянутой кожей он был из дерева, а не из мяса.
Бледный живот этой женщины напомнил Шев живот Изумительного Зараквона, но был у́же, длиннее, и даже еще мускулистее. Видны были все мелкие мышцы между ребер, которые шевелились с каждым ее неглубоким вздохом. Но вместо масла ее живот был покрыт черными, синими и фиолетовыми синяками, да еще краснел огромный след, оставленный, похоже, каким-то недружелюбным топорищем.
Секутор тихо присвистнул.
– Похоже, ее действительно неслабо побили, да?
– Ага, побили. – Шев отлично знала, каково это, и поморщилась, одергивая жилетку женщины, а потом вытащила одеяло и укрыла ее. Немного подоткнула его, хоть и чувствовала себя при этом полной дурой. А женщина что-то пробубнила, повернулась на бок и захрапела. Спутанные волосы подергивались над ее ртом.
– Сладких снов, – пробормотала Шев. Не то чтобы у нее самой они когда-либо бывали.
Постель здесь ей была на самом деле не нужна, но когда проведешь несколько лет, не имея безопасного местечка, где можно поспать, то будешь стараться соорудить постель в любой конуре, которая покажется хоть чуточку безопасной. Она отбросила воспоминания и вывела Секутора в коридор. – Иди лучше, открой двери. У нас не настолько большое дело, чтобы позволить себе упускать клиентов.
– Народу и правда нужна шелуха таким ранним утром? – спросил Секутор, пытаясь стереть с руки пятно крови женщины.
– Если хочешь забыть о проблемах, зачем жить с ними до полудня?
В дневном свете курительная комната была совсем не похожа на маленькую соблазнительную пещеру чудес, о которой мечтала Шев, покупая это заведение. Она положила руки на бока, осмотрелась и снова изнуренно вздохнула. Дело было в том, что заведение более чем немного походило на полную жопу. Доски расколоты, запачканы и все в занозах. Все подушки засалены, как Баолишская кухня. А одна из дешевых драпировок отошла, демонстрируя штукатурку с пятном плесени. Единственным слабым признаком шика были молитвенные колокольчики на полке, и Шев нежно стукнула самый большой из них, а потом на цыпочках пошла закреплять угол драпировки на место, чтобы по крайней мере скрыть плесень от глаз, хоть от нее и воняло повсюду гнилым луком.
Даже такой натренированный лжец, как Шев, не мог убедить такую легковерную дуру, как Шев, что это заведение не было жопой. Но это была ее жопа. Это – начало. И у Шев были планы ее улучшить. У нее всегда были планы.
– Ты вычистил трубки? – спросила она Секутора, который топал от открытых дверей, отодвигая занавеску.
– Народу, который сюда приходит, плевать на чистоту трубок, босс.
Шев нахмурилась.
– Мне не плевать. У нас может и не самое большое заведение, и не самое удобное, и шелуха тут не лучшая, – она подняла брови, глядя на прыщавое лицо Секутора, – и не самые симпатичные люди ее разжигают. Так в чем же наше преимущество перед конкурентами?
– У нас дешево?
– Нет-нет-нет. – Она подумала об этом. – Ну, да. Но что еще?
Секутор вздохнул.
– Работа с клиентами?
– Динь, – сказала Шев, щелкая по самому большому молитвенному колокольчику и заставляя его зазвучать своей неземной песней. – Так что чисти трубки, ленивый говнюк, и разожги угли.
Секутор надул щеки, покрытые чем-то вроде пушистой бородки, от которой парень должен был выглядеть мужественнее, но на самом деле из-за нее он еще больше выглядел мальчишкой.
– Да, босс.
Когда он вышел через заднюю дверь, Шев услышала шаги со стороны передней, и положила руки на стойку – или на обтесанную колоду мясника, которую она спасла из кучи мусора и отполировала – и приняла профессиональный вид. Она скопировала его у Гусмана, продавца ковров, который был самым чертовски хорошим торговцем, из тех, что она знала. Он выглядел так, словно ковер мог быть решением всех твоих проблем.
Профессиональный вид слетел с нее тут же, как только она увидела, кто важно заходит в ее заведение.
– Каркольф, – выдохнула она.
Боже, Каркольф была проблемой. Высокой, светловолосой, прекрасной проблемой. Сладко пахнущей и сладко улыбающейся проблемой. Проблемой с быстрым умом и быстрыми пальцами. Нежной, как дождь и надежной, как ветер. Шев осмотрела ее сверху донизу. В этом ее глаза не оставили ей выбора.
– Что ж, похоже, мой день улучшается, – пробормотала она.
– Мой тоже, – сказала Каркольф, проходя через занавеску, так что теперь дневной свет сиял сквозь ее волосы. – Сколько времени прошло, Шеведайя.
Комната стала выглядеть намного лучше, когда в ней появилась Каркольф. На любом базаре Вестпорта не сыщешь украшения краше. Ее одежда не была узкой, но прилегала в нужных местах, и она так виляла бедрами… Боже, эти бедра. Они ходили, словно не были приделаны к позвоночнику, как у всех. Шев слышала, что Каркольф была танцовщицей. Несомненно, тот день, когда она ушла, был потерей для танцев и приобретением для жульничества.
– Зашла покурить? – спросила Шев.
Каркольф улыбнулась.
– Мне нравится ясная голова. Как еще наслаждаться жизнью?
– Наверное, это зависит от того, приятная у тебя жизнь или нет.
– У меня да, – сказала она, важно расхаживая по заведению, словно оно принадлежало ей, а Шев была всего лишь ценным гостем. – Что ты думаешь о Талинсе?
– Он никогда мне не нравился, – пробормотала Шев.
– У меня есть там работенка.
– Всегда его обожала.
– Мне нужен партнер. – Молитвенные колокольчики стояли совсем не низко. Но все же Каркольф нагнулась, чтобы хорошенько на них взглянуть. Могло показаться, совершенно невинно. Но Шев сомневалась, что Каркольф делала в своей жизни хоть что-то невинное. И особенно не нагибалась. – Мне нужен кто-то, кому можно доверять. Кто-то, кто присмотрит за моей задницей.
Голос Шев немного охрип.
– Если именно это тебе нужно, ты пришла по адресу, но… – И она отвела взгляд, поскольку ее разум постучался, как нежданный посетитель. – Ты ведь здесь не только за этим, да? Я бы сказала, тебе совсем не помешает, если этот твой партнер сможет открыть замок или кошелек.
Каркольф ухмыльнулась, словно эта идея только что пришла ей в голову.
– Это не помешает. И будет отлично, если он к тому же может держать рот закрытым. – Она продрейфовала к Шев, глядя на нее сверху вниз, поскольку была на добрых несколько дюймов выше. Как и большинство людей. – Разумеется, за исключением тех случаев, когда мне захочется, чтобы ее рот был открыт…
– Я не идиотка.
– Мне от тебя не было бы никакой пользы, если бы ты ею была.
– Если пойду с тобой, то, скорее всего, закончу брошенной на какой-нибудь улочке, и у меня останется только та одежда, что на мне.
Каркольф наклонилась еще ближе, чтобы прошептать, и голова Шев переполнилась её запахом, который был намного призывнее гнилого лука или потной рыжеволосой женщины.
– Я думаю о тебе, лежащей на постели. И вовсе без одежды.
Шев пискнула, как ржавая петля. Но заставила себя не схватиться за Каркольф, словно утопающая девушка за прекрасное, прекрасное бревно. Она слишком долго думала тем, что у нее между ног. Пора было подумать тем, что между ушей.
– Я не занимаюсь больше такой работой. И об этом заведении надо заботиться. Да и за Секутором присмотреть, наверное…
– По-прежнему пытаешься сделать мир лучше, да?
– Не весь. Только тот кусочек, который поблизости.
– Шеведайя, нельзя делать каждого заблудшего своей проблемой.
– Не каждого заблудшего. Только этого. – Она подумала об огромной женщине в своей постели. – Только парочку…
– Ты же знаешь, что он в тебя влюблен.
– Я всего лишь помогла ему выкарабкаться.
– Потому он в тебя и влюблен. Больше никто не помог. – Каркольф потянулась, мягко смахнула пальцем выпавшую прядь волос с лица Шев и вздохнула. – Но этот мальчик стучит не в те ворота, бедняжка.
Шев поймала ее запястье и отвела в сторону. Если ты маленькая, это еще не значит, что надо позволять людям относиться к себе неуважительно.
– Он не единственный. – Она смотрела Каркольф в глаза и говорила спокойно и ровно. – Мне нравится твой спектакль. Видит Бог, нравится, но лучше тебе прекратить. Если тебе нужна только я, то моя дверь всегда открыта, и ноги раздвинутся сразу вслед за ней. А если я нужна тебе, чтобы ты выжала меня, как лимон, и выбросила мою кожу на улицах Талинса, что ж, без обид, но мне что-то не хочется.
Каркольф поморщилась, глядя в пол. Не так красиво, как улыбка, но куда честнее.
– Не уверена, что понравлюсь тебе без спектакля.
– Почему бы нам не попробовать?
– Слишком многое терять, – пробормотала Каркольф, и высвободила руку. Когда она подняла взгляд, спектакль снова был в действии. – Что ж. Если передумаешь… будет уже слишком поздно. – И улыбаясь через плечо улыбкой, смертоносной, как лезвие ножа, Каркольф ушла прочь. Боже, как она ушла. Текла, как сироп в жаркий день. Как она этому научилась? Тренировалась перед зеркалом? По нескольку часов в день, скорее всего.
Дверь закрылась, заклинание распалось, и Шев снова изнуренно вздохнула.
– Это была Каркольф? – спросил Секутор.
– Была, – задумчиво пробормотала Шев, и след того неземного аромата все еще сражался с плесенью в ее носу.
– Не доверяю я этой суке.
Шев фыркнула.
– Блядь, нет.
– Откуда вы ее знаете?
– Отовсюду. – Отовсюду поблизости от кровати Шев, и никогда в ней.
– Вы двое, кажется, близки, – сказал Секутор.
– И вполовину не так близки, как хотелось бы, – пробормотала она. – Вычистил трубки?
– Ага.
Шев снова услышала, как открывается дверь, и повернулась с улыбкой, которая вышла чем-то средним между улыбкой продавца ковров и несчастной влюбленной. Может это Каркольф вернулась, решив, что ей нужна Шев только ради Шев…
– О, Боже, – пробормотала она, помрачнев. Чтобы пожалеть о решении, ей обычно требовалось немного больше времени.
– Доброе утро, Шеведайя, – сказал Крэндалл. Он был проблемой намного менее приятной. Мелкое крысомордое ничтожество, тонкий в плечах и скудный умом, с розовыми глазками и сопливым носом. Но он был сыном Горальда Пальца, и это делало его весьма важным в этом городе. Мелкое крысомордое ничтожество с властью, которую ему не нужно было заслуживать, что делало его обидчиво-жестоким, вспыльчиво-злобным и завистливым ко всему, что было у других и не было у него. А у всех было что-то, чего у него не было, даже если это просто талант, внешний вид или клочок самоуважения.
Шев с усилием выдавила профессиональную улыбку, хотя сложно было представить кого-то, кого она меньше хотела бы видеть в своем заведении.
– Доброе утро Крэндалл. Доброе утро, Мэйсон.
Мэйсон прошел, пригнувшись, вслед за боссом. Или по крайней мере за сыном босса. Он с давних пор был одним из парней Горальда – широкое исполосованное шрамами лицо, изуродованные уши, и нос, который ломали так часто, что он стал бесформенным, как репа. Он был из тех суровых ублюдков, которых несложно найти в Вестпорте, где были богатые запасы суровых ублюдков. Он посмотрел на Шев, всё ещё сутулясь из-за своего высоченного роста и низкого потолка, и извинительно дернул ртом. Словно говоря: извини, но все это не из-за меня. Из-за этого придурка.
Упомянутый придурок разглядывал молитвенные колокольчики Шев – не наклонившись и скривив рот от отвращения.
– Чё это? Колокольчики?
– Молитвенные колокольчики, – сказала Шев. – Из Тонда. – Она старалась говорить спокойно, пока в ее заведение вслед за Мэйсоном заходили еще трое мужиков, которые старались выглядеть опасно, но обнаружили, что комната слишком тесная для чего угодно, кроме неудобства. У одного было лицо в оспинах от старых угрей и выпученные глаза. Другой напялил кожаную куртку, которая была ему слишком велика – он запутался в занавеске и чуть ее не сорвал. Последний засунул руки глубоко в карманы с таким видом, который говорил, что там у него ножи. Несомненно, они там были.
Шев сомневалась, что в ее заведение когда-либо заходило столько народу. К сожалению, эти не собирались платить. Она взглянула на Секутора, увидела, что он нервно ерзает, облизывает губы – и вытянула руку, показывая: спокойно, спокойно. Хотя, следовало признать, сама она спокойствия не чувствовала.
– Не думал, что тебя заботят молитвы, – сморщил нос Крэндалл, глядя на колокольчики.
– Не заботят, – сказала Шев. – Мне просто нравятся колокольчики. Они придают заведению духовное качество. Хочешь покурить?
– Нет, и я не пришел бы в такую жопу, как эта.
Наступила тишина, а потом рябой наклонился в ее сторону.
– Он сказал, это жопа.
– Я слышала, – сказала Шев. – В такой маленькой комнатке звуки хорошо разносятся. Я отлично знаю, что это жопа. У меня есть планы по ее улучшению.
Крэндалл улыбнулся.
– У тебя всегда есть планы, Шев. Они никогда ни к чему не приводят.
Тоже верно, и по большей части из-за таких ублюдков, как он.
– Может, удача ко мне повернется, – сказала Шев. – Чего тебе надо?
– Кое-что украсть. А зачем еще мне приходить к воровке?
– Я больше не воровка.
– Конечно воровка. Просто ты воровка, которая притворяется, что управляет жопой под названием Курильня. И ты мне должна.
– За что я тебе должна?
Лицо Крэндалла исказилось в жестокой ухмылке.
– За каждый день, что твои ноги не сломаны. – Шев сглотнула. Похоже, он как-то умудрился стать еще бо́льшим ублюдком, чем прежде.
Мэйсон тихо и успокаивающе пророкотал глубоким голосом:
– Это просто расточительство, вот что это такое. Вестпорт потерял чертовски хорошую воровку, и приобрел довольно среднюю продавщицу шелухи. Сколько тебе? Девятнадцать?
– Двадцать один. – Хотя иногда ей казалось, что сотня. – Я благословлена сиянием юности.
– Все равно слишком молода, чтобы уходить на покой.
– Возраст что надо, – сказала Шев. – Все еще жива.
– Это можно изменить, – сказал Крэндалл, подходя ближе. Так же близко, как стояла Каркольф, и намного менее приятно.
– Отойди от дамы, – сказал Секутор, отчаянно выпятив губу.
– От дамы? Парень, ты, блядь, серьезно?
Шев увидела, что у Секутора за спиной ее палка. Это была неплохая деревяшка, как раз нужного веса, чтобы врезать кому-нибудь по башке. Но ей только и не хватало, чтобы он начал тут размахивать этой палкой. Когда Мэйсон с ним закончит, палка будет торчать у него из задницы.
– Почему бы тебе не выйти через заднюю дверь и не подмести двор? – сказала Шев.
Секутор посмотрел на нее, выпятив челюсть, демонстрируя готовность действовать. Дурачок. Боже, может, он и влюблен в нее.
– Я не хочу…
– Иди. Со мной будет все в порядке.
Он сглотнул, еще раз глянул на здоровяков и выскользнул. Шев коротко свистнула, снова вернув все взгляды на себя. Она отлично знала, что такое не иметь выбора.
– Та штука, которая вам нужна. Если я ее украду, это будет в последний раз?
Крэндалл пожал плечами.
– Может быть. А может, и нет. Зависит от того, понадобится ли мне что-то украсть, так ведь.
– Ты имеешь в виду, когда понадобится твоему папочке.
Глаз Крэндалла дернулся. Ему не нравилось, когда ему напоминали, что он всего лишь мелкий хер в большой тени отца. А у Шев всегда была проблема: она вечно говорила не то, что надо. Или то, что надо, не в то время. Или то, что надо, в нужное время, но не тому человеку.
– Сделаешь то, что велено, сука-мандализка, – выплюнул он ей в лицо, – или мои парни сожгут эту жопу вместе с тобой. И твои ебаные молитвенные колокольчики тоже!
Мэйсон поморщился и с отвращением вздохнул – раздулись покрытые шрамами щеки, словно говоря: он мелкое крысомордое ничтожество, но что я могу поделать?
Шев уставилась на Крэндалла. Проклятье, как ей хотелось боднуть его в лицо. Хотелось всем существом. Всю ее жизнь ублюдки вроде этого помыкали ей, и неплохо бы врезать в ответ хотя бы раз. Но она знала: единственное, что она могла – это улыбаться. Если она заденет Крэндалла, Мэйсон заденет ее в десять раз сильнее. Ему это не понравится, но он это сделает. Он себе на жизнь этим зарабатывает. Как и все они.
Шев сглотнула. Попыталась, чтобы ее ярость выглядела страхом. Колода всегда была подтасована против таких, как она.
– Похоже, у меня нет выбора.
Крэндалл, улыбнувшись, дохнул на нее своим дерьмовым дыханием.
– А у кого он есть?